1

Юнфинн Валманн не имел обыкновения ходить по злачным местам после работы, но сегодняшний вечер стал исключением. В их команде появился новый человек, которому надо было все показать, — в общем предстояло довольно скучное путешествие по пяти-шести более или менее приемлемым барам в центре Хамара. Новенький был следователем по уголовным делам и приехал из Тронхейма. Его звали Ульф Эрик Энг, и он казался крепким и симпатичным парнем. Однако же его усики долго не продержатся у нас в Хедмарке, подумал Валманн, которому нравились трёндеры, несмотря на их пристрастие к тонкой полоске растительности над верхней губой. А кроме того, было совершенно очевидно, что полиция Хамара нуждается в подкреплении следователями. Ведь только в туристских брошюрах город и район вокруг него описывались как сонная, нетронутая идиллия, прекрасное место отдыха, неподвластное разрушительному влиянию времени и непримиримым конфликтам современного мира.

И вот они сидят вшестером за столиком в «Ирландском баре», самом «злачном» пабе в городе, — новичок Энг, опытный криминалист Бернт Нольде, Аксель Фейринг, сделавший за короткое время головокружительную карьеру от рядового полицейского до инспектора полиции, и Лейв Вик, также пришедший к ним сравнительно недавно. Он из тихой Южной Норвегии и работает в Хамаре уже почти два года. Ветерана Харалда Рюстена и самого Валманна взяли с собой «для приличия», как с усмешкой сказали молодые коллеги. Они пока еще не решили, куда пойдут потом. Пол-литровые кружки стояли уже пустые. Предстояло выбрать между «Библиотечным баром» в гостинице «Астория» или баром «Виктория» на Страндгата. В подвале гостиницы «Виктория» по четвергам проходили вечера караоке.

Валманн высказался за «Библиотечный бар», хотя сам с удовольствием остался бы на месте. Ему претила сама идея караоке. А потом было уже поздно, и он почувствовал, что с него достаточно. Он вообще-то не был любителем ночной жизни, но решил не портить компанию. У него выдался тоже в своем роде свободный вечер. Анита, с которой он жил, уехала в Лиллехаммер, где собиралась заночевать у подруги — она поддерживала с ней контакт со времени проведенной там годовой практики после окончания полицейской школы. Запланировали девичник — пойти вчетвером в ресторан, поесть и расслабиться. Отличная возможность, подумал Валманн со смешанными чувствами. Стояла последняя неделя ноября, сезон «рождественских вечеринок» в полном разгаре. Улицы в торговых центрах давно полны рождественских украшений. И после десяти часов там вряд ли встретишь трезвого человека.

В «Ирландском баре» также заметно ощущалось предрождественское настроение. Когда они поднимались из-за стола, их места поспешила занять компания, уже несколько подшофе.

— Ха, никак городские власти решили сделать кружок по городу?

Такие заявления всегда раздражали Валманна. В небольшом городке тебя сразу узнают, изучают, за тобой наблюдают, сплетничают и отпускают в твой адрес снисходительные замечания. Для полицейского это особенно неприятно. Поэтому он очень редко ходил по ресторанам в Хамаре. Но сегодня не хотелось портить другим праздник.

— Уютное местечко. — Ульф Эрик Энг надвинул на уши шерстяную шапочку.

Четверо из них уже вышли на улицу и стояли на тротуаре, на холодном ветру, который в это время года всегда дул с озера Мьёса. Они ждали Рюстена и Фейринга, стоявших в очереди в туалете. Валманн кивнул в ответ и отошел в сторону, уступая место еще одной входившей мужской компании. В «Ирландском баре» всегда почти одни мужики. Пару месяцев назад здесь даже устроили перестрелку. Мысль о том, что даже излюбленный бар на Вангсвеген мог за несколько секунд превратиться в место преступления, навеяла на него тоску. Никакое место уже не являлось нейтральной территорией, по крайней мере для полицейского. Таков неизбежный вывод. Хотя в тот раз никто не пострадал.

— Вечер караоке, там наверняка будут девчонки! — Энг поднял воротник пальто. Он только что развелся и больше всех остальных говорил о женщинах. В его голосе сквозила неугасаемая надежда насладиться манящим из-за угла женским обществом. В данном случае из-за угла улиц Энггата и Страндгата.

Большинством голосов было принято решение пройти сто метров до бара «Виктория» и попытать счастья там.

— Уж ты-то их наверняка очаруешь своим диалектом, — усмехнулся Нольде. Он также не принадлежал к числу тех, кто часто ходил по ресторанам. Нольде был страстно увлечен своей профессией и постоянно охотился за лучшим оборудованием для совсем простецкой, мягко говоря, криминалистической лаборатории в полицейском управлении Хамара.

— Пару недель тому назад меня приняли за датчанина. — Лейв Вик был самым молодым в компании, скромным парнем, явно уставшим от холостяцкой жизни. Он всегда был чисто выбрит и тщательно одет, что, однако, не способствовало изменению его семейного статуса.

Рюстен и Фейринг вышли из бара и присоединились к остальным. Валманн шел последним в небольшой компании полицейских, державших курс на отель «Виктория». Озабоченно созерцая хлопья снега, валившиеся с неба, он вспомнил, что забыл поставить машину в гараж и утром его ожидает запуск холодного двигателя, да еще стекла придется отскребать от льда. Полицейского не должны видеть за рулем после вечера в ресторане. Даже во дворе собственного дома.

 

2

В баре «Виктория» гремела музыка. В караоке был перерыв, и музыкальный комбайн включили на полную мощность. На тротуаре перед баром стояло несколько дам в вечерних нарядах, куривших и дрожавших от холода. Парни из полицейского управления Хамара вошли внутрь и присоединились к небольшой толпе у бара. Стоявший у входа охранник узнал их и сдержанно кивнул.

Нольде произнес что-то, но из-за шума Валманн не расслышал и наклонился к нему.

— Я только сказал, что в бабах здесь недостатка нет, — закричал криминалист, стараясь перекрыть музыку. Он окинул взглядом публику без особого энтузиазма. — Но они все почти в возрасте моей тетки.

— Не познакомишь ли меня со своей теткой? — крикнул в ответ Лейв Вик, пристально всматриваясь в окружающих.

— Мы обычно называем это место чердаком для подержанных вещей, — сообщил Валманн. — Здесь нет возрастного ценза.

— Да ну! Это же про ночной бар на втором этаже, — поправил его Рюстен.

— Извини, я не хотел обидеть твой любимый бар!

— Да, я здесь частенько бываю, ну и что? — сказал Рюстен и подмигнул, дружелюбно улыбаясь. — Но ведь это по долгу службы, в поисках девчонок, сбежавших из дома. А иногда и в поисках их мамочек.

— Ordnung muss sein! — кивнул Фейринг. Он был также холост, но больше никто и ничего определенного не мог сказать о личной жизни этого симпатичного полицейского инспектора, при появлении которого в дежурке девушки начинали оглядывать друг друга.

— Я только выполняю свою работу.

— Да, жизнь нелегкая штука, — вздохнул Валманн и пожалел о том, что заказал еще пол-литра пива. Кружка уже стояла перед ним, такая высокая и широкая, излучающая приглушенное желтое сияние. Он уже начинал ощущать шевеление предыдущих порций в желудке.

— Да, они чем старше становятся, тем больше звереют. — Взгляд Энга неутомимо блуждал по интерьеру бара.

— Но мы ведь пришли сюда только поболтать. — Нольде даже взглядом не удостоил небольшую площадку паркета, оккупированную танцорами.

У него руки, как у патологоанатома, подумал Валманн. Эти пальцы прямо-таки созданы, чтобы копаться в трупах. Однако Нольде вовсе не был врачом, а довольствовался волосами, кровью, слюной и испражнениями. Валманн поежился и прогнал мрачные мысли. Ведь они пришли сюда отдохнуть.

— Это не всегда так просто, — промолвил Вик в паузе между глотками.

— Что непросто?

— Сохранять профессиональный облик. — Он глупо ухмыльнулся. Вик принадлежал к людям, по внешнему виду которых можно было легко сказать, сколько кружек они поглотили. — Вот если на эту телку, к примеру, надеть наручники и она бы сопротивлялась, то как ее сподручнее было бы схватить? Ты меня понимаешь?

Высокая блондинка в одиночку раскачивалась на крошечном танцполе, одетая в костюм, состоявший из нескольких клочков шифона, обернутых вокруг вязаной сетчатой майки.

— Вот это ноги, — застонал Энг, — дли-и-нющие!..

— И много обнаженного тела напоказ! — деловито отметил Фейринг. — Как, похожа она на твою тетку, Нольде?

— Д-да, одета она не совсем по сезону. — Рюстен, как всегда, был готов внести свой профессиональный вклад в оценку ситуации.

— У нее, наверное, попка замерзла.

— Иди ко мне, я тебя согрею. — Вик притопнул ногой в такт музыке, опрокидывая остаток содержимого кружки. Когда он повернулся к бару, чтобы заказать еще одну, спина его изогнулась, как будто он собирался пригласить бармена на танец.

— Нет нужды, — вставил Ульф Эрик Энг. Он вначале хранил молчание, но постепенно оживился. — Могу поспорить, что она сегодня вечером ноги не промочит. Она просто-напросто здесь живет, в гостинице.

— Откуда ты это взял, Шерлок? — Вик никак не мог оторвать взор от изящной фигурки, качавшейся в такт музыке.

— По туфлям.

— Как это по туфлям?

— Взгляни на них.

— Серебряные туфельки с жемчугом. А каблуки-то!

— Да, не совсем по сезону, — уверенно произнес Рюстен.

— У нее наверняка сапоги в гардеробе, такие высокие, черные… — По лицу Вика можно было представить себе, как в его воображении рисовалась белокурая амазонка в черных лаковых сапожках.

Нольде взглянул на ноги девушки, как будто измерял их длину для отчета.

— Здесь нет гардероба, — назидательным тоном произнес Энг. Он был совершенно прав — помещение бара было тесным, и верхняя одежда висела на спинках стульев или валялась на подоконниках. — Эта девчонка — профи. Видимо, совершает небольшое турне по отелям вокруг озера Мьёса. Договорилась заранее с клиентами, выходные проведет в Хамаре, затем отправится в Лиллехаммер, где на этой неделе предрождественская ярмарка, если не ошибаюсь. А на обратном пути заедет в Гьёвик. Так они и работают — находят клиентов в Интернете, а потом приезжают и доставляют товар, так сказать, до двери. — Энг говорил так уверенно, будто знал этот бизнес от А до Я. Он взглянул на Вика, сидевшего напротив него с застывшим взглядом. — А ее расценки уж точно не по карману полицейскому из Хамара.

Воцарилось молчание, так как возразить ничего умного никому не пришло в голову. Все, конечно, были неплохо осведомлены о гостиничной проституции и знали, что она есть и в Хамаре, однако никому не приходило в голову обрисовать общую картину. В Норвегии пока еще не запретили профессиональную проституцию, и, если не было открытого сутенерства и не поступало жалоб, полиция не могла вмешиваться. Так что ни один из этих полицейских не нарушал закона, следя глазами за статной высокой девушкой, которая раскачивалась на площадке в такт пульсирующим волнам музыки, перебрасывая из стороны в сторону гриву белокурых волос, — она явно сознавала свою привлекательность.

— Мне надо отлить. — Валманн встал и удалился.

Обернувшись в поисках туалета, он заметил одинокую мужскую фигуру за столиком у выхода. Даже в полумраке бара Валманн уловил лихорадочный блеск в глазах, следящих за танцующей блондинкой. Он почти с облегчением вспомнил реплику Энга, который, по всей вероятности, был прав. Эта девчонка уж точно не побредет одна домой после закрытия бара в эту ноябрьскую ночь. Она просто-напросто подойдет к лифту и поднимется на пару этажей с поклонником или клиентом или без такового. Но ему-то какое дело до этого? Ему бы только поскорей найти табличку с изображением маленького мужичка и облегчиться.

В тесном полумраке коридора возле туалетов прямо на него двигалась женщина, явно нетвердо держащаяся на ногах. Когда они поравнялись, ее слегка качнуло, и Валманну пришлось обхватить ее руками, чтобы она не упала.

— Оп-па! — воскликнула она, не пытаясь высвободиться.

— Ты в порядке? — Он попробовал приподнять ее, чтобы она встала на ноги.

— Какой вежливый… — Она слегка улыбнулась. — И такой красавчик…

— Да встань же ты, наконец!

Было трудно крепко ухватить ее вялое и бессильное тело, платье выскальзывало из рук и задиралось все выше, он перехватил руки и вдруг ощутил, что держит в ладонях женскую грудь.

— Может, найдем местечко поудобнее? — прошептала она, хихикнув.

Валманн по-прежнему пытался поставить ее на ноги. Он опасался, что кто-то пройдет мимо и увидит его в такой ситуации. Наконец он прислонил ее к стенке. Внезапно вялость ее куда-то исчезла, и у нее прибавилось сил, она обняла его за шею, тесно прижалась и прошептала:

— Пошли в номер… — Он почувствовал, как ее другая рука поползла вверх по его бедру. — И ты в рай попадешь, вот увидишь…

— Я… не уверен, — пробормотал он.

Она крепко вцепилась в него. Он был полупьян и ощущал тепло ее тела от шеи до самых коленок. Она ловко работала свободной рукой. Валманн возбудился и ничего не мог с собой поделать.

— Мне кажется, что ты все-таки не хочешь… — Она подняла на него глаза. Он испугался, что она собирается поцеловать его, и увернулся. Она коснулась языком его уха. — Тебе это недорого обойдется. У меня для таких красавчиков особые скидки.

— Да нет же! Ну, отстань же от меня, наконец! — Он вырвался из ее объятий, отступил на два шага назад и, отвернувшись, прошептал: — Прости, но ты не по адресу!

— Ну, ты! — прогнусавила она, просунула колено ему между ног и, тесно прижавшись, стала дергаться, как будто в танце. Она ухитрилась даже обслюнявить ему шею.

— Да отцепись же! — Он схватил ее за запястья и отодвинул от себя.

В этот момент Валманн забыл про свой полицейский статус — благодаря штатской одежде он ощущал себя обычным человеком. Но к таким ситуациям он готов не был — редко оказывался в злачных местах и никогда не клеился к женщинам. Вот уже два года, как он живет с Анитой, между ними ровные, спокойные отношения, и оба довольны. Его это вполне устраивает. Надо сейчас же отделаться от этой бабенки! Дурацкое положение, в котором Валманн оказался, внезапно ввергло его в панику, и он оттолкнул женщину, может статься, сильнее, чем надо было, так что она закачалась на своих высоких каблуках, потеряла равновесие, грохнулась об стенку и со стоном медленно осела на пол.

Валманн поспешил скрыться в мужском туалете.

 

3

Мужчина, сидевший в одиночестве за угловым столиком около входной двери, не отводил глаз от высокой блондинки-танцовщицы. Он сидел и крутил ножку бокала, на дне которого лежала засушенная оливка, пронзенная розоватой пятисантиметровой шпажкой для канапе. Он поразмышлял некоторое время, не заказать ли еще один сухой мартини, но не мог заставить себя пошевельнуться, боясь нарушить волшебство, рождаемое этой поразительной женщиной и ее гипнотизирующими движениями. На вид ему было лет тридцать, и он производил впечатление симпатичного молодого человека, довольно изящно и красиво одетого — по сравнению с большинством посетителей бара. Синий блейзер с белой рубашкой нечасто встречались в хамаровских пивнушках, а его джинсы не были потертыми на коленках и дизайнерски изношенными. Черные ботинки сверкали, будто их купили в тот же вечер. Густые, зачесанные назад темно-русые волосы с аккуратным пробором и ухоженная бородка, которую он постоянно теребил пальцами, придавали его внешности слегка старомодный оттенок. Хотя следящий за модой наблюдатель отметил бы, что это как раз и было последним писком. Слегка необычный вид молодого человека мог оказаться результатом тщательных стараний — но и легкой неуверенности, если его цель состояла в том, чтобы своей одеждой и своеобразным стилем вписаться в обстановку. А тот факт, что так поздно вечером он сидел и пил коктейль в этой типичной пивнушке, позволял предположить, что он был здесь чужим, проезжим бизнесменом, который пробудет в этой гостинице день-другой, не более.

На самом же деле Даг Эдланд был обитателем Хамара — таким же, как и все остальные, и в той же степени, в какой переселенца можно признать настоящим жителем маленького городка. Во всяком случае, он и жил здесь, и работал, имея, впрочем, пока еще лишь три пятых ставки, но через пару месяцев, когда он полностью поправится, его обещали взять на полную ставку. И он успел побывать в баре «Виктория» уже достаточное количество раз, чтобы выбрать себе любимое местечко, а именно угловой столик справа от входной двери. Место, откуда он имел отличный обзор всего помещения, сам оставаясь почти не замеченным. Четыре пластиковые шпажки для канапе пастельного цвета, лежавшие перед ним на столе, свидетельствовали о том, что он уже сидит тут довольно долго. Однако же Даг Эдланд не сделал ни единого поползновения приблизиться к дамам, принимавшим участие в караоке, и ни одного шага к танцполу. Зато он часто смотрел на входную дверь, разглядывая новых посетителей. Мобильник лежал перед ним, — видимо, он ждал сообщения или звонка. Одним словом, создавалось впечатление, что он ожидает кого-то.

Но тот, кого он ждал, очевидно, так и не появился.

Когда музыка прекратилась и изнуренная выступлением в огнях рампы блондинка рухнула, как падший ангел, на высокий табурет у стойки, Даг Эдланд оторвал от нее взгляд, подозвал официанта и заказал еще один мартини. Стрелки часов показывали половину двенадцатого. Он заметил небольшую группу мужчин в расцвете сил, покидавших бар. Даг Эдланд не знал никого из них, но обратил внимание, что, когда они исчезали в осенней мгле, многие проводили их взглядом и наперебой зашептались с соседями. Он услышал слово «полиция». Ну и что, подумал Даг Эдланд, никак не отреагировав. Он отметил лишь, что они так же тупо глазели на танцовщицу, как и он сам. Ну, ведь они тоже обычные мужики, заглянувшие в бар вечерком, и ведут себя как обычные мужики при виде красивой женщины. Он отметил это нехотя, как будто вдруг устыдился собственного неизъяснимого влечения. Меньше всего на свете ему хотелось выглядеть одним из толпы зевак, облизывавшихся на случайную блондинку. Ведь не за этим он сидел здесь и потягивал уже пятый коктейль.

Наоборот, Даг Эдланд ждал определенную женщину, которая вовсе не была блондинкой. Но она не пришла. Теперь он это вдруг осознал. Он был разочарован, даже более чем разочарован. Она ведь была уверена, что ей удастся прийти. Очевидно, случилось что-то непредвиденное. Но ведь она могла прислать сообщение, подумал он и попытался сдержать беспокойство, переходившее в раздражение. Его пальцы играли с мобильником. В конце концов, можно просто набрать ее номер и спросить, что случилось, хотя она и просила не звонить. Он знал, что такая ситуация могла возникнуть, что у нее будут трудности. Бывший муж все время подстерегал ее.

Даг Эдланд нашел в своем мобильнике ее фотографию, взглянул на нее и вновь почувствовал себя околдованным, глядя на белое тело, которое она обнажила перед ним, прежде чем он успел попросить ее об этом. Она как будто угадывала его сокровенные желания, прежде чем он их выскажет. Нельзя сказать, что он имел опыт общения с женщинами. Он очень давно ни с кем не был в близких отношениях. Дурные воспоминания разъедали его уверенность в себе. Но в ее обществе он никогда не чувствовал себя неловким или неполноценным. С ней все было так просто. Обычный ассистент стоматолога, она гораздо лучше понимала его трудности в общении с людьми, чем все психологи, с которыми он имел дело. С ней можно было играть в открытую. Опасения, которыми он делился с ней, не вызывали у нее негативной реакции. Он нравился ей таким, каким был, и ее не пугали его неистовые реакции на самые незначительные вещи — как позитивные, так и негативные. Всего за несколько недель он втюрился в нее по уши.

Ее звали Карин. Карин Риис. На фотографии она лежала голая на кровати в собственной спальне, куда пустила его один-единственный раз, когда была уверена, что ее бывший супруг находится далеко. Именно он был камнем преткновения. Из-за его ревности они не могли провести вместе ночь. Пока еще. Но в этот четверг все было спланировано заранее. Сегодняшний вечер они должны были провести вместе — сначала в баре, а затем ночью в гостинице. И они утром вместе проснуться. Бывший супруг уезжал по работе в Трёнделаг и собирался пробыть там несколько дней. Она рассказала, что после сепарации он поселился по соседству и внимательно следит за ней. И даже не гнушается расспрашивать соседей, не заметили ли они чего-нибудь необычного. Визиты чужих мужчин по вечерам характеризовались, должно быть, как «нечто необычное», во всяком случае, в этой части города. Соседи — всегда бдительные стражи. Пригласить ее в свою квартиру на Эстрегате он тоже не хотел. Даг Эдланд рассматривал эту квартиру как временное пристанище и не хотел туда никого приглашать. А кроме того, здесь было слишком много вещей, которые могли выдать его и о которых он собирался рассказать ей со временем. Но не сейчас.

Итак, Даг Эдланд заказал номер в гостинице в «Олдруд-сити», большом торговом центре. В меру анонимно и в меру комфортабельно. Там они займутся любовью, проснутся утром вместе, позавтракают в номере и пробудут там до без пяти двенадцать. Таков был план.

Но сейчас он сидел в одиночестве, время близилось к полуночи, и Даг Эдланд нехотя думал о том, что надо последовать за полицейскими и выйти в ноябрьскую слякоть. Блондинка у бара повисла на плече толстоватого мужчины средних лет, беззастенчиво обхватившего ее ягодицу. Эти двое вызвали у него неприязнь. Мысли о Карин и их предстоящем свидании в гостинице заставили его отреагировать на эксгибиционистский танец блондинки как какого-то пьяного моряка. Именно благодаря Карин он растаял, победил свою неуклюжесть, стал новым человеком. Эти мысли проносились у него в голове, пока он механически наблюдал за тем, как кавалер достал бумажник, положил его на барную стойку и развернул веер блестящих кредитных карточек. Блондинка следила за его движениями словно загипнотизированная кобра. Нет, такая женщина ему не нужна. Даг Эдланд глубоко вздохнул, будто пытался высвободить тело из тесного футляра. Он пережил достаточно разочарований с такими дамочками. Унизительно и горько. Нет, ему нужна Карин, невысокая и гибкая брюнетка с робким вопросом в больших глазах, как будто она не совсем уверена в себе и своих возможностях, сомневается, достаточно ли она хороша и интересна, привлекательна, даже когда лежала на маленьком экране его мобильника, обнаженная и беззащитная. Она была его женщиной. Это произошло само собой. Даже слишком гладко, подумал он со смутным унынием. Неужели такие большие и нереальные надежды неизменно кончаются разочарованием? Во всяком случае, все указывало на то, что этим надеждам не суждено сбыться. По крайней мере, сегодня.

Он встал и надел пальто, длинное темно-синее шерстяное пальто, очень стильное. Даг не принадлежал к тем людям, которые привыкли к немедленному осуществлению своих желаний. Однако в этот момент, когда ему казалось, что счастье так близко, непредвиденная задержка казалась невыносимой. Снег, валивший со стороны озера Мьёса, больно бил по щекам, но не мог погасить пылающий в нем огонь. Вместо того чтобы повернуть налево за угол и пройти по Энггата вверх до пересечения с Эстрегате, где он жил, Даг потопал в противоположную сторону, по почти пустой Страндгата, параллельно темному парку, мимо конторы риэлтора, парикмахерской, магазина для новобрачных. Он брел медленно и, казалось, бесцельно.

Однако ничто из того, что Даг Эдланд предпринимал в своей новой жизни, не было случайным или бесцельным. Там, где Страндгата изгибалась, у оптики Мон, его догнало такси с лампочкой на крыше, и он успел обернуться, чтобы подать сигнал рукой — без колебаний, как будто он только этого и ждал. Как будто он наконец решился побороть свое разочарование и действовать.

 

4

Старший инспектор Юнфинн Валманн проснулся в пятницу утром в двадцать минут девятого и понял, что проспал. Будильник валялся на полу. Видимо, он свалил его, когда отключал звонок. Он ничего этого не помнил. Валманн не привык просыпаться с похмелья. После того как они покинули бар в гостинице «Виктория», последовало еще несколько стаканчиков. Сидя на честерфилдских стульях «Библиотечного бара», коллеги по полиции попробовали одну из любимых марок виски Бернта Нольде. Ульф Эрик Энг оживился и назвал виски «простым шотландским самогоном», и это непочтительное выражение поддерживало беседу вплоть до закрытия бара. Когда задребезжал мобильник, Валманн был уверен в том, что кто-то с работы интересуется, куда это, черт возьми, он запропастился.

Но это звонила Анита из Лиллехаммера, чтобы сказать, что она соскучилась по нему, что на этот раз все не так, как раньше, когда ей так нравилось ходить в ресторан со старыми подружками. А кроме того, предрождественское настроение было там еще хуже, чем дома, в Хамаре, — злополучная смесь пьяных студентов, жителей столицы, желающих провести Рождество на даче в лесу, настроенных в духе национального романтизма и посему облачившихся в национальные рубахи и кожаные штаны, и жителей Гюдбрандсдалена в шарфах от Берберри.

Он пробормотал в ответ, что тоже соскучился (это было настолько правдой, что он тотчас же почувствовал легкое напряжение чуть ниже экватора), но проспал и опаздывает на работу.

— А-га, ты развлекался вечером в городе! — воскликнула Анита, смеясь, как будто она была в восторге от этого факта.

Однако Валманн совсем не разделял этой восторженности. Он как-то сник, как будто вдруг испугался, что она почувствует по телефону его дыхание. По какой-то причине воспоминание о прошлом вечере напрочь стерло все нейтральные темы, на которые он мог бы поболтать с ней несколько минут. Перед глазами возник эпизод в коридоре у туалетов в баре «Виктория», где пьяная женщина пристала к нему, лапая его между ног, а он не смог подавить в себе внезапное грубое желание. Бодрый и ласковый голос Аниты не улучшал ситуацию.

Он стал мысленно убеждать себя в том, что ничего не произошло.

— Да я только заглянул с ребятами ненадолго в «Ирландский бар», — выдавил он наконец внушающим доверие тоном.

— Ну, конечно же, я помню, вы ведь собирались… — Ее голос звучал свежо и бодро, и ему страшно захотелось, чтобы она сейчас оказалась рядом, хотя в то же время он боялся разоблачения, для которого хватит одного взгляда на его физиономию.

А что, собственно, разоблачать? Это виноватое ощущение, охватившее его, было смехотворно. У них с Анитой были совсем не такие отношения, чтобы они не могли себе позволить немного поразвлечься в отсутствие друг друга, будучи в хорошем настроении.

— Когда ты вернешься домой?

— Позднее. Биргит настаивает на турне по магазинам с последующим обедом. Придумай что-нибудь на ужин.

— Хорошо. — При одной только мысли о еде желудок у него выворачивало наизнанку.

О том, чтобы ехать на машине, не было и речи. Чтобы убедиться в этом, ему хватило беглого взгляда в зеркало. О велосипеде тоже надо было забыть — дорога была ледяная. Пешком от его дома в западной части Хамара до здания полиции на набережной идти три четверти часа, не меньше, так что оставался один-единственный выход. Валманн ругался про себя, стоя у ворот, дрожа от холода и нетерпения и набирая номер такси. За пятнадцать лет службы в полиции он по пальцам мог пересчитать случаи, когда ему приходилось ехать на работу на такси.

Даг Эгланд проснулся рано и решил поехать в фитнес-центр, как только там откроют. Для повышения тонуса. Тренировки с поднятием тяжестей начали приносить результаты. Было приятно ощущать мускулатуру после длительного периода реабилитации, который выбил его из колеи. В последнее время он каждую неделю отмечал улучшения. В следующую среду у него вновь контрольный визит к врачу. Даг не сомневался в своих результатах и надеялся, что вскоре сможет сократить прием медикаментов. Сильные препараты действовали на вес, сон, общий тонус и память, и порой бывало нелегко сдерживать возбуждение. Он отдавал себе отчет в том, что пережил серьезное психическое заболевание. Он также понимал, что в переходный период лекарства необходимы, хотя его несколько заботили побочные эффекты. Он страдал от коротких обмороков, которые, как ему казалось, в последнее время участились, вместо того чтобы стать реже. Когда он пытался заговорить об этом с врачом, тот успокаивал его, говоря, что это часто бывает с пациентами в такой ситуации. Надо проявить терпение и дать телу возможность вновь приспособиться к нормальному существованию. Это старая сказка. Врач всегда все лучше знает, а пациент должен слушаться.

Ясно, что неудача вчерашнего вечера, а не таблетки испортила ему настроение. Он назначил свидание Карин и сидел и ждал в условленном месте, но она не пришла и никак не дала о себе знать. «Уж объяснения я, во всяком случае, заслужил!» — подумал он, и тут же его охватило душевное смятение прошлого вечера. В конце концов он наплевал на все договоренности об осторожности, взял такси до ее дома, одержимый мыслью узнать истину, не обманула ли она его. Но когда он оказался на лестнице, мужество оставило его, он повернулся и ушел. Лучше всего он помнил отчаяние и злобу. Все остальное расплывалось в памяти. Прогулка обратно в центр города постепенно сняла его раздражение. Возбуждение сменилось вялостью. Придя домой, он долго лежал и не мог заснуть.

Сегодня он уже ни в чем ее не упрекал, а винил во всем себя. Может, он проявлял нетерпение? Слишком много от нее требовал? Был слишком напорист? Ведь она объяснила ему, в какой щекотливой ситуации находится со своим бывшим мужем. Каким он был непредсказуемым. И бил ее. Может, он передумал и никуда не уехал? Или она вдруг заболела? Существовало множество правдоподобных объяснений, почему она не пришла, думал он. Ему просто надо было их услышать.

Он приготовил завтрак на скорую руку. Хлопья напоминали по вкусу сухой корм. Однако три чашки кофе прочистили ему мозги, хотя не уменьшили беспокойство. Он выполнил свою постоянную программу с утренней пробежкой для разогрева мускулатуры. В состоянии физической активности легче думать. Вчера вечером наверняка случилось нечто непредвиденное. Но это вовсе не обязательно касалось их двоих и их отношений — ведь еще позавчера все было в полном порядке.

Физическая активность, ощущение своего тела, работающего точно и ритмично, направили его мысли в более мирном направлении. Он лежал и потел на тренировочном мате и как будто чувствовал прикосновение ее гладкого, гибкого тела. Знакомое давление в паху вызывало радость и возбуждение. Он так сильно ее хотел, что даже стало больно. Ни в какой из своих прежних связей — а он ни одной не мог вспомнить с радостью — Даг не чувствовал такой близости к партнеру. Она оказала ему доверие и открылась перед ним, ничего не утаивая. Ей тоже пришлось нелегко. Они плакали и смеялись в объятиях друг друга и чувствовали, что два несчастных, многое переживших человека, проявив немного терпения и теплоты, в конце концов могут слиться воедино и образовать если не совершенный, то, во всяком случае, сильный и жизнеспособный союз. Он принял короткий холодный душ и оделся. Засунул тренировочный костюм в сумку. Он с нетерпением ожидал занятий по усиленной тренировке. Но сначала надо было сделать кое-что еще, что, конечно, ее порадует.

 

5

— Да-а, старичкам нелегко приходится.

— Ты мог бы позвонить, и мы бы прислали за тобой патрульную машину.

Как на зло, Фейринг и Вик стояли на крыльце и курили, когда Валманн подъехал на такси. На их лицах не было никаких следов вчерашних приключений. Их шутки и усмешки были скорее добродушными, нежели саркастическими, и все же остроты коллег ранили его уставшие с похмелья нервы. Он был явно не в форме. Напиться в баре больше уже не было его коронным номером, но он был почти уверен, что без труда обошел бы своих молодых коллег в пробежке на десять километров. Особенно Вика, самого молодого среди них, имевшего дряблую мускулатуру и, похоже, не старавшегося сохранить форму. Зато он вчера вечером сильно преуспел, отпуская комментарии в адрес дам.

— Ну как, ребята, ничего вам не перепало вчера вечером?

Реплика попала не в бровь, а в глаз. Вик, холостяк из Рисёра, давно мечтавший изменить именно этот свой статус, выдвинул вперед нижнюю губу:

— Ну, совсем чуть-чуть не повезло.

Совсем чуть-чуть, подумал Валманн, и в голове у него снова пронеслась сцена в коридоре с пьяной женщиной. Полчаса назад этот эпизод вызвал у него чувство вины и смущение. Сейчас, стоя лицом к лицу с коллегами, он почувствовал моральное превосходство. Хотя при чем тут мораль?.. Анита наверняка назвала бы это «мужской логикой».

— Рюстен тебя искал, — сообщил Фейринг. — Для задания. Только что пришло сообщение.

— А таким первачкам, как вы, это нельзя было доверить, как я понимаю?

— Мы уже на задании, — сказал Вик. — Собираемся в Эльверум. Там сегодня ночью была групповая драка в «Локке». Иммигранты против крестьян-овцеводов, которых поддержали солдаты с базы в Тернингмуен. Тамошняя полиция задержала одиннадцать человек, и им нужна подмога.

— Вот это да!

— Вот именно! Мне показалось, впрочем, что у Рюстена дело срочное.

— А в Эльверуме не срочное?

— Ну, выездная полицейская команда обычно задерживается, это в порядке вещей, с тех пор как запретили курить в машине. — Фейринг стряхнул пепел через перила прямо в снег.

— Да уж, крутые вы ребята.

— Вот именно! Я думаю, что нам просто надо сделать остановку в Миклегарде. Я поговорю об этом с омбудсменом по охране труда.

Фейринг застегнул молнию на куртке и пошел по направлению к гаражу. Вик последовал за ним.

Валманн встретил Рюстена в коридоре.

— Я уже думал, черт возьми, объявлять тебя в розыск! — Рюстен редко бывал таким возбужденным. Он протянул Валманну лист бумаги.

Тот бросил короткий взгляд и почувствовал, как головная боль возвращается.

— И ты подумал, что этим могу заняться именно я?

Рюстен окинул его таким взглядом, что Валманн незамедлительно почувствовал себя прогульщиком, отлынивающим от работы. Да к тому же с похмелья.

— Давай быстрей. Энг и Нольде уже в машине. А может, ты сам сегодня за руль сядешь? — Намек на улыбку несколько смягчил серьезное выражение лица.

Валманн подумал, что отвечать не надо.

— Да, я так и подумал. И знаешь что? Я подумал про тебя, потому что это место очень удобно расположено — улица Фритьофа Нансена. Когда вы там закончите, ты пешком дойдешь до дома и будешь спать дальше.

— И зачем только нужны друзья?

— Ну давай. Надо, по крайней мере, опередить корреспондентов местной газеты.

Его тон стал натянуто легким и бодрым, как это часто бывает у полицейских, когда они понимают, что предстоящее дело будет нелегким. На листе бумаге, который Валманн держал в руках, сообщалось, что в частном доме была обнаружена мертвая женщина при подозрительных обстоятельствах. Этот факт подтвердил патруль, который туда вызвали. Он сейчас оцеплял место происшествия.

«Черт возьми, хорошенькое Рождество…» — еще раз подумал Валманн, открывая дверь в гараж и вдыхая порцию бензина. В начале рождественского сезона хорошее настроение почему-то всегда омрачалось какой-то неприятностью, которая окутывала его как мокрое шерстяное одеяло. Он не стал размышлять о причинах этого явления, но у него появилось явное предчувствие, что это именно так и произойдет.

 

6

У особняка их уже ждал полицейский. При их приближении он сделал предупреждающее движение рукой. Входная дверь была полуоткрыта. Заглянув в дом, Валманн увидел кровь, а затем голову и плечо лежащей на полу женщины.

— Давайте зайдем с заднего входа, через кухню, — предложил полицейский.

Это была старый деревянный особняк белого цвета с облупившейся обшивкой, пристроенным тамбуром и второй входной дверью, расположенной сбоку напротив почти нового гаража. И сам дом, и пристройка были типичными для этого фешенебельного района. Второй полицейский в этот момент как раз протягивал ленту оцепления вдоль забора, выходившего на улицу. Под его ногами скрипела снежная корка. Интересно, подумал Валманн, изучил ли кто-нибудь следы на снегу, прежде чем затоптать их?

— Кто ее обнаружил?

— Посыльный из цветочного магазина, приехавший с букетом цветов. Мы записали его имя и адрес. — Полицейский, стоявший на лестнице, с рвением старался подчеркнуть, что они все сделали правильно, по инструкции. — Бедный парень.

Да уж, привезти букет цветов женщине и обнаружить ее за дверью убитой на полу! Ирония до такой степени превратилась в гротеск, что даже видавший виды Валманн поежился.

Она лежала на полу в прихожей. И хотя лица ее видно не было, по ее неестественному положению и следам крови на полу, мебели и стенах было ясно, что ее здорово отделали. Нольде уже занял свою позицию и раздавал всем пластиковые шапочки, латексные перчатки и бахилы на обувь. Он позвонил в отделение, чтобы попросить подкрепление, и по его лицу было видно, что ему не по себе. Здесь будет много работы для криминалистов. И очевидно, придется на каком-то этапе подключить и Уголовную полицию.

Когда Нольде сфотографировал место преступления и сделал свои записи, Валманн и Энг подошли ближе и перевернули труп.

— Били тупым предметом, — пробормотал Ульф Эрик Энг и стал оглядываться в поисках возможного орудия убийства.

— Кулаками, — подсказал Валманн.

— Точно?

Валманн кивнул в знак ответа. Он не хотел вступать в дискуссию относительно травм и увечий убитой. Кулаками можно расквасить кожу и ткани, но вряд ли нанести ссадины или глубокие раны. Когда применяют оружие, видны ясные контуры раны и порезы.

Зверски изувеченное лицо женщины опухло и казалось неестественно бледным, хотя ножевых ран или ссадин видно не было. По сгибу одной руки было ясно, что она сломана в локтевом суставе.

— Ну он и постарался!

— Почему он?

— Определенно мужик. И колотил он ее изо всех сил. Должно быть, и ногами пинал.

— Вы смогли установить ее личность? — спросил Валманн у полицейского, вошедшего в дом вслед за ними.

— Да, ее имя Карин Риис.

— Откуда это известно? — При этих словах все трое уставились на обезображенное лицо убитой.

— Ее сумочка валяется около двери. В ней бумажник с картой «Виза» и всякие мелочи.

— А мобильник?

— В сумке его не было.

— А ты уверен, что это ее сумочка?

— Да.

— И что она здесь жила?

— А как она иначе оказалась бы в доме?

— Она в верхней одежде, вполне могла прийти в гости или просто залезть сюда.

— На ней вечернее платье, — вставил Энг. — Она надела пальто и собиралась выйти.

— Или только пришла.

— В выходном платье?

Проницательные возражения Валманна не очень-то впечатляли Энга. Да и сам Валманн не был от них в восторге. Вид этой зверски убитой женщины никак не помогал сосредоточиться. Наоборот, ее платье задралось, так что обнажились ноги. Были видны красные трусики «танга» — и больше ничего, даже колготок не было, несмотря на зимнюю погоду.

— Никаких признаков взлома? — Быстрого взгляда на окна и двери оказалось достаточно, чтобы понять, что вероятность взлома ничтожна.

— Входная дверь не была заперта, — сообщил полицейский.

Несколько минут они стояли молча, и в этой тишине Валманн еще острее почувствовал, что будто еще не встал с постели.

— Цвет волос уж точно тот же самый, — вздохнул полицейский. По его виду было ясно, что рабочий день затянулся и он заждался смены. — И лицо в общем-то похоже… немного. — Он показал на полочку в комнате, на которой стояло несколько фотографий в рамках. С одной на них смотрела красивая молодая женщина с волнистыми каштановыми волосами и большими глазами, в которых сквозила улыбка.

— Взгляните на брови…

Все как по команде повернулись и взглянули на труп женщины. Действительно, одна ее бровь изгибалась такой же красивой дугой. На месте второй брови было запекшееся кровавое месиво.

Полицейский не выдержал и отвернулся.

— Смотрите-ка, волосы! — Энг обнаружил большой клочок волос около стены. — Этот гад даже волосы у нее вырвал!

За разбитыми губами виднелись смещенные зубы — когда-то они, без сомнения, были ровными и красивыми. Тело хрупкое, тонкое. Все указывало на то, что лежавшая на полу женщина была той же самой, что смотрела на них с фотографии.

— Итак, ее зовут Риис и она здесь жила?

— Карин Риис согласно карточке.

— Проверь ее по нашему регистру, — сказал Валманн полицейскому, который направлялся к патрульной машине, чтобы вызвать дежурных.

— Здесь все-таки замешан какой-то мужик, — произнес Энг, взяв в руки еще одну фотографию. На ней та же самая женщина стояла в обнимку с мужчиной. Они улыбались, особенно она. Мужчина выглядел намного старше. Увеличенный любительский снимок, уже немного выцветший, был, скорее всего, сделан во время отпуска. На заднем плане виднелись маяк и море, простиравшее свою матовую поверхность до бесконечно далекого горизонта. Энг осторожно вынул фотографию из рамочки, перевернул и прочитал вслух надпись на обороте: «Ветла, июль. Мы были так счастливы. Я люблю тебя. Храни тебя Бог!» Почерк был определенно мужской.

— Итак, у нее есть муж, — заключил Валманн.

— Или они просто жили вместе, — оживился Энг. — А может, бывший муж, — произнес он почти обнадеживающе и провел рукой по одежде на вешалках в гардеробе. — Сплошь женские вещи. Надо здесь все как следует осмотреть. — Теперь в его голосе чувствовалось нетерпение.

— Позвоню в управление и попрошу еще людей, — ответил Валманн. Старое правило, гласившее, что первые полчаса на месте преступления — самые важные, вертелось в его голове. Сделал ли он какие-нибудь существенные наблюдения? Создалось ли у него первое впечатление, которое могло бы дать пищу для его знаменитой интуиции? Уверенности не было.

Рюстен выслушал его отчет и пообещал прислать еще двоих на подмогу.

Осмотр дома подтвердил, что женщина, по всей вероятности, жила одна, несмотря на отдельные следы мужского присутствия тут и там. В шкафу и на полках были только женские вещи, но в глубине платяного шкафа висели поношенный мужской костюм и несколько рубашек. В ванной на втором этаже блистали своим отсутствием крем для бритья и прочие мужские причиндалы, однако нижний ящик комода в коридоре был доверху набит старыми мужскими майками, трусами и носками. В спальне стояла застланная двуспальная кровать, в которой использовалась только одна половина. В остальном обстановка свидетельствовала о том, что этот дом первоначально предназначался для проживания более чем одного человека. На диване перед телевизором лежали подушки в ярких мохнатых чехлах, а на журнальном столике — коробка конфет и кулек с жевательными сладостями. И все же просторная гостиная производила впечатление покинутого жилья. Большой обеденный стол был задвинут в угол, чтобы освободить место для тренажера. Рядом валялся мягкий пуф. Светлые пятна на соломенных обоях свидетельствовали о том, что висевшие там фотографии сняли совсем недавно. Содержимое холодильника также о многом говорило: творог, обезжиренный сыр, апельсиновый джем, легкий йогурт, пакет молока и упаковка ветчины из индейки занимали всего одну полку. В отделении для овощей лежал черешковый сельдерей, томаты «черри» и невиданное количество моркови. В хлебнице — только овсяные и ржаные хрустящие хлебцы.

Следов детей в доме явно не было.

— Видимо, он съехал совсем недавно, — заключил Валманн. — Полагаю, мы обнаружим кое-какие мужские вещи в коробках на чердаке.

— Или на свалке.

— Не похоже, что она относится к женщинам, которые вышвыривают мужиков со всеми пожитками. Вот ведь и несколько его фотографий остались.

— Думаешь, она была все еще привязана к нему?

— Так часто бывает.

— А может, он умер? И она совсем недавно стала вдовой.

— Или он вообще не покидал этот дом, в смысле насовсем. Может, они просто захотели «побыть некоторое время каждый сам по себе», как это называется.

— Думаешь, она хотела набраться мужества, чтобы разорвать узел?

— Что-то в этом роде. Некоторые боятся на такое решиться.

— А некоторые имеют основательные причины, чтобы бояться. Ведь именно в период сепарации и происходит большинство нападений на бывших партнеров. — Энгу, видимо, нравилось рисовать наихудший из всех возможных сценариев.

— А она тем временем бегает по городу весьма и весьма легко одетая…

В этот момент полицейский вернулся, и оба следователя, как по команде, обернулись.

— Никакой Карин Риис в нашем регистре не значится, — объявил он, уставившись в свои записи. — Но ее имя есть в телефонном каталоге, а в Управлении регистрации населения она значится под этим самым адресом. Семейное положение — не замужем. Ей двадцать девять лет, и она переехала в Хамар четыре года тому назад. Как она сама указала — из Коппанга. Профессия — ассистент стоматолога.

— Свяжитесь со всеми зубными врачами. И попробуйте найти каких-нибудь родственников.

Полицейский кивнул, повернулся на каблуках и, облегченно вздохнув, вышел из дома.

— Да, и еще цветочный магазин, — крикнул ему вслед Валманн. — А что с букетом? Если они сохранили его, то в нем, возможно, карточка.

— Было бы неплохо, если бы вы дали мне здесь развернуться. — Нольде вошел, держа в руках кисточки, порошок и скотч, а вместе с ним появился его коллега Коллоен. — Лучше бы вы поменьше здесь толкались. Можете попозже все осмотреть. Да, я нашел ее мобильник, он был в кармане пальто.

— Позаботься записать его содержимое и доложить мне, — попросил Валманн.

В дверях показался новый человек. Валманн узнал его по сумке.

— Доктор Грюель, — представился прибывший. — Что у нас здесь? — Доктор имел моложавый вид и с рвением принялся за дело.

Энг и Валманн вышли на лестницу. Там, где кончались особняки и начиналась полоса леса, низко над верхушками деревьев висело тяжелое ноябрьское небо. Несколько прохожих остановились и глазели на полицейские машины. В соседних домах было темно и тихо, они казались необитаемыми. Просторные участки около особняков были покрыты грязной снежной коркой, а декоративный кустарник и клумбы вырисовывали графический узор: пятна и черточки. Один из участков украшала серебряная елочка с рождественским освещением. Большинство жителей еще не вернулось с работы, а дети — из школы. И все же было решено начать опрос возможных свидетелей, как только появится подкрепление. Кто-то из них наверняка не работает, а тот, кто сидит дома, частенько посматривает, что там поделывают соседи. Несмотря на скверное чувство во всем теле после вчерашнего вечера, Валманн с наслаждением зевнул. Было всего лишь половина двенадцатого, но так сумрачно, что казалось, будто день уже клонится к вечеру.

— Бывший муж… — произнес Энг. Он закурил сигарету и затянулся. — Чаще всего это бывает делом рук бывшего.

Валманн думал о том же. Большинство убийств случается внутри семьи и совершается либо бывшим мужем, либо сожителем.

Такова страшная изнанка совместной жизни и былого счастья вдвоем.

Изуродованное лицо женщины стояло у него перед глазами, и он никак не мог отделаться от этого зрелища. Искореженное тело и залитая кровью передняя. Какой контраст с сияющей счастьем и любовью парочкой на фотографии.

Бешенство, подумал он, и дикость…

Выражение crime passionel по-французски звучало почти вкрадчиво, как неудавшееся признание в любви. А теперь оно было у них перед глазами — мужчина убил женщину, причем не преднамеренно, не хладнокровно, а в разгаре страсти. Ему показалось мало, что он лишил ее жизни, и он продолжал бить ее ногами, чтобы дать выход своей ярости, мстил безжизненному телу, будто хотел во что бы то ни стало уничтожить его, уничтожить ее всю целиком, стереть саму память о физической близости.

— Да, на бывшего тут все подозрения, — произнес Валманн, направляясь к воротам, чтобы встретить патрульный автомобиль. Он глубоко вдохнул прохладный воздух, стараясь побороть тошноту, и вспомнил, что Анита просила его купить что-то на обед. При мысли о еде становилось дурно.

 

7

Валманн вернулся в полицейское управление к трем часам. И хотя от усталости гудела голова, он сел и попробовал написать краткий отчет о том, что удалось выяснить по данному делу. Это нужно было ему лично, а кроме того, начальник управления Йертруд Моене просила составить отчет до конца рабочего дня. Такое дело, как жестокое убийство женщины, не терпело отлагательства, несмотря на приближение праздников и связанные с этим надежды на пару-тройку свободных дней. Впрочем, сейчас эта надежда казалось тщетной. Журналисты уже наступали им на пятки. Внизу в дежурке трезвонили телефоны. Валманну уже пришлось отшить одного корреспондента местной газеты, который разнюхал новость и явился в дом на улице Фритьофа Нансена вместе с фотографом. Делать выводы было еще рано. Фамилию погибшей женщины можно будет сообщить только после того, как будут предупреждены возможные родственники. Причину смерти установят на вскрытии. Расследование дела получило высший приоритет. Все подробности и детали пока не разглашаются в интересах следствия. И так далее. Старая сказка. Ее пришлось еще раз повторить, когда Моене объявила обязательную пресс-конференцию. Пока ничего не можем сказать, никаких деталей. «В интересах следствия».

На самом деле они все же несколько продвинулись в этом деле.

Зубной врач Маркус Гроберг, имевший практику в одном из старых домов на Страндгата, подтвердил по телефону, что Карин Риис действительно у него работала, но через пятницу у нее был выходной, и в это утро она не должна была выходить на работу. Она работала у него уже два года, была очень старательной и имела приятный и мягкий характер. Насколько ему известно, она была замужем и жила вместе с супругом. Он не знает никаких подробностей о ее семье и личной жизни; у него так заведено, что контакты с коллегами и работниками ограничиваются работой. И все же Маркус Гроберг заявил, что в любой момент готов предоставить себя в распоряжение полиции, если возникнут какие-то вопросы. Так, у него в картотеке имеются снимки ее зубов. Бесплатные услуги входят в условия трудового контракта. Он точно помнит, что у Карин были почти безукоризненные зубы. И как только такое могло случиться с такой милой молодой женщиной — это выше его разумения. Нет-нет… Он тяжело вздохнул, как будто действительно переживал из-за того, что произошло с Карин.

— Она была такая милашка.

Голос врача по телефону раздавался на фоне радиопередачи со звонками слушателей. Разговор получился сухой, без юмора и фантазии, заключил Валманн. И это было хорошо. Обычно свидетели по уголовным делам были прямо-таки начинены творческими ассоциациями, личными теориями и выводами до такой степени, что возникали сомнения в их достоверности.

Букет, предназначавшийся для Карин Риис, в цветочном магазине «Астория» поместили в холодильник, и он еще находился там, когда туда наведались полицейские. Вик принес добычу в управление — дюжину красных роз с вложенной в середину открыткой, на которой элегантными золотыми буквами с завитушками стояло: «Для тебя». Внутри карточки ломаным нечетким почерком было написано, даже скорее нацарапано: «Можем ли мы поговорить о вчерашнем? Скучаю! Даг».

Даг. По крайней мере, у них уже есть имя. Дюжину красных роз не посылают случайным знакомым. Или женщине, которую обнимают на старой фотографии. Итак, накануне произошло нечто, о чем Даг хотел поговорить с Карин Риис как можно скорее. Однако отношения между ними были не очень близкими, поэтому ему приходится спрашивать ее, могут ли они встретиться, и добавляет, что очень скучает.

Этот «Даг» заплатил за цветы наличными. Его, очевидно, нетрудно будет найти. В доме у Карин, должно быть, имеется адрес, номер телефона, письмо или еще какой-нибудь след этого Дага. Но они не могут обыскать там все досконально, пока криминалисты не закончат свою работу. Досадно, что все занимает так много времени, подумал Валманн. Информация из мобильника Карин Риис также еще не поступила. Для таких операций существуют установленные сроки. И вот мы имеем изуродованный труп женщины, недавно съехавшего от нее сожителя, мужчину средних лет, и нового мужчину в ее жизни, который послал ей целую охапку красных роз и нежную записку о том, как он по ней соскучился. И все это вместе, согласно всем учебникам, должно было вызвать беспокойство, и так оно, черт возьми, и случилось! Он чувствовал себя почти шулером, раскладывающим пасьянс только из трех карт — короля, дамы, валета. Надо повернуть валета и короля картинкой вверх, чтобы стало ясно, кто из них ляжет на даму, а кого придется сбросить. И тогда пасьянс сойдется.

 

8

Наконец-то начали опрос соседей. Две группы собирались обойти все дома по соседству. Пока что особых результатов не было. Из немногих людей, которых застали дома, только одна чета пенсионеров знала Карин Риис. То есть по-настоящему они с ней знакомы не были, но при встрече здоровались. Они обратили внимание на то, что она живет вместе с мужчиной, но его они видели редко. Она же, напротив, казалась открытой и дружелюбной, хотя они, как уже говорилось, только обменивались несколькими репликами при встрече на улице или в магазине. Валманн попросил обе группы продолжить опрос во второй половине дня, когда народ начнет возвращаться домой с работы. Часы показывали всего половину четвертого, но ему казалось, что день длится бесконечно долго.

На улице смеркалось. Интересно, когда вернется Анита? Мысль о ней вызывала у него угрызения совести. Он чувствовал себя усталым и расстроенным, прямо противоположно тому, что должен ощущать следователь по уголовному делу, которому, судя по всему, рукой подать до решения загадки уже в первый день следствия. Перед глазами у него все время маячило исковерканное тело Карин Риис. Врач подтвердил его опасения, когда после беглого осмотра констатировал, что у умершей сломаны бедро и плечо, очевидно, также несколько ребер, а кроме того, имеются травмы на лице и голове, удар по которой тупым предметом и явился причиной смерти. И все это сотворил безумный дикарь. Когда Валманн закрывал глаза, перед ним возникала картина другой женщины, той, с которой он столкнулся накануне вечером в баре у туалетов. Ее лицо совсем близко, ее рука… И как он сам не удержался от применения силы. «Безумный дикарь», — подумал он снова с досадой. Хотя ничего в общем-то не случилось.

Раздался телефонный звонок от одной из проводящих опросы групп. Они остановили мальчика на велосипеде, который рассказал, что знает сожителя Карин Риис. Мальчик живет через пару домов от места убийства и много раз с ним разговаривал. Он знает также, что сожитель съехал от нее и живет сейчас на расстоянии нескольких сотен метров от дома, где была найдена Карин. Мальчик даже может показать, где тот живет на улице Руаля Амундсена.

— Я сейчас буду. Следите за домом. Но не заходите, пока я не приеду.

Валманн направился к гаражу, но по дороге вспомнил, что не смог поехать на своей машине в это утро, так что пришлось попросить, чтобы его подвезли на патрульной.

 

9

Дом, который мальчик с велосипедом показал полицейским, оказался коричневым особняком семидесятых годов с большими окнами и высоким цокольным этажом. Вначале Валманн попросил полицейских Арве Сульстранда и Ларса Виггена передать рассказ мальчика.

Мальчика звали Мортен Ховде, ему было тринадцать лет, и он охотно согласился дать показания полиции. Он сообщил, что несколько раз разговаривал с соседом в течение осени. Раньше они не общались, не считая того, что мужчина несколько раз кричал на него и других мальчишек, чтобы они не ездили по тротуару. Однако совсем недавно сосед сменил гнев на милость и стал вкрадчиво расспрашивать мальчика, не происходит ли чего в доме Карин, а то он часто «отлучается по делам». И не живет ли там кто «посторонний». Не ходят ли к ней часто гости и так далее. Он даже пообещал мальчику несколько крон, если тот последит немного. Мортен счел все это «чертовски странным» — и тот факт, что мужчина фактически попросил его шпионить за его женой, хотя они уже и не жили вместе. В этом Мортен был уверен, поскольку тот никогда не заходил внутрь. Мальчик даже дал полиции вполне приличное описание примет этого человека — «ему примерно столько же лет, сколько моему папе, он пониже ростом, и у него меньше волос на голове. А выглядит он как-то угрюмо и похож на учителя». Он даже имя его знал. Соседа зовут Агнар Скард.

Они позвонили в дверь особняка, и через минуту на крыльце загорелся свет. Дверь открыла высокая женщина, которая при виде полиции смутилась и занервничала, но, когда Валманн представился и сказал, в чем дело, сразу успокоилась. Ее звали Аннебет Далбю, ей было около пятидесяти, и ее фигуру плотно облегал костюм из блестящего бархатистого материала. Она подтвердила, что действительно сдает однокомнатную квартиру в цокольном этаже некоему Агнару И. Скарду, которого сейчас, к сожалению, нет дома.

— Он отсутствует по нескольку дней, когда уезжает по делам, — сообщила она. — Порой и целую неделю. А что случилось?

Валманн решил обойти этот вопрос, дабы не будить детективные инстинкты фру Далбю, и спросил, чем занимается ее квартирант.

Фру Далбю точно не знала его профессию, но полагала, что он консультант. Торговым агентом он быть не может, поскольку она никогда не видела, чтобы он брал с собой товары или рекламные брошюры. Да и не похож он на коммивояжера.

— В каком смысле? — поинтересовался Валманн.

— Скард не очень-то решительный и напористый, понимаете? — Фру Далбю сморщила лоб и прищурила глаза. — Он скорее… как бы это сказать, неуверенный какой-то, безликий. В общем, совсем обычный мужчина. Слегка хмурый, понимаете? Да он и немолод уже.

Валманн кивнул в знак понимания.

— А вы не знаете, он женат или был женат?

Лицо фру Далбю сжалось в таинственной улыбке.

— Знаете, я почти уверена, что был. Он никогда не говорит об этом, но у него такой печальный и понурый взгляд. А еще как у него жизнь устроена — он не очень-то практичен, понимаете? Будто не привык сам все делать. Мне пришлось показать ему, как работают стиральная машина и сушильный барабан. Однажды я у него прибиралась — случается, мне приходится самой делать уборку, моя уборщица совсем бестолковая. Надо бы другую найти, но не так-то легко найти такую, на которую можно положиться. Ведь не пустишь в дом кого попало, не правда ли? Так вот, когда я вошла в его комнату, то обнаружила, что у него идеальный порядок. Такого раньше в этой квартире никогда не случалось, а ведь я всегда сдаю приличным людям, не подумайте. Там было почти как в казарме или в монашеской келье, понимаете?

— Вы сказали, что он в отъезде. Как давно?

— Так… постойте… — Она размышляла. — Он уехал позавчера, в среду, с утра. Сказал, что едет в Тронхейм.

— Он на машине поехал?

— Да. Он всегда на машине ездит, на своем старом «саабе». Говорит, что старушка бегает как часы. — Она ухмыльнулась, как будто сочла такое утверждение слегка преувеличенным. У крыльца стоял не очень новый «мерседес». Чистый и блестящий, несмотря на плохую погоду.

— А он не сказал, когда вернется?

— Этого он никогда не сообщает. — По ее лицу пробежало обиженное выражение. — Не подумайте, я его критиковать не собираюсь. Скард — отличный съемщик. С ним никаких хлопот. Аккуратный и чистоплотный, как я уже сказала. Платит вовремя и всегда наличными. И телевизор не включает на полную громкость.

— А он давно здесь живет?

— Да скоро уже три месяца…

— A у вас есть договор найма, нам не покажете?

— Договор?.. Да, имеется… — Она произнесла это не очень уверенно. — Он наверняка где-нибудь в документах у Арне, моего мужа. Придется поискать.

— Начинайте искать, — попросил Валманн. — А больше ничего про его семью не знаете? Откуда он родом?

— Он о себе не любит говорить. А я не спрашиваю. Я, знаете, не любопытна, — заявила она и бросила на Валманна взгляд, призывающий того принудить ее к любопытству.

Валманн счел наиболее разумным промолчать.

— А гости к нему часто ходят?

Лицо фру Далбю расплылось в улыбке.

— Знаете, приходили. Дамочки. Ну, это, конечно, не запрещено, я вовсе не это хотела сказать, и все было очень спокойно. Но я, признаться, этого не ожидала от такого, как он.

— А что в нем такого особенного, чтобы к нему дамы не приходили?

— Ну он, в общем, не такой. Знаете ли… несколько старомодный. Без лоска. Степенный, немного хмурый, понимаете? Я ведь уже сказала, что он не похож на коммивояжера. А это несколько сродни, понимаете? С дамами тоже надо быть напористее, не так ли?

Валманн чувствовал, что постоянная улыбка как бы приклеилась к его физиономии.

— Я тут хожу и думаю, что он из-за бывшей жены переживает. А он, видите ли, с дамочками погуливает.

— И часто к нему дамы приходили? — Валманн не особенно любил сплетни, но ему надо было выудить из нее как можно больше.

— Ну, может быть, два-три раза. По меньшей мере. То, что я видела.

— А дама одна и та же?

— Я только слышала их, но не видела. — Фру Далбю пошла на попятную, решив, возможно, что в непринужденной беседе она слишком разоткровенничалась и переусердствовала в своих предположениях.

— Что, значит, не так уж и тихо все было? — Валманн понимающе улыбнулся.

Аннебет Далбю восприняла это как сигнал к тому, что можно позволить себе проявить небольшую нескромность.

— Когда я нахожусь в прачечной в подвале, то никак нельзя не услышать, что там происходит. Я слышу и как он по телефону разговаривает. Мы провели телефон в цокольный этаж. Он часто разговаривает. Но это не мое дело, ведь он сам телефонные счета оплачивает.

— А что же происходило во время визитов? Как вам показалось?

— Вы знаете, мне показалось, что там музыка играла. И кто-то пел!

— Песни?

— Да, так, по крайней мере, мне показалось. И то не был рок-н-ролл, понимаете?

— И так все три раза?

— Два, во всяком случае. — Фру Далбю изобразила серьезную мину и задумчиво кивнула. — Но возможно, это был телевизор.

— Скорее всего, — поддакнул Валманн.

— Но не в третий раз. Тогда уж они там разошлись! — Фру Далбю еще раз кивнула, и на ее красивом, слегка полноватом лице не было ни тени сомнения.

 

10

На часах еще не было пяти, но совсем стемнело. Полицейские сели в патрульную машину, чтобы подвести краткий итог, когда позвонила вторая опрашивающая группа. Они нашли свидетеля. Соседка с другой стороны улицы видела поздно вечером мужчину, стоявшего на крыльце у Карин Риис. Она даже видела, как он заглянул внутрь.

— Кто эта соседка?

— Девушка пятнадцати лет, ее зовут Эдит Берг. Она сначала не хотела ничего говорить, пока родители рядом стояли, но потом рассказала, что была вчера вечером одна дома и пригласила к себе своего парня. Он заказал на двенадцать часов такси, чтобы ехать домой, и когда они услышали звук подъезжавшей машины, то подумали, что это такси, и вышли на крыльцо. Оказалось, однако, что машина — тоже такси — остановилась напротив, оттуда вышел мужчина, и такси уехало…

Полицейского, который об этом докладывал, звали Хауген. Он был новеньким, недавно окончил Высшую школу полиции, и это расследование стало для него первым делом. Усердие, сквозившее в его голосе, наполнило весь салон патрульной машины подробностями, которые более опытный полицейский приберег бы на потом. Ведь отчет все равно придется составить для совсем скорого подведения итогов. Валманн не прерывал его. Хауген продолжал прерывистым голосом рассказывать, как мужчина вышел из такси и подошел к дому. На крыльце он, видимо, позвонил, но дверь не открыли. Тогда он принялся стучать, довольно сильно, и кричал что-то. Молодая пара зашла обратно в дом, но продолжала наблюдать за ним через окно.

— Согласитесь, не совсем обычно колотить в дверь дома с темными окнами посреди ночи, не так ли? — сказал Хауген.

Валманн согласился.

Затем мужчина стоял некоторое время и смотрел через стеклянную входную дверь, после чего исчез.

— И когда же все это разыгралось?

— В двенадцать с минутами. По словам девушки, она абсолютно уверена, что это не был сожитель Карин. Того она видела много раз. А этот был помоложе, в темном пальто и с длинными волосами.

— Молодой человек?

— Она не могла точно указать его возраст. Ведь она его только сзади видела. Но ей он показался моложе.

— Отлично, — кивнул Валманн. — А я могу с этой Эдит Берг побеседовать?

— Сейчас она уехала на тренировку. Потом у нее репетиция хора. Домой вернется очень поздно.

— Понял.

Не понимал Валманн другого — ну почему все жалуются на ленивую, безынициативную молодежь? Большинство молодых людей, с которыми он сталкивался, казались, совсем наоборот, заинтересованными, даже увлеченными и были заняты весь день почти как взрослые.

— Отложим беседу на завтра, — сказал он. — Отличная работа. На сегодня все. Отправляйтесь по домам.

Сам он идти домой еще не мог, но не сожалел об этом нисколько. Мысль о возвращении домой мешала осознать, что после вялого старта этим утром он постепенно овладевал ситуацией. Он хорошо помнил, что обещал Аните, и еще успевал захватить по дороге, в киоске на Айер, цыпленка-гриль, чтобы сдержать свою часть обещания, однако ход расследования убийства на улице Фритьофа Нансена был привлекательнее. Большого прорыва пока сделано не было, однако небольшие порции информации проясняли важные детали. Возникало впечатление, что каждый раз, когда они опрашивали нового свидетеля, открывалось новое окошко в рождественском календаре и кусочки общей картины проступали отчетливее. Еще не поступил отчет от криминалистов, а результатов вскрытия придется ждать несколько дней. И все же предварительная расстановка ролей в этой драме казалась довольно ясной: король, дама, валет. Ревнивый сожитель, расставшаяся с ним молодая женщина, изуродованная и убитая, и еще один мужчина, более молодой, которого, видимо, так хорошо принимали в этом доме, что он счел возможным колотить в ее дверь посреди ночи. Ночи убийства.

Очевидная — может быть, слишком очевидная — симметрия его теории должна была заставить его сделать шаг назад и посмотреть на вещи более внимательно, однако он проглотил свой обычный скепсис в отношении легких решений и отдался чувству, что старт уже далеко позади. Ему очень хотелось, чтобы хоть что-то удалось ему в этот тяжелый и серый ноябрьский день.

— Поехали назад в управление, — сказал он полицейскому за рулем. — Моене ждет отчета.

 

11

В офисе его ждали три телефонных сообщения. Два были от Нольде из технической лаборатории, а третье от Аниты. Он начал с третьего. Анита сообщала, что остается еще на одну ночь в Лиллехаммере. Дело в том, что ее подруга Биргит попала в трудное положение и нуждалась в поддержке. Она уверена, что он все поймет. Целует в ушко.

От этого стало немного легче. Ему это было весьма кстати. Весь день он пытался отогнать от себя мысль о тягостном, гнетущем настроении после гулянки, которое охватит его дома на диване. Так всегда бывало, хотя ничего плохого никогда не случалось. Они с Анитой жили вместе уже два года, и их отношения становились все крепче, как ему казалось. Доверие между ними было прочным, как сосновый пол в гостиной. Его верность и преданность по отношению к ней просто железные, в этом он был уверен. И все же… Неужели эта заботливость, эта чрезмерная тактичность по отношению друг к другу, сопровождающаяся порой утаиванием истины, есть часть неизбежной динамики отношений между партнерами? Он не находил удовлетворительного ответа. Во всяком случае, он вовсе не был уверен, надо ли рассказывать ей об эпизоде с женщиной в коридоре, и если да, то каким образом. В данный момент эта проблема, к счастью, отодвигалась во времени.

Спустившись в лабораторию, Валманн оказался перед ярко освещенным столом, на котором Нольде старательно разложил множество предметов. Содержимое дамской сумочки всегда создает впечатление хаоса и вызывает замешательство, но эта сумочка определенно бьет все рекорды, подумал Валманн. Куча ключей, авторучек, пудреницы и обязательный набор кисточек для макияжа, тушь для ресниц, помада с кисточкой, бумажные платки, перчатки, кредитная карточка, автобусные билеты, скомканные квитанции, сложенное пополам письмо, лак и щетка для волос, рожок для обуви, пуговица от пальто, зажигалка, несколько заколок, английских булавок и скрепок, пластинка с таблетками пищевых добавок… Нет, это невозможно.

— Ты что-то хотел мне показать здесь?

— Вот это, — ответил Нольде. Его выпученные глаза покраснели после долгого рабочего дня, последовавшего за веселой ночкой. Он держал в руках пластмассовый предмет в форме банана с узором в виде кровеносных сосудов.

— Ну хорошо, искусственный член.

— Вот именно. Эта милашка Карин Риис, похоже, не была невинной девушкой.

— Ну конечно нет, — поспешил вставить Валманн, не давая Нольде развернуть как следует эту тему. — Это говорит всего лишь о том, что она была разведена, одинока, не прочь заняться сексом и собиралась на свидание. Ты знаешь, в наше время некоторые любят развлекаться с сексуальными игрушками. В этом нет ничего необычного.

— У нее еще была упаковка презервативов и вазелин.

— Отлично.

— Упаковка была вскрыта.

— Но мы ведь и не думали, что она девственница, а, Нольде? Это говорит всего лишь о том, что дамочка обладала чувством ответственности.

— И была довольно… э-э-э… решительна, что ли?

— Может, она нашла нового партнера? Может, ее бывший муж был сухарь и ей захотелось наверстать упущенное? Вполне возможно, что Карин и ее любовник решили расширить репертуар. Бывает, что бес вселяется, когда влюбляешься в зрелом возрасте. Подожди только, сам увидишь. — Кажущееся равнодушие криминалиста к женщинам было излюбленной темой разговоров среди коллег.

— Да, тебе виднее, — заржал Нольде.

Валманн понял, что ему следовало быть легче на поворотах. Не так давно секс и холостая жизнь были больным вопросом и в его жизни. Это было до того, как в нее стремительно ворвалась Анита, появившаяся в качестве нового сотрудника в полицейском управлении Хамара.

— Еще что-нибудь интересное было в сумочке?

— Нет, во всяком случае, я пока не заметил. В конверте рецепт на снотворное. Это лекарство мы нашли у нее в ванной. Больше ничего примечательного не было, не считая изрядного количества — как бы это назвать? — сексуального нижнего белья в ящике. Несколько неуместно, если учесть время года.

И смотря кому в этом белье показываться, подумал Валманн, но на этот раз промолчал.

— А что насчет анализа отпечатков пальцев в доме? Он готов?

— Нет. Но видимо, большинство отпечатков ее. А отпечатки мужских пальцев принадлежат бывшему мужу, как можно предположить. Проверим, когда найдем его.

— Отлично. — Валманн обратил внимание на выжидательные нотки в голосе Нольде. Хотя это дело постепенно начало приобретать более или менее ясные формы на бумаге, предстояло еще много практической работы, прежде чем цель будет достигнута.

— Мы знаем только его имя и адрес. В Управлении регистрации населения он числится как живущий на социальное пособие. Однако же квартирная хозяйка утверждает, что он со среды в командировке. Так что у него алиби. Пока что.

Критическая мина Нольде вызывала у Валманна раздражение, а еще больше его злили собственные уловки оправдать свое неумение найти все-таки повод и обыскать квартиру Скарда. Данное дело пока еще не получило такого развития, что можно было указать на подозреваемых, не говоря уже о том, чтобы подтвердить подозрения уликами и доказательствами и получить основание для обыска. Бывшие супруги пользовались особым вниманием у следователей, ведущих дела об убийстве, однако этот тип находился, судя по тому, что им удалось выяснить, на расстоянии почти пятисот километров от места, где было совершено преступление. А тут еще этот Эдланд. Нет, в данном деле до окончательного выяснения было еще далеко, гораздо дальше, чем казалось пару часов тому назад.

— Что-нибудь есть на ее мобильнике? — спросил он.

— Имена, телефоны. Вчера вечером никаких разговоров. Вот выписка.

Нольде выключил лампу над столом, где была разложена похожая на барахолку коллекция вещей из сумочки Карин Риис. Валманну показалось, что он видит в полутьме слабое светящееся пятно от искусственного члена, лежащего посреди хаоса. Этот предмет как-то не вязался с видом красивой улыбающейся молодой женщины на фотографии в передней, где нашли ее тело. С другой стороны, необузданная сексуальная жизнь определенно таила в себе больше мотивов для зверского нападения, нежели упорядоченное существование со степенным супругом средних лет.

Хотя смесь и того, и другого, подумал Валманн, могла оказаться взрывоопасной.

— У тебя есть фотографии с места преступления? — спросил он.

