Брин начал путешествие в моей лодке. Однако, когда нас оказалось двое, мне стало трудно управлять ею и работать с компасом. Я подрулил поближе к Чарли, и Брин перебрался к нему. Брин так описал последовавшие затем несколько минут.

Волны стали рассыпать гребни над нами, сильно ударяя в корму. Часто нас накрывало с головой, и я лишь гадал, хватит ли нам запаса плавучести. Я испытывал странные ощущения в теле. Однако когда мы увидели, как море швыряет лодку Рэна, как она исчезает в трехметровых провалах между волнами, то получили полное представление о том, насколько уязвимы были сами. Я повернулся, чтобы заговорить с Чарли, и ужаснулся — его тело словно висело в воздухе. Затем гребнем волны его перебросило через меня. Когда лодка опрокинулась, мне удалось вытянуть ноги из-под гребного вала и оттолкнуться как можно дальше от винта. Затем корпус лодки шлепнулся о воду рядом со мной.

Я находился в стороне от Чарли и Брина и начал подозревать, что такие отвратительные обстоятельства — результат налетевшего шквала. Толчея волн могла быть вызвана строением морского дна, над которым двигалась вода. Сильное течение в Юконе после продолжительных дождей и таяния снегов, неровное дно отмелей и восточное течение в Беринговом море, натыкающееся на них, по-видимому, и вызывали это кипение.

Волна, насыщенная речными отложениями, разбилась о мою лодку, налетев сзади. Другая хлынула через борт. Я не видел ничего, кроме пены и брызг. Я протер глаза, которые ломило от попавшей в них соли, и, когда оказался на вершине очередного вала, оглянулся назад. Мелькнуло что-то оранжевое, затем все пропало из виду, когда я грохнулся в очередной провал между бороздами волн. Следующий взлет длился дольше, и это позволило мне разглядеть, какой хаос творится у меня за кормой. Лодка Чарли плавала вверх днищем в 500 метрах у меня за кормой. Ее экипаж исчез.

Прошло время, прежде чем я сумел повернуть назад. Секрет выживания в этих бесноватых водах на мелководье заключался в том, чтобы держаться неусыпно начеку и править строго на очередной бурун. Я вспомнил пульсацию огромных воронок и винтообразные трубы водоворотов на порогах Понгйир и шиверах пройденных мною рек. На таких же лодках мы выдержали самые серьезные испытания на реках Британской Колумбии. Все дело заключалось в выборе правильного направления и сохранении равновесия. Пронесло еще одну большую волну, я быстро переложил руль на другой борт — и игрушечная лодчонка вовремя развернулась на 180°, чтобы отразить очередное нападение.

Карта 6. Арктика

Теперь ветер находился у меня скорее впереди, чем сзади, и это было безопасней. При каждом взлете на гребень волны я замечал, что медленно приближаюсь к опрокинутой лодке, во рту у меня пересохло от страха, я все еще не видел товарищей. Затем одетый в оранжевое Чарли медленно вполз на днище лодки. В свое время я попросил изготовителей лодки нашить рукоятки вдоль корпуса на случай подобного происшествия, однако в промокших рукавицах ухватиться за них было нелегко. Вскоре я увидел, как Чарли тащит из воды Брина за капюшон его куртки. Я вздохнул с облегчением.

Очередная волна подкинула меня к ним, наверное, слишком близко, потому что мой винт вспенил воду рядом с резиновым корпусом. Нужно быть повнимательней. Расстегнув брезент на своей лодке, закрывавший груз, я стал вышвыривать канистры с топливом за борт. Выбросив шесть и облегчившись таким образом на 140 килограммов, я почувствовал, что лодка стала лучше слушаться руля, однако, поскольку я орудовал одной рукой, прошло немало времени. Мои товарищи уже посинели от холода. Вцепившись в спасательные рукоятки, они пытались перевернуть лодку в нормальное положение. Этого не получалось.

Я свернул кольцом спасательный конец и попытался подойти к ним бортом. Оба суденышка отчаянно прыгали на волнах. Меня дважды чуть было не перебросило через Брина и Чарли, но я все-таки швырнул им конец.

«Поймал! — заорал Чарли. — Дай слабину, пока я не закреплю».

Когда обе лодки были надежно скреплены, я поставил мотор в нейтральное положение и перепрыгнул к своим приятелям. Вместе мы стали раскачивать суденышко, чтобы выпрямить его, однако оно не поддавалось, затем стена воды обрушилась на нас и вырвала швартовый конец из гнезда крепления на лодке Чарли. Моя лодка оказалась на свободе и стала быстро удаляться от нас. Ошарашенный, едва переводя дыхание, я, открыв рот, наблюдал за ней.

Голос Чарли прервал нить моих размышлений: «До чего же пакостное место и время для того, чтобы утонуть!» Он собирался спрыгнуть с нашего крошечного островка безопасности.

Очнувшись словно ото сна, я что есть силы неуклюже прыгнул к своей лодке, которая была теперь метрах в двадцати от нас. Каждая новая волна отгоняла ее все дальше и дальше. Спасательный костюм сильно стеснял движения. Я ощутил какую-то внутреннюю пустоту и был почти на грани отчаяния, однако еще одно сверхусилие — и я оказался рядом со своей лодкой, чуть в стороне от работающего винта. Забравшись на борт, я приготовил второй конец.

Нам все-таки повезло — наступило нечто вроде затишья, которое длилось не больше минуты, но этого было достаточно для того, чтобы Чарли закрепил конец на одном борту. Оставшись в своей лодке, я дал полный назад, пока эластичный конец не натянулся. Чарли и Брин выгнули спины — и при следующем взлете на гребень их лодка с громким хлопком стала на ровный киль.

