10 ноября 1982 года. День у профессора Файтельберга выдался особенно напряженным. С самого раннего утра и до позднего вечера приходили к нему люди. Каждый со своей проблемой. Пациентов было много…

Рабочий день тянулся бесконечно долго. И вот он закончился. Теперь необходимо было расслабиться, вознаградить себя за труд. И Виктор Рафаилович решил отдохнуть перед телевизором, послушать любимые песни. Вымыв пробирки, а заодно и руки, доктор устроился в удобном кресле. Просмотрев газету, он еще раз убедился, что по программе должен был начаться праздничный концерт, посвященный Дню советской милиции. Но сколько он ни вглядывался в экран, сколько ни переключал каналы, любимых исполнителей, не наблюдалось. Концерт попросту отменили. Профессор недоумевал — почему? Вместе с ним в этот час терялись в догадках все телезрители великой державы. Объяснение происходящему вскоре было получено: умер генсек, и вся страна погрузилась в траур…

В то самое время, когда профессор, совершал манипуляции над своим «электронным ящиком», к пристани Одесского порта пришвартовалось югославское судно «Загреб». Его появления в Одессе ждали с нетерпением. Ведь на борту находилась партия заказного контрабандного товара…

Глава 1

На следующий день после официального объявления траура из парадного подъезда дома на Молдаванке не спеша вышел молодой человек приятной наружности. Одет он был по последней моде того времени. Его спортивную фигуру облегал джинсовый костюм, на ногах блестели итальянские кожаные туфли. В манерах, в походке и во взгляде чувствовались уверенность в себе. Выйдя из подъезда, украшенного красными флагами с траурными лентами, Нюма огляделся — нет ли слежки. Молодого человека звали иначе, но все называли его Нюма, и он к этому привык, это стало его вторым, а может даже первым именем. В детстве это чадо не выговаривало букву «Р». И когда его просили назвать его фамилию, то он эту букву просто проглатывал, и вместо Романюк — получалось оманюк, но он был настырным ребенком и поэтому повторял свою фамилию несколько раз, и в результате получалось Нюма. Впоследствии, с помощью логопеда, он научился выговаривать и эту букву. Однако прозвище так и осталось на всю жизнь.

Раннее утро, людей на улице не было, только белая пелена тумана простиралась вдаль. Туман стелился по земле, плотно окутывая деревья и дома, единственным красным пятном среди» этого серого однообразия выделялась его машина. Стальной хваткой правой руки Нюма вцепился в старенький потертый кожаный чемоданчик с долларами. Сердце гулко стучало — еще бы, такая ответственность. Вдруг внезапная боль в паховой области чуть не повалила его на асфальт. Он опустился на колено, не выпуская из руки чемоданчика. Дотащившись до своей машины и открыв дверь, он буквально упал на сидение. Подхваченная недавно болезнь нанесла свой предательский удар в заветное для любого мужчины место, да еще в самый неподходящий момент. Вчера он должен был заехать за результатами своих анализов к известному на весь город профессору, врачу-сексопатологу Файтельбергу-Бланку, но весь вчерашний день ушел на решение финансовых вопросов. Его не очень заботило то, что ушел из жизни прогрессивный вождь Советского Союза, а также крупнейший коллекционер автомобилей, наград и медалей. Что вся страна, да что там страна? — весь мир должен быть погружен в траур. Ведь со вчерашнего дня с экранов телевизора исчезли все развлекательные программы, в барах и ресторанах запретили веселиться, петь песни, а по радио передавали только концерты симфонических оркестров, от этой музыки становилось тоскливо на душе, даже погода, и та нагнетала скуку. А теперь еще и это.

Накатившая боль внезапно утихла, Нюма перевел дух и выпрямился в кресле. Положив чемоданчик рядом на сидение, он вставил ключ, и включил зажигание. Пока машина прогревалась, молодой человек принимал решение: как говорится дела делами, а здоровье прежде всего. Придя к такому выводу, он развернул автомобиль и поехал на ул. Богдана Хмельницкого (Госпитальную), к профессору.

Виктора Рафаиловича Нюма знал уже несколько лет, с тех самых пор, как профессор не по своей воле оставил кафедру и начал заниматься частной врачебной практикой. Отношения их были доверительными. Нюма помогал ему приобрести подешевле самые настоящие импортные вещи, а не сделанные на Малой Арнаутской. В ответ на это доктор оказывал, по мере своих возможностей, помощь ему и его друзьям и был среди них уважаем.

Нюма знал, что Виктор Рафаилович на ногах с самого утра, поэтому ранний визит его не удивит. Припарковав машину во дворе, он направился по знакомому адресу.

Виктор Рафаилович встретил гостя любезно. Это был невысокий плотного телосложения пятидесятилетний мужчина, исполненный силы духа и оптимизма. Одет он был, как и свойственно врачам, в белоснежный накрахмаленный медицинский халат, обут в тапочки того же цвета. Поздоровавшись с Нюмой, профессор сказал:

— Добегались вы, молодой человек. Знайте, что все болезни от нервов одни только венерические от удовольствия, а за удовольствия, мой мальчик, приходится платить. У меня для тебя две новости: хорошая и плохая, с какой начать?

— Наверное начнем с плохой, — обреченно выдавил пациент.

— Медленно подняв тяжелые роговые очки, Виктор Рафаилович направил указательный палец в потолок и деловито произнес:

— Veneritus gonokokus.

У ничего не понимающего Нюмы выступила на лбу легкая испарина. С дрожью в голосе пациент выдохнул:

— Это не смертельно?

— Для кого как, — у Рафаиловича в глазах заиграли веселые искры. Маяковский, например, от такой болезни застрелился, но вам это не грозит. Так как у вас есть я и ваши деньги. — Затем профессор добавил:

— Мой мальчик, не отчаивайтесь, могу вас обрадовать: эта болезнь излечима, но требует продолжительного ухода и дополнительного финансового вложения. Я распишу вам курс лечения и требую неукоснительно его соблюдать.

Свое дело он знал хорошо… Вытащив иглу из Нюминой ягодицы и по-дружески похлопав по месту укола, Виктор Рафаилович, улыбнувшись, произнес:

— Мой мальчик, шар в лузе, — ваше лечение началось. — Присев за письменный стол, доктор привычной размашистой рукой начал выписывать рецептурную шифрограмму, понятную только ему и его коллегам. — Хочу вас видеть через три дня, — и, положив рецепт перед остолбеневшим пациентом, добавил: — Принимать, как доктор прописал…

Красная «копейка» неслась с бешеной скоростью, распугивая котов и пешеходов. Нюма колесил по городу в поисках лекарств, он уже навестил пять аптек, но купил не все. Оставались еще три препарата. В последней из аптек ему подсказали, что эти медикаменты можно найти, только в вендиспансере в пер. Веры Инбер, да и то по блату и за большие деньги. Развернув машину, пациент поехал туда. Переплатив сверху, наш герой достал все, что было необходимо. Радостный он вышел из диспансера, но, увидев свою машину, застыл, словно каменное изваяние. Передняя дверь была приоткрыта, исчезла автомагнитола. И тут его посетила мысль: а где же чемоданчик? Нюма подскочил к машине, заглянул внутрь, затем обыскал автомобиль, но злополучный чемоданчик просто испарился. Он огляделся: может, кто-нибудь видел вора, но улица была пуста. Может, я забыл деньги наверху — промелькнула мысль. Не теряя надежды, он бегом бросился обратно. И здесь он чуть было не сбил с ног уборщицу тетю Полю, которая подметала лестницу. Переводя дух, остановившись, с надеждой в голосе он произнес:

— Чемоданчика не видели? Кожаный такой, коричневый…

Старушка отрицательно замотала головой:

— Не, милок, я не видала, могла не заметить, поэтому посмотри сам.

Поиски были тщетны, осмотр второго этажа ничего не дал, выйдя на улицу. Горе-посредник присел на ступеньки, обхватил голову руками и пригорюнился. Это было все… Но слезами горю не поможешь. Нюма решил найти вора, он знал что ничего, а особенно большие деньги, не пройдет мимо внимания местных авторитетов. Уголовная иерархия в те годы соблюдалось строго, так же, как и законы криминального мира. Ни одно дело не проходило без внимания смотрящего, этот человек был в курсе всего, что происходило у него в районе. В этой части города смотрящим был Боря Годунов. Проживал он недалеко, буквально в двух шагах, в маленьком дворике на улице, названой в честь легендарного разведчика — Гефта. Туда и направился наш герой. Авторитета Нюма застал за работой. Борис Иванович, кряхтя и матюкаясь, убирал в саду опавшую листву. После приветственного рукопожатия, оглядев гостя с высоты своего двухметрового роста, авторитет поинтересовался, мол, какое дело привело тебя ко мне?

— Да вот, Борис Иванович, дело деликатное, минут двадцать назад у меня из машины сработали автомагнитолу и чемоданчик. К похитителям у меня претензий нет: каждый зарабатывает как умеет. Магнитофон пусть оставят себе, но чемоданчик принадлежит хорошим людям, его нужно вернуть.

Я в долгу не останусь, вы меня не первый год знаете — этими словами Нюма закончил свой разговор.

— Посмотрю, что можно будет сделать, — сказал авторитет. — Если свои, то разберемся, а если залетные, то здесь я не помощник. Но в любом случае в милицию не обращайся. Если я узнаю, что ты пошел к красноперым, то помощи от меня не жди никогда.

— Какой может быть базар — ответил Нюма, — дед завещал не служить красным и не иметь никаких дел с властями.

— Наслышан о тебе и знаю лично, ты пацан с понятиями, — улыбнулся Годунов, — чем смогу помогу, хорошим людям всегда нужно помогать. Позвонишь вечером, запомни телефон.

— После этого он назвал номер, который юноша сразу запомнил. — Вечером в девять жду твоего звонка.

— Большое спасибо, Борис Иванович, — но у меня к вам еще маленькая просьба: о нашем разговоре никто не должен знать, пока не отыщется чемоданчик.

— Хорошо — пообещал авторитет, — можешь спать спокойно.

— Какой может быть сон? — вздохнул Нюма, решив обязательно позвонить: от этого зависела его жизнь.

Дорогой от Бориса Годунова тревожные мысли не покидали его. А вдруг залетные, что тогда? Тогда, возможно, они попытаются обменять стодолларовые купюры на рубли, — ответил он сам себе. Следуя этой логике, молодой человек пришел к выводу, что единственное место в городе, где они попытаются это сделать — торгсин.

Выехав из Купального переулка, он направил свой автомобиль на проспект Шевченко, к чековому магазину. Подъехав к торгсину, Нюма увидел не много знакомых лиц. Одинокой фигурой возвышался только Фиксатый, занимающийся обменом валюты. Как объяснил ему Фиксатый, в связи с всенародным трауром многие «коммерсанты» решили не выходить на работу. И сейчас валюту продать невозможно. Денег нет, так как все деньги ушли на приобретение какой-то партии товара, да еще КГБ лютует. Но если у Нюмы имеются баксы и чеки, то только в одном месте города он может их обменять. Это здесь. С этими словами блеснув золотыми зубами, Фиксатый пальцем, на котором находился массивный перстень, ткнул себя в грудь. На вопрос, не предлагал ли ему кто-либо стодолларовые банкноты, Фиксатый отрицательно покачал головой.

— Если незнакомые люди будут предлагать зеленые сотки, не бери. Ты прав. Комитет лютует, слышал из одного верного источника, что за девять дней траура у них, по плану, — арестовать всех валютчиков в районе торгсина. Не мне тебе советовать, — сказал Нюма. — Ты человек взрослый, но на твоем месте я бы уносил ноги отсюда, пока не сцапали.

Поблагодарив за совет, Фиксатый постарался быстрее ретироваться. Нюма занял его место. Прошло полдня, но фарту не было. Те, кого караулил он, так я не появились.

