1
Маленькая лодка снова на обширной глади вод Тихого океана, во власти ветра и волн. Морж полагает, что им надо пройти 800 или 900 морских миль, прежде чем судно сможет двигаться под защитой Большого Барьерного рифа.
В 1791 году Тихий океан был еще почти не изучен, хотя Кук наметил контуры его берегов. Сегодня нам известно, что этот океан вместе с многочисленными архипелагами занимает одну треть поверхности Земли. По представлению географов, он простирается от безмолвных берегов Берингова моря на севере до берегов Восточной Антарктиды на юге; на западе он подходит к многочисленным островам Индонезии и обрушивает огромные, высотой с башню, белоснежные волны на покрытые гуано острова у берегов Перу на востоке.
«Надежда» находится на границе субтропической зоны этого громадного океана, к востоку от мыса Шугарлоф. «Ботаники» в лодке видят его поверхность, но не имеют возможности понять безмолвную борьбу, которая происходит в этом районе. Откуда берется густой пар, время от времени поднимающийся из глубин океана? На тысячи миль перемещаются экваториальные теплые потоки соленых вод, которые, в конце концов сливаясь, образуют течение Куро-Сио, которое в некоторой степени (несмотря на гораздо бульшие масштабы проявления) напоминает Северо-Атлантическое течение, или Гольфстрим (как известно, Норвегия должна благодарить Мексику за мягкие зимы).
Когда теплое течение Куро-Сио сталкивается с холодными полярными водами, оно приобретает силу, которая превышает сотни таких рек, как Волга и Рейн, вместе взятые. Это, так сказать, самая большая река в самом большом океане Земли. Однако единственный заметный признак этой фантастической борьбы холода и тепла — поднимающийся над океаном густой пар, вызывающий удивление даже у опытного мореплавателя. Случается, что течение Куро-Сио приносит кокосовые орехи, захваченные с Соломоновых островов, к эскимосскому стойбищу, а течение Гумбольдта прибивает остатки примитивного каноэ аборигенов Австралии к берегам Чили.
Южнее тропика Козерога мощность течений уменьшается. Воды океана становятся холодными. Появляются айсберги. Здесь, в царстве морских леопардов и пингвинов, Джеймс Кук надеялся найти большой южный материк, о котором веками мечтали и гадали географы и философы. Вместо этого он обнаружил мозаику островов Тихого океана. Их много тысяч, но преобладающее большинство очень малы, и лишь некоторые заметно поднимаются над поверхностью океана. Самые высокие острова можно увидеть лишь на расстоянии пяти-шести миль с командирского мостика корабля. Недаром первые европейские мореплаватели, побывавшие в этом районе, месяцами плавали, не видя признаков земли.
Насколько велики здесь расстояния, трудно осознать даже в наш реактивный век. Тур Хейердал и его спутники проплыли более 100 суток от берега Перу, прежде чем плот «Кон-Тики» добрался до одного из атоллов в группе Туамоту. Расстояние от Гавайских островов до Таити такое же, как между Копенгагеном и Дакаром в Африке, а еще больше расстояние между Таити и Новой Зеландией, которое таитянские и полинезийские мореплаватели 700 лет назад преодолевали по открытому океану на лодках с выносными уключинами. В западной части этого огромного океана находятся самые большие глубины мира, там гора Эверест стояла бы на дне, не достигая поверхности воды. В Тихом океане возникают самые большие волны — высотой до 32 метров; во время так называемого сезона ураганов волны могут поднять судно вверх на двадцать метров и неожиданно бросить его вниз, как кучу ненужного хлама; подводные вулканические извержения порождают гигантские волны — цунами, которые, прокатившись тысячи километров по океану, могут приобрести высоту четырехэтажного дома.
Фернандо Магеллан, пройдя в штормовую погоду 37 суток по проливу, который впоследствии получил его имя (Магелланов пролив), снова увидел открытое море и дал ему название Тихий океан (Mare Pacificum). Позднее английский мореплаватель Дрейк упомянул, что более подходящим для него было бы название Бешеный океан (Mare Furiosum). Однако еще более правомочно было бы назвать его по имени Джеймса Кука, который во время своих трех экспедиция исследовал большие части его и положил их на карту. У Магеллана была странная судьба: в течение трех месяцев и одной недели он плыл по вновь открытому океану, не видя земли; впервые он высадился на острове Гуам в Марианском архипелаге, который он прозвал Воровским, поскольку тамошние аборигены совершенно открыто пытались украсть все, что у него было.
Здесь путешествовал также Френсис Дрейк; его описывали как «человека, который заставил считать всех реальных и воображаемых пиратов не более чем неуклюжими карманными воришками» и прославился своими невероятными деяниями.
