Они сели в автобус, и всю дорогу до самого Свитуотера она не произнесла ни слова, только крепко держала его за руку, и он чувствовал, как напрягались ее му­скулы всякий раз, когда кто-нибудь из пассажиров, случайно или намеренно, бросал на них взгляд. Сам он давным-давно привык к любопытным взглядам, потому что каждую неделю ездил на автобусе на работу. Он их не замечал, да я смотрели на него не так уж часто. Том немногим, кому приходилось ездить на автобусе, как правило, хватало своих забот, и у них не было особого желания глазеть по сторонам; они либо сидели скрючившись, словно безумно хотели спать и только ждали случая, чтобы вздремнуть украдкой, либо невидящим взглядом смотрели перед собой в серое настоя­щее и бледное будущее. Общественным транспортом пользовались люди без положе­ния в обществе, маленькие и забитые, люди той же категории, к которой принадле­жал он сам.

Однако в этой области тоже намечались кое-какие изменения. Огромная плот­ность движения на дорогах, высокая стоимость эксплуатации и все более жесткие нормы на бензин делали пользование личными машинами все более неудобным и до­рогостоящим, и все больше людей стало вновь ездить на автобусах, включая и тех, кто еще совсем недавно был горячим приверженцем личных автомобилей. Но что самое интересное: эти постепенные, однако достаточно заметные сдвиги в самой структуре транспортных перевозок застали врасплох транспортную администрацию, которая продолжала безмятежно разрабатывать свои далеко идущие планы, направ­ленные на то, чтобы свести к минимуму пользование индивидуальным транспортом, в то время как автобусы в городе и на маршрутах между Свитуотером и городами-спутниками ходили переполненные до отказа и их становилось все меньше и меньше из-за нехватки запасных частей, горючего и смазочных материалов, а также из-за неразумного планирования.

Поэтому в последнее время, когда Аллан ехал на работу или домой, на него нередко смотрели косо, а порой даже осыпали бранью, однако он не придавал этому значения и как бы вообще этого не замечал.

Им с Лизой удалось занять сидячие места. Большинство пассажиров стояло в проходе. Жара в автобусе была невыносимая, несмотря на открытые вентиляционные люки. Лица у пассажиров были красные и отекшие, рубашки и блузки промокли от пота; неприятный запах исходил не только от Аллана и Лизы.

Когда они вышли на конечной остановке, окруженной высокими домами, в пре­исподней из грохота и зноя, по которой метались люди, увязая в расплавленном ас­фальте, Лиэу вдруг так качнуло, что Аллану пришлось подхватить ее, и он испугался, что ей снова стало дурно. Но оказалось, виной всему были туфли, потому что она захотела «быть красивой», когда они поедут в город, и, не обращая внимания на его насмешки, надела туфли на высоком каблуке, в которых: совсем не могла ходить.

Когда они пошли по тротуару, заполненному людьми и заваленному обрывками бумаги, она повисла на его руке, вздрагивая от каждого неожиданного звука, врывав­шегося в какофонию городского шума, от каждого полицейского свистка. Им пред­стояло пройти всего пять кварталов до Дома социальной консультации, но дорога эта показалась им бесконечной.

Десятиэтажный Дом социальной консультации занимал целый квартал. Это ста­рое почтенное здание было весьма величественным и внушительным и в то же время находилось в крайне запущенном состоянии. Когда-то здесь размещалась крупная экспортно-импортная компания, но потом ее национализировали вместе с некоторыми другими, и власти забрали здание себе. В широком подъезде пахло мочой, стены возле входа были расписаны политическими лозунгами и непристойными словами, а в длин­ных коридорах тянуло холодной затхлостью, словно вдруг пахнуло гнилью из больного чрева самой администрации социального обеспечения.

В большой приемной на длинных скамейках, жестких стульях и табуретах сидели люди и ждали. Некоторые нервно ходили взад и вперед, другие апатично смотрели прямо перед собой, словно просидели так целый день, может быть, много дней без всякой надежды на то, что их дело, наконец, рассмотрит соответствующая инстанция. Матери цыкали на своих нетерпеливых детишек. За длинной стойкой, защищенные толстыми стеклянными панелями, в которых отражался яркий неоновый свет, сидели служащие с бесстрастными лицами и заполняли формуляры, говорили по телефону или рылись в стопках различных документов. Они все были одеты в одинаковые коричневые пиджаки с золотыми пуговицами и государственной эмблемой на нагруд­ном кармане. Изредка динамики, висевшие на стене, начинали трещать и неразбор­чиво называли имена людей, которым следовало подойти к тому или иному окошку. Громко шумели кондиционеры. Корзины для бумаг были переполнены до краев. На полу валялись окурки, обрывки бумаги, смятые анкеты и формуляры.