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ожидание тянулось бесконечно долго. Сигареты сгорали намного быстрее. Нюма смял в руке очередную пустую пачку, прицелился и послал ее точным броском в урну. В этот момент чья-то рука легла ему на плечо. Он обернулся, и легкая дрожь пробежала по его телу. Сзади стоял тот, кого меньше всего хотелось видеть в данный момент, — один из людей, доверивших ему чемоданчик с долларами. Это был Сема Чистый, такое прозвище он получил не за соблюдение правил гигиены, а за то, что любил делать все чужими руками, не пачкая собственных. Милиции было известно, что Чистый связан с криминалом, но «пришить» ему что-либо было невозможно из-за отсутствия состава преступления. То исчезали свидетели, то не хватало улик, обрезались все нити, ведущие к Чистому и его банде. Это были такие люди, которые могли превратить проблему притока наличности в досрочное окончание жизни. Зная об этом, Нюма поежился: заикнись он о пропаже чемоданчика, его участь будет тут же предрешена.

— Я за тобой уже полчаса наблюдаю. Ты должен заниматься делами, а не прохлаждаться возле торгсина, — наставительно сказал Сема.

— А я и занимаюсь делами, — сказал посредник, напуская на себя деловой вид. — В данный момент я должен дождаться друга, с которым мы провернем нашу операцию. Как бы в подтверждение его слов, выйдя из-за угла магазина, появился его кореш — Вова Чапа.

Чапа обладал импозантной внешностью — долговязый, лысый с пышной каштановой бородой. Будучи ровесником Нюмы, он выглядел гораздо старше своих лет. Это была случайность. Вова не собирался сегодня в торгсин — просто в соседнем доме проживала его пассия. Привычно оглядываясь по сторонам, ногами подбрасывая пожелтевшие листья, бородач приблизился к Семену и Нюме. Работая вместе не первый год, друзья научились понимать друг друга не только с полуслова, а даже с полувзгляда. О предстоящей операции Чапа знал, но сегодняшняя встреча с коллегой была не по плану, поскольку доставка товара была назначена на завтра. Одного беглого взгляда на Нюму Чапе было достаточно, чтобы понять: что-то здесь не так. Поздоровавшись с деловыми партнерами, Вова спросил, все ли остается в силе.

— Да, конечно, — ответил Нюма, — все в ажуре.

— А я, увидев тебя вместе с Семеном Яковлевичем, решил, что операция отменяется, — сказал Чапа.

— Да нет, — проговорил Чистый, — операцию никто не отменял, матч состоится в любую погоду. — Взглянув на свои часы, Семен Яковлевич произнес: — Мне пора, оставляю вас вдвоем. Но помните, что мне нужен положительный результат, и не позднее послезавтра. Если попробуете нас кинуть, то можете себе представить, что вас ожидает. Самые страшные пытки инквизиции покажутся вам раем по сравнению с теми мучениями, которым подвергнут вас мои ребята. Так что до скорого свидания. — С этими словами Семен Яковлевич сел в свой автомобиль, и, обдав друзей облаком дыма, укатил восвояси.

Приятели остались вдвоем. Чувствуя настроение друга, Чала поинтересовался:

— Что случилось?

Нюма сообщил все без утайки. Вова остолбенел.

— Так ты хочешь, сказать, что у тебя украли деньги? И теперь сделка не состоится? Ну а ты стоишь здесь, как на посту, карауля вора. Так что же ты это не сказал Чистому?

— А ты думаешь, он бы поверил? А если бы поверил, ты представляешь, что было бы? Нас бы двоих подвесили за ноги…

— Но я ведь деньги в глаза не видел, — попытался оправдаться Чана. — Я лишь пообещал, что помогу с доставкой товара.

— Ты думаешь, Чистого волнует, кто виноват? Эти люди не будут в этом разбираться и ликвидируют обоих. Так что мы с тобой повязаны.

Чапу прошиб холодный пот, он понял, в какую неприятность втянул его друг.

— Да, влипли мы в маргарин по самые уши, — только и сумел промолвить он, — что будем делать?

— Вечером нужно будет позвонить Боре Годунову, узнать о результатах — сказал Нюма. — А сейчас будем караулить вора.

— Ты пока карауль, — сказал Чапа, — а мне необходимо ненадолго отлучиться. У меня свидание с женщиной, может быть, последнее в жизни. Скоро буду, — сказал он, удаляясь.

После этого Вова направился к соседнему дому и исчез во мраке парадного. Появился он спустя несколько часов, а за это время темнота окутала город. К концу дня ничего не изменилось, никто так и не появился. Не зная, чем себя занять, Нюма перебрал в мозгу различные варианты. Если не появятся похитители, где взять тогда деньги? Но даже с появлением товарища ничего толкового не сумел придумать. Тут у него заурчало в животе, и Нюма ощутил, что проголодался. Во всем теле ощущалась слабость. Нервное напряжение дня требовалось снять рюмкой водки, и он это высказал. Приятель его поддержал. Усевшись в Нюмину машину, друзья поехали в ресторан «Киев». И вот уже через полчаса они сидели в ресторане за сервированным столом, а перед ними на накрахмаленной белоснежной скатерти, аппетитно красовались, источая восхитительные ароматы, различные горячие и холодные закуски, блестела икорка, а в пузатом хрустальном запотевшем графинчике ожидала водка. Налив себе по рюмке горькой, выпив и закусив хрустящим соленым огурчиком, друзья не спеша приступили к трапезе. Через какое-то время Нюма взглянул на часы, стрелки показывали девять — пришло время звонить Борису Ивановичу. Промокнув лоснящиеся губы краешком салфетки, он встал и вышел в коридор. Там на стене располагался телефон.

Через несколько минут он вернулся. Взглянув на него, Чапа понял: полученные новости неутешительны. Присев за стол, Нюма налил себе до краев рюмку и осушил одним глотком.

— Что сказал Годунов, есть результаты? — поинтересовался Вова.

— Ничего хорошего не сказал, машину вскрыли Миха и Юра, магнитолу могут вернуть, однако чемоданчика они в глаза не видели, — вот что сказал Борис Иванович.

— А ты ему веришь? Может, они поделились с ним деньгами, чтобы он это сказал, — вопрошал Чапа.

— Верю, Борис Иванович сидел вместе с отцом. Мой отец спас ему жизнь, предупредив о готовящемся на него покушении. Да и Борис Иванович — человек старой закалки, поэтому не стал бы мне фуфло толкать.

— Если это правда, то где же баксы? — не унимался приятель.

— Сам хотел бы это знать, — ответил Нюма, напрягая память.

Тут он словно воочию увидел, как мечется по аптекам в поисках лекарств, забывая закрыть автомобиль. Это могло случиться где угодно…. Ведь за сегодняшнее утро он исколесил полгорода. Нюма понял — деньги пропали безвозвратно. Но в душе все же теплилась надежда. И поэтому было всего два варианта. Первый — это караулить возле торгсина, а второй — достать нужную сумму. Был и третий вариант, но для затуманенного разума многое незримо. С каждой выпитой рюмкой проблема поиска денег отходила на задний план. Допив графинчик, друзья заказали еще…

Посетители стали расходиться, однако собутыльники продолжали пьянствовать. Душа требовала праздника, но везде чувствовался траур. Когда приятелям принесли счет, взглянув на чек, Вова удивился. Таких денег у него при себе не было, даже сложив вместе финансы, они не могли расплатиться за ужин. Оставив в залог «Ролекс» и золотой перстень, друзья, шатаясь, покинули ресторан….

Глава 2

Сознание, капля за каплей, возвращалось в затуманенный алкоголем мозг. Нюма разлепил веки и с удивлением огляделся. Вокруг была незнакомая обстановка. Он лежал в одежде на алюминиевой раскладушке, из-под которой выглядывали его туфли. Вокруг на полу валялись окурки и пустые бутылки. События вчерашнего вечера помнились с трудом. Пробуждение было тяжким. Похмельный синдром давал о себе знать. Голова раскалывалась, боль становилась нестерпимой. Вдруг перед его взором возникла трехлитровая банка с огуречным рассолом, поданная чьей то заботливой рукой. Выхватив из рук банку, он припал к ней губами и начал жадными глотками поглощать спасительную жидкость.

— Оставь другим, ты здесь не один, — услыхал он над собой гнусавый голос. Нюма приподнялся на локте и обернулся: рядом в старом потертом кресле сидел незнакомый мужик неопрятной наружности, лет пятидесяти. Его взлохмаченная борода топорщилась неестественно в разные стороны. Худое тело покрывала полинявшая майка, утратившая свой первоначальный цвет и выпачканная краской. Майка была неряшливо заправлена в спортивные рейтузы, из которых торчали босые ноги. Красные сонные глаза смотрели настороженно, а костлявые дрожащие руки тянулись к банке.

— Познакомьтесь, это Митя, тоже художник — услыхал наш герой очень знакомый голос. Он обернулся на звук и увидел, своего приятеля Диму. Тот стоял возле мольберта и любовался неоконченным натюрмортом, в руке он держал кисть, которой наляписто накладывал свежие мазки. В отличие от Мити был одет в старые потертые джинсы и разноцветный вязаный свитер, шею окутывал длинный шерстяной шарф. На ногах сапоги на высоком каблуке с острым носком.

Дмитрия в Одессе знали, он был весьма одаренной личностью. Занимался тем, что ваял скульптуры, писал картины, принимал заказы на портреты. Творческий талант проявился уже в раннем возрасте, его детские рисунки несколько раз отсылались на выставки, где занимали первые места, и за это он был награжден Почетной грамотой. В полной мере талант проявился к пятому классу. Черпая вдохновение из средств массовой информации, воспевающих любовь всего советского народа к Вечно Живому, Дима решил запечатлеть столь любимый и дорогой сердцу каждого образ вождя, взяв за образец десять рублей, подаренные ему на день рождения. Над этим шедевром он трудился три дня, что сказалось на результате — червонец получился на славу. Положив его в коридоре коммуны, Дима спрятался, поджидая того, кто попадется на эту «удочку». Ждать долго не пришлось. Показался сосед — дядя Коля, его алчные глаза пенсионера мгновенно увидели деньги. Оглянувшись по сторонам, он быстро поднял десять рублей. В этот момент юный художник вышел из своего укрытия и с ехидцей поинтересовался:

— А это ваши деньги?

— А то чьи же, конечно мои, минуту назад обронил — соврал сосед, не моргнув глазом. Вот ведь повезло, думал, потерял на улице.

— А, ну тогда хорошо, что ваши. Я думал, что отец выронил — проговорил одаренный мальчик.

— Да нет, мои, — сказал Николай Евгеньевич. — Что я своих денег не узнаю? — продолжил он, быстро пряча червонец в карман. После этого сосед вышел в парадную, громко хлопнув дверью. Появился он спустя минут двадцать и с истошными криками бросился к родителям Димы высказывать претензии. Мол, их молодое дарование чуть не подвело его под расстрельную статью. Оказалось, что, набрав в магазине выпивки и закуски, Николай Евгеньевич протянул найденный червонец, чтобы расплатиться. Но знакомая продавщица сказала, что купюра фальшивая. Выпивку и закуску пришлось оставить. Теперь он требует компенсацию за моральный ущерб. На еду он не претендует, но бутылку они должны. С этими словами сосед вытащил из кармана смятую нарисованную десятку, и, отдав ее Диминым родителям, произнес:

— Передайте ее своему Рафаэлю.

Чтобы как-то замять скандал, Сергей Васильевич — отец Дмитрия, дал соседу три рубля, с которыми тот мгновенно помчался в ближайшую Наливайку, поправлять пошатнувшееся здоровье. После этого отец приступил к воспитанию сына. Лупцуя Диму солдатским ремнем по мягким местам, он не уставал повторять, что не допустит того, чтобы в его доме рос фальшивомонетчик. Истошные крики юного художника были слышны всему району.

