ВСТРЕЧА С НЕИЗВЕСТНЫМ
Перевод О. Фроловой
1
Эту историю я узнал случайно. У жены моего друга Надийи‑ханум были тяжелые роды. Ее муж и мой друг находился в заграничной командировке. Вместе с матерью и дядей роженицы я отправился в больницу навестить ее. Мы улыбались ей, всячески подбадривали, пытаясь отвлечь от мыслей о предстоящей операции. Сестра сделала ей успокаивающий укол и попросила нас выйти.
Я открыл дверь, пересек коридор и вдруг услышал голос Мамдуха:
— Что ты здесь делаешь, Салах? Отыскиваешь сюжет для рассказа?
— Ты о чем?
— Не пытайся провести меня. Ну ладно, предлагаю от чистого сердца — давай работать вместе…
— Не понимаю…
— Ты все еще хитришь. Идем же! Что ты хочешь написать?
— О чем написать?
— О раненых партизанках, которые прибыли сюда уже неделю назад. К ним запрещено входить корреспондентам. Но я такой же ловкач, как и ты, хоть ты и прикидываешься простачком. Идем, идем! Мой брат позавчера сделал одной сложную операцию.
— Операцию… Кому?
— Партизанке! Она была ранена в голову во время выполнения задания.
Так я впервые услышал об Анахид.
Врач, брат моего приятеля журналиста, сразу заявил:
— Нет, это невозможно! Во-первых, к ней нельзя. Во-вторых, журналистам нечего там делать. Операция прошла удачно, но положение еще серьезное…
Отворилась дверь, и вошел очень высокий худощавый молодой человек. Светлая кожа, решительный взгляд черных глаз, глубокий розовый шрам, пересекавший левую щеку от виска до подбородка. Врач таинственно улыбнулся нам.
— Вот товарищ Бассам, он их сопровождает.
Мы обменялись приветствиями. Я попросил оказать нам содействие, стараясь убедить его в важности нашей миссии. Он взглянул на меня со сдержанной улыбкой:
— Пусть будет так. Вы встретитесь с одной партизанкой, которая, выполняя задание, была ранена. Она только что перенесла тяжелую операцию. Но вы должны пообещать мне, что без нашего ведома публикации не будет.
Мамдух посмотрел на меня, потом на Бассама, улыбнулся, потупился, попрощался с нами кивком головы и вышел. Я в нерешительности переступал с ноги на ногу.
— Товарищ Бассам! — осмелился я наконец. — Я обещаю тебе и сдержу свое обещание, но позволь все объяснить. Здесь лежит жена моего друга. Состояние ее очень серьезное. Я пришел к ней, а коллегу Мамдуха встретил случайно. Что касается публикации, то обязуюсь показать все, что я напишу.
В назначенный день я позвонил Бассаму. — Я ждал тебя, — ответил он. — Я спрашивал о тебе у некоторых египетских друзей. Они дали хорошие отзывы. Мы встретимся в палате сорок семь. Анахид сможет поговорить с тобой.
Из-под белой повязки на меня взглянули серые глаза. Резко пахло лекарствами.
— Добро пожаловать! — услышал я тихий голос. — Товарищ Бассам рассказал мне о вас.
В ее глазах промелькнуло смущение, и я заметил слабое движение рук, поднявшихся к перевязанной бинтами голове.
— Мне не хотелось бы утомлять вас долгой беседой, — произнес я, — вы только немного расскажите о вашем подвиге…
Она задумалась.
— Закройте глаза, чтобы не напрягаться. Попытайтесь мысленно воссоздать картины прошедших событий. Вспоминайте в любом порядке, не заботьтесь особенно о словах…
— Я понимаю, понимаю! — произнесла она. — Но с чего начать?.. Я переходила площадь. В руках у меня была матерчатая сумка. Передо мной дом старосты. Но откуда здесь эта толпа народу? Говорят о каком-то кинжале, об убийце. Если долго оставаться в толпе, прислушиваясь к пересудам, это может возбудить подозрение. А ведь у меня в руках сумка с бомбами. Может быть, староста и не убит, а только ранен? Уж не вражеская ли это уловка, чтобы расстроить наш план? «Дядя, дядя!» — закричала я и стала пробираться сквозь толпу. Израильские солдаты, прибывшие на машинах и броневиках, оцепляли дом старосты. У ворот уже стояли две машины. Я вошла в дом. По лестнице поднимались солдаты. Офицер, шедший впереди с пистолетом в руках, обратился к стоявшим у дверей: «Куда его положили?»