Зато Кук совершал открытия ради колонизации и развития судоходства. Сын бедного поденщика из Йоркшира в снобистской Англии, он смог получить командование одной из самых выдающихся экспедиций, которую направило Королевское общество во славу Англии. Вначале он был батраком в сельской местности, затем стал учеником торговца и побывал в морском путешествии на углевозном судне из Уитби. В возрасте 27 лет он завербовался в военно-морской флот; как способный матрос уже через два года он стал штурманом торгового флота и совершал плавания в Канаду и Ньюфаундленд, не имея офицерской должности. Однако Адмиралтейству пришлось обратить внимание на его выдающийся талант картографа, его основательность и способности к судовождению. В возрасте 40 лет он превзошел всех других кандидатов и получил назначение на пост главного начальника планируемой Тихоокеанской экспедиции. Мы не знаем, какова была истинная причина этого выбора, но Аллан Мурхед в книге «Роковое воздействие», вероятно, называет правдоподобную причину доверия, которое оказали Куку влиятельные господа в Лондоне. «Он принимает людей такими, какие они есть, и глубоко интересуется ими. Он обладает основательным любопытством, которое столь необходимо для первооткрывателя — человека, который обязательно хочет не только достичь той или иной указанной цели, но и всегда стремится следовать дальше, рьяно желая увидеть другой склон следующего холма, человек, для которого безграничность — это завершение».
Возвращаясь из своей первой экспедиции на родину, Кук решил исследовать единственный крупный массив суши, который еще оставался совсем не изученным, не считая полярных областей, а именно восточное побережье Австралии. Никто из европейцев, кроме голландца Тасмана, никогда не видел и не ступал на восточную часть этого материка. Как рассказывалось выше, Кук первый посетил бухту, которую сопровождавшие его ученые Соландер и Бэнкс хотели назвать залив Ботани. В конце мая 1770 года «Индевор» проложил путь примерно между заливом Порт-Стивенс и мысом Шугарлоф, где находится баркас «ботаников». Отсюда до южной оконечности Большого Барьерного рифа в современном представлении около 900 километров по открытому морю. Расстояние от южного островка Барьерного рифа до мыса Йорк около 1600 километров. От мыса Йорк до острова Тимор в Голландской Ост-Индии расстояние еще 1600 километров.
Кук закартографировал контуры этих акваторий и окружающей суши. В ходе этого опасного плавания ему удалось составить навигационную карту, копией которой располагали люди в баркасе. Кук давал названия всему, что он видел: островам, проливам, мысам и горам. За несколько месяцев он распределил более 200 названий и, по-видимому, ни разу не оказывался в затруднительном положении, присваивая названия. Гавайский архипелаг он назвал по имени лорда Сандвича, который ныне, наверное, больше всего известен по кускам хлеба с мясом, которые он очень сильно любил есть, играя в карты. Небольшие горы, острова и реки получали названия по именам судовых офицеров, которые первыми замечали их. Кук был демократом: даже унтер-офицеры могли запечатлеть свои имена на навигационной карте, если им везло. Впрочем, Кук следовал тогдашнему принципу присвоения географических названий, действовавшему еще более полувека после его кончины. Острова Понедельник, Вторник и Среда получили свои названия, поскольку впервые их увидели мореплаватели в соответствующие дни недели. По сходным причинам календарного рода были даны названия островам Пасхи, Троицы и Рождества. В силу ряда случайностей были окрещены острова в Торресовом проливе и к западу от Большого Барьерного рифа. Рассказывают, что судовому коку было дано обещание, что в его честь назовут остров, если он приготовит капитану очень вкусный обед. Кок сильно постарался, и шкипер был так доволен едой, что вызвал в каюту повара. «Как тебя зовут?» — спросил капитан. «Адольф», ответил кок. «Тогда посмотри из иллюминатора. Видишь красивый остров, который как раз сейчас находится с наветренной стороны от носовой части судна? Я отмечаю в вахтенном журнале, что он назван островом Адольфа, так что ты получил свой остров в знак благодарности за еду». Кок взглянул на гористый, покрытый джунглями остров. «Весьма благодарен, капитан, пришлось ему сказать, — но вы еще не пробовали десерт». Это блюдо, очевидно, тоже понравилось капитану, потому что он назвал соседний остров Малым Адольфом. Оба острова можно найти на навигационной карте и сегодня.