Но нет худа без добра, талант нельзя было сгубить. Заметив рвение к искусству, родители отдали сына учиться в Художественное училище им. Грекова. И теперь, спустя годы, у него была своя мастерская, в которой и проснулся Нюма. Поднявшись с кровати, надев свои туфли и не расслышав последних Диминых слов, он переспросил:

— Кто, кто?

— Митрич, Митяй Иванович, для друзей Митя, — тоже учился в Грековке. — повторил Дима.

Нюма передал в дрожащие руки Митяя банку с рассолом и назвал себя, затем он поинтересовался:

— А где же Чапа?

Уехал к торгсину, еще на рассвете, — ответил Дима и продолжил. — Вы ведь вчера чуть не подрались, выясняя, кто будет караулить возле торгсина, а кто ездить одалживать деньги. Он попросил передать тебе, что список у тебя в правом кармане. Тут посредник вспомнил, что они с Чапой поздно ночью завалились в мастерскую к Диме, где продолжили попойку. Доковыляли на своих двоих. Но где же в таком случае машина? Возможно, оставили ее возле ресторана, а потом притопали сюда, здесь и составили список, — такая мысль явилась ему….

Затем он обыскал свои карманы и извлек смятый листок, исписанный карандашом, на котором значились имена общих знакомых и предполагаемая сумма, которую можно будет одолжить. Пробежав глазами по бумаге, бедолага подвел итоги. Получалось так, что даже если каждый сможет помочь, денег наберется не больше десяти тысяч долларов. Но где взять остальные девяносто? В этот момент к нему вернулась банка с рассолом. Допив спасительную жидкость, он поставил бутыль на стол, рядом с бюстом Ленина. Владимир Ильич возвышался среди окурков, огрызков карандашей, обрывков бумаги, кисточек и других полезных вещей, которыми любят захламлять свой стол творческие люди.

А не сварганить ли нам чайку? — предложил Дима и обратился к Митричу. — А где наш кипятильник? Из левого кармана спортивных штанов Митяя Ивановича свисал длинный шнур. Потянув за него, Митя извлек этот нужный для быстрого приготовления чая, прибор. Затем он поднял с пола литровую банку со следами заварки. Но руки плохо слушались, банка выскользнула из дрожащих пальцев и, ударившись о бетонный пол, разлетелась на сотню осколков. Звон разбитого стекла эхом отозвался в сырых стенах подвала.

— А е… мать! — только и вырвалось у него. — Придется кипятить в бутыли.

— Ладно, я сам, все сделаю — сказал Дима, отложив кисть. Взяв со стола пустую тару, он вышел из комнаты в соседнее помещение, где на стене располагался ржавый умывальник.

В отсутствие Димы Нюма присел на раскладушку и оглядел каморку. С последнего его посещения здесь ничего не изменилось. Везде царил рабочий беспорядок. Посередине комнаты находился полукруглый стол, возле него стоял мольберт с неоконченным натюрмортом, за ним на металлической конструкции был закреплен театральный софит, свет которого был направлен на картину. Напротив стола располагался раскладной диван, на нем ночевали Дима и Чапа. За диваном находились два занавешенные окна. Их подоконники были завалены старыми газетами и журналами. Нюма перевел взгляд вправо. Из дальнего угла комнаты на него уставилась полутораметровая каменная голова Сократа. Рядом, возле стены, небрежно были сложены трафареты, для различных лозунгов и плакатов. С их помощью можно было быстро написать такие гениальные фразы, как, «Народ и партия едины», «Партия — наш рулевой», «Слава Октябрю!», «Наша цель — коммунизм» и т. д. В прошлый раз Нюма посоветовал Диме этот последний транспарант для смеху повесить в Артиллерийском училище.

Одна из стен называлась тотем Коммунизма. На ней были укреплены портреты вождей в позолоченных рамах: Маркс, Энгельс, два Ильича, Сталин и Хрущев, Мао и Кастро; вот тут гость заметил добавление: портрет усопшего генсека украсился черной траурной лентой. Остальные стены, побеленные известкой, были увешаны пейзажами и натюрмортами. В дальнем левом углу находилось нетронутое полотно, заснувшее на мольберте, но готовое в любой момент принять на себя штрихи шедевра. Муза могла появиться в любое время. Поэтому необходимо все иметь под рукой. Так считал владелец мастерской, веря в то, что когда-нибудь напишет шедевр, который сможет выгодно продать и безбедно жить до старости. Ведь за все время творческой жизни в нем никогда не угасал и дух авантюризма и желание внезапно обогатиться. Полотно менялось несколько раз, но, когда шедевр был окончен, в Диме поселялся дух сомнения, и картина с мольберта, перебиралась на стену. Но все же он продолжал верить в божественное провидение, ведь приснилась же Менделееву периодическая таблица, а Архимеда в ванне посетило озарение, и он голым пустился бежать по улице, крича — «Эврика!» Так они стали великими, и их имена теперь известны всему миру. Дмитрий тоже ожидал всемирного признания своего таланта, так же как и любой другой художник.

Во время осмотра Нюмой мастерской другой гениальный художник — Митяй Иванович пытался достать свои ботинки свои ботинки из-под кресла. Наконец ему это удалось. С трудом напялив их на свои босые ноги, он крякнул от удовольствия и прошелся по комнате в поисках совка и веника. По полу следовало передвигаться осторожно, чтобы не только не наступить на осколки и тюбики с краской, а также не перевернуть открытую бутылку растворителя. Неторопливыми шагами Митрич направился в коридор, где, по его мнению, должны находиться эти предметы гигиены. Озираясь вокруг, он чуть было не столкнулся в дверях с Димой, который держал в руках наполненную бутыль.

Гость, силясь вспомнить, где оставил машину, прилег на раскладушку, изучая потолок. Благодаря сигаретному дыму и испарениям он из белого превратился в желтый. Также Нюма понял, что Дима любит пауков и считает их полезными тварями: они, дескать, уничтожают мух и комаров, Поэтому паутина обильно свисала серыми прядями, что затрудняло работу лампочки среднего накала на коротком шнуре, свисающей с потолка.

После уборки объявили перекур. За это время вода закипела. Но выяснилось, что сигареты закончились, на столе лежали только пустые пачки. Нюма обыскал свои карманы и извлек пачку сигарет «Marlboro». В пачке оказалось всего три сигареты, и он справедливо разделил их. Сам с удовольствием закурил. Но художники поступили иначе, каждый согласно своей привычке. Дима обломал у сигареты фильтр, затем вставил ее в резной деревянный мундштук, поджег и начал пускать кольца дыма. Митяй поступил по-другому: разорвав сигарету, высыпал табак на листок, но этого ему показалось мало, и он распотрошил крупные окурки. Перемешав пальцами полученную смесь, Митяй Иванович достал из левого кармана резную, инкрустированную камнями трубку. Набив ее табаком, он поджег его и с наслаждением затянулся. Такую трубку Нюма видел впервые, она изображала голову улыбающегося черта, в глазницы которого были вставлены красные рубины.

— Нравится? — поинтересовался Митяй Иванович. — Сам сделал на досуге. Я ее называю кадило для дьявола. Хочу бросить курить, но не могу. Вот и сделал себе, чтобы напоминало, что бесовское это занятие. Курить бросить очень легко, как говорил Марк Твен, сам тысячу раз бросал. Так и я, — пожаловался Митрич. — Может, не курил да и не пил бы вообще, если бы не стрессы. А так одна радость у старика осталась — покурить!

— Да, — согласился Нюма — Если бы не стрессы!

Во время их разговора, держа мундштук в зубах, Дима выключил кипятильник и, насыпав в бутыль заварки, накрыл ее сверху журналом «Вокруг света». Пока напиток настаивался, Митрич изъявил желание пойти купить сигарет, но, поискав в своих карманах, каждый понял, что деньги тоже закончились.

Подойдя к столу, Дима поднял бюст Ленина, пробежав по нему пальцами. Он, вероятно, что-то сделал, и из Ленина выдвинулся маленький ящичек, наполненный мелочью. Бюст Ленина представлял собою копилку. В черепе вождя находилась прорезь, куда художник и его посетители кидали мелкие монеты. Мелочью насобиралось рублей пять. Эти деньги вручили Митяю Ивановичу, и он, набросив пальто на худые плечи, хлопнув дверью, удалился в магазин.

После того как ушел Митяй Иванович, Дима присел на диван, закинув ногу на ногу, обращаясь к Нюме, произнес:

— Ты не смотри на внешний вид Митрича, это он сейчас бедствует, а вообще он очень талантливый художник. Представляешь, у него мастерская в три раза больше моей. Его картины постоянно экспонируются на выставках, а Госфонд заказывает ему копии с известных полотен. Ведь Митяй Иванович обладает талантом не только подбирать палитру, но и придавать картине видимость древности. Очень часто ему поручают работу с ценными произведениями и шедеврами. Недавно старик работал с полотнами Рубенса и Караваджо. За это ему было присвоено звание заслуженного художника СССР. Но он может работать в любом направлении, ему что реализм, что постимпрессионизм — без разницы. Я так не могу. — Если он такой гений, как ты рассказываешь, то должен хорошо зарабатывать и неплохо жить, — сказал Нюма.

— Да, — согласился Дима, — у него двухкомнатная самостоятельная квартира на Горького, но жить в ней он не может. Дело в том, что у Митрича есть две пагубные страсти: первая — к выпивке, а вторая — к игре в карты. Недавно на барбуте он поставил на кон свою квартиру и проиграл. Теперь днем скрывается у меня, а ночью творит в своей мастерской. Но даже за выполнение госзаказа, ему не заработать нужную сумму. Требуется десять тысяч долларов, такова сумма карточного долга. И необходимо вернуть не позднее послезавтра. Денег нет, одолжить не у кого, поэтому и пьет беспробудно.

— Мне тоже нужно до послезавтрашнего дня, но только в десять раз больше — сказал Нюма, — и тут его осенило! Он посмотрел внимательно на собеседника и задал вопрос: — А сколько могут стоить полотна, с которыми работает Митрич?

— Они бесценны, у нас они стоят сравнительно недорого, но если их продать на аукционе за рубежом, то за картину Кандинского или Рериха, можно получить несколько сотен тысяч долларов, а у нас за кражу материальных ценностей до десяти лет, — последовал ответ.

Это чрезвычайно заинтересовало нашего героя, он чуть было, подобно Архимеду, не закричал «Эврика!»

— Кажется, мы сможем помочь друг другу, — только и вымолвил он.

В этот момент хлопнула входная дверь. Митяй Иванович вернулся из магазина. В руках Митрича находился целлофановый пакет, в котором, находились пара банок консервов, три бутылки пива, колбаса, хлеб и полблока сигарет «Родопи».

Через двадцать минут, сидя вокруг маленького столика, на котором стояли эмалированные чашки с ароматным крепким чаем и тарелка с наспех сделанными бутербродами, они втроем обсуждали Нюмино предложение. В конце концов старик согласился. Но у него было два условия, Нюма согласился эти условия выполнить.

После чаепития Митрич предложил хлебнуть пивка. Нюма отказался, ведь для выполнения задуманного нужна трезвая голова, потому что необходимо в поисках денег объехать полгорода. Дима поддержал Митяя и, откупорив «Жигулевское» о край стола, начал неторопливыми глотками смаковать пенистую жидкость. Затем он вернулся к мольберту. Держа в одной руке бутылку пива, а в другой кисть, художник продолжил наносить краску на холст.

Сложив раскладушку и прислонив ее к стене, Нюма перебрался на диван. Размышления не покидали его. Нужно было все еще раз хорошенько взвесить.

Митяй Иванович занял позицию в кресле. Вдруг он спросил:

— А скажите, пожалуйста, молодые люди, в чем сходство врача-венеролога и художника?

Товарищи задумались, но ничего схожего в этих представителях несовместимых профессий не нашли.