Солдаты вошли в гостиную, а из комнаты вышла жена старосты. Она с удивлением, даже со страхом уставилась на меня. «Узнала, — подумала я. — Вспомнила». Я быстро опустила руку в сумку. Бросила одну бомбу, другую… Острая боль пронзила меня, я закачалась, пытаясь вытащить из сумки последнюю бомбу.
Рука какого-то незнакомца опередила мою, он выхватил из сумки третью бомбу, снова раздался оглушительный взрыв. Свист осколков, крики раненых… После минутного оцепенения незнакомец схватил меня за руку и потащил за собой.
Мы очутились в саду, перелезли через ограду во двор священника Айяша. Спрятались в погребе у садового колодца, за нашими спинами обрушилась гора соломы. Потекли мучительные минуты в полном мраке и безмолвии…
Послышался стук в дверь, и вошла медсестра. Я понял, что пора покинуть палату. Уже за дверями я сказал Бассаму:
— Как я горжусь ею! Как счастлив и благодарен судьбе за все то, что мне довелось услышать! Надеюсь, вы разрешите мне встретиться с Анахид еще раз. Я хочу дослушать всю историю до конца.
2
— Ах, сынок, зачем ты мучаешь себя, приезжая так рано? — такими словами встретила меня утром в госпитале мать роженицы. — Врач еще не решил, делать ли операцию. Это станет известно не раньше полудня. Займись своими делами, а потом возвращайся…
Я поднялся в палату 47.
— Рана над ухом так болела, — заговорила Анахид, — что я скоро впала в забытье, ощущая лишь ужасную боль в голове. Как во сне я услышала голос моего спасителя: «Что с тобой?»
Я была не в состоянии ответить. Он снял с себя укаль, перевязал мне голову, уложил на солому и укрыл своим пиджаком. Боль слегка притупилась, но страх остался. Время тянулось ужасно медленно. Я вспомнила все, что было, с самого начала…
Аэродром… Я сижу у окна… Подо мной расстилается панорама Рима… В зале для транзитных пассажиров лежала телеграмма на мое имя: «Жди меня в ресторане аэропорта. Муин эль‑Джабир». Телеграмма от моего жениха? Что случилось? Два часа назад мы расстались с ним в Германии. Как он попал сюда?
Я взяла телеграмму и разыскала ресторан. Вошла, села за столик напротив двери. Подошел официант. Есть не хотелось, но я сделала заказ и вновь прочла телеграмму, пытаясь понять, что же произошло. Потом мои глаза встретились с глазами какого-то незнакомца. Он приближался, глядя мне прямо в лицо, потом поклонился и сел на стул напротив. Взял салфетку, расправил ее и поставил на нее тарелку, положил вилку и нож. Сделал знак официанту и наклонился ко мне:
— Мадемуазель Анахид… Я от товарища Муина, по поводу телеграммы. Пожалуйста, сделайте вид, что вы меня ждали.
Он сделал заказ официанту, и тот удалился.
— Вы знаете Муина?.. — начала я. — Что произошло? Почему он приезжает? Когда будет здесь?
Он улыбнулся. Большие ясные глаза. Спокойный, уверенный взгляд. Он протянул руку, положил ее на мою и снова улыбнулся:
— Мое имя не имеет значения. У Муина все в порядке. Он в Германии и не приедет. Выслушайте меня внимательно.
Официант принес какое-то блюдо. Незнакомец с аппетитом принялся за еду. Я смотрела в его большие ясные глаза, совершенно чужие и вместе с тем… Когда я видела это лицо? Где? В Иерусалиме… В Набулусе… Может быть, в Аммане? Нет! В Каире, на военных учениях отрядов сопротивления? Не думаю. Я вслушивалась в его голос:
— Муин — мой друг детства и родственник. Это он послал меня сюда. Передо вашей посадкой в самолет он не хотел говорить с вами о деле, чтобы вдали от него вы легче могли решить: взяться за это дело или отказаться от него.
— Но сначала…
— Подождите немного, прочитайте вот это.
Он незаметно сунул мне в левую руку записку. В том, что ее написал Муин, я не могла сомневаться. Да и бумага из его маленькой записной книжки: «Податель сего заслуживает полного доверия… Предоставляю тебе свободу выбора, как моей невесте, будущей жене и матери моих детей». Подпись: «Муин». Да, это несомненно писал он сам.
Кончив есть, незнакомец вынул сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил. Потом протянул руку, взял у меня записку и сжег ее в пламени зажигалки.
— Зачем вы это сделали?