Разумеется, подвесной мотор Чарли наотрез отказался запускаться, поэтому я приготовил конец подлинней и стал буксировать их. Если бы что-нибудь случилось с моей лодкой, мы погибли бы наверняка, и вся экспедиция пришла бы к внезапному завершению. Правда, мы везли на лодке Чарли запасной мотор, который удержался на месте, хотя и искупался в воде (но все же вода не попала внутрь). Однако этот шанс был весьма призрачным.

Один мотор все же молотил, и мы по-черепашьи вернулись на «Бенджи Би» — в нашу единственную тихую гавань. С подветренного борта волнение было потише, и вскоре матросы выловили нас и втащили на борт. Мы снова встретились с друзьями, которые всего три часа назад махали руками, провожая нас в путь, чтобы встретиться с нами года через три. Дейв Хикс принес горячего чаю.

Чарли не потерял ничего, кроме ружья. Брин был необычно молчалив. Этот случай произвел на него неизгладимое впечатление, хотя тогда он не проронил ни слова. Он расстался со своей любимой камерой и объективами, но гораздо хуже было то, что он, и этому не стоит удивляться, потерял уверенность в себе. Он весь напрягся, когда несколько часов спустя я сказал ему:

«Брин, а почему бы тебе самому не управлять третьей лодкой на Юконе?»

Он не выдал своих чувств, но был явно не в восторге от моего предложения. Его личная цель была проста — сфотографировать путешествие по реке как можно эффектнее. Он не понимал, как такое возможно, если ему, подобно нам, придется постоянно держать одной рукой румпель. Бесспорно было и то, что у него появится возможность сделать самые эффектные снимки именно с третьей лодки. Однако самую большую часть времени, по его убеждению, диапазон его действий будет ограничен.

Он так и не понял, что мои аргументы были продиктованы эгоизмом. Единственное, чего желал я, — это как можно скорее добраться из пункта А в Б, чтобы наверстать упущенное время. Я знал, что мы могли бы подняться вверх по Юкону на трех лодках. Все мои надежды зиждились на этом плане. Вес груза — критический фактор для крошечной надувной лодки, всего несколько лишних килограммов могут нарушить правильную дифферентовку, и тогда невозможно «планировать», т. е. нельзя добиться глиссирующего эффекта, а это ведет к лишнему расходу топлива. С двумя лодками, тяжело нагруженными нашими собственными телами и всем снаряжением, мы, вероятнее всего, лишь удвоили бы время плавания по Юкону. Я не мог допустить этого только ради сохранения долгой дружбы с Брином — человеком, которым я восхищался.

Поэтому, несмотря на то что ему очень не понравилась моя затея, я нажал на него, и он проявил достаточно такта для того, чтобы не жаловаться. Однако его отношение ко мне изменилось. К счастью, у него с Чарли было кое-что общее — оба обожали карты и регби и поэтому в течение экспедиции сильно подружились.

Поскольку я отправил лодку Оливера в Англию для того, чтобы Дэвид отправил ее вместе с другим грузом самолетом в Алерт, мне пришлось воспользоваться старой калошей, которая была вся в заплатках. Антон любезно отказал ее нам за мои прежние заслуги. Теперь предстояло отыскать более безопасные подходы к реке Юкон.

Капитан отвел «Бенджи Би» на пятьдесят пять километров южнее к Черной реке, которая сообщается с Юконом. Сблизившись с берегом на 17 километров (7 метров под килем), мы стали дожидаться хорошей погоды. Однако стало еще хуже — небо выглядело отвратительно, набегала крупная зыбь. Мы знали, что буруны в устье реки будут не менее опасными, потому что дул 5-балльный северо-западный ветер. За ночь он усилился до 7 баллов. Вскоре судно стало касаться днищем грунта, когда началась килевая качка на тяжелой зыби, поэтому Лес выбрал якорь, и мы перешли на более глубокую воду.

В тот же вечер мы вышли на радиосвязь с Аляскинской лихтерной компанией и нам посоветовали попытаться еще раз пробиться к устью Юкона — севернее. На моих картах северный рукав Юкона не сообщался с главным руслом и был окружен болотами. Наши советчики по радио уверили в том, что это неверно — нам следовало направляться именно туда, к так называемому проходу Апун, расположенному к северу от пролива Нортон.

Вместе с капитаном и Антоном я корпел над картами. Как сблизиться с проходом Апун? Одного взгляда на отметки глубин мористее устья этого рукава было достаточно, чтобы понять, что выгоднее всего будет пройти на сто километров к востоку от прохода и стать на якорь мористее острова Уэйл на глубине 10 метров. Тогда надувным лодкам предстояло пройти всего семь с половиной километров в защищенных от непогоды водах до гавани поселка Сент-Майкл (Святой Михаил), некогда русского поселения на Аляске. Там мы могли бы спросить совета у местных жителей — как лучше совершить прибрежное плавание до устья Апуна?

«Бенджи Би» предстояло пройти 220 километров вдоль опасного наветренного берега, и тут один из болтов крепления фундамента главной машины полетел к черту. У Кена Камерона остался только один запасной. Он поставил его на место, покуда мы медленно дрейфовали к побережью Аляски. После напряженной восьмичасовой работы в машинном отделении механики добились своего. Но теперь их сильно беспокоило, как бы не полетел другой болт, ведь замены ему уже не было. Рано утром 31 июля мы достигли острова Уэйл и после спешного прощания — на этот раз не столь эмоционального— снова перелезли через борт.