— Может, у них одинаковый подход к работе — творческий? — высказал свою мысль Дима.

— Почти что так, согласился Митрич. И тот и другой имеют дело с мазками, — сказав ответ, Митяй Иванович задорно расхохотался.

Это показалось Нюме забавным, надо будет рассказать этот каламбур Виктору Рафаиловичу. При воспоминании о профессоре болезнь вновь дала знать о себе острой болью. Ведь проблема собственного здоровья отошла на второй план. Необходимо продолжить курс лечения и принять лекарство. И тут его осенило, он вспомнил что таблетки и ампулы остались в бардачке его автомобиля. И события вчерашнего вечера вновь предстали как наяву. Выйдя из ресторана, он и Чапа уселись в его копейку. Затем Нюма отогнал автомобиль за угол во двор к сестре, там он ее и оставил, а дальнейший путь сюда на улицу Островидова они проделали пешком.

Внезапно боль покинула его. Нюма приподнялся с дивана и сказал:

— Ну что Митрич, поехали к вам, посмотрим картины? Я на машине, отвезу куда скажете.

Митяй Иванович согласился. Вместе они вышли из мастерской и, поднявшись но ступенькам, оказались во дворе. Дима от поездки отказался, хоть и собрался. Сослался на то, что он совсем забыл: к нему должна прийти натурщица. Но Нюма посчитал, что это отговорка.

Однако он ошибся. Выйдя из полутемного и сырого подвала на свет, он обомлел. На фоне серых и унылых зданий это было поистине божественное видение. Во двор вошла девушка необычайной красоты. На ее хрупкую фигурку было накинуто черное кашемировое пальто. А пушистые волосы развевались на ветру, выбиваясь из-под элегантной шляпы с широкими полями красного цвета. Длинную лебединую шею нежно окутывал шарф цвета шляпы. На ногах и на руках — обувь и перчатки того же оттенка. В одной руке она держала зонтик, в другой находился большой пакет. Грациозной походкой красавица словно плыла, приближаясь все ближе и ближе. Настоящая фотомодель. Нюма сглотнул слюну. Подойдя к Митричу и Нюме, нежным бархатным голосом она проворковала:

— Дмитрий Сергеевич у себя?

— Да, — только и сумел, выдавить из себя Нюма, в душе сетуя на то, что незнакомка пришла к Диме, а не к нему. Интересно, Дима будет с нее писать портрет или изображать в стиле ню? Хотелось, чтобы в ню, подумал он. Ведь у нее такие голубые глаза, похожие на глубокие озера что, в них можно раствориться и утонуть раз и навсегда. И наверняка прекрасное тело. Эх, если бы не болезнь, как бы он приударил за ней, а так — долгие месяцы полового воздержания.

Незнакомка полоснула по нему оценивающим взглядом и улыбнулась ослепительной улыбкой. От этого чувства нахлынули с новой силой. В ее белоснежных зубах Нюма заметил маленькую щелочку, эта была та изюминка, которая придавала ей еще больше шарма и сексуальности. Поблагодарив за информацию, красавица, спустилась в подвал.

Незнакомку звали Наташей, она воспитывала маленькую дочь, которая занималась акробатикой и гимнастикой, на этом поприще девочка достигла неплохих результатов. Для того чтобы как то обеспечивать ребенка, Наталья жила с чиновником преклонных годов, который занимался тем, что писал доклады секретарям обкома. За это ему платили деньги, и он мог себе позволить содержать молодую любовницу. Но когда чиновник был на работе, она приходила к Диме из-за любви к искусству, а также сексу. В этот раз натурщица принесла с собою наряды, взятые в театре напрокат, так как художник замыслил написать картину «Куртизанка». Но обо всем этом Нюма узнал от Димы позднее. А пока он не мог отвести завистливого взгляда от спускающейся красавицы. Митрич тоже засмотрелся на незнакомку, хотя в его возрасте нужно уже не на девок пялится, а размышлять о бренном. — Ну что, идем? — проговорил Митяй Иванович, когда незнакомка скрылась из вида. Он потянул Нюму за рукав джинсовой куртки и спросил: — Транспорт далеко?

— Не очень, — ответил Нюма, — пару кварталов пройти надо, минут пять-десять быстрой ходьбы.

Выйдя из двора и свернув за угол, они направились за машиной…

Глава 3

Растолкав тучи на пасмурном небосклоне, лениво показалось солнышко. Его мощные лучи ультрафиолета устремились на дождливый и траурный город. И здесь, в небесной выси, смешавшись с каплями дождя, создали чудесную семицветную радугу, которая словно расчертила небеса пополам. Ее отблеск раскрасил яркими красками листву осенних деревьев, породив удивительный контраст с серостью унылых зданий. Что было хорошим знаком. Глядя на это природное явление через лобовое стекло, водитель улыбнулся, ловко лавируя среди потока машин, которых в этот обеденный час было немало. Он приближался к центру. Отъехав от дома, на чердаке которого располагалась мастерская Митяя, Нюма повеселел. Сославшись на неотложность работы, Митрич остался в мастерской…

Теперь необходимо было достать деньги, поскольку картины понравились. Общение с Митяем Ивановичем, позволило ему взглянуть на художников иначе, чем на людей с придурью, как он себе их представлял. Он понял: они люди искусства. Ведь каждый гениальный художник творит только в свойственной ему манере и хочет рисовать мир таким, каким он его видит. Для того чтобы краска не тускнела и не осыпалась со временем, она изготавливается из природных минералов и компонентов. Однажды в поисках оттенка черной краски для выполнения госзаказа, Митяй Иванович даже стал трубочистом и отправился в путешествие по дымоходам. Потому что она изготавливается из сажи, взятой только от истопки дровами. Иной раз при работе с шедеврами Митяй Иванович перенимал манеру и стиль, присущий определенному художнику. Что он только при этом не делал, подчиняясь замыслу, — капал краску на холст, несколько дней в порошок перетирал минералы, а для того чтобы придать картине видимость старости, он обрабатывал ее соленым раствором, затем сушил над плитой. Порой в течение нескольких недель наносил краску на полотно мельчайшими мазками, словно перышками. Да, Митрич был гениальным художником. Все это он поведал Нюме по дороге в мастерскую. Указывая путь, специально провез его по закоулкам, окружными путями, чтобы поболтать, так как нашел свободные уши. Дня того чтобы завоевать благорасположение к себе, Нюма слушал его, не перебивая. Благодаря полученной от Митяя информации он расширил свой кругозор. Размышляя об искусстве, Нюма даже не заметил, как приехал. Оставив автомобиль возле Пале-Рояля, он направился на поиски денег.

Первым в списке числился Кирилл. Проживал он на Дерибасовской угол Ришельевской. Его наш герой знал лет десять, вместе они выросли в одном городе и по мере возможностей помогали друг другу. У Кирилла была фамилия, созвучная его деятельности. Занимался он фарцовкой и спекуляцией по-нынешнему предпринимательством. Перепродавал различные импортные товары, которые ему поставлял Нюма, с небольшой своей накруткой. К работе фарцовщик относился с пониманием и профессионализмом, что позволяло ему в те годы иметь приличный заработок. В часы досуга он увлекался поэзией и даже писал стихи. Увлекался филателией, проживал в одной комнате вместе с бабушкой, был не женат, и поэтому деньги у него водились, несмотря на окружающую его бедноту.

Но будет ли Кирилл дома? От этого зависел весь успех задуманного, так как бензина в машине осталось — доехать до ближайшей заправки. С такими мыслями, поднявшись по белоснежной мраморной лестнице, Нюма остановился возле причудливо инкрустированной деревянной двери. Рядом на стене располагался единственный звонок. Под ним находилась табличка с фамилиями жильцов коммунальной квартиры, здесь же было обозначено количество нажатий. Лишнее нажатие приводило к соседским склокам. Позвонив пять раз, Нюма стал терпеливо ждать.

Дверь распахнулась, на пороге возник кучерявый человек невысокого роста, одетый в облегающие трико темного цвета и майку. Поздоровавшись с Нюмой, Кирилл пригласил гостя на кухню.

— Хорошо, что зашел, сейчас я тебя угощу настоящим бразильским кофе, — сказал коллега.

— И действительно из кухни доносился аромат этого свежего бодрящего напитка, который перебивал все остальные и среди прочего — кошачьи запахи коммуны: помимо четырех семей, в квартире сосуществовали пять кошек и один кот. У каждого был свой домашний любимец. У семьи Кирилла это была кошка Маркиза. Маркиза была настоящим крысоловом, каждое утро она радовала своих хозяев охотничьими трофеями, иной раз, принося полузадушенных крыс и мышей прямо к их ногам. Это чрезвычайно веселило Кирилла. Однажды, проснувшись, он обнаружил у себя на подушке мертвую крысу, — завтрак, которым кошка хотела поделиться. Но Кирилл не барышня — не стал верещать от испуга по этому поводу, а выкинул грызуна и отметил в тетради приходов и расходов, что за последнюю неделю Маркиза уничтожила, пять крыс и девять мышей. Также на этом поприще активно трудились другие четвероногие обитатели, но серое воинство было неистребимо. Оно проникало всюду сквозь дыры и трещины в полу и стенах, поскольку дом был старый, построенный еще во времена основания Одессы и поэтому нуждался не только в дезинфекции, но и в капитальном ремонте. От проседания грунта трещины пошли изнутри и по фасаду. Конечно, можно было сделать ремонт в коммуне своими силами, однако никому этого было не нужно, так и жили в бедности и беспорядке, мечтая о том, что когда-нибудь все нормализуется и каждый получит отдельную квартиру еще до построения на всей планете коммунизма.

Пройдя по тускло освещенному, захламленному узкому коридору, занавешенному паутиной и бельем, гость вслед за хозяином повернув направо, попал в кухню. Это было небольшое помещение, сильно закопченное, где и трем человекам было тесно. Каждой семье тут принадлежал отдельный кухонный столик и пара газовых конфорок. Посягательство на чужую территорию, в виде чайника не на своей горелке воспринималось как личное оскорбление. На этой почве часто возникали конфликты, иногда переходящие в дрязги. Что-что, а ссориться обитатели коммуны умели. Иногда исподтишка могли сделать друг другу пакость и даже написать донос на соседа куда следует. Поэтому, когда Нюма захотел поговорить о делах, Кирилл, боясь быть подслушанным соседями, приложил палец к губам, дескать — поговорим в комнате. Приготовив кофе, он поставил чашки на поднос и удалился из кухни. Нюма последовал за ним.

Войдя за Кириллом, Нюма увидел привычную обстановку. Солнечный свет еле-еле пробивался сквозь немытые стекла, заклеенные лейкопластырем. Громадные листья алоэ, разросшегося на подоконнике, закрывали большую часть окна, поэтому в комнате царил полумрак. Слева от окна всю стену занимала мебельная рухлядь, заставленная книгами, вазочками, посудой и коробками. В середине комнаты стол с двумя стульями. Напротив располагался диван, на котором обычно спала бабушка Кирилла, а сам Кирилл любил простор, ему была ненавистна мысль о кровати и раскладушке, поэтому он спал на полу за шкафом на большом матраце. Протянув от шкафа к стене веревку и занавесив пледом от постороннего глаза ложе Морфея, он соорудил своеобразный будуар, в котором предавался сладким грезам о беззаботной жизни. Остальную часть комнаты занимали различные ящики, а также стопки газет и журналов, а монотонную тишину комнаты нарушало только тикание часов, висевших над диваном.

Бабушкин шкаф, расположившись перпендикулярно дивану, занимал большую часть комнаты. Кирилла бабушка работала костюмером в театре, и поэтому гардероб был внушительных размеров. В данный момент бабушка была на работе. Поэтому можно было поговорить. Присев за маленький кофейный столик, они начали беседу.

— Ну что, продал что-то? Мне сейчас позарез деньги нужны.

