1

Вот они снова в море, но на этот раз один из них ранен. С большим трудом они перенесли Ната Лилли через перила и уложили на дне баркаса. Он потерял много крови, но не терял сознание. Наконечник копья, сделанный из острого бамбука, проник почти на десять сантиметров в плечо.

Джеймс Кокс пытается начисто промыть рану пресной водой, чтобы выяснить, были ли крючки на наконечнике, но это оказалось невозможно из-за обильного кровотечения.

«Что нам теперь делать? — спрашивает он Шкипера. — Если там крючок, надо попробовать разрезать рану, чтобы его вытащить. Я не думаю, что копье брошено с такой силой, что его наконечник прошел через все тело и попал в спину под лопаткой. Сейчас мы все увидим…»

Морж уступает руль Аллену, склоняется над Натом и вытаскивает обломки копья из раны. Нат громко вопит от боли.

«У меня осталось немного виски во фляжке, — кричит Аллен с рулевого места. — Ему нужно забыться».

«Если выпить немножко, — говорит Морж, — когда мы начнем удалять наконечник».

Он вытирает вытекающую кровь платком, Нат кричит и дергается изо всех сил. Морж пытается рассмотреть открытую рану. «Насколько я вижу, там нет никакого крючка, — говорит он, похлопывая Ната по щеке. — Мы должны вытащить это острие, дружище, иначе ты умрешь. Это, конечно, дьявольски больно, но надо вытерпеть. Поэтому давайте начнем сразу же».

Он достает карманный нож и вытирает его тем же платком, которым обтирал кровь. Он говорит Аллену: «Осталось ли виски в твоей фляжке, чтобы Нат мог отхлебнуть несколько приличных глотков, и, кроме того, надо оставить полный бокал, который мы выльем на рану?»

«Вылить виски на рану! — Аллен слушает, совершенно обомлев от такого предложения. — Ведь это очень дорогие капли для подобного дела…»

«Не болтай чепуху, Старик. Это делается затем, чтобы в рану не попала зараза. Так мы поступали в Вест-Индии. И так мы сделаем здесь».

«Дай фляжку, Аллен, — кричит Джеймс Кокс. — Теперь надо действовать быстро».

Нат издает совершенно ужасные стоны.

«Лучше бы вы выбросили меня тогда за борт», — причитает он.

«Вздор и чепуха, парень, — говорит Морж и прикладывает фляжку к его губам. — Приподнимись чуть-чуть и отхлебни малость. Это остаток виски, которое ты, может, теперь пьешь за много-много месяцев вперед».

Немного погодя он зовет Сэма и Вильяма Мортона, которые прилаживали большой шкот. «Подержите его снизу, пока я буду извлекать острие».

Безоблачная лунная ночь. При блеклом фосфоресцирующем свете все ясно видно. Шкипер расставляет пальцы левой руки так широко, как может, и вводит их в кровоточащую рану, двигая большим пальцем вправо и остальными пальцами влево в поисках наконечника. Правой рукой он освобождает острие копья и затем вытаскивает его быстрым сильным рывком. Он стоит с наконечником в руке, а из раны струится кровь. Он быстро выливает маленький бокал виски на рану и накладывает повязку из рубахи, возможно плотнее прижимая ее к телу. Пациента, потерявшего сознание от боли, закатывают в брезент и укладывают под парусом посередине баркаса.

 

2

Беглецам выпало перенести три ужасные недели, и трудно понять, как они смогли пережить эти дни.

Всю первую ночь, когда Нат постоянно лежал без сознания, судно двигалось вперед при слабом юго-западном бризе, и при лунном свете они могли держаться близко к берегу, но на следующую ночь ветер переменился и стал дуть с северо-запада. Когда наступило утро, они оказались далеко в море, и земли не было видно на горизонте. Сперва они пытаются курсировать против ветра, но волны вскоре становятся настолько высокими, что им приходится спустить парус и предоставить суденышку лишь возможность держаться на волнах. Сначала дует свежий ветер и к полудню переходит в шторм, достигающий бешеной силы. Он ревет над водной поверхностью, нагоняет волны и обдирает их вздыбленные гребни, превращая в кружащиеся лохмотья. Горизонт сужается и расширяется вновь, опускается и поднимается, находясь в вечном поступательном движении, но бульшую часть времени кругозор ограничен гребнями волн, которые вздымаются в воздух, словно скалистые вершины. Время от времени гигантские волны подбрасывают «Надежду» в воздух, и маленькое суденышко уподобляется вставшей на дыбы лошади, которая пытается преодолеть слишком высокий барьер. Есть что-то почти мистическое в способности океана нагромождать эти стены воды и с вершин с разлетающейся вокруг пеной прыгать в пустой воздух. Упорно раскачиваясь, через гребень волны вода скользит в стремительном падении вниз по длинному склону и, кивая и оседая, прибивается у подножия следующего зарождающегося вала.

