В начале марта во второй половине дня Аллан и Лиза перебирались на Насыпь. Было довольно поздно, и большие железные ворота уже оказались заперты, но мальчишки (пo всей вероятности) сломали замок и открыть ворота не представляло труда. Аллан прикинул, что в эту пору их никто не заметит; хотя никому не возбранялось ходить на Насыпь и искать вещи, которые могли бы пригодиться; чемоданы и большой вещевой мешок наверняка вызвали бы у сторожа подозрение. Впрочем, едва ли здесь все еще ходят сторожа, даже днем, в рабочее время. Не станет же муниципалитет тратить средства на охрану свалки, хотя свалка эта принадлежит городу и даже обнесена оградой. Во всяком случае не сейчас, ибо времена наступили тяжелые. Город разросся, но в экономике сейчас был застой, и ассигнования на нужды общества пришлось сильно урезать. Однако несмотря на кризис, думал Аллан, тащивший тяжелый чемодан и вещевой мешок,— несмотря на кризис, как это ни странно и вопреки всякой логике, жить стало почему-то легче. Режим экономии, сокращение ассигнований и свертывание все новых и новых отраслей производства порождали не только уныние и безнадежность, но и ощущение свободы, ощущение, что люди могут и должны решительно и безоговорочно взять свою судьбу в собственные руки. Это было совершенно новое ощущение, и действовало оно благотворно, во всяком случае на Аллана.
Он взглянул на ворота со сломанным замком, на высокую, изъеденную ржавчиной ограду, во многих местах грозившую рухнуть, и подумал, что всего каких-нибудь несколько лет назад его сегодняшнее предприятие было бы делом гораздо более трудным или вообше невозможным, да просто немыслимым. Интересно, что сказали бы его коллеги из архитектурной мастерской? «Работа в свободной творческой обстановке...» Однако там, как и в любом другом месте, царили железные директивы, резкие грани, жестокая конкуренция и бешеный ритм работы на износ. Хорошо, что он оттуда вовремя сбежал.
Зато Янсон с бензоколонки знал о решении Аллана и одобрял его в той мере, в какой он вообще мог думать о чем-нибудь еще, кроме своих собственных невзгод, таких, как бессонница, плохое пищеварение, преждевременная старость. И конечно же трудности с продажей бензина...
Аллан толкнул тяжелые ворота и прошел с чемоданами за ограду. Лиза молча стояла с четырехлетним малышом на руках и задумчиво смотрела на дорогу, которую обозначили лишь две глубокие колеи на неровной земле. Утром прошел небольшой дождь. Сейчас он прекратился. Погода была тихая и теплая, удивительно теплая для ранней весны.
Лиза несла малыша и чемодан полегче. Аллан тащил другой чемодан и вешевой мешок, да еще сумку со всякой мелочью и едой, которую они купили по дороге, хлеб в целлофане, пачка маргарина, банка варенья, паштет из мясозаменителя — ее любимое лакомство, минеральная вода (с водой будет трудно, и Аллан уже продумал немало способов, как и где ее доставать), несколько бутылок искусственного апельсинового сока (малыш не любил молока и пил только лимонад, а кроме того, теперь, когда он подрос, детская молочная смесь стала им не по карману), несколько консервных банок с готовым обедом, две пачки печенья, немного шоколада, спички и свечи... Над Райской бухтой висело красноватое солнце, вспыхивая яркими отблесками в залитой нефтью воде.
Аллан затворил за собой ворота и огляделся, но не заметил ничего подозрительного. Здесь не было ни одного сторожа, никто не собирался прогонять его отсюда, говоря, что им нечего здесь делать и разве они не видят, что ворота заперты на замок. Все шло именно так, как он рассчитывал, и все же он чувствовал огромное облегчение, ибо сердце у него сжалось от одного вида этих массивных ворот, железной ограды высотой в человеческий рост, багрово-красной от ржавчины, уходившей по обе стороны от него в неведомую даль... Ведь каких-нибудь несколько лет назад здесь ходили сторожа с собаками, охраняя государственную собственность, закон и порядок. Тогда город рос и развивался он был образцом экономического процветания, социального благополучия и политической стабильности. Но с тех пор многое изменилось.
— Туда.
Аллан показал, куда надо идти, Лиза с ребенком на руках сделала несколько шагов вдоль колеи, потом нерешительно оглянулась, В своих неудобных туфлях на высоких каблуках она шла медленно и неуверенно. Ее худые ноги, обтянутые тонкими нейлоновыми чулками, казались какими-то ужасно беспомощными («Это все, что у меня есть в жизни!» -задохнувшись, сердито крикнула Лиза, когда Аллан спросил, зачем она тащит с собой всякую дребедень.) Огненно-красное солнце висело так низко над горизонтом, что Аллану казалось, будто с каждым вдохом его легкие наполняет расплавленная сера. Воздух был теплый. Последние дни погода стояла необычайно мягкая. Это было очень кстати: первые ночи, которые они проведут на новом месте, будут не такими холодными, как боялся Аллан. А через несколько дней, если понадобится, он поставит печку.
