7 августа, год 2198-й от Рождества Христова

Чай оказался очень горячим. Даже к толстой фарфоровой чашке невозможно было притронуться. Я перекладывал ее из руки в руку и наконец поставил на тумбочку возле кровати. В ногах у меня сидела Елена Бартедь.

– Пусть остынет, – сказал я.

– Конечно, – улыбнулась она.

Я тоже улыбнулся, но очень осторожно, чтобы не травмировать обожженную щеку. Три дня назад Филип приволок меня, словно пустой скафандр, сюда, в лазарет. Рана воспалилась и загноилась, началось заражение крови, а нервное напряжение так ослабило организм, что я едва не отдал концы.

В тот день Филип, Уолтер Дакко и Керрен долго совещались.

Керрен рассказал, как меня надо лечить. Филип назначил Дакко и Бартель моими сиделками, а сам принял на себя командование кораблем. Только бы он чего-нибудь не натворил, думал я с ужасом. Впрочем, хуже, чем сейчас, быть не может. И все по моей вине.

Чай потихоньку остывал. Я смотрел, как медленно поднимается из чашки пар. Лечение не очень помогало, щека все еще ныла. Вспомнилось, как отец сидел у моей постели, когда я болел; как обтирал меня мокрой губкой; вспомнился его старинный латунный заварочный чайник, помятый, исцарапанный. Горячий чай и теплую губку отец считал лучшими из лекарств. Пожалуй, это было единственным проявлением нежности ко мне.

Откинувшись на подушку, я стал перебирать в памяти события последних трех дней. Все это время я валялся в постели, страдая от боли и высокой температуры, то погружался в сон, когда мне давали снотворное, то бредил и порывался вернуться к своим командирским обязанностям.

У нас и так мало людей, а Уолтер Дакко и Елена Бар-тель по приказу Филипа неотлучно сидят у моей койки. Я не мог с этим смириться.

– Теперь я уже могу дотянуться до кнопки, мисс Бар-тель, и вызвать вас, если мне что-нибудь понадобится. Так что идите к мистеру Таеру и доложите, что я отменяю его приказ.

– Нет, сэр, этого я не сделаю, – спокойно ответила женщина.

– Но…

– Я позову гардемарина сюда. Через несколько минут явился Филип, отдал честь и, выслушав мои указания, заявил:

– Извините, сэр, мисс Бартель останется здесь, если, конечно, она вас устраивает.

От подобной дерзости я просто онемел.

– Вы понимаете, что говорите? – спросил я наконец.

– Понимаю, – ответил он и после бесконечно долгой паузы объяснил: – Сэр, я замещаю вас до вашего выздоровления. Это зафиксировано в бортовом журнале.

Я ушам своим не верил. Значит, меня временно отстранили? Ходили легенды о том, как храбрые командиры, не в силах примириться с подобной ситуацией, от вынужденного безделья оказывались на грани безумия и совершали преступления, за которые предусмотрена смертная казнь.

Командир военного корабля – это больше чем офицер. В полете он представитель Правительства ООН. Отстранить командира от должности – все равно что совершить революцию, низвергнуть Правительство. Впрочем, совсем недавно я сам просил Филипа занять мое место, но то было в минуту отчаяния. Теперь же во мне клокотала ярость.

– Только до вашего выздоровления, – повторил Филип достаточно твердо, видимо, надеясь, что я одобрю его или хотя бы пойму, – говоря точнее, вы вернетесь к своим обязанностям сразу, как только встанете на ноги, а может быть, даже раньше. Мы не можем рисковать вашей жизнью. Вы слишком серьезно болели.

– Понимаю, – процедил сквозь зубы я, сразу выдав свое недовольство.

– Керрен сказал, что вас можно считать здоровым, если два дня подряд температура и анализы крови будут нормальными. – Глаза Филипа были полны искреннего сочувствия. Он попытался улыбнуться. – Не беспокойтесь, я справляюсь с кораблем, сэр.

Он ушел на мой мостик и наверняка сел в мое кресло, а я остался лежать в лазарете под присмотром Уолтера Дакко и бледной, такой нескладной женщины.

Нет сомнений, Елена Бартель страдает какой-то нервной болезнью. Медицинского опыта у нее не было, но усердия и доброты ей было не занимать. Она помогала мне мыться и даже отправлять естественные надобности, о чем в приличном обществе не принято говорить. Она с необычайной осторожностью перевязывала мою гноящуюся рану, от которой шел отвратительный запах. Уолтер Дакко ей помогал.

– Дать вам электронный блокнот? – спросила она.

Я едва заметно кивнул. Елена протянула мне электронный блокнот.

Я вывел на экран список грузов, находящихся в нашем трюме, и стал внимательно его изучать. Надо было решить, какие грузы оставить, а какие выбросить в космос, прежде чем корабль начнет ускоряться. В который раз пришла в голову мысль – стоит ли стараться, если все наши усилия окажутся напрасными и мы перемрем, не дождавшись помощи? Нет, надо сделать все, что в наших силах, а потом положиться на милость Божью.

Прошел еще день, и мне стало лучше. Я отодвинулся от края пропасти, в которую едва не свалился. Уолтер Дакко извлек из меня дренажную трубку, вставленную по совету Керрена. Процедура не из приятных – я едва сдержал крик.

Мою просьбу принести зеркало Дакко и Бартель под разными предлогами так и не выполнили. Я понял, что красавцем меня сейчас не назовешь. Еще через день температура спала, и я сам пошел к умывальнику. Зеркала там не было, но я забыл про него, радуясь, что могу ходить. Мисс Бартель, глядя на меня, тоже радовалась.

Итак, кризис миновал, но слабость не проходила. Несколько шагов до умывальника и обратно выжали из меня ручьи пота. Ел я только мягкую пищу, которую не надо было жевать. Старался побольше ходить, чтобы восстановить силы. Еще через день я покинул лазарет и прошел несколько метров по коридору, а когда вернулся, в полном изнеможении опустился на постель, скрывая одышку. В этот момент вошел Филип Таер. Он отдал честь, но по стойке «смирно» не встал. Еще бы! Ведь он теперь командир!

– Сэр, как вы себя чувствуете?

– Нормально, – холодно ответил я.

– Когда наберетесь сил и сможете вернуться к своим обязанностям, пожалуйста, скажите мне.

– Вы уверены, что не хотите быть командиром?

– Нет, сэр, не хочу. Мне очень жаль, что мое решение временно заменить вас вы восприняли с обидой!

– В таком случае я приступлю к своим обязанностям сию минуту. – Я порывисто встал, но мне пришлось тут же сесть. Видимо, движение оказалось слишком резким для моего ослабленного организма. – Ладно, утром. А то все ваши заботы обо мне окажутся напрасными.

– Есть, сэр. – Он отдал честь, повернулся кругом и ушел.

Утром я оделся и, пока брил здоровую половину лица перед зеркалом, мучительно думал о том, что скрывается под аккуратной белой повязкой на обожженной щеке.

Я кое-как добрел до мостика, отсалютовал Филипу и обратился к Керрену:

– Записывай, пожалуйста. «Мистер Таер, я в полном порядке и принимаю командование кораблем».

– Есть, сэр. Командование сдаю. – Филип отдал честь и вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно, гардемарин. Можете идти.

Я даже не удостоил его взглядом, когда он шел мимо меня к двери, – мелкая месть. Оставшись один, я сел в свое командирское кресло и вывел на экран компьютера последние записи в бортовом журнале. «У командира высокая температура, он бредит и часто теряет сознание. Отстранен от должности по приказу Филипа А. Таера, старшего на борту офицера». Из остальных записей стало ясно, что, пока я болел, Филип организовал обучение новобранцев корабельным правилам и матросским обязанностям; перестроил работу на камбузе. По его приказу Цы обучил двух новобранцев несению вахты на посту связи. Главный инженер Касавополус снова обосновался в инженерном отделении, в помощники ему был определен Деке.

Я читал, а внутри меня почему-то вскипала злоба. Западное отделение гидропоники, пострадавшее от космических чудищ, очистили от мусора, поставили туда ящики и пересадили в них растения из восточного отделения гидропоники. Поскольку автоматика в западном – правом – отделении вышла из строя и ремонту не подлежала, за растениями приходилось ухаживать вручную. Руководил этими работами агроном Эммет Бранстэд. В общем, к моей великой досаде, Филип позаботился обо всем…

Черт бы его побрал! Выходит, корабль может обойтись без меня. И очень даже неплохо. Этот гардемарин, оказывается, переплюнул меня!

Я был взбешен и в припадке жалости к самому себе потребовал доклады со всех постов корабля. Увы! Везде был идеальный порядок: и в отделении регенерации, и на посту связи, и в обоих отделениях гидропоники.

Ладно, все равно что-нибудь да не так. Я стал искать, к чему бы придраться. В какой секции Филип держит мятежников? В бортовом журнале записей об этом не было. Я уже хотел звонить в гардемаринскую каюту, но вовремя спохватился – ведь Филип сейчас отдыхает. Я соединился с инженерным отделением.

– Инженер, вы не очень заняты?

– Не очень, командир. Обучаю своего помощника Деке.

– Зайдите, пожалуйста, на мостик.

Я отложил микрофон и стал ждать. Инженер Касаво-полус явился через две минуты. На зов командира любой член экипажа мчится со всех ног.

– Касавополус, насколько я помню, вы приняли беспризорников, которых мятежники держали в заложниках.

– Так точно, сэр. С ними все в порядке, они вне опасности. Только двух девчонок избили.

– А мятежники в какой секции? В четвертой? Касавополус промолчал.

– Отвечайте, – потребовал я.

– Возможно, вы и собирались перевести их в четвертую секцию, но я им этого не обещал, – пожал он плечами.

– Где они, Касавополус?! – Я хватил кулаком по компьютерному столику.

– В карцере, разумеется. Там, где им место.

– Но я обещал поместить их в четвертую секцию, если они сдадутся.

– Ну и что? Обещание было вынужденным.

– Я дал им слово. Поклялся.

– Считайте это военной хитростью или чем хотите, не имеет значения. Надеюсь, вы их казните, не так ли?

– Не могу, Касавополус. Я дал слово. Инженер понял, что я не шучу, и с нажимом произнес:

– Кому?! Им?! Этим подонкам? Только сумасшедший может позволить им шастать по всему кораблю! Они же…

– Касавополус!

– Будь я проклят, если пойду на уступки этим негодяям! – крикнул он и умолк: на командира запрещено повышать голос.

В наступившей тишине мы долго сверлили друг друга взглядами.

– Вы свободны, Касавополус.

– Так точно, сэр! – Он отдал честь и с гордым видом вышел.

Прежде чем сесть, я долго мерил шагами мостик – никак не мог успокоиться; еще раз посмотрел бортовой журнал, но записи о мятежниках так и не нашел.

– Керрен! – крикнул я.

– Слушаю, командир, – тут же отозвался компьютер.

– Я пойду в гардемаринскую. Следи за обстановкой и, если что, вызывай меня.

– Конечно, командир Сифорт.

Я шел по коридору, глядя под ноги, погруженный в свои невеселые думы, и едва не налетел на ведро. Поднял голову и увидел Эдди Босса со шваброй в руках.

– Что ты тут делаешь?

– Главный велел мыть пол. Мыть и мыть! Мыть и мыть! – с обидой в голосе ответил Эдди. – Ты говорил, нужна помощь. Разве это помощь – мыть пол?

Я решил не связываться с ним и пошел дальше. Неужели Филип опять взялся за старое и мучает подчиненных? Я подумал о Грегоре, и мне стало не по себе. Ведь Грегор – кадет. Надо проучить Филипа! Чтобы неповадно было издеваться над низшими по званию.

Забарабанил в дверь гардемаринской каюты. Мне открыл Грегор Аттани в новенькой униформе. Он улыбнулся мне, потом спохватился и отдал честь.

– Здравствуйте, сэр, – сказал он приветливо.

– Смирно! – заорал я. – Он что, так ничему и не научил вас?!

Грегор вытянулся в струнку, улыбка сбежала с губ.

– Извините, сэр.

– Где мистер Таер?

– Здесь, сэр.

Появился Филип в штатских штанах и спортивной майке, с переброшенным через плечо полотенцем. Он швырнул полотенце на стул и принял стойку «смирно».

– Вольно! – бросил я им. Грегор пошел к своей койке.

– Эдди Босс, – произнес я, в упор глядя на Филипа.

– Да, сэр?

– Что он делает?

– Моет полы.

– Сколько дней он будет их мыть?

– Осталось пять дней.

– За что? Филип помрачнел:

– За неподобающее поведение на мостике.

Грегор разинул рот от изумления.

– Вы не согласны с моим решением по его поводу, мистер Таер? – спросил я.

– Согласен, сэр. – Филип угрюмо уставился на стену. – Что ни говорите, сэр, а он совершил проступок. И мытье полов ему не повредит.

– Хорошо. – Досадуя, я понимал, что Филип прав. – Пусть еще завтра моет, и все. На этом точка!

– Есть, сэр.

– А теперь, – строго заговорил я, – поговорим об Андросе и Клингере. Вы посадили их в карцер?

– Никак нет, сэр. Это сделал мистер Касавополус. Я только оставил их там.

– Вы знали, что я обещал не сажать их в карцер? – Я повысил голос.

– Так точно, сэр, – спокойно ответил Филип. Его спокойствие выводило меня из себя.

– Значит, вы нарушили приказ.

– Никак нет, сэр, – улыбнулся Филип. – Я не получал приказа переводить их в четвертую секцию.

– Ты, чертов юрист! – заорал я, нанеся ему незаслуженное оскорбление. – Мог это сделать и без приказа! Ты знал, но не захотел подчиниться!

Филип посмотрел мне в глаза, набрал в легкие воздуха, чтобы успокоиться, и ответил:

– Сэр, в тот момент я не обязан был подчиняться вашим приказам.

Я открыл было рот, чтобы обрушить свой гнев на дерзкого гардемарина, но не нашелся, что сказать, только до боли сжал кулаки. Потом выпалил:

– Десять нарядов вне очереди, мистер Таер!

– Есть, сэр, – ответил он побледнев.

Я вышел, в сердцах хлопнув дверью, дошел по коридору до лестницы, перепрыгивая через ступеньки, спустился на третий уровень и ворвался в инженерное отделение.

– Касавополус! – заорал я.

– Одну минуту, – .откликнулся он. И вскоре появился из складского помещения. За ним следовал Деке, таща тяжелый ящик.

– Ступайте в четвертую секцию, Касавополус. Уберите с дверей панели управления замками и динамики, оставьте только связь с мостиком. Из кают четвертой секции уберите все инструменты и оружие.

– Приказ понят и принят к исполнению, сэр. – Касавополус горько усмехнулся. – Не возражаете, если я немного выпью после этого?

У Деке от такой наглости челюсть отвисла.

– Как вы посмели! – завопил я.

– Действительно, как я посмел?! – с издевкой произнес Касавополус и вытянул руку. – Вот мои пальцы, командир. Хотите отчикать? Выбирайте любой! За непочтение к вам вы грозили отрезать мне лазерным пистолетом кисть. А те подлые гады стреляли в вас. Захватили мое инженерное отделение, взяли заложников. А вы собираетесь поселить их в пассажирских каютах?! Лучше отрежьте мне руку. Ведь у меня есть вторая!

Я прислонился к стене, положил пылавшую ладонь на ее прохладную поверхность.

– У меня тогда не было выхода, – промолвил я, – Я должен был любым способом вывести вас из запоя. У меня был только один офицер, Филип Таер. На корабле царил хаос. Я просто не знал, что мне делать.

– Деке, выйди, мне надо поговорить с командиром наедине, – обратился Касавополус к матросу и, когда тот вышел, смерил меня ледяным взглядом. – Я не уважаю вас, Сифорт. Вы, пожалуй, догадались об этом. Я тогда основательно струсил. За прожитые полвека не пришлось испытать ничего подобного. Когда этот вонючий козел Тремэн бросил корабль, мне ничего не оставалось, как пить. Вы, конечно, нагнали на меня страху, здорово разыграли, только очень жестоко. Охота напиться до полусмерти прошла, а вот ненависть к вам осталась.

– Вы больше не боитесь меня?

– Нет, – криво усмехнулся он. – Руку отрезать вы можете, а вот душу не отрежете. Я буду подчиняться вашим приказам, отдавать честь, вежливо разговаривать при других. Но только для виду.

– Я это учту. – Придраться было не к чему. Он не нарушил ни одного моего приказа, помог справиться с бунтовщиками. – Теперь, по крайней мере, я знаю, что вы обо мне думаете. Знали бы вы, что я сам о себе думаю. Словно в тумане вышел я в коридор и стал подниматься по лестнице, вытирая рукавом слезы. Добрался до мостика и предался горьким размышлениям. Боже! Как же я ненавидел себя!

Через час Касавополус доложил, что четвертая секция готова к приему преступников. Я вызвал Уолтера Дакко и Эммета Бранстэда, дал им оружие и пошел с ними к карцеру. Едва мы открыли камеру, где сидели Клингер с Акритом, как Клингер заорал:

– Какого черта я не убил тебя?! Еще уговаривал Анди поверить тебе на слово! Чего стоят все твои клятвы!

– Заткнись. Сейчас пойдете в четвертую секцию!

– Какого дьявола? Хочешь убить нас? Так убей здесь!

– Заткнись, Клингер! Еще слово, и я тебя вырублю. – Пришлось достать из кобуры электрошокер.

Вначале я отвел в четвертую секцию Клингера с Акритом, потом вернулся за остальными.

– Чего стоит твое слово, командир? – обрушился на меня Андрос!

– Сейчас отведу вас в четвертую секцию, Клингер и Акрит уже там.

– Куда спешить? Подождал бы еще год-другой? – Андрос скрестил на груди руки и прислонился к стене. – Слово офицера! Вот чего оно стоит! – процедил он и сплюнул.

– Пошли! – Я помахал электрошокером.

– Пять дней проторчал в этом проклятом карцере! – продолжал он орать. – А ведь ты дал нам клятву! Уолтер Дакко направил на него винтовку.

– Да, я поклялся. Пошли!

– А если не пойду?

– Не пойдешь? А электрошокер зачем? Вырублю тебя и отнесу туда!

– Валяй! Действуй! Сам не пойду!

– Я ведь могу передумать и оставить тебя здесь, Андрос.

– Конечно. Что тебе клятва!

– Я болел! – вскричал я. – Лежал без сознания!

– Ты обещал! – стоял на своем Андрос. – Офицер ты или нет?! Ты обещал, Касавополус и тот парень слышали твою клятву, но посадили нас в карцер! Двадцать лет мне долдонили о святости клятвы, а теперь я увидел, чего она стоит! – Он хватил кулаком по бронированной двери. – Какой же я идиот, что поверил тебе!

– Прекратите, мистер Андрос, – сказал Дакко. – Командир был тогда при смерти и не мог выполнить своего обещания.

– А зачем клялся? Бросил нас в этот вонючий карцер! Мы уж думали, нас повесят! – не унимался Андрос. – Я так верил ему. – Он чуть не плакал.

– Вперед, мистер Андрос! – приказал Дакко. Андрос покачал головой. Дакко навел на него электрошокер.

– Подождите. – Я подошел к матросу.

– Андрос, перед Господом Богом нашим и при свидетелях приношу тебе свои извинения. Я не смог выполнить своего обещания из-за болезни, но одно мое слово, и вас не бросили бы в карцер. И вот сейчас я пришел, чтобы исправить свою ошибку. Прошу тебя, иди в четвертую секцию.

Андрос с благодарностью посмотрел на меня.

– Есть, командир, – прошептал он. Как только дверь за мятежниками закрылась, Эммет Бранстэд обратился ко мне:

– Простите, но зачем вы унижались перед этим… этим негодяем?

Задавать командиру подобного рода вопросы запрещено. Но я все же объяснил свой поступок:

– Он был прав, а я нет, мистер Бранстэд.

– Моя жена хотела бы поговорить с вами, командир, если это вас не затруднит, – обратился ко мне мистер Ривс перед ужином, когда я шел к своему столу.

– Пожалуйста.

Он отвел меня к столу у стены, за которым кроме миссис Ривс сидела чета Пирсов.

– Я знаю, вы спасли всем нам жизнь, – начала миссис Ривс. – Мы очень обязаны вам, командир. Большое спасибо вам и вашему экипажу.

– Боже мой, откуда только берутся все эти слухи? – засмеялся я.

– Матросы обезумели, а вы не позволили им ни обесточить, ни взорвать корабль.

– Но я позволил им взбунтоваться.

– Вы тяжко болели. Надеюсь, сейчас все в порядке? Сам не знаю, как у меня вырвалось:

– Лучше бы я умер на «Порции» вместе с женой.

– Присядьте, пожалуйста, молодой человек. – Она показала на стул рядом с собой и, когда я сел, спросила:

– Вы, наверно, очень любили вашу жену?

– Не так сильно, как она того заслуживала, – ответил я, пряча глаза. – Лишь потеряв ее, я понял, как много она для меня значила.

Сидевший напротив Пирс не сводил с меня глаз.

– Ничего, у вас хватит сил с этим справиться, – сказала миссис Ривс. – Вы мужественный человек.

– Ну что вы, мадам.

– Очень мужественный. Иначе не согласились бы стать командиром брошенного корабля.

– Дело вовсе не в этом.

– А в чем? Расскажите, пожалуйста.

Я не стал вдаваться в подробности наших отношений с адмиралом Тремэном – все равно старуха ничего не поймет – и изложил всю историю довольно кратко:

– Адмирал Тремэн отстранил меня от должности командира «Порции» за некомпетентность и нарушение воинской дисциплины. Пришлось выбирать между виселицей и «Дерзким». Как видите, мужество здесь ни при чем.

Наступило неловкое молчание. Наконец миссис Ривс сказала:

– Бывают ситуации, когда мужество просто необходимо, чтобы остаться жить. Я поднялся:

– Мне пора к моему столу.

– Вы должны успокоиться, иначе не справитесь. – Миссис Ривс смотрела на меня так пристально, словно видела насквозь.

– Мне надо идти, мадам, – повторил я и, приложив руку к фуражке, ушел.

Слава Богу, ужин закончился. Отвязавшись от очередной пожилой четы, жаждущей почесать языками, я поспешил на мостик.

– Командир Сифорт! – окликнул меня Крис Дакко. Я остановился. Он подбежал, помялся секунду, кое-как отдал честь.

– Пожалуйста, командир, разрешите с вами поговорить.

Матрос не имеет права обратиться прямо к командиру, только через своего непосредственного командира, а тот передает просьбу подчиненного по иерархической цепочке. Но я решил сделать исключение. Ведь это совсем мальчишка, пробывший на службе всего несколько дней.

– Разрешаю, – ответил я. Мы прошли в комнату отдыха на первом уровне, где в настоящий момент никого не было.

– Пожалуйста, – взмолился он, пытливо глядя мне в глаза. – Я знаю, вы терпеть меня не можете. Ведь я вел себя с вами не самым лучшим образом. Понимаю, вам нужна помощь…

– Короче!

– И зачем только вы заставили меня служить? Ведь я не хотел!

– Хватит, мистер Дакко. – Я повернулся, чтобы уйти. – Подчиненным запрещено задавать командиру вопросы.

– Поймите же! – В его голосе звучало отчаяние. – Тяготы армейской жизни мне не по силам. Я никогда не привыкну! Никогда! Я…

– Мистер Дакко! – оборвал я его причитания.

– Я готов вам помочь, мистер Сифорт. Сделаю все, что в моих силах! Только позвольте мне снова стать штатским! Умоляю вас, сэр! Умоляю! – В глазах его я прочел неизбывную боль и в то же время надежду на избавление.

– Не могу. Боже мой, думаете, мне легко было решиться на принудительную вербовку? Но другого выхода не было. И вы останетесь на службе, мистер Дакко.

– Знали бы вы, что это за люди, – с ужасом прошептал он. – Сущий кошмар. Даже отец мне не может помочь, сказал, что я должен нести службу наравне со всеми. – Крис закрыл глаза. – Командир, простите меня. Пожалуйста! Но отпустите!

Его мольбы не оставили меня равнодушным. Не упомяни он отца, я не стал бы продолжать разговор. Но отец… Вспомнились тоскливые ночи в казарме Академии; лежа в темноте, я со слезами на глазах молил отца забрать меня из этого ада, как будто он мог услышать меня за многие и многие километры.

– Мистер Дакко… Крис, – мягко заговорил я. – Я заставил тебя служить не из мести, поверь. Мне позарез нужны люди. Их и сейчас не хватает, и корабль может погибнуть. Сожалею, но отпустить тебя не могу. Придется нести это бремя. В конце концов, ты сам перешел на «Дерзкий», никто на тебя не давил. А теперь, матрос, отдайте честь как положено и отправляйтесь в кубрик.

Какую-то секунду Крис молчал, потом вытянулся в струнку, по всей форме отдал честь, повернулся кругом и вышел.

В свой первый после болезни рабочий день я очень устал и отправился ночевать к себе в каюту. Она показалась мне такой же чужой, как и в прежние пять ночей, которые я провел в ней до того, как попал в лазарет. Меня ждали чистые простыни и полотенца, опять-таки благодаря Филипу, наладившему, пока я болел, работу прачечной.

Терзаемый одиночеством, я стал подогревать в себе злость к Филипу. Это из-за него мне пришлось просить прощения у мятежника Андроса, нарушившего дисциплину в первый же день моего пребывания на борту «Дерзкого». В сущности, Филип отказался выполнить мой приказ…

Из зеркала на меня смотрело болезненное лицо с белой повязкой. И когда я очень осторожно снял ее, то почувствовал приступ тошноты.

Рана была ужасной. Несколько дней назад обожженная кожа отделилась от мяса из-за скопившейся под ней жидкости и образовался волдырь, который вскоре загноился. Потом кожа слезла, и появилось огромное красное, отвратительного вида пятно. Со временем краснота пройдет, но уродливый след от ожога останется. Вспомнился Симмонс, потом убитый мною матрос. Может, это безобразное пятно – метка Каина? Я разразился истеричным смехом, потом меня прошибла слеза, я упал на кровать и вскоре заснул.

* * *

Дни проходили в трудах и заботах. Моей главной задачей было ускорить возвращение домой, к Солнечной системе. Мы и так уже задержались. Прежде всего следовало точнейшим образом рассчитать курс, чтобы не тратить потом драгоценное топливо на корректировку траектории. Это дало бы возможность потратить все или почти все топливо на ускорение, чтобы достигнуть максимальной скорости. Правда, необходимо бьио оставить немного топлива на случай, если корректировка все-таки потребуется. В космосе всякое бывает.

«Дерзкий» был снабжен несколькими независимыми реактивными двигателями с небольшими резервуарами. Топливо в них подавалось из огромного центрального резервуара по трубам насосами, питавшимися от бортовой термоядерной электростанции. Во избежание утечки перед запуском двигателей следовало все проверить. Потеря каждого литра топлива вела к снижению конечной скорости корабля.

Все это я объяснил инженеру Касавополусу и приказал произвести тщательную проверку. Он мрачно меня выслушал и принялся за работу.

А я в очередной раз стал просматривать список грузов в трюме, помечая те, которые можно выбросить за борт для облегчения веса «Дерзкого». Чем меньше вес – тем больше скорость. Даже небольшое прибавление в скорости существенно скажется на времени полета, если речь идет о многих годах. Впрочем, если быть честным до конца, я не верил, что нам удастся добраться до Солнечной системы. Пассажиров и экипаж я старался обнадежить, это был мой долг, сам же понимал, что шансов на благополучный исход почти нет и спасательного корабля мы вряд ли дождемся.

Оставаясь на мостике в одиночестве, я размышлял о всех мыслимых и немыслимых способах выживания, в том числе и о возможности расчленения корабля. В самом деле, зачем нам теперь трюмы или шлюпочное отделение? Можно также избавиться от двух уровней-дисков. Конечно, это потребует колоссальной работы, причем высококвалифицированной. Я взвесил все «за» и «против». Нет, моему экипажу с такой сложной задачей не справиться. Да и нужно ли вообще уменьшать вес? Ведь наши радиосигналы долетят до Солнечной системы через девятнадцать лет. Если на Земле их примут и пошлют нам помощь и если спасательный корабль нас найдет, скорость вообще не будет иметь никакого значения. С другой стороны, неизвестно, уловит ли Земля вообще наши сигналы, если учесть огромное расстояние и наличие множества разнообразных помех.

А вот разгрузить трюм я решил твердо – это не займет много времени. На борту «Дерзкого» помимо запасов продовольствия, воды и прочего, что необходимо для жизнедеятельности корабля, были также грузы для планет-колоний. В Адмиралтействе, конечно, не придут в восторг от того, что выброшены ценные грузы, но особых неприятностей не предвидится, тем более что все это может быть потом найдено в космосе и доставлено по назначению.

Выбрасывать все подряд вряд ли целесообразно, мало ли что может понадобиться в столь долгом путешествии. Я составил список и показал его Филипу. Уолтер Дакко, находившийся рядом, занервничал.

– Хотите что-то сказать? – спросил я.

– Да, – затараторил Дакко, – я понимаю, что это не мое дело…

– Совершенно справедливо, но я готов вас выслушать.

– Командир, не поторопились ли вы с решением выбросить грузы? Подумали о том, как это повлияет на людей?

– Что вы имеете в виду?

– Это подействует на людей угнетающе. Лишит их надежды на спасение, повергнет в отчаяние.

– Но это уменьшит вес корабля! Вы возражаете? – жестко спросил я, намереваясь поставить его на место.

– Просто смотрю на вещи реально. Поверьте, вас могут не понять.

– Приказы командира обсуждению не подлежат, – вмешался Филип, – Им надо подчиняться беспрекословно.

– Не беспокойтесь, сэр, я не собираюсь нарушать приказ командира. Но посудите сами: вы пообещали людям спасательный корабль, а сами у них на глазах выбрасываете ценные грузы. Вас сразу заподозрят в обмане. Зачем нужна скорость, если вот-вот подойдет помощь? Теперь не только бунтовщики не станут вам верить. А без доверия нам сейчас никак нельзя!

– Но мы не собираемся бездействовать, – по-солдафонски оборвал я его. – Мне все равно, что подумает экипаж, его дело – подчиняться приказам!

– Да, сэр. Но ходят разговоры, что командир не пытается починить…

– Молчать!

– …сверхсветовой двигатель, – договорил Уолтер Дак-ко и тут же добавил: – Есть, сэр.

Я вскочил, сжимая в бешенстве кулаки, и заорал:

– Сверхсветовой двигатель починить невозможно! Так и передайте всем, мистер Дакко! Это могут сделать только специалисты-ремонтники в порту!

Уолтер Дакко упрямо молчал, будто не слыша.

Несколько дней я мучительно размышлял, что выбросить, а что оставить. Например, мебель и все остальное из пустующих кают? Или же шлюпку? Она весит немало. В конце концов я пришел к выводу, что на любом военном корабле должен быть полный порядок. А «Дерзкий» – судно военное. Было бы нелогично выбросить мебель из кают и оставить космическую шлюпку, лазерные пушки и оборудование к ним. Шлюпка на военном корабле необходима, как и лазерное оружие.

Итак, я принял компромиссное решение. Каюты и комнаты отдыха оставить нетронутыми, освободить только трюмы от самых тяжелых грузов: станков для быстроразвивающейся промышленности Надежды, болванок из ценных сплавов и тому подобного. Не знаю, как к этому отнеслись пассажиры и экипаж, но высказать недовольство никто не решился.

Я приказал вывести в открытый космос два радиомаяка и подождать еще день, чтобы убедиться в их полной исправности. Остальные радиомаяки решил выбросить уже во время полета.

Когда все приготовления были закончены, я вызвал на мостик инженера Касавополуса и Филипа, чтобы вместе с ними и Керреном вычислить курс. Каждый делал расчеты самостоятельно, и все они совпали.

Двигатели обычно включал пилот, но такого специалиста на корабле не было, и эта обязанность, согласно уставу, легла на меня. Предполагается, что командир достаточно квалифицирован, чтобы при необходимости заменить пилота, но этого, к сожалению, нельзя было сказать обо мне. Ситуация требовала безошибочных действий, и я не мог положиться на свои более чем скромные познания.

– Касавополус, идите в инженерное отделение, – приказал я. – Доложите готовность.

Вскоре из инженерного отделения поступил сигнал готовности. Нервы у меня были на пределе.

– Мистер Таер, – произнес я официальным тоном, – приказываю вам корректировать мои действия. Как только обнаружите в них малейшую ошибку или неточность, сообщите без промедления.

– Есть, сэр. Постараюсь.

Я приступил к делу. Включились боковые двигатели, корабль стал медленно разворачиваться и наконец уставился носом прямо в Солнечную систему. Она была на расстоянии девятнадцати световых лет от нас.

– Начинаю ускорение, мистер Таер, – произнес я, стараясь скрыть волнение.

– Начинайте, сэр, – ответил Филип.

– Включаю четверть мощности. – Я положил ладонь на красный шар управления, плавно подтолкнул его вперед, не спуская глаз с экрана компьютера, где одновременно с вращением шара менялись величины координат, векторов скорости и ускорения. Скорость корабля начала расти.