Время от времени судно боком взбирается на громадину волну, которая за несколько секунд отбрасывает его в сторону и наполовину наполняет водой. Тогда приходится быстро вычерпывать воду, чтобы спасти жизнь: бульшая часть воды должна быть вылита за борт перед тем, как начнется очередной накат. Ветер поднимает дыбом волосы на головах людей, и вокруг плывет пелена пенных брызг. Каждый гребень волн — как вершина холма, с которой рулевой на короткий миг оглядывает огромную поверхность океана, сверкающую и принаряженную штормом. Исключительно красивое зрелище — наблюдать за этой безудержной игрой океана днем с бликами света на изумрудно-зеленом, белом и темно-золотистом фоне, а ночью на фоне серебристого блеклого лунного освещения. Впрочем, нельзя даже в мыслях допустить, что человек, стоящий у руля и борющийся за жизнь, испытывает ощущения такого рода.

Морж круглые сутки не отходит от руля. Ему приходится следить, чтобы судно, движущееся без парусов и весел, не наполнялось водой и не кренилось. Он человек с неистощимыми силами, и то, что беглецы выжили в эти дни и недели, — исключительно его заслуга. Люди, похожие на него, составляют костяк флота Великобритании. Большинство рядовых моряков не очень плохие люди. Они подавлены деспотической обстановкой на судах и выполняют там непосильную работу; вся система, построенная на немедленном беспрекословном повиновении, с одной стороны, и на отрывистых приказах — с другой, использующая порку как одно из обычных устрашающих наказаний, превращает людей в тупых боязливых рабов, которые стремятся использовать любую возможность, чтобы сбежать.

Такая политика создала офицерский корпус из высокомерных джентльменов, к которым можно обращаться лишь со словами «Да, сэр», если люди из кубриков не желают иметь неприятности. Впрочем, между матросами и офицерами есть еще промежуточный слой — младшие офицеры, которые нанимаются во флот добровольно и составляют стержень этой огромной военной машины. Некоторые из них, возможно самые лучшие, с трудом подчиняются одуряющей сознание дисциплине, они убегают с военных кораблей и либо идут в торговый флот, либо находят себе место во многих других замечательных местах. Такой человек, как Вильям Мортон (это настоящее имя Моржа или, вернее, одно из них, так как он известен и как Томас Матон), вполне мог бы стать предводителем каннибалов на островах Фиджи или торговцем у кровожадных маори в Новой Зеландии. Вместе со своими товарищами он захватил маленький остров Тристан-да-Кунья на юге Атлантического океана и послал судно за готтентотскими женщинами в Южную Африку, чтобы они скрасили существование и позаботились о потомстве. Старик Адамс на острове Питкэрн, единственный из мятежников, оставшийся в живых, когда остров был повторно открыт спустя 20 лет после восстания на «Баунти», был такого же типа, как Морж. Еще один пример — шотландский моряк Александр Селкирк, который после ссоры с капитаном был высажен на необитаемый остров Хуан-Фернандес (Масатьерра) к западу от берегов Чили. Там он прожил в полном одиночестве (если не считать общество Пятницы) четыре года и четыре месяца, пока не был взят на борт проходившего мимо корабля. Селкирк рассказал свою историю Даниэлю Дефо, который на этой основе написал «Робинзона Крузо».

Морж дезертировал с английского фрегата, который на пути к полям сражений в Америке был вынужден зайти на Ямайку в Вест-Индии, чтобы произвести небольшой ремонт. В одной из многочисленных пивных Кингстона он встретил приятеля, с которым вместе несколько лет плавал на углевозном судне в Северном море. Приятель был букканером; такое обозначение своей профессии он нарочито противопоставлял более известному названию «пират, или морской разбойник». В первой половине восемнадцатого столетия пиратство пришло в сильный упадок, но как раз в те же годы, когда североамериканские колонии отделились от Англии и потому нуждались в оружии и ряде других товаров, которые ранее поступали из метрополии, было очень нетрудно захватывать плохо охранявшиеся суда из Вест-Индии, которые пытались сбыть свои товары в города на берегах Пенсильвании и Новой Георгии.