Малыш (его звали Бой) стал капризничать: он кричал, размахивал руками, требовал, чтобы его поставили на землю. Лиза пустила его побегать. Бой сразу же упал, поднялся, но снова упал и заплакал; он не привык к скользкой неровной земле — раньше он ходил только по полу или тротуару. Лиза помогла малышу подняться и выбранила его. Аллан шел за ними следом. Он улыбался. Кроме Лизы и малыша, здесь не было ни души. Никого, кто мог бы их остановить, досаждать им, приставать с вопросами. Так он себе и представлял, на это и надеялся - тишина, спокойствие, они наедине друг с другом и могут не опасаться бесцеремонного вторжения в их жизнь посторонних людей — вторжения города.
Аллан хорошо запомнил, где стоит фургон для автотуристов. Всего неделю назад он сам отбуксировал его сюда. Фургон этот был не так уж и помят, но все-таки представитель компании счел возможным выплатить владельцу страховку. Владелец, очень занятой господин, которому основательно надоела вся эта возня, связанная с дорожным происшествием, попросил Аллана за небольшое вознаграждение оттащить куда-нибудь подальше этот «железный лом». Аллан взял сложенную купюру. Равнодушный кивок головы, безразличная улыбка: «Так ты устроишь это дело?..» Авария произошла на Эббот-Хилл-роуд, всего в сотне-другой метров от бензоколонки, и притащить фургон на стоянку не представляло труда. Однако Яисону явно не понравилось, что «железный лом» занимает место на его стоянке, и его надо было убрать как можно скорее. Тогда-то у Аллана и возникла эта мысль.
Догнав жену:, Аллан услышал, что она тяжело дышит. Он тоже порядком устал.
Хотя вещей у них было немного, чемоданы и мешок оказались ужасно тяжелыми. Малыш плелся за ними следом, но упорно не хотел, чтобы его взяли на руки.
Лиза повернулась к Аллану: бледный овал лица под копной золотисто-рыжих волос — они казались еще золотистее, а лицо еще бледнее в предвечернем сумраке — его девочка-жена, еще совсем ребенок, его Лиза.
— Еще далеко? — спросила она.
— Нет, это вон там. За теми кучами.
— Может быть, немного отдохнем?
— Хорошо.
Они поставили вещи на землю. Легкий ветерок высушил их залитые потом лица, принеся с собой легкий запах дыма и гнили. Бледная от усталости, Лиза растерянно озиралась по сторонам.
— Ты слышишь? — вдруг воскликнула она.
— Что именно?
— Как я дышу и как ты дышишь! И стук сердца! Я слышу стук своего сердца! А ты?
Он прислушался. Оба молчали.
— Слышу.
— Как здесь тихо. Подумать только, до чего должно быть тихо, чтоб человек мог услышать стук собственного сердца!
На губах ее играла детская, лучезарная, изумленная улыбка.
— Угу...
— Мне кажется, я сроду еще не была в таком тихом месте,— прошептала она. Ветер дул со стороны бухты. Ни звука не доносилось к ним из города, который
угадывался где-то далеко позади, за высокой оградой, словно мрачная черно-серая масса, всеподавляющая в своей зловещей протяженности, в своих железобетонных формах и конструкциях; Насыпь находилась в глубине узкой бухты, а вокруг были деревья, трава и горы, о которых все давным-давно забыли, и никто больше не знал, что когда-то существовали такие понятия, как деревья, трава, горы, природа, совсем никто, так же как об этом не знали Лиза и Аллан. Даже отдаленный, никогда не прекращающийся рокот машин с Автострады унесло ветром как раз в ту минуту, когда они стояли, вслушиваясь в эту непостижимую тишину.
— Как прекрасно! - Она была вне себя от восторга: нужно было совсем немного, чтобы доставить ей радость.— Как красиво! И как тихо! Хорошо, что мы пришли сюда, правда?
Ветер разбросал вокруг них старую оберточную бумагу.
— Правда,- отозвался Аллан.
Он глубоко вдыхал зажженный солнцем красновато-серый воздух. Они стояли на невысоком холме из мусора и глины, спрессованных под тяжестью сотен тонн все новых и новых отбросов, которые каждый день привозили сюда по этой жалкой дороге. Аллан хотел еще что-то сказать, выразить то огромное облегчение, которое он сейчас испытывал, но ему всегда было трудно словами описать свои чувства.
Лиза присела на край чемодана и стала смотреть туда же, куда и он, на Райскую бухту, а мягкий морской ветер стирал воспоминания о городе, оставшемся позади,— о Свитуотере.