Почти пять недель «Индевор» плавал вдоль побережья в великолепную погоду. Дельфины резвились вокруг судна, «словно лососи», и странствующий альбатрос, называемый по-латыни Diomeda exilans, самая большая и самая сильная из морских птиц, доверительно кружил вокруг судна как отличная цель для ружья Бэнкса. Мыс Байрон был назван в честь дедушки поэта Байрона, капитана одного из английских кораблей и хорошего друга Кука. Магнитный остров получил свое название, потому что повлиял на компас «Индевора». Теперь экспедиция находилась в тропиках, многие тропические острова и коралловые рифы стали появляться по ходу судна, и во время плавания Кук щедро одаривал их именами британских аристократов. Фарватеры в этих водах были невероятно извилисты, вокруг было рассеяно множество скал, отмелей и рифов, поэтому Кук назвал весь этот район Лабиринтом. Не только многочисленные коралловые рифы представляли большую опасность для «Индевора», разница высот между приливом и отливом там достигала семи метров, и Кук плыл очень осторожно. Тем не менее произошло то, чего он больше всего опасался. 11 июня около 11 часов вечера при лунном свете корабль очень медленно шел под двойным верхним парусом между коралловыми рифами; двое людей на носу непрестанно выполняли лоцманскую службу; вдруг раздался резкий звук с передней части судна, корабль сильно накренился и все находившиеся на борту, кроме лежавших или сидевших в своих каютах, попадали. «Индевор» прочно сел на коралловый риф.
В ближайшие дни с судна пришлось перевезти бульшую часть груза и с невероятными трудностями отбуксировать к берегу, где построили мол. Судно стали разгружать, чтобы его можно было вытащить на берег. Находясь среди мангровых болот в устье тропической реки, в полной изоляции от внешнего мира, на неисследованном берегу под проливным дождем, потерпевшие крушение вели тягостное существование, подобно Робинзону Крузо, пока не настал день, когда корабль был починен настолько, что можно было продолжать путь в Голландскую Ост-Индию. На месте кораблекрушения теперь находится город Куктаун.
Когда Кук обогнул северный мыс Новой Голландии (Австралии), который был назван мыс Йорк, он высадился на небольшом острове из группы Поссешен, отделенном от материка проливом, получившим название Индевор, водрузил там на берегу британский флаг и торжественно вступил во владение этой землей, названной Новым Южным Уэльсом. В течение нескольких месяцев один человек присоединил к владениям британского короля Новую Зеландию и Австралию территории, по размерам превышающие всю Европу.
2
По маршруту капитана Кука предстояло проплыть на баркасе восьми мужчинам, женщине и двум детям. Однако невозможно сравнивать хорошо оснащенный «Индевор» с опытными морскими офицерами и всеми техническими средствами того времени и маленький баркас. Люди на «Надежде» зависели от дождевой воды или доступа к источникам и рекам, находящимся на их пути, и при отсутствии дождя им приходилось держаться берега, чтобы иметь возможность взять пресную воду там, где реки впадают в океан, или из родников. Обе фляги вмещали вместе восемь галлонов (около 34 литров), и в те дни, когда солнце нещадно палило тела людей, когда им приходилось грести веслами, трудно было расходовать меньше литра воды в день на человека, хотя Вильям, Мэри и их двое детей довольствовались двумя литрами; соответственно запас воды за сутки убывал примерно на 10 литров. Если не было дождя, им приходилось искать свежую питьевую воду через каждые три с половиной дня.
В первые дни после отплытия из бухты «людей плоского камня» «ботаники» часто поражались сильным ливням. Потоки воды падали так густо, что было невозможно видеть перед собой на расстоянии двух метров. Да, время от времени буквально разверзались хляби небесные, вода быстро набиралась в судне, и ее приходилось интенсивно вычерпывать. Над средней частью баркаса, где раньше находилась примитивная хижина-развалюха, было натянуто полотно и здесь, в каюте, как они называли защищенное пространство под полотном, прикрытое снизу еще куском парусины, располагались Мэри и двое детей. Когда лил дождь, парусину снимали и через дырку в полотне в одну из фляг набирали воду.
В такие ненастные дни облик моря постоянно меняется, и оно удивительно неспокойное. Как правило, ветер дует с юго-востока, что помогает Моржу вести судно вдоль берега, но время от времени происходит движение волн в противоположном направлении. При этом вода перехлестывает через баркас и наполовину наполняет его. Таких «дурных волн» они боятся больше всего. Днем один из мужчин сидит у форштевня и ведет наблюдение, но ночью у них нет никакой возможности узнать, если «дурная волна» поразит форштевень и даже перевернет хлипкое суденышко. Поэтому ночью они нередко предпочитают снимать парус и предоставить судну двигаться по воле ветра, пока не забрезжит рассвет.
Они еще не прошли мимо мыса Шугарлоф, и впереди предстоит долгий путь до Большого Барьерного рифа. С трудом переносятся холодные влажные ночи. Люди промокли до костей; дети плачут и хнычут, потому что ночью им приходится лежать под открытым небом, без парусинового навеса, под которым можно забыть про опасности, про то, что баркас может перевернуться под внезапным сильным ударом волны. Места так мало, что никто не может вытянуться во весь рост. Настроение подавленное, и Сэм быстро превращается в невыносимого сутягу.