В течение часа двигатели и все связанные с ними системы работали в четверть мощности. Все шло нормально, и я решил перейти к следующему этапу.

– Увеличиваю мощность до одной второй, – произнес я и плавно повернул красный шар. – Мистер Таер!

– Слушаю, сэр.

– Соединитесь с инженерным отделением, выясните, не перегрелись ли двигатели.

Сам я не хотел отвлекаться на разговор с Касавополусом. Разумеется, он и сам немедленно сообщил бы о любой неполадке, но в моей памяти занозой сидело воспоминание о взрыве двигателей на «Гибернии». «Гиберния» тогда потеряла своего командира и двух лейтенантов. Этот взрыв определил мою дальнейшую судьбу: сделал меня командиром, дал мне Аманду. Но он и стал причиной всех последующих несчастий: я потерял Аманду, стал раздражительным, совершенно невыносимым для окружающих.

– Температура двигателей в норме, сэр, – доложил Филип.

– Увеличиваю мощность до трех четвертей, – сообщил я. В конце сеанса «Дерзкий» должен был достичь четверти скорости света. Хотелось провести сеанс ускорения побыстрее, но двигатели не могли долго работать на предельной мощности. По нашим расчетам, ускоряться следовало почти месяц. Спасибо командиру Хэсселбраду, что переправил топливо с «Порции». Но и его было маловато.

Я увеличил тягу двигателей до трех четвертей от предельной величины, убрал руку с шара управления. Оставалось ждать и сохранять готовность на тот случай, если в одном из боковых двигателей возникнет перебой тяги и придется срочно откорректировать направление вектора скорости. С этим, правда, вполне может справиться Керрен, но на всякий случай я хотел его продублировать. Будь это в моих силах, я просидел бы на мостике безвылазно весь «ускорительный» месяц.

Вдруг вспомнил о пассажирах и решил их хоть немного взбодрить.

– Внимание, внимание, – заговорил я в микрофон, включив трансляцию по всему кораблю. – Уважаемые пассажиры и члены экипажа. Как вы, наверно, заметили, наш корабль ускоряется. «Дерзкий» взял курс на Солнечную систему. Нам предстоит долгое, очень долгое путешествие. С Божьей помощью мы увидим нашу родную Землю.

Филип радостно улыбнулся. Но я бросил на него ледяной взгляд, и мое каменное выражение лица погасило его улыбку. Я вспомнил, как он хозяйничал на корабле во время моей болезни.

– Можете идти отдыхать, мистер Таер, – сухо сказал я, окончательно расстроив беднягу.

– Есть, сэр. Я остался один.

Касавополус относился ко мне сухо-официально, но вполне корректно, так что придраться было не к чему. Он хорошо справлялся со своими обязанностями, поддерживал в инженерном отделении порядок, аккуратно выполнял все мои указания.

С Филипом я вел только служебные разговоры. С того момента, как, охваченный слепой яростью, я выскочил из гардемаринской каюты, обращался к нему только в случае крайней необходимости и строго официально.

Целую неделю Филип, Касавополус и я дежурили на мостике, сменяя друг друга со всеми положенными формальностями, не более того. Никаких бесед, по крайней мере при мне, не велось.

Филип Таер, как всегда, был прилежен и энергичен. Отдавал много сил обучению новых членов экипажа, и старания его, надо сказать, не пропали даром. Его подопечные и манерами, и выправкой все больше походили на настоящих военных. Эммет Бранстэд и Уолтер Дакко перестали донимать меня своими советами и первыми со мной не заговаривали.

Беспризорников, набранных в экипаж, я распределил по разным отрядам вместе с другими матросами, чтобы лишить их возможности поддерживать свою криминальную субкультуру. В столовой им запрещалось сидеть всем вместе; в кубрике – спать на соседних койках; в свободное время – сбиваться в кучу. Поначалу они воспринимали эти распоряжения в штыки, но постепенно смирились и привыкли. Все, кроме Деке, которого в свое время, уже на борту «Дерзкого», избил Акрит. Теперь его обидчик с остальными мятежниками сидел в четвертой секции; а Деке постепенно тоже пообвыкся, как и остальные беспризорники.

Однажды, когда я нес вахту на мостике, как всегда в одиночестве, предаваясь мрачным мыслям, по моему приказу явился Грегор Аттани и молодцевато встал по стойке «смирно».

– Вольно, кадет!

– Есть, сэр. Мы разделили весь провиант на тридцать пять частей, каждую поместили в отдельный шкаф и надписали. Тридцать пять недель, сэр. На последние недели, согласно вашему приказу, отложили меньшее количество еды.

– Хорошо, мистер Аттани. Можете идти.

Я проводил его взглядом. Кадет – это младший гардемарин, низший офицерский чин, лишенный всех прав. По традиции командир просто не замечает его, обращаясь к нему лишь в исключительных случаях, не дает важных заданий. Но Грегору уже восемнадцать лет, на пять лет старше среднестатистического кадета, да и людей у меня в обрез, вот и приходится нарушать традиции. Поэтому я разрешал Грегору докладывать непосредственно мне.

Благодаря Филипу Грегор Аттани делал большие успехи. Он был всего на несколько месяцев младше Филипа, но относился к нему почти с благоговением. Интересно, как удалось Филипу, некогда изводившему подчиненных, найти общий язык с Грегором? Их дружеским отношениям можно было только позавидовать, и, здраво поразмыслив, я понял, что моя неприязнь к Филипу несправедлива.

Грегору повезло – он не прошел через изощренные издевательства, как другие кадеты. И может быть, именно поэтому легко привык к образу жизни кубрика и всем связанным с ним тяготам и лишениям.

Но и у Грегора не все шло гладко. В этот день, еще до того, как он явился ко мне с докладом, я пошел на камбуз выпить чашечку кофе. Его, слава Богу, у нас было навалом. Пока, никем не замеченный, я наслаждался этим прекрасным напитком, эконом Бри и Крис Дакко расставляли в столовой столы. Потом пришел Грегор с каким-то приказом Филипа. Эконом Бри отлучился в кладовку, а друзья, пользуясь случаем, завели разговор.

– Как служба, Крис? – спросил Грегор.

Я мысленно возмутился: что за фамильярности с младшим по званию! Где субординация? К своему стыду, я не решился обнаружить себя и продолжал подслушивать их разговор.

– Ну и вырядился, – угрюмо сказал Крис, рассматривая гардемаринскую униформу Грегора. – По-моему, мы не знакомы!

– Не валяй дурака.

– Я серьезно. Ты продался им.

– Чего?

– Продался, – презрительно повторил Крис. – Ты, кажется, живешь с красавчиком Таером? Надеюсь, вы с ним приятно проводите время?

Я так и вскипел от ярости. Где же матросская вежливость к офицеру?!

– Спятил, что ли? – повысил голос Грегор.

– Это ты спятил. Продался тупому солдафону Сифорту и смазливому гарду. Какого хрена? Все равно через пару месяцев Богу душу отдадим.

– Скажи лучше, зачем носишь этот мешок?

– Этот? – Крис с отвращением щелкнул по своей поношенной голубой рубахе. – А ты не знаешь? Этот ссыльный орангутанг хочет вытрясти из меня душу, но никому до этого нет дела. Всем на меня наплевать. Но я его убью. План уже готов. А ты, я смотрю, не просто подчиняешься им, а заодно с ними. Получаешь за это дополнительный паек?

– Не знал, что ты такое дерьмо!

– Нечего вешать мне лапшу на уши, приятель. Лижешь задницу своим новым дружкам, как и мой папаша.

– Не забывайте, с кем говорите, Дакко!

– С кем же, позволь узнать? – ехидно спросил Крис.

– С офицером! Услышь это командир, не поздоровилось бы вам!

– Может, настучишь ему, жополиз? Он тебя похвалит! Грегор набрал в легкие воздух:

– Смирно!

– Как же, дожидайся! Хватит, что я с утра до ночи тянусь перед этой ссыльной обезьяной. Но чтобы перед тобой – никогда! И ничего ты со мной не сделаешь, слабак.

– Сделал бы! Только не хочется об тебя руки марать. – Грегор повернулся и ушел строевым шагом. Крис грязно выругался ему вслед.

Вернулся Бри, и я, воспользовавшись тем, что он отвлек внимание Криса, незаметно улизнул.

Итак, Грегор потерял контроль над рядовыми, но мое вмешательство лишь подлило бы масла в огонь. К тому же у меня хватало своих проблем.

Дни проходили в унылом однообразии. Постепенно я довел тягу двигателей до максимума, все время опасаясь, как бы они не перегрелись.

Стараниями экипажа и пассажиров незаселенные каюты превратились в импровизированные огороды. О проклюнувшихся ростках помидоров, салата-латука, кабачков, тыквы, бобов, моркови все заботились прямо-таки с родительской нежностью.

Запасы консервов быстро таяли, и все понимали, какое огромное значение имеет выращивание овощей. Несмотря на недовольство некоторых пассажиров, мятежники получали такой же рацион, как и остальные. Я следил за тем, чтобы провиант, направленный в четвертую секцию, не разворовывался по пути.

Однажды мне стало известно, что Касавополус и Эдди Босс крупно поссорились. В причины потасовки я не стал вникать, но не мог не заметить украшенную синяками физиономию Эдди и его возросшее уважение к офицерам. Касавополус, что и говорить, не был таким здоровяком, как Эдди, но за годы службы научился многим хитроумным приемам, которые ему часто приходилось пускать в ход, – в машинное отделение обычно набирали рослых крепких парней. Конечно, схватка между офицером и старшиной – явное нарушение дисциплины. Но у меня не было ни желания, ни времени читать Тележнику нравоучения по этому поводу. И я сделал вид, что ничего не заметил.

В своей каюте я бывал только ночью, хотя ничего так не жаждал, как уединения. На мостике все мое внимание поглощали координаты и вектор скорости корабля, корректировка курса. В свободное же от дежурств время я метался по кораблю, наводя порядок.

Чтобы люди не дремали на рабочих местах, приходилось то и дело неожиданно являться с инспекциями. То в отделение регенерации, то в гидропонику. Так я держал в напряжении весь экипаж, строго следя за порядком. Не знаю, сколько я прошел километров, рыская по трюму в поисках грузов, не включенных в инвентарный список.

Однажды я вернулся к себе поздно вечером. В дверь тут же постучали. Каково же было мое изумление, когда, открыв, я увидел Филипа Таера.

– Разрешите с вами поговорить, сэр?

– Это срочно? – Я напустил на себя суровый вид.

– Нет, сэр.

– Тогда отложим до утра. – Я захлопнул перед ним дверь.

Что за странный визит, подумал я, когда раздражение прошло. Ведь являться в командирскую каюту без особой надобности запрещено. И Филип это знает. Правда, однажды я сказал ему, что он может приходить в любое время, но это было еще до нашей размолвки. В чем же дело? Я выключил свет, но сон не шел.

Промучившись часа два, я зажег свет, взял микрофон и связался с Таером.

– Мистер Таер, в командирскую каюту, – коротко приказал я, оделся и стал ждать. Как всегда, он явился быстро.

– Слушаю вас, – холодно сказал я.

– Простите, сэр, напрасно я побеспокоил вас ночью, – смущенно произнес Филип.

– Что сделано – то сделано. Теперь выкладывайте. Ему явно было не по себе, он избегал моего взгляда.

– Я… я хотел извиниться. Мне не стоило себя так вести в той истории с мятежниками.

– Вы считаете, что поступили неправильно?

– Я… Да, сэр. Простите меня, пожалуйста!

– Зачем вам это прощение? – Мне хотелось его помучить.

– Сэр, я… – В его глазах блеснули слезы. – Черт возьми! – Он отвернулся и в смущении сунул руки в карманы.

Мысль о мести мгновенно исчезла, и я заговорил без видимого высокомерия.

– Зачем, Филип? – Я нарочно назвал его по имени.

– Мне не хотелось бы потерять ваше уважение, – прошептал он. – У меня совсем нет друзей, никого, кроме Грегора… Так тяжело думать, что вы снова меня возненавидели.

Только сейчас я понял, как тяжело он переживает мою враждебность. И мысленно обругал себя. Боже мой, зачем я заставил его страдать?

– Ты ошибаешься, Филип. У меня нет ненависти к тебе. И никогда не было.

– В самом деле? – произнес он с некоторым облегчением. – А мне казалось, есть. И я сам в этом виноват. Простите меня… – Голос его дрогнул. – Впредь ничего подобного не будет.

– О чем ты?

– Тогда на «Гибернии» меня обвинили в излишней жестокости к гардемаринам. Я до сих пор не могу понять, чего от меня хотели, но раз все так считали, значит, я и в самом деле был жесток. Вот и сейчас. Я не понимаю, чем заслужил вашу ненависть, но верю, что она вполне справедлива.

– Зачем же в таком случае ты просишь прощения, Филип?

– Я ведь уже сказал!

– Говори правду! Ты действительно чувствуешь за собой вину?

– Не пытайте меня! – сквозь слезы произнес Филип. – Вам мало того, что я попросил прощения?

– Я хочу знать правду.

– Правду… Я много думал, но так и не понял, в чем моя вина! Боже мой, зачем я пришел? Разрешите уйти! Наконец-то до меня дошло.

– Ты правильно сделал, что пришел! – стукнул я кулаком по столу.

– От этого только хуже…

– Нет. – Я устало опустился в кресло и заговорил уже тише: – Не мудрено, что ты не чувствуешь за собой вины. Ее просто нет. Ты поступил правильно. И весь этот месяц меня терзали угрызения совести. Виной всему мой скверный характер.

Филип слушал мои признания не шелохнувшись.

– Ведь ты был командиром корабля, когда держал мятежников в карцере, мои приказы просто не имели силы. Никто не знал, выживу ли я. Мало ли что я пообещал мятежникам, ты был вправе действовать по собственному усмотрению.

– Но почему вы мне не сказали этого раньше? – прошептал он.

– Потому что мне было досадно, что ты так здорово справляешься со всеми проблемами. – Ведь целых пять дней, еще до того как попал в лазарет, я метался по кораблю, но ничего не мог сделать. А у тебя все получилось! Вот я и обозлился.

– Вы несправедливы к себе, – горячо возразил он. – Ведь это из-за меня все началось. Из-за меня оружие попало к мятежникам. И это вы спасли корабль. А я, пока вы болели, всего-навсего исполнял обязанности завхоза.

– В таком случае, – усмехнулся я, – вы просто гениальный завхоз! Ей-богу, гардемарин!

– Вы серьезно? – Он покраснел от удовольствия. Я кивнул.

– Я знал, что мне никогда больше не представится случай командовать кораблем, – быстро заговорил он, как бы оправдываясь, – и из кожи вон лез, чтобы все сделать наилучшим образом.

– Понимаю, – По собственному опыту я знал, что гардемарины чаще выполняют приказы, чем отдают их.

– Помните, вы сказали, что я чертов юрист и что оскорбил вас…

– Прости меня!

– Но это чистая правда, сэр. Я просто не стал объяснять вам мотивы своего поведения, гордость не позволяла…

– Это было твое право. – Я вскочил и принялся расхаживать по каюте. – Посмотрел бы ты на меня в твоем возрасте. Я тогда был старшим гардемарином на «Гибернии».

– Алекс и Дерек рассказывали мне, сэр.

– После смерти лейтенанта Мальстрема я долго изучал уставы, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. Ведь командиром должен был стать Вакс Хольцер. Он знал это.

– Нет, не знал, – улыбнулся Филип. – Он сам мне об этом рассказывал.

– Я и в самом деле хорошо разбираюсь в уставах. Так вот, неважно, имеет командир капитанское звание или нет, главное – вступить в командирскую должность, как это произошло с тобой во время моей болезни. И в одном, и в другом случае командир имеет одни и те же полномочия, то есть является полновластным хозяином корабля. Таким образом, ты имел полное право поступать с мятежниками по своему усмотрению. Я знал это, но был ослеплен завистью.

– Завистью? – изумился Филип.

– Конечно! Боже мой! Посмотри на себя в зеркало! Ты молод, красив, уверен в себе, знаешь и умеешь все, что входит в круг твоих обязанностей. Чего обо мне, к сожалению, не скажешь.

– Как? Вы не уверены в себе? – удивился он еще больше. – Но тогда на «Гибернии» вы потрясли меня своей решимостью; вы всегда добивались своего. – Он тряхнул головой. – А уж о компетентности и говорить нечего. Сколько раз вы спасали «Гибернию»! А «Дерзкий»?!

– Разумеется, я знаю свои обязанности, но не всегда хорошо с ними справляюсь. А у тебя все получается классно!

– Спасибо, сэр. Возможно, когда-нибудь и я дорасту до командира. – Он смахнул рукавом слезу. – Извините, что потревожил вас, но мне очень нужно было извиниться. – Он смущенно улыбнулся.

– Не надо извиняться, Филип. Я был к тебе несправедлив.

– Ну что вы, сэр! – выпалил он. – Вы всегда были вежливым.

– Иногда вежливость хуже грубости. Я рад, что тебе не безразлично мое к тебе отношение. Не сомневайся, я уважаю тебя. И постараюсь впредь сдерживать свои эмоции. Теперь у нас с тобой будет все в порядке.

– Хотелось бы надеяться. – Поколебавшись, он на всякий случай принял стойку «смирно».

Словно не замечая его неловкости, я протянул ему руку, и он крепко пожал ее.

Теперь, после примирения с Филипом, мне уже не было так тоскливо на мостике во время дежурств, и я стал работать с еще большим энтузиазмом. Как ни удивительно, «Дерзкий» постепенно превращался в настоящий военный корабль с соответствующими порядками и экипажем. Филип изо всех сил старался, обучая беспризорников военному делу. Никакие увещевания на них не действовали. Выросшие в криминальной среде, они открыто подсмеивались над его попытками вразумить их. А суровые наказания, к которым приходилось прибегать, неизменно вызывали враждебность.

Тут нужен был особый подход, но какой? Я и раньше не выказывал им ни малейшего пренебрежения, видимо, так же следовало поступать и теперь, когда они стали матросами. Но как бы то ни было, вряд ли эти дикари когда-нибудь научатся обращаться со сложными устройствами на посту связи и в отделении регенерации. Ведь многие из них даже не умеют читать. Как же доверять им лазерное оружие? Сами они понятия не имеют о лазере.

Заботы наслаивались одна на другую, и я никак не мог сосредоточиться. Из четвертой секции то и дело поступали тревожные сообщения. Однажды позвонил Сайкес – мятежники могли связаться только с мостиком – и сказал:

– Мистер Клингер тяжело ранен! Ему нужна помощь! Он умирает!

– Что случилось, мистер Сайкес? – спросил я.

– Клингер и Анди подрались. Анди сломал стул и обломком, как дубиной… Клингер без сознания, я ничего не могу сделать.

Что же предпринять? Отправить Клингера в лазарет – но тогда надо поставить возле него охрану, а у меня и без того мало людей. Что делать с Андросом? Посадить в карцер? Но я поклялся им никого не сажать в карцер!

Пока я размышлял, Сайкес причитал:

– Пожалуйста, не оставляйте меня один на один с Андросом, командир! Он меня замучит!

– Хватит ныть! Вы все это заслужили! Ладно, пришлю за Клингером людей. Только чтобы без глупостей! Будете дергаться – огонь откроют без предупреждения!

Я вызвал Уолтера Дакко. Фактически он теперь был главным старшиной корабельной полиции, и я решил присвоить ему это звание официально. Не знаю почему, но он никак на это не среагировал. Не исключено, что наши чины и звания он просто не принимал всерьез.

Клингера доставили в лазарет, где им занялись Уолтер Дакко и Елена Бартель. Вскоре Филип передал мне просьбу Эдди Босса разрешить ему явиться на мостик для разговора со мной. Видимо, урок пошел ему на пользу, и он не решился идти на мостик, не согласовав это со своим непосредственным начальником.

– Ладно, поговорю. Пусть приходит. Войдя на мостик, Эдди встал по стойке «смирно», хотя и не идеально, но вполне терпимо.

– Слушаю вас, мистер Босс.

– Командир, я думал о ссыльных. Тех, что служат. Эдди долго молчал, потом наконец снова заговорил:

– Думал о том, чему вы меня учили. Вы и главный пацан.

– Ты должен называть гардемарина мистером Таером.

– Ладно, мистер Таер. Он плохо учит ссыльных. Они не слушаются, а он психует.

– Вы не должны жаловаться на старшего офицера, мистер Босс.

– Я не жалуюсь. Просто говорю. Хочу помочь.

– Как?

Переминаясь с ноги на ногу, Эдди мучительно искал нужные слова.

– Знаю, что я тупой, командир, с трудом учился читать, плохо соображаю. Но я стараюсь. Если вы или пацан… мистер Таер, если он покажет мне, как надо учить, я научу ссыльных. Они слушаются своего Эдди, не смеются, как с пацаном.

Я задумался, барабаня пальцами по столу. Предложение Эдди не было лишено смысла. Ведь для беспризорников он – авторитет.

– Хорошо, мистер Босс… – И тут в голову мне пришла идея. Трудно сказать, что из этого получится, но появилась возможность решить еще одну проблему. Я соединился с Филипом. – Мистер Таер, на мостик. Вместе с мистером Аттани. – Я поколебался. – И мистером Дакко-младшим.

Вскоре все трое предстали передо мной. Крис Дакко держался в рамках, хотя лицо его выражало безграничное презрение. С самым суровым видом я обратился к Филипу:

– Мистер Таер, сколько значится беспризорников в графике дежурств по отделению регенерации?

Гардемарин вытаращил глаза – вчера мы с ним уже обсуждали этот вопрос, – однако ответил по форме:

– Ни одного, сэр.

– А на посту связи? – еще более грозно спросил я.

– Тоже ни одного.

– Я приказывал вам обучать их несению вахты.

– Так точно, сэр! Немедленно приступлю…

– Подключите к этой работе мистера Аттани. – Я перевел взгляд на Грегора. – Кадет, назначаю вас ответственным за подготовку беспризорников. Обучите их несению вахты по всем правилам, иначе накажу вас так, что проклянете тот день, когда появились на свет. Вы кадет и должны понимать, что это значит.

– Думаю, да, сэр, – испуганно ответил Грегор.

– У вас нет никаких прав, мистер Аттани. Так что берегитесь! Я сам займусь вами. Либо вы обучите беспризорников, либо будете иметь дело со мной!

– Да, сэр.

– У вас есть образование. Возьмите себе грамотного помощника и вместе с ним обучайте мистера Босса, чтобы он потом мог передать свои знания остальным беспризорникам. И не вздумайте отлынивать! Если я замечу…

– Есть, сэр! – поспешил отчеканить Грегор.

– Возьмите себе в помощники мистера Дакко, – добавил я с таким видом, словно эта идея пришла мне в голову только сейчас. Разумеется, младшего. Ведь у него, кажется, тоже есть образование.

Крис открыл было рот, чтобы возразить, но вовремя спохватился.

– Вы что-то хотели сказать, мистер Дакко? – зловеще спросил я.

– Никак нет, сэр! – быстро ответил он.

– Вот и хорошо, вам лучше помолчать. Мистер Аттани, для рядовых вы полноправный офицер. Они обязаны выполнять все ваши приказы. Мистер Таер несколько затянул с обучением беспризорников. Вам придется наверстать упущенное время. Приступайте!

– Есть, сэр!

– Все свободны. Мистеру Таеру остаться. – Когда Грегор, Крис и Эдди ушли, я показал Филипу на кресло рядом с собой.

Наступило молчание. Первым его нарушил Филип.

– Я так старался, сэр, – начал оправдываться он.

– Разумеется, – буркнул я.

Он бросил на меня удивленный взгляд:

– Значит, вы не считаете, что я плохо работаю?

– Конечно, нет. Это я все нарочно подстроил. Филип сразу расслабился:

– Хотел припугнуть Криса и Грегора.

– Это вам удалось, сэр. Вы заметили, какое было у Грегора лицо?

– Тут есть возможность решить сразу несколько проблем. Во-первых, улучшить отношения между Крисом и Грегором. Во-вторых, вправить Крису мозги с помощью Грегора.

– Заставить Криса обучать Эдди… – поморщился Филип. – Думаю, обоим это не понравится.

– Пусть хоть научатся ладить друг с другом. Мы еще немного поговорили на эту тему, но мысли мои уже были поглощены другими заботами.

Теперь о расходе топлива мне докладывали не ежедневно, а ежечасно. Сеанс ускорения подходил к концу, горючее таяло. Не израсходовать ли топливо полностью? Такая мысль и раньше приходила мне в голову. Ведь в этом случае время полета к Земле можно было бы сократить примерно на четыре года. Впрочем, какое это имеет значение? Лететь предстоит семьдесят шесть лет. Никто не выдержит такого длительного полета. Единственная надежда, что наши радиосигналы будут пойманы на Земле. Но тогда сокращение полета на сорок семь месяцев не будет иметь никакого значения.

Было и третье соображение – если наши сигналы не будут услышаны, нам не нужен гарантийный запас топлива. Вероятность столкновения «Дерзкого» с каким-нибудь космическим объектом ничтожно мала даже вблизи Солнечной системы, поэтому топливо для маневров вряд ли понадобится.

Но что если на нас нападут космические рыбы?

Этих чудищ в необъятных просторах космоса, судя по всему, не так уж и много. Каким-то непостижимым образом они находят корабли и подлетают к ним с максимальной скоростью. Так было с «Телстаром», с «Порцией» и, наконец, с «Дерзким». А куда делись остальные корабли эскадры?

Слишком мало информации, а принять решение необходимо. Охваченный сомнениями, я мерил шагами мостик, перебирая в памяти всевозможные варианты.

Понадобятся ли несколько оставшихся кубометров топлива? Если на корабль нападут чудища, отбить атаку удастся вряд ли. Лазеры есть, но людей, штадеющих этим оружием, слишком мало.

Не раз порывался я истратить все горючее, но в последний момент что-то меня удерживало. Эта проблема мучала, как больной зуб.

Я не упускал ни малейшей возможности побыть наедине с самим собой – даже ел в каюте или на мостике, когда нес вахту один. С Филипом и Касавополусом встречался во время смены вахт. Однажды после полудня я столкнулся с Грегором – у того был под глазом синяк. Я встревожился, но, согласно традиции, сделал вид, что ничего не заметил. Не иначе, как это работа Филипа, но чем Грегор ему досадил?

Голова и без того раскалывалась от проблем и постоянного напряжения, а тут еще разбираться с Филипом и Грегором. Я немедленно вызвал Филипа.

– Синяк поставил не я, сэр, – доложил Филип. – С Грегором у меня хорошие отношения.

– А кто же?

– Вы видели Криса Дакко? Криса я не видел.

– Офицер затеял драку с матросом?! – заорал я.

– Крис сам напросился, – вступился Филип за товарища.

– Грегор знает правила! – продолжал орать я. – Офицер не вправе бить матроса за нарушение дисциплины.

– Конечно, сэр, я ему об этом говорил.

– Ну, я ему покажу! Отнеси скамью в инженерное отделение! Я сам не стану его бить! Пусть это сделает Касавополус!

– Вы уверены, сэр, что он заслужил такое суровое наказание? Ему почти девятнадцать, и он понятия не имеет о розгах.

– Объявляю вам выговор, гардемарин Таер, – ледяным тоном произнес я, судорожно вцепившись пальцами в подлокотники.

– Слушаюсь, сэр. – На лице Филипа отразилось недоумение.

– Покиньте мостик.

– Есть, сэр. – Он отдал честь, повернулся кругом и вышел.

Когда ярость утихла, я хотел отменить приказ, но из одного лишь тупого упрямства не сделал этого, то и дело поглядывая на часы. Время истекло, и отменить приказ уже было поздно. Тут я вспомнил ту ночь, когда Грегору пришлось остаться на мостике, после чего я произвел его в кадеты и обещал сделать из него хорошего офицера.

Утром при встрече с Филипом я набрался духу и объявил ему:

– Я не буду заносить твой выговор в бортовой журнал.

– Хорошо, сэр, – равнодушно откликнулся он. До чего же неблагодарный!

– Но не вздумай снова перечить мне!

– Слушаюсь, сэр, – снова без всяких эмоций ответил он, хмуро уставившись на экран. Это окончательно вывело меня из себя.

– Это все, что ты можешь сказать?!

– А что еще вы хотите услышать? – повернулся он наконец ко мне. – Скажите, и я повторю слово в слово.

От возмущения я буквально онемел, глаза полезли на лоб. Неслыханная наглость! Филипа словно прорвало.

– Вы сами разрешили мне заходить к вам в каюту в любое время, а когда я явился, прогнали. Вы сказали, что я пользуюсь у вас уважением, даже пожали мне в знак дружбы руку. А потом дали мне взбучку при Грегоре и Касавополусе, как будто я салага, а не старший гардемарин! Затем оказалось, что это не взбучка, а сцена, которую вы разыграли в интересах дела. Вчера вы влепили мне выговор, а сегодня сообщаете, что не собираетесь заносить его в журнал. Как же мне разобраться во всем этом? И откуда мне знать, что вы хотите от меня услышать сейчас?

В полной тишине мы долго сверлили друг друга глазами, играя в дурацкую игру – кто кого. Наконец Филип отвел взгляд.

– Простите, сэр.

Я продолжал в упор смотреть на него.

– Чего вы от меня хотите, сэр? – спросил он, краснея. Ему было явно не по себе.

Я продолжал молчать, не в силах вымолвить ни слова.

– Может быть, мне уйти, сэр? – спросил он с тревогой в голосе. – И прийти позже, когда вы захотите со мной разобраться?

– Нет, – произнес я наконец. – Оставайся.

Представляю, какие варианты «разборки» вертелись у него в голове. Мало ли что может сделать взбесившийся командир! Уволить из армии, посадить в карцер, выпороть самым беспощадным образом, при том что сам спровоцировал подчиненного на дерзость.

Хуже всего было то, что Филип оказался прав на все сто. Невидящим взглядом смотрел я на экран, где светились цифры, и вспоминал. В бытность мою гардемарином на «Гибернии» командир Хаг был недоступным и строгим. При нем я чувствовал себя зеленым мальчишкой, не смел и пикнуть.

Но то – «Гиберния»! Она была полностью укомплектована личным составом; между командиром и гардемарином на иерархической лестнице стояли три лейтенанта, через них я и общался с командиром. Эти лейтенанты, как и любой высший офицер, вызывали во мне благоговейный трепет. Именно они и еще главный инженер имели прямой доступ к командиру.

Здесь, на «Дерзком», офицеров осталось всего трое – Филип, Касавополус и я сам. Я был постоянно угнетен, неопределенность страшила, и многое приходилось перекладывать на Филипа, общаться с ним напрямую, но стоило ему проявить малейшие признаки фамильярности, как я сразу же его отталкивал.

Неудивительно, что моя непоследовательность сломала Филипа и он сорвался на грубость. Справедливо ли его за это наказывать?

Можно, конечно, простить его, но моя неожиданная мягкость просто выбьет его из колеи и спровоцирует на новое хамство.

– Что мне с вами сделать, гардемарин? – холодно спросил я.

– Не знаю, сэр, – промямлил он.

– Я тоже не знаю. Для начала – восемь нарядов вне очереди. На неделю. А там – в зависимости от вашего поведения. Еще несколько нарядов – и порка.

– Так точно, сэр.

– Сожалею, что не впустил вас в каюту. На борту всего три офицера, так что приходите в любое время.

Смогу – приму вас, не смогу – не приму. Как и всякому человеку, командиру иногда хочется побыть одному. Договорились?

По лбу Филипа катились капли пота, но он не осмеливался поднять руку, чтобы вытереть их.

– Филип, я и в самом деле вас уважаю. Это чистая правда. Но не забывайте о субординации: я – командир, вы – гардемарин. И свои обиды высказывайте другу, в гардемаринской каюте. А не мне. Понятно?

– Так точно, сэр! – Он энергично кивнул.

– Все свободное от работы время вы вправе находиться в гардемаринской каюте. Поразмышляйте на досуге о том, почему я вас наказал. Кстати, причина вашей дерзости, полагаю, кроется не только в моем поведении. Верно? Вас что-то тревожит? Скажите!

– Нет, сэр, ничего. Я… я всю ночь не спал, но это не оправдывает моей дерзости.

– Почему не спали?

– Из-за Грегора, сэр. Он… – Филип густо покраснел. – Мы проговорили чуть ли не до утра.

– Он чем-то расстроен?

Филип закусил губу и, помолчав, ответил:

– Мало сказать расстроен, сэр. Он был в истерике. Я с трудом его успокоил.

– А как он сейчас?

– Не знаю. Надеюсь, как-нибудь переживет. Я решил закончить этот трудный разговор, тем более что время поджимало.

– Можете идти!

* * *

У Элрона Клингера был проломлен череп. Его доставили в лазарет. Я приказал Елене Бартель привязать его руки к кровати, чтобы не метался в бреду, и занялся своими обычными делами, время от времени его навещая. Людей не хватало, и выделить Клингеру постоянную сиделку я не мог. Да и заслуживал ли ее мятежник?

