23
Домой я пришел совсем разбитым. Такая работа не для меня! Хотелось опять надраться, но завтра рано вставать.
Моя квартирка показалась еще более тесной и убогой, чем обычно. С шестизначной зарплатой я мог бы переехать в одну из новых многоэтажек у пристани. Оставаться в этой берлоге незачем — если не считать того, что это мое настоящее жилье, которое напоминало, кто я на самом деле. Не выряженный и прилизанный позер, а мерзкий, никчемный бездельник. Впрочем, времени на поиски новой квартиры у меня тоже не было.
Я ударил по выключателю у двери, но свет не зажегся. Черт. Значит, в уродливом торшере у дивана, который освещал комнату, перегорела лампочка. Я никогда не пользовался переключателем под лампой, и торшер должен был зажечься сам, едва ток пошел по сети. Ну вот, придется вслепую пробираться в кладовку, где я держу запасные лампочки и прочую дребедень. К счастью, я знал свою крошечную квартирку как свои пять пальцев. Нащупал новую лампочку в старой картонной коробке — хорошо бы хоть сотка, а не двадцатка, — кое-как прошел через всю комнату, ни на что не наткнувшись, снял с лампочки колпак и заменил на новую. Торшер все равно не зажегся. Вот блин. Хорошенький конец хренового дня. Я нашел штырек переключателя под лампой, повернул, и комнату залил свет.
Я пошел в ванную, и вдруг меня словно стукнуло: как торшер мог выключиться сам? Я никогда его не выключаю — никогда. Я что, схожу с ума?
Или кто-то побывал в моей квартире?
Меня охватил болезненный страх, почти паранойя. Похоже, именно это и произошло. Иначе торшер остался бы включенным.
У меня нет девушки, я живу один. Ключа тоже никому не даю. Владелец (какой-то подозрительный тип, которого я в глаза не видел) и фирма-арендодатель (тоже сомнительная) к вам не зайдут, даже если вы будете умолять их починить батареи. В квартире никогда никого не было, кроме меня.
Под торшером лежал телефон, старый «Панасоник» с автоответчиком. Автоответчиком я давно не пользовался, потому что изобрели голосовую почту. Оказалось, что и с телефоном не все в порядке. Я заметил, что черный провод от трубки лежит не как обычно, с краю, а прямо на кнопках. Конечно, это мелочи, но когда живешь один, начинаешь обращать на них внимание. Когда я в последний раз говорил по телефону? Чем занимался до того? Что меня так отвлекло, что я неправильно повесил трубку? Нет, утром, когда я уходил, трубка висела как обычно.
Все ясно.
Я снова посмотрел на телефон и нашел еще одно доказательство, на этот раз бесспорное. В автоответчике, которым я никогда не пользовался, была система двойной записи: одна микрокассета для исходящих звонков, другая — для входящих.
Вторая кассета исчезла. Ее забрали!
Наверное, чтобы прослушать мои разговоры.
Или — вдруг пришло мне в голову — чтобы узнать, не записываю ли я их. Да, скорее всего. У меня был еще и маленький микрокассетник, который я купил в колледже, уж не помню зачем. Вроде бы пару недель назад я видел его в нижнем ящике стола, когда искал зажигалку. Я решил проверить. Порылся в ящике и ничего не нашел. В остальных ящиках его тоже не было. Нет, все-таки он должен быть в нижнем ящике. Я посмотрел там еще раз и нашел сетевой шнур. Я оказался прав. Магнитофон тоже забрали.
Теперь я не сомневался: они хотели знать, кого и что я записываю и записываю ли вообще. Только вот кто «они»? Если люди Уайатта и Мичема — это уже верх наглости.
А если нет? Если это «Трион»? Мне стало так страшно, что я решил об этом не думать. В голове зазвучал невинный вопрос Морддена: «И куда ты уже забрался?»
24
Ник Уайатт жил в самом шикарном и известном пригороде — таком известном, что про него рассказывали анекдоты. В нашем городе много модных первоклассных районов, но этот был супермодным и вызывающе первоклассным. Уайатту, видимо, нравилось жить в месте, которое постоянно фигурировало на обложках журнала «Архитектурный дайджест». Местные журналисты стремились попасть туда всеми правдами и неправдами, чтобы, поддерживая отвисшую челюсть, сделать хоть пару снимков этого силиконового Сан-Симеона. Они восхищались японским стилем поместья Уайатта, его фальшивой безмятежностью, строгостью и простотой, хотя с этим совершенно не сочетались многочисленные уайаттовские «бентли» и его грубость.
В рекламном отделе компании «Уайатт телекоммьюникейшнз» один сотрудник занимался только личной рекламой Ника Уайатта. Он посылал материалы в «Пипл», «Ю-Эс-Эй тудэй» и так далее, в том числе статьи о поместье Уайатта. Оттуда я и узнал, что поместье стоило пятьдесят миллионов долларов, что оно больше и круче дома Билла Гейтса под Сиэтлом, что это копия японского дворца четырнадцатого века, построенная в Осаке и по кусочкам перевезенная в Штаты. Вокруг было сорок акров японских садов с редкими цветами, декоративными камнями, искусственным водопадом, прудом и антикварными деревянными мостиками, которые тоже прилетели из Японии. Оттуда привезли даже неровно обтесанные камни для дороги.
Конечно, пока я ехал к Уайатту по этой бесконечной каменной дороге, то видел не сады, а каменную караулку, железные ворота, которые открывались автоматически, целые мили бамбука, шесть разноцветных «бентли» под навесом, ярких, будто команда спасателей (Уайатт предпочитал «бентли» и терпеть не мог «американцев»), а также огромный приземистый деревянный дом, окруженный высокой каменной стеной.
Мне приказал явиться Мичем по секретной почте. На мой «хашмейловский» ящик пришло письмо от некоего Артура — через финский анонимизатор, благодаря которому нельзя было определить, откуда запрос послали. Письмо выглядело как подтверждение моего заказа в интернет-магазине, но на нашем кодовом языке сообщало, когда, куда и как я должен приехать.
Я подъехал к паркингу кафе «У Денни» и дождался синего «линкольна», за которым последовал к дому Уайатта. Наверное, они хотели убедиться, что за мной нет «хвоста». Паранойя, конечно, да кто я такой, чтобы спорить? Это меня, а не их взяли за жабры.
Едва я вышел из машины, «линкольн» уехал. Дверь открыл филиппинец, попросил меня разуться и провел в комнату ожидания с ширмами седзи, татами, низким черным лакированным столиком и белой кушеткой, похожей на матрац. (Не скажу, чтобы удобной.) Я взялся за журналы, художественно разбросанные по столику: «Робб рипорт», «Архитектурный дайджест» (конечно, они не забыли номер с домом Уайатта на обложке), каталог «Сотбис».
Слуга (или кто он там) наконец вернулся и кивнул. Я пошел за ним по длинному коридору, в конце которого в полупустом зале сидел Уайатт за длинным и низким черным обеденным столом.
На подходе к залу пронзительно завопила сирена. Я недоумевающе огляделся, но не успел сообразить, что происходит, как филиппинец и еще один парень, который подоспел непонятно откуда, бросились на меня и повалили на пол.
Я крикнул:
— Что за дела, мать вашу?! — и даже немного посопротивлялся, но ребята оказались сильными, как бойцы сумо. Пока второй меня держал, филиппинец обыскивал. Что они ищут, оружие? Филиппинец вытащил из моего рюкзака карманный плейер, повертел его в руках, прощебетал что-то и передал второму. Тот взял плейер, перевернул, посмотрел, что там, и сказал что-то хриплое и невнятное.
Я сел.
— Вы так всех гостей мистера Уайатта встречаете?
Филиппинский слуга пошел в обеденный зал с моим плейером и отдал его Уайатту, наблюдающему за происходящим. Уайатт, даже не глядя, отдал его филиппинцу.
Я поднялся на ноги.
— Вы что, такую штуку в первый раз видите? Или тут нельзя слушать музыку?
— Ребята работают на совесть, — возразил Уайатт. На нем была облегающая черная рубашка с длинными рукавами, скорее всего льняная, которая явно стоила больше моей месячной зарплаты в «Трионе». Уайатт выглядел смуглее обычного: наверное, спит в солярии.
— Боитесь, что я смотаю удочки? — спросил я.
— Я ничего не боюсь, Кэссиди. Я люблю, когда играют по правилам. Если ты не дурак и не станешь хитрить, все будет о'кей. И не смей подстраховываться. Мы всегда будем на шаг впереди.
Странно, но ни о каких «подстраховках» я и не думал.
— Что-то я не секу...
— Если ты сделаешь какую-нибудь глупость вроде записи наших встреч или телефонных разговоров, тебе не поздоровится. Не нужно, Адам. Я твоя страховка.
Вошла красивая японка в кимоно и серебряными щипцами подала Уайатту скрученное нагретое полотенце. Он вытер руки и отдал полотенце обратно. Вблизи было заметно, что Уайатт делал подтяжку: кожа была натянута слишком туго, и глаза напоминали эскимосские.
— Твой домашний телефон небезопасен. Как и голосовая почта, и компьютер, и сотовый. Сам ты должен связываться с нами только при крайней необходимости. Во всех остальных случаях тебе придет зашифрованное электронное письмо. А теперь покажи, что принес.
Я отдал ему компакт-диск со списком сотрудников, взятых в «Трион» за последние два года, и перепечатанные начисто заметки. Пока Уайатт читал их, японка вернулась с новым подносом и поставила на стол перед боссом крохотные суши идеальной формы, сасими на лакированных досках красного дерева с горками белого риса, бледно-зеленый васаби и розовый маринованный имбирь. Уайатт не отрывал глаз от моих записей. Пару минут спустя он взял со стола маленький черный телефон, которого я раньше не заметил, и что-то тихо в него сказал. Мне послышалось слово «факс».
Уайатт посмотрел на меня.
— Молодец. Очень интересно.
Появилась еще одна женщина: чопорная дама среднего возраста, лицо в морщинах, седые волосы, очки на цепочке. Она улыбнулась, взяла у Уайатта бумаги и вышла, не говоря ни слова. Может, у него и ночью секретарша на проводе?
