— У тебя все в порядке, — успокаивал ее Док.— Все в полном порядке. Думаю, что ты на пятом месяце. Ты уже чувствовала, как он двигается?
Лиза покачала головой и вытерла глаза. Потом попыталась улыбнуться. Дока Фишера она ни в чем не могла упрекнуть: он был и тактичен и деликатен. Однако вся процедура осмотра показалась ей какой-то ужасно унизительной. Поправляя платье, она несколько раз всхлипнула.
— Все будет хорошо,— спокойно говорил Док, моя руки в тазу.— Вторые роды, как правило, бывают намного легче первых. Тебе нечего бояться.
— Ладно, не буду...
От первых родов в ее памяти остался только страх. Поездка в такси до клиники?
Аллан, бледный и испуганный; от волнения он раскричался на шофера такси, который не знал дороги. Ожидание. Первые боли. А потом укол и тошнотворное бессилие, медленно сковывающее все тело,— ощущение, будто тебя душат... А потом пять дней и пять ночей в большой переполненной палате, где она наблюдала, как санитарки купают, пеленают и кормят безобразное морщинистое существо, которое, как они утверждали, было ее сыном; Аллан, бледный и взволнованный, на табурете возле кровати — он появлялся на несколько положенных минут; цветы в герметической упаковке из пластика— и они тоже... Лиза была просто одержима желанием действовать, что-нибудь делать; внезапно она ощутила огромную ответственность за это крошечное существо, настояла, чтобы ей разрешили кормить его грудью, хотя врач полагал, что она слишком молода и грудные железы у нее еще недоразвиты («В следующий раз — пожалуйста...»). А потом возвращение домой с коробкой бесплатного заменителя материнского молока под мышкой.
— Не забывай принимать витамины, которые тебе дали. А когда они кончатся, мы постараемся достать что-нибудь еще. И помни: тебе надо хорошо питаться; ты слишком худенькая, понимаешь...
Док печально посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков. Она казалась такой хрупкой и слабой. Она была ребенком, который сам нуждается в заботе, и он вовсе не был уверен в том, что она получает эту заботу в достаточной мере. С того первого раза, как он увидел ее, у него возник отцовский инстинкт, потребность опекать эту девочку, этого очаровательного ребенка. И вот теперь случай или неосторожность Аллана — тут он недобрым словом помянул своего соседа — препоручали Лизу его заботам. Она казалась ему такой трогательной, когда полураздетая неподвижно лежала на его выцветшем плюшевом диване, закрыв глаза и отвернув лицо с недовольной, упрямой складкой на широком гладком лбу, а он ощущал под своими руками ее тонкое тело. Док уже давно не практиковал как врач, хотя мысленно до сих пор называл это «своей работой». Когда Лиза легла на этот жалкий диван, доверясь его рукам, его профессиональным знаниям, если только они еще сохранились у него после стольких лет вынужденного бездействия, он вдруг снова ощутил то жгучее желание помочь, которое руководило им в прошлом, а порой возникало и теперь, хотя все вокруг каждый день и час напоминало о том, куда это привело его и к чему он пришел: к добровольному изгнанию и изоляции от общества, которое отвергло его идеализм и угрожало ему судебным преследованием и суровым наказанием. Однако идеализм Дока был непоколебим, он не поддавался воздействию внешних обстоятельств, на него никак не повлияло жалкое существование на городской свалке, не повлияло и то, что, с одной стороны, общество осуществило на практике многие из его радикальных идей, а с другой — общественное развитие приняло такие уродливые формы, что гуманистические идеалы Дока по большей части потеряли всякий смысл. На какое-то время идеализм Дока оказался как бы законсервирован, и теперь его разбудила в почти неизмененной форме тщедушная девочка с рыжеватыми локонами, которая доверилась ему и попросила его помощи. И он хотел помочь ей, насколько это было в его силах, хотя со страхом думал о том, что, разумеется, будет очень нелегко принимать ребёнка здесь, на Насыпи, без каких-либо вспомогательных средств.
— Как вы думаете, будет очень больно? — спросила Лиза.
Она все еще всхлипывала, хотя изо всех сил старалась остановить слезы: ведь просто глупо и совсем по-детски вести себя так.
— Нет, что ты, во второй раз все будет гораздо легче, чем в первый.
— Но я ничего не чувствовала в первый раз. Мне сделали укол, и я куда-то провалилась.
— Я знаю. Так всегда делают в коммунальных клиниках, чтобы сэкономить время. Понимаешь, без укола роды иногда затягиваются. Особенно в первый раз.
— Я уверена, что будет очень больно, если мне не сделают укола...
И Лиза снова заплакала. От этих разговоров о предстоящих родах ей стало легче. С Алланом она не могла говорить о подобных вещах.
— Ну, будет тебе,— утешал Док Лизу. Он не очень понимал, как успокоить ее, и, чтобы выиграть время, прибирал в комнате, перекладывая разные мелочи с места на место.— Ты сказала, что вы хотите ребенка.
— Да-а...
— Теперь слишком поздно делать аборт, это может оказаться опасным. Но ведь ребенка можно отдать приемным родителям...
- Я знаю. Нам сказали в этой проклятой конторе. Но там больше ноги моей не будет! Никогда! Мы хотим этого ребенка. Просто приходится так много... так много думать обо всем!
Лиза забилась в угол трухлявого дивана, закрыв лицо руками. Слезы оставляли мокрые полосы на ее грязных пальцах. Док сел рядом с ней. Он неуклюже положил руку на ее вздрагивающие от рыданий плечи.
— Успокойся,— утешал он.— Все будет хорошо. Положись на меня, на всех нас. Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь тебе. Все пройдет благополучно.
Но руки его ощущали хрупкость ее тела, а при осмотре он отметил, что у нее очень узкий таз. И он знал, что роды будут нелегкими.
Эти молодые люди, что переселились сюда, принадлежали другому времени, другой эре; в- его глазах они были «потерянным поколением», для которого город был единственным мерилом всех ценностей, которое не знало иных пейзажей, кроме искусственного городского ландшафта, не знало иных пропорций и форм, кроме разрушительной несоразмерности городских массивов.
Лиза сидела неподвижно, ссутулившись. Ее широко раскрытые глаза были теперь сухи. Док сидел рядом с ней и, вдыхая запах ее волос, думал о том, что означает приход «потерянного поколения» на Насыпь. Он знал, что их будет здесь все больше и больше, и это беспокоило его. Вот теперь на Насыпи возникнут настоящие проблемы.
— Ты снова придешь ко мне через некоторое время, скажем, через две недели, и мы посмотрим, как идут дела. Если же почувствуешь себя плохо или появятся боли, приходи немедленно.
Говоря это, он почему-то смутился, хотя все, что он сейчас сказал, почти не задумываясь повторяет каждый врач своим пациентам; однако Док правильно истолковал свое смущение, и ему стало немного стыдно: он ведь радовался тому, что будет еще одна консультация и еще одна доверительная встреча с Лизой...