Алекса шевельнулась и заворочалась в кровати.
Боль словно ножом пронзила глазные яблоки. Ощущение было такое, будто в череп сзади воткнули ледоруб.
Где она? Ничего не видно.
Темнота была абсолютно непроницаемой. Может, она ослепла? А может быть, ей это снится. Но нет, на сон непохоже. Она вспомнила, как пила с Тейлор в «Кутузке». Остальное было как в тумане. Она не помнила, как добралась домой, как оказалась в своей постели, как задернула шторы.
Она вдохнула — странный запах, плесенью отдает. Незнакомый. Да дома ли она? В ее комнате в Манчестере так не пахло. Может, она заснула в чужом доме? Но не у Тейлор, это точно.
Одно она понимала — она спала на какой-то постели. Не укрытая простыней. Должно быть, скинула во сне. Руки вытянуты вдоль тела. Она пошевелила пальцами, нащупала край простыни, и тут тыльная сторона ладони наткнулась на что-то гладкое, но твердое. Что-то обтянутое атласной материей, вроде деревянных перил по бокам двухъярусной кровати.
Она по-прежнему ничего не видела. Чувствовала под собой мягкий, проседающий матрас, чувствовала, что на ней пижама, хотя и непохожая на ту, в каких она обычно спала дома. Что-то незнакомое. Больничный халат, что ли? Значит, она в больнице? Значит, она ранена, может быть, в аварии какой-нибудь?
Ледоруб все сильнее врезался в мозг, ей захотелось перевернуться на живот и накрыть голову подушкой. Она приподняла колени, чтобы перевернуться, — и они стукнулись обо что-то твердое. В испуге она приподняла голову — и лбом тоже ударилась о твердое. Вытянула руки в стороны — они наткнулись на твердые стенки. Быстро провела пальцами по боковым стенам, затем ощупала верх — обтянутая атласной тканью доска в каких-нибудь трех дюймах от ее губ.
Мозг еще не успел ничего осознать, но каким-то животным инстинктом она уже поняла с ужасом, сковавшим ее тело и заставившим ее похолодеть: она в ящике.
Она задышала учащенно. Нет, конечно же, это просто кошмарный сон — худший из всех, что ей когда-нибудь снились. Заперта в ящике. Как в…
Атласная обивка. Деревянные стенки — а может, стальные. Как в гробу.
Головокружение, сопровождавшееся тяжестью в животе и холодом во всем теле — это то, что она чувствовала каждый раз перед тем, как потерять сознание. И она провалилась в черноту.
Когда я снова сел в свой «дефендер» и направился к Бостону, был уже почти полдень. Я никак не мог отделаться от мысли — у Маркуса и впрямь были серьезные причины опасаться, что с его дочерью что-то случилось. Не то, о чем он просто не хочет говорить, а то, чего он давно ждал. Другими словами — это не случайность.
Может быть, это была просто-напросто ссора с мачехой, после которой Алекса пригрозила: «Я ухожу и никогда не вернусь!» — и уехала.
Но тогда непонятно, зачем бы Маркус стал это от меня скрывать. Такая сдержанность не в его характере. Этот человек с удовольствием обсуждал с другими свои запоры и то, как «Виагра» повлияла на его сексуальную жизнь.
Я уже собирался позвонить Дороти и спросить, не сможет ли она отследить Алексин телефон, но тут мой «блэкберри» зазвонил. Это была Джиллиан.
— Ваш сын пришел, — сказала она. — Говорит, вы договаривались вместе пообедать?
— Ох ты. Верно. Это мой племянник, а не сын. — Я обещал Гейбу сводить его пообедать и забыл. — Скажите ему, что я скоро подъеду. И соедините меня, пожалуйста, с Дороти.
Гейб Хеллер был приемным сыном моего брата, Роджера. Ему было шестнадцать лет. Очень умный парнишка, но совершенно не приспособленный к жизни. В частной школе для мальчиков в Вашингтоне у него почти не было друзей. Он ходил во всем черном. А недавно и волосы стал красить в черный цвет.
Роджер, мой брат, с которым мы уже давным-давно не общались, был порядочной сволочью, если не вдаваться в подробности. Он тоже, как и наш отец, сидел в тюрьме. Гейб, к счастью, генетически не был его сыном, иначе тоже наверняка оказался бы в колонии для малолетних. Я был, похоже, единственным взрослым, с которым он способен был разговаривать.