У приятеля были затруднения. Штурман его судна, которое через два дня должно было выйти в море, был убит в драке в одном из портовых кабаков. Может, Вильям ради старой дружбы подумает, не занять ли его место?

Таким образом Морж стал пиратом. И такая жизнь ему пришлась вполне по душе. Он не зарабатывал много денег, так как быстро растрачивал их. Но это была свободная жизнь, которая казалась еще более свободной после службы на британском военном корабле. Через три года их судно было захвачено одним из кораблей его величества, и вся команда была приговорена к повешению на реях. Однако Вильяму Мортону (именно тогда он сменил свое имя на Томас Матон) удалось убедить офицера, ведшего судебный процесс, в том, что его заставили находиться на борту пиратского судна. Кроме того, на английском корабле была нехватка людей. В результате предварительного разбирательства Вильям избежал смертной казни, однако позднее его приговорили к ссылке на каторжные работы.

Целых трое суток Морж находится у руля, и это были самые страшные времена, которые им довелось пережить в пути. В четверг утром шторм немного утихомирился, но ветер постоянно дул с северо-запада, и они не могли ни грести, ни ставить паруса. Шкипер пытается с помощью квадранта хоть как-нибудь определить положение судна, однако это не удается. Их постоянно относит все дальше в открытое море. Но этот день, четверг, запоминается, впрочем, тем, что Нат приходит в сознание. Он, конечно, очень слаб, но в течение суток приходит в себя. Поняв, где он находится, он начинает плакать. От его громких всхлипываний двое маленьких детей, которые только было успокоились, снова пробуждаются и начинают испуганно кричать. По мнению Шкипера, еще слишком рано снимать повязку, чтобы осмотреть рану Ната.

В пятницу последние запасы продуктов подходят к концу. Но еще остается два галлона пресной воды. Можно использовать листья сарсапарильи: брошенные в воду, они придают ей вкус «сладкого чая». Нат получает большую порцию, поскольку его состояние опять значительно ухудшается: его сильно знобит. Маленькому Эмануэлю тоже очень плохо. Он дрожит от озноба или от холода, и его постоянно тошнит. Мэри пытается немного согреть его, прижимая к своему телу под брезентом.

В субботу утром ветер стихает, волны больше не вздымаются, пенясь и ревя, и уже после полудня вода приобретает маслянисто-блестящий оттенок. Все еще не видно никакой земли, и беглецы настолько слабы, что никто из них не может взяться за весла. Морж передает рулевое управление Вилу и укладывается спать на циновку, промокший и озябший. Через несколько минут он начинает громко храпеть.

Теперь можно немного развлечься, находясь у руля. Вил забрасывает веревку за борт и незадолго перед тем, как стемнело, на крючок попадается крупная рыба. Однако, когда он с помощью Сэма и Батчера с большим трудом вытаскивает веревку, выясняется, что рыба настолько велика, что им совершенно невозможно втащить ее на борт и к тому же для нее не найдется места на суденышке.

Ночью все они забываются в глубоком сне, даже дети на удивление спокойны. Мэри кажется, что это оттого, что близок конец. Они допивают последние капли воды с листьями сарсапарильи.

Морж снова у руля. Он чувствует себя безмерно одиноким в океане, словно не видит и не ощущает своих товарищей. Ему до этого довелось много пережить. Когда слабые звуки ветра доносятся сквозь ленивый рокот зыби, в его душу закрадывается грустное меланхолическое чувство. Но вот слышится долгий шепот за кормой судна, и фосфоресцирующий след тянется, как голубой огонек, над черной ночной водой. Кажется, в ней остается рисунок, сделанный гигантским ножом.