Сент-Майкл показался нам солнечным, пронизанным насквозь ветром местечком. Он стоял на торфянике и состоял из хаотично разбросанных деревянных домишек, соединенных между собой деревянными мостками. Когда-то это было оживленное русское поселение. В самом деле, большинство эскимосов носили русские имена. Однако потом капиталистические цари продали Аляску американцам , и теперь поселение выглядело как призрачный город. Здесь нашел свой покой Уайатт Ёрп, когда он перестал баловаться ружьем, чтобы стать содержателем местного салуна. Агент по продаже горючего посоветовал пройти вдоль береговой черты на запад до Апуна, а затем подняться вверх до поселка Котлик. Он сам вызвался показать нам путь на своей фиберглассовой лодке — копии китобойного вельбота из Бостона. Она была на полтора метра длиннее наших надувных лодок, примерно такой же ширины и тоже открыта, но ее преимуществом была возможность конструкции навесить два мотора и таким образом увеличить мощность. Недостаток этой лодки — большой вес. Ее нельзя вытащить вдвоем на берег в полосе прибоя, не говоря уж о переносе вручную через отмели или камни.

Карта 7. По Юкону и далее до Тактояктука

Мы шли очень медленно, было сыро и холодно, а западнее мыса Сент-Майкл нас встретила зыбь Берингова моря. Несмотря на то, что плавание было коротким, всего 130 километров, мы пробыли в пути с полуночи 31 июля почти до вечера следующего дня, а когда дошли до Котлика, то промокли насквозь и окоченели до костей. Само по себе это не имело большого значения и все же не предвещало ничего хорошего, потому что здесь вода и воздух были относительно теплыми, а вот в Северо-западном проходе и то и другое окажется близко к точке замерзания. Я решил про себя, что поменяю наши надувные лодки на такие, как у нашего лоцмана, бостонские вельботы, но после плавания по Юкону. Это был скорее вопрос интуиции, чем необходимость, подсказанная очевидными обстоятельствами. Так или иначе мы будем промокать на лодке любого типа. Расход горючего оставался бы примерно тем же, места для размещения груза было примерно столько же. Но скорость вельбота выше, чем у надувных лодок. Итак, вельботы победили с разницей в пол-очка.

Две наши новые надувные лодки годились для плавания по Юкону, однако старая калоша Антона нуждалась в капитальном ремонте, поэтому я оставил ее у местного государственного чиновника — полицейского, наделенного полномочиями шерифа. В обмен я получил древнюю, побитую плоскодонную алюминиевую лодку, зато она была такой легкой, что я поднимал ее одной рукой. На гладкой речной поверхности она вполне устраивала, но на порогах… Полицейский щелкнул языком: «Не слишком подходит. Хлебнет пару раз и прямиком на дно». Мысль о том, что Брин потеряет тогда свою последнюю камеру, заставила меня содрогнуться — он съест меня живьем. Поэтому я отдал Брину свою надувную лодку, а свое снаряжение перенес в алюминиевую.

У полицейского был радиотелефон, и я спросил, нельзя ли мне воспользоваться им, чтобы соединиться с Джинни, которая находилась в «Клондайк-Додже» чуть восточнее Доусона. «Лодж» — небольшой отель с автомобильной мастерской, гаражом, где за питание и пользование спальной комнатой Джинни убирала постели, мыла полы, стирала и прислуживала за столом в чайной. Поздно вечером я все же поговорил с ней и попросил заказать открытый бостонский вельбот с двумя подвесными моторами и в течение двадцати дней препроводить все это в Инувик, где шоссейная дорога упирается в реку Маккензи. Так как мы не могли позволить себе закупить все это, ей предстояло добиться, чтобы все до копейки оплатили спонсоры, т. е. лодку, моторы и стоимость транспортировки до Северной Канады. Казалось, Джинни вовсе не удивилась и приняла такой сложный заказ как само собой разумеющееся. Она сказала, что ее «лендровер» и трейлер в ремонте, а вот Бози сильно страдает от комаров, которым полюбились кончик его носа и уши.

В ту ночь полицейский любезно разрешил нам переночевать в котликской тюрьме. Там были три крошечные камеры, в них было очень темно, зато не тревожили ни дождь, ни комары, и мы с благодарностью разложили там спальные мешки. К несчастью, какой-то эскимос спьяну взбесился и вышвырнул Чарли из камеры. Однако, потеснившись, мы могли нормально спать в другой камере. Но часом позже другой эскимос начал угрожать расправой самому полицейскому, и тот, совершенно естественно, нанес ему предупредительный удар, а затем поволок потенциального убийцу в нашу камеру. Мы снова стали бездомными.

Однако удача сопутствовала нам. В ту неделю шел юконский лосось — это ежегодное событие, из которого извлекают большие деньги как эскимосы, так и живущие восточнее индейцы, у которых есть сети, лодки или иные специальные снасти. Таким образом, вскоре открылась ветхая рыбозакупочная база Котлика. Какая-то частная компания, которая платила наличными местным рыболовам, обрабатывала и упаковывала улов, затем, раз в сутки, отправляла продукцию на небольшом самолете, взлетно-посадочной полосой которому служила полоска грязной травы. Люди этой компании позволили нам выспаться у них на полу и угостили кофе с вафлями.

Мы поднялись очень рано. Дождь прекратился, и я пошел поблагодарить полицейского.

«Будьте осторожны, — сказал он, — большую часть года на полторы тысячи километров вверх по реке не встретишь быстрин. Зато сейчас время летних ветров. Я повидал волны, которые ничуть не меньше тех домов, что стоят на реке. В некоторых местах ни один речник не станет работать в это время года, когда дует ветер. Да, не повезло вам. Ей-богу, вы можете запросто утонуть».

«Но вы же говорите, что порогов нет», — запротестовал я.

«Да, но это нечто иное и так же плохо для лодки. Может быть, даже хуже. Вот смотрите: ветер дует вдоль речного каньона и нагоняет воду. Все, что для этого нужно, — так это чтобы сильный южный ветер врывался в каньон, а вода текла бы против шерсти».