Уайатт взял палочки и положил в рот кусочек сырой рыбы. Задумчиво жуя, он обратился ко мне:
— Ты знаешь, что японская еда лучшая в мире?
Я пожал плечами:
— А что, темпура вполне ничего.
Уайатт фыркнул и покачал головой:
— Я не о темпуре! Как ты думаешь, почему японцы живут дольше всех? Они едят мало жиров и много белков, растительных продуктов и антиоксидантов. В их питании в сорок раз больше сои, чем у нас. Они уже много веков не едят мясо четвероногих.
— Ну да, — протянул я, думая: к чему ты это?
Уайатт взял в рот новый кусочек рыбы.
— Займись повышением качества своей жизни. Тебе сколько, двадцать пять?
— Двадцать шесть.
— Тебе еще жить да жить. Заботься о своем организме. Курение, алкоголь, «биг-маки» и тому подобное дерьмо — от всего этого надо отказаться. Я сплю три часа в сутки. Больше мне не нужно. Интересно, Адам?
— Нет.
— Прекрасно. Ты не на концерт явился. Как тебе работается в «Трионе»?
— Постепенно вхожу в суть дела. Начальница — стерва еще та...
— Я говорю не о твоем прикрытии. Я говорю о твоей настоящей работе — о шпионаже.
— Как мне шпионится? Пока не очень.
— Ты многим рискуешь. Сочувствую. Ты встречаешься со своими старыми дружками?
— Конечно.
— Я не хочу, чтобы ты с ними порывал. Это может показаться подозрительным. Но не вздумай проболтаться. С дерьмом смешаю.
— Понял.
— Я так понимаю, тебе не нужно напоминать о последствиях провала?
— Нет, не нужно.
— Хорошо. Работенка не из легких, однако по сравнению с тюрьмой — просто малина.
— Между прочим, мне даже нравится в «Трионе». — Я говорил чистую правду, хотя знал, что Уайатт воспримет это как выпад в свою сторону.
Он поднял глаза и ухмыльнулся, не переставая жевать.
— Рад слышать.
— Скоро наша команда будет представлять продукт самому Огастину Годдарду.
— Старине Джоку Годдарду? Ну, ты быстро увидишь, какой он хвастливый и напыщенный старый болтун. По-моему, он и вправду верит в то, что пишут про него подхалимы в «Форчун». Вроде того, что он совесть эпохи высоких технологий. Джок думает, что его дерьмо не пахнет!
Я кивнул. А что на это можно сказать? Я же не знал Годдарда и не мог ни согласиться, ни возразить. Впрочем, то, что Уайатт ему завидовал, было очевидно.
— Когда ты встречаешься с этим старпером?
— Через пару недель.
— Посмотрю, чем тебе помочь.
— Буду очень рад.
Зазвонил телефон, и Уайатт тут же его взял.
— Да? — Он минуту послушал. — Хорошо.
И повесил трубку.
— Ты что-то нащупал. Через неделю или две получишь полную информацию по Алане Дженнингс.
— Как по Лундгрену и Соммерс? Ясно.
— Нет, гораздо подробнее.
— Почему?
— Потому что ты будешь оттуда плясать. Эта Алана — твой ключик. Ты добыл кодовое название проекта, а сейчас найдешь имена всех, кто как-то связан с «Авророй». Всех, от руководителя до уборщицы.
— Как? — вырвалось у меня, и я тут же об этом пожалел.
— Сам разберешься. Это твоя работа! И сделаешь это завтра.
— Завтра?
— Вот именно.
— Хорошо! — Мой голос зазвучал вызывающе. — Тогда вы получите все, что хотели, так? И мы будем квиты.
— О чем ты? — осклабился Уайатт, сверкнув крупными белыми зубами. — Мы только начали.
25
Я трудился днем и ночью, дико уставал. Вдобавок к обычной работе в «Трионе» я каждый вечер допоздна копался в Интернете или читал секретные файлы конкурентов от Мичема и Уайатта, чтобы потом казаться умнее. Ехать домой приходилось долго, в огромном потоке машин, и пару раз я чуть не заснул за рулем. Я открывал глаза, вздрагивал и в последний момент успевал не выехать на встречную полосу или не врезаться в машину впереди. После обеда начинал клевать носом, и для того, чтобы не вырубиться прямо в кубике, заглатывал гигантские дозы кофеина. Я мечтал, как ухожу прямо посреди дня, забираюсь в свою берлогу, под одеяло, и засыпаю глубоким сном. Я жил на кофе и диетической коле. Под глазами постоянно были темные круги. Трудоголики хотя бы ловят кайф от своих мучений. Меня же гнали вперед кнутом, как лошадь из романа о царской России.
Между прочим, перегрузки — это еще не самое страшное. Хуже было то, что я начал путать свою «настоящую» работу и «прикрытие». Я в поте лица бегал с собрания на собрание, стараясь не проколоться, потому что знал: дай я Норе только почуять кровь, и она вцепится в меня, как акула. Времени на шпионаж и сбор информации по «Авроре» почти не оставалось.
Иногда на собраниях группы «Маэстро» или в столовке я встречал Морддена. Он часто останавливался поболтать, но ни разу не вспоминал о том, как видел (или не видел) меня в офисе Норы. Может, и правда не видел. Или почему-то не хотел об этом говорить.
Каждый второй-третий вечер приходило электронное сообщение от «Артура», в котором спрашивали, как идет расследование и почему я, так меня и разэтак, настолько торможу.
Я оставался на работе допоздна и дома бывал редко. Сет сначала заваливал меня телефонными сообщениями, но через неделю перестал. Меня забыли почти все, с кем я раньше тусовался. Иногда я выкраивал полчаса, чтобы заехать к отцу. Он так разозлился, что я уделяю ему мало внимания, что и смотреть на меня не хотел. Между отцом и Антуаном возникло некое перемирие, похожее на «холодную войну». По крайней мере Антуан не грозился уйти. Пока.
Вот и в этот раз я задержался на работе, чтобы забрать из офиса Норы свой шпионский приборчик. Все прошло быстро и без осложнений. Морддена нигде не было видно; мой друг — любитель «мустангов» обычно делал обход между десятью и десятью двадцатью, и я успел до него. Уложился меньше чем в минуту.
В этом крошечном кусочке провода теперь хранились сотни тысяч ударов по клавишам, в том числе пароли Норы: вставляй в компьютер и переписывай. Заниматься этим у себя в кубике я не стал: кто знает, какие программы-детекторы запущены в сеть «Триона»? Рисковать ни к чему.
Как-то ночью я подключился к корпоративному сайту из дома. На всякий случай напечатал «Аврора» в строке поиска, хотя, конечно, ничего не нашел. Стоп, а если так? Я ввел имя Аланы Дженнингс. Открылась ее страничка — без фотографии в отличие от многих других, зато с полезной информацией: внутренний номер телефона, пост (коммерческий директор, исследовательский отдел революционных технологий), номер отдела, который совпадал с электронным адресом.
Вот этот номер мне сейчас и пригодился. В «Трионе», как и в «Уайатте», кроме личного номера, у каждого есть номер отдела. Достаточно ввести его в корпоративную базу данных, чтобы получить список тех, кто работает в одном отделе с Аланой Дженнингс — а значит, в проекте «Аврора».
Конечно, список вряд ли полный: сотрудники из «Авроры» могут пахать на одном этаже, но в разных подразделениях. Впрочем, сорок семь фамилий — это уже что-то. Я распечатал их страницы и сложил в папку, надеясь, что это на какое-то время успокоит людей Уайатта.
Домой я вернулся около десяти. Уже собирался сесть за компьютер и посмотреть, что там напечатала Нора, как вдруг заметил что-то необычное. Посреди покрытого пластиком кухонного стола — я купил его в комиссионке за сорок пять баксов — лежал толстый желтый конверт.
Утром его не было. Опять молодчики Уайатта ко мне залезали. Наверное, хотят показать, что от них не спрятаться. Понял, не дурак. А может, так просто легче доставить секретную информацию. И все-таки мне этот жест активно не понравился.
В конверте оказалось обещанное Уайаттом объемистое досье на Алану Дженнингс. При виде стопки фотографий мой интерес к паролям Норы испарился. А эта Алана Дженнингс очень, очень даже ничего...
* * *
Я сел в кресло и углубился в чтение.
На досье явно ушла уйма денег, сил и времени. Частные сыщики ходили за Аланой повсюду и подробно описали ее режим, привычки и дела. Вот фотографии, где она входит в здание «Триона». Вот она с подругами играет в теннис; тренируется в женском спортивном клубе; выходит из синей «мазды миаты». У Аланы были блестящие черные волосы, голубые глаза и стройная фигура (спортивный костюм из лайкры не оставлял в этом сомнений). Иногда она надевала черные очки в тяжелой оправе — такие носят красивые женщины, чтобы подчеркнуть свой ум, серьезность и красоту, которую не испортят даже уродливые очки. В них Алана казалась еще сексуальнее (может, поэтому она их и носила).
Через час я знал об Алане больше, чем обо всех своих бывших девушках. Она была не только красива, но и богата — это в два раза опаснее. Родилась в Дарьене, штат Коннектикут, училась в школе мисс Портер в Фармингтоне, а потом в Йельском университете. Изучала лингвистику, специализировалась по литературе Америки, прошла курсы информатики и электротехники. Судя по аттестату, училась отлично и на третьем курсе была приглашена в общество «Фи-бета-каппа». Ну что ж, значит, она еще и умна. Тройная опасность.
Люди Мичема узнали все о финансовом положении Аланы и ее семьи. Алана владела доверительной собственностью в несколько миллионов долларов. Впрочем, у ее отца, директора небольшого производства в Стэмфорде, портфель весил значительно больше. В семье было еще два ребенка, младшие сестры Аланы: одна пока училась, другая работала в «Сотбис», в Манхэттене.
Поскольку Алана звонила родителям чуть ли не каждый день, легко было предположить, что у них теплые отношения. (В досье вложили распечатку звонков за год. К счастью, за меня их уже просмотрели и обобщили.) Она была не замужем, вроде бы ни с кем не встречалась и жила в собственной квартире в очень богатом районе неподалеку от головного офиса «Триона».