— В папке на письменном столе.

— Могу я взглянуть на них завтра утром?

— Хорошо. Но сейчас я ухожу. — Нольде подошел к двери. Он устал и хотел домой.

— Сейчас иду, — ответил Валманн и схватил папку. А когда Нольде погасил свет и ушел, он еще минутку стоял и смотрел на пластиковый член, светящийся в темноте во всей своей гиперреалистической непристойности.

 

12

Валманн знал, что должен закончить предварительный отчет, во всяком случае настолько, чтобы дать Моене хоть какой-то материал для встречи с прессой. Средства массовой информации также не знали выходных. И все же он сидел и изучал фотографии, сделанные Нольде. Они вызывали у него какое-то непонятное беспокойство, такое же, как само место преступления сегодня утром. Он повидал на своем веку множество мест преступления и немало трупов. Жертва убийства никогда не бывает приятным зрелищем. К этому нельзя привыкнуть. И все же на этот раз впечатление было особенно неприятным. Он стоял в прихожей слегка обшарпанного, но все же респектабельного особняка на улице Фритьофа Нансена и пытался сосредоточиться, черепная коробка гудела после изнурительного кошмарного сна. Однако ничто не казалось ему особенно примечательным, кроме самого вида убитой женщины. Когда он на вечерней встрече смотрел на усталые серые лица своих коллег и искал в своей памяти мелкие, но важные детали, наблюдения, «сделанные в первые полчаса», которые могли бы указать, куда им двигаться, в каком направлении вести расследование, то ничего не всплывало, кроме самой очевидной теории «король, дама, валет».

Однако беспокойство, возникшее утром, его не покидало.

Хорошо, пусть нет ничего особенного на самом месте преступления. И все же, казалось, что-то скребется в памяти, какое-то наблюдение, незамеченно прокравшееся через фильтр сознания. Внезапно он понял, что это такое, — жуткое противоречие, такое же ясное, как мигающий сигнальный фонарь, а именно: идеальный порядок.

Жилище Карин Риис кто-то очень тщательно прибрал. Вымыл, пропылесосил, разложил все по местам. Даже само место преступления — прихожую. Там, где лежал избитый и искореженный труп, с разбитым лицом и переломами, где кровь забрызгала мебель и стены. По травмам нельзя было сказать, что ее убили одним сильным ударом. А это означало, что в тесной комнатке, должно быть, происходила отчаянная борьба. Карин Риис наверняка пыталась защищаться. И когда ему все же удалось сбить ее с ног, она изо всех сил старалась ускользнуть. Валманн пытался отделаться от возникшей в голове картины: женщина ползет по полу на четвереньках от убийцы, напрягая все силы, чтобы спастись, и цепляясь за что попало — ножку стула, провода, книжную полку. Она была молодой женщиной в хорошей физической форме, и она защищала свою жизнь. Разве не естественно, что она боролась как одержимая? Нащупывала какое-то орудие защиты. Тяжелая пепельница на столике в передней? Рожок для обуви на крючке около вешалки? Разве обстановка не должна была носить отпечаток отчаянной борьбы за жизнь?

Но нет, ничего подобного. Фотографии Нольде подтверждали, что мебель стояла на месте. Скатерка аккуратно лежала на маленьком столике в передней, а посредине стояла пепельница. На узкой полке аккуратным рядком стояли книжки, а над ними — фотографии в изящных рамочках. В гардеробе аккуратно висела одежда. Под ней — ровный ряд обуви. Все так, как и следовало ожидать в этом красивом особняке в фешенебельном районе города. Кроме одного — изувеченного трупа на полу.

Кто же навел порядок?

Этот вопрос медленно заполнил усталую голову Валманна, оттеснив все остальное, кроме разве что вернувшейся головной боли.

Кто навел порядок и зачем?

Преступник? Как мог убийца, обезумевший от бешенства, ослепленный ненавистью и манией разрушения, спокойно ходить и наводить порядок, расставляя вещи по местам? Когда он это сделал? После? Придвинул к стене откидной столик из лакированной березы. Положил на него скатерть (с пятнами крови!), приставил старинный венский стул, развесил вещи по вешалкам (на рукаве пиджака тоже была кровь). Ну, уж наверное, не для того, чтобы удалить следы. Пятна крови он не отмыл. Труп оставил лежать так, что он сразу бросался в глаза, если заглянуть внутрь. Зачем надо было наводить этот жуткий порядок? — спрашивал сам себя Валманн. Да еще после убийства? Что это за извращенный педант копошился и прибирался здесь сразу после такого гнусного преступления? Убил человека. Уничтожил ее. И как он, Валманн, мог представить себе, что это дело окажется простым? Разве он когда-нибудь сталкивался с убийством, которое было простым?

Нет, конечно.

Энг заглянул к Валманну, когда тот наконец-то вновь принялся за работу над предварительным отчетом. Он торопился. Газеты, радио и телевидение жаждали информации. Начальник управления Моене уже предупредила его, что ждет. Полиция просто должна сделать заявление до вечернего выпуска известий.

— Я заходил в цветочный магазин и разговаривал с продавщицей, — сообщил Энг. — Она помнит клиента, заказавшего розы. Это был мужчина лет тридцати, такой модный, хорошо одетый, с зачесанными назад волосами и ухоженной бородкой. Он произвел на нее приятное впечатление.

— Ну и ну! И она влюбилась с первого взгляда.

— Она, похоже, романтична. Представь себе — магазин только открылся, и на пороге появляется парень, который заказывает дюжину красных роз для своей любимой. На некоторых женщин такое производит впечатление. — Было очевидно, что Энг не разделял ее восхищения таким манерным ухаживанием.

— Так, значит, она его узнает.

— Несомненно.

— А открытка?

— Открытку он принес собой. Купил ее, видимо, в книжном магазине на рыночной площади.

— И заплатил наличными.

— Очевидно.

— Итак, как нам найти этого Дага?

— Но мы ведь еще дом как следует не прочесали, — ответил Энг. — Если у них и впрямь была такая пылкая связь, то там должны были остаться его следы.

— Будем надеяться.

— Ты что-то не очень оптимистично настроен!

— Вещи, которые на первый взгляд кажутся простыми, имеют обыкновение запутываться. — Валманн пытался не смотреть на фотографии с места убийства, разложенные на его столе.

— Агнар Скард, ее бывший муж, идеальный подозреваемый, находился, как я понимаю, во время убийства в Трёнделаге.

— Тем больше оснований пристальнее взглянуть на Дага.

— Ты прав.

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— А я допишу отчет. Встречаемся завтра утром в восемь часов. — Энг повернулся и вопросительно взглянул на Валманна. — Для нашей группы выходных не будет. Это всех касается, — добавил тот и подавил зевок.

С пачкой листов бумаги Валманн двинулся по коридору в направлении кабинета Моене. Она встретила его на полпути.

— Вот ты где! — Начальник управления Моене никак не могла отделаться от привычки неодобрительно морщить нос при встрече с Валманном. Они были очень разные по характеру. Она держала себя всегда так, будто его постоянные импровизации и отклонения от правил и рутинного порядка представляют угрозу для нее и всего полицейского управления. Но чаще всего ей приходилось преодолевать себя и свой скепсис по отношению к «глупостям» на работе. Юнфинн Валманн бесспорно был асом среди следователей по количеству раскрытых дел.

— Сожалею. Все время всплывает что-то новое.

— А есть у нас что-нибудь, чтобы бросить волкам?

— Немного.

— Пойдешь вместе со мной. — Ее слова прозвучали как приказ.

— Но нам же нечего им сказать.

— Именно поэтому. И скажешь это ты. — В голосе Моене зазвучали командные нотки. — Пресса желает слышать именно тебя.

— Да, но я не желаю с ними разговаривать.

— Тебе придется с ними разговаривать, — сказала Моене. — Иначе они такого накрутят из этого дела! Одинокая женщина найдена зверски убитой в своем доме. Бывший муж испарился…

— Мы ведь совсем не знаем, насколько «одинокой» она была.

— Тем больше причин заткнуть им глотку, Валманн. Ты ведь так красноречив… — Она попыталась улыбнуться, однако ее взгляд из-под очков говорил о другом.

 

13

Даг Эдланд слышал звонки в дверь, но вскочил с кровати, только когда начали стучать. Стук не прекращался. Он набросил халат на футболку, затянул пояс и побежал к входной двери. Сквозь замерзшее стекло он различил силуэты нескольких мужчин. Тут он по-настоящему испугался, и ему больше всего захотелось убежать обратно в комнату, нырнуть под одеяло и зареветь.

Он открыл дверь. На пороге стояли трое, причем двое в полицейской форме.

— Что случилось? — Он прерывисто дышал, словно только что вернулся с пробежки. Как бы он хотел как раз сейчас пробежаться! Погода вроде улучшилась, виден кусочек синего неба.

— Ваше имя Даг Эдланд? — спросил тот, что был в штатском, самый высокий из троих.

Он кивнул.

— Старший инспектор Юнфинн Валманн из полиции Хамара. — Полицейский показал удостоверение. — А это инспекторы Арве Сульстранд и Ульф Эрик Энг.

— В чем дело? — Он произнес эти слова непроизвольно. Ему не нужен был ответ. Он думал о другом. В его голове проносилось множество неприятностей, связанных с таким визитом.

Старший инспектор строго взглянул на него и сказал:

— Речь идет о трагической смерти. Мы полагаем, что вы знаете этого человека, и хотели бы задать несколько вопросов. Можно нам войти или вы поедете с нами в управление?

Даг Эдланд растерялся. Кто умер? Кто мог умереть из тех, кого он знает? У него мало знакомых в этом городе, так кто же, черт возьми?.. Он ударился в панику и уже не мог выдавить ни слова. В голове все стерлось, и мысли побежали в обратном направлении: что там у него в комнате? А на кухне? Не лежит ли там что-то такое, что может его скомпрометировать, сообщить о нем лишнее?

— Ну и как?

Высокий инспектор не производит враждебного впечатления, он не внушает прямого страха, но выражение его лица серьезное. Такая напускная профессиональная серьезность прикрывает его настоящую цель, а именно: вынюхать преступников, схватить их и засадить за решетку. Так думал Даг Эдланд, придерживая халат, пояс на котором развязался и висел по обе стороны. Нет, он не может рискнуть и впустить их в дом. Тем более когда он в таком состоянии. Не то чтобы он был не подготовлен. Но кто знает, на что они могут обратить внимание в его квартире? Придется что-то объяснять. Это следователи, и они на работе. Бог знает, чем он рискует, если впустит их в свою личную жизнь. Слишком рано. Он много чего не хочет или не может рассказать полиции. Их профессиональная подозрительность может исказить факты и придать значение незначительным мелочам. А объяснять все детали своего теперешнего существования для него сейчас хуже, чем быть разоблаченным как преступник.

Он снова взглянул на троих полицейских. Выражение их лиц не изменилось. Дага Эдланда охватил страх, почти лишивший его сил. Он почувствовал дрожь в коленках, но взял себя в руки и сказал:

— Я лучше поеду с вами. Дайте мне пару минут собраться.

Высокий полицейский кивнул. Дагу показалось, что он его где-то уже видел, но он не мог вспомнить, где именно. Он не мог понять, как это на него подействовало — успокаивающе или наоборот.

— Собирайтесь, мы подождем.

Высокий инспектор не производит неприятного впечатления. Он — «добрый полицейский». А там у них в управлении притаился, видимо, «злой полицейский», готовый приступить к его обработке. А может, это как раз крутой парень с усиками, который покачивается на каблуках, будто только ждет сигнала ринуться вперед, сбить его с ног и обыскать дом? Эдланд знал их тактику из телесериалов и фильмов. А пересмотрел он их немало. Были времена, когда он ничего другого не делал, день за днем, неделя за неделей. Тогда его дела были плохи. Сейчас все обстояло лучше. А вскоре он получит полную ставку и начнет строить новую жизнь. Новая жизнь! Он частенько думал о ней, когда день проходил хорошо и все получалось. Особенно в последнее время…

Когда он вспомнил о Карин, его колени снова задрожали, и ему пришлось схватиться за дверной косяк. Те трое на улице уставились на него и отмечали каждое движение. Он почувствовал вдруг страшную слабость. Они не называли имен, но он точно знал, кто умер. Он был уверен. Абсолютно. Никто другой это не мог быть. Из восемнадцати тысяч жителей Хамара только с одним человеком он был в таких отношениях, что приход полиции к нему в дом с сообщением о смерти казался логичным. Что они отыскали именно его.

— Как это случилось? — выдавил он наконец.

— Поговорим об этом в полицейском управлении.

Ему не пришло в голову протестовать или спрашивать, почему они пришли именно к нему. Их цель была очевидна. Так же очевидна, как и то, что случилось. Карин была мертва, и полиция пришла к нему, чтобы втянуть его в это дело. Несмотря на пережитый шок и травмирующие мысли в голове, доминировала все-таки мысль о том, что ему необходимо вести себя нормально. В данный момент это было гораздо важнее, чем подготовиться к возможным вопросам о его отношениях с Карин Риис, которые, как он понимал, неизбежно последуют.

Стоять прямо, двигаться естественно, владеть своим голосом… — проносилось у него в голове.

— Дайте мне несколько минут…

— Ну, конечно, сколько потребуется.

Опять дядя полицейский. Старший инспектор.

— А как вы нашли мой адрес?

Его укромное место. Полученные им гарантии. Никому сейчас нельзя верить.

— Из ее мобильника! — прошипел полицейский плотного телосложения с усиками. Этот, во всяком случае, и не пытается скрыть антипатию.

Он у них в когтях. Как только он окажется в управлении, они применят свои методы и теории. Они хотят притянуть его к этому делу. Чистый абсурд. Немыслимо. И все же перед ним разверзлась пропасть. Из глотки Дага вырвался стон, жалобный вой, как будто его тело вдруг обрело голос чужого человека. Он резко повернулся и вошел в квартиру, промчался через комнату, ворвался в ванную, наклонился над унитазом, и его стошнило.

 

14

Что касается Валманна, то он узнал Дага Эдланда сразу, как только увидел, хотя тот был полуодет, растерян, испуган и нетвердо стоял на ногах, поскольку визит полиции поднял его с постели. Густые волосы, которые он все время затягивал назад пальцами, жидкая бородка, выглядевшая сейчас спутанной и взъерошенной, симметричные, даже, пожалуй, красивые черты лица. Сомнения не было — это был мужчина из бара «Виктория», тот самый, который жгучим взглядом следил за высокой танцующей блондинкой со своего места в углу. Тот самый, которого Валманн инстинктивно счел подозрительной личностью. Он вызывал ассоциацию с одиноким волком, ищущим что-то в шумной толпе обитателей Хамара, зашедших вечером в бар.

Валманн вопросительно взглянул на своих коллег. Вигген вытаращил глаза и крутил головой, показывая, что считает Дага Эдланда и его поведение за гранью нормального. Энг покачивался с носков на пятки и свирепо косился на входную дверь, которую Эдланд запер за собой. Валманн почуял в его фигуре невысказанное обвинение: Энг не любил вежливых просьб. Он жаждал действий!

Было совершенно ясно, что Эдланд нервничает, однако чего еще следовало ожидать? Многие начинают нервничать, когда их будит полиция. Но можно ли сказать, что нервозность этого Дага нормальна? Валманн никак не мог решить, как толковать такое поведение. Возможно, это человек с нестабильной психикой. Вел он себя, во всяком случае, подозрительно, хотя Валманн не любил это слово и редко его употреблял. «Подозрительным» можно назвать каждого, кто подвергается особому наблюдению. Слишком рано рассуждать о возможной вине этого человека. В расследовании дела об убийстве все должно совпадать. Одной из деталей, явно не вписывающейся в возникший у него образ преступника с улицы Фритьофа Нансена, были руки Дага Эдланда — без единого шрама. Наоборот, белые и ухоженные, с длинными пальцами, они имели удивительно красивую форму; в голову сразу же приходила ассоциация с руками пианиста. Настоящие руки пианиста, без единого изъяна. И вообще, он казался мягким и уступчивым, почти пассивным и уж никак не агрессивным. Ни на словах, ни на деле он не выразил никакого протеста, даже раздражения из-за того, что полицейские самым жестоким образом разбудили и вытащили его из постели. Он сам предложил пойти в управление, чтобы его там допросили, чему сопротивляются обычно даже самые невиновные свидетели. Стоя за дверью квартиры номер 15Б на слабо освещенной площадке четвертого этажа многоквартирного дома на Эстрегате и вдыхая запах мокрых половиков и моющего средства на стенах, Валманн раздумывал над совсем иным обстоятельством, не имевшим отношения к психическому состоянию Дага Эдланда или его личным качествам. Речь шла о таком прозаическом вопросе, как время.

Точное время смерти Карин Риис будет установлено, лишь когда будет готов отчет о вскрытии, то есть дня через три-четыре. Но врач, производящий вскрытие, сможет установить это время в определенных границах, а они могут быть достаточно широкими, в зависимости от обстоятельств. Он хорошо помнил реплику доктора Грюеля, когда тот начал осматривать труп: «Да, она уже долго здесь лежит…» Валманн считал, что убийство произошло в четверг вечером. Одежда убитой говорила о том, что она собиралась на вечеринку или на свидание. Если это предположение найдет свое подтверждение в отчете, то станет проблематичным объявить Дага Эдланда подозреваемым. Ведь в четверг вечером он сидел в баре «Виктория». Около тридцати гостей бара смогут подтвердить его алиби, во всяком случае, на большую часть вечера, в том числе группа шести полицейских из уголовного отдела хамарской полиции.

Однако коллеги Валманна, по-видимому, не разделяли его сдержанности.

— Этот парень что-то скрывает, — выпалил Энг. — Надо было войти и перевернуть его берлогу вверх дном!

— Без ордера на обыск? — Валманну начинали действовать на нервы вспышки темперамента у его коллеги.

— Ну, тогда я прихвачу с собой хоть это. — Энг взял черный мешок с мусором, валявшийся в углу у двери. — А если он обвинит меня в краже своего мусора, то это не в его пользу. — Он взвалил мешок на плечо и вышел, чтобы погрузить его в багажник патрульной машины.

 

15

Допрос оказался несколько необычным.

Валманн и Энг сидели напротив Дага Эдланда и задавали ему обычные, рутинные вопросы, касающиеся его биографии. Чистая формальность, нужная для протокола, которая обычно не вызывает осложнений. Однако Эдланд явно не имел желания отвечать на вопросы личного характера.

— Это вы можете проверить в Управлении регистрации населения, — повторял он, упрямо уставившись в стол.

Его документы были, впрочем, в полном порядке. Социальная карточка (он получал пособие в течение реабилитационного периода после тяжелой болезни), регистрация проживания и паспорт. Когда же они дошли до главной темы, а именно посещения бара в четверг вечером, тон изменился. Оба следователя запомнили, что, пока они были в баре, он все время сидел за столиком в одиночестве. Свидетель даже не пытался отрицать, что был там. Он терпеливо отвечал на их вопросы, хотя вскоре стало ясно, что и он их вспомнил.

— Сколько вы выпили? — спросил Энг и откинулся на спинку стула, как будто все это начало ему надоедать.

— Ну уж точно не больше вашего, — отпарировал Эдланд и наконец-то показал, что и он за словом в карман не полезет. Сейчас он, похоже, взял себя в руки и выглядел спокойнее и сдержаннее. Пышная шевелюра была зачесана назад. Белый воротничок рубашки тщательно отутюжен, ботинки вычищены до блеска, на брюках стрелки. Тесное пространство комнаты для допросов наполнилось довольно приятным запахом мужских духов.

Уж чересчур ухоженный, — подумал Валманн, который и в это утро проспал — второй раз подряд — и не успел побриться.

— Ну все-таки достаточно.

— Может быть, три-четыре-пять бокалов.

— Пока ждали?

— Да.

— Даму?

— Да.

— Карин Риис?

— Да, — раздалось после небольшой паузы.

— Но она так и не пришла на свидание в этот вечер.

Тень улыбки на лице Эдланда исчезла.

— Нет.

— Вы не знаете почему?

Эдланд молча уставился в поверхность стола.

— Вы хотите сказать, что не знаете, почему Карин Риис не пришла на встречу, как вы договорились, в четверг вечером? — Энг отпустил тормоза, его голос разносился по комнате, усы дрожали.

Эдланд не шевелился и молчал.

— Ну тогда я скажу вам почему! Она не смогла прийти. Дело в том, что она была мертва!

Голова Дага Эдланда упала еще ниже и почти опустилась на поверхность стола. Его руки с длинными, тонкими пальцами обхватили края стола. Он шептал что-то непонятное.

— Что вы сказали?

— Я так и знал… — повторил Эдланд слабым голосом.

— Вы это знали?

Эдланд кивнул.

— Тогда вы, может, знаете и как ее убили?

Ответа не последовало.

— Вы знаете, что с ней сделал убийца, так надо понимать? Где он ее оставил лежать в доме?.. — Ульф Эрик Энг приподнялся на стуле и лаял, как охотничий пес на добычу. — Может, ты расскажешь нам, как убил ее, Эдланд? Чем ты размозжил ей лицо?..

— Прекратите! — громко и пронзительно вскрикнул Даг Эдланд и зажал уши руками.

Валманн схватил Энга за локоть и подал ему знак. Затем они оба подождали, пока свидетель придет в себя, чтобы можно было продолжить допрос.

Несколько успокоившись, Даг Эдланд охотно рассказал им, что сидел и ждал в баре несколько часов, что связывал определенные надежды со свиданием с Карин Риис и о своем разочаровании. Он не скрыл, что импульсивно взял такси и поехал на улицу Фритьофа Нансена, подошел к ее дому и позвонил. Но никто не открыл, и он вернулся в город.

— Вы только позвонили в дверь и больше ничего? — Валманн перенял эстафету.

— Больше ничего.

— Вы в этом уверены?

— Я… я позвонил несколько раз, но безрезультатно.

— Почему?

— В доме было темно и тихо. Ясно, что ее не было дома.

— Что она пошла на свидание с кем-то еще! — вставил Энг, злобно усмехнувшись.

Эдланд молчал.

— И вы по-прежнему уверены, что только позвонили в дверь и больше ничего?

Эдланд слегка помедлил.

— Насколько я помню.

— В таком случае мне кажется, вам надо подумать как следует, так как у нас есть два свидетеля, утверждающих, что они видели, как вы барабанили в дверь и кричали в начале первого в ночь с четверга на пятницу.

— Свидетели?

— Двое соседей из дома напротив стояли на крыльце и ждали такси. Они вас видели.

— Они меня видели? И что я… барабанил в дверь?

— Во всяком случае, они это показали. Я могу зачитать вам их показания.

— Но, в общем… — Даг Эдланд глубоко вздохнул. — Иногда у меня плохо с памятью, — проговорил он медленно.

— Как вы это объясняете?

— Это из-за лекарств, которые я принимаю.

— Что это за лекарства?

Даг Эдланд поднял голову, и в его взгляде появилось некоторое упрямство.

— Об этом я предпочел бы умолчать. К данному делу это не имеет никакого отношения. Это сильные лекарства, и иногда я на короткое время теряю сознание.

— С полной потерей памяти? Так, что вы ничего не помните?

Эдланд кивнул:

— Я плохо переношу всяческое возбуждение и гнев.

— А в четверг вечером вы были разгневаны?

— Я ведь уже говорил…

— Ну да… — Валманн попытался говорить тише и придать своему голосу успокаивающие нотки. В то же время все его органы чувств были обострены; свидетель наконец-то признался в чем-то необычном. — Я понимаю, что она не пришла на свидание и вы были разочарованы. Но вы говорите, что в этот вечер был какой-то промежуток времени, о котором вы не можете дать себе отчет?

Эдланд вдруг встрепенулся и вскипел:

— То, на что вы намекаете, невероятно… Это просто возмутительно!

— Я ни на что не намекаю, а всего лишь пытаюсь прояснить некоторые факты, — продолжал Валманн спокойным тоном. — Но ведь и вы поймите, что нам очень важно знать, когда с вами случилась эта потеря памяти, как вы выражаетесь. И как долго она продолжалась.

— Недолго. Это никогда долго не продолжается. Несколько минут… — Эдланд опять весь съежился и поник. Его голос дрожал.

Энг отодвинул стул от стола так резко, что ножка стула взвизгнула:

— Как раз столько, сколько нужно, чтобы войти в дом и избить женщину до смерти, не так ли? А потом ты побежал домой.

Правильные черты лица Эдланда исказились страхом и недоверием.

— Неужели вы действительно так думаете?

— От вас зависит, что мы будем думать, Эдланд, — раздался бархатный голос Валманна, желающего снять возбуждение. — Скажите, а когда к вам вернулась память? Что вы еще помните об этом вечере?

— Я помню… во всяком случае, как шел вниз по улице Алувейен, по направлению к центру города. Это далеко. Помню, как проходил мимо бассейна и стадиона в Анкерскуген. И тюрьму…

— Так, может, тюрьма вас так перепугала? — Агрессивность Энга так и рвалась наружу.

— Я был дома… в начале второго. Я посмотрел на часы.

— А кто-то может это подтвердить?

Даг Эдланд покачал головой.

— Я не женат, — произнес он и опять уставился в стол. — Я живу один. Давно уже.

— Но вы сказали, что у вас был роман с умершей?

— Она такая… была такая… — Голос Эдланда затих. Только слез не хватает, подумал Валманн. — Она была единственная…

— Хорошо, вы были влюблены в нее. Но была ли она влюблена в вас? — по-бульдожьи рявкнул Энг.

— Мы собирались начать вместе новую жизнь.

— А что насчет ее бывшего? Вы его видели?

— Нет! — Эдланд посмотрел в сторону, и его глаза заблестели. Однако на этот раз не от страха или горя, а как-то по-другому. — Она мне кое-что рассказывала. Этого было достаточно.

— А что она рассказывала?

— Ну, разное, что он свинья и полное дерьмо.

— Вы не знаете, он ее бил?

— Я бы не хотел больше о нем говорить! — Эдланд сжал свои белые кулаки и сложил их у груди, демонстрируя странную и бессильную агрессию. — Но это ничего не значит. Мы ведь собирались… — Он снова поник, но затем взял себя в руки. — Карин — единственная женщина, которая действительно что-то для меня значила, вы можете это понять? — Даг посмотрел им прямо в глаза, сначала Валманну, потом Энгу, долго смотрел на них, как будто ждал возражений или собирался сделать им выговор за обвинение в причастности к смерти Карин. Затем он снова вздохнул, уставился в стол и поникшим голосом сказал: — Нет, куда там.

— Вы должны понять, что ваши слова и все ваше поведение в целом вызывают некоторое удивление, — продолжал Валманн, но уже несколько иным тоном, как будто он раздумал идти во фронтальную атаку. — Вот смотрите, полиция приходит к вам домой и хочет допросить по делу об убийстве, а вы сразу соглашаетесь, даже не спросив, кого, собственно, убили. Когда вам говорят, что нашли ваше имя и номер телефона в чужом мобильнике, вы даже не спрашиваете, кому этот мобильник принадлежит…

— Я ведь сказал, что я так и знал… — Его голос превратился в шепот.

— Вы знали это? Вы понимаете, как мы должны толковать такие слова?

— Знал… чувствовал. Иногда у людей бывают предчувствия, не так ли? Это могла быть только она. Я больше никого здесь не знаю и ни с кем не общаюсь. Я… вообще не очень общительный.

— Ты знал это, потому что прикончил ее накануне вечером! — Энг почти кричал. Раскаты его голоса, казалось, прижали Эдланда к спинке стула. Но на этот раз он не сломался.

— Я этого не делал! Я не мог этого сделать. Ведь я любил ее!

Затем он снова сник, закрыл лицо руками и горько зарыдал. Получилось совсем по-женски и почти театрально.

— Именно это ты и сделал! Ты утверждаешь, что на короткое время отключился и потерял память, и очень кстати это случилось как раз во время убийства. — Энг, строго говоря, не имел ни малейших доказательств такого обвинения, но, видимо, запугивание было его любимой тактикой. Валманну такая тактика не нравилась, но он промолчал. На него тоже подействовал драматизм ситуации, и он страстно желал добиться результатов как можно скорее.

Эдланд застонал и энергично покачал головой.

— А ваш врач может подтвердить, что лекарства вызывают потерю памяти? — Валманн по-прежнему говорил очень спокойным и доброжелательным тоном, хотя нетерпение придавало его голосу почти незаметное вибрато.

— Ну конечно! — почти вскрикнул Эдланд. — Но это все, что вы узнаете. Мои болезни не имеют никакого отношения к этому делу!

— А вот это как раз мы решаем! — Энг откинулся на стуле, как будто вот-вот собирался броситься вперед и вцепиться в горло свидетелю.

Эдланд пытался взять себя в руки, провел рукой по лицу, выпрямился и постарался говорить твердым голосом:

— Впрочем… Доктор Мёльхаусен может дать вам справку о том, что я негоден к содержанию в тюрьме. Это на тот случай, если вам взбредет в голову заключить меня под стражу. По психологическим причинам. Я уже давно у него наблюдаюсь.

— А вы не могли бы помочь нам в опознании умершей, раз уж вы были так близко знакомы, а нам так и не удалось связаться с родственниками?

— Ну уж нет!

Эдланд вновь улегся на стол, вытянув руки, как бы моля о пощаде. — Этого вы от меня не можете требовать!

— Никто ничего и не требует. Я только спросил… — Валманн быстро ретировался. Ему становилось не по себе от резких реакций этого человека.

По мрачному лицу свидетеля пробежало некоторое подобие улыбки.

— Если я не ошибаюсь, свидетель имеет право просить прервать и отложить допрос, если плохо чувствует себя в данной ситуации. Поэтому я прошу сделать перерыв в этом мучительном вмешательстве в мою личную жизнь. Кроме того, я страдаю мигренью и чувствую, что начинается приступ.

Он прижал кулаки к вискам, как бы подчеркивая серьезность своих слов.

Валманн и Энг переглянулись, и Валманн наклонился над столом и выключил магнитофон старого образца, который по-прежнему был единственным аппаратом в распоряжении полиции для аудиозаписи допроса.

 

16

— Ну, и что скажешь?

Ульф Эрик Энг заложил ладони за затылок и вытянулся. Он был не очень высоким, но широкоплечим. Когда он снимал пиджак, то всегда засучивал рукава рубашки, обнажая сильные, крепкие руки.

Валманн не отвечал, углубившись в свои записи. Они остались в комнате для допросов, после того как Даг Эдланд покинул помещение. Допрос не дал никаких особых результатов, чтобы можно было привязать свидетеля к убийству, кроме того факта, что он находился недалеко от места преступления примерно в то же время, когда произошло убийство.

«Недалеко», «примерно»…

Оставалось только ждать, когда придут результаты вскрытия, которые могут дать что-то определенное, какое-то конкретное подтверждение подозрений, возникших у обоих следователей.

Конфронтация со свидетелем оставила у Валманна неприятное чувство, что они идут по ложному пути, несмотря на странное поведение Эдланда, возможные мотивы и его перемещения в ночь на пятницу. Этот человек сидел перед ним и позволял вешать на себя улики в убийстве, даже не пытаясь прибегнуть к какой-то достоверной защите, как будто подозрение в убийстве его совсем не касалось, а было чем-то обременительным, нарушающим его скорбь. Валманн не помнил, сколько дел об убийствах он расследовал и скольких подозреваемых убийц допрашивал. Но не было среди них такого, которого бы совсем не интересовало мнение полиции о том, виновен он или нет. Поведение Эдланда не производило впечатления искусной игры или стратегии. Наоборот, было очевидно, что нервы у него на пределе, а душевное состояние колеблется между истерическим возбуждением и коллапсом. Создавалось даже впечатление, что он вот-вот осчастливит их своим чистосердечным признанием. Однако вместо этого он настаивал на своей неправдоподобной — и даже компрометирующей его — истории о потере памяти в решающий момент. Валманн начал, сам того не желая, сомневаться в том, что человек такого склада, как Эдланд, и правда был в состоянии совершить столь зверское убийство и проявить необузданную ярость по отношению к женщине, в которую он, по его собственным уверениям, был влюблен. Впрочем, имеются примеры того, когда именно такие чувствительные типы в острой ситуации теряют рассудок и совершают убийства. Надо бы побеседовать с его психотерапевтом. Хотя у него обязательство хранить служебную тайну выбито, очевидно, золотыми буквами над диванчиком в кабинете.

— Он, черт возьми, ни в чем не оправдывается! — прокричал Энг в никуда. — Здесь нет никакой тактики, или же он самый бездарный лжец, с которым я когда-либо имел дело. Открывая рот, он каждый раз заходит все дальше в трясину, однако это его, по-видимому, ничуть не беспокоит. Либо он законченный идиот…

— Либо совсем наоборот! — дополнил Валманн рассуждения Энга. — А вдруг он скрывает самое важное именно таким образом — выпячивая другие вещи, историю о болезни, скорбь и печаль, и делает это так открыто и откровенно, как только можно желать. Вроде бы. — Он вспомнил уклончивый ответ Эдланда на вопрос о том, чем он занимается. «Я частично на бюллетене и работаю на полставки, но когда я на службе, то работаю с людьми», — ответил он без тени иронии. «Я обнаружил, что многим еще хуже, чем мне, и что я могу, собственно говоря, даже им помочь».

— Разве может быть что-то важнее, чем снять с себя обвинение в убийстве? — Энг хлопнул ладошами по столу с выражением лица, которое ясно свидетельствовало, что отсутствие у свидетеля паники во время допроса уже само по себе вызывает подозрение.

Валманн ничего не ответил, а продолжал перелистывать свои записи, как будто надеялся на чудесное откровение, которого, как он знал, там нет и быть не может.

— Он ничего не отрицает. Кроме одной-единственной вещи — что он ее убил.

— Одна только маленькая чертова деталь… — В голосе Энга сквозило раздражение. — Но прежде чем мы успели спросить об этом, он сам сказал, что послал ей букет красных роз на следующее утро. Обрати внимание, он отправил их с посыльным, а не принес сам.

— Может быть, он знал, что прийти на место преступления рано утром — это выше его сил?

— Он живет на другой планете. — Энг зажмурил глаза и потряс головой, как будто хотел стряхнуть с себя неприятное зрелище.

— Или же он совершеннейший психопат, которому удается отключить реальность, когда ему это удобно. Таких типов не уличишь даже на детекторе лжи.

— Ведь мы, черт возьми, и не психологи!

— Нет, мы следователи, — констатировал Валманн, как будто сам нуждался в подтверждении этого факта. — И расследуем дело об убийстве, имея одного подозреваемого, у которого были и мотив, и возможность, который характеризуется девиантным поведением и дает неубедительные объяснения своим поступкам. Но…

— Но руки у него не в крови.

— Да, руки не те… — Валманн огорченно вздохнул.

— Кстати, отпечатков пальцев на месте преступления нет — по крайней мере, пока не обнаружено.

— Ценность всего того, что нам удалось узнать, целиком зависит от результатов технического исследования волос, тканей и прочего. И разумеется, времени смерти. Если вскрытие покажет, что она умерла в начале вечера, то у Эдланда есть лучшее в мире алиби: вся команда следователей, которые хотят его прищучить, видела его в баре. И у нас опять nada!

— Ба, я и не думал, что ты знаешь иностранные языки. — Энг одобрительно кивнул.

— Мы с Анитой собираемся поехать в отпуск в Испанию, — признался Валманн и осознал в тот же момент, что сегодня даже не вспомнил об Аните. — Он, впрочем, был женат.

— Кто?

— Наш друг Эдланд.

— Неужели? А как же вся эта болтовня об одиночестве, о том, что Карин Риис была первой и единственной женщиной, которая что-то для него значила?..

— Я обратил внимание на его безымянный палец. На нем типичный след. Золотое колечко довольно долго на нем сидело.

— Он скоро попадется, — произнес Энг низким глухим голосом, словно дичь только что сбежала от него в подлесок и он готов продолжать преследование. Все уже знали, что он заядлый охотник на лосей.

 

17

Когда Валманн вновь включил свой мобильник, он нашел там два сообщения от Аниты, а между ними кучу обращений от прессы с просьбой: «Позвоните мне по номеру…» Он тщательно удалил все сообщения, а затем набрал номер Аниты.

— Привет, ты звонила?

— Да, но ты не отвечаешь.

— У нас здесь дел по горло.

— Дело об убийстве? Да. Я читала в газете.

— Н-да. Мрачное дельце.

— И оно, конечно, тебе досталось?

— Моене заботится о своих сотрудниках. Когда ты возвращаешься?

— Послушай, я поэтому и звонила… — Она заговорила слабым и тихим голосом, что было совсем на нее не похоже: — У Биргит большие проблемы. Она съехала от этого парня, а он ведет себя не очень хорошо.

— Хочешь сказать, что он скандалит?

— Во всяком случае, угрожает. Я думаю… Я точно не знаю, Юнфинн, но у меня такое чувство, будто он ее бьет. Она не хочет об этом говорить. Ей сейчас очень плохо, так что я, пожалуй, останусь еще немного и поддержу ее. Ей это нужно. До завтра… Хорошо?

— А что, нельзя этого типа привести в чувство?

— Она не хочет заявлять на него в полицию.

— Ну раз так…

Старая история. Женщин бьют, а они не хотят заявлять в полицию на обидчика или же забирают свое заявление, слега «одумавшись». Он несколько раз имел дело с такими случаями и никак не мог понять, что творится в голове у этих женщин.

— Тебе легко говорить, Юнфинн. — Голос Аниты звучал тихо и убедительно, как будто это касается не только подруги, но и ее.

— Знаю, — вздохнул он. — Я только никак в толк не возьму, почему они позволяют этим негодяям так легко отделываться.

— Ты мужчина.

— Признаю, виновен! Надеюсь на мягкий приговор.

— Как насчет «пожизненного»? — пробормотала она ласково и тихо засмеялась. Это радовало.

— Ну конечно же оставайся. — Он почувствовал облегчение, уведя разговор прочь от этой темы, которая его всегда возмущала. К тому же можно будет потратить субботний вечер, чтобы поразмышлять над убийством Риис и попытаться, во всяком случае, как-то связать воедино отдельные факты. Дело расследуется пока еще только двое суток, есть улики и находки, указывающие в разные стороны, а также двое вполне правдоподобных подозреваемых, имеющих вроде бы алиби. Таков итог на данный момент.

Может быть, ему следует воспользоваться возможностью и заняться сыском в городе, подумал он. Попытаться разузнать что-нибудь об Эдланде. Побродить по следу одинокого волка. Выяснить, что еще прячется за этой ухоженной внешностью, которая, как выяснилось, скрывала довольно-таки издерганные нервы.

— Передай ей привет от меня и скажи, что ей следует обезвредить этого типа как можно скорее. Добиться решения суда о запрете на посещение. Помоги ей в этом. Таких мужиков не исправишь. Станет только хуже, а кончиться может трагически.

— Да что ты говоришь, Юнфинн!

— Извини. У меня перед глазами совсем свежая жертва домашнего насилия. Свежайшая, можно сказать…

— Попробуй расслабиться, дорогой.

— Сама попробуй. Я думал, что ты поехала встретиться с подругой, чтобы расслабиться, а смотри, что получается…

— Жизнь иногда преподносит всякую гадость.

— Возможно, — ответил он и понял, что слишком затягивает разговор. Было приятно слышать ее голос. Как хорошо, когда есть по кому скучать.

— Мы попробуем опровергнуть твою теорию, когда ты завтра вернешься домой.

— Целую, — прошептала она ему на ухо и отключилась.

В столовой сидел Энг, ел бутерброд с ветчиной и пил колу. Валманн присел за столик с чашкой кофе.

— Послушай, не прогуляться ли нам с тобой по городу чуть попозже? — спросил он.

— У тебя большие планы?

— Да кое-чем заняться в центре.

— Отлично. — Энг переехал в город совсем недавно и не скрывал, что комната, которую он снял, не лучшее место, чтобы проводить там время.

— Я думал начать с бифштекса в «Ирландском баре», но вижу, что ты уже подкрепился. — Бутерброд с ветчиной исчез в два счета, пока Валманн пил кофе.

— Не страшно. Я обычно три раза в день ем горячее, — сообщил Энг и покачался на стуле.

— Тогда увидимся в Сторожке через полчаса.

— Идет. — Он выпил колу прямо из бутылки, тихо рыгнул и с довольной физиономией откинулся на спинку стула.

 

18

На совещание в Сторожке собрались почти все члены группы расследования в полном составе. Даже Рюстен зашел ненадолго. Так что в тесноватой, переполненной мебелью комнате для совещаний, которая в большинстве полицейских управлений зовется Сторожкой, плюнуть было некуда.

Валманн изложил состояние дела на данный момент.

Нольде сообщил, что ждет подкрепления от Уголовной полиции для дальнейшего сбора и анализа следов.

Фейринг и Вик поделились дополнительными сведениями. Речь шла о третьем соседе в этом квартале, одиноком пенсионере, который проводил время за чтением книг, кормлением птиц и выгуливанием собаки. Он сообщил полиции, что вовсе не знал, что сожитель милой и обаятельной Карин Риис съехал от нее. Наоборот, пенсионер утверждал, что часто его встречает и что тот посещает свое старое жилище на улице Фритьофа Нансена в темное время суток, когда все кошки серы. Свидетель, которого звали Эйвинд Граф, не скрывал, что никогда не чувствовал особой симпатии к этому человеку, особенно после того, как тот пнул ногой его собаку — пожилого и добродушного лабрадора, — когда тот заплутал и забрел на его участок. Тот, кто не любит собак, не может быть хорошим и порядочным человеком, заключил господин Граф.

Сульстранд и Вигген посетили парня, бывшего в тот четверг вечером в гостях у своей девушки напротив дома, в котором произошло убийство, и услышали менее приукрашенный рассказ о том, что они видели, пока ждали такси. Они действительно видели мужчину, который подъехал около полуночи, подошел к дому и начал стучать в дверь. Однако потом они вернулись в дом девушки, принялись обниматься и быстро обо всем забыли. Когда же такси парня наконец приехало, мужчины возле двери не было, в этом Стиг Меллум, ученик кафедральной школы в Беккелаге, был уверен на все сто.

Это сообщение вызвало некоторое оживление среди присутствующих, однако Валманна оно нисколько не порадовало. По его мнению, показания юноши еще больше затемнили картину событий в четверг вечером. Возможно, Эдланд не врал, когда сказал, что провел возле дома Карин всего несколько минут. Или же он вошел внутрь, прежде чем молодые люди вновь заинтересовались происходящим.

— Итак, мы имеем бывшего сожителя и любовника, причем оба имеют повод для ревности, но в то же время и алиби, хотя алиби Эдланда довольно шаткое и может лопнуть по получении нами результатов вскрытия. Что касается алиби Скарда, то его невозможно проверить, пока мы его не отыщем. — Такой краткий итог подвел Рюстен, опередивший Валманна. — Ревность — хороший мотив, она ежегодно служит причиной целого ряда убийств в нашей стране. Но в данном случае этот мотив только осложняет дело: если оба были так сильно увлечены этой женщиной, как это кажется, и один из них действительно убил ее в припадке ревности, то нам необходимо как можно скорее выяснить, кто же из них наиболее вероятный преступник, и принять меры, чтобы защитить его от другого. Ибо вполне вероятно, что тот сделает все, чтобы отомстить за потерю любимой женщины. Звучит почти как трагическая баллада, но с ревностью, как мы знаем, шутки плохи. Я видел фотографии с места преступления. Жуть какая-то, просто кошмар.

Если вначале добродушный вид седовласого ветерана и его манера говорить с юмором висельника как-то разрядили тяжелую атмосферу, то его заключительные слова вернули их к суровой реальности.

— Я предлагаю бросить все силы на поиски Скарда. В наше время взрослые люди сквозь землю не проваливаются. Желаю оставаться, друзья, я пошел.

С этими словами Рюстен удалился, оставив больше вопросов, чем ответов.

Молчание прервал Валманн, которому вдруг пришла в голову неплохая мысль:

— У нас пока нет никаких зацепок, как искать Скарда, но зато есть его фотография!

Остальные взглянули на него в недоумении. До сих пор и речи не было о фотографии человека, которого они хотели бы видеть перед собой для допроса как можно скорее.

— Фотография на полочке в прихожей. Парочка у костра на отдыхе. «Я тебя люблю. Да благословит тебя Бог», и так далее. Скорее всего, на фотографии он.

Все взоры обратились к Валманну. Настроение в комнате изменилось, и следователи пустились в рьяную дискуссию.

— Во всяком случае, мы можем пустить ее по кругу в нашем внутреннем розыске, — закончил Валманн. — А Хауген пусть продолжит проверку всех фирм, которые имеют разъездных агентов. Это паршивая работа, я знаю. Но ничего не поделаешь.

— Пусть я буду «Желтыми страницами», — вздохнул Хауген.

— Нам следует и далее искать информацию об Агнаре Скарде и Даге Эдланде, да и о Карин Риис. — Валманн дополнил краткое резюме Рюстена: — Маловероятно, что эта драма касается лишь трех людей, у которых нет ни друзей, ни знакомых в этом городе. Хотелось бы, чтобы Кронберг начал искать сведения там, где только он один может их найти. Где он, кстати? Я ожидал, что он придет.

Кронберг был экспертом по базам данных с доступом к открытым и закрытым архивам. Иными словами, он был хакером от Бога, и его таланты порой использовались в отделе — разумеется, неофициально. Впрочем, этот оригинал и чудак редко принимал участие в общих мероприятиях.

— Кронберг взял небольшой отпуск, — сообщил Фейринг, — и сейчас плывет по морям по волнам.

Внезапно все уставились на обычно замкнутого Фейринга. Тот огляделся, как будто нечаянно проговорился, но понял, что объясниться надо.

— У Кронберга в Сулёре двое племянников, которые разводят лошадей. Они обычно осенью на уик-энд едут все вместе в круиз — в Данию, в Хирстхалс, и обратно. Но он выйдет в понедельник.

— Больной от пьянки и от качки…

Все рассмеялись.

— Ну хорошо, тогда это все на сегодня. По домам! — Валманн положил руки ладонями вниз на бумаги, будто хотел наколдовать новые сведения. — Но мы все на дежурстве, не отключайте мобильники и сидите дома. А если у кого родится идея, звоните в любое время. И главное: никаких визитов в бар, кроме как по долгу службы!

Снова смех. Валманн собрал все бумаги. Ему еще придется проинформировать начальника управления о состоянии расследования дела Риис. Встреча с прессой прошла благополучно, и Моене осталась довольна. Но Валманн рад не был. Дело, которое выглядело относительно легким накануне, с каждым часом становилось все сложнее. А такие вещи начальство не любит. Они не расписаны в учебниках. Однако так обычно бывает, когда случается убийство в реальном мире.

 

19

«Ирландский бар» оказался отличным местом для встречи с глазу на глаз с Энгом. Здесь подавали простую еду, причем кухня с ограниченными ресурсами каким-то чудодейственным образом ухитрялась готовить «самый лучший в городе бифштекс», то есть кусок поджаренного в масле филе величиной с мужскую ладонь, с луком, жареной картошкой и беарнским соусом. Ульф Эрик Энг не шутил, когда говорил о своем пристрастии к мясным блюдам, — бифштекс и все остальное он уничтожил молниеносно.

— Ну, как бифштекс?

— Недурственно.

— Недурственно? Ты проглотил его в два счета.

— Хочешь узнать пару выражений на трёндерском диалекте? — Энг глубоко вздохнул, потягивая пиво. — У нас в Намдалене есть только два выражения для оценки качества чего-либо: «недурственно», что означает «отлично», и «неплохо», что означает «хуже некуда». Ясно?

Валманн кивнул.

— Этот бифштекс был недурственным…

Валманн довольствовался бутербродом с креветками и майонезом, что Энг вообще за еду не считал.

— Отлично.

Что касается традиционного пол-литра, а потом еще пол-литра, то тут их вкусы совпадали. Как, впрочем, и интерес к делу, в расследовании которого они оба участвовали, хотя с разных позиций.

Насчет убийства у Энга сложилось свое собственное мнение, согласно которому преступником явно был Эдланд, нервозный и неуравновешенный. Его видели на месте преступления в возбужденном состоянии, он кричал и барабанил в дверь в полночь. А его слабенькое оправдание насчет потери памяти ничего не стоит, так обычно преступники и ведут себя в суде, когда, потупив взор, объясняют, как оказались в очередной раз за рулем украденного автомобиля.

— Подождем результатов из лаборатории, — возражал ему Валманн. — Пока что в доме обнаружены отпечатки пальцев двух человек, но их еще не успели изучить.

— Да этот сукин сын наверняка действовал в перчатках. Он даже надел их, когда мы повезли его в управление на допрос.

Валманн также обратил внимание на красивые кожаные перчатки, которые наверняка обошлись хозяину в кругленькую сумму. Но в этом не было ничего странного — все-таки ноябрь на дворе. Валманн никак не мог представить себе Эдланда в виде безумного дикаря, набросившегося с кулаками на женщину — любимую женщину, — а затем продолжавшего избивать ее даже после того, как она потеряла сознание. И кроме того, у него не было ни единой царапины, ни на руках или запястьях, ни на лице или шее, которые должна была оставить Карин, отчаянно боровшаяся за свою жизнь. Если, конечно, все происходило так, как он себе представлял, в чем также уверенности не было.

Валманн попытался отогнать от себя сомнения, сосредоточившись на второй кружке пива.

— Именно у таких чувствительных рохлей, как Эдланд, крыша едет, если на них чуть-чуть надавить, и в таком состоянии они совершают чудовищные поступки, — продолжал свои рассуждения Энг. — Когда им становится страшно, они точно с цепи срываются и сами не ведают, что творят.

— Но Эдланд не рохля, — возразил Валманн. — Он совсем не слабак, скорее атлетически сложен. И в фитнес-центр ходит.

— Фитнес! — фыркнул Энг. — Да что там такого? Велотренажер и полчаса на тредбане в среднем темпе? — Под твидовым пиджаком инспектора заиграли мускулы.

— Только не в зале на Хоконсгатен. Там ребята штанги поднимают.

— Неплохо бы взглянуть.

— Можно хоть сейчас. Пошли посмотрим. Мы же на работе, не так ли? — Валманн втянул последние капли пива, отставил кружку и кивнул официанту. — У них там почти все время открыто и полно народу, особенно в выходные.

 

20

Валманн хорошо представлял себе круги культуристов в местных фитнес-центрах, в частности в «Гиммене». Среди клиентов было много иммигрантов. Частенько туда заглядывала полиция в поисках пропавших лиц, однако причислить его к криминальной сфере было бы преувеличением, если не считать употребление анаболиков, что, впрочем, было типично и для других центров и на что обычно смотрели сквозь пальцы.

Их встретил молодой человек неевропейской наружности и абсолютно ничего не выражавшим лицом. Он сообщил, что шефа зовут Клифф и тот в настоящий момент «накачивается». По просьбе Валманна он указал на здоровенного парня, внешность которого позволяла предположить североафриканское происхождение. Он выглядел дюжим, даже лежа на скамье для накачки пресса. В зале тренировалось около дюжины молодых людей различных весовых категорий, и никто из них не обратил на полицейских ни малейшего внимания. Клифф повесил блестящую штангу с тяжеленными «блинами» на штатив и приподнялся, прежде чем Энг и Валманн подошли к нему. Он вытер пот со лба и вопросительно посмотрел на полицейских:

— Я на работе, и я вам ничего не должен.

Он хорошо говорил по-норвежски, и визит полиции в субботний вечер его особенно не встревожил.

— Нам нужны кое-какие сведения о человеке, который, как нам кажется, здесь тренируется, — пояснил Валманн.

Энг взглянул на стоящие в ряд тренажеры с тоской во взоре. Казалось, он был готов помериться силами с любым из здешних парней.

Клифф подтвердил без всяких фокусов, что Даг Эдланд — один из его клиентов, и добавил, что хорошо его помнит, так как тот старательно посещает тренировки. Их беседа постоянно прерывалась дребезжанием и бренчаньем разных устройств и глухими ударами падающих на мат тяжелых гирь.

— Он способный и делает успехи, — ответил Клифф на вопрос Валманна. — Когда он появился здесь около полугода тому назад, мышцы у него были как желе. Сейчас он куда лучше выглядит. Мы особо работаем с мышцами груди и живота. — Он продемонстрировал совершенно невероятную мускулатуру на своем внушительном торсе, к которому приклеилась черная потная майка.

— А больше он ничем не примечателен?

— А в чем дело? Он натворил чего, что ли?

— Это наше дело, — вклинился в разговор Энг. — Мы сейчас проверяем все сведения о нем. Как он ведет себя в гимнастическом зале, общается лис кем-то — нас все интересует.

Хозяин центра задумался. Пауза затянулась до такой степени, что стала подозрительной.

— Он спокойный парень и редко с кем-то разговаривает. Нельзя сказать, что враждебно настроен, но держится особняком. И что странно, никогда душ не принимает перед уходом.

— Душ не принимает?

— Это странно, — подтвердил Клифф. — Особенно для типчика, который так выпендривается с одеждой.

— А какая тут может быть причина?

— Ну я не знаю…

— Но предположить-то можно, валяй! — наседал Энг.

— Может быть, он гомик… Но я не знаю… — Клифф пожал плечами, как будто данный вопрос был ему совершенно безразличен.

Валманн знал, что среди культуристов нередко встречаются гомосексуалисты, однако он продолжал:

— Мне кажется, в таком случае он должен был скорее… Представьте, гомик в душе с такими парнями, ведь это же здорово!

— Да это все равно что в рай попасть! Вот это да! — Сердитый голос Энга заглушал звон гантелей.

— Если только не наоборот, — спокойно возразил Клифф. — Может, он не хочет этого афишировать. Скажем, его это привлекает, но и вызывает растерянность. — Энг утвердительно кивнул. Валманн только пожал плечами. — Но я же сказал, что не знаю. Сюда всякие приходят.

Дежурный позвал Клиффа к телефону. Валманн кивнул ему, покидая вместе с Энгом помещение. Клифф поднял на прощанье свою тяжеленную ручищу.

 

21

Субботним вечером, в половине девятого, пешеходная улица в Хамаре не очень-то походила на Лас-Вегас даже с рождественским освещением. Покупатели и завсегдатаи кафе давно разошлись по домам, а для праздничного гулянья время еще не наступило. Энг шел вразвалку и выглядел очень довольным, будто именно он только что лежал на скамье для пресса и качал штангу весом в сто двадцать килограммов. Образ скрытого гомика в фитнес-центре вполне укладывался в его представление о гомосексуалистах и очень подходил для Эдланда.

— Если он голубой, зачем ему понадобилась дамочка? — Вопрос Валманна повис в воздухе.

— Да потому, что он сам себе в этом не хочет признаться. Гомик в панике от собственных наклонностей заводит даму в качестве алиби и не может справиться с ситуацией, когда дело доходит до главного. Помнишь, ведь у дамочки в сумочке был искусственный член!

Валманн ничего не ответил, но отметил про себя, что появилась еще одна странность.

— Думаешь, и вся эта влюбленность — самообман?

— Ну конечно. Может, он даже сам этого не понимает, может, он пытался так себя вылечить. А когда ничего не вышло, у него совсем крыша поехала.

Несколько пьяных подростков пронеслись мимо них в противоположном направлении. Они находились в районе Стурторгет, в западной части города. В такой вечер здесь можно купить на улице выпивку или наркотики, кому что надо. После двенадцати здесь обычно парковалась «Черная Марья», готовая подобрать выпивших сверх меры и выставленных вон посетителей баров или пьяных подростков, не получивших доступа в кафе или ресторан. Валманн частенько дежурил здесь по субботам. Полиция была на месте не для того, чтобы обязательно кого-то поймать, а чтобы помешать им нанести ущерб себе или окружающим. Когда речь шла о подростках, то звонили родителям и просили забрать детей, если те сами не ушли в гости или не были слишком пьяны, чтобы сесть за руль. В последнем случае ребят развозили домой на патрульной машине. Тех, кто вообще не вязал лыка, ждали вытрезвитель и чашка кофе на следующее утро. Все-таки это Хедмарк, а не Бронкс.

— Что-то с ним не так. — Валманн обращался скорее к себе самому, чем к своему коллеге.

Энг утвердительно кивнул:

— Я почувствовал это, как только его увидел, по взгляду…

Валманн сразу, еще когда впервые увидел его в баре «Виктория», также обратил внимание на то, что этот человек излучает необычную напряженность, но не прореагировал так остро, как Энг.

— Я таких людей за три версты чую. А эта пресловутая болезнь, с которой он так носится… у парня ВИЧ, ясно как Божий день…

Валманн ничего не ответил. Он считал рассуждения своего коллеги необдуманными и полными предрассудков и несколько побаивался окончательных заключений. Не хватает только демонстрации гомофобии, характерной для трейдеров и пробравшейся даже в ряды сотрудников полиции. В то же время он не мог преодолеть своеобразного беспокойства, охватывающего его каждый раз, когда он думал об Эдланде, его облике и поведении — в то утро, когда они подняли его с постели, по дороге в управление и на допросе. Трудно объяснить странную смесь слабости и силы в этом человеке, его удивительную настойчивость в уклонении от ответов, упрямство и экзальтацию. Он кажется нервозным и уязвимым и в то же время далеким и неприступным, как будто его совсем не касается все то, чем так интересуется полиция. Такое неправдоподобное смешение качеств с неизбежностью должно вызывать подозрение у опытного полицейского. Что касается Валманна, то, как это ни странно, на него все это производило впечатление достоверности. Несмотря на то что он постоянно пытался убедить себя в обратном.

А еще Эдланд — красивый парень.

Валманн не употреблял это слово по отношению к мужчинам. Но Даг Эдланд был красив — густые темно-русые волосы, волнами ниспадавшие на плечи, ясные серые глаза, дугообразные брови, симметричные черты лица, гладкая кожа. Даже молодцеватую бородку он так причесывал, что она обрамляла рот гармоничной формы с полными губами и ровными белыми зубами. Не исключено, что он повстречал Карин Риис как раз у стоматолога.

— Ну тютелька в тютельку настоящий педик! Я понял это сразу, как его увидел! — Энг продолжал свой анализ с уверенностью, не допускавшей альтернатив.

Валманну нечего было возразить и на это. Он ни в коем случае не разделял абсолютную уверенность своего коллеги. В одном он был уверен: надо во что бы то ни стало раздобыть разрешение на обыск квартиры на Эстрегате, и как можно скорее. Он уже начал сомневаться, что Эдланд совершил убийство, но чем больше он о нем думал, тем сильнее росло его любопытство. Ему страшно хотелось прочесать его квартиру, проверить каждую вещицу, мебель, каждую деталь интерьера, каждый тюбик, каждую баночку с кремом в ванной комнате, понюхать каждый флакон с одеколоном, проверить шкафчик с лекарствами, опустошить корзину для бумаг, расшифровать каракули в записной книжке — и все это, чтобы напасть на след его особенной тайны.

Ибо тайна у Дага Эдланда несомненно есть. Он окружает себя вуалью замалчивания, атмосферой полуправды и уклончивости, что в целом может скрывать определенный план. Как шахматист, в стратегии которого невозможно разобраться.

— Пошли, — решительно произнес он, когда Энг уже заворачивал в «Библиотечный бар» в гостинице «Астория». — Давай-ка еще раз зайдем в «Викторию».

— Вот оно что. Хочешь освежить воспоминания? — Громкий смех Энга раскатился по улице Торггата.

Во всяком случае, чужие воспоминания, подумал Валманн, но и на этот раз не нашелся что ответить.

 

22

В этот час народу в баре было еще мало, и новый бармен ничего не мог им сказать, так что визит в «Викторию» грозил оказаться пустой затеей. И все же Энг и Валманн заказали по пол-литра пива и сели за столик около входа. Музыка гремела так громко, что разговаривать было невозможно. Они оба заметили женщину, в одиночестве сидевшую за столиком в глубине бара, но ни тот, ни другой ничего не сказали.

Валманн узнал ее сразу. И она его тоже, он понял это по тому, как она быстро опустила глаза. Черт возьми!

— Я начну с нее… — Валманн поднялся, пытаясь найти выход из этой чуть щекотливой ситуации. — Я узнал ее. Мне кажется, я перекинулся с ней парой слов в тот вечер. Когда мы здесь были.

— Ах вот как?.. — Энг ухмыльнулся. — Понимаю.

Валманн смирился с тем, что, возможно, подумал о нем Энг. Так ему, по крайней мере, не придется вдаваться в детали о том, как именно они встретились.

Она сидела с чашкой чая и, когда он подошел, подняла голову, взглянув на него сдержанно, но не сказать чтобы недружелюбно.

— Я подумал, что должен сказать тебе пару слов, — начал он.

— Мог бы и извиниться, — ответила она слегка обиженным тоном, который, впрочем, казался скорее наигранным. Она оглядела его с головы до ног, не скрывая одобрения.

— Если ты не возражаешь, конечно… — Он уселся на свободный стул и не смог удержаться, чтобы не добавить: — Но я должен сказать, что ты сама виновата.

— Ты всегда швыряешь женщин об стенку, когда они говорят, что ты им нравишься? — Ее голос был низким, немного хриплым, можно было бы сказать сексуальным, если бы она играла в кино или в театре. Вся же она казалась бледной и миниатюрной, в черном свитере под горлышко, узких джинсах и пиджачке из тонкой розовой замши. Не при параде она даже выглядела моложе. Он никак не мог взять в толк, как у него получилось применить силу к этому хрупкому созданию.

— Я, возможно, слегка старомоден.

— У меня здоровенный синяк. — Она хлопнула себя несколько демонстративно по заднице.

— Послушай, — сказал он и серьезно взглянул на нее, — я правда сожалею об этом.

— Ну хорошо.

Он сидел прямо напротив нее, спиной к бару и Энгу.

— Я работаю в полиции, — начал он снова.

— Ну тогда спасибо, я пошла. — Ответ прозвучал сразу, взгляд стал ледяным, и она отвернулась.

— Не волнуйся. Ты тут ни при чем.

— Ах вот как? — Ледяной взгляд растаял в насмешливой улыбке. — Ты думаешь, что хамарский полицейский может болтаться по городу неузнанным?

— Ну хорошо… — Опять он оказался в дураках, а ей удалось его подколоть. Слава Богу, что Энг не слышит. — Речь идет об одном человеке, который сюда захаживает.

— А какое это ко мне имеет отношение?

— Ты часто здесь бываешь?

— Случается.

— Помнишь мужчину, сидевшего в одиночестве у двери в четверг вечером? Похоже, довольно долго сидел. Такой красивый парень, лет тридцати, с длинными откинутыми назад волосами.

Она задумалась на минутку.

— Возможно.

— Так да или нет?

— А что с ним такое?

— Он замешан в одном деле, которое мы расследуем, а я собираю информацию.

— Он что-то нехорошее сделал?

— Пока не могу сказать.

— Он какой-то странный, да? Трудно раскусить.

— Так ты его знаешь?

— Да нет, не могу сказать, что знаю… — Она слегка улыбнулась. — Я хотела разобраться в нем. Он пригласил меня к себе домой. Не так давно. Пожалуй, не надо бы тебе об этом рассказывать. Во всяком случае, ничего хорошего из этого не вышло.

— Я вовсе не собираюсь копаться в твоей личной жизни.

— Ну хорошо, — ответила она, не скрывая иронии. — Я думала, что полицейские как раз не прочь там покопаться. Так мне показалось… — Ее взгляд прошелся по залу, где уже начали появляться посетители.

Валманн вспомнил, как он сидел здесь с коллегами в четверг вечером и мало чем отличался от остальных слегка сексуально возбужденных мужиков в баре.

— Могу ли я тебя чем-нибудь угостить? — спросил он и повернулся, ища глазами бармена. Заодно он отметил, что Энг по-прежнему сидит с равнодушным видом.

— Да нет, мне еще рановато.

Валманн заметил, что Энг прикончил свое пиво и собирается встать. Ему не очень хотелось, чтобы тот подошел к ним.

— Послушай, — сказал он. — То, что ты говоришь, может представлять для нас интерес. Может, ты согласишься пройти со мной в управление и дать показания? Здесь всего несколько шагов.

— Спасибо, я знаю, где полиция находится.

Валманн пропустил иронию мимо ушей.

— Ты потратишь не более получаса. Это все касается не тебя, а того парня, — добавил он, видя, что она колеблется. — Я всегда могу привлечь тебя как свидетеля, хочешь ты или нет. Мне кажется, лучше сделать так, как я предлагаю.

— Ну хорошо, — ответила она. — Но потом мы вернемся сюда, и ты закажешь обещанную выпивку.

— Ну конечно! — Валманн уже поднялся. Когда они оба встали, он заметил, что она едва доходит ему до плеча.

— Скоро вернусь, Билл, — бросила она бармену.

Энг отвернулся и, когда они проходили мимо, заговорил о чем-то с человеком за соседним столиком. Валманн втихую поблагодарил коллегу за проявленный такт.

 

23

— Так вот где ты обитаешь!

Они стояли в его тесном кабинете близко друг к другу, однако она не казалась смущенной, в то время как он не мог отрицать, что на него действует ее физическая близость. От нее пахло духами и сигаретным дымом. В четверг вечером она была похожа на диву — в вечернем платье, сапожках на высоком каблуке, с обилием обнаженного тела и высокой прической, усыпанной блестками. Трудно было представить себе, что это та же самая девушка. В джинсах, замшевой куртке, с темно-русыми волосами, собранными в небрежный пучок на затылке, она больше походила на понурую школьницу, вызванную на ковер к директору. Атаковавшая его в коридоре женщина, казалось, совсем не испытывала страха перед полицией. Большинство людей начинали нервничать, попав в эти стены, независимо от цели визита. А эта девушка (ей было не больше двадцати) выглядела совершенно спокойной.

— Отлично, — произнес он. — Начнем. Садись.

Валманн уселся за письменный стол и почувствовал себя лучше. В данный момент он хотел бы иметь кабинет попросторней размером и более комфортабельный. Хотел бы, чтобы на улице было посветлее и гостья могла насладиться уникальным видом на озеро Мьёса. А больше всего ему хотелось, чтобы ее присутствие не действовало на него таким образом.

Она назвалась Лилиан. Лилиан Петтерсен. Место жительства — Клёфта. В настоящее время безработная. Она часто приезжает в Хамар встретиться с друзьями.

— Ты сказала, что знаешь Дага Эдланда?

— Да, он сказал, как его зовут.

— Сколько раз вы встречались?

— Я встречаю его в городе время от времени. Но разговаривали мы только один-единственный раз.

— Когда ты пыталась раскусить его.

— Да.

— Но ничего из этого не получилось?

— Я уже сказала.

— Извини. Для нашего дела чрезвычайно важно, как он ведет себя с женщинами.

— Его поведение?..

— Как он реагировал, когда ты… э-э-э… — Валманн никак не мог нащупать профессиональную ноту.

— Уж во всяком случае, не так, как ты, если ты это имеешь в виду! — Вот она и еще раз ему залепила! — Ты вел себя, как псих! Хочешь взглянуть на мой синяк? — Она приподнялась на стуле и собралась расстегнуть молнию на джинсах.

— Да успокойся же! — Валманн услышал раскаты своего голоса. Он чуть было не потерял контроль над собой. — Ведь я сказал, что сожалею. Если есть о чем сожалеть.

— Мне, видимо, следовало на тебя заявить.

У него создалось впечатление, что его окатили холодным душем.

— Это еще за что?

— Применение силы.

— Но послушай!

— «ВГ» точно могла бы раздуть из этого происшествия скандал: «Полицейский применил насилие к женщине» — не так ли?

— Ты что, мне угрожаешь? — Он понимал, что она может причинить ему массу неприятностей, если действительно даст делу ход. Такая словесная перепалка могла плохо кончиться для полицейского. Все подумают самое плохое о страже порядка. Он попытался найти правильный тон, спокойный, уверенный и слегка авторитарный. — Тогда позволь тебе напомнить… — начал он. И тут он увидел блеск в ее глазах и понял, что именно этого она и добивается. И решил сдаться. — Ну хорошо, ты меня спровоцировала. Ты ведь не стеснялась в выражениях.

— Ну а ты прямо как неженка, — отпарировала она. — А я-то думала, что такому парню все нипочем.

— Я немного старомоден.

— Маленькая женушка дома, в особнячке?

— Сожительница.

— Я живу одна, — заявила она. — И горжусь этим.

— Я так и думал. — Настроение слегка выровнялось. — Ну и какое же впечатление произвел на тебя Даг Эдланд?

— Очень приятный парень, красивый, вежливый.

— Но не очень энергичный?

— Не очень-то.

— А как ты думаешь почему?

— Да он и не скрывал этого. Он сказал, что только что встретил женщину, которая для него много значит. Казался влюбленным, как мальчишка. И все время болтал про эту даму. Не могу сказать, что мне это понравилось.

— И что он о ней говорил?

— А как ты думаешь? Говорил, что их свела судьба, что он очень благодарен этой судьбе, которая наконец-то ему улыбнулась. Ну просто кисель какой-то, но парень казался искренним. — Она грустно улыбнулась.

Валманн должен был признать, что она неглупа и привлекательна — даже без косметики. У нее было плоское лицо с высоким лбом, крупным ртом и небольшим носом. Голову девушка держала слегка набок, ореховые глаза были умело подведены косметическим карандашом. Он обратил внимание на необычный, даже раздражающий его блеск этих глаз каждый раз, когда их взгляды встречались. Как будто она что-то про него знает. А ведь и вправду…

— Мне нечего больше сказать такого, что могло бы тебя заинтересовать, — сказала она после небольшой паузы. — Для меня он остался просто парнем, которого я встретила в городе. Я неправильно оценила ситуацию. — Она вдруг забеспокоилась и начала ерзать на стуле. — Он был не совсем обычный. Мне он понравился, но… Too bad. You can’t win them all. — Лилиан встала и прошлась по комнате, как бы показывая, что сеанс окончен. — Еще что-нибудь?

— Я хотел бы… — начал Валманн.

Однако она вдруг остановилась у письменного стола, наклонилась и, прежде чем он успел ей помешать, схватила несколько снимков с места преступления на улице Фритьофа Нансена, которые лежали там с предыдущего вечера, и уставилась на них.

— Что это такое? — почти закричала она, разглядывая фотографии.

— Положи назад.

— Кто это? — Она повернула к нему лицо, полное ужаса.

— Отдай мне, пожалуйста, фотографии!

— Неужели это… Ведь это Карита!

— Отдай фотографии! — Валманн схватил девушку за руку и попытался вырвать у нее снимки. Затем, вспомнив о ее недавней выходке, разжал пальцы, она сделала то же самое, и фотографии посыпались на стол и на пол. — Ты что, ее знаешь? — Он наконец-то вновь почувствовало себя полицейским.

Она была явно потрясена и не притворялась.

— Это, наверно… — Она сделала усилие и бросила еще один взгляд на изуродованный труп. — Это Карита! — Она рухнула на стул и зарыдала. — Какой ужас! Какой ужас!

Валманн опустился в свое кресло и, пыхтя как после потасовки, собрал фотографии.

— Это она? Это ее по телевизору показывали? — Девушка прерывисто дышала.

Валманн испугался, что она упадет в обморок прямо у него в кабинете.

— Принести воды? — спросил он.

Она покачала головой.

— Так ты знаешь… эту женщину на фотографии? — спросил он немного погодя.

Она кивнула, закрыв лицо руками:

— А что с ней?..

— Ее убили.

— Это о ней по телевизору говорили?

Он кивнул.

— А кто?

— Мы не знаем. И я не вправе об этом разговаривать. — Но что-то в его голосе, очевидно, выдало его.

— Неужели это он?

Опять она разоблачила его. Валманн глубоко вздохнул:

— Мы ничего не знаем наверняка.

Она начала плакать, сначала тихонько, жалобно завывая, затем сильнее. Валманн попытался вспомнить, куда он засунул бумажные носовые платки, но так и не смог. Он стоял и не знал, что для нее сделать. Наверное, лучше всего не делать ничего.

— Так ты ее знаешь как Кариту? — спросил он, когда она немного успокоилась.

— Ну, это, конечно, не настоящее имя, — всхлипнула она.

— Почему?

— В нашем ремесле никто не называет своего настоящего имени. Более экзотично с «псевдонимом». — Она попыталась скривить губы в улыбке. — И надежнее.

— Так ты хочешь сказать… — До Валманна начало доходить, что означали ее слова. — Ты хочешь сказать, что эта женщина на фотографии была одной из тех, кто «работает» в здешних барах? — Теперь он еще яснее вспомнил эпизод в четверг вечером, все детали, которые он все время пытался отодвинуть, ее ловкие прикосновения, профессиональную хватку, шепот на ушко про дешевый тариф для таких «красавчиков», как он.