Судя по тону, которым Нюма это произнес, Кирилл сделал вывод: что-то случилось. Они давно знали друг друга, и Кирилл сразу понял — у друга неприятность.

— Есть немного, — ответил Кирилл, — заглянув в свою тетрадь приходов и расходов.

Затем пошел в свой будуар и вышел оттуда, держа в руках пачку рублей. Протянув их Нюме, он сказал:

— Пересчитай.

Взяв пачку, Нюма начал листать банкноты. Но это было не то количество, на какое он рассчитывал.

— Это все? — разочарованно спросил он.

— Все, — сказал Кирилл и продолжил: — а что ты хочешь? Кризис торговли. Я пока не высовываюсь. Осторожничаю.

— Ладно, — сказал Нюма — Одолжить денег сможешь до зарплаты?

— Сколько? — спросил Кирилл.

— Все что есть, — ответил проситель, — я в долгу не останусь, ты меня знаешь.

— Все не могу, но чем смогу помогу, — сказал Кирилл, снова удаляясь в будуар. Вернулся он через несколько минут с пачечкой долларов. Протянув ее другу, спросил: — Когда вернешь?

— Как только, так сразу, — по-одесски ответил Нюма и с тревогой в голосе добавил: — Если не убьют.

— Ну, это ты брось, — сказал Кирилл. — Кто же мне тогда долг вернет? Пушкин Александр Сергеевич что ли? Нет уж, лучше ты оставайся живой и здоровый.

— Постараюсь — пообещал повеселевший приятель.

Вдруг дверь внезапно отворилась и на пороге возникла соседка — Элла Яковлевна. Вошла без стука, считая: если не заперто — то можно вломиться без приглашения! И хотя в руках у Нюмы была только что пачка банкнот, она так стремительно исчезла в его кармане, что любопытная соседка ничего не успела заметить. Ее внешность выражала скорбь, вызывая сожаление. Одета она была в черное облегающее платье, с глубоким декольте. На шее меховое боа. На руках черные перчатки. По щекам, подкрашенными яркими румянами, она размазывала слезы, посекундно промакивая глаза кружевным батистовым платочком. Этакая Эллочка-людоедочка неопределенного возраста. Хотя Элла Яковлевна была давно уже на пенсии, сколько ей лет было на самом деле, не знал никто. Может, даже и она сама не помнила. Элла Яковлевна всю жизнь проработала модисткой. Порой Кириллу казалось, что Ильф и Петров взяли ее как прототип героини романа «Двенадцать стульев». Возможно это так, поскольку имя и возраст совпадали. Правда, в романе Эллочка-людоедочка жила в Москве, а не в Одессе. Но кто знает, откуда писатели берут свои персонажей…

Элла Яковлевна за модой гналась всегда. Старалась выглядеть эффектно. Постоянно подмолаживалась, вырезала из заграничных журналов интересные модели, создавала свои костюмы. Выражаясь современным языком, была вроде кутюрье. Иногда шокировала своими нарядами не только обитателей коммуны, но и уличных пешеходов. Очень она любила рассказывать, как однажды велосипедист так засмотрелся на ее одежду, что въехал в витрину продовольственного магазина. Из рассказанной истории уже было ясно, что ее наряд он запомнил надолго, так как отделался легкими порезами и штрафом за разбитое стекло.

Всю жизнь Элла Яковлевна прожила одна, окружив себя кошками, не выходя замуж. Она считала, что на свете нет мужчины, который смог бы по достоинству оценить ее красоту. И с годами увядшая красота не утратила своей остроты для ее сверстников. Даже вызывала зависть тех, кто был на десять, пятнадцать лет моложе.

Распространяя вокруг флюиды скорби, шурша тапочками по паркету, она прошествовала в середину комнаты. Было ясно: у человека большое горе.

— Элла Яковлевна, Что случилось? — в один голос спросили Кирилл и Нюма. — Вас кто-то обидел?

— Он умер! — сказала соседка и зашлась в рыданиях.

— Кто умер? — не понял Нюма, — Ваш родственник?

— Нет не родственник, — продолжала плакать старая модница. — Наш Генеральный секретарь. Наш рулевой. Что же теперь будет с нами? Что же будет со страной? — почти стихами декламировала старушка.

— Тьфу ты, — среагировал Нюма, — Я думал, стряслось, что-то посерьезнее.

— Куда уж серьезней. Теперь будет война, и нас захватят проклятые империалисты, — сказала она и снова залилась слезами…

Оставив Кирилла утешать убитую горем соседку, Нюма распростившись, вышел из комнаты, ведь своей цели он добился. Начало поиску положено. Теперь оставалось достать еще восемь с половиной тысяч долларов.

С этими мыслями Нюма вышел на улицу Дерибасовскую. Пройдя обратно тем же путем, он уселся в свой автомобиль и поехал на бензозаправку. После этого — дальше по списку. К шести часам вечера он объехал весь город. Побывал на Молдаванке и Пересыпи, поселках Котовского и Таирова, на Червоном хуторе и Фонтане и в других районах — Одесса большая, везде были друзья и знакомые, которые могли одолжить денег, а могли и отказать. У одних было туго с финансами, а других просто не было в данный момент дома. Ждать их не было времени, поэтому, вспоминая свои связи, Нюма колесил по всей Одессе.

Теперь он гнал свою машину на улицу Пироговскую, находящуюся рядом с пляжем Отрада. Там проживал его должник — фотограф Игорь Моисеевич. Это был настоящий папарацци, охотник за сенсациями. Подкарауливая неожиданные моменты из жизни людей и животных, Игорь Моисеевич делал, как он любил повторять, шикарные снимки. Шикарные снимки приносили доход, но не всегда. Поэтому Игорь занимался распространением порнографии. Ведь фотографировать людей и зверей, — это одно. А вот переснять с импортного порножурнала пикантные сцены, а затем напечатать игральные карты с этими сценами и еще продать сделанные карты на Привозе — это совсем другое. За это статья. Поэтому Гарик, как подпольщик, оборудовал свою фотолабораторию в подвале соседнего дома. Спустившись по железной лестнице, Нюма начал тарабанить в металлическую дверь, выкрашенную в яркий цвет, производя оглушительный грохот. Шум был слышен всему дому. За дверью послышалась какая-то возня, затем недовольный голос Игоря Моисеевича:

— Кто там так стучит? Я сейчас проявляю пленку, зайдите через час, а еще лучше завтра. Потому что потом я буду снова занят.

— Это я, — сказал Нюма. Игорь Моисеевич узнал голос.

— Нюмочка ты? — голос фотографа стал елейно сладким, однако двери он открывать даже не пытался. Говоря через запертую дверь, он продолжил: — Я буду очень занят еще минут сорок, не можешь ты прийти попозже?

— Нет, Игорь Моисеевич, дело не терпит отлагательств, мне срочно нужны деньги. Вы обещали вернуть еще месяц назад. Я вас прождал тогда два часа, а вы так и не появились.

Тогда, месяц назад, фотограф обещал расплатиться за порножурналы, данные Нюмой ему в долг. С этих журналов папарацци намолотил кучу бабок. Сначала сделал и продал порнокарты, а затем сбыл втридорога сами журналы. Однако отдавать долг не спешил. При прошлой встрече Он, пообещав расплатиться, повел Нюму в глубину двора и попросил подождать десять минут возле подъезда. Нюма прождал около двух часов. Затем «кредитор» обнаружил черный ход и понял, что хитрый фотограф его надул. Пообещав себе, что такое больше не повторится, Нюма с нетерпением ждал новой встречи. Однако сколько раз он ни приезжал, фотолаборатория была заперта, — Нюмочка, — блеял за дверью должник, — Заедь через час. Я сейчас не могу открыть, боюсь засветить пленку. А там такие важные люди из обкома. Очень прошу тебя.

— Ладно. Съезжу в бар, заеду через час-полтора. — согласился Нюма, прекрасно понимая, что Игорь Моисеевич оттягивает время, чтобы опять улизнуть.

Но в этот раз он перехитрил старого пройдоху. Выйдя из подвала и сев в свой автомобиль, он выехал со двора и переехал на соседнюю улицу. Ждать пришлось недолго. Буквально через несколько минут из подворотни, озираясь по сторонам, вышел Игорь Моисеевич. Нюма подъехал к нему внезапно и, открыв двери машины, произнес.

— Присаживайтесь, Игорь Моисеевич, прокатимся за деньгами. Если не найдем денег, прокатимся на поля орошения.

Тут Игорь Моисеевич понял: в этот раз удрать не удастся. Последние слова наш герой сказал таким тоном, что спина фотографа под двумя свитерами и пальто покрылась холодным потом. Но он, не показав испуга, сказал:

— Нюмочка, шо вы говорите мине эти глупости. Деньги есть. Сейчас все будет, решим наш вопрос.

После этого Игорь Моисеевич сел в машину, и они поехали к фотографу.

Он уяснил себе: если Нюме не дать денег, то он возьмет сам. К слову, сумма долга была небольшая, фотограф заработал в три раза больше, но расставаться с деньгами все равно ему было жаль.

Получив сполна за свои порножурналы, Нюма решил прокатиться к торгсину, посмотреть, как дела у Чапы…

Глава 4

Торгсины всегда являлись окнами в мир стиля и моды. Во времена НЭПа так назывались магазины для торговли с иностранцами за валюту. В период описываемых событий так стали именовать магазины Торгмортранса, в которых могли отовариться советские моряки со своими семьями. За время рейса у моряков оставалась непотраченная заработанная валюта, по прибытии они должны были ее обязательно сдать и за это получить чековую книжку соразмерно отданным деньгам, поэтому магазины Торгмортранса называли чековыми. Подъехав к чековому, Нюма вышел из машины и огляделся, но Чапы нигде не было видно. Скорей всего, товарищ может находиться у любовницы, подумал он, и направился к парадной, где вчера уже исчезал товарищ. Но как найти друга, который не хочет быть обнаружен? Не обращаться же в милицию! Помогли бдительные старушки, сидящие на боевом посту у соседнего подъезда.

Представившись инспектором уголовного розыска, он описал импозантную внешность Чапы, сказав, что необходимо найти опасного преступника. Поток информации не замедлил себя ждать. Уже через несколько минут он знал, у кого его отыскать, и не только это. Зоркие стражницы также поведали ему обо всех своих соседях, живущих на нетрудовые доходы.

— А как же вы в одиночку справитесь с бандитом, возможно вооруженным, может, вызвать вам подмогу? — сказала одна из пенсионерок, намекая, что у нее дома есть телефон.

— Помощи не требуется, сам справлюсь. Нас этому учили, — отрапортовал авантюрист, приложив руку к воображаемому козырьку. С этими словами под умилительные взгляды бабушек он растворился в крайнем подъезде. Несколько минут спустя он вышел позади Чапы, который действительно находился у любовницы, исполняя мужской долг в отсутствие мужа. Руку «инспектор» держал в кармане, оттопырив палец, со стороны могло показатся, что там находиться пистолет. Чапа руки держал, сцепив сзади, с понтом в наручниках. Эту сцену они разыграли, чтобы порадовать старческую бдительность. Под восхищенные взгляды старых перечниц, «милиционер» усадил «задержанного» на заднее сидение автомобиля. Приложив палец к губам, он дал знак старушкам и укатил по направлению в РОВД, оставив им на память непоколебимую веру в мощь Советской милиции. Теперь у них будет о чем рассказать таким же бдительным сплетницам из соседнего двора.

Объехав за несколько кварталов РОВД, приятели поехали на работу. Но до смены оставался час, и поэтому друзья заехали в ресторан «Киев» поужинать, но на этот раз без алкоголя. Здесь Нюма ввел Чапу в курс намечаемой акции. Выслушав друга, тот сказал:

— Капитан может не дать добро на обмен, все это звучит как-то неубедительно, а нужно, чтобы было все наверняка.

— Так что ты можешь предложить? — спросил Нюма.

