1

Я пережила шок, когда увидела его снова.

Я боялась этого. Старалась изо всех сил не думать о том, что такая встреча рано или поздно произойдет. Я могла бы, наверно, предпринять что-то более кардинальное, чтобы не допустить этого. Например, обосноваться в каком-нибудь городе подальше отсюда. После нескольких лет с постоянными переездами меня ничто больше не связывало с местностью вокруг озера Мьёса. Но я почему-то сижу здесь, в недавно открывшемся отделе социального обеспечения в центре Хамара, и занимаюсь тем, что превращаю человеческие судьбы в номера и коды в соответствии с формулярами социальной службы.

Для меня это определенный шаг вперед.

Я пережила очень трудное время, но думаю, что самое страшное уже позади. Я долго старалась научиться позитивно думать о себе и других людях. Я ставила перед собой цели, и мои усилия приносили результаты; мне удалось восстановить свою жизнь. В хорошие моменты я думаю о том, что плохие времена не вернутся. Никогда.

И вдруг на мой стол попадает документ с его именем.

Ничего странного в этом нет. Моя работа состоит в том, чтобы изучать обращения, проводить интервью, искать документы в архиве. В поле моего зрения ежедневно попадает по пятьдесят имен, если не больше. Некоторые из них кажутся знакомыми, а некоторых людей я и вправду знаю. Я могла бы неплохо заработать, допустив небольшую утечку сведений, которые я узнаю, просто сидя на работе. Но я никогда не стала бы этого делать. Я вижу в своей работе нечто большее, чем возможность получить легкие деньги. Моя цель — фундаментально изменить свою жизнь, стать новым человеком в новом окружении. После того, что я пережила, эта цель стала для меня наваждением. Реабилитация проходила очень медленно. Физические раны залечиваются, а душевные не перестают кровоточить. Поврежденная психика не так легко восстанавливается. (Я научилась спокойно говорить о вещах, мучивших меня. Я прочитала несколько книг по этой теме, прошла курс лечения и стала специалистом по моему случаю.) Перешагнуть через прошлое, идти дальше, преодолеть дурные мысли и сосредоточиться на хорошем — таков был мой план. И я уже многого достигла. Я много сделала, чтобы быть довольной собой. И я думала, что заслужила эти маленькие победы.

И вот его имя вдруг появилось на моем письменном столе. Я чуть было не сказала: в один прекрасный день. День был, насколько мне помнится, не особенно хорош. Осень уже вступала в свои права. Я выходила на работу и приходила домой в полутьме. Зимой приходится еще работать над тем, чтобы бороться с темнотой и сохранять маленький огонь внутри себя. Моя служба благоприятствует этому. Я только начала трудиться на этом поприще и взялась за работу с пылом, относилась к деловым бумагам и отчетам эмоционально и старательно, и, как мне кажется, мне все удавалось.

Он не изменил фамилию. Я прочитала ее один раз, потом еще и еще… У него, очевидно, не было прошлого, от которого хотелось бы сбежать. Уже одно это могло поколебать стабильность, которую я так мучительно восстанавливала.

Сама же я жила под чужим именем. Об этом я позаботилась в первом же кризисном центре, в который попала. Мне помог один социальный работник, мужчина. Он понял всю серьезность моей ситуации и превысил свои полномочия, мягко говоря. Позднее я поняла, что, помогая мне таким образом, он рисковал своей должностью. Неудивительно, что однажды он пришел ко мне, чтобы получить нечто взамен. И я ему не отказала. Все произошло очень быстро. Он был пылок, но осторожен. Даже пытался быть по-настоящему «нежным». И со знанием дела говорил о том, что произошло, как до, так и после. Это было чуть ли не хуже, чем насилие, которому я подвергалась в особняке на Сёре Ол. Он говорил мне, что я красивая, что он влюблен в меня, «слегка одержим», как он выразился, что я должна позволить ему помочь мне преодолеть ужас, который я пережила, то есть вступить с ним в любовную связь.

И тогда я поняла, что с мужиками для меня покончено.

Я покинула кризисный центр, как только скопила немного денег, и взяла с собой свое новое имя.

Мой супруг сохранил свое имя, но отнюдь не статус. Это стало ясно из заявления на получение временного пособия для некой Карин Риис, ассистентки стоматолога. Имя ее сожителя: Агнар И. Скард. Живет на пособие. Заявление поступило в наш отдел из отдела по делам семьи. При рассмотрении таких заявлений учитывались определенные вещи, например прошлое женщины, отсутствие у нее пороков. А также возможности ее реабилитации. Я не смогла продолжить чтение. До меня сразу дошло, что этот человек, это чудовище, вонзил свои зубы в новую жертву, которую подобрал на улице и которая не смогла бы оказать сопротивление его попыткам втянуть ее в сеть своих болезненных представлений. И он мог бы сломить ее. На глаза навернулись слезы. Я почувствовала, что плоды моих многолетних усилий под угрозой. Сердце так часто застучало, что защемило в горле. Я оказалась отброшенной назад, уничтоженной. Я снова была той самой Лив Марит Скард, которая начинала всхлипывать, дрожа от страха, только при виде его имени. Рыдать от ужаса и бессилия, от ненависти.

Мне пришлось отпроситься с работы в тот день. Я пошла домой и легла, приняла снотворное и проснулась на следующее утро, измученная тяжелыми снами. Я встала и пошла на работу, отчаянно решившись добиваться одного — чтобы он больше ничего мне не испортил! Его руки не должны достать меня в моей новой жизни! Это я держу его на прицеле. Он не знает о моем существовании. Преимущество на моей стороне, и я должна этим воспользоваться.

Помню, что, когда я в тот сумрачный октябрьский день сидела и изучала заявление о социальной помощи, в голове у меня мелькала одна и та же мысль, об этой женщине: «Если она серьезно решилась с ним расстаться, то она обречена!»

 

2

Утро понедельника в полицейском управлении Хамара. Совещание группы, занимающейся расследованием убийства Карин Риис.

Прежде чем сообщить о приоритетах в данном деле, Валманн предоставил слово Аните Хегг, которая изложила то, что знала об Агнаре Скарде и его пропавшей жене пять лет тому назад. Ее рассказ вызвал бурную реакцию, и началась словесная перепалка. Валманн дал им выговориться, а затем вновь взял слово и ознакомил всех с дополнительными сведениями о Даге Эдланде. Он не счел нужным проигнорировать теорию Ульфа Эрика Энга о сексуальной ориентации Эдланда, хотя от этой мысли ему становилось не по себе. И в заключение выложил информацию, полученную от Лилиан Петтерсен, о том, что Карин Риис — в прошлом проститутка.

— И этот факт переворачивает с ног на голову картину, которую мы себе до сих пор представляли, — заключил Валманн. — Во-первых, нам известно, что Скард избивал свою первую жену и, возможно, даже убил ее. И это означает, разумеется, что на него надо обратить особое внимание и в этом деле. Во-вторых, его совместная жизнь с бывшей проституткой выглядит, мягко говоря, странной и дает пищу для самых разных размышлений. А в-третьих, появилось еще одно лицо, которое могло бы пролить свет на Скарда, — если, конечно, ее удастся найти или, вернее, если она жива, а именно, бывшая жена Скарда, которая до сих пор считается пропавшей.

— И которая, вероятнее всего, пошла на корм знаменитой мьёсовской форели, — сухо отметил Бернт Нольде.

— Трупы имеют обыкновение всплывать, — отпарировал Валманн. — И там как раз весной множество рыбаков. Много шансов, что утопленницу бы нашли.

— Полагаешь, вытащили бы кошкой?

— Ну да, если к трупу не привязали камень.

— У Агнара Скарда ни яхты, ни лодки не было, — сообщила Анита. — И он, честно говоря, не тот тип, чтобы решать практические задачи, например отвезти труп к озеру, переложить его в лодку, отплыть на какое-то расстояние и выбросить его, и все это сделать незаметно. Его машину, конечно, осмотрели, но ничего не обнаружили.

— А вот ты как раз и займешься тем, чтобы вновь тщательно изучить все детали дела Лив Марит, — перебил ее Валманн. — Направим несколько человек в Лиллехаммер. — Он продолжал, не ожидая ее реакции, хотя мог предположить, что ей меньше всего хочется совершить еще одну поездку в Лиллехаммер именно теперь. — Что касается Эдланда, то он предстает как все более сложная, если не загадочная фигура. Вспыльчивый и нервозный, уклоняется от ответов на простейшие вопросы о себе, зато склонен вдаваться в детали насчет других вещей, кажется абсолютно равнодушным к полиции и не боится отстаивать свою точку зрения, я бы даже сказал, почти провокационно отстаивает некоторые детали…

— Не почти! — прервал его Энг. — Абсолютно провокационно. Особенно если принять во внимание его слабенькие аргументы насчет потери памяти и так далее. Он скользкий и наглый мерзавец! Когда мы его снова заарканим?

— Скоро.

— Отлично. Уж у меня-то он расколется!

— Ну это еще не факт, что именно к тебе он попадет на допрос, — поправил его Валманн. — Он тебя уже боится до смерти.

— А ты ведешь себя как добрый дядюшка.

— Знаешь, некоторых надо по шерстке гладить, хотя бы немного.

— Я предпочитаю другие методы.

— Сомневаюсь, что они окажутся более эффективными в случае с Эдландом.

— Потому что он ноет и хнычет как баба?

— Потому что он ноет и хнычет и все же твердо стоит на своем. И потому что мы на самом деле очень мало о нем знаем.

Энг не ответил и с хрустом вжал свой правый кулак в ладонь.

Валманн удостоил его долгим взглядом.

— Что касается второго подозреваемого, Агнара Скарда, то мы знаем немногим больше, чем раньше, — продолжал Валманн. — Он зарегистрирован проживающим на улице Фритьофа Нансена. Вигген нашел его в списке налогоплательщиков, получает пособие по инвалидности. Вот, в сущности, и все.

— Если не считать, что он избивал жену. — Энг никогда не дремал.

— Да, но дело не было возбуждено.

— Но мы все отлично знаем, что это значит. Ему удалось ускользнуть.

— И что за консалтинговые услуги оказывает, черт возьми, такой человек в Тронхейме? — Аксель Фейринг покачал головой. — Да еще по выходным? Либо это черная работа, либо что-то вне закона. И в том, и в другом случае он обманывает социальную службу.

— В целом хочу сказать, что перед нами порядочная порция кропотливой, традиционной, если не старомодной полицейской работы. — Валманн не стал повторять все имевшиеся открытые вопросы и противоречивые сведения. — Не будем пока делать никаких предварительных выводов, они только исказят перспективу. Продолжим собирать информацию. Анита там лучше всех ориентируется, она возьмет с собой еще одного человека, например Вика, и отправится вместе с ним в Лиллехаммер, чтобы поднять старое дело. Изложите свое дело при личной встрече, вместо того чтобы звонить по телефону. Так им труднее будет отвертеться, как это обычно делают в тамошнем полицейском управлении. И внимательно изучите все возможные свидетельства того, что его бывшая жена все-таки осталась жива. Я знаю, что вероятность мала, но не проверить мы не можем. Представляете, как будет здорово, если нам удастся разрешить дело, которое они не стали возбуждать пять лет тому назад? А, Кронберг?

— Здесь… — раздалось из глубокого честерфилдского кресла в заднем ряду. Инспектор полиции Кронберг выглядел по меньшей мере на десять лет старше своего возраста. Невысокого роста, наполовину облысевший, с ничем не примечательной внешностью, Кронберг сидел, вцепившись в стакан с пенящимся «Фаррисом», как будто у него под ногами все еще качалась палуба, и выглядел еще более серым, чем обычно. Круиз в Хирстхалс оставил на нем свои следы.

— Помоги нам облечь в плоть и кровь наши скудные данные о Скарде и Эдланде. Попытайся залезть за пределы обычных регистров. Нам нужны факты их биографий, передвижения, работа по специальности, адреса. Как ты понял, нам пока что удалось узнать очень немного, почти ничего.

— Хорошо. — Лицо Кронберга просветлело, и в глазах засверкала какая-то мысль.

Решение проблем с помощью компьютерного таланта составляло главный стержень деятельности этого тихони-холостяка. Это было общеизвестно, но редко комментировалось, так как его успехи основывались частично на знаниях и умениях, далеко выходивших за рамки общепризнанной методики, во всяком случае, в полиции. Но Кронберга пока что никто не разоблачил и не обвинил в нарушении правил. И этим он также был обязан своему необычайному таланту.

— Ну тогда я начну. — Он поднялся и вышел из комнаты, все еще яростно сжимая в руке стакан с «Фаррисом».

— Сульстранд и Вигген, сходите еще раз к Аннебет Далбю. Нужно все-таки получить представление о том, чем занимается этот Агнар Скард, кроме того, что устраивает музыкальные приемы для дамочек в своей комнате, зачем он поехал в Тронхейм и где он сейчас.

— А мы можем зайти в его квартиру? — спросил Вигген. Казалось, ему не терпится заняться настоящей полицейской работой, какую показывают по телевизору.

— Слишком рано. Мы ведь еще с ним не разговаривали. Насколько нам известно, у него есть алиби на ночь убийства. А кстати, что там с судебно-медицинской экспертизой? Нам уже сообщили, когда ее можно ожидать? Есть ли какие-либо предварительные результаты?

— В течение сегодняшнего дня, — ответил Нольде. — Я утром им звонил. Они ускорили свою работу после субботнего репортажа в «ВГ».

— «Промедление в работе полиции приводит к потере драгоценного времени. Следствие в тупике», — процитировал Валманн. — Виноватыми всегда мы оказываемся. Но надо отдать им должное: они совершенно правы — ведь у нас даже нет официального подтверждения личности убитой.

— Мы выяснили местонахождение матери Карин Риис, — сообщил Вик. — Она живет в Дрёбаке с гражданским мужем. Они оба на пенсии и, очевидно, уехали на зиму в Португалию, где у нее есть квартира. Нам пока еще не удалось с ней связаться. У Карин Риис есть еще сестра, которая переехала в Швецию. Ее последний адрес, который мне удалось найти, — Эребро, но телефон там не отвечает.

— А ее дружок наотрез отказывается опознать погибшую, — вмешался Энг. — Когда мы его попросили, он чуть в обморок не упал.

— Надо связаться со стоматологом, — произнес Валманн. — Я сам это сделаю, — добавил он, вдруг вспомнив что-то. — Энг, ты продолжай исследовать бары и пивные в городе, может быть, узнаешь что-нибудь о ночных похождениях Карин Риис. Возможно, что дамочка этой особой профессии была вовлечена и в другие конфликты. Возьми с собой Сульстранда.

— Хорошо. — Энг был, по всей видимости, не прочь заняться именно этим.

Сам же Валманн с явной неохотой ждал предстоящей встречи с начальницей управления Моене, требовавшей новых данных. Именно она позвонила ему спозаранку и процитировала заголовки в «ВГ». Он знал, что его может ожидать доклад об утерянной чести хамарской полиции. А эта честь беспокоила Моене не меньше, чем ее собственные добродетели старой девы, подумал Валманн и признался сам себе в тот же момент, что он, собственно говоря, ничего не знает о личной жизни начальницы управления и еще меньше — о ее добродетелях, кроме того, что она живет одна с собакой, французским бульдогом. А может, она побывала замужем несколько раз и имеет кучу детей? Хотя это сомнительно. На ее письменном столе красовалась только фотография собаки.

 

3

До конторы стоматолога Маркуса Гроберга было рукой подать, но Страндгата в ноябре продувается насквозь. Валманн шел и дрожал от холода. Он знал, что можно было бы и не ходить, а позвонить по телефону и спросить, не согласится ли стоматолог опознать умершую женщину, предположительно Карин Риис. Но Валманна интересовало не только опознание умершей, с этим можно было не торопиться, так как они еще не получили ее тело от судебно-медицинских экспертов. Он хотел задать добропорядочному стоматологу совсем другой вопрос и посмотреть, как тот прореагирует.

— Ну, а какие, собственно, отношения были между вами и вашей ассистенткой?

Гроберг на секунду остолбенел, но быстро пришел в себя и повернулся к полицейскому, чтобы ответить.

Маркусу Гробергу было под пятьдесят, хотя его тело выглядело старше. Он был сутул, узкоплеч, плохо выбрит, с бледным одутловатым лицом и бегающим взглядом, тонкая шея болталась в просторном вороте рубашки. Яркий пример пожилого холостяка, подумал Валманн. На губах у него играла постоянная полуулыбка, как будто кто-то только что сказал ему нечто приятное. Когда Валманн вошел, с зубоврачебного кресла встал пациент, а Гроберг держал в руке и рассматривал рентгеновский снимок. На голове у него была маленькая белая шапочка, а на свободной руке — белая латексная перчатка. Марлевая повязка висела вокруг шеи. Валманн представился. Рукопожатие стоматолога было вялым. Инспектор подождал, пока врач договаривался с пациентом о следующем визите, а затем задал свой вопрос, внезапно, без какого-либо вступления.

— Какие отношения?.. А что вы, собственно, имеете в виду?

Реакция была такой, как и ожидалось. Гроберг протрубил отбой, сделав вид, что не понял ни содержания вопроса, ни к чему клонит полицейский. Но на лице у него читалось совершенно иное. Он раскрыл рот, прежде чем взял себя в руки, и стиснул белоснежные зубы, к которым были применены, очевидно, все возможные отбеливатели.