— Верно. Ну, ты прямо Эйнштейн.

— И это правда? Ты уверена, что она этим занималась?

Девушка попыталась собраться, вытерла слезы тыльной стороной ладони, а затем ответила без всякого притворства:

— Мы какое-то время держались вместе. Хорошо работать в паре. — Она говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся. — Но я ее давненько не видела. Я подумала, что она нашла подходящего парня и забросила эти игры. Так это был он?

Ему пришлось прервать ход ее мыслей. Не мог же он пуститься с ней в дискуссию!

— Итак, ты утверждаешь, что Карин Риис… Это ее настоящее имя, — вставил он в ответ на ее вопросительный взгляд, — что она… была проституткой?

— Honi soit qui mal у pense!

— Что-о?

— Пардон, это по-французски. — На этот раз ей удалось изобразить на лице некое подобие улыбки, как бы назло ему, чтобы еще раз подчеркнуть его невежество. Еще одно очко в ее пользу. — Это означает нечто вроде: «Пусть стыдится тот, кто дурно об этом подумает». Впрочем, мой псевдоним Лолита, — добавила она, засунула большой палец в рот и закатила глаза. Если бы не потекшая краска с ресниц, она могла бы сойти за девчонку лет пятнадцати-шестнадцати.

 

24

— Ну и видок у тебя!

Сама она тоже выглядела не очень-то.

В воскресенье вечером он встретил Аниту на вокзале. Они сели в машину и окинули друг друга испытующим взглядом, прежде чем он повернул ключ и завел свой «мондео». Ожидания, накопившиеся за три дня разлуки, вдруг растаяли, и возникла немая пустота, в которой все мелочи проявились с беспощадной ясностью. Их отношения были стабильными, однако недостаточно длительными, чтобы успела выработаться прочная рутина повседневной жизни, и даже после расставания всего на несколько дней они сидели и искали в лицах друг друга сигналы и знаки.

— Я почти все выходные работал с этим новым делом. — Валманн потер небритую щетину.

Она кивнула:

— Да мне тоже поспать не удалось.

Об этом ему уже рассказали темные круги у нее под глазами.

— Кто первый, ты или я?

У них сложилась привычка выслушивать взаимные истории о том, что произошло. На душе от этого становилось легче. Любая деталь — большая или маленькая — способствовала восстановлению линий связи после разлуки.

— Что касается меня, то тут опять старая история, — начала Анита, как только он отъехал от стоянки. — Он все-таки бил ее. Сначала только один раз, потом еще и еще. Это выяснялось постепенно по мере того, как пакеты с вином опустошались и она начинала разговаривать. Они живут вместе уже два года. Это началось полгода назад. Почему — она не знает. Бедная Биргит. Она никак не придет в себя и не знает, что делать.

— Как сильно он ее избивал?

— Да здесь речи нет об избиении. Никаких видимых следов побоев, чтобы пойти в полицию. Но он ее бьет, понимаешь? Сам этот факт означает, что пересечена граница, черт возьми!

— И она его еще не выгнала?

— Она сама ушла. Они жили в его квартире.

— Это не имеет значения, когда речь идет о насилии.

— Она собирается заявить в полицию…

— Но все еще не делает этого.

— Это не так-то легко, Юнфинн! — Ответ прозвучал настолько резко, что он предпочел оставить эту тему.

На Страндгата почти не было движения, да и народу видно не было. Город как будто застыл в ноябрьской полутьме.

— Да, нелегко, — ответил он, думая совсем о другом. Он был рад, что она вернулась. Ему хотелось скорее домой, в ту приятную атмосферу, которую им удалось создать там, когда они договорились не упоминать дома о работе. Он не хотел никаких разговоров о мужском насилии и правах женщин. Достаточно было нескольких слов на эту тему, и перед ним снова возник образ Карин Риис, убитой и изуродованной в прихожей своего дома. — Что касается меня, то я только что наблюдал последний акт такой же драмы со смертельным исходом.

Он потратил несколько минут, чтобы посвятить ее в детали дела Риис. Она сидела тихо и смотрела перед собой, как будто ей не интересно, что он говорит. Но он понимал, что она внимательно слушает, уж настолько он ее знал.

— Вот тебе пример женщины, которая не заявила в полицию, — заключил он. — Все случилось у нее дома. Нет никаких признаков взлома, преступник либо имел свой ключ, либо она сама его впустила. В любом случае она, должно быть, хорошо знала этого человека. Который разве что не изрубил ее на куски.

— А подозреваемые имеются? — Ее тон был удивительно деловым. Она восприняла это как служебную ситуацию, а не как мрачную действительность.

— Даже двое! — ответил он с напускным оживлением. — Целых двое отличных подозреваемых, любовник и бывший супруг. И оба, похоже, имели мотив, ну прямо по учебнику. Беда только в том, что фактически ни тот, ни другой не могли этого сделать. Любовник, Даг Эдланд, внушает наибольшие опасения. Он знал ее короткое время и был дико влюблен, по его собственным словам. Он психически нестабилен, опять по его собственным словам, возможно, злоупотребляет лекарствами, и его видели перед ее домом в ночь убийства. До этого он сидел весь вечер в баре, пил и ждал ее — они договорились о свидании, но она не пришла. И вот если окажется, что она умерла до двенадцати часов, то по меньшей мере три дюжины свидетелей могут подтвердить, что он в это время сидел и пил в самом популярном баре с караоке.

— А второй?

— Ее бывший муж. Его, как нам удалось узнать, все это время не было в городе. Во всяком случае, никто не видел Агнара Скарда с тех пор, как он в среду утром сел в свой «сааб» и укатил в Тронхейм.

Анита резко повернулась:

— Как ты сказал его зовут?

— Агнар Скард. Но это, черт побери, все, что нам пока удалось о нем выяснить. Он средних лет, в регистре населения указано, что он получает социальное пособие, но, скорее всего, он — паразит, который занимается на стороне консалтингом и много разъезжает. Он жил вместе с Карин Риис, пока они не расстались несколько месяцев тому назад.

— Агнар Скард? — Анита схватила его за руку. — Агнар Скард, преподаватель истории религии и этики?

— Нам пока еще не удалось ничего выяснить…

Она прервала его, и ее голос прозвучал почти криком:

— Да я же знаю его, черт подери!

— Ты его знаешь?

— Ну, не лично… Но я знаю о нем достаточно много. О Господи… — Она несколько раз вздохнула. — Знаешь, — она начала, но больше ничего не сказала, пока он не свернул к краю тротуара и не остановился. — Когда я проходила стажировку в полиции Лиллехаммера… Знаешь, какое было мое первое дело? Там фигурировал Агнар И. Скард. Его подозревали в убийстве жены, но мы так ничего и не смогли доказать. Он остался на свободе.

 

25

— Я, можно сказать, при этом присутствовала!

Валманн продолжал ехать дальше и должен был следить за дорогой, но он чувствовал ее взгляд на себе почти как физическое прикосновение.

— Я сидела на дежурстве в тот вечер, когда она пришла с заявлением на него. Ну и видок же был у нее, доложу я вам.

— А потом она взяла назад свое заявление? — Валманн почувствовал, как закипает от возмущения. Удивление, вызванное неожиданным сообщением Аниты, несколько улеглось, и содержание этого сообщения вызвало новое раздражение. Он никак не мог сосредоточиться на дороге. Пришлось резко затормозить на перекрестке около пивоварни — там был плохой обзор — перед велосипедистом, которого занесло на скользком из-за льда асфальте. Анита предпочла промолчать и не реагировать на его раздражение.

— Мы не успели это заявление зарегистрировать, а он уже тут как тут со своими объяснениями и мнимым отчаянием. Он потребовал, чтобы ему дали с ней поговорить, и она согласилась. И дело было сделано. Через две недели он сам пришел в полицию и заявил, что его жена исчезла. Выглядел совершенно подавленным, и многие попались на его удочку и поверили. Но не все. У некоторых из нас в памяти еще сохранилось ее лицо, когда она пришла в тот вечер с заявлением.

— И его звали Агнар Скард?

— Да, Агнар И. Скард. Я это имя никогда не забуду. Преподавал этику в школе Фритьофа Нансена, известной народной школе с гуманитарным уклоном. Вот уж и впрямь гуманист! Такой скользкий, изворотливый тип, коротышка, с редкими волосами, с узкими губами, в очках с тонкой оправой, в коричневом костюме, галстук-бабочка… ну типичный учитель. Я то уж думала, что таких больше не бывает. А голос — высокий и блеющий. Прикидывался таким скромным, смиренным, а на самом деле — назойливый, как муха, как жужжащая возле уха оса. Боже ты мой! Он словно сейчас стоит передо мной у перегородки в полицейской дежурке, весь мокрый от слез, заикается, раскаивается, говорит и руки потирает. Он так хочет видеть свою дорогую женушку, узнать, как она, только пару слов сказать, рассказать, как он виноват перед ней, как раскаивается, объяснить это дурацкое недоразумение, как это все непонятно, то, что произошло, и как только он мог выйти из себя? Раньше этого никогда не случалось, и никогда впредь не повторится. Впрочем, он ее не то чтобы ударил, а просто толкнул, потеряв контроль над собой, и она упала… — Анита вошла в раж и говорила все быстрее и быстрее.

— А как ее звали? — вставил Валманн, когда она наконец сделала паузу, чтобы перевести дух.

— Лив Марит. Лив Марит Скард. Домохозяйка, — добавила она не своим голосом.

— Ну, по крайне мере, это не она.

— Так ты говоришь, что это он? Тот, кого вы ищете? Неужели Агнар И. Скард набросился на вторую жену и ее тоже убил?

— Имя убитой Карин Риис. И она была ассистентом зубного врача. А то, что муж здесь, возможно, причастен, не кажется менее вероятным после того, что ты рассказала. Если не принимать во внимание той небольшой детали, что его, по всей видимости, не было в городе, когда произошло убийство.

— Это он! — настаивала Анита Хегг и в подтверждение стукнула кулаком по сиденью. — Это сущий изверг, который никогда не исправится. Увертливый, как угорь, он один раз уже от нас ускользнул. Дело так и не возбудили. Нельзя допустить, чтобы это повторилось! Тогда у нас не было трупа. А сейчас есть.

— А как дальше все развивалось?

Она откинулась на сиденье, уперлась коленками в приборную доску и начала рассказывать, как было начато расследование дела об убийстве, после того как провалились все попытки найти Лив Марит Скард.

— Многие в полиции Лиллехаммера не очень-то верили россказням Скарда о том, что ее просто не оказалось дома, когда он вернулся с работы. Мы не жалели сил, чтобы прижучить его. Однако, несмотря на усилия полиции и многих добровольцев, Лив Марит Скард не нашли ни живой, ни мертвой. Это было в мае. Логен был полон талых вод, и труп, брошенный в реку, тут же унесло бы очень далеко. Мы прошли драгой место впадения Логена в озеро Мьёса, задействовали водолазов, но безрезультатно. Супруг тоже участвовал в поисках, в первых рядах. И кое-кто, даже в полиции, начал думать, что его горе и отчаяние искренни. Обыск особняка на окраине города, в котором проживали супруги, также ничего не дал. Там все было в полном порядке. Ни волоска в раковине, ни завитушки на одеяле.

— Ты хочешь сказать, что слишком в порядке?

— Абсолютно стерильно, как при навязчивом неврозе. Все в полном ажуре, везде блеск, чистота, и все разложено по местам. У этого парня, должно быть, мания чистоплотности. И это свойство может оказаться весьма кстати, когда надо ликвидировать следы насилия.

Валманн вспомнил место преступления на улице Фритьофа Нансена, педантично прибранную прихожую, за исключением одной только нарушающей порядок детали — трупа на полу.

— В саду мы тоже ничего не нашли, — продолжала Анита. — В это время как раз таял снег. Мерзлота еще не сошла. Невозможно что-то закопать. Каждое утро изморозь. Мы бы заметили даже след сороки, если бы она прошлась по участку. В конце концов мы выудили кое-что у врача, к которому она обращалась. С фру Скард постоянно происходили какие-то напасти дома — то она палец сломала, то ребро, то у нее сотрясение мозга…

— Старо как день. — Анита лишь вздохнула в ответ. Копание в этом старом деле также вывело ее из равновесия. — Видимо, придется побеседовать с кем-то в тамошней полиции, кто занимался этим делом.

— Ты можешь со мной побеседовать.

— Ты же была стажером.

— Да, но очень старательным. Это было мое первое дело об убийстве, и оно касалось женщины, которую бил и, очевидно, убил ее муж. И как ты думаешь могла реагировать на это такая феминистка, как я?

— Да я уже вижу, как такая феминистка сейчас реагирует.

— Вот-вот.

— И это было… пять лет тому назад?

— Пять с половиной.

— Хочешь еще раз заняться делом, в котором фигурирует подозрение против Скарда?

— И да, и нет… — Она снова вздохнула. — Ведь я им уже занималась.

— Как долго вы потом держали Скарда под колпаком?

— Не очень долго. У нас не было людей для систематического слежения в течение долгого времени.

— Ты хочешь сказать, что он продолжал жить как ни в чем не бывало?

— Не совсем. Он взял больничный и жил в том же месте несколько месяцев. По окончании семестра он тихо собрался и переехал. Я не думаю, чтобы кто-то интересовался, куда он отправился. Дело было закрыто. Мы не нашли ни тени улик против него. Кроме того, что он жестоко и регулярно колотил ее, и довольно долго. У меня на доске над столом долго висела ее фотография, сделанная в тот вечер. Я возражала против закрытия этого дела.

— Но ты была лишь слишком старательным стажером в полиции.

— А он — человеком с высшим образованием и хорошими манерами и работал в школе Фритьофа Нансена. А это высокое положение в Лиллехаммере. Там ценится воспитание и образование.

— Да уж, здесь в Хамаре гораздо лучше, у нас люди думают, что слово «идеальный» относится только к лепешкам из пресного теста.

— А «культура» — кислое молоко.

И они насладились громким смехом над старой шуткой по поводу деревенщины в Хедмарке.

— И вот сейчас он обосновался в этом городе и начал все сначала, с новой женой?

— Она была сожительницей.

— Он, наверно, не смог развестись по закону со старой женой.

— Это можно проверить. Существуют правила насчет того, сколько времени человек должен считаться пропавшим, прежде чем его объявляют умершим и брак расторгается. Я завтра спрошу у Кронберга.

— Еще одна растяпа, которая вся тает перед парнем, открывающим перед ней дверь машины, а сам он двух слов связать не может. А потом он ее убивает.

— Ну не совсем так на этот раз, — поправил ее Валманн. — Карин Риис работала ассистентом стоматолога. И она не без прошлого.

— Что за прошлое?

— Я вчера узнал, что она еще была гостиничной проституткой в городе, — сказал Валманн, заворачивая к дому.

— Не слишком ли много для нашего учителя этики?

— Думаю, более чем достаточно. — Он вышел и открыл дверь гаража.

Анита крикнула ему вслед:

— А у нас есть красное вино дома? Я решила начать трезвую жизнь с завтрашнего дня.

— Так и сделаем. Я тоже не сторонник слишком быстрого снижения темпов.

 

1

Я пережила шок, когда увидела его снова.

Я боялась этого. Старалась изо всех сил не думать о том, что такая встреча рано или поздно произойдет. Я могла бы, наверно, предпринять что-то более кардинальное, чтобы не допустить этого. Например, обосноваться в каком-нибудь городе подальше отсюда. После нескольких лет с постоянными переездами меня ничто больше не связывало с местностью вокруг озера Мьёса. Но я почему-то сижу здесь, в недавно открывшемся отделе социального обеспечения в центре Хамара, и занимаюсь тем, что превращаю человеческие судьбы в номера и коды в соответствии с формулярами социальной службы.

Для меня это определенный шаг вперед.

Я пережила очень трудное время, но думаю, что самое страшное уже позади. Я долго старалась научиться позитивно думать о себе и других людях. Я ставила перед собой цели, и мои усилия приносили результаты; мне удалось восстановить свою жизнь. В хорошие моменты я думаю о том, что плохие времена не вернутся. Никогда.

И вдруг на мой стол попадает документ с его именем.

Ничего странного в этом нет. Моя работа состоит в том, чтобы изучать обращения, проводить интервью, искать документы в архиве. В поле моего зрения ежедневно попадает по пятьдесят имен, если не больше. Некоторые из них кажутся знакомыми, а некоторых людей я и вправду знаю. Я могла бы неплохо заработать, допустив небольшую утечку сведений, которые я узнаю, просто сидя на работе. Но я никогда не стала бы этого делать. Я вижу в своей работе нечто большее, чем возможность получить легкие деньги. Моя цель — фундаментально изменить свою жизнь, стать новым человеком в новом окружении. После того, что я пережила, эта цель стала для меня наваждением. Реабилитация проходила очень медленно. Физические раны залечиваются, а душевные не перестают кровоточить. Поврежденная психика не так легко восстанавливается. (Я научилась спокойно говорить о вещах, мучивших меня. Я прочитала несколько книг по этой теме, прошла курс лечения и стала специалистом по моему случаю.) Перешагнуть через прошлое, идти дальше, преодолеть дурные мысли и сосредоточиться на хорошем — таков был мой план. И я уже многого достигла. Я много сделала, чтобы быть довольной собой. И я думала, что заслужила эти маленькие победы.

И вот его имя вдруг появилось на моем письменном столе. Я чуть было не сказала: в один прекрасный день. День был, насколько мне помнится, не особенно хорош. Осень уже вступала в свои права. Я выходила на работу и приходила домой в полутьме. Зимой приходится еще работать над тем, чтобы бороться с темнотой и сохранять маленький огонь внутри себя. Моя служба благоприятствует этому. Я только начала трудиться на этом поприще и взялась за работу с пылом, относилась к деловым бумагам и отчетам эмоционально и старательно, и, как мне кажется, мне все удавалось.

Он не изменил фамилию. Я прочитала ее один раз, потом еще и еще… У него, очевидно, не было прошлого, от которого хотелось бы сбежать. Уже одно это могло поколебать стабильность, которую я так мучительно восстанавливала.

Сама же я жила под чужим именем. Об этом я позаботилась в первом же кризисном центре, в который попала. Мне помог один социальный работник, мужчина. Он понял всю серьезность моей ситуации и превысил свои полномочия, мягко говоря. Позднее я поняла, что, помогая мне таким образом, он рисковал своей должностью. Неудивительно, что однажды он пришел ко мне, чтобы получить нечто взамен. И я ему не отказала. Все произошло очень быстро. Он был пылок, но осторожен. Даже пытался быть по-настоящему «нежным». И со знанием дела говорил о том, что произошло, как до, так и после. Это было чуть ли не хуже, чем насилие, которому я подвергалась в особняке на Сёре Ол. Он говорил мне, что я красивая, что он влюблен в меня, «слегка одержим», как он выразился, что я должна позволить ему помочь мне преодолеть ужас, который я пережила, то есть вступить с ним в любовную связь.

И тогда я поняла, что с мужиками для меня покончено.

Я покинула кризисный центр, как только скопила немного денег, и взяла с собой свое новое имя.

Мой супруг сохранил свое имя, но отнюдь не статус. Это стало ясно из заявления на получение временного пособия для некой Карин Риис, ассистентки стоматолога. Имя ее сожителя: Агнар И. Скард. Живет на пособие. Заявление поступило в наш отдел из отдела по делам семьи. При рассмотрении таких заявлений учитывались определенные вещи, например прошлое женщины, отсутствие у нее пороков. А также возможности ее реабилитации. Я не смогла продолжить чтение. До меня сразу дошло, что этот человек, это чудовище, вонзил свои зубы в новую жертву, которую подобрал на улице и которая не смогла бы оказать сопротивление его попыткам втянуть ее в сеть своих болезненных представлений. И он мог бы сломить ее. На глаза навернулись слезы. Я почувствовала, что плоды моих многолетних усилий под угрозой. Сердце так часто застучало, что защемило в горле. Я оказалась отброшенной назад, уничтоженной. Я снова была той самой Лив Марит Скард, которая начинала всхлипывать, дрожа от страха, только при виде его имени. Рыдать от ужаса и бессилия, от ненависти.

Мне пришлось отпроситься с работы в тот день. Я пошла домой и легла, приняла снотворное и проснулась на следующее утро, измученная тяжелыми снами. Я встала и пошла на работу, отчаянно решившись добиваться одного — чтобы он больше ничего мне не испортил! Его руки не должны достать меня в моей новой жизни! Это я держу его на прицеле. Он не знает о моем существовании. Преимущество на моей стороне, и я должна этим воспользоваться.

Помню, что, когда я в тот сумрачный октябрьский день сидела и изучала заявление о социальной помощи, в голове у меня мелькала одна и та же мысль, об этой женщине: «Если она серьезно решилась с ним расстаться, то она обречена!»

 

2

Утро понедельника в полицейском управлении Хамара. Совещание группы, занимающейся расследованием убийства Карин Риис.

Прежде чем сообщить о приоритетах в данном деле, Валманн предоставил слово Аните Хегг, которая изложила то, что знала об Агнаре Скарде и его пропавшей жене пять лет тому назад. Ее рассказ вызвал бурную реакцию, и началась словесная перепалка. Валманн дал им выговориться, а затем вновь взял слово и ознакомил всех с дополнительными сведениями о Даге Эдланде. Он не счел нужным проигнорировать теорию Ульфа Эрика Энга о сексуальной ориентации Эдланда, хотя от этой мысли ему становилось не по себе. И в заключение выложил информацию, полученную от Лилиан Петтерсен, о том, что Карин Риис — в прошлом проститутка.

— И этот факт переворачивает с ног на голову картину, которую мы себе до сих пор представляли, — заключил Валманн. — Во-первых, нам известно, что Скард избивал свою первую жену и, возможно, даже убил ее. И это означает, разумеется, что на него надо обратить особое внимание и в этом деле. Во-вторых, его совместная жизнь с бывшей проституткой выглядит, мягко говоря, странной и дает пищу для самых разных размышлений. А в-третьих, появилось еще одно лицо, которое могло бы пролить свет на Скарда, — если, конечно, ее удастся найти или, вернее, если она жива, а именно, бывшая жена Скарда, которая до сих пор считается пропавшей.

— И которая, вероятнее всего, пошла на корм знаменитой мьёсовской форели, — сухо отметил Бернт Нольде.

— Трупы имеют обыкновение всплывать, — отпарировал Валманн. — И там как раз весной множество рыбаков. Много шансов, что утопленницу бы нашли.

— Полагаешь, вытащили бы кошкой?

— Ну да, если к трупу не привязали камень.

— У Агнара Скарда ни яхты, ни лодки не было, — сообщила Анита. — И он, честно говоря, не тот тип, чтобы решать практические задачи, например отвезти труп к озеру, переложить его в лодку, отплыть на какое-то расстояние и выбросить его, и все это сделать незаметно. Его машину, конечно, осмотрели, но ничего не обнаружили.

— А вот ты как раз и займешься тем, чтобы вновь тщательно изучить все детали дела Лив Марит, — перебил ее Валманн. — Направим несколько человек в Лиллехаммер. — Он продолжал, не ожидая ее реакции, хотя мог предположить, что ей меньше всего хочется совершить еще одну поездку в Лиллехаммер именно теперь. — Что касается Эдланда, то он предстает как все более сложная, если не загадочная фигура. Вспыльчивый и нервозный, уклоняется от ответов на простейшие вопросы о себе, зато склонен вдаваться в детали насчет других вещей, кажется абсолютно равнодушным к полиции и не боится отстаивать свою точку зрения, я бы даже сказал, почти провокационно отстаивает некоторые детали…

— Не почти! — прервал его Энг. — Абсолютно провокационно. Особенно если принять во внимание его слабенькие аргументы насчет потери памяти и так далее. Он скользкий и наглый мерзавец! Когда мы его снова заарканим?

— Скоро.

— Отлично. Уж у меня-то он расколется!

— Ну это еще не факт, что именно к тебе он попадет на допрос, — поправил его Валманн. — Он тебя уже боится до смерти.

— А ты ведешь себя как добрый дядюшка.

— Знаешь, некоторых надо по шерстке гладить, хотя бы немного.

— Я предпочитаю другие методы.

— Сомневаюсь, что они окажутся более эффективными в случае с Эдландом.

— Потому что он ноет и хнычет как баба?

— Потому что он ноет и хнычет и все же твердо стоит на своем. И потому что мы на самом деле очень мало о нем знаем.

Энг не ответил и с хрустом вжал свой правый кулак в ладонь.

Валманн удостоил его долгим взглядом.

— Что касается второго подозреваемого, Агнара Скарда, то мы знаем немногим больше, чем раньше, — продолжал Валманн. — Он зарегистрирован проживающим на улице Фритьофа Нансена. Вигген нашел его в списке налогоплательщиков, получает пособие по инвалидности. Вот, в сущности, и все.

— Если не считать, что он избивал жену. — Энг никогда не дремал.

— Да, но дело не было возбуждено.

— Но мы все отлично знаем, что это значит. Ему удалось ускользнуть.

— И что за консалтинговые услуги оказывает, черт возьми, такой человек в Тронхейме? — Аксель Фейринг покачал головой. — Да еще по выходным? Либо это черная работа, либо что-то вне закона. И в том, и в другом случае он обманывает социальную службу.

— В целом хочу сказать, что перед нами порядочная порция кропотливой, традиционной, если не старомодной полицейской работы. — Валманн не стал повторять все имевшиеся открытые вопросы и противоречивые сведения. — Не будем пока делать никаких предварительных выводов, они только исказят перспективу. Продолжим собирать информацию. Анита там лучше всех ориентируется, она возьмет с собой еще одного человека, например Вика, и отправится вместе с ним в Лиллехаммер, чтобы поднять старое дело. Изложите свое дело при личной встрече, вместо того чтобы звонить по телефону. Так им труднее будет отвертеться, как это обычно делают в тамошнем полицейском управлении. И внимательно изучите все возможные свидетельства того, что его бывшая жена все-таки осталась жива. Я знаю, что вероятность мала, но не проверить мы не можем. Представляете, как будет здорово, если нам удастся разрешить дело, которое они не стали возбуждать пять лет тому назад? А, Кронберг?

— Здесь… — раздалось из глубокого честерфилдского кресла в заднем ряду. Инспектор полиции Кронберг выглядел по меньшей мере на десять лет старше своего возраста. Невысокого роста, наполовину облысевший, с ничем не примечательной внешностью, Кронберг сидел, вцепившись в стакан с пенящимся «Фаррисом», как будто у него под ногами все еще качалась палуба, и выглядел еще более серым, чем обычно. Круиз в Хирстхалс оставил на нем свои следы.

— Помоги нам облечь в плоть и кровь наши скудные данные о Скарде и Эдланде. Попытайся залезть за пределы обычных регистров. Нам нужны факты их биографий, передвижения, работа по специальности, адреса. Как ты понял, нам пока что удалось узнать очень немного, почти ничего.

— Хорошо. — Лицо Кронберга просветлело, и в глазах засверкала какая-то мысль.

Решение проблем с помощью компьютерного таланта составляло главный стержень деятельности этого тихони-холостяка. Это было общеизвестно, но редко комментировалось, так как его успехи основывались частично на знаниях и умениях, далеко выходивших за рамки общепризнанной методики, во всяком случае, в полиции. Но Кронберга пока что никто не разоблачил и не обвинил в нарушении правил. И этим он также был обязан своему необычайному таланту.

— Ну тогда я начну. — Он поднялся и вышел из комнаты, все еще яростно сжимая в руке стакан с «Фаррисом».

— Сульстранд и Вигген, сходите еще раз к Аннебет Далбю. Нужно все-таки получить представление о том, чем занимается этот Агнар Скард, кроме того, что устраивает музыкальные приемы для дамочек в своей комнате, зачем он поехал в Тронхейм и где он сейчас.

— А мы можем зайти в его квартиру? — спросил Вигген. Казалось, ему не терпится заняться настоящей полицейской работой, какую показывают по телевизору.

— Слишком рано. Мы ведь еще с ним не разговаривали. Насколько нам известно, у него есть алиби на ночь убийства. А кстати, что там с судебно-медицинской экспертизой? Нам уже сообщили, когда ее можно ожидать? Есть ли какие-либо предварительные результаты?

— В течение сегодняшнего дня, — ответил Нольде. — Я утром им звонил. Они ускорили свою работу после субботнего репортажа в «ВГ».

— «Промедление в работе полиции приводит к потере драгоценного времени. Следствие в тупике», — процитировал Валманн. — Виноватыми всегда мы оказываемся. Но надо отдать им должное: они совершенно правы — ведь у нас даже нет официального подтверждения личности убитой.

— Мы выяснили местонахождение матери Карин Риис, — сообщил Вик. — Она живет в Дрёбаке с гражданским мужем. Они оба на пенсии и, очевидно, уехали на зиму в Португалию, где у нее есть квартира. Нам пока еще не удалось с ней связаться. У Карин Риис есть еще сестра, которая переехала в Швецию. Ее последний адрес, который мне удалось найти, — Эребро, но телефон там не отвечает.

— А ее дружок наотрез отказывается опознать погибшую, — вмешался Энг. — Когда мы его попросили, он чуть в обморок не упал.

— Надо связаться со стоматологом, — произнес Валманн. — Я сам это сделаю, — добавил он, вдруг вспомнив что-то. — Энг, ты продолжай исследовать бары и пивные в городе, может быть, узнаешь что-нибудь о ночных похождениях Карин Риис. Возможно, что дамочка этой особой профессии была вовлечена и в другие конфликты. Возьми с собой Сульстранда.

— Хорошо. — Энг был, по всей видимости, не прочь заняться именно этим.

Сам же Валманн с явной неохотой ждал предстоящей встречи с начальницей управления Моене, требовавшей новых данных. Именно она позвонила ему спозаранку и процитировала заголовки в «ВГ». Он знал, что его может ожидать доклад об утерянной чести хамарской полиции. А эта честь беспокоила Моене не меньше, чем ее собственные добродетели старой девы, подумал Валманн и признался сам себе в тот же момент, что он, собственно говоря, ничего не знает о личной жизни начальницы управления и еще меньше — о ее добродетелях, кроме того, что она живет одна с собакой, французским бульдогом. А может, она побывала замужем несколько раз и имеет кучу детей? Хотя это сомнительно. На ее письменном столе красовалась только фотография собаки.

 

3

До конторы стоматолога Маркуса Гроберга было рукой подать, но Страндгата в ноябре продувается насквозь. Валманн шел и дрожал от холода. Он знал, что можно было бы и не ходить, а позвонить по телефону и спросить, не согласится ли стоматолог опознать умершую женщину, предположительно Карин Риис. Но Валманна интересовало не только опознание умершей, с этим можно было не торопиться, так как они еще не получили ее тело от судебно-медицинских экспертов. Он хотел задать добропорядочному стоматологу совсем другой вопрос и посмотреть, как тот прореагирует.

— Ну, а какие, собственно, отношения были между вами и вашей ассистенткой?

Гроберг на секунду остолбенел, но быстро пришел в себя и повернулся к полицейскому, чтобы ответить.

Маркусу Гробергу было под пятьдесят, хотя его тело выглядело старше. Он был сутул, узкоплеч, плохо выбрит, с бледным одутловатым лицом и бегающим взглядом, тонкая шея болталась в просторном вороте рубашки. Яркий пример пожилого холостяка, подумал Валманн. На губах у него играла постоянная полуулыбка, как будто кто-то только что сказал ему нечто приятное. Когда Валманн вошел, с зубоврачебного кресла встал пациент, а Гроберг держал в руке и рассматривал рентгеновский снимок. На голове у него была маленькая белая шапочка, а на свободной руке — белая латексная перчатка. Марлевая повязка висела вокруг шеи. Валманн представился. Рукопожатие стоматолога было вялым. Инспектор подождал, пока врач договаривался с пациентом о следующем визите, а затем задал свой вопрос, внезапно, без какого-либо вступления.

— Какие отношения?.. А что вы, собственно, имеете в виду?

Реакция была такой, как и ожидалось. Гроберг протрубил отбой, сделав вид, что не понял ни содержания вопроса, ни к чему клонит полицейский. Но на лице у него читалось совершенно иное. Он раскрыл рот, прежде чем взял себя в руки, и стиснул белоснежные зубы, к которым были применены, очевидно, все возможные отбеливатели.

— Я имею в виду… — Валманн напустил на себя несколько суровый тон, — я хотел бы знать, не состояли ли вы в сексуальных отношениях с Карин Риис.

— Но… — Гроберг повернулся к столику с инструментами, стоявшему справа от зубоврачебного кресла, затем осознал, что ему там ничего не нужно, и медленно, как будто боялся потерять равновесие, повернулся к Валманну. — Но это же… неслыханно!

— Наоборот. Такое часто бывает. А кроме того, вы сами меня надоумили спросить.

— Я? Каким образом? Это абсолютно… — Гроберг ухватился за спинку кресла. Валманну даже жалко его стало, он выглядел абсолютно неподготовленным к такому обвинению и полностью беззащитным.

— Когда мы разговаривали по телефону в пятницу и я попросил вас описать Карин Риис, вы употребили выражение, которое меня удивило. Вы назвали ее «милашкой». Вы помните? Милашка. Вы думаете, что это подходящее слово для описания стоматологом своей молодой ассистентки?

— Да… я понятия не имею!

— Мне кажется, это больше похоже на то, как пожилой любовник говорит о своей молодой любовнице, вам не кажется?

— Нет, знаете что! Это!.. Это!..

— Давать ложные показания полиции наказуемо. Вы это знаете?

— Ну да, конечно.

Валманн позволил врачу на короткий момент собраться с мыслями. Гроберг стоял, слегка наклонившись вперед, и тяжело дышал. Валманну показалось, что он еще никогда не видел человека, у которого слово «виновен» с такой ясностью было выражено на лице, в каждом движении и повороте тела. Гроберг просто не умел притворяться и лгать. Неужели есть еще такие люди в наше время? — подумал Валманн. И где только их искать? Почему они так редко встречаются?

— Но она действительно была прелестной девочкой, не так ли?

Гроберг молчал, вместо ответа раздался лишь едва слышный стон.

— В этом нет ничего постыдного. — Валманн старался говорить доверительно. — Даже если она была такой девочкой.

— Что вы имеете в виду? — Голос Гроберга задрожал, а глаза вдруг наполнились слезами. — Она была порядочной девушкой! Не вздумайте сказать ничего другого!

— Она несомненно была добрым человеком. Но я знаю, что она к тому же была проституткой.

— Неправда! Не здесь! Не со мной! — Гроберг поднял руки, как бы защищаясь от ужасного зрелища. Его жест напомнил Валманну дешевый любительский спектакль.

— Но вы давали ей деньги?

— Нет, не сразу.

— Как это?

— Только позднее.

— Ну да. Но все-таки давали.

— Но это я предложил. Только чтобы помочь ей. Я заставил ее взять от меня немного денег. Понимаете, заставил… Я знал, что она нуждается. — Он уставился в пол, продолжая цепляться обеими руками за кресло.

— А откуда вы это узнали?

— Из того, что она рассказывала. И ведь я знаю Илью.

— Илью?

— Ее мужа. Властный мужчина. Он служит Богу, но не мамоне.

— А как вы с ним познакомились?

Впервые стоматолог посмотрел старшему инспектору Валманну прямо в глаза:

— Боже мой, вы там в полиции вообще ничего не понимаете? В церковной общине! Все в общине знают брата Илью. Он выступает перед нами. Объясняет Писание. Он смотрит нам не в глаза, а в душу, ругает нас за слабохарактерность. А так как он сам пал очень низко, он знает наши грехи и призывает нас покаяться. Брат Илья проносится через собрание как метла самого Господа. Его речи трогают всех. Всем приходится копаться в грязи, которую большинство предпочло бы не видеть. С тех пор как он пришел к нам и начал проповедовать, у нас появилось тридцать новообращенных.

— О какой общине вы говорите?

— «Ковчег»! — Стоматолог окинул полицейского высокомерным недоверчивым взглядом, будто никак не мог взять в толк, как представитель правопорядка не знает этого. — Община пятидесятников «Ковчег».

— А этот брат Илья… У него нет другого имени?

— В общине мы знаем нашего брата по тому имени, которое он избрал, будучи гласом Божьим. Однако… — Стоматолог выдохнул воздух и продолжал более спокойным тоном: — В документах Карин Риис, которые я смотрел, когда ее нанимал, было указано имя ее сожителя — Агнар И. Скард.

— «И» — инициал Ильи?

— Очевидно.

— Это он попросил вас взять ее на работу?

— Брат Илья пришел ко мне и рассказал, что взял под свою защиту падшую женщину и что работа в добропорядочной христианской среде поможет ей на ее пути от унижения до прощения Господнего. А мне как раз нужен был ассистент.

— А куда делась предыдущая ассистентка? Ты ее тоже лапал? И она поэтому ушла?

— Не могли бы вы, господин старший инспектор, попридержать ваши гнусные инсинуации? Фру Ульсен, которая занимала эту должность раньше, была уважаемым членом нашей общины. Она ушла на пенсию прошлым летом.

— Но что касается Карин Риис, то соблазн оказался слишком велик?

— Это совсем не так! Я… мы любим друг друга. Брат Илья и фрёкен Риис не жили вместе как муж и жена. Он взял ее к себе из чистого сострадания. Он сам мне об этом говорил. Это было как провидение. Перед этим он рассказывал в общине о плотских желаниях и чувственной любви и объяснял, что она ниспослана Богом и вовсе не греховна сама по себе, если только отдаваться ей искренне и с молитвами. Мы поняли это как знак, фрёкен Риис и я. Брат Илья заглянул в будущее и увидел наши душевные муки. К Богу ведет множество дорог, господин старший инспектор.

— И столько же путей ведет в каталажку, — пробормотал Валманн.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы сделали что-то противозаконное? — У Гроберга вновь задрожали губы.

— Нет, я подумал о брате Илье, — сказал Валманн. — Я в ближайшие дни приглашу вас на официальный допрос в полицейское управление. То, что вы рассказываете, возможно, прояснит нам многое в связи со смертью Карин Риис.

— На допрос в полицейское управление? — Стоматолог испуганно на него уставился. — И что, это может попасть в газеты и тогда моя жена узнает? Ни за что на свете, господин старший инспектор! Она этого не вынесет, это конец…

Оказывается, он женат. Валманн снова взглянул на поникшую, неухоженную фигуру. Видимо, в общине «Ковчег» предъявлялись другие, доселе неизвестные требования к мужскому обаянию, подумал инспектор.

— Мы всегда пытаемся избежать опубликования деталей следствия, — пробормотал он успокаивающе. — Но вы знаете, как умеют копать журналисты. Гарантировать ничего не могу. А пока что вам есть смысл поразмышлять, не пора ли совершить маленькое покаяние перед вашей женой.

 

4

Даг Эдланд осматривал свое жилище. Он занимался чисткой и генеральной уборкой, начал еще вчера, а теперь дело приближалось к завершению.

Он начал эту работу сразу после того, как вернулся домой той ужасной ночью. Принялся пылесосить, чистить зеркала, мыть ванную, стирать и наводить порядок. Работал несколько часов как одержимый, без плана или системы. К счастью, после приема очередной таблетки это состояние прошло и осталось в полузабытом прошлом.

Однако встреча с полицией, когда его подняли буквально с кровати, была несколько больше, чем полузабытое прошлое. Он сам себя упрекал, что произвел такое плохое впечатление. Было ясно, что у полиции о нем сложилось негативное мнение. Хотя, впрочем, ему нечего бояться, убеждал он сам себя. В следующий раз он может пригласить их войти. Все, что могло внушить подозрение или вызвать замешательство не шибко проницательных полицейских, было удалено. Он вынес из дому два огромных пластиковых мешка с одеждой, книгами, личными бумагами, туалетными принадлежностями, даже некоторыми фотографиями и украшениями и своим компьютером и поставил все это в подвал.

Эта работа пошла ему на пользу. Он вновь обрел уверенность в себе. В полицейском управлении он чувствовал себя потрясенным и спровоцированным. Их вопросы, инсинуации… И как только можно было себе такое представить! Он почувствовал, как блекнет слабый проблеск надежды на будущее и оптимизм, который — несмотря ни на что — поддерживал его в последние дни и недели. На него надвигалась темнота. Надо попытаться не думать об этом ужасе. Этой катастрофе. Он отказался помочь полиции с опознанием. Не мог заставить себя посмотреть на Карин в ее теперешнем виде. Он должен был сосредоточиться на хорошем, на тех приятных моментах, которые успел провести в ее обществе. Какое огромное значение имели ее любовь и понимание для его восстановления после многих месяцев и лет очень медленного выздоровления — а затем рецидива. Для его душевного равновесия, которое будто попало на американские горки. Для его возвращения к нормальной жизни. Какой она была терпеливой, снисходительной и нежной. Как она приняла его со всеми недостатками. Именно благодаря Карин он снова обрел веру в любовь. Почувствовал, как появляется и растет сексуальное желание, как будто после долгого сна. Он и сейчас это чувствовал при одной только мысли о ней. Она и только она превратила его из подстреленного, почти бесполого зомби в жизнелюбивого молодого человека.

Вот на чем следовало сосредоточиться, а не на воображаемых картинах, до ужаса ясных и отчетливых, как она лежит в передней — изувеченная, мертвая. Он отбрасывал от себя самые сенсационные репортажи, но кое-какая информация неизбежно просачивалась. Он знал, что должен освободиться от этих представлений, или тьма вернется снова и поглотит его. Он должен держаться за приятные переживания и опираться на них. На чаше весов сейчас лежало не только его душевное состояние, но и все его существование в будущем. Когда перед ним возникали картины изуродованного тела Карин, угрожая сломать его самооборону и переполняя его воображение, ему приходилось прибегать к таблеткам. У него были лекарства от болезненных наваждений и препараты, помогавшие от депрессии. И он старательно принимал и то, и другое. Теперь же он по собственному желанию стал постепенно сокращать дозы лекарств, и все шло хорошо. Он находил в себе силы противостоять соблазну получить облегчение путем приема химических препаратов. До последнего времени.

В дверь позвонили.

На пороге стоял высокий полицейский, Валманн, как он назвался в прошлый раз. Единственный, кто проявил хоть чуточку симпатии, когда они отвезли его в полицию. Тот, который пытался сдерживать своего коллегу, переходившего границы дозволенного. На этот раз он был один.

— У вас есть время поговорить?

Вопрос был простым и внушающим доверие, но Эдланд заколебался. Старший инспектор пришел к нему один, без машин с сиренами и полицейских в униформе. Даг почуял ловушку, но не мог понять, в чем она.

— Это займет всего несколько минут.

— А в чем дело?

— Мы получили новую информацию.

— Заходите.

Они остановились в коридоре. В квартире все вроде бы в порядке. Эдланд мог бы пригласить Валманна в комнату, ну, скажем, на чашку чая. Или наверное, кофе. Он не представлял себе полицейского, который пьет чай. Но что-то его останавливало. Он повторял сам себе, что бояться ему нечего, однако присутствие полицейского все равно вызывало беспокойство. Бдительное око натренировано проникать за пределы видимости, находить несоответствия, скрытые истины — есть они или нет…

— А что вы узнали?

— Кое-что о вашей умершей подружке, Карин Риис.

— О Карин? — Этого было уже достаточно, чтобы нарушить его с таким трудом обретенный душевный покой. Он почувствовал тошноту и поднял руку, чтобы схватиться за дверной косяк. — И что же это такое?

— Вы наверняка понимаете, что нам важно установить ваши отношения как можно точнее, во всех деталях.

— Да… — Даг вдруг почувствовал острую необходимость сесть на стул. Он не знал, как долго продержится на ногах.

— Этот момент касается ее прошлого.

Даг Эдланд заметил, что полицейский говорил осторожно, тщательно подбирая выражения, и воспринял это как сигнал опасности. Как дополнительную угрозу. К тому же физическая близость этого человека вызывала ассоциации с тем фактом, что она мертва. Бесповоротно, навсегда. И это лишало его возможности вернуться мыслями назад к хорошим моментам или к благостным мечтам о будущем. Полицейский стоял перед ним здесь и сейчас. Бесспорно, это угроза. Он весь так преисполнился отчаянием, что его взор начал блуждать по комнате в поисках чего-то… какого-то предмета… который послужил бы оружием. Чего-то такого, что заставило бы угрозу исчезнуть.

— Ну и что? — Даг с трудом произносил односложные слова.

— Известно ли вам, что Карин Риис в прошлом — проститутка?

— Ах, это… — Теперь у него ноги подкосились от облегчения. — Да, это… — Он подыскивал слова. — Насчет этого мы… Да, мне это известно.

— Стало быть, вы это знали.

— У нас с Карин тайн друг от друга не было. Мы говорили обо всем. Это осталось в прошлом и сейчас проблем не представляло.

— Проблем не представляло? — Полицейский казался искренне изумленным.

— Совершенно никаких. — Даг Эдланд вновь обрел душевное спокойствие. — У каждого свой крест. — На его лице расплылась улыбка. — Неужели вы настолько во власти предрассудков, господин полицейский, что полагаете, будто проститутка не может быть хорошим и полноценным человеком?

Эдланд надеялся, что разговор на этом закончится, но старший инспектор явно не был удовлетворен. Он хотел задать еще несколько вопросов о личной жизни Карин Риис. Разве она не жила с другим мужчиной, когда они встретились? Разве это не мешало их отношениям?

Тут Дагу возразить было нечего. Речь шла об отношениях, о которых Карин рассказала ему доверительно, что произвело на него впечатление, и ему претило обсуждать это с чужим человеком. Но в конце концов у него слетело с языка, что их сожительство было своего рода алиби, фикцией, лишенной какого-либо истинного и эмоционального содержания.

— Что за алиби? — удивился Валманн.

— Для укрепления его позиций в мещанской среде. Таково его представление о приличной жизни в соответствии с условностями, принятыми в обществе.

— А для чего ему это было нужно?

— Спросите его самого.

— Я бы с удовольствием, но не знаю, где он находится. А вы не знаете?

— Я ничего о нем не знаю и знать не хочу.

— Если вы правы в своем предположении, то она-то зачем на это пошла?

— Послушайте… — Они все еще стояли друг напротив друга в узкой прихожей. Эдланд чувствовал, что нажим на него постепенно возрастает. Он пытался всеми средствами дать понять, что хотел бы закончить беседу, но не решался выставить полицейского вон. — Она встретила его, когда ей было очень тяжело. Он вошел в ее жизнь совсем как добрый самаритянин. Когда она согласилась, то попала в плен. Очень трудно вырваться из сети благотворительности, когда ты кому-то обязан. А когда он со своей стороны вцепился в нее, то упускать уже не хотел. — Эдланд почувствовал, что покрывается холодным потом. Ему было нелегко ворошить старую историю. — Так, во всяком случае, она объяснила мне то, что между ними произошло.

— Вы употребили выражение «упускать не хотел». Значит, он ее насильно удерживал?

— Этого мы не касались.

Конечно же они об этом говорили. Она рассказывала о маниакальном контроле, угрозах и грубых оскорблениях.

— Как вы думаете, это возможно?

Эдланд пожал плечами. Он понимал, что ему следует воспользоваться возможностью и рассказать полицейскому все, что знает, но боялся — слово за слово, и с языка могло сорваться то, о чем он никак не хотел рассказывать полиции.

— А ему было известно о ваших отношениях?

— Не знаю. Может быть. Трудно скрывать такие вещи от болезненно ревнивого человека.

— А как, по-вашему, он мог реагировать, если бы узнал?

Эдланд не сдержался:

— Боже мой! Вы же ее видели!

— Вы хотите сказать, что ее убил ее бывший сожитель?

— Я этого не знаю, я же говорил вам!

Он начал всхлипывать, громко и пронзительно, как ребенок, который ударился и не знает, как себе помочь.

Позднее, после того как полицейский ушел и он взял себя в руки, принял таблетку и начал успокаиваться, Даг отметил про себя, что должен довольствоваться хотя бы одним — имя не было названо. Полицейский не спрашивал, а сам он не произносил этого ненавистного имени — Агнар И. Скард. Одно только его звучание вновь оживило бы перед ним все детали, всё, что это чудовище творило с ней, эпизоды, которые Карин в слезах рассказывала ему, когда они лежали в объятиях друг друга. Этого он не мог передать полиции. Одна только мысль о Агнаре И. Скарде как конкретном и живом человеке полностью выбивала его из колеи. Он мог потерять контроль над собой, и тогда никакие лекарства не помогут. А в памяти остается большое слепое пятно.

 

5

Вернувшись в полицейское управление, Валманн наткнулся в коридоре на Фейринга.

— Мы тебя искали. Нольде получил предварительный результат от судмедэкспертов, — сообщил он. — Почти все уже в лаборатории.

Они поспешили туда, где вся команда уже расположилась на имеющихся стульях. Не было только Аниты Хегг и Лейва Вика, которые отправились в Лиллехаммер.

— Здесь имеется кое-что интересное, — начал Нольде, который не очень-то хорошо себя чувствовал в роли ведущего оратора. — Причиной смерти было кровоизлияние в мозг после перелома черепа, вызванного, очевидно, сильным ударом руки или ноги. Время смерти установлено предварительно: незадолго до полуночи.

— До полуночи? — прервал его Валманн.

— Примерно двадцать три часа пятьдесят пять минут. Возможные отклонения — тридцать минут в ту или иную сторону.

— То есть тридцать минут от этого времени?

— Так здесь написано.

— Тогда Эдланда следует исключить из числа подозреваемых. — Валманн угрюмо взглянул на протянутый ему лист бумаги, где черным по белому стояли цифры. — Возможность того, что он находился там, когда она была убита, почти нулевая.

Он подавил в себе желание забросить файл с результатами вскрытия куда подальше. Юридический отдел даже не даст санкцию привлечь парня к судебному разбирательству.

— Скажи-ка, а шофер такси — надежный свидетель?

— У него эта поездка отмечена на счетчике. Прибытие двадцать три часа пятьдесят две минуты.

— Затем Эдланд отпускает такси, подходит к дому, начинает стучать, а потом с ним случается потеря памяти. На это уходит по меньшей мере десять минут.

— И тогда нам ничего не дают те свидетели, которые пошли на кухню тискаться и обниматься.

— Надо поговорить с его врачом о лекарствах, которые он принимал.

— Хорошо, я свяжусь с ним. — Фейринг сделал запись в блокноте.

— Нужно обыскать его квартиру, — вмешался Энг. — Пропылесосить все уголки.

— Он уже сам все пропылесосил, — прервал его Валманн. — Я как раз оттуда. Все пропахло моющим средством.

— Черт подери! Надо было сразу это сделать!

— У нас не было достаточно улик на него. А кроме того, ордер на обыск дает судья. А ведь был выходной, не так ли?

— Это называется уничтожением доказательств.

— Все это актуально лишь после того, как он привлечен к разбирательству. Юристы не купились бы на это.

— А что насчет сведений о его дамочке, чем она занималась… — По выражению лица Энга было ясно, какого он мнения о подобных женщинах. — Думается, что такая деталь должна была испортить настроение в любовном раю. Мы же не исключаем мотив ревности.

— Как я уже сказал, — Валманн продемонстрировал свое неудовольствие, полуотвернувшись от ухмыляющегося Энга, — я только что разговаривал с Эдландом. Ему было все известно о прошлом Карин Риис, и это его, по-видимому, никак не задевало.

— Как я уже сказал, этот парень совсем рехнутый! — Энг явно был в ударе.

— Но твоя теория насчет ревности летит ко всем чертям!

— Здесь еще кое-что написано. — Нольде пришлось повысить голос, чтобы привлечь всеобщее внимание к отчету. — У женщины на шее обнаружены следы пальцев, но ее не задушили. А кроме того, перед самой смертью имел место половой акт.

— Вот-вот! Проститутка всегда остается проституткой! — воскликнул Энг, но его слова восторга не вызвали.

— А как, собственно говоря, они это определили? — Сульстранд продемонстрировал некоторое отсутствие опыта в подобных вопросах.

— Кровь, — коротко ответил Нольде. — Если жертва насилия уже мертва, то крови не бывает.

— Там были повреждения?

— Так точно. Этот негодяй осторожности не проявил.

— Семенная жидкость?

— Ни следа. Возможно, пользовался презервативом. Или еще чем-то. Об этом говорят повреждения.

— Черт возьми… — По лицу Сульстранда было видно, что с него достаточно деталей.

— И это было не в первый раз, — продолжал Нольде. — Читаю дальше. Результаты вскрытия показали старые повреждения шейки матки и яйцевода, свидетельствующие об одном или нескольких абортах, которые привели к бесплодию.

— Вот так… — Валманн поднял вытянутые руки над головой, как будто хотел подняться над окутавшим их всех туманом из противоречивых сведений и вопросов без ответов. — Все это можно истолковать по-разному.

— Бывший сожитель все-таки в этом замешан, — возразил Фейринг. — Главное — отыскать его.

— Фру Далбю ничего нового не сообщила, — заявил Вигген. — Они с мужем собрались в Лондон немного отдохнуть перед рождественскими хлопотами. Она была озабочена поисками новой горничной, а это не так-то легко, если не хочешь нанимать иностранцев.

— Надо бы туда пойти и его квартиру тоже вверх дном перевернуть! — Энг явно жаждал деятельности.

— Мы не можем обыскивать квартиру человека, с которым даже не разговаривали, — поправил его Валманн. — Но у меня есть новые сведения о Агнаре И. Скарде, которые объясняют, по крайней мере, почему так трудно выйти на его след. — Он с удовлетворением констатировал, что все умолкли и ждали продолжения. — Он вовсе не консультант, как думает его квартирная хозяйка. И не торговый агент. На него снизошел Свет, и он стал проповедником. Проводит собрания с целью пробуждения религиозного чувства и укрепления веры в общине пятидесятников, здесь, в Хамаре.

— Неужели старый истязатель женщин — богобоязненный христианин?

— Вроде бы так. Стоматолог Гроберг, с которым я сегодня разговаривал, член этой общины. Он, во всяком случае, — убежденный христианин. По всей видимости, брат Илья — это псевдоним Скарда — не скрывает своего греховного прошлого. Его обращение к религии и хороший пример вызвали прямо-таки целую лавину новых членов общины.

— Это блеф! — Энг привстал со стула. — Такие ребята не исправляются!

— Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, он демонстрирует убедительное зрелище. Преступление и наказание! Вся местная община пятидесятников у его ног. Бог знает, где он еще действует.

— Бог и «Желтые страницы»! — Охотничий пыл охватил теперь и Фейринга. — Надо только связаться с общинами в округе и поинтересоваться.

— Вот ты-то этим и займешься, — сухо ответил Валманн. — Насколько я знаю, в одном только Хедмарке порядка пятидесяти малых и больших общин пятидесятников.

— Отлично, ловим его на слове! — Энг был неудержим. — Он сказал, что едет по делам в Тронхейм. Это можно проверить. — Он придвинул стул к столу и включил компьютер. — «Желтые страницы» — это одно, а «Адресса» — другое… — И он сосредоточенно защелкал клавишами.

— «Адресса»?

— Газета «Адресса», крупная газета в Трёнделаге. Если кто-то хочет разместить объявление, то это делают в «Адрессе». А объявления о религиозных собраниях в выходные появляются в номере за четверг или пятницу. — Он вышел на сайт газеты и стал проверять, пока ему не повезло. — Вот они: религиозные собрания, целая куча… Салем… Бетель… Целина… Вот: «Община „Слово жизни“. Преступление и наказание. Молитва и беседа. Брат Илья проповедует. Хвала Господу. Сбор пожертвований». Это в пятницу вечером.

— Но он поехал туда в среду.

— У них и утренние собрания бывают. Смотри: «Свидетельства. Брат Илья проповедует и направляет. Организатор: Евангелический центр». Энг прекратил поиск и окинул всех взглядом. — Во всяком случае, похоже, что он там был.

— Похоже, что у него тоже с алиби полный порядок, — сухо прокомментировал Валманн. — Но нам придется, разумеется, связаться с председателями общин и проверить, был ли он там и в какое время. Он отправился туда на своей машине. У такого бездельника на стареньком «саабе» и по обледеневшей дороге поездка займет по меньшей мере шесть-семь часов, как бы он ни ехал — через Довре или через Рёрус.

— Наверное, поэтому он и отправился в среду.

Развязалась бурная дискуссия о маршрутах и расчетах времени.

— И еще кое-что… — Валманн вновь взял слово. — Стоматолог Гроберг имел сексуальную связь со своей ассистенткой Карин Риис.

— И он туда же! — Фейринг покачал головой.

— Уж это мероприятие имело, наверное, более деловой характер.

— Он ей платил! — Энг с силой ударил правым кулаком по левой ладони. — Что я говорил?

— По его словам, речь шла о небольших подарках…

— Называй это, как хочешь.

— И он утверждает, что Скард и Карин Риис не жили вместе как супруги, а Скард подобрал ее на улице, чтобы «спасти».

Фейринг фыркнул, а Энг громко рассмеялся.

— Возникает, однако, вопрос, — продолжал Валманн, — как много было известно самому Скарду?

— Ты хочешь знать, имелось ли его согласие? В том смысле, что она вертела им, как хотела, и он был согласен со всем?

— Такое ведь тоже бывает: молодая хорошенькая девушка сводит с ума и обводит вокруг пальца пожилого обожателя.

— Или же она продолжала заниматься своим старым ремеслом втайне от «папочки».

— В таком случае он ее по головке не погладил, когда все открылось.

После такого краткого обмена мнениями между Энгом и Фейрингом в разговор вновь вступил Валманн:

— Или же он знал это и терпел, пока получал свою долю прибыли?

— Религиозный проповедник в роли сутенера! Да, на сегодняшний вечер я не прочь бы стать репортером из «ВГ»!

— Та-ак, если все это дойдет до «ВГ», то я буду знать, кто разболтал. — Валманн произнес эти слова, обращаясь ко всем и не имея в виду кого-то персонально.

Оживление сразу же стихло.

— В любом случае такие отношения — бомба замедленного действия.

— Секс-бомба.

— Убийство из ревности с предупреждением.

Вновь Энг и Фейринг устроили словесный пинг-понг, который закончился дурашливой болтовней. Но в то же время настроение переменилось, и уныние, охватившее было группу расследования после нескольких дней топтания на месте, несколько рассеялось и сменилось оживлением.

— Мы не продвинемся дальше, пока не заарканим Скарда и не побеседуем с ним. Энг, мы с тобой заступаем на вахту у телефона: проверь все номера этих общин в Тронхейме. Вик, ты свяжешься с «Ковчегом» в Хамаре. Узнай у них все, что можно, о Скарде, и опроси всех членов общины до единого, если понадобится. Сульстранд и Вигген найдут машину Скарда в регистре Транспортного ведомства. Известно, что у него «сааб», но нам нужно знать номерной знак и год выпуска. А затем начинайте проверять видеозаписи наблюдения на бензоколонках в северном направлении. Не мог же он добраться до самого Тронхейма, ни разу не заправившись. Так мы узнаем график его поездки. А Нольде… — Валманн повернулся к криминалисту. — У тебя уже есть отчет с места преступления? Какие-нибудь находки, о которых мы не знаем? Волосы? Ткани? Слюна? Пот? Отпечатки пальцев?

— Ничего особенного, — сухо ответил Нольде. — Очень мало того, с чем можно работать. Мы нашли отпечатки пальцев нескольких человек, но только один из них мужчина, они не новые и были обнаружены в ванной и в спальне на втором этаже.

— Скард, — пробормотал Фейринг.

— Убийца мог быть в перчатках?

— Возможно. Или Карин Риис была убита женщиной.

 

6

Встреча с Лив Марит Скард повергла меня в шок. Мне понадобилось несколько лет, чтобы дистанцироваться от этой испуганной, подстреленной и жаждущей мести женщины. Через некоторое время я пришла в себя и поняла, что должна быть начеку. Нельзя позволить ей доминировать в моей новой жизни. Необходимо смириться с тем, что Агнар И. Скард числится в архиве моих клиентов. Я жестоко ошибалась, думая, что спасение в том, чтобы уйти как можно дальше, забыть и сбежать в пустое пространство. Это оказалось самообманом. Надежность, которую я чувствовала, тоже оказалась обманом. Она ничего не значила и раскололась за одну минуту, всего лишь при виде комбинации из нескольких букв на бумаге. Однако мало-помалу я поняла, в чем заключается настоящая победа: надо подчинить себе мысль о том, что он близко. Осознать, что он по-прежнему существует, осознать возможность случайной встречи с ним, чтобы это не привело к катастрофе. Внушить себе уверенность в том, что он больше меня не достанет, даже если находится где-то рядом. Я не думала, конечно, о конфронтации. Анонимность была моим лучшим оружием, самым надежным отступлением. Я переменила имя и стиль жизни, покрасила волосы и изменила прическу. А кроме того, он, как и все остальные, думает, что я мертва. Я тщательно следила за всеми репортажами и шумихой вокруг моего исчезновения. В кризисном центре я намеренно не назвала свое настоящее имя. Не существовало документов, которые могли бы меня выдать. И я не была первой.

Существует установившаяся практика для выхода из таких ситуаций. Я бесследно исчезла, по крайней мере на какое-то время, и праздновала свою первую маленькую победу, хотя и была на грани нервного срыва, обиженная и униженная, полная ненависти и жажды мщения. В мыслях я прочесывала местность вместе с самыми рьяными добровольцами. Я плакала от сострадания к несчастной избитой жене, о которой писали газеты, лежавшей, возможно, мертвой где-то в окрестностях Лиллехаммера. Но это же была я! Мне очень хотелось, чтобы полиция ему что-нибудь пришила, чтобы его обвинили в убийстве. Мне и в голову не пришло бы объявиться, чтобы спасти его, да ни за что на свете!

Прошло много времени, пока я поняла, что именно ненависть привязывает меня к нему. Пока я ненавижу его и жажду его смерти, он имеет власть надо мной. Осознав это, я начала искать позитивное в своей жизни, обнаружила в себе самой такие стороны, о существовании которых догадывалась, но никогда не имела мужества их развивать, — самостоятельность, новую, более яркую личность, смелость принимать важные решения и делать выбор. Бесстрашный выбор. Позитивный выбор. Страх медленно уступал место надежде и оптимизму. Мне помогали работники кризисного центра. А также врачи, когда наступали рецидивы и меня вновь охватывали отчаяние и горечь. И я справилась в конце концов. Продолжила учебу. Постепенно я почувствовала, что прошла длинный и очень важный отрезок пути в своей жизни. Я претерпела развитие, которое все изменило, и стала новым человеком. И вот вдруг передо мной возникло новое испытание: суметь жить и работать в одном городе с Агнаром И. Скардом. А может быть, это не так уж невозможно? Может, старое пугало потеряло свою силу? Было похоже, что преподаватель высшей школы Агнар И. Скард также много пережил за эти годы, так же как и я.

«Получает пособие по инвалидности»… Возможно, наш брак, бывший сущим адом, не прошел бесследно и для него? Эта мысль придала мне силы. Его падение будет моим взлетом.

Однажды я совершила нечто, чего, строго говоря, делать не имею права. Я нарушила правила и вошла в архив с закрытыми личными данными. Для служащего социальной конторы это особого труда не представляет. Я не обнаружила ничего сенсационного, когда ввела поиск по его имени. Узнала лишь то, что знала всегда: Агнар И. Скард — человек больной. В отчете указывалось, что после того, как суматоха вокруг исчезновения его супруги несколько улеглась, он впал в глубокую депрессию. Он даже провел некоторое время в больнице, а когда его выписали, не смог возобновить свою преподавательскую деятельность. Вместо этого Агнар, имеющий степень магистра по этике, написал большую статью о преступлении и наказании. Свои знания по истории религии он использовал для изучения классической порнографии и собирался затронуть эту тему в статье. (Это выяснилось, впрочем, из беседы с психотерапевтом.) Когда его усилия опубликовать статью потерпели крах, он пережил новый срыв и пустился в религиозные искания, проходя курс лечения в больнице Сандеруд недалеко от Хамара. Около четырех лет назад он получил пособие по инвалидности. Прилагаемые справки от врачей свидетельствовали о частых рецидивах с колебаниями душевного состояния от меланхолической пассивности до маниакального интереса к упадку общественной морали. В одном из отчетов упоминались суицидальные тенденции в связи с гипертрофированными актами покаяния.

Чтение этих строк придало мне силы. Значит, он все-таки не так легко отделался. После моего бегства все его существование разладилось, и теперь он — развалина. Я представила его себе — он стал чуть старше, появилось больше седины, еще резче стали линии, подчеркивающие жестокость на его бесхарактерном лице. Представила рот, улыбка которого не предвещала ничего хорошего и могла враз смениться бешеным оскалом, усталые глаза за стеклами очков — в момент вспышки темперамента они превращались в жгучие трещины между складками кожи, как у гадюки. Я словно видела его перед собой. Я читала все симптомы. Я могла думать о нем, не холодея от страха и отвращения. Это радовало.

Однако больше всего я думала о ней.

Карин Риис, его новая женщина, где ее место в этой картине? Как она живет с этим насильником и неврастеником? Или все это только игра? Обман, придуманный им, чтобы выманить у государства социальное пособие и вызвать доверие (смешанное с жалостью — злополучная смесь) еще у одной ничего не подозревающей женщины? Он на это способен. Я много раз наблюдала, как он преображается, меняя личность в течение одной секунды. Ей, однако, угрожает опасность. Никакая женщина не может быть в безопасности рядом с Агнаром И. Скардом, сколько бы он ни ходил по врачам в течение всего времени, прошедшего после последних ударов, нанесенных мне в тот погожий весенний день в Лиллехаммере. Я помню, как лежала, скорчившись на кухонном полу, лучи послеобеденного солнца светили мне прямо в лицо, а я была слишком избита и измучена, чтобы отползти в сторону от яркого, резкого света. А сегодня он, согласно медицинской справке, — несчастный больной, живущий на лекарствах, хотя по-прежнему с нестабильной психикой.

Карин Риис не выходила у меня из головы. Она жила вместе с ним еще совсем недавно, но сейчас оторвалась и подала ходатайство о получении временного пособия. Она полагала, что освободилась от него, но я-то его лучше знаю!

Я начала прогуливаться в том районе, где они жили. Это вошло в привычку. В этом было нечто от самотерапии, закаливания: знать, что он находится где-то поблизости, и все же гулять, вдыхать свежий воздух и чувствовать себя окрепшей и бодрой после прогулки. Как-то я увидела ее на велосипеде, — наверное, она ехала с работы. Я уже заметила, что перед домом припаркована его старая машина (я ведь знала адрес). Видимо, он решил нанести визит своей бывшей сожительнице. Это не предвещало ничего хорошего.

Карин тоже взглянула на машину, но никак не отреагировала. Она выглядела удивительно свежей и ухоженной. Молодая, лет около тридцати, невысокая и стройная. Я обратила внимание, что она переодела обувь на крыльце, прежде чем вошла в дом. Красивые сапожки на высоком каблуке исчезли в пластиковом пакете, а она сунула ноги в мокасины. Я и сама так делала. Он был маленького роста и не любил высоких женщин. Значит, какие-то привычки остались без изменения… У Карин были красивые волосы до плеч, — может быть, он перестал вырывать у женщин волосы.

Стояла ясная, хорошая погода, как часто бывает в Хедмарке в октябре после ночных заморозков, без ветерка. Дом, растительность в саду, забор из штакетника, провода — все покрыто блестящим инеем. В доме на улице Фритьофа Нансена шторы были задернуты. Когда я увидела, как она открывает дверь и входит, мне показалось, что передо мной красная девица из сказки, заходящая в пещеру к страшному троллю. Хотя Карин Риис вовсе не была красной девицей — я ведь знала это, так как читала ее биографию. Просто она выглядела такой хрупкой и уязвимой, когда исчезла в полутьме за дверью. А то, что Агнар И. Скард не кто иной, как пожирающий людей тролль, мне-то было известно лучше всех.

Я остановилась у калитки, сделав вид, что ищу что-то в сумке. Я неосознанно ждала, что услышу крики, глухие звуки от ударов по человеческому телу, грохот падающей мебели. Однако из закрытого и погруженного во мрак дома не доносилось ни звука, и от этого становилось еще более жутко. Весь мой с таким трудом восстановленный душевный покой исчез, и я еще раз ощутила мертвую хватку страха. Я так сильно задрожала, что чуть не выронила сумку. Но на этот раз я боялась не за себя, а за нее. Ее фигурка на велосипеде, на крыльце, красивые черты лица, темные вьющиеся волосы, понимание того, как низко она пала и как смогла вытащить себя из грязи и начать новую жизнь — хотя бы и вместе с Агнаром И. Скардом, — все это сильно на меня подействовало. Я почувствовала непреодолимое желание вступить с ней в контакт, познакомиться, не для того, чтобы навязаться, а чтобы помочь. Кто-то должен был ее предупредить, прежде чем все плохо кончится!

Но как я могла подойти к ней и рассказать свою историю, не раскрыв себя? А что, если он действительно переменился и они живут вместе нормальной семьей? Такая возможность представлялась мне еще более возмутительной, нежели картина избиения. Все это взволновало меня до такой степени, что вечером у меня поднялась температура, и я на следующий день не вышла на работу.

Как-то раз я случайно стала свидетелем того, как она его выгнала вон.

Я прогуливалась, как обычно, по кварталу с особняками по направлению к парку Клюкхаген, когда заметила его, марширующего вниз по улице Руаля Амундсена с чемоданом на колесиках. Его было нетрудно узнать, хотя за эти годы он изменился: полноватый человек средних лет, неприметный по внешности и одежде, — весьма унылое зрелище, которое, вопреки опасениям, не оказало на меня никакого впечатления.

Из дома раздавалась громкая музыка. Очевидно, она уже вернулась домой с работы. Или пятница — день уборки? Ей надоели его визиты и она решила вымести его из дома навсегда? А может, он бежал сам? Не выдержал совместной жизни с молодой, жизнерадостной — а возможно, и с требовательной — женщиной. Однако когда я мельком увидела его лицо, мои надежды и триумф как рукой сняло. Даже на расстоянии пятидесяти метров я узнала его ожесточенный взгляд. Он был вовсе не повержен и не побежден в борьбе с независимой женщиной — он был в бешенстве! Его угловатые, почти механические движения не предвещали ничего хорошего. Мне даже показалось, будто я слышу, как из его уст вырываются проклятья. Когда этот знаток истории религии раздражен, у него обнаруживается богатейший запас ругательств и проклятий.

Вдруг мне показалось, что это уже произошло.

В этот момент я поняла, что вся эта история с нервным срывом и больной психикой — лишь маскарад. Что он снова обнажил свое подлинное «я», а она поплатилась за это. Теперь, когда меня больше не было, а он на людях играл роль сломанного и кающегося вдовца, Агнар вновь дал волю своей ненависти к женщинам, и она, избитая и страдающая, лежит в доме. А он включил радио на полную мощь, чтобы заглушить ее крики…

Я повернула назад и побежала к дому. Постучала в дверь, но внутри не было слышно ни звука, кроме музыки. Мною овладела нерешительность — не могла же я разбить стекло и вломиться в дом!

Вдруг дверь открылась, и она появилась на пороге, такая же красивая, с порозовевшими щеками. При виде ее я сначала обрадовалась — ведь она в целости и сохранности! Потом меня охватила паника: как объяснить, что я стою на крыльце и стучусь к ней?

— Да? — сказала она и окинула меня вопросительным взглядом. — В чем дело?

— Добрый день! Я из Нового социального управления, — сказала я, заикаясь. — Мы хотели бы ознакомить всех с нашей…

— Я уже была в вашем управлении, — ответила она удивленно.

Ну конечно. Она же наш клиент. Какая оплошность! Но у меня не было другого выхода, как продолжить свою легенду.

— В таком случае извините…

— Ничего, ничего.

— Мы проводим информационную кампанию…

— И заходите в каждый дом? Ну и ну. — Реакция Карин на мое, мягко говоря, странное объяснение была мягкой. Она не казалась подавленной, обиженной женщиной. В ее голосе звучал смех.

— Мы считаем важным устанавливать личный контакт с клиентами в дополнение к материалу, который рассылаем по почте.

— Да, это очень любезно с вашей стороны… — Она не казалась заинтересованной. Может, это и к лучшему. Легенда, сочиненная мной на ходу, была малоправдоподобной, если не сказать слабоватой. Представитель государственного ведомства ходит по домам в информационных целях, используя все свое обаяние. К счастью, у меня в сумке нашлось несколько брошюр, которые я сама собиралась прочитать. Я вытащила их и протянула ей:

— Это для вашего сведения, если захотите еще раз к нам обратиться.