Лиза нашла себе место на самой дальней скамейке возле человека с длинной неопрятной бородой, который лежал и спал, положив под голову пластиковый мешок. Несмотря на жару на нем было толстое пальто, а под пальто — куртка. Лиза стара­лась сидеть как можно тише, боясь потревожить спящего, а Аллан подошел к одному из окошек, чтобы выяснить, куда им следует обратиться.

— Да? — спросила, не поднимая головы, женщина за окошком с надписью «Спра­вочное бюро». У нее были гладкие, черные, коротко подстриженные волосы, разделен­ные прямым пробором и невыразительное лицо с правильными чертами. На пульте справа от нее вспыхивали красные и зеленые огоньки. На круглом экране возникали цифры, прерываемые световыми сигналами, точками и тире.

— Мы насчет больницы...— сказал Аллан нерешительно.- Моя жена беременна. Мне хотелось бы узнать... Нельзя ли ей вступить в больничную кассу...

— Разве вы не состоите в больничной кассе?

Невыразительное лицо вдруг оживилось, и она смерила Аллана взглядом.

— Нет... То есть да. Но...

— Все состоят в больничной кассе,— с удовлетворением констатировала дама из справочного бюро.

— Конечно.

Аллан не сумел сформулировать свой вопрос «технически грамотно», как того требовали здешние правила. Между тем ему просто надо было узнать, как устроить Лизу в родильный дом. Вот и все. Ее каким-то образом надо было зарегистрировать, заказать место...

— Первые роды?..

Дама из справочного бюро говорила, не поднимая головы. — Нет. У нас уже есть один ребенок.

— Комната семьсот девять. Лифт по коридору налево.

— Спасибо...

Лифт со скрежетом и стуком поднял Аллана и Лизу на седьмой этаж. Они изу­чали в зеркальце свои лица, которые в отсветах лампы дневного света казались мерт­венно-зеленоватыми. Впервые за много недель Лиза и Аллан увидели, как они грязно и неряшливо одеты, какими выглядят жалкими и опустившимися. .И тем не менее они вовсе не чувствовали, будто чем-то очень уж отличаются от остальных людей, до­жидавшихся приема. Здание было старое, лифт тоже оказался устаревшей конструк­ции. Там, где по стеклянным панелям ударили ногой или кулаком, образовались тре­щины в виде крупных белых роз. Изжелта-белые стены между этажами были разукра­шены непристойными надписями и столь же непристойными рисунками, второпях сделанными наискось.

Комната 709 находилась в самом конце еще одного длинного коридора. Потолок в ней был ниже, чем в приемной, и здесь оказалось еще жарче, а запах был еще более тяжелым и отвратительным. Комната была большая и ярко освещенная. Здесь тоже сидели и стояли в ожидании приема люди, образуя длинные очереди. Большин­ство составляли женщины, многие из них явно беременные. Дальняя часть комнаты была разделена перегородками на ряд клетушек, где по очереди принимали посетите­лей. Очередь двигалась медленно. Каждый раз проходило немало времени, прежде чем новый номер вспыхивал на световом табло. Выходя после приема, многие выти­рали глаза и казались крайне удрученными. Это отделение (как явствовало из над­писи на стене) занималось вопросами денежной помощи семьям, пособиями на детей и усыновлением. Если у женщины было больше двух детей и она отказывалась отдать своего ребенка приемным родителям или сделать аборт, ее лишали денежной помоши. Рост населения следовало ограничивать, и это была одна из наиболее мягких форм принуждения, введенных в связи с тяжелым экономическим положением.