— Я имею в виду… — Валманн напустил на себя несколько суровый тон, — я хотел бы знать, не состояли ли вы в сексуальных отношениях с Карин Риис.

— Но… — Гроберг повернулся к столику с инструментами, стоявшему справа от зубоврачебного кресла, затем осознал, что ему там ничего не нужно, и медленно, как будто боялся потерять равновесие, повернулся к Валманну. — Но это же… неслыханно!

— Наоборот. Такое часто бывает. А кроме того, вы сами меня надоумили спросить.

— Я? Каким образом? Это абсолютно… — Гроберг ухватился за спинку кресла. Валманну даже жалко его стало, он выглядел абсолютно неподготовленным к такому обвинению и полностью беззащитным.

— Когда мы разговаривали по телефону в пятницу и я попросил вас описать Карин Риис, вы употребили выражение, которое меня удивило. Вы назвали ее «милашкой». Вы помните? Милашка. Вы думаете, что это подходящее слово для описания стоматологом своей молодой ассистентки?

— Да… я понятия не имею!

— Мне кажется, это больше похоже на то, как пожилой любовник говорит о своей молодой любовнице, вам не кажется?

— Нет, знаете что! Это!.. Это!..

— Давать ложные показания полиции наказуемо. Вы это знаете?

— Ну да, конечно.

Валманн позволил врачу на короткий момент собраться с мыслями. Гроберг стоял, слегка наклонившись вперед, и тяжело дышал. Валманну показалось, что он еще никогда не видел человека, у которого слово «виновен» с такой ясностью было выражено на лице, в каждом движении и повороте тела. Гроберг просто не умел притворяться и лгать. Неужели есть еще такие люди в наше время? — подумал Валманн. И где только их искать? Почему они так редко встречаются?

— Но она действительно была прелестной девочкой, не так ли?

Гроберг молчал, вместо ответа раздался лишь едва слышный стон.

— В этом нет ничего постыдного. — Валманн старался говорить доверительно. — Даже если она была такой девочкой.

— Что вы имеете в виду? — Голос Гроберга задрожал, а глаза вдруг наполнились слезами. — Она была порядочной девушкой! Не вздумайте сказать ничего другого!

— Она несомненно была добрым человеком. Но я знаю, что она к тому же была проституткой.

— Неправда! Не здесь! Не со мной! — Гроберг поднял руки, как бы защищаясь от ужасного зрелища. Его жест напомнил Валманну дешевый любительский спектакль.

— Но вы давали ей деньги?

— Нет, не сразу.

— Как это?

— Только позднее.

— Ну да. Но все-таки давали.

— Но это я предложил. Только чтобы помочь ей. Я заставил ее взять от меня немного денег. Понимаете, заставил… Я знал, что она нуждается. — Он уставился в пол, продолжая цепляться обеими руками за кресло.

— А откуда вы это узнали?

— Из того, что она рассказывала. И ведь я знаю Илью.

— Илью?

— Ее мужа. Властный мужчина. Он служит Богу, но не мамоне.

— А как вы с ним познакомились?

Впервые стоматолог посмотрел старшему инспектору Валманну прямо в глаза:

— Боже мой, вы там в полиции вообще ничего не понимаете? В церковной общине! Все в общине знают брата Илью. Он выступает перед нами. Объясняет Писание. Он смотрит нам не в глаза, а в душу, ругает нас за слабохарактерность. А так как он сам пал очень низко, он знает наши грехи и призывает нас покаяться. Брат Илья проносится через собрание как метла самого Господа. Его речи трогают всех. Всем приходится копаться в грязи, которую большинство предпочло бы не видеть. С тех пор как он пришел к нам и начал проповедовать, у нас появилось тридцать новообращенных.

— О какой общине вы говорите?

— «Ковчег»! — Стоматолог окинул полицейского высокомерным недоверчивым взглядом, будто никак не мог взять в толк, как представитель правопорядка не знает этого. — Община пятидесятников «Ковчег».

— А этот брат Илья… У него нет другого имени?

— В общине мы знаем нашего брата по тому имени, которое он избрал, будучи гласом Божьим. Однако… — Стоматолог выдохнул воздух и продолжал более спокойным тоном: — В документах Карин Риис, которые я смотрел, когда ее нанимал, было указано имя ее сожителя — Агнар И. Скард.

— «И» — инициал Ильи?

— Очевидно.

— Это он попросил вас взять ее на работу?

— Брат Илья пришел ко мне и рассказал, что взял под свою защиту падшую женщину и что работа в добропорядочной христианской среде поможет ей на ее пути от унижения до прощения Господнего. А мне как раз нужен был ассистент.

— А куда делась предыдущая ассистентка? Ты ее тоже лапал? И она поэтому ушла?

— Не могли бы вы, господин старший инспектор, попридержать ваши гнусные инсинуации? Фру Ульсен, которая занимала эту должность раньше, была уважаемым членом нашей общины. Она ушла на пенсию прошлым летом.

— Но что касается Карин Риис, то соблазн оказался слишком велик?

— Это совсем не так! Я… мы любим друг друга. Брат Илья и фрёкен Риис не жили вместе как муж и жена. Он взял ее к себе из чистого сострадания. Он сам мне об этом говорил. Это было как провидение. Перед этим он рассказывал в общине о плотских желаниях и чувственной любви и объяснял, что она ниспослана Богом и вовсе не греховна сама по себе, если только отдаваться ей искренне и с молитвами. Мы поняли это как знак, фрёкен Риис и я. Брат Илья заглянул в будущее и увидел наши душевные муки. К Богу ведет множество дорог, господин старший инспектор.

— И столько же путей ведет в каталажку, — пробормотал Валманн.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы сделали что-то противозаконное? — У Гроберга вновь задрожали губы.

— Нет, я подумал о брате Илье, — сказал Валманн. — Я в ближайшие дни приглашу вас на официальный допрос в полицейское управление. То, что вы рассказываете, возможно, прояснит нам многое в связи со смертью Карин Риис.

— На допрос в полицейское управление? — Стоматолог испуганно на него уставился. — И что, это может попасть в газеты и тогда моя жена узнает? Ни за что на свете, господин старший инспектор! Она этого не вынесет, это конец…

Оказывается, он женат. Валманн снова взглянул на поникшую, неухоженную фигуру. Видимо, в общине «Ковчег» предъявлялись другие, доселе неизвестные требования к мужскому обаянию, подумал инспектор.

— Мы всегда пытаемся избежать опубликования деталей следствия, — пробормотал он успокаивающе. — Но вы знаете, как умеют копать журналисты. Гарантировать ничего не могу. А пока что вам есть смысл поразмышлять, не пора ли совершить маленькое покаяние перед вашей женой.

 

4

Даг Эдланд осматривал свое жилище. Он занимался чисткой и генеральной уборкой, начал еще вчера, а теперь дело приближалось к завершению.

Он начал эту работу сразу после того, как вернулся домой той ужасной ночью. Принялся пылесосить, чистить зеркала, мыть ванную, стирать и наводить порядок. Работал несколько часов как одержимый, без плана или системы. К счастью, после приема очередной таблетки это состояние прошло и осталось в полузабытом прошлом.

Однако встреча с полицией, когда его подняли буквально с кровати, была несколько больше, чем полузабытое прошлое. Он сам себя упрекал, что произвел такое плохое впечатление. Было ясно, что у полиции о нем сложилось негативное мнение. Хотя, впрочем, ему нечего бояться, убеждал он сам себя. В следующий раз он может пригласить их войти. Все, что могло внушить подозрение или вызвать замешательство не шибко проницательных полицейских, было удалено. Он вынес из дому два огромных пластиковых мешка с одеждой, книгами, личными бумагами, туалетными принадлежностями, даже некоторыми фотографиями и украшениями и своим компьютером и поставил все это в подвал.

Эта работа пошла ему на пользу. Он вновь обрел уверенность в себе. В полицейском управлении он чувствовал себя потрясенным и спровоцированным. Их вопросы, инсинуации… И как только можно было себе такое представить! Он почувствовал, как блекнет слабый проблеск надежды на будущее и оптимизм, который — несмотря ни на что — поддерживал его в последние дни и недели. На него надвигалась темнота. Надо попытаться не думать об этом ужасе. Этой катастрофе. Он отказался помочь полиции с опознанием. Не мог заставить себя посмотреть на Карин в ее теперешнем виде. Он должен был сосредоточиться на хорошем, на тех приятных моментах, которые успел провести в ее обществе. Какое огромное значение имели ее любовь и понимание для его восстановления после многих месяцев и лет очень медленного выздоровления — а затем рецидива. Для его душевного равновесия, которое будто попало на американские горки. Для его возвращения к нормальной жизни. Какой она была терпеливой, снисходительной и нежной. Как она приняла его со всеми недостатками. Именно благодаря Карин он снова обрел веру в любовь. Почувствовал, как появляется и растет сексуальное желание, как будто после долгого сна. Он и сейчас это чувствовал при одной только мысли о ней. Она и только она превратила его из подстреленного, почти бесполого зомби в жизнелюбивого молодого человека.

Вот на чем следовало сосредоточиться, а не на воображаемых картинах, до ужаса ясных и отчетливых, как она лежит в передней — изувеченная, мертвая. Он отбрасывал от себя самые сенсационные репортажи, но кое-какая информация неизбежно просачивалась. Он знал, что должен освободиться от этих представлений, или тьма вернется снова и поглотит его. Он должен держаться за приятные переживания и опираться на них. На чаше весов сейчас лежало не только его душевное состояние, но и все его существование в будущем. Когда перед ним возникали картины изуродованного тела Карин, угрожая сломать его самооборону и переполняя его воображение, ему приходилось прибегать к таблеткам. У него были лекарства от болезненных наваждений и препараты, помогавшие от депрессии. И он старательно принимал и то, и другое. Теперь же он по собственному желанию стал постепенно сокращать дозы лекарств, и все шло хорошо. Он находил в себе силы противостоять соблазну получить облегчение путем приема химических препаратов. До последнего времени.

В дверь позвонили.

На пороге стоял высокий полицейский, Валманн, как он назвался в прошлый раз. Единственный, кто проявил хоть чуточку симпатии, когда они отвезли его в полицию. Тот, который пытался сдерживать своего коллегу, переходившего границы дозволенного. На этот раз он был один.

— У вас есть время поговорить?

Вопрос был простым и внушающим доверие, но Эдланд заколебался. Старший инспектор пришел к нему один, без машин с сиренами и полицейских в униформе. Даг почуял ловушку, но не мог понять, в чем она.

— Это займет всего несколько минут.

— А в чем дело?

— Мы получили новую информацию.

— Заходите.

Они остановились в коридоре. В квартире все вроде бы в порядке. Эдланд мог бы пригласить Валманна в комнату, ну, скажем, на чашку чая. Или наверное, кофе. Он не представлял себе полицейского, который пьет чай. Но что-то его останавливало. Он повторял сам себе, что бояться ему нечего, однако присутствие полицейского все равно вызывало беспокойство. Бдительное око натренировано проникать за пределы видимости, находить несоответствия, скрытые истины — есть они или нет…

— А что вы узнали?

— Кое-что о вашей умершей подружке, Карин Риис.

— О Карин? — Этого было уже достаточно, чтобы нарушить его с таким трудом обретенный душевный покой. Он почувствовал тошноту и поднял руку, чтобы схватиться за дверной косяк. — И что же это такое?

— Вы наверняка понимаете, что нам важно установить ваши отношения как можно точнее, во всех деталях.

— Да… — Даг вдруг почувствовал острую необходимость сесть на стул. Он не знал, как долго продержится на ногах.

— Этот момент касается ее прошлого.

Даг Эдланд заметил, что полицейский говорил осторожно, тщательно подбирая выражения, и воспринял это как сигнал опасности. Как дополнительную угрозу. К тому же физическая близость этого человека вызывала ассоциации с тем фактом, что она мертва. Бесповоротно, навсегда. И это лишало его возможности вернуться мыслями назад к хорошим моментам или к благостным мечтам о будущем. Полицейский стоял перед ним здесь и сейчас. Бесспорно, это угроза. Он весь так преисполнился отчаянием, что его взор начал блуждать по комнате в поисках чего-то… какого-то предмета… который послужил бы оружием. Чего-то такого, что заставило бы угрозу исчезнуть.

— Ну и что? — Даг с трудом произносил односложные слова.

— Известно ли вам, что Карин Риис в прошлом — проститутка?

— Ах, это… — Теперь у него ноги подкосились от облегчения. — Да, это… — Он подыскивал слова. — Насчет этого мы… Да, мне это известно.

— Стало быть, вы это знали.

— У нас с Карин тайн друг от друга не было. Мы говорили обо всем. Это осталось в прошлом и сейчас проблем не представляло.

— Проблем не представляло? — Полицейский казался искренне изумленным.

— Совершенно никаких. — Даг Эдланд вновь обрел душевное спокойствие. — У каждого свой крест. — На его лице расплылась улыбка. — Неужели вы настолько во власти предрассудков, господин полицейский, что полагаете, будто проститутка не может быть хорошим и полноценным человеком?

Эдланд надеялся, что разговор на этом закончится, но старший инспектор явно не был удовлетворен. Он хотел задать еще несколько вопросов о личной жизни Карин Риис. Разве она не жила с другим мужчиной, когда они встретились? Разве это не мешало их отношениям?

Тут Дагу возразить было нечего. Речь шла об отношениях, о которых Карин рассказала ему доверительно, что произвело на него впечатление, и ему претило обсуждать это с чужим человеком. Но в конце концов у него слетело с языка, что их сожительство было своего рода алиби, фикцией, лишенной какого-либо истинного и эмоционального содержания.

— Что за алиби? — удивился Валманн.

— Для укрепления его позиций в мещанской среде. Таково его представление о приличной жизни в соответствии с условностями, принятыми в обществе.

— А для чего ему это было нужно?

— Спросите его самого.

— Я бы с удовольствием, но не знаю, где он находится. А вы не знаете?

— Я ничего о нем не знаю и знать не хочу.

— Если вы правы в своем предположении, то она-то зачем на это пошла?

— Послушайте… — Они все еще стояли друг напротив друга в узкой прихожей. Эдланд чувствовал, что нажим на него постепенно возрастает. Он пытался всеми средствами дать понять, что хотел бы закончить беседу, но не решался выставить полицейского вон. — Она встретила его, когда ей было очень тяжело. Он вошел в ее жизнь совсем как добрый самаритянин. Когда она согласилась, то попала в плен. Очень трудно вырваться из сети благотворительности, когда ты кому-то обязан. А когда он со своей стороны вцепился в нее, то упускать уже не хотел. — Эдланд почувствовал, что покрывается холодным потом. Ему было нелегко ворошить старую историю. — Так, во всяком случае, она объяснила мне то, что между ними произошло.

— Вы употребили выражение «упускать не хотел». Значит, он ее насильно удерживал?

— Этого мы не касались.

Конечно же они об этом говорили. Она рассказывала о маниакальном контроле, угрозах и грубых оскорблениях.

— Как вы думаете, это возможно?

Эдланд пожал плечами. Он понимал, что ему следует воспользоваться возможностью и рассказать полицейскому все, что знает, но боялся — слово за слово, и с языка могло сорваться то, о чем он никак не хотел рассказывать полиции.

— А ему было известно о ваших отношениях?

— Не знаю. Может быть. Трудно скрывать такие вещи от болезненно ревнивого человека.

— А как, по-вашему, он мог реагировать, если бы узнал?

Эдланд не сдержался:

— Боже мой! Вы же ее видели!

— Вы хотите сказать, что ее убил ее бывший сожитель?

— Я этого не знаю, я же говорил вам!

Он начал всхлипывать, громко и пронзительно, как ребенок, который ударился и не знает, как себе помочь.

Позднее, после того как полицейский ушел и он взял себя в руки, принял таблетку и начал успокаиваться, Даг отметил про себя, что должен довольствоваться хотя бы одним — имя не было названо. Полицейский не спрашивал, а сам он не произносил этого ненавистного имени — Агнар И. Скард. Одно только его звучание вновь оживило бы перед ним все детали, всё, что это чудовище творило с ней, эпизоды, которые Карин в слезах рассказывала ему, когда они лежали в объятиях друг друга. Этого он не мог передать полиции. Одна только мысль о Агнаре И. Скарде как конкретном и живом человеке полностью выбивала его из колеи. Он мог потерять контроль над собой, и тогда никакие лекарства не помогут. А в памяти остается большое слепое пятно.

 

5

Вернувшись в полицейское управление, Валманн наткнулся в коридоре на Фейринга.

— Мы тебя искали. Нольде получил предварительный результат от судмедэкспертов, — сообщил он. — Почти все уже в лаборатории.

Они поспешили туда, где вся команда уже расположилась на имеющихся стульях. Не было только Аниты Хегг и Лейва Вика, которые отправились в Лиллехаммер.

— Здесь имеется кое-что интересное, — начал Нольде, который не очень-то хорошо себя чувствовал в роли ведущего оратора. — Причиной смерти было кровоизлияние в мозг после перелома черепа, вызванного, очевидно, сильным ударом руки или ноги. Время смерти установлено предварительно: незадолго до полуночи.

— До полуночи? — прервал его Валманн.

— Примерно двадцать три часа пятьдесят пять минут. Возможные отклонения — тридцать минут в ту или иную сторону.

— То есть тридцать минут от этого времени?

— Так здесь написано.