Гейб проводил лето у моей матери в Ньютоне. Ходил на уроки живописи в рамках летней программы для старшеклассников при школе Музеум. В бабушке он души не чаял и рад был убраться подальше от своей матери, Лорен.
Но думаю, что главной причиной, почему ему хотелось пожить в Бостоне, была возможность пообщаться со мной, хотя он никогда бы в этом не признался.
Он сидел за моим столом и что-то рисовал в блокноте. Гейб был ужасно талантливым рисовальщиком комиксов.
— Новый комикс делаешь? — спросил я, входя.
— Это роман в комиксах, — скованно сказал он. — И спасибо, между прочим, что не забыл про наш обед.
На нем была черная куртка с капюшоном, наглухо застегнутая.
— Извини, Гейб. Как проводишь лето?
— Скучно.
В устах Гейба это можно было считать выражением буйного восторга.
— Ну что, обедать пойдем? — спросил я.
— Я вот-вот в обморок упаду от голода.
Я заметил, что Дороти заглядывает в дверь.
— Слушай, Ник, — сказала она. — Насчет того номера, что ты мне дал. Не получится у меня определить, где ее телефон.
— На тебя это непохоже. Звучит так, как будто ты… сдаешься.
— Мои способности тут ни при чем. Это вопрос законности.
— Как будто тебя это когда-то останавливало.
— Дело вот в чем. Человек, чей телефон ты просил меня найти… — Она бросила взгляд на Гейба. — Ник, мы можем поговорить наедине?
— Гейб, подожди пару минут.
— Ладно, — буркнул он и вышел из кабинета.
— Похоже на то, что ты берешься за это дело, — сказала Дороти. — Деньги упускать не захотел?
— Нет, это… это сложно. Дело не в самом Маршалле Маркусе. Просто мне нравится его дочь. Я беспокоюсь за нее.
— А что он с ума-то сходит? Ей же семнадцать лет, как-никак?
— Я и сам не пойму. Должно быть, он знает больше, чем говорит.
— Может быть, стоит спросить его прямо.
— Спрошу. А о Фейсбуке что скажешь? Алекса же наверняка есть на Фейсбуке?
— По-моему, у подростков уже нет законной возможности от этого уклониться. Посмотрю.
— Так почему нельзя отследить Алексин айфон? Я думал, для владельцев айфонов есть способы найти потерянный телефон.
— Нам нужен ее логин и пароль. А я так подозреваю, что паролями она с папочкой не делится.
— А ты не можешь его взломать, или как там это делается?
— На это нужно время. А если и получится, вряд ли нам это что-то даст: она должна активировать на своем телефоне поиск MobileMe, а я сомневаюсь, что она это сделала. Самый быстрый способ — попросить телефонную компанию, чтобы отследила телефон по своим каналам.
— А они это сделают только по требованию органов правопорядка, — сказал я. — Должен быть какой-то другой способ найти телефон девушки.
— Насколько я знаю, нет.
— Сдаешься?
— Я сказала — насколько я знаю. Что сдаюсь, не сказала. — Она подняла глаза и заметила, что Гейб притаился за дверью кабинета. — И вообще, по-моему, твой сын проголодался. — подмигнула она.
Я повел Гейба в «Моджо», типичный бостонский бар — пять плоских экранов, на всех спорт, куча сувениров, связанных с «Ред Сокс» и «Селтик». Клиенты — в основном либо биржевые маклеры, либо таксисты.
— Мне понравилась эта девушка, что у тебя работает, — сказал Гейб.
— Джиллиан? Она необычная.
— Ага, клевая.
Херб, владелец бара, принял наш заказ. Это был крупный мужчина с большим животом.
— Привет, Ники, — сказал он. — Как там твой бухгалтерский бизнес? Может, и мне подскажешь, как, например, сделать так, чтобы налоги не платить?
— Делай, как я. Не плати, и все.
Он громко рассмеялся. Его вообще нетрудно было рассмешить.
— На самом деле я актуарий. — На двери нашего офиса висела табличка: «Хеллер и партнеры — услуги по страховым расчетам». Это было отличное прикрытие. Стоило мне сказать, что я занимаюсь страховыми расчетами, и меня больше ни о чем не спрашивали.
— Надо отдать тебе должное, дружище, — добродушно сказал Херб. — Не представляю, как ты это делаешь. Весь день сидеть и считать? Я бы спятил.
Я заказал бургер с жареной картошкой. Гейб пробежал глазами меню.
— У вас есть вегетарианские бургеры?
— С индейкой есть, молодой человек, — сказал Херб.