Он сделал набросок на пыльном полу своей хибары. Я успел заметить, что жена у него — симпатичная эскимоска.

«Бегущая по течению мелкая рябь перерастает тогда в стоячие волны, которые ряд за рядом идут почти вплотную друг к другу. Если вы угодите в такое, то увидите Доусон так же, как я — врата рая».

Я поблагодарил его, но эти последние слова поразили меня.

«Вот вы говорите, что эти волны высотой с дом. Что вы имеете в виду?»

«Около четырех метров высотой, друг мой. Да, метра три с половиной».

Мы пустились в путь примерно в середине дня. Три наши лодки отлично слушались руля несмотря на то, что были до отказа загружены горючим. Мы прошли мимо заброшенных деревушек Нагучик и Гамильтон до прохода Нуначик. Деревья стояли сомкнутыми рядами по обоим берегам реки; так было до Краваксарака, покуда мы не вошли в главный рукав Юкона — Куикпак. Часов через пять тот в свою очередь вывел нас на плес, где было множество сплошь покрытых лесом островков, а сама река, мощная, с бурой водой, внезапно разлилась вширь до трех километров и более. Здесь легко затеряться в лабиринте извилистых проток, однако у нас были точные карты.

Кстати сказать, вскоре после нашего плавания по Юкону тридцатипятилетний американец Карл Маккун решил пожить в одиночестве на Аляске в какой-то дикой долине, чтобы заняться фотографированием первозданной природы. Когда восемь месяцев спустя за ним прилетел самолет, обнаружилось, что бедняга пробыл в одиночестве слишком долго: обмороженный, голодный, потеряв рассудок от страха, он пустил в себя последнюю оставшуюся у него пулю. Дневник, который он оставил, начинался мажорными впечатлениями о красоте короткой весны и криках чомги, а когда холода и одиночество сомкнулись над ним, заканчивался каким-то бредом.

Мы тоже оценили тишину и покой этих мест, первозданную прелесть пейзажей и редкие, мгновенные встречи со зверьем: лисами, медведями и множеством речной птицы. Нам пришлось внимательно следить за рекой, чтобы не напороться на отмель или плавающие бревна, однако просторы реки оставались у нас за кормой миля за милей. Мы продвигались вперед даже сумеречной ночью, обходясь почти без сна, и преодолели уже 240 километров. Однако, даже достигнув приречного поселения Маршалл, мы все еще опаздывали на неделю по сравнению с расписанием и почти не надеялись наверстать упущенное время. Каждый потерянный час на этой исцеляющей душу реке мог означать, что в будущем нас ожидает лишний мучительный груд на Дальнем Севере, потому что мы уже действовали в тесных пределах восьминедельного полярного лета. Один из подвесных моторов забарахлил, Чарли не сумел устранить неисправность, поэтому в Маршалле я заключил сделку с эскимосом по имени Симеон. Он был владельцем трех подвесных моторов и заявил, что готов продать один из них. Это был настоящий гордец, он решил покуражиться, дав мне понять, что его не так-то просто уговорить. В ожидании ответа я был вынужден ходить за ним по пятам. Сначала он отправился за покупками в единственный здешний магазин, лишь изредка удостаивая меня улыбкой. Так он обдумывал мое предложение. Затем я пошел вслед за ним на берег реки к старому приземистому сараю, похожему на курятник, у которого сквозь стропила пробивался пар, так как это была деревянная сауна. Эскимос протиснулся внутрь сквозь единственный вход — низкую дыру и, наверное, занялся раздеванием. Все, что я мог разглядеть, — это несколько пар костлявых ног. Я прохаживался снаружи минут двадцать, прихлопывая комаров. Когда мой старик появился снова, его кожа блестела; он посмотрел на меня и кивнул головой. Сделка состоялась.

На следующий день мы отчалили, однако через три часа тонкая деревянная планка на корме моей алюминиевой лодки, где помещался мотор, треснула, мотор сорвался в воду и утонул; его не удержал даже страховочный трос.

Я вытащил запасной мотор (облегченную восемнадцатисильную модель) и приделал его вместо утерянного. Мы продолжали идти вперед, но довольно медленно. Я скрежетал зубами от бессильной злобы, старался думать о царе Соломоне и лилиях, но напрасно — меня одолевали сомнения.

Временами река сужалась, однако после бесконечных долгих часов борьбы с сильным, 13–15 км/час, встречным течением, устремлявшимся нам навстречу по одетому в скалы каньону, она все-таки стала шире в том месте, где мы миновали одинокую деревушку Русская Миссия. Высоко над деревней, на одетом лесом холме вырисовывался силуэт русской православной церкви. Через полчаса я оглянулся назад и увидел, что лодка Чарли, дрейфуя, кружит на середине реки. Его мотор словно приказал долго жить — и Чарли не мог запустить его. Не оставалось делать ничего другого, как только развернуться и плыть по течению в Русскую Миссию для ремонта.

Брин явно пал духом и сказал, что желал бы провести здесь сутки, чтобы сфотографировать деревню, церковь и кладбище с традиционными православными крестами. Его делом была фотография, а он еще не добился ощутимых для себя результатов. Он был бы прав, если бы переложил всю ответственность за это на мои плечи, поэтому я неохотно согласился, хотя во мне все кипело при мысли о потерянном времени, которое повлечет за собой его желание.

Меня раздражала также некомпетентность Чарли в работе с подвесными моторами. Однако, как я отлично понимал, в этом я был виноват сам, потому что даже во время экспедиции у нас было достаточно свободного времени, чтобы Чарли мог получить дополнительный инструктаж в разных центрах, где продавались такие подвесные моторы.