— Огромное спасибо! — Она приняла брошюры как старательная ученица. Воплощение любезности. В тот момент, когда она отвернулась и отошла в переднюю, чтобы положить брошюры на столик, я мельком взглянула на сумку, которую она повесила на спинку стула. На самом стуле лежало пальто. Сумка открылась, и я заметила сверху скомканное нижнее белье. На Карин были те же красивые сапожки до лодыжек, в которых я увидела ее в первый раз. Должно быть, она только что вошла. Шелковые колготки. Коротенькая юбочка. И трусики в сумке, и это в холодный октябрьский день…

Да у нее любовник! — осенило меня. Она только что со свидания. Отсюда и сияющий взгляд, и свежие, розоватые щеки. Я порадовалась за нее. И тут же почувствовала укол ревности.

— Ну я пойду.

— Большое спасибо, очень любезно с вашей стороны… — Она одарила меня сияющей улыбкой. Она излучала тепло, которого хватило даже на государственного служащего, случайно появившегося на пороге. Впрочем, она могла прийти не от любовника, а от клиента. И все же такая любезность. Я надеюсь, что она не заметила моего возбуждения: она была доступна! Эта мысль вселила в меня как радость, так и опасение. Румянец на щеках. Мечтательный взгляд… Передо мной снова возникло упрямое лицо Агнара И. Скарда. Он знал и поэтому бесился, но не мог помешать ей. Она взяла верх. А ему пришлось бежать.

На минуту я почувствовала, как погружаюсь в приятную теплую ванну. Я купалась в злорадстве. И одновременно ощущала боль. Она стояла так близко, что я могла бы до нее дотронуться. Мне хотелось до нее дотронуться. Так она на меня подействовала, я заметила это еще в первый раз. Теперь пережитое ощущение стало сильнее: я желала ее! С мужчинами для меня было покончено, это я уже давно знала, но влюбиться по уши в другую женщину? В моей жизни уже были подобные эпизоды, я сближалась с женщинами, использовала их теплоту в качестве болеутоляющего средства в первые, самые страшные месяцы. Я предполагала, что дело дойдет до стремления к более прочным отношениям, но гнала от себя такие мысли. Это уже было чересчур. Это пугало меня, но и манило. Я протянула руку:

— До свидания.

Я стояла как попрошайка с протянутой рукой, а все нутро распирало от ревности. Я хотела ее. Она только что пришла от другого, но она была моя!

Нет, надо успокоиться, собраться с мыслями. Я же знаю, кто она такая. Это меня не отталкивает, у меня нет предрассудков. В кризисных центрах я узнала множество женских судеб и никого не осуждаю. Наоборот. Я подумала: с ней было бы легче…

Она взяла мою руку:

— Рада с вами познакомиться. Я обязательно прочитаю. — И она подняла две брошюры. Видимо, ей нравилось делать людям приятное. Рука Карин была теплой, и она не убрала ладонь, пока я сама ее не выпустила.

 

7

Аните Хегг и полицейскому Вику не очень повезло в Лиллехаммере. Их миссия началась неудачно. Просьба взглянуть на папки с материалами по делу Скарда, закрытого более пяти лет тому назад, не вызвала восторга в полицейском управлении Лиллехаммера.

— Все имеется в электронном виде, — объяснил дежурный в приемной. — Вы могли преспокойно открыть эти файлы, не покидая Хамара.

Анита объяснила, что хочет переговорить с двумя следователями, которые, как она помнит, вели это дело, — Бьёргюльфом Ньёлом и Эстер Фладму.

— Ньёл больше у нас не работает, — сообщил дежурный. — А Фладму перевели в экономический отдел. Она сейчас уехала с инспекцией и вернется только к часу дня.

— Тогда мы можем пока посидеть у вас и посмотреть папки, — предложила Анита.

Беззаботный тон не отражал ее душевного состояния. Во-первых, Аниту раздражало, что Юнфинн отправил ее сюда копаться в этом старом деле, хотя она и понимала логичность такого решения. Во-вторых, сама мысль об этом деле портила ей настроение. Она вновь чувствовала злость и раздражение, возникшие в прошлый раз, когда все силы полиции Лиллехаммера были брошены на дело Скарда, поиски женщины, а затем на попытки выдвинуть обвинение против супруга, и все это ни к чему не привело.

— Мы хотели бы посмотреть документы на бумажном носителе, — добавила она. — Если они, конечно, сохранились. — Хотя Анита принадлежала к компьютерному поколению, она по опыту знала, что отчеты, написанные нередко от руки следователями, ведущими дело, лучше знакомили с обстоятельствами дела, чем пересказ содержания и сканирование оригинальных документов.

Дежурный вздохнул:

— Да, они, вероятно, где-то в архиве…

— Спасибо за помощь.

— Постараемся найти для вас свободное место.

Он нехотя поднялся со стула.

Анита с нетерпением отодвинула дверь в кабинет, как только зажужжал автоматический запор. Они потратили целых полчаса, чтобы только войти в здание полиции.

 

8

Телефона общины «Слово жизни» в Интернете не было. Валманну пришлось сделать целых три звонка, чтобы отыскать председателя, которым оказался человек по имени Натан Бломберг. Валманн поймал его на службе — в налоговой инспекции в Тронхейме. Про себя полицейский подумал, что это самое подходящее место для активного христианина, желающего заниматься и мирской деятельностью. Ему вдруг вспомнилась библейская цитата из уроков религии в школе: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель…». А дальше следовало нечто о том, что Бог наказывал детей за вину отцов до третьего и четвертого рода. Примерно так же, как и налоговая инспекция.

Натан Бломберг не был особенно разговорчив, узнав, что на проводе полиция. Он извинился, сказав, что не может долго разговаривать в рабочее время и что Валманну лучше обратиться к секретарю общины, Гудрун Ларсен, если у него что-то важное. Она взяла трубку с первого звонка и оказалась довольно разговорчивой. О брате Илье она могла сказать только хорошее. Благодаря своей набожности, благочестию и ораторским талантам Божьей милостью он служил примером и источником вдохновения для них всех. Человек, который погряз в грехе и сумел с Божьей помощью подняться, чтобы поделиться опытом со своими братьями и сестрами по вере. Встретиться с таким человеком и послушать его — это большая удача. На вопрос Валманна Гудрун Ларсен сообщила, что брат Илья регулярно посещает по меньшей мере еще четыре общины в районе Тронхейма. Она рассказала далее, что расходы приезжих проповедников оплачивает община, а кроме того, они обычно получают часть пожертвований. Что касается брата Ильи, то его вознаграждение выливалось обычно в кругленькую сумму, так как на его выступлениях обычно развязывались кошельки.

На вопрос Валманна о практической организации таких визитов, например проживании, секретарь общины стала менее разговорчивой.

— Обычно проповедники живут в пансионатах или маленьких дешевых отелях, ведь община тоже должна экономить, знаете ли.

— Ну и?.. — Валманн истолковал паузу так, что он нечаянно затронул тему, поставившую любезную Гудрун Ларсен в неудобное положение. Она продолжала уже без энтузиазма и более прохладным тоном:

— А почему полиция, собственно, интересуется братом Ильей? Что-то случилось?

— Мы хотели побеседовать с ним в связи с одним делом, которое расследуем.

Снова пауза.

— Вы сказали, что из полиции Хамара. Это, случайно, не то самое… С той несчастной женщиной? Это убийство, которое по телевизору показывали?

— Я могу подтвердить, что мы хотели бы с ним поговорить именно в связи с этим делом. Он знал эту женщину. Больше я ничего не могу сказать.

— Каким образом он ее знал? — Ни вера Гудрун Ларсен, ни ее глубокое уважение к брату Илье не могли, видимо, заглушить жгучего любопытства к деталям убийства, о котором писали газеты и говорили по телевизору. Пятидесятники, вероятно, похожи на остальных людей, когда доходит до дела, подумал Валманн и решился на шоковое нападение, которое выходило, строго говоря, за рамки правил и, более того, являлось прямым нарушением закона о профессиональной тайне.

— Они жили вместе.

На другом конце провода воцарилось убийственное молчание. Валманн терпеливо ждал.

— Но… но это совершенно невозможно!

— К сожалению, это факт. Агнар Илья Скард, это его полное имя, в последнее время проживал по тому же адресу, что и убитая женщина. Если они не находились в официальном браке, то, во всяком случае, жили вместе. Теперь вы понимаете, почему мы так хотим с ним побеседовать.

— Но… — Гудрун Ларсен почти что зарыдала, — у него ведь здесь жена!

— У него и там женщина? И они женаты?

Секретарь общины, видимо, не была готова ответить на этот вопрос. Она молчала.

— Они супруги перед ликом Божьим! — прошептала она с дрожью в голосе. — Он с ней живет, когда приезжает к нам. В нашей общине законы Божьи ценятся выше созданных человеком предписаний.

— Ах вот как… Он сейчас у нее?

— Я не знаю.

— А вы можете назвать ее имя и телефон?

Еще одна длительная пауза.

— Агнете. Агнете Бломберг. Раз уж полиция интересуется.

— Бломберг?

— Да, она дочь одного из членов общины.

— Председателя?

— Да, он уже у нас давно. Но собирается уходить. Ему надо позаботиться о больной жене.

— А эта Агнете — их дочь?

— Она сбилась с пути, когда была совсем молодой, и причинила много горя своим родителям. Однако брат Илья помог ей вернуться на путь истинный. Так между ними возникла любовь.

— Ах вот как. А телефон ее у вас есть?

Гудрун Ларсен снова замолчала. Затем высморкалась и продиктовала номер телефона.

Валманн поблагодарил за полезные сведения. Ему не терпелось закончить этот разговор, но он почувствовал некоторую нерешительность на другом конце провода. У Гудрун Ларсен было на душе еще что-то.

— Я взяла их к себе, — произнесла она многозначительно, но очень тихо.

— Взяли к себе?..

— Да, в мой дом. Я приютила их.

— Скарда и дочку Бломбергов?

— Я не могу рассказать этого родителям. Особенно Натану, он мне этого никогда не простит. Но им нужно было где-то жить, а у меня комнаты пустуют с тех пор, как я овдовела. Ведь говорится в Писании, что мы должны помогать нашим братьям и сестрам в нужде. Не мое дело судить о сердечных делах. Это только Бог может.

— Хорошо. Значит, они живут у вас?

— Она у меня живет. А он бывает ее гостем, когда приезжает и проповедует нам.

— А сейчас они там?

— Нет, они уехали. Он во многих общинах выступает, а она иногда ездит с ним и свидетельствует.

— Вот как.

Прежде чем повесить трубку, Валманн сказал, что, возможно, ему придется позвонить еще раз.

— Надеюсь, речь не пойдет об этом ужасном убийстве! — воскликнула Гудрун Ларсен с опасением в голосе. Однако Валманн почти увидел падкий на сенсацию блеск в ее глазах.

Он повесил трубку и набрал названный ею номер. Автоответчик сообщил, что связь не может быть установлена. Значит, телефон отключен или абонент находится вне зоны действия сети. Чуточку поразмыслив, он вновь набрал номер налоговой инспекции в Тронхейме и попросил соединить его с Натаном Бломбергом. Налоговый инспектор не показался ему более доброжелательным, чем в прошлый раз, и он перешел сразу к делу:

— Я так понял, что ваша дочь Агнете живет вместе с мужчиной по имени Агнар И. Скард?

— Я не хотел бы об этом говорить.

— Мне достаточно простого «да» или «нет».

— Я этого не скажу.

— А вам известно, что утаивание от полиции фактов, связанных с расследуемым делом, наказуемо?

— Подавайте на меня в суд!

— Речь идет об убийстве.

— Он, что, убил кого-то?

— Он, возможно, важный свидетель по делу.

— Я в этом не сомневаюсь. Уж этот парень прошел сквозь огонь и воду…

— А как мне связаться с вашей дочерью?

— Я и сам бы не прочь это узнать.

— Хотите сказать, что не поддерживаете с ней связи?

— Она уже давно порвала с нами. И лучше не стало, после того как она связалась с этим… Ильей. Мою жену это просто в могилу сводит. Мы верили, что она вернется на путь истинный.

— А теперь больше не верите?

— Да мы и не знаем, что думать.

— А когда в последний раз с ней общались?

— Очень давно.

— Вы не заявляли, что она пропала?

— Она всегда удирала из дому.

— Сколько ей лет?

— Девятнадцать. Скоро двадцать.

— А чем она занимается?

— Работала в гостинице «Ройял гарден», в баре. Попробуйте найти ее там.

Валманн поблагодарил и повесил трубку.

В гостинице ему сообщили, что Агнете Бломберг и вправду там работала, но недавно уволилась. Вежливый голос из администрации гостиницы сказал также, что она по-прежнему иногда появляется в баре и на дискотеке, но теперь только в качестве почетного гостя.

Валманн промчался по коридору, постучал в дверь кабинета Энга и, не дождавшись ответа, распахнул ее:

— Привет. Мы с тобой едем в Тронхейм, причем сейчас!

— Сейчас? — На лице Энга особого энтузиазма не было.

— Как можно скорее. Надеюсь, тебе ничего не мешает?

— Да нет! Впрочем… — Валманн отметил про себя, что его коллега выглядит усталым.

— Еще один бурный вечерок? — спросил он с наигранным весельем в голосе. Полицейский с похмелья и на работе — довольно необычное явление в управлении.

Энг криво ухмыльнулся, но не стал вдаваться в подробности. Затем он сделал вид, что в связи с предполагаемой поездкой у него в голове забрезжила какая-то мысль.

— Подожди, я позвоню своим приятелям, и мы с тобой там неплохо погуляем.

— Я сказал «сейчас», и это значит сейчас. Если хочешь позвонить, сделаешь это по дороге. Даю тебе полчаса на сборы.

— Ну хорошо, хорошо. Но ты не хочешь сказать, что мы поедем на машине?

— Только до Гардермуена.

— А я было испугался, что ты приглашаешь меня в сказочное путешествие на твоем старом «мондео».

— Мы можем поехать на твоем «БМВ», если хочешь. Но за руль сяду я, — добавил он, увидев, что у коллеги заблестели глаза. — Тебя нельзя показывать дорожной полиции.

— Послушай, ты же сам приказал мне изучать ночную жизнь Хамара. — Энг постепенно начал реагировать на строгий тон. — Я только выполнял приказ. Я же работал!

— Если мы выйдем из этого здания через полчаса, то успеем на рейс в шестнадцать двадцать.

Валманн не видел смягчающих обстоятельств, и пристрастие коллеги к ночной жизни начало вызывать у него беспокойство.

В машине Энг рассказал, что Виггену повезло и он сразу же обнаружил «сааб» Скарда.

— У него оказался знакомый, который там работает в дорожной полиции и живет в Винстре, так он ему позвонил и попросил проверить бензоколонки. И сразу повезло! На второй звонок ему ответили, что на заправке имеется ясная видеозапись «сааба» и водителя, который там заправлялся. Видеозапись сделана в полдень в среду, и на ней видно, что машина ехала в северном направлении.

— Отлично, — ответил Валманн. — Теперь нам известен его маршрут в сторону Тронхейма. Осталось только найти запись, показывающую, что в четверг он возвращался обратно. Иначе наша версия лопается. Надо будет сообщить об этом Виггену.

— Итак, ты считаешь, что Скард по-прежнему под подозрением?

— Чем больше мы узнаем о нем, тем сильнее вырисовывается образ насильника-психопата.

— А что насчет второго, того гомика?

— Он также под подозрением, но мне трудно представить его хладнокровным убийцей.

— Хладнокровным?..

Валманн не стал углубляться в объяснения. У него перед глазами вновь возникло изуродованное тело Карин Риис и залитые кровью мебель и стены.

— Если окажется, что Скард обладает безупречным алиби на период с вечера четверга до утра пятницы, придется все пересмотреть. В данный момент есть все основания считать его главным подозреваемым. — Он начал информировать Энга о последних фактах, касающихся Скарда и его эскапад в Тронхейме, одновременно пытаясь найти удобное положение в машине Энга, которая явно не была рассчитана на человека ростом свыше одного метра и восьмидесяти сантиметров, не склонного превышать скорость. — Необходимо проинформировать полицию в обеих долинах, по которым проходят дороги на юг из Тронхейма, попросить их связаться с отрядами дорожной полиции и узнать, не давил ли он слишком сильно на педали, а также посетить все бензоколонки и проверить видеозаписи, — заключил он. — Это большая работа, но, поскольку речь идет об ограниченном отрезке времени, она вполне осуществима.

 

9

Анита Хегг никак не могла побороть неприятное ощущение, когда они с Виком сидели в свободном, предоставленном в их распоряжение кабинете и листали папки с делами пятилетней давности. Она хорошо помнила, как сильно ее увлекло дело об исчезновении женщины, и удивлялась собственной реакции, которая воскресла в памяти. Она тогда была абсолютно убеждена, что Агнар И. Скард убил свою жену. Однако никаких улик против него не обнаружили. Скард был типичным человеком привычки. Исчезновение жены, ее поиски и постоянные допросы в полиции заметно его напугали, но в общем и целом он продолжал жить по заведенному распорядку: ходил на работу и жил, так сказать, по часам. Это явствовало из показаний свидетелей и различных наблюдений. Его дом, машина, сад и ближайшие окрестности были прочесаны, одежда, ковры и мебель внимательно изучены — и все это с нулевым результатом. Он оставался чрезвычайно любезным и шел навстречу полиции, хотя ее действия, разумеется, являлись грубым вмешательством в его личную жизнь. Мало того, он сам замучил полицию звонками и вопросами, нет ли новостей. Словом, он прекрасно играл роль впавшего в отчаяние супруга. На допросах он все время повторял, как пришел домой после последней лекции в школе Нансена и не обнаружил жены дома. Обычного идеального порядка не было в помине, ящики комода выдвинуты, дверцы шкафов открыты, одежда валялась на кровати и на полу, туалетные принадлежности разбросаны в ванной, на кухне грязные тарелки в мойке и сгоревший пирог в духовке. Все это свидетельствовало о том, что Лив Марит покинула дом внезапно и в полном смятении духа. Это случилось всего через несколько дней после того, как она, всхлипывая, стояла в полицейской дежурке со ссадинами на лице и синяками на теле и подавала заявление на избившего ее мужа. Однако Скарда никто не поймал на лжи или противоречивых утверждениях. И никаких следов пропавшей женщины так и не обнаружили. Были допрошены работники железной дороги, водители автобусов и такси, но никто не смог вспомнить пассажира, походившего по описанию на Лив Марит Скард. Да у нее и не было особых примет, если не считать царапин и ссадин после избиения.

Анита Хегг вздохнула и подняла взгляд на полосу серо-голубого неба, видневшегося из окна тесной комнаты. Напротив нее сидел Лейв Вик и листал папку с документами, проявляя заметно меньше рвения, чем его коллега.

— Лежит небось на дне озера Мьёса, — произнес он. — Или где-нибудь там наверху на горной пустоши.

Анита не стала объяснять этому южанину, что «там наверху» называется «на холмах», а не «на пустоши». Ведь мысль была ясна: местность вокруг Лиллехаммера представляла собой главным образом горные пустоши, крутые поросшие кустарником холмы, порой труднопроходимые, где можно спрятать труп так, чтобы его никогда не нашли, во всяком случае, если преступник мало-мальски ориентировался на местности.

В дверь постучали. Эстер Фладму вернулась из своей инспекционной поездки и поинтересовалась, о чем с ней хочет побеседовать небольшая делегация из Хамара. Обе женщины-полицейские хорошо помнили друг друга по работе над делом Скарда, хотя они и не были близкими подругами. Анита отметила про себя, что Эстер, которая была на несколько лет старше, поправилась, обзавелась очками в золотой оправе, золотым кольцом на пальце и проседью в волосах.

— Так ты больше не работаешь с уголовными делами?

— Я сдалась пару лет тому назад. Стало трудно. Слишком много мерзости каждый день. Слишком много прекращенных дел. Слишком много заведомых негодяев на свободе, опасных, больных мерзавцев… — Эстер Фладму быстро потеряла облик уравновешенного следователя по вопросам экономики.

— Мы как раз пытаемся добраться до одного из них, Агнара И. Скарда. Ты его помнишь?

Эстер хорошо его помнила и с интересом выслушала рассказ Аниты об убийстве в Хамаре.

— Так вы думаете, что это мог быть он?

— Он — наш главный подозреваемый. Признайся, что он вполне подходит на эту роль.

— Даже очень. За исключением одной детали: Агнар И. Скард стал верующим.

— Верующим?

— Полная смена образа. Благочестивый христианин. Наши сотрудники продолжали следить за ним и после прекращения дела. Через полгода после исчезновения жены он совсем свихнулся. Попал в психушку. А потом переехал, и последнее, что я о нем слышала, — он стал проповедником.

— Это чистый блеф!

— Да, но мастерски проделанный.

— Точно так же, как номер со скорбящим супругом.

— Но мы же не знаем… — Эстер Фладму покачала головой. — В таких делах часто происходят вещи, которые кажутся абсолютно нелогичными. Они и есть нелогичные, и именно это делает дела о семейном насилии такими неприятными. Все лгут. Все что-то скрывают. Кажется, что у всех совесть нечиста. Ты можешь припомнить развод, который был бы простым и легким?

Анита покачала головой. Она подумала о своей подруге Биргит и конфликте, в который та попала. Вспомнила также и свой печальный опыт.

— Я схожу за кофе, — предложил Вик. Будучи молодым и неженатым, он вдруг почувствовал себя лишним в этой компании.

— Я называю это душевным насилием. — Эстер уселась на стул Вика и продолжила разговор таким тоном и с таким выражением лица, как будто они сидели в темном уголке злачного бара. — Насилие над тем, кто открывает тебе свою душу, кто от тебя зависит. Твоим ребенком. Супругом. Возлюбленным. В конце концов меня стало тошнить от всего этого. Я словно увязла в тине. Даже не знаю, что было хуже всего — ложь, обман и психологический террор или применение физической силы. Пару лет назад у нас появилось пренеприятнейшее дело. Социального работника обвинили в злоупотреблении своим положением. Консультант для клиентов, можешь себе представить? Даже женщин в кризисном центре он ухитрился использовать, предлагая им услуги, выходящие за рамки обычного, в обмен на секс.

— А что за услуги?

— Да разные вещи, помощь в получении медицинских справок, кратчайший путь для получения пособия, лекарства и даже обретение новой идентичности.

— И как он это делал?

— Он был тот еще жук. Очевидно, имел связи. Откуда мне знать?

— И его не посадили?

— Он попался на двух случаях подделки документов. Никакого насилия или домогательства. Получил условный срок. Как раз после этого я и перешла в экономический отдел.

— И вышла замуж?

— Вернее сказать, отказалась от борьбы. Мой муж — славный парень, работает в туристическом бизнесе. В нашем городе на это очень большой спрос. А кроме того, это значит, что он часто в отъезде.

— А дети?

— Нет. Никогда, — ответила Эстер. — А ты как?

— Спасибо, хорошо, — ответила Анита, слегка смущенная тем, что ее личная жизнь вдруг стала предметом разговора. — Живу с одним парнем, он тоже в полиции работает. У нас все хорошо. Детей нет, пока еще… — Она замолчала и почувствовала, как краснеет, хотя знала, что все это сущая правда. У них с Юнфинном все было хорошо. По-настоящему хорошо. Но ей показалось, что в данной ситуации неуместно разглагольствовать о личном счастье.

— Кофе? — Лейв Вик появился в дверях, держа на одной руке поднос с тремя чашками кофе, а другой открывая дверь.

Обе женщины взглянули на него и не ответили.

— Извините. Я только спросил.

 

10

Ему все-таки это удалось! Нарушить мой душевный покой! Чудесное равновесие между надеждой и унынием. То хрупкое здание, на сооружение которого у меня ушло пять лет, фундамент новой жизни. Зашаталась вера в будущее.

Как я старалась высвободиться из тьмы прошлого! Как цеплялась за надежду на то, что у меня есть будущее — спокойная уравновешенная жизнь и — смею ли я надеяться — «счастье»!

Надежда. Она постепенно росла и крепла после моей встречи с ней, этой новой женщиной, его сожительницей, от которой он уехал. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я снова могу мечтать.

Я узнала об убийстве из газеты. Несмотря на шок и душевное смятение, я почувствовала, что самое страшное — не тот жестокий факт, что она мертва. Самое страшное состояло в том, что я знала, что это должно произойти и даже каким образом. Я уже несколько недель ощущала постоянный страх, как будто невозможность ее положения стала кровоточащей раной моей нервной системы. Я чуяла опасность, ибо я знала его — его бешенство, жажду власти. Знала, что Агнар И. Скард никогда не простит женщину, обманувшую его и лгавшую ему, пытающуюся избавиться от его давления. И каким бы несчастным и униженным он ни стал после срывов и разочарований последних лет, он не мог измениться. Измениться по-настоящему, по сути. Уж слишком он был болен духом для этого. Я даже предвидела все ужасные детали: он не только лишил ее жизни, но и жестоко избил, изуродовал ее тело, как будто хотел стереть ее с лица земли! Женщина, восставшая против его болезненных претензий, не заслуживала существования на этой земле.

Именно так я себе это и представляла. Так оно и должно было произойти! А самая страшная и невыносимая мысль состояла в том, что я чувствовала себя вовлеченной в это дело, частью этой трагедии. Ведь это мне удалось сбежать от него тогда. Именно меня он так и не смог найти, привлечь к ответственности и излить на мне свою злость. Именно мне он сейчас мстил, когда преследовал, избивал и убивал других женщин. Мне было совершенно ясно: если бедняжка Карин Риис была его первой жертвой, то вряд ли она останется последней.

Я, которая так долго работала над собой, чтобы отбросить ненависть и мысли о мести, ощутила, что одержима одной только мыслью — он должен быть обезврежен, должен исчезнуть как постоянная угроза для женщин. Короче говоря, уничтожен.

И сделать это призвана именно я.

 

11

Посещение полицейского управления в Лиллехаммере имело по крайней мере один положительный результат: рождение одной идеи и появление еще одного имени в этой связи.

Анита Хегг попросила Вика сесть за руль, а сама взялась за телефон. Человека, с которым она хотела поговорить, на работе не было. Он позвонил утром и сказался больным. В социальном управлении Лиллехаммера свирепствовал грипп. Поскольку Анита сказала, что звонит из полиции, ей дали адрес и телефон. На звонок никто не ответил, так что она попросила Вика развернуться и ехать снова на юг, в поселок Муельв, находившийся на расстоянии получасовой езды по шоссе Е6.

По дороге Анита обдумывала свою идею. Может, это чистой воды вымысел? Натянутая гипотеза? Бегство от всех нерешенных и кажущихся неразрешимыми вопросов вокруг судьбы Лив Марит Скард? Во всяком случае, эта идея опрокидывала ее теорию насчет того, что случилось с этой несчастной женщиной. Раз уж идея возникла, отделаться от нее было невозможно. Что она собой представляет — тупик или прорыв?

Толчком для возникновения идеи послужила реплика Эстер Фладму об обвиненном в подлоге документов социальном работнике, который помогал женщинам в кризисном центре составлять заявления на социальные пособия, доставать рецепты на лекарства, а также оказывал содействие в обретении новой идентичности! Может быть, Лив Марит оказалась одной из этих женщин?

Вероятность того, что она просто-напросто сбежала от своего мужа, как он и утверждал все время, разумеется, также рассматривалась. Были разосланы запросы по всем обычным каналам, однако полное отсутствие ответов только усилило подозрение в убийстве, совершенном супругом, и полиция сделала упор на эту сторону расследования. Что, если они все-таки ошиблись и Лив Марит действительно сбежала и живет сейчас где-то под другим именем? Под именем, полученным через социального работника в кризисном центре в Лиллехаммере? Эта мысль вселяла оптимизм, но вместе с тем вызывала раздражение. Никак не хотелось отказываться от первоначальной версии о том, что именно Скард, по всей видимости, убил свою жену.

Квартира Бернта Квислера находилась на втором этаже одного из двухэтажных офисных зданий, расположенных вдоль прямой как стрела главной улицы, разделявшей поселок Муельв на две части. Дверь открыли после третьего звонка, и Анита сразу же поняла, что Бернт Квислер действительно болен. Перед ней предстала небритая физиономия со слезящимися глазами и большая бесформенная фигура, завернутая в махровый халат, который когда-то был белым и, видимо, висел в номере дорогой гостиницы. В руке Квислер держал носовой платок. Согласно информации, полученной Анитой, ему было тридцать восемь лет, он развелся с женой и приехал из Аскима. Весь этот образ как-то не вязался с репутацией «пройдохи и ловкача», о которой говорила Эстер.

— В чем дело?

Анита объяснила, что они из полиции.

— А что, это дело подождать не может? Вы же видите, я нездоров.

— К сожалению, нет. Мы занимаемся расследованием и полагаем, что вы располагаете сведениями, которые нам помогут.

— У меня нет никаких дел с полицией.

— Мы это знаем.

— О каком расследовании идет речь?

— Дело об убийстве.

Лицо Квислера, и без того землистого цвета, стало мертвенно-бледным.

— Я не желаю быть замешанным в деле об убийстве!

— Речь вовсе не о вас, а о вашем бывшем клиенте.

— Тогда я не имею права разглашать служебную тайну.

— Разумеется. А нам и не нужны никакие подробности. Ответьте только на один простой вопрос. Не помните ли вы, что помогли некой Лив Марит Скард получить новую идентичность пять лет тому назад, когда она была клиентом кризисного центра в Лиллехаммере?

Квислер сделал вид, что раздумывает и вспоминает, однако Анита успела заметить легкий блеск в его глазах, прежде чем он отвернулся.

— Лив Марит Скард… — повторил он.

— …которая сбежала от мужа пять лет тому назад, — вставила Анита.

— Если она сбежала и хотела получить новую идентичность, то она, вероятно, не называла своего истинного имени ни мне, ни кому-нибудь другому. — Его губы сжались в жалкую улыбку, давая понять, что своим удачным ответом он хочет положить конец дальнейшим вопросам.

— Продолжайте, Квислер. Мы знаем, что вы помогали клиентам в кризисном центре и содействовали некоторым в смене идентичности. За определенное вознаграждение.

— Это дело закончено. — Квислер снял руку с дверной ручки и выпрямился. — Меня оправдали по этому пункту и по большинству других тоже. Я бы не хотел, чтобы представители власти преследовали меня в добавление к тому, что мне уже пришлось пережить… — Его протест потонул в приступе кашля.

— Как я уже сказала, дело касается не вас, Квислер, а Лив Марит Скард. Она, скорее всего, была измучена, когда обратилась к вам. У нее были ссадины и синяки от побоев. — Анита продолжила чтением разосланного пять лет назад циркуляра с приметами пропавшей Лив Марит Скард. — Нам очень хотелось бы ее найти.

Квислер стоял у раскрытой двери, и его слегка покачивало, как будто он вот-вот потеряет сознание. Вероятно, он просто собирался с мыслями.

— А если я скажу, что помог ей тогда, то меня привлекут?

— Это вовсе не обязательно. Так вы ее помните?

— Пять лет — долгий срок. Но мне кажется, что помню. Если я не ошибаюсь, то она выглядела совершенно подавленной, когда обратилась в кризисный центр.

— И вы решили ей помочь?

Его объемная фигура вновь закачалась.

— Знаете, не так-то легко вспомнить все детали.

— Но у вас же есть, должно быть, картотека.

— Да, но не для всех видов деятельности, если можно так сказать… — Квислер скривил рот в усмешке.

— Но вы помогли ей?

— Как я уже сказал, вполне возможно.

— Я одного не могу понять: почему ни вы, ни кто-то другой не заявили о ней в полицию, когда мы объявили о том, что она пропала без вести?

— Из тех, кто обращается в кризисный центр, многие хотят считаться «пропавшими без вести», — пробормотал Квислер и разразился новым приступом кашля. — Они приходят и называются фальшивым именем. И мы им не устраиваем паспортный контроль, когда они стучатся в дверь. У многих вообще нет документов. А некоторые вообще в пижаме приходят…

— Так было и с Лив Марит Скард?

— Не знаю, меня ведь там не было. Меня вызывали только для консультаций. Я контактировал со многими дамочками в кризисном центре… на профессиональной основе. Я уже не помню каждую в отдельности.

— Поскольку все они находились в чрезвычайно трудном положении и этим можно было легко воспользоваться?

— Послушайте… — Квислер сделал еще одну попытку выпрямиться. — Я ведь уже сказал вам, что в обвинении об этом не было ни слова. Если я и сделал что-то выходящее за рамки правил, то это были мелочи, и только чтобы помочь им, дамочкам, не правда ли? Но вам такого не понять. — И он бросил на нее взгляд, который ясно говорил, что он думает о молодых женщинах в полицейской форме. — Все, что они там говорили на суде, — только слухи и попытки полить меня дерьмом. — С этими словами он прошелся носовым платком по своему носу.

— Далеко не все так думают… — не унималась Анита.

— Я считаю, что наша беседа закончена. Не хочу разговаривать с негативно настроенными людьми. — Квислер схватился за ручку двери, собираясь закрыть ее.

— А что, так легко дать человеку новую идентичность? — спросила Анита, частично чтобы потянуть время и частично из любопытства.

— Это не совсем так… — Квислер удрученно покачал головой, но дверь не закрыл. — Ведь я-то не могу никого снабдить новой идентичностью. Я могу только организовать документы на другое имя, которые выглядят как настоящие. С таким документом можно продержаться некоторое время. Но если нужен идентификационный номер и все остальное, то надо забираться выше. Это также возможно… — На его лице вновь изобразилось подобие улыбки. — Если знать, куда обратиться. Но сейчас мне пора обратно в постель, ребята. Мне вредно тут на сквозняке стоять.

— Забавный парень. — Вик вырулил обратно на шоссе Е6.

— Во всяком случае, он ничего не отрицает.

— Хотя и не очень разговорчивый.

— Но я получила-таки ответ на самый главный вопрос.

— И какой же?

— Что Лив Марит Скард побывала в кризисном центре в Лиллехаммере, что она жива и, очевидно, живет под другим именем.

— И как это увеличивает или уменьшает подозрения в отношении Агнара Скарда по нашему новому делу?

— Вот я как раз об этом и думаю, — ответила Анита. — И должна признаться, что боюсь ответа на этот вопрос.

 

12

Энг и Валманн взяли такси от аэропорта Вэрнес до центра Тронхейма. Было половина седьмого. Валманн подумал, что налоговый инспектор Натан Бломберг, вероятно, уже вернулся домой с работы. Его адресом он успел обзавестись и решил не предупреждать председателя общины о своем визите, поскольку визит этот был не совсем обычным.

Дом Бломбергов находился в конце небольшого тупика. Это был старый деревянный особнячок в районе, где вся застройка состояла из похожих домов. Однако жилище Бломбергов казалось серым, обшарпанным и покинутым по сравнению с соседским домом, старая обшивка которого была выкрашена в яркий цвет, а стоящие рядом велосипеды и санки оживляли участок. Дул легкий ветер, пахло морем и сыростью, почти весь снег растаял, а оставшиеся грязноватые комья придавали неухоженному садику перед особняком неряшливый вид. Наступившие сумерки не скрывали этого мрачного впечатления. На участке не было ни гаража, ни припаркованного автомобиля. Ворота висели на одной петле, которая заскрежетала, когда Валманн отодвинул створку, чтобы войти, и начал подниматься на крыльцо.

— Не собирайте себе сокровищ на земле, — пробормотал Энг, отставший от него на два шага. — Я всегда думал, что пятидесятники знают толк в деньгах. Собирают пожертвования и все такое и уклоняются от налогов.

Звонка не было. Валманну пришлось постучать несколько раз, прежде чем внутри послышались шаги. Зажегся свет на крыльце. Дверь приоткрылась, и показалось лицо женщины со следами былой красоты. Сейчас ее лицо было морщинистым, посеревшим и усталым.

— Да-а?

Валманн представил себя и коллегу и спросил, могут ли они поговорить с Натаном Бломбергом.

— Его нет дома.

— А где он?

— Он в доме общины, готовит все для сегодняшней встречи.

— Так у вас встречи и в середине недели тоже?

— Раз в две недели. Встреча для беседы и панегирик. — Вопреки всем ожиданиям, связанным с мрачным видом этой женщины, на ее лице вдруг появилась дружелюбная улыбка. — Может быть, вы зайдете и подождете его? Он должен скоро вернуться.

— Спасибо, мы не хотели бы вас беспокоить.

— Вы меня вовсе не побеспокоили, наоборот, я буду рада.

С этими словами женщина распахнула дверь. Она была высокого роста, с широкими бедрами, в просторных мужских домашних туфлях и фартуке, какой носили женщины, когда Валманн был еще мальчишкой. Грязные светлые волосы, собранные в пучок на затылке, и полное отсутствие косметики на лице делали ее старше своих лет. Но улыбка была настоящей и сердечной.

— Заходите. У нас сегодня такая радость, так что хочется поделиться с кем-то.

Да, нечасто стражей закона встречают такими словами, подумал Валманн, пока они с Энгом входили в прихожую.

— А что за радость? — Валманн попытался поддержать разговор. Им с Энгом следовало бы, собственно говоря, сесть в такси и мчаться в дом общины, чтобы наконец поговорить с Бломбергом, однако, возможно, беседа с его женой тоже даст им что-то интересное. Кроме кофе и пирожных.

Он осмотрелся в гостиной со старомодной мебелью, освещаемой только торшером, который стоял в углу около залатанного стула. Все выглядело чистым, убранным и немного потертым.

— Наша дочка вернулась домой, — прозвучал внезапный ответ. — Располагайтесь, а я пока поставлю кофе.

— Дочка вернулась? Это звучит очень… — Валманн и Энг остановились посреди комнаты.

— Мы целый месяц не имели от нее никаких вестей, а сегодня днем она позвонила! — взахлеб произнесла фру Бломберг. — Мы так переживали и ждали… ждали самого худшего. У нее и раньше были трудности, у нашей дочурки. Много опасностей подстерегает молодых людей в наши дни. Мы молились за нее…

— Вы знаете, откуда она звонила?

— Из Левангера! — Фру Бломберг произнесла это таким торжественным тоном, будто речь шла о Земле обетованной.

— Фру Бломберг… — Валманн решил, что настал момент сообщить хозяйке о цели их посещения. — Мы пришли, чтобы поговорить с вашим мужем и вами именно о вашей дочери и ее связи с неким Агнаром Скардом. Агнаром Ильей Скардом.

— Братом Ильей?

— Нам стало известно, что у нее довольно близкие отношения с этим проповедником.

Глаза фру Бломберг забегали.

— А что в этом плохого?

— Мы надеемся узнать это от вас и вашего мужа.

— Да, видите ли… Мы ведь тоже все неправильно поняли. Мы были ослеплены. Мы не могли согласиться с тем, чтобы молодая девушка проводила все свое время с таким мужчиной.

— Таким? Что вы имеете в виду?

У фру Бломберг на глаза навернулись слезы.

— Я знаю, что он покаялся в своих грехах и получил прощение. Он самолично рассказывал об этом в нашей общине. Но все же… Нашей Агнете так трудно пришлось со всеми этими мужчинами. А брат Илья признался, что все еще чувствует плотские желания в своем сердце и ежедневно борется с дьяволом!

— Аминь… — пробормотал Энг и отвернулся, чтобы она не увидела, что он с трудом сохраняет маску приличия на лице.

— То есть вы опасались, что между ними любовная связь? Это вы хотите сказать?

— Мужчины всегда с вожделением смотрели на нашу Агнете! — Ее голос задрожал. — Мы пытались дать ей хорошее воспитание. Рассказывали ей о плотских желаниях, дьявольских соблазнах и о благопристойной жизни. Но у нас ничего не получилось. Наши слова не доходили до нее. Она отвернулась от нас, будучи еще совсем юной.

Фру Бломберг остановилась около буфета, на котором по обе стороны фотографии в рамке стояли два высоких подсвечника. С фотографии смотрела красивая молодая девушка с лентой в темных локонах и серебряным крестиком на шее. Вся композиция напоминала алтарь, воздвигнутый в честь Агнете — погибшей для родителей. До телефонного звонка.

— И что, теперь она отвернулась от брата Ильи?

— Мы как раз этого и боялись! Что нам было думать? Мы же слышали, что они жили под одной крышей.

— А теперь вы больше не боитесь?

— Нет, после того, как она позвонила и рассказала, как он ее наставлял. Она поехала вместе с ним, чтобы посетить две общины в Левангере. Там на нее снизошла милость Господа, и она покаялась в грехах своих. Они стояли вместе и свидетельствовали. Она рыдала в телефоне. Вы не представляете, какая радость… — Фру Бломберг отвернулась, чтобы скрыть слезы. — Минуточку, сейчас будет кофе! — вскрикнула она, исчезая на кухне.

— Аллилуйя! — тихо запел Энг.

 

13

Валманн остановился в гостинице «Сентрум» на Лиллеторгет. Энг поехал дальше на такси. Он позвонил приятелю, и тот предложил ему ночлег. Они договорились встретиться в «Ройял гарден» в девять часов. В баре, который был отличным местом для «форшпиля», как объяснил Энг.

— Мы начнем сверху и покатимся вниз. Закончим, наверное, в «Крамбуа».

Валманн предпочел бы провести спокойный вечер, но понимал, что это равнозначно предательству по отношению к коллеге, который искренне дал понять, что будет рад показать обитателю Хедмарка веселую сторону жизни в Тронхейме. А ее не так-то легко увидеть непосвященному, особенно в такое время года.

На стойке администратора Валманн прихватил несколько газет, которые еще не успел просмотреть. Поднимаясь в лифте на третий этаж, он бросил взгляд на первую страницу «ВГ» и выругался, увидев большой заголовок: «Убийство в Хамаре. Бывший муж в розыске». Не успел он выйти из управления, как кто-то уже проболтался прессе.

Войдя в номер, Валманн в одежде лег на кровать и попытался собраться с мыслями. Итак, Агнар Скард находится в округе, последнее известное местонахождение — Левангер. И сейчас он увлечен новой женщиной, еще одной молодой темноволосой красавицей. Создавалось впечатление, что его пассии становились все моложе и красивее. Насчет «обращения» этой девушки у него сложилось свое собственное мнение. Но все происходило в рамках проповеднической деятельности Скарда и в такой форме, что община одобряла это. Благочестивая Гудрун Ларсен согласилась, во всяком случае, с тем, что эта связь получила самое высшее благословение. Валманн вспомнил рассказ Аннебет Далбю о визитах женщин к Скарду. Она говорила, что слышала пение в квартире. Может, они пели псалмы? Возможно, Скард и вправду занимался своеобразным «спасением» молодых женщин, ступивших одной ногой — или обеими — на наклонную плоскость? Валманн почувствовал, что одна мысль об искренности превращения Скарда в благочестивого христианина и его проповеднической практике возмутила его еще больше, чем если бы тот был разоблачен как обманщик, использующий религию и ораторский талант, чтобы заманить женщин к себе в постель. Валманн четко знал одно: невозможно допустить, что Агнар Скард — невинная, несправедливо подозреваемая личность, хотя старшего инспектора не особенно радовало открытие у себя настолько предвзятой позиции.

В баре «Ройял гарден» трое мужчин сидели за круглым столиком и ждали его. Рядом с Энгом сидел Стейн Ролл, высокий стройный парень с короткой стрижкой и напряженным выражением лица. Валманн сразу же определил в нем полицейского. На диване сидел Оттар Хове, статный мужчина с внушительными усами и густыми волосами, начинающими редеть на макушке и собранными в полуметровый лошадиный хвост. Он был одет в костюм байкера.

— С этими ребятами я учился в школе, — объявил Энг, имевший фору в два или три полулитровых бокала, судя по жестикуляции и громкому голосу. Это бесспорно была наилучшая характеристика, о которой можно было только мечтать в этих краях.

Новые кружки появились на столе, и парни начали целенаправленное сканирование помещения в поисках женщин. Валманн опустошил свой бокал в надежде догнать опередивших его парней, но понял, что это пустая затея, и сразу решил, что долго тут не засидится и вернется в гостиницу спать. Он не то чтобы сожалел об этом, но чувство, что он становится старым для таких мальчишеских вылазок, накатило внезапно, как холодный порыв ветра. Он смотрел на стройную гибкую фигуру Стейна Ролла, поднявшегося, чтобы «немножко косточки размять», и принял решение уделять больше времени тренировкам. Тридцатилетний Стейн двигался по залу как на пружинах, выпрямив спину, как будто был в полицейской форме. Валманн заметил, что по крайней мере две-три дамочки проводили его взглядом.

Большинство столиков было занято, а вдоль барной стойки стояли одиночки и пары. Отдельные парочки уже танцевали под музыку из громкоговорителя, но для любителей танцевать впритирочку время еще не наступило. Для этого надо было выпить куда больше.

Валманн, первым опустошивший свой бокал, собрал заказы всей компании и начал пробираться к стойке. Ожидая очереди, он обратил внимание на двух девушек, сидевших в одиночестве за столиком. Одна из них была блондинкой, а другая брюнеткой, и ему показалось, что темненькую он где-то уже видел. Он не отдавал себе отчета, что пристально на нее смотрит, пока девушка не ответила ему вопросительным взглядом, не лишенным дружелюбия. Он смущенно отвел взгляд и в этот же миг вспомнил, где видел это лицо, — совсем недавно, в доме Бломбергов, в красивой серебряной рамочке на буфете в гостиной, с алтарными свечками по бокам! Это была Агнете, заблудшая овечка, которую спас и возвратил в стадо проповедник Скард. Накрашенная, в высоких сапожках и блузке с глубоким вырезом, она бросала полудразнящие-полуприглашающие взгляды чужому мужчине, старше ее более чем вдвое.

Валманну удалось, наконец, привлечь внимание бармена и, держа в руках свои поллитровки, он направился обратно к столику, компания за которым сильно поредела. Энг и Ролл уже сидели за другими столиками, возбужденно беседуя с дамами, не проявлявшими к ним особого интереса. Оттар добродушно улыбался. Он откинулся назад на диване, такой вот крутой парень, невозмутимый и расслабленный посреди этого «кадрильного цирка».

— У меня времени навалом, — пояснил он. — Чуть позднее обязательно ввалится какая-нибудь дамочка, в дым пьяная, так что ей будет все равно. Этим полицейским ребятам просто не терпится. Прямо как настырные арабы.

Повернув голову, Валманн взглянул туда, где сидели две девушки. Брюнеточка не сводила с него глаз.

— Знаешь, мне надо кое с кем переговорить вон за тем столиком, — пробормотал он и поставил свое пиво.

— Да возьми бокал с собой, парень. Вот увидишь, у вас получится отличный треугольник, — прокудахтал Оттар. — Полицейские в Хамаре не лучше здешних, как я понимаю.

Валманн медленно прошел к столику с девушками, размышляя по дороге, как ему начать беседу, чтобы не сесть в калошу. Но брюнетка решила эту проблему за него, как только он приблизился:

— Привет, мы с вами знакомы?

— Пожалуй, что нет, — ответил Валманн.

— Мне просто показалось, что ты так тырился. — Ее слова можно было воспринять как категорический отказ, но улыбка казалась искренней и дружелюбной.

— Мне кажется, я видел твою фотографию.

— Да? А где же?

— Дома у твоих родителей. Если только тебя зовут Агнете Бломберг.

Выражение ее лица изменилось, а улыбка исчезла.

— А какое отношение ты имеешь к моим родителям?

— Да в общем-то никакого. Я с тобой хотел поговорить. Меня зовут Юнфинн Валманн, я из полиции Хамара.

— Господи помилуй! — воскликнула блондинка и схватила свою сумочку. — Тогда я немного прогуляюсь.

— Ничего страшного, — поспешил заверить их Валманн. — Это вас лично не касается, не бойтесь.

— Но у вас, должно, быть чисто личный разговор. — Девушка уже встала и направилась к стойке. — Пока, Агги.

— Можно я сяду? — Валманн почувствовал, что бросается в глаза, стоя с бокалом пива в руках около молоденькой девушки, которая, как казалось, не очень-то настроена на продолжение контакта.

— Садитесь.

— Я вовсе не хотел испортить вечер тебе и твоей подружке.

— О ком речь? — спросила она.

— Что?

— Если это не меня касается. О чем ты хотел поговорить?

— Это касается одного твоего знакомого. Проповедника Агнара Ильи Скарда.

— Ильи? А что с ним случилось?

Валманн внимательно изучал лицо девушки, чтобы зафиксировать ее реакцию, но она выглядела лишь удивленной.

— Полиция в Хамаре хотела бы поговорить с ним в связи с делом, которое мы расследуем.

— А что это за дело?

Валманн заколебался. Он понял, что она ничего не знает об убийстве в Хамаре. Не известно, как она будет реагировать. Он вовсе не хотел, чтобы в баре разыгралась сцена, однако об этом деле газеты писали уже несколько дней. И он решился:

— Его бывшую жену убили.

— О Боже! — воскликнула она. — Бедный Илья!

— Он что, этого не знает?

Она покачала головой:

— А об этом в газетах писали?

— Конечно. И с крупными заголовками.

— Илья не читает газеты.

— Почему не читает?

— Он называет прессу джунглями, в которых рыскают хищники, чтобы убить друг друга.

У него, должно быть, есть некоторый опыт в этой области, подумал Валманн, но ничего не сказал.

— Он будет переживать, — вздохнула девушка. — Они разъехались, но он все еще беспокоился о ней. Такой уж он человек. Когда это случилось?

— Я об этом не могу разговаривать. Но мы еще не поймали убийцу.

— Какой ужас! — прошептала она.

— Значит, тебе известно, что он был женат?

— Конечно! — В ее голосе проскользнули обиженные нотки. — Илья рассказал мне все о своей жизни. У нас нет секретов друг от друга. — Ее взгляд был открытым и серьезным.

Валманн отпил глоток пива и спросил:

— Какие между вами отношения, собственно?

— Отношения? — Ее глаза округлились.

— Да, знаешь… — Он вдруг смутился. Агнете Бломберг была для него загадкой — перед ним сидела оживленная молодая девушка, явно не чуждая городских развлечений, и разговаривала как учительница в воскресной школе.

Агнете вновь улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, что Илья — не совсем в моем вкусе.

— Что-то вроде этого.

— Он был очень добр ко мне.

По голосу девушки он понял, что она тронута. Ее слова казались искренними. Валманн кивком попросил ее продолжать.

— Илья такой умный и все понимает. Он знает жизнь. Он не осуждает меня, как все остальные. Мы часами с ним разговаривали. Он читал мне Писание. Мы вместе молились… — Валманн увидел, что она перебирает в руках маленькое серебряное украшение, крестик на цепочке, висевший у нее на шее. — Благодаря Илье я протрезвела.

— А ему понравилось бы, что ты сюда ходишь?

— Почему бы и нет? — Она снова широко и искренне улыбнулась. — Он не запрещает мне ходить, куда я хочу. Я больше не балуюсь дурью… Вот, смотри, я пью чай! — И она изящным движением подняла чашку чая.

— Твоя мама рассказала, что ты ей сегодня звонила из Левангера.

— Да, мы там были и вернулись совсем недавно. Здесь только десять миль.

— А где сейчас Скард?

— Он поехал обратно в Хамар. Сказал, что дело спешное. Ему сообщили, что член тамошней общины попал в беду и нужна его помощь.

— И он уехал?

— Такой он человек. Вечно в пути, куда его призывают. Он себя не щадит.

— А ты была вместе с ним, пока он был здесь?

— Да-а. Он приехал в среду вечером… и сразу пришел ко мне.

— И вы все время были вместе, пока ему не пришлось сегодня уехать обратно?

— Да… то есть более или менее. Знаешь, он постоянно встречается с людьми и выступает перед общинами. Многие в нем нуждаются. Я бы никогда не смогла выдержать такого темпа, хотя я намного моложе.

— Ну конечно. А в четверг? Вы были вместе?

— В четверг? Тогда он был в Мельхюсе. Недалеко отсюда. Я почти не видела его в этот день.

— Именно это я хотел знать, — сказал Валманн и встал. — Спасибо.

— Я даже здесь в городе не хожу на все встречи, — добавила она, как будто хотела объяснить, почему не поехала со Скардом в Мельхюс. — Здесь все на меня смотрят, потому что знают папу с мамой.

— Да, нелегко тебе.

— Плевать мне на них! — буркнула она.

Валманн хотел было ответить, что она, по-видимому, устроила свою жизнь, но что-то его удержало. Мысль о трупе молодой женщины, изуродованной до неузнаваемости в своем собственном доме, удерживала его.

— А что мама? — вдруг спросила она.

— Она очень обрадовалась твоему звонку. Они боялись за тебя. Сходи к ним.

— Я знаю. Но все так трудно. Они только и делают, что думают о моих отношениях с Ильей, и, когда я прихожу, ничего хорошего не получается. Им в голову лезут только грех и стыд. Они не понимают, что у нас с Ильей все так чисто и красиво, по-настоящему! Этого они не могут понять своим мелким умишком.

— Ну конечно.

— Лишь у Бога надо спрашивать совета насчет любви. Ибо Он и есть любовь! — Ее голос звучал убедительно, как у школьницы, твердо выучившей урок.

— Ну конечно.

— Ты ведь неверующий, правда? — Ее взгляд был открытым, без тени иронии. Валманну пришлось хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Здесь твоя взяла, — сказал он наконец, — но это не значит, что я плохой человек.

— Это я сразу поняла, — ответила она и вновь одарила его улыбкой.

 

14

Энг едва успел на самолет. И выглядел он довольно потрепанным, когда бухнулся на сиденье рядом с Валманном.

— Раненько ты домой сбежал вчера. — Ухмылка, которую он старался изобразить, как-то не вязалась с небритой с похмелья физиономией.

— Я устал. А кроме того, понял, что мне далеко до тебя и твоих друзей. — Валманн отметил про себя, что произносит эти невинные слова почти железным тоном. Его раздражал вид коллеги.

— Жаль, вечер получился отличный. Я так думаю… — Энг потер глаза рукой и загоготал. — Должен признаться, что конец я так и не понял. Но мне сдается, что я забил пулю! — Он пихнул Валманна в бок локтем.

— Забил пулю?..

— Я ее отымел по полной. Такая девчонка! Молодая, симпатичная…

— Поздравляю.

— Ты и сам мог это сделать. Оттар сказал мне, что ты долго с ней сидел и разговаривал, а потом вдруг ушел.

Валманн тупо уставился на спинку переднего кресла. Самолет выкатил на дорожку.

— Ты не помнишь, как ее зовут?

Энг призадумался:

— Нет… Честно говоря, не помню. Мне кажется, она и не хотела этого говорить. Но она была чертовски хороша, такая стройная брюнеточка… Фигура что надо!

— Но имени не помнишь?

— Нет, ни черта не помню… — Энг доверительно наклонился к своему коллеге и посмотрел ему в глаза. На лице у него играла приклеенная улыбка. — Но я помню, что у нее пирсинг на одном соске. И такая молодая! О Господи, как же мне повезло!

— Сколько ты заплатил? — спросил Валманн.

— Что?

— Я спросил, сколько ты ей заплатил.

— Какого черта?.. — Улыбку вдруг как ветром сдуло. — Ты на что, собственно, намекаешь?

— Только на то, что она, по всей видимости, в этом деле профи, расчетливая маленькая дамочка, которая не допустила бы до себя такого типа, как ты, без, скажем, небольшой компенсации?

— Черт тебя подери, Валманн… — Энг тяжело задышал. Его лицо выражало целый спектр чувств по мере того, как возмущение сменялось полным замешательством. — Поверь, я действительно не помню ни черта, как это все кончилось. Ты должен мне поверить, — пробормотал он.

Самолет взлетел и быстро набрал высоту. Снежный пейзаж с черными и серыми пятнами исчез за облаками. Энг расстегнул ремень безопасности, откинул кресло и устроился поудобнее.

— Попробую вздремнуть немного. Все-таки еще рабочий день не кончился. Я полагаю, что ты из Гардермуена домой поедешь? — Он попытался изобразить на лице приятельскую улыбку, что ему не совсем удалось.

У Валманна самого гудело в голове, но не от излишеств накануне вечером. Он размышлял о том, как будет отчитываться о поездке в Тронхейм перед Моене, которая всегда обращала самое пристальное внимание на графу расходов. Ведь им даже не удалось допросить главного подозреваемого Агнара Скарда или раздобыть точные сведения о его местонахождении. Рано утром он послал по телефону сообщение дежурному в Хамар, чтобы они отправили патруль на улицу Руаля Амундсена и узнали, не вернулся ли домой Агнар Скард. Однако ответа он не получил, а внутренний голос подсказывал ему, что Скард не собирается облегчать задачу для полиции. Вероятнее всего, брат Илья прочитал во вчерашнем номере «ВГ» сообщение о том, что разыскивается бывший супруг убитой, собрал пожитки и просто-напросто смылся. А последнее, что мог желать Валманн в этом деле, — это бегство Агнара Скарда.

Конкретный результат поездки обнаружился во время беседы с Агнете Бломберг, подтвердившей, что во время пребывания Агнара Скарда в Тронхейме она вовсе не находилась все время вместе с ним. Многое, однако, предстоит сделать, прежде чем они смогут с уверенностью сказать, что Скард в четверг вместо встречи с общиной в Мельхюсе отправился обратно в Хамар. И даже если его алиби пошатнется, нет свидетелей, видевших его на месте преступления на улице Фритьофа Нансена в ту роковую ночь.

Все было вилами по воде писано. Двое подозреваемых по делу то и дело менялись местами по степени подозрения. Ни того, ни другого нельзя было сбрасывать со счетов. Человек-загадка Эдланд постоянно вызывал головную боль, но они никак не могли решить, следует ли выдвинуть против него обвинение, прежде чем доберутся до Скарда и допросят его.

Валманн поймал себя на том, что сидит и рассчитывает свои силы для выполнения этой задачи.

 

15

— Я получила твое сообщение, — сказала Анита. — Ты же мог позвонить.

— Никак не получилось. Мы весь день носились по городу.

За последние шесть дней они впервые сидели за кухонным столом друг напротив друга и уничтожали наспех приготовленное жаркое, заедая опаленным багетом, лежавшим в корзинке для хлеба на салфетке в клеточку.

— И вечером тоже?

— В городе были, — ответил Валманн с напускным равнодушием. — Работали. И не зря потрудились, — быстро добавил он, подняв голову над тарелкой и увидев выражение ее лица. — Мы разыскали новую подружку этого Скарда, он же брат Илья. Она подтвердила, что он широко развернул свою деятельность проповедника и спасителя душ, а заодно и соблазнителя. Она сама полностью под его влиянием. — Он и словом не упомянул интрижку Энга с Агнете Бломберг. Ему показалось, что это могло бы отрицательно сказаться на отношении к Энгу его коллег.

— Ну и что она собой представляет?

— Красотка двадцати лет от роду. С молодых лет в загуле, слыла заблудшей овечкой в общине, и родители потеряли всякую надежду на ее спасение. И что ты думаешь? Наш брат Илья вернул ее на путь истинный!

— Пора кричать «аллилуйя»?

— Но, как я полагаю, самое страшное в том, что он ее использует просто-напросто как проститутку.

— Да что ты говоришь!

— Так же, как он использовал Карин Риис. Стоматолог признался, что спал со своей обаятельной ассистенткой и давал ей деньги. Он — член этой общины в Хамаре, а познакомил их брат Илья. Впрочем, зубной врач назвал это «скромными подарками».

— Сутенер поднебесный! Прямо чистейший Кнутби.

— Я думаю, ты права. Религия придает всему этому делу особый смак. Представь, что будет, когда пресса разнюхает…

— Но… — Анита отломила кусочек багета. — Если она действительно на него работала, зачем ему было ее убивать, зачем он изрубил в капусту источник своего дохода?

— И так сильно изрубил! — Перед Валманном снова возникла картина места преступления. Он зажмурился и покачал головой, как бы стряхивая это зрелище. — Во всяком случае, он живет вместе с этой девушкой, когда приезжает в Трёнделаг и проповедует. Ее папаша сердится, но община принимает это, их считают супругами перед ликом Божьим или что-то в этом роде. У Скарда там огромная толпа поклонников. Он прямо как поп-звезда.

— Так она подтвердила его алиби?

— Не совсем. Она сказала, что они вовсе не все время проводили вместе. Он все-таки мог вернуться в Хамар в тот вечер.

— Шесть часов туда и столько же обратно на своем старом «саабе»?

— Признаю, это чересчур. Но подумай о том, что он одержимый. Или одухотворенный, как это, очевидно, называется на языке пятидесятников.

— Какая жуткая сумятица! — Анита собралась было положить себе еще одну порцию жаркого, но раздумала.

— Невероятно, что все это происходит в среде, которая кажется во многих отношениях отделенной от остального мира. Я даже не пытался объяснить тем, с кем разговаривал, что Скард разыскивается как главный свидетель по делу об убийстве его сожительницы. Я думаю, они ни за что не поверили бы, что он и впрямь такой многоженец.

— Тем не менее… — Анита пыталась разжевать совершенно засохший кусок багета. — Тем не менее столкновение этих двух миров может иметь чертовски сильные последствия.

— Ну и завернула ты… — Валманн все еще не мог отделаться от преследовавшего его воспоминания об изуродованном теле Карин Риис.

— Да, впрочем, я выяснила, что бывшая жена Скарда, настоящая бывшая жена, по всей видимости, уцелела и живет под чужим именем.

— И как же, черт возьми, ты это разузнала?

— Хорошая работа полиции, — быстро отпарировала она. — Как ты считаешь, не выпить ли нам по стаканчику красного вина, чтобы легче было все это переварить?

 

16

Я взяла больничный. В последнее время напряжение лишь увеличилось, и для работы у меня не осталось никаких сил. Распорядок дня я тоже изменила. Теперь каждое утро я встаю пораньше и отправляюсь на прогулку. Гуляю я около часа по одному и тому же маршруту — вверх по Грённегата, потом по Скулегата, вокруг кладбища, по рощице Анкерскуген, затем перехожу улицу Ринггата и иду до конца по улице Фритьофа Нансена, где сворачиваю направо и выхожу на тропинку в парке Клюкхаген. Для возвращения у меня определенного маршрута нет. В хорошую погоду я могу пройтись подальше, спускаюсь на улицу Ника Хелланда, а там срезаю, повернув направо, и по чудесной улице Стафсбергвеген иду к центру. По утрам сейчас светает все позже, но меня это не останавливает. Я не боюсь гулять в одиночестве. Лив Марит Скард больше не трусиха.

Тот дом вызывает у меня тяжелые чувства, но я стараюсь себя перебороть. Ленты полицейского заграждения все еще висят там, протянутые между столбиками ворот, и дверь входная тоже опечатана. Я больше не схожу с ума от горя и печали, когда вижу это. Сейчас я реже о ней вспоминаю и все чаще думаю о нем. Я чувствую, как это с каждым днем придает мне сил. Шагая, я прислушиваюсь к растущей во мне ненависти. А с ней растет и решительность. У меня появился план — сначала было просто озарение, причудливый поворот мысли, сумасшедшая задумка. А потом вдруг сложился план, и теперь он все сильнее и сильнее меня захватывает. Пешие прогулки идут мне на пользу. Они хороши для здоровья. И для уверенности в себе — тоже. Его необходимо найти и обезвредить. И займусь этим я. Первые шаги уже сделаны. Полицейские и пальцем пошевелить не желают. О возможном допросе еще не упоминалось ни в одной газете. А ведь он мастерски умеет уходить от правосудия. И в этот раз его тоже не остановишь. Но от меня ему не уйти. Я уже приступила к исполнению своего плана и хорошо представляю, что именно буду делать. Конечно, от меня потребуется самопожертвование. Пусть он на собственной шкуре испытает гнев и мстительность Лив Марит, которая так долго и мучительно пыталась подавить в себе эти чувства! Но превыше всего моя цель: уничтожить Агнара И. Скарда. Мой палач сам идет навстречу своей гибели!

Продрогнув под пронизывающим зимним ветром, я принимаю душ — сначала обжигающе горячий, а потом ледяной. Тело нужно закалять. Тело, которое он всеми силами пытался искалечить. А еще — дух, гордость, уверенность в себе и достоинство. У меня ушло немало времени, чтобы возродить их, но теперь пора пришла. Чтобы достичь поставленной цели, мне потребуются все мои силы.

Я тайком скопировала все файлы, имеющие отношение к его социальному пособию, — то есть все личные и медицинские данные. Я могу изучать их, когда вздумается, сидя дома за компьютером. Рассматривать его, словно в микроскоп. Мне страшно и мерзко, но я борюсь с собой. Это тоже помогает мне готовиться. Я могу разобрать его по кирпичикам, добираясь до самых потайных элементов, составляющих сущность больного самца. Я изучаю курс лечения, лекарства и историю болезни, записанную разными лечащими врачами, — в их записях порой чувствуется осторожная радость, а иногда, когда болезнь прогрессировала, — отчаяние. Я изучаю частотность приступов рыданий и вспышек ярости и читаю отчеты о его попытках самоубийства и болезненном пристрастии к порнографической литературе. У меня перед глазами заметки о его религиозных размышлениях. Во многих записях я нахожу собственное имя. Там написано, что он сожалеет о своих поступках и действиях, но по меньшей мере в трех беседах с врачами утверждает, что я сама подтолкнула его к насилию, ведь он — по его собственным словам — никакой не насильник. Мое исчезновение породило в нем неуверенность, которая осложняет положение и способствует ухудшению его психического состояния. Иногда ему кажется, будто я умерла, и он принимается укорять себя (надо заметить, вполне справедливо!). А порой он убеждает себя, что я жива, и тогда припоминает нанесенные мне увечья и сожалеет, что не может попросить прощения. А бывает, его начинает мучить страх перед возмездием, что к нему явится «ангел мести» (в моем лице!) и потребует расплаты за «злые дела». Ну, что касается последнего, то я уж позабочусь, чтобы его предчувствия сбылись. Он искупит свои грехи, причем довольно скоро. Я избавлю его от мучений раз и навсегда.

 

17

Валманн внезапно вспомнил о мобильнике, который выключил в аэропорту Вернее при посадке в самолет во вторник утром. Сейчас уже среда, а мобильник так и пролежал выключенный в кармане его куртки больше суток. Мобильником Валманн пользовался нечасто. Вот и сейчас ему пришло только одно сообщение: «Надо поговорить. Лолита».

Девушка из бара «Виктория», Лилиан Петтерсен. Странствующая ночная бабочка. Неужели он настолько полон предрассудков, что не может назвать шлюхой сообразительную женщину, рассказавшую ему столько полезного? Он попросил Лилиан сообщить, если она что-нибудь припомнит. Вот, очевидно, она и попыталась. Вчера…

Валманн немедленно позвонил по указанному номеру, но услышал лишь автоответчик. Телефон выключен… Он с раздражением посмотрел на мобильник, который вечно подводил его, когда не следовало. Ну ничего. Она, скорее всего, на работе. Валманн решил перезвонить попозже. А сейчас у него и так куча дел. Зарегистрировать и оформить результаты обыска в доме Дага Эдланда — это займет день или два. Их следственная группа ведет наблюдение за трассой Тронхейм — Хамар в районе Гюдбрандсдалена и Эстердалена. Местные патрульные уже начали просматривать видеозаписи, снятые камерами наблюдения на заправках в этом районе. Те записи, которые можно было скопировать, переписывались для дальнейшего изучения в Хамаре. Работа эта требовала тщательности и занимала много времени. Они просидели, не разгибаясь, до обеда, но необработанного материала по данным бензоколонок осталось в три раза больше. И пока еще ничего не обнаружили. Ребята уже начали жаловаться, но Валманн стоял на своем: времени у них в обрез, а каждую запись нужно изучить досконально. Одновременно с этим он обзванивал ленсманов, отвечающих за этот регион. Необходимо было удостовериться, что в четверг «сааб» Агнара И. Скарда уехал в южном направлении, и тогда они смогут начать более детальный поиск. Валманна постоянно тревожила мысль, что этот человек все еще разгуливает на свободе.

В половине четвертого Валманн вновь позвонил Лилиан Петтерсен, но ее телефон по-прежнему был выключен. К тому времени они уже изучили больше половины видеозаписей, и Валманн заглянул к Аните, чтобы предупредить, что задержится допоздна, пока не просмотрит все записи. Анита попросила освободить ее от этой работы, чтобы изучить другие материалы по делу. Сидя за столом, она недовольно разглядывала гору документов.

— Это дело похоже на собаку, которая крутится, пытаясь ухватить зубами собственный хвост, — вздохнула Анита. — Чем больше мы узнаем о Скарде, тем точнее его образ совпадает с портретом преступника. Он идеально подходит для роли домашнего насильника. Не подозреваемый, а самый настоящий клад! Вот только мы не можем доказать, что он находился в интересующий нас день здесь, в городе.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил Валманн, — мы еще не добрались до конца видеозаписей. — Валманн никак не мог смириться с мыслью, что Скард по-прежнему на свободе.

— А вот Эдланд, наоборот…

Валманн перебил ее:

— Не подозреваемый, а настоящий клад. Вот только половина полицейского управления видела его в баре в полном одиночестве, и просидел он там до двенадцати.

— Однако судебный медик склонен дать ему еще немного времени.

— Которого недостаточно. Ты не представляешь, как адвокаты защиты могут истолковать подобные временные рамки в пользу обвиняемого.

— Представляю… — Она снова вздохнула.

— Но ты все равно права — он странный тип. Ведь когда я рассказал ему, что Карен Риис занималась проституцией, он, похоже, ничуть не удивился. Казалось, он чего-то подобного и ожидал.

— Возможно, он просто из таких! — Анита насторожилась.

— Из каких?..

— Из таких мужчин, которые ходят к проституткам. У которых получается, только когда они платят. Они платят за секс и тем самым подогревают чувство собственной значимости. А глубоко в душе они боятся и ненавидят женщин.

Валманн тут же ухватился за это описание:

— Эдланд не производит впечатление человека властного. И на насильника не похож. Энг полагает, что он «голубой».

— Энг принадлежит к тому типу альфа-самцов, которые даже спят с сигаретой. Он наверняка половину нашего отделения считает педиками.

— Ты действительно полагаешь, что Энг именно такой?

— Я пару раз перехватила его взгляд. Мне этого было достаточно.

Валманн тоже обратил внимание на выражение лица Энга, когда спросил его, сколько тот заплатил за приключение с Агнете Бломберг. И он ничуть не сомневался, что Энг ходит к проституткам.

— А еще ты рассказывал, что Эдланд ходит в качалку.

— Возможно, просто для того, чтобы оказаться поближе к накаченным мужикам. — Валманн отметил, что он, сам того не желая и не имея на то ни малейших оснований, начал защищать Эдланда.

— А что, — продолжала Анита, не обращая внимания на комментарии Валманна, — если мы все время двигались в неверном направлении? Может, именно я виновата? Ведь это я вспомнила эту старую историю с насилием в Лиллехаммере… Может статься, наш преступник охотится за проститутками и насилует их? Вдруг Эдланд именно из таких?

— Тогда он не допустил бы, чтобы их отношения с Карин Риис стали настолько тесными. И не стал бы обращаться с ней как с невестой. Двенадцать роз и всякое такое…

— Кто знает? — Анита никак не желала отказываться от этой версии. — Кто знает, насколько больной может оказаться мужская психика…

 

18

Даг Эдланд разглядывал собственное отражение в зеркале. Когда он окончательно решился, то сбрить бороду оказалось намного проще, чем казалось. Чем-то придется пожертвовать — это было ясно с самого начала. И небольшая отросшая борода вовсе не самое главное.

Лицо совершенно гладкое. Словно попка ребенка.

Нельзя не признать, что ему нравилось, как он смотрится с бородой. Сейчас он выглядит моложе, более уязвимым, почти беззащитным. Кажется, что обидеть его — проще простого. Именно это он пытался подавить в себе. Поэтому борода нравилась ему — она добавляла ему мужественности, делала его даже чуть грубоватым. Он чувствовал: это то, что ему нужно. Ему всегда недоставало подобных качеств, и вот он выпестовал их в себе, причем успешно. А вчера, после того как он тщательно обдумал ситуацию, ему пришлось ими пожертвовать. Пришлось приложить немалые усилия, хотя он осознавал, что эта проблема исключительно поверхностная: черты характера не наденешь, словно спецодежду, ты не можешь просто пририсовать их к собственному образу, а в случае необходимости — стереть, несмотря на все идеи, которые тебе пытаются внушить современные имиджмейкеры. Характер не купишь, словно одежду или духи, его ты должен выработать сам, а его черты приобретают форму твоего страдания, становятся отражением твоей борьбы за выживание.