Керрен, благодаря компьютерному симулятору, помогал новым членам экипажа упражняться в стрельбе из лазерных пушек. В числе тех, кому доверили это оружие, были Деке, Эдди Босс и Уолтер Дакко.

Они сидели перед мониторами, а за их спинами расхаживал, давая советы, опытный стрелок матрос Цы.

– Господи, сегодня, 18 сентября 2198 года, молим тебя. Боже, благослови всех на борту корабля Военно-Космических Сил ООН «Дерзкий», благослови наш полет, ниспошли нам здоровье и благополучие.

«Аминь», – пронеслось по залу. Я по-прежнему по вечерам читал перед ужином молитву, хотя надежда на то, что Господь нас спасет, таяла с каждым днем.

– Внимание, – обратился я к собравшимся. – Часа через три я отключу реактивные двигатели. К этому времени наш корабль достигает предельной скорости и далее будет лететь по инерции к Солнечной системе.

– У нас кончилось топливо? – с тревогой спросил старик Оваух.

– Немного топлива мы оставили для маневров, мистер Оваух, – объяснил я.

– А если использовать все топливо, можно увеличить скорость? – спросил мистер Пирс.

– Можно. Но тогда при необходимости мы не сможем маневрировать.

– Но ведь главное – быстрее вернуться домой, – крикнул кто-то.

Я не собирался пересматривать принятое с такими муками решение, но кое-что объяснить пассажирам считал своим долгом:

– Первые сигналы о нашем местонахождении мы передали на Землю еще месяц назад. Они достигнут Земли на несколько десятилетий раньше нашего корабля.

Слово взял Крис Дакко. Он несмело поднял руку, и я ему кивнул.

– Если наши сигналы не дойдут до Земли, увеличение скорости бессмысленно.

Я вздохнул. Очень не хотелось продолжать этот разговор, но прекращать его было неразумно.

– Если мы сожжем остаток топлива, срок нашего полета сократится с семидесяти шести до семидесяти двух лет, – сообщил я без всякого энтузиазма. – Но лишить корабль маневренности нельзя. Все просчитано. Решение принято.

Подняла руку Елена Бартель. Слава Богу, поддерживается порядок. Никто не выкрикивает без разрешения.

– Сэр, неужели нельзя обойтись без маневров? С каким объектом может произойти столкновение?

– Хотя бы с астероидом. И при нашей скорости это верная гибель. – Воцарилась тишина. Я объявил:

– Дискуссия закончена. Мистеру Таеру и мистеру Аттани явиться на мостик через час после ужина.

Однако пассажиры не угомонились. Я старался этого не замечать. Когда стюард начал разносить пищу, ко мне подошел Цы.

– Сэр, а вы учли… – начал он нерешительно. Я хватил кулаком по столу так, что задрожала посуда, а мои старики соседи подскочили на своих местах.

– Прекратить! – заорал я. – Обсуждение закончено!

Цы моментально ретировался. На несколько минут разговоры в зале прекратились.

Ужин состоял исключительно из консервированных продуктов. Придется ждать не одну неделю того счастливого момента, когда наши посадки в залах и каютах гидропоники начнут приносить плоды. Работы было невпроворот, помогали все кто мог – главная трудность заключалась в том, что воду приходилось доставлять самим. Время от времени я сам старачся приободрить людей личным примером и вместе с ними таскал воду.

Растения росли с обнадеживающей быстротой, на них появились цветы. Каждый понимал, что от собранного урожая зависит его жизнь, и ухаживал за «огородами» с особой заботой. Уже появились крошечные огурчики, зеленые помидоры, бобы.

Мы с Эмметом Бранстэдом подсчитали, что необходимое количество овощей получим как раз к тем критическим дням, когда запасы консервов будут на исходе. И тогда придется довольствоваться весьма скудным количеством калорий. Однако все постепенно наладится: работа по расширению площадей новых «огородов» велась непрерывно.

В этот вечер никто за столом не решился завести со мной разговор, видимо, опасаясь вызвать очередной приступ гнева. Сразу после ужина я отправился на мостик сменить на вахте Касавополуса. Он отсалютовал мне с плохо скрываемым презрением и ушел, не проронив ни слова. В ожидании офицеров я связался с постом связи и потребовал доложить о ходе боевой учебы.

Уолтер Дакке, мисс Бартель и Деке делали большие успехи. У второго отряда – Ковакс, Жанна и еще один беспризорник по кличке Трещотка – дела обстояли гораздо хуже. Я вспомнил, каких неимоверных усилий стоило связисту Цы обучать тупых беспризорников, и пожалел, что так грубо обошелся с ним в столовой в присутствии всего экипажа. Это, конечно же, не укрепит его авторитет и осложнит и без того нелегкую задачу.

В дверь постучали. Не глядя на монитор, я открыл. На пороге появился Филип, встал по стойке «смирно» и по всей форме отдал честь.

– Гардемарин Таер по вашему приказанию прибыл, сэр, – доложил он сугубо официальным тоном. – Разрешите…

– Входите, – прервал я.

После нашей стычки прошло четыре дня. Филип не спеша отрабатывал в спортзале свои наряды; обращался ко мне строго официально, но без обиды. Это меня вполне устраивало, и я отвечал ему тем же.

– Не изволите ли присесть, мистер Таер? – подчеркнуто вежливо предложил я.

– Благодарю вас, сэр. – Он как деревянный сел в кресло перед экраном компьютера, точь-в-точь как новоиспеченный гардемарин во время своей первой вахты.

Поначалу я хотел как-то разрядить обстановку, но быстро отказался от этой мысли – такие попытки уже не раз приводили к непредсказуемым результатам. Хватит с Филипа моих заскоков, лучше сохранять дистанцию.

Через несколько минут снова раздался стук.

– Откройте, Филип, – попросил я.

– Есть, сэр! – Он вскочил как ужаленный.

Грегор Аттани встал по стойке «смирно» еще за порогом и отдал честь так красиво, словно долго тренировался перед зеркалом. Возможно, так оно и было.

– Разрешите войти на мостик, сэр! – почти продекламировал Грегор.

– Входите.

– Благодарю вас, сэр! – холодно процедил он сквозь зубы, почти не разжимая губ.

– Встаньте здесь, мистер Аттани, – попросил я. – Перед экраном.

– Есть, сэр! – ответил он тем же тоном.

С трудом подавив раздражение, я перешел к делу.

– Хочу, чтобы вы стали свидетелями отключения двигателей. С этого момента наш корабль будет лететь по инерции согласно расчетному курсу. Думаю, это вполне совпадает с вашим желанием присутствовать при столь важном событии. – Я взял микрофон. – Машинное отделение, приготовиться к отключению реактивных двигателей.

Касавополус ответил мгновенно:

– Есть, сэр. Машинное отделение готово. – Очевидно, инженер ждал с микрофоном в руках.

Моя рука нависла над кнопкой. И в следующий момент, набрав в легкие побольше воздуха, я нажал на нее. «Дерзкий» превратился в неуправляемый снаряд, несущийся в космическом вакууме со скоростью семьдесят пять тысяч километров в секунду. Если не произойдет непредвиденных столкновений, корабль достигнет Солнечной системы через семьдесят шесть лет. Оставалось лишь ждать, уповая на помощь. Если нас не найдут, при подлете к Земле я уже буду дряхлым старцем, если, конечно, доживу до этого счастливого дня.

– Да поможет нам Бог, – торжественно произнес я.

– Аминь, – взволнованно отозвался Филип.

– А теперь вернемся к своим повседневным обязанностям. Мистер Таер, вы проверили расписание дежурств в отделении регенерации?

– Так точно, сэр.

– Начали обучать навигации кадета?

– Да, сэр, вчера. Штудируем учебник «Начала астронавигации».

– Хорошо. – Вообще-то инструкции кадетам и гардемаринам обычно дает лейтенант, но таковых на корабле нет, а Филип отлично разбирается в навигации. И дело даже не в этом. Просто Грегора некому учить, кроме Филипа. От глубокомысленных замечаний по этому поводу я воздержался, вовремя сообразив, что они ни к чему. – Все. Можете идти.

– Спасибо за приглашение, сэр, – вежливо попрощался Филип, отдал честь, лихо повернулся на каблуках и вышел.

Грегор ничего не сказал, но отсалютовал по всей форме, как и Филип.

Итак, главные дела сделаны! Овощи посажены, новый экипаж укомплектован, бунт подавлен, корабль полным ходом возвращался домой. Потянулась нудная рутина.

Почти все, кто находился на борту, разносили воду по каютам для полива драгоценных овощей. Новые члены экипажа обучались – пока на тренажерах – стрельбе из лазерного оружия, а также выполняли более прозаическую и неинтересную работу: стояли вахты, стирали белье, готовили пищу.

В свободное от дежурств на мостике время я бродил по кораблю, заглядывая то в отделение регенерации, то на пост связи и даже в машинное отделение, где Касаво-полус встречал меня с неизменным презрением и холодной вежливостью. Однажды я столкнулся в коридоре с Уолтером Дакко.

– Разрешите подкинуть идею, сэр, – обратился он ко мне.

– Слушаю вас.

– Помидоры начинают краснеть. Скоро поспеют и бобы.

– Ну и что?

– А то, что каюты, как и отделение гидропоники, не заперты, и войти туда может кто угодно.

Как только эта простая мысль не пришла мне в голову? И все-таки я возразил:

– Но пока еще никто не воровал овощи.

– Пока нет, сэр. Но когда они поспеют, трудно будет удержаться от соблазна попробовать их тайком. Тем более что многие постоянно ощущают голод.

Да, здорово я обмишурился. Ведь всех не казнишь за воровство, тем более пассажиров.

– Мистер Дакко, вас надо повысить по службе за предусмотрительность. – Мои слова не произвели на него особого впечатления. Еще бы! Ведь он – аристократ, добровольно вызвавшийся защищать Рим от орд варваров! Сообразив это, я добавил: – Выношу вам свою благодарность. – Он слабо улыбнулся. – Назначаю вас ответственным за сохранность растений. Возьмите в машинном отделении все, что сочтете нужным.

– Есть, сэр.

Я сидел за столом, потягивая из чашечки дымящийся кофе. Эконом Бри суетился, готовясь к предстоящему ужину, и, хотя делал вид, будто не замечает меня, явно нервничал. Чтобы поднять моральный дух обитателей корабля, я распорядился покрывать столы скатертями. Пассажирам это было не в диковинку, но для старых членов экипажа, привыкших к спартанской обстановке матросской столовой, имело большое значение.

Накрывать столы Бри помогал Крис Дакко. Увидев меня, он сделал каменное лицо и отвернулся.

– Как ваши занятия, мистер Дакко? – спросил я его.

– Со ссыльными? – Видимо, я изменился в лице, и, заметив это, он добавил с плохо скрываемым вызовом: – Они сами себя так называют. Почему же мне нельзя?

– Потому что вы не принадлежите к их кругу.

– И слава Богу! – Он небрежно бросил на стол вилки и ножи и с притворной вежливостью добавил: – Сэр!

Я не стал беситься: к чему лишний раз выводить из себя и без того униженного мальчишку? Кроме того, нам предстоит провести на корабле много лет, и вряд ли стоит без особой нужды озлоблять подчиненных. Может, когда-нибудь мы с ним и поладим. Прихватив с собой кофе, я отправился на мостик.

На вахте меня сменил Филип, и я уединился в своей каюте, сел к столу и попытался расслабиться. Но голова раскалывалась от мыслей, они не давали покоя, мучили. Вдруг на меня волной накатил страх. Смерти я не боялся, нет! Но как провести в заточении семьдесят с лишним лет среди людей, которые ненавидят меня, хотя и демонстрируют вежливость?

Надо было умудриться нажить себе столько врагов. Что ж, сам виноват. Теперь от них никуда не денешься. На корабле – как в тюрьме. Выпорол Грегора, замучил Криса Дакко, даже у инженера вызываю презрение. А как повел себя с миссис Ривс! Вспомнить стыдно. Один Филип меня уважает, да и то по долгу службы.

Так я и просидел до самого ужина. Наконец заставил себя встать, надеть китель и отправиться в столовую.

Утром я первым делом просмотрел бортовой журнал. И нашел запись Касавополуса. Он наказал беспризорника Деке за нарушение субординации и приказал ему явиться ко мне для прочистки мозгов. Связался с инженерным отделением и спросил у Касавополуса:

– За что наказан Деке?

– За нарушение субординации, как я и записал в журнале.

Это были общие слова.

– За что именно?

– Это не телефонный разговор.

– Ладно, приходите ко мне.

Вскоре он явился, запыхавшись после быстрого подъема по крутой лестнице.

– Деке неуважительно отозвался об офицере, – сказал Касавополус.

Я ждал более вразумительного объяснения, но Касавополус молчал.

– Говорите конкретнее, мистер Касавополус. Он обругал вас?

– Не меня, а вас, командир, – равнодушно ответил инженер.

– Что же он сказал? – настаивал я.

– Урод. Я вздрогнул.

– Так теперь они вас называют между собой, – пояснил Касавополус.

– И в самом деле урод. – Я невольно коснулся обожженной щеки.

– Это недопустимо! – возмутился инженер. А Касавополус оказался крепким орешком. Сразу не раскусишь. Презирает и в то же время защищает меня.

– Касавополус, – неуверенно промолвил я, – у нас с вами не сложились отношения, но это по моей вине. Забудьте то плохое, что омрачило…

– Это невозможно, – решительно возразил он.

– Ладно. С Деке я разберусь. Можете идти.

Даже не потрудившись отдать честь, он покинул мостик. До конца вахты я пребывал в подавленном настроении и уже собирался уходить, как вдруг мисс Бартель мне сообщила, что Клингер умоляет о встрече со мной.

– Зачем? – спросил я.

– Не знаю, сэр. К нему вернулось сознание, мы поговорили, и теперь он просит о встрече с вами.

Вот уж чего мне хотелось меньше всего, так это встречи с Клингером. Напасть за напастью!

– Ладно, приду, когда мистер Таер меня сменит.

После дежурства я сразу пошел в лазарет и отослал мисс Бартель, чтобы остаться с Клингером наедине. На голове у него была повязка, руки крепко привязаны к кровати, возле пальцев кнопка для вызова мисс Бартель. Рацию она постоянно носила с собой.

– Здравствуйте, командир, – приветствовал меня Клингер.

Во мне вспыхнула злоба: как он смеет обращаться ко мне не по уставу? Но я тут же опомнился – ведь он не может встать смирно и отдать честь как положено.

– Чего тебе? – спросил я без обиняков.

– Не отвяжете ли мне хотя бы одну руку, будет легче разговаривать? – попросил он жалобным тоном. – Я не собираюсь на вас нападать, силенок пока маловато.

– Ладно. – Я выполнил его просьбу, отвязал его правую руку.

Первым делом он почесал нос.

– Знаете, как плохо, когда даже почесаться нельзя? – улыбнулся он. Я молчал.

– Командир, я причинил вам много хлопот и хочу искупить свою вину.

– Шутишь?

– Нет, сэр. Это Анди заморочил мне голову, а я как дурак поверил ему.

– Ты – мятежник.

– Верно.

– И этим все сказано.

– Помните, тогда в трюме трое воровали еду? – продолжал он, пропустив мои слова мимо ушей. – Одним из них был я.

– Так я и знал, хотя лица твоего не видел.

– Я родом из Ливерпуля, сэр, а вы? Странный вопрос. Тем не менее я ответил:

– Из Кардиффа.

– Из Кардиффа, значит. Знаете, как я тогда сдрейфил? Дернул меня черт завербоваться на этот рейс! Деньги, конечно… все они, проклятые. Но аванс я растратил еще до полета. Мы неплохо погуляли с ребятами. – Он вздохнул и уже медленнее продолжил: – Кто знал, что все так повернется? Мне уже двадцать четыре стукнуло. Целых двадцать четыре. Сколько у меня было надежд! – Он умолк, судорожно втянул воздух.

– Успокойтесь, мистер Клингер.

– Ублюдок Тремэн забрал у нас почти весь провиант. Говорят, если бы не Хэсселбрад, паразитский адмирал хапнул бы все, до последней крошки. Я вошел в трюм, и до меня сразу дошло, что все мы подохнем с голоду.

– Это не оправдание для бунтовщика, мистер Клингер.

– А когда убили Ибареса, я совсем сник. Целых несколько дней думал, и все без толку. И тут я решил вызволить из карцера Андроса. Он парень башковитый, может дать дельный совет. Я всегда его слушался. Сам не знаю почему. Он сказал, что надо проникнуть в оружейный склад, тогда у нас появится шанс выжить. Но ничего из этого не получилось. Симмонса убили. Тогда Анди предложил захватить машинное отделение. Мы и клюнули.

– Что тебе от меня надо, Клингер?! – прервал я его откровения.

– Я не хотел! – Он хватил кулаком по кровати. – Так получилось! Все из-за моей дурости, черт возьми. Не отправляйте меня обратно в четвертую секцию. К Анди! Пожалуйста, командир! Я готов на любую работу! Прикажите мне чистить сортиры, получать половину положенного рациона. Позвольте искупить мою вину!

– Нет! – Я поспешил привязать его руку к кровати. Скорее бы с этим покончить.

– Пожалуйста!

– Нет, – повторил я и ушел.

Вернувшись к себе в каюту, я долго смотрел в зеркало на изуродованную щеку. Урод! Урод Сифорт. Я попытался представить себе нежную руку Аманды на моем плече. «Ничего, Ник, – сказала бы она. – Ты мне и такой дорог. Я люблю тебя».

Боже мой! Что толку мечтать? Ведь ее больше нет. Я бросился на кровать, зарылся лицом в подушку. Хотелось плакать, но слез долго не было.

За ужином я вел себя тихо, ни на кого не орал, опасаясь, как бы не заметили мои покрасневшие от слез глаза. Может, кто-нибудь и заметил, но сказать мне об этом не решился.

Ночь я проспал как убитый. Снова наступил день, такой же унылый, как и остальные. За ним еще и еще. Как-то Филип сообщил мне о растущем среди членов экипажа недовольстве.

– Я это слышал от Дакко, сэр, – сказал Филип, – Дакко-старшего.

– Чем они недовольны?

– Хотят побыстрее вернуться домой. Поговаривают о ремонте сверхсветового двигателя.

– Его нельзя отремонтировать!

– Знаю, сэр. Их мучает безысходность. Ведь неизвестно, сколько времени придется пробыть в полете.

Этого я и боялся. Первые признаки налицо. Сумею ли я поддерживать дисциплину на корабле в предстоящие годы, даже десятилетия?

Командир – представитель Правительства. И если в ближайшие годы не добраться до цивилизации, управляемой этим Правительством, что может произойти? Революция? Свободные выборы? Смогу ли я справиться с ситуацией?

– Они наверняка знают, что сверхсветовой двигатель починить нельзя. Чтобы отвлечь их от этих мыслей, я увеличу им нагрузку!

– Так точно, сэр, – озабоченно произнес Филип. Я взглянул на гардемарина, и меня захлестнула волна благодарности. Только на него я могу положиться в предстоящих потрясениях. Хоть он иногда и допускает ошибки, но предан своему долгу до конца.

– Мистер Таер…

– Слушаю, сэр.

– Спасибо вам. Без вас я бы… – Тут я спохватился. Зачем я это ему говорю? – Все в порядке. Продолжайте следить за настроениями экипажа.

– Есть, сэр.

– Можете идти.

Как только дверь за ним закрылась, я в сердцах стукнул кулаком по колену. Какой же я идиот! Требую от Филипа держать дистанцию, а сам что делаю! Нечего с ним откровенничать!

Следующие три дня я проводил учения, поднимал экипаж по тревоге и днем, и ночью. И чего добился? Всеобщей злости и раздражения. А забыли ли они о сверхсветовом двигателе – одному Богу известно.

Наконец я решился действовать напрямую. И однажды поздно вечером, когда почти все члены экипажа освободились от дежурств, вошел в первый кубрик.

– Смирно! – крикнул Ковакс при моем появлении. Полураздетые, все выстроились в нестройную шеренгу.

– Вольно, – скомандовал я, недовольно глядя на матросов, – Слышал, некоторые из вас поговаривают о ремонте сверхсветового двигателя. Кто будоражит людей, распространяя нелепые слухи?!

Все молчали.

– Кто?! – заорал я.

– Сэр, – робко заговорила Елена Бартель, – а почему бы нам и в самом деле не отремонтировать двигатель?

– Значит, это вы распространяете слухи? – грозно произнес я.

– Нет, сэр. Об этом говорят все. Вот если бы вы объяснили нам, в чем дело…

– Все знают, что космические чудища во время нападения повредили шахту сверхсветового двигателя. Сходите в машинное отделение, посмотрите. Там все видно сквозь прозрачную перегородку.

– Это нам известно, но речь совсем о другом, командир, – продолжила мисс Бартель. Кое-кто из матросов ехидно ухмыльнулся. – Ведь шахту можно починить.

– Надеюсь, вы знаете, что шахта служит для образования N-волн и ее форма имеет решающее значение. Даже в порту профессионалам-специалистам требуются месяцы, чтобы придать шахте нужную форму. Поверхность необходимо выверить с точностью до микрона, иначе энергия будет расходоваться впустую и полета не получится. Кто из вас сможет выполнить эту работу?

Я расхаживал перед шеренгой, ожидая ответа, но никто не решался заговорить.

– Если подать энергию на шахту неправильной формы, – продолжил я, – она может расплавиться. И если даже этого не случится, мы окажемся неизвестно где, не исключено, что за пределами галактики.

– Сайкес другого мнения, – подал голос кто-то из матросов.

Я резко повернулся к нему.

– А много ли Сайкес знает?! У него что, техническое образование?

– Раз говорил – значит, знает, – упорствовал матрос. – Он говорил, что можно вырезать подходящие стальные листы и приварить их…

– Сталь невозможно приварить к этому сплаву! – заорал я. – Вы разве не знаете?!

Мой крик не возымел действия. Это я понял по выражению их лиц. Они готовы выдать желаемое за действительное, только бы обрести надежду побыстрее вернуться домой.

– Я приглашу инженера, – пообещал я. – Может быть, ему вы поверите?

Утром я попросил Касавополуса поговорить с экипажем.

– Многих я убедил, – рассказывал Касавополус после посещения кубрика. – Но Уолтер Дакко, Елена Бартель, Друкер и Цы остались при своем мнении.

Итак, усилия мои оказались тщетными, сомнения у экипажа остались. Один бунт мне удалось подавить. Справлюсь ли со вторым? Поддержит ли меня Касавополус? Ведь одну из трех вахт на мостике несет он, а здесь хранится все оружие.

Ладно, будь что будет. Выбора нет. Я вынужден доверять Касавополусу. Не могу же я до конца полета запереться на мостике.

Как-то старшина полиции Уолтер Дакко и Филип привели на мостик Эдди Босса, Криса и Деке для суровой разборки. Эдди Босс подрался с Крисом, и Филип с трудом их разнял.

– Главный инженер доложил, что ты нарушил субординацию, – напустился я на Деке.

– Не понимаю, что это значит, – промямлил тот.

– Сэр! – крикнул Филип. – Командира следует называть сэром!

– Сэр, – пробормотал обескураженный Деке.

– Нарушение субординации означает неподчинение приказу или неуважительное отношение к командиру, – объяснил я.

– Ему не понравилась ваша кличка, – угрюмо произнес Деке.

– Вот как? Но кличка есть у каждого командира, так принято на всех кораблях, на которых мне доводилось летать. И обычно не слишком ласковая. Это личное дело матросов – называть командира между собой, как им хочется. Между собой, повторяю, но не в присутствии офицеров. В наказание отправляю тебя на десять дней в штрафной отряд. Мистер Таер, проследите за исполнением. – Я занес это в бортовой журнал. В штрафном отряде матросы выполняют самую грязную и тяжелую работу. Это Деке не повредит.

– Есть, сэр, – ответил Таер. – Теперь мистер Босс, сэр.

– Я буду разбираться сразу с обоими, с ним и мистером Дакко-младшим. Два шага вперед! Дрались?!

– Нет, сэр командир, – ответил Крис, с ненавистью глянув на Эдди. – Он нападал на меня, а я защищался. Старший Дакко стоял с отсутствующим видом.

– Я не нападал… – начал было Эдди.

– Молчать! – прикрикнул я на него. – Будешь говорить, когда разрешу! – Я снова уставился на Криса. – Рассказывай!

– Я стал обучать ссыль… членов экипажа, а они насмехались надо мной и не слушали. Тогда я повысил голос, а в этот момент вошел Эдди, схватил меня за руку и стал кричать, что я должен вначале научить его, как вы приказали. Но его не было в комнате! Он потом пришел. Я пытался высвободить руку, а тут появился гард, извините, я хотел сказать, мистер Таер.

– Что вы скажете, мистер Босс?

– Он орал на моих друзей, – завопил Эдди. – Не учил, а орал. Не то что вы, командир. Почему? Скажите ему, как вы учили Эдди читать. Вы не кричали. А этот вообразил себя самым умным.

– Ты хватал его за руку? – строго спросил я.

– Совсем чуточку. Но не бил.

– Так. – Я сделал запись в журнале. – Десять дней карцера обоим.

Филип рот разинул от удивления. Карцер за пустячную драку, которая осталась бы незамеченной, не окажись он поблизости?

– В одной камере, – добавил я. Провинившиеся побледнели. – Старшина полиции, отведите их в карцер, – повернулся я к Дакко-старшему.

– Есть, сэр.

Когда они уходили, я услышал, как Эдди сказал:

– Говорил, помогать надо. Как помогать? Мыть полы и сидеть в клетке?

Этот инцидент не прибавил мне авторитета. Беспризорники, даже Анни, делали вид, будто не замечают меня при встречах в коридоре или столовой. Некоторые открыто проявляли ко мне враждебность. Беспризорники из числа экипажа вели себя осторожнее, но я ощущал их недовольство.

Только Эммет Бранстэд по-прежнему был со мной приветлив и радовался моим визитам.

Матрос Цы к моим визитам относился настороженно, хотя я ни разу не сделал ему замечания.

Однажды ночью, когда на корабле было непривычно тихо, я встал с постели, оделся и пошел на мостик. Вахту нес Касавополус. Увидев меня, он очень удивился.

– Вольно, – скомандовал я, хотя он даже не потрудился встать с кресла. Я включил тревогу и объявил по всему кораблю: – Внимание! Всем занять боевые посты! Тревога не учебная.

Завыли сирены, замигали лампочки.

– Господи! – вскочил инженер. – Что случилось?! Где?!

– Сядьте, Касавополус! Продолжайте нести вахту. Керрен, запиши время ответа со всех боевых постов.

– Это боевая тревога? – требовал ответа Касавополус. – Или учения?!

– Хочу сравнить, как они реагируют на учебную и настоящую тревогу, – объяснил я.

Все члены экипажа бежали на боевые посты, герметично закрывая за собой двери. Филип Таер примчался на мостик, даже не успев застегнуть пуговицы, следом влетел Грегор Аттани.

Один за другим боевые посты доложили о готовности. Первый рапорт пришел с поста связи. Последним взволнованно доложил Деке из машинного отделения.

– Шефа нет, – проорал он. – Только я и Олли.

– Оставляю вас здесь за главного, инженер, – сказал я и помчался на пост связи.

– Это командир, откройте! – Дверь в помещение открылась. Я прошелся вдоль рядов мониторов с панелями управления. Уолтер Дакко, Елена Бартель и Жанна сидели за мониторами, внимательно глядя на экраны и держа руки на клавишах, готовые немедленно открыть огонь.

Мисс Бартель была одета кое-как, все нараспашку, но никто не обращал на это внимания.

– Хорошо, – похвалил я их и направился в машинное отделение.

На мостик я вернулся через час. Филип при моем появлении сразу проснулся.

– Идите спать, – сказал я Филипу и Грегору, записал результаты учебной тревоги в журнал, дал отбой и вернулся в свою каюту. В ту ночь я долго ворочался без сна.

Утром, совершенно разбитый, я пил на мостике кофе, когда Филип привел Грегора для занятий по навигации. Филип был раздражительным, кадет держался напряженно, что, впрочем, стало для него обычным с тех пор, как я послал его на порку к Касавополусу. Я решил снять напряжение.

– Как идут занятия с беспризорниками, мистер Аттани?

– Так, как они могут идти с беспризорниками, сэр, – холодно изрек он, с подчеркнутой вежливостью произнеся слово «сэр».

– Что вы имеете в виду?

На аристократическом лице мальчишки появилось отвращение.

– Недоразвитые и есть недоразвитые. И соображают соответственно. Но я буду обучать их до тех пор, пока вы не соизволите поручить мне более осмысленную работу, сэр, – ответил Грегор. Это была неслыханная дерзость.

Но я не отреагировал, лишь удивленно приподнял брови.

– У вас проблемы, кадет?

– Теперь уже нет, сэр. По-видимому, инженер Касавополус был не так усерден, как вам бы хотелось.

– А по-моему, он все делал хорошо, – спокойно произнес я.

Все ясно. Грегор обижен за несправедливую порку. Но на наказание в армии не принято обижаться. Однако я решил его не наказывать, если он немедленно прекратит говорить мне колкости.

– Вам виднее, сэр, – произнес Грегор с той же надменностью.

– Отставить, кадет! – заорал Филип. Грегор был под его опекой.

Сопляк! Строит из себя аристократа. Уставившись на пустой экран, я медленно закипал от ярости. Остается лишь уповать на то, что нас спасут. Иначе придется просидеть на этом Богом забытом корабле не один десяток лет – с плохо обученным экипажем из неграмотных беспризорников и зарвавшихся дерзких мальчишек, с презирающим меня инженером Касавополусом, с Клингером и другими мятежниками. Подогревая себя, я дозрел и хлопнул ладонью по столу:

– Мистер Аттани! В машинное отделение к главному инженеру! Доложите ему, что он должен выпороть вас за дерзость!

Грегор смерил меня презрительным взглядом и тихо, но очень отчетливо произнес:

– Ублюдок.

– Мистер Таер! – взвился я. не сразу придумав, что приказать. – Доставьте кадета в инженерное отделение! Проследите, чтобы урок хороших манер он запомнил до конца полета. Сделайте это сами, если мистер Касавополус вздумает проявить снисходительность.

– Есть, сэр, – ответил Филип и повернулся к Грегору. – Иди!

– Придурок! – крикнул Грегор уже с порога, когда Филип выталкивал его за дверь.

Потом я долго не мог успокоиться. Принялся было просматривать результаты экзаменов по лазерной стрельбе, но цифры прыгали перед глазами. Я снова стукнул по столу.

– Проблемы, сэр? – поинтересовался Керрен.

– Молчать! – Я вскочил с кресла и начал метаться по мостику. Мысли путались. Ну и наглец! Пусть забудет о своем аристократизме. Я выбью из него дурь. Филип на моей стороне, вышвырнул Грегора за дверь. Молокосос! Сопляк! Пусть пеняет на себя! Так я бегал по мостику, пока адреналин в крови не уменьшился. Немного успокоившись, я наконец сел в кресло и принялся изучать результаты учебной тревоги. Выяснилось, что экипаж занял боевые посты не намного быстрее обычного. Я стал делать заметки о дальнейших тренировках экипажа.

Пришел Филип и, встав по стойке «смирно», доложил:

– Кадет наказан, сэр. – Тон у него был далеко не веселый.

– Он должен был сам доложить о наказании, – строго заметил я.

– Так точно, сэр. – Филип побледнел. – Но я подумал, что ему лучше отлежаться.

– Так здорово всыпали?

– Как он того и заслуживал, сэр. Я проследил.

– Молодец.

– Я сам виноват. Надо было сразу его одернуть.

– Ничего, все в порядке. – Я вспомнил те времена, когда сам был старшим гардемарином. Попробовал бы мне кто-нибудь пожаловаться на командира, я быстро вправил бы ему мозги. Ведь командир довольно часто наказывал гардемаринов. – Можете идти, мистер Таер.

Как только он покинул мостик, я продолжил просматривать результаты учений. Хуже всего обстояли дела в машинном отделении. Время от начала тревоги до рапорта из машинного отделения следовало сократить до двух минут.

Лишь через два дня после случившегося я встретился с Грегором Аттани. Вызвал на мостик Филипа, а он захватил с собой своего подопечного. Форма Грегора была безукоризненно отутюжена, волосы аккуратно причесаны, но на лице запечатлелась обида. Ходил он с трудом. Мне стало его жаль, но я тут же вспомнил, как он обозвал меня ублюдком.

– У вас все еще проблемы, мистер Аттани? – холодно спросил я.

– Я думал, что нет, но ошибался, – ответил он с легким вызовом.

– Передайте главному инженеру привет, Грегор. И будьте любезны, доложите ему, чтобы он выпорол вас за дерзость.

– Опять?! – вырвалось у Грегора.

– Опять. Между прочим, на приказ надо отвечать «есть, сэр».

– Можно, я сам выпорю его в гардемаринской? – выпалил Филип.

– И вы, мистер Таер, передайте главному инженеру привет. Пусть заодно и вас выпорет. Воцарилась гнетущая тишина.

– Есть, сэр, – произнес наконец Филип. – Пошли, кадет.