Шкипер сжимает руль и вглядывается в тьму, где огонек танцует над водой. Большой сильный моряк боится, так как, подобно всем другим морякам того времени, он суеверен. Конечно, ему самому не доводилось видеть «Летучего голландца», но он уверен, что тот, кто первый заметит этот корабль-призрак, неминуемо погибнет. К счастью, ему не приходилось наблюдать и морских лошадей, танцующих на волнах, потому что это знак, предупреждающий, что на борту судна таится смерть в виде страшной болезни. Зато он часто видел акул, следующих за кораблем, на котором он находился, и каждый раз — в этом он совершенно уверен — один из членов команды сходил с ума или впадал в легкое помешательство.

И вот он снова сейчас слышит тот же шёпот. Голубоватый свет опять появляется в воде, на этот раз совсем рядом с судном, почти в пределах досягаемости весла. Он видит, как в проблеске молнии огромный плавник как тень промелькнул в воде, выбросив кристаллически блестящую пену в воздух, одновременно оставляя за собой длинный светящийся след.

У него возникает желание швырнуть что-нибудь в акулу, но ведь нельзя отойти от руля. И от этого пришельца наверняка им нельзя отделаться. Зловещее существо, по-видимому, не намеревается удаляться от баркаса. Перед самым носом или за кормой, у правого или у левого борта, с короткими или длинными промежутками огромная акула выныривает, оставляя светящийся след, словно хочет поиграть в салочки с бликами лунного света. Ее скорость и сила вызывают удивление. Она прорезается сквозь волны, словно гигантский и все пронизывающий снаряд. И ни на минуту не останавливается. Небо и море принимают серые тона рассвета, и наступает утро во всей красе с лучезарным голубым небом и солнечным светом, полыхающим в гребне каждой волны, а акула продолжает сопровождать судно.

Моржу и не надо ничего говорить товарищам. Он лишь показывает на акулу.

Чувство страха охватывает их, и Сэм высказывается за всех:

«Давайте убьем ее. Я понимаю, нам придется всем издохнуть, но по крайней мере приятно будет знать, что этот дьявол погибнет раньше нас».

Никто не комментирует слова Сэма, но Вильям берет ружье, засыпает порох и дробь в ствол и вставляет его в самую заднюю уключину весла. «Крепко держите меня, чтобы я не промахнулся», — говорит он.

Но они слабые и дрожат от холода, а их лица сильно обгорели под немилосердными лучами солнца, даже Вил с трудом удерживает мушкет. Чем прочнее он пытается его установить, тем сильнее трясутся его руки. Он нажимает на курок.

Никакого эффекта. Порох отсырел и не воспламеняется. Может, также что-нибудь не в порядке с затвором.

Кокс, балансируя, направляется к нему. Его глаза горят зловещим блеском. «Видит бог, — кричит он, — клянусь вам! Акула должна умереть, даже если для этого потребуется весь остаток пороха!»

Другие одобрительно поддакивают. Решение убить акулу и вместе с ней покарать их злую судьбу захватывает их так основательно, что вызывает прилив инициативы в их притупившееся сознание и изнуренные тела. В их глазах светится ненависть к животному, которое они в этот момент, вероятно, считают виновником их несчастий. Оно воплощает в себе все злоключения, пережитые ими на каторге в Сиднее, во время перевозки на судах через океаны и пребывания на прогнивших тюремных судах в Англии, в ужасных тюрьмах, в безжалостных судах, где правосудие вершится господствующим классом.

Вильям Брайент почти лихорадочно прочищает затвор и раскладывает порох в укромном месте для сушки. Один час медленно сменяется другим, акула непрестанно продолжает свою игру, прорезая воду, не внемля проклятиям, которые бросают ей вслед люди на баркасе. И вот наконец порох становится настолько сухим, что они решаются снова выстрелить. На этот раз задание получает Сэм. Он долго целится, и раздается громкий выстрел.

Вначале не видно никаких перемен, но вот появляется кровавая полоса позади акулы, она начинает двигаться неравномерно и, наконец, вовсе исчезает из поля зрения. Люди на баркасе испускают радостный крик.

 

3

Убийство акулы произвело на них удивительное воздействие. Это событие отодвинуло окончательную катастрофу на расстояние, и люди частично вновь обрели силы. Однако впереди постоянно возникают новые трудности. Вечером восьмого дня после того, как они покинули остров Репарейшн, надвигается гроза, и они опасаются очередного шторма. Над океаном хлещет ливень. Он, словно железный занавес, заслоняет южную сторону горизонта и надвигается ветром прямо на них. Ни у кого из беглецов нет сил, чтобы натянуть парусину для сбора дождевой воды, однако Мэри все же удается вымыть одну из фляг, и ее в открытом виде ставят посреди судна для сбора питьевой воды. Теперь они знают, что им хотя бы не придется страдать от жажды.