Он чувствовал, что вот-вот победит в этой борьбе. Чувствовал, что стал достаточно сильным, чтобы выдержать ее безо всякой помощи или маскировки. Временами он считал, что вполне может гордиться собой.

Но голова вновь заболела, и на этот раз боль была сильнее, чем прежде. Это беспокоило его. Значит, снова придется идти к врачу — а он надеялся, что подобные визиты уже в прошлом. Снова придется сдавать анализы и, наверное, увеличивать дозу лекарств. Вообще-то он не особо беспокоился — скорее, испытывал раздражение. Это мешало осуществлению его планов. В том, что планы увенчаются успехом, он не сомневался. Несмотря на постигшие его разочарования, настроен он был по-боевому. Он старался отогнать воспоминания о Карин: они убивали в нем веру в себя, порождали скорбь и погружали его во тьму, наполненную лишь ненавистью и жаждой мести. Лечащий врач научил его мыслить конструктивно, стараясь делать мелкие шаги, и не пытаться совершить громадный рывок. Потому что иначе тебя ждет поражение.

Он попытался улыбнуться собственному отражению.

— Ты справишься, Даг! — громко сказал он.

В этот момент отражение начало расплываться, лицо стало размытым, словно перед глазами закружился рой мелких черных мошек. Он заморгал, но лицо в зеркале продолжало медленно исчезать за завесой из бешено кружащихся точек. Малейший шорох отдавался в ушах ужасающим грохотом, и Даг со стоном выбежал в темную спальню, где бросился на разобранную кровать, зажав ладонями уши. Он попытался отыскать такую позу, в которой мог бы наименее болезненно перетерпеть приступ. А потом его поглотила темнота и благословенная пустота, в которой не существовало ни боли, ни воспоминаний.

 

19

Только в половине одиннадцатого вечера позвонили из Северного Эстердала с сообщением, что просмотр первых шести видеозаписей результата не дал. Это означало, что они проверили шоссе в обеих долинах и никакого «сааба» не обнаружили. Кроме Валманна на работе оставались только Фейринг и Вик. Энг ушел домой пораньше.

— Вы проверили расписание поездов и самолетов? — спросил Валманн, хотя ответ и так знал. Он сам все выяснил.

Агнете Бломберг рассказала, что была со Скардом в четверг, пока тот не уехал вечером на встречу в Мельхюс. Религиозных общин в этом районе обнаружено не было, но Валманн решил, что встреча могла носить личный характер. Одно неясно: если встреча в Мельхюсе была лишь уловкой для того, чтобы вернуться в Хамар, то на чем он доехал туда? На вечерний поезд, уходящий из Тронхейма на юг, он не успевал, а ночной поезд прибывает в Хамар лишь в пять утра. Скард мог лететь на самолете, но они уже просмотрели списки пассажиров всех авиакомпаний. И Агнара И. Скарда в них не обнаружили. Весь вечер они потратили на поиски, загнавшие их в унылый тупик.

Валманн не столько сердился, сколько беспокоился. Сама ситуация казалась ему на редкость неприятной. С самого начала разгадка преступления, казалось, была у них в руках, однако теперь их версия рушилась. Им просто необходимо было доказать вину Агнара И. Скарда. Они должны объявить его в розыск. А еще им придется выбить по крупицам все сведения из Дага Эдланда, перевернуть всю его квартиру и выяснить наконец, что он за человек. Завтра, решил Валманн, завтра мы сдвинем это чертово расследование с мертвой точки, а иначе Моене и газетчики нас живьем сожрут.

— Может, зайдем выпьем по пиву, а потом — по домам?

Обычно Валманн не предлагал пропустить по кружке после работы, но в этот вечер беспокойство было сильнее, чем желание прийти домой и залезть под одеяло. Скорее всего, заснуть ему не удастся и его будут мучить мысли о латентных гомосексуалистах и проповедниках-извращенцах.

В ответ Фейринг лишь покачал головой — сегодня он казался еще мрачнее, чем обычно. Вик молча помахал и направился к двери. У него тоже выдался тяжелый денек. Валманн почти обрадовался тому, что все отказались. Он и сам не был готов к общению.

Не в силах отогнать беспокойство, Валманн все же решил, что кружка пива ему не помешает. По улице Страндгата он поплелся к гостинице «Виктория». В «Ирландском баре», конечно, лучше, но в этот раз он выбрал бар «Виктория». Он еще пару раз попытался дозвониться до Лилиан Петтерсен, но тщетно. Черт, проститутка не должна выключать телефон, ведь от него зависит уровень ее доходов! — думал Валманн. Странно, что она так надолго отключила его.

Тем вечером караоке не было, поэтому народу в баре тоже было не густо. Между столиками кружились две пары, а на угловом диванчике прочно обосновалась группа мужчин в костюмах. У всех были значки с названием и логотипом компании. Приехали на семинар, решил Валманн. Только благодаря участникам самых разных семинаров гостиничный бизнес здесь еще как-то выживает.

Лилиан Петтерсен нигде не было видно. Он спросил о ней бармена, но в ответ тот лишь пожал плечами. Валманн чувствовал одновременно облегчение и разочарование — видимо, отправилась дальше. Следующая остановка в Лиллехаммере. А может, в Гьёвике? Или вернулась домой, в Клёфту. Он знал, что многие подобные девушки были замужем. А некоторые воспитывали детей в одиночку. Трудно представить себе их жизнь. Возможно, выключенный мобильник лишь означает, что лавочка прикрыта? Склонившись над барной стойкой, он отхлебнул пива и почувствовал, что устал. Однако затем, решившись, отставил кружку и, выйдя из бара, прошел мимо туалетов и свернул направо. Поднявшись по ступенькам, он оказался в холле гостиницы. Там сидели остальные участники семинара, чьи громкие голоса пытались, казалось, заглушить одиночество гостиничной ночи. Валманн поинтересовался у администратора, не проживает ли в гостинице Лилиан Петтерсен. Девушка — высокая блондинка, которой пошел бы национальный костюм, — с профессиональной доброжелательностью кивнула: да, такой гость у них проживает и, очевидно, сейчас находится в своем номере. Он хочет, чтобы она связалась с номером Лилиан Петтерсен? Валманн покачал головой, и девушка сказала ему номер комнаты.

Пытаясь унять тревогу, Валманн поднялся на лифте на четвертый этаж. Приглушенная музыка из ресторана на третьем этаже завесой обволакивала коридор. Мимо Валманна, покачиваясь и придерживаясь за стену, прошел какой-то поддатый господин со значком на груди. Валманн остановился перед дверью в номер 414. Он старался взять себя в руки, но сердце слушаться не желало. В конце концов, самое худшее — это если он застанет ее с клиентом. Положение щекотливое, но не более того. Однако сознание подсовывало ему картинки куда хуже этой.

Он постучался.

Из комнаты не доносилось ни звука.

Он осторожно постучался еще раз.

Тишина.

Он постучал громче. В конце концов стук стал таким громким, что, будь Лилиан в номере, она просто не могла не услышать. Но за дверью стояла тишина, а открывать никто не собирался. Валманн осторожно повернул ручку двери, будто зная, что именно произойдет в следующий миг. Дверь оказалась незапертой. Приоткрыв ее, он тихо окликнул:

— Лилиан?

Он сделал два осторожных шага и оказался в тесном коридорчике. На полу лежал ковер, а дверь в ванную была широко распахнута. И ни звука не слышно. На полу ванной он заметил свернутое полотенце. На крючке возле зеркального шкафа висела одежда. В ванной горел свет, но в комнате было темно. Однако Валманн отчетливо увидел одну, а затем, шагнув в комнату, — вторую обнаженную ногу. Это зрелище рассказало ему обо всем, что требовалось знать. Попятившись к двери, он выскочил из комнаты и побежал к лифту.

 

1

— Юнфинн, так ты просто сбежал оттуда? И не сообщил, чтобы никто больше не подходил к месту преступления?! — спросила Анита.

— Ну, не совсем…

Это совершенно вылетело у него из головы.

Когда он пришел домой, Анита проснулась. Было около трех ночи, он слишком устал, чтобы хорошенько все обдумать. Он слишком устал, чтобы взвешивать каждое слово. Она поинтересовалась, что произошло. А он вкратце рассказал о том, как обнаружил в гостинице «Виктория» труп, как поднялся к номеру, понял, что дверь не заперли, увидел на кровати женское тело, развернулся и побежал в холл гостиницы.

— Ты мог бы позвонить из номера.

— Отпечатки пальцев…

— У тебя был мобильник.

— Я не подумал. Я вообще ни о чем не думал.

Это было чистой правдой. Он отреагировал совершенно спонтанно. Его единственным желанием было убежать оттуда. Словно мертвое тело Лилиан Петтерсен могло оказаться заразным. Будто само его присутствие в номере 414 могло так или иначе лично опорочить его. На несколько мгновений его даже охватила паника.

— Это на тебя не похоже, Юнфинн.

Верно, не похоже. Он и сам это сознавал. Он понял это, заскочив в лифт. В холле он тоже вел себя довольно бессмысленно: когда девушка от волнения набрала неправильный номер (а теперь он понимал, что ничего необычного в этом не было), то он выхватил из ее рук телефонную трубку и, позвонив по дежурному телефону, принялся выкрикивать приказания, а потом метнулся обратно к лифту, с трудом сдерживая переходящее в гнев раздражение. Он злился на собственное поведение. И еще на стечение обстоятельств, из-за которого не успел приехать в гостиницу раньше. На свой мобильник, который сутки пролежал выключенный. На работу в полицейском управлении, которая отняла так много времени. На то, что он дважды пытался дозвониться до нее, но у него не зародилось ни малейшего подозрения.

По прямой расстояние от входа в гостиницу «Виктория» до дежурного отделения полиции Хамара составляет примерно двести метров. Патрульные прибыли спустя восемь минут. К тому моменту Валманн вернулся на место происшествия, на четвертый этаж, в номер 414. Нельзя сказать, что он успокоился, однако на этот раз он действовал по плану, наработанному годами. Окинув взглядом комнату, он запомнил детали и, стараясь не наследить, обошел помещение. Затем, спустив рукава свитера пониже, он щелкнул выключателем. Лампа на потолке загорелась. Валманн вновь превратился в следователя-профессионала.

Лилиан Петтерсен лежала на животе на разобранной кровати. Голова была повернута в сторону. Валманн мог с уверенностью сказать, что девушку задушили. Из приоткрытого рта вывалился распухший посиневший язык, а на шее, под волосами, виднелись два темных пятна. Из одежды на ней были лишь трусы. Взгляд Валманна привлекла татуировка в области поясницы — узор, напоминающий два птичьих крыла. Почти симметричный орнамент, нечто среднее между китайским драконом и розовой живописью из Телемарка, расположенный над линией талии. Валманн видел подобные татуировки и у других девушек и каждый раз недоумевал, зачем они пытаются украсить собственное тело подобным образом. Ведь сделанного не исправишь. Неужели затем, чтобы привлечь внимание мужчины? И неужели кто-то действительно считает сексуальной подобную грубую темно-синюю мазню?

Больше он ничего особенного в комнате не увидел — обычный гостиничный номер, в который въехали несколько дней назад. На телевизионном экране мелькали изображения гостиничного ресторана, спортзала и сауны, однако звук был выключен. Повсюду — на кресле, на тумбочке для телефона под зеркалом, даже на крошечном журнальном столике возле вазы с фруктами, которые уже не казались свежими, — валялась одежда. На тумбочке возле кровати Валманн заметил стопку журналов и газет, а рядом стоял стакан с водой и лежали какие-то таблетки. Обертки от шоколада. Банановая кожура. В ящике — презервативы и гигиенические салфетки. Очевидно, Лилиан Петтерсен очень любила обувь. Комната была просто завалена обувью. Сумочка девушки упала возле кровати, а ее содержимое рассыпалось по полу. Валманн увидел мобильник — блок питания вытащен, а экранчик разбит. Телефон разбили, ударив по нему каблуком. Разбили намеренно.

Чтобы понять все это, Валманну потребовалось несколько секунд, он словно заснял комнату на невидимую пленку. Частично он научился этому за годы работы, но подобные навыки были и врожденными.

Он вытащил собственный мобильник и набрал номер Кронберга. Дожидаясь ответа, он услышал, как двери лифта открылись и из коридора донесся стук шагов.

— Это Валманн. Я тебя разбудил?

Кронберг сказал, что уже собирался ложиться спать.

— Ты можешь сейчас же приехать в гостиницу «Виктория»? Я на четвертом этаже.

— Господи! Я же сказал, что ложусь…

— Тут новое убийство.

— Какого ж черта?! Мы еще и со старым не разобрались!

— Думаю, между ними существует связь, — Валманн махнул рукой появившемуся в дверях полицейскому, — хочу, чтобы ты кое-что для меня проверил. Прямо сейчас.

— Ладно, еду, — со вздохом ответил Кронберг. Его услуги редко требовались посреди ночи.

— Нужно оцепить место происшествия, — сказал Валманн полицейскому, старому патрульному, которого звали Уве Скрам. Позади него стоял патрульный помоложе, но его имени Валманн не знал. — Криминалисты уже приехали?

— Вызвали Нольде, — ответил Скрам, — но он должен взять с собой еще кого-нибудь.

Валманн посмотрел на полицейского в коридоре:

— Тогда спуститесь в холл и выясните все про эту женщину — имя, домашний адрес, давно ли она въехала в гостиницу, часто ли к ней приходили и в какое время и так далее. — Он мог бы сам сообщить им ее имя, но решил умолчать. — Составьте полный список жильцов, особенно тех, кто выехал сегодня. Запишите номера комнат, — слегка нерешительно добавил он. Патрульный и сам должен понимать, насколько это важно.

Полицейский молча кивнул и ушел.

Скрам устало огляделся. Казалось, он готов был упасть на незанятую половину кровати.

— Красивая молоденькая девочка, и вот тебе, — пробормотал он. — И как ты их находишь, Валманн… Ведь и прошлую ты обнаружил, да?

— Ну, в какой-то степени…

— Хорошо еще, что не я, — вздохнул Скрам, — у меня же дочка. — Он не мог оторвать взгляда от трупа. — Тьфу, черт! — вырвалось у него, и он отвел глаза.

И двадцати минут не прошло, как явился Кронберг.

— И что ты такое хотел мне показать, что не могло подождать до завтра? — сердито буркнул он.

— Расслабься, я угощу тебя пивом в «Ирландском», — успокоил его Валманн. — Потом.

— Они уже закрылись.

— Тогда завтра.

— Заграничное пиво — дрянь на диво! — вырвалось у Скрама.

В номере были лишь они трое. Молодой полицейский, очевидно, расспрашивал девушку в приемной. Нольде еще не приехал. Новости о трупе в номере еще не дошли до тех гостей, которые оставались достаточно трезвыми, чтобы серьезно к этому отнестись. Хоть одна радость — какой бы непродолжительной она ни была.

— Вот это — мобильник жертвы, — Валманн указал на пол. — Сначала надо дождаться криминалистов, поэтому пока не трогай. Его, похоже, совсем расколотили, но ты как считаешь — сможешь восстановить информацию по сим-карте? Список входящих и исходящих звонков? Текстовые сообщения?..

— С той техникой, которая стоит у нас в конторе, — вряд ли, — сказал Кронберг. — Мне нужно будет забрать его домой.

Дома, в двухкомнатной квартире на улице Скаппельсгате, Кронберг оборудовал настоящую компьютерную лабораторию. Помимо ловли окуней он интересовался лишь компьютерами, поэтому относился к своим увлечениям весьма серьезно.

— У меня есть такая техника, которая расколет эту задачку, словно орех.

В этот момент вошел Нольде, бледный и усталый. Он сообщил, что второй криминалист скоро подъедет.

— Нам потребуется помощь Управления уголовной полиции, — сказал Нольде, — сотрудники нашей лаборатории завалены по уши работой по делу Риис. — И он не преувеличивал. Лаборатория в полицейском управлении Хамара была совсем не похожа на декорации для научно-фантастического фильма.

Нольде приступил к осмотру комнаты, а Валманн попросил его начать работу с мобильника, чтобы Кронберг смог его забрать. Нольде замялся — мобильник был важной деталью и для его сотрудников.

— Сама трубка мне не нужна, — заявил Кронберг, — только сим-карта.

Надев латексные перчатки, Кронберг извлек из мобильника маленькую «волшебную» карточку. Его движения напоминали манипуляции нейрохирурга.

— Увидимся завтра, — сказал он, направляясь к выходу. Сенсаций и столпотворений Кронберг не любил, а народу на место преступления всегда стекалось много.

Валманн попросил Скрама встать в коридоре возле двери и не пускать в номер любопытных, а сам начал пристально наблюдать за работой Нольде. Его не покидало неприятное ощущение, подобное тому, что он испытал за неделю до этого в квартире Карин Риис, словно он что-то упустил, не заметив какой-то крошечной, но важнейшей детали.

Первые полчаса. Решающие.

Неужели на этот раз он вновь потратил их впустую?

Где-то в подсознании крутилась неприятная мысль о том, что он, Валманн, ведет двойную игру по отношению к собственным коллегам, ведь ему было известно больше, чем им. И если бы он рассказал о том, что знал о Лилиан Петтерсен сам, то, возможно, расследование продвинулось бы вперед. Однако сейчас он слишком устал, чтобы ломать голову еще и над этим. И был чересчур взвинченным, чтобы вдумчиво рассуждать о судьбе Лилиан Петтерсен.

Отогнав неприятные мысли, Валманн сосредоточился на работе Нольде — тот ползал по комнате и делал снимки. Подойдя к тумбочке около кровати, он сначала сфотографировал общий план, а затем крупным планом заснял отдельные предметы — стакан воды, четыре таблетки и стопку газет. Потом он принялся отдельно фотографировать каждую газету. Насколько Валманн мог разобрать, все газеты были четырех-пятидневной давности. На первой полосе большинства газет виднелись крупные заголовки об убийстве в Хамаре. Вероятно, Лилиан Петтерсен очень интересовало происшествие на улице Фритьофа Нансена.

Полицейского, беседовавшего с девушкой в приемной, звали Оге Гринден. Вернувшись, он сообщил, что Лилиан Петтерсен значилась в списке постоянных клиентов гостиницы «Виктория», то есть посещала ее примерно раз в месяц и останавливалась на три-четыре дня, а иногда и дольше. Как свой домашний адрес она указала Клёфту, а в графе «профессия» написала «консультант». По словам девушки из приемной, ничего особенного в связи с приездами Лилиан Петтерсен она припомнить не могла. Лилиан Петтерсен всегда бронировала номер заранее, просила комнату с видом на озеро Мьёса и доступом в Интернет. Оплачивала своевременно. Насколько часто к ней заходили гости, сказать было сложно, потому что на третьем этаже гостиницы располагаются ресторан и ночной клуб, куда вход открыт для всех. Помимо этого запрет на посещение жильцов в правилах гостиницы не значится. Однако блондинка из приемной вспомнила, что в тот же вечер о Лилиан Петтерсен расспрашивал еще один мужчина — красивый и хорошо одетый господин лет тридцати пяти. Девушка сообщила, что ничего странного в поведении мужчины она не заметила, но он показался ей каким-то встревоженным. Узнав, что Лилиан Петтерсен у себя, он сначала решительно направился наверх, но потом сел в холле и стал ждать. Там он просидел, самое меньшее, до четырех часов, когда блондинку вызвали в ресторан — ей нужно было помочь накрывать большой стол, потому что в семь вечера начинался ужин для участников семинара. Ее сменщица уже давно ушла домой, но вернется на работу завтра в восемь утра.

— Он был бородатым? — спросил Валманн.

— Что? — с удивлением посмотрел на него Оге Гринден. — Кто?

— Мужчина, который интересовался Лилиан.

— Ну, во всяком случае, про бороду она ничего не сказала.

— Спустись вниз и выясни. Хотя нет… — Валманн напоследок окинул взглядом безликую обстановку комнаты, взглянул на Нольде в перчатках, бахилах и латексной шапочке. Посмотрел на обнаженное тело Лилиан Петтерсен, лежащее на скомканном постельном белье. Зажужжав, заработал кондиционер. Звуконепроницаемые стеклопакеты на окнах превращали автомобильный шум, доносящийся с улицы Страндгата, в однородный гул, так что у Валманна создавалось впечатление, будто его заперли в клетке, где давление постоянно увеличивалось, а терпение медленно иссякало.

— Я сам спущусь, — почти закричал он, выскакивая в коридор. Там он увидел Скрама — тот успокаивал группу подвыпивших жильцов, которым не терпелось выяснить, почему в коридоре четвертого этажа вдруг очутился полицейский в форме. Одна женщина даже сняла его на мобильник. Валманн незаметно проскользнул мимо.

В приемную только что вошел директор гостиницы. Широко раскрыв глаза, блондинка поздоровалась с ним. Профессиональная выдержка почти покинула ее, и теперь она казалась рассерженной. Сновавшие по холлу нетрезвые гости со значками то и дело надоедали ей своими пустяшными просьбами. Представившись, Валманн сказал, что единственная услуга, которую директор может оказать им в данный момент, это успокоить гостей, если те вдруг узнают о происшествии в номере 414 и начнут волноваться. Валманн заверил его, что полицейское подкрепление прибудет с минуты на минуту и что они смогут уладить дело со всей необходимой деликатностью. Нет, присутствие самого директора на месте преступления нежелательно. Чтобы убедить в этом взволнованного директора, Валманну пришлось пустить в ход все свое красноречие.

И лишь потом он смог наконец задать вопросы девушке. Его интересовали особые приметы мужчины, который предыдущим вечером спрашивал про Лилиан Петтерсен.

Однако здесь она ничем помочь не могла. Гостиница была полностью заселена, так что и жильцы, и гости постоянно обращались к сотрудницам приемной с вопросами. Блондинка расстроенно развела руками.

— Но вы же запомнили, что он подходил к вам. Почему?

— Он был красив, — ответила она, — и довольно неплохо одет. Немного пониже вас. Худощавый. Вообще-то ничего особенного в нем не было. Зачесанные назад темно-русые волосы, если я не ошибаюсь. Синее пальто.

— С бородой?

— Нет, бороды у него точно не было. Мне бородатые мужчины не нравятся, — добавила она, словно объясняя собственную уверенность.

— То есть этот мужчина вам внешне понравился?

— Да, можно и так сказать. По глазам было видно, что он волнуется, что для него очень важно встретиться с Лилиан Петтерсен. Но вообще-то я не лезу в дела наших гостей.

— Конечно-конечно, — ответил Валманн, — то есть вы позвонили ей в номер, но она не ответила?

— Не ответила. Но…

— Что?

— Это совсем не значит, что в номере ее не было. Возможно, ей не хотелось никого слышать и видеть.

Валманн с тоской посмотрел на входную дверь — открытая одним курильщиком, она тут же закрывалась за другим. Ему захотелось избавиться от духоты гостиницы, глотнуть холодного ноябрьского воздуха, почувствовать, как мелкие иголочки холода впиваются в лицо. Однако Валманн понимал, что должен оставаться здесь, пока не прибудет подкрепление, чтобы как следует оцепить место преступления. В этот момент к нему вернулись угрызения совести, мучившие его из-за отношений с Лилиан Петтерсен. Сейчас Валманн вообще сожалел, что начал их, но в то же время понимал, что он, неизвестно почему, переоценивает их значение.

 

2

В квартиру Дага Эдланда они постучались в среду, ровно в половине девятого.

Как и в прошлый раз, открыл он не сразу. И, как и в прошлый раз, увидев их, удивился, но не выказал испуга, даже когда Валманн предъявил ему документ, позволяющий им войти в квартиру и обыскать ее. Эдланд молча отошел в сторону и впустил их внутрь. Он лишь произнес:

— Прошу простить меня за беспорядок. Я вчера очень плохо себя чувствовал.

Вообще-то Эдланд волновался намного меньше, чем Валманн, когда увидел лицо хозяина квартиры. Оно было гладко выбритым. Первое, что пришло Валманну в голову, — это то, что они должны немедленно надеть на Эдланда наручники и запереть в патрульной машине, но он тотчас же взял себя в руки. В первую очередь нужно произвести обыск. А позже у них будет достаточно времени и для настоящего допроса. Если они обнаружат хоть малейший повод для ареста, то немедленно отвезут Эдланда в полицейское управление. Поэтому тревожиться еще рано.

Беспорядок в квартире вовсе не был каким-то выдающимся, кроме, пожалуй, спальни — кровать выглядела так, словно в ней поселилось целое семейство барсуков. Валманн, Фейринг и Энг приступили к работе. Они сняли с полок все книги. Достали компакт-диски (в основном ритм-энд-блюз и романтические баллады восьмидесятых) и тщательно проверили каждый, вытаскивая диск из коробки и просматривая обложку. Они перевернули каждую подушку и прощупали обивку каждого стула, перетряхнули постельное белье и подняли матрасы. Они открыли кухонные шкафчики и вынули все их содержимое. Забрали даже пакет с пищевым мусором. Исследовали упаковки с полуфабрикатами, лежавшие в морозилке. Сняв с плечиков одежду, они уложили ее в мешки. А из комода они достали нижнее белье, носки и сорочки.

— Я просил бы вас оставить мне одну или две смены одежды и нижнее белье, — добродушно воспротивился Эдланд. Одетый в чистую рубашку и выглаженные джинсы, он словно неслышно смеялся над тремя полицейскими, пока те обливались потом от напряжения.

— Мы совсем немногое возьмем с собой, — ответил Валманн. Наибольшее разочарование его постигло, когда он узнал, что в квартире нет компьютера. А немногочисленные личные документы помещались в две папки, о которых они уже позаботились. Лекарства из шкафчика в ванной отправились в отдельный запечатанный пакетик. Пока обыск еще не принес особых результатов, однако что-либо можно будет с уверенностью утверждать лишь после лабораторного исследования.

В вазочке с монетами, чеками, ключами и шариковыми ручками Валманн обнаружил квитанцию из прачечной. Судя по дате, ровно пять дней назад Эдланд сдал в прачечную водолазку и брюки. В тот же день, когда полицейские впервые приходили к Дагу Эдланду. Через день после убийства Карен Риис.

Валманн показал Эдланду квитанцию:

— Странное совпадение, вы не находите? Тот же день.

Эдланд довольно долго рассматривал бумажку, а потом ответил:

— Вообще-то нет. Я обычно всегда сдаю одежду в прачечную по пятницам. У меня нет стиральной машины.

— Но вы так и не забрали одежду.

— Ее можно было забрать вчера. Я же сказал, что был болен.

— Вы не работаете?

— Я на больничном.

— А чем вы больны?

Валманн недоверчиво разглядывал чисто выбритое лицо. Без бороды Эдланд казался еще более привлекательным. Черты лица были идеально правильными и симметричными, а пухлые губы оттеняли бледную кожу. Глаза светились ярко-голубым. Валманн заметил, что у ресницы у Эдланда необычайно длинные. Красивый мужчина (как ему подходит это описание!). Без бороды он кажется очень женственным, подумал Валманн и тут же разозлился на себя: зачем он вот так таращится на Эдланда и пытается отыскать в его внешности изъяны и признаки женственности? В этом, конечно, Энг виноват, с его версией, что Эдланд — гомосексуалист! Да и сам Валманн ощущает неуверенность, чувствуя особую притягательность Эдланда. Ему словно хочется защититься от этого мужчины и той чувственности, которой он наполняет все окружающее. Прежде ни один мужчина не производил на Валманна подобного впечатления. И Валманну это вовсе не нравилось.

— Я уже рекомендовал вам связаться с моим лечащим врачом, доктором Мёльхаусеном, — спокойно ответил Эдланд. — Он сможет предоставить вам все необходимые сведения. Сам же я не собираюсь обсуждать с вами состояние моего здоровья.

— Зуб даю — у него ВИЧ, — донеслось из коридора бормотание Энга, который прислушивался к разговору, выгребая из шкафа одежду. — Да вы только гляньте! — раздался вдруг его удивленный голос.

Валманн и Фейринг выскочили в коридор. В руках Энг держал ящичек из полированного дерева размером с большую обувную коробку с открытой крышкой. Вытянув руки вперед, Энг показал остальным содержимое ящичка.

— Вот мы его и взяли! — В ящичке, прикрытый куском ткани, лежал поблескивающий пистолет. — Ну, Эдланд, что вы на это скажете?

— На что именно? — По-прежнему невозмутимый, Эдланд встал на пороге.

— Интересно послушать, как вы объясните вот это. Или возможно, вам захочется сперва прокатиться с нами до управления, а оттуда позвонить адвокату? Потому что адвокат вам еще как понадобится, вы уж мне поверьте!

— A-а, это… — Эдланд вдруг замолчал, словно подозрительные взгляды полицейских обрели материальную форму и лишили его дара речи.

— Ага, именно это. — Энг, казалось, готов был зубами вцепиться Эдланду в горло, как терьер, схвативший крысу.

— В этом ничего особого нет, — спокойно ответил Эдланд, хотя Валманну показалось, что тот побледнел еще сильнее и теперь под глазами у него явственно выступили круги, — у меня есть разрешение на ношение оружия.

— Разрешение на ношение оружия?

— Я состою в стрелковом клубе. Вот, смотрите… — Вытащив из кармана брюк мобильник, он принялся набирать номер, но тут вмешался Энг:

— Нет уж, с этим я сам разберусь. — И он выхватил мобильник у Эдланда.

— Я только хотел найти номер «Стрелков ХСО»…

— «Стрелков» чего-о?!

— Стрелкового клуба Хамарского спортивного общества. Да вы и сами можете им позвонить. Я вступил в клуб почти год назад. Тренировки проходят два раза в неделю по вечерам в «Якоре». Если вы посмотрите по вашей базе данных, то…

— Спасибо, проверим непременно. Будьте уверены! — Голос Энга набирал силу, а вот взгляд потух. Пистолет они, конечно, проверят, но сейчас он все отчетливее осознавал, что его удивительная находка, скорее всего, окажется пустышкой.

Ни одна из жертв застрелена не была, подумал Валманн. Когда речь заходила об этих двух убийствах, огнестрельное оружие даже не обсуждалось. Взглянув на лицо Энга, Валманн все же решил воздержаться и не высказывать подобные соображения вслух.

 

3

На этот раз допрос проводил Валманн. Он решил, что Энг слишком уж воинственно настроен и не сможет сдержаться, если беседа зайдет чересчур далеко, как в прошлый раз. За аудио- и видеозапись теперь отвечал Лейв Вик, который взял на себя еще и обязанности стенографиста. Энга отправили в гостиницу «Виктория» опрашивать постояльцев. Теперь на месте преступления Нольде помогали еще трое криминалистов из Управления уголовной полиции. Уезжая, Энг казался недовольным. Судя по выражению его лица, он бы гораздо охотнее провел часок наедине с Эдландом, предварительно надев боксерские перчатки.

Эдланд же, напротив, вел себя спокойно, а на вопросы отвечал охотно. Он не скрывал, что заходил вечером в гостиницу, чтобы встретиться с Лилиан Петтерсен.

— А что вам от нее было нужно? — Валманн тотчас же пожалел, что спросил, — он заметил, как губы Эдланда едва заметно искривились в усмешке, которая будто раскрывала бессмысленность подобных вопросов. Да, Валманну предстояло столкнуться с противником, в совершенстве овладевшим всеми тонкостями ведения беседы.

— Инспектор, неужели это не очевидно? Вам же известно, чем она зарабатывала. Насколько я знаю, вы общались с ней?

— Да, в рамках следствия.

— Я именно это и имею в виду. — И вновь эта чуть заметная улыбочка, действующая Валманну на нервы. Он еще не сообщал ни коллегам, ни Аните о том, что беседовал с Лилиан Петтерсен здесь, в полиции. И естественно, не рассказывал о том, что произошло в прошлый четверг.

— Вы сбрили бороду, — выпалил Валманн, скорее чтобы сменить тему разговора.

— Да, а что? — Эдланд по-прежнему казался спокойным, однако почему-то принялся поглаживать себя по бритому подбородку. Неужели Валманну удалось зацепить его?

— Я просто думал, что у молодежи опять вошло в моду не бриться.

— Честно говоря, меня не особо беспокоит ваше мнение по поводу молодежной моды. — Ответ прозвучал так быстро, словно эта тема пришлась Эдланду не по душе. Однако он тотчас же взял себя в руки. — Просто борода довольно быстро надоедает. Хочется снова видеть настоящее лицо.

— Так это ваше настоящее лицо?

— Да! — Теперь во взгляде Эдланда было отчаяние. — А как же иначе?

— Конечно. Простите… — Внезапный выпад Эдланда сбил его с толку, и теперь он пытался вернуться к прежней теме. — То есть вы утверждаете, что не встречались вчера с Лилиан Петтерсен?

— Именно. Не встречался.

— Девушка в холле гостиницы рассказала, что вы непременно хотели встретиться с Лилиан и даже решили ее подождать. Вообще-то она вас очень хорошо запомнила.

— Ну, тогда она наверняка сможет подтвердить и то, что я, не дождавшись, примерно через час ушел из гостиницы.

— А вот с этим дело обстоит сложнее — ее смена закончилась, и она сама ушла из гостиницы до вашего ухода. А с ее сменщицей мы еще не разговаривали. Но вы не заметили, как девушки сменились.

— Там почти все время было очень людно. В гостинице проходит конференция или что-то наподобие, и ее участники то и дело выходили выпить кофе.

— Ясно. Однако, пока вторая сменщица не подтвердит этого, у нас будут все основания предполагать, что вы, затерявшись среди участников семинара, поднялись на лифте на четвертый этаж, постучались и… ну, скажем, получили то, зачем пришли. Мне сейчас сложно сказать, что могло случиться, однако вы, например, могли поссориться — из-за денег, а может, из-за услуг, которые она вам оказала. А ссора привела к тому, что вы вышли из себя и удушили ее, — такая версия тоже имеет право на существование.

— Вы действительно полагаете, что все так и было, инспектор? — Его подозревали в убийстве, однако Эдланд совсем не казался напуганным или потрясенным. Напротив, его взгляд стал даже чуть рассеянным, словно он был лишь сторонним зрителем, с мудрой улыбкой наблюдавшим за происходящим издалека.

— Эдланд, если честно… — Валманн начал терять терпение. Ему хотелось поколебать самоуверенность Эдланда, и если уж тот сразу не «расколется», то пусть хотя бы почувствует собственную слабость, попытается оправдаться, начнет помогать им и предложит более обстоятельную версию. Пусть захочет, чтобы его услышали. Начнет ныть и угождать — рано или поздно все подозреваемые к этому приходят. Пусть вымаливает понимания… просит пощады… — Если честно, сперва вы показались мне весьма неуравновешенным. В прошлый раз вы были совсем раздавлены горем, когда вашу девушку убили, — а ведь вы встречались с ней примерно во время убийства. Да, мне известно, что у вас иное объяснение! — Эдланд собрался было возразить, и Валманн повысил голос: — Но таковы факты, и нам следует их придерживаться. А сейчас вы снова здесь — на этот раз, потому что решили забежать к проститутке, а проститутка оказалась убитой! За такое медалей не вручают. Возможно, Лилиан Петтерсен поймала вас именно на этом? Вы знаете, что они с Карин Риис были подругами? Может, она отказалась от вас в качестве клиента, заподозрив, что вы замешаны в убийстве Карин?

— Неужели вы и впрямь привезли меня сюда, чтобы читать лекции о сексуальной морали? — Эдланд выпрямился. Он был бледен и выглядел настороженным, однако далеко не сломленным. — Мои связи с женщинами не имеют к этому делу никакого отношения!

— А по-моему, дело обстоит совсем иначе!

— Вы просто предвзято относитесь ко мне, инспектор! Вы сами-то хоть немного соображаете?! Вам следовало бы давно смириться с тем, что не все хотят жить в чудесном уютном домике с бабой, ребенком и собакой! Мы — современные люди, и сейчас существует множество способов прожить жизнь. И некоторые из нас выбрали такой образ жизни, который честному полицейскому из Хамара покажется отталкивающим. Но и такие формы жизни имеют право на существование, разве нет? — Он начал постукивать по столу ухоженными руками с красивыми пальцами. Его лицо горело от негодования. Теперь его правильные черты исказило какое-то незнакомое опасное чувство. — Я не могу похоронить свой член вместе с девушкой! Надеюсь, вам все ясно, старший инспектор?

Подобного выпада Валманн не ожидал. И что хуже всего — слова Эдланда его задели. Неужели он действительно превращается в стареющего служаку, проживающего жизнь с одной и той же женщиной в просторном особняке за живой изгородью с лужайкой и цветочными клумбами? Ведь все множество форм современных половых отношений действительно кажется ему чем-то чужим, довольно отталкивающим и весьма пугающим…

И Валманн попытался дать сдачи.

— Как вы объясните тот факт, что у вас дома есть девятимиллиметровый пистолет системы «беретта», а также три коробки патронов и хранится все это, вопреки правилам, в незапертом ящике?

— Инспектор, я предъявлял вам разрешение на ношение оружия. И рассказывал, что состою в стрелковом клубе…

— Знаю! — перебил Валманн. — Я спрашиваю вовсе не про это. Меня интересует, для чего именно вы, находясь, по вашим же словам, в состоянии стресса, ходите в стрелковый клуб. Вас что, возбуждает процесс стрельбы по картонной мишени?

— То есть вы полагаете, что таким образом я выплескиваю желание убивать? Вы и правда так думаете? — На его губах вновь появилась усмешка. — Продолжайте изучать психологию, инспектор. Когда будет «горячо», я скажу. Между прочим, я просил бы вернуть мне оружие. Надеюсь, в вашей лаборатории уже достаточно изучили его. И правил ношения оружия я не нарушал. Я согласен заплатить штраф за неправильное хранение и обязуюсь впредь хранить его в сейфе. И позвольте также напомнить, что как вещественное доказательство моя «беретта» вам вряд ли пригодится, потому что ни один выстрел в этих двух убийствах не фигурирует.

— Откуда вам это известно?

— Если бы хоть одна из жертв оказалась застреленной, то я бы сейчас не сидел тут и не беседовал с вами, старший инспектор. Тогда меня сразу же упрятали бы в камеру предварительного заключения, вызвали бы адвоката и начали обсуждать с моим врачом условия заключения. Я не дурак, старший инспектор. И прекрасно понимаю, что происходит.

Валманн почувствовал себя обезоруженным. Перед ним сидел один из двух главных подозреваемых и не просто связно и разумно парировал любые обвинения, но и выставлял на посмешище версии, выдвинутые следователями!

— Как вы можете доказать, что не пробрались тайком в номер 414, не напали там на Лилиан Петтерсен и не удушили ее?

— А что, в ее комнате нашли хоть одно доказательство того, что я мог там побывать?

— Эдланд, вопросы здесь задаю я. И я не имею права объяснять вам стратегию полицейского расследования.

— То есть вы обнаружили?..

— Мы работаем над этим, будьте уверены. И делом занимается Управление уголовной полиции, сотрудники которого обследуют комнату миллиметр за миллиметром. Если вы побывали там, то непременно оставили следы — одного волоска будет для нас достаточно. Если вы хотите добавить что-либо к вашим показаниям, то сейчас самое время.

— Я же сказал, что не покидал холла! — Казалось, Эдланда раздражает не то, что его подозревают в убийстве, а то, что ему не верят. — Они сказали мне, что Лилиан нет в номере.

— Возможно, она просто попросила, чтобы ее не беспокоили. У нее мог быть клиент. И по-моему, именно так все и было, Эдланд! Когда вы постучались в дверь, она была в номере не одна. С ней был другой мужчина, и от этого у вас в голове помутилось.

— Ладно, инспектор, — вздохнул Эдланд, — хорошо.

Казалось, он во что бы то ни стало хочет, чтобы Валманн прекратил развивать эту тему. Он выглядел совсем изможденным. Опустив голову, Эдланд долго смотрел на свои руки. Подобное поведение Валманн наблюдал много раз: оно означало, что допрашиваемый вот-вот признается или что важный свидетель сломлен и готов изменить показания. Таково физическое проявление признания. Следователь давит фактами, и это изматывает свидетеля не только морально, но и физически — ведь он всеми силами пытается защитить ложь. Ложь, от которой зачастую зависит его собственная жизнь. Ложь, последствия которой калечат тебя. Которая застревает в горле и душит каждое слово, что ты пытаешься произнести в защиту своей жизни и своего вранья.

Однако когда Эдланд вновь поднял голову, на лице его не было и следа раскаяния, хотя он явно страдал, причем сильно, — он даже глаза прикрыл.

— Инспектор, у вас нет болеутоляющего? У вас здесь найдутся таблетки от головной боли?

— Да, думаю, найдем… — Валманн выдвинул ящик стола. — У меня здесь где-то был «парацетамол».

— Нет, мне нужно что-нибудь посильнее. У меня опять приступ… Жуткая боль… — Он прижал ладони к глазам, словно боясь увидеть что-то ужасное.

— Вроде «паралгина-форте»?

— Да, если у вас будет две-три таблетки. Или больше. — Теперь он говорил сквозь зубы, словно выплевывая слова. — Вы же забрали у меня таблетки… — Он засмеялся, но смех больше напоминал кашель.

Валманн позвонил на охрану, где хранилась аптечка первой помощи. Через минуту им уже принесли таблетки и стакан воды.

— Сп-пасибо…

Валманну показалось, что Эдланд принял сразу целую пригоршню таблеток. Совсем скоро ему стало лучше — Эдланд открыл глаза, и голос его звучал, как прежде.

— Простите. Эти приступы наступают все чаще и чаще.

— Вы это имеете в виду, когда говорите, что отключаетесь?

— Да. Боль не очень сильная, но я словно перестаю себя контролировать. После приступов я, можно сказать, ничего не помню. Сложно объяснить. Я поэтому и взял больничный.

— Ясно. — Хотя Валманну было ясно только то, что разговора с доктором Мёльхаусеном ему не избежать.

— Ладно, Валманн, — произнес наконец Эдланд после долгого молчания, когда он, пытаясь ровно дышать, разглядывал потолок, — сейчас вы получите всю историю целиком. На блюдечке. — Он выпрямился, а в его голосе появились теперь доверительные, почти приятельские нотки. — Но от этого вы меня сильнее любить не станете.

— Давайте рискнем. — Он наконец-то дождался момента, когда его главный свидетель, нет, главный противник больше не желал идти против него.

— На самом деле у меня алиби, — коротко сказал Эдланд.

— У вас алиби?

— Да такое, что лучше не придумаешь.

— Ну, выкладывайте. — Валманн старался говорить спокойно, но скулы у него свело, как бывает, когда пытаешься прожевать плохо прожаренный шашлык.

— Вы правильно догадались — когда я пришел, она была в номере с клиентом.

— Вот как?

— Но я об этом не знал, а просто сидел в холле и ждал. Я просидел там минут сорок пять. А потом я увидел, как они выходят из лифта.

— Эдланд, я тоже жду уже довольно долго. И пока ваш рассказ на алиби не потянет.

— Мое алиби может подтвердить ее клиент.

— Это каким же образом?

— Сказав что-то девушке за стойкой, они с Лилиан вышли из гостиницы. А я прикрыл лицо газетой. И если можно будет доказать, что он был там вместе с Лилиан именно в это время, то, следовательно, я тоже там был. Потому что видел их. Согласны? А если у Лилиан был он, значит, меня там быть не могло… Ну, а дальше сами подумайте. Вам все понятно?

Валманну было более чем понятно. Рассказ Эдланда подрывал все мыслимые основания для подозрений. Если, конечно, это можно доказать.

Однако Валманна прежде всего выводило себя то, как Эдланд разговаривал с ним — терпеливо, чуть снисходительно, словно перед ним не следователь, а детектив-самоучка, слабо представляющий себе, чем он вообще занимается. А ведь всего несколько минут назад Эдланд казался совсем сломленным каким-то неведомым недугом.

— А вам неизвестно, где мы можем отыскать этого мужчину? — Сам того не желая, Валманн заговорил громче и сам на себя рассердился: ведь таким образом он дал Эдланду понять, что его рассказ вызвал интерес и, возможно, необычайно важен для полиции.

— Ну конечно, — теперь Эдланд совершенно успокоился, — и его показания будут в высшей степени достоверными. Лучшего свидетеля вам не сыскать.

Он опять усмехается?

— Вы так в этом уверены…

— Да, уверен. Вообще-то он полицейский. И ваш близкий коллега, Валманн, — Эдланд не скрывал улыбки, — это тот задира с усами!

Ульф Эрик Энг…

Валманн молча смотрел на Эдланда. Слов для ответа он подобрать не мог.

— Поинтересуйтесь у него, не выходили ли они вместе с Лилиан Петтерсен из гостиницы вчера, около пяти часов вечера. Не знаю уж, куда они поехали, но я предпочел не дожидаться, пока он нарезвится с ней. В четверть шестого я был уже в спортзале. И там выплескивал «желание убивать», крутя педали тренажеров, — сейчас Эдланд уже в открытую смеялся, — и это вы сможете с легкостью проверить. Вы там уже практически свой.

 

4

Действовать нужно было в определенной последовательности. Тщательно соблюдать правила и процедуры. В расследовании уголовного преступления напряжение возрастает до предела, если один из следователей имеет прямое отношение к связанным с преступлением событиям или людям. А запутанное расследование лишь усложняет дело.

Валманн понимал, что о последних новостях нужно немедленно доложить Йертруд Моене, но все откладывал встречу с ней. Ее реакция будет непременно преувеличенной — такой, что от их отделения камня на камне не останется. Моене всегда теряет самообладание, если дело касается нравственности. Валманн решил, что, прежде чем поднимать шум, он соберет некоторые дополнительные сведения. Сейчас не помешало бы посоветоваться с Рюстеном, но старший следователь уехал на другое дело — проверять версию о поджоге на свечной фабрике в Лётене.

Сначала Валманну нужно серьезно поговорить с Энгом. Услышать его версию. Вполне вероятно, что существует какое-нибудь правдоподобное объяснение его связи с Лилиан Петтерсен. Возможно, Эдланд от волнения солгал или преувеличил, просто чтобы спасти собственную шкуру. Однако Валманн сам не верил в подобную версию. Эдланд далеко не глуп. Он осознавал, что такая ложь отсрочит его наказание самое большее на час или два, после чего его без промедления отправят за решетку, и врачебные предписания его не спасут.

Валманн с трудом удерживался, чтобы не вызвать к себе Энга, но не решался. Без особой на то причины он проникся идеями братства, которое, по мнению Энга, рождалось во время их совместных вылазок в пабы. Ведь лишь на этой неделе они три-четыре раза вместе пили, сидя плечом к плечу, как в рабочее время, так и после работы. И Валманн сам советовал Энгу исследовать ночную жизнь в Хамаре. И вовсе не сомневался в том, что Энг окажется профессионалом и сможет самостоятельно провести черту, через которую не следует переступать. До недавнего случая с юной Агнете Бломберг. И сейчас он, похоже, вновь допустил оплошность, причем на этот раз последствия будут серьезными не только для самого Энга, но и для всего полицейского управления.

Тем не менее Валманну казалось, что поведение Энга никак не связано с убийством Лилиан Петтерсен. Скорее здесь речь идет о безответственности и халатном отношении к работе, о бесшабашном следователе, который плевать хотел на правила и проехал на красный свет. Да, Энга нужно призвать к ответу — пусть он объяснится и, скорее всего, понесет наказание. Однако Валманна сейчас больше заботили другие, более важные вопросы.

Он вновь взял трубку. Его занимала личность Агнара И. Скарда. Куда он делся? Неужели он действительно сбежал? И возможно, им уже давно следовало объявить его в розыск? Обвинять его еще рано, но если эти два убийства взаимосвязаны, то, учитывая, что на вечер вторника у Эдланда алиби, поиски Скарда нужно усилить. Разумеется, журналисты вели собственное расследование и уже успели дать огромное количество советов, касающихся пропавшего супруга, но все их версии были высосаны из пальца. С другой стороны, никаких новых сведений полицейские не получали и никто не мог с уверенностью утверждать, что видел Скарда или его машину, — значит, он просто-напросто провалился под землю? Путешествующий проповедник, преследующий женщин. Их главный подозреваемый. Съездив в Тронхейм, Валманн понял, что преданные члены общины образовали целую тайную сеть, состоящую в основном из женщин, которые с радостью примут странствующего проповедника, хоть и порядочно в прошлом нагрешившего. А поиски Скарда уже превратились в настолько спутанный клубок, что такими темпами они не скоро смогут добраться до него.

Кронберга даже вызывать не потребовалось — вскоре он сам просунул голову в дверь.

— Я немного поковырялся в личности этих ребят.

— Ты о Скарде и Эдланде?

— Ага. Со Скардом все довольно ясно. Последние полтора года был зарегистрирован здесь, в Хамаре. Сначала проживал на нескольких съемных квартирах. А потом, на протяжении четырнадцати месяцев, — на улице Фритьофа Нансена. На соцобеспечении. Вид деятельности не указан. Несколько раз проходил курс лечения в психиатрической больнице в Сандеруде.

— Ладно… — Валманн с трудом сдерживал нетерпение. Во-первых, речь Кронберга отличалась обилием бюрократизмов, а во-вторых, все эти сведения они и сами давно собрали.

— А вот с Эдландом дела обстоят сложнее.

— Вот как?

— И интереснее. Его адрес засекречен.

— И что это означает?

— Что в графе адрес указано: «Не подлежит разглашению». Доступ к этой информации открыт лишь для Регистра населения, Службы социального обеспечения, Налоговой инспекции и Пенсионного фонда. Ну, и, конечно, для полиции.

— То есть тебе удалось до него добраться?

— Нет, не совсем. — Между бровями щуплого компьютерного гения пролегла морщинка. Валманн, наблюдавший за тем, как меняется лицо коллеги, понял, что это вовсе не от расстройства, — такое выражение лица бывает у затаившегося охотника, который слышит шаги приближающегося зверя. На этот раз перед Кронбергом стояла задача, которая действительно увлекла его. — Я попытался было, но тут же выяснилось, что его личные данные зарегистрированы под кодом «шесть».

— Под кодом «шесть»?

— «Совершенно секретно». Доступ можно получить, только напрямую связавшись с начальством в Регистре населения. А начальство там суровое и охраняет секретные адреса, как стая ястребов.

— И что все это означает?

— Насколько я понимаю… — Кронберг почесал карандашом лысеющую макушку, которую он тщательно пытался прикрыть редкими волосами. — Ну, насколько я могу судить, при помощи кода «шесть» засекречивают личные данные людей, жизнь и безопасность которых находится под постоянной угрозой. Вообще-то я и формулировку отыскал: «Личности, чья жизнь, здоровье или свобода находятся под угрозой со стороны преступного мира».

— Та-ак…

— Это может означать, что Эдланду покровительствуют в верхах — предположительно в полиции или службе безопасности.

— По-твоему, он шпион?

— Или важный свидетель. Он может быть связан с делом о международном наркотрафике или с государственной безопасностью. К примеру, с делом о терроризме.

— О Господи! — Валманн лишь покачал головой. — То есть он находится под защитой как свидетель?

— Похоже на то.

— Я и не знал, что в нашей стране подобное возможно.

— Еще как возможно, Валманн. Ты просто слишком редко смотришь телевизор.

— То есть к его личной информации нам никак не подобраться?

— Законно — никак. Только если мы начнем официально подозревать его в чем-то страшном.

— Страшнее государственной безопасности?

— Ну, вроде того.

— Но ведь… — внезапно Валманна осенило, — адрес-то мы нашли! И мы стучались к нему в дверь в тот же день, когда убили Карин Риис! Как ты это объяснишь?

— Никак. Это необъяснимо. Ты не помнишь, кто предоставил эти данные?

Валманн задумался.

— Скорее всего, Энг.

— Это тот трейдер с усами?

— Да.

— У него что, есть связи?

— Насколько я знаю, нет.

Теперь Валманн вспомнил, как Энг, с ликованием сообщив им адрес, заявил: «Поехали, ребята, возьмем этого парня за жабры!» Он сказал, что в мобильнике жертвы был записан телефон Эдланда. Но если верить Кронбергу, этого далеко не достаточно, чтобы узнать адрес. А не доверять Кронбергу у Валманна не было ни малейших оснований — к чему ему врать? Значит, Энг чего-то недоговаривает. Как ему удалось выяснить адрес Эдланда, если сам Кронберг зашел в тупик?

— То есть к личным данным Эдланда нам доступ закрыт?

— Я же сказал — законным путем до них не добраться… — Глаза Кронберга блеснули за стеклами очков. Валманн задумался было, не попросить ли Кронберга добыть сведения любым способом, но потом решительно покачал головой:

— Что ж, Кронберг, другой путь нам не нужен. До этого пока не дошло. Эдланд — не подозреваемый. Его адрес у нас есть. И если он вдруг нам понадобится, мы знаем, где его искать. Есть у нас и номер его паспорта, и если он вздумает сбежать, то у него ничего не выйдет. Я только что допрашивал его, и он готов сотрудничать. Нет, не будем пока рисковать.

Валманн ни словом не обмолвился про алиби Эдланда и о том, в чем оно заключалось. Если на свет Божий всплывут не только сомнительные связи Энга (что в высшей степени вероятно), но и то, что полиция незаконными методами добралась до совершенно секретных личных сведений, то не только его собственная карьера пойдет под откос, но и вся норвежская полиция предстанет перед общественностью в довольно неприглядном виде. Шумиха раздует их нарушения до невероятных размеров.

Энгу нужно устроить головомойку, причем срочно.

— Во всяком случае, с этим нужно подождать, — добавил Валманн, увидев, как потух блеск в глазах Кронберга.

— Как скажешь. — Кронберг пожал щуплыми плечами. В тесном кругу друзей он любил похвастаться, что однажды взламывал даже программу Пентагона по управлению разведывательными спутниками и никто ничего не заметил. В среде хакеров он запросто сделал бы себе имя и заработал кучу денег, взламывая сайты и запуская вирусы. Однако вместо этого он запер себя в тесной полицейской комнатушке и закапывал талант, разгадывая пароли на компьютерах мелких воришек и затравленных педофилов. Неудивительно, что сейчас он казался таким разочарованным. — А кстати, — неохотно проговорил он, — мобильник той убитой девушки… Ты сказал, это дело срочное…

— Да, и правда. — В суматохе из-за засекреченного адреса Эдланда Валманн совершенно позабыл о главном поручении, которое дал Кронбергу.

— Память восстановить оказалось парой пустяков. А вот чтобы восстановить то, что она стерла из памяти, мне еще понадобится время.

— Давай сначала то, что было в памяти. За последние дни.

— Там не очень много. Три исходящих звонка и два сообщения. Первое сообщение такое, — он взглянул на лист бумаги, — «Нам надо поговорить. Лолита». А вот второе: «Теперь я поняла, что ты за тип! Свинья! Больше не смей меня искать!» Потом четыре входящих звонка с того номера, на который отослано первое сообщение. Вот, я все записал, время тоже. — Он протянул листок Валманну.

— Спасибо тебе! — Валманн посмотрел на записи, сделав вид, что внимательно изучает их, но строчки расплывались перед глазами. Вчера вечером он был совершенно вымотан. В мобильниках он не разбирался и не подумал о том, что сообщение, отосланное ему Лилиан Петтерсен, тоже сохранится в памяти. Какой непрофессионализм! Даже больше — самый настоящий кошмар! — Очень хорошо. Проверь, что еще ты можешь выжать из этого мобильника. И обсудим.

— Слушай, Валманн… — Кронберг не уходил.

Неохотно подняв глаза, Валманн встретился с его проницательным взглядом.

— Что?

— Ну, один из этих номеров показался мне знакомым. «Нам надо поговорить. Лолита». Ты этого не получал?

— Потом, Кронберг, — у Валманна и в мыслях не было посвящать Кронберга во все детали, связанные с его общением с «Лолитой», — сейчас у меня куча дел.

— Конечно… — Кронберг выждал еще пару секунд, чтобы подчеркнуть, что вполне осознает смысл сообщения. — Ну и хитрец ты, Валманн. Значит, в нашем гнездышке не я один играю не по правилам.

За Кронбергом закрылась дверь, и Валманн углубился в изучение оставленного Кронбергом листка. Вообще-то один из номеров ему тоже показался знакомым. Вытащив записную книжку, он достал оттуда маленькую записку с номером Агнете Бломберг.

Именно на этот номер Лилиан отослала второе сообщение, адресованное «свинье».

 

5

Еще одну убили!

Агнар И. Скард вновь взялся за свое. Этого стоило ожидать, и мои сомнения развеялись сразу после нашей встречи в городе. Пора приступать к осуществлению плана.

Он уехал — это мне было известно. Его дом находился под самым пристальным моим вниманием. Обстоятельства складывались в мою пользу. Однако, чтобы осуществить план, мне нужно пробраться внутрь. Проникнуть в его владения (от одного этого выражения меня выворачивает!).

Перед вылазкой мне пришлось хорошенько подготовиться, и повод для визита был найден. Открывшая дверь женщина была почти счастлива меня видеть и впустила внутрь без всяких фокусов. Мы с ней нашли общий язык. Иногда удача мне улыбается. Оставалось только дождаться подходящего момента.

Так у меня появилось время обдумать план. Чтобы никакие случайности не разрушили моих замыслов. Лив Марит Скард планировать умеет. И что намного важнее — она умеет ждать.

С убитой, Лилиан Петтерсен, мы знакомы не были, но я знала, кто она. В ночной жизни Хамара она была личностью известной. Она казалась — по крайней мере, со стороны — доброй и довольно приятной. Да, Лилиан, что называется, была легкого поведения, но на это мне плевать. Каждый проживает жизнь, как ему суждено. Это убеждение укоренилось во мне совсем недавно, и меня это тоже касается. И у меня были удачи и неприятности, но жизнь тем не менее не стоит на месте.

Встреча с Карин означала для меня рывок вперед. Пара добрых фраз. Рукопожатие, длившееся чуть дольше, чем положено. Смущенное согласие. Этот прекрасный сон мог стать явью.

Но теперь она была потеряна для меня! Он забрал ее!

Вообще-то меня посещали мысли о прощении. Временами он вызывал во мне снисхождение и даже сострадание. Ведь прощение обладает освободительной силой… Какие глупости!

План зародился в моей голове в тот самый миг, когда ко мне пришло осознание, что Карин мертва. Но моя жизнь должна была продолжаться. Мне еще многое предстояло сделать. Мое существование поддерживала лишь жажда возмездия. Благодаря ненависти время бежало быстрее. Это помогало мне ждать. Мне и науку ожидания пришлось освоить. Как правило, терпение приносит неплохие плоды. Он хитер, поэтому неудивительно, что, когда поднялась суматоха, он решил уехать. Но я нисколько не сомневалась, что он вернется. Картины убийства будут теперь постоянно будоражить его больной разум. Тогда, в Лиллехаммере, не скорбь была причиной его срыва, а сожаление — ему было жаль, что меня не нашли. Ведь тогда получалось, что у меня была возможность скрыться и он не мог быть до конца уверен, что покончил со мной раз и навсегда.

Вчера вечером в баре мне вновь удалось его увидеть.

В прошлый раз, в городе, его вид заставил меня содрогнуться, но сейчас подобных чувств у меня не возникло. Он вернулся — как и следовало ожидать. И если кого-то могло одурачить его обличье проповедника, то уж никак не меня. Сейчас, как и прежде, он искал дурочек — чтобы использовать их самих или их деньги. Если он и изменился, то явно к худшему. Прежде у него, по крайней мере, была работа, постоянный доход, маскировка. И хотя дома он был самой настоящей свиньей, на людях ему удавалось менять личину. Теперь он, словно крыса, метался из угла в угол в поисках новой жертвы, выбирая среди слабейших, наиболее уязвимых и измученных.

Наша первая встреча стала для меня потрясением. Произошло это в «Библиотечном баре», в «Астории», где-то за неделю до того, как он отнял у меня Карин. Он разговаривал с женщиной, известной под именем Лолита, но на самом деле ее звали Лилиан. Было заметно, что она старалась держаться от него подальше, но он настаивал. На Аполлона он никогда не был похож, но вот болтать всегда умел. Мало-помалу ему удалось завоевать ее внимание. Из бара они ушли вместе — быстро, не надев верхнюю одежду, словно спешили куда-то. А спешил он, конечно, быстрее удовлетворить себя.

Она была такой молодой и казалась доброй и милой. В дверях он уже положил руку ей на задницу. Сколько всего подобные женщины должны терпеть! А сколько пришлось перетерпеть мне в нашем уютном гнездышке! Мне больно вспоминать про унижение, насилие и следовавшие за этим побои. Мы с Лилиан Петтерсен не были знакомы, но мне было известно, что ее ждет. Или мне казалось, что известно. Однако все закончилось еще более плачевно. Ее нашли в гостиничном номере мертвой.

И в тот же вечер он попался мне на глаза в баре «Виктория».

Лилиан мне было не так жалко, как Карин Риис. Вообще-то «жалко» — неверное слово. Эти убийства ожесточили меня, укрепляя веру в то, что отступать от задуманного мне нельзя. Его необходимо уничтожить — и это несомненно. Решение это было принято уже давно, но вчера, в баре, оно словно превратилось в приказ, которого нельзя ослушаться.

В тот вечер что-то толкнуло меня на то, чтобы последовать за ними, — почти неосознанно. Снег прекратился. Было холодно. Идти пришлось недолго — нет, во мне не было страха, что он узнает меня. Теперь я сильнее, и у меня достаточно сил, чтобы дать ему отпор. И я знала, какие женщины ему нравятся и где он их находит. В этом он совсем не изменился. К тому же внешность моя была изменена: ничего особенного — немного грима и другая прическа. Он все равно не узнал бы меня. Даже когда мы были женаты, он не видел меня. Не замечал. Словно предмет мебели. И едва ли он узнал бы меня на улице в Лиллехаммере.

Теперь ему меня тем более не узнать. Он никогда не догадается, что ситуация, в которую попал, сам того не желая, связана с его жалкой домохозяйкой. Всепроникающий страх, который жил во мне вечно, вдруг исчез. Погребенная под ужасом и печалью, я вдруг поняла, что у меня есть преимущество. Ведь он был уверен, что меня нет в живых.

Все время болтая, он потащил ее в подворотню, крепко держа за руку, хотя девушка пыталась освободиться от его хватки. Речь его была тихой и настойчивой. Она поморщилась, будто хотела возразить. Похоже, она не испугалась. Пока еще. Он явно злился — сопротивление выводило его из себя. Мне было жаль ее. Время и место предполагали, что она сделает свою работу вручную, но она отказалась. Внезапно он отпустил ее и зашагал назад, к бару. Она осталась стоять в подворотне, привалившись к стене, легко одетая, дрожащая от холода. Он тоже был без шапки и пальто. Если смотреть издалека, то ничего примечательного в нем не было — совершенно обычный, прилично одетый мужчина средних лет. Однако, когда он поравнялся со мной, до меня донеслись фразы, словно выдавленные его узкими поджатыми губами. И фразы эти были не для нежных ушей. Да, этот мужчина мне знаком: невозможность сексуального удовлетворения вызвала у него припадок, сходный с проявлением синдрома Туретта, заставив вполне пристойного господина, некогда специалиста по истории религии и преподавателя этики, а теперь — проповедника, изрыгать целый поток ругательств.

На меня он не обратил ни малейшего внимания. В настоящем моем обличье я у него не вызываю интереса.

Бедняжке, которая по-прежнему мерзла в подворотне, прижимая руки к груди, чтобы хоть как-то согреться, было немного за двадцать. Мужчины. Чем старше они становятся, тем моложе их добыча. Мне пришлось подойти к ней и, приобняв за плечи, сказать несколько слов в утешение. Потом мы медленно побрели в сторону гостиницы. Плакать она перестала. Несколько раз глубоко вздыхала, словно собираясь что-то сказать, но промолчала. И это меня обрадовало. Все, что она могла рассказать, я и так знала. А начни я говорить — и вся правда тотчас же выплыла бы наружу. И тем не менее меня неотступно мучила мысль, не пригласить ли мне ее домой.

 

6

Валманн получил указание объявить в розыск Агнара И. Скарда, сообщив его полное имя и предоставив фотографию. Это дело сделано. Теперь остается поговорить с Энгом. Чем быстрее, тем лучше. И не просто поболтать, а, скорее, допросить Энга. Не исключено, что ему известно об убитой Лилиан Петтерсен что-то полезное для следствия. Важность этого допроса заключалась еще и в том, что теперь речь шла о честности полиции вообще, о соблюдении принципов полицейской этики. И именно Валманн, будучи руководителем следствия, обязан взять на себя ответственность. И он уже чувствовал, что не справится. Подобные ситуации ему не нравились. Ты скверный руководитель, подобно греческому хору подпевал в душе тоненький голосок, ты боишься ссор. Ты труслив. Все вокруг кажутся тебе хорошими, а еще тебе хочется, чтобы проблемы решались сами собой…

Ему просто необходимо было посоветоваться с Харалдом Рюстеном. Благодаря ровному нраву его старшему коллеге удавалось сохранять стоическое спокойствие, даже сталкиваясь с самыми сложными задачами, которыми наполнены трудовые будни полицейского. Но Рюстен опять уехал осматривать место поджога на фабрике «Свечи Лёйтен», где он вместе с другим следователем пытался выяснить причину возгорания на предприятии, ежемесячно производящем десятки тысяч стеариновых свечек. Сейчас, в преддверии Рождества, для привлечения покупателей в фабричном магазине расставили сотни зажженных свечей.

Однако были и другие неотложные дела, которые Валманн считал еще более срочными, чем головомойка, которую он собирался устроить Энгу. Например, сообщение, которое Лилиан Петтерсен послала Агнете Бломберг.

Как только Кронберг вышел из кабинета, Валманн набрал ее номер. Она ответила лишь после восьмого гудка, когда Валманн уже собирался сбросить звонок. Голос звучал хрипло, словно спросонья, но, когда он представился, женщина обрадовалась:

— О, так это вы! Полицейский из Хамара? Высокий и неразговорчивый?!

Неразговорчивый? Неужели он произвел на нее именно такое впечатление во время их беседы в баре «Ройал гарден»?

— У меня появился к вам один важный вопрос. — Валманн старался говорить медленно и отчетливо. Она должна правильно понять его, ведь от ее ответа зависит слишком многое.

— О Господи, какой у вас серьезный голос. Надеюсь, вы не арестовать меня собрались?

— Слушайте, — коротко начал он, — вы получали текстовое сообщение от женщины из Хамара по имени Лилиан?

— Лилиан? Какая еще Лилиан? Я вообще никаких женщин в Хамаре не знаю. И ни одной Лилиан не знаю.

— Лилиан Петтерсен.

— Нет. Вы уж извините.

— А Лолита?..

— Что это за шутки, Валманн? Викторина?

— Дело в том, что эту женщину убили, а в памяти ее мобильника мы нашли отправленное вам сообщение.

— Убили? Как ту женщину на прошлой неделе? Которую показывали по телевизору?

— Совершенно верно.

— Да что у вас там вообще происходит?

— Именно это я и пытаюсь выяснить. И я настоятельно прошу вас припомнить, не получали ли вы этого сообщения. В том, что она отправила его вам, нет никаких сомнений. И я бы очень хотел узнать, почему она его вам отправила.

— Но… Ничего не понимаю. А когда она отправила его?

— Минутку… — Валманн принялся быстро перебирать разбросанные по столу бумаги, но записи Кронберга как сквозь землю провалились. Наконец он отыскал их. Да, время указано. — Сообщение было отослано утром в понедельник, в одиннадцать часов сорок семь минут.

— В понедельник?.. Ой… У меня в понедельник мобильника при себе не было.

— Почему?

— Я одолжила его Илье. Обычно, приезжая сюда, он берет у меня мобильник. Ведь ему звонят почти круглосуточно. Люди, чья душа нуждается в утешении. А он просто не может им отказать. Мне кажется, он просто жертвует собой! Совсем себя не бережет! Совершенно безотказный!

— А почему он не пользуется собственным мобильником?

— Илья? Да у него и мобильника-то нет. Он вообще не любит мобильные телефоны и всякие электронные штучки. Между нами говоря, он совсем растяпа, — добавила она, хихикнув.

Валманн вздрогнул:

— То есть на прошлой неделе ваш мобильник находился в распоряжении другого человека?

— Черт, к чему такая торжественность, а, господин Валманн? Ну да. Так оно и было. Обычно, когда Илья приезжает сюда, я отдаю ему свой мобильник. А уезжая, он возвращает мне его.

— И в этот раз все было так же?

— Как я уже сказала. Вы, возможно, помните — я упоминала, что уезжал он в спешке. Это потому, что позвонил какой-то страждущий бедняга. Они вечно названивают Илье. Он просто душка!

— Да, но… — пробормотал Валманн, — вы не проверяли полученные сообщения?

— Нет, не проверяла. Но думаю, они не сохранились — обычно он все стирает. На это его познаний хватает. Илья не хочет, чтобы у меня в мобильнике забилась память. Он так сам сказал.

— Ясно… — Валманну казалось, будто эта ниточка уходит у него из рук, растворяясь, словно чернила в воде. — Послушайте, Агнете, — серьезно проговорил он, — вы должны следовать моим указаниям. Полиции придется на время изъять у вас мобильник.

— Это еще зачем?

— В его памяти могут храниться важные доказательства.

— Вы что, хотите в чем-то обвинить Илью?

— Именно это нам и нужно выяснить.

— Тогда вы ошибаетесь! — Судя по голосу, она ничуть не встревожилась. — Илья — добрейшей души человек, который всем пожертвует ради других!

— Ну, тогда ни вам, ни ему бояться нечего.

— Но мне совершенно не хочется, чтобы вы копались в моей телефонной книжке.

— Ваша личная информация нам не нужна, — поспешил успокоить ее Валманн, — нас интересуют лишь телефонные звонки, сделанные или поступившие в то время, когда мобильник был у Скарда. А также сообщения. Мы проверим только этот период. Где вы сейчас находитесь.

— В моей съемной квартире, у Гудрун Ларсен.

— Хорошо. Пожалуйста, никуда не уходите пока. Я сейчас пришлю к вам полицейского из отделения в Тронхейме. Его зовут Стейн Ролл. Он сошлется на меня, а вы отдадите ему мобильник. Не волнуйтесь — мобильник вам через два-три дня вернут.

— Два-три дня! — возмутилась Агнете.

— Вы же одалживали мобильник Илье Скарду.

— Илья — совсем другое дело! — обиженно заявила она.

— Вот как? Почему?

— Ну… он… он — вроде моего спасителя. Ему я ни в чем отказать не могу!

— Ясно…

Валманн едва успел позвонить Стейну Роллу в Тронхейм и объяснить тому, что нужно сделать, как позвонили из охраны.

— Тут какой-то парень пришел — говорит, ему надо с тобой встретиться.

Он волнения у Валманна свело живот. Ну вот, еще один, полагающий, что располагает необычайно ценными сведениями по делу об убийстве. Этому убийству были посвящены первые страницы всех утренних газет, что привлекло внимание всевозможных доморощенных частных сыщиков. Валманн не собирался встречаться с этим посетителем. Он уже открыл рот, чтобы перенаправить его к кому-нибудь еще, кто не настолько завален работой, но в этот момент дежурный добавил:

— Он говорит, что его имя — Агнар И. Скард.

Валманну потребовалась еще пара секунд, чтобы переварить услышанное.

— Отправьте его ко мне немедленно! Хотя нет — я сам спущусь! — Он вскочил так резко, что стул ударился о стену, и в два прыжка оказался у двери.

 

7

Было бы нелегко узнать Агнара И. Скарда по портрету, скопированному с фотографии в рамке, стоявшей меньше чем в полуметре от тела Карин Риис в прихожей дома на улице Фритьофа Нансена. На снимке в объектив улыбалась счастливая пара. Они стояли на пирсе, а позади них виднелся маяк. Хотя, пожалуй, счастливо улыбалась только женщина. А вот лицо мужчины было скорее серьезным: губы сжаты и улыбка едва намечалась… Таким он и запомнился Валманну. И именно благодаря этой застывшей улыбке, а не по действительным чертам лица Валманн все же узнал Агнара Скарда в стоявшем перед ним мужчине.