Пот лил градом с Аллана — он стоял, прислонившись к стене, и держал обеими руками листок бумаги со своим номером. Лиза нашла себе свободный стул и, сев,-закрыла глаза. Аллана мучила жажда. В углу комнаты из небольшого фонтанчика била струя питьевой воды, а рядом стояли сложенные пирамидой картонные стакан­чики. По полу были разбросаны растоптанные стаканы, медленно размокавшие в жид­кой грязи. Наклоняясь над соблазнительной струей, Аллан ногой отшвырнул несколь­ко размокших стаканчиков. Вода была такая же тепловатая, как на Насыпи, но отда­вала химикалиями, хлором и еще какой-то дрянью С отвращением он сделал не­сколько глотков, после чего наполнил стаканчик для Лизы. Они не смотрели друг на друга, безмолвно ожидая, когда на одном из световых табло появится их номер.

В комнате, куда вошли Аллан с Лизой, воздух был еще тяжелее, чем снаружи, еще более спертый, с примесью пота и дыхания многих людей. Омерзительно вонял химический воздухоочиститель, висевший на стене. Стеклянная стена делила эту ка­морку пополам. За стеной сидела молодая черноволосая женщина в коричневом фор­менном пиджаке, которая как две капли воды походила на даму из справочного бюро,— только рука у нее была в лубке. Металлическая пластинка на груди сооб­щала, что ее зовут М. Годдесс.

В комнате стоял только один стул, и Аллан подвел к нему Лизу. Она двигалась как во сне. Долгое ожидание утомило ее. Сам Аллан остался стоять. По непонятным причинам потолок здесь был такой низкий, что голова Аллана почти касалась пори­стой звукопоглощающей обкладки.

Молодая женщина перевела взгляд с Аллана на Лизу и ободряюще кивнула. Потом произошел следующий разговор:

— Моя жена беременна и... и нам понадобится помощь... когда подойдет время рожать.

— У вас есть дети?

— Да. Сын.

— Фамилия?

— Лиза и Аллан Юнг. Молодая женщина записала.

— Номер?

— Что?

— Ваш личный номер?

— Номер? Нет, я не помню... Ты помнишь, Лиза?

Лиза сидела, словно ничего не слышала. Только покачала головой. Не подни­мая глаз.

— Неужели у вас нигде на записан ваш номер? У вас есть удостоверение лич­ности? Служебное удостоверение? Вы же знаете, что обязаны всегда иметь при себе свой номер.

Аллан тщетно ощупывал карманы.

— Нет...— сказал он.

— Так. Сейчас все выясним.

Здоровой рукой она стала быстро нажимать клавиши клавиатуры. Через мгно­вение на экране, таком же, какой он видел в справочном бюро, появились буквы и цифры. Аллан не мог оторвать глаз от ее поврежденной руки, которая до самого локтя была забинтована и висела на повязке, в то время как другая рука легко и сво­бодно бегала по клавишам, как будто вполне достаточно было ее одной.

— Пожалуйста, вот ваш номер. Запишите его где-нибудь и больше не теряйте. Она записала номер в блокнот, вырвала из чего листок  и  протянула Аллану

через узкую вертикальную щель в стеклянной стене.

— Спасибо.

— Вы живете на Апрель авеню номер восемьсот сорок пять?

— Нет. мы больше там не живем.

— Где же вы сейчас живете? Вы не сообщили о том, что переехали.

Аллан покачал головой. Он никак не ожидал, что его будут допрашивать. В нем росло раздражение, ему хоте\ось поскорее уйти отсюда, от этой абсурдной ситуации, и в то же время он знал., что они с Лизой целиком и полностью зависят от этой женщины, которая может им помочь.

— Но должен же быть у вас хоть какой-нибудь адрес, Место, где вы живете.

— Н-нет. В настоящее время у нас нет постоянного адреса.

— Вы подавали заявление в Жилищно-посредническое управление?

— Нет. Еще нет.

— Вы должны подать как можно скорее. Вы же знаете, что таков закон.

— Конечно. Но сейчас я пришел насчет того, чтобы положить жену в родильное отделение.

— При отсутствии показаний, делающих госпитализацию абсолютно необходи­мой родовспоможение женщинам до тридцати пяти лет при вторичных родах осуще­ствляется на дому. У нас есть специальная группа помощи на дому, которая зани­мается именно этой сферой медицинского обслуживания. Они оказывают всю необхо­димую помощь как при самих родах, так и в предродовой и в послеродовой периоды. Это хоть в какой-то мере облегчает деятельность наших переполненных клиник и ро­дильных домов.