— Тогда Эдланда следует исключить из числа подозреваемых. — Валманн угрюмо взглянул на протянутый ему лист бумаги, где черным по белому стояли цифры. — Возможность того, что он находился там, когда она была убита, почти нулевая.

Он подавил в себе желание забросить файл с результатами вскрытия куда подальше. Юридический отдел даже не даст санкцию привлечь парня к судебному разбирательству.

— Скажи-ка, а шофер такси — надежный свидетель?

— У него эта поездка отмечена на счетчике. Прибытие двадцать три часа пятьдесят две минуты.

— Затем Эдланд отпускает такси, подходит к дому, начинает стучать, а потом с ним случается потеря памяти. На это уходит по меньшей мере десять минут.

— И тогда нам ничего не дают те свидетели, которые пошли на кухню тискаться и обниматься.

— Надо поговорить с его врачом о лекарствах, которые он принимал.

— Хорошо, я свяжусь с ним. — Фейринг сделал запись в блокноте.

— Нужно обыскать его квартиру, — вмешался Энг. — Пропылесосить все уголки.

— Он уже сам все пропылесосил, — прервал его Валманн. — Я как раз оттуда. Все пропахло моющим средством.

— Черт подери! Надо было сразу это сделать!

— У нас не было достаточно улик на него. А кроме того, ордер на обыск дает судья. А ведь был выходной, не так ли?

— Это называется уничтожением доказательств.

— Все это актуально лишь после того, как он привлечен к разбирательству. Юристы не купились бы на это.

— А что насчет сведений о его дамочке, чем она занималась… — По выражению лица Энга было ясно, какого он мнения о подобных женщинах. — Думается, что такая деталь должна была испортить настроение в любовном раю. Мы же не исключаем мотив ревности.

— Как я уже сказал, — Валманн продемонстрировал свое неудовольствие, полуотвернувшись от ухмыляющегося Энга, — я только что разговаривал с Эдландом. Ему было все известно о прошлом Карин Риис, и это его, по-видимому, никак не задевало.

— Как я уже сказал, этот парень совсем рехнутый! — Энг явно был в ударе.

— Но твоя теория насчет ревности летит ко всем чертям!

— Здесь еще кое-что написано. — Нольде пришлось повысить голос, чтобы привлечь всеобщее внимание к отчету. — У женщины на шее обнаружены следы пальцев, но ее не задушили. А кроме того, перед самой смертью имел место половой акт.

— Вот-вот! Проститутка всегда остается проституткой! — воскликнул Энг, но его слова восторга не вызвали.

— А как, собственно говоря, они это определили? — Сульстранд продемонстрировал некоторое отсутствие опыта в подобных вопросах.

— Кровь, — коротко ответил Нольде. — Если жертва насилия уже мертва, то крови не бывает.

— Там были повреждения?

— Так точно. Этот негодяй осторожности не проявил.

— Семенная жидкость?

— Ни следа. Возможно, пользовался презервативом. Или еще чем-то. Об этом говорят повреждения.

— Черт возьми… — По лицу Сульстранда было видно, что с него достаточно деталей.

— И это было не в первый раз, — продолжал Нольде. — Читаю дальше. Результаты вскрытия показали старые повреждения шейки матки и яйцевода, свидетельствующие об одном или нескольких абортах, которые привели к бесплодию.

— Вот так… — Валманн поднял вытянутые руки над головой, как будто хотел подняться над окутавшим их всех туманом из противоречивых сведений и вопросов без ответов. — Все это можно истолковать по-разному.

— Бывший сожитель все-таки в этом замешан, — возразил Фейринг. — Главное — отыскать его.

— Фру Далбю ничего нового не сообщила, — заявил Вигген. — Они с мужем собрались в Лондон немного отдохнуть перед рождественскими хлопотами. Она была озабочена поисками новой горничной, а это не так-то легко, если не хочешь нанимать иностранцев.

— Надо бы туда пойти и его квартиру тоже вверх дном перевернуть! — Энг явно жаждал деятельности.

— Мы не можем обыскивать квартиру человека, с которым даже не разговаривали, — поправил его Валманн. — Но у меня есть новые сведения о Агнаре И. Скарде, которые объясняют, по крайней мере, почему так трудно выйти на его след. — Он с удовлетворением констатировал, что все умолкли и ждали продолжения. — Он вовсе не консультант, как думает его квартирная хозяйка. И не торговый агент. На него снизошел Свет, и он стал проповедником. Проводит собрания с целью пробуждения религиозного чувства и укрепления веры в общине пятидесятников, здесь, в Хамаре.

— Неужели старый истязатель женщин — богобоязненный христианин?

— Вроде бы так. Стоматолог Гроберг, с которым я сегодня разговаривал, член этой общины. Он, во всяком случае, — убежденный христианин. По всей видимости, брат Илья — это псевдоним Скарда — не скрывает своего греховного прошлого. Его обращение к религии и хороший пример вызвали прямо-таки целую лавину новых членов общины.

— Это блеф! — Энг привстал со стула. — Такие ребята не исправляются!

— Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, он демонстрирует убедительное зрелище. Преступление и наказание! Вся местная община пятидесятников у его ног. Бог знает, где он еще действует.

— Бог и «Желтые страницы»! — Охотничий пыл охватил теперь и Фейринга. — Надо только связаться с общинами в округе и поинтересоваться.

— Вот ты-то этим и займешься, — сухо ответил Валманн. — Насколько я знаю, в одном только Хедмарке порядка пятидесяти малых и больших общин пятидесятников.

— Отлично, ловим его на слове! — Энг был неудержим. — Он сказал, что едет по делам в Тронхейм. Это можно проверить. — Он придвинул стул к столу и включил компьютер. — «Желтые страницы» — это одно, а «Адресса» — другое… — И он сосредоточенно защелкал клавишами.

— «Адресса»?

— Газета «Адресса», крупная газета в Трёнделаге. Если кто-то хочет разместить объявление, то это делают в «Адрессе». А объявления о религиозных собраниях в выходные появляются в номере за четверг или пятницу. — Он вышел на сайт газеты и стал проверять, пока ему не повезло. — Вот они: религиозные собрания, целая куча… Салем… Бетель… Целина… Вот: «Община „Слово жизни“. Преступление и наказание. Молитва и беседа. Брат Илья проповедует. Хвала Господу. Сбор пожертвований». Это в пятницу вечером.

— Но он поехал туда в среду.

— У них и утренние собрания бывают. Смотри: «Свидетельства. Брат Илья проповедует и направляет. Организатор: Евангелический центр». Энг прекратил поиск и окинул всех взглядом. — Во всяком случае, похоже, что он там был.

— Похоже, что у него тоже с алиби полный порядок, — сухо прокомментировал Валманн. — Но нам придется, разумеется, связаться с председателями общин и проверить, был ли он там и в какое время. Он отправился туда на своей машине. У такого бездельника на стареньком «саабе» и по обледеневшей дороге поездка займет по меньшей мере шесть-семь часов, как бы он ни ехал — через Довре или через Рёрус.

— Наверное, поэтому он и отправился в среду.

Развязалась бурная дискуссия о маршрутах и расчетах времени.

— И еще кое-что… — Валманн вновь взял слово. — Стоматолог Гроберг имел сексуальную связь со своей ассистенткой Карин Риис.

— И он туда же! — Фейринг покачал головой.

— Уж это мероприятие имело, наверное, более деловой характер.

— Он ей платил! — Энг с силой ударил правым кулаком по левой ладони. — Что я говорил?

— По его словам, речь шла о небольших подарках…

— Называй это, как хочешь.

— И он утверждает, что Скард и Карин Риис не жили вместе как супруги, а Скард подобрал ее на улице, чтобы «спасти».

Фейринг фыркнул, а Энг громко рассмеялся.

— Возникает, однако, вопрос, — продолжал Валманн, — как много было известно самому Скарду?

— Ты хочешь знать, имелось ли его согласие? В том смысле, что она вертела им, как хотела, и он был согласен со всем?

— Такое ведь тоже бывает: молодая хорошенькая девушка сводит с ума и обводит вокруг пальца пожилого обожателя.

— Или же она продолжала заниматься своим старым ремеслом втайне от «папочки».

— В таком случае он ее по головке не погладил, когда все открылось.

После такого краткого обмена мнениями между Энгом и Фейрингом в разговор вновь вступил Валманн:

— Или же он знал это и терпел, пока получал свою долю прибыли?

— Религиозный проповедник в роли сутенера! Да, на сегодняшний вечер я не прочь бы стать репортером из «ВГ»!

— Та-ак, если все это дойдет до «ВГ», то я буду знать, кто разболтал. — Валманн произнес эти слова, обращаясь ко всем и не имея в виду кого-то персонально.

Оживление сразу же стихло.

— В любом случае такие отношения — бомба замедленного действия.

— Секс-бомба.

— Убийство из ревности с предупреждением.

Вновь Энг и Фейринг устроили словесный пинг-понг, который закончился дурашливой болтовней. Но в то же время настроение переменилось, и уныние, охватившее было группу расследования после нескольких дней топтания на месте, несколько рассеялось и сменилось оживлением.

— Мы не продвинемся дальше, пока не заарканим Скарда и не побеседуем с ним. Энг, мы с тобой заступаем на вахту у телефона: проверь все номера этих общин в Тронхейме. Вик, ты свяжешься с «Ковчегом» в Хамаре. Узнай у них все, что можно, о Скарде, и опроси всех членов общины до единого, если понадобится. Сульстранд и Вигген найдут машину Скарда в регистре Транспортного ведомства. Известно, что у него «сааб», но нам нужно знать номерной знак и год выпуска. А затем начинайте проверять видеозаписи наблюдения на бензоколонках в северном направлении. Не мог же он добраться до самого Тронхейма, ни разу не заправившись. Так мы узнаем график его поездки. А Нольде… — Валманн повернулся к криминалисту. — У тебя уже есть отчет с места преступления? Какие-нибудь находки, о которых мы не знаем? Волосы? Ткани? Слюна? Пот? Отпечатки пальцев?

— Ничего особенного, — сухо ответил Нольде. — Очень мало того, с чем можно работать. Мы нашли отпечатки пальцев нескольких человек, но только один из них мужчина, они не новые и были обнаружены в ванной и в спальне на втором этаже.

— Скард, — пробормотал Фейринг.

— Убийца мог быть в перчатках?

— Возможно. Или Карин Риис была убита женщиной.

 

6

Встреча с Лив Марит Скард повергла меня в шок. Мне понадобилось несколько лет, чтобы дистанцироваться от этой испуганной, подстреленной и жаждущей мести женщины. Через некоторое время я пришла в себя и поняла, что должна быть начеку. Нельзя позволить ей доминировать в моей новой жизни. Необходимо смириться с тем, что Агнар И. Скард числится в архиве моих клиентов. Я жестоко ошибалась, думая, что спасение в том, чтобы уйти как можно дальше, забыть и сбежать в пустое пространство. Это оказалось самообманом. Надежность, которую я чувствовала, тоже оказалась обманом. Она ничего не значила и раскололась за одну минуту, всего лишь при виде комбинации из нескольких букв на бумаге. Однако мало-помалу я поняла, в чем заключается настоящая победа: надо подчинить себе мысль о том, что он близко. Осознать, что он по-прежнему существует, осознать возможность случайной встречи с ним, чтобы это не привело к катастрофе. Внушить себе уверенность в том, что он больше меня не достанет, даже если находится где-то рядом. Я не думала, конечно, о конфронтации. Анонимность была моим лучшим оружием, самым надежным отступлением. Я переменила имя и стиль жизни, покрасила волосы и изменила прическу. А кроме того, он, как и все остальные, думает, что я мертва. Я тщательно следила за всеми репортажами и шумихой вокруг моего исчезновения. В кризисном центре я намеренно не назвала свое настоящее имя. Не существовало документов, которые могли бы меня выдать. И я не была первой.

Существует установившаяся практика для выхода из таких ситуаций. Я бесследно исчезла, по крайней мере на какое-то время, и праздновала свою первую маленькую победу, хотя и была на грани нервного срыва, обиженная и униженная, полная ненависти и жажды мщения. В мыслях я прочесывала местность вместе с самыми рьяными добровольцами. Я плакала от сострадания к несчастной избитой жене, о которой писали газеты, лежавшей, возможно, мертвой где-то в окрестностях Лиллехаммера. Но это же была я! Мне очень хотелось, чтобы полиция ему что-нибудь пришила, чтобы его обвинили в убийстве. Мне и в голову не пришло бы объявиться, чтобы спасти его, да ни за что на свете!

Прошло много времени, пока я поняла, что именно ненависть привязывает меня к нему. Пока я ненавижу его и жажду его смерти, он имеет власть надо мной. Осознав это, я начала искать позитивное в своей жизни, обнаружила в себе самой такие стороны, о существовании которых догадывалась, но никогда не имела мужества их развивать, — самостоятельность, новую, более яркую личность, смелость принимать важные решения и делать выбор. Бесстрашный выбор. Позитивный выбор. Страх медленно уступал место надежде и оптимизму. Мне помогали работники кризисного центра. А также врачи, когда наступали рецидивы и меня вновь охватывали отчаяние и горечь. И я справилась в конце концов. Продолжила учебу. Постепенно я почувствовала, что прошла длинный и очень важный отрезок пути в своей жизни. Я претерпела развитие, которое все изменило, и стала новым человеком. И вот вдруг передо мной возникло новое испытание: суметь жить и работать в одном городе с Агнаром И. Скардом. А может быть, это не так уж невозможно? Может, старое пугало потеряло свою силу? Было похоже, что преподаватель высшей школы Агнар И. Скард также много пережил за эти годы, так же как и я.

«Получает пособие по инвалидности»… Возможно, наш брак, бывший сущим адом, не прошел бесследно и для него? Эта мысль придала мне силы. Его падение будет моим взлетом.

Однажды я совершила нечто, чего, строго говоря, делать не имею права. Я нарушила правила и вошла в архив с закрытыми личными данными. Для служащего социальной конторы это особого труда не представляет. Я не обнаружила ничего сенсационного, когда ввела поиск по его имени. Узнала лишь то, что знала всегда: Агнар И. Скард — человек больной. В отчете указывалось, что после того, как суматоха вокруг исчезновения его супруги несколько улеглась, он впал в глубокую депрессию. Он даже провел некоторое время в больнице, а когда его выписали, не смог возобновить свою преподавательскую деятельность. Вместо этого Агнар, имеющий степень магистра по этике, написал большую статью о преступлении и наказании. Свои знания по истории религии он использовал для изучения классической порнографии и собирался затронуть эту тему в статье. (Это выяснилось, впрочем, из беседы с психотерапевтом.) Когда его усилия опубликовать статью потерпели крах, он пережил новый срыв и пустился в религиозные искания, проходя курс лечения в больнице Сандеруд недалеко от Хамара. Около четырех лет назад он получил пособие по инвалидности. Прилагаемые справки от врачей свидетельствовали о частых рецидивах с колебаниями душевного состояния от меланхолической пассивности до маниакального интереса к упадку общественной морали. В одном из отчетов упоминались суицидальные тенденции в связи с гипертрофированными актами покаяния.

Чтение этих строк придало мне силы. Значит, он все-таки не так легко отделался. После моего бегства все его существование разладилось, и теперь он — развалина. Я представила его себе — он стал чуть старше, появилось больше седины, еще резче стали линии, подчеркивающие жестокость на его бесхарактерном лице. Представила рот, улыбка которого не предвещала ничего хорошего и могла враз смениться бешеным оскалом, усталые глаза за стеклами очков — в момент вспышки темперамента они превращались в жгучие трещины между складками кожи, как у гадюки. Я словно видела его перед собой. Я читала все симптомы. Я могла думать о нем, не холодея от страха и отвращения. Это радовало.

Однако больше всего я думала о ней.

Карин Риис, его новая женщина, где ее место в этой картине? Как она живет с этим насильником и неврастеником? Или все это только игра? Обман, придуманный им, чтобы выманить у государства социальное пособие и вызвать доверие (смешанное с жалостью — злополучная смесь) еще у одной ничего не подозревающей женщины? Он на это способен. Я много раз наблюдала, как он преображается, меняя личность в течение одной секунды. Ей, однако, угрожает опасность. Никакая женщина не может быть в безопасности рядом с Агнаром И. Скардом, сколько бы он ни ходил по врачам в течение всего времени, прошедшего после последних ударов, нанесенных мне в тот погожий весенний день в Лиллехаммере. Я помню, как лежала, скорчившись на кухонном полу, лучи послеобеденного солнца светили мне прямо в лицо, а я была слишком избита и измучена, чтобы отползти в сторону от яркого, резкого света. А сегодня он, согласно медицинской справке, — несчастный больной, живущий на лекарствах, хотя по-прежнему с нестабильной психикой.

Карин Риис не выходила у меня из головы. Она жила вместе с ним еще совсем недавно, но сейчас оторвалась и подала ходатайство о получении временного пособия. Она полагала, что освободилась от него, но я-то его лучше знаю!

Я начала прогуливаться в том районе, где они жили. Это вошло в привычку. В этом было нечто от самотерапии, закаливания: знать, что он находится где-то поблизости, и все же гулять, вдыхать свежий воздух и чувствовать себя окрепшей и бодрой после прогулки. Как-то я увидела ее на велосипеде, — наверное, она ехала с работы. Я уже заметила, что перед домом припаркована его старая машина (я ведь знала адрес). Видимо, он решил нанести визит своей бывшей сожительнице. Это не предвещало ничего хорошего.