Каждое воскресенье Алана делала покупки в супермаркете здорового питания. Как видно, она была вегетарианкой, потому что никогда не брала ни мяса, ни птицы, ни даже рыбы. Алана ела фрукты, ягоды, злаки. Она не ходила в бары, хотя иногда заказывала спиртное из магазина в своем районе. Ну вот, хоть одна слабость. Любимый сорт водки — «Грей Гус», джина — «Танкерей Малакка». Раз-два в неделю Алана посещала рестораны, причем не фаст-фуды вроде «У Денни», «Эпл-биз» или «Хутерз». Она предпочитала шикарные, «гурманские» заведения: «Чакра», «Альто», «Базз» или «Ом». Ее часто видели в тайских ресторанах.
Как минимум раз в неделю Алана ходила в кино, обычно заказывая билеты заранее, на «Фанданго». Бывало, что она смотрела типично женские мелодрамы, но чаще — иностранные Фильмы с большой буквы. То есть ей нравилось какое-нибудь «Дерево для деревянных башмаков», а не «Свиньи-3». Ну и ладно. Алана покупала книги в Интернет-магазинах, например, на «Амазоне» или «Барнс энд Ноубл»: модную серьезную литературу, кое-что из латиноамериканцев и довольно много о кинематографе. Недавно она увлеклась книгами о буддизме, мудрости Востока и прочей ерунде. Оттуда же ей приходили фильмы на ди-ви-ди, в том числе подарочный набор всех «Крестных отцов» и несколько классических «черных детективов» сороковых годов вроде «Двойной страховки» с Фредом Макмюрреем и Барбарой Стэнвик. Кстати, «Двойную страховку» Алака покупала дважды: один раз — несколько лет назад, на видеокассете, а второй — сравнительно недавно, на ди-ви-ди. Как видно, это ее любимый фильм.
Кроме того, Алана собирала чуть ли не все записи Ани Ди: Франко и Аланис Морисетт.
Я постарался запомнить информацию. Значит, вот она какая, эта Алана Дженнингс... У меня начал вырисовываться план.
26
Итак, в субботу, надев свежекупленный белый спортивный костюм (обычно я играю в теннис в обрезанных джинсах и футболке) и итальянские часы для ныряльщиков (дорогие до абсурда, но без них никак), я отправился в эксклюзивный «Клуб мяча и ракетки», где Алана Дженнингс, если верить досье, играет почти каждую неделю. Я заранее позвонил в клуб: мол, встречаюсь с такой-то завтра, а время забыл и телефон не отвечает, когда там запись? Легко. Парная игра на четыре тридцать.
К четырем меня ждал заведующий, чтобы провести небольшую экскурсию. Устроить это было не так-то просто: клуб частный, не для людей с улицы. Пришлось загрузить Мичема, чтобы Уайатт через третье, а лучше четвертое лицо нашел богатого знакомого, который бы меня порекомендовал. Богатый знакомый оказался членом клубного комитета и явно имел там немалый вес, потому что Джош, заведующий, взялся за дело очень активно. Мне даже дали гостевой пропуск на день, чтобы осмотреть корты (а их было много: и простые, и с глиняным покрытием, и в зале, и на улице) и при желании поиграть.
Издали клуб напоминал роскошные ньюпортские коттеджи: красивый особняк посреди изумрудно-зеленого моря идеально подстриженной травы. В кафе я отцепился от Джоша: сделал вид, что увидел знакомого, и помахал ему. Джош хотел было найти мне партнеров, но я заверил его, будто теперь справлюсь сам.
Через пару минут в кафе появилась Алана. Не заметить ее было невозможно. Рубашка с именем Фреда Перри подчеркивала красивую грудь (на шпионских снимках было видно меньше); глаза оказались не просто голубыми, а ослепительно синими. Алана пришла не одна, а с подругой своих лет. Обе взяли минералку. Я сел за столик поближе, но сзади, вне ее поля зрения. Нужно слушать и наблюдать, не попадаясь ей на глаза, а то плакала моя конспирация. И я, конечно, не Брэд Питт, однако и не урод, обделенный женским вниманием. Главное — осторожность.
Хоть я и не знал, откуда эта подруга, было ясно, что говорили они с Аланой не о работе. Вряд ли они коллеги по «Авроре». Жаль: значит, я не подслушаю ничего интересного.
У Аланы зазвонил мобильник.
— Алло, — сказала она. Бархатный голос, утонченный акцент человека с прекрасным образованием и без манерности. — На самом деле? Мне кажется, это результат...
Я навострил уши.
— Кит, да ты же сократил время изготовления в два раза! Невероятно!
Это явно о работе. Я чуть подался вперед. За смехом, звоном тарелок и стуком мячей было почти ничего не слышно. Мимо ломился какой-то толстяк, пузом задел мою колу и расхохотался, заглушая голос Аланы. Да проваливай же, урод!
Наконец толстяк отошел. Алана заговорила тише, и до меня доносились только обрывки фраз: «...Конечно, это ведь главный вопрос, да?.. Я бы тоже хотела знать». Потом немного громче: «Спасибо, что позвонил. Молодчина!» И она нажала на отбой.
— Работа, — извинилась Алана перед спутницей. — Я бы отключилась, но должна быть всегда на связи. А вот и Дрю!
К ним подошел высокий парень лет тридцати с небольшим. Бронзовый загар, широкий и плоский, каку гребца, торс. Он поцеловал Алану в щеку. Только Алану.
— Привет, малышка.
Ничего себе! Болваны Уайатта проглядели, что она с кем-то встречается!
— Привет, Дрю. А где Джордж?
— Он тебе не звонил? — удивился Дрю. — Вот гад. Забыл, что на выходные к нему приезжает дочка.
— Так мы остались без четвертого? — спросила вторая женщина.
— Сейчас кого-нибудь найдем, — ответил Дрю. — Как это он до сих пор не позвонил? Тормоз несчастный!
У меня в голове будто зажглась лампочка. Не долго думая я отбросил свой тщательно разработанный план анонимного наблюдения и принял волевое решение. Короче, я встал и сказал:
— Простите?
Они повернулись ко мне.
— Вам нужен четвертый?
* * *
Я назвался своим настоящим именем, сказал, что пришел в первый раз — посмотреть, что за клуб, и ни слова про «Трион». Они, похоже, мне обрадовались. Наверное, увидев мою профессиональную титановую ракетку «Йонекс», они решили, будто я профи, хоть я и побожился, что играю неважно и вообще все забыл. В принципе не соврал.
Мы пошли на корт под открытым небом. Погода была солнечная, теплая и довольно ветреная. По одну сторону сетки встали Алана с Дрю, по другую — мы с ее подругой, которую, как выяснилось, звали Джоди. Обе девушки играли неплохо, правда, на Алану было смотреть приятнее. Она не напрягалась, изящно отбивала левой и всегда принимала мячи. Ни одного лишнего движения, подачи простые и меткие — в общем, играла она так же естественно, как дышала.
А вот Красавчика я недооценил. Он оказался серьезным противником. Начал я так себе, долго вспоминал, как играть, и дважды потерял подачу, к явной досаде Джоди. Пока я разыгрался, Дрю уже вообразил, что попал на Уимблдон. Чем лучше получалось у меня, тем жестче он вел себя — до смешного. Вскоре Дрю носился по всей площадке, отбивая мячи Аланы. Та хмурилась. Похоже, они когда-то встречались и от романа остался осадок.
Наконец самцы-альфы сцепились в открытую. Дрю бил прямо в меня, со всей силы, причем часто перебрасывал так, что они с Аланой начали проигрывать. Я этим, конечно, воспользовался: если он залезал под сетку, делал обманные удары и так далее. Красавчик возбудил во мне чувство соперничества, и очень хотелось ткнуть его носом в грязь. «Моя иметь женщина вон того троглодита». К счастью, в мою потную голову быстро закралось сомнение: а для этого ли я сюда явился? Я тут же расслабился и стал играть сдержаннее. Пусть ошибается Дрю.
Когда все кончилось, Дрю подошел к сетке, пожал мне руку и похлопал по спине.
— А ты неплохой игрок! Основательный, — сказал он фальшиво дружелюбным тоном.
— Ты тоже, — отозвался я.
Он пожал плечами:
— Старался за двоих.
Синие глаза Аланы гневно сверкнули. Она повернулась ко мне:
— Пойдем чего-нибудь выпьем?
Мы с Аланой сидели вдвоем на «веранде», как здесь называли деревянную платформу с видом на корты. Джоди быстро сообразила — женская телепатия, наверное, — чего хочет Алана, и оставила нас наедине. Дрю тоже все понял и попрощался, хотя и не так вежливо, как Джоди.
Подошла официантка — старшеклассница со светлыми волосами, немного похожая на лошадь.
Алана предложила мне заказать первым: мол, сама еще не решила.
— "Танкерей Малакка" с тоником.
Целую секунду Алана не сводила с меня удивленных глаз. Потом встрепенулась:
— То же самое.
— Сейчас посмотрю, у нас такого может и не быть, — сказала официантка, но через пару минут вернулась с бокалами.
Мы немного поговорили о клубе, о посетителях («все снобы», по словам Аланы), о кортах («лучшие в городе»). Эта девушка была слишком умна, чтобы вести дурацкие беседы вроде «Где ты работаешь? Да? А я...» О «Трионе» она не говорила, и я не стал. Только как вести себя потом, когда обнаружится столь странное совпадение: «Эй, да ты же занял мое старое место!»? Черт меня дернул влезть к ним в компанию! Сидел бы себе и пас ее издали. Ладно, хоть на работе не видимся. Может, люди из «Авроры» входят через другую дверь?
Несмотря на мрачные мысли, джин быстро ударил мне в голову. И солнышко такое теплое, и разговор ладится...
— Не обижайся на Дрю. Он совсем не умеет владеть собой, — сказала Алана.
— Хорошо играет.
— Иногда он ведет себя отвратительно. А в тебе увидел соперника. Дуэль на ракетках, одним словом.
Я улыбнулся:
— Совсем как у Ани Ди Франко, да? «Ведь любое орудие станет оружием, если крепко в руку взять».
Глаза Аланы засияли.
— Точно! Любишь Ани?
Я пожал плечами:
— "Наука в погоне за деньгами, а деньги всегда в цене..."