– Но… – заупрямился Грегор.

– Пошли! – И Филип потащил Грегора за руку. Через полчаса они вернулись и доложили:

– Главный инженер передает вам привет, сэр, и просит занести наказание гардемарина Таера в бортовой журнал, – отрапортовал Филип, уставившись в пол.

– Хорошо. – Я сделал в журнале соответствующую запись.

Вперед выступил Грегор. Глаза его покраснели от слез, но держался он спокойно. От надменности и дерзости не осталось и следа.

– Главный инженер передает вам привет, сэр, и просит занести наказание кадета Аттани в бортовой журнал, – тихо произнес он.

Мне было противно задавать Грегору пресловутый вопрос, но я должен был это сделать в воспитательных целях и, пересилив себя, спросил:

– У вас все еще есть трудности, мистер Аттани? Юный аристократ сник.

– Нет, сэр, – прошептал он. – Трудностей нет. Я больше не буду грубить вам.

– Хорошо, – довольно промолвил я, внес запись в журнал и поднялся. – Вы останетесь здесь, пока я буду инспектировать машинное отделение. Мистер Таер, проследите, чтобы кадет ничего не трогал.

– Есть, сэр.

Оба так и остались стоять по стойке «смирно».

По пути в машинное отделение я понял, что превратился в чудовище, нагоняющее страх на весь экипаж. Крис Дакко и Эдди Босс в карцере, Клингера собираюсь снова отправить в четвертую секцию, к мятежникам, а двух офицеров только что послал на порку. Что будет дальше? Отрежу Касавополусу руку?

* * *

Узнав, как я жестоко обошелся с Филипом и Грегором, все им сочувствовали. И утром при встрече избегали смотреть на меня. За ужином соседи со мной почти не разговаривали. Как бы не оказаться на следующий день в одиночестве за столом. Кому охота сидеть рядом с маньяком?

Мои опасения оправдались. Конечно, я мог приказать пассажирам остаться на своих местах. Но по традиции сидеть с командиром – это почет, а не наказание.

Итак, я в гордом одиночестве занял место за своим столом, дождался, пока все собрались, и стал читать вечернюю молитву. Все в зале поднялись, но не из уважения ко мне, а просто не желая нарушать хорошую традицию. После молитвы по столовой пронеслось «аминь», и все сели. Я подозвал стюарда. Как всегда, мой стол обслуживали первым.

Никакого разнообразия в жизни на корабле не предвиделось. Все время было занято нудной, неинтересной работой. Но вопреки всему я упорно тренировал экипаж, жесткой рукой повышая его боеготовность. В любое время суток с любыми интервалами между учениями врубал тревогу, гнал всех на боевые посты и сурово взыскивал с измученных людей за недочеты.

Филипу и Касавополусу приказал не скупиться на наряды за малейшие промашки.

Когда я проходил по коридорам, от меня шарахались, как от прокаженного, и провожали злобными взглядами. Филип и Грегор, бывая на мостике, с трудом скрывали свою обиду. Я был с ними сух и холоден, держался строго официально, без какого бы то ни было намека на теплоту. Именно так следовало себя вести с самого начала. Других отношений с подчиненными командир не может себе позволить.

В оружейном складе починили дверь и замок, и я приказал Филипу и Грегору перенести туда с мостика оружие. На «Дерзком» постепенно устанавливался порядок.

В карцер, где все еще сидели Крис и Эдди, я передал компьютер и приказал Крису продолжать обучение Эдди.

На третий день после порки Филипа и Грегора я крепко задумался: не подталкиваю ли своей жестокостью экипаж к восстанию? Столько врагов нажил себе и ощущал их враждебность на каждом шагу. Когда во время ужина я вошел в столовую, все разговоры сразу прекратились. В гнетущей тишине прошествовал я к пустовавшему командирскому столику и только налил себе воды, как со своего места поднялась миссис Ривс, дама весьма почтенного возраста, и, опираясь на трость, заковыляла ко мне.

– Можно сесть рядом с вами, командир? – спросила она, пристально глядя на меня из-под морщинистых век выцветшими голубыми глазами.

– А вы не боитесь их осуждения? – Я махнул рукой в зал.

– Скучно ужинать одному.

Я пододвинул ей стул. Следом за ней подошел мистер Ривс и попросил разрешения присоединиться.

– Я рад, мистер Ривс, садитесь, пожалуйста.

До конца ужина старик больше не произнес ни слова, в то время как его жена перекинулась со мной несколькими фразами.

Когда Крис и Эдди отсидели свой срок, я вызвал Криса на мостик и, когда он явился, не спешил скомандовать ему «вольно».

– Вы доставили мне много хлопот, матрос, – холодно бросил я.

– Так точно, сэр, – ответил Крис без всякого намека на дерзость.

– Сколько дней вы провели в карцере?

– Десять.

– В следующий раз просидите все сто. Обещаю.

– Так точно, сэр.

– В третий раз посажу вас на тысячу дней. И выйдете вы оттуда, когда вам исполнится двадцать один год. Понятно?

– Так точно, сэр!

– Забудьте о дерзости, Дакко.

– Есть, сэр!

– Что с обучением мистера Босса?

– Он начинает понимать, что такое график, сэр. Он… – Крис замялся, умолк.

– Продолжайте.

– Он не так уж туп, если его не злить. Я хочу сказать, что у него есть желание учиться.

– Хорошо. Идите.

Отлично! Похоже, Эдди и Грегора помирить удалось.

Поздним вечером у двери своей каюты я обнаружил лужу. Интересно, кто мыл сегодня полы? Деке? Разгильдяй! Вдруг в нос ударил запах мочи. Ее следы остались и на двери.

Войдя в каюту, я сбросил китель на кресло, положил фуражку на стол. Ладно, бывает и хуже. Чего только не вытворяли в Академии курсанты. Но лужа была не просто оскорблением, а скорее грозным предупреждением: не прекращу муштру – еще не то будет.

Я задумался. Полет только начался. И если дать послабление сейчас, потом дисциплину не восстановишь. Поэтому я изматывал и себя, и экипаж бесконечными учениями, строго наказывал за малейшую провинность. Только так можно выжить в тяжелых условиях, а анархия не сулит ничего, кроме гибели.

Я хотел было вытереть лужу, но раздумал и решил не обращать на нее внимания.

В душевой глянул в зеркало. Видок – хуже некуда. Будто на мне пахали. А впереди – долгие годы. Выдержу ли я?

Я решил не сдаваться и по-прежнему был беспощаден. Не только к экипажу, но и к себе. Пошел в ход последний стальной лист на изготовление ящиков для выращивания овощей. Дважды в день я проводил учения по лазерной стрельбе. Филип и Грегор, измотанные не меньше меня, тем не менее справлялись со своими задачами. Через несколько дней я стал менять интервалы между учениями, то увеличивая их, то уменьшая. Экипаж постоянно был в боевой готовности.

Однажды Филип нечаянно пролил на мой стол кофе. В ярости я влепил ему пять нарядов. Грегор не посмел вступиться за Филипа, только осуждающе на меня посмотрел. Этого было достаточно, чтобы отправить его на порку. Когда, оскорбленный, он вернулся на мостик, я заставил его несколько часов кряду решать задачи по стыковочному маневрированию.

Все продолжали меня избегать. В один из дней я заметил на двери моей каюты непристойный рисунок и приказал Грегору его стереть. Следующие два дня выдались подозрительно спокойными. Что это? Затишье перед бурей?

На третий день в мою каюту постучался Уолтер Дак-ко. Я так истосковался по нормальной человеческой речи, что не стал его прогонять, надеясь на доброжелательность с его стороны.

– Хочу передать вам петицию, – огорошил меня Дакко.

– С требованием моей отставки? – устало спросил я.

– Нет, сэр. Конечно, нет. – Что «конечно»? Что никто не решился бы подписаться под такой петицией? Или что, Дакко не осмелился бы вручить ее мне?

– Вы подписались под ней?

– Нет, сэр.

– Тогда зачем принесли?

Он долго думал, прежде чем ответить.

– Видите ли, – заговорил он наконец, – почти все на корабле обеспокоены, и я не мог не помочь людям. Если вы не примете петицию, я не ручаюсь за последствия.

Я внимательно прочел бумагу и подписи под ней. Текст был составлен в очень осторожных и сдержанных выражениях, каждое слово тщательно взвешено.

– Они просят починить сверхсветовой двигатель. Но вы-то знаете, что это невозможно.

– Допускаю, что так оно и есть.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Чтобы вы попытались починить двигатель.

– Послушайте, если вы в здравом уме и твердой памяти, объясните мне, пожалуйста, зачем чинить то, что починить невозможно?

Его губы тронула едва заметная улыбка.

– Вы, должно быть, слышали…

– Входите, садитесь, – пригласил я его.

– Есть, сэр.

Я тут же понял, что допустил непоправимую ошибку. Неделями я старался установить между собой и экипажем дистанцию, а теперь взял да и пригласил подчиненного к себе в каюту. Что делать? Не отменять же приглашение. Так я уроню свое достоинство.

– Слушаю вас, мистер Дакко, – сказал я, когда мой неожиданный гость сел к столу.

– Я верю вам, сэр. Наверняка двигатель починить невозможно. Но значительная часть экипажа придерживается иного мнения. Они не могут смириться.

– С чем?

– С тем, что их мнение игнорируют; а главное, что двигатель нельзя починить. Допустим, кто-то их в этом убедит. Но они просто не выдержат такого удара. Сойдут с ума или потребуют, чтобы вы соорудили новый двигатель или изобрели какой-нибудь способ быстро доставить их в Лунаполис. Логика над такими людьми не властна.

– И что дальше?

– Извините, но скажу вам прямо. Есть два пути. Следовать логике или действовать вопреки ей. Вы вправе выбрать любой. Но предпочтительнее второй путь. По крайней мере, он даст людям надежду.

– Что конкретно я должен сделать? Выражайтесь яснее, мистер Дакко.

– Яснее не могу. Потому что читал уставы и знаю что можно говорить, а что нельзя. Я вовсе не хочу, чтобы меня казнили.

Я едва не взорвался. Видимо, Уолтер Дакко почувствовал это и понял, как велик риск. В уставах не было четких указаний насчет петиций. На некоторых кораблях командиры вообще отказывались их читать. Так что Дакко вел себя вполне благоразумно. Одно дело – передать командиру петицию и совсем другое – изложить требования, не указанные в петиции.

– Мистер Дакко, приказываю вам говорить без обиняков, ничего не утаивая.

После моего приказа ему больше нечего было опасаться, я снял с него всякую ответственность, и он знал это, потому что читал уставы. Казнить можно было только за нарушение приказа.

– Так вот, разрешите им начать ремонт двигателя. Пусть даже у них ничего не получится, зато они будут заняты делом, вместо того чтобы тратить энергию на раздражение и ругательства в ваш адрес. У них появится благородная цель.

– Ложная цель, – возразил я.

– Это неважно. Им нужна цель. Дайте ее им.

– А что будет, когда они убедятся в бессмысленности своей затеи?

– Некоторые смирятся, более настойчивые продолжат работу несмотря ни на что. Разрешите им. Пусть они мучают двигатель, а не вас.

Я развернул петицию, снова пробежал ее глазами. Подписались почти все члены экипажа.

– От мисс Бартель я этого не ожидал.

– Знаю, сэр. Полагаю, она все понимает, но по каким-то своим соображениям не пошла против остальных.

– А почему Крис не поставил свою подпись?

– Вы приказываете мне ответить?

– Да.

– Он хотел подписать, но я пригрозил, что в этом случае выбью из него последние мозги.

– А вы изменились за последнее время, мистер Дакко.

– Да, сэр. Полгода назад мне бы и в голову не пришло угрожать собственному сыну. Тогда я был… еще нормальным человеком.

– Значит, вы все же присматриваете за ним? – улыбнулся я. – А раньше, помнится, говорили, что даете ему полную свободу действий, чтобы он стал самостоятельным.

– Дело в том, что я опасался вашей реакции, сэр. Я и сейчас не уверен, что вы простили бы ему такое. А я не хочу, чтобы моего сына казнили, хоть он и неблагоразумный.

– Никто не хочет умирать. – Я вздохнул. Похоже, роль тирана была сыграна мною блестяще. Меня панически боятся. – Передайте всем, что я принял петицию и хочу над ней поразмыслить. Надо еще раз поговорить с Касавополусом. Ведь даже если энтузиасты заделают в шахте двигателя дыру, я все равно не разрешу производить испытания ваизбежание катастрофы.

– Понимаю, сэр. Об этом вашем замечании я умолчу.

После ухода Уолтера Дакко я не мог думать ни о чем другом, кроме петиции. Матросам повезло с Уолтером Дакко, осторожным и в высшей степени благоразумным. Не исключено, что он сам вызвался передать мне это послание, чтобы оградить своих товарищей от моих преследований и жестокости.

На следующий день я вызвал Касавополуса и завел с ним разговор о ремонте.

– Нет, – покачал он головой, – на борту это просто невозможно.

– Но почему бы не попробовать? – возразил я. – Вреда не будет никакого. Затягивайте ремонтные работы, насколько это возможно, пусть люди живут надеждой. А там – будь что будет. Рано или поздно они поймут, что напрасно тратят силы. Ну и поделом. С какой стати я должен забивать себе голову чужими проблемами?

– Для вас они, конечно, чужие, – не без ехидства заметил Касавополус.

Так бы и врезал ему по физиономии. Выбил бы из него это проклятое высокомерие.

– Слушайте внимательно! – произнес я с металлом в голосе.

– Очередная угроза? – так же ехидно спросил он.

– Нет! Совсем другое! Если хотите, могу извиниться прямо сейчас. За то, что, прикинувшись маньяком, грозил отрезать вам руку. Признаю свою вину, очень сожалею и прошу меня простить!

Он долго смотрел на меня в упор, потом наконец сказал:

– Мне кажется, это не все. Что еще?

– Да, не все, оставьте свое высокомерие и ведите со мной разговор, как положено по армейскому уставу. Вам ясно? Иначе я отправлю вас к мятежникам в четвертую секцию до конца полета. Клянусь перед Господом Богом! Даю вам время на размышления до завтрашнего дня. Теперь все.

Он продолжал на меня смотреть, и я выдержал его взгляд.

После его ухода я никак не мог успокоиться и проклинал себя за очередной срыв. Веди если Касавополус не подчинится, придется выполнить обещание и отправить его к мятежникам. Но что тогда будет с кораблем? Касавополус нам нужен позарез. Не могу же я доверить машинное отделение беспризорнику Деке!

Надо было видеть, с каким энтузиазмом все взялись за ремонт двигателя. Я пришел в изумление. Все свободное время люди отдавали этой работе. Первым делом надо было выйти в магнитных ботинках и скафандре в открытый космос и по металлическому корпусу корабля добраться до пробоины, чтобы провести замеры. Появилась возможность обучить Грегора обращению со скафандром и работе в открытом космосе. За Грегором, как обычно, присматривал Филип.

От внешнего люка воздушного шлюза на втором уровне до пробоины было неблизко – дыра располагалась у самой кормы. Грегор осторожно шагал по обшивке корпуса, а Филип для страховки шел рядом с ручным реактивным двигателем, чтобы вернуть Грегора, если тот по ошибке оторвется от корпуса и начнет удаляться от корабля. Прогулка была нелегкой даже для опытного специалиста, не говоря о новичке.

Вернулись они усталые, но полные надежд. Радость Грегора не могла до конца омрачить даже встреча со мной возле шлюза.

– Что скажете, мистер Таер, об успехах кадета? Достоин он звания космонавта? – Я нарочно не спросил об этом у самого Грегора, по традиции командир редко снисходит до разговора с кадетами, держа определенную дистанцию.

– Будет достоин, сэр, если еще немного потренируется, – ответил Филип.

– Тогда прикажите ему во время тренировок таскать ранец с инструментами. Это развивает мускулы на ногах.

Филип и Грегор едва заметно улыбнулись. Я ответил им тем же. Помнится, в бытность свою гардемарином я радовался любой возможности выйти в открытый космос. Мои товарищи – тоже.

– И проследите, чтобы за каждый час, проведенный в космосе, он два часа решал задачки по навигации, – добавил я.

Как ни странно, даже мой сволочной приказ не убавил энтузиазма мальчишек. А я почувствовал себя дряхлым, как миссис Ривс, и пошел прочь, оставив Филипа и Грегора радоваться.

Придя на мостик, я вызвал Уолтера Дакко и вручил ему лазерный пистолет. Вместе с ним мы отправились в лазарет за Клингером, чтобы после выздоровления снова отвести его в четвертую секцию. Увидев вооруженного Дакко, Клингер сразу все понял, однако сделал еще одну попытку уговорить меня оставить его на свободе, чтобы он мог честным трудом искупить свою вину.

– Нет. Слушать ничего не желаю, – твердо заявил я. – Мистер Дакко, отведите его вниз.

– Пожалуйста, сэр! Не отправляйте меня туда! – умолял Клингер. – Мы же с Анди теперь… Между нами кровь. Он дважды стукнул меня по голове, хотел убить. И теперь одному из нас не жить.

– Это ваши проблемы.

Бедняга Клингер взвыл от собственного бессилия. Он был еще слишком слаб, чтобы сопротивляться, и позволил Дакко взять себя за руку. Втроем мы спустились на третий уровень к коридорной двери, ведущей в четвертую секцию. Внутри управляющая замком панель была удалена, и открыть дверь можно было только снаружи.

– Держите оружие наготове, мистер Дакко, – приказал я и набрал на кодовом замке одному мне известный шифр.

– Разрешите мне хотя бы иногда разговаривать с Еленой, сэр, – взмолился Клингер.

– С какой Еленой?

– С мисс Бартель, сэр. Мы с ней часто беседовали, пока я лежал в лазарете. Она заставила меня о многом задуматься. Если вы запретите мне даже это… Разрешите, пожалуйста!

– Входи! – рявкнул я.

Клингер быстро скрылся за дверью, и я тут же ее запер.

Через несколько дней я заметил, что многие члены экипажа без должного усердия относятся к своим прямым обязанностям. Нагрузка на каждого была предельно высока, и люди предпочитали отдавать все силы ремонту двигателя.

Больше остальных манкировал своими обязанностями отряд отделения регенерации. Пришлось в наказание запретить им целую неделю заниматься двигателем. Не помогло – остальные отряды тоже халатно относились к своей основной работе. В открытый космос выходили не только Филип с Грегором, но и другие новички. Это было опасно. Кто-нибудь мог погибнуть. А на корабле так мало людей! Однажды Грегор оступился, оторвался от корпуса и по инерции начал медленно отплывать от корабля. Конечно, Филип вернул его, правда не сразу-дал Грегору пару минут беспомощно побарахтаться, чтобы тот запомнил свой промах надолго. На первый раз я не стал наказывать кадета, а только скрипнул зубами. Когда-то во время тренировки такое произошло и со мной.

Спустя два дня они снова вышли в открытый космос. Я слушал их переговоры по рации. Грегор снова оторвался от корпуса.

– Ой! Черт возьми! – закричал он.

– Какие трудности, кадет? – язвительно спросил Филип.

– Не могли бы вы вернуть меня на поверхность корпуса, мистер Таер? Пожалуйста.

– Надо подумать. Кажется, в гардемаринской необходима генеральная уборка. Не мешало бы вымыть стены.

Такого рода воспитательные приемчики, обычные в гардемаринской среде, были крайне опасны – отлетевшего слишком далеко от корпуса вернуть нелегко. И в этом случае могут погибнуть оба – и потерявший контакт с корпусом, и тот, кто пытается его спасти.

– Не медлите, мистер Таер, верните его, – приказал я.

– Есть, сэр, – ответил он. – Грегор, дай руку. Так. Становись обеими ногами. Теперь иди. Да не шаркай ты, поднимай ноги. Так, правильно. Теперь иди сам, я не держу тебя.

Вскоре Грегор снова закричал:

– Ох! Опять! Простите, мистер Таер!

– Хватай его! – заорал я в микрофон. – Держи, пока он не войдет в шлюз!

Едва они вошли в корабль, я выбежал с мостика, оставив его без присмотра, и помчался в помещение, где они снимали скафандры. При моем появлении оба приняли стойку «смирно».

– Мистер Аттани, – громыхнул я, – передайте привет главному инженеру и попытайтесь больше не быть таким болваном!

– Есть, сэр, – пробормотал Грегор.

– Он не нарочно, сэр, – вступился за подопечного Филип. – Знай я…

– Кадет, вон отсюда! – рявкнул я. Как только Грегор выбежал, я напустился на Филипа: – Вам девятнадцать, мистер Таер! Вы прослужили в армии шесть лет и должны знать, как опасно шутить в открытом космосе, тем более вам должно быть известно, что пререкаться с командиром запрещено! Вы разве не знаете, что гардемарин не может отменить приказ командира?!

– Так точно, сэр. Я не пытался отменить приказ…

– Вы пререкались со мной! Девятнадцатилетних гардемаринов не принято сечь, поскольку они хорошо усвоили, что можно, а чего нельзя.

– Так точно, сэр, – побледнел Филип.

– Доложите главному инженеру, что я приказал вас высечь! Однажды вы уже осмелились перечить командиру. Надеюсь, сегодняшний случай станет последним.

– Есть, сэр! – Филип направился к выходу.

– Пока вы будете вести себя как кадет, придется с вами обращаться соответствующим образом, – крикнул я ему вслед. Это было все равно что выстрелить в невооруженного человека, не способного ответить тем же. Но ярость взяла верх над совестью.

Вскоре Филип и Грегор явились для доклада. На Филипа страшно было смотреть. Впервые за все годы службы я видел его совершенно убитым, но не стал ни о чем спрашивать, боялся. Если я сломал его, последствия для корабля будут самыми плачевными.

Насчет Грегора я не питал иллюзий – он люто меня ненавидел. Хотя и доложил об исполнении наказания по полной форме, безукоризненно отдал честь, передал как положено просьбу Касавополуса занести наказание в бортовой журнал. Но я чувствовал, если надавить на него еще хоть самую малость, он не выдержит, бросится на меня и, возможно, убьет. Поэтому именно сейчас надо разобраться с ним как следует.

– Филип, идите в свою каюту, – приказал я, даже не выслушав его доклада.

– Есть, сэр. – Он отдал честь, повернулся кругом и вышел.

Я решил до конца выбить из Грегора дурь.

– Мистер Аттани, хотите мне что-то сказать? – спросил я.

– Нет, сэр, – ответил Грегор, уставившись в пол.

– Мне не нравятся ваши манеры. Потрудитесь их изменить.

– Чего вы от меня хотите, сэр?

Я дал ему пощечину. Лицо его дышало злобой.

– Известны ли вам права кадета, мистер Аттани?

– Думаю, известны.

Я влепил ему еще одну пощечину, сильнее. Кулаки его сжались, но, слава Богу, он на меня не бросился. Случись такое – я вынужден был бы его казнить.

– Кадет находится под опекой командира в полной его власти. Кадет не имеет никаких личных прав. Для командира кадет все равно что сын. Сколько еще пощечин вы хотите получить, мистер Аттани?

– Пожалуйста, сэр! – взмолился он.

– Отвечайте!

– Нисколько! Я не хочу, чтобы вы меня били, сэр! – Его глаза наполнились слезами. Я ударил его еще раз.

– Посмотрите на свои пальцы, мистер Аттани! Он с удивлением посмотрел на свои руки и медленно разжал кулаки.

– Пожалуйста, – прошептал он, – разрешите мне вернуться в кубрик. Я хочу быть матросом.

– Нет. Вы кадет. Ступайте в гардемаринскую каюту!

– Я не ребенок, я не вытерплю такого обращения, – быстро заговорил он, перевел дух и продолжил: – Я не привык к порке. Боже мой, как же это больно! Филип держал меня за руки, когда я лежал на скамье! За что мне такое наказание? Ради бога, отпустите меня в кубрик!

– Нет. Вы будущий офицер. Я сделаю из вас офицера! Хотите еще пощечину?

– Нет, сэр, – еле слышно ответил он. Похоже, мне удалось с ним справиться. Оставалось еще чуть-чуть поднажать.

– Хотите передать привет главному инженеру?

– Ради бога, сэр, не надо! – взмолился Грегор.

– Ведите себя как положено, и все будет в порядке. А теперь идите в каюту.

Он разрыдался, но продолжал стоять по стойке «смирно», боясь даже вытереть слезы.

Я рухнул в кресло и отвернулся, чтобы не видеть его.

– Идите в свою каюту, Грегор, – повторил я.

– Есть, сэр.

Я сидел, не оборачиваясь, и не видел, отдал он мне честь или нет. И после его ухода вздохнул с облегчением – наконец-то мне удалось сломать Грегора. Теперь он будет как шелковый. Я отрезал ему все пути к отступлению. Теперь он будет подчиняться мне беспрекословно, забыв злобу и ненависть.

Той ночью я с трудом уснул, но спал плохо и утром полусонный потащился в душ, до отказа открыл горячий кран, но тут же с криком выскочил и стал изо всех сил растираться полотенцем – вода оказалась ледяной. Я не стал закрывать кран, надеясь, что вода потеплеет, но она становилась все холоднее и холоднее. Ругаясь, как матрос, я натянул штаны, набросил на голые плечи китель и, как был босиком, помчался на третий уровень в машинное отделение.

На лестнице столкнулся с Крисом Дакко, отшвырнул его и, кипя от злости, побежал дальше. Через секунду-другую я уже был на третьем уровне.

– Атас, командир идет! – закричал кто-то из беспризорников. И все они вытянулись по стойке «смирно».

Даже не взглянув на них, я забарабанил кулаками в машинное отделение; случайно вспомнил про панель управления замком, нажал кнопки, с силой распахнул дверь и влетел внутрь.

– Что тут у вас за чертовщина? – взревел я. Деке испуганно вытаращился на меня, едва не выронив кусок трубы, который был у него в руках.

– Держи ровнее, щенок! – прикрикнул на него Касавополус.

В углу вздрогнул Джокко. Воздух был влажным от пара.

– Что случилось? – спросил я.

– Эти ссыльные бестолочи не уследили за давлением, – проворчал Касавополус, показывая на отрезанную трубу. – Вышел из строя клапан, сэр, – добавил он, взглянув на меня.

– У меня в душе вода…

– Холодная, знаю. Опоздай я на несколько минут, вода в трубах вообще бы замерзла.

– А эти что здесь делают? – показал я на беспризорников.

– Помогают Эдди искать подходящую стальную плиту, сэр, – кивнул он в сторону склада.

Несмотря на ярость, я не мог не заметить вдруг появившуюся у него вежливость.

– Плиту? Для сверхсветового двигателя? – набросился я на Деке. – А как же вахта?!

Деке открыл было рот, но тут же смекнул, что лучше промолчать, не выводить меня из терпения, и весь съежился, словно ждал удара. Что ж, с удовольствием бы ему вмазал. Бросил взгляд на скамью в углу. Эх, всыпать бы этим нерадивым! Но матросов пороть запрещалось, только сажать в карцер и давать наряды вне очереди. В уставах все предусмотрено: ведь порка могла вызвать на корабле восстание, если командир корабля оказывался тираном. Из низших чинов разрешалась порка только несовершеннолетних, что я изредка и делал.

– Сколько тебе лет, матрос? – спросил я у Деке.

– Не знаю, сэр, – пожал он плечами. – Говорят, шестнадцать или семнадцать.

– Так. Джокко тоже не достиг совершеннолетия, ему восемнадцать. Значит, вас можно выпороть. – Я показал инженеру на скамью. – Касавополус, вам помочь или сами справитесь?

– Вы хотите, чтобы я выпорол их, как гардемаринов? С большим удовольствием. Но вначале пусть помогут мне починить водопроводную систему.

– Я буду в своей каюте. Сообщите мне, когда появится горячая вода. А потом выпорите их! – И я с достоинством зашагал по коридору, если только это возможно, когда идешь босиком.

Вскоре появилась горячая вода, я сполоснулся, занялся повседневными делами и забыл о происшествии. На следующий день я встретил в коридоре Уолтера Дакко.

– Надо поговорить, – настойчиво произнес он. – Сугубо конфиденциально.

Я знал, что человек он ответственный и не станет беспокоить меня по пустякам. Видимо, произошло что-то серьезное.

– Приходите через полчаса на мостик. Проследите, чтобы вас никто не заметил. – Быть информатором небезопасно. Я ждал Уолтера с нетерпением и сразу закрыл за ним дверь.

– Не подумайте, сэр, – начал он, – что я собираюсь вам указывать, как обращаться с экипажем.

– Знаю. Не надо предисловий. Выкладывайте все, что считаете нужным. Я приказываю. Напомните мне об этом, если начну угрожать.

– Есть, сэр. Полагаю, вам надо носить с собой оружие. По крайней мере, пока все не уладится.

– Неужели дело дошло до этого? – ужаснулся я.

– Вероятно. Беспризорники и их сторонники пришли в ярость, узнав, что Касавополус выпорол двух их товарищей. Ведь матросов нельзя оскорблять действием.

– Можно! – взорвался я. – Они несовершеннолетние! Как вы посмели сказать, что это оскорбление действием?!

– Так считают многие члены экипажа, а вовсе не я.

– А вы что скажете, мистер Дакко? Он пожал плечами.

– Полагаю, порка – наказание более действенное, чем мытье только что вымытого пола. И вполне заслуженное. Иногда так хочется выпороть Криса – руки чешутся.

– Он не выдержит порки.

– Знаю, сэр. Короче говоря, экипаж в бешенстве. Замышляют что-то недоброе.

– Мятеж?

– Трудно сказать. Всякое может случиться, если…

– Кто? – перебил я.

– Я так и знал, что вы об этом спросите.

– Кто?! Отвечайте! – приказал я.

– Пожалуйста, отмените приказ, командир.

– Вы хотите сказать, что не подчинитесь?

– Нет, сэр, – устало ответил он.

Я сверлил его глазами, но он выдержал мой взгляд.

– Хорошо, мистер Дакко, отменяю. Мало ли какие ходят разговоры. Но если кто-то попытается… Тогда вы назовете имя.

– Я пока на стороне римлян, – слабо улыбнулся он, – Варвары еще осаждают нас.

Так. После его ухода я задумался. Как себя обезопасить? Но идей на этот счет не было никаких. Ладно, там будет видно. Проторчав на мостике до самого ужина, я, не заходя в каюту, отправился прямо в столовую, И, едва вошел, как меня захлестнули волны враждебности. Воцарилась зловещая тишина.

– Чем могу вам помочь? – спросила миссис Ривс, усаживаясь после молитвы за мой стол.

– Ничем, – ответил я.

– Тот руководитель хорош, который не отрывается от масс, – продолжала она, несмотря на мою угрюмость. – Вождь не может вести людей за собой силком.

– На «Дерзком» пока еще нет демократии. И не будет! – отрезал я.

– Вы чем-то расстроены?

– Не в этом дело. Я выполняю свой долг так, как предписывают уставы.

– Мне страшно за вас.

Я промолчал. Да и что мог сказать? На ужин были бобы и овощи – этой пищей придется довольствоваться долгие годы.

Вдруг с одного из столов на пол упала тарелка.

– Хреновы ссыльные! – Ковакс вскочил и потряс кулаками.

Деке и Жанна изготовились к драке. Цы буквально навис над своей тарелкой, оберегая от возможных посягательств драгоценную пищу.

– Всем встать! – громыхнул я и бросился к дебоширам. – Смирно!

Ковакс, бледный, словно не слыша приказа, стоял против Жанны, собираясь броситься на нее.

– Оглох? – Я рывком повернул его. – Смирно!

Решался вопрос «кто кого», мой командирский авторитет был под угрозой. И все же я победил. Нарушители порядка угомонились.

– Мистер Ковакс, выйдите из зала, отправляйтесь во второй кубрик, – приказал я.

– Но они…

– Молчать! – рявкнул я так, что едва не сорвал голос, – Идите!

– Есть, сэр. – Он вышел.

– А вы оба – в первый кубрик, – приказал я Жанне и Деке.

– Ни за что, – выпалила Жанна.

– Корабельная полиция! Главный старшина! – Подбежали Уолтер Дакко и Эдди Босс. – Отведите этих матросов в карцер, – приказал я.

– Есть, сэр!

Уолтер Дакко взял Жанну за руку, но она тут же вырвалась.

– Отставить, Жанна! – прикрикнул на нее Эдди. – Иди! – Потом он толкнул к выходу Деке. – И ты тоже. Стал матросом? Слушайся! А то будешь иметь дело со мной!

– Что произошло? – спросил я у матроса Цы, когда нарушителей спокойствия увели.

– Мистер Ковакс плохо отозвался о Деке, точнее, о его работе с газовой горелкой, сэр, – объяснил Цы.

– О какой сварке шла речь?

– О вырезании сварочной горелкой заплаты из стальной плиты. Для двигателя.

Дальнейшие расспросы лишь взвинтили бы экипаж. Я было пошел к своему столу, но тут меня осенило.

– В шеренгу по одному становись! – громко скомандовал я. – Офицеры – перед строем.