Карин тоже взглянула на машину, но никак не отреагировала. Она выглядела удивительно свежей и ухоженной. Молодая, лет около тридцати, невысокая и стройная. Я обратила внимание, что она переодела обувь на крыльце, прежде чем вошла в дом. Красивые сапожки на высоком каблуке исчезли в пластиковом пакете, а она сунула ноги в мокасины. Я и сама так делала. Он был маленького роста и не любил высоких женщин. Значит, какие-то привычки остались без изменения… У Карин были красивые волосы до плеч, — может быть, он перестал вырывать у женщин волосы.

Стояла ясная, хорошая погода, как часто бывает в Хедмарке в октябре после ночных заморозков, без ветерка. Дом, растительность в саду, забор из штакетника, провода — все покрыто блестящим инеем. В доме на улице Фритьофа Нансена шторы были задернуты. Когда я увидела, как она открывает дверь и входит, мне показалось, что передо мной красная девица из сказки, заходящая в пещеру к страшному троллю. Хотя Карин Риис вовсе не была красной девицей — я ведь знала это, так как читала ее биографию. Просто она выглядела такой хрупкой и уязвимой, когда исчезла в полутьме за дверью. А то, что Агнар И. Скард не кто иной, как пожирающий людей тролль, мне-то было известно лучше всех.

Я остановилась у калитки, сделав вид, что ищу что-то в сумке. Я неосознанно ждала, что услышу крики, глухие звуки от ударов по человеческому телу, грохот падающей мебели. Однако из закрытого и погруженного во мрак дома не доносилось ни звука, и от этого становилось еще более жутко. Весь мой с таким трудом восстановленный душевный покой исчез, и я еще раз ощутила мертвую хватку страха. Я так сильно задрожала, что чуть не выронила сумку. Но на этот раз я боялась не за себя, а за нее. Ее фигурка на велосипеде, на крыльце, красивые черты лица, темные вьющиеся волосы, понимание того, как низко она пала и как смогла вытащить себя из грязи и начать новую жизнь — хотя бы и вместе с Агнаром И. Скардом, — все это сильно на меня подействовало. Я почувствовала непреодолимое желание вступить с ней в контакт, познакомиться, не для того, чтобы навязаться, а чтобы помочь. Кто-то должен был ее предупредить, прежде чем все плохо кончится!

Но как я могла подойти к ней и рассказать свою историю, не раскрыв себя? А что, если он действительно переменился и они живут вместе нормальной семьей? Такая возможность представлялась мне еще более возмутительной, нежели картина избиения. Все это взволновало меня до такой степени, что вечером у меня поднялась температура, и я на следующий день не вышла на работу.

Как-то раз я случайно стала свидетелем того, как она его выгнала вон.

Я прогуливалась, как обычно, по кварталу с особняками по направлению к парку Клюкхаген, когда заметила его, марширующего вниз по улице Руаля Амундсена с чемоданом на колесиках. Его было нетрудно узнать, хотя за эти годы он изменился: полноватый человек средних лет, неприметный по внешности и одежде, — весьма унылое зрелище, которое, вопреки опасениям, не оказало на меня никакого впечатления.

Из дома раздавалась громкая музыка. Очевидно, она уже вернулась домой с работы. Или пятница — день уборки? Ей надоели его визиты и она решила вымести его из дома навсегда? А может, он бежал сам? Не выдержал совместной жизни с молодой, жизнерадостной — а возможно, и с требовательной — женщиной. Однако когда я мельком увидела его лицо, мои надежды и триумф как рукой сняло. Даже на расстоянии пятидесяти метров я узнала его ожесточенный взгляд. Он был вовсе не повержен и не побежден в борьбе с независимой женщиной — он был в бешенстве! Его угловатые, почти механические движения не предвещали ничего хорошего. Мне даже показалось, будто я слышу, как из его уст вырываются проклятья. Когда этот знаток истории религии раздражен, у него обнаруживается богатейший запас ругательств и проклятий.

Вдруг мне показалось, что это уже произошло.

В этот момент я поняла, что вся эта история с нервным срывом и больной психикой — лишь маскарад. Что он снова обнажил свое подлинное «я», а она поплатилась за это. Теперь, когда меня больше не было, а он на людях играл роль сломанного и кающегося вдовца, Агнар вновь дал волю своей ненависти к женщинам, и она, избитая и страдающая, лежит в доме. А он включил радио на полную мощь, чтобы заглушить ее крики…

Я повернула назад и побежала к дому. Постучала в дверь, но внутри не было слышно ни звука, кроме музыки. Мною овладела нерешительность — не могла же я разбить стекло и вломиться в дом!

Вдруг дверь открылась, и она появилась на пороге, такая же красивая, с порозовевшими щеками. При виде ее я сначала обрадовалась — ведь она в целости и сохранности! Потом меня охватила паника: как объяснить, что я стою на крыльце и стучусь к ней?

— Да? — сказала она и окинула меня вопросительным взглядом. — В чем дело?

— Добрый день! Я из Нового социального управления, — сказала я, заикаясь. — Мы хотели бы ознакомить всех с нашей…

— Я уже была в вашем управлении, — ответила она удивленно.

Ну конечно. Она же наш клиент. Какая оплошность! Но у меня не было другого выхода, как продолжить свою легенду.

— В таком случае извините…

— Ничего, ничего.

— Мы проводим информационную кампанию…

— И заходите в каждый дом? Ну и ну. — Реакция Карин на мое, мягко говоря, странное объяснение была мягкой. Она не казалась подавленной, обиженной женщиной. В ее голосе звучал смех.

— Мы считаем важным устанавливать личный контакт с клиентами в дополнение к материалу, который рассылаем по почте.

— Да, это очень любезно с вашей стороны… — Она не казалась заинтересованной. Может, это и к лучшему. Легенда, сочиненная мной на ходу, была малоправдоподобной, если не сказать слабоватой. Представитель государственного ведомства ходит по домам в информационных целях, используя все свое обаяние. К счастью, у меня в сумке нашлось несколько брошюр, которые я сама собиралась прочитать. Я вытащила их и протянула ей:

— Это для вашего сведения, если захотите еще раз к нам обратиться.

— Огромное спасибо! — Она приняла брошюры как старательная ученица. Воплощение любезности. В тот момент, когда она отвернулась и отошла в переднюю, чтобы положить брошюры на столик, я мельком взглянула на сумку, которую она повесила на спинку стула. На самом стуле лежало пальто. Сумка открылась, и я заметила сверху скомканное нижнее белье. На Карин были те же красивые сапожки до лодыжек, в которых я увидела ее в первый раз. Должно быть, она только что вошла. Шелковые колготки. Коротенькая юбочка. И трусики в сумке, и это в холодный октябрьский день…

Да у нее любовник! — осенило меня. Она только что со свидания. Отсюда и сияющий взгляд, и свежие, розоватые щеки. Я порадовалась за нее. И тут же почувствовала укол ревности.

— Ну я пойду.

— Большое спасибо, очень любезно с вашей стороны… — Она одарила меня сияющей улыбкой. Она излучала тепло, которого хватило даже на государственного служащего, случайно появившегося на пороге. Впрочем, она могла прийти не от любовника, а от клиента. И все же такая любезность. Я надеюсь, что она не заметила моего возбуждения: она была доступна! Эта мысль вселила в меня как радость, так и опасение. Румянец на щеках. Мечтательный взгляд… Передо мной снова возникло упрямое лицо Агнара И. Скарда. Он знал и поэтому бесился, но не мог помешать ей. Она взяла верх. А ему пришлось бежать.

На минуту я почувствовала, как погружаюсь в приятную теплую ванну. Я купалась в злорадстве. И одновременно ощущала боль. Она стояла так близко, что я могла бы до нее дотронуться. Мне хотелось до нее дотронуться. Так она на меня подействовала, я заметила это еще в первый раз. Теперь пережитое ощущение стало сильнее: я желала ее! С мужчинами для меня было покончено, это я уже давно знала, но влюбиться по уши в другую женщину? В моей жизни уже были подобные эпизоды, я сближалась с женщинами, использовала их теплоту в качестве болеутоляющего средства в первые, самые страшные месяцы. Я предполагала, что дело дойдет до стремления к более прочным отношениям, но гнала от себя такие мысли. Это уже было чересчур. Это пугало меня, но и манило. Я протянула руку:

— До свидания.

Я стояла как попрошайка с протянутой рукой, а все нутро распирало от ревности. Я хотела ее. Она только что пришла от другого, но она была моя!

Нет, надо успокоиться, собраться с мыслями. Я же знаю, кто она такая. Это меня не отталкивает, у меня нет предрассудков. В кризисных центрах я узнала множество женских судеб и никого не осуждаю. Наоборот. Я подумала: с ней было бы легче…

Она взяла мою руку:

— Рада с вами познакомиться. Я обязательно прочитаю. — И она подняла две брошюры. Видимо, ей нравилось делать людям приятное. Рука Карин была теплой, и она не убрала ладонь, пока я сама ее не выпустила.

 

7

Аните Хегг и полицейскому Вику не очень повезло в Лиллехаммере. Их миссия началась неудачно. Просьба взглянуть на папки с материалами по делу Скарда, закрытого более пяти лет тому назад, не вызвала восторга в полицейском управлении Лиллехаммера.

— Все имеется в электронном виде, — объяснил дежурный в приемной. — Вы могли преспокойно открыть эти файлы, не покидая Хамара.

Анита объяснила, что хочет переговорить с двумя следователями, которые, как она помнит, вели это дело, — Бьёргюльфом Ньёлом и Эстер Фладму.

— Ньёл больше у нас не работает, — сообщил дежурный. — А Фладму перевели в экономический отдел. Она сейчас уехала с инспекцией и вернется только к часу дня.

— Тогда мы можем пока посидеть у вас и посмотреть папки, — предложила Анита.

Беззаботный тон не отражал ее душевного состояния. Во-первых, Аниту раздражало, что Юнфинн отправил ее сюда копаться в этом старом деле, хотя она и понимала логичность такого решения. Во-вторых, сама мысль об этом деле портила ей настроение. Она вновь чувствовала злость и раздражение, возникшие в прошлый раз, когда все силы полиции Лиллехаммера были брошены на дело Скарда, поиски женщины, а затем на попытки выдвинуть обвинение против супруга, и все это ни к чему не привело.

— Мы хотели бы посмотреть документы на бумажном носителе, — добавила она. — Если они, конечно, сохранились. — Хотя Анита принадлежала к компьютерному поколению, она по опыту знала, что отчеты, написанные нередко от руки следователями, ведущими дело, лучше знакомили с обстоятельствами дела, чем пересказ содержания и сканирование оригинальных документов.

Дежурный вздохнул:

— Да, они, вероятно, где-то в архиве…

— Спасибо за помощь.

— Постараемся найти для вас свободное место.

Он нехотя поднялся со стула.

Анита с нетерпением отодвинула дверь в кабинет, как только зажужжал автоматический запор. Они потратили целых полчаса, чтобы только войти в здание полиции.

 

8

Телефона общины «Слово жизни» в Интернете не было. Валманну пришлось сделать целых три звонка, чтобы отыскать председателя, которым оказался человек по имени Натан Бломберг. Валманн поймал его на службе — в налоговой инспекции в Тронхейме. Про себя полицейский подумал, что это самое подходящее место для активного христианина, желающего заниматься и мирской деятельностью. Ему вдруг вспомнилась библейская цитата из уроков религии в школе: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель…». А дальше следовало нечто о том, что Бог наказывал детей за вину отцов до третьего и четвертого рода. Примерно так же, как и налоговая инспекция.

Натан Бломберг не был особенно разговорчив, узнав, что на проводе полиция. Он извинился, сказав, что не может долго разговаривать в рабочее время и что Валманну лучше обратиться к секретарю общины, Гудрун Ларсен, если у него что-то важное. Она взяла трубку с первого звонка и оказалась довольно разговорчивой. О брате Илье она могла сказать только хорошее. Благодаря своей набожности, благочестию и ораторским талантам Божьей милостью он служил примером и источником вдохновения для них всех. Человек, который погряз в грехе и сумел с Божьей помощью подняться, чтобы поделиться опытом со своими братьями и сестрами по вере. Встретиться с таким человеком и послушать его — это большая удача. На вопрос Валманна Гудрун Ларсен сообщила, что брат Илья регулярно посещает по меньшей мере еще четыре общины в районе Тронхейма. Она рассказала далее, что расходы приезжих проповедников оплачивает община, а кроме того, они обычно получают часть пожертвований. Что касается брата Ильи, то его вознаграждение выливалось обычно в кругленькую сумму, так как на его выступлениях обычно развязывались кошельки.

На вопрос Валманна о практической организации таких визитов, например проживании, секретарь общины стала менее разговорчивой.

— Обычно проповедники живут в пансионатах или маленьких дешевых отелях, ведь община тоже должна экономить, знаете ли.

— Ну и?.. — Валманн истолковал паузу так, что он нечаянно затронул тему, поставившую любезную Гудрун Ларсен в неудобное положение. Она продолжала уже без энтузиазма и более прохладным тоном:

— А почему полиция, собственно, интересуется братом Ильей? Что-то случилось?

— Мы хотели побеседовать с ним в связи с одним делом, которое расследуем.

Снова пауза.

— Вы сказали, что из полиции Хамара. Это, случайно, не то самое… С той несчастной женщиной? Это убийство, которое по телевизору показывали?

— Я могу подтвердить, что мы хотели бы с ним поговорить именно в связи с этим делом. Он знал эту женщину. Больше я ничего не могу сказать.

— Каким образом он ее знал? — Ни вера Гудрун Ларсен, ни ее глубокое уважение к брату Илье не могли, видимо, заглушить жгучего любопытства к деталям убийства, о котором писали газеты и говорили по телевизору. Пятидесятники, вероятно, похожи на остальных людей, когда доходит до дела, подумал Валманн и решился на шоковое нападение, которое выходило, строго говоря, за рамки правил и, более того, являлось прямым нарушением закона о профессиональной тайне.

— Они жили вместе.

На другом конце провода воцарилось убийственное молчание. Валманн терпеливо ждал.

— Но… но это совершенно невозможно!

— К сожалению, это факт. Агнар Илья Скард, это его полное имя, в последнее время проживал по тому же адресу, что и убитая женщина. Если они не находились в официальном браке, то, во всяком случае, жили вместе. Теперь вы понимаете, почему мы так хотим с ним побеседовать.

— Но… — Гудрун Ларсен почти что зарыдала, — у него ведь здесь жена!

— У него и там женщина? И они женаты?

Секретарь общины, видимо, не была готова ответить на этот вопрос. Она молчала.

— Они супруги перед ликом Божьим! — прошептала она с дрожью в голосе. — Он с ней живет, когда приезжает к нам. В нашей общине законы Божьи ценятся выше созданных человеком предписаний.

— Ах вот как… Он сейчас у нее?

— Я не знаю.

— А вы можете назвать ее имя и телефон?

Еще одна длительная пауза.

— Агнете. Агнете Бломберг. Раз уж полиция интересуется.

— Бломберг?

— Да, она дочь одного из членов общины.

— Председателя?

— Да, он уже у нас давно. Но собирается уходить. Ему надо позаботиться о больной жене.

— А эта Агнете — их дочь?

— Она сбилась с пути, когда была совсем молодой, и причинила много горя своим родителям. Однако брат Илья помог ей вернуться на путь истинный. Так между ними возникла любовь.

— Ах вот как. А телефон ее у вас есть?

Гудрун Ларсен снова замолчала. Затем высморкалась и продиктовала номер телефона.

Валманн поблагодарил за полезные сведения. Ему не терпелось закончить этот разговор, но он почувствовал некоторую нерешительность на другом конце провода. У Гудрун Ларсен было на душе еще что-то.

— Я взяла их к себе, — произнесла она многозначительно, но очень тихо.

— Взяли к себе?..

— Да, в мой дом. Я приютила их.

— Скарда и дочку Бломбергов?

— Я не могу рассказать этого родителям. Особенно Натану, он мне этого никогда не простит. Но им нужно было где-то жить, а у меня комнаты пустуют с тех пор, как я овдовела. Ведь говорится в Писании, что мы должны помогать нашим братьям и сестрам в нужде. Не мое дело судить о сердечных делах. Это только Бог может.

— Хорошо. Значит, они живут у вас?

— Она у меня живет. А он бывает ее гостем, когда приезжает и проповедует нам.

— А сейчас они там?

— Нет, они уехали. Он во многих общинах выступает, а она иногда ездит с ним и свидетельствует.

— Вот как.

Прежде чем повесить трубку, Валманн сказал, что, возможно, ему придется позвонить еще раз.

— Надеюсь, речь не пойдет об этом ужасном убийстве! — воскликнула Гудрун Ларсен с опасением в голосе. Однако Валманн почти увидел падкий на сенсацию блеск в ее глазах.

Он повесил трубку и набрал названный ею номер. Автоответчик сообщил, что связь не может быть установлена. Значит, телефон отключен или абонент находится вне зоны действия сети. Чуточку поразмыслив, он вновь набрал номер налоговой инспекции в Тронхейме и попросил соединить его с Натаном Бломбергом. Налоговый инспектор не показался ему более доброжелательным, чем в прошлый раз, и он перешел сразу к делу:

— Я так понял, что ваша дочь Агнете живет вместе с мужчиной по имени Агнар И. Скард?

— Я не хотел бы об этом говорить.

— Мне достаточно простого «да» или «нет».

— Я этого не скажу.