В тот вечер я снова связался с Джинни. С помощью друзей в Лондоне она нашла концерн в Манхэттене, называвшийся «Морган Стэнли», который любезно согласился купить для нас 5,5-метровый бостонский вельбот. Босс компании «Эвинруд», которого Джинни в конце концов обнаружила в Гонконге, согласился предоставить нам два шестидесятисильных подвесных мотора.

Новый вельбот был уже получен в Ванкувере, и Симон завершил некоторые простые переделки, которые выполнили на местной верфи, включая дополнительное покрытие корпуса из фибергласса. Теперь Джинни предстояло быстро организовать доставку лодки в Инувик.

«Бенджи Би» вернулся в Ванкувер и отшвартовался у городского причала. Когда Антон узнал, что я собираюсь использовать вельбот, то не пришел в восторг. Он писал:

Лично я думаю, что бостонский вельбот — не слишком умный ход, потому что это стоящая вещь только на открытой, свободной ото льда воде. Лодка весит 680 килограммов плюс вес 170 литров горючего и двух шестидесятисильных моторов по 80 килограммов. Ее нельзя перетаскивать по льду. Она не влезает в «Теин Оттер», поэтому придется бросить ее в канаву уже на полпути. Кроме того, каждый мотор съедает по 36 литров горючего в час. Даже если они будут идти со скоростью около 50 километров в час, то на большой волне им придется ползти или рисковать сломать лодке хребет. Мне кажется, что надувные лодки без полистиренового наполнения [29] были бы наилучшим выбором.

Когда моторы отремонтировали, а Брин повеселел, ненастным утром мы отплыли из Русской Миссии. Я отметил с удивлением, что на реке совсем не было лодок и вообще вокруг не наблюдалось признаков жизни. Это было особенно странно, потому что шел лосось, а это единственная на реке возможность заработать кругленькую сумму.

Я перенес не один шок в то утро и принял приличное количество воды в свою алюминиевую посудину. Надувные лодки могли позволить себе беззаботно наполниться до краев и все же высоко торчать из воды, а от любого лишнего груза в моей лодчонке приходилось освобождаться немедленно. Но это было возможно только на большой скорости; когда задирался нос, приходилось вытаскивать неуклюжую деревянную затычку в корме. Если забыть о ней после осушения и оставить открытой дыру, лодка наполнялась водой почти мгновенно, ведь если снизить скорость, то лодка тут же прекращала глиссировать и вставала на ровный киль. Стоило потерять пробку, и плавание становилось рискованным.

До самого полудня несколько необычное состояние реки вызывало во мне смутные подозрения, но это еще не было ощущением тревоги. Потом я заметил облако пыли в небе выше по течению реки, но когда мы достигли того места, там ничего не оказалось. Наверное, оптический обман, подумал я.

Не доходя двадцати пяти километров до Холи-Кросса, мы вошли в узкую долину, густо поросшую лесом по обоим берегам реки, и пыльное облако предстало перед нами снова. В начале долины на берегу реки гнездилась эскимосская рыбачья деревушка — и все лодки там были вытащены далеко на галечный берег. Двое мужчин наблюдали за нами, когда мы проходили мимо. Я помахал им рукой. Они не ответили, старший из них все же чуть шевельнулся.

В воде началось какое-то возмущение, миниатюрные буруны стали разбиваться о гранитные стены реки. Однако я все еще не чувствовал угрозы и принимал все происходящее за обычную игру великих сил реки. Когда я направил нос на выход из этой направленной на север долины, словно невидимая волна прошлась вдоль правого борта, и меня чуть было не вышвырнуло за борт.

И вот без всякого предупреждения волны, совсем непохожие на что-либо виденное мной ранее (если не считать большие пороги), неожиданно выросли из воды — вода словно вскипела до самого дна. Я облился холодным потом, так как вообще испытываю страх перед бурлящей водой, и поскорей направился к ближайшему берегу. К несчастью, это был крутой, подмываемый берег, указывающий ту сторону реки, где проходит быстрое течение. Противоположные берега, наоборот, обычно низкие и окаймлены плавными песчаными бичевниками, потому что там всегда спокойно. Там же, где река течет прямо, крутые подмываемые и низкие берега могут чередоваться по обе стороны в зависимости от конфигурации русла.

Облака пыли пришли с берега реки, и я не смог избежать вихря на самой середине. Было такое ощущение, словно в лицо мне пыхнул жаром дракон. Когда я сблизился с берегом, рядом рухнула в реку сосна. Затем другая, а вместе с ними обвалился солидный участок берега. Рев мотора заглушал все остальные звуки, и разрушительные силы, которые вгрызались в берега, работали словно молча. Это лишь усиливало зловещую, разворачивающуюся будто в замедленной съемке картину разгула стихии — именно так представлялось мне происходящее. Тогда я так и не смог понять, что же все-таки делается. В конце концов, я исходил на лодках тысячи километров вверх и вниз по течению самых необузданных рек в Северной Америке, но никогда не видел подобного. Кроме того, мое изначальное впечатление о Юконе, долго вынашиваемое в мозгу, было как о реке медлительной, такой же ручной, как Темза.

Затем я увидел, что лес, от поросли внизу до самых макушек гигантских сосен, согнулся в три погибели и там происходило какое-то дикое движение.

Страшной силы ветер был за работой, хотя в своем костюме с капюшоном я не чувствовал практически ничего.

Какое-то мгновение я медлил, не принимая решения. Волны на середине реки, шириной метров 500–600 в этом месте, выглядели достаточно негостеприимно, но в то же время в любую минуту моя лодка могла угодить под крону упавшей сосны, если бы я стал прижиматься к берегу. О высадке на берег не могло быть и речи. Развернуться, а затем броситься вниз по течению тоже нельзя. Лодка вздымалась и падала, словно живое существо, она была словно игрушкой в пасти гигантского мастифа , иногда ее старалось затащить под высокий берег мощное, невидимое мне течение.