Гейб нахмурился и склонил голову набок. Мне был знаком этот взгляд. За это высокомерно-презрительное выражение лица его постоянно били в школе, а бывало, и из класса выставляли.
— О, — сказал он. — Не знал, что индейка — это овощ.
Херб бросил на меня быстрый взгляд искоса, словно хотел спросить: «Кого это ты сюда привел?» Но он ко мне слишком хорошо относился, чтобы огрызаться на моих гостей.
— Я возьму просто жареную картошку и кетчуп. И кока-колу.
Когда Херб отошел, я сказал:
— Похоже, Джиллиан еще одного завербовала.
— Она говорит, что красное мясо повышает агрессивность, — сказал Гейб. — А знаешь, дядя Ник, это была хорошая идея — насчет Алексиной странички на Фейсбуке.
Я замер.
— Ты это о чем?
— Алекса Маркус? Ее отец боится, что с ней что-то случилось?
Я медленно улыбнулся.
— Ты подслушивал!
— А ты разве не знал, что у Дороти в компьютере стоит аудиопередатчик, и она слышит все, что происходит у тебя в кабинете?
— Да, Гейб. Так у нас заведено. Так что ты там думаешь насчет Алексиной странички на Фейсбуке?
— Я почти уверен, что знаю, где Алекса была вчера вечером. У нее на стене в Фейсбуке было написано.
— А ты-то как увидел?
— Мы же с ней френды на Фейсбуке. Ну то есть как — у нее там что-то больше тысячи френдов, но она меня зафрендила в ответ. — Это было сказано с гордостью. — Она пару раз заходила к бабушке. Она клевая. И ее ведь никто не заставлял со мной дружить, она сама.
Я кивнул. Красивые богатые девушки вроде Алексы Маркус редко бывают дружелюбными к таким странным ребятам, как Гейб Хеллер.
— Так где она была вчера?
— Ходила в «Кутузку». И Тейлор с ней. Какой-то шикарный бар в отеле, где раньше тюрьма была? Отель «Грейбар», по-моему?
— А Тейлор — это кто, парень или девушка?
— Девушка. Тейлор Армстронг. Дочь сенатора Ричарда Армстронга. Тейлор с Алексой вместе учились в школе.
Я глянул на часы и положил Гейбу руку на плечо.
— Что, если мы попросим дать нам нашу еду с собой?
— Хочешь поговорить с Тейлор?
Я кивнул.
— Она сегодня дома, — сказал Гейб. — Отсыпается, должно быть. Спорю, что ты и Алексу там же найдешь. Дядя Ник?
— Что?
— Не говори Алексе, что я тебе рассказал. Она решит, что я ее преследую.
Младшего сенатора от Массачусетса я застал убирающим дерьмо за своей собакой.
Пудель сенатора Армстронга был острижен по-европейски: тело бритое, помпоны на ногах и на хвосте, афро на голове. Сам сенатор был ухожен столь же тщательно: седые волосы уложены в идеальную прическу. Он наклонился, засунув руку в полиэтиленовый пакет, подобрал собачьи экскременты и ловко вывернул пакет наизнанку. Выпрямился и заметил, что я стою рядом.
— Сенатор, — сказал я.
— Да? — настороженный взгляд.
Мы стояли в овальном парке, окруженном кованой металлической оградой, в одном из самых фешенебельных районов Бостона.
— Ник Хеллер, — представился я. — У вас найдется время?
Я связался с ним через общего друга, рассказал, в чем дело, и спросил, нельзя ли к нему зайти.
— Идемте со мной, — сказал он. Я подошел вместе с ним к мусорному контейнеру, куда он и выбросил пакет. — Да, мне жаль, что с дочерью Маркуса вышли какие-то неприятности. Ничего нового? Я уверен, там просто семейная ссора. Такой уж возраст.
У Армстронга был бостонский аристократический выговор. Он был из старой бостонской семьи. Мы остановились у его дома.
— Итак, если я могу чем-то помочь, спрашивайте, — сказал он. Улыбнулся своей знаменитой улыбкой, благодаря которой и избрался в сенат четыре раза. Какой-то журналист однажды сравнил улыбку Армстронга с «теплым огнем очага». Вблизи, однако, она больше напоминала электрический камин.
— Отлично, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вашей дочерью.
— С моей дочерью? Вряд ли Тейлор за последние месяцы хоть раз видела эту девушку.
— Они встречались вчера вечером.