— А вам известно, что утаивание от полиции фактов, связанных с расследуемым делом, наказуемо?

— Подавайте на меня в суд!

— Речь идет об убийстве.

— Он, что, убил кого-то?

— Он, возможно, важный свидетель по делу.

— Я в этом не сомневаюсь. Уж этот парень прошел сквозь огонь и воду…

— А как мне связаться с вашей дочерью?

— Я и сам бы не прочь это узнать.

— Хотите сказать, что не поддерживаете с ней связи?

— Она уже давно порвала с нами. И лучше не стало, после того как она связалась с этим… Ильей. Мою жену это просто в могилу сводит. Мы верили, что она вернется на путь истинный.

— А теперь больше не верите?

— Да мы и не знаем, что думать.

— А когда в последний раз с ней общались?

— Очень давно.

— Вы не заявляли, что она пропала?

— Она всегда удирала из дому.

— Сколько ей лет?

— Девятнадцать. Скоро двадцать.

— А чем она занимается?

— Работала в гостинице «Ройял гарден», в баре. Попробуйте найти ее там.

Валманн поблагодарил и повесил трубку.

В гостинице ему сообщили, что Агнете Бломберг и вправду там работала, но недавно уволилась. Вежливый голос из администрации гостиницы сказал также, что она по-прежнему иногда появляется в баре и на дискотеке, но теперь только в качестве почетного гостя.

Валманн промчался по коридору, постучал в дверь кабинета Энга и, не дождавшись ответа, распахнул ее:

— Привет. Мы с тобой едем в Тронхейм, причем сейчас!

— Сейчас? — На лице Энга особого энтузиазма не было.

— Как можно скорее. Надеюсь, тебе ничего не мешает?

— Да нет! Впрочем… — Валманн отметил про себя, что его коллега выглядит усталым.

— Еще один бурный вечерок? — спросил он с наигранным весельем в голосе. Полицейский с похмелья и на работе — довольно необычное явление в управлении.

Энг криво ухмыльнулся, но не стал вдаваться в подробности. Затем он сделал вид, что в связи с предполагаемой поездкой у него в голове забрезжила какая-то мысль.

— Подожди, я позвоню своим приятелям, и мы с тобой там неплохо погуляем.

— Я сказал «сейчас», и это значит сейчас. Если хочешь позвонить, сделаешь это по дороге. Даю тебе полчаса на сборы.

— Ну хорошо, хорошо. Но ты не хочешь сказать, что мы поедем на машине?

— Только до Гардермуена.

— А я было испугался, что ты приглашаешь меня в сказочное путешествие на твоем старом «мондео».

— Мы можем поехать на твоем «БМВ», если хочешь. Но за руль сяду я, — добавил он, увидев, что у коллеги заблестели глаза. — Тебя нельзя показывать дорожной полиции.

— Послушай, ты же сам приказал мне изучать ночную жизнь Хамара. — Энг постепенно начал реагировать на строгий тон. — Я только выполнял приказ. Я же работал!

— Если мы выйдем из этого здания через полчаса, то успеем на рейс в шестнадцать двадцать.

Валманн не видел смягчающих обстоятельств, и пристрастие коллеги к ночной жизни начало вызывать у него беспокойство.

В машине Энг рассказал, что Виггену повезло и он сразу же обнаружил «сааб» Скарда.

— У него оказался знакомый, который там работает в дорожной полиции и живет в Винстре, так он ему позвонил и попросил проверить бензоколонки. И сразу повезло! На второй звонок ему ответили, что на заправке имеется ясная видеозапись «сааба» и водителя, который там заправлялся. Видеозапись сделана в полдень в среду, и на ней видно, что машина ехала в северном направлении.

— Отлично, — ответил Валманн. — Теперь нам известен его маршрут в сторону Тронхейма. Осталось только найти запись, показывающую, что в четверг он возвращался обратно. Иначе наша версия лопается. Надо будет сообщить об этом Виггену.

— Итак, ты считаешь, что Скард по-прежнему под подозрением?

— Чем больше мы узнаем о нем, тем сильнее вырисовывается образ насильника-психопата.

— А что насчет второго, того гомика?

— Он также под подозрением, но мне трудно представить его хладнокровным убийцей.

— Хладнокровным?..

Валманн не стал углубляться в объяснения. У него перед глазами вновь возникло изуродованное тело Карин Риис и залитые кровью мебель и стены.

— Если окажется, что Скард обладает безупречным алиби на период с вечера четверга до утра пятницы, придется все пересмотреть. В данный момент есть все основания считать его главным подозреваемым. — Он начал информировать Энга о последних фактах, касающихся Скарда и его эскапад в Тронхейме, одновременно пытаясь найти удобное положение в машине Энга, которая явно не была рассчитана на человека ростом свыше одного метра и восьмидесяти сантиметров, не склонного превышать скорость. — Необходимо проинформировать полицию в обеих долинах, по которым проходят дороги на юг из Тронхейма, попросить их связаться с отрядами дорожной полиции и узнать, не давил ли он слишком сильно на педали, а также посетить все бензоколонки и проверить видеозаписи, — заключил он. — Это большая работа, но, поскольку речь идет об ограниченном отрезке времени, она вполне осуществима.

 

9

Анита Хегг никак не могла побороть неприятное ощущение, когда они с Виком сидели в свободном, предоставленном в их распоряжение кабинете и листали папки с делами пятилетней давности. Она хорошо помнила, как сильно ее увлекло дело об исчезновении женщины, и удивлялась собственной реакции, которая воскресла в памяти. Она тогда была абсолютно убеждена, что Агнар И. Скард убил свою жену. Однако никаких улик против него не обнаружили. Скард был типичным человеком привычки. Исчезновение жены, ее поиски и постоянные допросы в полиции заметно его напугали, но в общем и целом он продолжал жить по заведенному распорядку: ходил на работу и жил, так сказать, по часам. Это явствовало из показаний свидетелей и различных наблюдений. Его дом, машина, сад и ближайшие окрестности были прочесаны, одежда, ковры и мебель внимательно изучены — и все это с нулевым результатом. Он оставался чрезвычайно любезным и шел навстречу полиции, хотя ее действия, разумеется, являлись грубым вмешательством в его личную жизнь. Мало того, он сам замучил полицию звонками и вопросами, нет ли новостей. Словом, он прекрасно играл роль впавшего в отчаяние супруга. На допросах он все время повторял, как пришел домой после последней лекции в школе Нансена и не обнаружил жены дома. Обычного идеального порядка не было в помине, ящики комода выдвинуты, дверцы шкафов открыты, одежда валялась на кровати и на полу, туалетные принадлежности разбросаны в ванной, на кухне грязные тарелки в мойке и сгоревший пирог в духовке. Все это свидетельствовало о том, что Лив Марит покинула дом внезапно и в полном смятении духа. Это случилось всего через несколько дней после того, как она, всхлипывая, стояла в полицейской дежурке со ссадинами на лице и синяками на теле и подавала заявление на избившего ее мужа. Однако Скарда никто не поймал на лжи или противоречивых утверждениях. И никаких следов пропавшей женщины так и не обнаружили. Были допрошены работники железной дороги, водители автобусов и такси, но никто не смог вспомнить пассажира, походившего по описанию на Лив Марит Скард. Да у нее и не было особых примет, если не считать царапин и ссадин после избиения.

Анита Хегг вздохнула и подняла взгляд на полосу серо-голубого неба, видневшегося из окна тесной комнаты. Напротив нее сидел Лейв Вик и листал папку с документами, проявляя заметно меньше рвения, чем его коллега.

— Лежит небось на дне озера Мьёса, — произнес он. — Или где-нибудь там наверху на горной пустоши.

Анита не стала объяснять этому южанину, что «там наверху» называется «на холмах», а не «на пустоши». Ведь мысль была ясна: местность вокруг Лиллехаммера представляла собой главным образом горные пустоши, крутые поросшие кустарником холмы, порой труднопроходимые, где можно спрятать труп так, чтобы его никогда не нашли, во всяком случае, если преступник мало-мальски ориентировался на местности.

В дверь постучали. Эстер Фладму вернулась из своей инспекционной поездки и поинтересовалась, о чем с ней хочет побеседовать небольшая делегация из Хамара. Обе женщины-полицейские хорошо помнили друг друга по работе над делом Скарда, хотя они и не были близкими подругами. Анита отметила про себя, что Эстер, которая была на несколько лет старше, поправилась, обзавелась очками в золотой оправе, золотым кольцом на пальце и проседью в волосах.

— Так ты больше не работаешь с уголовными делами?

— Я сдалась пару лет тому назад. Стало трудно. Слишком много мерзости каждый день. Слишком много прекращенных дел. Слишком много заведомых негодяев на свободе, опасных, больных мерзавцев… — Эстер Фладму быстро потеряла облик уравновешенного следователя по вопросам экономики.

— Мы как раз пытаемся добраться до одного из них, Агнара И. Скарда. Ты его помнишь?

Эстер хорошо его помнила и с интересом выслушала рассказ Аниты об убийстве в Хамаре.

— Так вы думаете, что это мог быть он?

— Он — наш главный подозреваемый. Признайся, что он вполне подходит на эту роль.

— Даже очень. За исключением одной детали: Агнар И. Скард стал верующим.

— Верующим?

— Полная смена образа. Благочестивый христианин. Наши сотрудники продолжали следить за ним и после прекращения дела. Через полгода после исчезновения жены он совсем свихнулся. Попал в психушку. А потом переехал, и последнее, что я о нем слышала, — он стал проповедником.

— Это чистый блеф!

— Да, но мастерски проделанный.

— Точно так же, как номер со скорбящим супругом.

— Но мы же не знаем… — Эстер Фладму покачала головой. — В таких делах часто происходят вещи, которые кажутся абсолютно нелогичными. Они и есть нелогичные, и именно это делает дела о семейном насилии такими неприятными. Все лгут. Все что-то скрывают. Кажется, что у всех совесть нечиста. Ты можешь припомнить развод, который был бы простым и легким?

Анита покачала головой. Она подумала о своей подруге Биргит и конфликте, в который та попала. Вспомнила также и свой печальный опыт.

— Я схожу за кофе, — предложил Вик. Будучи молодым и неженатым, он вдруг почувствовал себя лишним в этой компании.

— Я называю это душевным насилием. — Эстер уселась на стул Вика и продолжила разговор таким тоном и с таким выражением лица, как будто они сидели в темном уголке злачного бара. — Насилие над тем, кто открывает тебе свою душу, кто от тебя зависит. Твоим ребенком. Супругом. Возлюбленным. В конце концов меня стало тошнить от всего этого. Я словно увязла в тине. Даже не знаю, что было хуже всего — ложь, обман и психологический террор или применение физической силы. Пару лет назад у нас появилось пренеприятнейшее дело. Социального работника обвинили в злоупотреблении своим положением. Консультант для клиентов, можешь себе представить? Даже женщин в кризисном центре он ухитрился использовать, предлагая им услуги, выходящие за рамки обычного, в обмен на секс.

— А что за услуги?

— Да разные вещи, помощь в получении медицинских справок, кратчайший путь для получения пособия, лекарства и даже обретение новой идентичности.

— И как он это делал?

— Он был тот еще жук. Очевидно, имел связи. Откуда мне знать?

— И его не посадили?

— Он попался на двух случаях подделки документов. Никакого насилия или домогательства. Получил условный срок. Как раз после этого я и перешла в экономический отдел.

— И вышла замуж?

— Вернее сказать, отказалась от борьбы. Мой муж — славный парень, работает в туристическом бизнесе. В нашем городе на это очень большой спрос. А кроме того, это значит, что он часто в отъезде.

— А дети?

— Нет. Никогда, — ответила Эстер. — А ты как?

— Спасибо, хорошо, — ответила Анита, слегка смущенная тем, что ее личная жизнь вдруг стала предметом разговора. — Живу с одним парнем, он тоже в полиции работает. У нас все хорошо. Детей нет, пока еще… — Она замолчала и почувствовала, как краснеет, хотя знала, что все это сущая правда. У них с Юнфинном все было хорошо. По-настоящему хорошо. Но ей показалось, что в данной ситуации неуместно разглагольствовать о личном счастье.

— Кофе? — Лейв Вик появился в дверях, держа на одной руке поднос с тремя чашками кофе, а другой открывая дверь.

Обе женщины взглянули на него и не ответили.

— Извините. Я только спросил.

 

10

Ему все-таки это удалось! Нарушить мой душевный покой! Чудесное равновесие между надеждой и унынием. То хрупкое здание, на сооружение которого у меня ушло пять лет, фундамент новой жизни. Зашаталась вера в будущее.

Как я старалась высвободиться из тьмы прошлого! Как цеплялась за надежду на то, что у меня есть будущее — спокойная уравновешенная жизнь и — смею ли я надеяться — «счастье»!

Надежда. Она постепенно росла и крепла после моей встречи с ней, этой новой женщиной, его сожительницей, от которой он уехал. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я снова могу мечтать.

Я узнала об убийстве из газеты. Несмотря на шок и душевное смятение, я почувствовала, что самое страшное — не тот жестокий факт, что она мертва. Самое страшное состояло в том, что я знала, что это должно произойти и даже каким образом. Я уже несколько недель ощущала постоянный страх, как будто невозможность ее положения стала кровоточащей раной моей нервной системы. Я чуяла опасность, ибо я знала его — его бешенство, жажду власти. Знала, что Агнар И. Скард никогда не простит женщину, обманувшую его и лгавшую ему, пытающуюся избавиться от его давления. И каким бы несчастным и униженным он ни стал после срывов и разочарований последних лет, он не мог измениться. Измениться по-настоящему, по сути. Уж слишком он был болен духом для этого. Я даже предвидела все ужасные детали: он не только лишил ее жизни, но и жестоко избил, изуродовал ее тело, как будто хотел стереть ее с лица земли! Женщина, восставшая против его болезненных претензий, не заслуживала существования на этой земле.

Именно так я себе это и представляла. Так оно и должно было произойти! А самая страшная и невыносимая мысль состояла в том, что я чувствовала себя вовлеченной в это дело, частью этой трагедии. Ведь это мне удалось сбежать от него тогда. Именно меня он так и не смог найти, привлечь к ответственности и излить на мне свою злость. Именно мне он сейчас мстил, когда преследовал, избивал и убивал других женщин. Мне было совершенно ясно: если бедняжка Карин Риис была его первой жертвой, то вряд ли она останется последней.

Я, которая так долго работала над собой, чтобы отбросить ненависть и мысли о мести, ощутила, что одержима одной только мыслью — он должен быть обезврежен, должен исчезнуть как постоянная угроза для женщин. Короче говоря, уничтожен.

И сделать это призвана именно я.

 

11

Посещение полицейского управления в Лиллехаммере имело по крайней мере один положительный результат: рождение одной идеи и появление еще одного имени в этой связи.

Анита Хегг попросила Вика сесть за руль, а сама взялась за телефон. Человека, с которым она хотела поговорить, на работе не было. Он позвонил утром и сказался больным. В социальном управлении Лиллехаммера свирепствовал грипп. Поскольку Анита сказала, что звонит из полиции, ей дали адрес и телефон. На звонок никто не ответил, так что она попросила Вика развернуться и ехать снова на юг, в поселок Муельв, находившийся на расстоянии получасовой езды по шоссе Е6.

По дороге Анита обдумывала свою идею. Может, это чистой воды вымысел? Натянутая гипотеза? Бегство от всех нерешенных и кажущихся неразрешимыми вопросов вокруг судьбы Лив Марит Скард? Во всяком случае, эта идея опрокидывала ее теорию насчет того, что случилось с этой несчастной женщиной. Раз уж идея возникла, отделаться от нее было невозможно. Что она собой представляет — тупик или прорыв?

Толчком для возникновения идеи послужила реплика Эстер Фладму об обвиненном в подлоге документов социальном работнике, который помогал женщинам в кризисном центре составлять заявления на социальные пособия, доставать рецепты на лекарства, а также оказывал содействие в обретении новой идентичности! Может быть, Лив Марит оказалась одной из этих женщин?

Вероятность того, что она просто-напросто сбежала от своего мужа, как он и утверждал все время, разумеется, также рассматривалась. Были разосланы запросы по всем обычным каналам, однако полное отсутствие ответов только усилило подозрение в убийстве, совершенном супругом, и полиция сделала упор на эту сторону расследования. Что, если они все-таки ошиблись и Лив Марит действительно сбежала и живет сейчас где-то под другим именем? Под именем, полученным через социального работника в кризисном центре в Лиллехаммере? Эта мысль вселяла оптимизм, но вместе с тем вызывала раздражение. Никак не хотелось отказываться от первоначальной версии о том, что именно Скард, по всей видимости, убил свою жену.

Квартира Бернта Квислера находилась на втором этаже одного из двухэтажных офисных зданий, расположенных вдоль прямой как стрела главной улицы, разделявшей поселок Муельв на две части. Дверь открыли после третьего звонка, и Анита сразу же поняла, что Бернт Квислер действительно болен. Перед ней предстала небритая физиономия со слезящимися глазами и большая бесформенная фигура, завернутая в махровый халат, который когда-то был белым и, видимо, висел в номере дорогой гостиницы. В руке Квислер держал носовой платок. Согласно информации, полученной Анитой, ему было тридцать восемь лет, он развелся с женой и приехал из Аскима. Весь этот образ как-то не вязался с репутацией «пройдохи и ловкача», о которой говорила Эстер.

— В чем дело?