Впереди река сужалась, превращаясь словно в бутылочное горлышко, берега стали круче, и хаотичные волны, которые раньше вздымались только на середине реки, теперь почти перегородили нам путь. Однако между стоячими волнами и рушащимися берегами было что-то вроде ямы в воде. Мне удалось заметить мельком, что уровень воды в реке тем выше, чем дальше от берега. Я нередко слышал, что при значительной скорости течения и мощности потока разница может достигать метра и более, но никогда прежде мне не доводилось наблюдать такое явление. Это и в самом деле выглядит устрашающе.

Я налег обеими руками на румпель, и лодка словно нехотя отошла от крутого берега и пошла наискось поперек реки. Может быть, дела обстояли лучше на другой стороне? Но для того чтобы попасть туда, предстояло преодолеть середину реки, где возмущение воды было наибольшим и стоячие волны почти смыкались. Не успевала моя лодка перевалить через стену воды, как надо мной уже нависал другой гребень. Достаточно малейшей ошибки, неверного движения румпелем, и мне пришлось бы добавить очередную порцию к тем двадцати-тридцати сантиметрам воды, которые уже плескались вокруг моих ног в лодке. Я утонул бы через пару секунд.

Уголком глаза я заметил, что Брин понял, что я нахожусь в критическом положении, и направил свою надувную лодку ко мне, насколько позволяла бурлящая вода. Если моя лодка затонет, подумал я, то Брин будет моим единственным шансом на спасение. «Большие, как дома» — припомнилось мне предупреждение полицейского. Я понял, почему воображению может быть подсказано такое преувеличение. На самом деле волны были не выше полутора метров, однако их конфигурация, неистовство и частота сулили гибель любой местной лодке и ее пассажирам.

Прежде чем волна поглотила мое утлое суденышко, я развернулся на очередном гребне, дал полный газ и направился прямо на середину реки. Помогла ли шальная удача либо меня спасло что-то другое, не знаю, но я не зачерпнул воды. Все это напоминало серфинг — езду на доске впереди волны непосредственно перед гребнем; затем лодка резко накренилась — словно боковое течение прошло под ней, — и волна ударила о ее небольшой корпус.

Искорки надежды и воодушевления прорвались сквозь пелену страха, который цепко держал в объятиях мое сознание. Впервые после того, как я попал в эту заварушку, я понял, что у меня есть шанс прорваться, и вновь ощутил волнение тех далеких дней на порогах, когда мы запросто обходились с куда более крупными волнами, находясь в относительной безопасности на непотопляемых надувных лодках.

Было трудно определить, за какое время мне удалось пересечь реку, однако постепенно волны словно присмирели, между ними увеличилось расстояние, и я очутился на спокойной воде, хотя и там бежали мелкие гребешки, словно отголоски крупного волнения на середине реки. Впереди, между

волнами и подветренным берегом, я увидел дорожку гладкой воды, примыкающую к прибрежному песку. Брин и Чарли то пропадали, то появлялись среди волн. Они словно оседлали бронко . Оба лишь улыбались при виде моего бегства; оно не прошло незамеченным.

Нас ждало еще много сюрпризов на этой реке, но мы больше не встретили ничего подобного тому, что было с нами в той продуваемой ветром долине. В тот вечер мы остановились в Холи-Кроссе, и управляющий гостиницей Лука Дементьев сказал, что нам сильно повезло. Мы угодили в первый большой «продув» года, когда скорость ветра превышает семьдесят узлов (около 130 км/час).

«В стародавние времена даже колесные пароходы не высовывались в такие дни», — добавил он.

Мы преодолели самый опасный участок реки в самых что ни на есть худших условиях, а по поводу поведения приречных жителей мы были вне себя от возмущения.

Когда я спросил Луку, как все узнали о том, что мы прошли, и как относятся к этому, он сказал: «Достаточно пары глаз на берегу — и все радиотелефоны вдоль реки начинают звонить. Когда вы миновали ветхие домишки в Раймьюте и вошли в болота у большого острова Паймьют, распространилось известие о том, что вы пропали». Он сделал паузу, а затем добавил, прищелкнув языком: «Все же мы рады, что вы в конце концов добрались до охотничьей сторожки. В последнее время вообще дела шли из рук вон плохо».

Несколько дней мы шли вверх по реке, текущей по лику Аляски; пробиваясь к канадской границе — к территории Юкон. Заросшие кустами заброшенные домишки, все еще отмеченные на картах, нередко являлись единственными признаками деятельности человека на протяжении более 800 километров. Вызывающие у нас восхищение названия, такие, как, например, Дебоч-Маунтин (Гора Разврата) или Хижина Старухи, навевали атмосферу давно прошедших дней. На карте были и такие пункты: Старина Андриевский, Вилбурс-Плейс, Конолунук, Куиклоклол, однако все, что мы увидели, — это несколько опустевших хижин, окруженных деревьями, а вокруг лесистые холмы и лабиринт протоков. Иногда нам казалось, что отвесные утесы смыкаются где-то наверху со стремительно плывшими в небе штормовыми облаками. Особенно впечатляюще это выглядело там, где полуторакилометровые горы подступали к самой кромке воды.

Мы старались наверстать потерянное время, однако, словно назло, то и дело возникали механические поломки. В Танане я соединился с Джинни и спросил, не смогла бы она 15 июля подъехать на «лендровере» с трейлером к единственному мосту через Юкон на всем его протяжении от океана до Доусона. Если бы мы прибыли туда вовремя, то смогли бы добраться до Доусона уже 16-го по шоссе, что давало нам шанс войти в Северо-западный проход по расписанию. С 1 июля мы и так уже прошли на лодках свыше 1600 километров и теперь должны были поддерживать самую высокую скорость передвижения, если хотели застать море Бофорта свободным ото льда. Даже недельная задержка могла стоить нам потери целого года.