Это именно он однажды утром замечает большого странствующего альбатроса. Никто не заметил, откуда он появился. Он парит за кормой судна на высоте метров двадцати с распростертыми крыльями.
«Я-то знаю, что это означает, — говорит Сэм. — Мы видели много этих дьяволов на пути к заливу Ботани, и каждый раз умирал кто-нибудь из заключенных или из команды. Эта тварь наверху за кормой предупреждает о смерти! Один из нас умрет сегодня. Дайте мне ружье, и я тут же подстрелю это исчадие ада».
Однако Шкипер возражает: «Вероятно, ты не знаешь, что если кто-то подстрелит альбатроса, то судно, с которого стреляли, пойдет ко дну».
«Это невозможно сделать хотя бы потому, что отсырел порох, — говорит Вил, который отвечает за оружие и боеприпасы. — И кроме того, у нас осталось так мало патронов, что было бы безумием тратить их на птицу».
Все находящиеся на баркасе суеверны, даже Кокс и Мартин, которые немного учились в школе, и все знают легенду об утонувшем моряке, превратившемся в альбатроса. Мэри полагает, что эта крупная птица может быть призраком Джозефа Пейджета. Наверное, он и его спутники утонули, и вот теперь он снова приносит несчастье ее маленькому семейству. Она поднимается в полроста — насколько может из-за качки — и грозит большой птице.
«Тебе никто не дал права преследовать нас, Джо! — кричит она. Убирайся вон! Слышишь? Убирайся вон!»
Однако альбатрос не дает себя сбить с толку этими угрозами. Время от времени он следует за баркасом, и им кажется, что он постоянно приближается. Они промокли и устали из-за недосыпания, и тут еще появляется призрак Джозефа Пейджета и хочет разделаться с ним. Вдруг, прежде чем они сообразили, в чем дело, Нат Лилли прыгнул за борт.
«Я не могу этого больше вынести, — кричит он. — Дайте мне утонуть».
«На весла, — командует Морж. — Гребите назад и быстро разворачивайте баркас!»
Они проворно идут рядом с Натом. Шкипер и Мартин крепко хватают его и втаскивают на борт. Он лежит, как мокрая тряпка, на дне баркаса и тихо стонет.
«Да вышвырните снова эту обезьяну за борт». Это Сэм пытается с форштевня подобраться к Нату. «Если никто из вас, дураков, не сделает это, то Сэм справится с этим делом».
Джон Батчер отшвыривает его назад с такой силой, что он падает навзничь и по пути ломает одно из весел. Когда он снова на ногах, у него в руке нож. «Я вспорю тебе брюхо, глупый боров», — орет он Батчеру, который пытается от него отстраниться, и в результате лодка сильно наклоняется.
«Что же, теперь нам всем тонуть?» — Джеймс Кокс поднимается во весь рост в раскачивающемся баркасе, и в руке у него топор.
Он кричит Сэму: «Я тебя в последний раз предупреждаю, Сэмюэл Бёрд, и хорошенько выслушай. Если после случившегося ты доставишь нам хотя малейшие неприятности, тебе больше не жить среди нас. Мы тебя зарубим этим топором или вышвырнем за борт». Он обращается к остальным: «Вы согласны со мной в этом?»
«Брось его сейчас же акулам», — высказывается Батчер.
«Нет, мы предоставим ему возможность исправиться, но в последний раз. Ты меня понял, Сэмюэл Бёрд?»
Сэм что-то бормочет, так что никто не может расслышать.
«Он не отвечает, — говорит Джеймс, — так что я с вашего позволения разделаюсь с ним сейчас!»
Тогда Сэм в первый раз кивает головой и обещает, что впредь будет сдерживаться. «Но это все же виноват проклятый альбатрос», — оправдывается он.
«Дай мне нож!»
Он неохотно протягивает нож Джеймсу Коксу.
Нат все еще лежит на дне баркаса и дрожит от холода. Его раздели и завернули в кусок сухого полотна. Вил, Морж (который передал руль Коксу) и Аллен растирают Ната, чтобы немного согреть его. Но это как будто не помогает, с его лица не сходит синева от холода, и его периодически знобит.
«Я кое-что скрывал от вас, — говорит Аллен, — но, может быть, сейчас подошло время открыть тайну».
Он вытаскивает плоскую фляжку из заднего кармана. «Я, собственно, предполагал сохранить это для себя, но, мне кажется, бедный Нат должен выпить несколько глотков».
«Что в ней?»
«Настоящий добрый старый шотландский виски, который я захватил с собой из Англии. Теперь будь послушным мальчиком, Нат, и хлебни побольше Это тебя немного согреет».
Они поддерживают его голову, и Аллен прижимает горлышко фляги к его губам. «Ну давай посмотрим, теплится ли в тебе еще жизнь?»