— Понятно..,

— Таким образом я смогу вам помочь лишь в том случае, если вы сообщите мне свой адрес. Вы должны как можно скорее пойти в Жилишно-посредническое управ­ление и когда все будет улажено, вернуться к нам. В вашем положении это простая формальность. Они всегда располагают определенным количеством квартир для особо нуждающихся.

— Понятно.

— Вам плохо?

Молодая женщина с невыразительным лицом, наконец, обратила внимание на Лизу которая сидела закрыв глаза и подперев голову рукой.

— Она устала. Мы приехали сюда издалека.

Аллан и сам почувствовал головокружение. Он боялся, как бы в этой тесной каморке у него не начался приступ клаустрофобии.

— Вы  получите немного витаминов. И еще одно средство, которое подкрепит вас...

Женщина снова что-то написала и протянула через щель в стекле вырванный из блокнота листок бумаги.

— В этом здании на первом этаже, на углу Транспорт-роуд есть аптечный киоск. По этому рецепту лекарства вам выдадут бесплатно. Киоск работает без пере­рыва круглые сутки. Когда вы вернетесь сюда с адресом, я позабочусь о том, чтобы вы получили квалифицированную медицинскую помощь.

Лиза молча кивнула. Она взяла листок бумаги и долго смотрела на него. Пытаясь совладать со своими непокорными локонами, она завязала их лентой на за­тылке. Сейчас Аллан с нежностью глядел на ее шею, худую и белую там, куда не доставало солнце. И вдруг почувствовал острую потребность защитить ее от бесчело­вечности бюрократического аппарата, у которого они попытались искать поддержки и помощи.

— Впрочем, — бесстрастно продолжала женщина,— вы, вероятно, знаете, что мо­жете обратиться к нам и в том случае, если решите, что вам не нужен ребенок. Мы немедленно устроим вам аборт, а кроме того...— Впервые ее холодный коррект­ный тон вдруг изменился, и в голосе послышалась чуть ли не горячая заинтересо­ванность.— А кроме того, я хотела бы сообщить вам, что представляю интересы об­щества, которое выступает в роли посредника при заключении контрактов об усынов­лении и удочерении детей. Вам известно, что бесплодие является весьма серьезной проблемой для многих супружеских пар и списки людей, желающих усыновить ново­рожденного, очень длинные. Так что, если вы пожелаете отдать своего ребенка сразу же после рождения приемным родителям, это можно будет легко устроить. Само собой разумеется, у вас не будет никаких оснований для беспокойства: в качестве претендентов наше общество утверждает лишь кандидатуры лиц с незапятнанной репутацией, высоким доходом и солидным положением в обществе. В этом случае вы можете рассчитывать на бесплатное пребывание и самый лучший уход в частной клинике. Кроме того, по подписании соответствующих документов вам будет выпла­чена определенная сумма. Если вас это интересует, мы можем немедленно приступить к оформлению...

— Н-нет. Нет, спасибо.— Голос Лизы был чуть слышен.— Мы сохраним ребенка.

— Разумеется. Вот моя визитная карточка с номером телефона, так что если вы передумаете...

И снова ее здоровая рука начала действовать так уверенно, словно другая рука была ей вообще не нужна. Однако она заметила взгляд Аллана и объяснила:

— Автомобильная катастрофа в прошлое воскресенье Мне еще повезло: я отде­лалась потерей двух пальцев. Больше двадцати человек погибло. Вы не видели репор­таж по телевидению?

Что-то похожее на улыбку тронуло утолки ее губ.

За лекарствами была очередь. Здесь тоже действовала система номеров. Уста­лые, плохо одетые люди, в основном мужчины, терпеливо ждали, вытянувшись цепоч­кой вдоль длинного прилавка; некоторые были явно пьяны. На стенах висели боль­шие цветные плакаты с информацией о противозачаточных средствах, половой гигие­не, абортах и гак далее.

В обмен на рецепт Лиза получила флакон с большими капсулами, содержащими витамины, и баночку с маленькими розоватыми таблетками.

— «Розочки»,— фыркнула Лиза, когда они снова вышли на улицу.— Всю жизнь мечтала о «розочках» против депрессии, вызванной беременностью! — И Аиза грустно усмехнулась.— Аллан, я хочу есть. Где бы мы могли поесть? У нас есть деньги?

— Да, немножко...