Для Джинни это была долгая утомительная поездка через горы, однако пикап выехал по плану, и мы продали старую алюминиевую лодку местному жителю в Юкон-бридже за двести долларов. Мне было жаль расставаться с ней. Погрузив на «лендровер» надувные лодки и все снаряжение, мы направились в Доусон, сообщив полиции о своем прибытии в Канаду около полуночи 16 июля. Главный полицейский чин сказал, что нам очень повезло.

«За последние три недели у нас случилось из-за ветра на воде семь несчастных случаев со смертельным исходом. В основном каноисты. Они просто черпают воду и тонут. Многие не одевают спасательные жилеты, чтобы те не мешали загорать».

700-километровый путь от Доусона до северного побережья некогда патрулировался полицией на собачьих упряжках. В 1911 году некто капрал Демпстер получил приказ отправиться на розыски пропавшего патруля и после тяжелейшего перехода нашел замерзших, поэтому новое шоссе, проложенное вдоль старого маршрута и вступившее в строй в 1979 году, носит его имя. Это единственная дорога на Американском континенте, которая протянулась за Полярный круг. Ее строительство для нефтяников в стране с вечной мерзлотой явилось деянием замечательным. Засыпаемая снегом зимой, летом она покрывается водой.

Мое намерение двинуться тотчас же на север было испорчено четырехдневной задержкой, потому что местные штормы повредили некоторые участки дороги. Дожидаясь возобновления движения, мы успели договориться о том, чтобы бостонский вельбот, над которым трудился Симон, перевезли из Ванкувера в Инувик. За это взялся наш новый друг Боб Энджел из авиакомпании Северо-западных территорий. Он-то и доставил лодку на борту своего «Геркулеса С-130».

Чтобы скоротать ожидание, Джинни, Чарли, Брин и я побывали на Клондайке — где в свое время разворачивалась знаменитая драма золотой лихорадки. Открытые жилы, хотя и сильно оскудели, все еще разрабатывались людьми, съезжавшимися сюда со всего света. Дайамонд Тут Гертис-Салун с его знаменитыми столами, девушками, канканом и вышибалами, одетыми как ковбои, все еще на полном ходу, а окрестности Доусона пестрели кучами промытой породы.

К нам присоединился шотландец Джек Макконнел, который был со мной во время путешествия вниз по рекам Британской Колумбии десять лет назад. Он так полюбил Канаду, что оставил службу в армии и эмигрировал. За все прежние годы я не встречал более настойчивого человека, ни с кем не было так легко, как с ним. Мне было приятно увидеть его снова, хотя он мог позволить себе оставаться с нами только до Тактояктука.

Наконец-то пришло известие, что дорога открылась, и мы выехали на север в Инувик. Шоссе извивалось по первозданной земле нехоженых холмов, лесов, порожистых потоков. Во всем мире найдется совсем немного подобных безлюдных дорог. Пусть она останется такой как можно дольше. Мы пересекли реку Игл, где пятьдесят лет назад «Бешеный траппер» из Рэтривер убил полицейского; за ним охотились неделями отряды разъяренных граждан. Возникшая затем перестрелка у реки явилась доказательством, что Конная полиция в конечном счете всегда находит нужного им человека.

Частые дожди сделали дорогу скользкой как каток, и мы помогли какому-то индейцу вытянуть его грузовичок из жидкого болота в придорожном кювете. Но чаще проходили долгие часы, когда мы не видели ни одного автомобиля. В конце концов мы выехали к реке Маккензи, которую переехали на пароме рано утром уже на вторые сутки пути, а затем покатили в ИнуВик — городишко, прилепившийся к восточному берегу реки примерно в ста шестидесяти километрах от океана.

Там мы встретились с Симоном, который доставил на самолете бостонский вельбот. Он рассказал мне, что команда «Бенджи Би» чувствует себя в Ванкувере как дома — Антону не удалось найти фрахт до сих пор. Большой оригинал Дейв Хикс отыскал местный лагерь нудистов, где совсем не торговали пивом. Он решил, что это позор и должно быть исправлено. Затем он накупил пива, раздобыл льда из морозильников в отеле, расположенном по соседству с «Бенджи Би», и провел все лето нагишом, распродавая банки с ледяным пивом на пляже. Другие работали садовниками и малярами. Механик Марк Уильяме попал в катастрофу на мотоцикле и чуть было не потерял руку, поэтому, как ни печально, ему пришлось расстаться с экспедицией. Боцман Терри подружился с местными ирландцами — завсегдатаями близлежащего паба, и орал вместе с ними воинственные песни ИРА далеко за полночь.

Симон собрал моторы, рулевую и топливную системы на бостонском вельботе и теперь объяснял Чарли устройство этих механизмов; затем они спустили лодку в реку Маккензи.

Чарли, Джинни и я отправились к океану; за ними на одной из надувных лодок следовали Джек Макконнел и Брин. Симон вез все наше лагерное оборудование на речном пассажирском пароме, так как «лендровер» и трейлер уже не могли ехать дальше. Машину должен был перегнать обратно в Ванкувер один из его друзей.

Днем 24 июля мы догнали расписание, когда вошли в гавань Тактояктука в Северо-западном проходе. Здесь Джек и Брин расстались с нами.

У нас получилась довольно бестолковая гонка со временем, насыщенная приключениями. Это был предельно полезный урок для нас и для лодок.

