Вчера вечером Мома-Айша поговорила с Лонилем о том, что папу забрали в полицию. Лониль не особо отреагировал. Не отреагировал он и тогда, когда Мома-Айша сказала ему, что он не пойдет сегодня в школу, потому что им надо съездить навестить папу Симпеля. Нуль отклика, что позитивного, что негативного. Насрать ему с высокой башни на школу, и насрать ему с высокой башни на Симпеля. И насрать ему с высокой башни на то, что до рождества остается меньше недели. И есть еще одна вещь, на которую он насрать хотел бы с высокой башни, и это что папе Симпелю придется сидеть в кутузке аж до самого сочельника. Своим крохотным детским мозгом Лониль хорошо помнит, как Симпель расходился в тот раз, когда Лониль опрокинул взъерошенную елку, которую Симпель по требованию Мома-Айши (Нууу жи Сииимпель, здеееляй эта для малишки Лониля) приволок домой. Ель обрушилась на журнальный столик и повалила стопку журналов, после чего Симпель в жуткой ярости выдумал новую предрождественскую забаву: МАНДЕЛА В КАШЕ, которой строго обязательно развлекаться после ужина, перед раздачей подарков; вкратце игра состояла в том, что того, кто найдет в традиционной рисовой каше целый миндальный орешек, побьют, а потом отправят на весь рождественский вечер в чуланчик для хранения швабр и ведер; кашу Симпель собирался варить сам и сам ошпаривать миндаль, обретая тем самым полный контроль над результатом игры. (Позже, за ужином, Симпель постепенно подуспокоился, при помощи двух миллиграммов ксанакса; остаток вечера прошел более-менее нормально; Симпель даже исполнил роль деда Мороза, напялив красную лыжную шапочку и налепив на лицо в качестве седой бороды пару-тройку гигиенических прокладок Мома-Айши: с тощеньким мешком за спиной он без особого энтузиазма прокричал: «А ну-ка, есть здесь несчастные детки?», на что Лониль завопил «ДАААААА!».)

Сегодняшний день Лониль начал не с того, чтобы открыть окошечко под номером 18 в рождественском календаре, поскольку рождественского календаря у него нет. Первое, что он слышит, проснувшись, это как Мома-Айша звонит в офис ЕБУНТа сказать, что вынуждена отменить сегодняшнюю съемку. Причины она не называет, говорит только, что не может приехать. Лониль не слышит, как фрекен Напанэль говорит, что это некрасиво со стороны Мома-Айши; что Мома-Айше следовало бы знать, как Перес психует перед съемками и какая это неприятная обязанность, сообщить ему, что сегодня трахаться не придется. После этого Лониля вытаскивают из его угла, он кричит, что не хочет есть, на что Мома-Айша реагирует равнодушно и дает ему поллитра воды, вот и весь его завтрак. Потом они едут на метро в центр, Лониль использует это как возможность рисовать крестики и черточки вокруг других граффити на сиденье в вагоне, в то время как Мома-Айша смотрит на стены туннеля. В полицейском участке их провожают в комнату для свиданий, где они встречают Симпеля; он в отличном расположении духа, даже чуть ли не весел. Если не обращать внимания на царящий здесь порядок, комната для свиданий во многих отношениях напоминает их квартиру. Дешевая дрянная мебель из торгового центра, стандартно-скандинавские нарядные гардины, тошнотворно желтый цвет стен. Симпель рассказывает Мома-Айше, что задержан он за операцию ДУХОВНОСТЬ, что его, должно быть, узнали по фотографиям во вчерашней газете, и что волноваться не надо, что на первый допрос ему идти завтра, после того как даст показания Моника Б. Лексов, жена Берлица, и что он собирается признать себя виновным в проведении этой акции, но больше ни в чем. Он упоминает также, что на этот раз его приговорят к тюремному заключению, но, как Мома-Айше известно, он же всегда мечтал о тех покое и возможности сосредоточиться, которые обеспечивает тюрьма. («Даа, ти всигда завиииидавал Риитмеестер и евонной изаляции», думает Мома-Айша.) Он рассказывает, что сегодняшнюю ночь провел в совершенно пустой одиночке, но что ему повезло, уже сегодня днем его переведут в нормальную камеру в Окружной тюрьме. Теперь у него будет возможность сосредоточиться, а ей надо только хорошенько заняться Лонилем, рождество они наверняка смогут отметить у папы Ханса и Сони, Лониль ведь будет хорошо себя вести, правда, Лониль? (нуль реакции), и придется им там всем вместе заниматься делами концерна, пока его с ними нет, ничего страшного, верно? Ведь через несколько месяцев, проведенных в камере за работой мысли, он вернется с еще более классными проектами и акциями, уж в этом она может быть уверена, может быть, это как раз та небольшая пауза, которая ему так необходима, и т. д. (Он еще не уяснил, что не обязательно работать только во время предварительного заключения.) Мома-Айша пытается намекнуть, что, возможно, Лонилю будет трудно оставаться в Самой средней школе после всех этих событий, но Симпель отвечает, что он давно уже подозревал, что паршивое школьное руководство собирается выкинуть Лониля из школы, и что пусть пока до Рождества ходит туда, речь идет всего о нескольких днях, после нового года мы найдем для него новую школу, тоже еще проблема, должно же государство нести ответственность за своих граждан, именно в таких ситуациях мы и обращаемся за помощью к государству, и т. д.

В метро по пути домой Мома-Айша спрашивает Лониля, не грустно ли ему от того, что папа Симпель сидит в тюрьме, и Лониль отвечает, что нет, не грустно.