— Для меня это новость. К тому же, боюсь, Тейлор все равно нет дома.
— Возможно, вы не в курсе, — сказал я. — Она наверху.
Гейб по моему поручению следил за ее бесконечными постами в Фейсбуке и слал мне эсэмэски. Не знаю уж, как он это делал — он не был во френдах у Тейлор на Фейсбуке, — но, очевидно, нашел способ.
— Я точно знаю, что они с матерью…
— Сенатор, — сказал я. — Пожалуйста, позовите ее. Это важно. Или мне просто позвонить ей на сотовый?
Конечно, на самом деле у меня не было телефона Тейлор, но, как оказалось, он мне и не понадобился. Армстронг пригласил меня в дом, больше не стараясь скрыть раздражение. Фирменная улыбка для избирателей погасла. Электрокамин выключили.
Тейлор Армстронг вошла к кабинет отца, словно школьница, которую вызвали к директору, — стараясь скрыть тревогу под маской недовольства. Села в большое, покрытое килимом кресло.
Я уселся в кресло напротив, а сенатор Армстронг перебирал какие-то бумаги на своем простом письменном столе красного дерева. Делал вид, что не обращает на нас внимания.
Девушка оказалась красивая. Волосы у нее были черные, явно не натурального цвета, и глаза ярко накрашены. На ней была коричневая замшевая маечка на лямках, джинсы скинни и короткие коричневые кожаные сапожки.
Я представился и сказал:
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет Алексы. Она пропала. Ее родители очень волнуются.
Она смотрела на меня с капризным выражением лица.
— Вы с ней не разговаривали?
Она покачала головой:
— Нет.
— Когда вы ее видели последний раз?
— Вчера вечером. Мы ходили в бар.
Хорошо, хоть об этом не соврала.
— Может быть, пойдем прогуляемся? — сказал я.
— Прогуляемся? — переспросила она таким тоном, словно я предложил ей откусить голову живой летучей мыши.
— А что? Подышим свежим воздухом.
Ее отец сказал:
— Вы можете поговорить здесь.
На несколько секунд ее лицо стало растерянным. Наконец, к моему удивлению, она ответила:
— Я не против выбраться из дома.
Мы пошли от Луисбург-сквер вниз по крутому холму, вдоль Уилоу-стрит.
— Мне показалось, ты не прочь закурить.
— Я не курю.
Но я сразу же почувствовал запах дыма, как только она спустилась вниз и вошла в кабинет.
— Не бойся, я не донесу твоему отцу.
Она пожала плечами и вытащила из маленькой черной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку «Дюпон».
— Я ему даже про фальшивые права не скажу, — добавил я.
Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.
Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.
— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.
— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.
— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?
— Не больше, чем всегда.
— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?
— Нет.
— У нее есть парень?
— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.
— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…
— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.
— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?
Она покачала головой.
— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.
— Вы ушли из бара вместе?
Она поколебалась:
— Да.
Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.
Наконец она выпалила:
— С Лекси что-то случилось?
Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.
— Возможно.
— Возможно? Что это значит?
— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.
Она швырнула сигарету на землю.
— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?
— Ты запомнила его имя?
Она не смотрела мне в глаза.
— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.
— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?
Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.
— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.
— Они ушли вместе?
— Наверное. Точно не знаю.
— Как это ты не знаешь?
— Я же раньше ушла.
Я не стал указывать на противоречие.
— И сразу поехала домой?
Она кивнула.
— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».
Она пожала плечами.
— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?
Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.
— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.
Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.
Я позвонил Дороти:
— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?
— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.
— У меня есть одна идея, — сказал я.
Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.
Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.
Теперь он был влиятельным лицом в Юридическом комитете палаты представителей, который контролирует ФБР. Он не мог считаться моим должником, так как сполна заплатил за «исследовательскую работу» конторе Стоддарда, но я знал о нем кое-что, а это еще хуже. Я дозвонился до него по личному номеру и попросил сделать для меня звонок в бостонское отделение ФБР.
Сказал, что мне нужно поговорить с кем-нибудь из руководства. Немедленно.
Бостонское отделение ФБР расположено на Сентер-Плаза, 1. Это часть административного комплекса, который большинство бостонцев считает уродством — бетонным шрамом, уродующим лицо нашего прекрасного города.
Выйдя из лифта на шестом этаже, я увидел на стене огромную золотую эмблему ФБР и плакат: «Десять самых опасных преступников в розыске». За окошком из пуленепробиваемого стекла сидели рецепционистки. Я сунул свои водительские права в щель, как банковскую карту, и меня заставили отдать «блэкберри». Одна из женщин за стеклом переговорила с кем-то по телефону и сказала, что кто-нибудь выйдет ко мне через несколько минут.