От Тактояктука предстояло проплыть около 5 тысяч километров до Алерта, пересекая отдаленный архипелаг, единственными обитателями которого были горстка эскимосов и население уединенных радиолокационных постов Дальнего обнаружения . Целых четыре года я писал командованию американских и канадских вооруженных сил — т. е. хозяевам этих постов, испрашивая разрешения использовать их в качестве наших баз. В конце концов они согласились на то, что будут содержать там запасы горючего и продовольственных рационов при условии, что мы сами позаботимся об их приобретении и доставке. Авиакомпания «Нордэр» (филиал «Эйр Канада»), снабжающая эти посты, любезно согласилась доставить по воздуху все наши материалы бесплатно, и действительно проделала это в течение июня.

Поскольку у нас не было возможности для переброски снаряжения между постами ДО, нам приходилось брать с собой нужные запчасти, точно рассчитанное количество горючего и продовольствия для преодоления каждого этапа пути с учетом непредвиденных обстоятельств.

Еще в 1977 году во время нашего тренировочного путешествия доктор Джордж Хобсон из «Проекта исследования континентального полярного шельфа» (специальной исследовательской программы канадского правительства в северной Канаде) разрешил нам пользоваться его хижинами в Алерте. Теперь же он предоставил в наше распоряжение все оборудование на его трех главных северных базах (Тактояктук, Резольют и Алерт). Он согласился также устроить для нас склады горючего в самых отдаленных местах с таким расчетом, чтобы те оказались в пределах дальности полета нашего «Оттера». За то, что мы обязались провести ряд гляциологических наблюдений в Ледовитом океане, Джинни и Симон могли теперь жить и работать на их радиобазе.

Из Тактояктука я намеревался осуществлять навигацию с помощью ручного магнитного компаса, ручных часов и солнца. Я был совсем не знаком с Канадским архипелагом (так называются арктические острова у северного побережья Канады), если не считать знание долгой истории экспедиций, пытавшихся преодолеть Северо-западный проход, которые в сотнях случаев расплачивались за это жизнями своих участников.

В наши дни огромные мощные ледоколы способны пробиться через лед между островами архипелага и даже севернее их, однако что касается экспедиций, выступающих, так сказать, в классе лодок, то лишь десятку из них удалось пройти Северо-западным проходом либо с запада на восток, либо в обратном направлении (кстати сказать, они использовали лодки, которые в той или иной степени имели укрытия от непогоды), и все они в среднем затратили на это по три летних сезона.

Компания, которая занималась эксплуатацией лихтеров между Инувиком и Тактояктуком, а при благоприятной ледовой обстановке — и эскимосскими поселениями, расположенными еще севернее, имела свой оффис в гавани. Я отправился туда за добрым советом. Шкипер лихтера с шестнадцатилетним опытом работы в этом районе согласился уделить мне время. Он говорил грубым хриплым голосом со скандинавским акцентом. Я пожал его большую волосатую руку и сказал: «Мы собираемся пройти на небольших открытых лодках вдоль побережья до Спенс-Бей, а оттуда до Резольют. Не могли бы вы дать мне совет об особенностях здешней навигации?»

Он взглянул мне прямо в глаза и произнес: «Вы сумасшедший».

«Да нет же, — я показал ему свою карту и компас, — у меня самые современные карты и отличный компас».

«Вы сумасшедший. Выбросьте их».

Я почувствовал раздражение, но постарался скрыть его.

«А какими средствами навигации пользуетесь вы?»

Шкипер подошел к окну и указал на мощный буксир, волокущий лихтер. В глазах моряка светилась гордость.

«На буксире есть все. Он может идти полярной ночью. Радиолокационные ответчики, эхолоты, и мы держимся глубоководных фарватеров. Вы же, — он с сожалением покачал головой, — вы же должны прижиматься к берегу, чтобы избежать встречи со штормами, а там неминуемо будете садиться на мели. Их тысячи, — шкипер заговорил так, будто наслаждался звуками своего голоса, — кроме того, вы не сможете преодолеть сотни глубоководных заливов из-за страха перед сильным ветром и крупным волнением, поэтому вам придется держаться береговой черты, которая подобна электрокардиограмме— вверх, вниз, вверх, вниз — или американским горкам. И вам придется все же удаляться от берега и таким образом жечь больше горючего. В основном вы будете плыть в тумане. Никакого солнца, поэтому только по компасу. Вы поняли меня?»

Шкипер показал свою карту Кембриджского залива, который расположен в сотне миль восточнее, как раз у нас на пути. Своим толстым пальцем он указал на надпись: «На показания магнитного компаса в этом районе полагаться нельзя». Покровительственно посмотрел на меня: «Слишком близко магнитный полюс, как видите. Оставайтесь-ка лучше в Таке. Отдохните».

Я поблагодарил его.

Когда я уходил, шкипер крикнул мне вслед: «Попробуйте плыть, ориентируясь по обломкам, которые оставили здесь другие сумасшедшие. Тут их великое множество».

26 июля мы попрощались с Джинни и Симоном. Бози на месте не оказалось, он охотился за гоферами . Джинни сказала, что она переберется в Резольют, как только начнут ослабевать мои радиосигналы. За тридцать пять суток нам предстояло не только преодолеть около 5 тысяч километров по Северо-западному проходу, на что по традиции уходит три сезона, но также пройти еще 800 километров дальше на север, так как нашей целью был не только сам проход. Мы должны были достичь какой-либо точки, откуда можно добраться уже на лыжах до нашей зимней арктической квартиры, прежде чем начнет формироваться молодой лед, когда нам придется оставить вельбот. Солнце скрылось в оранжевой дымке, когда мы с Чарли покинули Тактояктук на бостонском вельботе и легли курсом на восток, навстречу беспокойной зыби.