Он осторожно вливает несколько капель в горло Ната. Вскоре тот немного оживает и сам чуть отхлебывает из фляжки. Тепло возвращается в его организм. Тихим усталым голосом он шепчет: «Разве мы не повернем назад?»
Вил в ужасе произносит: «Повернуть назад! Ты считаешь, что мы должны плыть обратно в Порт-Джексон? Что мы должны снова стать рабами и оказаться во власти палача? Я свободный человек, я вытерпел семилетний срок, а они хотят сослать меня на остров Норфолк, а тебе, Нат, придется пробыть на каторге еще много лет, если мы вернемся, и, прежде чем они закуют тебя в кандалы, тебе надо будет перенести настолько близкое знакомство с девятихвостой кошкой, что ты, может, и не выживешь. Нет, друг, для тебя, для всех нас есть только один путь, и он ведет прочь от залива Ботани, какие бы опасности нас ни подстерегали впереди».
«Но с альбатросом, преследующим нас, мы не переживем плавание?»
«Вздор и чепуха! Когда мы доберемся до Голландской Ост-Индии, мы получим возможность выбраться на корабле в большой мир, а там много прекрасных мест, где мы можем поселиться».
К Нату возвращается немного энергии, и он спрашивает Аллена: «Старик, как ты думаешь, можно мне еще глоток виски?»
Аллен снова достает из кармана фляжку: «Да, но это в самый последний раз, и ты получишь его при условии, что обещаешь больше не прыгать за борт».
На следующее утро альбатрос снова их сопровождает. Морж и Джеймс Кокс строят планы, что надо сделать, поскольку настроение настолько ухудшилось и силы настолько истощены, что очень скоро возникнет необходимость высадки на сушу. Погода меняется: солнце нещадно палит, ветер значительно стих. Осталось не более двух галлонов питьевой воды. С наветренной стороны показывается гористый полуостров. По мнению Моржа, проводившего измерения с квадрантом, это должен быть мыс Хоук.
«Послушайте меня, друзья, — говорит Морж. — Когда мы обогнем эту гору, мы попытаемся выйти на берег в первом же месте, где похоже, что там имеется пресная вода. Вы должны высматривать, где устье реки, и дать знать, если вы увидите признак костра, так как это значит, что поблизости варавара, и тогда нам придется идти дальше вдоль берега».
В полдень маленькое судно обогнуло мыс, за которым показалась длинная полоса белого песчаного пляжа. Постоянно дует свежий ветер и набегает легкий прибой. Все, кроме детей, всматриваются в берег, и после полудня во второй половине дня они замечают тонкие столбики дыма, поднимающиеся вверх в прозрачном воздухе. С наступлением темноты Морж не отдает приказание убрать парус, как он обычно делает. Они допивают всю оставшуюся воду и проводят еще одну тяжелую ночь. Альбатрос постоянно следует за ними.
Темные ночи остались позади, и в небе светит луна; около полуночи Сэм сообщает, что вроде бы показалось устье реки, однако, может быть, это лишь лунный свет отражается на воде.
За рулем Вил. Ему тоже кажется, что с наветренной стороны можно различить место впадения большой реки. Он осторожно будит Шкипера.
«Морж, ты видишь то же, что Нат, Сэм и я?»
Крупный плотный мужчина долго рассматривает берег. «Я считаю, это река, однако не вполне уверен. Мы изменим курс и зайдем поближе».
Предвкушение скорой высадки немного воодушевляет всех находящихся на борту. «Я хорошо знаю, что у вас осталось немного сил, — говорит Шкипер шести мужчинам, которые сидят у весел, — однако соберитесь с последними: ведь речь идет о том, чтобы благополучно провести судно сквозь прибой».
Они минуют косу и совершенно четко видят широкую реку в лунном освещении. Без особых усилий они гребут, проводят баркас через прибой, через час вытаскивают судно на северный берег и ставят его там, где ручей пробивается через заросли кустарника. Здесь пляж неширок, но зато сухо, уютно и много пресной воды. Они выталкивают судно на песок и укладываются спать на берегу, не выставив дежурного. Но у Ната еще хватает сил, чтобы перед тем, как свалиться от усталости, сказать товарищам: «Проклятый альбатрос покинул нас. Я надеюсь, теперь все наладится».
Полусонный Вил отвечает: «Конечно, все наладится. Мы свободные люди и никогда больше не окажемся в плену».
3
Вильям ночью просыпается и видит, что судно исчезло. Они, вероятно, долго спали, так как солнце уже значительно поднялось над горизонтом. Усталые, какими они были, когда свалились на песок, они не отшвартовали судно основательно, и, когда начался прилив, вода затянула его в широкое устье реки.