Если тебя заставляют ждать минут десять-пятнадцать — значит, скорее всего, совещание затянулось. Если же прошло больше сорока пяти минут, это уже намек.
Я ждал почти час, пока не вышел тот самый парень из ФБР.
С виду он был не похож на то, чего я ожидал. Массивный мужчина, совершенно лысый — лысина блестит, явно не сама по себе. На руке поддельный «Ролекс», рукава серого костюма коротковаты, воротник белой рубашки тесноват, строгий полосатый галстук.
— Мистер Хеллер? — произнес он низким голосом. — Гордон Снайдер. — Он протянул мне руку, огромную и жесткую, как старая бейсбольная перчатка. — Помощник ответственного спецагента, — добавил он.
Это означало, что передо мной один из высших чинов бостонского отделения ФБР, подчиняющийся непосредственно ответственному спецагенту. Я мысленно отдал должное любвеобильному конгрессмену из Сарасоты.
Снайдер провел меня в свой кабинет, окна которого выходили на Кембридж-стрит. Письменный стол, два компьютерных монитора, телевизор с плоским экраном, включенный без звука на CNN. Снайдер уселся за свой образцово чистый стол.
— Насколько я понимаю, вы теперь работаете в частном секторе, мистер Хеллер.
— Совершенно верно. — Должно быть, таким не слишком тонким способом он давал мне понять, что прочитал мое досье и знает, чем я занимался раньше.
— Итак, чем я могу быть вам полезен?
— Я помогаю другу разыскать его дочь, — сказал я.
Он сдвинул брови:
— Как зовут девушку?
— Алекса Маркус. Ее отец — Маршалл Маркус. Владелец хеджевого фонда в Бостоне.
— Сколько ей лет?
— Семнадцать.
Он кивнул.
— Ее похитили?
— Вероятно.
— Ну, а выкуп потребовали?
— Пока нет. Но, учитывая обстоятельства и ее историю…
— Так вы говорите, отец волнуется, что его дочь, возможно, похитили?
Выражение лица у Снайдера было какое-то странное. Такое преувеличенное недоумение, что это выглядело почти комично.
— Видите ли, мистер Хеллер, чего я никак не могу понять — почему из бостонской полиции к нам никто не обращался.
— Должны были.
— Я бы знал, верно? Обычно это первое, что они делают в таких случаях. Похищения — это сфера ФБР. Не могу не удивляться, почему этого не случилось.
— Но если вы распорядитесь, чтобы отследили ее телефон…
Но Снайдер еще не договорил:
— Я думаю — возможно, они не обратились к нам потому, что их никто не поставил в известность об исчезновении девушки. — Он сцепил руки в замок. — Как видите, Маршалл Маркус не позвонил в полицию. Интересно, правда? По идее он бы уже должен на уши поставить и полицию, и ФБР, чтобы искали его дочь.
— Он звонил в полицию, — сказал я. — Пару часов назад.
Он покачал головой и твердо сказал:
— Это не так.
— У вас неточная информация.
— О Маркусе у нас абсолютно точная информация, — сказал он. — Мы точно знаем, что ни он, ни его жена в полицию не звонили. Ни по одному из четырех его домашних телефонов. Ни с одного из его двух мобильных. Ни с мобильного его жены. Ни с одного телефона в «Маркус капитал». — Он пристально посмотрел на меня. — Вот так. Мы уже некоторое время держим Маркуса под наблюдением по решению суда. И я уверен, что ему об этом известно. Это он вас сюда прислал, мистер Хеллер? Пожалуйста, не трудитесь отрицать тот факт, что вы встречались с Маркусом в его доме в Манчестере сегодня утром. Вы для этого пришли? В качестве его агента? Попытаться выяснить, какими сведениями мы располагаем?
— Я пришел потому, что жизнь девушки, возможно, находится под угрозой.
— Той самой девушки, которую пришлось отправить в исправительную спецшколу из-за ее проблемного поведения?
Я едва сдержался, чтобы не вспылить.
— Да. После того как ее похитили. Такие вещи очень даже способны подействовать на психику. Разве вы этого не понимаете? Мы с вами на одной стороне.
— Вы работаете на Маркуса, верно?
— Да, но…
— В таком случае мы по разные стороны. Ясно вам?