Они нерешительно брели по широкому тротуару. Под резкими порывами ветра в ноги им летели обрывки газет, прохожие сгибались в три погибели, закрывая рука­ми рот и кос. как это бывает зимой, когда дует сильный холодный ветер. Но сейчас была середина лета, стояла жара, и даже сквозняки, которые продували на пере­крестках теневую сторону улицы, дышали зноем в их разгоряченные лица. В воздухе кружилась пыль, и они все время чихали и отплевывались; в конце концов им тоже пришлось прикрыть руками нос и рот, чтобы защититься от пыли.

До отправления автобуса еще оставалось не менее двух часов, и обоих терзал голод. Аллан и Лиза остановились перед большим универсальным магазином. За огромными зеркальными стеклами, матовыми от копоти и пыли, соблазнительно кра­совались пестрые низкосортные предметы роскоши, продаваемые по сниженным ценам.

— В магазине «Глитца» есть кафетерий...

Аллану приходилось кричать, чтобы перекрыть шум машин, которые' неслись по этой широкой улице. Они растерянно стояли рядом, а прохожие налетали на них, толкали и пихали, наступали им на ноги и, не замечая их, спешили дальше.

— Там не дорого?

Она с тревогой посмотрела на огромное здание, на подъезд из стали и стекла, на претенциозную витрину, на всю эту рекламную мишуру, которая пугала ее и вы­зывала желание как можно скорее убежать — подальше от этого города с его подав­ляющей грандиозностью, духотой и грязью.

— «Глитца» — это дешевый магазин, — объяснил Аллан.— Они продают всякую дрянь по бросовым ценам. Теперь только дешевые магазины сводят кое-как концы с концами.

Зал, где помещался кафетерий, был узкий и длинный, в два ряда стояли столы: один ряд вдоль стены, второй — под окнами с матовыми стеклами. Вьющиеся расте­ния в горшках обвивали стилизованную под античность балюстраду, протянувшуюся посередине через весь зал. Темно-красные стены были украшены металлическими изображениями буквы «Г» в различных вариантах. На каждом столике стояла неболь­шая лампа с красным абажуром, который отбрасывал на гладкую пластиковую по­верхность красноватый световой круг. Над головой горели лампы дневного света. Однако кондиционер работал, и когда они вошли сюда после уличной жары, то неко­торое время стояли как вкопанные, жадно ловя ртом сухой прохладный воздух, кото­рый гнали им в лицо мощные вентиляторы. В кафетерии не было никого, кроме кас­сирши, которая сидела в самом конце длинной стойки и тупо смотрела на экран телевизора, расположенного перед нею таким образом, что, чуть-чуть опустив глаза, она видела клавиши кассы и одновременно могла наблюдать за клиентом. Ни одним движением она не показала, что заметила появление посетителей, ,

Аллан вслух прочитал меню. Он предложил взять «жаркое а-ля Глитца» прежде всего потому, что его подавали с салатом.

— Помнишь, Док говорил, что тебе надо есть салат...

Ей было совершенно все равно, что есть. Теперь, когда они зашли сюда, она радовалась как ребенок, что они пообедают в таком шикарном заведении. На десерт Аллан заказал для них обоих карамельный крем.

— Даже десерт! — восторженно прошептала Лиза.

Кассирша привычными движениями выбила чек, Аллан расстегнул карман ру­башки, вытащил кожаный кошелек, где держал деньги, и положил на поднос одну за другой две монеты. Кассирша взяла деньги и не глядя бросила их в выдвижной ящик, после чего снова сосредоточила все свое внимание на событиях, совершав­шихся на голубом экране. Глаза ее были подведены тенями с металлическим отливом. Она уже забыла о посетителях.

«Жаркоеа-ля Глитца» представляло собой продолговатый кусок чего-то, похожего на жареное мясо, которое плавало в жидкой «вкусовой смеси». Рядом стояла тарелка с картофельным концентратом, нарезанным в виде маленьких кубиков. Салатом назы­валась мешанина из вареных овощей, увенчанная каплей какого-то желтого соуса.

Они ели с огромным аппетитом. Им казалось, что все это очень вкусно. Вообще-то у синтетического мяса не было определенного вкуса — ни приятного, ни неприят­ного. Заменители почти не отличались друг от друга по вкусу, даже если заменяли совершенно разные продукты. Вкус зависел от использования жидких смесей, кото­рые назывались «соусами».