Не требуется слишком богатое воображение, чтобы представить себе положение беглецов на незнакомом берегу без судна, в котором находились квадрант, навигационная карта, компас, все необходимые вещи, а также часть продуктов. Без судна они пропали.
Но где же «Надежда»?
С трудом он разбудил товарищей. Дети начинают сразу хныкать, но еще остается немного еды в платке, который Мэри захватила из деревянного ящика под сидением, и она дает Эмануэлю и Шарлотте поесть. «Ботаники» осматривают широкое устье реки. Но «Надежды» нигде не видно. Течение устремлено из реки в море, и Джеймс Кокс опасается, что баркас уже унесен далеко в море.
Однако Морж так не считает. «Попытайся рассмотреть, что происходит посередине устья, — говорит он. — Видишь там вдали мощный поток. Он, должно быть, образован большой полноводной рекой, текущей из внутренней части страны, и весьма вероятно, что многочисленные древесные стволы и ветки, которые ты замечаешь по всему берегу, были прибиты здесь вместо того, чтобы быть вынесенными в море. Поэтому я предполагаю, что мы найдем судно где-то на берегу дальше в сторону моря. Однако надо поторопиться, так как следующий прилив, вероятно, затащит судно на середину главного течения реки».
Марти, Кокс, Аллен и Сэм отправляются на поиски судна. К счастью, Вил захватил с собой ружье из судового ящика. Он остается с ним при Мэри и детях.
После непродолжительных хлопот, связанных с переходом через завалы ветвей и стволов деревьев, они видят, что берег изгибается к северу и переходит в цепь высоких утесов, круто обрывающихся к воде. Дальше там пройти невозможно. Перед скалами ряд низких островов образует барьер между рекой и морем; с внутренней стороны эти небольшие островки обрамлены широкими поясами растительности, которую издали можно принять за болотную.
Почти одновременно мужчины замечают судно, которое лежит в таком болоте между скоплениями крупных пористых стволов деревьев, оторванных ветвей и изогнутых корней. На расстоянии 400–500 метров от берега, где они сейчас стоят, судно выглядит так, словно оно медленно, но неуклонно уносится от берега подводным течением. За ближайшие два часа оно, вероятно, уплывет в открытое море и будет навсегда для них потеряно. Надо действовать быстро, если им удастся задержать его прежде, чем его унесет в море. По крайней мере двое мужчин должны пробраться к нему, чтобы вывести его обратно к берегу через болота. Вряд ли возможно доплыть к самому судну, потому что оно занесено на несколько сотен метров в топь, сквозь которую с трудом может пробраться пловец.
«Если бы у нас был хотя бы топор с судна», — вздыхает Кокс, — мы могли бы срубить дерево и использовать его как примитивный плот, чтобы проникнуть через болото к судну».
«Вы думаете, что древесные стволы в болоте настолько гнилые, что не могут вынести вес человека?» — произносит Сэм Бёрд, и его спутников поражает, что Сутяга, как они его называют, вдруг проявляет такую активность. Он предлагает: «Что, если теперь двое из нас поплывут к плавнику, выберут какой-нибудь ствол и будут толкать его перед собой, двигаясь через болото?»
Кокс кивает головой. «Это неплохая мысль, Сэм, — говорит он. — Но вынесут ли эти древесные стволы тяжесть человека?»
На расстоянии 400–500 метров они пытаются оценить вес ствола, который плавает у внешнего края болота. Может быть, он находится там столько времени, что давно сгнил и потонет, как только человек к нему прицепится. Ведь те стволы, которые не прибило к берегу, обычно движутся в сторону открытого моря с такой же скоростью, что и судно.
Мартин тоже считает, что надо последовать совету Сэма и понадеяться, что стволы могут выдержать. «Один из нас должен поплыть туда и выяснить вес стволов, — говорит он. — Если они гнилые, он должен плыть назад. Если же их можно использовать как плот, он даст нам знать об этом».
«Ему придется проплыть довольно много, Писатель, — говорит Аллен, — и должен сознаться, что сам я не смогу это сделать».
«Старик, дай мне отхлебнуть глоток из фляжки, — говорит Сэм Бёрд, — и я это сделаю».
«Ты обычно отнюдь не рвешься к совместной работе, — бормочет Аллен, но тем не менее достает плоскую фляжку из кармана. — Если ты оседлаешь бревно, это сослужит нам основательную службу».
У Мартина, впрочем, появляются сомнения в том, насколько Сэму удастся справиться со своей задачей. Однако самого Мартина, Батчера и Джеймса Кокса можно отнести к разряду «сухопутных крыс». Поэтому бывшему лондонскому карманному вору предоставляется благоприятная возможность для заплыва. Вильям и трое других мужчин желают ему удачи и успеха, он снимает с себя рубаху и штаны и отплывает от берега. Все знают, что их шанс на выживание теперь зависит от Сэма.