— "...и даже таланты и гении платят за все вдвойне", — подхватила она. — Среди мужчин это редкость.
— Значит, я особо чувствительный, — сказал я с притворной невозмутимостью.
— Пожалуй! Надо продолжить знакомство, — улыбнулась она.
Я не ослышался? Она приглашает меня на свидание?!
— Неплохая идея, — ответил я. — Как ты относишься к тайской кухне?
27
К отцу я приехал в приподнятом настроении. Будто надел латы, которые не пробьет никакая насмешка.
Еще с лестницы было слышно, как отец с Антуаном ругаются: папаня гнусаво пищит, словно злобный птенец, Антуан ворчит басом. Я нашел обоих в ванной, и вот какая картинка мне открылась: отец распластался на лавке с подушками под грудью и подбородком, а мокрый до нитки Антуан шлепает огромными ладонями по его голой спине.
Увидев меня, Антуан поднял голову:
— Привет, Адам!
— Этот сукин сын пытается меня уморить, — проверещал отец.
— Вывожу флегму из легких, — объяснил Антуан. — Там все прогнило, вот гадость и застаивается. — Он снова зашлепал. Спина отца оказалась болезненно бледная, белая как мука и совсем дряблая, будто мышц нет вовсе. Когда-то в детстве я почти боялся его спины: жилистой, мускулистой. Сейчас смотрю на стариковское тело с жалостью.
— Враль поганый! — сквозь подушки проныл отец. — Сказал, что просто подышим паром. А сам ребра ломает к чертовой матери. Я же на стероидах, у меня кости хрупкие, ты, ниггер несчастный!
— Эй, папа, — крикнул я, — кончай!
— Я тебе не тюремный петух, ниггер!
Антуан невозмутимо продолжал хлопать отца по спине.
— Папа, — сказал я, — этот парень гораздо больше и сильнее тебя. Неразумно с ним ссориться.
В сонных глазах Антуана промелькнуло удивление.
— Слушай, я в камере насмотрелся на чистокровных арийцев. Болтливый доходяга вроде этого — просто цветочек.
Я поморщился.
— Ах ты, сукин сын! — заорал отец. Между прочим, забыв про слово на букву "н".
* * *
Чуть погодя Антуан усадил отца перед телевизором и подключил трубками к кислородному аппарату.
— Я недоволен, — хмуро пожаловался папаша телевизору. — Видел, каким кроличьим дерьмом он меня пичкает?
— Это он про фрукты и овощи, — пояснил Антуан, устроившийся в кресле рядом. — Я знаю, что он любит: открывал холодильник. Большая банка говяжьей тушенки, венские сосиски и ливерка. Пока я здесь, никакой фигни вроде этой. Тебе нужна здоровая пища, Фрэнк, чтобы укрепить иммунитет. Простудишься, схватишь воспаление легких, попадешь в больницу, а мне что тогда делать? В больницу меня не возьмут.
— Господи!
— И никакой колы, хватит уже травиться. Питье нужно, чтобы разжижать слизь, но без кофеина. А еще калий и кальций, потому что ты употребляешь стероиды. — Антуан деловито перечислял пункты, тыкая указательным пальцем себе в ладонь — совсем как тренер боксера-тяжеловеса перед чемпионатом.
— Готовь какую хочешь отраву, я есть отказываюсь, — заявил отец.
— Сам себя уморишь. Ты же в десять раз слабее здорового, значит, ешь, копи силы, расти мышцы и все такое. Если умрешь под моим присмотром, то уж не из-за меня.
— Будто тебе не все равно, — парировал отец.
— Скажи еще, что я тебе могилу рою.
— Похоже на то.
— Если бы я хотел тебя убить, зачем тянуть кота за хвост? — сказал Антуан. — Хотя ты, наверное, думаешь, мне нравится. Типа я тащусь.
— Логично, однако! — вставил я.
— Ты глянь, какие часики! — вдруг закричал Антуан. Я забыл снять «Панерай». Видно, решил, что они все равно не заметят. — А ну покажь! — Он встал, подошел ко мне и всплеснул руками: — Блин, да они ж тысяч пять стоят! — Почти угадал, между прочим. Я смутился. Антуан получает меньше за два месяца работы. — Это итальянские, для ныряльщиков?
— Да-да, — поспешно сказал я.
— Хватит меня дурить! — Отцовский голос скрипнул, как ржавая дверная петля. — Хрен я вам поверю! — Тут он тоже увидел часы. — Ты выложил пять тысяч долларов за долбаные часы? Ну и дерьмо! Ты хоть понимаешь, сколько я гнул спину за пять тысяч баксов, пока тебя выучил? И все за какие-то часы?
— Это мои деньги, папа. — Я неуверенно добавил: — Капиталовложение.
— Ты меня что, за идиота держишь?! Какое еще, на хрен, вложение?
— Папа, послушай! Я только что сильно продвинулся по службе. Я работаю в компании «Трион системс» и получаю раза в два больше, чем в «Уайатте», понимаешь?
Отец уставился на меня:
— Не знаю, какие это деньги, если ты швыряешься пятью тысячами — даже сказать страшно!
— Хорошие деньги, папа. И если я хочу ими швыряться, то буду. Я их заработал.
— Он их заработал! — едко передразнил меня отец. — В следующий раз, когда захочешь вернуть мне, — он сипло вдохнул, — не знаю даже сколько десятков тысяч долларов, которые я на тебя угробил, это всегда пожалуйста.
Я чуть было не сказал, сколько денег я уже на него угробил, но успел сдержаться. Минутное ощущение превосходства того не стоило. Я снова и снова повторял себе: «Это не твой отец. Это его злобная карикатура, дурацкий мультяшка, замученный преднизолоном и психотропами». Да только я понимал: он остался таким же козлом, как и был раньше, только рубильник сволочизма повернулся еще на пару делений.
— Ты живешь в мире фантазий, — продолжал отец. Громкий вдох. — Ты думаешь, что костюмы за две тысячи, часы за пять, туфли за пятьсот делают тебя таким же, как они? — Он перевел дыхание. — А теперь послушай. Ты вырядился в карнавальный костюм, как на Хэллоуин, и все. Ты ряженый. Я говорю это потому, что ты мой сын и больше тебе этого никто не скажет. Ты обезьяна в смокинге, вот ты кто.
— О чем ты? — пробормотал я. Антуан тактично вышел из комнаты. Я покраснел.
«Он больной человек, — повторял я себе. — У него эмфизема в последней стадии. Он при смерти и не понимает, что говорит».
— Думаешь, когда-нибудь станешь одним из них? Мечтаешь небось, а? И они тебя примут, впустят в закрытые клубы, чтобы ты трахал их дочерей и играл с ними в гребаное поло! — Отец еле-еле вдохнул. — Они-то знают, кто ты, сынок, и откуда. Может, они и впустят тебя в свою песочницу, да как только ты забудешь, кто ты на самом деле, кто-нибудь обязательно напомнит.
Все, хватит! Заткнись наконец!
— Папа, в мире бизнеса все по-другому. — Я проявлял чудеса терпения. — Это не клуб. Все замешено на деньгах. Если помогаешь им делать деньги, значит, ты нужен.
— Ах, ну-у-ужен! — закивал отец. — Прекрасно сказано! Ты им нужен, как туалетная бумага тому, кто хочет посрать, ясно? А когда они вытрут задницу, то смоют тебя вместе с дерьмом. Им интересны победители, а ты — неудачник, и они не дадут тебе об этом забыть.
Я закатил глаза, покачал головой, но промолчал. В виске пульсировала вена. Вдох.
— Вообразил о себе черт знает что! И живешь в долбаном мире фантазий, как твоя мать. Она думала, что я ее недостоин, а сама кто была? Пшик, ноль без палочки. Одни фантазии. И ты такой же. Ноль без палочки. Два года морил мозги в частной школе, выучился в дорогом колледже, а как был никем, так и остался.
Отец опять вдохнул и добавил почти мягко:
— Я говорю это потому, что не хочу, чтобы тебя трахали так, как трахали меня, сынок. Как в той гребаной школе. Все эти богатенькие мамы и папы считали меня чужаком. И представляешь, до меня не сразу дошло, что они правы. Я им чужой. Я не такой, как они. И ты тоже. Чем скорее это поймешь, тем лучше.
— Лучше? Как тебе? — не удержался я. Само вырвалось. Он уставился на меня своими глазами-бусинками.
— Я хотя бы знаю, кто я такой. А ты, поганец, забыл.
28
Воскресенье — единственная возможность выспаться. И конечно, Арнольд Мичем назначил встречу на самую рань. Вчера я вставил в ежедневное письмо имя «Донни»: значит, имеется информация. Мичем тут же ответил — приказал явиться на стоянку одного хозмага ровно в девять.
В магазине уже толпились люди — не все по воскресеньям дрыхнут, — народ покупал доски, плитку, дрели, семена травы и удобрения.
Минут через тридцать рядом с моей «ауди» притормозила черная «БМВ». Ну очень странно смотрится на фоне всяких пикапов и внедорожников! Арнольд Мичем нарядился в голубой кардиган и, похоже, ехал на гольф. Он знаком поманил меня в машину.
Я вручил ему компакт и папку.
— И что у нас тут? — спросил он.
— Список людей, которые работают в проекте «Аврора», — ответил я.
— Полный?
— Не знаю. Какой есть.
— Почему не полный?
— Сорок семь человек, — ответил я. — Для начала неплохо.
— Нам нужны все.
Я вздохнул:
— Попробую достать.
Секунду я помолчал — говорить или нет? Чем больше Мичем будет знать, тем сильнее начнет на меня давить. Но похвастаться тоже хочется. Наконец я сказал:
— Я добыл пароли босса.
— Какого босса? Лундгрена?
— Норы Соммерс.
Тот кивнул.
— Софтом?
— Нет, девайсом.
— И как используешь?
— Пороюсь в почте. Зайду в ежедневник и выясню, с кем назначены встречи.
— Это семечки, — оборвал меня Мичем. — Пора внедряться в «Аврору».
— Сейчас слишком опасно, — покачал я головой.
— Почему?
Мимо машины Мичема счастливый покупатель прокатил корзину, нагруженную зелеными мешками удобрения для начинающих садоводов «Скоттс». За ним бежали четверо или пятеро детишек. Мичем нажал кнопку и поднял стекло, потом повернулся ко мне и повторил:
— Почему?