— Выслушайте меня… — Облокотившись на стол, он устремил взгляд на пепельницу. — Мы знаем о вас все и считаем, что вы можете выполнить задание, которое мы хотим вам поручить.
Он посмотрел на свою сигарету, а затем прямо в мои глаза.
— Мы — это организация сопротивления. Нам известно о вашем мужественном поведении, — продолжал он, немного помолчав, — когда вы давали отпор сионистским студентам и преподавателям на факультете. О серии лекций, которую вы организовали вместе с Муином, чтобы объяснить смысл палестинской проблемы. О борьбе, которая разгорелась после ответной лекции профессора — сиониста Климана Арзенбаха. Мы знаем о распространении изданий арабской организации и о ссоре в аудитории, когда студент‑еврей ранил Муина ножом в правое плечо. Ведь в правое, не так ли? Он после этого не мог писать. Вы уговорили его бежать в Берлин…
Незнакомец опять внимательно взглянул мне в глаза, пытаясь, очевидно, понять, какое впечатление производит на меня его осведомленность.
— Ваш отец купил фруктовую плантацию в селении Муина, — продолжал он улыбаясь, — я знаю также ваши паспортные данные: Анахид Петросян, армянка, дата рождения — двадцать первое марта тысяча девятьсот тридцать второго года, место рождения — Иерусалим.
— Извините, но я армянка только по происхождению! — возразила я невольно. — Еще дед мой эмигрировал в Иерусалим, там же родился и мой отец. И потом я невеста… жена Муина…
— Я знаю! — кивнул он с улыбкой. — Я знаю и день вашей помолвки в Иерусалиме, двадцать первое марта тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Землю Палестины освободят, и будут жить на ней все ее сыны и дочери независимо от их национальности и веры.
— Скажите, — прервала я, — что я должна сделать?..
— Это очень важно, — произнес он, вынимая маленький конверт.
В этот момент к соседнему столику подошла какая-то пара. Незнакомец неожиданно встал и взял меня под руку, будто мы были женихом и невестой.
Затем положил деньги на тарелку и по‑итальянски поблагодарил подбежавшего официанта.
В зале аэропорта он стал тихо говорить мне:
— Через несколько минут я вас покину. У вас в кармане инструкция. Прочитайте ее в самолете, запомните и сразу же уничтожьте. Ваш самолет отлетает через полчаса. Посидим здесь, пока не объявят посадку. Сейчас я коротко изложу суть задания. Вы можете или согласиться, или вернуть мне конверт.
— Пожалуйста, говорите. Я выполню все.
— Ваш билет до Иерусалима. По прибытии туда возьмите такси до Арабского рынка. Походите часа два по магазинам. Купите несколько легких и бросающихся в глаза вещей, детских игрушек например. После этого направляйтесь в гостиницу «Мажестик», номер закажите на первом этаже. Поужинайте и пораньше ложитесь спать. В семь утра надо выйти из гостиницы, запутанным маршрутом добраться до остановки автобуса. Купите билет до села Муина. Игрушки, которые до этого вы держите как напоказ, в автобусе положите в сумку. Автобусная остановка в селе возле церкви. Вы приедете в половине десятого. Сразу же входите в церковь и садитесь на последней скамейке слева, а сумку поставьте у ног. Рядом с вами сядет пожилой мужчина с белой бородой в костюме серого цвета. Он не заговорит с вами, и вы не оборачивайтесь к нему. Служба кончится в десять. Старик возьмет вашу сумку, а вам оставит свою. С этой новой сумкой вы сразу идите к площади, в дом старосты. Этот предатель уже выдал израильтянам десятки наших борцов. Важно обезвредить его. Это спасет жизнь многим товарищам. Вам все ясно?
— Да, ясно! — поспешила я ответить.
— Далее. Каменная лестница ведет в гостиную. Там обычно в это время староста сидит у телефона. В сумке три бомбы без предохранителей. Удара об пол достаточно, чтобы последовал взрыв. Уходите через дверь направо, в сад. Там вас будет ждать человек, который проводит вас в дом священника Айяша…
Я прервал Анахид:
— В саду был тот самый незнакомец, с которым вы встретились в Риме?
— Да, — ответила она.
3
После тягостных часов, проведенных мною в зале ожидания в обществе устаза Салима, дяди роженицы, я поспешил к лифту, который поднял меня на третий этаж, к палате 47. Еще в коридоре я услышал тихий смех Анахид. Постучав, я толкнул дверь и вошел. Анахид стояла у окна, всматриваясь в расстилавшуюся перед ней пустыню.