Анита объяснила, что они из полиции.

— А что, это дело подождать не может? Вы же видите, я нездоров.

— К сожалению, нет. Мы занимаемся расследованием и полагаем, что вы располагаете сведениями, которые нам помогут.

— У меня нет никаких дел с полицией.

— Мы это знаем.

— О каком расследовании идет речь?

— Дело об убийстве.

Лицо Квислера, и без того землистого цвета, стало мертвенно-бледным.

— Я не желаю быть замешанным в деле об убийстве!

— Речь вовсе не о вас, а о вашем бывшем клиенте.

— Тогда я не имею права разглашать служебную тайну.

— Разумеется. А нам и не нужны никакие подробности. Ответьте только на один простой вопрос. Не помните ли вы, что помогли некой Лив Марит Скард получить новую идентичность пять лет тому назад, когда она была клиентом кризисного центра в Лиллехаммере?

Квислер сделал вид, что раздумывает и вспоминает, однако Анита успела заметить легкий блеск в его глазах, прежде чем он отвернулся.

— Лив Марит Скард… — повторил он.

— …которая сбежала от мужа пять лет тому назад, — вставила Анита.

— Если она сбежала и хотела получить новую идентичность, то она, вероятно, не называла своего истинного имени ни мне, ни кому-нибудь другому. — Его губы сжались в жалкую улыбку, давая понять, что своим удачным ответом он хочет положить конец дальнейшим вопросам.

— Продолжайте, Квислер. Мы знаем, что вы помогали клиентам в кризисном центре и содействовали некоторым в смене идентичности. За определенное вознаграждение.

— Это дело закончено. — Квислер снял руку с дверной ручки и выпрямился. — Меня оправдали по этому пункту и по большинству других тоже. Я бы не хотел, чтобы представители власти преследовали меня в добавление к тому, что мне уже пришлось пережить… — Его протест потонул в приступе кашля.

— Как я уже сказала, дело касается не вас, Квислер, а Лив Марит Скард. Она, скорее всего, была измучена, когда обратилась к вам. У нее были ссадины и синяки от побоев. — Анита продолжила чтением разосланного пять лет назад циркуляра с приметами пропавшей Лив Марит Скард. — Нам очень хотелось бы ее найти.

Квислер стоял у раскрытой двери, и его слегка покачивало, как будто он вот-вот потеряет сознание. Вероятно, он просто собирался с мыслями.

— А если я скажу, что помог ей тогда, то меня привлекут?

— Это вовсе не обязательно. Так вы ее помните?

— Пять лет — долгий срок. Но мне кажется, что помню. Если я не ошибаюсь, то она выглядела совершенно подавленной, когда обратилась в кризисный центр.

— И вы решили ей помочь?

Его объемная фигура вновь закачалась.

— Знаете, не так-то легко вспомнить все детали.

— Но у вас же есть, должно быть, картотека.

— Да, но не для всех видов деятельности, если можно так сказать… — Квислер скривил рот в усмешке.

— Но вы помогли ей?

— Как я уже сказал, вполне возможно.

— Я одного не могу понять: почему ни вы, ни кто-то другой не заявили о ней в полицию, когда мы объявили о том, что она пропала без вести?

— Из тех, кто обращается в кризисный центр, многие хотят считаться «пропавшими без вести», — пробормотал Квислер и разразился новым приступом кашля. — Они приходят и называются фальшивым именем. И мы им не устраиваем паспортный контроль, когда они стучатся в дверь. У многих вообще нет документов. А некоторые вообще в пижаме приходят…

— Так было и с Лив Марит Скард?

— Не знаю, меня ведь там не было. Меня вызывали только для консультаций. Я контактировал со многими дамочками в кризисном центре… на профессиональной основе. Я уже не помню каждую в отдельности.

— Поскольку все они находились в чрезвычайно трудном положении и этим можно было легко воспользоваться?

— Послушайте… — Квислер сделал еще одну попытку выпрямиться. — Я ведь уже сказал вам, что в обвинении об этом не было ни слова. Если я и сделал что-то выходящее за рамки правил, то это были мелочи, и только чтобы помочь им, дамочкам, не правда ли? Но вам такого не понять. — И он бросил на нее взгляд, который ясно говорил, что он думает о молодых женщинах в полицейской форме. — Все, что они там говорили на суде, — только слухи и попытки полить меня дерьмом. — С этими словами он прошелся носовым платком по своему носу.

— Далеко не все так думают… — не унималась Анита.

— Я считаю, что наша беседа закончена. Не хочу разговаривать с негативно настроенными людьми. — Квислер схватился за ручку двери, собираясь закрыть ее.

— А что, так легко дать человеку новую идентичность? — спросила Анита, частично чтобы потянуть время и частично из любопытства.

— Это не совсем так… — Квислер удрученно покачал головой, но дверь не закрыл. — Ведь я-то не могу никого снабдить новой идентичностью. Я могу только организовать документы на другое имя, которые выглядят как настоящие. С таким документом можно продержаться некоторое время. Но если нужен идентификационный номер и все остальное, то надо забираться выше. Это также возможно… — На его лице вновь изобразилось подобие улыбки. — Если знать, куда обратиться. Но сейчас мне пора обратно в постель, ребята. Мне вредно тут на сквозняке стоять.

— Забавный парень. — Вик вырулил обратно на шоссе Е6.

— Во всяком случае, он ничего не отрицает.

— Хотя и не очень разговорчивый.

— Но я получила-таки ответ на самый главный вопрос.

— И какой же?

— Что Лив Марит Скард побывала в кризисном центре в Лиллехаммере, что она жива и, очевидно, живет под другим именем.

— И как это увеличивает или уменьшает подозрения в отношении Агнара Скарда по нашему новому делу?

— Вот я как раз об этом и думаю, — ответила Анита. — И должна признаться, что боюсь ответа на этот вопрос.

 

12

Энг и Валманн взяли такси от аэропорта Вэрнес до центра Тронхейма. Было половина седьмого. Валманн подумал, что налоговый инспектор Натан Бломберг, вероятно, уже вернулся домой с работы. Его адресом он успел обзавестись и решил не предупреждать председателя общины о своем визите, поскольку визит этот был не совсем обычным.

Дом Бломбергов находился в конце небольшого тупика. Это был старый деревянный особнячок в районе, где вся застройка состояла из похожих домов. Однако жилище Бломбергов казалось серым, обшарпанным и покинутым по сравнению с соседским домом, старая обшивка которого была выкрашена в яркий цвет, а стоящие рядом велосипеды и санки оживляли участок. Дул легкий ветер, пахло морем и сыростью, почти весь снег растаял, а оставшиеся грязноватые комья придавали неухоженному садику перед особняком неряшливый вид. Наступившие сумерки не скрывали этого мрачного впечатления. На участке не было ни гаража, ни припаркованного автомобиля. Ворота висели на одной петле, которая заскрежетала, когда Валманн отодвинул створку, чтобы войти, и начал подниматься на крыльцо.

— Не собирайте себе сокровищ на земле, — пробормотал Энг, отставший от него на два шага. — Я всегда думал, что пятидесятники знают толк в деньгах. Собирают пожертвования и все такое и уклоняются от налогов.

Звонка не было. Валманну пришлось постучать несколько раз, прежде чем внутри послышались шаги. Зажегся свет на крыльце. Дверь приоткрылась, и показалось лицо женщины со следами былой красоты. Сейчас ее лицо было морщинистым, посеревшим и усталым.

— Да-а?

Валманн представил себя и коллегу и спросил, могут ли они поговорить с Натаном Бломбергом.

— Его нет дома.

— А где он?

— Он в доме общины, готовит все для сегодняшней встречи.

— Так у вас встречи и в середине недели тоже?

— Раз в две недели. Встреча для беседы и панегирик. — Вопреки всем ожиданиям, связанным с мрачным видом этой женщины, на ее лице вдруг появилась дружелюбная улыбка. — Может быть, вы зайдете и подождете его? Он должен скоро вернуться.

— Спасибо, мы не хотели бы вас беспокоить.

— Вы меня вовсе не побеспокоили, наоборот, я буду рада.

С этими словами женщина распахнула дверь. Она была высокого роста, с широкими бедрами, в просторных мужских домашних туфлях и фартуке, какой носили женщины, когда Валманн был еще мальчишкой. Грязные светлые волосы, собранные в пучок на затылке, и полное отсутствие косметики на лице делали ее старше своих лет. Но улыбка была настоящей и сердечной.

— Заходите. У нас сегодня такая радость, так что хочется поделиться с кем-то.

Да, нечасто стражей закона встречают такими словами, подумал Валманн, пока они с Энгом входили в прихожую.

— А что за радость? — Валманн попытался поддержать разговор. Им с Энгом следовало бы, собственно говоря, сесть в такси и мчаться в дом общины, чтобы наконец поговорить с Бломбергом, однако, возможно, беседа с его женой тоже даст им что-то интересное. Кроме кофе и пирожных.

Он осмотрелся в гостиной со старомодной мебелью, освещаемой только торшером, который стоял в углу около залатанного стула. Все выглядело чистым, убранным и немного потертым.

— Наша дочка вернулась домой, — прозвучал внезапный ответ. — Располагайтесь, а я пока поставлю кофе.

— Дочка вернулась? Это звучит очень… — Валманн и Энг остановились посреди комнаты.

— Мы целый месяц не имели от нее никаких вестей, а сегодня днем она позвонила! — взахлеб произнесла фру Бломберг. — Мы так переживали и ждали… ждали самого худшего. У нее и раньше были трудности, у нашей дочурки. Много опасностей подстерегает молодых людей в наши дни. Мы молились за нее…

— Вы знаете, откуда она звонила?

— Из Левангера! — Фру Бломберг произнесла это таким торжественным тоном, будто речь шла о Земле обетованной.

— Фру Бломберг… — Валманн решил, что настал момент сообщить хозяйке о цели их посещения. — Мы пришли, чтобы поговорить с вашим мужем и вами именно о вашей дочери и ее связи с неким Агнаром Скардом. Агнаром Ильей Скардом.

— Братом Ильей?

— Нам стало известно, что у нее довольно близкие отношения с этим проповедником.

Глаза фру Бломберг забегали.

— А что в этом плохого?

— Мы надеемся узнать это от вас и вашего мужа.

— Да, видите ли… Мы ведь тоже все неправильно поняли. Мы были ослеплены. Мы не могли согласиться с тем, чтобы молодая девушка проводила все свое время с таким мужчиной.

— Таким? Что вы имеете в виду?

У фру Бломберг на глаза навернулись слезы.

— Я знаю, что он покаялся в своих грехах и получил прощение. Он самолично рассказывал об этом в нашей общине. Но все же… Нашей Агнете так трудно пришлось со всеми этими мужчинами. А брат Илья признался, что все еще чувствует плотские желания в своем сердце и ежедневно борется с дьяволом!

— Аминь… — пробормотал Энг и отвернулся, чтобы она не увидела, что он с трудом сохраняет маску приличия на лице.

— То есть вы опасались, что между ними любовная связь? Это вы хотите сказать?

— Мужчины всегда с вожделением смотрели на нашу Агнете! — Ее голос задрожал. — Мы пытались дать ей хорошее воспитание. Рассказывали ей о плотских желаниях, дьявольских соблазнах и о благопристойной жизни. Но у нас ничего не получилось. Наши слова не доходили до нее. Она отвернулась от нас, будучи еще совсем юной.

Фру Бломберг остановилась около буфета, на котором по обе стороны фотографии в рамке стояли два высоких подсвечника. С фотографии смотрела красивая молодая девушка с лентой в темных локонах и серебряным крестиком на шее. Вся композиция напоминала алтарь, воздвигнутый в честь Агнете — погибшей для родителей. До телефонного звонка.

— И что, теперь она отвернулась от брата Ильи?

— Мы как раз этого и боялись! Что нам было думать? Мы же слышали, что они жили под одной крышей.

— А теперь вы больше не боитесь?

— Нет, после того, как она позвонила и рассказала, как он ее наставлял. Она поехала вместе с ним, чтобы посетить две общины в Левангере. Там на нее снизошла милость Господа, и она покаялась в грехах своих. Они стояли вместе и свидетельствовали. Она рыдала в телефоне. Вы не представляете, какая радость… — Фру Бломберг отвернулась, чтобы скрыть слезы. — Минуточку, сейчас будет кофе! — вскрикнула она, исчезая на кухне.

— Аллилуйя! — тихо запел Энг.

 

13

Валманн остановился в гостинице «Сентрум» на Лиллеторгет. Энг поехал дальше на такси. Он позвонил приятелю, и тот предложил ему ночлег. Они договорились встретиться в «Ройял гарден» в девять часов. В баре, который был отличным местом для «форшпиля», как объяснил Энг.

— Мы начнем сверху и покатимся вниз. Закончим, наверное, в «Крамбуа».

Валманн предпочел бы провести спокойный вечер, но понимал, что это равнозначно предательству по отношению к коллеге, который искренне дал понять, что будет рад показать обитателю Хедмарка веселую сторону жизни в Тронхейме. А ее не так-то легко увидеть непосвященному, особенно в такое время года.

На стойке администратора Валманн прихватил несколько газет, которые еще не успел просмотреть. Поднимаясь в лифте на третий этаж, он бросил взгляд на первую страницу «ВГ» и выругался, увидев большой заголовок: «Убийство в Хамаре. Бывший муж в розыске». Не успел он выйти из управления, как кто-то уже проболтался прессе.

Войдя в номер, Валманн в одежде лег на кровать и попытался собраться с мыслями. Итак, Агнар Скард находится в округе, последнее известное местонахождение — Левангер. И сейчас он увлечен новой женщиной, еще одной молодой темноволосой красавицей. Создавалось впечатление, что его пассии становились все моложе и красивее. Насчет «обращения» этой девушки у него сложилось свое собственное мнение. Но все происходило в рамках проповеднической деятельности Скарда и в такой форме, что община одобряла это. Благочестивая Гудрун Ларсен согласилась, во всяком случае, с тем, что эта связь получила самое высшее благословение. Валманн вспомнил рассказ Аннебет Далбю о визитах женщин к Скарду. Она говорила, что слышала пение в квартире. Может, они пели псалмы? Возможно, Скард и вправду занимался своеобразным «спасением» молодых женщин, ступивших одной ногой — или обеими — на наклонную плоскость? Валманн почувствовал, что одна мысль об искренности превращения Скарда в благочестивого христианина и его проповеднической практике возмутила его еще больше, чем если бы тот был разоблачен как обманщик, использующий религию и ораторский талант, чтобы заманить женщин к себе в постель. Валманн четко знал одно: невозможно допустить, что Агнар Скард — невинная, несправедливо подозреваемая личность, хотя старшего инспектора не особенно радовало открытие у себя настолько предвзятой позиции.

В баре «Ройял гарден» трое мужчин сидели за круглым столиком и ждали его. Рядом с Энгом сидел Стейн Ролл, высокий стройный парень с короткой стрижкой и напряженным выражением лица. Валманн сразу же определил в нем полицейского. На диване сидел Оттар Хове, статный мужчина с внушительными усами и густыми волосами, начинающими редеть на макушке и собранными в полуметровый лошадиный хвост. Он был одет в костюм байкера.

— С этими ребятами я учился в школе, — объявил Энг, имевший фору в два или три полулитровых бокала, судя по жестикуляции и громкому голосу. Это бесспорно была наилучшая характеристика, о которой можно было только мечтать в этих краях.

Новые кружки появились на столе, и парни начали целенаправленное сканирование помещения в поисках женщин. Валманн опустошил свой бокал в надежде догнать опередивших его парней, но понял, что это пустая затея, и сразу решил, что долго тут не засидится и вернется в гостиницу спать. Он не то чтобы сожалел об этом, но чувство, что он становится старым для таких мальчишеских вылазок, накатило внезапно, как холодный порыв ветра. Он смотрел на стройную гибкую фигуру Стейна Ролла, поднявшегося, чтобы «немножко косточки размять», и принял решение уделять больше времени тренировкам. Тридцатилетний Стейн двигался по залу как на пружинах, выпрямив спину, как будто был в полицейской форме. Валманн заметил, что по крайней мере две-три дамочки проводили его взглядом.

Большинство столиков было занято, а вдоль барной стойки стояли одиночки и пары. Отдельные парочки уже танцевали под музыку из громкоговорителя, но для любителей танцевать впритирочку время еще не наступило. Для этого надо было выпить куда больше.

Валманн, первым опустошивший свой бокал, собрал заказы всей компании и начал пробираться к стойке. Ожидая очереди, он обратил внимание на двух девушек, сидевших в одиночестве за столиком. Одна из них была блондинкой, а другая брюнеткой, и ему показалось, что темненькую он где-то уже видел. Он не отдавал себе отчета, что пристально на нее смотрит, пока девушка не ответила ему вопросительным взглядом, не лишенным дружелюбия. Он смущенно отвел взгляд и в этот же миг вспомнил, где видел это лицо, — совсем недавно, в доме Бломбергов, в красивой серебряной рамочке на буфете в гостиной, с алтарными свечками по бокам! Это была Агнете, заблудшая овечка, которую спас и возвратил в стадо проповедник Скард. Накрашенная, в высоких сапожках и блузке с глубоким вырезом, она бросала полудразнящие-полуприглашающие взгляды чужому мужчине, старше ее более чем вдвое.