— Впускают только со специальным бейджем.
— Так зайди у кого-нибудь в хвосте или укради бейдж — что хочешь! Снова отправлять тебя на ликбез?
— Всех, кто входит, записывают, на каждом входе турникет, так что тайком не проберешься.
— А уборщики?
— На каждом пропускном пункте камеры видеонаблюдения. Все очень сложно. Мне сейчас нельзя проколоться. Ни в коем случае.
Мичем немного сбавил обороты:
— Н-да, защита у них неплохая.
— Вам есть чему поучиться.
— Пошел ты, — огрызнулся он. — Как насчет личных дел сотрудников?
— Тоже засекречены, — сказал я.
— Это не «Аврора», попроще будет. Достань дела тех, кто как-то связан с «Авророй». Хотя бы всех из списка. — Мичем приподнял компакт.
— Могу на следующей неделе.
— Сегодня. В воскресенье как раз самое время.
— Завтра важный день. Наша команда делает презентацию для Годдарда.
Он смерил меня взглядом.
— Ты не слишком увлекся своей легендой? Не забыл, на кого работаешь?
— Я должен быть на высоте. Это важно для дела.
— Вот и повод провести вечерок в офисе, — сказал он и повернул ключ зажигания.
29
В тот же вечер я отправился в головной офис «Триона». Гараж оказался почти пустым: в здании скорее всего были только охранники, ребята из производственного отдела и пара трудоголиков, каким притворялся и я. На входе стояла какая-то недовольная латиноамериканка. Она и не глянула на меня, но я специально поздоровался, приняв рассеянно-глуповатое выражение лица. Поднялся в кубик и немного поработал по-настоящему: приготовил распечатки по продажам «Маэстро» в ЕБВА — то есть в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке. Цифры выглядели хреново, однако Нора потребовала выжать из них все, что можно.
На этаже было темно. Даже пришлось самому включать свет. Брр!
Мичему и Уайатту нужны личные дела тех, кто работает в «Авроре». В биографии должно быть написано, откуда их пригласили и чем они занимались раньше. Глядишь, и об «Авроре» что-то прояснится.
Правда, в отдел кадров просто так не зайти: как ни странно, секретность там соблюдалась получше, чем во многих других отделах. Во-первых, компьютеры кадровиков не подключались к основной сети; у них была своя, отдельная. Разумно, наверное. В личных делах и служебные характеристики, и пенсионные счета, и размеры опционов... А что, если простые работники узнают, сколько получает руководство, и взбунтуются?
Отдел кадров располагался на третьем этаже крыла "Е", довольно далеко от моего. Там было много административных отделов — центральных продаж, системного управления и прочего. По пути несколько запертых дверей, но мой бейджик наверняка справится.
Тут я вспомнил, что читающие устройства на контрольных пунктах отмечают, кто и когда прошел. Не то чтобы все это потом изучалось — а вдруг? Начнут расследовать и поймут, что вечером в воскресенье я ходил из своего отдела в кадровый.
Поэтому я спустился на лифте вниз и вышел с черного хода. Охранные системы безопасности фиксируют только входы, а не выходы, и бейдж не нужен. Наверное, правила пожарной безопасности. Как бы то ни было, я мог выбраться из здания незамеченным.
На улице уже стемнело. В подсветке матово-хромированные стены «Триона» блестели, стеклянные окна казались темно-синими. Было довольно тихо, лишь изредка по шоссе проносились машины.
Я подошел к крылу "Е" и увидел, как кто-то из него выходит.
— Эй, придержите дверь, а? — крикнул я и помахал своим бейджем мужчине, очень похожему на уборщика. — Дурацкий бейджик опять барахлит.
Тот задержал дверь, даже не взглянув на меня, и я преспокойно проник внутрь — без записи. С точки зрения охранной системы я по-прежнему сижу в своем кубике.
Поднялся по лестнице на третий этаж. Дверь на этаж не была закрыта. Тоже из соображений пожарной безопасности: в зданиях выше определенного уровня входы-выходы с этажей на лестницу должны легко открываться. Вероятно, на некоторых этажах бейджи проверяли прямо за дверью, но здесь я сразу попал в приемную.
Характерная обстановочка. Вся мебель под благородное красное дерево — мол, мы настроены серьезно и надеемся, что вы тоже. Удобные стулья с яркой обивкой — присаживайтесь, мы вас не скоро отпустим.
Я огляделся в поисках камер. Вроде нет. По идее и не должно быть, это же не банк — да кто их знает?
В приглушенном свете приемная казалась еще внушительнее, чем днем. Или мрачнее.
Я задумался: как же пробраться в сам отдел? Лучше всего попросить уборщиков, но они, видимо, приходят только поздно вечером или рано утром. Стало быть, повторим прием под названием «Мой бейджик барахлит». Я спустился вниз и из другого входа зашел в вестибюль. Перед охранным монитором сидела женщина с пышной медно-рыжей прической и смотрела повтор «Последнего героя».
— А я-то думал, меня одного заставляют работать на выходных, — сказал я.
Женщина подняла глаза, вежливо улыбнулась и снова повернулась к «Герою». Я выглядел как свой, с бейджем на поясе, зашел со служебного входа — все в порядке. Мадам не из разговорчивых, вот и славно: она сделает что угодно, лишь бы я не мешал ей смотреть телевизор.
— Послушайте, — обратился я к женщине, — извините за беспокойство, но у вас нет машинки, которая чинит бейджи? Я не то чтобы хотел попасть к себе в офис, однако деваться некуда, а то с работы выгонят. Дурацкая машинка меня пускать не хочет. Будто знает, что я должен сидеть дома и смотреть футбол, понимаете?
Она улыбнулась. Видно, не привыкла, что работники «Триона» вообще ее замечают.
— Сочувствую, — сказала она. — Женщина, которая занимается бейджами, будет только завтра утром.
— Черт возьми! Как же мне войти? Я не могу ждать до завтра. Я и так в полном ауте.
Она кивнула, взяла трубку.
— Фрэнк, ты нам не поможешь?
Фрэнк, охранник, появился через пару минут. Это был мелкий, суховатый, смуглый мужичок лет за пятьдесят с париком-нахлобучкой из черных-пречерных волос на седеющей голове. Никогда не понимал: зачем носить одну накладку всю жизнь и даже не придать ей убедительности?
Мы поднялись на лифте на третий. Я было начал вешать охраннику лапшу про иерархически изолированную систему идентификационных карточек, но тот кисло посмотрел на меня и засел разговор о спорте. Ради Бога. Он фанател по «Денвер бронкоз», я притворился, что я тоже. У дверей он достал свой бейдж, который, наверное, давал доступ ко всему крылу, и помахал им перед считывающим устройством.
— Не заработайся.
— Спасибо, брат, — сказал я.
Охранник повернулся и смерил меня взглядом.
— И бейдж почини.
30
Отдел кадров ничуть не отличался от других этажей «Триона» — все те же кубики. Горело только аварийное освещение, лампы дневного света на потолке были выключены. Я походил по кубикам, проверил, нет ли кого. Заодно нашел ящики с документами: длинную бежевую конструкцию посреди этажа.
Теоретически данные можно получить из сети, но для этого нужен пароль. Раз уж я тут, то оставлю еще один девайс для записи нажатий на клавиши. За них все равно платит «Уайатт телеком».
А теперь нужно порыться в ящиках, и пошустрее. Чем больше времени я тут проведу, тем больше вероятность, что меня застукают.
И как документы разложены? По алфавиту? По личным номерам? Я читал карточку за карточкой и только расстраивался. Зря я решил, что справлюсь в темпе вальса. Чего тут только не было! «Дополнительные выплаты и льготы», «Пенсии и ренты», «Отпуска: оплачиваемые, за свой счет, по болезни», «Заявления на пособие по нетрудоспособности» и «Оспоренные заявления», «Иммиграция и натурализация»... С ума сойти можно.
В голове крутилась слащавая старая песенка — «В бегах», что ли: ее пел Пол Маккартни в группе «Уингс». То есть не в лучший период творчества. Мерзкая музыка, еще хуже, чем Селин Дион, но цепляется страшно. И слова дурацкие: «Посреди села били колокола по кроликам в бегах!» Ну и ладно.
Я попробовал открыть один ящик — безрезультатно. Заперты. Ключ скорее всего один и тот же. Пока я искал стол администратора, проклятая песня продолжалась: «А местный судья зол на меня»... Да, ключ от ящиков нашелся в незакрытом верхнем ящике. Елки зеленые, Мичем говорил правду: никто ключи далеко не прячет.
Я занялся алфавитной картотекой сотрудников.
Сначала я выбрал наугад имя из списка «Авроры» — Орен, Йона — и посмотрел на "О". Ничего. По другому имени — Пейтел, Санджей — то же самое. Даут, Питер — ноль по фазе. Странно... На всякий случай заглянул в ящики под названием «Выплата компенсаций: несчастные случаи». Безрезультатно. В пенсионной картотеке тоже. Эти фамилии нигде не значились.
«И тюремщик искал, и моряк искал»... Прямо наваждение какое-то — и о чем этот чертов стишок? Хоть кто-нибудь знает?
Что интересно — там, где должны были стоять личные дела, кое-где будто остались щелки, пустое место. Или у меня разыгралась фантазия? Я уже хотел на все плюнуть, как вдруг заметил рядом с ящиками нишу с табличкой: «Секретная документация: за разрешением на доступ обращаться к Джеймсу Сперлингу или Люси Селано».
В нише ящики стояли по номерам отделов и проектов. Джеймс Сперлинг, как я знал, начальник отдела кадров, а Люси Селано — секретарь-администратор. Я выбежал из ниши, за пару минут нашел ее стол, а еще через тридцать секунд достал ключи из нижнего правого ящика.
Я вернулся в нишу и вытащил ящик с номером «Авроры». Что-то звякнуло, словно от ящика отвалилась деталька. Они вообще пользуются картотекой? Или в основном работают в сети, а бумажные копии — только для юристов и аудиторов?
Вот так штука! Документов по «Авроре» не было. Вместо них между номерами до и после зияла дыра с полметра.