Я ждал, держа руки по швам, пока экипаж не построился. Филип подтолкнул Грегора на офицерское место – два шага перед строем. Пассажиры с тревогой смотрели на меня.

– Равняйсь! Мистер Таер, выровняйте строй.

– Есть, сэр.

– Смирно! – скомандовал я. – Вольно. Я не потерплю безобразий на корабле. Работы по ремонту сверхсветового двигателя временно отменяются. – По строю пронесся глухой ропот. Я подождал, пока все замолчат, и продолжил: – И будут возобновлены, лишь когда полностью наладится дисциплина.

– Черт побери, – пробормотал кто-то.

– Кто разговаривает в строю?! – Воцарилось гробовое молчание. – Я спрашиваю, кто?

– Я, – признался Друкер.

– Два дня карцера! Явиться туда немедленно и ждать у входа по стойке «смирно»!

– Есть, сэр, – после некоторого колебания ответил Друкер и вышел из столовой.

– Я не допущу халатного отношения к дежурствам и нарушения субординации! Хотите ремонтировать двигатель – неукоснительно соблюдайте дисциплину.

– Разрешите обратиться, сэр? – Это была мисс Бартел ь.

– Разрешаю.

– Двигатель готов к испытаниям, сэр. Можно приступать?

– Нет. – Возразить никто не решился, но всеобщее возмущение витало в воздухе. Было ясно, что еще немного – и произойдет взрыв. Но я не прислушался к голосу разума. – Оставайтесь на местах, пока я не закончу свой ужин, а потом возвращайтесь к своим обязанностям. – И я направился к своему столу.

Еды у меня в тарелке почти не осталось, но я нарочно тянул время, маленькими порциями отправлял в рот овощи, так же не спеша пил кофе. Потом наконец приказал:

– Мистер Таер, отпустите экипаж. Мистер Дакко, отведите в карцер мистера Друкера. – Я не поднимал головы от чашки, пока экипаж не покинул столовую. Миссис Ривс, моя соседка по столу, за это время не проронила ни слова.

После ужина я сразу отправился на мостик. Вахтенным был Касавополус. На рассказ о случившемся он демонстративно не отреагировал, хотя и не выказал ни малейшего презрения, как это бывало прежде. И не только презрения! Вообще ничего. Он относился теперь ко мне ни плохо, ни хорошо. Просто никак, если можно так выразиться. После долгого молчания он равнодушно бросил:

– Это лишь отсрочит неизбежное.

– Возможно, – ответил я, полагая, что он имеет в виду бунт.

Но он говорил о другом:

– Двигатель запустить не удастся. И тогда они атакуют меня вопросами, на которые я не смогу ответить.

– Знаю, – Слава Богу, под неизбежным он не имел в виду мое смещение с должности. С этой мыслью я пошел к себе в каюту.

Моральный дух экипажа падал. Еще немного – и разразится гроза. Но я ничего не предпринимал. Первыми я выпустил из карцера Деке и Жанну, сделав им строгое внушение, а на следующий день – Друкера.

Но уже через несколько часов Филип привел Друкера ко мне.

– Он нарушил субординацию, сэр!

– Точнее, мистер Таер!

– Мистер Бранстэд сказал, что растения требуют более частой поливки, особенно помидоры, которые начали вянуть. И я поручил это дело мистеру Друкеру, а он посоветовал мне…

– Что же он вам посоветовал?

– Пожалуйста, сэр, – взмолился Филип, – не заставляйте…

– Отвечайте!

– Есть, сэр. Он посоветовал мне засунуть помидоры вам… ну… в задницу. – Лицо Филипа пылало то ли от злости, то ли от едва сдерживаемого смеха.

– Что вы на это скажете, мистер Друкер? – Я перевел взгляд на рядового.

– Ничего, – ответил он, отведя глаза.

– Два месяца карцера! Гардемарин, проводите мистера Друкера.

Через несколько минут Филип вернулся и доложил:

– Он в карцере, сэр. – Доложил официальным тоном, избегая моего взгляда.

– Хорошо.

– Надо найти ему замену на вахте в отделении гидропоники.

– Знаю.

– Почти не осталось людей…

– Вы свободны, – оборвал я его.

Отдав честь, Филип вышел. Я не замедлил вызвать Уолтера Дакко, вручил ему пистолет и приказал сопровождать меня вниз на третий уровень.

– Прикройте меня, – сказал я ему у входа в четвертую секцию.

– Что вы собираетесь делать, сэр? – изумился Дакко.

– Хочу вывести Клингера. – Я набрал код замка на панели, открыл дверь и крикнул: – Клингер!

Появился грязный, растрепанный Акрит и, глядя на меня без всякого интереса, сообщил:

– Наверно, он в комнате отдыха или просто где-нибудь шляется.

– Позовите его.

Вскоре передо мной предстал Клингер – осунувшийся, небритый, с темными кругами под глазами.

– Помните, что вы мне тогда говорили?

– Что говорил? Вам?

– Об искуплении вины, – напомнил я.

– Ох, Боже мой! Конечно же помню! – Он бухнулся передо мной на колени. – Пожалуйста!

– Выходи.

Он обалдел от счастья, замешкался, но тут же выскочил в коридор.

– У вас будет статус ученика матроса. И никаких прав.

– Хорошо, сэр! Есть, сэр!

– Помните, это ваш последний шанс. Другого не будет. При первом же нарушении дисциплины я казню вас на месте.

– Согласен, сэр! Я больше не причиню вам неприятностей! Честно! Я буду…

– Вы замените мистера Друкера в отделении гидропоники. Мистер Дакко, отведите его на склад и выдайте обмундирование.

– Есть, сэр.

Правильно ли я поступил? Добросовестного матроса посадил в карцер, а мятежника выпустил на свободу. И все это ради дисциплины.

* * *

– Огонь! – Я смотрел на экран, где лазеры «Дерзкого» уничтожали металлолом, выброшенный из верхнего шлюза и служивший в качестве цели. Через несколько секунд куски металла раскалились докрасна и расплавились. – Сейчас лучше, – похвалил я стрелков. – А теперь практикуйтесь на тренажерах. – Отключив лазеры, я поставил их на предохранители и заблокировал шифром.

Обычно на кораблях экипаж обучается стрельбе из лазерных пушек только на тренажерах, по целям, которые рисует компьютер. Помнится, в мою бытность кадетом на тренировочной базе нам разрешили стрелять по металлолому. До сих пор не могу забыть волнение, охватившее нас при виде кипящего в космическом вакууме металла. Став командиром, я тоже начал практиковать этот метод обучения, куда более эффективный, чем воображаемая стрельба.

Но хорошего понемножку. Чтобы собрать и выбросить из шлюза отходы металла, необходимо время, а у экипажа его в обрез.

– Керрен, генерируй цели вокруг корабля. А также их исчезновение в произвольные промежутки времени от трех до двенадцати секунд с момента появления или в случае поражения, – приказал я.

– Есть, сэр, – вежливо ответил компьютер, и на экране начали появляться воображаемые враги. Я объявил в микрофон:

– Уничтожить все цели. Учение на поражение, а не на меткость.

При стрельбе на меткость стрелку засчитываются только выстрелы, поразившие цель. При стрельбе на поражение – только количество пораженных целей, количество выстрелов при этом не имеет значения. Если цель исчезает, прежде чем стрелок ее поразит, ему начисляется штрафное очко.

– Начали! – скомандовал я.

Из динамика понеслись выкрики стрелков. Они сидели за лазерными установками по двое – один стрелял, другой регулировал мощность и длительность выстрела. Разумеется, компьютер стреляет лучше человека, но в реальном бою только человек способен правильно определить первоначальную цель.

Керрен выводил цели как на мониторы стрелков, так и на экран на мостике. Я видел, что многие цели исчезают непораженными, и через пятнадцать минут приказал прекратить огонь. Для разбора результатов учений ко мне явился матрос Цы.

– Плоховато стреляют, – сказал ему я.

– Но… Так точно, сэр, – ответил он.

– А почему? Что им мешает?

– Недостаток тренировки. Двоим стрелкам нужно время, чтобы сработаться.

– У них его было вполне достаточно. Около часа я просматривал бортовой журнал, потом включил тревогу.

– Внимание! Тревога! Всем занять боевые посты! – объявил я в микрофон, после чего приказал компьютеру: – Керрен, симулируй цели так же, как час назад, в течение сорока минут. Запиши результаты.

Помню, когда я был гардемарином, прямо-таки изнывал на подобных учениях – такими нудными и утомительными они мне казались.

Посыпались доклады со всех постов:

– Пост связи готов, сэр!

– Машинное отделение готово, сэр!

– Огонь!

Я нервно зашагал по мостику, поглядывая на экран. Меткость возросла, пораженные цели то и дело исчезали с экрана – стрелки втянулись в работу. Затем меткость стала падать – сказывалась усталость. Прошло довольно много времени, и у стрелков открылось второе дыхание, количество пораженных целей увеличилось. Вдруг все цели исчезли с экрана.

– Время истекло, сэр, – последовал доклад компьютера.

– Спасибо, Керрен. – Я взял микрофон. – Отбой.

Трое суток подряд я проводил учения по стрельбе, по действиям в условиях декомпрессии, пожарные учения и еще много других. Экипаж был вымотан до предела. Я носился по всем постам, выискивал недостатки, придирался к каждой мелочи. Я балансировал на краю пропасти – матросы с трудом скрывали свою враждебность. До бунта оставался один шаг.

Подавленность у Филипа сменилась апатией, и это было еще хуже. К любой моей похвале, к любой шутке он оставался совершенно равнодушным. И, не выдержав, в конце концов я пригласил его в офицерскую столовую выпить кофе, а заодно поговорить.

Филип безучастно созерцал дымящийся кофе.

– Мистер Таер… – Нет, это слишком официально. – Филип. Если со мной что-то случится, командование кораблем перейдет к тебе.

– Так точно, сэр.

– Мы все умрем, не сомневаюсь, – выпалил я. Он поднял наконец голову и уставился на меня.

– Филип, – продолжал я, – признаться честно, я не знаю, что делать. Как сохранить в такой ситуации достоинство, благородство. Понятия не имею, как быть.

– Сэр…

– Дай мне договорить, Филип. Не многие выживут. Я смирился с мыслью о том, что всю жизнь проведу здесь, на борту «Дерзкого». Может, осталось уже совсем немного. Нет, я не покончу с собой. Ни за что! Это большой грех. Но экипаж долго не выдержит. Они взбунтуются и убьют меня.

– Сэр, если вы объясните им…

– Что объяснять? И так все ясно. Я не могу предложить им выход. Просто выполняю свой долг, сохраняю верность присяге. Пытаюсь поддерживать воинскую дисциплину, потому что «Дерзкий» – военный корабль. Никто не отстранял меня от должности, значит, я обязан действовать по уставу. Это единственный известный мне путь.

Филип больше не пытался возражать и внимательно слушал, пытаясь понять, к чему я клоню.

– Устав предписывает командиру поддерживать на корабле железную дисциплину и высокую боевую готовность экипажа. Именно это я и делаю. – Губы мои тронула улыбка. – Хотя отдаю себе отчет в тщетности моих усилий. Но ничего другого я не умею.

Я умолк.

– Сожалею, но я так мало вам помогал, сэр. Простите меня! – Филип был близок к панике.

– Еще как помогал! Если знаешь, что нужно делать, скажи. Или возьми корабль в свои руки и действуй по собственному усмотрению. Вряд ли тебе придется держать ответ перед Адмиралтейством.

Потрясенный, Филип долго на меня смотрел, потом заявил:

– Я никогда не займу ваше место.

– Тогда не исключено, что тебя ждет та же участь, что и меня.

– Это не имеет значения. – Он встал и после долгого молчания произнес: – Я навсегда сохраню вам верность.

Сердце защемило так, что я не мог вымолвить ни слова и жестом попросил его удалиться.

– Пожар на посту связи! Пожар на посту связи!

Под завывание сирен пожарная команда с огнетушителями мчалась по лестнице вверх к посту связи. Из динамика донеслось:

– Докладывает машинное отделение! Давление воды в норме!

– Команда диагностики обшивки корпуса готова!

– Все управление с поста связи передано на мостик! Я встретил пожарников в коридоре у поста связи.

– Три с половиной минуты, – проинформировал их я. – Отлично, мистер Таер. Но в следующий раз постарайтесь быстрее. Отбой.

В свою каюту я вернулся в четыре часа утра.

На следующий день состоялись учения по лазерной стрельбе и декомпрессии, а после ужина – инспекция всего корабля.

Я обошел коридоры, посты и отделения, даже не знаю, сколько исходил километров, в полном изнеможении добрался до мостика и рухнул в кресло. Сопровождавшие меня Филип и Грегор уже успели вернуться на мостик. Заходил я и в гардемаринскую каюту и обнаружил, что там полный порядок.

– Передайте экипажу приказ, – произнес я. – Пусть приступают к ремонту двигателя. – Дисциплина была на высоком уровне. Что и говорить, лучше бы экипажу не отвлекаться на заведомо бессмысленную работу, но обещания надо выполнять, а дисциплина была на высоком уровне.

Когда я наконец добрался до своей каюты, то обнаружил у двери куклу из грязного тряпья, сделанную в виде командира, с головой, отделенной от тела.

Наутро рабочая бригада матросов вышла в открытый космос для последней проверки сварных швов перед испытаниями двигателя. Я приказал Грегору присматривать за матросами. На этот раз он шагал по корпусу корабля более осторожно и ни разу не оторвался.

После полудня Уолтер Дакко передал мне просьбу экипажа дать разрешение на испытания сверхсветового двигателя. Главный инженер уже в который раз заверил меня, что испытания на малой мощности безопасны, и я согласился.

Чтобы не сидеть в одиночестве, я пригласил на мостик Филипа. Главный инженер находился в машинном отделении вместе с матросами, пожелавшими наблюдать за испытанием двигателя.

– Машинное отделение к испытанию готово? – спросил я в микрофон.

– Готово, сэр, – вяло доложил Касавополус.

– Керрен, задай координаты.

– Есть, сэр. – Керрен вывел на экран координаты Земли и «Дерзкого».

– Хорошо. – Проверять Керрена я не стал, ведь полета не будет. – Начинайте, главный инженер.

– Есть, сэр. Включаю двигатель.

– Функции сверхсветового двигателя нарушены! – доложил Керрен.

– Керрен, успокойся, это всего лишь испытания. Наблюдай за N-волнами и строй на экране график, – приказал я.

– Есть, сэр.

График, появившийся на экране, свидетельствовал о явных нарушениях в работе сверхсветового двигателя. Мы с Филипом молча ждали.

– Ничего не получается, – доложил снизу инженер. – Может быть, дело в настройке дефлекторов…

– Когда вы собираетесь их настроить, Касавополус? – спросил я.

– Не все ли равно? Ничего не… Не знаю. Завтра попытаюсь что-нибудь придумать. Испытания провалились.

– Я знал, что так будет, но втайне надеялся на обратное, – признался Филип.

– Я тоже. Пошли в машинное отделение. Мы спустились вниз.

– Все бесполезно, – сказал бледный Касавополус.

– Неужели никакой надежды? – спросил я.

– Никакой! Думаете, я зря прослужил на кораблях тридцать лет?! – вспылил он. – Извините, сэр.

Нас окружили мисс Бартель, Клингер и другие члены экипажа. Они смотрели на меня, как родители на врача, способного совершить чудо и спасти их ребенка.

Я кожей ощущал их молчаливую мольбу. Эти люди так нуждались хоть в какой-то надежде.

– Попробуйте что-нибудь сделать, – попросил я Касавополуса.

Он понимающе на меня взглянул.

– Есть, сэр, – ответил он. – Завтра попробую получше настроить двигатель. Может, что-нибудь и получится.

– Спасибо.

– Приходите понаблюдать за работой, сэр. – Инженер как-то странно на меня взглянул.

На следующий день испытания возобновились. Все свободные от дежурств члены экипажа собрались в машинном отделении и с надеждой наблюдали за происходящим. Опять генерировались волны не той амплитуды и не той длины.

Вечером по просьбе Елены Бартель я пригласил ее на мостик – она захотела со мной поговорить.

– Есть еще одна возможность, которую мы не использовали, – сказала она.

– Возможность? Какая же?

– Подать на двигатель более высокую мощность.

– Я не инженер, мисс Бартель, однако хорошо знаю, что подавать большую мощность на неисправный двигатель крайне опасно.

– Но ведь не исключено, что при большой мощности двигатель заработает!

– При большой мощности может расплавиться его шахта. Неужели вы не понимаете, что…

– А датчики…

– Не перебивайте меня, мисс Бартель, это нарушение субординации. И я не потерплю! Матросу запрещено пререкаться с офицером!

– Так точно, сэр!

– Если стенки шахты расплавятся, над кораблем нависнет опасность. Я не возражаю против испытаний, но рисковать нельзя, «Дерзкий» и без того в критическом состоянии! Идите!

Она отдала честь, повернулась кругом и ушла.

Утром явился Филип и доложил:

– Уолтер Дакко хочет с вами поговорить, сэр. Прямо сейчас. Увидел меня в коридоре, схватил за руку, не считаясь с моим офицерским званием, затащил в комнату отдыха и просил передать вам его просьбу как можно быстрее.

– Я поговорю с ним немедленно. – Я взял микрофон: – Старшина полиции, быстро на мостик!

Через несколько секунд Уолтер Дакко уже стоял передо мной.

– Обстановка накаляется, – сообщил он.

– Конкретнее, – потребовал я.

– В кубрике говорят страшные вещи. Будто вы запрещаете испытания сверхсветового двигателя на полную мощность, потому что не хотите возвращаться домой.

– Что за бред!

– Так точно, сэр! Но они в этом уверены.

– Пока только разговоры? – спросил я.

– Да, сэр. Но… Собираются провести испытания без вашего разрешения, сэр.

– Каким образом? Ведь я приказал Керрену не подавать напряжение на двигатель без моего приказа.

– Верно. Но вас можно убрать.

Я посмотрел на него в упор. Он выдержал мой взгляд.

– Принесите со склада оружие, мистер Дакко. Для меня, мистера Таера и главного инженера.

– Есть, сэр. И еще… Я хотел бы уберечь Криса.

– Как?

– Запереть в каюте, если потребуется. Мало ли что может случиться, если начнется заваруха.

– Нет, – твердо сказал я. – Он военный и хорошо знает, что полагается за мятеж. Идите за оружием.

– Я немало сделал для вас, и вы передо мной в долгу. – В его взгляде была непреклонная решимость защитить сына.

– А вы мне ничего не должны, мистер Дакко? – спросил я.

– Вот, значит, как вы благодарите за помощь? Я с трудом удержался, чтобы не разразиться проклятиями. Конечно, Уолтер Дакко не раз оказывал мне неоценимую помощь, рискуя собственной жизнью. Добровольно докладывал все, что происходило на корабле, из чисто моральных побуждений. И я не мог оказаться неблагодарной свиньей.

– Мистер Дакко, – сказал я уже совсем другим тоном, – назначаю Криса вашим помощником до конца чрезвычайного положения. Принесите оружие.

– Есть, сэр. Спасибо.

– Если у нас увидят оружие, то сразу поймут, что нам известно о настроениях экипажа, – сказал Филип, как только Уолтер Дакко ушел.

– Что ж, чему бывать – тому не миновать.

Через полчаса Уолтер Дакко вернулся с лазерными и электрошоковыми пистолетами. Я взял пистолет, включил тревогу и, когда со всех постов поступили доклады, объявил в микрофон:

– Всем оставаться на местах для проверки.

С Филипом и Уолтером Дакко я начал обход корабля и закончил его в машинном отделении, где вместе с главным инженером находились Деке и Джокко.

– Касавополус, какую максимальную мощность можно подать на сверхсветовой двигатель, не подвергая корабль серьезной опасности? – спросил я.

Возможно, до него дошли слухи о готовящемся бунте, потому что он ничуть не удивился моему вопросу.

– Не могу точно сказать. Пожалуй, половину от обычной.

– Если мощность повышать постепенно, успеют температурные датчики сообщить о перегреве, чтобы вовремя отключить напряжение?

– Да, сэр.

– Хорошо. – Я взял микрофон и объявил по всему кораблю: – Отбой!

Мы с Филипом вернулись на мостик.

– Что вы задумали, сэр? – спросил он.

– Учения по лазерной стрельбе. – Я взял микрофон.

– Сразу после тревоги? – удивился Филип. Вместо ответа я взял микрофон и отдал приказ об учениях.

После полудня я дважды включал тревогу и снова провел учения по стрельбе. На лицах матросов можно было прочесть озлобление, но они еще не вышли из-под контроля. Во время ужина, сразу после традиционной молитвы, я сделал объявление:

– Испытания сверхсветового двигателя возобновятся под наблюдением главного инженера. Он решит, какую можно подать мощность, не нанеся вреда кораблю.

Не успел я договорить, как Елена Бартель, вскочив, взволнованно спросила:

– Можно провести испытания сегодня?! Следом со всех сторон посыпались просьбы:

– Сэр! Пожалуйста!

– Сэр! Можно сегодня?!

Я хотел отложить испытания до завтра, но не рискнул – слишком велик был напор.

На экране снова заплясали волны, картина, не имеющая ничего общего с нормальной работой сверхсветового двигателя. Повышение мощности не исправило положения. Однако шахта двигателя не перегрелась.

– Если бы эти волны перевести в звуковые, получилась бы какофония типа джаза, – сказал Филип, разочарованно глядя на экран.

Я зевнул. День выдался тяжелый, и мне было не до болтовни, хотелось отдохнуть. С какой стати я тут сижу?

– Наблюдайте за испытаниями, мистер Таер. Если двигатель начнет перегреваться, немедленно их прекратите!

– Есть, сэр.

– Оставляю мостик на вас. – Вернувшись в каюту, я снял китель и, как обычно, аккуратно повесил его на спинку стула. Теперь мне самому приходилось заботиться о своей одежде, гладить ее, завтрака тоже никто не приносил. На «Дерзком» не было юнги, как на «Гибернии». Слава Богу, неподалеку находилась каюта гардемаринов – это несколько облегчало жизнь.

Я ослабил ремень и галстук и почувствовал себя свободнее. И зачем мы только носим знаки отличия? Все это давным-давно устарело.

В дверь кто-то поскребся, как мышь. Что это? Я замер, прислушался; сердце бешено колотилось. Странные звуки повторились. Ладно, будь что будет! Я решительно распахнул дверь.

На пороге, опираясь на трость, стояла миссис Ривс.

– ВЫ?! – поразился я. – Чего вы хотите?

– Поговорить о…

– Пассажирам не положено входить к командиру, миссис Ривс. – Я даже не дал ей договорить.

– Знаю, – проскрипела она. – Но мне очень надо.

– Приходите утром. Сейчас мне не до…

– Командир, окажите любезность. Вы так молоды! И если уснете на несколько минут позже, с вами ничего не случится!

Лишь из-за пожилого возраста миссис Ривс я не захлопнул дверь перед ее носом.

– Входите.

Она проковыляла в каюту, осмотрелась, не зная куда сесть, и с трудом опустилась в кресло у письменного стола, на которое я ей указал.

– Вы, молодые, не понимаете, какое это счастье быть молодым и управлять своим телом, – начала она издалека.

Чтобы не увязнуть в долгом разговоре, я промолчал, и она, видимо, заметив мое нетерпение, с улыбкой перешла к делу.

– Ну что, будет работать мотор? – Она ткнула тростью в пол, наверняка имея в виду машинное отделение.

– Пока идут испытания, миссис Ривс, я не могу…

– Будет или не будет? – резко переспросила она.

– Не будет, – признался я.

В наступившей тишине старуха смотрела на меня осуждающе, надеясь пристыдить, и я невольно вспомнил отца, проверявшего у меня когда-то уроки.

– Вы допустили большую ошибку, командир, – сказала она. – Возможно, непоправимую.

– Хотите сказать, что не следовало заниматься двигателем? Но я не мог…

– Нет, не в этом дело.

Какая наглость! Перебить меня столь бесцеремонно! Я едва сдерживал ярость.

– Если двигатель не заработает, вы проведете десятки лет на корабле, в ограниченном пространстве. Мне, слава Богу, это не грозит. Я свое взяла от жизни и смогу спокойно умереть. Но что делать остальным? Командир, они ни за что не согласятся до конца своих дней терпеть рабство, именуемое армейской дисциплиной.

– Вас это не…

– Мистер Сифорт, – снова перебила она меня, – я решила поговорить с вами, пока вы еще командир. Потому что вам уже недолго оставаться в своей должности.

– Наплевать, – выпалил я и тут же спохватился: зачем откровенничать с какой-то старухой.

– Вас могут убить.

– Наплевать, – повторил я.

– А зря, молодой человек! – Она строго постучала тростью по столу, словно призывая нерадивого ученика исправиться и слушать внимательно. – Жизнь и без того слишком коротка, а вы перед этими людьми в долгу. И просто обязаны исправить допущенную ошибку, изменить свое отношение к подчиненным. Кто, кроме вас, способен командовать кораблем? Главный инженер? Но стоит дать ему свободу – и он напьется в стельку. Гардемарин? Так ведь он еще мальчишка и ведет себя соответствующим образом. Комитет пассажиров? Но они некомпетентны!

– Я командую как умею, – словно оправдываясь, ответил я мрачно.

– Зачем вы так часто объявляете тревоги, будоражите экипаж? Они как угорелые носятся по всему кораблю.

– Это учения. Боевая подготовка.

– Подготовка к чему? Хотите превратить экипаж в роботов, заставить подчиняться любому дурацкому приказу? Не этого следует требовать от людей. Пусть учатся жить дружно. Вместе трудиться, чтобы выстоять.

– Это военный корабль, – возразил я.

– Был.

От этого короткого слова я вздрогнул, будто от выстрела.

– Нас никто не отправлял в отставку. «Дерзкий» по-прежнему в строю, – не сдавался я. – У нас есть надежда добраться до дома.

– Если лететь с такой скоростью, вряд ли кто-нибудь доживет до возвращения. Неужели не понимаете? Людям надо создать человеческие условия, не сталкивать их лбами друг с другом, не держать в постоянном страхе, не подвергать стрессам. Короче, не делать того, что постоянно делаете вы.

– Миссис Ривс, мой долг не в том, чтобы создавать те или иные условия. Я обязан поддерживать на корабле воинскую дисциплину и армейский порядок.

– Вы уверены, что выполняете долг, о котором говорите?

– Уверен, – ответил я, не понимая, к чему она клонит. – По крайней мере стараюсь.

– Тогда почему вы и ваш помощник, этот мальчик, стали носить при себе оружие?

– Дело в том, что обстановка несколько обострилась. Видите ли, я боюсь…

– Ага!

Чертова старуха! Опять меня перебила. Едва сдерживая гнев, я забарабанил пальцами по столу.

– Мне понятна ваша тревога, мадам, но вы не вправе вмешиваться в мои дела.

– Господь с вами, молодой человек. Я не вмешиваюсь, только помогаю вам разглядеть зреющие плоды трудов ваших.

– И что же это за плоды?

– Вас свергнут. Возможно, просто убьют. А потом создадут мало-мальски приемлемые для жизни условия. – В наступившей тишине было слышно даже наше дыхание. – Знаете, людьми можно руководить, пока они этого хотят, – заговорила она наконец.

Мне стало вдруг любопытно.

– Вы по образованию историк?

– Психолог, – лукаво усмехнулась она. – Я умею убеждать людей, но с вами почему-то не получается.

– По крайней мере, вы дали мне пищу для размышлений, – улыбнулся я. Обстановка несколько разрядилась. – Возможно, вы правы. Члены экипажа не желают до конца дней своих подчиняться армейской дисциплине. Но я связан присягой. И обязан действовать по уставу, то есть поддерживать воинскую дисциплину. В этом я поклялся Правительству.

– Присяга и уставы – дело, безусловно, святое. Но нельзя следовать только букве закона в ущерб здравому смыслу. Главное – дух закона, а он обязывает вас поддерживать на корабле такой порядок, при котором могли бы выжить и пассажиры, и экипаж. Но что толковать о порядке, если вас свергнут или убьют? Об этом вы думали?

– Присяга для меня превыше всего. Остальное второстепенно.

– Молодой человек, вы уперлись и дальше своего носа не видите. Оглянитесь вокруг, взгляните на вещи шире, иначе зайдете в тупик.

– Да, я уперся. И не желаю ничего видеть.

– А что будет с людьми? – Она наклонилась ко мне, опершись на трость. – Присяга присягой, но сейчас речь идет о жизни людей на борту корабля. Некоторые совсем молоды и могут дожить до того счастливого дня, когда нас найдет спасательный корабль или же мы долетим до Земли. Не губите их.

Я закрыл глаза и задумался. Возразить было нечего.

– Что же я должен, по-вашему, сделать?

– Не надо жестокой муштры, насилия, телесных наказаний. Не мучайте матросов, относитесь к ним почти так же, как к пассажирам.

– И к чему это приведет?

– Вы сами знаете. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Многим из нас придется провести на корабле всю оставшуюся жизнь. Мы ничего не хотим, только покоя и мира.

Я задумчиво смотрел в пол. Мне показалось, будто Аманда сзади тронула меня за плечо и тут же растворилась.

– Мир? Я не знаю, что это такое. Я видел мир, но не жил в нем. Я не штатский человек и не умею строить мирную жизнь.

– Мир хрупок, – согласилась миссис Ривс. Наступило молчание.

Миссис Ривс права. Ежедневная муштра и железная дисциплина делают жизнь невыносимой. Не надо бесконечных учений, проверок. Необходимо относиться к людям по-дружески. Может быть, даже избрать корабельное правительство.

– Спасибо, что зашли, поговорили со мной, – сказал я, выйдя из глубокой задумчивости и подняв на нее глаза. – Я попробую…

В этот момент завыла сирена. Из настенного динамика донесся испуганный голос Филипа:

– Командир! Срочно на мостик! Тревога! Всем занять боевые посты!

Миссис Ривс с удивительным проворством вскочила на ноги.

– Пойду к себе…

– Нет! – крикнул я, натягивая китель. – Коридорные двери вот-вот закроются. Оставайтесь здесь! – Я выскочил из каюты и помчался на мостик.

Дверь была заперта, телекамеры над ней рыскали, осматривая коридор. Только я собрался забарабанить в дверь, как она открылась и я проскользнул внутрь.

– Выруби свою хренову тревогу! – крикнул я на Филипа.

Он мгновенно нажал на кнопки. Сирены умолкли. Филип молча показал на экран.

– Господи! – Я схватил микрофон и заорал, перекрывая несущиеся из динамика доклады: – Боевая тревога! Занять места у лазерных пушек! Пассажирам и экипажу взять скафандры! Приготовиться к отражению атаки! – Я перевел дух и снова заорал: – Машинное отделение, отключить двигатель! Всю мощность подать на лазеры! Включить маневровые двигатели!

С экрана казалось, что космические чудища совсем близко – изображение было сильно увеличено, – на самом же деле они находились в нескольких десятках километров от корабля. Одно направлялось к носу, другое – к центру корабля со стороны правого борта.

– Первым подлетит чудище, которое впереди, – сказал Филип, хотя это было вполне очевидно.

– Знаю. – Я соединился с постом связи и приказал: – Взять на прицел переднюю рыбу!

– Есть, сэр! – ответил мистер Цы. – Но она пока слишком далеко.

– Сам вижу, – рявкнул я.

– Маневровые двигатели включены, сэр! – доложили из машинного отделения.

– Хорошо, вас понял!

– Я наблюдал на экране N-волны, – взволнованно рассказывал Филип. – С минуту они генерировались правильно, а потом вдруг появились чудовища.

– Молчи, гард! – заорал я.

– Есть, сэр.

Чудища между тем приближались. Я взглянул на индикаторы топлива для маневровых двигателей и выругался, проклиная себя за то, что мало оставил.

– Прости, Филип, нервы, – сказал я уже спокойнее.

– Спасибо, сэр. – Голос Филипа дрогнул, лицо побледнело.

– Не трусь, гардемарин, – приказал я, стараясь его подбодрить.

– Цель приближается к радиусу стрельбы! – доложил компьютер.

– Спасибо, Керрен. Пост связи, открыть огонь, как только я включу лазеры, – сказал я в микрофон, приготовившись нажать на кнопку.

– Цель приблизилась на расстояние радиуса стрельбы! – доложил компьютер.

Я решил подпустить чудищ поближе, чтобы добить, если они начнут удирать.

Керрен не выпускал чудищ из поля зрения, их изображения не сходили с экрана. У первой рыбины из пузыря вылез щупалец и стал целиться в корабль. Я включил лазеры.

– Огонь!

Лазерные лучи не видны в космическом вакууме, но я изо всех сил всматривался в экран. Настенный динамик был переключен на пост связи. Вначале оттуда доносилось какое-то бормотание, потом раздался радостный крик Уолтера Дакко:

– Попал!

Чудовище вздрогнуло и уплыло в сторону.

– Вот тебе! – завопил Деке.

Я судорожно вцепился в подлокотник кресла и, почувствовав боль, с трудом разжал пальцы.

Лучи трех лазеров скрестились на чудище, подплывшем к носу корабля, оно дернулось несколько раз и затихло, выпустив струи то ли газа, то ли жидкости.