Валманну удалось, наконец, привлечь внимание бармена и, держа в руках свои поллитровки, он направился обратно к столику, компания за которым сильно поредела. Энг и Ролл уже сидели за другими столиками, возбужденно беседуя с дамами, не проявлявшими к ним особого интереса. Оттар добродушно улыбался. Он откинулся назад на диване, такой вот крутой парень, невозмутимый и расслабленный посреди этого «кадрильного цирка».

— У меня времени навалом, — пояснил он. — Чуть позднее обязательно ввалится какая-нибудь дамочка, в дым пьяная, так что ей будет все равно. Этим полицейским ребятам просто не терпится. Прямо как настырные арабы.

Повернув голову, Валманн взглянул туда, где сидели две девушки. Брюнеточка не сводила с него глаз.

— Знаешь, мне надо кое с кем переговорить вон за тем столиком, — пробормотал он и поставил свое пиво.

— Да возьми бокал с собой, парень. Вот увидишь, у вас получится отличный треугольник, — прокудахтал Оттар. — Полицейские в Хамаре не лучше здешних, как я понимаю.

Валманн медленно прошел к столику с девушками, размышляя по дороге, как ему начать беседу, чтобы не сесть в калошу. Но брюнетка решила эту проблему за него, как только он приблизился:

— Привет, мы с вами знакомы?

— Пожалуй, что нет, — ответил Валманн.

— Мне просто показалось, что ты так тырился. — Ее слова можно было воспринять как категорический отказ, но улыбка казалась искренней и дружелюбной.

— Мне кажется, я видел твою фотографию.

— Да? А где же?

— Дома у твоих родителей. Если только тебя зовут Агнете Бломберг.

Выражение ее лица изменилось, а улыбка исчезла.

— А какое отношение ты имеешь к моим родителям?

— Да в общем-то никакого. Я с тобой хотел поговорить. Меня зовут Юнфинн Валманн, я из полиции Хамара.

— Господи помилуй! — воскликнула блондинка и схватила свою сумочку. — Тогда я немного прогуляюсь.

— Ничего страшного, — поспешил заверить их Валманн. — Это вас лично не касается, не бойтесь.

— Но у вас, должно, быть чисто личный разговор. — Девушка уже встала и направилась к стойке. — Пока, Агги.

— Можно я сяду? — Валманн почувствовал, что бросается в глаза, стоя с бокалом пива в руках около молоденькой девушки, которая, как казалось, не очень-то настроена на продолжение контакта.

— Садитесь.

— Я вовсе не хотел испортить вечер тебе и твоей подружке.

— О ком речь? — спросила она.

— Что?

— Если это не меня касается. О чем ты хотел поговорить?

— Это касается одного твоего знакомого. Проповедника Агнара Ильи Скарда.

— Ильи? А что с ним случилось?

Валманн внимательно изучал лицо девушки, чтобы зафиксировать ее реакцию, но она выглядела лишь удивленной.

— Полиция в Хамаре хотела бы поговорить с ним в связи с делом, которое мы расследуем.

— А что это за дело?

Валманн заколебался. Он понял, что она ничего не знает об убийстве в Хамаре. Не известно, как она будет реагировать. Он вовсе не хотел, чтобы в баре разыгралась сцена, однако об этом деле газеты писали уже несколько дней. И он решился:

— Его бывшую жену убили.

— О Боже! — воскликнула она. — Бедный Илья!

— Он что, этого не знает?

Она покачала головой:

— А об этом в газетах писали?

— Конечно. И с крупными заголовками.

— Илья не читает газеты.

— Почему не читает?

— Он называет прессу джунглями, в которых рыскают хищники, чтобы убить друг друга.

У него, должно быть, есть некоторый опыт в этой области, подумал Валманн, но ничего не сказал.

— Он будет переживать, — вздохнула девушка. — Они разъехались, но он все еще беспокоился о ней. Такой уж он человек. Когда это случилось?

— Я об этом не могу разговаривать. Но мы еще не поймали убийцу.

— Какой ужас! — прошептала она.

— Значит, тебе известно, что он был женат?

— Конечно! — В ее голосе проскользнули обиженные нотки. — Илья рассказал мне все о своей жизни. У нас нет секретов друг от друга. — Ее взгляд был открытым и серьезным.

Валманн отпил глоток пива и спросил:

— Какие между вами отношения, собственно?

— Отношения? — Ее глаза округлились.

— Да, знаешь… — Он вдруг смутился. Агнете Бломберг была для него загадкой — перед ним сидела оживленная молодая девушка, явно не чуждая городских развлечений, и разговаривала как учительница в воскресной школе.

Агнете вновь улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, что Илья — не совсем в моем вкусе.

— Что-то вроде этого.

— Он был очень добр ко мне.

По голосу девушки он понял, что она тронута. Ее слова казались искренними. Валманн кивком попросил ее продолжать.

— Илья такой умный и все понимает. Он знает жизнь. Он не осуждает меня, как все остальные. Мы часами с ним разговаривали. Он читал мне Писание. Мы вместе молились… — Валманн увидел, что она перебирает в руках маленькое серебряное украшение, крестик на цепочке, висевший у нее на шее. — Благодаря Илье я протрезвела.

— А ему понравилось бы, что ты сюда ходишь?

— Почему бы и нет? — Она снова широко и искренне улыбнулась. — Он не запрещает мне ходить, куда я хочу. Я больше не балуюсь дурью… Вот, смотри, я пью чай! — И она изящным движением подняла чашку чая.

— Твоя мама рассказала, что ты ей сегодня звонила из Левангера.

— Да, мы там были и вернулись совсем недавно. Здесь только десять миль.

— А где сейчас Скард?

— Он поехал обратно в Хамар. Сказал, что дело спешное. Ему сообщили, что член тамошней общины попал в беду и нужна его помощь.

— И он уехал?

— Такой он человек. Вечно в пути, куда его призывают. Он себя не щадит.

— А ты была вместе с ним, пока он был здесь?

— Да-а. Он приехал в среду вечером… и сразу пришел ко мне.

— И вы все время были вместе, пока ему не пришлось сегодня уехать обратно?

— Да… то есть более или менее. Знаешь, он постоянно встречается с людьми и выступает перед общинами. Многие в нем нуждаются. Я бы никогда не смогла выдержать такого темпа, хотя я намного моложе.

— Ну конечно. А в четверг? Вы были вместе?

— В четверг? Тогда он был в Мельхюсе. Недалеко отсюда. Я почти не видела его в этот день.

— Именно это я хотел знать, — сказал Валманн и встал. — Спасибо.

— Я даже здесь в городе не хожу на все встречи, — добавила она, как будто хотела объяснить, почему не поехала со Скардом в Мельхюс. — Здесь все на меня смотрят, потому что знают папу с мамой.

— Да, нелегко тебе.

— Плевать мне на них! — буркнула она.

Валманн хотел было ответить, что она, по-видимому, устроила свою жизнь, но что-то его удержало. Мысль о трупе молодой женщины, изуродованной до неузнаваемости в своем собственном доме, удерживала его.

— А что мама? — вдруг спросила она.

— Она очень обрадовалась твоему звонку. Они боялись за тебя. Сходи к ним.

— Я знаю. Но все так трудно. Они только и делают, что думают о моих отношениях с Ильей, и, когда я прихожу, ничего хорошего не получается. Им в голову лезут только грех и стыд. Они не понимают, что у нас с Ильей все так чисто и красиво, по-настоящему! Этого они не могут понять своим мелким умишком.

— Ну конечно.

— Лишь у Бога надо спрашивать совета насчет любви. Ибо Он и есть любовь! — Ее голос звучал убедительно, как у школьницы, твердо выучившей урок.

— Ну конечно.

— Ты ведь неверующий, правда? — Ее взгляд был открытым, без тени иронии. Валманну пришлось хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Здесь твоя взяла, — сказал он наконец, — но это не значит, что я плохой человек.

— Это я сразу поняла, — ответила она и вновь одарила его улыбкой.

 

14

Энг едва успел на самолет. И выглядел он довольно потрепанным, когда бухнулся на сиденье рядом с Валманном.

— Раненько ты домой сбежал вчера. — Ухмылка, которую он старался изобразить, как-то не вязалась с небритой с похмелья физиономией.

— Я устал. А кроме того, понял, что мне далеко до тебя и твоих друзей. — Валманн отметил про себя, что произносит эти невинные слова почти железным тоном. Его раздражал вид коллеги.

— Жаль, вечер получился отличный. Я так думаю… — Энг потер глаза рукой и загоготал. — Должен признаться, что конец я так и не понял. Но мне сдается, что я забил пулю! — Он пихнул Валманна в бок локтем.

— Забил пулю?..

— Я ее отымел по полной. Такая девчонка! Молодая, симпатичная…

— Поздравляю.

— Ты и сам мог это сделать. Оттар сказал мне, что ты долго с ней сидел и разговаривал, а потом вдруг ушел.

Валманн тупо уставился на спинку переднего кресла. Самолет выкатил на дорожку.

— Ты не помнишь, как ее зовут?

Энг призадумался:

— Нет… Честно говоря, не помню. Мне кажется, она и не хотела этого говорить. Но она была чертовски хороша, такая стройная брюнеточка… Фигура что надо!

— Но имени не помнишь?

— Нет, ни черта не помню… — Энг доверительно наклонился к своему коллеге и посмотрел ему в глаза. На лице у него играла приклеенная улыбка. — Но я помню, что у нее пирсинг на одном соске. И такая молодая! О Господи, как же мне повезло!

— Сколько ты заплатил? — спросил Валманн.

— Что?

— Я спросил, сколько ты ей заплатил.

— Какого черта?.. — Улыбку вдруг как ветром сдуло. — Ты на что, собственно, намекаешь?

— Только на то, что она, по всей видимости, в этом деле профи, расчетливая маленькая дамочка, которая не допустила бы до себя такого типа, как ты, без, скажем, небольшой компенсации?

— Черт тебя подери, Валманн… — Энг тяжело задышал. Его лицо выражало целый спектр чувств по мере того, как возмущение сменялось полным замешательством. — Поверь, я действительно не помню ни черта, как это все кончилось. Ты должен мне поверить, — пробормотал он.

Самолет взлетел и быстро набрал высоту. Снежный пейзаж с черными и серыми пятнами исчез за облаками. Энг расстегнул ремень безопасности, откинул кресло и устроился поудобнее.

— Попробую вздремнуть немного. Все-таки еще рабочий день не кончился. Я полагаю, что ты из Гардермуена домой поедешь? — Он попытался изобразить на лице приятельскую улыбку, что ему не совсем удалось.

У Валманна самого гудело в голове, но не от излишеств накануне вечером. Он размышлял о том, как будет отчитываться о поездке в Тронхейм перед Моене, которая всегда обращала самое пристальное внимание на графу расходов. Ведь им даже не удалось допросить главного подозреваемого Агнара Скарда или раздобыть точные сведения о его местонахождении. Рано утром он послал по телефону сообщение дежурному в Хамар, чтобы они отправили патруль на улицу Руаля Амундсена и узнали, не вернулся ли домой Агнар Скард. Однако ответа он не получил, а внутренний голос подсказывал ему, что Скард не собирается облегчать задачу для полиции. Вероятнее всего, брат Илья прочитал во вчерашнем номере «ВГ» сообщение о том, что разыскивается бывший супруг убитой, собрал пожитки и просто-напросто смылся. А последнее, что мог желать Валманн в этом деле, — это бегство Агнара Скарда.

Конкретный результат поездки обнаружился во время беседы с Агнете Бломберг, подтвердившей, что во время пребывания Агнара Скарда в Тронхейме она вовсе не находилась все время вместе с ним. Многое, однако, предстоит сделать, прежде чем они смогут с уверенностью сказать, что Скард в четверг вместо встречи с общиной в Мельхюсе отправился обратно в Хамар. И даже если его алиби пошатнется, нет свидетелей, видевших его на месте преступления на улице Фритьофа Нансена в ту роковую ночь.

Все было вилами по воде писано. Двое подозреваемых по делу то и дело менялись местами по степени подозрения. Ни того, ни другого нельзя было сбрасывать со счетов. Человек-загадка Эдланд постоянно вызывал головную боль, но они никак не могли решить, следует ли выдвинуть против него обвинение, прежде чем доберутся до Скарда и допросят его.

Валманн поймал себя на том, что сидит и рассчитывает свои силы для выполнения этой задачи.

 

15

— Я получила твое сообщение, — сказала Анита. — Ты же мог позвонить.

— Никак не получилось. Мы весь день носились по городу.

За последние шесть дней они впервые сидели за кухонным столом друг напротив друга и уничтожали наспех приготовленное жаркое, заедая опаленным багетом, лежавшим в корзинке для хлеба на салфетке в клеточку.

— И вечером тоже?

— В городе были, — ответил Валманн с напускным равнодушием. — Работали. И не зря потрудились, — быстро добавил он, подняв голову над тарелкой и увидев выражение ее лица. — Мы разыскали новую подружку этого Скарда, он же брат Илья. Она подтвердила, что он широко развернул свою деятельность проповедника и спасителя душ, а заодно и соблазнителя. Она сама полностью под его влиянием. — Он и словом не упомянул интрижку Энга с Агнете Бломберг. Ему показалось, что это могло бы отрицательно сказаться на отношении к Энгу его коллег.

— Ну и что она собой представляет?

— Красотка двадцати лет от роду. С молодых лет в загуле, слыла заблудшей овечкой в общине, и родители потеряли всякую надежду на ее спасение. И что ты думаешь? Наш брат Илья вернул ее на путь истинный!

— Пора кричать «аллилуйя»?

— Но, как я полагаю, самое страшное в том, что он ее использует просто-напросто как проститутку.

— Да что ты говоришь!

— Так же, как он использовал Карин Риис. Стоматолог признался, что спал со своей обаятельной ассистенткой и давал ей деньги. Он — член этой общины в Хамаре, а познакомил их брат Илья. Впрочем, зубной врач назвал это «скромными подарками».

— Сутенер поднебесный! Прямо чистейший Кнутби.

— Я думаю, ты права. Религия придает всему этому делу особый смак. Представь, что будет, когда пресса разнюхает…

— Но… — Анита отломила кусочек багета. — Если она действительно на него работала, зачем ему было ее убивать, зачем он изрубил в капусту источник своего дохода?

— И так сильно изрубил! — Перед Валманном снова возникла картина места преступления. Он зажмурился и покачал головой, как бы стряхивая это зрелище. — Во всяком случае, он живет вместе с этой девушкой, когда приезжает в Трёнделаг и проповедует. Ее папаша сердится, но община принимает это, их считают супругами перед ликом Божьим или что-то в этом роде. У Скарда там огромная толпа поклонников. Он прямо как поп-звезда.

— Так она подтвердила его алиби?

— Не совсем. Она сказала, что они вовсе не все время проводили вместе. Он все-таки мог вернуться в Хамар в тот вечер.

— Шесть часов туда и столько же обратно на своем старом «саабе»?

— Признаю, это чересчур. Но подумай о том, что он одержимый. Или одухотворенный, как это, очевидно, называется на языке пятидесятников.

— Какая жуткая сумятица! — Анита собралась было положить себе еще одну порцию жаркого, но раздумала.

— Невероятно, что все это происходит в среде, которая кажется во многих отношениях отделенной от остального мира. Я даже не пытался объяснить тем, с кем разговаривал, что Скард разыскивается как главный свидетель по делу об убийстве его сожительницы. Я думаю, они ни за что не поверили бы, что он и впрямь такой многоженец.

— Тем не менее… — Анита пыталась разжевать совершенно засохший кусок багета. — Тем не менее столкновение этих двух миров может иметь чертовски сильные последствия.

— Ну и завернула ты… — Валманн все еще не мог отделаться от преследовавшего его воспоминания об изуродованном теле Карин Риис.

— Да, впрочем, я выяснила, что бывшая жена Скарда, настоящая бывшая жена, по всей видимости, уцелела и живет под чужим именем.

— И как же, черт возьми, ты это разузнала?

— Хорошая работа полиции, — быстро отпарировала она. — Как ты считаешь, не выпить ли нам по стаканчику красного вина, чтобы легче было все это переварить?

 

16

Я взяла больничный. В последнее время напряжение лишь увеличилось, и для работы у меня не осталось никаких сил. Распорядок дня я тоже изменила. Теперь каждое утро я встаю пораньше и отправляюсь на прогулку. Гуляю я около часа по одному и тому же маршруту — вверх по Грённегата, потом по Скулегата, вокруг кладбища, по рощице Анкерскуген, затем перехожу улицу Ринггата и иду до конца по улице Фритьофа Нансена, где сворачиваю направо и выхожу на тропинку в парке Клюкхаген. Для возвращения у меня определенного маршрута нет. В хорошую погоду я могу пройтись подальше, спускаюсь на улицу Ника Хелланда, а там срезаю, повернув направо, и по чудесной улице Стафсбергвеген иду к центру. По утрам сейчас светает все позже, но меня это не останавливает. Я не боюсь гулять в одиночестве. Лив Марит Скард больше не трусиха.