— Это последняя простыня, которую вы мне стелите, — сказал она сестре, убиравшей постель, — и я попрошу последнюю чашечку кофе для моего гостя.
Она присела на край кровати. Я невольно обратил внимание на ее хрупкую фигуру. Повязка была снята, ее коротко подстриженные волосы золотились.
— Поздравляю вас с выздоровлением! — сказал я.
— Я еще полечусь немного здесь, в Каире. Но уколы и лекарства уже не помешают моей работе. Для таких, как я, лучшее лекарство — работа.
— Тогда мне нужно спешить услышать конец вашей истории. Что же случилось после того, как вы спрятались в погребе?
— Нет, нет! — запротестовал Бассам, входя с большим чемоданом в руках. — Сначала нужно лечь. Здравствуйте, устаз Салах, рад вас видеть! Вам действительно лучше всего выслушать конец этой истории сейчас, потому что завтра утром мы покидаем госпиталь.
— Хорошо, начнем, — произнесла она, улегшись в постель и укрывшись одеялом так, что видна была только голова с короткими светлыми волосами.
— Да, погреб, колодец, сырой мрак. Что с нами будет? Сильная боль… Вспомнила. Я очнулась от того, что меня потащили куда-то. За дверью послышалось какое-то царапанье. Затем повторившийся стук. Мой товарищ тихо сказал мне: «Мы выходим…»
В темноте мы услышали сиплый шепот:
— Быстрее!
Опираясь на чье-то плечо, я вышла в темноту сада, поднялась по высоким каменным ступеням, вошла в какую-то дверь и снова спустилась в какой-то подвал. Потом чья-то рука потянула меня вверх по узкой лестнице. Дверь позади захлопнулась… Ветер из окна. Окно закрыли и засветили маленькую керосиновую лампу, стоявшую на полу у стены. Я увидела нашего священника Айяша. Рядом с ним стоял полный белолицый молодой человек с рыжими волосами.
Комната, наверное кабинет, была сплошь заставлена книжными шкафами. Разговаривали шепотом. Мне подали большую глиняную кружку молока. Потом внесли какие-то вещи и сложили их в дальнем углу. После этого все ушли. Я прилегла на широкий диван у окна и стала ждать.
Дверь приоткрылась, вошел священник. Он принес одеяла, положил их рядом со мной на диван, походил по комнате, как будто что-то разыскивая, потом прошептал:
— Ложись спать, дочь моя. Отдыхай!
Он вышел. Я сразу уснула и спала, думаю, очень долго. Потом вновь пришел отец Айяш, зажег лампу. Затем появился тот рыжий с кожаной сумкой. Что происходит в доме за стенами этой комнаты? На улицах села? А Муин? Знает ли он, где я сейчас? Тысяча вопросов теснилась в моей голове.
— Скажите мне, пожалуйста, — прошептала я, — они все еще разыскивают нас?
Минуты две все молчали. Потом отец Айяш тихо сказал:
— Опасность все еще велика, дочь моя. Но здесь тебе ничто не угрожает. Сейчас доктор, — он указал на рыжего молодого человека, — посмотрит твою рану.
— Очень больно, — пожаловалась я.
— Знаю… Знаю…
Священник подошел ко мне, положил руку на плечо:
— Да благословит тебя бог…
Он начал шептать молитвы, а мне стало страшно, а потом хорошо, как с покойным отцом. Будто я снова превратилась в ребенка.
— Зажги большую лампу, поставь в очаг котелок с водой. Ну, доктор, за работу…
Священник отошел в угол и стал раздеваться. Впервые в жизни я видела священника, снимавшего свое одеяние. Фигура его без рясы, с большим животом показалась мне смешной. Я едва не рассмеялась, но тут увидела, что он надевает медицинский халат, рыжеволосый также надел белый халат и разжег примус. Затем открыл свою кожаную сумку и достал из нее бутылочки, салфетки, вату, блестящий металлический автоклав. Но только тогда, когда он сказал мне: «Прими эту таблетку, ложись на спину и закрой глаза», до меня дошел смысл этих приготовлений. Мне будут делать операцию! Я испугалась… Потом подошел мой незнакомый товарищ и сел рядом, ласково погладил меня по плечу: «Не бойся, все обойдется! Тебе сделают укол, и ты не почувствуешь никакой боли. Я буду все время рядом. Когда ты проснешься, все будет хорошо».
— Марджана сейчас принесет чистые простыни, — сказал священник, — она будет здесь дежурить. Вода уже закипает. Пора начинать.