— Необходимо придумать такое, чтобы он мог согласиться. У меня промелькнула одна мыслишка, — сказал Чапа. И внес в план друга свои коррективы. Нюме понравилось предложение товарища, но требовалось, доработать детали, и он внес некоторые изменения. На том и порешили. После этого они покинули ресторан, выкупив оставленные в залог побрякушки.

Было уже поздно. Темнота неумолимо захватила город в свои объятия. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, везде зажглись уличные фонари. Освещая путь и разгоняя окружающий мрак, словно маяки показывали путь к порту…

Припарковав свой автомобиль на стоянке Таможенной площади (Вакуленчука), пройдя через проходную и показав пропуск охраннику, напарники отправились на работу. Напрашивается вопрос: кем же работали эти молодые люди, позволяющие себе каждый день ужинать в ресторане и одеваться по последней моде?

Трудились они не первый год в ночную смену. Были, если можно так сказать, санитарами моря. Для того, чтобы иностранные суда не загрязняли своими сбросами акваторию нашего порта, на их борту устанавливались съемные туалеты финского производства. Это была своеобразная ассенизаторная установка размерами с небольшой контейнер, состоящая из двух отделений. Первое отделение представляло собою ряд сортиров, второе — машинное отделение, здесь располагался огромный резервуар, куда собирались нечистоты. За исправностью этой технической установки наблюдали Нюма и Чапа. Работали они ассенизаторщиками. В их задачу входило обслуживание и ремонт электрооборудования и насосов. А также перегонка экскрементов из резервуара в канализацию или вывоз этих удобрений на поля Одесской области. Но в данный момент один из резервуаров был набит колониальным товаром на 100 тыс. долларов. Югославские моряки еще два дня назад загрузили контрабанду в этот своеобразный трюм. Теперь необходимо было произвести сделку с капитаном и можно считать, что дело в шляпе. Придя на работу, переодевшись в робу и заглянув в путевой лист, «золотари» отметили, что «Загреб» является седьмым судном, которое необходимо обслужить в сегодняшнюю ночь. И поэтому на судно с контрабандой они попали уже под утро.

Братишек Иованович, — капитан «Загреба» не спал. Сон не шел, снились кошмары. Просыпаясь в холодном поту, он нервничал, деньги должны были быть доставлены на борт его судна еще вчера днем. Двое суток он прождал посредника, но тот так и не появился. Возможно, что-то приключилось. Накинув на себя махровый халат, сцепив пальцы за спиной, он непрерывно ходил взад-вперед по каюте, через иллюминатор, поглядывая на трап.

Это был уже немолодой человек, эдакий настоящий морской волк. Контрабандой занимался много лет. На своем корабле, помимо груза, указанного в сопроводительном документе, иногда он перевозил нелегалов из одной страны в другую, оружие, наркотики, — ничем не брезговал. Зарабатывал при этом солидный куш. Но в Советский Союз, помимо перечисленного, контрабандно доставлялись джинсы, стильные вещи, сигареты и коньяки заграничных марок, лекарства и другие товары, которые в других странах были предметами первой необходимости. И поэтому риск минимальный. Так ему думалось поначалу.

Что же теперь делать, если посредник не появится? Ведь одно дело незаметно ночью загрузить товар в цистерну, предварительно упаковав его в целлофановые пакеты. Ну, а извлечь его обратно — это было проблематично. Для этого необходимо разобрать всю установку. Но это было невозможно, поскольку она являлась собственностью Советского государства. Что же придумать? Завтра снова в долгий путь. Ведь впереди Турция, Балканы, Италия, Тунис, Испания, Франция, а Рождество и Новый год экипаж встретит в Англии. Ну а финский туалет, как бы его ни хотелось оставить, обязательно снимут вместе с партией товара. Возможно, придется пожертвовать контрабандой, не нарываться же на международный скандал! Тем более в такое неспокойное для Советского Союза время и когда порт кишит подозрительными людьми в штатском.

Взглянув еще раз в иллюминатор, он испытал облегчение. По сходням на пароход поднимался Нюма, следом за ним Чапа. Ведь договориться с капитаном о приобретении товара, используя несколько ключевых слов, — это мог и Нюма, а вот объяснить ему, что имеется более выгодный и безопасный бизнес, притом на югославском языке, — это совсем другое. Тут требовалось умение Чапы. Ведь помимо того что, Вова Чапа хорошо разбирался в технике и электронике, он был полиглотом. Кроме русского, знал еще четыре языка: английский, болгарский, польский и югославский. На них он спокойно мог объясняться с иностранцами.

Войдя, в капитанскую каюту, друзья прежде всего огляделись. Комната представляла собою музей. Напротив входа в глубине комнаты располагался диван с кожаными креслами. Перед ним стоял небольшой столик со стеклянной столешницей. Там стояла ваза с фруктами. Стены, декорированные красным деревом, украшенные искусственными цветами, были увешаны различными картинами и гобеленами. В углах каюты на этажерках стояли различные статуэтки из камня, гипса, дерева и пластмассы — памятные сувениры из различных стран мира. Иованович считал себя эстетом и коллекционером.

— Здраво, друже! — поприветствовал капитан вошедших посредников.

— Здраво, кэптан! — ответили они.

Обменявшись фразами о здоровье, они приступили к обсуждению дела.

Нюма сразу взял инициативу на себя, излагая суть решения назревшей проблемы. Для капитана Чапа переводил все на югославский язык. Из рассказанного было ясно, что в связи с трауром КГБ и другие службы ужесточили контроль в городе. Многих арестовали, поэтому денег не достать. Однако есть другой шикарный бизнес. К одному Нюминому знакомому коллекционеру попал подлинник Айвазовского.

Эту картину необходимо переправить за границу Нюминому двоюродному дядюшке, сбежавшему еще во времена Холокоста. Дядя Нюмы — известный коллекционер, проживает в Лондоне. За полотно кисти великого художника он заплатит 100 тыс. фунтов стерлингов наличными. А стерлинг, как известно, дороже доллара. Нюма пошлет дядюшке послание, в котором будет зашифрована информация о переправляемой картине. В Англии судно встретят. А чтобы капитан мог узнать нужного человека, у того будет в руках поздравительная открытка. С этими словами Нюма полез в карман и извлек открытку. С Новым годом! Оторвав уголок картинки, он вручил его капитану, сказав: это пароль. Братишек был авантюристом, и ему очень нравились шпионские романы, а также Бондиана с неподражаемым Шоном Коннерри. Сам Нюма очень любил сериал «Семнадцать мгновений весны», стараясь подражать Штирлицу. Встретились две родственные души, и поэтому договоренность вскоре была достигнута. Ведь, по правде говоря, другого выхода ни у того, ни у другого не было. Но капитан вначале изъявил желание ознакомиться с шедевром. Нюма был согласен, что абсолютно совпадало с первым условием, установленным Митричем. Договорились о встрече в баре «Гамбринус» на пять часов вечера.

После окончания смены посредники обсудили нынешнее положение. Расклад был такой. Для выкупа картины, изготовленной Митричем, требовалось: помимо собранных и одолженных Нюмой денег, еще триста долларов. Это не потому, что картина столько стоила, а потому что столько было нужно художнику. Теперь Нюма считал — должен побеспокоиться об этом приятель. Тем более что вчерашний день Чапа провел у любовницы, а не у торгсина. Вова пытался оправдаться, что люди Чистого крутились возле чекового и он не хотел попадаться им на глаза. Но его доводы были неубедительными. Друг ему не поверил. Он сказал:

— Чапа, как говорил Горбатый, бабы и рестораны доведут тебя до цугундера.

При воспоминании о женщинах болезнь вновь напомнила о себе, легким покалыванием. И тут же возникла мысль о профессоре: а вдруг поддержит финансами? Тем более, что сумма небольшая. Ведь Виктор Рафаилович никогда не отказывал в помощи. Нюма сказал:

— Рекомендую заехать на Госпитальную к нашему общему хорошему знакомому.

На этом разговор прервали. Поблизости находились чужие уши, значит, требовалось контролировать свою речь. Но приятель все понял, так как тоже уважал этого достойного человека. Уже когда они, переодевшись, покидали территорию порта, Нюма сказал:

— Чапа, фортуна к нам сегодня благосклонна, но впереди много дел. Поэтому я занимаюсь подготовкой художника и мастерской, а ты — поиском денег. Встретимся на Дерибасовской в полпятого, а еще лучше прямо в «Гамбринусе»…

Выйдя на Таможенную площадь, они расстались. Сев в свой автомобиль, Нюма поехал в мастерскую к Митричу, а Чапа, поймав такси, — к Виктору Рафаиловичу.

Глава 5

Заунывно и протяжно звучала скрипка в руках еврейского виртуоза. Да так, что эти звуки, эхом отражаясь от сырых подвальных стен, наполняли каждую клеточку организма болью и отчаянием. Именно такое чувство охватило Нюму, когда он открыл двери «Гамбринуса». Этот бар всегда являлся гордостью одесситов. Воспетый во многих книгах, песнях и фильмах он олицетворял неотъемлемую часть города. Популярность этого заведения была общеизвестна во всем мире. Ведь традиция посещать «Гамбринус» не изменилась со времен А. Куприна. После тяжкой морской службы, словно в гавань корабли, заплывали сюда моряки со всех континентов. Поэтому встреча советских тружеников порта с иностранцами никого не могла удивить, к тому же здесь можно было поговорить, не опасаясь подслушивания. Ведь негласный закон морского братства был таков: предупреждать соседей, распустивших свой пьяный язык, о подозрительных личностях, если таковые имелись. Неизвестно, какие могут быть последствия. Ведь разговоры у моряков преимущественно об улове и контрабанде, а уже потом о женщинах, семье и других вещах.

Пивные пари, устраиваемые на скорость выпивания, и поглощение неимоверного количества этого напитка, были традицией Гамбринуса. Спорили и бились об заклад пьяные матросы всех стран мира. Однажды один завсегдатай поспорил с зарубежным гостем о том, что разобьет себе о черепушку не менее трех пустых бокалов. Естественно, пари он выиграл, иностранца попытавшегося повторить то же самое, увезли с разбитой головой. Затем пришлось долго объяснять, что эту травму он нанес сам, а не получил в пьяной драке. И что его башка — не чета по крепости нашим бокалам. И действительно, бокалы в «Гамбринусе» были особенные: высокие пузатые из толстого стекла, в которые наливалось иногда больше пены, нежели пива. В «Гамбринусе» можно было не только попить, но и поесть. Приготовленная различными способами сушенная, вяленная, соленая рыба, крабовые клешни, кальмары и раки, а также другие блюда из морепродуктов, составляли основное меню заведения.

Пробравшись сквозь сизый дым, наполняющий помещение, Нюма занял столик. Впрочем, сказать, что это столик, это было бы неправильно. Поскольку столы были длинные деревянные крепко сколоченные. По обе стороны от них располагались лавки. В 80-е годы прошлого столетия Гамбринус выглядел таким, как его описывали различные русские и советские писатели. Пивная состояла из двух длинных, но чрезвычайно низких сводчатых зал. На сводах смутно можно было различить следы настенной живописи — несколько картин, изображавших сцены пикников. В глубине, справа от входа, располагалась небольшая эстрада, на которой стояло видавшее виды пианино. На нем, едва касаясь клавиш, играл тапер Рома. Ему аккомпанировал на скрипке маэстро Моня. Одетый в засаленный черный фрак, этот кроткий человек, нацепив круглые очки, походил более всего, не на скрипача, а на работника юстиции. Ему так, бывало, кричали: «Играй, маэстро Моня, — скрипач всегда в законе»…. И он играл, да как. Если бы великий Паганини мог бы услышать игру маэстро, то он точно прослезился бы от умиления. В данный момент, замысловато водя смычком по струнам, Моня заставлял скрипку плакать навзрыд.