Скард, похоже, немного прибавил в весе, да и время наложило на его лицо свой отпечаток. Крепко сбитое тело, круглая голова с торчащими ушами, коротко остриженные волосы, широкий нос, массивная шея и толстые руки, торчавшие из рукавов серого потрепанного пальто, — так мог бы выглядеть боксер, у которого не хватило духу вовремя бросить спорт, однако вряд ли боксеры носят очки в позолоченной оправе, да и взгляд его был чересчур напуганным. Переминаясь с ноги на ногу, Скард смотрел на Валманна, явно не решаясь без приглашения сесть на стул.

— Агнар Илья Скард… — представился он.

— Добрый день! — Валманну показалось, что его собственный тон прозвучал слишком вежливо. Однако какая странная ситуация: вот перед ним стоит человек, на поиски которого они потратили почти неделю, подозреваемый в причастности к двум убийствам! Прямо перед его собственным столом! — Вам известно, что мы разыскивали вас несколько дней?

— Мне совсем недавно об этом сообщили.

— И вы пришли сюда, чтобы дать показания?

— Не совсем.

— Вот как? Однако вы понимаете, что мы хотели бы обсудить с вами убийство вашей бывшей сожительницы, которое произошло в прошлый четверг, а также ее лучшей подруги Лилиан Петтерсен, которую убили совсем недавно?

— Ох, ну конечно… Господи! — Покачав головой, Скард посмотрел на свои руки, он постоянно потирал их. В эту секунду Валманн заметил царапины на костяшках его правого кулака. Скард поднял голову — под его левым глазом был синяк.

— Я надеюсь, вы могли бы предоставить нам некоторые объяснения в связи со случившимся?

— Конечно. Однако я пришел по другому вопросу, и, надеюсь, вы позволите мне сначала изложить мою жалобу? — Скард говорил звучным, хорошо поставленным голосом. Глядя на скромную внешность, редко ожидаешь подобной уверенности и властности.

— О чем же пойдет речь?

— О взломе. Я хотел бы заявить о том, что в мое жилище кто-то проник. Меня преследуют, и это ужасно! — Судя по всему, он волновался, и на притворство это похоже не было. Он действительно придавал большее значение этому взлому, чем тому факту, что его самого объявили в розыск, причем по довольно веской причине.

Валманн решил дать Скарду выговориться.

— И когда вы обнаружили следы взлома?

— Вчера. Вчера вечером, когда пришел домой.

— Пришли домой откуда?

— Я ездил в общину Бетель в Румедале и навещал одного прихожанина в деревне по соседству.

— Вам известно, что мы можем проверить данные сведения?

— Конечно. Конечно… Но… — Ни тени смущения или высокомерия. Он просто расстроен и взволнован. Вопрос Валманна немного сбил его с толку: казалось, на секунду Скард забыл, зачем явился в полицейский участок Хамара.

— Итак, вы хотите заявить о взломе?

— Да. То есть когда я пришел домой, то понял, что в квартире кто-то побывал. Я снимаю маленькую полуподвальную квартиру на улице Руаля Амундсена в Айере.

— Это мне известно. Продолжайте.

— Вам известно, где я живу?

— Скард, вы были объявлены в розыск. И что же произошло в вашей квартире?

— Я же сказал — туда кто-то заходил!

— Ясно. Но этого недостаточно. У вас что-нибудь украли?

— Не знаю… Думаю, нет.

— Замок на двери был сломан?

— Нет…

— Тогда почему вы решили, что в квартиру заходили?

— В моих вещах кто-то рылся… И там набезобразничали.

— Как это?

— Исписали стены… и изрисовали… И такие ужасные слова! Богохульства! И непристойности!

— Какого рода эти надписи?

— Я не могу этого произнести! — Агнар Скард отшатнулся, словно боялся, что Валманн дотянется до него через стол и силой заставит произнести эти слова.

— И что же в этом такого страшного? — поинтересовался Валманн. — Эта информация нам просто необходима для расследования того происшествия, которое вы называете взломом.

— Инспектор, вы просто не понимаете, — Скард постарался собраться с силами, — я верующий. И слово для меня священно! Я не в состоянии произнести подобные выражения. И заставить это сделать меня не удастся! — Глаза за стеклами очков налились яростью.

— Никто вас не заставляет, — успокоил его Валманн. — Мы просто пытаемся выполнять нашу работу.

— Мы с вами служим разным господам, — ярость в его глазах не исчезла.

Посчитав, что Скард уже достаточно долго играет ведущую роль в их беседе, Валманн выбрал другую тактику:

— Скард, а ведь прежде вы не отличались такой скромностью и религиозностью, верно? Кажется, всего пять лет назад вы обвинялись в домашнем насилии по отношению к вашей собственной жене, а потом, когда она исчезла, вас даже подозревали в ее убийстве. Я ведь не ошибаюсь?

— Ложь!.. Все это ложь! — По-прежнему этот рассерженный взгляд. Скард молча смотрел на Валманна, словно его взгляд мог заменить все недостающие объяснения. Поняв, что подобный прием на инспектора не действует, Скард вновь принялся рассматривать собственные руки. — Она была самим воплощением лжи и зла, — заявил он наконец, — эта бедная блуждающая душа… Моя так называемая супруга…

— И как это понимать?

— Она… — Он заломил руки. — Она была плохой женой. Совсем не такой, какой следует быть женам. Даже не знаю, как объяснить…

— Наверное, я понимаю, о чем вы. Вы не жили половой жизнью.

— Я так и думал, что вы не поймете! — Скард грустно покачал головой.

— Вы общались с вашей женой после ее исчезновения?

— Нет. Нет… — Похоже, сама мысль об этом приводила его в отчаяние. — Я никогда не воспринимал ее как настоящую супругу. Она не была… для меня… она не была женщиной! — Внезапно он стал похож на одержимого.

Валманн понял, что подобные разговоры могут завести их слишком далеко, поэтому решил сменить тему:

— Ладно, Скард, не будем больше обсуждать вашу семейную жизнь. Дело исчезнувшей жены давно закрыто. Нас больше интересуют две женщины, с которыми вы тесно общались совсем недавно.

— Но за всем этим стоит именно она! — Снова этот напряженный взгляд гипнотизера. А затем, очевидно не дождавшись нужной реакции, Скард понизил голос, словно разговаривая сам с собой: — Я чувствую ее поблизости… Зло… Она преследует меня!

— Вы имеете в виду — ее призрак? — Валманн засомневался, стоит ли принимать утверждения Скарда всерьез.

— Ох нет. Она жива. И именно она вломилась ко мне в квартиру. У меня нет в этом никаких сомнений. И мне даже кажется, что она приходила туда целых два раза! В первый раз — когда я еще был в Тронхейме. Тогда в квартире ничего не изменилось, но я понял, что кто-то трогал мои вещи. Словно их перерыли и снова разложили по местам. Знаете, инспектор, я — человек очень аккуратный, чем горжусь. И от меня не скроешь, если кто-то рылся в моих вещах.

— Возможно, это была домовладелица? Госпожа Далбю?

— Их нет в городе. Они уехали в отпуск.

— Вы не видели вашу бывшую жену в течение пяти лет и тем не менее уверены, что именно она приходила в вашу квартиру?

— Это она! Я знаю это!

— Как вы можете это знать?

— Осквернение!

— Осквернение?

— Эти надписи. Рисунки… Какое-то грязное ребячество! На такое только она способна. Ей известно, как вывести меня из себя. Она всегда умела бить в самое больное место! — Прикрыв глаза рукой, он тяжело вздохнул. На костяшках пальцев явно проступали царапины.

— Поговорим о другом, Скард, — Валманн понимал, что собеседника необходимо срочно успокоить, — у вас рука оцарапана. И еще синяк под глазом. Что произошло?

Скард с удивлением посмотрел на руку, словно впервые разглядел царапину. Потер рукой глаза:

— Ах, это…

— Вы подрались?

— О нет, инспектор. В драки я не ввязываюсь. Подобные выходки не для меня. А это просто… — Он вновь покачал головой, однако скорбь в его глазах почти исчезла. — Это случилось по дороге в Тронхейм. На прошлой неделе. У меня спустило колесо в машине, а когда я стал его менять, то домкрат соскочил — я, наверное, поставил его плохо, машина осела, и руку зажало между запаской и полуосью. — Он будто смеялся над тем, что оказался таким неуклюжим. — А царапина — это рейка домкрата дала мне оплеуху. Вот так… Сами понимаете, механик из меня никудышный. Господь щедро одарил меня, но вот мастером на все руки не сделал.

Валманн и сам проклинал те дни, когда прямо посреди дороги ему приходилось менять колесо, однако он никогда бы не додумался винить Господа в своем неумении. И он сознавал, что, когда дело дойдет до настоящего допроса, Агнара Скарда нелегко будет убедить говорить по сути дела.

— Хорошо, я принял ваше заявление, — сказал он, — и мы, конечно же, придем и осмотрим вашу квартиру. Однако теперь пройдите, пожалуйста, со мной в другой кабинет. Мы должны вас официально допросить. При допросе должен присутствовать еще один полицейский, и мы хотели бы сделать запись беседы, если вы не имеете никаких возражений.

— Ну конечно, — Скард вновь стал любезным, а глаза за стеклами очков казались слегка напуганными, однако прямо-таки лучились доброжелательностью, — с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. И все же мне хотелось бы знать, какие меры вы предпримете в связи с моим заявлением о взломе. Инспектор, меня действительно преследуют. Хотят добраться до меня! Я знаю это! И это она. Она ни за что не оставит меня в покое!

— Как я уже сказал, этим делом мы займемся, — ответил Валманн, — но сначала нам необходимо допросить вас.

 

8

Сама ситуация вызывала у Валманна удивление. От Агнара И. Скарда он ожидал совсем иного поведения, да и представлял его себе совсем иначе. Образ этого мужчины сложился у него в голове во многом благодаря рассказам Аниты: Скард представлялся Валманну хитрым и изворотливым человеком, за пристойной внешностью которого таилась подавленная агрессивность, если не извращенность. Однако подобное представление нисколько не соответствовало тому Скарду, который сейчас сидел перед ним. Да, он казался нерешительным, немного рассеянным и нарочито небрежным в отношении внешнего вида. Он явно верил, что его собственная судьба всецело принадлежит Господу. Очевидно, наибольшее беспокойство причиняли ему мысли о жене, которая — как он полагал — не умерла и тайно его преследует. Но для чего? Чтобы отомстить? Потребовать расплаты? Пока его рассказ этого не прояснял. Но навязчивые идеи налицо… Рассказ о спущенном по дороге в Тронхейм колесе не только неплохо объяснял царапины на руке, но и подкреплял алиби. Скард также сообщил, что запасное колесо оказалось плохим, поэтому сразу по приезде в Тронхейм ему пришлось сдать «сааб» в авторемонтную мастерскую, чтоб ему залатали покрышку. Конечно, эти сведения им еще предстоит проверить. И если они правдивы, то на следующий день Скарду просто не на чем было бы доехать до Хамара — а этим можно объяснить тот факт, что камеры на заправках по обеим трассам его машину не обнаружили.

В этом случае у них действительно возникнут сложности: в том, что касается фигуры главного подозреваемого, надежное алиби Скарда отбросит Валманна и его коллег назад, на самую первую клетку игры. Даже еще дальше, потому что теперь у них не будет даже доски, чтобы эту фигуру поставить.

В кабинет для допросов Валманн позвал еще и Фейринга: взгляд у того достаточно строгий, чтобы Скард не расслаблялся и не думал, что ему все что угодно сойдет с рук.

Усаживаясь на стул, Скард продолжал рассказывать о взломе, будто это по-прежнему было главной темой их беседы. Вновь попросив полицейских принять необходимые меры, он наконец умолк и огляделся. Теперь во взгляде его были страх и удивление. Валманн с трудом удержался, чтобы не напомнить Скарду о том, что они находятся в полицейском управлении Хамара, а не в парке с аттракционами.

— Итак, вы утверждаете, что с вечера среды, двадцать второго ноября, и до понедельника, двадцать седьмого ноября, вы все время находились в Тронхейме и не возвращались в Хамар?

Сейчас они уже заняли свои места и включили запись. Неестественно выпрямившись, Скард разглядывал сцепленные руки — он положил их на стол прямо перед собой. Он медленно кивнул:

— Именно так. Совершенно верно. Моя поездка подзатянулась. Мне пришлось навестить слишком многих. Вы же понимаете, они ждут меня. Им хочется, чтобы я поговорил с ними и наставил на путь истинный. Господь преподнес мне прекрасный подарок, старший инспектор.

К своему удивлению, во взгляде Скарда Валманн отметил некий блеск, который мог бы назвать «пламенем воодушевления».

— Трагедии, постигшие меня, — продолжал Скард, — неудачный брак, те ужасные обвинения, исчезновение жены, подозрения полицейских и то, насколько бессердечно окружающие обошлись со мной, а потом еще и болезнь… Годы скитаний по больницам… Я ни на что не жалуюсь, инспектор. Во всем этом был смысл. Это был дар Божий!

— Вот как?

Постепенно поток слов Скарда стал похож на тон проповедника, его слова приобрели определенный ритм, больше подходивший для религиозного собрания, чем для полицейского допроса.

— Я осознал, что все это — часть Его плана! Он испытывал меня, чтобы очистить и возвысить мою душу, чтобы подготовить меня к встрече с Ним! Чем мог я отплатить за подобный дар? Лишь повиновением. Я должен открыть сердце и разум для тех, кто приближается ко мне, желая услышать Слово! Должен идти к нуждающимся! А в таких случаях, инспектор, дни и часы не имеют значения. Важен лишь зов сердца. Именно поэтому я так долго пробыл в Тронхейме. А помимо прочего у меня еще и машина сломалась.

— Ясно… — Валманн попытался отогнать мысль о том, что ответом на каждый из его вопросов будет теперь небольшая проповедь. Да и какая им польза от допроса, если алиби у Скарда прочнее железа? — Хорошо, Скард, давайте вспомним более ранние события. Каковы были ваши отношения с Карин Риис?

— Карин… Моя любимая Карин… — Воодушевление погасло, сменившись унынием.

— Как вы познакомились с ней?

— Как мы с Карин познакомились? Это было в то время, когда я, победив демонов безумия, бродил по Хамару. Я пытался отыскать знак, каким образом я смогу служить Ему, помогать Ему нести Свет!

— Ладно, ладно! Будьте добры, выражайтесь обычным языком. — Валманну порядком надоел этот своеобразный жаргон проповедника, который Агнар И. Скард считал, очевидно, совершенно обычным способом изложения собственных мыслей. Ведь обычные люди так не разговаривают! Что-то их собеседник действительно разболтался… — Вы, кажется, забыли, что мы с вами сейчас не на проповеди.

— Простите… — снисходительно проговорил Скард.

— А почему вы выбрали Хамар?

— Когда меня выписали из больницы, я посещал здесь реабилитационные курсы при больнице Сандеруд.

— И познакомились с Карин Риис.

— Других слов тут не найти — это Он направил Карин ко мне. Такая молодая! Прекрасная! Она уже давно шла по пути разврата! И я сразу же понял, в чем мое предназначение.

— То есть вам было известно, в чем заключалась ее деятельность?

— Естественно! Я узнал об этом еще до того, как она открылась мне. Но неужели это могло остановить меня в желании ей помочь? Инспектор, ведь Иисус Христос тоже принял Марию Магдалину, несмотря на то что та была блудницей. Об этом-то вам известно?

— То есть вы сожительствовали с Карин Риис?

— Пред лицом Господа мы были мужем и женой!

— Это означает, что выражение «жизнь в грехе» применительно к вашим отношениям неверно?

— Когда мужчину и женщину связывает любовь, мирские ритуалы не имеют значения.

— Вы считаете, что ваша совместная жизнь была удачной?

— Я помог ей встать на путь истинный, большее было не в моих силах. А наша повседневная жизнь была проникнута гармонией.

— То есть пока вы жили вместе, она продолжала заниматься проституцией и вам об этом было известно?

— Инспектор, я никого не осуждаю. Лишь Господь не совершает ошибок. Нам же, людям, свойственно оступаться, однако сильнейшие находят в себе силы подняться.

— А Карин Риис — она подняться смогла?

— Она была сильной и не прекращала борьбу. И я тоже помогал ей, насколько мог. Мне кажется, что еще немного — и она бы победила.

— А вы не ревновали ее к клиентам?

— Ревность — порождение сатаны, инспектор. Ревность — это то, во что под воздействием эгоизма и мирской суеты превращается истинная любовь. Ревность — орудие сатаны, и я отвергаю его! — Для убедительности Агнар И. Скард стукнул кулаками по столу. В его прежде мягких чертах лица проступила агрессивность.

— И тем не менее вы с Карин расстались. Нам известно, что три месяца назад вы покинули ее дом на улице Фритьофа Нансена.

— Как и у природы, у любви есть свои приливы и отливы. Это свойственно всему, что создано Господом. В нашем мире нет ничего неизменного, — бубнил Скард довольно уныло, однако, судя по жестам, тело его напряглось, — мы расстались, хотя решили, что это лишь временная мера. Я собирался с головой уйти в изучение Писания, поэтому мне требовался полный покой. А становление Карин как самостоятельной личности лишь только начиналось, поэтому ей тоже нужна была определенная свобода. Именно поэтому, инспектор, мы и приняли такое решение — не затаив вражды, обиды или недоверия.

Он вновь заломил руки. Теперь выражение его лица вовсе не соответствовало учтивым снисходительным фразам. Валманн вспомнил о синяках на шее Лилиан Петтерсен.

— Все это замечательно. Однако «становление Карин как самостоятельной личности» предполагало, очевидно, ее отношения с другими мужчинами? Например, с Дагом Эдландом?

— Впервые слышу это имя. — Скард внезапно зажмурился, будто в глаз ему попала соринка.

— Эй, послушайте! — Выкрик Фейринга был похож на взрыв. — Получается, ваша жена путалась с другими мужиками, а вам было плевать? Черт, да это просто извращение какое-то!

— Меня переполняла скорбь, если подобное объяснение вас устроит. Скорбь и сожаление о том, что прежде, чем очиститься, многие проходят долгий и нелегкий путь. — Скард вновь заломил руки, на этот раз с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— И о скольких мужчинах идет речь? — Фейринг был похож на охотничью собаку, намертво вцепившуюся в добычу. Они наконец нащупали слабое место в тактике Скарда, основным приемом которой было утверждение собственного морального превосходства. — О двух? Или трех? Или пяти? А может, о дюжине? С ее, хм… профессией… легко, наверное, и со счета сбиться?

— Умоляю вас! Я же не говорю, что мне все это легко далось! А большего я вам не могу сказать! — От прежнего тона проповедника не осталось и отзвука. Теперь Скард говорил громко и настойчиво.

— А скажите, Скард, что хуже — то, что она с ними спала, или то, что ей за это платили?

Скард молчал, он лишь принялся часто и тяжело вдыхать, вертя головой из стороны в сторону, будто призывая на помощь невидимые силы, затаившиеся в полупустом кабинете.

— Ведь вы же не сторонник свободного секса, Скард?

— Свободного секса… свободного секса… — Его голос дрожал, а глаза закатились, словно на потолке, за звуконепроницаемой обивкой, мог прятаться его тайный спаситель.

— Так что, Скард, образ жизни Карин Риис оказался настолько свободным, что у вас явно возникли сложности?

— Женщина — существо слабое! — закричал Скард. — Ее необходимо наставлять на путь истинный, а иначе дьявол соблазнит ее! И для этого дьяволу нужно лишь раз прийти к ней… — Скард прикрыл рукой глаза, словно не желая быть свидетелем какого-то ужасного зрелища. Освещение в кабинете было довольно тусклым, и царапина на бледной руке Скарда казалась бордовой.

— Значит, Карин Риис навещал сам дьявол?

— Я видел их!

— Ее и дьявола? И чем же они занимались?

— Не знаю… Я отворачивался.

— Но они встречались? Прямо у вас дома? И занимались сексом?

Валманн старался забрасывать Скарда вопросами. Они вот-вот заставят Скарда сбросить благочестивую маску и забыть о тоне проповедника.

— Я же сказал — не знаю! Я видел их всего-то пару раз, и то издалека! И дьявол принял красивое обличье! Чтобы соблазнить ее! Они разговаривали. Улыбались друг другу. Инспектор, она улыбалась дьяволу!

Скард вновь поднес руку к глазам, укрываясь от страшных образов.

— Тогда уж вряд ли она ему только улыбалась…

— Они стояли так близко, будто и не собирались разлучаться. Держались за руки. Все это могло на первый взгляд показаться невинным, но я-то знал, что это неправда! Что-то в их поведении было отвратительным… Лживым… Развратным! В том, как они смотрели друг на друга. Смеялись во весь рот! Этот незнакомец держал ее за руку! И Карин не отняла руки. Такова первая стадия совращения: двое красивых молодых людей прикасаются друг к другу!

— И вам он показался незнакомым?

— Да! Да! Но в каждом его движении я узнавал дьявола! В нем таилась угроза. Он хотел отнять у меня Карин. Я возвел вокруг нас стену, а он собирался ее разрушить!

— И как же вы это поняли?

— Когда я вижу зло, то сразу его чувствую. Я чувствую грех, потому что грешил сам. Тесная хватка разврата — я ощутил ее!

— Вы испугались, что Карин занимается сексом с незнакомцем? Хотя вы данной конкретной кандидатуры не одобрили?

— Опять это слово! — Раскачиваясь из стороны в сторону, он принялся трясти головой.

— Какое? «Секс»? Да бросьте, Скард, в наше-то время! Обычное слово, ничуть не хуже других. Обозначает…

— Это убийственное отвратительное слово, которым так одержимо современное общество! То, чему суждено было стать чистейшим, благодатнейшим… очернили, превратив в апофеоз эгоизма!

— Вы полагали, что у Карин с незнакомцем уже до этого дошло?

— Я это знал! — прошипел Скард. — В глубине души я знал это! И мне даже не требовалось, чтобы она сама это признавала! Карин изменилась. Она больше не принадлежала мне. Дьявол околдовал ее! Теперь я должен был спасти ее… Или потерять навсегда.

Последние слова он произнес чуть слышно, прижав кулаки к груди и опустив голову так низко, что почти уткнулся носом в поцарапанные костяшки пальцев. В уголках рта выступила пена. Он продолжал бормотать, но до полицейских доносились лишь отдельные слова и бессвязные звуки. К своему удивлению, Валманн услышал, как их собеседник то и дело повторяет одно и то же бранное слово — грубое и непристойное, обозначающее женский половой орган.

— По-моему, нам пора сделать перерыв. — Валманн кивнул Фейрингу, и тот выключил запись. Посмотрев на Скарда, полицейские переглянулись. Они оба немного растерялись, но никто не смог подобрать слов, чтобы разрядить обстановку. Скард по-прежнему сидел на стуле, будто полностью поглощенный самогипнозом, — скрючившись, продолжая бормотать и ругаться и не замечая ничего вокруг.

 

9

— А знаешь, по-моему, Лив Марит Скард жива. — Распаковав замороженную пиццу, Анита Хегг засунула ее в духовку.

— И ты туда же?! — Положив листья салата в мойку, Валманн начал резать помидоры. На этой неделе они были слишком загружены на работе, поэтому для ужина сил почти не хватало.

— Да. И теперь я в этом почти уверена. Так, значит, я не одна так считаю?

— Может, сначала поедим, а уж потом обсудим?

— Нет уж, давай сейчас. Разговор нас немного отвлечет от вкуса этой дряни. — Недоверчиво взглянув на упаковку от пиццы, она выбросила ее в мусорный бак.

— Сегодня вечером мы допрашивали Агнара И. Скарда.

— Слышала. Он сам к вам явился.

— Я б даже сказал — с псалмами и проповедями. Пришел сообщить о том, что его пропавшая жена преследует его, вломилась к нему в квартиру и учинила там акт вандализма.

— Правда?

— Еще бы. И мы едва заставили его сосредоточиться на допросе. Он все никак не унимался — требовал, чтобы мы приняли все необходимые меры.

Валманн вкратце пересказал, как прошел допрос.

— Но все его показания основаны на подозрениях и предположениях? — спросила Анита, выслушав его. — Никаких других наблюдений? И лично с тем мужчиной он не общался?

— Да, сплошной бред. Он увидел их издалека и сразу почувствовал «присутствие зла».

— Вы уже были у него дома?

— Завтра съездим. Сегодня некому было. Я и сам завтра съезжу. Хочу увидеть физические доказательства «присутствия зла».

— А я завтра поеду в Гьёвик.

— Что там?

— Надо проверить одну зацепку.

— Тебе непременно надо напускать на себя всю эту таинственность? С меня достаточно сказок и недомолвок.

— Ох, прости… Понимаю — больная мозоль.

— Сама представь — ты ведешь расследование, и с каждым шагом оно дает все больше трещин.

— То есть толку от Скарда оказалось мало?

— Все, что он рассказал, лишь укрепило его собственное алиби. В ночь убийства он, похоже, был в Тронхейме. Если, конечно, Господь не одолжил ему ангельские крылья, чтобы слетать до Хамара и обратно. А машину он сдал в ремонт. И маловероятно, что он ездил на поезде, поскольку расписание поездов не совпадает со временем убийства. А билет на самолет он не покупал. Если, конечно, у него нет поддельного паспорта на другое имя.

Она задумчиво кивнула.

— Ну а ты что нащупала?

— Я вспомнила про Биргит.

— Твою невезучую подругу?

— Да, но я вспомнила не ту историю с парнем. Биргит же работала в кризисном центре в Лиллехаммере, поэтому я ей позвонила узнать, нет ли среди их сотрудников тех, кто работал там, когда туда обратилась Лив Марит Скард. Если, конечно, она действительно была одной из жертв доброго самаритянина Бернта Квислера. А это оказалось правдой.

— Продолжай. — Валманн застыл с тарелками в руках, словно не в силах расстаться с ними и поставить их наконец на стол, покрытый полосатой скатертью, купленной в «Икее».

— В течение многих лет педагогом в кризисном центре работала некая Метте Бюберг, но потом она ушла оттуда в приемник-распределитель для беженцев. Я связалась с ней, и она вспомнила одну женщину, которая попала к ним как раз в нужное нам время. Внешне ее описание соответствует Лив Марит Скард.

— Знаешь, что странно? — Валманн по-прежнему держал в руках тарелки. — Почему сотрудники кризисного центра никак не отреагировали на сообщения об исчезновении Лив Марит? Ведь ее разыскивали по всей стране — и я это все хорошо помню.

— Юнфинн, информация, попадающая в кризисный центр, совершенно секретна. Многие обращаются туда слишком поздно, и зачастую причиной этого является страх перед разоблачением. Поэтому в кризисных центрах лишь сам пациент решает, сообщать ли ему свое имя и место жительства и раскрывать ли обстоятельства, побудившие его обратиться в подобное место. Исключение делается только в самых крайних случаях — например, в связи с полицейским расследованием.

— Но это же как раз подобный случай! Ведь ее исчезновение расследовала полиция, и дело было довольно серьезным!

— Возможно, Лив Марит Скард скрыла свое настоящее имя и решила не сообщать в полицию. Может, она боялась? Или хотела отомстить? Может статься, по ее замыслу, подозрение должно было пасть на ее жестокого супруга. Она могла думать, что окажется в безопасности, только когда он угодит за решетку.

— Похоже, ты уже выстроила всю цепочку целиком.

— Юнфинн, шутки тут неуместны.

— А я и не шучу. Мне сейчас никак не до шуток. Просто мне немного непонятно, как эта Метте Бюберг умудрилась запомнить пациентку, похожую на Лив Марит Скард, спустя столько лет и повидав сотни других пациенток.

— Ей запомнился один эпизод.

— Какой еще эпизод?

— Довольно печальный. Метте Бюберг рассказала, что женщина, обратившаяся тогда в их центр, казалась полностью подавленной в эмоциональном плане. Видишь ли, плохое обращение на протяжении длительного времени приводит порой к тому, что пациенты полностью теряют некоторые общественные навыки и вынуждены вновь их осваивать. А при этом пациенты очень часто эмоционально привязывается к педагогу.

— Ты хочешь сказать, что они влюбляются в педагогов?

— Грубо говоря, да.

— И речь идет о подобном случае?

— Да. И этот случай был даже сложнее, чем обычно. Пациентка, которую мы условно называем Лив Марит Скард, демонстрировала сильное влечение к Метте Бюберг. В конце концов ее действия стали такими навязчивыми, что руководство центра предложило перевести пациентку в Гьёвик. Политика местного кризисного центра поддерживает идеи феминизма, поэтому руководство посчитало, что там с подобной проблемой справятся лучше.

— И ее перевели?

— Нужно было дождаться, пока появится свободное место. Поэтому сначала ее отправили к Квислеру. Что вряд ли вновь возродило в ней гетеросексуальность. Однако это помогло формированию новой личности — во всяком случае, на какое-то время. Вот так она смогла скрыться от полиции.

— И сейчас ты едешь в Гьёвик, чтобы тянуть эту ниточку и дальше? Пока Скард с пеной у рта доказывает, что Лив Марит прячется где-то в Хамаре, вынашивая коварные планы прикончить его?

— Ты и правда думаешь, что она решила отомстить? Как-то долго она собиралась…

— Ладно, версия и правда не особо убедительная. Жены, подвергшиеся домашнему насилию, редко горят желанием отомстить супругу, если им удалось скрыться от него. Но с другой стороны, Скард из кожи вон лезет, чтобы доказать собственную невиновность. Мол, все обвинения против него придуманы нарочно. Однако он простил всех оклеветавших его.

— И ты ему веришь?

— Должен признать… Черт! — Валманн бросился к духовке, из которой вдруг повалил густой дым. — Ты не выставила время!

— А ты не посыпал пиццу сыром. Вот он, ты его даже не открыл! — Анита тряхнула пакетиком с тертым сыром.

— Да в нем настоящего сыра и половины не будет! — Валманн недовольно разглядывал подгоревшую пиццу, которую только что вытащил из духовки. Кухню наполнил запах прогорклого сгоревшего жира.

— Слушай, тебе и правда хочется пиццы?

— Нет. А тебе?

— Ясное дело, нет.

— Ну… — Валманн выбросил остатки пиццы в мешок для пищевых отходов. — Кажется, в «Перечнице» на этой неделе начинают готовить по новому меню…

— Отличная мысль. Но сначала мне надо в душ.

— Тогда я выпью бокал вина, — ответил Валманн, — а потом вызовем такси.

— Ладно, дай мне пятнадцать минут.

— Этого мне хватит на два бокала. — Он уже давно понял, что «пятнадцать минут» могут тянуться все полчаса. В их дом возвращалась обычная жизнь. Вот и прекрасно. — Тебе налить?

Из ванной послышалось «да», и он подошел к двери с двумя бокалами.

 

10

— Никак не могу выбросить его из головы.

— Кого? Бармена?

— Скарда. Агнара И. Скарда. Все его рассказы и поступки будто кричат о том, что он каким-то образом причастен к нашим двум убийствам.

— Вряд ли он совершил их на расстоянии.

— Да уж. Но… — расправившись с десертом, Валманн откинулся на спинку стула, — по его словам, он вернулся в Хамар в понедельник. Значит, во время убийства Лилиан Петтерсен он был в городе. По крайней мере, на этот случай у него алиби нет.

Еда оказалась вкусной, официанты — обходительными, а народу было не очень много. Из-за длинного стола возле окна доносился смех. Жители Хамара, видимо, осознали все достоинства этого ресторанчика, как и то, что он работает ежедневно и допоздна.

— Крем-брюле — это просто преступление, — вздохнула Анита. — Особенно после мусса из лосося и каре ягненка.

— Да ладно тебе, твое наказание будет условным.

— Ага, на том условии, что я теперь просижу на диете до конца месяца. От жизни с тобой легко растолстеть.

— Это потому, что живется тебе просто прекрасно.

— Это потому, что я чересчур много ем, стараясь угнаться за тобой.

— Можешь опять сесть на свою диету: яйца вкрутую, морковь и китайская капуста с обезжиренным йогуртом…

— Если бы не я, то ты бы умер от полуфабрикатов!

— Точно. Поэтому я должен тебя отблагодарить.

— Ужин из трех блюд прямо посреди недели.

— В последнее время мы нечасто себя баловали.

— Наверное, ты прав, — вновь вздохнула она, чуть приподнимая подол юбки, — но завтра с утра мне придется пробежаться.

— Ты же собиралась в Гьёвик.

— Ох, черт…

— Надеюсь, вам все понравилось. Если захотите кофе, то он в баре, — вежливо сообщил подошедший официант и, забрав банковскую карточку Валманна, удалился.

К расположенному при гостинице «Астория» ресторану «Перечница» примыкает «Библиотечный бар». Возле стойки было уже не протолкнуться, поэтому они выбрали диванчик в самом углу зала, где музыка не очень мешала разговаривать.

— Ты бы только видела его, — Валманн вновь вернулся к рассказу о Скарде, — маска проповедника словно слетела с него. Он просто закатил нам истерику. Так и сыпал проклятиями. И все это лишь из-за какого-то незнакомца, который немного увлекся Карин Риис. У него самая настоящая навязчивая идея — мол, те двое переспали друг с другом.

— Ясно, он ревнует. Неудивительно для мужчины. Но разве это доказывает его вину?

— Ты бы видела, как он отреагировал! Ярость. Ненависть. Что-то ветхозаветное было в его словах.

— И как это можно соотнести с тем, что от доходов проституток ему тоже кое-что перепадает?

— Нет, этот сутенер вовсе не ревнует. Ему важно контролировать их. То, что Карин Риис возьмет и влюбится в кого-то на стороне, не входило в его планы.

— Знаешь, если кто-то впал в ярость или разозлился, это еще не означает, что он будет убивать.

— Сам его припадок был очень странным. Ты только представь: вот он рассуждает о Спасении, преступлении и наказании, искуплении и пути истинном, о Слове Божьем и так далее. А через минуту он уже превращается в карикатурного домашнего тирана, которого терзают ревность и предрассудки.

— Пусть так, но ведь если ревность терзала его на прошлой неделе, то было это не здесь, а в Тронхейме, верно?

— Я выясню его местонахождение поминутно. Честно говоря, я не верю ему. Такой ревнивец вряд ли просто взял бы и уехал из города на несколько дней, оставив свою сожительницу без присмотра.

— Ты хотел сказать — бывшую сожительницу?

— Тем хуже. Чаще всего женщин убивают именно бывшие мужья и возлюбленные.

— Но они же разъехались.

— По словам соседей, он частенько наведывался на улицу Фритьофа Нансена. Возможно, его отъезд — это ловушка. Может, он хотел убедить ее, что исчез, и заманить в сети.

— А второе убийство? Как он может быть причастен к нему?

— До этого мы не дошли — с ним случилась истерика, и он совсем чокнулся. На всякий случай мы вызвали доктора, и тот дал Скарду успокоительного. Сейчас он в больнице, под постоянным наблюдением врачей. Однако он успел сообщить, что во время второго убийства был здесь, в городе.

— Вряд ли этого достаточно для обвинения в убийстве.

— У нас есть сообщение, отправленное Лилиан Петтерсен на мобильник, которым Скард пользовался, пока был в Тронхейме. Тон этого сообщения довольно резкий, а сам телефон принадлежит его новой девушке, Агнете Бломберг. Ей едва исполнилось двадцать, она красива, и он здорово промыл ей мозги.

— По-твоему выходит, что, выписавшись из психиатрической лечебницы и став священником, Скард открыл еще и охоту на проституток?

— Что-то мне подсказывает, что это верное предположение. И Лилиан Петтерсен была лишь пересадочной станцией.

— Знаменитый сыщик Валманн с его хваленой интуицией… — поддразнивая, проговорила она, всем своим видом показывая, что не воспринимает их разговор настолько серьезно, как он. — Ладно, открою тебе маленький секрет, — Анита похлопала Валманна по щеке, — в постели наш подозреваемый — самая настоящая свинья.

— Откуда ты знаешь?

— От Метте Бюберг из Лиллехаммера. Женщина, которую мы считаем Лив Марит Скард, довольно много рассказала о том, что ее бывший муженек вытворял в постели. И приятного в ее рассказах было мало.

— А именно?

— Он ее унижал, оскорблял, насиловал — и все это были лишь цветочки.

— Меня это вовсе не удивляет.

— Знаешь, как она называла его? «Свинотрахальщик».

— Ух ты!

— И в ее устах это вовсе не звучало как комплимент.

— Ясное дело. Если представится случай, я ему об этом напомню.

— И получишь служебное нарушение за оскорбление свидетеля.

— Оскорбление свидетеля! Чертов лицемер!

— Ну вот, теперь ты сам впал в бешенство.

— Ладно, больше не буду. Может, возьмем по пиву на дорожку?

— А почему бы и нет?

Прошло сорок пять минут. Народу в баре прибавилось. Приближались рождественские праздники, и все были в приподнятом настроение. Валманн пробирался к туалетам сквозь толпу. Кажется, среди жаждущих возле стойки он заметил знакомую фигуру, но отогнал эту мысль. Сейчас неподходящий вечер для паранойи. Они с Анитой выпили еще по бокалу пива, и он чувствовал себя просто прекрасно. Так прекрасно, что, проходя мимо сильно подвыпившей женщины в коридоре, ощутил что-то вроде неприятного дежавю. «Это же не бар „Виктория“, — подумалось ему, — ерунда», — и в ту же секунду Валманн понял, что контингент «девочек» тут ничем не отличается от бара «Виктория»: тот же возраст, то же поведение. Многие из них весь вечер напролет болтались из бара в бар — иногда со спутниками, иногда без. Ему даже показалось, что среди гостей мелькают лица участников семинара из гостиницы «Виктория», хотя значки с именами они сняли.

Однако та женщина, которая приставала к нему в баре на прошлой неделе, по крайней мере, успела взять в осаду своего последнего клиента. Вспоминая Лилиан Петтерсен, он вновь ощущал ее гладкую и дрожащую грудь под своими ладонями, когда пытался удержать ее на ногах.

В туалете, как раз когда Валманн старался попасть струей в писсуар, кто-то вдруг с размаху хлопнул его по плечу:

— Ба, никак наш старший инспектор вновь развлекается!

Энг. И он так набрался, что, увидев его, Валманн тотчас же протрезвел.

— А я-то думал, что ты, Валманн, тихо-мирно играешь дома в «ятцы» со своей подружкой!

— А я думал, что ты сидишь сверхурочно, проверяя свидетельские показания по убийству в гостинице «Виктория».

— Ха! А вместо этого мы оба тут!

— Это ты верно подметил…

Стоя слишком близко друг к другу, они радостно улыбались, демонстрируя эдакую мужскую солидарность и скрывая неприязнь и раздражение, готовые в любой момент выплеснуться.

— Я слыхал, наш друг Скард сегодня вечером сам явился с признаниями.

— Не то чтобы с признаниями, но теперь мы его нашли.

— Вытрясли из него что-нибудь?

— Только то, что он — зацикленный на сексе лицемер.

— Улик для обвинения достаточно?

— Нет, если его алиби подтвердится. Это мы еще проверим.

От вопросов Энга Валманн чувствовал себя неуютно и искал предлога, чтобы побыстрее свернуть беседу.

— Валманн, я так понял, что ты пытаешься узнать, кто в тот вечер побывал в «Виктории».

Ну что ж, кот так и рвется из мешка, причем Валманн этой темы не затрагивал. Он даже вздохнул с облегчением. Улыбка мало-помалу начала сползать с лица Энга.

— По-моему, это обычная тактика при расследовании убийства в гостинице. Ты разве не согласен?

— Валманн, мы с девчонкой были знакомы.

— Знаю.

— Но если ты попытаешься сделать из этого какие-нибудь ловкие выводы, то лучше сразу иди в задницу! Мы с ней были знакомы! И все на этом!

— Ладно. Понял. Но мне в любом случае придется…

— Тебе придется пойти в задницу! — Вскинув руку, Энг ткнул Валманна в грудь указательным пальцем. — Никаких допросов! Я сам тебе все расскажу! Прямо сейчас! Понял?! — Он заговорил громче, словно Валманн стоял теперь очень далеко, хотя они не двигались с места: — Ладно, мы с ней развлекались, — теперь Энг, не отрываясь, смотрел на верхнюю пуговицу на рубашке Валманна, — было пару раз. Ладно. Но это еще не значит, что… Черт. Валманн, ты же понимаешь? Она была неплохой девчонкой!

Энга раздирали самые противоречивые чувства. Он словно не знал, что ему лучше предпринять — врезать Валманну по физиономии или же крепко обнять его. Энг вспотел, будто после долгой пробежки.

— Надеюсь, ты понимаешь, как это выглядит: один из наших следователей…

— Это не твое собачье дело! — Энг тяжело дышал. Его указательный палец больно давил на грудь Валманна, но тот понимал, что если попытается отвести руку Энга, то дело закончится дракой. — Я же сказал — она была неплохой девчонкой. Она просто дико мне нравилась. Я и не думал…

— Энг, по-моему, сейчас не совсем подходящее время и место.

— Мне просто хотелось, чтоб ты знал. Это не… — Он вот-вот готов был взорваться.

— Я понял, Энг. Я подумаю. Обсудим это завтра.

— Завтра все должно быть забыто! — Энг вновь развеселился и взмахнул рукой, которая еще секунду назад угрожающе сжималась в кулак. Чуть не потеряв равновесия, он отступил на пару шагов. — Валманн, мы же коллеги?! А? Что скажешь? Черт, если б ты не был таким правильным, мы бы даже подружились!

— Ладно, Энг, отдыхай. Увидимся завтра. Собрание в восемь.

— Слушай, Валманн… — расстегивая ширинку, Энг предостерегающе посмотрел на Валманна через плечо, — уясни: если попытаешься это дело раздуть, то надолго у меня запомнишь… — его струя никак не могла попасть в писсуар, — много чего можно рассказать почти о каждом, кто у нас работает! Много! Запомни, старший инспектор!

Для важности он вновь поднял указательный палец, но потерял равновесие, пошатнулся, и струя полилась ему прямо на ботинки.

 

11

В подвале бассейна в Анкерскугене одно из помещений оборудовано под тир. Зимой там трижды в неделю проходят тренировки Стрелкового общества Хамара. В первой половине дня народу там немного. Именно в это время Даг Эдланд особенно любил приходить сюда. С полицейскими пришлось поспорить, но пистолет ему вернули — причем сразу же после допроса. Полицейские хотели оставить пистолет у себя на несколько дней, чтобы провести баллистическую экспертизу, но он им не позволил — отнимать оружие, на которое имеется разрешение, — незаконно. Особенно если учесть, что обвинение против него так и не выдвинули, а в деле о двух убийствах, которое полиция пыталась распутать, огнестрельное оружие вообще не фигурировало. Иными словами, Даг Эдланд был в полном праве получить «беретту» в обмен на уверения, что он в ближайшее время обзаведется специальным сейфом для оружия. Если бы полицейские настояли на своем и изъяли пистолет, то он немедленно обратился бы к юристу, о чем недвусмысленно сообщил следователям. Он также подчеркнул, что оружие ему просто необходимо, потому что тренировки входят в его программу реабилитации по преодолению страха, укреплению личности и тому подобного. Он утверждал, что по этому поводу может предоставить заключение врача.

Он скрыл от полиции лишь тот факт, что планировал воспользоваться пистолетом в самое ближайшее время и что изъятие оружия, мягко говоря, помешало бы осуществлению задуманного.

Надев наушники, он выпускал обойму за обоймой. Время от времени он проверял мишень, убеждаясь, что стреляет все более метко. Это наполняло его чувством глубокого удовлетворения. Маленький разрушающий механизм щелкал и дергался в его руке, словно выплевывая желание убивать, а Эдланд чувствовал, что почти приручил его, и от этого успокаивался и сильнее верил в себя.

«Пошли они в задницу! — И он приканчивал еще одну обойму. — Пошли они в задницу!»

После стрельбы он чувствовал облегчение, будто прошел процесс очищения.

Судя по мишени, теперь он выбивал только «восьмерки» и «девятки». Да, сегодня Даг Эдланд неплохо пострелял.

Зарядив пистолет, он перекинул кобуру через плечо и застегнул куртку. Если не приглядываться, никто не заметит, что он вооружен. И Эдланд отправился на пробежку.

Побегав полчаса, он вернулся, сложил вещи в сумку и пошел принимать душ. В это время суток здесь не бывало других посетителей и раздеться можно было, не боясь чужих любопытных взглядов. Одевшись, он вышел из раздевалки, прошел в фойе и открыл красную противопожарную дверь, за которой оказалась маленькая комнатка, которую сотрудники спорткомплекса использовали как прачечную, сушилку и кладовку. В одном из пластмассовых ящиков там валялись забытые посетителями полотенца, спортивная одежда, обувь, футболки, шарфы и другие вещи. Открыв крышку, Эдланд положил в ящик свой спортивный костюм, носки и кроссовки, а сумку затолкал за машину для сушки белья.

Проделав все это, Эдланд направился к кассе, где заявил о пропаже вещей.

Спустя двадцать минут он уже подавал соответствующее заявление дежурному полицейского управления. Однако теперь в списке пропавших вещей фигурировал также пистолет, который Эдланд использовал для тренировок в стрельбе.

Дежурный тщательно зарегистрировал заявление о пропаже.

 

12

В связи с расследованием второго убийства работы в полицейском участке Хамара значительно прибавилось. Все силы были брошены на расследование обстоятельств смерти и жизни Лилиан Петтерсен, хотя дело Карин Риис так и не сдвинулось с мертвой точки. Однако Агнар И. Скард теперь проходил по этому делу как один из двух основных свидетелей. Они уже отправили запрос о дополнительном подкреплении в Центральное управление уголовной полиции в Осло. Трое криминалистов оттуда уже помогали Нольде. Поэтому обстановка в Сторожке, куда Валманн созвал коллег для обсуждения последних результатов расследования, была далека от совершенства.

— По нашей просьбе Скард дал показания, — сообщил Валманн. — Но вчера во время допроса с ним случился нервный припадок, поэтому сейчас он приходит в себя в больнице. Мы продолжим допрос, как только он придет в норму.

— А он сознался? — спросил кто-то.

— Пока нет. Но когда мы заговорили о неверности Карин Риис, он сильно встревожился. Очевидно, что он зациклен на сексе, болезненно ревнив и, пользуясь маской проповедника, втирается в доверие к молодым женщинам, попавшим в беду. Пока у него алиби на вечер и ночь прошлого четверга, но на время убийства Лилиан Петтерсен алиби у него нет. Занятно, что от полиции он не скрывался, а пришел к нам по собственному желанию, причем для того, чтобы заявить о взломе квартиры. Скард утверждает, что к нему в квартиру проникла его бывшая супруга Лив Марит Скард. Она исчезла пять лет назад, и его даже подозревали в ее убийстве.

— Ну, если бы это были только семейные разборки… — сказал один из присутствующих.

— Между прочим, — продолжал Валманн, — Анита Хегг расследует сейчас дело Лив Марит Скард и убеждена, что вот-вот у нее на руках будут доказательства того, что Лив Марит Скард, исчезнувшая в Лиллехаммере пять лет назад, по-прежнему жива. Хегг сейчас уехала в Гьёвик вместе с инспектором Виком.

— Отправились, значит, в изгнание… — сострил какой-то шутник.

— Мы с Фейрингом займемся заявлением о взломе. Все остальные должны прорабатывать списки жильцов гостиницы «Виктория». Необходимо выяснить, кто из проживавших тогда в гостинице по-прежнему находится там, установить личность всех жильцов и связаться с ними…

— Работенка — не дай Боже! — перебил инспектор Сульстранд. — Семинар закончится сегодня после обеда. А потом они разбегутся кто куда, и кроликов в поле будет проще изловить, чем участников этого семинара…

— Значит, нужно начинать немедленно, — решил Валманн. Он отметил про себя, что Энг на собрание не пришел. Довольно непродуманный поступок с его стороны, но Валманн тем не менее испытывал облегчение. Полицейский, у которого была интимная связь с убитой, не имеет права собирать материал для расследования этого убийства. И Валманну по-прежнему было неприятно осознавать, что он единственный обладает сведениями, разоблачение которых поставит под угрозу доверие ко всем его коллегам. Одно неверное действие — и дело просто взорвется, если учесть, что газетчики и так неусыпно следят за расследованием еще одного нераскрытого убийства в спокойном, даже по их собственным словам — «сонном», Хамаре.

— Ну, что накопал? — спросил он у Нольде, едва коллеги разошлись. Валманн попросил Нольде принести ему отчет сразу после собрания.

— По убийству Петтерсен не особо много. В комнате полно отпечатков пальцев, как мужских, так и женских. Но выяснить, какие их них самые свежие, практически невозможно. Часть мы все же исключили, но у нас все равно остаются отпечатки по меньшей мере двенадцати человек. И, что даже хуже, мы еще не уверены, что один из них — убийца. Проводить перекрестную проверку при таких данных — чистое безумие. По поводу одежды и других вещей ничего особенного не обнаружено. Мы очень тщательно все изучили, но в гостиничном номере с ковром на полу можно обнаружить частицы кожи и волосы самое меньшее двадцати человек.

— А причина смерти и точное время?

— В последнем отчете о вскрытии говорится об удушении. Классический случай. Две руки, возможно мужские, сжали ей горло так сильно, что практически раздавили гортань. Незадолго перед смертью у убитой был половой акт, что само по себе неудивительно. Сложно сказать точно, было ли это изнасилованием. Спермы или других телесных жидкостей мы не обнаружили. Очевидно, смерть наступила между половиной десятого и одиннадцатью часами вечера, то есть совсем незадолго до того, как ты обнаружил тело.

— Спасибо, Нольде.

— И еще кое-что… — Нольде остановился в дверях, чуть рисуясь, будто копируя манеры инспектора Коломбо. — Лекарства, которые мы забрали из квартиры Эдланда.

— А с ними что?

— Мы их вернули, поскольку он утверждал, что жить без них не может, угрожал, что подаст на нас в суд, и прочее. Но мы сделали снимки. И я просто из любопытства пролистал Большой медицинский справочник. Довольно увлекательно. Должен тебе сказать, что эти лекарства — сильнодействующие.

— Вот как?

— И если мои выводы правильные, то некоторые из препаратов — самые настоящие галлюциногены. Исходя из того, что я выяснил, он действительно может страдать временными провалами памяти и выключением сознания.

— Ясно…

— Но ты должен переговорить с его лечащим врачом.

— Конечно.

— Ну, на этом все.

— Спасибо, Нольде, — повторил Валманн.

Дверь за Нольде захлопнулась.

А спустя еще минуту ему позвонил дежурный и доложил, что к ним заходил Даг Эдланд. Он сообщил о краже пистолета.

— Черт! — выкрикнул Валманн.

Новые сведения вовсе не проясняли дела, скорее наоборот. Ясно лишь, что ему вновь придется отложить до лучших времен отчет о том, в каких отношениях состояли Энг и убитая Лилиан Петтерсен.

 

13

В больнице ему сообщили, что Скард выписался. А еще спустя пять минут Валманн с Фейрингом уже въезжали на улицу Руаля Амундсена. Валманн лишь поднял руку, чтобы постучаться, а Скард уже распахнул перед ними дверь.

— Я заметил машину, — объяснил он.

Итак, он их ждал. Валманну не хотелось думать, что Скард мог подчистить место происшествия. После выписки из больницы над Скардом вовсе не обязательно было устанавливать полицейское наблюдение, а при настоящей расстановке сил они не могут выделить целую команду полицейских для слежки за одним-единственным свидетелем.

— Мы хотели бы взглянуть на вашу квартиру.

— Конечно! Проходите, проходите.

Очевидно, после снотворного и проведенной в больнице ночи состояние Скарда улучшилось. В коричневом костюме, в очках в позолоченной оправе на носу, он подмигнул полицейским. Да, Скард вновь принял облик любезного смиренного проповедника.

Все в тесной квартирке говорило о том, что здесь живет человек аккуратный, и это никак не вязалось с его рассказом о взломе и вандализме. Вокруг царил образцовый порядок. Казалось, все вещи расставлены и разложены по местам. А как же Скард вообще понял, что здесь побывали посторонние? — задумался было Валманн, но тут же увидел надпись на стене.

Валманн посмотрел на стену, потому что следил за движениями Скарда — тот двигался так, словно старался ускользнуть от невидимого излучения, исходившего из определенной точки на стене, позади стола, который, видимо, использовали и как письменный, и для еды. Над столом висела пара картин, более крупная из которых представляла собой репродукцию известного полотна, изображающего сцену распятия. Знатоком искусства Валманн не был, но вспомнил, что уже много раз видел подобную репродукцию в книгах и журналах. Художника звали Эль Греко. Фигура Христа была вытянутой и выражала страдание. В центре набедренной повязки красной ручкой был подрисован торчащий пенис, а внизу подписано: «ХРЕНОВ СВИНОТРАХАЛЬЩИК!»

— Я решил пока не стирать этого — хотел, чтобы вы увидели. — Отвернувшись, Скард махнул рукой в направлении картины, будто боялся, что подобное богохульство убьет его одним своим видом.

— Вы правильно поступили, — одобрил Валманн, — и я просил бы вас не притрагиваться к предметам в этой части комнаты, пока наши криминалисты не осмотрят помещение и не снимут отпечатки пальцев.

— Значит, вы мне верите? — Скард с надеждой посмотрел на Валманна поверх очков.

— Да, — ответил тот, — я вам верю. Не исключено, что это очень важно.

— Это точно Лив Марит Скард! — На полном ходу поворачивая на улицу Алувейен, Валманн что было силы выкрутил руль, чтобы не слететь на обочину. На смену заморозкам вдруг пришла оттепель, и лед на асфальте начал подтаивать.

— Почему ты в этом так уверен? — Похоже, Фейринга увиденное не убедило.

— Рисунок на картине!

— Иисус с членом? Это что — ее авторская подпись?

— Нет, не сам рисунок, а надпись. Лив Марит Скард любила называть муженька «свинотрахальщиком».

— И откуда ты все знаешь… — вздохнул Фейринг. Похоже, ему было все равно. Слова не были его стихией. Он предпочитал им более реальные доказательства. Он был типичным блюстителем порядка, не расстающимся с пистолетом.

— Вряд ли совершенно постороннему взломщику, забравшемуся в квартиру нашего проповедника, вздумалось бы написать именно этого слово.

— Может, ты и прав, — согласился Фейринг, — но нам от этого не легче. Убийства-то все равно не раскрыты.

— И то правда.

— Думаешь, нам в придачу ко всему остальному придется искать еще и эту мстительную ведьму?

— Кто знает… — Валманн вновь сосредоточенно смотрел на дорогу. Асфальт на круговой развязке на улице Ринггата совсем обледенел.

 

14

Когда Валманн зашел в кабинет, на мониторе мигало сообщение от Кронберга. Оно было довольно коротким: «Относительно сообщений и разговоров по мобильнику Агнете Бломберг информации мало. В телефонном справочнике много мужских имен. Если нужно, могу их пробить. Сообщение от Л. Петтерсен было последним. Оно отправлено в понедельник в одиннадцать сорок семь. После этого несколько исходящих звонков на номер Петтерсен. На них не ответили. После этого звонков не было. Могу проверить дополнительно. Выяснил, где адресат находился, когда получил сообщение, — в районе Левангера. Наш подозреваемый и правда бродил где-то там?»

Да, бродил, подумал Валманн. Но, получив сообщение от Лилиан Петтерсен, он сразу же рванул домой, на зов «какого-то страждущего бедняги». По крайней мере, так он сказал Агнете Бломберг. «Сааб» он забрал из ремонта в тот же день. Шину пришлось поискать, потому что модель довольно старая, но к вечеру понедельника ее уже поменяли, и владелец «сааба» мог отправиться домой. Это коллеги Валманна установили еще вчера.

Старший инспектор задумался. Странно, но недомогание прошло. Вовсе не потому, что его вдруг осенило и разгадка дела предстала перед ним — ясная, как Божий день, нет, он по-прежнему не мог увязать события. Кроме того, из-за противоречивости сведений и отсутствия конкретных выводов газетчики и региональные полицейские власти глаз не спускали со следователей и видели, что следствие крутится вокруг любовника и бывшего мужа убитой. Это раздражало Валманна, разумеется. Однако теперь он уже не чувствовал себя подавленным, как в последние дни. Да, он что-то упустил, но теперь, анализируя факты, Валманн ясно понимал, что все необходимые данные у них есть. Осталось лишь отыскать взаимосвязи. Люди, их столкновения и мотивы — вот они, перед ним, словно в карточной колоде: король, дама, валет. А теперь у них на руках еще и джокер — Лив Марит Скард. Вся картина все больше напоминала обычный пасьянс, который вот-вот сойдется. Ему осталось только перевернуть последнюю, главную карту.

Самой правдоподобной казалась кандидатура сексуально озабоченного проповедника с его двойной жизнью. Однако когда Карин Риис убили, тот находился в Тронхейме и возможности уехать оттуда у него не было. Его алиби разрушить не удавалось. Скорее наоборот. Что же касается второго убийства, то, судя по сообщению от Лилиан Петтерсен, у него были довольно тесные отношения и со второй жертвой. Валманн неплохо себе представлял, насколько именно тесные. Она была его следующей целью. Очевидно, Лилиан стояла первой в списке слабых молодых женщин, которых он стремился окружить своей особой «заботой», куда входило пение псалмов и рукоположение прямо в постели. Но она разгадала его тактику… Интересно, что именно она узнала и откуда?.. Лилиан пришла в ярость и послала ему сообщение, где назвала Скарда свиньей.

Свиньей, а не свинотрахальщиком, ведь это словечко придумала Лив Марит Скард. Которая тоже вступила в игру. Почему? Зачем? И какие у нее мотивы? Однажды ей уже удалось улизнуть от него, исчезнуть бесследно, заставив его поверить, будто она умерла. Зачем ей вдруг появляться сейчас? Если она хотела отомстить, то как именно? Нацарапав неприличную картинку на изображении Христа? Неужели ее месть за годы унижений ограничится лишь этим?

И Даг Эдланд, хранящий пистолет на полке в шкафу. Сейчас он заявил о краже пистолета, что лишь усложняет все картину. Действительно ли пистолет украли? Или это ложь? И чего в таком случае добивается Эдланд, этот странно ведущий себя молодой человек с удивительным, даже подозрительным обаянием, чье прошлое и состояние здоровья не позволяют полиции даже приблизиться к нему? Или Валманн подозревает его только потому, что гомофобия Энга оказалась заразительной? Действительно ли Эдланд настолько подозрителен? Или он просто немного странноват по сравнению с обычными жителями Хамара? И правда ли, что Эдланд — гей? Если верить рассказам Эдланда о его неземной любви к Карин Риис, то нет. А вдруг он рассказывает об этом просто для отвода глаз? Однако в его поведении, в его мягких манерах нет и намека на склонность к насилию. Наоборот. В то время как убийства, которые они расследуют, отличаются особой жестокостью.

 

15

Валманн пытался отыскать Ульфа Эрика Энга, когда получил вызов на совещание с Моене, начальницей полицейского управления. Валманну вовсе не хотелось ухудшать положение Энга, поэтому, прежде чем поделиться своими соображениями о деле с начальством, он решил поговорить с Энгом, выложив все сведения о его отношениях с Лилиан Петтерсен.

Вместо этого он услышал в трубке голос Моене. Выразилась она коротко и властно, как обычно:

— В моем кабинете. Немедленно.

Шагая по коридору, Валманн пришел к выводу, что его вызывают, чтобы обсудить новый пресс-релиз. После второго убийства газетчики начали сильно давить на полицейских — особенно отличились продаваемые в розницу газеты, кричавшие о том, что следователям до сих пор не удалось найти ни одного подозреваемого. Это раздражало всех, но Моене переживала сильнее других. Подходя к ее кабинету, Валманн попытался придумать парочку ничего не значащих фраз о том, что полиция «далеко продвинулась в поиске лиц, имеющих отношение к убийству». Ничего, они наверняка быстро разделаются с пресс-релизом.

Встреча длилась почти час. Необычайно долго для столкновения лицом к лицу. Отношения между начальницей полицейского управления и старшим инспектором по уголовным делам отличались тем, что в присутствии другого каждый из них чувствовал себя неуютно. Конечно, они старались не осложнять ситуацию личными нападками. В конечном счете их общение практически свелось к минимуму.

Однако тема сегодняшнего совещания оказалась еще и неожиданной и, возможно, чреватой серьезными последствиями для самого Валманна, который, как ни странно, ожидал от беседы совсем иного. Моене даже не пыталась смягчить удар. Со свежей стрижкой и глубокой морщинкой между бровями, она стряхивала с чистой столешницы невидимый пылинки, а голос ее монотонно перемалывал слова. Она говорила таким тоном, словно зачитывала прогноз погоды. Однако в ее словах таилась угроза его работе и должности.

После совещания Валманн вернулся в свой кабинет. Ему нужно было восстановить душевное равновесие. С одной стороны, он чувствовал себя раздавленным. С другой — обманутым. Между тем он не мог не признать, что причиной неудач является он сам. И пожаловаться сейчас совершенно некому, выплакаться в жилетку у него не получится.

На руках у Моене оказались одни козыри.

По ее словам, Валманн всех обвел вокруг пальца. Может, он обошелся без вранья, но нарушил все возможные правила, не сообщив руководству о связи между убитой и полицейским, скрыв таким образом важные сведения, непосредственно влияющие на ход следствия. Иными словами, он совершил должностное правонарушение. Однако еще хуже то, что они все виноваты — следственная группа, да и сама Моене… Она так угрюмо смотрела на него, словно принимала все на свой счет, а не просто беспокоилась о том, какой скандал поднимут газетчики.

Конечно, речь шла о его отношениях с Лилиан Петтерсен. Выяснилось, что Моене было известно о небольшом скандале в прошлый четверг в баре «Виктория». Как и о том, что спустя несколько дней он встретился там с Лилиан Петтерсен и вызвал ее в полицию для допроса, отчета о котором так и не составил. Лилиан убили, поэтому, если о его поступке узнают, это повлечет серьезные последствия — для него самого, для расследования и для всех остальных полицейских, которые в этом расследовании участвуют.

Естественно, Валманн все это прекрасно сознавал.

Он изображал понимание, пытался объяснить обстоятельства двух его встреч с Лилиан и рассказать о пользе, которую удалось извлечь из них. Бесполезно. Моене не прощала, когда нарушают правила. И больше всего ей не нравилось, когда полицейские шатаются по всяким увеселительным заведениям, — это уже угрожает нравственности. Даже если развлекаются они в нерабочее время и даже если никакой жалобы на них не поступало. Однако самое худшее Моене приберегла напоследок. Учитывая, что Лилиан стала жертвой убийства, связанного, скорее всего, с убийством Карин Риис, нарушение Валманна может привести к тому, что их полицейское расследование будет опорочено.

О выводах долго раздумывать не придется.

Моене не видит иного выхода — его отстраняют от расследования дела о двух убийствах. Немедленно. Можно считать, что это предупредительная мера, отвлекающий маневр. Она и не скрывала: как только о случившемся узнают журналисты (а она опасается, что произойдет это необычайно быстро), то Моене, сознавая, что действовала в соответствии с инструкцией, сообщит им, что данный сотрудник отстранен от работы над делом. Руководить следствием теперь будет Рюстен, а Валманна она собирается перевести на расследование обстоятельств пожара на фабрике по производству свечей в Лётене.

Итак, ему предстоит заняться пожаротушением, защищая доброе имя полицейского управления вообще и Моене в частности. С делом о двух убийствах можно распрощаться. По крайней мере, это очевидно.

 

16

Намного менее очевидно кое-что другое. Пытаясь унять раздражение и обиду, Валманн вдруг подумал: а откуда Моене вообще узнала об этом? Ведь в тот роковой вечер четверга никто даже не видел, как они с Лилиан Петтерсен обнимались в коридоре возле туалетов. Значит, Лилиан сама кому-то проговорилась? Но кому?

Во второй раз они с Лилиан встретились в баре «Виктория», куда забрели вместе с Энгом. Увидев в баре Лилиан, Валманн подошел к ней. Из бара они вместе направились прямо в полицию, куда от гостиницы всего пять минут ходу. Энг остался в баре. На них он внимания не обратил. Он казался слишком безразличным, понял вдруг Валманн, прокручивая в голове сцену в баре. А когда они проходили мимо его столика, Энг даже отвернулся. Что на самом-то деле произошло? Неужели Энг в кои-то веки решил проявить совершенно ненужную тактичность? Или же ему не хотелось, чтобы заметили его самого? А может, Энг сам боялся, что его узнают? Что она узнает его? И Валманн поймет, что Лилиан и Энг знакомы?

Кусочки мозаики начали наконец-то складываться.

Ульф Эрик Энг был клиентом Лолиты. Это уже доказанный факт. Эдланд утверждает, что видел их выходящими вместе из гостиницы вечером накануне убийства. Служащая гостиницы еще не подтвердила этого, однако Энг признался сам — даже больше, чем признался, — когда столкнулся с Валманном в «Библиотечном баре» вчера вечером. А то, что Энг время от времени пользуется услугами проституток, Валманн выяснил, сидя в самолете по пути из Тронхейма. Энг приходил на работу невыспавшимся и часто отпрашивался пораньше, хотя все были по уши завалены работой. Он намекал, что встречается с подобными девушками. Значит, вполне вероятно, что Энг спал с Лилиан Петтерсен, а в перерывах они болтали о нем, Валманне, — может, обсуждали его нежелание ходить по барам, или его подавленную агрессию, или неприкрытый страх перед сексом. Яснее не бывает: лишь Энг мог рассказать о встрече в баре «Виктория». И он успел опередить Валманна с отчетом о связи Энга с проституткой. Теперь, если Валманн напишет этот отчет, это сыграет против него самого — почему он так долго утаивал важные сведения?

Однако этот момент Валманна ничуть не волновал. Но отношения Энга с Лилиан были настолько тесными, что сейчас можно взглянуть на них совсем с другой стороны: Энг вполне мог проболтаться Лилиан о ходе следствия. Просто чтобы показаться крутым. А возможно, она сама выспрашивала. Они с Карин Риис были близкими подругами, поэтому Лилиан наверняка хотелось знать, что произошло, а инспектор Энг с удовольствием ответил на все вопросы — хотел показать, что прекрасно осведомлен о результатах расследования. Хотел подчеркнуть собственную значимость… Так Лилиан узнала о прошлом Агнара Скарда и падающих на него подозрениях. И тогда она отправила ему сообщение, в котором обозвала Скарда свиньей… И еще — именно Лилиан могла проговориться и дать Энгу адрес Эдланда. Тот водил ее к себе домой. Поэтому Энг соврал коллегам про записную книжку в телефоне Карин Риис!

Это объясняет многое.

Валманн почти не сомневался, что Скард попытался сблизиться с Лилиан, применив к ней свою особую тактику, и ему почти удалось получить власть над девушкой. Однако его двойная игра раскрылась, и Лилиан тут же в гневе сообщила об этом Скарду. Это побудило его немедленно вернуться в Хамар. Зачем? Чтобы проучить ее? Наказать за неуважение? Заткнуть ей рот? Если выводы Валманна верны, то Скарду это удалось. Тогда что именно знала Лилиан и почему это должно было оставаться в тайне? Неясно. Но сейчас важнее выдвинуть против Скарда обоснованное обвинение.

Лишь только эта мысль пришла ему в голову, как его память выкинула удивительную шутку: он вспомнил вдруг вчерашний визит в «Асторию». Вот он, Валманн, проходит мимо барной стойки, направляясь в туалет. И кажется, замечает в толпе кого-то знакомого, так и не поняв, кого именно. Но тот крепко сбитый мужчина за столиком справа от стойки — неужели это был Скард, собственной персоной? Валманн сосредоточился. Подобные детали он неплохо запоминал. Валманн еще раз прокрутил в голове ту сцену. Да, так оно и было: плечо, часть лица в профиль, очень характерное оттопыренное ухо, коротко остриженные седеющие волосы, поношенный коричневый пиджак… Сомнений быть не может — возле бара сидел именно Агнар И. Скард! Охотился на новую жертву? Сразу после убийства Лилиан?

Однако этот заманчивый вывод не увязывался с одним неоспоримым фактом: еще днем Скард лежал в больнице Хамара, напичканный снотворным.

Когда Валманн с Фейрингом заходили тем утром к нему домой, на улицу Руаля Амундсена, Скард выглядел бодро и был свеж, как огурчик. Еще бы — его только что выписали из больницы… Тем не менее, насколько Валманн помнил, никто не упомянул точное время выписки.

Валманн позвонил в больницу и попросил у дежурного врача номер доктора Филиппа Хорна, дежурившего вчера, когда Скарда положили в больницу. Хорн с уверенностью сообщил, что Скард проснулся тем же вечером, состояние его значительно улучшилось, и он потребовал, чтобы его немедленно выписали. Произошло это, насколько Хорн помнит, где-то без пятнадцати восемь. А Филипп Хорн, по его же собственным словам, редко ошибается.

Попался!

Значит, Скард мог беспрепятственно разгуливать по городу уже в тот же вечер, начиная примерно часов с восьми.

Неужели вновь спасенного проповедника настолько тянуло к проституткам, что он непременно должен был навещать их каждый вечер? Сперва он втирался к ним в доверие, потом начинал на всю катушку пользоваться ими — их телом и деньгами, а затем, когда девушки надоедали ему или же начинали оказывать сопротивление, избавлялся от них.

Неужели именно такой и была жизнь Скарда?

Валманн вспомнил, как бурно тот отреагировал, когда они заговорили о неверности Карин Риис. Привести его в ярость оказалось совсем не сложно. Выводы же были довольно неутешительные: интересно, сколько убитых девушек на счету у Скарда?

С какого момента и откуда им следует начинать поиски жертв этого жуткого, возможно, серийного убийцы?

Агнете Бломберг…

Валманн с усилием представил себе эту милую девушку из Тронхейма в списке жертв Скарда. Видимо, их ждет новая трагедия. Сколько этой жизнерадостной девушке понадобится времени, чтобы раскрыть тактику и приемы брата Ильи? Валманну захотелось немедленно позвонить Агнете, выложить все, что ему было известно о Скарде и его прошлом, а также свои собственные подозрения. Он хотел предупредить ее. Но как он сможет связаться с Агнете Бломберг, ведь ее мобильник сейчас в полиции?

Подумать только — молодая девушка добровольно отдает Скарду свой мобильник… Насколько же велико его влияние на эту новую жертву? А помимо этого Агнете сопровождает Скарда в поездках в разные приходы, словно живое доказательство его способности подчинять. И вероятнее всего, она дает Скарду деньги, перепадающие ей от собственных клиентов. Совсем как Карин Риис и в соответствии с Библией, где сказано, что святая цель оправдывает средства. Очевидно, Агнете принимала клиентов в тех же гостиницах, где они со Скардом останавливались во время поездки по Трёнделагу.

И тут Валманн понял еще кое-что, от чего его будто стукнуло током.

Неделю назад эти двое ездили по окрестностям Стьёрдала, Левангера и на Индре-эй. А на чем, собственно, ездили? Ведь «сааб» Скарда стоял в мастерской в Тронхейме. Безусловно, там ходили поезда, но вот часто ли? И совпадало ли железнодорожное расписание с расписанием проповедей Скарда? Аренда машины явно не по карману скромному священнику, живущему на подаяние прихожан. Объяснение здесь одно: у Агнете Бломберг, должно быть, есть машина, на которой они и ездили. И если Скард пользовался мобильником девушки, то что помешало бы Агнете отдать Скарду и машину? Возможно, она одолжила ему машину вечером в четверг, чтобы быстро съездить в Хамар, на помощь какому-нибудь «страждущему бедняге». А это, в свою очередь, означает, что полицейские просто-напросто выбросили на ветер уйму времени и сил, прочесав тысячу километров дорог между Тронхеймом и Хамаром в поисках «сааба»!

Наконец-то его размышления не привели его назад, в исходную точку, и Валманн пришел в такое волнение, что уже было схватил телефон, чтобы созвать следственную группу и рассказать коллегам о своих выводах, как тут вспомнил, что Моене отстранила его от дела. И по поводу расследования он никому звонить не имеет права.

Несколько минут Валманн молча рассматривал телефон, а потом все же снял трубку и позвонил Рюстену. Тот ответил. Валманн коротко рассказал ему о случившемся.

— Ух ты! — только и сказал Рюстен.

Они договорились вместе выпить кофе в столовой.

— А ты тогда мне расскажешь про этот поджог на свечной фабрике в Лётене. — Валманн надеялся, что голос его звучал бодро. Но зря.