Тот дом вызывает у меня тяжелые чувства, но я стараюсь себя перебороть. Ленты полицейского заграждения все еще висят там, протянутые между столбиками ворот, и дверь входная тоже опечатана. Я больше не схожу с ума от горя и печали, когда вижу это. Сейчас я реже о ней вспоминаю и все чаще думаю о нем. Я чувствую, как это с каждым днем придает мне сил. Шагая, я прислушиваюсь к растущей во мне ненависти. А с ней растет и решительность. У меня появился план — сначала было просто озарение, причудливый поворот мысли, сумасшедшая задумка. А потом вдруг сложился план, и теперь он все сильнее и сильнее меня захватывает. Пешие прогулки идут мне на пользу. Они хороши для здоровья. И для уверенности в себе — тоже. Его необходимо найти и обезвредить. И займусь этим я. Первые шаги уже сделаны. Полицейские и пальцем пошевелить не желают. О возможном допросе еще не упоминалось ни в одной газете. А ведь он мастерски умеет уходить от правосудия. И в этот раз его тоже не остановишь. Но от меня ему не уйти. Я уже приступила к исполнению своего плана и хорошо представляю, что именно буду делать. Конечно, от меня потребуется самопожертвование. Пусть он на собственной шкуре испытает гнев и мстительность Лив Марит, которая так долго и мучительно пыталась подавить в себе эти чувства! Но превыше всего моя цель: уничтожить Агнара И. Скарда. Мой палач сам идет навстречу своей гибели!

Продрогнув под пронизывающим зимним ветром, я принимаю душ — сначала обжигающе горячий, а потом ледяной. Тело нужно закалять. Тело, которое он всеми силами пытался искалечить. А еще — дух, гордость, уверенность в себе и достоинство. У меня ушло немало времени, чтобы возродить их, но теперь пора пришла. Чтобы достичь поставленной цели, мне потребуются все мои силы.

Я тайком скопировала все файлы, имеющие отношение к его социальному пособию, — то есть все личные и медицинские данные. Я могу изучать их, когда вздумается, сидя дома за компьютером. Рассматривать его, словно в микроскоп. Мне страшно и мерзко, но я борюсь с собой. Это тоже помогает мне готовиться. Я могу разобрать его по кирпичикам, добираясь до самых потайных элементов, составляющих сущность больного самца. Я изучаю курс лечения, лекарства и историю болезни, записанную разными лечащими врачами, — в их записях порой чувствуется осторожная радость, а иногда, когда болезнь прогрессировала, — отчаяние. Я изучаю частотность приступов рыданий и вспышек ярости и читаю отчеты о его попытках самоубийства и болезненном пристрастии к порнографической литературе. У меня перед глазами заметки о его религиозных размышлениях. Во многих записях я нахожу собственное имя. Там написано, что он сожалеет о своих поступках и действиях, но по меньшей мере в трех беседах с врачами утверждает, что я сама подтолкнула его к насилию, ведь он — по его собственным словам — никакой не насильник. Мое исчезновение породило в нем неуверенность, которая осложняет положение и способствует ухудшению его психического состояния. Иногда ему кажется, будто я умерла, и он принимается укорять себя (надо заметить, вполне справедливо!). А порой он убеждает себя, что я жива, и тогда припоминает нанесенные мне увечья и сожалеет, что не может попросить прощения. А бывает, его начинает мучить страх перед возмездием, что к нему явится «ангел мести» (в моем лице!) и потребует расплаты за «злые дела». Ну, что касается последнего, то я уж позабочусь, чтобы его предчувствия сбылись. Он искупит свои грехи, причем довольно скоро. Я избавлю его от мучений раз и навсегда.

 

17

Валманн внезапно вспомнил о мобильнике, который выключил в аэропорту Вернее при посадке в самолет во вторник утром. Сейчас уже среда, а мобильник так и пролежал выключенный в кармане его куртки больше суток. Мобильником Валманн пользовался нечасто. Вот и сейчас ему пришло только одно сообщение: «Надо поговорить. Лолита».

Девушка из бара «Виктория», Лилиан Петтерсен. Странствующая ночная бабочка. Неужели он настолько полон предрассудков, что не может назвать шлюхой сообразительную женщину, рассказавшую ему столько полезного? Он попросил Лилиан сообщить, если она что-нибудь припомнит. Вот, очевидно, она и попыталась. Вчера…

Валманн немедленно позвонил по указанному номеру, но услышал лишь автоответчик. Телефон выключен… Он с раздражением посмотрел на мобильник, который вечно подводил его, когда не следовало. Ну ничего. Она, скорее всего, на работе. Валманн решил перезвонить попозже. А сейчас у него и так куча дел. Зарегистрировать и оформить результаты обыска в доме Дага Эдланда — это займет день или два. Их следственная группа ведет наблюдение за трассой Тронхейм — Хамар в районе Гюдбрандсдалена и Эстердалена. Местные патрульные уже начали просматривать видеозаписи, снятые камерами наблюдения на заправках в этом районе. Те записи, которые можно было скопировать, переписывались для дальнейшего изучения в Хамаре. Работа эта требовала тщательности и занимала много времени. Они просидели, не разгибаясь, до обеда, но необработанного материала по данным бензоколонок осталось в три раза больше. И пока еще ничего не обнаружили. Ребята уже начали жаловаться, но Валманн стоял на своем: времени у них в обрез, а каждую запись нужно изучить досконально. Одновременно с этим он обзванивал ленсманов, отвечающих за этот регион. Необходимо было удостовериться, что в четверг «сааб» Агнара И. Скарда уехал в южном направлении, и тогда они смогут начать более детальный поиск. Валманна постоянно тревожила мысль, что этот человек все еще разгуливает на свободе.

В половине четвертого Валманн вновь позвонил Лилиан Петтерсен, но ее телефон по-прежнему был выключен. К тому времени они уже изучили больше половины видеозаписей, и Валманн заглянул к Аните, чтобы предупредить, что задержится допоздна, пока не просмотрит все записи. Анита попросила освободить ее от этой работы, чтобы изучить другие материалы по делу. Сидя за столом, она недовольно разглядывала гору документов.

— Это дело похоже на собаку, которая крутится, пытаясь ухватить зубами собственный хвост, — вздохнула Анита. — Чем больше мы узнаем о Скарде, тем точнее его образ совпадает с портретом преступника. Он идеально подходит для роли домашнего насильника. Не подозреваемый, а самый настоящий клад! Вот только мы не можем доказать, что он находился в интересующий нас день здесь, в городе.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил Валманн, — мы еще не добрались до конца видеозаписей. — Валманн никак не мог смириться с мыслью, что Скард по-прежнему на свободе.

— А вот Эдланд, наоборот…

Валманн перебил ее:

— Не подозреваемый, а настоящий клад. Вот только половина полицейского управления видела его в баре в полном одиночестве, и просидел он там до двенадцати.

— Однако судебный медик склонен дать ему еще немного времени.

— Которого недостаточно. Ты не представляешь, как адвокаты защиты могут истолковать подобные временные рамки в пользу обвиняемого.

— Представляю… — Она снова вздохнула.

— Но ты все равно права — он странный тип. Ведь когда я рассказал ему, что Карен Риис занималась проституцией, он, похоже, ничуть не удивился. Казалось, он чего-то подобного и ожидал.

— Возможно, он просто из таких! — Анита насторожилась.

— Из каких?..

— Из таких мужчин, которые ходят к проституткам. У которых получается, только когда они платят. Они платят за секс и тем самым подогревают чувство собственной значимости. А глубоко в душе они боятся и ненавидят женщин.

Валманн тут же ухватился за это описание:

— Эдланд не производит впечатление человека властного. И на насильника не похож. Энг полагает, что он «голубой».

— Энг принадлежит к тому типу альфа-самцов, которые даже спят с сигаретой. Он наверняка половину нашего отделения считает педиками.

— Ты действительно полагаешь, что Энг именно такой?

— Я пару раз перехватила его взгляд. Мне этого было достаточно.

Валманн тоже обратил внимание на выражение лица Энга, когда спросил его, сколько тот заплатил за приключение с Агнете Бломберг. И он ничуть не сомневался, что Энг ходит к проституткам.

— А еще ты рассказывал, что Эдланд ходит в качалку.

— Возможно, просто для того, чтобы оказаться поближе к накаченным мужикам. — Валманн отметил, что он, сам того не желая и не имея на то ни малейших оснований, начал защищать Эдланда.

— А что, — продолжала Анита, не обращая внимания на комментарии Валманна, — если мы все время двигались в неверном направлении? Может, именно я виновата? Ведь это я вспомнила эту старую историю с насилием в Лиллехаммере… Может статься, наш преступник охотится за проститутками и насилует их? Вдруг Эдланд именно из таких?

— Тогда он не допустил бы, чтобы их отношения с Карин Риис стали настолько тесными. И не стал бы обращаться с ней как с невестой. Двенадцать роз и всякое такое…

— Кто знает? — Анита никак не желала отказываться от этой версии. — Кто знает, насколько больной может оказаться мужская психика…

 

18

Даг Эдланд разглядывал собственное отражение в зеркале. Когда он окончательно решился, то сбрить бороду оказалось намного проще, чем казалось. Чем-то придется пожертвовать — это было ясно с самого начала. И небольшая отросшая борода вовсе не самое главное.

Лицо совершенно гладкое. Словно попка ребенка.

Нельзя не признать, что ему нравилось, как он смотрится с бородой. Сейчас он выглядит моложе, более уязвимым, почти беззащитным. Кажется, что обидеть его — проще простого. Именно это он пытался подавить в себе. Поэтому борода нравилась ему — она добавляла ему мужественности, делала его даже чуть грубоватым. Он чувствовал: это то, что ему нужно. Ему всегда недоставало подобных качеств, и вот он выпестовал их в себе, причем успешно. А вчера, после того как он тщательно обдумал ситуацию, ему пришлось ими пожертвовать. Пришлось приложить немалые усилия, хотя он осознавал, что эта проблема исключительно поверхностная: черты характера не наденешь, словно спецодежду, ты не можешь просто пририсовать их к собственному образу, а в случае необходимости — стереть, несмотря на все идеи, которые тебе пытаются внушить современные имиджмейкеры. Характер не купишь, словно одежду или духи, его ты должен выработать сам, а его черты приобретают форму твоего страдания, становятся отражением твоей борьбы за выживание.

Он чувствовал, что вот-вот победит в этой борьбе. Чувствовал, что стал достаточно сильным, чтобы выдержать ее безо всякой помощи или маскировки. Временами он считал, что вполне может гордиться собой.

Но голова вновь заболела, и на этот раз боль была сильнее, чем прежде. Это беспокоило его. Значит, снова придется идти к врачу — а он надеялся, что подобные визиты уже в прошлом. Снова придется сдавать анализы и, наверное, увеличивать дозу лекарств. Вообще-то он не особо беспокоился — скорее, испытывал раздражение. Это мешало осуществлению его планов. В том, что планы увенчаются успехом, он не сомневался. Несмотря на постигшие его разочарования, настроен он был по-боевому. Он старался отогнать воспоминания о Карин: они убивали в нем веру в себя, порождали скорбь и погружали его во тьму, наполненную лишь ненавистью и жаждой мести. Лечащий врач научил его мыслить конструктивно, стараясь делать мелкие шаги, и не пытаться совершить громадный рывок. Потому что иначе тебя ждет поражение.

Он попытался улыбнуться собственному отражению.

— Ты справишься, Даг! — громко сказал он.

В этот момент отражение начало расплываться, лицо стало размытым, словно перед глазами закружился рой мелких черных мошек. Он заморгал, но лицо в зеркале продолжало медленно исчезать за завесой из бешено кружащихся точек. Малейший шорох отдавался в ушах ужасающим грохотом, и Даг со стоном выбежал в темную спальню, где бросился на разобранную кровать, зажав ладонями уши. Он попытался отыскать такую позу, в которой мог бы наименее болезненно перетерпеть приступ. А потом его поглотила темнота и благословенная пустота, в которой не существовало ни боли, ни воспоминаний.

 

19

Только в половине одиннадцатого вечера позвонили из Северного Эстердала с сообщением, что просмотр первых шести видеозаписей результата не дал. Это означало, что они проверили шоссе в обеих долинах и никакого «сааба» не обнаружили. Кроме Валманна на работе оставались только Фейринг и Вик. Энг ушел домой пораньше.

— Вы проверили расписание поездов и самолетов? — спросил Валманн, хотя ответ и так знал. Он сам все выяснил.

Агнете Бломберг рассказала, что была со Скардом в четверг, пока тот не уехал вечером на встречу в Мельхюс. Религиозных общин в этом районе обнаружено не было, но Валманн решил, что встреча могла носить личный характер. Одно неясно: если встреча в Мельхюсе была лишь уловкой для того, чтобы вернуться в Хамар, то на чем он доехал туда? На вечерний поезд, уходящий из Тронхейма на юг, он не успевал, а ночной поезд прибывает в Хамар лишь в пять утра. Скард мог лететь на самолете, но они уже просмотрели списки пассажиров всех авиакомпаний. И Агнара И. Скарда в них не обнаружили. Весь вечер они потратили на поиски, загнавшие их в унылый тупик.

Валманн не столько сердился, сколько беспокоился. Сама ситуация казалась ему на редкость неприятной. С самого начала разгадка преступления, казалось, была у них в руках, однако теперь их версия рушилась. Им просто необходимо было доказать вину Агнара И. Скарда. Они должны объявить его в розыск. А еще им придется выбить по крупицам все сведения из Дага Эдланда, перевернуть всю его квартиру и выяснить наконец, что он за человек. Завтра, решил Валманн, завтра мы сдвинем это чертово расследование с мертвой точки, а иначе Моене и газетчики нас живьем сожрут.

— Может, зайдем выпьем по пиву, а потом — по домам?

Обычно Валманн не предлагал пропустить по кружке после работы, но в этот вечер беспокойство было сильнее, чем желание прийти домой и залезть под одеяло. Скорее всего, заснуть ему не удастся и его будут мучить мысли о латентных гомосексуалистах и проповедниках-извращенцах.

В ответ Фейринг лишь покачал головой — сегодня он казался еще мрачнее, чем обычно. Вик молча помахал и направился к двери. У него тоже выдался тяжелый денек. Валманн почти обрадовался тому, что все отказались. Он и сам не был готов к общению.

Не в силах отогнать беспокойство, Валманн все же решил, что кружка пива ему не помешает. По улице Страндгата он поплелся к гостинице «Виктория». В «Ирландском баре», конечно, лучше, но в этот раз он выбрал бар «Виктория». Он еще пару раз попытался дозвониться до Лилиан Петтерсен, но тщетно. Черт, проститутка не должна выключать телефон, ведь от него зависит уровень ее доходов! — думал Валманн. Странно, что она так надолго отключила его.

Тем вечером караоке не было, поэтому народу в баре тоже было не густо. Между столиками кружились две пары, а на угловом диванчике прочно обосновалась группа мужчин в костюмах. У всех были значки с названием и логотипом компании. Приехали на семинар, решил Валманн. Только благодаря участникам самых разных семинаров гостиничный бизнес здесь еще как-то выживает.

Лилиан Петтерсен нигде не было видно. Он спросил о ней бармена, но в ответ тот лишь пожал плечами. Валманн чувствовал одновременно облегчение и разочарование — видимо, отправилась дальше. Следующая остановка в Лиллехаммере. А может, в Гьёвике? Или вернулась домой, в Клёфту. Он знал, что многие подобные девушки были замужем. А некоторые воспитывали детей в одиночку. Трудно представить себе их жизнь. Возможно, выключенный мобильник лишь означает, что лавочка прикрыта? Склонившись над барной стойкой, он отхлебнул пива и почувствовал, что устал. Однако затем, решившись, отставил кружку и, выйдя из бара, прошел мимо туалетов и свернул направо. Поднявшись по ступенькам, он оказался в холле гостиницы. Там сидели остальные участники семинара, чьи громкие голоса пытались, казалось, заглушить одиночество гостиничной ночи. Валманн поинтересовался у администратора, не проживает ли в гостинице Лилиан Петтерсен. Девушка — высокая блондинка, которой пошел бы национальный костюм, — с профессиональной доброжелательностью кивнула: да, такой гость у них проживает и, очевидно, сейчас находится в своем номере. Он хочет, чтобы она связалась с номером Лилиан Петтерсен? Валманн покачал головой, и девушка сказала ему номер комнаты.

Пытаясь унять тревогу, Валманн поднялся на лифте на четвертый этаж. Приглушенная музыка из ресторана на третьем этаже завесой обволакивала коридор. Мимо Валманна, покачиваясь и придерживаясь за стену, прошел какой-то поддатый господин со значком на груди. Валманн остановился перед дверью в номер 414. Он старался взять себя в руки, но сердце слушаться не желало. В конце концов, самое худшее — это если он застанет ее с клиентом. Положение щекотливое, но не более того. Однако сознание подсовывало ему картинки куда хуже этой.

Он постучался.

Из комнаты не доносилось ни звука.

Он осторожно постучался еще раз.

Тишина.

Он постучал громче. В конце концов стук стал таким громким, что, будь Лилиан в номере, она просто не могла не услышать. Но за дверью стояла тишина, а открывать никто не собирался. Валманн осторожно повернул ручку двери, будто зная, что именно произойдет в следующий миг. Дверь оказалась незапертой. Приоткрыв ее, он тихо окликнул:

— Лилиан?

Он сделал два осторожных шага и оказался в тесном коридорчике. На полу лежал ковер, а дверь в ванную была широко распахнута. И ни звука не слышно. На полу ванной он заметил свернутое полотенце. На крючке возле зеркального шкафа висела одежда. В ванной горел свет, но в комнате было темно. Однако Валманн отчетливо увидел одну, а затем, шагнув в комнату, — вторую обнаженную ногу. Это зрелище рассказало ему обо всем, что требовалось знать. Попятившись к двери, он выскочил из комнаты и побежал к лифту.