С головой, окунувшись в этот незатейливый мотив, усевшись за стол, Нюма с нетерпением стал ожидать прихода Чапы. Взглянув на выкупленные часы, он отметил, что друг опаздывает. Требовалось оглядеться. Заказав три бокала пива, он начал изучать обстановку. Как всегда, народу было много. За крайним столиком пировала компания рыбаков, разводя руками и показывая улова, они обменивались рыбацкими байками. За столиком напротив пили пиво с таранькой филиппинские моряки. За соседним столом компания пьяных матросов делала ставки на скорость выпивания. А далее художественная богема, вела беседы об искусстве и раскуривала свои трубки.

Среди клубов этого сизого дыма он разглядел знакомую внешность. Лысую голову и пьттттную каштановую бороду напарника. При встрече друзья обменялись рукопожатием. Чапа присел за стол, и они начали разговор. Оказывалось, что, товарищ пришел в «Гамбринус», гораздо раньше его и успел пропустить пару бокалов пива. А его отсутствие было вызвано посещением гальюна. Гальюн Гамбринуса — это еще одна достопримечательность. Здесь находилась всего пара писсуаров, и к ним всегда стояла огромная очередь. Выстоять в очереди и успеть справить малую нужду не в штаны было удачей. Постоянно пополняясь новыми посетителями, очередь исчезала только с закрытием заведения. Выстояв в очереди, подгоняемый нетерпеливой толпой, Чапа потерял за этим занятием полчаса. Но это мало волновало Нюму. Его больше тревожило сегодняшнее дело, а не опоздание друга. Также ему было интересно, как справился Чапа с поручением — найти деньги. Приятель объяснил: Виктора Рафаиловича не было дома, и, не дождавшись профессора, он поехал к их общему знакомому Чиполино. Тот помог деньгами, понимая, что если Чапе и Нюме понадобились деньги, то это серьезно. Даже не спрашивал, зачем и когда вернут — настоящий друг. С этими словами Чапа передал Нюме триста долларов. Собеседник сообщил, что мастерская и художник подготовлены к приему иностранных гостей. Теперь только бы капитан «Загреба» не подвел. Но Братишек всегда отличался пунктуальностью. Точность — вежливость королей! И когда стрелки Нюминого Ролекса показали пять часов, он возник на пороге «Гамбринуса». Иованович явился не сам, а в сопровождении полнощекого бородатого господина, одетого в твидовый костюм. Сам капитан вырядился в парадный китель. Двое солидных господ в убогой обстановке, скрестили на себе взгляды всех присутствующих. Иностранные гости готовились к встрече с коллекционером. Оглядев вошедших, Нюма подумал: нужно было встретиться у бабы Ути. Там их одежда была бы кстати, а здесь выглядела нелепо. «Гамбринус» — это больше пивная, чем бар. Увидев посредников, Братишек с попутчиком направились к ним. Гости присели за стол к напарникам.

— Мой компаньон, мистер Вацлав, — представил капитан, своего попутчика. — Эксперт и специалист в области искусства. Сможет осмотреть и оценить шедевр. Не то что я вам не доверяю, но, как подсказывает жизнь, доверяй, но проверяй, — перевел Чапа.

— Ноу проблем, — сказал Нюма, — пусть проверяет.

Мистер Вацлав пролепетал что-то на своем языке. Чапа сказал:

— Он спрашивает, чего здесь время терять, может, сразу поедем к коллекционеру?

На что Нюма возразил:

— Побывать в «Гамбринусе» и не хлебнуть пива — это противоречит традициям заведения. Чапа перевел на югославский язык. Капитан и мистер Вацлав согласились. Пробыв некоторое время в «Гамбринусе» и выпив по бокалу, веселая компания покинула гостеприимный паб. Поднявшись по истертым не одной тысячей ног ступеням, они вышли на улицу и, сев в Нюмину машину, поехали к художнику.

Мастерская Митрича находилась в живописной части города. Приютилась она под крышей старинного здания, и дорога к ней пролегала по винтовой деревянной без перил лестнице. Проделав такой нелегкий и опасный путь, четверка любителей прекрасного остановилась перед железной дверью. На ней умелой рукой был намалеван человеческий череп с перекрещенными костями, вокруг были нарисованы красные молнии и пугающая надпись «Не влезай — убьет». Такой своеобразный вход в электрощитовую. Нюма постучал по рисунку условным стуком. Послышался звук отодвигаемых засовов, и металлическая дверь отворилась.

Открывший был мужчиной солидной внешности. Одет он был со вкусом, элегантно. Темный костюм, белая рубашка и бабочка, а также туфли на высоком каблуке, превратили Митрича из бедолаги в респектабельного господина. Нюма не зря провел сегодняшний день. Заехав домой позавтракать, он опустошил свой гардероб. И поехал к художнику. И теперь Митяй Иванович был облачен в один из лучших его костюмов. Но сперва они сделали большую работу. Навели порядок в мастерской, а затем проделали путь от бани к парикмахерской. Там знакомый парикмахер навел лоск на художника. Митрич давно не был у парикмахера. Его волосы и борода представляли жалкое зрелище. Требовалось срочное вмешательство ножниц мастера. Стилист Аркаша в замысловатом танце вертелся вокруг своего подопечного в течение нескольких часов. Танец его не прошел даром. За укладку, маникюр, стрижку и частичное бритье старика, посредник дал мастеру червонец. Нюма был доволен результатом работы парикмахера: Митрич изменился до неузнаваемости. Из загнаного пьянством в угол существа он превратился в довольного жизнью человека. По крайней мере, по виду. От него несло хорошим парфюмом. Единственное что огорчало, Нюму — это обувь. Она была на два размера больше, но эта проблему они быстро решили с помощью ваты, подложенной в носки туфель.

Жестом пригласив гостей в мастерскую, Митрич повел всех в комнаты. Высокие стрельчатые окна с разноцветными витражами располагались на дальней стене. И когда на улице был ясный день, на паркете выкладывался причудливый узор. Но в данный момент на дворе наступили сумерки, и иностранцы не могли полюбоваться этим великолепием. По обе стороны от окон, на стенах в деревянных рамах висели копии с известных полотен, выполненные по госзаказу, и различные этюды Митрича. Чтобы скрыть убогость помещения, комната была погружена во мрак. Игрой света и тени выгодно были освещены только художественные произведения. Свет падал на них, исходя от театральных софитов, что придавало полотнам особенно благородный вид.

Мистер Вацлав начал прохаживаться между ними с видом знатока. Водрузив на нос очки, он переходил от одного полотна к другому. То приподнимая очки, то опуская на кончик носа, а то морщась и поглаживая свою бороду или поцокивая языком, он приступил к осмотру шедевров. Картин было десятка два: Сезан соседствовал с Рерихом, Ван Гог с Врубелем, Васнецов с Айвазовским… Чапа при виде такого количества художественных произведений аж чертыхнулся. Только русский человек при виде красивой картины может материться от восхищения. Капитан тоже был поражен коллекцией. Митрич чувствовал себя хозяином. Он прохаживался с довольным видом, рассказывая о картинах. Заложив одну руку за спину, как вождь народов тов. Сталин, покуривал трубку. Хороший понт — дороже денег. На иностранцев он призвел сильное впечатление. Вдруг Митрич сказал:

— Отгадайте русскую загадку: 18 ног, 6 голов, 3 хвоста и 5 мужских половых признаков, — Чапа перевел на югославский язык. Иностранцы задумались. Нюма тоже стал ломать голову. Вот если взять похожую загадку 12 ног — 15 копеек, то здесь все понятно — три поросенка. Это должно быть тоже количественная загадка, размышлял он.

— Ну что, сдаетесь? — спросил Митрич. Иностранцы закивали головами. — А отгадка у вас перед носом, — сказал Митяй Иванович, показав на копию картины Васнецова — «Три богатыря».

Мистер Вацлав подошел к картине и пересчитал людей и животных, изображенных на ней. Он сказал: — Не получатца. Три мэн, три коня.

— Сам ты конь. — Подняв палец многозначительно вверх, решив блеснуть познаниями в английском языке, Митрич произнес: — Хорсвумэн, по-нашему кобыла, — после этого Митяй Иванович указал на транспорт Алеши Поповича и рассмеялся, обнажив во всю щербатый рот с зубами испорченными чифирем. Но югославы этого не заметили, так как все их внимание было приковано к картине.

— А это сколько? — сказал капитан, остановившись у врублевской иконы.

— Это бесценно, — сказал Митрич, — это же Врубель.

— Сколько? — переспросил мистер Вацлав.

— Картины не продаются, — отрезал Митяй Иванович.

Эта сцена напомнила Нюме анекдот, ходивший в народе. При осмотре Третьяковской галереи, остановившись перед красивой картиной, Брежнев произнес: «хороший художник». — «Это же Врубель, Леонид Ильич» — сказали ему. Причмокнув, генсек сказал: «В рубль — красивая картина и недорого». Правда это или вымысел, кто его разберет, ведь анекдоты чаще всего берутся из жизни, а затем приобретают лаконичную форму в народе.

Так, переходя от одного художества к другому, слушая рассказы и прибаутки Митрича, зарубежные гости добрались до подлинника Айвазовского. У переправляемого шедевра эксперт Вацлав задержался дольше обычного. Вытащив из кармана футляр, а из него лупу, он приставил ее к окулярам и приступил к тщательному осмотру; трогал картину руками, нюхал, при этом не уставал повторять: «Добре, вери гуд». Наконец осмотр был окончен. Капитан и компаньон отошли пошушукаться. Затем состоялась общее совещание. Братишек согласился на сделку, а доставку картины на судно Нюма с Чапой взяли на себя.

Глава 6

Чтобы не привлекать внимание извне, освещение в стандерсе было аварийным. Света было явно недостаточно. Поэтому капитан подсвечивал фонариком мистеру Вацлаву, который навис над картиной, проводя вторичную экспертизу подлинника. Таращась сквозь двойные линзы своих очков с неусыпной бдительностью Аргуса, вытащив из бархатного футляра с надписью на крышке по-немецки «Цейс» большую увеличительную лупу, он начал выискивать доказательства того, что это полотно принадлежит кисти великого мариниста. Ведь так описать изменчивую душу моря мог только такой гений, как Айвазовский. О своем творческом кредо художник говорил: «Человек, одаренный памятью, сохраняющий впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником никогда. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны — немыслимо с натуры. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта…»

«Здесь на корабле, без спешки, можно гораздо тщательнее изучить полотно» — думал мистер Вацлав. Одно дело — исследовать висящую в раме картину, а совсем другое — проводить экспертизу холста. Ведь картину Нюма доставил на пароход, спрятав ее в пожарный рукав. Этот шланг, скрученный в бухту, был перекинут через плечо его зеленого комбинезона. Вытащив из горловины шланга сверток, посредник развернул его, затем полотно разложили на столе. Иованович решил еще раз убедиться в подлинности, и мистер Вацлав приступил к работе. Как зоркий коршун в полете, он распластался над картиной и глазами, словно рентгеном, прощупывал каждый дюйм шедевра. Нервно теребя пальцами уголки ткани, пытался определить возраст холста, а также старался найти изъян в автографе художника. С подозрением автографе художника. С подозрением он искоса поглядывал на Нюму, не нервничает ли тот. Но тот был абсолютно спокоен, так как это был оригинал. Взглянув на часы, он увидел: стрелки показывали одиннадцать. За окном уже притаилась звездная ночь. И вдруг среди этой ночной тишины раздался голос Чапы:

— Товарищ прапорщик, можно вас на секундочку.

Посмотрев через стекло, Нюма произнес:

— Сюда идет пограничник.

Мистер Вацлав и капитан растерялись. Но авантюрист не потерял самообладания. Он тем временем стянул холст со стола и скатал его в сверток. Затем эту скатку он всунул обратно в горловину пожарного рукава. После этого положил шланг на пол. Далее, притушив свет, они затаились у иллюминатора, следя за передвижениями военного. Пограничник не дошел до стандерса, Чапа остановил его простым вопросом:

— Огоньку не найдется?