Кто-то их вытащил!!!
У меня замерло сердце и закружилась голова.
Краем глаза я увидел, как замигала яркая лампочка — ксеноновый строб под самым потолком, как раз у ниши. С чего бы это? Через пару секунд раздался оглушительный и хриплый вопль сирены.
Я каким-то образом привел в действие сигнализацию, которая стояла на секретных документах.
Завывания сирены понеслись по всему крылу.
31
В любой момент сюда могла ворваться охрана. Не явились они, наверное, только потому, что сегодня воскресенье и их было меньше обычного.
Я кинулся к двери, больно ударился боком, но она не поддалась.
Я попробовал еще раз: нет. О Господи! Вторая дверь тоже закрылась.
Теперь понятно, что это было за звяканье. Когда я открыл ящик, включился механизм, который автоматически запирает все выходы. Я кинулся в другой конец этажа, и там выходы тоже не открывались. Закрыли даже пожарный ход на заднюю лестницу, а это точно против правил пожарной безопасности.
Я почувствовал себя крысой в лабиринте. Вот-вот подоспеют охранники и обязательно все обыщут.
Думай, думай! Задурить им голову, притвориться, будто «случайно» открыл не тот ящик? Фрэнк, охранник, который меня впустил, — может, удастся его убедить, что я просто забрел не туда и открыл не то. Я ему вроде понравился. А если он не поленится и проверит мой бейдж? Там написано, что я работаю совсем не в том отделе и не в том крыле!
Нет, нельзя так рисковать. Выбора нет, надо прятаться.
«Я застрял в четырех стенах!» — тошнотворно вопил Пол.
Вот черт!
Лампочка ярко мигала, сирена вопила — прямо авария на АЭС какая-то.
Прятаться так прятаться, только где? Сначала надо чем-то отвлечь охрану, подсунуть более или менее невинное объяснение. Дьявольщина, времени в обрез!
Если меня застукают, все кончено. Все. Я не просто потеряю работу в «Трионе». Будет гораздо хуже. Катастрофа, кошмар.
Я схватил первую попавшуюся мусорку. Там было пусто, и я смял лист бумаги, поджег и бросил туда. Потом бегом вернулся к нише и поставил металлическую корзину у стены. Достал из пачки сигарету и бросил туда же. Бумага ярко загорелась и задымила. Если сигарета сгорит не полностью, может, они решат, что во всем виноват чей-то окурок? А может, и нет.
С задней лестницы донеслись громкий топот, чьи-то голоса.
Нет, Господи, нет! Все кончено. Все кончено.
Тут я увидел маленькую дверь в нечто вроде кладовки и бросился туда. Дверь оказалась открытой. За ней был склад для расходников: узкий, длиной метра три половиной, вдоль стен — пачки бумаги и прочая фигня.
Свет включить я не отважился, однако в полутьме разглядел большой зазор между двумя полками.
Не успел закрыть за собой дверь, как отворилась вторая, и в отдел забежали люди.
Я втиснулся в щель и замер. Сигнализация продолжала гудеть, шум все приближался.
— Сюда! — раздался крик.
Мое сердце билось как бешеное. Я задержал дыхание и не шевелился, чтобы полки не скрипели и бумага не шуршала. Вряд ли в такой суматохе это имеет значение, и все-таки...
— ...чертова сигарета! — донеслось до меня.
— ...огнетушитель!.. — ответил кто-то.
Невыносимо долго, десять минут или полчаса — я боялся даже рукой двинуть, чтобы посмотреть на часы, — я простоял скорчившись, ни жив ни мертв. Ноги затекли, рубашка промокла от пота.
Мне казалось, что дверь кладовки вот-вот распахнется, меня увидят и концерт будет окончен.
Не знаю, что бы я сказал. А что тут скажешь? Меня застигли на месте преступления — какие могут быть оправдания? Если бы меня уволили, можно считать, еще очень повезло. Скорее всего «Трион» подал бы в суд. А уж о Уайатте и думать не хотелось.
И самое главное, ради чего эти жертвы? Все равно документы по «Авроре» испарились.
За дверью что-то зашипело. Огнетушитель, наверное. Крики утихли. Интересно, охрана вызывала своих пожарников или городских? Сработала ли моя уловка, или сейчас начнется обыск?
Мои ноги превратились в глыбы льда, по лицу стекал пот, плечи и спину свело.
Я стоял и ждал.
Иногда еще слышались голоса, но гораздо спокойнее, равнодушнее. Я попытался поднять левую руку, чтобы посмотреть, который час — где там! Рука так затекла, что пришлось долго ее щипать и трясти, пока я смог поднести ее к лицу и посмотреть на циферблат с подсветкой. Несколько минут одиннадцатого — а я был уверен, что уже за полночь.
Я потихоньку разогнулся, бесшумно подошел к двери и пару минут внимательно слушал. Ни звука. Похоже, все ушли: огонь потушили и поверили, что нарушителей не было. Многие люди, например, охранники, в глубине души завидуют компьютерам и им не доверяют, ведь те забирают у них кусок хлеба. Всегда приятно свалить проблему на глюк в охранной системе. Если повезет, никто не задумается о том, почему система обнаружения вторжения сработала раньше, чем пожарная сигнализация.
Я перевел дух и медленно открыл дверь.
Впереди и по бокам было вроде бы пусто. Я сделал пару шагов, замер, снова огляделся.
Никого.
Сильно пахло дымом и какой-то химией — наверное, средством из огнетушителя.
Я осторожно двинулся вдоль стены, подальше от окон и стеклянных дверей. Ближайший выход (не главный и не задний, по которому пришли охранники, а боковой) был закрыт.
Все закрыто.
Только не это!
Охрана не отключила автозапор. В кровь опять хлынул адреналин, я кинулся к дверям в приемную — то же самое.
Я все еще взаперти.
Что делать?
Выбора не было. Открыть двери изнутри невозможно. По крайней мере я этого не умел. И охранников не попросишь — не в этой ситуации.
Что ж, посижу тут, пока меня не выпустят. Значит, до утра, пока не придут уборщики. А то и того хуже, сотрудники. Вот тогда мне придется туго.
Кроме того, я дико устал. Мне было необходимо поспать. Я сел в кубик подальше от дверей и окон, положил голову на руки, как студент, заработавшийся в библиотеке, и мгновенно отрубился.
32
Часов в пять утра меня разбудил грохот, и я вскочил. Пришли уборщики — двое мужчин и одна женщина — с большими ведрами из желтого пластика, швабрами и пылесосами на плечах. Они быстро-быстро говорили друг с другом на португальском. Я вытер рукавом лужицу слюны, которая натекла на стол, пока я спал, и поднялся. Потом не спеша подошел к двери, которую они подперли какой-то резиновой штукой.
— Вот dia, сото vai? — спросил я, с удивленным видом покачав головой и посмотрев на часы.
— Bem, obrigado е о senhor? — отозвалась женщина и широко улыбнулась, сверкнув парой золотых зубов. Все ясно: бедолага целую ночь работал в офисе или пришел ни свет ни заря. Ей в общем-то наплевать.
Один уборщик смотрел на покореженную металлическую корзину и что-то говорил второму. Нечто вроде: «Что тут, черт побери, произошло?»
— Cancado, — ответил я. Устал, вот как я себя чувствую. — Вот, atelogo. — До свиданьица.
— Atelogo, senhor! — крикнула мне женщина вслед.
Я решил было съездить домой переодеться, но передумал. Перешел из крыла "Е" — народ уже стягивался на работу — в "В" и поднялся к себе в кубик. Даже если кто-то станет проверять контрольные пункты, окажется, что я приходил на работу в воскресенье около семи вечера, а в понедельник явился в половине шестого. Ну, старается малый, подумаешь! Только бы не наткнуться на знакомых: выглядел я так, словно всю ночь проспал не раздеваясь (а так оно и было). К счастью, никого не увидел.
В комнате отдыхая жадно припал к ванильной коле. Мерзкий привкус во рту остался, и я сделал себе кофе. После кофе зашел в туалет и умылся. Рубашка немного помялась, но в целом я выглядел вполне презентабельно, хотя и чувствовал себя дерьмово. А между прочим, сегодня важный день, и нужно быть в норме.
За час до встречи с Огастином Годдардом мы собрались в «Паккарде», большом конференц-зале, на генеральную репетицию. Нора нарядилась в красивый синий костюм и, похоже, сделала свежую стрижку. Она очень нервничала и почти потрескивала, как наэлектризованная.
Пока все собирались, Нора с Чедом репетировали. Чед задавал вопросы за Джока, и она тут же парировала. Будто спорят муж и жена, прожившие вместе лет сорок.
Вдруг у Чеда зазвонил сотовый, «Моторола»-раскладушка. Готов поспорить, он такой выбрал специально — чтобы громко хлопать крышкой, заканчивая разговор.
— Слушаю, — сказал он. Потом совсем другим голосом: — А, привет, Тони! — Чед жестом попросил Нору подождать и отошел в другой конец зала.
— Чед! — возмутилась Нора. Он обернулся, кивнул и повторил жест. Где-то через минуту крышка хлопнула, Чед подошел к Норе, а затем начал что-то быстро и тихо говорить. Мы столпились вокруг.
— Мой приятель из бухгалтерии, — мрачно сказал Чед. — Решение о «Маэстро» уже принято.
— Откуда ты знаешь? — спросила Нора.
— Бухгалтерия только что получила приказ на удаление из баланса пятидесяти миллионов долларов, которые готовились для «Маэстро». Решение приняли наверху. Встреча с Годдардом — простая формальность.
Нора побагровела и отошла к окну. Целую минуту она молча стояла и смотрела на улицу.
33
Зал закрытых заседаний находился на седьмом этаже крыла "А", за офисом самого Годдарда. Мы толпой потянулись туда, все в довольно подавленном настроении. Нора сказала, что будет через несколько минут.
— Ходячие мертвецы! — пропел Чед на ходу. — Ходячие мертвецы!