 

17

В кризисном центре в Гьёвике Аните поначалу рассказывать ничего не хотели. Пытаясь их убедить, Анита Хегг рассказала, что они ищут убийцу и насильника женщин, однако заведующая центром все еще сомневалась. Сотрудникам центра уже пришлось столкнуться с тем, что полиция, обещая сотрудничество и неразглашение сведений, допускала утечку информации. Это нередко имело самые драматические последствия для клиентов центра, даже приводило к психологическим потрясениям и газетной шумихе. К тому же Лив Марит Скард находилась в их кризисном центре задолго до того, как заведующая начала там работать. И то, что женщина зарегистрировалась у них под другим именем, тоже дела не упрощает.

Анита была рада, что приехала сюда одна, оставив инспектора Вика в книжном магазине. Она попросила его отыскать книгу Симоны де Бовуар «Второй пол». За последнее время Анита узнала так много ужасного о женских судьбах, что теперь ей явно требовалось основательно ознакомиться с историей формирования роли женщины в современном обществе. Она не собиралась вот так просто отступать перед заведующей, и в конце концов та назвала Аните имя одного педагога. Кайя Бакке проработала в центре не менее восьми лет, и если пять лет назад пропавшая женщина обратилась именно сюда, то Кайя наверняка общалась с ней.

Кайе Бакке было далеко за сорок. Строгий вид, короткая стрижка с проседью, свежий цвет лица и очки в стальной оправе. Она оказалась подтянутой, почти худой, а дорогие кроссовки и пружинистая походка явно говорили о длительных тренировках. Кайя с любопытством осмотрела Аниту, и, очевидно, молодая женщина в полицейской форме неприязни у нее не вызвала. Рукопожатие Кайи было крепким, почти мужским, а когда она поинтересовалась, чем может помочь, то ее хорошо поставленный голос прозвучал на удивление мягко. Анита объяснила причину своего визита и по выражению лица Кайи и тому, как она задумалась, прежде чем снова заговорить, поняла, что Кайя Бакке не только общалась с Лив Марит Скард, но и смогла с легкостью ее вспомнить.

— О Лив Марит Скард нам известно немногое, — продолжала Анита, стараясь разговорить Кайю. — Оказавшись жертвой домашнего насилия, она сбежала из дома и укрылась в кризисном центре в Лиллехаммере, где ей помогли сменить имя — ее стали звать Ева Боль. Там она оставалась до тех пор, пока у нее не возникли сложности из-за отношений с одним из сотрудников центра.

— С одной из сотрудниц, — поправила Кайя Бакке, слегка улыбнувшись, — у Евы, как ее здесь называли, была очень страстная натура, и в Лиллехаммере с ней сложно было справиться.

— А здесь вам это удалось?

— Да. Похоже на то… — Кайя Бакке проговорила это медленно и задумчиво, но, судя по ее тону, женщину переполняли чувства. — Иногда женщины меняют сексуальную ориентацию, и в этих случаях мы их тоже поддерживаем. В случае с Евой мы сделали все, что в наших силах. Мы знали о ее прошлом, и оно тоже определенным образом повлияло на нее. Нам… мне… нам всем очень нравилась Ева. Но…

— Нам важны любые сведения о Лив Марит Скард и ее пребывании здесь, — настойчиво повторила Анита. — У нас есть основания предполагать, что она вновь где-то рядом со своим мужем и, стало быть, находится в опасности. Нам очень важно отыскать ее.

— Понимаю, однако это не так-то просто. Ева, то есть Лив Марит, была совершенно необыкновенной женщиной. Все это признавали. Мы с ней… мы… — Женщина запнулась.

— Вы стали встречаться? Вы это хотите сказать?

Анита боялась, что вопрос вызовет намного более бурную реакцию, но Кайя лишь печально улыбнулась, отчего черты ее лица смягчились.

— Тут нечего скрывать. Я бы сказала, что это произошло чисто случайно. В подобных организациях такие вещи крайне нежелательны. Но с нами это случилось. Прямо как гром с ясного неба. Это правда — мы любили друг друга, — заявила Кайя Бакке, и с каждым словом голос ее становился громче. Она вскинула голову, словно на суде, так что на шее вздулись вены.

— Но ваши отношения не были длительными?

— Она уехала. — Это прозвучало, словно приговор.

— Неожиданно?

— Совершенно внезапно. Никого не предупредив. Даже мне ничего не сказала. А ведь мы строили планы… — Женщина притронулась к глазам. — Мы собирались вместе совершить круиз по островам Эгейского моря. Я должна была взять отпуск в конце июня, пока там еще не слишком жарко. Но она исчезла.

— А как вы считаете — почему она так поступила?

— Я не… — Кайя Бакке прокашлялась, — не думаю, что из-за меня. Скорее всего, я тут вообще ни при чем. У нас все шло прекрасно. Но Ева — я ее так называла — затаила зло, которое не покидало ее даже в лучшие моменты жизни. Жизнь с тем мужчиной надломила ее. Она то и дело впадала в уныние. К ней возвращался страх. Депрессии. Ярость. Она становилась непредсказуемой. Раздражительной. Я предупреждала, чтобы она не злоупотребляла лекарствами, но она и слушать не желала. Я надеялась, что поездка и смена обстановки пойдут ей на пользу. И порочный круг разорвется. Но… ничего не вышло.

— И вам не известно, куда она уехала?

— Почти год я ничего о ней не слышала.

— Но потом она нашла вас?

— Она позвонила.

— Откуда?

— Из Осло. Я поехала туда, и мы встретились.

— И как все прошло?

— Ну, что тут скажешь… Это была встреча старых друзей, но не больше. Она попросила меня оказать ей одну услугу.

— Только и всего?

— Довольно большую услугу. Она попросила меня стать посредником при продаже ее дома в Лиллехаммере. Недвижимость на Сёре Ол была записана на ее имя. И ее муж не смог бы ничего с этим поделать, даже если бы и пытался.

— А почему она просто не обратилась к адвокату?

— Адвокатам она не доверяла. А риелторов не хотела привлекать к этому делу. Главным для нее было, чтобы сделка прошла тайно и как можно быстрее. И с минимумом формальностей. Я прекрасно понимала ее желание.

— А почему она хотела осуществить сделку как можно быстрее?

— Мне она ничего не рассказывала. Она вообще сильно изменилась. Очень похудела, стала более жесткой и циничной… — Кайя вновь печально улыбнулась. — Менее женственной, если вас не удивит, что именно я даю подобное описание… — Она опять поднесла руку к глазам. — Теперь ее волновали только деньги.

— И вы позволили ей вас использовать?

— Как сказать… Я оказала ей дружескую услугу. В этом нет ничего противозаконного. Она оформила доверенность на мое имя. А обычный договор продажи жилья составить вовсе несложно. И Ева отдала мне ключ от банковской ячейки, где хранились все ее документы. Так я узнала ее настоящее имя и поняла, что именно ее долго разыскивала полиция. Когда я упрекнула ее в этом, она лишь пожала плечами. Она надеялась — так она сказала, — что полиция найдет какой-нибудь давний труп и упечет Агнара Скарда за решетку. Ева ненавидела его. Я и не думала, что ненавидеть можно настолько сильно, а ведь я почти десять лет проработала с женщинами, ставшими жертвами насилия. Казалось, ненависть пропитала ее насквозь. И только когда мы были вместе, она смягчалась. Ева говорила, что я открыла ворота ее чувствам. Но они вскоре вновь захлопнулись.

— А как прошла продажа дома?

— Его продали первому же покупателю по оценочной стоимости. Ева получила один миллион восемьсот тысяч крон. Мне перепало десять тысяч за работу. Деньги перевели на счет, который она специально открыла в банке «Нордеа».

— У вас есть номер счета?

— Наверняка сохранился где-то в компьютере.

— А вы не хотели сообщить в полицию о том, что Лив Марит Скард жива?

— И к чему бы это привело? Проработав столько лет в кризисном центре, я поняла, насколько для некоторых женщин важно уйти от суровой действительности.

— А вы узнали, зачем ей требовались деньги?

— Нет. И я понятия не имею, на что она жила целый год, когда пропала. Ведь пособие, которое она получала на свое новое имя, переводилось по ее последнему адресу, в кризисный центр в Гьёвике.

— И больше вы о ней ничего не слышали.

— Нет. Хотя она прислала мне одну открытку. Примерно через полгода после встречи. Из Амстердама. Там было всего пять слов: «Сейчас дела у меня лучше». Без подписи. Без обратного адреса. Но эта открытка точно от нее.

— Из Амстердама… — пробормотала Анита Хегг.

— Да, из Амстердама. Хотя она никогда не упоминала об этом городе.

— Знаменитая европейская столица наркоты, проституции и эвтаназии…

— Еве нужно было жить, а не умирать! — голос Кайи Бакке опять задрожал. Она едва сдерживала чувства.

— Что же еще?.. — недоумевала Анита. — Что еще есть в Амстердаме?

— Там полно каналов, в которых можно утопиться. Вы к этому клоните?

— Ну, она не утопилась, — Анита попыталась сказать это жизнерадостно, но ее тон плохо вязался с трагической судьбой женщины, о которой шел разговор, — у нас есть доказательства, что она в Хамаре.

— Значит, ее муж живет там?

— Верно.

— Тогда вам надо беспокоиться о нем, а не о ней, — уверенно заявила Кайя. — Она стала другой женщиной, и в ней не узнать ту бедняжку, над которой он измывался, как хотел.

— Мы это учли, — заверила ее Анита. — Скажите, в имени, которое она выбрала, Ева Боль, в нем кроется какая-то символика?

— Для Евы очень многое имело символическое значение, — согласилась Кайя Бакке. — Иногда мы даже шутили по этому поводу. Я говорила, что между именем и фамилией можно поставить запятую — мол, Ева, чувствуешь боль? Она не хотела раздувать собственную ненависть, но довольно часто задумывалась о страданиях, которые переносят женщины. Мне казалось, что она изо всех сил старается отделить себя от истории собственных страданий и обрести новую жизнь. Я надеялась, что она на верном пути, когда получила открытку из Амстердама.

— К сожалению, все вышло иначе, — проговорила Анита Хегг.

 

18

Валманн с Энгом вновь сидели в машине — на этот раз в «мондео» Валманна. Они направлялись в Лётен.

По совету Рюстена Валманн настоял, чтобы Энга отправили вместе с ним расследовать дело о поджоге. Вообще-то идея оказалась неплохой. Ясно, что после головомойки, устроенной Моене, Валманн отстраняется от расследования убийств, но не менее ясно и то, что Энгу в следственной группе тоже делать нечего.

Валманн вкратце рассказал Рюстену о последних находках и своих собственных догадках по поводу убийства женщин, а затем они обсудили, насколько серьезна сложившаяся в отделе ситуация. Валманн утверждал, что значение его маленькой «сценки» с Лилиан Петтерсен в баре непомерно преувеличено. Рюстен же сухо возразил, что журналисты смогут вывернуть факты таким образом, что все прежние события покажутся сущими пустяками. Моене вовсе не драматизировала, описывая последствия того, что произойдет, если станет известно о довольно сомнительных отношениях между ведущими следователями и проституткой, одной из главных свидетельниц, которая впоследствии тоже стала жертвой. Такой лакомый кусочек газетчики будут пережевывать на протяжении нескольких недель. И здесь рисковать нельзя.

Дорога от Хамара до Лётена занимает всего двадцать минут.

Они молча проехали мимо магазинов Окерсвика, по деревеньке Ридабю и через перекресток в Торсхове, где большой автомобильный центр, состоящий из автомастерской, салона и сервисного центра, разросся настолько, что теперь его пропахший маслом асфальт стал неотъемлемой частью пейзажа. Оттуда они выехали на трассу 25, ведущую к Лётену и Эльверуму. Вдоль нее на припорошенной снегом равнине теснились сельские домики, а на перекрестке в Онестаде начиналась непроходимая хвойная тайга, наверняка тянущаяся до самого Владивостока.

Будь погода более рождественской, практически любую деталь, которую Валманн видел в окно, можно было запросто поместить на старомодную рождественскую открытку. Однако декабрьские морозы еще не ударили, и из-за оттепели обычный в это время года зимний пейзаж представлял собой скелеты деревьев с голыми торчащими ветками, влажные дорожки перед домами и разбитые сельские тропинки, на которых виднелись следы трактора, оставшиеся с осени. Видно, здесь Рождества еще не ждали.

В «мондео» тоже было невесело.

— Вот и приехали, — проговорил Валманн, просто чтобы не молчать. Вдали, над пологим склоном виднелась труба старого «Спиртового завода Лёйтен».

— Тебе виднее, — в голосе Энга тоже не слышалось радости.

— Вон пожарная труба.

— Ясно.

— А свечная фабрика расположена в том же здании.

— Пожар на свечной фабрике в здании спиртового завода… — В тоне Энга послышались шутливые нотки.

— Это нам рождественский подарок от коллег. Прямо «киндер-сюрприз».

За последнюю неделю в участке постоянно шутили по поводу пожара на свечной фабрике.

Обстановка немного разрядилась.

— Знаешь, Валманн, а я уж думал, что ты завезешь меня подальше в лесную чащу.

— Правда? — Валманну было интересно, что же последует.

— Ну, чтобы пристрелить.

Вот она, начинка «киндер-сюрприза». Ведь они поехали сюда именно для того, чтобы выяснить отношения.

— Ты что, хочешь об этом поговорить? — Валманн, не отрываясь, смотрел на дорогу и лишь сильнее сжал руль. Обледеневший асфальт был покрыт слякотью.

— А есть о чем разговаривать?

— Ты так не считаешь?

— Нет… Не знаю… Ну, вроде, что было — то было.

— То есть подставлять коллегу — это, по-твоему, нормально?

— Валманн, вопрос стоял так: либо ты, либо я. Ясно тебе? Я просто тебя опередил. — Выпрямившись, Энг пытался казаться спокойным, но получалось у него плохо.

— Должно быть так: и ты, и я. Ты что, этого не понимаешь? — Свернув на автобусную остановку, Валманн остановил машину.

— Я давно это про тебя узнал, — как бы между прочим бросил Энг, но по его быстрому взгляду было ясно, что он хочет выйти победителем.

— Даже не сомневаюсь, каким именно образом ты узнал. Черт, я поднял пьяную девку и случайно задел ее сиську! Только и всего.

— Ты ее прижал к стенке и начал щупать. Вот что мне рассказали.

— Не знаю, что тебе рассказала она, но на самом деле она повисла у меня на шее, причем довольно нагло. Развлекаться я с ней и не собирался, но она отказов не принимала. Поэтому в конце концов мне пришлось просто оттолкнуть ее. Но ты сам-то, Энг, ты же трахался с ней — ты сам же мне сказал вчера вечером! Забыл?

— Но я не применял насилия.

— Нет, ты просто платил ей. Наверное, даже Моене поняла бы разницу!

Валманн не стал выключать «дворники», и теперь в машине были слышны лишь их ровные щелчки. Дождя не было, но из-за влажности на стекле появлялась тонкая пелена. Валманн все еще держался за руль. В голове эхом отдавался его собственный голос. Он старался успокоиться. Не важно, что произойдет дальше, главное — не раздувать ссоры и говорить спокойно. Но он готов был вот-вот забыть обо всех этих намерениях.

— И что, по-твоему, теперь будет?

Если Валманн боролся с чувствами, то Энг, похоже, совсем скис. Отвернувшись, он недовольно смотрел в окно на серое поле и черный мокрый еловый лес вдали.

— Я собираюсь написать отчет. Изложу собственную версию случившегося в тот вечер — ведь сейчас Моене верит в те глупости, что ты ей наговорил. И, мягко говоря, кое-что надо бы слегка уточнить. И пусть она сама решает, какие последствия для меня это повлечет.

— Хочешь сказать, что обо мне не упомянешь?

— Энг, черт тебя возьми, мы же не в детском садике! Ты наябедничал, значит, и я на тебя наябедничаю — так, что ли? Нас обоих отстранили от дела. И это решение — единственное правильное. Если хочешь сам пойти к Моене и признаться, то — вперед, я тебя отговаривать не стану. Думаю, когда Моене успокоится и изучит факты, то обойдется без последствий. Правда, с твоими развлечениями в свободное от работы время ей будет сложнее примириться.

Энг задумчиво кивнул.

— Чертовски великодушно с твоей стороны, Валманн.

— Это не просто так.

— Вон оно что…

— Сначала честно ответь мне на один вопрос, Энг. И тогда я забуду про тебя и Лилиан Петтерсен и больше ни слова об этом не скажу. Вечером перед тем, как ее убили, вы с ней выходили из гостиницы. Мне известно, что ты навещал ее. Тебя видели там. Куда вы ходили? Мне просто нужно знать, что вы делали. Если уж я покрываю коллегу, то должен быть уверен, что тот чист.

К изумлению Валманна, Энг почти радостно улыбнулся и ответил:

— Ну тогда слушай, Валманн. Девушка проголодалась, и я пригласил ее на ужин. Мы отошли метров на сто от гостиницы, зашли в «Острые пряности» и отлично поужинали тайской едой. Очень дешево. Просидели там около часа. А потом ей нужно было возвращаться в гостиницу, ее ждали клиенты.

— А среди них был…

— Именно. — Энг помрачнел.

— И еще мне нужно знать, что именно она рассказала тебе про Агнара И. Скарда. После того, как ты проболтался ей о том, что мы на него накопали.

— А почему ты уверен, что все так и было?

— Энг, избавь меня от вранья. Ты единственный видел меня с Лилиан тогда в коридоре, и никто не мог тебе об этом рассказать. И только ты мог рассказать Лилиан правду о Скарде. А услышав ее, Лилиан тут же написала ему в Тронхейм гневное сообщение. А он, получив это сообщение, тут же рванул в Хамар.

— Ты неплохо потрудился, Валманн.

— Элементарно, милый Энг. Видимо, ему очень хотелось заполучить ее. Насколько далеко зашли их отношения?

— Вот что я тебе скажу: этот тип — совершенно неуправляемый! — Теперь Энг, не мигая, смотрел прямо в глаза Валманну. — Я видел, как он действует. Словно акула в теплой заводи. Он следит за всеми женщинами сразу. Быстрый, как пропеллер. Лолита рассказывала про его приемчики. Затаившись, он подбирается все ближе и ближе, втирается в доверие, притворяется эдаким папочкой, на которого можно положиться, говорит складно — зашибись, а потом — рраз! — и он уже у тебя дома. Она тоже на это повелась, Лилиан… И верила, пока я не рассказал ей, что он за тип. И тогда она просто взбесилась…

— А к чему это привело, нам известно, — сухо перебил его Валманн.

— Не совсем. Вообще-то я уверен, что он вернулся в город еще перед выходными.

— То есть в четверг?

— Да. Не знаю, во сколько именно он приехал, но, когда мы ужинали, я попытался договориться с ней о встрече той же ночью. Однако что-то случилось: Лолита сказала, что занята. И больше ничего объяснять не стала. Казалось бы — ничего странного, что проститутка ждет кого-то. Но это было уже поздно ночью, а Лолита заканчивала работу около одиннадцати вечера.

— А когда она вешалась мне на шею, было намного позже…

— Может, по старой привычке. А может, Валманн, ты просто ей понравился. Это тоже не исключено. У тебя есть определенный шарм, но ты еще не научился им пользоваться.

— По-твоему, она собиралась встретиться со Скардом?

— Что-то подсказывает мне, что да.

— У тебя есть доказательства?

— Это как посмотреть. Она так кокетливо рассказывала об этой встрече… Словно возлагала на нее какие-то особые надежды. Тогда я еще не успел рассказать ей ничего о Скарде. Этот мерзавец умеет зажигать в их душах надежду. Бедные глупенькие телочки… — Энг потер глаза. — Мне нравилась эта девчонка, Валманн. Очень нравилась. И я хочу присутствовать при его аресте. Я поставлю его на колени и всмятку разобью ему морду!

— Сначала… — Валманн успокоился. — Сначала надо доказать, что тем вечером он был в Хамаре. Нам нужно подтвердить, что в его распоряжении был хоть какой-нибудь транспорт. Нужно найти очевидцев или другие неопровержимые доказательства, что он приезжал в Хамар. Если мы задержим его, только основываясь на подозрениях и догадках, то через пару часов он вновь окажется на свободе. И в дальнейшем будет более осторожным. Он очень хитер и может навсегда ускользнуть от нас. Плохо, что времени у нас мало. Нужно остановить его, пока он не убил кого-нибудь еще. Например, Агнете из Тронхейма. Она уже попала в его ловушку.

— Как, и она тоже?

— Черт, да! Ты что, вообще не в курсе расследования?

— А ты забываешь, что от дела-то нас отстранили.

— Не забываю. А еще я постоянно помню о том, что стены в полицейском управлении Хамара тонкие и даже если закрыть двери, то информация все равно просачивается наружу.

— Ну, если ты так думаешь…

— Я не думаю, я знаю. — Валманн завел двигатель и вновь выехал на трассу. — Ну как, хочешь быстрее увидеть двадцать пять тысяч расплавленных свечек?

— Вообще-то в последний раз я близко видел свечки, когда мне исполнилось двенадцать. На торте в честь дня рождения. Тогда стеарин расплавился и залил марципан.

— То есть, по-твоему, нам следует послать эти свечки куда подальше?

— Ты начальник — тебе и решать.

Резко притормозив, Валманн повернул вправо, потом прокрутил руль влево и выжал педаль газа, одновременно держа руку возле ручного тормоза.

— Всегда хотел проверить, сработает ли это, — пробормотал он, а позади медленно исчезала в дымке труба спиртового завода.

 

19

Улегшись на спортивный мат, Даг Эдланд поднимал гантели. Он давно уже не был так доволен собой, как сегодня. Похоже, его план начал воплощаться. Он все учел. Остался всего один шаг, но здесь необходимо выгадать время.

Его ожидание утекало прочь вместе с оборотами секундной стрелки.

А пока ему нужно привести в порядок собственное тело, тренироваться, чтобы с достоинством преодолеть самое сложное препятствие. Курс тренировок они разработали на пару с физиотерапевтом. Тренировки укрепляют не только тело, но и душу. Он вовсе не собирался наращивать гору мышц — просто хотел избавиться от ненужного жирка. От некоторых лекарств он прибавлял в весе. А подобного Даг Эдланд стерпеть не мог. В его новой жизни внешность играла необычайно важную роль. Он полчаса мог простоять перед зеркалом, изучая собственное тело. Мало-помалу отражение начало нравиться ему все больше. Тело менялось к лучшему — и не заметить этого было просто невозможно. Многочисленные недуги наложили свой отпечаток, однако из этой борьбы он вышел победителем и теперь наслаждался грубоватой и простой, но идеальной симметрией мужского тела. Созерцание собственного тела отвлекало его, отгоняя воспоминания. Теперь он реже вспоминал о Карин Риис. Он почти насильно приучил себя к этому. Если он снова утонет в тоске и печали о Карин, то может опять подсесть на лекарства.

А сейчас он наслаждался ощущением усталости, наполнявшим мышцы. Он обрел полный контроль над собственным телом, научившись выбирать подходящий режим тренировки. Он медленно увеличивал нагрузку и радовался тому, что его мышцы справлялись со все большей тяжестью. Ему и самому все время приходилось решать все более сложные задачи.

Из ванной доносился плеск воды. Скоро ванна наполнится. Сегодня ему хотелось заняться собой — полежать в воде, побрить ноги… Если сказать тому небритому полицейскому, что он, Даг Эдланд, сбривает волосы с тела, интересно, сильно ли искривится у него физиономия? Тот парень явно не из тех, кто уважает подобные тонкости… Нужно подпилить ногти. Обработать скрабом ступни. Привести в порядок кожу. Бисер перед свиньями, вдруг грустно подумалось ему. Здесь, в Хамаре, немногие мужчины умели за собой ухаживать. А вот он — умел, причем не ради того, чтобы произвести впечатление. Хотя депрессия после смерти Карин почти закончилась и он вновь ловил на себе женские взгляды. Однако пытаясь привести тело к совершенству, он в первую очередь делал это ради себя самого. Так он пытался поставить свою личность в центр собственного существования. Он забудет Карин. Ее образ будет медленно стираться из его сознания. Чувства, охватившие его после ее смерти, были словно палка, застрявшая в колесе и мешающая двигаться дальше. Он делал все это ради себя, ради собственного успокоения. Чтобы укрепить себя, подготовив к решающему испытанию, до которого осталось всего несколько часов. Он все продумал. И хорошо подготовился.

Он ждал воплощения своего изощренного плана, но от страха у него мутилось в глазах.

Он чувствовал назревающую мигрень и понимал, что придется принимать дополнительные таблетки. Этого не избежать, если он хочет воплотить свой план в жизнь так, как задумал, с безжалостной точностью, безупречно и изящно. Только сегодня вечером, потом все закончится. Эдланд чувствовал себя хорошо, но когда убирал спортивный мат и гантели, то руки у него задрожали. Он ощущал волнение, но не страх. Он корчил рожи в зеркало и смеялся над уродливыми неузнаваемыми лицами. В нем таится множество личностей. Так что он может выбирать. Ему нет равных. И для этого вечера он выбрал особую роль. Сыграть ее будет непросто, да и сама роль ему не нравилась. Но именно она подействует лучше всего, будет самой сложной и принесет наибольшее разрушение. А затем он распрощается со всей этой болезненной двойственностью.

 

20

Сидя в кабинете, Валманн делал вид, что изучает отчет Рюстена о пожаре в Лётене, когда к нему зашла Анита. Дело о пожаре срочным не считалось. Энгу он поручил отыскать Агнете Бломберг. Им нужно допросить ее, чтобы выяснить, куда ездил Скард, пока был в Трёнделаге. И хватит поддаваться на ее ребячливые выходки. Достаточно жалеть ее за чрезмерную привязанность к брату Илье — пора потребовать от нее точных сведений. Важнее всего выяснить, есть ли у Агнете Бломберг машина. И не давала ли она эту машину Скарду.

Конечно, записываться их беседа не будет. Они отстранены от дела. И по этому поводу Валманн немного волновался. Энг не из тех, кто умеет все делать без шума.

Анита рассказала ему последние новости в поиске Лив Марит Скард, она же — Ева Боль. Анита значительно продвинулась в поисках.

Поговорив с Кайей Бакке, она вцепилась в банк «Нордеа», действуя по хорошо известному принципу: «Следуй за деньгами». Так она и поступила: уломав парочку нерешительных начальников отделений, она все же узнала, что со счета, открытого Лив Марит Скард после продажи дома, дважды снимались крупные суммы денег. Первая — и самая крупная — сумма в размере двухсот пятидесяти тысяч крон была переведена на счет голландской частной клиники недалеко от Амстердама. Клиника называлась «Клинек Ландсмеер». Деньги перевели туда в августе, год спустя после исчезновения Лив Марит Скард и через пару месяцев после ее последней встречи с Кайей Бакке. Затем, еще через полтора года, Ева Боль перевела сто двадцать восемь тысяч крон доктору Йоргену Линдманну, который, судя по учетным записям, вел частную практику в Аскере.

Между этими банковскими операциями счет использовался как обычный счет банковской карты. Это прекратилось через неделю после того, как доктор Линдманн получил свои деньги. Счет был закрыт, хотя на нем оставалось еще свыше четырехсот тысяч крон.

— А потом она словно сквозь землю провалилась.

Анита расхаживала по тесному кабинету Валманна, словно за день так привыкла непрерывно двигаться, что не могла остановиться.

— Она перевела почти сто тридцать тысяч какому-то врачу в Аскиме, а неделю спустя сняла остаток со счета и испарилась.

— Попросим Кронберга заняться этим счетом?

— А разве он уже и так не загружен по уши?

— Думаю, сейчас он старается держаться подальше от своего рабочего места. Он не любит этих типов из Управления уголовной полиции — охраняет свою тайную жизнь.

— Значит, он и по установлению личности Эдланда не продвинулся?

— С нашего последнего разговора — нет. Сейчас мы должны заняться Скардом. Мы вот-вот разрушим его алиби. И еще мне кажется, что на совести у него — ох как нечисто.

— И тут из небытия воскресает его жена и начинает угрожать ему!

— Во всяком случае, он так утверждает.

— А Кайя Бакке, ее любовница-лесбиянка, которая помогла Лив Марит продать дом, сказала, что никогда не знала, будто можно ненавидеть с такой силой, с какой Лив Марит ненавидит бывшего супруга.

— И ты ей веришь?

— Ты же веришь ему.

— У меня нет выбора. Я знаю, что взлом — ее рук дело. И знаю я это только благодаря тебе.

— Мне?

— Помнишь, ты упомянула «свинотрахальщика»? Так вот, именно это слово было написано на репродукции с Христом. Значит, это она. К тому же из квартиры ничего не украли. Будто туда забрались только для того, чтобы исписать картину. Может, чтобы разозлить его, оскорбить, напугать. И ей это удалось. Ему дали понять, что отныне он больше не режиссер этой пьесы. И он понял.

— Как все просто… — Она закатила глаза.

— Меня больше волнует, чтобы эта сволочь перестала убивать женщин.

— А меня больше волнует, чего бы съесть. Я весь день питалась кофе с вафлями, потому что в кризисных центрах другой еды нет. Пойду схожу в кафетерий. А что это ты, кстати, читаешь?

— Обещал Рюстену вот на это взглянуть…

Валманн вдруг понял, что Анита ни о чем не знает. Она уехала с самого утра, поэтому слухи, поползшие по участку, просто не успели дойти до ее ушей. Он собрался было поговорить с ней, подготовить ее к обвинениям со стороны Моене, рассказать о перестановке в отделе, о брошенных на него подозрениях… Но Анита уже ушла. Конечно, ему следовало продумать все заранее, подобрать слова и фразы, объясняющие случившееся и скрадывающие нюансы недозволенного.

А сейчас уже слишком поздно.

И правда заключается в том, что он и сам еще не до конца осознал серьезности случившегося. Мысль о том, что он больше не будет вести следствие, была неприемлема для Валманна. Такое случалось лишь в детективных сериалах, но уж никак не в полицейском управлении Хамара. Особенно теперь, когда они приблизились к развязке. И он чувствовал это. Его вновь весь день переполняло любопытство, ему хотелось добраться до фактов и деталей, понять взаимосвязи, их логику, какой бы ужасной она ни оказалась. Главное — объяснить эту ужасную цепь загадочных событий, хотя бы отчасти. Если возможно увязать все логически, то с эмоциональной стороной работы будет меньше. Охватить все аспекты и последствия убийства невозможно. Но если восстановить череду основных событий, то, по крайней мере, в дальнейшем будет на что опереться. Его мысли были заняты делом Риис. А его собственные чувства никак не укладывались в штатное расписание Моене. Образ спокойного полицейского следователя, действующего строго по кодексу, — миф. Настоящий полицейский всегда прислушивается к чувствам… Если сейчас выбежать в коридор и окликнуть ее, то покажется, будто он запаниковал. А он этого не хотел, потому что в панику не впадал. Ладно, этот бой в информационной войне он проиграл. Остается только ждать ее реакции.

И реакция ждать себя не заставила.

Спустя восемь минут Анита уже вернулась — с недоуменным взглядом и бутылкой «Бонаквы» в руках.

— Вот это да! Чего тут только не произошло!

— Ты должна была узнать об этом совсем по-другому.

— А вот тут ты прав! Это точно! Что бы там ни случилось, тебе следовало самому рассказать мне. И сейчас я просто не могу понять, чего же ты ждал!

— Не произошло ничего страшного.

— Ничего страшного? То есть тебя отстранили от расследования просто так? — По ее жестам и голосу ясно было, что гнев в ней борется с раздражением.

Он понимал, что следует сохранять спокойствие.

— Неплохо бы послушать, что именно они тут болтают.

— Ну, что в прошлый четверг вы с ребятами пошли в бар, где ты лапал проститутку, а облапав ее со всех сторон, еще и в морду ей же врезал. Только и всего.

— Ясно.

— Ясно?..

Она вновь принялась расхаживать по его тесному кабинету.

— И ты в это веришь?

— Во всяком случае, в это, похоже, поверила Моене. И я готова поспорить, что в это поверят газетчики, если дело всплывет.

— А если я скажу, что все было иначе, ты поверишь мне? А, Анита? — Попытаться он должен был, хотя уже понял, что сейчас до нее не достучаться.

— Не знаю… — Опустив голову, она не отрывала взгляда от одной точки на полу перед письменным столом. — Не уверена, что мне вообще хочется во что-либо верить сейчас. Я весь день пахала, как лошадь. У меня мозги устали. И я буду придерживаться фактов: из-за заварушки с проституткой в баре «Виктория» ты получил выговор. Руководство сочло происшествие достаточно серьезным, чтобы отстранить тебя от обязанностей руководителя следствия по делу об убийстве. Мне ты тоже не сказал о том, что там произошло. Или чего не происходило. Вот этих фактов я и буду придерживаться. Мне кажется, тут больше чем достаточно.

Валманн попытался в последний раз:

— Я понимаю твои чувства, но, должен сказать, немного разочарован. Ты даже не слушаешь меня, а просто взяла и молча проглотила все эти сплетни.

— В другой раз, Юнфинн. Пожалуйста. Я весь день копалась в несчастных женских судьбах. А потом я возвращаюсь сюда, и мне прямо на голову выливают подробности об одном несчастном мужчине! О тебе — моем собственном муже! Прости, но сейчас у меня нет настроения вникать в новые детали. — Теперь в ее голосе звучали лишь разочарование и печаль.

— Ладно, будь по-твоему, — коротко ответил Валманн, — я сегодня посижу подольше. Меня не жди — ложись спать.

— Даже и не собиралась, — быстро ответила она, — я сразу лягу спать. А ты ляг в гостиной, а то разбудишь меня.

Ну вот, теперь его отлучили еще и от постели — так же быстро, как немного раньше отстранили от обязанностей руководителя следствия.

— У меня на столе лежат копии материалов по Лив Марит Скард, — сказала Анита, открывая дверь. — Это на тот случай, если тебе вздумается на них взглянуть.

— А разве ты забыла, что меня отстранили от дела? — Теперь он тоже был раздражен, а с раздражением росло и чувство обиды.

— Я тебя знаю, — отвернувшись, пробормотала она, выходя в коридор.

— Знала бы — не поверила бы во все это дерьмо! — ответил Валманн. Дверь за Анитой уже закрылась, но ему было все равно. Сейчас он тоже не желает, чтобы его успокаивали.

 

21

Лив Марит Скард.

Израненная мученица Лив…

Лив — истерзанная мученица…

Не в ее привычка было доверять свои чувства бумаге. Она никогда не хотела быть поэтессой. Однако, глядя на несколько слов, написанных на лежащем перед ней листке, она испытывала гордость. Эти слова успокаивали ее. Хотя нельзя сказать, что она сильно волновалась. Ей было интересно, но ни испуга, ни волнения она не чувствовала. Она почти не переживала. Вообще-то положение вещей ее вполне устраивало. Все оказалось проще, чем она ожидала. Так долго это тянулось. Осталось самое тяжелое. Так и должно быть. Но эта мысль не испугала ее, во всяком случае сейчас. Наоборот — она успокоилась. Это спокойствие того, кто выигрывает. Спокойствие того, кто знает, что игру ведет именно он, а противнику об этом ничего не известно. И самым главным было предвкушение победы, когда противник тоже узнает (но слишком поздно). Она попыталась представить себе этот момент, и ее переполнило чувство глубокого удовлетворения.

Лив Марит Скард…

Мученица Лив…

Когда-то она была мученицей. А теперь? Нет. Она решила, что теперь все иначе. Разве не пришло время этому порадоваться? Отпраздновать?

Она поднесла к губам бокал с кальвадосом и вдохнула его резкий опьяняющий аромат. Смочила губы. Вообще-то ей не следует пить спиртного. И она это прекрасно знает. Спиртное плохо действует на нее. Она перестает себя контролировать. Однако сегодня знаменательный день. Праздник. И его необходимо отметить!

Она отпила немного этой благородной жидкости. Вкус ей нравился. И нравилось, как по телу разливается тепло — от горла, по груди, а потом по животу вниз. Она усмехнулась. Напиваться она не собиралась, просто хотела немного выпить. Вечером она пойдет развлекаться, как все остальные жители этого города перед Рождеством. Она будет праздновать, но не сочельник и не появление Вифлеемской звезды. А что же тогда? Окончание этого промозглого, холодного, темного и угнетающего времени года? Нет, это пусть празднуют остальные, ее это не касается. Она празднует поминки. Радостные поминки. Помянет Лив Марит Скард. Израненная мученица Лив обрела наконец свой последний приют. И она спляшет на ее могиле. Только сначала нужно закончить дело.

Она осушила бокал. Прикусила губы. С громким вздохом выдохнула, так что в комнате отдалось эхо. Начало положено. Это привкус настоящей жизни. И скоро это будет ее жизнь.

Однако что за праздник в одиночку? Она планировала устроить все иначе. И уже нашла сотрапезника. Расставила сети. Получила над ним власть. Ведь она прекрасно его знала. Отправила ему приглашение. Может, он и удивится, получив его, но отказать не сможет. Она написала приглашение на хорошей бумаге и запечатала в плотный конверт кремового цвета, купленный в книжном «Гравдал» на площади Эстреторг. Отправила его с посыльным. Из приглашения он обо всем и узнает.

Она посмотрела на часы. Время еще есть. Его слишком много. В приглашении она указала точное время, уверенная, что он придет минута в минуту. Проявит свою обычную пунктуальность. А пока она нарядится и приведет себя в порядок. Чтобы не разочаровать его. Она снова взглянула на часы. Как же медленно тянется время! Вытащив пробку из бутылки, она опять наполнила бокал, но пить не стала. Опьянев, она все испортит. Она должна удержаться от этого. Ей не трудно, ведь она выдержала так много и все время ждала этого. Лишь этого.

Она ждала. Она дрожала от нетерпения. Она считала часы, четверти часа и минуты, оставшиеся до того момента, когда она встанет, наденет лежавшее в тесном коридоре красное пальто, откроет дверь и выйдет на улицу. На улицу Эстрегате, где обледеневшие тротуары давно уже не чистили. На высоких каблуках она дойдет до Паркгата, свернет налево, затем еще пару кварталов вниз, а потом направо.

И там она его встретит.

Через пятьдесят восемь минут.

 

22

Валманн внезапно проснулся. Он заснул, сидя на старом, но удобном стуле с высокой спинкой. Такое произошло не впервые, но раньше, когда Валманну случалось вот так вздремнуть после тяжелого дня, ему никогда не снились кошмары. Сейчас он проснулся от страха, взмокший от пота. Приснилась ему Йертруд Моене. Они были в ее кабинете, и он, наклонившись над столом, гладил ее по голове. Ее поседевшие волосы были подстрижены так коротко, совсем по-мужски. Он чувствовал, как щетинки колют пальцы. Однако он продолжал гладить ее, и его переполняло странное чувство покорности, желание угодить. А за окном все громче выли полицейские сирены…

Многие считают, что сны что-то означают. И что же, интересно, означает этот сон? Что он сожалеет о беспокойстве, которое пережил весь отдел из-за того происшествия в баре «Виктория»? Что в глубине души он хочет извиниться перед начальницей управления Йертруд Моене и пообещать в дальнейшем строго соблюдать все процедуры? Что он станет хорошим мальчиком?

Нет! Подобное исключено. Ему нечего стыдиться и не за что извиняться. И если этот неприятный сон как-то связан с положением, в котором он оказался, то истолковать его можно так: Валманну больше не следует тратить время и силы на то, чтобы задобрить начальницу управления. У него свои собственные задачи, которые нужно выполнить, даже если для этого потребуется нарушить парочку правил полицейского устава.

Он взглянул на часы. Почти десять вечера. Да уж, сегодня он уже работать не способен. А идти домой смысла нет. Там его сегодня вечером не ждут.

Нет так нет. У него есть и другие важные дела.

Валманн завязал шнурки на ботинках. Выпрямившись, он вдруг заметил на полу возле двери листок. Валманн поднял его. На бумаге было нацарапано: «Просмотрел реестр транспортных средств. У Агнете Бломберг есть машина. С самой девчонкой еще не разговаривал. Сладких снов. Э.».

Энг. Он заходил в кабинет, пока Валманн спал. Расстроившись было, что Энг застукал его спящим на рабочем месте, Валманн вдруг осознал важность того, что было написано в записке: у Агнете есть машина, которую она вполне могла одолжить Агнару Скарду! На месте преступления, в доме по улице Фритьофа Нансена, они кое-что упустили из вида, словно потеряв кусочек мозаики. И теперь воспоминание об этом будто горело в памяти Валманна, похожее на рождественские украшения в витрине. Входная дверь!

Входная дверь в дом Карин Риис, куда стучался Даг Эдланд. С ней что-то не так… Пришедший на следующее утро посыльный с цветами решил войти через эту дверь. По его словам, он позвонил. Не дождавшись ответа, он пригляделся и увидел, что дверь приоткрыта. Распахнув ее, он вошел в дом и увидел лежащее на полу тело.

Значит, дверь всю ночь стояла приоткрытой!

Валманн вновь опустился на стул. Еще пару секунд назад он чувствовал торжество победителя. Алиби Скарда пошатнулось. А теперь все опять кажется запутанным, хотя Валманн был несказанно рад, что вспомнил такую важную деталь. Которая вдруг совершенно уничтожила его жажду отыскать логику и четкую взаимосвязь.

Приоткрытая дверь была тем камнем, который пробил брешь в стальном алиби Эдланда в ночь убийства!

Тело Карин Риис долго пролежало всего в двух метрах от приоткрытой двери, через которую в дом проникал холодный воздух. Температура в комнате была, должно быть, довольно низкой. Следовательно, процесс разложения был приостановлен и смерть, возможно, наступила раньше установленного времени. Значит, патологоанатомы установили время смерти неправильно, с разницей в полчаса или даже час. Сейчас они полагают, что смерть Карин наступила между одиннадцатью сорока пятью и четвертью второго в ночь с четверга на пятницу, но на самом деле она умерла на час раньше! То есть Даг Эдланд, скорее всего, появился как раз в это время!

Посыльный с цветами прикрыл за собой дверь. Когда приехала полиция, дверь была закрыта. Очевидно, патрульная машина подъехала не сразу. И никто из тех, кто заходил в дом, не сообщил, что в прихожей, где обнаружили труп, было холоднее обычного. Температура была как раз такой, какая бывает при включенном обогревателе и прикрытой двери.

Валманн выпрямился. Он провел руками по лицу. У него по-прежнему двое подозреваемых, у обоих были мотив и возможность, только теперь ни у одного из них больше не было алиби.

Он лихорадочно застегнул пальто и выскочил из кабинета.

 

23

Стоя перед зеркалом, Даг Эдланд любовался собственным обнаженным телом. В спортзале он особенно старался разработать мышцы плечевого пояса, живота и ног. Он тщательно изучал наиболее уязвимые участки, быстро становившиеся дряблыми и обраставшие жирком. Однако тренировки оказались полезными. Он был доволен. Все шло правильно. Да, сегодня вечером ему придется устроить небольшой маскарад, но это вовсе не отступление, не возвращение к прошлому. Совсем наоборот — это вопрос самоконтроля. И сейчас, наслаждаясь тем, насколько он лучше выглядит, Эдланд чувствовал, что стал полновластным хозяином положения.

Все остальное — лишь игра. Маска, которую можно надеть, а затем вновь снять, оболочка, защитный камуфляж, только и всего. От этой мысли у него прибавлялось сил. Он становился уверенным. Исполненный опьяняющего чувства непобедимости, он склонился над горой одежды, лежащей на кровати. Какие-то вещи он купил специально ради этого дня. Что-то нашел в мешках, сваленных в подвальном отсеке, которым он стал пользоваться, не спрашивая разрешения, — и правильно сделал, потому что вскоре к нему уже заявились полицейские с обыском. Они бы здорово удивились, увидев в его платяном шкафу некоторые из этих вещей. Взяв шелковые чулки, он почувствовал тыльной стороной руки их освежающую прохладу. Сегодня вечером он наденет чулки, а не колготки. Чулки сексуальнее, а ситуация того требует. Ведь сегодня совершенно особый день… Быстрыми умелыми движениями он натянул их на ноги и надел трусы. Тоже из шелка. Больше всего ему нравились «бо ксеры», поэтому сейчас он тоже выбрал их. В кое-каких местах плоти прибавилось, поэтому эта модель подойдет лучше всего… Прикосновение шелка к коже было настолько приятным, что он решил и в дальнейшем их носить, даже когда весь этот маскарад закончится. Так, теперь пояс для чулок. Прямо как с открытки начала двадцатого века: кружева, пояс и подвязки. Налет порока и роскоши, отзвук старомодного греха. А теперь бюстгальтер — хитроумная конструкция с вкладками, поднимающая грудь. Здесь придется немного схитрить. Но ничего, так и должно быть. Грудь у этой женщины всегда была маленькой. Узкая черная юбка, черный кашемировый свитер с длинными рукавами и довольно глубоким вырезом, широкий лаковый пояс и черные сапоги на высоком каблуке завершили наряд. Почти. Парик он приберег напоследок. Он заказал его специально и забрал только сегодня. Цвет, длина волос и прическа должны совпадать. И парик вышел такой, как надо. За него стоило заплатить девять тысяч крон. Эдланд уверенно натянул парик на голову. Он не впервые пользуется париком для маскировки. Но никогда еще не делал этого для такого важного события, как сегодня.

Работа завершена.

Он осмотрел в зеркале свое женское воплощение, поворачиваясь в разные стороны и поправляя чулки. Он казался высоким, худым и красивым. Мужчина непременно залюбуется им. Скажет, что она похудела. А женщина ответит, что она сбросила пару килограммов специально, чтобы понравиться ему, когда они наконец снова встретятся.

Он все предусмотрел. Он продумал фразы, чтобы они слетали с языка сами собой, а ему не приходилось раздумывать над словами. Ему нужно привлечь внимание к своей внешности, к игре, к тому, зачем он все это придумал. Если, конечно, он выдержит. Да! И нечего сейчас об этом думать! Нельзя сдаваться…

У него закружилась голова. Надвигался очередной приступ. Его спровоцировали волнение и напряжение, с которым он пытался это волнение унять. Он перенапрягся, стараясь сохранить самообладание. В глазах немного помутилось. Знакомые предметы в комнате начали расплываться и принимать странные формы. Он не двигался, но у него вдруг появилась способность видеть вещи с разных сторон одновременно. Словно у него вдруг оказалось несколько центров восприятия. Именно в этот момент, когда действительность расслаивалась, появилась жуткая головная боль. В аптечке у него были таблетки, достаточно сильные, которые помогали в таких случаях. Они изгоняют дьявола. Вырывают его из тела и отбрасывают подальше, и тогда к Дагу Эдланду возвращается жизнь. Колотя кулаками по вискам, он пробежал в ванную и вернулся с косметичкой, в которой лежали таблетки. Он дрожал, будто в судорогах. С усилием засунув в рот две таблетки, он запил их кальвадосом и проглотил.

Вскоре все встало на свои места.

Она взглянула на часы. Поправила макияж. Одежда сидела на ней в точности как нужно. Надев красное пальто, она вышла из квартиры и двинулась по улице Эстрегате, где обледеневшие тротуары давно уже не чистили. На непривычно высоких каблуках, осторожно ступая, она дошла до Паркгата, свернула налево, затем еще пару кварталов вниз, а потом повернула направо…

Заворачивая за угол, она услышала радостный гул голосов, доносящийся из бара «Виктория». Там, среди людей, ждет ее он. Всегда пунктуальный, он уже сидел там.

 

24

Валманн стоял в холле гостиницы «Виктория», терпеливо ожидая, когда девушка за стойкой закончит разговаривать по телефону. Он хотел задать ей всего один простой вопрос, может, совершенно ненужный, однако он вспомнил вдруг кое о чем. Еще один недостающий кусочек мозаики, похоже, обретет цвет и форму.

Наконец она повернулась к нему, устало улыбнувшись профессиональной улыбкой. Ее лицо казалось довольно узким под копной волос. Валманн сразу взял быка за рога:

— В ту ночь, когда в номере 414 нашли тело убитой женщины, именно вы дежурили, правда?

Он знал, что дежурила она, он узнал ее. Валманн разговаривал с ней на следующее утро после убийства Лилиан Петтерсен. И даже запомнил, что девушку зовут Элин. Но она, очевидно, не узнала его — улыбка застыла на ее губах, а голос звучал холодно, когда она нехотя подтвердила, что да, в ночь убийства у нее было дежурство.

— А в чем дело?

— У меня к вам один вопрос… — Он положил на стойку полицейское удостоверение, хотя не желал его показывать. Сейчас он пришел сюда не потому, что того требовала его работа. Он пришел как частное лицо. Но ему просто необходимо прояснить весь этот клубок загадок и следов, пока никто больше не пострадал.

Взглянув на удостоверение, она немного успокоилась:

— Ладно, задавайте. Мне просто до смерти надоело, что теперь сюда ходят целые толпы психов, которые только и делают, что выспрашивают и вынюхивают. Убийство — это уже само по себе достаточно плохо, если не…

— Понимаю. Но я спрашиваю по вполне определенной причине.

Она ждала. Немного помолчав, как обычно, когда речь заходила о личном, Валманн заговорил:

— Скажите, может, вы запомнили — пока убитая Лилиан Петтерсен жила в вашей гостинице, не приходила ли к ней женщина?

— Женщина?

Похоже, вопрос совсем не ошарашил девушку. Видимо, сотрудники гостиниц привыкают к самым странным вопросам и самым удивительным людям.

Задумавшись, она прикусила губу.

— Нет… В тот вечер — нет.

— То есть раньше к ней все же приходили женщины?

— Не буду ничего выдумывать, — начала девушка, — но некоторым из нас было известно, чем именно та гостья занималась. Подчеркиваю — не в правилах гостиницы допускать такое, но доказать что-либо бывает довольно сложно, правда? И представьте себе, какой шум поднимется, если кого-нибудь выселят только из-за подозрений. — Валманн понимающе кивнул. — Скажу только, что, когда подобные женщины заселяются в гостиницу, к ним сразу же начинают ходить всякие странные типы. И порой бывает, что они… э-э… работают и с женской клиентурой. Однако как раз в тот вечер к Лилиан Петтерсен приходило немного народу. Может, у нее был выходной… а может… — девушка снова прикусила губу, — может, она уже была мертва.

Она взглянула на Валманна, словно проверяя, не считает ли тот, что разговор уж слишком далеко зашел. Но Валманн ничего не заметил. Он полностью погрузился в собственные мысли — получается, что его изобретательная идея о том, что в расстановке персонажей этого дела существует какая-то загадочная симметрия, только что пошла прахом. Ведь и Скард, и Эдланд были увлечены Лолитой, а последний даже признал, что целый час просидел в холле, дожидаясь девушку. И тогда Валманн вдруг подумал: а почему не Лив Марит Скард? Она лесбиянка и находится где-то в городе. Было бы довольно занятно, если окажется, что и она навещала несчастную Лилиан…

— Кстати, полиция еще долго будет держать комнату 414 опечатанной? — Элин вновь осмелилась заговорить.

— Пока еще рано об этом судить.

— Нас многие спрашивают про эту комнату. Большинство просто хотят посмотреть. Мне предлагали пару сотен, чтобы я впустила кого-нибудь взглянуть на кровать и ванну и все остальное. Фу! Люди совсем спятили. А вчера одна женщина хотела снять именно этот номер. На сегодняшнюю ночь. Сказала, что заселится вместе с мужем. Всего на одну ночь. Но номер опечатан, поэтому я заселила их в номер по соседству. Она, кстати, была довольно странной.

— Почему?

— Высокая, худая, довольно красивая. Прекрасные рыжеватые волосы. Такая… похожа на спортсменку — мускулистая и тренированная. Знаете… Ни за что бы не подумала, что она настолько чокнутая, что потащит собственного мужа в постель, где всего пару дней назад лежал труп.

— Ну, людям разное нравится.

— Тогда надеюсь, ей понравится соседний номер. Она заселилась совсем недавно. А мужа ее я еще не видела.

Валманн кивнул и решил прекратить расспросы. Описание женщины подошло бы и Аните. Внезапно ему захотелось домой. Но там его ожидает довольно холодный прием. Он вежливо кивнул девушке, которая вновь взяла чашку с кофе и погрузилась в чтение журнала. На мгновение он хотел было позвонить Скарду и, сразив того новыми открытиями, выбить признание, но от этой идеи Валманн тут же отказался. Можно и до завтра подождать. Пусть еще ночь поживет с мыслью, что обвел полицейских вокруг пальца… Он, Валманн, лучше отправится в бар и пропустит пару стаканчиков, а потом вызовет такси. Тогда у него, по крайней мере, будет шанс заснуть, когда он вернется домой.

 

25

Она заметила его первой.

Он сидел на диванчике в самом дальнем уголке бара «Виктория», повернувшись спиной к двери. Столик перед ним был уставлен бутылками и стаканами. Очевидно, другие, сидевшие за этим столиком, отошли к бару или танцевали на крошечном танцполе. Обойдя зал, она подошла к нему сзади. Ей хотелось доставить себе удовольствие своим внезапным появлением.

Он разглядывал танцующих — сегодня вечером среди них было множество молоденьких девушек — и не заметил ее. Подойдя вплотную, она наклонилась и прошептала ему на ухо:

— Наслаждаешься видом?

Он сильно вздрогнул, обернулся и уставился на нее. Глаза за круглыми стеклами очков смотрели испуганно. Она молчала, позволяя ему рассматривать себя. Прошло несколько секунд, прежде чем он опомнился и перестал оглядывать ее с головы до ног. Она стояла, слегка расставив ноги и положив руку на бедро. Понимая, что выглядит хорошо, она отметила, как на его круглой красной физиономии отразилась вся гамма чувств: недоверие, волнение, сомнение. Наконец, узнав ее, он испытал шок, затем обрадовался, а потом на него вновь набежали тяжелые тучи подозрений.

— Это ты… И правда ты!

— Вижу, ты получил мое письмецо.

— Я ничего не понял. Подумал, что это плохая шутка. А это действительно ты! И ты так похудела!

— Хотела тебе понравиться.

— Ты жива! Господи, Лив Марит, это же правда ты, и ты жива!

Он схватил ее за руку. А слезы в его глазах — это благодарность или плотское желание? Она не отняла руки, хотя прикосновение его потной ладони было ей неприятно. Она почувствовала, что он дрожит. Он задыхался от волнения. Она чувствовала неприятный запах у него изо рта. Видимо, его здоровье сильно сдало. Тем легче ей будет осуществить свой план, однако стоять рядом с ним от этого не легче.

— А твои волосы… Ты снова отрастила их. — Он хотел погладить ее по голове, но она отстранилась:

— Перестань, Агнар. Я только что сделала укладку.

Он вновь оглядел ее с головы до ног:

— Ты вернулась! Это чудо! Слава Богу!

Он до боли сжал ей руку. По-прежнему силен. Ее охватили воспоминания, почти подкосившие ее, хотя сейчас, в потертом костюме с вечным галстуком-бабочкой, он выглядел каким-то усохшим и довольно жалким. Отняв руку, она вновь наклонилась к нему:

— Хватит дурака валять! Не морочь мне голову своим боженькой. Видишь ли, я тебя знаю… — И, прежде чем он успел возразить, она вновь приблизила губы к его уху: — Свинотрахальщик!

Она выпрямилась и с улыбкой посмотрела на него.

Он замер и сильно покраснел. А затем глупо ухмыльнулся.

— Я не забыла, Агнар. Ничегошеньки.

— И я тоже не забыл!

Он схватил ее за колено и принялся сжимать и щипать его со знакомой одержимостью лунатика.

— Нет, Агнар, не так! — Ей пришлось немного побороться, чтобы сбросить его руку, пришлось проявить всю свою выдержку, чтобы не вырваться и не убежать оттуда. — Я сняла комнату в этой гостинице.

— Комнату?.. — Его потная физиономия горела похотью.

— Там мы сможем спокойно поговорить.

— Понимаю… Понимаю…

За столик уселась радостная парочка. Они тут же схватились за кружки с пивом.

Он попытался подняться с низкого диванчика. Повернувшись, она направилась к выходу, ведущему сначала к туалетам, а затем в холл гостиницы. Он бросился следом. Стараясь поспеть за ней, он так громко сопел, что даже музыка не могла заглушить эти звуки. Она почувствовала, как он положил руку ей на талию. Потом рука поползла вниз. Она ускорила шаг. Подниматься в лифте ей не хотелось, но она успокаивала себя, говоря, что все идет по плану. Абсолютно все.

Народу в баре было так много, что Валманну пришлось в буквальном смысле проталкиваться к стойке. Когда жителям Хамара вздумается проветриться, то они выходят из дома все разом, причем в одно и то же время. Заказав пиво и стопку водки, Валманн отхлебнул из кружки. Вкус Рождества. Рождество он никогда особо не любил. Когда мать уехала, этот праздник превратился для них с отцом в неприятное и тоскливое мероприятие. В поисках утешения отец пристрастился к бутылке. А Юнфинн, который тогда был подростком, остался один на один со своей тоской. Совсем как сейчас, печально подумал Валманн. Он безрадостно ждал ночи, которую придется провести на диване. Они с Анитой прожили вместе уже два года, ссорились нечасто, и их редкие размолвки Валманн каждый раз переносил плохо. Не исключено, что причиной тому — затаенный гнев на предавшую его мать, а возможно, он просто преувеличивал значимость происходящего. В любом случае сегодня вечером он не собирался заниматься самоанализом.

Заказав еще пива и стопку, он огляделся и вдруг заметил Агнара И. Скарда, вставшего с диванчика в углу и направлявшегося к выходу.

Валманн поразился: накануне с этим мужчиной случился нервный припадок на допросе, где он присутствовал в качестве подозреваемого по делу об убийстве, совершенном вечером в понедельник, а уже сегодня он вновь вышел на охоту! Никаких сомнений тут и быть не может. И значит, он, Валманн, не ошибся — вчера вечером в «Библиотечном баре» он видел именно Скарда. Да этот тип просто эротоман!

Сейчас он шел следом за женщиной, которая уверенно и быстро шагала вперед. Женщиной с прекрасными длинными светло-рыжими волосами. Агнар И. Скард снова поймал кого-то на крючок. Однако вид этой женщины немного смутил Валманна. Она слегка отличалась от остальных жертв, во всяком случае тех, кого Валманн видел. Он бросил на нее лишь беглый взгляд, но мог сказать, что увидел зрелую даму, элегантно одетую, которая кажется уверенной в себе, даже слишком опытной. Это точно не юная девушка, перебивающаяся случайными заработками и еще не до конца пережившая половое созревание, охочая до секса и интересующаяся Библией. А эти волосы…

И тут его осенило: ведь всего несколько минут назад Элин в холле рассказала ему о женщине, которая хотела забронировать номер 414. Высокая, довольно красивая, элегантная, спортивного вида и с удивительными светло-рыжими волосами…

Значит, все продумано!

Итак, они сейчас поднимутся на четвертый этаж. Эти сексуальные игры могут быть частью какого-то серьезного плана или просто единовременным эпизодом, придуманным Агнаром И. Скардом, — это совершенно не важно. Странно лишь, что комнату забронировала она, ведь в убийствах подозревают самого Скарда… Или нет?..

Он вспомнил отчет Аниты о ее беседе с бывшей любовницей Лив Марит Скард: «Тогда вам лучше побеспокоиться о нем, а не о ней»… Если Лив Марит Скард сейчас поблизости от мужа.

Валманн заторопился. Он бросился за ними и, не посмотрев по сторонам, случайно столкнулся с женщиной, которая, пошатываясь, направлялась от танцпола к барной стойке, помахивая кредиткой, чтобы привлечь внимание бармена. Потеряв равновесие, она взмахнула руками и смахнула кружку Валманна на пол. Кружка разбилась, а женщина упала рядом, оперевшись рукой об осколки. Она сильно порезалась, и у нее пошла кровь, а содержимое кружки оказалось на одежде Валманна и тех, кто стоял рядом.

Валманн был достаточно дальновидным, чтобы не сбегать из бара в такой момент. Может статься, кто-нибудь его узнал; поэтому он попросил напуганного бармена вызвать «скорую», а сам склонился над упавшей женщиной, которая, осознав, что поранилась, принялась громко кричать. Сквозь толпу к ним пробился какой-то здоровенный парень — очевидно, спутник пострадавшей. Схватив Валманна за плечо, он заставил того подняться и уже собирался устроить разборки с тем, кто, очевидно, был причиной этого несчастного случая. Валманну вновь пришлось вытаскивать удостоверение, а когда это не возымело действия, он рявкнул: «Полиция!» прямо в лицо раздраженному защитнику. Тот наконец ослабил хватку. Бармен тем временем принес полотенца, и посетители приложили их к кровоточащим ранам женщины.

— Позвоните «девять-один-один!» — выкрикнула какая-то напуганная молодая девушка.

Теперь все посетители сгрудились на небольшом пятачке вокруг лежащей женщины, чтобы ничего не упустить. Они негромко переговаривались и расспрашивали друг друга. Валманн попытался объяснить рассерженному кавалеру, что именно произошло, но в ответ тот лишь сверлил Валманна взглядом, полным злобы. Кто-то помог женщине дойти до диванчика, и немного погодя она успокоилась. Ее лицо побледнело. Три полотенца уже были вымазаны в крови, и бармен принес свежие. Руки у него дрожали. Валманн отчаянно пытался вспомнить навыки, полученные на курсах по оказанию первой помощи.

— Плотно прижмите повязку к ране… — только и смог он сказал.

— Дайте ей выпить! — крикнул кто-то.

Во всей этой суматохе Валманна не оставляли мысли о сценах, которые разворачиваются сейчас в комнате на четвертом этаже. Но до приезда «скорой» уйти из бара он не мог. И расследование убийства Лилиан Петтерсен больше не входит в его обязанности. Как и слежка за Агнаром И. Скардом. Он не мог официально прикрыться этим и сбежать. Валманн сам причастен к тому, что случилось, и если он бросит пострадавшую и нарушит указания начальницы управления, то беды не миновать. В его случае на карту поставлена работа.

Посетители принялись высматривать «скорую». Опустившись на колени, бармен оттирал с пола кровь. Женщина всхлипывала, а ее приятель, примостившись рядом, неловко поглаживал ее по голове. Кровотечение не прекращалось, а воя сирен слышно не было. Сейчас многие празднуют, а выпив, люди способны натворить глупостей. У работников «скорой» полно дел. И с каждой минутой шансы Валманна на то, что он проникнет в номер на четвертом этаже и, возможно, предотвратит еще одну трагедию, уменьшались.

 

26

В лифте ее спасли двое веселых гостей, — видимо, они поднимались в комнату, чтобы немного разогреться, а потом продолжить веселье в баре. Это означало, что Агнару И. Скарду пришлось сдерживать свои желания. Она посмотрела на собственное отражение в зеркале — все в порядке. Вот только колени дрожали, а капли пота скатывались в увеличивающий грудь бюстгальтер.

Как только они оказались в комнате 416, а дверь за ними закрылась, он тут же набросился на нее. Но она оттолкнула его:

— Нет, Агнар, не так!

— А как же? — прошипел он. — Как ты хочешь? Что с тобой произошло? Ты что, решила разыгрывать недотрогу? Передо мной?

— К чему такая спешка?

— Я ждал тебя больше пяти лет! Я думал, что ты умерла! Я оплакивал тебя. Я больше не встречал таких, как ты… — Он хотел обнять ее сзади, сжать ее грудь, но она выскользнула из его объятий. Она была гибкой и сильной, а он терял хватку.

— Я же сказала, Агнар — не так! — Она заметила, что приказной тон действует на него немедленно. Возможно, он так возбудился от удивления. Ведь в их прежней жизни он никогда не слышал от нее возражений. — Сначала, дружок, давай выпьем по бокалу…

В ответ он лишь ухмыльнулся. Ей все же удалось его успокоить. Во всяком случае, на какое-то время. Подойдя к мини-бару, она открыла дверцу, вытащила оттуда маленькую бутылочку шампанского и, достав с полки два бокала, принялась умелыми движениями вытаскивать пробку.

Широко раскрыв глаза, он следил за каждым ее движением, словно зритель на каком-то удивительном спектакле.

— Я не пью. И ты прекрасно это знаешь.

— Садись! — приказала она. Он повиновался. — Это неплохое начало. Ты так не считаешь? — Пробка вылетела из бутылки. — Ты и я. Спустя все эти годы. Великое воссоединение! — Разлив шампанское по бокалам, она протянула ему один из них. — Пей!

Она залпом осушила свой бокал. Он сидел, не шелохнувшись, словно зачарованный.

— Ты так изменилась.

— Агнар, милый мой, ведь прошли годы. Ты и сам изменился. У тебя все волосы выпали. И ты потолстел. — По его гримасе было ясно, что подобные высказывания ему не нравятся, однако он не шевельнулся. — И я слыхала, что ты ударился в религию. Стал самым настоящим проповедником.

— Я всегда верил в Бога.

— Вон оно как. Значит, я просто не помню, чтобы эта вера как-то влияла на твое поведение.

— Не понимаю, о чем ты. Я всегда был добрым христианином. Но тебе было наплевать на мои мысли и чувства. Ты была слишком поглощена собой.

— Ну то, например, что ты сотворил со мной, нельзя назвать особо христианским поступком. И так продолжалось многие годы. Ты даже называл это любовью.

— Любовь послана нам Богом.

— А побои — тоже? — Лишь самообладание помогало ей не закричать.

— Не смей! — воскликнул он. — Я всего лишь человек! Признаю, я был жалким и слабым. Но ты сама виновата! Меня искушал дьявол, затаившийся в женщине! И ты не противилась! Тебе это нравилось не меньше, чем мне! — Его лицо налилось кровью, глаза сверкали, он постоянно облизывал губы.

— Так вот как ты себя успокаивал все эти годы? Значит, мне нравилось, когда ты издевался надо мной? А может, твой Бог просто разрешил тебе это?

— Я… Ты не можешь… Не смей так неуважительно называть Его имя! — выдавил он.

— Пей! — Она вновь наполнила свой бокал.

Он сидел в единственном в комнате кресле, а она пристроилась на краешек кровати, напротив него. Потом она медленно положила ногу на ногу. Подол юбки немного задрался, обнажив полоску кожи над шелковым чулком.

— Ну выпей же со мной, Агнар!

Он боязливо оглянулся, словно его могли увидеть, а потом послушно отхлебнул глоток и скривился. Однако она указала пальцем на бокал, и он сделал еще глоток.

— И как, сейчас Иисус простил тебя за все твои прегрешения?

Он смотрел на нее со смесью страха и отвращения во взгляде. Каждый раз, когда его взгляд падал на ее ногу в чулке, он облизывал губы.

— Когда ты исчезла… Лив Марит, когда ты пропала…

— То есть когда я больше не смогла тебя выдерживать? Когда я начала опасаться за собственную жизнь и сбежала?

— Прекрати! — Он опустился на колени перед кроватью. — Я знаю, что грешен пред тобой! Я просил прощения! Просил! — В его голосе зазвучала искренняя боль. — Я бродил в потемках! — закричал он так громко, словно хотел, чтобы его услышали сотни прихожан. — Когда ты ушла, я потерял сам себя. И в каких только ужасах они меня не обвиняли. В конце концов я поверил их словам. И заболел. Меня положили в психиатрическую лечебницу. Оттуда невозможно было выбраться! Я опустился на самое дно! И тогда Он призвал меня, и я воскрес и пошел за Ним. Прямо из самого ада.

— Мне от этого толку было мало.

— Каждый день я каялся. Я молился… — Его взгляд постоянно падал на подол ее юбки.

— По-твоему, все искуплено и дело закрыто?

— Лив Марит, я старался. Я действительно старался. Ты не можешь этого отрицать!

Она опустошила второй бокал и глубоко, с удовольствием вздохнула.

— И ты все еще не понял, почему мне нужно было не просто убежать от тебя, но и исчезнуть с лица земли?

— Я задавался этим вопросом постоянно. У меня…

— А знаешь, Агнар, что у меня? — перебила она его. — У меня четырнадцать переломов. Ноги, ребра, пальцы и руки. В двух позвонках у меня трещины. Четыре месяца я ходила с деформированной почкой — это после того, как почка встретилась с твоими ботинками, которые я собственноручно чистила по утрам. У меня порваны вагина и анус, Агнар. Ведь именно туда ты любил засовывать всякие предметы, когда тебе хотелось чего-то необычного…

— Перестань! — проревел он.

— А сколько раз, Агнар, я просила тебя об этом? Сколько раз я умоляла тебя отпустить меня?

— Тебе это нравилось! — простонал он. — Я замечал это! Ты сама заставляла меня. Я не хотел. Я не насильник, но ты доводила меня до безумия. И я не мог удержаться! Ты сама виновата. В тебе таится дьявол. Он рядом со мной, в этой комнате! Я узнаю его!

— А, то есть сейчас я опять сама виновата? — Она придвинулась к самому краю кровати, ее юбка задралась еще выше. Она вытянула ногу, и ее сапог на высоком каблуке уперся ему в плечо.

— Лив Марит, ты… — Агнар попробовал схватить ее за ногу, но она с такой силой толкнула его в подбородок, что он повалился на бок. Поднявшись, он бросился на нее. — Чертова… сука! Сейчас ты у меня получишь!.. — Но она уже приготовила ему еще один удар, на этот раз в челюсть. Он осел на пол перед кроватью.

— Теперь, Агнар, я сильнее тебя. Ты постарел, а у меня прибавилось сил. Если хочешь поиграть, то хорошенько попроси. И я подумаю.

Он застонал.

— Посмотри на меня, Агнар.

Скрючившись на полу, он поднял глаза. Изо рта у него текла кровь. Она повернулась к нему боком, задрала юбку и обнажила длинную красивую ногу.

— Агнар, неужели тебе не хочется полакомиться таким кусочком? Ведь ты так долго жил как монах-отшельник. Ты именно в этом меня пытаешься убедить, правда?

Посмотрев на нее, он что-то забормотал.

— Вот так, правильно. Попроси вежливо…

Он подполз к ней, протянул руку и, схватившись за ее локоть, припал лицом к сапогу. Она не стала отталкивать его. Она ждала, а он пытался выпрямиться, встать на колени, придвинуться ближе. Вот он, дрожа от нетерпения, просунул вспотевшую руку ей под юбку, туда, где чулок заканчивался и начиналась гладкая кожа, а затем трусы… А затем еще глубже.

— Ш-ш… Что это?! — Он замер. Он окаменел. А потом закричал, как кричат животные, и отшатнулся. На его вымазанном кровью лице застыла гримаса ужаса.

— Что?!.. Лив Ма… Марит?.. — Он зашипел, с отвращением переводя взгляд с собственной руки на нее.

Чтобы унять дрожь, она скрестила руки на груди. Она постаралась говорить ровно и уверенно:

— Агнар, я же предупреждала, что изменилась.

— Что… что произошло? Что ты сделала?

— То, что вообще-то должна была сделать давно. Очень давно. Я сделала операцию.

— Операцию? — Скард замотал головой, будто не понимая, о чем она говорит.

— Я стала мужчиной.

— Мужчиной? Ты?.. — Его лицо кривилось от недоверия и замешательства. — Ты врешь!

— А что, по-твоему, ты там нащупал?

— Это просто… — Он затряс головой от отвращения. — Просто ты что-то… туда… засунула.

— Думаешь? Хочешь еще раз пощупать? — Скрестив ноги, она сидела прямо напротив него. — Ну как, Агнар, хватит смелости? Или боишься, что у меня встанет? А может, тебе даже понравится?

— Ты… — Он вытаращил глаза, его щеки дрожали. — Ты — извращенка! Это богопротивно! Чертова… проклятая шлюха! Это противоестественно!

— Чтобы исправить ошибку, которая природа совершила, создав меня, мне понадобилось три с половиной года и девять операций. А чтобы восстановить мое сломанное самосознание, ушло еще больше времени. Но мы справились — врачи и я. Все это, — она сняла парик, — лишь приманка, чтобы заманить тебя сюда.

Даг Эдланд взъерошил свои настоящие волосы, вымазанные гелем. Поднявшись, он прошел в ванную, где смыл косметику. Вытираясь, он вернулся в комнату.

Агнар И. Скард сидел на полу возле кровати. Он громко и тяжело дышал, дрожа от волнения.

— Ты какой-то неаккуратный, Агнар. Вижу, ты любишь казаться старомодным. А засовывать столовые приборы мне в задницу было не противоестественно? Твой добрый Боженька был не против?

— Лив Марит, я сожалею! Я каюсь каждый Божий день!

— А когда мы вместе жили, ты насиловал меня каждый божий день.