Ветер постоянно дует с суши, но сила его не очень велика. В период с восьмого до пятнадцатого дня течение постоянно несет их дальше в могучий океан, и вот они попадают в поток, где кишит рыба — хоть каждый день забрасывай веревку с крючком столько раз, сколько можешь. Поскольку у них нет топлива и нельзя сварить рыбу, ее приходится есть в сыром виде. Это происходит таким образом: Вил режет рыбу на куски, повернувшись спиной к товарищам, затем поднимает кусок так, чтобы его не было видно, и спрашивает:

«Кому достанется этот кусок?» Они называют чье-нибудь имя, тем самым пытаясь поделить улов возможно более справедливо.

Как-то раз утром в безветренную погоду Морж берет слово: «Я хочу сейчас серьезно поговорить с вами, и, надеюсь, вы поймете всю важность моего предложения. Мы не поднимаем паруса из-за полного отсутствия ветра, но даже если бы он и был, то дул бы с северо-запада. Если мы не будем этого делать, то рано или поздно погибнем в океане».

«Где нам набраться сил, чтобы грести?» — спрашивает Батчер.

«На твой вопрос, друг, я не стану отвечать, но если мы не будем грести сейчас, наевшись рыбы, утолив голод и имея достаточный запас питьевой воды, то вряд ли нам потом представится такая возможность».

«С помощью квадранта выясняется, что мы находимся на расстоянии около пятидесяти морских миль от островов Кеппел. Кук отмечает, что вдоль берега, вероятно, простирается большой риф длиной много сотен миль. Если мы выберемся на внутреннюю сторону этого рифа, то окажемся в спокойных водах».

«Каким образом мы пройдем через этот риф?»

«Этого я сейчас не знаю».

Морж, Вил, Сэм, Батчер, Старик и Мартин первыми садятся грести. Нат теперь настолько пришел в себя, что может сидеть у руля. Каждые полчаса один из гребцов сменяется: Кокс сменяет, например, Вила, который получает передышку на 30 минут. С обгорелыми лицами и согнутыми спинами, они выполняют свою работу механически, поднимая и опуская весла, словно налитые свинцом. Они гребут и гребут, утро сменяется днем, а день переходит в вечер, блеклая звезда показывается чуть выше горизонта, шафраново-желтые полосы на западе вытесняются всепоглощающей тьмой. На востоке расстилается черное море.

«Перестаньте грести!» — внезапно кричит Морж.

Гребцы испуганно смотрят на него, сидящего у самого заднего весла. Не помешался ли этот мужик?

Но Морж дает объяснение, более приятное, чем когда-нибудь.

«Ветер собирается переменить направление, и он поднимается». Морж встает, чтобы выяснить, куда подует ветер. Он в этом деле опытен, и очень скоро всем на борту «Надежды» ситуация становится понятной.

Ветер снова дует с юго-востока. Он немного холодный, но что поделать. Беглецы поднимают парус, и не проходит и часу, как ветер надувает его и маленькое судно несется к северо-западу.

Четыре долгих дня они вполне наслаждаются участием благодатного юго-восточного ветра. С каждым днем вода и ветер становятся все теплее. Они почти достигли тропиков. На четвертый день рано утром они замечают несколько крупных неуклюжих птиц, чем-то похожих на чаек. Часто они подлетают близко и пристально смотрят на людей черными жемчужными глазами. Их пристальные неотступные взгляды производят жуткое, устрашающее впечатление. Мужчины поспешно бегут от них и кричат, чтобы они убирались прочь. Но они зря сердятся на птиц, потому что их появление свидетельствует о том, что поблизости должна быть земля.

Здесь вечером четвертого дня Джеймс Кокс улавливает звук, который им раньше не приходилось слышать. Вскоре все остальные тоже его слышат, кроме Аллена, который туговат на ухо. Звук напоминает отдаленную пушечную канонаду, периодически перемежающуюся с мощными взрывами, которые подобны непрерывному раскатистому грохоту. Они вглядываются на запад, но там ничего нельзя разглядеть. И они ощущают беспокойство, так как становится темно.