Я кивнул. Мордден посмотрел на Чеда, однако ко мне не подошел. Наверное, удивляется, почему я терплю Чеда и что у меня на уме. Вряд ли Ной обо мне теперь хорошего мнения. С того вечера, как я был в офисе Норы, он стал реже останавливаться у моего кубика. Странно это или нет, я не знал, потому что его поведение никогда не отличалось предсказуемостью. Кроме того, не хотелось превратиться под давлением ситуации в параноика: «Ой, он на меня не так посмотрел!» Хотя, конечно, иногда я себя спрашивал: а что, если Ной сорвет все дело?
— Кореш, эта встреча очень важная, — прошептал Чед. — Годдард всегда садится посреди стола, со стороны двери. Хочешь быть невидимым — садись справа от него. Хочешь попасться ему на глаза — слева или напротив.
— Вопрос в том, чего я хочу.
— Ну, я не знаю... Босс все-таки.
— А ты с ним часто встречался?
— Не то чтобы, — пожал он плечами. — Пару раз.
Я решил послушать его и сделать наоборот, например, сесть справа. Кто вчера солгал, тому сегодня... и так далее.
Зал закрытых заседаний выглядел весьма внушительно. Почти все пространство занимал огромный конференц-стол из какой-то тропической древесины. На стене висел экран для презентаций. Если нажать на кнопку, из-под потолка опускались плотные звуконепроницаемые шторы, которые не только закрывали лишний свет, но и поддерживали секретность. На каждом месте в стол были встроены наушники с микрофоном и маленькие экранчики, которые поднимались при нажатии на другую кнопку.
Люди шептались, нервно хихикали и шутили. Я ждал встречи со знаменитым Джоком Годдардом и даже волновался. Может, я и не пожму ему руку, но увидеть его вблизи, «живьем» — совсем другое дело. Хотя в презентации я не участвовал, все равно чуть-чуть нервничал.
Без пяти минут десять, а Норы нет. Она что, из окна выпрыгнула? Наверное, обрывает телефон, пытаясь на кого-то повлиять, дергает за любые веревочки, чтобы спасти свой драгоценный продукт.
— Заблудилась, может? — пошутил Фил.
Без двух минут десять Нора вошла в зал — спокойная, сияющая, даже красивая. Она как будто заново накрасилась. Или помедитировала, не иначе.
Ровно в десять явились Джок Годдард и Пол Камилетти. Все притихли. Камилетти-душегуб с прилизанными волосами очень напоминал Гордона Гекко из «Уолл-стрит». На нем были черный блейзер и оливковая тенниска. Годдард, в своей обычной черной водолазке под коричневым твидовым пиджаком, что-то прошептал Норе на ушко, и та звонко рассмеялась. Годдард приобнял ее за плечи, она погладила его по руке — откровенный флирт! Такой Норы я еще не видел.
Камилетти сел на углу, а Годдард — во главе стола, лицом к экрану. Спасибо, Чед. Я оказался справа от него, мог прекрасно наблюдать за происходящим и невидимкой себя тоже не чувствовал. У Годдарда были покатые плечи, он немного сутулился. Седая шевелюра с боковым пробором непослушно топорщилась, кустистые брови напоминали горные вершины, а лоб был в глубоких морщинах. В глазах у Годдарда плясали хитрые искорки.
Пару секунд все молчали, и он обвел взглядом стол.
— Вы так нервничаете! — сказал Годдард. — Расслабьтесь, я не кусаюсь. — Он говорил приятным, чуть надтреснутым мягким баритоном. Годдард взглянул на Нору и подмигнул: — Разве что в исключительных случаях.
Она рассмеялась, несколько человек вежливо хихикнули. Я улыбнулся, всем своим видом говоря: «Я понимаю, вы стараетесь нас успокоить, и ценю это».
— Только в целях самозащиты, — ответила Нора. Годдард улыбнулся, высоко поднимая углы рта. — Джок, можно начинать?
— Конечно.
— Джок, мы все так упорно трудились над обновлением «Маэстро», что, как мне кажется, перестали видеть ситуацию в целом, в реальной перспективе. Последние два дня я глаз не смыкала и думала, думала... Знаю, есть несколько способов освежить «Маэстро», сделать его привлекательнее для покупателя — возможно, гораздо привлекательнее.
Годдард кивнул, сомкнул пальцы рук и посмотрел на свои записи.
Нора похлопала по ламинированной папке для презентации.
— Мы даже разработали неплохую стратегию — добавить в «Маэстро» двенадцать новых функций. Однако не могу не сказать вам, Джок: на вашем месте я отправила бы все это в утиль.
Годдард резко повернулся к ней, высоко подняв брови. Все застыли. Я не мог поверить своим ушам. Нора сдает нашу команду!
— Джок, — продолжала Нора, — я научилась у вас по меньшей мере одному: иногда настоящий лидер должен пожертвовать тем, что любит больше всего. Мне очень больно, но я не могу отрицать очевидное. В свое время «Маэстро» был замечательным КПК. Но его время пришло — и ушло. Правило Годдарда — если твой продукт не может стать самым лучшим, на рынке тебе делать нечего.
Какое-то время Годдард удивленно молчал. Наконец он лукаво улыбнулся — мол, мне это нравится, — и кивнул.
— А остальные... с этим согласны? — подчеркнуто медленно спросил он.
Люди закивали, на ходу прыгая в тронувшийся поезд. Чед кусал губы, как Билл Клинтон, Мордден оживился, словно только и ждал этого решения. Другие инженеры проворчали: «Да» и «Я согласен».
— Надо сказать, я удивлен, — произнес Годдард. — Я, конечно, не ожидал такого поворота. Я думал, меня встретят в штыки. Поразительно!
— Что нравится отдельным людям и полезно в краткосрочном смысле, — заметила Нора, — не всегда в интересах «Триона».
Как она может? Хотя провернуто мастерски, ничего не скажешь.
— Что ж, — сказал Годдард, — нажмем на курок, да только не спеша. Вы... Я не видел, чтобы вы кивали.
Он смотрел прямо на меня.
Я на всякий случай повертел головой — нет, он определенно смотрел на меня.
— Да, вы, молодой человек, — продолжал Годдард. — Я не заметил, чтобы вы выразили свое согласие.
— Он новенький, — поспешно вставила Нора. — Только приступил.
— Как вас зовут, юноша?
— Адам, — ответил я. — Адам Кэссиди. — Мое сердце забилось. Вот елки-палки! Как будто к доске вызвали. Во втором классе.
— Разве вы не согласны с нашим решением, Адам?
— Что? Да.
— То есть согласны?
Я молча пожал плечами.
— Так да или нет?
— Я понимаю, что движет Норой, — сказал я.
— А что бы вы сделали на моем месте? — не отставал Годдард.
Я глубоко вздохнул.
— На вашем месте я бы не отправлял «Маэстро» в утиль.
— Вот как?
— И двенадцать новых функций тоже не добавлял бы.
— Неужели?
— Да. Я бы добавил только одну.
— Какую же?
Боковым зрением я видел, что лицо Норы приобрело оттенок свеклы, а глаза засверкали. Она смотрела на меня так, словно из моей груди вылуплялся чужой.
— Протокол секретной передачи данных.
Брови Годдарда опустились.
— Секретной передачи данных? С какой стати это привлечет потребителя?
Чед прочистил горло и вмешался:
— Адам, ты посмотри, какая конъюнктура. Каким пунктом идет защита информации в списке желаемых качеств? Уж не семьдесят пятым ли? — Он ухмыльнулся. — Конечно, если ты не считаешь, что средний потребитель — это Остин Пауэрс, человек-загадка.
Послышались смешки.
Я добродушно улыбнулся:
— Ты прав, Чед: средний потребитель не интересуется секретной передачей данных. Но я говорю не о среднем потребителе. Я говорю о военных.
— О военных? — Годдард приподнял одну бровь.
— Адам... — вмешалась Нора глухим, угрожающим голосом.
Годдард помахал рукой.
— Нет, давайте послушаем. Военные, говорите?
Я перевел дух и заставил себя казаться менее испуганным, чем был на самом деле.
— Посмотрите: пехота, ВВС, канадцы, британцы — все переработали систему глобальных коммуникаций, верно? — Я заранее заготовил несколько вырезок из «Дифенс ньюс» и «Федерал компьютер уик» — будто всю жизнь их выписываю. Руки у меня немного дрожали — хоть бы никто не заметил! Уайатт долго меня натаскивал, и я надеялся, что все запомнил правильно. — Теперь у них есть особая «оборонная система связи», секретное средство общения для миллионов военных по миру. Все это — на базе обычных компьютеров, но Пентагон мечтает перейти на беспроводную связь. А теперь представьте себе удаленный доступ к секретным данным и сообщениям, с идентификацией отправителей и получателей, с полным и надежным шифрованием. На этот рынок еще никто не вышел!
Годдард наклонил голову, внимательно вслушиваясь.
— А «Маэстро» — идеальный продукт для этих целей. Компактный, прочный, почти неуязвимый — и абсолютно надежный. И его недостатки станут благом: военные будут рады устаревшей технологии, потому что им нужна полная совместимость с их протоколами беспроводной передачи данных пятилетней давности. Нам остается лишь ввести защиту данных. Затраты минимальные, а потенциальный рынок огромный. Нет, гигантский!
По глазам Годдарда было не ясно, кем он меня считает — гением или сумасшедшим.
Я продолжал:
— Вместо того чтобы пытаться реанимировать старый и, честно говоря, не самый лучший продукт, мы меняем маркетинговую стратегию. Прочный корпус, защита информации — и мы в дамках. Если не затягивать, этот рынок наш. Что там пятьдесят миллионов экономии? Речь идет о сотнях миллионов прибыли в год.
— Боже милостивый, — донеслось от Камилетти, который что-то строчил у себя в блокноте.
Годдард закивал, сначала медленно, потом оживленнее.
— Звучит заманчиво. — Он повернулся к Норе. — Как бишь его? Элайджа?
— Адам, — резко ответила Нора.
— Спасибо, Адам, — сказал Годдард. — Неплохо, очень неплохо.
«Не меня хвалите, — подумал я, — а Ника Уайатта».
И тут я встретился со взглядом Норы. В нем была откровенная и неприкрытая ненависть.
34
Еще до обеда по электронной почте было разослано официальное сообщение: Годдард приказывает остановить экзекуцию «Маэстро». Команда «Маэстро» должна в кратчайшие сроки выполнить апгрейд для нужд военных, а отдел связей с правительством в это время проведет переговоры с Управлением информационного обеспечения Пентагона.