Открылась дверь, и вошла Марджана, низенькая, очень смуглая старушка. Она внесла белые простыни, расстелила их на диване и произнесла тоненьким детским голоском:
— Прошу вас, отвернитесь!
Марджана сняла с меня одежду и облачила в широкую белую рубаху без рукавов. Потом уложила на диван и прошептала, глядя на меня узкими черными глазами:
— Смотри на потолок и не волнуйся.
Она взяла мою обнаженную руку и стала гладить ее своими загрубелыми пальцами. Глаза врача ласково смотрели на меня. Рука моя задрожала в его руке, и что-то холодное коснулось моего тела. Меня трясло. Я слышала шепот отца Айяша. Потом перестала слышать, хотя губы его продолжали шевелиться. В руке врача блеснул шприц. Черты его лица в моем воображении слились с чертами лица Муина. Потом я почувствовала прикосновение чего-то холодного к уху: это отец Айяш подстригал мне волосы. Я попыталась поднять руки, но их держали Марджана и тот незнакомый товарищ.
Потом сразу наступило пробуждение. Сколько прошло времени? На другой день я узнала, что все кончилось благополучно. Извлечен осколок, и жизнь моя вне опасности. Незнакомый товарищ поил меня молоком, не разрешал разговаривать.
— Ты уже почти здорова, — сказал он, — через два‑три дня мы переправим тебя в Амман.
Анахид не успела закончить фразу. Дверь неожиданно отворилась, и вошла медсестра. Она спросила Бассама:
— У вас сейчас посетитель — журналист устаз Салах?
Тут ее глаза встретились с моими, и она смутилась, поняв, что именно я и есть тот, кого ищут.
— Да, я здесь! — отозвался я. — Кто меня спрашивает?
— Вас хочет видеть человек по имени Салим.
— Где он?
— Здесь, в коридоре.
Я встал.
— Что делать? Устаз Салим — это дядя той больной, о которой я вам говорил.
Тут Бассам, заметив, что к нам заглядывает устаз Салим, поспешил к дверям:
— Добро пожаловать! Проходите…
Я познакомил их. Потом уставился на Бассама и Анахид, не зная, что делать. Если я уйду сейчас с устазом Салимом, то, наверное, никогда больше не увижу Анахид. Я повернулся к устазу Салиму и, пытаясь выйти из неловкого положения, сказал:
— Садитесь, пожалуйста. Это мои друзья. Разрешилась ли наконец наша больная?
— Все будет в порядке, дай бог, — ответил устаз Салим, — начальник госпиталя просит тебя подписаться как свидетеля под документом о нашем согласии на операцию.
Я посмотрел на Анахид, потом на Бассама, пожал плечами и беспомощно улыбнулся:
— Что делать! Мне бы хотелось еще побыть с вами до того, как вы покинете госпиталь, и услышать конец истории. К сожалению, я буду занят в течение нескольких часов. За это время вы, вероятно, уже будете далеко.
— До конца истории осталось совсем немного, — произнесла Анахид, — я могу досказать в нескольких словах.
Она потупилась на мгновение, потом торопливо заговорила:
— На шестой день после операции пришли незнакомец и рыжеволосый врач. Они постучались ко мне очень рано, я еще спала.
— Собирайтесь! Через час вы с Марджаной уедете!
Анахид посмотрела на Бассама и устаза Салима, который слушал ее рассказ, ничего не понимая.
— Марджана принесла мне мужскую одежду, — продолжала Анахид с улыбкой, — сказала: «Надень этот костюм, так надо. Я тоже поеду с тобой и с нашим старшим братом». При этом она указала глазами на незнакомца.
В серых блестящих глазах Анахид засветилась грусть.
— Я не забуду прощания с отцом Айяшем, который сказал: «Мне хотелось бы, дочь моя, вручить тебе очень ценную вещь. Но не сейчас. Я сохраню это сокровище и когда-нибудь… когда-нибудь…», я догадалась, что он имеет в виду мои отрезанные волосы, и хотела сказать, что я очень благодарна ему. Но незнакомый товарищ торопил нас: «Быстрее, быстрее… Машина у ворот, на виду у всех любопытных».
Я поспешила обнять отца Айяша, поцеловала ему руку. С влажными от слез глазами он погладил меня по голове: «Да благословит тебя бог, дочь моя… Счастливого пути!»
Анахид привстала с постели и, пожав руку мне и устазу Салиму, сказала с улыбкой:
— И вас пусть благословит бог! Я задержала вас. Уверена, что все будет благополучно и вас ждет радость. Счастливого пути в жизни и вам!