Сэм Бёрд — отнюдь не опытный пловец. Тягости путешествия на баркасе также не способствовали укреплению его организма. Его изнуренное лицо с клочьями растительности сильно опалено солнцем. Впрочем, возможно, немалые испытания в последнюю неделю способствовали мобилизации скрытого запаса сил, которые теперь начинают проявляться. Пока он плывет к мангровому поясу, ему приходит в голову мысль, что пришла пора продемонстрировать, что он такой же хороший человек, как и все остальные. Раньше Сэм Бёрд (его настоящее имя Джон Симс) всегда думал только о себе и своих интересах, и это изолировало его от круга товарищей и превращало в задиру и брюзжащего сутягу. Он никогда не знал ничего иного, кроме жестокости. Его мать, вероятно, одна из более 75.000 лондонских проституток, родила его в конюшне. Бросив младенца, она оказалась настолько внимательна, что положила рядом с ним записку, в которой беспомощными каракулями было написано имя мальчика: «Джон Симес. Его поместили в «дом побоев», как обычно называли общинные приюты, где воспитывались такие незаконнорожденные дети. Когда ему исполнилось семь лет, его вместе с пятью сверстниками отправили в угольную шахту в Уэльсе, где приставили толкать вагонетки с углем в узких забоях, где взрослым было трудно пройти. Передвигаясь на всех четырех конечностях, как ездовая собака, он тянул тяжелую вагонетку, тогда как другой малыш из детского дома толкал сзади. Как ездовая собака! Но ведь ездовая собака трудится на свежем воздухе, а Джон работал как каторжный в чаду угольной пыли и еще перед тем, как ему исполнилось десять лет, приобрел кашель, который мешал ему дышать.
Он понял, что надо бежать из забоев шахты, если хочешь выжить. Он сбежал и прибыл в Лондон. Но там не нашлось честной работы для щуплого десятилетнего мальчишки, который никогда не учился в школе и был одет в тряпье и лохмотья. Он быстро попал в лапы шайки, занимавшейся карманным воровством, и спустя год его считали ловким воришкой, который мог незаметно вырезать кошелек из кармана богатого джентльмена.
Джон особенно часто работал по трактирам и кабакам, помогая захмелевшим посетителям взобраться на лошадь и принять рюмку на прощанье. Но через два дня после того, как ему исполнилось восемнадцать лет, он попал в беду. Джентльмен, усевшись на лошадь, оказался не настолько пьян, как казалось по его внешнему виду. Тогда Джон еще не был достаточно хитер. Во всяком случае, его схватили и присудили к смертной казни, а затем помиловали и обрекли на семь лет каторжных работ в Ботани-Бее. Его доставили на одно из ужасных тюремных судов, где все презирали молодого карманного вора или помыкали им. Он прибыл в залив Сидней с первой флотилией и был отправлен на сельскохозяйственные работы в Парраматту. Случайно он услышал о готовящемся побеге, хотя никто из компании Вильяма Брайента не хотел брать с собой Сэма. Однако, как рассказывалось выше, он появился в самый момент отплытия «Надежды», и пришлось взять его на борт.
Проплыв половину пути между островами и материком, Сэм заметил, что течение подхватывает его и быстро уносит от берега. Оно несет его прямо к болоту, где плавают стволы деревьев. Он выбирает бревно, которое еще не проникло в топь, но оно крутится, и одна ветка ударяет его в лоб, так что на какой-то момент его голова оказывается под водой. Там находится еще больше плавника. Сэм проплывает еще немного и оказывается в мутной воде с длинными подводными корнями от мангровых деревьев и острыми побегами тростника. Он не знает, что делать, но понимает, что у него не хватит сил, чтобы плыть против течения назад к товарищам. Необходимо, несмотря ни на что, справиться. Менее чем в пяти-шести метрах от него проплывает еще пара стволов. Его тело словно налито свинцом, но он заставляет себя еще немного проплыть в мутной вонючей воде и добирается до ближайшего ствола, который обхватывает обеими руками.
Ствол держит! Дерево еще настолько свежее, что не погружается на дно, даже когда он, хорошенько отдохнув, плывет к его концу и оттуда толкает его дальше через болото к судну. Выдержит ли оно еще одного человека? Сэм пытается опустить его в воду, но это оказывается невозможно. Значит, оно достаточно крепкое и выдержит двоих. Он приподнимается в воде, насколько может, и машет рукой трем мужчинам на берегу.
«Плыви сюда! — кричит он. — Бревно выдержит».