Другими словами: прямое попадание! Пусть устаревший продукт отключили от системы жизнеобеспечения, зато ему пересадили сердце и сделали полное переливание крови.
А вот мне явно не поздоровится.
Я встал перед писсуаром и уже расстегивал ширинку, когда в уборную неспешной походкой вошел Чед. Я давно заметил: он спиной чует, что я стесняюсь мочиться при других. Вечно за мной припрется, заведет беседу о работе или о спорте, самому хоть бы хны, а меня закупоривает. Вот и сейчас рядом пристроился и сияет так, словно я его лучший друг детства. Он расстегнулся, а мой пузырь перекрыло. Интересные какие щели между плитками...
— Эй, — начал Чед, — а ты неплохо выступил. Всем бы твое рвение! — Он покачал головой и сплюнул. Его моча полилась шумным потоком и ударила о дно писсуара. — Н-да... — Чед уже не скрывал сарказма.
Ты уйдешь наконец и дашь мне спокойно поссать?
— Я спас «Маэстро», — заметил я.
— А Нору утопил. Ну, получил пару баллов у генерального, ну, засветился. А стоило оно того? Здесь, приятель, другие правила. Ты только что совершил очень большую ошибку.
Чед стряхнул последнюю каплю, застегнулся и вышел из туалета, не вымыв рук.
Когда я вернулся в кубик, меня уже ждало голосовое сообщение от Норы.
* * *
— Нора... — начал я, как только вошел.
— Адам, — тихо сказала она, — садись, пожалуйста. — Она улыбнулась, грустно и ласково. Плохой знак.
— Нора, я могу объяснить...
— Адам, как ты знаешь, у «Триона» есть замечательное качество — мы всегда стараемся воздать каждому по способностям. Люди с высоким потенциалом должны получать достойные задания. — Она снова улыбнулась, и ее глаза блеснули. — Вот почему я только что отправила через Тома заявление о твоем переводе.
— Переводе?
— Мы поражены твоим талантом, твоей находчивостью, глубиной твоих познаний. Сегодняшнее собрание было очередным тому доказательством. Мы считаем, что человек твоего калибра мог бы принести огромную пользу в Треугольнике. Команде отдела управления поставками очень пригодится такой замечательный игрок, как ты.
— В каком Треугольнике?
— Я говорю о нашем филиале в Исследовательском Треугольнике. В Роли-Дареме, штат Северная Каролина.
— Северная Каролина? — Я не верил своим ушам. — Вы хотите отправить меня в Северную Каролину?
— Адам, это же не Сибирь! Ты бывал в Роли-Дареме? Прекрасное местечко.
— Я... Я не могу, у меня обязанности, у меня...
— Отдел перевода сотрудников все скоординирует. Они покроют расходы по переезду — в разумных пределах, конечно. Я уже связалась с отделом кадров. Переезжать всегда нелегко, но наши ребята решают все проблемы. — Она улыбнулась еще шире. — Тебе там понравится, а они от тебя будут в полном восторге!
— Нора, — сказал я, — Годдард настоял, чтобы я говорил честно. Я восхищаюсь вашей работой с «Маэстро» и никогда этого не отрицал. Я меньше всего хотел вас разозлить.
— Разозлить? — удивилась она. — Что ты, Адам! Наоборот, я очень благодарна тебе за участие. Жаль только, что ты не поделился со мной своими соображениями до собрания. Впрочем, все уже в прошлом. Нас с тобой ждут великие дела!
* * *
На перевод отвели три недели, и я запаниковал. Офис в Северной Каролине — за тысячи миль отсюда, там не ведутся исследования. Там я буду бесполезен Уайатту. И он скажет, что я облажался. Я уже слышал свист лезвия гильотины.
Странно, что об отце я вспомнил, только выйдя из офиса Норы. Меня как током ударило: я и вправду не могу уехать! Не могу оставить старика. Только как отказаться?
Если не пытаться перескочить через ее голову, что наверняка выйдет боком, какой у меня выбор? Если я откажусь ехать в Северную Каролину, меня уволят, и тогда начнется самое страшное.
Пол уходил из-под ног. Надо сесть, подумать...
Когда я проходил мимо офиса Ноя Морддена, он подозвал меня к себе.
— А, Кэссиди! Наш Жюльен Сорель. Прошу тебя, не обижай мадам де Реналь!
— Не понял?
В своей фирменной гавайке и круглых черных очках он походил на собственную карикатуру. Раздался звонок электронного «телефона» — конечно, не обычный звонок, а фрагментик из «Города суфражеток» Дэвида Боуи: «О, бам-бам, спасибо, мадам!»
— Подозреваю, что ты произвел на Годдарда впечатление, — хмуро сказал Мордден. — Только смотри не зли свою непосредственную начальницу. Забудь про Стендаля, почитай-ка лучше Сунь-Цзы.
В офисе Морддена было множество странных предметов: например, шахматная доска с аккуратно расставленными в какой-то комбинации фигурами, портрет Лавкрафта, большая кудрявая кукла.
Я вопросительно посмотрел на доску.
— Таль — Ботвинник, 1960 год, — ответил он, будто я уже все понял. — Величайший ход в шахматной истории. Смысл в том, что не стоит осаждать крепость, если можно этого избежать. Кроме того, как учил один мудрец — правда, не Сунь-Цзы, а римский император Домициан, — если ты ударил короля, убей его. А ты напал на Нору, не заручившись поддержкой с воздуха.
— Я не собирался на нее нападать.
— Каковы бы ни были твои намерения, ты крупно просчитался, дружок. Она тебя уничтожит.
— Меня переводят в Исследовательский Треугольник. Мордден приподнял бровь.
— Могло быть гораздо хуже, знаешь ли. Тебе доводилось бывать в Джексоне, штат Миссисипи?
Доводилось и даже понравилось, но сейчас я был не в настроении для подобных бесед. Странный тип этот Мордден. Я указал на уродливую куклу на полке и спросил:
— Твоя?
— Это Люби-Меня-Люсиль, — ответил он. — Грандиозный провал. С гордостью признаюсь: моя инициатива.
— Ты занимался куклами?
Мордден пожал руку кукле, и та ожила. Пугающе реалистичные глаза открылись и прищурились, как у человека. Губки бантиком растянулись в сердитой гримасе.
— Готов поспорить, ты никогда не видел такой куклы.
— И навряд ли захочу увидеть снова, — парировал я.
Мордден чуть улыбнулся.
— Люсиль умеет повторять выражения человеческого лица. Это сложная роботизированная система, которой нет равных. Она капризничает и ноет, совсем как настоящий ребенок. Ей нужно отрыгивать. Она гулит, гукает и даже мочится в пеленки. У нее бывают кишечные колики и другие неприятности — все, кроме потницы. Люсиль оборудована устройством для локализации речи. Это значит, что она смотрит на тех, кто с ней разговаривает. Ее можно научить говорить.
— Я и не знал, что ты проектируешь игрушки.
— Слушай, я делаю что хочу. Я заслуженный инженер «Триона». Кукла предназначалась моей маленькой племяннице, но та наотрез отказалась с ней играть. Сказала, что она страшная.
— Да, не красавица, — признался я.
— Лицо слепили неудачно. Между прочим, она еще продается в некоторых игрушечных магазинах. За девятнадцать долларов девяносто девять центов.
Мордден повернулся к кукле и отчетливо сказал:
— Люсиль, поздоровайся с генеральным.
Люсиль медленно повернула голову к Морддену. Я расслышал слабое механическое жужжание. Кукла моргнула, опять прищурилась и заговорила басом, как Джеймс Эрл Джонс:
— Поцелуй меня в зад, Годдард!
— Ни фига себе! — вырвалось у меня.
Люсиль повернулась в мою сторону, моргнула и мило улыбнулась.
— Начинка у этой мерзкой троллихи намного опередила время, — сказал Мордден. — Я разработал многопоточную операционную систему на восьмибитном процессоре. Последнее достижение в создании искусственного интеллекта на очень компактном коде. Умная архитектура. В этом толстом пузе три заказных чипа, тоже моя работа.
Я знал, что заказным чипом инженеры называют специальную микросхему, которая разрабатывается под конкретный заказ и может выполнять самые разные функции.
— Люсиль! — сказал Мордден. Кукла повернулась к нему и заморгала. — Иди ты на... — Кукла медленно скосила глаза, опустила уголки рта и завопила: «У-а-а!» По щеке скатилась слеза. Мордден поднял кружевную пижамку Люсиль и показал мне маленький прямоугольный жидкокристаллический экран. — Мама и папа могут ее программировать через этот маленький дисплей, запатентованный «Трионом». Один заказной чип управляет дисплеем, второй — движением, третий — речью.
— Невероятно! И это все для куклы!
— Совершенно верно. К сожалению, компания по производству игрушек, с которой мы заключили контракт, не выдержала сроки. Вот она, жизнь, — смотри и учись. Кукла попала в магазины в последнюю неделю ноября: на два месяца позже, чем следовало. К этому времени родители уже решили, что купят детям на Рождество. Сделали омерзительную упаковку, цену выставили нереальную, не для нашей страны. У нас мама с папой не станут тратить больше ста долларов на дурацкую игрушку. Конечно, маркетологи «Триона» решили, что игрушка будет пользоваться бешеной популярностью, и мы заказали в Китае несколько сот тысяч дорогущих чипов, которые больше некуда вставить. В итоге на складах «Триона» осталось почти полмиллиона никому не нужных уродливых кукол и триста тысяч бесполезных деталей.
— Дела...
— Да ладно! Мне все нипочем. У меня есть криптонит.
Мордден не стал объяснять, что имеет в виду, а я и не спрашивал, потому что привык к его странностям.
Я вернулся в кубик, где обнаружил несколько голосовых сообщений. Когда началось второе, я сразу узнал голос и вздрогнул еще до того, как говорящий назвался.
— Мистер Кэссиди, — сказал надтреснутый баритон, — я очень... Простите, говорит Джок Годдард. Мне очень понравились ваши слова сегодня на собрании, и я хотел бы встретиться с вами у себя в офисе. Вы не могли бы позвонить моей помощнице, Фло, и обо всем договориться?