– Прикончили! Прикончили! – загалдели стрелки, но Цы на них прикрикнул.

Чудище по своим габаритам уступало тому, что напало тогда на «Гибернию».

– Приближается цель по курсу ноль-восемь-четыре, сэр, – доложил Керрен.

– Взять на прицел следующую рыбину! – приказал я.

Снова взревели сирены. Неподалеку от корабля появились еще три чудища. И тут же четвертое, затем пятое. Керрен едва успевал докладывать:

– Цель у кормы на расстоянии двести метров! Цель у среднего шлюза! Цель…

– Стрелять по всем целям! – орал я. – Стрелять без приказа! Всем! Из всех лазеров!

Одно чудище приблизилось вплотную к корпусу корабля и выпустило зловещий щупалец. Щупалец свернулся в спираль и прилип к обшивке. Я начал молиться.

«Господь – Пастырь мой».

– Огонь по третьей цели!

«Я ни в чем не буду нуждаться».

– Жгите его!

«Он покоит меня на злачных пажитях».

– Около шахты двигателя две рыбы! «И водит меня к водам тихим».

– Центр, докладывает машинное отделение! Чудище совсем близко. За ним еще одно! «Подкрепляет душу мою».

– Я вижу их, Касавополус.

Несколько лазерных пушек адмирал Тремэн перенес на «Порцию», и теперь корма «Дерзкого», где расположено машинное отделение, осталась почти незащищенной. Что делать? Маневрировать! Вот что!

– Разворачиваемся! – заорал я. – Курс ноль-девять-ноль.

«Направляет меня на стези правды ради имени Своего».

– Попал!

Одна из рыб отдала концы. Раздался победный вопль.

«Если пойду я долиною смертной тени, не убоюсь зла».

– Еще две!

«Дерзкий» маневрировал с невероятной быстротой, чудище отцепилось от корпуса и плавало на расстоянии нескольких метров от корабля. Слава Богу, что я выбросил из трюма весь хлам, иначе нам не удалось бы так лихо поворачиваться.

«Потому что Ты со мною».

Опять взвыли сирены.

– КОРПУС ПРОБИТ! ДЫРА В СТЕНЕ ТРЮМА! – доложил Керрен.

«Твой жезл и твой посох – они успокаивают меня».

– Смотри, две по центру!

– Торможу вращение! – Я включил боковые двигатели на полную мощность, расходуя остатки топлива.

«Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих».

На крапчатой коже ближайшей рыбы вздулся вращающийся пузырь, отделился от нее и направился к «Дерзкому».

– Огонь по пузырю! – Я включил сирены. – Угроза заражения! Всем надеть скафандры! «Умаслил елеем голову мою».

– Попала в гадину! – воскликнула Елена Бартель. Пузырь вспыхнул и лопнул недалеко от корпуса перед самой мертвой зоной, где лазеры уже не могли его достать.

«Чаша моя переполнена».

– Еще рыба!

«Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей».

– Я врезал ей! Врезал!

– Полегче, Деке. Подпусти рыбу поближе, дальность стрельбы не бесконечна, – поучал его Уолтер Дакко. «И я пребуду в доме Господнем многие дни».

– Попал!

– Молодец!

– ВО ДАЕТ!

«Аминь».

Наконец воцарилась благословенная тишина.

* * *

Выключив дрожащей рукой сирены, я в полном изнеможении рухнул в кресло, схватил микрофон и потребовал, чтобы мне доложили о повреждениях.

– Докладывает машинное отделение. Повреждений нет. Маневровые двигатели работают, но топлива почти не осталось.

– Знаю, – услышал я собственный голос как будто издалека. – Но без маневров нам бы не спастись.

– Докладывает отделение гидропоники. Повреждений нет, сэр.

– Докладывает пост связи. Повреждений нет, сэр. В кресле, рядом со мной, замер Филип, вцепившись в подлокотники кресла.

– Системы регенерации не пострадали, сэр, – неслись доклады из динамика.

– Камбуз в порядке, сэр.

– Керрен, теперь докладывай ты, – приказал я.

– Параметры всех систем в норме. Герметичность помещений не нарушена. Только в стене трюма образовалось отверстие в тридцати метрах от шлюпочного отделения, в направлении носа. Из трюма вышел воздух.

Филип судорожно вздохнул, откинулся в кресле, все еще сжимая подлокотники.

– Каков характер разрушений? – спросил я Керрена.

– Я не могу ответить на ваш вопрос. Часть датчиков выведена из строя, а остатки груза мешают телекамерам.

Я нахмурился. Филип попытался улыбнуться, но получилась гримаса; он закрыл лицо руками и беззвучно зарыдал.

– Осмотрите коридор, мистер Таер, – приказал я, – нет ли там разрушений. И гардемаринскую каюту тоже. Найдите кадета; выясните, все ли с ним в порядке.

– Есть, сэр. – Филип обрадовался и поспешил уйти. Это был, конечно, пустяк, но что еще я мог для него сделать? Пусть отдохнет у себя в каюте.

Я подумал, что неплохо бы собрать своих ближайших помощников в офицерской столовой для неформальной беседы, но потом решил пригласить их на мостик, опасаясь, после нападения чудищ, покинуть его даже на минуту. Филип сидел во вращающемся кресле рядом со мной, напротив, в креслах, принесенных из комнаты отдыха, расположились главный инженер Касавополус и Грегор Аттани.

– Что будем делать? – спросил я.

Все молчали. Несколько часов я продержал экипаж на постах, опасаясь нового нападения чудищ. Но они, слава Богу, не появились. Пришлось дать отбой. Не держать же людей и дальше в напряжении.

Первым заговорил инженер:

– То же, что делали раньше, сэр! Или вы имеете в виду что-то другое?

– По-вашему, ситуация не изменилась? – спросил я с большим сарказмом, чем мне самому хотелось.

– Изменилась, конечно. На время. – Касавополус махнул рукой в сторону трюма. – Через пару часов Ковакс с Клингером заделают дыру. И все снова будет как прежде.

– Нет, не все, – возразил я. – У нас почти не осталось топлива для маневровых двигателей. Трюм, возможно, заражен, а там хранятся консервы.

Поскольку я сказал, что совещание должно пройти в форме свободной дискуссии, Филип заговорил, не спрашивая у меня разрешения:

– Оборудование для дезинфекции в шлюпочном отделении, консервы хранятся за герметично закрытыми дверями, и до них можно добраться без всякого риска, Так что проблем тут не должно быть.

– Значит, все останется как прежде? – Я ожидал от него другого.

– А что мы можем сделать? – поинтересовался Касавополус.

– Есть хоть какой-то шанс, что двигатель удастся починить? – обратился к нему Филип.

– Сэр, я… – заговорил вдруг Грегор.

– Молчать, кадет! – прикрикнул на него Филип. – Если вас здесь терпят, это не значит, что вы можете открывать рот, когда заблагорассудится. Только попробуйте еще раз, и вы пожалеете, что родились на свет!

– Ни единого шанса на починку сверхсветового двигателя нет, – ответил Касавополус сердито. – Но испытания надо продолжить, чтобы не лишать людей последней надежды.

– Но как долго вы сможете морочить им голову? – спросил я.

– Очень долго, если понадобится. Я вздохнул.

– Боюсь, это кончится раньше, чем вы думаете. Кер-рен, прокрути, пожалуйста, запись.

– Есть, сэр.

Вначале на экране появились пляшущие синусоиды, потом первая рыба. Она казалась неправдоподобной, так неожиданно возникла.

– Еще раз, только медленнее, – приказал я.

Кадры следовали один за другим с большими промежутками, но я все равно никак не мог уловить момента появления рыбы. Она возникла как-то сразу на пустом месте.

– Как они нас находят? – пробормотал Филип.

– Первый раз чудища напали на «Дерзкий», когда им командовал Тремэн. Второй раз, когда началось испытание сверхсветового двигателя, – в раздумье произнес я, наблюдая за медленно плывущей на экране рыбой. – Пока мы ускорялись обычными двигателями, рыбы нас не трогали.

Мы наблюдали за тем, как рыбы корчатся под лучами наших лазеров. Только одна, последняя, успела исчезнуть так же внезапно, как появилась.

– Но почему? – воскликнул Филип. – Что заставляет их на нас нападать?

– Сэр… – снова попытался заговорить Грегор.

– Тебе слова не давали, – осадил его Филип.

Я понимал, что нападками на кадета Филип пытается скрыть собственный страх, а потому мягко сказал:

– Мне хотелось бы послушать, что скажет Грегор, если вы разрешите.

– Есть, сэр. – Филип покраснел и кивнул Грегору. – Говорите, кадет.

– Как они нас находят? – спросил Грегор.

– Это неизвестно, – пожал я плечами.

– Однажды дома я смотрел научно-популярный фильм об изобретении сверхсветового двигателя. Из него я узнал, как исчезают и появляются корабли, когда входят в сверхсветовое состояние и выходят из него. Это очень напоминает появление и исчезновение рыб.

– Но рыбы живые, у них нет сверхсветовых двигателей, – возразил я.

– Птицы тоже живые, не имеют ни пропеллеров, ни реактивных двигателей, однако же летают, – парировал Грегор.

Эта простая мысль так меня поразила, что на секунду-другую я лишился дара речи.

– Органические сверхсветовые двигатели? – удивился я.

– Не знаю, сэр. А почему бы и нет?

– Лично я, – вмешался инженер, – не вижу способа, которым органическое существо могло бы генерировать N-волны.

– Летучие мыши генерируют ультразвуковые волны, – заметил Филип.

– Дело не в том, как космические чудища генерируют N-волны и генерируют ли их вообще, а в том, как они нас находят, – напомнил я, чтобы ввести обсуждение в конструктивное русло.

– Сэр, разрешите еще раз…

– Вы уже высказались, кадет, – одернул я его и посмотрел на инженера: – Ну что ж, продолжайте испытания двигателя до тех пор…

– Выслушайте меня! – вскочил Грегор, сильно побледнев.

Филип и Касавополус переглянулись, изумленные дерзостью кадета, потом уставились на него.

– Два наряда! – заорал Филип. – Вы обязаны…

– Они чувствуют наши N-волны! – выпалил Грегор. Мы умолкли, потрясенные.

– Простите, сэр, что осмелился вас перебить, – продолжил Грегор. – Сами посудите: рыбы нас нашли, как только наш двигатель начал излучать N-волны. Все ясно. Раз чудища способны генерировать волны, значит, они способны и чувствовать их.

– Это пока лишь предположение, мы не… – Я запнулся, лихорадочно соображая. Когда чудища чуют корабли? Только во время «ныряния» в сверхсветовое состояние и во время выхода из него? Или же во время сверхсветового перелета тоже? Может быть, рыбы и напали на остальные корабли эскадры во время их сверхсветового полета, но мы об этом вряд ли когда-нибудь узнаем. – Боже мой! Человечество использует сверхсветовые двигатели уже больше сотни лет. Почему же до сих пор рыбы не чуяли кораблей?

– Возможно, рыбы пришли в это пространство издалека, – предположил Грегор. – И им потребовалось на это много времени.

У меня по телу побежали мурашки.

– Если предположить, что рыбы чувствуют N-волны во время «ныряния» и «всплытия» кораблей, становится понятно, почему они находили нас в местах сбора, – сказал я.

– Разве можно чувствовать N-волны? – возразил инженер.

Но я уже не слушал его; бросился к пульту управления и выключил питание сверхсветового двигателя.

– Керрен, заблокируй подачу электропитания на сверхсветовой двигатель в машинном отделении! – приказал я.

– Есть, сэр.

– Твоя гипотеза не доказана, – обратился я к Грего-ру. – Будем пока считать ее верной, а там посмотрим. Другие предложения есть?

– Нет, сэр.

– Садись, кадет!

Больше обсуждать было нечего. Я приказал инженеру объяснить экипажу, почему прекращаются испытания двигателя.

– Недовольных присылайте ко мне. Электростанция должна работать в таком режиме, чтобы оставалось достаточно мощности для лазеров, – добавил я. Потом соединился с постом связи: – Мистер Цы, прикажите первому и второму стрелковым отрядам в течение недели дежурить по очереди у лазеров. – Отложив микрофон, я объявил: – Ближайшую вахту на мостике буду стоять я. Только схожу в каюту, сменю рубашку. Побудьте здесь, инженер, пока не вернусь. А вы, Филип, идите отдыхать. И вы, кадет, тоже.

Близилось утро. Я потащился к себе в каюту, по пути размышляя, сидит ли там все еще миссис Ривс. Но только я подошел к двери, как завыли сирены. Я помчался обратно на мостик. На экране опять появились чудища.

– Инженер, вниз! – скомандовал я.

Касавополус со всех ног бросился в машинное отделение.

Чудищ на этот раз было восемь.

Посыпались доклады, прибежал Филип. Мостик был его боевым постом.

– Лазеры включены!

– Взять гадов на прицел!

Я приготовился маневрировать.

– Держу цель в направлении один-пять-четыре, расстояние пятьсот метров, – донесся из динамика голос Елены Бартель.

– Убейте чудовище!

– Они заходят сзади, командир! – заорал Деке.

Но я и сам это видел; включил реактивные двигатели. Корабль стал невыносимо медленно вращаться. Из динамика неслись яростные крики:

– По центру! Господи! Совсем близко!

– Стреляй же!

Монотонно долдонил Керрен:

– Появилась цель в направлении ноль-пять-ноль, расстояние пятьсот метров. Появилась цель в направлении два-шесть-один, расстояние сто метров. Появилась цель…

Сколько же их! И как они близко! Спаси нас, Господи!

– Филип, проследи, чтоб у всех пассажиров были скафандры! – приказал я.

– Есть, сэр.

От одного чудовища отделился щупалец и полетел к шлюпочному отделению.

– Чтоб его! Пали! – орал Уолтер Дакко.

– Стараюсь! Он дергается! – орал Деке.

– Вошел в мертвую зону!

Я маневрировал как мог, пытаясь избежать столкновения.

– Топлива осталось на две минуты, командир, – доложил Керрен.

– Чтоб им всем провалиться!

– У кормы! – крикнул Деке. – У шахты!

Огромная рыбина вплотную подплыла к тому месту на корабле, где находилась шахта сверхсветового двигателя. Мне удалось немного повернуть корабль, но чудище упорно двигалось к своей цели, вибрируя и переливаясь всеми цветами радуги. Вдруг кожа на одном участке потемнела и образовался волдырь; волдырь лопнул, на его месте появились три бесформенных тела, которые тотчас же устремились в сторону шахты двигателя.

– Попал!

Одно чудище развалилось под лазерными лучами, и во все стороны полетели внутренности, в то время как второе у машинного отделения оказалось вне досягаемости лазерных пушек.

– Докладывает машинное отделение. – Голос инженера Касавополуса. Почему-то очень спокойный. – Чудища штурмуют корпус в районе шахты.

– Старшина полиции! Уничтожить врага в машинном отделении! Касавополус, выдать людям скафандры! – приказал я.

Одно из раненых чудищ вдруг исчезло.

– Смотри! Паразит растворился! – воскликнула мисс Бартель.

– Мы надели скафандры, – доложил Касавополус. – Черт! Эти сволочи совсем рядом!

Я бросил взгляд на индикаторы – топлива оставалось всего на один маневр.

– Господи! Боже мой! – завопил Филип, подскочив в кресле.

Я в ужасе смотрел на экран. В трехстах метрах от правого борта появилась рыбина таких габаритов, каких я еще не видел.

– Обнаружилась цель в направлении ноль-девять-три, расстояние триста метров, – доложил Керрен.

Из рыбины вылез щупалец.

– Командир! Они проплавляют стену! – крикнул Ка-савополус.

Может случиться непоправимое. Из машинного отделения выйдет воздух, и люди окажутся незащищенными перед чудищами.

– Дакко у вас?!

– Да, сэр!

– Справитесь?

– Попробуем сжечь их лазерами. Сюда лезут три мелкие гадины. Но если прорвется рыбина, тогда не знаю…

Касавополус не договорил – и так было ясно, что оружие Уолтера Дакко бессильно против космического чудища. Рыбины атаковали нас со всех сторон, но наибольшая опасность исходила от двух: той, что выпустила трех мелких гадов, и самой большой, приближавшейся к середине корабля. Одна рыбина, у кормы, уже находилась в метре от корпуса. На память пришли погибшие от рыб на «Гибернии». Уолтер Дакко со своим маленьким отрядом вряд ли сможет что-либо сделать. Если корпус проплавится – все пропало.

– Надо вывести людей из машинного отделения, – тихо сказал я Филипу, не решаясь отдать приказ.

– Нет! – взвился Филип.

– А что делать?!

– Но мы лишимся электроэнергии для лазеров!

– Нельзя допустить, чтобы погибли люди! Машинное отделение мы все равно не можем спасти!

От исполинской рыбины, устремившейся к центру корабля, отделился какой-то предмет.

– Можем!! – горячился Филип.

– Ручными лазерами чудищ не убьешь! – возразил я.

– Рыба вот-вот коснется корпуса! – заорал Касаво-полус.

– Разрешите взять шлюпку, – сказал побледневший Филип.

– В ней нет оружия.

– Попробую пойти на таран! На мгновение я онемел.

– Позвольте, сэр, – настаивал Филип, – возможно, я их отпугну.

– Нет, – отрезал я.

– Ведь здесь от меня никакого толку!

– Нет!

– Тогда все погибнут! – Поколебавшись, Филип ринулся к выходу. – Я обожгу их выхлопными газами! – крикнул он, остановившись у двери. – Разрешите, сэр!

Я вдруг сообразил, что ничего не говорю, только шевелю губами, и наконец произнес;

– Разрешаю.

Гардемарин кое-как отдал честь и скрылся за дверью. Я снова впился глазами в экран. Шквалом огня стрелки уничтожили летевшего к кораблю гада, но исполинская рыбина метнула еще одного. Вскоре мигнул индикатор, знак того, что из шлюпочного отсека выкачивается воздух. Тем временем гад, пущенный рыбиной, вошел в мертвую зону лазерных пушек.

– Падла! – заорал Эдди Босс с поста связи. – Он попал в мою пушку!

– Лазерная пушка в центре корабля выведена из строя! – доложил Керрен.

Из шлюпочного отсека в открытый космос вылетела шлюпка с Филипом.

– Командир, чудище пробуравило стену! – доложил Касавополус.

– Выключить электростан…

– Не выключайте, Касавополус! – перебил меня Филип по рации. – Я у цели. Укройтесь все в мастерской!

– Укройтесь, Касавополус, – повторил я.

– Есть, сэр.

Чудище-исполин выпустило в центр корабля еще трех гадов.

– Все пушки по этому борту выведены из строя, сэр! – крикнул Цы. – Необходимо развернуть корабль!

– Сейчас! – Я включил маневровые двигатели на полную мощность. Корабль повернулся к рыбине-исполину носом.

Керрен вывел на экран изображение шлюпки – она приближалась к рыбине, устремившейся к шахте сверхсветового двигателя. Подлетев к ней, Филип развернул шлюпку на сто восемьдесят градусов, раскаленные газы, вырывавшиеся из сопла шлюпки, обожгли чудище, оно дернулось, но не сдохло.

– Ах ты, сука! – Филип снова развернулся и еще ближе подлетел к рыбине.

– Командир, они сломали передние лазеры! – доложил Цы.

Проклятый Тремэн! Забрал у нас столько пушек…

Теперь Филип обжег рыбину с близкого расстояния, никакого эффекта. В отчаянии я схватился за голову.

– Декомпрессия в машинном отделении! Командир, они проплавили стену!

– Жгите их лазерами! – приказал я.

– Иду на таран, – сообщил Филип.

– Нет!

– Это единственный шанс!

– Мистер Таер!

Словно не слыша, он развернул шлюпку метрах в ста от рыбы, включил двигатель на полную мощность и понесся, целя ей в голову.

– Мистер Таер!

– Рад был служить вместе с вами, сэр. Увидите Алекса Тамарова, передайте ему мои извинения. Да поможет нам Бог, сэр… – Шлюпка набирала скорость.

– Керрен, записывай! Мистер Таер! Я, командир Николас Сифорт, от имени Правительства ООН присваиваю гардемарину Филипу Таеру звание лейтенанта Военно-Космических Сил!

В динамике раздался треск. Шлюпка врезалась рыбе в голову, вошла в нее и исчезла. Из дыры выплескивались струи вязкой жидкости. Рыба задергалась и полетела прочь от корабля вместе с застрявшей в ней шлюпкой.

– Проникновение в трюм! – доложил Керрен. «Господи! Каюсь в своих грехах!»

– ДЕКОМПРЕССИЯ ШЕСТОЙ СЕКЦИИ ВТОРОГО УРОВНЯ!

– Командир, зал гидропоники левого борта разгерметизировался!

«Господи! Помилуй!»

– Машинное отделение! – крикнул я в микрофон.

– Мы тут, сэр! Сожгли двух гадин. Клингер, заделай дыру плитой!

– Инженер, дайте оставшееся топливо!

– Берите! Его не хватит даже на минуту, сэр. «Господи! Умоляю Тебя, прими меня в Царство Свое!» «Дерзкий» уже был развернут носом прямо на гигантскую рыбину, которая только что швыряла в середину корабля свои снаряды. А вокруг появлялись все новые и новые чудища. Ясно, сражение нами проиграно.

– Керрен, идем на таран! Рассчитай курс!

– Курс рассчитан. Направление ноль-ноль-ноль.

«Аманда, мы скоро встретимся».

Я включил маневровые двигатели на полную мощность, бросил корабль вперед. Он так медленно разворачивался, что казалось, стоит на месте.

– В чем дело, Керрен, кончилось топливо?!

– Нет, просто невозможно сразу набрать скорость, – объяснил мне, словно школьнику, компьютер.

Скорость медленно нарастала. Рыбина, заметив угрозу, начала удирать. Я скорректировал курс и стал ее преследовать.

– Всем надеть скафандры! – скомандовал я в микрофон, не отрываясь от экрана. Диск первого уровня находился примерно в середине длинного корпуса «Дерзкого». На мой экран передавалось изображение носовой телекамеры.

– Ну, погоди, гадина! – процедил я сквозь зубы.

Еще секунда – и нос «Дерзкого» коснется исполинской рыбины. Чудище стало вибрировать. Только бы не исчезло!

– ПОДОЖДИ, ДЬЯВОЛЬСКОЕ ОТРОДЬЕ!

Наконец корабль коснулся рыбины. Керрен включил тревогу и завопил:

– Нос поврежден! Разрушен корпус до первого диска! Я вскочил, ожидая удара.

– Керрен? – Ответа не последовало. – Керрен!! Экран погас. Наконец Керрен сообщил:

– Заработал сверхсветовой двигатель. Введите координаты для расчета!

– Что?!

– Сверхсветовой двигатель включен, сэр, – повторил компьютер. – Пожалуйста, введите координаты пункта назначения.

– Касавополус! – завопил я.

– Машинное отделение слушает, сэр.

– Сверхсветовой двигатель включен?!

– Нет, конечно.

– Господи! – Я оторопело уставился на темный экран без единой звезды. Значит…

– Что случилось? – спросил Касавополус.

– Рыба нырнула как раз в тот момент, когда мы в нее врезались.

– Что вы говорите, сэр?

– Она… Она взяла нас с собой.

* * *

Мы собрались в коридоре второго уровня – Касавополус, Уолтер Дакко, Грегор и я. Время шло, а на экранах был полный мрак, как во время сверхсветового полета.

Керрен уверял, что сверхсветовой двигатель работает, а я не решался обследовать корабль, опасаясь катастрофических последствий. Дело в том, что во время сверхсветового полета любой предмет, выброшенный за пределы корабля, мгновенно распадается на атомы; а в корпусе «Дерзкого» наверняка немало дыр; достаточно оказаться рядом с одной из них, чтобы погибнуть.

– Как быть? – растерянно спросил я, забыв о субординации, едва сдерживая дрожь.

– Главное, что мы живы, – проворчал Касавополус.

– Пока.

– А где мы? – охрипшим голосом спросил Уолтер Дакко.

– Наверное, в чистилище, – пожал я плечами.

– И что дальше? – спросил Грегор.

– Отдадим концы, – утешил я его.

– Когда, сэр?

– Скоро. Как только рыбешка тормознется или переварит нас. Или когда у нас кончатся запасы еды.

– Переварит? – с ужасом переспросил Дакко.

– Понимаете, – принялся я объяснять, – наш «Дерзкий» воткнулся в рыбину как раз в тот момент, когда она нырнула в сверхсветовое состояние. Керрен доложил, что вся передняя часть корпуса разрушена, а теперь еще и датчики вышли из строя. Так что в трюм лучше не соваться, там не исключены повышенная радиация и вирусы. Возможно, рыба переварит остатки «Дерзкого» вместе с нами.

– И скоро это произойдет? – спросил Грегор.

– Откуда мне знать?! – вспылил я. – Не задавай дурацких вопросов!

– Простите, сэр! Есть, сэр. – Он вытянулся по стойке «смирно». Все были в отчаянии.

– Что еще известно, сэр? – спросил Уолтер Дакко.

Я с удовольствием послал бы их всех к дьяволу и смылся к себе в каюту. Пристают со своими вопросами, будто я прорицатель!

– Что с машинным отделением, Касавополус? – спросил я со вздохом.

– Мы успели заделать дыры в стене до погружения в сверхсветовое состояние, сэр. Поврежден только один силовой кабель, второй цел.

– Вы хотите сказать, что после всего этого электростанция не вышла из строя?

– Да. Электроэнергии для обогрева и освещения, сэр, вполне достаточно. Возможно, удастся починить поврежденный кабель. Кроме того, нам больше не потребуется электроэнергия для насосов маневровых двигателей, ведь топливо для них кончилось. И лазерных пушек не осталось.

Я попытался сосредоточиться. Итак, мы находимся внутри исполинского чудовища, которое летит со сверхсветовой скоростью бог знает куда. Корма и машинное отделение пока в порядке. Кольца-уровни герметичны. Разрушена только носовая часть корабля, пробит и разгерметизирован трюм.

– Что еще известно? – повторил я заданный мне вопрос, на который так и не нашел вразумительного ответа.

– Системы регенерации все еще работают, – напомнил Дакко, – только некоторые трубы разорваны, и из них вытекла жидкость. А вот гидропоника правого борта…

– Разрушена, – договорил Касавополус. – Это отделение разгерметизировано, как и восьмая секция, воздух оттуда вышел. Входить туда не стоит, все равно растения погибли.

– А что другое отделение гидропоники? Западное?

– Не пострадало, но большого урожая там не соберешь.

– Между восьмой секцией и восточным отделением гидропоники погибла почти половина растений, – с горечью констатировал Дакко.

– Может быть, их еще можно спасти? Пусть мистер Бранстэд посмотрит, он специалист. А трубы регенерации? Нельзя ли их залатать?

– Можно, по крайней мере большинство из них, если найдем достаточно материала, не забираясь в трюм, сэр, – ответил Касавополус.

– Тогда займитесь этим, – приказал я.

– Есть, сэр. Только работать система регенерации будет плохо. Из труб вытекла жидкость, а мне нечем ее заменить.

– Сделайте все, что возможно, – сказал я и, плохо соображая, спросил: – Где еще произошла декомпрессия?

– На третьем уровне, в четвертой и пятой секциях, сэр, – ответил Дакко.

Значит, мятежники погибли. Уцелел лишь Клингер, которого я выпустил из четвертой секции.

– Как с запасами кислорода? – спросил я.

– Их как раз хватит для тех помещений, из которых вышел воздух, – ответил Касавополус, – но тогда придется довольствоваться воздухом, поступающим из системы регенерации.

– Мистер Аттани, обойдите корабль, выясните, кто погиб, составьте список и принесите мне в каюту.

– Есть, сэр.

– Касавополус, сделайте все, что в ваших силах. Мистер Дакко, позаботьтесь об экипаже.

– Есть, сэр.

На мостике дел не было, и я пошел в каюту. Теперь оставалось лишь ждать, пока не кончится воздух или еда. На первом уровне я встретил миссис Ривс.

– Вы оказались правы, молодой человек, – заулыбалась старая женщина.

– В чем именно? – Я попытался вспомнить нашу беседу в каюте.

– Насчет воинской дисциплины.

– Она не помогла спасти корабль, – возразил я.

– Но мы все-таки живы, – настаивала миссис Ривс.

– Пока живы. Недолго осталось.

– Не к лицу командиру говорить подобные вещи, – разочарованно промолвила она и пошла дальше.

В каюте я сразу лег и предался размышлениям. Боже мой, как же я радовался тогда, за несколько дней до полета на «Дерзком»! Но Тремэн отобрал его у меня. Потом возвратил, но уже совсем в другом состоянии – словно приговорил меня к смерти. Похоже, тем дело и закончится. Смерть в чреве гигантского чудовища – такое и в дурном сне не приснится.

Лежать надоело; я сел за стол, снова вспомнил отца. Сколько еще осталось ждать смерти?

– Ты должен жить, – услышал я голос отца так отчетливо, будто он был рядом со мной. – Не ждать смерти, а жить.

– Легко тебе говорить, ты ведь не на борту «Дерзкого», – пробормотал я.

Отец осуждал меня за малодушие, но я не в силах был прогнать страх и искал себе оправданий: мол, советовать легче, чем делать. Но я знал, что отец прав. Смерть подстерегает человека всегда и везде, даже в благоприятных условиях, но нельзя постоянно о ней думать. Что бы ни случилось, жить надо достойно, а значит, выполнять свой долг.

В дверь осторожно постучали. Я открыл и увидел Грегора Аттани.

– Вы приказали доставить вам это в каюту, сэр, – сказал он, протягивая мне лист бумаги.

– Что ты принес?

– Список потерь.

– Сколько?

– Два пассажира, сэр. Они оказались без скафандров, когда произошла декомпрессия коридора на третьем уровне.

– Куда мистер Таер приказал сложить трупы? – Повезло им, подумал я. Быстрая смерть.

Грегор посмотрел на меня, как на чокнутого.

– Мистер Таер погиб, сэр, – тихо произнес Грегор. – В шлюпке. Он пошел на таран…

Я прислонился к стене, чтобы не упасть.

– Сэр, вам, наверно…

– Уходите! – едва слышно произнес я.

После ухода Грегора я так и остался стоять, подпирая стену, не было даже сил броситься на кровать.

Прости, Филип, что забыл о тебе. Слишком многих я погубил: Аманду, Нэйта, экипаж, пассажиров. Всех и не упомнишь.

Наконец я взял себя в руки, вытер слезы, вышел в коридор. Там не было ни души. Лишь слышался едва уловимый шум двигателя.

В дальнем конце шлюпочного отделения, куда я вошел, находилась дверь, ведущая в трюм. Сейчас ее было лучше не открывать. Заглянул на мостик – там тоже все было нормально, аппаратура работала.

Нестерпимо захотелось кофе. По пути к офицерской столовой я заглянул в пассажирскую комнату отдыха и увидел Дакко – отца и сына. Крис плакал, Уолтер держал его за руки. Оба взглянули на меня, но ничего не сказали, я что-то пробормотал и пошел дальше.

Мне показалось, что лицо старшего Дакко тоже было мокрым от слез.

В офицерской столовой я сварил себе кофе покрепче, с жадностью выпил и теперь ждал действия кофеина.

– Сэр, что мне теперь делать? Я вздрогнул, резко обернулся, расплескав на рубашку кофе. Грегор выжидательно смотрел на меня.

– Что за манера подкрадываться, кадет! – вспылил я.

– Я не… Что вы, сэр! Просто… Есть, сэр.

– Чего вы от меня хотите?

– Ничего, просто я думал… Простите, сэр.

– Оставьте меня в покое. Грегор поспешно кинулся к двери.

– Мистер Аттани! Простите… – крикнул я ему вслед. – Простите за грубость.

– Хорошо, сэр.

– Действуйте по своему усмотрению. Помогите, если можете, мистеру Дакко или главному инженеру. Когда понадобитесь, я позову.

– Есть, сэр, – с облегчением сказал Грегор.

Я снова остался один.

Ополаскивая под краном чашку, взглянул в зеркало, висевшее над раковиной. Красное пятно от ожога на щеке воспринял сейчас как немой укор. Надо держать себя в руках. Даже перед лицом смерти не пренебрегать долгом.

Я буквально заставил себя обойти жилую часть корабля. Пассажиров словно подменили. Как приветливо они меня встречали! Некоторые в порыве благодарности жали мне руку. Члены экипажа буквально ловили каждое мое слово и с необычайным рвением бросались выполнять любой мой приказ, словно видели во мне спасителя, способного вызволить их даже из этой беды.

Немного поболтавшись у дверей поврежденных, лишенных воздуха секций, я отправился на мостик и устало опустился в свое кресло, показавшееся мне необыкновенно удобным.

– Керрен, что ты можешь сказать о трюме? – спросил я.

– Его длина равна двумстам тридцати метрам, средняя ширина двадцати четырем метрам…

– Прекрати. Расскажи о том, в каком он сейчас состоянии.