«Это может быть большой риф, который Кук обозначил на карте», говорит Морж и поручает двум мужчинам разложить перед ним карту или, вернее, ее остатки. Это не что иное, как обрывки прочной бумаги, и во многих местах изображение, сделанное капитаном Детмером Смитом, стерлось. Они могут различить острова Нортумберленд, Камберленд, Хелберн и многие другие острова и проливы, но карта не содержит ясных указаний на положение рифа за пределами многих островов.

«Может быть, голландец не нанес риф на нашу карту», — высказывает предположение Джеймс Кокс.

«Почему он не захотел это сделать?»

«Может, он считал, что мы все время будем следовать вдоль берега, и не представлял себе, что ветры противоположных румбов отнесут нас так далеко в океан?»

Это вероятно, но вряд ли могут быть сомнения в том, что грохочущий звук там в ветровой тени производят волны, разбивающиеся у рифа или у берега.

Нат, который теперь настолько поправился, что может сидеть и принимать участие в разговоре, замечает, что это, должно быть, очень сильный прибой или очень крутой риф, так как звук можно услышать на гораздо большем расстоянии, чем можно увидеть риф. Эта мысль вызывает у них беспокойство, и, хотя сейчас дует легкий попутный ветер и в безоблачном небе светит луна, Морж все же отдает распоряжение убрать парус и ждать, чтобы плыть дальше, когда наступит утренняя заря.

Это бесконечно долгая и трудная ночь, так как все они теперь одержимы лишь одной мыслью — обрести под ногами твердую землю и спать, спать, спать. Даже появление вокруг них тысячи варавара, кажется, в этот момент имело бы меньшее значение. Беглецы теперь в тропиках, и утренний свет прорезается внезапно. Через пару минут после того, как ночь ушла прочь, перед ними простирается океан, залитый солнечным светом. За ночь их отнесло довольно далеко к северо-западу, и теперь они впервые видят риф.

Издали он представляется в виде черных точек в зеленовато-синем океане, но, когда при поднятом парусе они подводят судно поближе к черным точкам, они вырастают и теперь на расстоянии, откуда они их видят, кажутся свободно стоящими скалами, имеющими самые причудливые формы — от сказочных замков, которые резко поднимаются из морских глубин, до искаженных фигур троллей и других воображаемых существ, стоящих в нескончаемо длинном ряду с белыми оборками у оснований, — это прибой. Подойдя еще немного ближе, они обнаруживают, что различные причудливые формы соединяются между собой как бы жемчужной цепью.

Подводные кораллы в некоторых местах поднимаются почти до поверхности океана, а в других — прорываются сквозь нее, словно корни сломанных зубов во рту. Весь день они плывут вдоль внешнего края рифа в надежде найти хотя бы узкий пролив, чтобы провести судно. За рифом видны песчаные острова с развевающимися кронами пальм, в некоторых местах темно-зеленое обрамление в западной части горизонта свидетельствует о близости большого поросшего лесом острова или берега материка, а также о наличии пресной воды и возможности достать свежую пищу. Однако риф отделяет их от этого рая.

 

4

На следующее утро во время прилива (прошел 21 день с тех пор, как они покинули бухту Репарейшн) Шкипер высказывает соображение, что в рифе есть достаточно глубокий проход, чтобы баркас проплыл там и вошел в лагуну. Он попытается провести судно по возможности близко к рифу, на расстоянии 10–15 метров от него, стараясь пройти над кораллами, не задевая их дном и не опрокидываясь набок.

Ему не приходится объяснять, насколько опасен этот маневр: если судно получит пробоину, оно сразу пойдет ко дну, а если накренится, эффект будет тот же. До ближайшего острова расстояние больше морской мили, и никто их них в нынешнем состоянии не сможет туда доплыть. Двое маленьких детей сразу же потонут.

«Вкладывайте все свои силы в весла, — говорит Морж, — поскольку я провожу судно очень близко от полосы прибоя. Если фарватер достаточно глубок, мы попробуем выбраться, но надо грести изо всех сил».

Снова они садятся за весла, снова Морж у руля. Некоторое время они приноравливаются грести, чтобы слаженно войти в ритм, затем он поворачивает руль и берет курс прямо на проход в рифе. Кокс внимательно вглядывается в воду.

«Через мгновение я поверну к правому борту. Можешь ли ты сказать что-нибудь о глубине, Джеймс?» Ему приходится орать изо всех сил, чтобы заглушить рев прибоя.