— Найдется, — ответил прапорщик и продолжил: — Сигаретой не угостишь, товарищ?

— Конечно, — ответил Вова, — ведь у нас человек человеку — друг, товарищ и брат.

Достав из кармана пачку, он угостил сигаретой пограничника. Завязалась непринужденная беседа. Трое заговорщиков следили за их диалогом. Пограничник был не по плану, но так даже лучше, думал Нюма. Ведь у них с Чапой была договоренность: приятель должен был отвлечь капитана и его компаньона. А Нюма должен был выполнить второе условие Митрича. На подготовку этой операции не было времени, требовалось импровизировать. Но, как иногда бывает, вмешался его величество случай в виде советского пограничника. Лучшего отвода нельзя и придумать. Братишек и эксперт во все глаза смотрели на палубу, не слишком обращая внимание на нашего героя. Тем временем любопытный прапорщик вопрошал Чапу:

— Где твой друг?

— Отлучился по нужде, — не моргнув глазом, ответил Вова. — Сейчас будет. И как бы предвидя следующий вопрос, указав на шланг, пересекавший палубу, пояснил: — Мы подаем пресную воду в цистерну корабля. Еще пару часов — и мы закончим работу.

— Вы уж поторопитесь, так как через пару часов должен прибыть лоцман.

— Успеем вовремя, — проговорил Чапа, — напор воды хороший. После этого они расстались, и каждый отправился своей дорогой. Пограничник начал спускаться по трапу на пост, а подельник устремился к заговорщикам. Зайдя в помещение, он сказал Нюме:

— Погранец спрашивал, куда ты запропастился.

— Мы уже закончили? — задал капитану вопрос Нюма, Чапа перевел на югославский язык. Братишек посмотрел на эксперта, мистер Вацлав кивнул. Подойдя к шлангу, Нюма вытащил из пожарного рукава скатку. Затем он отдал картину капитану. Иованович тут же упаковал ее в специальный тубус. После этого они скрепили сделку крепким рукопожатием. Капитан начал лепетать что-то по ненашенски. Чапа перевел. Он говорит, мол, с одесситами приятно иметь дело. За картину можешь не беспокоиться, дядюшка будет доволен. Нюма сказал, что ему тоже было приятно иметь дело с такими компаньонами. Пожав на прощание друг другу руки советские труженики и иностранные гости расстались. Принесенный шланг золотарь снова перекинул через плечо. Будь иностранцы внимательнее, они бы заметили, что картину Нюма вытащил из другого конца шланга. И теперь вместо Айвазовского в футляре Иовановича была упакована умелая копия, написанная Митричем. В душе Нюма ликовал, он выполнил условия Митяя Ивановича. Первое условие было таковым: сначала деньги, затем картины. С первым условием он справился еще утром. А второе: народное достояние не должно уйти за кордон. Для того чтобы в спешке не перепугать концы, поставили метку на шланг.

Через четыре часа после описанных событий с территории Одесского порта в город выехал грузовик, на котором стоял туалет финского производства. За рулем машины был Чапа, рядом находился Нюма. Отдав охраннику пропуск, они пропуск, они поехали в сторону судоремонтного завода. Но нужно было им совсем в другую сторону.

Груз из резервуара с нетерпением ждали ребята Семы Чистого. Опоздание было смерти подобно. Поэтому Чапа выжимал педаль газа до упора. А Нюма тем временем вспоминал, как подготавливалась эта операция. Ведь такие ответственные дела наобум не совершаются. А начиналось все так…

Однажды один пьяный иностранец, пользуясь услугами туалета, умудрился уронить в унитаз дорогие часы Картье. Это был памятный подарок жены, и он решил его вернуть во чтобы то ни стало. Сначала пытался достать сам, но, несмотря на все его старания, ничего не получилось, и он обратился за помощью к ассенизаторщикам, пообещав хорошее вознаграждение за утерянную вещь. Приятели согласились. Процедив через металлическую сетку из резервуара нечистоты в канализационный сток, они вернули зарубежному гостю его пропажу. Иностранец был очень доволен. За оказанную услугу Нюма с Чапой получили другие часы — Ролекс. Их друзья носили по очереди, договорившись часы никогда не продавать, так как имели на них равные права. Уже позднее Нюме пришла в голову идея, — использовать резервуар биотуалета как контейнер для контрабандного товара. Несколько раз приятели уже проворачивали такие операции по доставке. Но товар на такую колоссальную сумму — это была первая серьезная акция, и теперь от этого зависела их жизнь.

Неожиданный визг тормозов вывел нашего героя из состояния задумчивости. Их грузовик был остановлен инспектором ГАИ. Красноречивым жестом жезла и сигналом свистка он приказал автомобилю остановиться. Чапа повиновался. Милиционер неторопливой походкой направился в их сторону. Подойдя к машине, он постучал жезлом по двери, Вова приспустил стекло и спросил:

— Чего надо?

— Почему ездите без номеров? — молвил гаишник и потребовал документы. Водитель достал из бардачка все необходимое, там же он обнаружил и передний номер. Госзнак отвалился еще четыре дня назад, но эти дни машина передвигалась по территории порта. А там их грузовик хорошо знали, и поэтому автомобиль не останавливали. Каждый день Чапа напоминал себе, что необходимо прикрепить номер на бампер. Но все как-то не было времени. Вместе с правами и водительским удостоверением он подал инспектору номер и сказал:

— Только отвалился, очень спешим, поэтому не успели закрепить. Сейчас глубокая ночь, думали, проскочим так, а тем более, что вчера был ваш праздник.

— Они думали — проскочут, — передразнил его гаишник. Вы что, не знали, что мы находимся круглосуточно на боевом дежурстве, даже в праздники и после? — подбоченился инспектор. А, ну быстро выйдите из машины и прикрепите номер на место, — потребовал он.

Нюма взглянул на часы. До встречи с получателями времени было в обрез.

— Товарищ инспектор, — сказал он, — Мы очень спешим, позвонили на работу, его бабушка находится при смерти, и ее увезли в больницу. Как только доедем до больницы, номер сразу поставим на место. Чтоб мне стать импотентом, — добавил Нюма и сам испугался сказанного. Ведь болезнь он не вылечил, а только продолжил курс лечения, приняв несколько таблеток. Сегодня днем просто необходимо навестить доктора — посетила его мысль.

Его размышления были прерваны гаишником. Номер как номер — сказал он, но вам придется уплатить штраф. Вы ехали с недопустимой скоростью.

— Мы согласны. — С этими словами Нюма достал трехрублевку и протянул ее милиционеру. Инспектору этого показалось мало, и Чапа добавил еще трешку.

Вдруг, поморщив нос, бдительный гаишник, спросил:

— А что у вас находится в контейнере?

— Что-что — дерьмо, — не выдержал Вова, он тоже понимал, что опоздай они хоть на несколько минут, Сема Чистый включит штрафные санкции, и их заработок за посреднические услуги уменьшится.

Оглядев ассенизаторщиков, инспектор сказал:

— И охота вам, товарищи, возиться с дерьмом, лучше бы шли работать на завод или фабрику.

Знай он, сколько зарабатывают приятели, инспектор снял бы свою форму и начал бы сам грузить дерьмо лопатой.

— Деньги не пахнут, — ответил Нюма.

После этих слов, получив штраф, милиционер приложил руку к фуражке и сказал:

— Можете ехать.

Водитель не замедлил выполнить это приказание. Машина заурчала и вскоре, набрав скорость, поехала, оставив изображение инспектора в зеркале заднего вида. Настроение у Чапы было испорчено. Стараясь как-то приободрить друга, Нюма рассказал ему новый профессиональный анекдот.

— Плывет по реке дерьмо, видит, стоит на посту гаишник. Дерьмо его поприветствовало: «Привет, коллега!» — «Какой я тебе коллега?» — возмутился мент. «Самый настоящий, — ответило дерьмо и продолжило: — Я ведь тоже из внутренних органов».

Анекдот возымел действие, настроение друга улучшилось. Через некоторое время они въехали в тихий дворик на Молдаванке. Там машину уже ждали. Пока Чапа крепил отпавший номер, Нюма, надев резиновые перчатки, приступил к делу. Пройдя в механическое отделение, открутив двадцать болтов и сняв крышку, он принялся вытаскивать из резервуара целлофановые запаянные пакеты с контрабандным товаром. Когда последний пакет был извлечен, он поставил крышку на место. И вздохнул с облегчением. Товар был доставлен вовремя.

Вскоре подъехал Семен Яковлевич. Проверив товар, он остался доволен и вручил посредникам пачку купюр, при этом сказав:

— Вот ваша доля…

Вернувшись ранним утром в порт, наш герой счастливый вылез из кабины и огляделся. Причал, где находилось югославское судно, был уже пуст. Подойдя к воде, вдыхая солоноватый запах моря, слушая крики низко пролетающих чаек, он вгляделся вдаль. Там, на горизонте, виднелся «Загреб», оставляя за кормой пенистый след, корабль покидал одесскую гавань. Перед ним вставало красное солнце. Начинался рассвет новой жизни.

Эпилог

Днем Нюма навестил Виктора Рафаиловича, там его ожидала приятная неожиданность. Оказалось, что все эти дни злополучный чемодан простоял у профессора в процедурной комнате, где посредник его забыл, когда врач делал ему укол. После ухода пациента, обнаружив чемоданчик, Виктор Рафаилович, сгорая от любопытства, все же заглянул в него. От увиденного у профессора начало учащенно биться сердце. Соблазн оставить деньги себе был велик. Но он сумел справиться с этим. Вне себя от радости, счастливый обладатель огромной суммы был просто поражен его честностью и порядочностью.

Честность была хорошо вознаграждена, Нюма немного поделился с Виктором Рафаиловичем содержимым чемоданчика…

Митрич с помощью Нюминых денег решил свои жилищные проблемы и получил картину обратно. Какой же художник не узнает свою работу? Митрич свою работу не узнал. Поскольку полотно принадлежало кисти великого мариниста. И теперь каждый может полюбоваться этим шедевром в одном из залов Одесского художественного музея.

Спустя годы, как-то рассматривая журнал продаж художественных произведений, Дима увидел свою картину, которая недавно пополнила коллекцию известного аристократа. Под ней значилось «Работа неизвестного мастера». Какой же творец не узнает свой труд? Гений был оценен, но фамилия Димы осталась тайной, всемирного признания не получилось. Крики художника были слышны всему району…

А что же Братишек и мистер Вацлав? Прибыв в Лондон и не будучи встреченными, приняли решение — попытать счастье на аукционе. Мистер Вацлав, взяв с собою картину, понес ее на «Сотбис». Решив продать он как и положено, оставил ее под охраной в штаб-квартире аукциона. Полотно было скатано и упаковано в круглый футляр. Начался торг, но картины Айвазовского среди лотов не оказалось. Кинулись искать и выяснили: охранники передали шедевр кладовщикам, а те решили, что футляр уже пуст и пустили ее в резательную машину для переработки отходов. Та и сжевала полотно, которое поутру вместе с другим спрессованным мусором отправили на свалку. Скандал был грандиозным! Компаньоны стали требовать с аукционщиков не только стартовую цену, но и прибыль, которую они могли бы получить на торгах. Чтобы не уронить свой престиж, руководство «Сотбиса» согласилось…

А посредники, только благодаря своей сообразительности, сложившимся обстоятельствам и честности Виктора Рафаиловича — хорошо поправили свое материальное положение. На радостях они пригласили своих друзей и товарищей и отмечали это успешное дело в течение нескольких дней. Но праздники не могли тянуться бесконечно, ведь жизнь продолжалась и вносила свои коррективы. Человек предполагает, а бог располагает. Впереди была жизнь.