– У меня практически нет информации о части корабля, расположенной между шлюпочным отделением и носом. Кстати, если собираетесь продолжить полет…

– Ты, безмозглый кусок электроники! Говори то, что знаешь!

– Согласно показаниям датчиков, носовая часть корабля разрушена, в частности первые двадцать метров трюма. Таково было состояние на девять часов одиннадцать минут. В девять часов сорок две минуты вышли из строя центральные датчики трюма, из чего можно сделать вывод…

– Какие датчики работают?!

– Вы имеете в виду датчики трюма, командир?

– Да!

– Говорите конкретнее, тогда легче будет вести беседу, – вежливо заметил компьютер. – А теперь разрешите ответить на ваш вопрос. В настоящий момент работает всего один датчик, расположенный на стене на высоте двадцати метров от двери шлюпочного отделения.

– Спасибо.

– Пожалуйста, командир. Это свидетельствует о том, что от кормы до местонахождения датчика корпус пока цел.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Буду рад ответить на любой ваш вопрос.

– Керрен, датчики видят, что находится вокруг корабля?

– Нет, потому что мы летим со сверхсветовой скоростью. Разве вы не знаете, что двигатель работает?

– Керрен, но мы не включали сверхсветовой двигатель.

– Тем не менее он работает, командир.

– В каком он состоянии?

– Не знаю, командир. Его датчики отключены. Но другие датчики свидетельствуют о том, что мы находимся в сверхсветовом полете.

Видимо, до Керрена не доходит, что корабль может перейти в сверхсветовое состояние без включения внутреннего двигателя. О внешнем двигателе, то есть о двигателе исполинской рыбины, Керрен даже не подозревает.

Я снова попытался проанализировать обстановку. Итак, половину растений мы потеряли. Наши скудные запасы теперь недоступны: в трюм войти нельзя. Людей на корабле стало меньше – погибли три члена экипажа, два пассажира и четверо мятежников, – но овощей все равно не хватит. Системы регенерации, возможно, починить удастся, но в настоящий момент они не работают.

Но хуже всего то, что исполинская рыбина несет нас неизвестно куда.

Зверски хотелось есть. Стоит ли экономить остатки еды, если мы скоро умрем? Допустим, мы сумеем продержаться на скудном пайке месяцы, даже годы, но чем все это кончится? Рыба нас переварит – и все.

Я объявил через микрофон по кораблю:

– Мистеру Аттани, мистеру Бранстэду и мистеру Дакко-младшему прибыть на мостик.

Первым явился Эммет Бранстэд, опрятный, подтянутый – даже в это трудное время он следил за собой. Военная служба пошла ему явно на пользу. С момента принятия присяги толстяк похудел на восемь килограммов и стал довольно стройным.

Следом явились кадет и Крис Дакко.

– Половина растений погибла, а значит, сократится и урожай, – сказал я своим подчиненным. – Учитывая гибель девяти человек, рассчитайте, сможем ли мы продержаться до нового урожая, на сколько дней хватит еды, если сократить на треть нынешний рацион. На расчеты даю два часа. Ответственный – мистер Аттани.

Только после их ухода до меня дошло, что кадету впервые придется командовать. Не рано ли? По традиции кадет не вправе отдавать приказы. Но сейчас не до традиций. И я выбросил из головы весь этот вздор.

– …благослови наш полет, ниспошли нам здоровье и благополучие…

Закончив молитву, я обвел взглядом чету Ривсов, миссис Оваух и мистера Федеса, моих соседей по столу, затем двух пассажиров, членов экипажа, занявших отдельные столы, и сказал:

– Не стану скрывать от вас. Положение наше безнадежно. – По залу пронесся глухой ропот. – Расчеты показывают, что еды хватит дней на девяносто. По словам мистера Бранстэда, мало кому удастся дотянуть до того времени, когда урожай значительно возрастет.

Тут подняла руку Елена Бартель. Я разрешил ей говорить.

– Что вы собираетесь делать с… телами погибших? К моему стыду, такая мысль уже приходила мне в голову.

– О людоедстве не может быть и речи, – заявил я. – Тела доставлены в машинное отделение для кремации.

– Они спасли бы нам жизнь! – воскликнула Бартель.

– Я никому не позволю потерять человеческий облик! Решение принято и обсуждению не подлежит. Елена Бартель, разочарованная, села.

– Скорее всего, – продолжал я, – мы умрем не от голода. Как только рыбина выйдет из сверхсветового состояния, она просто нас переварит. Или даже раньше, чем это случится. Но давайте надеяться на лучшее и экономить еду. Итак, рацион сокращается в три раза. Корабль следует поддерживать, пока есть силы, в рабочем состоянии. Да поможет нам Бог!

Мои слова прозвучали в мертвой тишине.

Шло время, и напряжение потихоньку спадало – все привыкли к новым порядкам. Казалось, жизнь на корабле протекала вполне нормально. Люди усердно трудились на «огородах», чтобы поскорее собрать урожай. Деке предложил было кормить не всех, чтобы хоть кто-то выжил, но я сделал вид, будто не понял его намеков.

Часами просиживал я на опустевшем мостике, просматривал бортовой журнал, размышлял об ошибках и роковом стечении обстоятельств, в силу которых мы оказались в безвыходном положении. Если бы адмирал Тремэн… Если бы командир Хэсселбрад… Все эти бесконечные «если бы» давали простор фантазии.

На исходе двенадцатого дня после тех кошмарных событий меня вывел из дремоты голос Керрена:

– Последний датчик в трюме вышел из строя, сэр.

– Вышел? Куда? Как? – Я никак не мог проснуться.

– За час до того, как датчик вышел из строя, температура вокруг него поднялась на тринадцать градусов, командир. В чем дело – не знаю, но от него перестали поступать сигналы, – объяснил Керрен.

– Понятно. Дверь из коридора в шлюпочное отделение заперта?

– Заперта.

– А из шлюпочного отделения в трюм?

– Тоже. Дверные датчики пока функционируют, сэр.

– Все ясно. – Я хотел позвать Касавополуса, но решил, что ни он, ни кто-либо другой не сможет предотвратить переваривание корабля.

Прошло еще десять дней. Я потерял всего два килограмма, но щеки ввалились и безобразное пятно на щеке стало еще заметнее.

Елена Бартель передала через Грегора, что хочет со мной переговорить, и я принял ее на мостике.

– Элрон… мистер Клингер хотел бы вступить в брак, – сказала она.

У меня челюсть отвисла. Я долго смотрел на нее, потом спросил:

– Вы хотите выйти замуж за Элрона Клингера?

– Так точно, сэр. – Елена покраснела.

Браки между членами экипажа в Военно-Космических Силах были явлением редким, притом обязательно с разрешения командира. К офицерам это не относилось. Но даже после свадьбы молодоженам полагалось спать в кубрике на разных койках. Правда, для занятий любовью им разрешалось забраться в какую-нибудь пустующую каюту.

– Так, ну… Думаю… – промямлил я, потрясенный до глубины души. – А вы не сомневаетесь в мистере Клингере?

– Нисколько, сэр. Мистер Клингер за последнее время очень изменился.

– Что ж, как говорится, в добрый час. Когда состоится церемония бракосочетания?

– Хотелось бы как можно скорее. Ведь неизвестно, сколько нам осталось жить.

– Сегодня вечером? Завтра?

– Сегодня вечером, сэр. – Она снова покраснела. – Спасибо.

После церемонии бракосочетания я предался размышлениям. Ну не ирония ли судьбы? Елена Бартель лет на десять старше Клингера.

Жених – плут и распутник, а невеста, по ее собственному признанию, – девственница. Жених – бунтовщик, невеста – поборница нравственности и приличий. Отличная парочка! Ничего не скажешь.

Что ж, дай Бог им счастья. Большего, чем выпало на долю мне и Аманде.

Всю ночь до самого утра я ворочался с боку на бок. Впервые после смерти Аманды мне захотелось женской ласки.

Прошел месяц с тех пор, как мы угодили в чрево чудовища. Из последних сил мы старались поддерживать корабль в работоспособном состоянии, ухаживали за «огородом». Грегор Аттани, который по-прежнему жил в гардемаринской каюте, с готовностью выполнял любое мое поручение. Вопреки традиции – ведь Грегор был кадетом – мы с ним подолгу беседовали. От меня не ускользнуло, что отношения его с Крисом наладились. Крис совсем пал духом и нуждался в поддержке.

Касавополус почти не выходил из машинного отделения. Уж не сделал ли он себе новый самогонный аппарат? Но я предпочитал не вмешиваться и не донимал его проверками. Как-то раз мы с Керреном сыграли партию в шахматы, и мне так понравилось, что теперь мы делали это дважды в день – утром и вечером. Хотя Керрен играл слабее Дарлы и Дэнни. Однажды нам помешал своим появлением Грегор, но я накричал на него, и в те часы, когда мы играли, он больше на мостик не приходил.

Однажды, это был уже тридцать пятый день нашего пребывания в рыбине, Касавополус передал мне просьбу Эдди Босса поговорить со мной. Я пригласил Эдди в офицерскую столовую, где обстановка более непринужденная, чем на мостике, чтобы побеседовать с ним за чашечкой кофе. Слава Богу, этого напитка и воды хватало, и я часто заглушал им голод.

Эдди молчал, глядя в пол и барабаня пальцами по столу, никак не решаясь заговорить. Я долго ждал, потом наконец решил заговорить на его жаргоне, немилосердно коверкая слова:

– Почему Эдди боится говорить командиру? Такой большой и такой трус!

– Вы не ссыльный, сэр, не чернь.

– Почему бы мне не научиться говорить по-вашему? Улыбка сбежала с его губ.

– Не надо, сэр, – сказал он серьезно. – Все помрем, вот что я хотел говорить. Помрем. Я ждал, что еще он скажет.

– Не надо смеяться над Эдди, командир, – продолжил он медленно, с трудом. – Не надо. Я знаю, теперь все равно. Вы учили меня читать. Понимаете… Можете учить меня вести хорошо, хорошо говорить? Как другие. Можете?

– На кого бы вы хотели походить, мистер Босс?

– Не на этих Верхних! Не на мистера Таера, не на Криса Дакко. Может быть… – Он покраснел, потупился. – На вас. Я знаю, это уже неважно. Ведь все помрем. Но перед смертью… – Он так и не нашел нужных слов и умолк, оробев.

Откуда-то из глубины памяти всплыла картина: комната отдыха на «Порции», Эдди Босс, склонившись над столом, старательно выводит буквы под диктовку Аманды.

– Ладно, – сказал я. – Два часа занятий утром с Уолтером Дакко, два часа после полудня со мной.

Он с благоговением взглянул на меня и несколько раз судорожно сглотнул, прежде чем смог прошептать:

– Спасибо.

Уолтер Дакко с готовностью согласился обучать Эдди, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

– Его надо учить не только правильной речи, но и всему остальному, манерам, походке. Ведь шаркает, как старик, – заметил Уолтер Дакко.

– Он прямо-таки жаждет учиться.

– Лучше бы оставался хорошим беспризорником, чем пытаться стать тем, кем вряд ли когда-нибудь станет.

– Парня надо учить, мистер Дакко, – спокойно сказал я, пропустив его резкое замечание мимо ушей.

– Разумеется, сэр, – криво усмехнулся Дакко. – Чем труднее задача, тем интереснее ее решать. Возможно, мне удастся воспитать его лучше, чем Криса.

– Возможно. Кстати, как поживает Крис?

– Мы… как бы это сказать… помирились.

На том наша беседа закончилась.

Касавополус выключил перегревшуюся систему регенерации и принялся ее ремонтировать. Полдня мы дышали консервированным воздухом. Но даже после ремонта система регенерации не могла очищать воздух как следует – он становился все хуже и хуже, но никто этого не замечал, поскольку процесс протекал достаточно медленно. Расчеты свидетельствовали, что мы раньше умрем от голода, чем от недостатка чистого воздуха.

Но мы старались не думать об этом и не падали духом.

Однажды во время ужина завыли сирены тревоги. Когда я примчался на мостик, Керрен доложил:

– В шлюпочном отделении резко упало давление. Дверь, ведущая в трюм, сломана.

Я выключил тревогу. Теперь от переваренной части корабля нас отделяло только шлюпочное отделение.

Шел сороковой день нашего заточения в рыбине. Ждать оставалось недолго.

В тот день исхудалый, изможденный Грегор Аттани, который всегда был рад беседам со мной, осмелился заговорить первым.

– Сэр, как вы считаете… – Он осекся, потом выпалил: – Могу я стать гардемарином до того, как… до того… – Он не договорил, не хватило духу.

– Как вы считаете, мистер Аттани, нужны мне теперь гардемарины? – мягко спросил я.

– Не нужны, сэр. Простите.

Проклятие! Какой же я идиот! Надо же такое ляпнуть!

– Вы хотите получить звание? Или заслужить его? – спросил я.

– Заслужить, – без колебаний ответил Грегор.

– Филип… Мистер Таер обучал вас навигации?

– Так точно, сэр. Теперь я штудирую ее по учебникам.

– Ваше поведение весьма похвально, мистер Аттани. Рад, что вы доросли до офицерского звания. Продолжайте изучать навигацию. В меру своих сил попробую вам помочь, хотя, признаться, в навигации я не силен. Керрен будет давать вам задачи для упражнений. По два часа в день изучайте с главным инженером сверхсветовой двигатель. До завершения учебы освобождаю вас от всех обязанностей.

– Спасибо, сэр. – Отдав честь не хуже выпускника Академии, он повернулся кругом и вышел строевым шагом.

Я сделал для него все, что мог. Пусть эта маленькая радость облегчит его страдания. Утвердит ли его в звании Адмиралтейство – меня не беспокоило. Ведь до Адмиралтейства мы не доберемся.

Теперь по утрам я обучал Грегора навигации, а после полудня Эдди Босса – хорошим манерам. В перерыве между занятиями играл в шахматы с Керреном. Иногда после скудного ужина заходил в комнату отдыха поболтать с кем-нибудь из пассажиров, обычно с Анни, Жанной или миссис Ривс. С удивлением я обнаружил, что такой образ жизни мне по душе. Особенно мне нравилась Анни, даже несмотря на ее отвратительные манеры.

Происходило что-то невероятное. Пассажиры вели дневники, изучали древние языки, смотрели серьезные фильмы, которыми в суетной повседневности ни за что бы не заинтересовались. Все это помогало преодолевать постоянное чувство голода. По молчаливому уговору запрещалось даже упоминать о неминуемой гибели. Я принял решение не надевать скафандр, если дверь шлюпочного отделения, ведущая в коридор, прорвется. В скафандре запаса воздуха хватит лишь на несколько часов. Я сам удивился спокойствию, с которым ждал конца.

Эдди Босс теперь обдумывал в разговоре каждое слово, произносил его правильно, не коверкая, как это бывало прежде. Часто пускал в ход изысканно вежливые выражения, которым обучил его Дакко. Никто из беспризорников, зная его крутой нрав, не смел над ним насмехаться.

Криса Дакко я постоянно загружал работой, давал ему бесконечные поручения, назначал командиром отряда, которому предстояло выполнить то или иное задание. Крис исполнял все беспрекословно.

– Он очень боится смерти, – сказал мне как-то его отец.

– Вижу, – ответил я. К сожалению, утешить Уолтера Дакко мне было нечем.

Однажды Крис тихо сидел в углу комнаты отдыха и вдруг разрыдался. Его отец, несколько пассажиров и я неловко молчали, не зная, как реагировать. Наконец к Крису подошла Жанна, обняла его, а потом увела. Я возблагодарил Господа Бога, моля благословить юную спасительницу.

– Включите, пожалуйста, маневровые двигатели, сэр.

– Есть. Маневровые двигатели включены, – ответил Касавополус из машинного отделения.

Грегор, весь напрягшись, сидел в кресле пилота. Я со свирепым видом, как и положено экзаменатору, следил за каждым его движением. В свое время мне приходилось принимать экзамены у Алекса Тамарова, Дерека Кэрра, Филипа Таера и Рейфа Трэдвела. Поэтому по части того, как изобразить из себя людоеда, опыта у меня хватало.

– Курс ноль-пять-восемь, две третьих мощности, – скомандовал Грегор.

– Есть две третьих, – донесся из динамика голос Ка-савополуса.

Разумеется, все это было компьютерной имитацией. На самом деле все двигатели вышли из строя.

Грегор осуществлял воображаемые маневры, прежде чем перевести корабли в сверхсветовое состояние и вынырнуть в гипотетической точке межзвездного пространства.

– Корабль для сверхсветового полета готов, сэр, – доложил Грегор и выжидательно на меня посмотрел.

– Удовлетворительно, кадет, – строго сказал я и выключил монитор. Сгенерированные компьютером звезды погасли. Лишь после этого я позволил себе расслабиться. – Очень хорошо, Грегор.

Он просиял, но тут же снова сосредоточился.

В тот день – он был пятьдесят шестым – мне удалось выиграть у Керрена две партии. Во второй он просто сдался.

В перерывах между обучением Грегора, занятиями с Эдди и игрой в шахматы я заполнял бортовой журнал. Вдруг останки «Дерзкого» когда-нибудь обнаружат? Впрочем, вряд ли. Ведь неизвестно, находимся ли мы все еще в пределах нашей Галактики.

Прошла еще неделя. Скончалась во сне миссис Оваух. Не последнюю роль в этом сыграло плохое питание.

Даже огромные дозы кофе не могли предотвратить истощения моего организма. Я потерял еще три килограмма, а лицо стало как у скелета.

Однажды, когда я спал в каюте, меня разбудила рация:

– Командир, поднимитесь, пожалуйста, на мостик.

Спросонья я долго не мог сообразить, что это Керрен. Сирены молчали. Зачем он вызвал меня? Озадаченный, я быстро оделся и поспешил на мостик.

– Пожалуйста, посоветуйте, включать ли тревогу, – обратился ко мне Керрен. – Датчики показывают ненормальное повышение температуры двери шлюпочного отделения, ведущей в коридор.

– Ненормальное? – Я ничего не мог понять.

– Да, сэр. Последние несколько дней температура все время повышается.

– Почему ты сообщил мне об этом только теперь?

– Потому что в течение часа она подскочила на целый градус.

– Вот оно что. – Я сел в кресло, задумался. Сердце бешено колотилось.

– Если затормозите, сэр, можно будет выяснить, что случилось.

– Керрен, я не могу тормозить.

– Торможение осуществляется простым выключением сверхсветового двигателя, – объяснил бестолковый компьютер.

– Попробуй выключи.

– Я не могу, потому что вышли из строя некоторые устройства. Датчики показывают, что двигатель выключен.

– Так оно и есть.

– Отказ признать реальность означает сдвиги в сознании, сэр, – заявил Керрен.

– Спасибо за приятный диагноз.

– Пожалуйста, сэр. Рад стараться. Можно, конечно, укрепить дверь шлюпочного отделения, но что толку? Все равно кислота проплавит стены.

– Насколько выше была температура датчиков в трюме, когда они вышли из строя? – спросил я.

– На восемь градусов выше текущей температуры датчиков двери шлюпочного отделения, сэр.

Поначалу это меня обнадежило, но вскоре я допер, что никакой разницы нет – умереть через час или через несколько дней.

– Включи тревогу, когда температура двери поднимется на пять градусов, – приказал я.

– Есть, сэр. Какой сигнал подавать?

– Общую тревогу плюс сигнал декомпрессии.

– Хорошо, сэр. Спокойной вам ночи.

В досаде я стукнул кулаком по столу и побрел в свою каюту, сожалея, что едва не разбил руку, – она нестерпимо ныла.

Керрен пожелал мне спокойной ночи. Будь он гардемарином, я показал бы ему, как издеваться над командиром!

* * *

Три следующих дня прошли без происшествий, а на четвертый ко мне подошел мрачный Уолтер Дакко. Я сразу пригласил его к себе в каюту.

– Меня попросили передать вам петицию.

– Опять?

– Да.

Его односложный ответ и угрюмый голос настораживали.

– Изложите суть дела.

– Все понимают, что положение отчаянное, и кое-кто предлагает включить сверхсветовой двигатель. Это последний шанс.

– Зачем? – поразился я.

– Может быть, корабль вернется в нормальное состояние.

– О Господи! Кому это могло прийти в голову?

– Кому, не знаю, но теперь все одержимы этой идеей. Кроме меня, Криса и Эдди Босса.

– Вы опять угрожали Крису?

– Нет, сэр, – невесело улыбнулся Уолтер. – На этот раз он принял решение самостоятельно.

– А почему?

– Считает, что включение сверхсветового двигателя приведет к мгновенной гибели.

– Или же нас выбросит за пределы галактики. Даже при исправном двигателе нельзя прыгать вслепую!

– Конечно, сэр.

– Давайте поговорим с Касавополусом Мы спустились в машинное отделение. Внимательно нас выслушав, инженер покачал головой.

– Это невозможно. Во время последнего боя живой снаряд, выпущенный в нас чудовищем, проплавил стенку шахты. И теперь нельзя генерировать даже неправильные N-волны. Поэтому двигатель, если его включить, перегреется. Возможен взрыв. А может случиться и что-нибудь похуже.

– Вы уверены?

– Уверен, – зло ответил инженер. – И без вашего письменного приказа двигатель не включу. Обсуждать последствия нам просто не придется.

– Такого приказа не будет, Касавополус. Через час жду вас в первом кубрике. А вы, мистер Дакко, соберите к этому времени экипаж.

Когда все собрались, я обратился к инженеру:

– Мистер Касавополус, расскажите о последствиях включения двигателя.

– Во-первых, шахта двигателя испарится от перегрева. Во-вторых, могут выйти из строя термоядерная электростанция, а следом за ней и все наши системы. К тому же неизвестно, в какой точке пространства окажется наш корабль.

– Вопросы есть? – спросил я.

Как всегда, первой подала голос Елена Бартель:

– Скажите, сэр, что будет с нами, если не включать двигатель?

– Мы умрем. – Ничего другого я не мог ответить.

– Когда, сэр?

– Не знаю. Голод начнется недели через две. Но умереть мы можем значительно раньше, если чудище и дальше будет переваривать корабль.

– Кто-нибудь знает, как повлияет на чудище включение сверхсветового двигателя?

– Этого я не знаю Мне известно только, что двигатель не функционирует.

– Но если его включить, чудище, возможно, прекратит сверхсветовой полет, – настаивала миссис Бартель.

– Трудно сказать, что произойдет, миссис Бартель.

– Но ведь мы ничего не теряем!

Пронесся гул одобрения. Почти весь экипаж был на стороне Елены Бартель. Элрон Клингер лишь печально на нее смотрел, не осмеливаясь со мной пререкаться.

– Потеряем жизнь, причем немедленно, – ответил я.

– Надо рискнуть! – с вызовом воскликнула Елена. – Все так считают.

– Но кораблем командую я.

– Большинство экипажа за включение! Вы же видели, сколько подписей под петицией!

– Собрание окончено. Инженер, кадет, пошли. – Я старался держаться уверенно, насколько это было возможно в сложившейся ситуации. Консервы на камбузе закончились. Осталось только немного овощей.

На пятьдесят седьмой день Грегор Аттани отдал свой ужин мистеру Ривсу, но тот отказался. В приступе раздражения я приказал кадету съедать положенную ему порцию всю, без остатка. А питались мы теперь жидким супом и вареными овощами.

У себя в каюте, в тишине ночи, я молил Бога поскорее забрать нас к себе.

Я уже ни о чем не мог думать, кроме еды. Дисциплина падала, возникали драки, но люди не калечили друг друга лишь потому, что сильно ослабли.

Все дни я проводил на мостике, без конца играя в шахматы и начиная партии одними и теми же дебютами; первые шесть-семь ходов всегда были одинаковыми, а потом я пробовал различные варианты. Играя белыми, начинал партию ходом слоновой пешки ферзевого фланга на два поля вперед. В этом дебюте мне удалось достичь немалых успехов. Мешал лишь голод. Не будь его, я внес бы ценный вклад в теорию дебютов.

Однажды, когда я обдумывал очередной ход, из динамика донесся голос инженера Касавополуса:

– Командир, докладывает машинное отделение. Здесь кое-какие э… трудности.

– Что случилось? – спросил я, нехотя выйдя из раздумья.

– Мы собираемся включить двигатель, – послышался голос Елены Бартель.

– Что?! – Я вскочил как ужаленный. – Отставить!

– Надо рискнуть, командир. Простите, но это наш последний шанс.

– Вышвырни ее из машинного отделения, Касаво-полус! – приказал я.

– Он не может, – спокойно сообщила Елена Бартель.

– Касавополус!

– Слушаю, сэр. У меня связаны руки! Она оглушила меня не то трубой, не то чем-то еще. К тому же она грозит мне ножом.

– Вы не можете запустить двигатель, он блокирован на мостике, – предостерег я.

– Я отключил блокировку, командир, – сказал Касавополус.

У меня бешено застучало сердце. Я постарался взять себя в руки и спросил:

– Чего вы хотите, миссис Бартель?

– Ничего. Собираюсь включить двигатель. Так что приготовьтесь к торможению.

– Подождите, – попросил я.

– Нет смысла ждать, сэр, – решительно ответила она.

– Понимаю. Но прежде чем включить, убедитесь, что дефлекторы установлены правильно. Иначе произойдет взрыв!

– Касавополус скажет, что надо делать.

– Нет! – взревел я. – Это мой корабль! Я командир! Из динамика донесся хохот.

– Командир Сифорт, я не так глупа, как вы думаете, – заявила Бартель. – Нам хорошо известно, на что вы способны! Один раз вам удалось помешать нам включить двигатель. Хватит.

– Я не собираюсь вас обманывать. – Я тянул время, подходя к сейфу.

– И правильно делаете, сэр. Обмануть нас еще раз вам не удастся.

– Не включайте двигатель до тех пор, пока не установите дефлектор. Поймите, это необходимо. – Я старался говорить как можно убедительнее.

Ответа не последовало.

– Елена, – сказал я громче, – сейчас спущусь в машинное отделение, чтобы присутствовать при пуске двигателя. Клянусь перед самим Господом Богом, что не помешаю вам, не причиню вам вреда, не буду наказывать вас за ваши действия. Господь Бог мне свидетель. Я понимаю ваше отчаяние. Возможно, стоит рискнуть.

– Это правда, сэр? – смягчилась Елена.

– Да, правда. Пожалуйста, разрешите мне присутствовать при включении двигателя. – Я уже взял то, что хотел, и закрыл сейф.

– Ладно. Но помните, у горла Касавополуса я держу нож. И пущу его в ход, если вздумаете мне помешать.

– Я ведь дал клятву, разве этого мало? Наступила пауза.

– Хорошо, – согласилась наконец Елена. Спускаясь вниз, я встретил на лестнице Грегора Аттани.

– Вы слышали, сэр? – спросил он. – Они собираются…

– Знаю.

– Что вы хотите сде…

– Молчать, кадет!

– Есть, сэр.

– Иди на мостик. Ты можешь мне понадобиться.

– Есть, сэр.

Внизу меня уже ждал Уолтер Дакко.

– Простите, сэр, я должен был предвидеть…

– Поздно! – перебил я его. – Кто еще участвует в этом деле?

– Ковакс и Джокко помогли ей захватить машинное отделение, сэр, но там она пожелала остаться одна.

– А остальные куда подевались?

– Они в карцере. Мы с Крисом, Эдди Боссом и Эмметом Бранстэдом отвели их туда. Больше всех старался Эдди.

– Хорошо.

– Сэр, мы слышали ваш разговор с Еленой Бартель.

– Ну и?..

– Сэр, вы дали клятву. Собираетесь…

– Мистер Дакко, молчать!.

– Есть, сэр.

Мы приближались к машинному отделению.

– Ждите здесь, – приказал я.

– Есть, сэр.

Я пошел дальше по коридору и среди стоявших у двери людей заметил Элрона Клингера – он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как ребенок, который вот-вот обмочится.

– Простите, командир, я отговаривал ее, но она не послушала! – сказал Клингер.

– Отойдите! – Я прошел к двери.

– Я отговаривал ее!

– Все ясно, Клингер. Оставайтесь здесь.

– Есть, сэр. Не сердитесь на нее, пожалуйста. Она не понимает, что творит.

Пропустив его слова мимо ушей, я постучал.

– Миссис Бартель! Это я, откройте!

– Зачем? Что вам здесь нужно?

– Ничего. Ведь я поклялся не мешать. Помогу только установить дефлекторы. И все. Я один и не вооружен.

– Ладно.

Дверь открылась. Касавополус сидел на лавке со связанными за спиной руками. Рядом стояла Елена, приставив ему нож к горлу.

– Простите, сэр, – пробормотал Касавополус.

– Заприте, пожалуйста, дверь, – сказала Елена. Я выполнил ее просьбу.

– Приступим?

Какое-то время она с подозрением на меня смотрела, потом согласилась.

– Простите, но кто-то должен был это сделать. – Она словно оправдывалась.

– Понимаю.

– Вы вряд ли меня простите.

– Не прощу, но наказывать не буду. Давайте приступим.

– Дефлекторы уже установлены, сэр. – Она опустила нож.

– Знаю. – Я выхватил из кармана лазерный пистолет и выстрелил ей прямо в сердце.

Она упала. Касавополус в ужасе завопил. Нож звякнул, ударившись о металлический пол. Я подобрал его и, дождавшись, когда пройдет головокружение, разрезал веревки на запястьях Касавополуса.

– Кремируйте тело, – приказал я главному инженеру.

– Сэр… – Инженер побледнел. – Я хотел… вы говорите…

Так и не выдавив из себя ничего вразумительного, он умолк.

– Что с вами, инженер? – строго спросил я.

– Ничего, сэр. Ничего! Пожалуйста, простите меня.

– Ладно. – Я открыл дверь и вышел. Элрон Клингер стоял, в изнеможении прислонившись к стене, и, как только дверь распахнулась, заглянул внутрь. Он буквально остолбенел, лицо исказила гримаса. Я направился к лестнице.

– Я же ей говорил! – послышался у меня за спиной вопль Клингера. – Боже мой! Говорил! Елена! Зачем ты меня покинула?! – Он бежал за мной, причитая: – Командир, что мне делать?! Она любила меня! Она единственная любила меня! Что со мной теперь будет?!

К счастью, Уолтер Дакко, ждавший меня по моему приказу, остановил Клингера. Я стал подниматься по лестнице. Не заходя на мостик, пошел прямо к себе в каюту. Снял китель, умылся и с отвращением посмотрел на себя в зеркало.

Потом выключил свет и лег.

Закончился еще один, шестьдесят третий, день.

Наступил день шестьдесят пятый. Я сидел на мостике перед темным экраном.

– Хотите чаю, сэр? – спросил Грегор Аттани. Голос у него сел, стал хриплым.

– Нет, – мрачно ответил я.

– Кофе?

– Не хочу.

Я постоянно ощущал слабость. Если бы не Уолтер Дакко, так и не встал бы с постели. Два дня подряд, после того как погибла Елена, Уолтер Дакко время от времени стучался ко мне, но я не открывал, даже не откликался. Наконец он пригрозил вскрыть дверь газовым резаком. Пришлось подняться с постели.

Уолтер Дакко отвел меня в офицерскую столовую и заставил выпить чашку густого супа. После этого я пригладил волосы и отправился на мостик. Крепился как мог. Тщательно завязывал галстук, следил за мундиром. Регулярно заполнял бортовой журнал.

Грегор вертелся вокруг меня, докучая своими заботами, и, чтобы отделаться от него, я то и дело давал ему поручения.

Однажды, когда я дремал на мостике, меня осенило.

– Кадет! – окликнул его я.

– Слушаю, сэр, – отозвался Грегор.

– Смирно!

Он вскочил и вытянулся передо мной в струнку, с затаенной тревогой в глазах.

– Я тут просматривал бортовой журнал…

– Так точно, сэр, – невпопад ляпнул сбитый с толку Грегор.

– Вы прошли учебный курс с Касавополусом…

– Так точно, сэр.

– Неплохо разбираетесь в навигации, я сам принимал у вас экзамены.

– Спасибо, сэр.

– Вы не всегда вели себя безупречно, особенно вначале, но теперь хорошо справляетесь со всеми обязанностями.

– Спасибо, сэр.

– Керрен, записывай. Я, командир Николас Сифорт, от имени Правительства ООН присваиваю кадету Грегору Аттани звание гардемарина Военно-Космических Сил.

– Спасибо, сэр! – отчеканил Грегор, краснея от удовольствия.

– Вольно.

Он расслабился, улыбнулся.

– Поздравляю вас, гардемарин.

– Большое спасибо, сэр.

– Возьмите у мистера Дакко ключ от склада и найдите себе новую униформу. Гардемарину положен синий, а не серый мундир.

– Есть, сэр! – Он лихо отдал честь, повернулся кругом и покинул мостик.

Я снова задремал. Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг раздался голос Керрена:

– Не хотите ли сыграть в шахматы, сэр?

– Нет.

– Что с вами?

– Занимайся своими делами.

– Есть, сэр.

Я скучал по озорному компьютеру «Порции». С ним можно было и потрепаться, и пошутить, и поговорить серьезно, хотя порой он доводил меня до бешенства своим простодушным хамством; официальная приторно-вежливая манера Керрена действовала мне на нервы.