— Что же мы будем делать, Аллан? — спросила Лиза, когда они доели свое «жаркое».— Что будем делать, когда родится ребенок?

Аллан сидел и думал о том же. А о чем же еще? Сейчас это был главный во­прос, который приходилось решать. Обрывки разговора с социальным консультантом все еще звучали в ушах Аллана во всей их чудовищной нелепости. Если они хотят получить помощь, у них должно быть зарегистрированное местожительство в Свитуотере. Но это невозможно. С гнетущим ощущением, похожим на страх, он предвидел, что в этой драматической ситуации они будут предоставлены самим себе.

— Я не хочу отдавать нашего ребенка, а ты?

— Я тоже не хочу.

Аллана поразила решимость, прозвучавшая в ее голосе. Перед рождением Боя они тщательно продумали все варианты, включая возможность отдать его приемным родителям, а также аборт. Вообще-то говоря, Аллан не имел ничего против обоих этих вариантов, ибо тогда у него еще только начинало вырабатываться новое вос­приятие действительности. Появление ребенка означало, что будет больше работы, больше ответственности, больше всевозможных тягот и забот, но в то же время это говорило о том, что жизнь идет своим чередом и оба они вполне здоровые люди, у которых могут быть дети... Он прекрасно понимал, что никто так больше не думает в перенаселенном городе, столице перенаселенной страны, где ограничение рождае­мости стало важнейшей задачей органов здравоохранения, и все-таки с той минуты, как он узнал, что Лиза снова беременна, в нем неуклонно зрело твердое и непоколе­бимое убеждение: он хочет, чтобы семья его росла, род продолжался. Чтобы продол­жалась жизнь. Желание это было сильным и отчетливым, и раздумывать тут не приходилось…

 Тем не менее вера Лизы в жизнь глубоко тронула Аллана. Он не знал, что побуждало ее желать этого ребенка,— вероятно, она просто не представляла себе, ка­кие трудности ее ждут, даже если роды пройдут нормально. Аллана это и радовало  и удивляло, но он не задавал ей вопросов, не требовал объяснения. Вероятно, за те несколько месяцев, когда они научились тратить возможно меньше слов на разговоры, между ними возникла определенная дистанция, четкое разграничение сфер деятель­ности Аллана и Лизы. Беременность, которую она до порыдо времени держала от мужа в тайне, что он считал вполне естественным, была ее личным делом, и в этом плане она совершенно не обязана была отчитываться перед ним. Оба они хотели ребенка — это было главное.

— Нам надо будет поговорить с Доком,— сказал Аллан.— Возможно, он уже давным-давно все понял и именно поэтому говорил, что тебе надо есть зелень...

— Да, завтра же поговорим с Доком!

Овал ее лица казался мертвенно-бледным в этом красном интерьере. От усталости у нее появились под глазами темные круги, однако ей все-таки удалось изобразить на лице улыбку.

На десерт они съели по куску сладковатого карамельного крема вформе буквы «Г» с красной вкусовой смесью. Крем ей понравился, она любила сладкое и теперь, когда от голодаей иногда вдруг становилось плохо, ела много шоколада. Случалось, что она основательно залезала в запас, рассчитанный на следующую неделю.

Перед уходом Аллан сунул столовые приборы под рубашку. Они пригодятся на Насыпи.

На обратном пути в автобусе было еще жарче и противнее, чем когда они ехали в город. Закончился рабочий день, и автобус был битком набит людьми, взмокшими от пота.

На перекрестках все время возникали пробки, автобус то и дело останавливался, солнце безжалостно палило сквозь грязные стекла.

Аллан смотрел на городской пейзаж за окнами автобуса, на окраины, пригорода, на серые однообразные здания по обеим сторонам дороги с зияющими проломами меж­ду ними там, где были снесены или еще только сносились старые дома. Все реже и ре­же теперь строились новые дома на месте старых пустырей. Постепенно их завалива­ли всяким хламом и отбросами, и они зарастали сорной травой высотой в человеческий рост.

Лиза попыталась вдохнуть немного свежего воздуха из окна, которое кому-то удалось приоткрыть. Ноги ее распухли и ужасно болели в туфлях на высоких каблу­ках, от которых она уже успела отвыкнуть. Она прислонила голову к оконному стеклу, и слезы потекли у нее из глаз от усталости и страха перед будущим.