Через полчаса Мартин плавает рядом с ним, и вместе они пытаются провести бревно через болото к судну, которое находится несколько дальше между островами, где течение сильнее. Вряд ли пройдет много времени, пока судно выплывет из болота и с большой скоростью унесется в море. Теперь все зависит от того, насколько быстро они протолкнут бревно между мангровыми корнями и другим плавником. Оба они выбиваются из сил. Оказывается, ствол имеет несколько изогнутую форму с остатками ветвей во многих местах и из-за этого часто зацепляется в корнях мангров. Но вот наконец они находятся менее чем в ста метрах от судна и вдруг замечают, что течение подхватывает бревно.
«Ты можешь проплыть последний участок пути, не прицепляясь к бревну? кричит Сэм. — Иначе, как мне кажется, нам не добраться до судна, так как нас уносит в море».
Тяжело дыша, Мартин отвечает, что, наверное, у него хватит сил.
Оба они соскальзывают с бревна и плывут к судну, далеко выбрасывая руки. Мартин достигает судна первым, но он слишком устал, чтобы сразу забраться на борт. Он протягивает руку и подхватывает Сэма. Когда судно уносится из болота и быстро устремляется в открытое море, двое мужчин все еще держатся за борта. Но мало-помалу они снова набираются сил, и им удается взобраться на борт.
Дно баркаса залито водой, она промочила бульшую часть имущества, включая и навигационную карту, которую Шкипер обычно хранил свернутой в платке. Теперь, побывав в воде, она стала еще менее различимой, чем раньше. Может быть, судно очень сильно накренилось в болоте и его залила вода, хлынув через борт. Но не исключено, что образовалась течь. Значит, его надо вытащить на сушу, заделать пробоину и задраить швы, чтобы можно было продолжить плавание.
Сэм и Вильям вычерпывают основную массу воды. Плавание продолжается, и они без труда входят в широкую бухту. На берегу их ожидают остальные «ботаники». Раздается ликующий крик радости, когда судно подходит к берегу.
«Я могу наверняка сказать вам одно, — говорит Джеймс Кокс, прочно привязывая канат к дереву, — без помощи Сэма мы не поймали бы судно. Это его заслуга, что мы можем продолжать наш путь».
4
Однако плавание не может возобновиться, поскольку оказывается, что «Надежда» дала течь в четырех местах рядом с килем. Может быть, судно сталкивалось с плавником на пути через болото в открытое море, может, острые камни пробили дыры, когда они раньше вытаскивали его на берег. Прежде чем снова выйти в море, надо вытащить баркас на сушу и заделать пробоины.
Место для ремонта находят Джеймс Кокс и Морж в нескольких сотнях метров от первой стоянки в бухте, где берег шире и не такой крутой. Все вещи и инструменты перетаскивают на сушу. Там устраивают палатку, где помещают детей. У лагеря оставляют дежурного, которого сменяют каждые четыре часа. Двое мужчин отправляются на охоту за чем-нибудь съестным, тогда как другие занимаются задраиванием дыр в корпусе баркаса смолой и воском; поверх этого слоя прибивают небольшие куски парусины и сверху снова кусок дерева. Питьевую воду приходится приносить из небольшого ручья в том месте, где беглецы пытались переночевать в первую ночь. Здесь, к сожалению, нет ничего съестного, кроме побегов пальм, которые Мэри отваривает в пресной воде и подает вместе с последними остатками риса, взятого с собой. Раздается и последний кусок сала. Все наедаются до отвала на этой лагерной стоянке, и, кроме листьев сарсапарильи, больше не остается никаких продуктов.
Около полуночи Нат Лилли заступает на дежурство. Вдруг он издает громкий крик, и все просыпаются. Из темноты на него движутся аборигены, и прежде чем он успевает приложить мушкет к щеке, копье вонзается в его левое плечо. С криком он падает на землю.
Кокс и Сэм быстро подбегают к нему. Сэм хватает ружье и стреляет в нападающих, но Джеймс кричит, что надо стаскивать баркас в воду, погрузив на него все пожитки.
Тем временем двое мужчин пытаются держать нападающих на расстоянии. Но вдоль берега к костру подходят другие аборигены. Аллен схватил топор, чтобы защитить Мэри и обоих детей, которые ожидают, пока судно спустят в воду.
Ружейный выстрел вызвал небольшую заминку среди аборигенов, но через несколько минут «ботаники» снова слышат пронзительные звуки трещоток и понимают, что нападение очень скоро возобновится. Внезапно Мартина осеняет мысль. Из ружейной сумки он достает два фунтика с порохом и бежит с ними к костру. «Все прочь от огня!» — кричит он и швыряет порох на угли. Раздается оглушительный взрыв, сопровождаемый высоким столбом пламени.
Аборигенов как ветром сдуло. Беглецы использовали этот шанс. Все собрались на борту, взобравшись через поручни как попало. Шесть мужчин гребут веслами в темноту ночи, удаляясь от бухты Репарейшн. При первых лучах утреннего света они снова выходят в море.