– У компьютеров есть души? – спросил я. После секундного молчания он ответил:

– На этот счет у меня нет достоверных данных, сэр.

– Керрен, разве ты не читал Библию?

– В моей памяти есть несколько версий Библии, командир. Я проанализировал их, но все они настолько противоречивы, что определенных выводов я сделать не смог.

– Вот чудак. Последовала долгая пауза.

– А у вас есть душа? – спросил наконец Керрен.

– Была. Но я погубил ее.

– Как это?

– Дал клятву, зная заранее, что нарушу ее.

– Я некомпетентен в вопросах теологии, сэр.

– Утешил.

– Кто? Что?

– Ничего.

– Мне кажется, что у меня тоже нет души в том смысле, какой вы вкладываете в это слово, сэр.

– Спасибо. – Я встал. – Пойду в каюту. Если что – сразу меня зови.

– Есть, командир Сифорт. Кстати, температура двери шлюпочного отделения увеличилась еще на два градуса.

Я еле доплелся до каюты и буквально рухнул на кровать. Меня знобило, изредка накатывала дремота.

Я провалялся в постели остаток дня, ночь и следующий день, Уолтер Дакко привел Грегора и Анни в качестве сиделок, и я никак не мог от них отделаться.

– Давайте, миста Дакко, я буду кормить его, – коверкая слова, предложила Анни.

Я отвернулся, но она насильно впихнула мне в рот ложку супа. Сопротивляться не было сил, и я с жадностью глотал горячую пищу. Потом меня разморило, и я быстро уснул, а когда проснулся, в каюте уже никого не было.

Вскоре явился Грегор, и я, не сопротивляясь, съел все, что он принес. Вдруг завыла тревога.

– Это конец, – произнес я безразличным тоном. Грегор со стоном метнулся к двери, но тут же заставил себя остановиться, сказав виноватым тоном:

– Простите, сэр.

– Помогите мне надеть китель, – попросил я. – Пойду на мостик.

– Наденьте скафандр, сэр.

– Нет. Он мне не нужен.

Прошла, казалось, вечность, пока я оделся и дотащился до мостика. Весь потный, я плюхнулся в кресло и отключил сирены, чтобы не выли.

– Докладывай, Керрен, – приказал я.

– Сверхсветовой двигатель остановился, сэр. Но в машинном отделении, похоже, никого нет.

– Что?

– Корабль вынырнул в нормальное пространство, сэр. Сверхсветовой полет прервался. Простите, сэр, но вам следует строго спросить с главного инженера. Ведь это верх безответственности, тормозить без…

– Заткнись! – Я немедленно соединился с машинным отделением: – Главный инженер?

– Слушаю, сэр, – ответил Касавополус.

– Что случилось?

– Ничего, сэр. Никаких изменений.

– Керрен, что показывают внешние датчики?

– Кормовые датчики показывают, что мы находимся в нормальном пространстве. Чудищ поблизости нет. Для определения координат корабля потребуется много времени, потому что передние датчики выведены из строя.

– Гардемарин, вы ни разу не выходили в открытый космос в одиночку? – спросил я у Грегора.

– Никогда, сэр.

– Тогда идите вниз, найдите кого-нибудь поопытнее, выйдите с ним на поверхность корабля через кормовой шлюз, снимите один из датчиков и укрепите его возле переднего диска корабля. Не забудьте только надеть скафандры.

– Есть, сэр.

– Держите свои радиостанции постоянно включенными.

Через полчаса Грегор с помощником уже шли в магнитных ботинках по корпусу корабля. Они сняли кормовой датчик, в котором среди прочих устройств была телекамера, и направились к диску первого уровня.

– Как дела, Грегор? – нетерпеливо спросил я в микрофон.

– За передним диском не видно носовой части корабля, сэр. Через минуту я буду там, – доложил Грегор.

– Мостик, докладывает пост связи, – послышался голос Цы.

– Что случилось, мистер Цы?

– Прислушайтесь, пожалуйста, сэр.

– К чему? – раздраженно спросил я. Что за чепуху несет этот Цы?

– Мы ловим какие-то странные сигналы, – объяснил Цы.

– Боже мой! – воскликнул Грегор.

– Что там, гардемарин?

– Чудище… Перед корабля… – забормотал он.

– Нос, а не перед! – поправил я его.

– Да, нос. Господи!

– Скажет наконец кто-нибудь из вас, что происходит?!

– Командир, вы не поверите, но… – вклинился в наш разговор Цы.

Грегор наконец установил датчик, и на экране появилось изображение той части корабля, которая располагалась за диском первого уровня. Носа корабля видно не было – он застрял в теле гигантской вибрирующей рыбины, заполнившей собой весь экран. Чудище больше не переливалось всеми цветами радуги, а приобрело мертвенно-серый цвет.

– Отойди подальше! – крикнул я Грегору, заметив, что от рыбины отделяется какой-то шар. Но шар вдруг остановился, а само чудовище перестало вибрировать.

–. Командир, позвольте включить трансляцию сигналов прямо на мостик, – попросил Цы.

– Ладно, давайте.

– Я определил координаты корабля, сэр, – доложил Керрен.

В этот момент включилась трансляция с поста связи и из динамика донесся голос диктора:

– Шесть часов, начинаем передачу новостей.

– Господи! – воскликнул я, не веря собственным ушам.

– Мы находимся в Солнечной системе, – докладывал Керрен, перекрывая сообщения диктора. – Расстояние от Солнца приблизительно равно радиусу орбиты Юпитера; угол относительно плоскости его орбиты равен примерно сорока пяти градусам.

Я откинулся в кресле, закрыл глаза. Звуки из динамика взметнули в памяти вихрь воспоминаний: Филип, таранящий шлюпкой чудовище; Аманда, качающая на руках мертвого Нэйта…

Господи Боже мой, почему ты не взял меня к себе?

Минутная слабость прошла.

– Мистер Цы.

– Слушаю, сэр.

– Передай по всем частотам Военно-Космических Сил следующее сообщение: корабль Военно-Космических Сил «Дерзкий» вернулся в Солнечную систему. Положение катастрофическое. На борту раненые и голодающие. Есть погибшие. Необходимы питание и медицинская помощь. Дезинфекция категории А. Пришлите военную разведку. Наш корабль застрял в теле существа внеземного происхождения. Примите меры противовирусной защиты. Существо, по всей видимости, снабжено органическим сверхсветовым двигателем. – Я провел по лицу вспотевшими ладонями. – В конце укажите наши координаты. Сообщение передавайте непрерывно, пока не получите ответ.

– Есть, сэр! – радостно ответил Цы. Вскоре вернулся Грегор.

– Ну, как прогулка? – спросил я.

– Нормально, – ответил он, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, и без моего разрешения уселся в кресло пилота. В обычной ситуации за такую вольность гардемарину полагалась порка. – Сэр, почему мы оказались в Солнечной системе, а не в какой-нибудь другой точке галактики? Вряд ли это случайно.

– Не знаю. Мы уже летели в этом направлении со скоростью, равной четверти световой. Может быть, рыбина хотела посмотреть, куда мы летим? Наш сверхсветовой двигатель тоже был настроен на координаты Солнечной системы. Не исключено, что чудовище это почуяло. Или же просто возвращалось по следу нашей эскадры.

– А зачем это ему понадобилось, сэр? Я ответил вопросом на вопрос:

– А почему мошка летит на свет? Мы многого не знаем, мистер Аттани.

* * *

– Входите, командир Сифорт, – сказал лейтенант, распахнув передо мной дверь в огромный кабинет адмирала в его резиденции на базе Лунаполиса. – Вас ждут.

– Спасибо, – Я еще раз одернул мундир, пригладил пятерней волосы, как мальчишка-гардемарин, прежде чем впервые войти на мостик, святилище корабля.

Подойдя к столу, за которым сидел адмирал Брент-ли, я замер по стойке «смирно», отдал честь и, пораженный видом хозяина кабинета, задержал руку у фуражки. Как сильно он сдал, бедняга, за прошедшие полтора года. Он больше не походил на старого льва. Передо мной был просто старик.

– Вольно, – скомандовал адмирал, пристально в меня всматриваясь. – Теперь ты выглядишь куда лучше, Ник.

– Спасибо, сэр.

– Не помнишь моего визита?

– Честно говоря, нет, сэр. Я был совсем плох.

– Неудивительно. Врачи сказали, что еще два дня – и ты умер бы с голоду.

– Возможно, хотя я сильно в этом сомневаюсь.

– Хватит хорохориться! Извини, что не предложил тебе сесть. – Он указал на стул.

– Ничего, сэр, я в порядке. – Тем не менее долго стоять мне было трудно, и я сел.

Адмирал устроился рядом на мягком диване, не сводя с меня глаз.

– Чертов полет, – произнес он наконец. Я кивнул.

– Жаль, что погибла твоя семья. Прими мои соболезнования, Ник.

– Благодарю.

На протяжении нескольких недель меня расспрашивали и допрашивали, с почтением и со строгостью, дотошно изучали бортовой журнал «Дерзкого» и сохранившуюся у меня копию бортового журнала «Порции». Я говорил правду и только правду, не заботясь о последствиях.

Допросы проводились в Лунаполисе. Карантин прошел, однако нас все еще не пускали на Землю, видимо, опасаясь распространения страшных вирусов.

После долгого расследования комиссия меня оправдала, признав невиновным в повреждениях, полученных «Дерзким».

Касавополус горячо меня защищал. Я отвечал на вопросы скупо, говорил только о фактах, по возможности избегая подробностей. После расследования мне дали квартиру в Лунаполисе, и я жил в полном одиночестве, медленно приходя в себя после длительного голодания.

– Скоро снова будешь в строю, командир. Какую работу предпочитаешь? На Земле? Или все еще хочешь летать?

– Летать. Если, конечно, вы не отправите меня в отставку, сэр. Другая работа меня не прельщает.

– В отставку? – переспросил Брентли. – С какой стати, если ты заслужил награду?

– Я дважды давал клятву и дважды нарушил ее, сэр. Сам лишил себя чести. – «И надежды на спасение души», чуть не вырвалось у меня.

– Ты имеешь в виду ту чокнутую бабу? – усмехнулся Брентли.

– Я поклялся не причинять ей вреда, а сам ее застрелил.

– Обычная военная хитрость, командир.

– Я смотрю на это иначе, сэр.

– Но ты был обязан спасти корабль!

– Да, – сдержанно ответил я, однако остался при своем мнении. Клятва есть клятва, и клятвопреступник обрекает свою душу на вечные муки в аду. Значит, теперь я великий грешник.

– А второй случай? Когда еще ты нарушил клятву?

Мне надоела эта игра. Он забавлялся со мной, как кот с полудохлой крысой.

– Думаю, это вам тоже известно, сэр.

– Возможно. Но я хочу услышать это от тебя, Сифорт! – настаивал адмирал. Пришлось рассказать.

– Это произошло, когда Тремэн переправлял людей с «Порции» на «Дерзкий». Он отдал мне законный приказ, а я не подчинился и нарушил присягу.

– Тремэн! – Брентли хлопнул по дивану ладонью и вперил взгляд в стену. – Очень жаль, Ник, – сказал он после некоторого раздумья, – но я тогда ничего не мог поделать. При его назначении командиром эскадры мой голос не имел решающего значения. Вот все, что я могу сказать тебе по этому поводу.

– Он был моим законным командиром, – возразил я.

– Был! Вначале! – вспылил Брентли.

– Его никто не смещал.

– Пойми, Ник! То, что он сотворил, непростительно!

– Но на «Порции» не хватало места для всех. И часть людей ему пришлось оставить на «Дерзком».

– Он должен был послать «Порцию» за помощью и ждать ее на борту «Дерзкого». Или же на худой конец лететь на «Порции» вместе с тобой.

– На его месте я поступил бы именно так. Но как командир он имел право принять другое решение.

– Конечно, с формальной точки зрения его решение не противоречит уставу. Но вел он себя как подлый трус. Разумеется, он имел право переправить большую часть пассажиров на «Порцию». Но ограбить тебя, забрать еду, лазерные пушки… – Брентли горестно покачал головой. – Он оставил людей в открытом космосе в шлюпке, хотя знал, что, если ты их не примешь, они через несколько часов погибнут! Уму непостижимо!

– Он отобрал самых полезных пассажиров, сэр. То же можно сказать о членах экипажа.

– Оставить детей на верную гибель! Как он мог! – не переставал возмущаться старик. – Никки, мне стыдно. – Он закрыл лицо руками, но я успел заметить блеснувшие в его глазах слезы.

– Стыдно? – удивился я.

– Мне стыдно за Военно-Космические Силы. Он нас опозорил. Да, формально можно оправдать каждый его шаг. Но все его действия… Складывается чудовищная картина. Он отобрал у тебя корабль, скрыл повреждения правого борта «Дерзкого», оставил тебе всех беспризорников, отобрал лазеры, пищу, наконец, отнял врача. Его надо отдать под трибунал. И он, безусловно, будет признан виновным.

Наступила гнетущая тишина.

– Я изучил ваше дело, – сказал он наконец. – Причем очень тщательно.

– Спасибо, сэр.

– Парень, которого так ненавидели на «Гибернии», оказался героем. Не так ли?

– Да, сэр. Лейтенант Таер погиб с честью, выполняя свой долг. Мне будет его не хватать.

– Рад это слышать. – Адмирал Брентли тяжело поднялся, подошел к столу, вынул из ящика кожаную папку, протянул мне. – Вот возьми!

Я раскрыл папку и прочел вложенные в нее бумаги. Дело в том, что перед полетом каждый член экипажа оставляет завещание. Половину своего имущества я завещал Аманде, половину – отцу.

Филип все свое имущество завещал мне.

В папке была краткая опись – всего две страницы – его скудных пожитков, которые уместились в дорожной сумке. И эта сумка ждала меня на складе. Личные вещи Филипа и причитающаяся ему зарплата достались мне. Больше у него ничего не было.

Из глаз хлынули слезы.

Адмирал Брентли молча ждал. Прошло немало времени, прежде чем я смог взять себя в руки. Лишь тогда он позволил себе грустно улыбнуться.

– Слишком много крови. Слишком много смертей, – прошептал я.

– Понимаю. Ты повидал больше своих ровесников. Добыл бесценную информацию. Ксенобиологи прямо-таки очумели от космической рыбины, день и ночь ее изучают. – Адмирал хитро заулыбался. – Коллективный разум военной разведки дуреет при мысли, что эти космические чудища могли добраться до Солнечной системы, а разведка, к своему стыду, ничего о них не знала. Физики-теоретики бормочут что-то о новом способе генерации N-волн. Эти твои рыбы, Ник, летают быстрее наших кораблей. Та, в которой застрял твой «Дерзкий», долетела до Солнечной системы за шестьдесят с хвостиком дней, в то время как нашим кораблям пришлось бы преодолевать такое расстояние семь месяцев.

Адмирал Брентли встал и начал расхаживать по кабинету.

– Можно предположить, – продолжал он, – что, разобравшись в «рыбном» двигателе, физики смогут сконструировать такие быстроходные корабли. Это значительно сократит время перелетов между колониями. Итак, в мире снова грядут большие перемены. – Наконец он сел. – Но меня это уже не касается. Я ухожу в отставку, Ник. Сам видишь, здоровье уже не то. Я хочу… Знаешь, мои дочери похоронены на планете Вега-2. Сколько лет я их не навещал! По ночам я веду с ними долгие беседы. И когда наступит неизбежный для каждого момент, я хочу быть рядом с ними. Если разразится война, я уже не смогу… Короче говоря, пора старику на покой.

Он долго молчал, потом вымученно улыбнулся и снова заговорил:

– Когда я уйду в отставку, у меня больше не будет возможности помочь тебе, Николас Сифорт, у тебя не останется покровителя.

– Вы и так много для меня сделали, сэр.

– Возможно. Но сделаю еще больше. Отныне ты капитан первого ранга ВКС ООН.

– Спасибо, сэр! – Я постарался изобразить радость, чтобы не обидеть доброго старика равнодушием.

– Конечно, это не так много. Но есть еще кое-что. Хочешь снова летать?

– Да, сэр. – Я и в самом деле хотел отправиться в дальний полет, чтобы проводить долгие недели и месяцы в собственной каюте, в блаженном уединении и ничегонеделании.

– Могу предложить тебе на выбор два варианта. Примерно через четыре недели к Аркадии отбывает корабль «Черчилль». Это первый вариант. Второй корабль только что вернулся из Каледонии. Мы отправим его к Надежде.

– На этом я охотно полечу. – Мне не удалось долететь до Надежды ни на «Дерзком», ни на «Порции». Может, теперь все-таки доберусь. Поброжу по горам Вентура, вспомню счастливые дни с Амандой.

– Это «Гиберния», Ник.

Я уронил на пол папку, голова пошла кругом. «Гиберния»! Там в результате трагедии я стал командиром, успешно довел ее до Земли. Огромный корабль. Такой знакомый! До чего приятный будет полет!

– Но, сэр… – Я запнулся, подыскивая нужные слова. – Мое звание… Не слишком ли это роскошный корабль для меня?

– Разумеется, капитанам первого ранга обычно не дают корабли такого класса. Но я, как командующий оперативным соединением флота, вправе принимать любые решения. Ты заслужил этот корабль. Кроме того… – Он умолк.

– Что, сэр? – вырвалось у меня. Любопытство взяло верх на усталостью.

– Тебя просто преследует удача, Сифорт. У тебя развита интуиция. Ты верен присяге. – Тут я едва не фыркнул, но адмирал продолжал, словно ничего не замечая: – Ты всегда оказываешься в нужном месте в нужное время, всегда действуешь правильно.

– Я совершил непростительные ошибки, – возразил я. – Зачем вы меня поощряете?

– Ты вернул «Гибернию», хотя шансы были ничтожны. Чудом спас «Дерзкий».

– Его спасло чудище! Я тут ни при чем. Неужели вы не понимаете? Случайное стечение обстоятельств. Вот и все.

– Или Провидение. Не к каждому оно благоволит. Вспомним хотя бы командира фон Вальтера. Он был живой легендой, когда полвека назад я поступил на службу. Такого не было и больше не будет. Тот самый Хьюго фон Вальтер, командир поискового судна «Армстронг», который нашел останки «Селестины», открыл две пригодные для жизни планеты, дрался на дуэли с презренным правителем колонии «Гастингс», стал адмиралом флота, а потом Генеральным секретарем ООН. Сынок, – адмирал неловко дотронулся до моего колена, – порой я вижу в тебе второго фон Вальтера. А может быть, ты превзойдешь его, кто знает?

– Чушь собачья! – вспылил я, забыв о приличиях.

– Думай что хочешь. Но посмотри на себя: тебе чуть больше двадцати, а как много ты успел сделать! Нет, Сифорт, ты второй фон Вальтер!

– Я проклят Богом. В полном смысле этого слова. Вокруг меня гибнут люди. Почему… – Я так и не решился открыть адмиралу свое жгучее, горькое желание умереть.

– Когда я одряхлею и впаду в старческий маразм, а этого осталось ждать недолго, буду всем хвастаться, что знал тебя. Неважно, что никто не поверит, ведь это действительно правда.

– Какая ерунда!

– Думаю, что я прав. – Он с трудом встал, медленно выпрямился. – «Гиберния» отправится в полет через два дня. У тебя не будет времени спуститься. – Очевидно, он имел в виду полет с Луны на Землю.

– Обойдусь. – И тут мне в голову пришла важная мысль. – Сэр, когда я прилечу на Надежду, адмирал Тремэн может отстранить меня от должности. Однажды он уже отобрал у меня корабль.

– Тогда у него была такая возможность. А теперь ты повезешь с собой приказ об его отставке. Это последнее, что я могу для тебя сделать. Когда вернешься в Солнечную систему, меня здесь уже не будет.

– Сэр, я поклялся убить Тремэна.

– Вызовешь его на дуэль?

– Да, сэр.

– Ну что ж, – пожал он плечами, – вызывай. Я не буду о нем горевать. Но дуэль между вами возможна лишь после его отставки. Если убьешь его, избавишь нас от хлопот, связанных с трибуналом. – Вдруг адмирал посмотрел мне прямо в глаза. – По правилам выбирать оружие будет он.

– Я готов.

– Он очень метко стреляет из старинных пистолетов с пороховыми патронами. И не упустит шанса тебя убить.

– Это меня не беспокоит, – честно признался я. Он долго смотрел на меня и наконец произнес:

– Жаль, что тебе столько пришлось пережить, мальчик. Ну а теперь к делу. Завтра я выдам тебе полетное задание. Кстати, наши специалисты считают, что рыбины чуют корабли только в моменты входа и выхода из сверхсветового состояния. Поэтому на сей раз полет к Надежде приказываю совершить одним длинным прыжком.

– Это разумно, – согласился я.

– Некоторые пассажиры «Дерзкого» еще слишком слабы, чтобы лететь, прежде всего старики. Чета Ривсов, однако, выразила желание отправиться к Надежде, но только с тобой.

В ответ я лишь удивленно тряхнул головой. Поистине непостижима душа человеческая!

– Теперь об экипаже, – продолжал Брентли. – Почти всем новым его членам разрешено уволиться со службы, но двое изъявили желание лететь к Надежде, и тоже непременно с тобой.

– Кто же это?

– Дакко, отец и сын. Ты не возражаешь?

– Нет, сэр.

– Даже кое-кто из беспризорников решил остаться на службе. По-моему, это самое лучшее, чтобы избежать ожидающей их незавидной участи. Я не мог отказать ребятам, пожалел их. Хотя не в восторге от такой перспективы.

– Что ж, я рад.

– Остальные беспризорники… – Он отвел глаза. – Полагаю, программа их переселения будет прекращена. Вздорность этой затеи очевидна. Но политика есть политика. Тех, кого ты доставил на «Дерзком», снова направят на Окраинную колонию. Не возражаешь, если они полетят с тобой?

– Не возражаю, сэр.

– Так я и думал. Похоже, они боготворят тебя, как, впрочем, и пассажиры, и экипаж.

– Сколько беспризорников будет жить в каюте, сэр? – осторожно поинтересовался я.

– Не знаю. Наверно, шесть, как и раньше.

– Нет, – набравшись духу, выпалил я.

– Сифорт, тебе придется взять на борт большое количество пассажиров. Мы потеряли несколько кораблей и не можем предоставить каждому роскошные апартаменты. А беспризорники уже привыкли к тесноте.

– Нет, – стоял я на своем.

– Чего же ты хочешь?

– Я не допущу, чтобы ребята страдали от тесноты больше других. Однажды Тремэн заставил меня на это пойти, и я знаю, каковы были последствия.

У Брентли вытянулось лицо.

– Капитан Сифорт, – жестко заговорил он, – не забывайте, что перед вами адмирал флота.

– Так точно, сэр.

– Это приказ!

– Нет, сэр.

Адмирал с сердитым видом уселся за стол.

– Выполняйте приказ, командир! Иначе не видать вам «Гибернии».

– Простите, сэр, но при всем желании лететь на «Гибернии» беспризорников я взять не могу.

– Я отдам тебя под трибунал!

– Это ваша прерогатива, сэр.

Он долго сверлил меня взглядом, но я выдержал.

– Тебе действительно все равно, Николас? – спросил он наконец.

– Хотите знать правду, сэр? Он кивнул.

– Да, все равно.

Адмирал Брентли вышел из-за стола.

– Ладно, по четыре беспризорника в каюте. Я откажу некоторым пассажирам.

– Нет, сэр.

– Да как ты смеешь, упрямый щенок?! После всего, что я для тебя сделал!

– Беспризорники – тоже люди, сэр. Меня учили, что на военно-космических кораблях пассажиров не делят на классы.

– Да, не делят! Но это случай особый. Ладно, по три.

– Нет, сэр.

– Хочешь испортить себе карьеру ради шпаны? Отвечай!

– Вы вынуждаете меня это сделать!

– По двое!

Я упрямо мотнул головой.

– Так ведь супруги тоже живут по двое! Одумайся! – в ярости закричал адмирал.

Ну разумеется, он прав! Какой же я идиот.

– Согласен, – сдался я наконец, – по два беспризорника в каюте. Но в большой, а не одноместной.

– С тобой лучше не связываться, – проворчал Брентли. – Даже на собственную жизнь тебе наплевать. Слава Богу, подвернулся случай услать тебя подальше от Солнечной системы.

Мы оба улыбнулись, радуясь примирению.

– Да, вот еще что, – сказал Брентли. – Во-первых, уже несколько недель к тебе рвутся журналисты. Некоторые получили разрешение взять у тебя интервью. Они сейчас в зале для пресс-конференций.

– У меня? – Я вытаращил глаза.

– Да, у тебя. Я не пускал их, так они прямо взбесились. Твои фотографии облетели все средства массовой информации. И репортеры просто жаждут встречи с тобой.

– Но почему именно со мной?

– Ты, Ник, теперь знаменитость. – Он взглянул на меня не то лукаво, не то с насмешкой. – Неужели не знаешь?

Я покачал головой, не находя слов от возмущения. Что за балаган?!

– Собираешься что-нибудь сделать с этим? – Он ткнул пальцем в мою обожженную щеку.

– Не знаю, не думал. Скорее всего, нет. Внешность для меня не имеет значения.

– Ну-ну. Дело твое. Только боюсь, родители всего мира возненавидят тебя, если их детки начнут лепить себе на рожи такие же пятна.

Мы покинули кабинет и пошли по длинному коридору в зал для пресс-конференций.

– Сэр, говоря о журналистах, вы сказали «во-первых», – напомнил я адмиралу. – А что во-вторых?

Он не успел ответить, потому что мы уже входили в переполненный зап. При моем появлении поднялся шум, заработали видеокамеры. Я замер, потрясенный, не зная, как вести себя в такой ситуации. Этому нас в Академии не учили. Мне стали задавать вопросы.

– Командир! Какие чувства вы испытали, когда вторично увидели чудовищ?

– Что нового вы внесли в стратегию Военно-Космических Сил?

– Что вы чувствовали, когда…

– Ваша жена…

– Погибшие члены экипажа…

– Ваша семья…

Я, как испуганный ребенок, схватил за руку адмирала и взмолился:

– УВЕДИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!

Стоило адмиралу взглянуть на мою перекошенную физиономию, как он все понял, послал в зал улыбку и, помахав рукой журналистам, выполнил мою просьбу.

Вскоре я уже сидел в какой-то небольшой комнате, уронив голову на колени, и пытался унять бивший меня озноб.

– Прости, сынок. Не ожидал, что они набросятся на тебя, как голодные волки.

– Простите, сэр. Не беспокойтесь, – забормотал я. – Сейчас все пройдет.

– Хорошо. Теперь скажу, что во-вторых… Может, следовало бы это отложить на потом…

– Нет, сейчас.

– Тут гость. Твой отец.

– Отец? – Я с трудом поднялся. – Он здесь, на Луне?

– Да. Как только о тебе начали трубить в новостях, он связался с нами и попросил ненадолго тебя отпустить. Но узнав, что твой корабль вылетает в ближайшие дни, изъявил желание встретиться с тобой здесь. Я не видел причин для отказа.

Отец на Луне? Просто невероятно. Неужели этот суровый человек, покинувший свой родной Кардифф лишь однажды, чтобы отвезти меня в Академию, решился слетать на Луну, где сила притяжения в шесть раз меньше, чем на Земле? Что побудило его это сделать?

– Где он? – спросил я, плохо соображая.

– Там, сынок. Дальше по коридору. – Адмирал Брентли напустил на себя растерянный вид. – Отвести тебя к нему?

– Не беспокойтесь ради бога. Я сам дойду. Только скажите где.

– В западном крыле здания, в комнате ожидания для офицеров в конце коридора.

– Разрешите идти, сэр?

– Иди. Знаешь, Ник… – Он заколебался. – Возможно, мы с тобой больше не увидимся. – Он, смущаясь, протянул мне руку. – Удачи тебе, командир Сифорт. Бог в помощь.

– Спасибо, сэр.

Я поспешил по коридору.

Военно-космическая станция представляла собой район густо застроенного нового города, расположенного рядом со старой частью Лунаполиса. На станции были две главные улицы, своего рода огромные коридоры, протянувшиеся сквозь нагромождения жилых и административных зданий, солдатских казарм и офицерских общежитии. Эта станция в Лунаполисе была второй по величине после Лунной Академии, расположенной на обратной стороне Луны. Земная Академия на Военно-космической базе около Дувра по сравнению с этими двумя станциями казалась совсем маленькой.

Словно в тумане, брел я по главной улице-коридору, рассеянно отдавая честь попадавшимся навстречу офицерам. Гардемарины и лейтенанты почтительно уступали мне дорогу. Время от времени меня останавливали равные по званию командиры, о чем-то спрашивали. Я несразу понял, что им просто хотелось поговорить со мной под любым предлогом. Они таращились на меня, жали руку, старались дотронуться.

Наконец я добрался до конца коридора, вошел в комнату ожидания, где было полно народу, и робко спросил:

– Простите, есть здесь мистер… Отец поднялся мне навстречу. Как сильно он постарел с того момента, как мы последний раз виделись!

– Отец? – прошептал я.

– Николас. – Он медленно подошел ко мне, провел ладонью по моей обожженной щеке. – Сильно тебе досталось!

– Было дело.

– Мне рассказывали. Жаль, что погибла твоя семья. Жена была такая красавица! А ребенка я так и не видел. Может быть, Господь смилостивится над ними.

– Спасибо, отец.

– Я читал о тебе. – Он едва заметно улыбнулся, что было для него редкостью. – Не проходит и дня, чтобы о тебе не писали. Многое, конечно, выдумывают.

– Еще бы. Воображаю, что они насочиняли. Мы не могли насмотреться друг на друга – ведь почти не встречались в последние годы.

– Ты возмужал, – произнес отец с уважением, смешанным с восхищением.

– Очень может быть.

– Мне скоро улетать. – Он посмотрел на часы. – Вечером.

– Можно сдать билет, отложить полет…

– Не стоит. Мы повидались, а сейчас я скажу тебе то, ради чего сюда прилетел. Ты выполнил свой долг, Николас. Фантазии журналистов не могли мне помешать понять это. Ты с честью выдержал выпавшие на твою долю испытания.

– Ты прилетел на Луну только для того, чтобы мне это сказать?

– Возможно, меня не будет в живых, когда ты вернешься из полета. Пути Господни неисповедимы. Я не мог откладывать. И решил сказать тебе об этом сейчас.

– Спасибо, сэр, – вымолвил я под шквалом нахлынувших на меня чувств.

– Теперь я могу спокойно возвратиться домой. Это место, – он махнул рукой, – не для меня.

– Отец, я нарушил клятву! – выпалил я.

– Николас! – Отец опустил голову, на лице его отразилась боль. – Ты погубил свою душу.

– Знаю.

Наступила гнетущая тишина. В голове вихрем пронеслись мучительные воспоминания: вот я, совсем еще юный, в кабинете командира Форби на планете Надежда роняю слезы из-за того, что моя клятва не позволяет мне стать командиром. Потом нарушаю приказ Тремэна выпороть Филипа. Шаг за шагом приближаюсь к пропасти, и нет мне спасения. Теперь душа будет вечно гореть ваду.

– Расскажи, как это произошло, – попросил отец.

И я поведал ему все без утайки. И о «Порции», и о «Дерзком». Ничего не приукрашивая, не оправдываясь, но и не беря на себя лишний груз вины, в чем не раз меня справедливо упрекала Аманда.

Я умолк, и снова наступила тягостная тишина. Теперь отец знал обо мне все.

– Клятва – это договор с Богом, – строго сказал он. – И если хоть однажды его нарушить, ничего исправить уже невозможно. Так я учил тебя. Ты проклят Богом и будешь навечно низвергнут в ад.

– Я знал это, отец, когда нарушал клятвы.

– Конечно, ведь я учил тебя только доброму. – Он горестно покачал головой. – Теперь я тоже должен проклясть тебя, так нас учили. Но знаешь, сын, мудрость Господа неисповедима и недоступна нашему разумению, милость его беспредельна Возможно, когда-нибудь он простит тебя. Я очень надеюсь на это. – Он обнял меня. – До свидания, Николас.

Я в отчаянии смотрел ему вслед. Как тогда, давно, когда он оставил меня за воротами Академии с тяжелой сумкой на плече и страхом в душе оттого, что я был вырван из-под отцовской опеки. Отец ни разу не оглянулся.

– Отец! – Может быть, сейчас он все-таки оглянется? И он обернулся, остановившись у двери.

– Что?

– Отец, ты любишь меня?

Он долго молчал, как бы переваривая непривычные для него слова.

– Любовь человеческая преходяща, ты же знаешь, Николас. Только любовь Господа вечна. И она для нас важнее всего. Если я скажу, что люблю, тем самым направлю тебя по ложной стезе. Ты навлек на себя проклятие, но выполнил свой долг в меру своего разумения. И я уважаю тебя за это, Николас. Знай! Уважаю! – Он повернулся и исчез за дверью.

Таких слов я никогда не слышал от отца и все-таки испытал горькое разочарование, хотя понимал, что не вправе рассчитывать на большее.