— Я всего лишь мужчина, я слабый человек. И мне всегда хотелось этого. Дьявол искушал меня!

— Вообще-то я никогда этого не понимала, Агнар. Ты все время жаловался, что женщина из меня никудышная. Помнишь? И тем не менее ты никак не хотел оставить меня в покое. Однако ты оказался прав. Женщиной я и правда была никудышной. Просто прежде, чем я поняла это, ушли годы, а потом — еще годы на то, чтобы это исправить. Но сейчас, Агнар, я мужчина. И с каждым днем я становлюсь мужчиной все больше и больше. Хирурги — они свое дело знают. И в наше время могут сотворить нового Адама, и для этого нужно гораздо меньше, чем какое-то ребро. А еще есть лекарства, которые излечивают даже душевные раны.

Скарду хотелось что-то сказать, но у него пропал голос.

— Да, Агнар, у меня все работает, как надо, если тебя это интересует. — Эдланд вывернул бедро, с застывшей улыбкой глядя на Скрада. — Могу тебе показать…

Скард всхлипнул.

— У меня были и возлюбленные. Одна была особенно хороша — ты ее тоже знал. Ее звали Карин. Добрая крошка Карин Риис. В твое отсутствие мы с Карин отлично развлекались. Ни минутки не упускали. Мы любили друг друга. Мы строили планы… А потом ты убил ее!

— Ты… Ты — дьявол!

Скард поднялся на ноги и направился к Дагу Эдланду, но тот резко выпрямился, отступил в сторону и внезапно с силой ударил Скарда кулаком по переносице. Завопив, Скард схватился за сломанный кровоточащий нос. Эдланд швырнул ему полотенце.

— Сломанный нос, Агнар, — это самое меньшее, чем я могу тебе отплатить. Вытрись, пожалуйста. И постараемся больше не пачкаться. Когда выйдешь отсюда, ты должен выглядеть более или менее прилично.

Всхлипывая и бормоча что-то, Скард повиновался.

— А сейчас слушай меня, потому что у меня к тебе важный разговор.

Скард сел на кровать и закрыл лицо белым гостиничным полотенцем. Теперь рядом с ним находился уже мужчина, Эдланд.

Продолжая говорить, Даг принялся переодеваться. Превращение подходило к концу. Он снял кашемировый свитер, бюстгальтер, юбку, лакированные сапоги и чулки. Потом достал из шкафа сумку и вытащил оттуда рубашку, джинсы, джемпер, кроссовки и легкое пальто. Женскую одежду он сложил в сумку.

— Знаешь, Агнар, а я ведь видел тебя. В тот вечер. Я видел, как ты изнасиловал ее. И что именно ты заставлял ее проделывать. Я видел, как ты бьешь ее. Видел, как ты вырывал у нее пучки волос. Видел… — голос Эдланда задрожал, и он на секунду умолк, собираясь с силами, — я видел, как ты обращался с ней. Совсем как когда-то со мной! — Эдланд сосредоточился. — Но самое важное — не то, что ты отвратительный садист, свинья и убийца. Самое важное — уясни это сейчас, — что теперь тебе не избежать наказания. Я видел тебя, Агнар. И я пойду в полицию и донесу на тебя. Я буду свидетельствовать против тебя по обоим делам — по убийству Карин и по делу бедняжки Лилиан Петтерсен. Я знаю, это ты удушил ее. Я не видел убийства, но видел тебя в этой гостинице в тот вечер, когда ее убили. Ты шнырял вокруг, выжидая удобный момент. И чуть позже такой момент как раз представился. Правда? Инспектору я об этом не рассказывал, ведь тогда тебя бы сразу посадили и я бы не получил удовольствия растоптать тебя и воздать по заслугам.

Скард сжался в комок, но, яростно тараща глаза, следил за переодеванием Эдланда.

— А потом я преподнесу им изюминку этого дела. Я тоже могу быть свидетелем. Понимаешь, Агнар? Если у меня хватит смелости. Я могу дать показания обо всех тех годах, которые провел рядом с тобой. Я могу раздавить тебя. Могу выложить всю правду о твоем чудовищном бесконечном насилии… — Скард всхлипнул. — Или я могу предстать в моем новом обличье. Как мужчина. Твой муж, Агнар, с которым ты так и не развелся!

Эдланд немного картинно выпрямился:

— Итак, ответь мне, Агнар И. Скард, каково это — быть одновременно женатым и замужним?

Скард закрыл руками лицо. Сквозь пальцы сочились капли крови и слышалось невнятное бормотанье:

— Чудовище! Безумный… дьявол!

— Так оно и будет, Агнар, если ты не послушаешься меня… — И Эдланд в третий раз за вечер наклонился к его уху. — Сейчас я тебе расскажу, как ты сможешь избежать подобной участи и облегчить жизнь всем остальным. Ты меня слышишь, Агнар?

Но Агнар И. Скард больше ничего не слышал. Он лежал на полу и непрерывно бормотал что-то напоминающее смесь проклятий, жалоб и молитвы, а изо рта его летели слюни и пена.

Через некоторое время Эдланду удалось его немного успокоить, так что со стороны Скард почти ничем не отличался от простого обывателя, хотя на лице его застыла маска ужаса и сомнения, а двигался он машинально.

— Не забудь, что я сказал. — Вытирая кровь с лица и одежды Скарда, Эдланд старался внушить ему что-то. А потом вытолкнул Агнара И. Скарда в коридор. — Спустишься на лифте вниз и выйдешь из гостиницы. Ни с кем не разговаривай. А потом сделаешь так, как я тебе сказал. Это твой единственный шанс избежать унижения и позора. И наказания, Агнар. За грехопадение! Слышишь?

Скард быстро закивал, хотя его глаза были пустыми.

— Грехопадение… — почти беззвучно прошептал Скард.

— А сейчас убирайся!

Скард зашагал к выходу, спотыкаясь и пошатываясь, будто только недавно научился ходить.

— Правильно, — кивнул Эдланд ему вслед. — Наконец-то ты понял это.

Закрыв дверь, он начал лихорадочно искать в кармане таблетки. Быстро вбежав в ванную, он положил на язык две таблетки и запил их водой из крана. Он постоял еще несколько минут, опершись о раковину и разглядывая в зеркале свое отражение.

Почувствовав себя лучше, Эдланд быстро собрал вещи, которые принес сюда как Лив Марит Скард. Он забрал с собой бутылку от шампанского и бокалы, а все поверхности, к которым притрагивался, протер полотенцем. Проделав все это, он открыл дверь и направился к лифту.

Вся их встреча заняла двадцать минут.

Пять-шесть минут спустя Валманн вышел из лифта вместе с Элин. Девушка, которая раньше казалась доброй, сейчас явно была недовольна, но Валманн торопил ее. Возле двери в комнату 416 он сказал:

— Открывайте, сейчас же!

— Не уверена, что это правильно. Я пыталась дозвониться до директора, но он не берет трубку. А ему следует сообщить.

— Мы теряем время! Поторопитесь же!

— Ладно… Ладно!

Постучав в дверь, она прислушалась, а потом вставила ключ в замочную скважину. Изнутри не доносилось ни звука. Как только замок щелкнул, Валманн отодвинул девушку и протиснулся в комнату.

В номере никого не было. Этого он и опасался.

Постель не тронута, зато кресло придвинуто вплотную к кровати. В комнате прибрано. Валманн открыл шкафы и заглянул в ванную. Ничего. Ну, хоть нового трупа нет, подумал он одновременно облегченно и раздраженно. Он уже спрашивал Элин, не видела ли она, как рыжеволосая женщина выходила из гостиницы — в одиночку или с мужчиной. Элин недоверчиво оглядела заляпанное кровью пальто Валманна и сказала, что никого не видела. Она немного отвлеклась на компьютер, но была совершенно уверена. Эту женщину она бы непременно узнала.

Элин подошла к Валманну:

— Посмотрите в мусорном баке.

— Что?

— В мусорном баке в ванной. Может, они что-то выбросили. А из мусорного бака никто ничего не достает.

Открыв крышку, Валманн увидел полотенце с пятнами крови на нем.

— Позвоните в полицию, — сказал он девушке, — не называйте моего имени и попросите, чтобы вас связали со старшим инспектором Харалдом Рюстеном. Запомните — Рюстен. Скажите, что это важно, чтобы они отыскали его. Расскажите ему, как звали женщину, которая заселилась к вам, и попросите его приехать сюда. И пусть захватит еще пару человек. И пожалуйста, поторопитесь. Тут возле кровати тоже пятна крови…

 

27

— Опять развлекался?

— Что?..

— Ну, у тебя на рубашке кровь, а брюки воняют пивом. Наверное, неплохо повеселился.

Он приоткрыл глаза и тотчас же их снова закрыл. Нет, сейчас он не готов любоваться ехидной натянутой улыбкой Аниты. Тело затекло. Диван был слишком коротким, и вытянуться было невозможно. Всю ночь он пролежал, скрючившись, а теперь чувствовал, что мышцы шеи затвердели.

— Я трезв, как стеклышко, — выдавил он, пытаясь привстать.

— И ты довольно смешно показываешь это.

— Мне нужно поговорить с Рюстеном.

— Он наверняка обрадуется.

— А который час?

— Почти девять.

— А, черт!

Он пошел в душ. Анита, похоже, не сердилась и не обижалась, просто хотела пошутить. Это хороший знак. Они часто были грубоватыми друг с дружкой, даже в хорошие дни. Оба боялись чрезмерного проявления чувств. У Аниты было достаточно времени обдумать сцену в баре. И возможно, она остыла.

— Я сварила кофе! — крикнула она, когда он одевался.

— А ты не идешь на работу? — Стоя в дверях, он прихлебывал горячий кофе, пытаясь отыскать глазами мобильник.

— У меня отгул. Хотела сделать несколько звонков из дома. Выяснить кое-что о Лив Марит Скард. К тому же погода сегодня дерьмовая.

— Я видел Лив Марит Скард вчера вечером. В баре «Виктория».

— Ух ты! Надеюсь, это не она с тобой сотворила такое? — Анита кивнула в сторону гостиной, где на полу валялась куча его вчерашней испачканной одежды. Намек Аниты был более чем ясным — на рубашке виднелись пятна крови, а запах пива был просто невыносимым.

— И она была там вместе с Агнаром И. Скардом.

— Ты уверен?

— Я же знаю Агнара Скарда. И знаю, что это был он. И почти уверен, что с ним была именно она.

— По-твоему, для Агнара И. Скарда настали тяжелые времена?

— Определенно. В гостиничном номере, куда они заселились, мы нашли пятна крови.

— То есть это ты нашел пятна крови?

— Успокойся, я старался не светиться.

— И очень оригинальным способом… — Она многозначительно посмотрела на испачканную одежду.

Валманн вкратце пересказал ей, что случилось в баре «Виктория», а потом отыскал наконец мобильник — тот лежал в кармане брюк. Затем он позвонил Рюстену.

— Так-так, вот и наш частный сыщик, — раздался в трубке голос Рюстена.

— Да, Соколиный Глаз не дремлет. Извини, что потревожил тебя.

— Ничего страшного. Но птички уже улетели. И никто не отвечает по тому номеру, который указан как номер Скарда.

— Его хозяева в отпуске. А мобильного у него нет. Нельзя ли просто войти к нему в квартиру?

— На каком основании? Потому что ты видел его вместе с женщиной, которую ты — отстраненный от дела — считаешь, возможно, его пропавшей женой, которая, возможно, на протяжении пяти лет вынашивала планы мести за то, что он ее мучил?

— Ясно, ясно…

— На эту женщину у нас ничего нет, кроме необоснованных подозрений.

— А под каким именем она зарегистрировалась в гостинице?

— Ева Боль.

— Ага!

— Ага?..

— Ева Боль — это новое имя Лив Марит Скард, под которым она скрывалась в кризисном центре. Спорю на зарплату, что это она.

— Не факт еще, что ты получишь эту зарплату. А что у нас еще есть?

— Ты отправил Нольде осмотреть номер в гостинице?

— Сразу же. За криминалистов бояться нечего.

— Я сейчас приеду.

— Не высовывайся. У нас сейчас будет пятиминутка. А Моене спит и видит, как тебя поймать.

— Не волнуйся. Давай через час в столовой?

— Нет уж — давай в моем кабинете.

— Ладно.

— Постарайся вернуться к пяти! Тогда я приготовлю ужин! — услышал он голос Аниты, когда вышел в прихожую.

— Ух ты, вот это обслуживание! — Просунув голову в дверь, он улыбнулся. — А можно поинтересоваться, что заставило тебя изменить мнение? Вчера я уж думал, что над нами надолго зависли тучи.

— Я кое с кем поговорила, — загадочно ответила она.

— Кое с кем?..

— С Моене — хочешь верь, хочешь нет. Она звонила вчера вечером. Хотела с тобой поговорить, но обрадовалась, что застала меня. Вообще-то я ей нравлюсь, — добавила Анита, поддразнивая его.

— Не сомневаюсь…

— Она сказала, что более подробно изучила знаменитое происшествие в баре и сожалеет: возможно, во время вашей беседы она была чересчур резкой.

— Очень великодушно с ее стороны.

— По-моему, она молодец. Однако она не снимает запрета на твое участие в расследовании этого дела. Сказала, что в таких делах надо проявлять твердость.

— Верно. Осторожность излишней не бывает.

— А вот я решила снять опалу, — засмеялась Анита и обняла его.

И Валманн поспешил в управление.

 

28

Вся группа собралась в Сторожке, куда набилось около двадцати человек. Валманн проскочил в свой кабинет. На письменном столе его ждала папка с докладами о пожаре в Лётене. Вздохнув, он отодвинул папку в сторону. Сейчас и так повсюду полно зажженных рождественских свечек — где уж тут думать еще о свечной фабрике. Хотя эти свечи, возможно, зажгли не ради праздника.

Его мысли вертелись вокруг Скарда и Евы Боль, она же Лив Марит Скард. Что могло произойти в гостиничном номере, куда они направились из бара? Если он и впрямь убил ее — или она его, — куда же подевался труп? И где логика в том, что именно она заказала гостиничный номер, да к тому же именно тот, где произошло убийство?

Резкий звонок прервал ход его мыслей.

— Тебя спрашивают, — сообщил дежурный на коммутаторе.

— Кто?

— Не знаю. Истеричка какая-то.

— А ты уверен, что ей именно я нужен?

— Она ясно сказала, что хочет говорить с тобой. Она тебя знает. И она явно не в себе.

Валманн взял трубку. Внутренний голос подсказывал ему, что ничего хорошего ожидать не следует.

— Валманн?

— Кто это говорит?

— Аннебет Далбю. Помните, мы с вами разговаривали о… о моем квартиранте.

— Да-да, Скард. А что такое?

— Он… Вы знаете… О Господи! Мне кажется, он мертв! — Ее голос сорвался, и она разрыдалась.

— Фру Далбю, не кладите трубку. Вы слушаете?

— Я здесь…

— Я думал, что вы уехали отдыхать.

— Мы вернулись этой ночью. Самолет из Лондона, как всегда, опоздал. Мы от усталости просто с ног валились и сразу легли. А сегодня утром после завтрака, когда муж ушел на работу, я постучала, ну просто чтобы поздороваться и спросить, все ли в порядке. Никто не ответил, однако шторы были задернуты, и мне это показалось странным. И я… — Валманн понял, что она пытается совладать с собой. — Я отперла его дверь своим ключом и… — Она снова зарыдала.

— Да, фру Далбю?

— Он… был там. Его застрелили.

— Застрелили? Вы уверены?

— Рядом с ним лежит пистолет. А в голове у него дыра…

— Фру Далбю, — Валманн старался говорить как можно спокойнее, — вы совершенно правильно поступили, что сразу позвонили. А сейчас слушайте хорошенько: не заходите больше в его комнату. Заприте дверь и никого не пускайте, кроме полиции. Мы сейчас приедем.

— Хорошо.

— И постарайтесь успокоиться. Никто не упрекает ни вас, ни вашего мужа в том, что случилось. Вы к этому не имеете никакого отношения.

— Нет, конечно! Но, старший инспектор…

— Да?

— Я не знаю… Это все так непонятно. Кто мог сделать такое с господином Скардом? С таким милым пожилым человеком?

— Подумать только, — произнес Валманн, силясь подавить саркастические нотки в голосе. — Выяснить это — задача полиции, не правда ли?

Ждать звонка Рюстена пришлось долго. Он обещал позвонить сразу же, как только вернется с места происшествия на улице Руаля Амундсена. Сидеть спокойно и ждать было невыносимо, и Валманн позвонил Аните.

— Я подумал, что надо ввести тебя в курс новых событий.

— Что такое?

— Скард найден мертвым у себя дома. Застрелен из пистолета.

— О Боже! И как это произошло?

— Понятия не имею. Мне же запрещено этим заниматься. Возможно одно из двух: убийство или самоубийство. Рюстен обещал позвонить, когда вернется оттуда.

— Наверное, это она его ухлопала, — уверенно произнесла Анита.

— Ты думаешь, это Лив Марит?

— А кто еще?

— Скажи мне, часто ли бывает, что избитая женщина, которой удалось наконец сбежать от своего мучителя, разыскивает его, чтобы отомстить?

Минутное молчание.

— Да никогда такого не было.

— Вот видишь.

— Но как здорово, когда такое, наконец, происходит!

— Я попробую забыть то, что ты сейчас сказала.

— Но ведь я права!

— Мы полицейские. Судить — не наше дело.

— Иногда бывает трудно удержаться.

— Тебе удалось разузнать что-нибудь про Лив Марит?

— Немного. Доктор Йорген Линдманн, который возглавляет клинику в Аскере, занимается пластической хирургией. Она легла туда, очевидно, чтобы пройти дорогостоящий курс лечения.

— А в чем оно состояло конкретно?

— Понятия не имею. Вероятно, изменение внешности, чтобы он не смог ее узнать.

— А нельзя это разузнать?

— В больнице нам не позволят ознакомиться с историей болезни. Только по решению суда. У Линдманна куча знаменитостей лечится, и он не захочет, чтобы прошла молва о том, будто информация об имплантациях груди и удлинении пениса просочилась в бульварную прессу.

— Удлинение пениса, вот это да!

— Это последний писк, Юнфинн. Ты что, разве не читаешь предложений в спаме электронной почты?

— Нет, я поместил фильтр от спама. Ты думаешь, мне следовало бы этим заинтересоваться?

— Я этого не говорила.

— Ну спасибо!

Он услышал голоса в коридоре и понял, что кто-то из следователей вернулся из дома Скарда. Валманн коротко попрощался и положил трубку.

Через минуту позвонил Рюстен.

 

29

— Это выглядит как классическое самоубийство. Он сидел на стуле с простреленным виском. Пистолет лежал на полу под его рукой. На нем только его отпечатки пальцев. В квартире никаких признаков взлома.

— Разумеется.

— Почему разумеется?

Рюстен, как обычно, сидел в кресле, отклонившись назад, и говорил неторопливо. Последние слова он, однако, произнес, наклонившись вперед и положив руки на письменный стол, словно торопя Валманна с ответом.

— Если это инсценировка, то мы имеем дело с профессионалом.

— Если это инсценировка. Мне показалось все очень достоверным, прямо как в учебниках пишут.

— Время смерти уже установлено?

— Предварительно — за десять-одиннадцать часов до того, как его обнаружили.

— Иными словами, от одиннадцати до двенадцати часов вчера вечером.

— Да, около того.

Примерно в это время Валманн находился в баре «Виктория». Он выругался про себя.

— Тут есть один момент, который мы пока никак объяснить не можем, — добавил Рюстен.

— И это?..

— Похоже, что беднягу перед этим здорово поколотили. У него была рассечена губа, а на носу синяк. Однако в комнате не было никаких следов борьбы или драки. Каждая вещица строго на своем месте. Кроме большой Библии, которая лежала на полу. Похоже, он читал ее, прежде чем…

— А что за пистолет у него был?

— Мне кажется, Нольде сказал, что «беретта».

— «Беретта»?

— А что такое?

— Ты ничего не припоминаешь?

Рюстен нетерпеливо покачал головой.

— Эдланд заявил о краже пистолета. У него была «беретта». Мы конфисковали пистолет пару дней назад, но он потребовал вернуть его назад. Сказал, что стрельба — это его хобби, часть его программы реабилитации. По рекомендации девяти врачей из десяти. Мы не нашли никакой законной причины оставить пистолет в полиции.

— А номер пистолета вы записали?

— Разумеется. Спроси Нольде. Вы от хозяйки чего-нибудь добились, от фру Далбю?

— Она была сильно перепугана, но ничего интересного не сообщила. Они ведь только этой ночью из Лондона вернулись и отключили телефон, чтобы утром выспаться.

— А вы ее спрашивали, у кого был ключ от дома?

— Только у нее и у Скарда. А еще у горничной.

— У горничной?

— Да, у них есть горничная. Фру Далбю ее всячески расхваливала. По ее словам, очень толковая и надежная женщина. А таких сейчас найти непросто.

— Горничная… — пробормотал Валманн.

— А что такое?

Стресс уже начал сказываться на обычно спокойном лице Рюстена. Его бросили на это расследование, которое превратилось в сплошное нагромождение трудностей.

Зазвонил телефон. Рюстен схватил трубку:

— Да?

Он выслушал короткое сообщение.

— Хорошо, — рявкнул он и положил трубку. — Это Нольде. Так и есть, пистолет Эдланда.

— Отлично. Заарканим Эдланда.

Рюстен уставился на него:

— Ведь он же заявил о краже пистолета. У него есть разрешение на ношение оружия. Никто не нашел ничего подозрительного в краже пистолета. Все мелочи были проверены у охраны стрелкового клуба в Анкерскугене.

— Все равно приведите его. В нашей работе случайностей не бывает. И отмолотите его как следует. С этим парнем что-то нечисто.

— Похоже, ты сам не прочь бы это сделать.

— Совершенно верно.

— Я мог бы найти вескую причину, чтобы предоставить тебе эту возможность, если очень постараться.

— Ну так постарайся. Мне кажется, что сейчас я его расколю.

На лице у Рюстена все еще было видно сомнение.

— Ведь ты же сам видел Скарда вчера вечером, Валманн, вместе с женщиной. При чем тут Эдланд?

— Он что-то скрывает. Я это с первого дня чувствую. Я не могу тебе сказать, с чем это связано, но что-то определенно есть. А пистолет это доказывает. В этом уж я уверен, черт побери!

 

30

Эдланд сидел за тем же столом и на том же стуле, как и на предыдущих двух допросах. Разница состояла только в том, что сегодня он казался спокойнее и увереннее в себе. На нем были белая рубашка под тонким светло-серым свитером из овечьей шерсти с вырезом под горло и блейзер только что из чистки, на серых брюках бросались в глаза отутюженные стрелки. Белые зимние кроссовки на ногах сияли новизной. Валманн даже пожалел, что перед допросом не сбегал домой принять душ и переодеться.

Он решил перейти прямо к делу.

— Вам известно, что Агнара И. Скарда обнаружили мертвым?

— Мне рассказали. — Эдланд казался невозмутимым.

— Причина смерти — выстрел из пистолета. Оружие было найдено на месте.

— Верно.

— Мы установили, что это ваша девятимиллиметровая «беретта».

— Минуточку, господин старший инспектор. — В голосе Эдланда не было испуга, говорил он спокойно и даже назидательно. — Я ведь вчера заявил о краже пистолета. Надеюсь, мне не надо добавлять, что я с тех пор его не видел.

— А вам не кажется удивительным совпадением тот факт, что ваш пистолет обнаружен рядом с трупом человека, бывшего вашим соперником? Человека, которого вы к тому же обвиняете в убийстве вашей подружки Карин Риис?

— Вряд ли это совпадение, господин старший инспектор, — спокойно ответил Эдланд. — Я все время думал, что именно Скард украл мой пистолет. Я знаю, что он одно время следил за мной, из ревности, несомненно. Это было сразу после того, как я познакомился с Карин. Это походило на настоящее преследование. Должно быть, он разузнал, что я тренируюсь в стрельбе в тире в Анкерскугене. Он вполне мог проникнуть внутрь и схватить мою сумку, народ там все время туда-сюда ходит.

— Однако же вы ни словом об этом не обмолвились, когда заявили вчера о пропаже пистолета.

— Я не хотел излагать домыслы, господин старший инспектор. Могу себе представить, что вам хватает дел с сыщиками-любителями.

— Вы не упомянули это, потому что хотели сами с ним разделаться? А результат налицо.

— Вы что, действительно полагаете, что я мог застрелить человека из пистолета, зарегистрированного на мое имя, и оставить его на месте преступления?

Такой вариант и впрямь звучал неправдоподобно, и Валманну пришлось признать, что Эдланд выиграл еще одно очко.

— Однако факт налицо, и ваш пистолет найден рядом с трупом Скарда.

— Ну, если вы говорите. Мне нечего добавить. — Эдланд пожал плечами, как будто мысли полиции по этому поводу его ничуть не интересуют. Потом он снова заговорил: — Знаете, что могло случиться, как я думаю?

— Нет. Откуда мне это знать?

Валманн был вынужден признать, что Эдланд и на этот раз начал определять направление и содержание допроса.

— Я думаю, что Скард украл пистолет с целью использовать его против меня — ведь он меня ненавидел. Возможно, он хотел еще кого-нибудь убить, а вину возложить на меня, оставив мой пистолет на месте преступления.

— Но ведь ни того, ни другого не случилось.

— Правда. Не считая того, что он убил еще одну женщину, бедную Лилиан Петтерсен. Но это произошло в номере гостиницы, где нет смысла палить из пистолета, если хочешь остаться незамеченным.

— А вы уверены, что именно Скард ее убил?

— Точно так же, как и вы, господин старший инспектор. Хотя у вас нет доказательств.

— А у вас они есть?

— Я его видел в гостинице в день убийства.

— Это вы утверждаете.

— Верно. Но теперь, когда Скард мертв, подобные размышления представляют лишь гипотетический интерес, не правда ли?

— А каким образом пистолет попал туда, куда он попал, как вы полагаете?

— На место самоубийства Скарда?

— Мы не уверены на сто процентов, что это было самоубийство.

Эдланд никак не отреагировал на возражение Валманна.

— Я думаю, что Скард пережил срыв после второго убийства. Он, видимо, осознал, что не сможет осуществить акт мести против меня. Полагаю, он понял, что полиция напала на его след, что сеть вокруг него стягивается все сильнее. По-моему, он страдал раздвоением личности — носился с религиозными представлениями о преступлении и наказании и одновременно испытывал эротическую одержимость женщинами. Этот конфликт вместе с чувством вины за совершенные им зверские преступления сломили его, и когда он не смог найти утешения даже в Библии, то решился на самоубийство как единственный выход.

— Вы действительно все это продумали?

Валманн прилагал усилия, чтобы сохранить трезвый и спокойный тон, и одновременно старался обнаружить мельчайшую слабость или трещинку в аргументации Эдланда, чтобы получить рычаг воздействия на него, вернуть себе инициативу. Но пока ничего найти не мог.

— Это не должно вас удивлять, господин старший инспектор. Ведь мой личный интерес к данному делу подогрела как раз полиция. Вы меня таскаете на допросы раз за разом, выдвигаете чудовищные обвинения без малейшего обоснования. Вы прочесали мою квартиру, не найдя никаких доказательств. Я же потерял возлюбленную, а также доверие и уважение из-за неумелого расследования полиции. Разве не подобало мне хотя бы заинтересоваться этим делом, продумать факты и попробовать прийти к логическому объяснению? Я думаю, это естественно. А объяснение, как я уже сказал, налицо: Агнар Скард убил свою сожительницу в приступе ревности, а затем свою подружку, когда та выяснила, что он опасный шарлатан, а может, и грозила ему разоблачением, откуда мне знать? Во всяком случае, эта старая свинья не выдержала внутреннего раскола личности и лопнула. Как тролль на солнечном свете!

Во время этой речи Эдланд приподнялся на стуле, а закончив речь, хлопнул рукой по столу. На его лбу выступили капельки пота.

Не такой уж он невозмутимый, когда доходит до дела, подумал Валманн и почувствовал себя менее стесненно. Ему все же удалось задеть Эдланда за живое. Как и когда это случилось, трудно сказать, но это произошло.

— Я полагаю, что вы не будете возражать, если мы пока оставим пистолет у себя в качестве доказательства, — произнес он спокойно.

— Да нет, пожалуйста, — ответил Эдланд. Он немного успокоился и одарил старшего инспектора улыбкой. — Я не ожидал, что снова его увижу, и решил уже новый купить. Через стрелковый клуб! — быстро добавил он, заметив реакцию Валманна.

Инспектор решил схватиться за последнюю соломинку.

— А можете вы для порядка сказать, где находились вчера вечером, скажем, от половины одиннадцатого и позже?

— С удовольствием! — Он казался самой доброжелательностью. — Я был в баре. В том же самом, что и вы. В «Виктории». Я вошел туда как раз в тот момент, когда выносили ту несчастную женщину, которая спьяну пострадала в столкновении с вами, господин старший инспектор, если я не ошибаюсь. Во всяком случае, так мне рассказали. Жаль, что мы не встретились, а то могли бы вместе выпить и поболтать, и тогда не было бы необходимости здесь суматоху устраивать. Уверен, что результат был бы тот же самый, а вы как думаете?

 

31

— Да, это было здорово!

Рюстен вообще-то не отличался злорадством, однако сейчас на его обычно спокойном лице сияла кривая усмешка, а глаза иронически блестели.

— Я донял его…

— Ну да. Это было так явно видно.

— Он сам себя возбудил, ты не заметил? Старался казаться невозмутимым, но затем сорвался и разошелся.

— Уж не думаешь ли ты, что он просто чувствовал раздражение, потому что его еще раз вызвали на допрос, на котором выяснилось, что полиция ничего конкретного ему предъявить не может!

— А я тебе рассказывал, что думаю по поводу времени первого смертного случая? Что расчеты патологоанатома можно несколько сдвинуть в связи с тем, что дверь всю ночь была полуоткрыта?

— Это тонкости. Тут нужно быть математическим гением, чтобы рассчитать, как такая деталь могла повлиять на определение момента смерти.

— Это называется работой полиции.

— Признайся, Юнфинн, что ты и на сей раз вынужден согласиться, что парень не виноват. Я понимаю, что это тебя мало радует.

Валманн пропустил мимо ушей эту сокрушительную реплику.

— Он по уши в этом завязан.

— И все же мы не можем напасть ни на один след! Что у тебя с этим парнем?

— Ты слышал, как он выстроил безупречную цепочку действий, якобы объясняющих весь ход событий.

— Мне показалось, что все это звучало достаточно правдоподобно.

— Даже слишком правдоподобно! Все злодеяния и преступник на блюдечке. В комплекте с образом действий, мотивом и психологическим анализом. А потом он говорит, что не собирается играть в сыщиков-любителей.

— Мне показалось, что все нормально. Парень был поистине великолепен.

— Уж слишком все гладко. Он старается возвести вокруг себя прочную стену, чтобы нельзя было проникнуть внутрь. Спрашивается, для чего? Да чтобы скрыть свою причастность к делу.

— А в чем она, по-твоему, состоит?

Валманн молчал.

— То есть ты хочешь сказать, что нашел подозреваемое лицо, но не знаешь, в чем его заподозрить?

— Дай мне немного времени. Несколько часов. У меня тут… Здесь что-то… Я в этом уверен!

— Да, пожалуйста… Сколько хочешь времени, Валманн. Мертвые от тебя никуда не убегут.

— Да, но Эдланд может смыться в любой момент.

— К чему бы ему это? Уж этот сет он выиграл со счетом шесть — ноль.

— Чтобы опередить меня. Получить фору. Исчезнуть, а потом появиться в другом месте. Именно так он и действует. Мы с ним в некотором роде друг друга понимаем. Он знает, что я разгадал все это представление.

Он замолчал.

— Ты что, нить потерял?

— Да нет, — медленно произнес Валманн. — Я просто другую нить подхватил. Ты не возражаешь, если я по-прежнему буду действовать слегка в стороне от команды? Мне надо взглянуть на собранный нами материал еще раз. И с Нольде переговорить.

— Пожалуйста! — Рюстен сделал знак рукой, как будто приглашал к столу. Однако лицо его выглядело расстроенным. Ну ничего ни в какие ворота не лезет в этом расследовании, руководить которым ему поручили. Разве что теория Эдланда. — Как я понял, Моене слегка ослабила свое вчерашнее эмбарго?

— Я тоже об этом слышал. Не от нее самой, конечно, но…

— Добро пожаловать за стол. Но не вызывай больше никого на допрос, если у них нет дымящегося пистолета в руках.

— Устаревшая метафора, Рюстен. Сейчас достаточно маленького волоска из носа.

 

32

Нольде был занят и не мог взять трубку, так что Валманн продолжал сидеть и листать материалы дела об убийстве Карин Риис, фотографии и описания. Он как бы заново переживал все это — чисто убранное место убийства, изуродованное женское тело, следы полового акта, но без семени, отсутствие отпечатков пальцев на месте происшествия… Валманн попытался вспомнить свое первое впечатление — молодая жизнерадостная женщина по дороге на свидание (ведь она прихватила с собой противозачаточные средства и сексуальные игрушки). А дальше (здесь пришлось прибегнуть к помощи фантазии за неимением конкретных сведений) — ее любовник за дверью, в трех-четырех метрах от нее. Он стучал и кричал, по словам свидетелей. Даже заглянул внутрь через стеклянную входную дверь…

Эдланд. Что же он еще мог сделать? Потерял на несколько минут сознание и память, по его собственным словам. Пришел в себя уже по дороге домой. Вполне достоверное объяснение, во всяком случае, так сказал врач, выписавший ему лекарства. Лекарства такого рода и в таких дозах, которые предназначались для пациента с серьезным психическим расстройством. Диагноз держался в тайне. Чем же он был болен?

Опять Эдланд.

Валманн никак не мог отделаться от мыслей о нем. Он словно видел его перед собой, как тот сидит в тот первый вечер в баре «Виктория», один за столиком слева около двери. Прекрасно одетый в этом не таком уж элегантном баре маленького города. В белой рубашке, блейзере, новых джинсах. И в черных ботинках, новеньких и блестящих…

Ботинки!

Валманн застыл на месте. Ботинки бросались в глаза. Нечасто видишь до блеска начищенные ботинки в барах Хамара, и уж точно не в конце ноября в такую погоду. Они были такими необычными, что Валманн обратил на них внимание. Высокие ботинки до щиколотки, с толстой подошвой и шнурками до самых пальцев, как на спортивной обуви. По последней моде. Очевидно, дорогие.

Верно, на нем были красивые ботинки, ну и что из этого?

Да. Что из этого?

Он не вспоминал о них раньше. Просто забыл про них. И именно это ему показалось удивительным. Ведь через пару дней они просмотрели весь гардероб Эдланда — рубашки, костюмы, куртки, нижнее белье, спортивную одежду, там были мокасины, выходные ботинки, кроссовки, домашние тапочки, резиновые сапоги… Но ботинок, которые он надел в тот вечер в четверг, в этом наборе не было. В этом Валманн был абсолютно уверен, иначе он бы их вспомнил.

Сегодня во время допроса Эдланд был одет почти так же, как и в тот роковой четверг, но на ногах у него были белые зимние кроссовки. Менее стильные, подумал Валманн, и решил, что он совсем спятил, придавая значение таким деталям. Однако мысль эта его не оставляла.

Черные ботинки. Куда они подевались? Зазвонил телефон. Это был Нольде.

— Ты не мог бы освежить для меня кое-какие детали? — спросил Валманн.

— Добро пожаловать в команду задним числом, — поддразнил его Нольде. — Тебе придется стать в очередь.

— Ну всего лишь несколько моментов из твоей памяти, — проканючил Валманн.

— Что ты имеешь в виду?

— Отпечатки пальцев.

— С этим дела плохи. Ни на одном месте происшествия ничего важного не найдено. На улице Фритьофа Нансена были отпечатки пальцев умершей женщины. Мужские отпечатки принадлежали Скарду, но ведь он жил в этом доме, так что это ничего не доказывает. Комнату тщательно убрали. То же самое и в квартире Скарда. А в гостиничном номере, где убили Лилиан Петтерсен, не нашли почти ничего. Только отпечатки Скарда на спинке кресла и в ванной.

— А что насчет крови на полотенце в четыреста шестнадцатом номере?

— Это кровь Скарда. Но ее не так много, чтобы можно было говорить о серьезной ране. Гораздо интереснее найденные нами волосы.

— Волосы?

— Даже довольно много. Рыжие.

— Это соответствует описанию женщины, бывшей вместе со Скардом.

— Но это особенные волосы…

— Да?

— Они были одинаковой длины.

— А что в этом странного? Может, эта женщина только что их подстригла?

— Там было много волос одинаковой длины. Абсолютно одинаковой. Такого не бывает при обычной стрижке.

— И что это означает?

— Парик.

— Вот оно что!

По спине у Валманна пробежал знакомый ему холодок. Он пока еще не понял точно, что могло означать сообщение Нольде, но инстинкт подсказывал ему, что это было нечто важное. Существенное.

— Еще что-нибудь?

— Обязательно, Нольде. Но не сейчас.

— Ну спасибо. Мы сейчас как раз с пулей работаем. Изучаем угол вхождения и сравниваем с положением тела и все такое. Чтобы проверить, сам ли он нажал на курок. Пока что все указывает именно на это. Я думаю, он сам это сделал.

— Спасибо, Нольде.

Валманн хорошо знал криминалиста — уж если тот начинал говорить, остановить его было невозможно.

 

33

Он отправился на улицу Руаля Амундсена, не сказав ничего Рюстену. Криминалисты продолжали там свою работу. Трупа уже не было. Вместо него на полу лежал мешок в форме человеческого тела. Этот муляж производил мрачное впечатление — как художественная инсталляция в тесной, темной комнате. На полу около стула был обозначен четырехугольник — примерно 25 на 35 сантиметров величиной. На это место, должно быть, упала Библия Скарда, когда тот, по словам Эдланда, не смог даже в ней найти утешение.

Какое меткое наблюдение, подумал Валманн и уставился на четырехугольник.

Даже слишком меткое…

У него опять мороз по коже пробежал: откуда Эдланд мог знать, что Скард держал в руках Библию за минуту до того, как проделал дырку в собственном виске? Было ли это случайным выводом из того, что Скард все-таки был верующим? Или же?..

Или Эдланд точно знал, как все произошло?

— А где Библия? — спросил он у одного из криминалистов. — Библия Скарда, которая здесь лежала?

— Скорее всего, ее со всем остальным материалом отправили в лабораторию, — раздалось в ответ.

Изображения Иисуса Христа с граффити поперек, которое красовалось на стене позади стола, тоже исчезло. Поверхность стола была совершенно чистой, как в прошлый раз, когда Валманн побывал здесь. Валманн взглянул на пачку визитных карточек, лежавших изящной стопкой рядом с пластиковым стаканом с авторучками. Самая верхняя карточка была ламинирована. Валманн взглянул на нее, подождал, пока оба криминалиста посмотрят в другую сторону, и засунул карточку в карман.

Он вышел из квартиры, прошел несколько метров по скользкому коридору и постучал к супругам Далбю. Открыла фру Далбю. За ней стоял муж. Оба выглядели испуганными и возбужденными. Валманн попросил разрешения войти. Они предложили ему кофе. Он согласился, хотя и вопреки голосу рассудка. Уж если они заманят его на диван, то уйти так быстро не удастся. Но тогда хоть хозяева немного расслабятся. Валманн хотел расспросить их подробнее о горничной, которая была единственным человеком, имевшим ключ от дома, кроме хозяев и Скарда.

Фру Далбю точно не помнила, какой адрес назвала Эльсе Эллингсен, но телефон ее записала и, пока его искала, произнесла небольшую хвалебную речь о хороших качествах Эльсе Эллингсен. Она никак не могла нарадоваться, что нашла горничную, которая произвела такое хорошее впечатление. Рискованно, разумеется, оставлять ключи от дома человеку, которого совсем не знаешь, но Аннебет Далбю считала, что хорошо разбирается в людях. С Эльсе Эллингсен она сразу нашла общий язык. А кроме того, она была единственной, кто откликнулся на объявление, которое фру Далбю повесила около киоска.

— Я наняла ее за день до нашего отъезда в Лондон.

Они договорились, что Эльсе проведет генеральную уборку в доме накануне возвращения четы Далбю из отпуска.

— Вы только взгляните, как она отлично поработала! — Фру Далбю одобрительно взмахнула руками, и Валманну пришлось признать, что фру Эллингсен, судя по всему, и вправду была отличной уборщицей.

Фру Далбю нашла наконец записку с телефоном, продиктовала его Валманну, и тот поблагодарил за кофе и поднялся, чтобы уйти. В коридоре она спросила, как долго еще полиция будет работать в квартире Скарда.

— Ведь скоро Рождество, — жалобным голосом произнесла она. — А о каком Рождестве может идти речь, когда половина террасы заклеена скотчем?

Валманн заверил ее, что криминалисты наверняка закончат работу до праздника.

Затем он вернулся в квартиру Скарда и попросил криминалистов заглянуть в квартиру к супругам Далбю и поискать отпечатки пальцев горничной Эльсе Эллингсен.

— Горничные обычно в резиновых перчатках работают, — возразил один из криминалистов.

— Тогда волосы поищите, — ответил Валманн. — Посмотрите, может быть, волосы остались.

Была только середина дня, но темнота уже надвигалась. Осторожно спускаясь по скользкому съезду, Валманн пытался вспомнить, когда он в последний раз видел солнце. Оттепели вперемежку с морозами превратили все тротуары и пешеходные дорожки в самые удачные места для желающих переломать себе кости.

Около ворот экскаватор поднимал на платформу старый «сааб» Скарда. Машину разберут на части и исследуют каждый миллиметр. «Если бы на неделю раньше!» — подумал Валманн, садясь в своей «мондео». Он включил мотор и обогреватель. Стекла сразу запотели, и он набрал на мобильнике номер, полученный от фру Далбю. В ответ раздался металлический голос автомата, сообщивший, что номер не используется. Валманн этого ожидал. Он набрал номер оператора связи и узнал, что госпожа Эллингсен никогда не была зарегистрирована под этим номером.

 

34

У Рюстена уже давно было полно седых волос, а теперь у него еще и лицо посерело.

— Я только что встречался с прессой, — сообщил он Валманну за чашкой кофе в столовой. — И журналисты не очень-то довольны нашим расследованием.

— А ты ждал чего-то другого?

— Я бы хотел, чтобы они дали нам спокойно работать.

— Мир изменился.

— Послушай, Валманн, ты раньше никогда не разговаривал таким понимающим тоном, когда речь шла об акулах пера.

— Я только радуюсь тому, что я не в твоей шкуре. Три смерти, два убийства плюс подозрительное самоубийство, где погибший оказывается нашим главным подозреваемым. Это тебе не букетик роз преподнести кому-то, во всяком случае, не ящерам с Акерсгата.

— Расскажи-ка мне лучше, на что ты потратил сегодняшний день, после того как Эдланд скушал тебя на обед.

— Я выяснил, что женщина, которая выдает себя за Лив Марит Скард, очевидно, ею не является. Во всяком случае, она носит парик и переодевается. А семья Далбю наняла горничную перед тем, как уехать в Лондон. Эта горничная получила ключи от дома, чтобы убираться, пока хозяева в отъезде.

— Хорошо, ну и что из этого?

— Ничего конкретного. Однако стоит отметить, что она действует под чужим именем, а телефон, который она дала Далбю, не используется.

— Еще одна мистическая женщина. Нам только этого не хватало. — Рюстен провел пятерней по седой шевелюре.

— Если у тебя еще остались силы, то налицо еще несколько неясных моментов. Возьмем две первые смерти — Карин и Лилиан. Мы пришли к тому, что оба убийства, по всей вероятности, совершил Скард; возможности, мотив, его темперамент и так далее. Но как не похожи эти два преступления! Смотри, как они были сделаны: Лилиан он задушил, я бы сказал, тихо и спокойно. В комнате почти нет следов борьбы. В то время как Карин… Я сегодня еще раз взглянул на фотографии — она была изуродована.

— Да, он как будто кувалдой ее бил. — Рюстен покачал головой. — Швырял ее по комнате ногами. Я, честно говоря, таких повреждений никогда раньше не видел.

— Швырял ее по комнате ногами… — повторил Валманн. — Швырял ее…

— Тебя это тоже поразило?

— То, что меня поражает… — Валманн застыл на месте, а Рюстен уставился на него.

Ветер бросал капли дождя в стекло. Опять наступила оттепель. Вдруг он вскочил с места:

— Знаешь, что действительно меня поражает? То, что мы все время движемся в неверном направлении, абсолютно неверном, когда размышляем о целом ряде обстоятельств этого дела.

Он знаком попросил Рюстена встать.

— Давай-ка зайдем к Нольде в лабораторию.

— А что там такое? — Рюстену пришлось почти бежать, чтобы успевать за несущимся по коридору Валманном.

— Там много чего.

— Но ты не хочешь об этом говорить?

— Сначала мне нужно проверить с Нольде одну маленькую деталь. Меня только сейчас осенило. А это может оказаться очень важным.

В лаборатории стояли два криминалиста в белых халатах, разглядывая через увеличительное стекло какой-то предмет на стеклянной пластинке. Нольде поднял голову, когда они вломились внутрь.

— Нольде, подумай-ка хорошенько. — Валманн взял быка за рога: — Когда мы в первый раз были у Эдланда в его квартире, ведь один из нас что-то вынес оттуда. Черный мешок с мусором?

— То был Энг, — сразу ответил Нольде. — Он был зол, потому что ты не приказал обыскать квартиру, и поэтому подхватил мешок с мусором.

— Вот-вот! — Валманн щелкнул пальцами. — Ты не знаешь, куда делся этот мешок?

— Он у меня в комнате, где собраны доказательства. В холодильнике. Энг сам его опечатал. Он собирался зайти и проверить содержимое, но, наверное, не собрался.

— У него других дел было по горло.

— Да, я слышал. Вы сейчас рождественскими свечками занимаетесь?

— Нам надо взглянуть на этот мешок, — сказал Рюстен тоном, не допускающим возражений.

— Хорошо, хорошо.

Нольде нырнул в соседнее помещение. Через минуту он вернулся с черным пластиковым пакетом в руках.

— На здоровье. Но предупреждаю, что содержимое может оказаться не годным к употреблению.

— Мы все же рискнем. Тут есть место, куда мы можем все выложить?

— Вон там на той столешнице мы обычно разбираем мусор.

Валманн надел резиновые перчатки, открыл мешок и начал вытаскивать содержимое на стол. Остальные стояли чуть поодаль. Вдруг он что-то увидел, засунул руку поглубже и вытащил нечто большое и черное.

— Ура! — вскрикнул он так громко, что все вздрогнули и уставились на него.

В руках у Валманна была пара запачканных черных мужских ботинок.

— А сейчас мы взглянем на эту «библию».

 

35

Валманн и Рюстен решили пройтись пешком, так как идти было недалеко. После того, чем они занимались в лаборатории, было неплохо подышать свежим воздухом. Рюстен нес пластиковый пакет. Их вполне можно было принять за двух респектабельных отцов семейства, отправившихся в город за подарками для жен и детей.

Большинство магазинов уже работали по удлиненному предрождественскому графику. Улицы кишели народом, сверкающие гирлянды длинными полосами висели вдоль тротуаров. Витрины были переполнены соблазнами всех цветов радуги. Маленькие дети в огромных смешных шляпах держались за руки родителей и приставали к ним, прося что-нибудь купить. Из открытых дверей магазинов лилась музыка, и перепачканные красные дорожки заманивали клиентов внутрь, обещая чудесные покупки. Однако Валманн и Рюстен продолжали свой путь, не поддаваясь предрождественскому настроению. Цель их была далеко не радостной, но сделать это следовало. С серьезными, если не сказать подавленными, лицами они прошли вверх по Паркгата, мимо магазина «Искусство», в котором продажа картин, гравюр, художественных безделушек и тому подобного ежедневно побивала рекорды. Когда они поворачивали направо в конце квартала, у Валманна в кармане запищал мобильник. Он вытащил телефон и ответил довольно резко. Момент для разговора был явно неудачным.

— Привет, Валманн. Это я… — Звонил Кронберг. — Знаешь, я не давал о себе знать в последние дни. Что-то неважно себя чувствую, понимаешь…

— Понимаю. А что такое?

— Я не забыл про этого типа, Эдланда. Того самого, с невозможной идентичностью.

— Ну и что?

— Как я уже говорил, в эти регистры нелегко пробраться. Надо быть очень осторожным. Я продолжаю с этим работать, не думай. Однако тут выяснилось кое-что, что могло бы представить все дело в ином свете. Если это не подтвердится, то можешь просто забыть, что я тебе скажу… Так, всего лишь маленькая забавная деталь.

— Ну не тяни же, Кронберг.

Валманн остановился. Рюстен прошел несколько шагов, а потом повернулся и посмотрел назад. Валманн дал ему сигнал подождать.

— Помнишь, я сказал, что лицо, получившее степень защиты «совершенно секретно», или код «шесть», по всей вероятности, — свидетель, жизнь которого под угрозой, например, по делу, где на карту поставлена безопасность страны, и поэтому этот человек находится под защитой?

— Конечно, помню.

— Тут есть еще одна категория людей.

— Какая?

— Я не знаю, актуально ли это в нашем деле. Это касается также лиц, получивших новую идентичность после того, как они сделали операцию по смене пола.

— Ага… — ответил Валманн. Кусочки мозаики становились на место как долларовые значки в игровом автомате, когда срываешь весь банк. — Спасибо, Кронберг. Я у тебя в долгу!

На Эстрегате рождественское настроение было слабым отблеском яркого карнавала, царившего всего в нескольких сотнях метров. Здесь все украшение сводилось к простой рождественской звезде в одной витрине, ступенчатом подсвечнике в другой и красному бегущему оленю в третьей. Окно слева от входа в квартиру номер 15Б не было украшено, но в квартире горел свет.

Валманн и Рюстен зашли в коридор и позвонили. Прошло некоторое время, и дверь открылась.

Эдланд, видимо, только что вышел из душа — в рубашке и джинсах, босиком, с мокрыми волосами. Валманн вновь отметил про себя, что этот человек чем-то его притягивал, и это его смущало и раздражало.

— Что вам угодно?

Его взгляд при виде посетителей не выражал ни нетерпения, ни испуга, а только легкое смущение.

— Мы пришли просить вас о помощи, — ответил Валманн и попробовал спокойно взглянуть Эдланду в глаза.

— О чем идет речь?

— Помогите нам разыскать некоторых лиц.

— Полагаете, я смогу?

— Мы так думаем.

Валманн не стал пускаться в дальнейшие объяснения. Полицейские невозмутимо наблюдали, как нетерпение искажает доброжелательное и самодовольное лицо Эдланда.

— И кого же это?

— Начнем, пожалуй, с некой Эльсе Эллингсен. В последнее время она работала горничной в семье Далбю.

Эдланд молчал, только пристально смотрел на них. Затем он хихикнул, прикусил губу, опустил глаза, покачал головой и снова хихикнул.

— Может быть, позволите нам войти? — произнес Рюстен своим спокойным голосом. — Ведь вы же понимаете, что нам есть что обсудить.

 

36

— Вы знаете, что это такое?

Валманн вытащил из желтого пакета, который принес Рюстен, толстую книгу в переплете.

Эдланд бросил взгляд на книгу и пожал плечами. Он узнал ее.

— Это Библия Агнара И. Скарда.

— Да неужели?

— Совершенно точно.

— Мне кажется, что все Библии одинаковые. Не вижу разницы.

— Эту книгу нашли на том самом месте, которое вы указали, прямо около стула, где сидел Агнар Скард, когда застрелился.

— Разве я что-нибудь об этом сказал?

— Ну, может, не совсем прямо, но вы сказали, что Скард пробовал найти утешение в Библии, прежде чем решился покончить с собой.

— Он же был религиозный.

— Да, и еще он был в отчаянии. Он знал, что его жизнь висит на волоске. А вы воспользовались этим.

— И каким же это образом? — Эдланд казался напряженным, но сохранял спокойствие. Пережив шок, вызванный репликой Валманна, он, по всей очевидности, решил принять вызов.

— Позаботившись о том, чтобы он нашел в этой Библии если не утешение, то, во всяком случае, возможность некоторого облегчения.

— И как же мне удалось это сделать?

— Просто открыв ее. Вот так. — Валманн открыл эту толстую книгу и показал выемку, вырезанную посередине.

— Здесь вы спрятали пистолет. Тут есть следы от масляных пятен, совпадающие с маслом на пистолете. Мы это проверили.

— Но зачем, вы думаете, мне это понадобилось? Ведь Скард и сам мог спрятать там пистолет, после того как раздобыл его.

— Разве мог верующий человек сделать дырку в своей собственной Библии, чтобы спрятать там орудие убийства?

— Такой чокнутый, как Скард, мог.

— А откуда вы так хорошо его знаете?

— Карин мне о нем рассказывала, — ответил Эдланд со страстным упорством. — Много рассказывала. Это был мерзкий извращенец, который разрушал чужие жизни. Он не заслуживал жить на этом свете.

— И вы решили его казнить?

— Я этого не говорил! К тому же он сам обо всем позаботился.

— Но несомненно под вашим влиянием.

— Это всего лишь домыслы.

— Спросите фру Эллингсен, так ли это.

— Да кто же такая эта фру Эллингсен, о которой вы говорите?

— Нам пока не удалось ее найти, — признался Валманн, чуть ли не добродушным тоном. — Но мне кажется, мы почти у цели. Она не сообщила своего адреса супругам Далбю, а телефон дала ненастоящий. Но я уверен, что фру Далбю ее узнает, если мы устроим вам двоим перекрестный допрос, а вам наденем парик.

— Ну и фантазии у вас!

— Да, мы тут в провинции тоже все время чему-то учимся, хотя и не очень быстро.

— Во всяком случае, у вас, очевидно, полно времени для безумных фантазий.

Эдланд понял, что его попытка пошутить не находит отклика. Глаза у него забегали, он лихорадочно искал выход, как зверь в ловушке.

— Мы мало о вас знаем, Эдланд. Нам даже не известно, настоящее ли это имя. Правда, мы удостоверились, что вы питаете пристрастие к парикам.

— Что?

— От того рыжего парика, который вы носили прошлым вечером в «Виктории», в гостиничном номере осталось множество волос. Мы их изучили.

— И?

— Это совершенно особый парик, ручной работы, высшего качества. Такие не продаются, их заказывают.

— Ну и что?

Валманн взглянул в упор на своего противника:

— Будет нетрудно выяснить, кто заказал именно этот парик, Эдланд. На это потребуется некоторое время, но мы это сделаем. Вы могли бы, разумеется, избавить нас от лишней работы, если бы поняли, что битва проиграна, и сознались, ведь у вас признание на языке вертится.

— Вы сочиняете, господин старший инспектор.

— Вы по-прежнему отказываетесь признаться, Эдланд? Или мне следует называть вас Лив Марит? Лив Марит Скард?

Это имя произвело на Дага Эдланда чудовищное воздействие. Он внезапно стал белым, как полотно, и приподнялся на стуле. Прижав руки к вискам, он кинулся к двери в ванную.

— Проверь, что он там делает! — вскрикнул Валманн.

Рюстен, который сидел ближе всего, вскочил и помчался следом. Валманн расстегнул верхнюю пуговицу рубашки — в комнате стало жарко. Похоже, он выигрывает в этом затянувшемся состязании, но борьба отнимает столько сил. Он и представить себе не мог, что такой чувствительный слабак, как Эдланд, сможет так упорно сопротивляться.

Однако человек, вернувшийся после бегства в ванную, выглядел восстановившим свои силы.

— Он принял лекарство, — объяснил Рюстен. — Две таблетки.

— Вы всерьез думаете, что я имею обыкновение вести себя как трансвестит? — Эдланд вновь был на коне, в этом не было ни малейшего сомнения. Его взгляд стал открытым и ясным, а голос твердым. Он даже одарил следователей широкой улыбкой. — Вы можете как-то подтвердить это безумное обвинение или это просто домыслы?

— Вы хотите сказать, что имеете обыкновение каждый день делать педикюр?

Рюстен задал вопрос вполне спокойным тоном, однако реакция последовала потрясающая. Эдланд застыл, сидя на стуле, как будто в мгновение ока превратился в кусок льда. Затем он с криком упал на пол, поджал под себя ноги и схватился за ступни обеими руками, как будто во что бы то ни стало хотел защитить от полицейских глаз свои ухоженные ногти, покрытые розовым лаком.

 

37

— Смотри, до чего довели тебя его побои.

Эдланд сидел на диване, завернутый в шерстяное одеяло, и стучал зубами, как будто температура в комнате вдруг упала градусов на десять. Рюстен принес ему чашку растворимого кофе. Его сопротивление было сломлено. Мокрые спутанные волосы висели по бокам головы. Он был похож на только что вылупившегося цыпленка, когда сидел и рассказывал свою историю, выкладывая ее отдельными кусками и перемежая речь приглушенными рыданиями.

— Он меня каждый день насиловал, а потом колотил, говоря, что я его соблазняю и ввожу в грех. Все это постепенно доконало меня. Я чувствовал, как будто раздваиваюсь — одна половинка превращается в никудышную развалину, а другая — в бешеного мстителя. Во мне в общем всегда жили две личности… — Он взглянул на них обоих по очереди, как будто просил о понимании. — Я еще в молодости чувствовал, что в моем теле живет мужчина. Но там, где я рос, такие мысли были невозможны, не говоря уже об их последствиях. Я вырос и стал женщиной, которая вышла замуж. Я надеялся, что со временем все нормализуется. Но этого не случилось. Становилось только хуже. Особенно когда оказалось, что мой муж — сексуальный маньяк и садист. О том, что возможна операция по перемене пола, я узнал, только став взрослым. И когда я через несколько лет набрался мужества и сбежал от него, то боялся, что уже слишком поздно. Здесь, в Норвегии, очень строгие правила на этот счет, я даже и представить себе не мог, как я предстану перед непробиваемой норвежской бюрократией, да мне еще надо было скрывать свою идентичность. Я решился и поехал в «Клинек Ландсмеер» в Нидерландах, где не задают так много вопросов. Операции там делаются как на конвейере. Однако со мной произошел несчастный случай, и мне пришлось пройти длительный и сложный курс коррекционной хирургии в Аскере. Приехав сюда, я был уже на пути к выздоровлению. У меня была новая идентичность. Глядя на себя в зеркало, я мог видеть мужчину. Нож хирурга и гормоны сделали свое дело. Что касается трудностей психологических, то я их до конца еще не преодолел. Лив Марит Скард преследует меня. Иногда во мне просыпается чувство, что я — это она, несчастная женщина с изуродованным телом и разбитой душой, одержимая ненавистью к мужчине, сотворившему со мной все это. С этим я ничего не могу поделать. Лив Марит Скард и Даг Эдланд живут в одном и том же теле. Мой врач говорит, что это классический случай раздвоения личности, но мне от этого не легче. Только лекарства помогают мне — делают меня самим собой по крайней мере на несколько часов. В конце концов, я сдался и подумал, что будет лучше, если я подчинюсь ей и помогу избавиться от этого привидения, которое разрушило наши жизни. Так произошло возвращение к жизни Лив Марит Скард…

Он горько зарыдал.

Затем он взял себя в руки и попытался вновь обрести свою неустрашимую манеру. Он снова поочередно взглянул на обоих полицейских и произнес почти кокетливо:

— Не хотите же вы сказать, что пришли ко мне и разоблачили меня лишь на основе вашей теории о париках и случайно замеченного лака для ногтей?

— Это называется полицейской работой. — Рюстен произнес это довольно убедительно, как будто давал урок в классе молодых новобранцев полицейской школы. — Капля за каплей падает и точит камень.

— Но у нас было кое-что еще. Мы, собственно, пришли, чтобы вас задержать и сфотографировать.

— Сфотографировать?

— Не только с внешней стороны, но и с внутренней, так сказать.

— Потрудитесь объяснить это, старший инспектор.

— Я уверен в том, что рентгеновские снимки покажут следы переломов различных костей, ребер, пальцев и всего остального, которые совпадут с описанием в истории болезни Лив Марит Скард в больнице в Лиллехаммере, где она лечилась.

Эдланд вытаращил на него глаза, и теперь они наполнились слезами.

— Взгляните… — всхлипнул он и вытянул вперед левую руку. И тут Валманн заметил, что указательный палец наискосок вырастает из другого сустава. — Он наступил на него, несколько раз. Врачам не удалось выпрямить палец. — Он прижал руку с изуродованным пальцем к груди и зарыдал.

Позднее, когда Эдланд успокоился и даже немного поспал, а Валманн и Рюстен тем временем шепотом обсуждали, что делать дальше, Валманн прокашлялся и сказал:

— Я вынужден задать вам еще один вопрос, Эдланд. Это будет неприятный вопрос, но мы подумали, что вы предпочтете ответить на него здесь, нежели в комнате для допросов в полицейском участке.

Эдланд только кивнул, измотанный сеансом допроса двумя полицейскими, продолжавшимся с перерывами около двух часов.

— Я должен спросить вас, Эдланд, почему вы убили Карин Риис?

— Карин? — Он вскочил с дивана с таким видом, как будто его сильно укололи иглой. — Разве я убил Карин?

— Успокойтесь. — Рюстен положил ему на плечо свою тяжелую руку. — Вы рассказали нам все остальное, расскажите и об этом.

— Нет, это невозможно! — Он опять зарыдал.

— Если вы откажетесь, то потом, когда вас будут допрашивать эксперты из Уголовной полиции, будет гораздо хуже. Выхода нет. У нас есть доказательства.

— Доказательства?

— Да, доказательства.

— Что это я убил?.. — У него не хватило сил закончить.

Валманн вздохнул, придвинул к себе пластиковый пакет и достал черные ботинки, грязные и неприглядные.

— Это ваши ботинки?

Эдланд отвернулся.

— Так они ваши?

Ответа не последовало.

— Вы должны ответить мне, Эдланд. Нет смысла молчать. Мы нашли их в вашем мусорном мешке. Вы знаете, что мы можем обнаружить биологические следы, доказывающие, что ботинки принадлежат вам. Волокна с ваших носков или малюсенького кусочка кожи будет достаточно. Своим молчанием вы только нам работы прибавите, а себе — неприятностей со следственными органами. Так это ваши ботинки?

— Похоже, что так.

— Они были на вас в тот четверг вечером, когда была убита Карин Риис?

— Я не помню…

— В ваших интересах сказать правду.

— Ну конечно. Да!

Валманн еще раз глубоко вздохнул:

— На этих ботинках были обнаружены следы крови, Эдланд. Крови, принадлежащей Карин Риис. Вы можете объяснить, как ее кровь попала на ваши ботинки?

Эдланд затих на несколько секунд, а затем прошептал:

— Я… я солгал вам… — Он говорил еле слышно. — Я стоял около двери, и заглянул внутрь, и увидел, что она там лежит… И тогда… тогда…

— Что тогда?

— Я вошел, а потом… потом, должно быть, испачкал ботинки в крови.

— Характер нанесенных увечий говорит о том, что ее, скорее всего, забили насмерть ногами.

— Нет!

— Именно так. Скорее всего, будет доказано, что на нанесенных ей ранах отпечаталась форма этих ботинок. Мы уже взяли пробы, которые наверняка покажут остатки волокон и волос…

— Прекратите!

— Вы больше ничего не хотите сказать нам?

Эдланд еще сильнее завернулся в шерстяное одеяло, медленно лег на бок и поджал под себя ноги. Он дрожал так сильно, как будто никогда в жизни уже не согреется.

— Это была она…

— Вы хотите сказать, что ее убила Лив Марит Скард?

— Да… — прошептал он. Затем он внезапно вскочил и закричал: — Нет, это неправда! Это был я… Я не знаю… — И он снова упал на диван.

— Попробуйте рассказать нам, как это случилось.

Еще одна длинная пауза. Эдланд лежал тихо, и было слышно, как он дышит. Потом он вдруг начал рассказывать, сначала неуверенно что-то бормоча, затем громче и отчетливей. Наконец он встал перед полицейскими с искаженным лицом, дрожа всем телом и отчаянно пытаясь объяснить им то, чего сам не мог понять, чего никто никогда не смог бы объяснить должным образом.

— Я увидел их там… — начал он. — Когда я подошел к дому на улице Фритьофа Нансена, он был внутри, Скард. Он наказывал ее своим особым образом. Он насиловал ее там, в передней, спереди, сзади, и потом бил ее. Он заставлял ее делать отвратительные вещи, извращенные. Я узнавал их. Она узнавала, Лив Марит… Это узнавание… Было совершенно невыносимо стоять и смотреть на то, что происходит перед моими глазами! Я захотел помочь ей, я должен был это сделать. Но меня словно парализовало. Я превратился в нее, вы понимаете? Я вернулся, я снова был в ее роли! В роли пассивной, избиваемой женщины, которая могла только лежать, стонать и принимать побои. Я почувствовал, как начинается приступ. Когда голова раскалывается, все возможно. Таблеток у меня с собой не оказалось. У меня не было ни мужества, ни сил двинуться с места. Закончив, он оставил ее лежать на полу, как забитую скотину, и ушел. Выскочил через заднюю дверь из кухни, как крыса. Я притаился за перилами лестницы, и он меня не заметил. Не знаю, как долго я так сидел, а голова болела все сильней… Когда я вновь заглянул в дом, она уже пришла в себя. Она была на ногах и наводила порядок, расставляла мебель, поправляла ковер. Наводила порядок после него! После того, как он ее насиловал! Маленькая прилежная домохозяйка делала то, чего ожидал от нее муж! Моя дражайшая Карин, первая женщина, с которой я испытал радости сексуальной жизни как мужчина, она была полностью в его власти. Она делала все точно так же, как Лив Марит годами, плачущая и истекающая кровью, чтобы ему не к чему было придраться, когда он вернется. Она превратилась в Марит, старший инспектор! Она стала Лив Марит Скард. И эта мысль была невыносима!

Он на секунду замолчал, будто собирался с силами.

— И тогда я вошел и попросил ее остановиться. Попросил ее позвонить в полицию и заявить на него. Я был вне себя, я кричал и ругался. Она испугалась. Просила меня прекратить. Но остановить Лив Марит Скард было невозможно. Тогда Карин начала кричать, оскорблять меня. Вся в крови, избитая и сломленная, такая, какой была я в моей прошлой жизни…

Затем слова его стали отрывистыми и почти бессвязными:

— И тогда я напал на нее… Должно быть, так все и было… Я годами пытался стереть Лив Марит Скард из моей души, а тут она возродилась и вновь стояла передо мной… Вся избитая и в крови, и она защищала его! Головная боль ослепила меня…

Эдланд снова свернулся на диване и зарыдал. Прошло время, прежде чем он вновь обрел дар речи.

— Я пришел в себя уже на Гревелёкка. Я точно не помню, что сделал. Я, конечно, что-то предполагал, поэтому долго стоял в душе, помыл полы, мною овладела прямо-таки мания все убрать и вымыть. А потом я отключился, приняв несколько сильных таблеток. Но я не думал, что все так серьезно, прежде чем… полиция не появилась у меня на пороге на следующий день.

Даг Эдланд замолчал. Он, казалось, успокоился и протянул дрожащую руку за чашкой остывшего кофе.

— Так оно и было, старший инспектор. Так умерла Карин Риис. Убитая нами троими — Агнаром И. Скардом, Лив Марит Скард и мной. — Он положил голову на спинку дивана и уставился в потолок. Слезы катились по его лицу и попадали в складки около рта. — И что теперь со мной будет, старший инспектор, как вы думаете?

Ответил ему Рюстен:

— На этот вопрос ответ будут искать судмедэксперты, Эдланд. На вашем месте я бы не задумывался сейчас над этим. Сообщите нам, когда вы будете готовы идти с нами в полицию. Попробуем найти вам уютную камеру.

— Только чтобы не попасть в одну камеру с ней, — пробормотал он. Затем он взял себя в руки. — Мне надо, во всяком случае, взять с собой приличную одежду, — сказал он. — И туалетные принадлежности. Вы, надеюсь, дадите мне время немножко разукраситься? — Он задиристо улыбнулся Валманну. — Вот старшему инспектору есть чему поучиться, чтобы выглядеть на все сто. Ведь он в принципе красавец парень, разве нет?

— Ну конечно, — ответил Рюстен, усмехаясь. — Но я не очень-то уверен, что он сам это понимает.

 

38

— Трое убийц? — задумчиво произнесла Анита. Они сидели на диване, держа в руках по стакану красного вина, а между ними стояла ваза с попкорном. — Один человек с раздвоением личности, которого можно считать за двоих, и психопат-извращенец. Ну а четвертый кто?

— Четвертый?

— Как далеко вы, собственно говоря, продвинулись в поисках человека, убившего Лилиан Петтерсен? Эдланд и в этом собирается признаться? Или это сделал Скард? Или же мистический незнакомец, ну, к примеру, свихнувшийся клиент?

— Это сделал Скард.

— У тебя есть доказательства?

— Скажем так, я кое-что нашел в его квартире, что окончательно убедило меня в моей правоте. — Он достал пластиковую карточку, обнаруженную им на письменном столе Скарда, и протянул ей. Это был значок с булавкой для крепления к отвороту пиджака. — «Конференция союза учителей, преподающих предмет „Мировоззрение“». Он наверняка был членом этого союза и без труда обзавелся доступом на конференцию. С этой карточкой он мог свободно бродить по гостинице «Виктория».

— Да, но это не доказывает, что он ее убил.

— Доказательство мы получили сегодня от Кронберга. Он занялся мобильником Лилиан, вернее, тем, что от него осталось, и знаешь, что он там обнаружил? Отчетливое изображение проповедника Скарда в этом гостиничном номере со спущенными штанами и лицом, искаженным похотью.

— Она его сняла на мобильник?

— Очевидно. Может быть, просто шутки ради. А может, чтобы иметь материал для шантажа — ведь она уже была наслышана о его эскападах.

— Но ему это не понравилось.

— Видимо, поэтому он и раздавил мобильник. А поскольку он не очень-то разбирался в электронике, то не догадался уничтожить СИМ-карту. Кронбергу всего полчаса понадобилось, чтобы увеличить изображение и получить снимок нагого миссионера, готовящегося занять свою излюбленную позу…

— Фу, какая гадость.

— Во всяком случае, эта гадость сейчас является украшением на стене нашей лаборатории.

— А потом он ее задушил?

— Я полагаю, что это доставило ему не меньшее удовольствие, чем половой акт. Такой он был человек.

— Ты чего молчишь? — произнес он через некоторое время.

— Читаю.

— Что это?

— Туристическое приложение к «Афтенпостен».

— Ну и?

— Ну, я подумала, что это дело, весь этот ужас, окончательно уничтожили рождественское настроение. Во всяком случае, для меня.

— А я никогда не любил Рождество.

— Вот я как раз и смотрю, куда уехать.

— Неплохая идея! Ты подумала про Испанию?

— Лучше на Сейшельские острова.

— О Боже! Тебе что, зарплату повысили?

— Ну… — Она помедлила с ответом и интригующе улыбнулась. — Можно сказать, что повысили.

— Говори же, не томи… — Он схватил ее за ногу и потянул к себе.

Она пропищала:

— Я скажу, скажу! Меня повысили в должности.

— Да?

— Это был второй вопрос, о котором Моене со мной говорила в тот вечер, когда она позвонила. Меня наметили на должность инспектора полиции. Сразу после Нового года.

— Поздравляю!

— Как я уже говорила, Моене меня любит.

— Пожалуйста, больше никаких намеков на двусмысленные отношения.

— Не волнуйся. — Она забралась к нему под мышку и показала фотографию с райского острова. — Так что я решила пустить первую зарплату на роскошное путешествие.

— А почему Сейшелы?

— Теплый ветер, бесконечные пляжи, никакой рождественской еды, а только свежие фрукты каждый день. Можно снять пальмовую хижину на пляже. Подумай только, скинуть с себя всю эту зимнюю одежду!

— Если дело только в этом, то можно начать здесь и сейчас…

— Только после того, как ты скажешь «да».

— Я не реагирую на вымогательства.

— А мне кажется, реагируешь. Я это отчетливо чувствую. Я пойду за мобильником…

— Прекрати!

Он схватил ее за локти, и она упала на него. Ваза с попкорном упала на пол.

— Сейшелы!

— Ну, хорошо, Сейшелы. Если только поездка будет этого стоить.

— Не волнуйся, дорогой. Я долго терпела и экономила…

И Анита стала показывать ему, что она сэкономила.