Кокс качает головой. Теперь, когда руль поворачивается, судно находится вряд ли более чем в десяти метрах от края прибоя; форштевень обращен к северу, но притягивающая сила прибоя настолько велика, что корпус судна протискивается под самой коралловой стеной и два весла со стороны левого борта ломаются как спички. С быстротою молнии Морж устанавливает форштевень наружу, и Аллен переносит свое весло с правого борта на левый. У них теперь только четыре весла, чтобы тащить судно.

Когда они отплыли довольно далеко от полосы прибоя, Мэри спрашивает Кокса и Моржа, что они увидели.

«Над кораллами, достаточно воды, чтобы плыть через проход», — считает Шкипер.

Кокс кивает: «Однако надо поторопиться, пока не начался отлив».

Они подготовлены к опасному мероприятию. Баркас ведут на веслах достаточно далеко к юго-востоку, затем ставят парус, все имущество перевязывают и помещают в деревянный ящик или заворачивают в полотно. Двое детей лежат в деревянном выдвижном ящике, где они провели страшные сутки в открытом море. Прежде, чем судно достигает прохода в рифе, все успевают услышать голос Моржа, заглушаемый шумом прибоя:

«Если судно опрокинется, постарайтесь выбраться из него и плыть к острову, который виден на горизонте. Друзья, да хранит нас бог!»

Гребень прибойной волны за ними обрушивается вперед с громогласным ревом, и на распростертой белопенной массе судно проскальзывает между двумя стенами кораллов; оно поднимается на вздыбленный гребень волны. Киль касается кораллов, маленькое судно отягощено огромным весом воды и садится на мель посередине прохода, форштевень поворачивают к северу и все с тревогой ожидают, пока подойдет очередная волна, которая заполнит проход водой. Вот она катится вперед, огромная, неистовая, неукротимая; в самый последний момент Моржу удается оттолкнуться веслом от ближайшей стекловидной коралловой стены и снова повернуть форштевень внутрь так, что входящая водная громада поднимает судно вверх и почти бросает его в тихие спокойные воды лагуны.

Они еще слышат шум прибоя, но он постоянно ослабевает, по мере того как «Надежда» скользит дальше к западу по направлению к острову. Когда расстояние до острова не превышает половины морской мили, они замечают, что там на песке что-то движется. Вряд ли это люди, скорее какие-нибудь животные.

Немного спустя Аллен издает радостный вопль.

«Это черепахи, — ликует он, — их там сотни. Мы прибыли как раз в период, когда они откладывают яйца. Вечером у нас будет черепаховый суп, друзья!»

С налитыми кровью, ничего не видящими глазами четверо мужчин спрыгивают за борт, чтобы вытолкнуть судно на берег. Пока они прочно держатся за поручни, они еще могут устоять прямо, но, как только они пытаются проникнуть через волны на сухой песок, ничего не получается: они шатаются и падают в мелкую воду, словно пьяные. Судороги сводят руки и ноги, стоит шум в голове. Многодневное пребывание в море нарушило у них чувство равновесия: остров, песок и море сливаются воедино в большое колебательное движение, словно они раскачиваются на качелях. Вдобавок у них начались резкие спазмы в желудке, поскольку они неделями сидели в согнутом положении на баркасе и ели недостаточное количество пищи, да и то недоброкачественной.

Однако все это пустяки по сравнению с тем, что они снова обрели твердую почву под ногами. Ветер покачивает кроны пальм, чайки кричат в ясном голубом небе над ними. Найдут ли они воду, пищу и древесину, чтобы вырезать два новых весла, живут ли аборигены поблизости — все это не приходит им на ум в эти минуты. У них лишь одна мысль в голове: они спасены!

С тех пор как они вышли в море из залива Сидней, прошло 32 дня. Сегодня 29 апреля 1791 года. Французский король Людовик XVI готовится к бегству из Парижа, что имело столь неблагоприятные для него последствия. По улицам Лондона расхаживает навеселе адвокат Босвел, а на Таити королевский корабль «Пандора» под командованием капитана Эдварда Эдвардса прибывает в бухту Матаваи, чтобы захватить мятежников с судна «Баунти» — десять моряков, чья судьба впоследствии оказала решающее воздействие на жизнь наших беглецов. В молодой Североамериканской республике президент Лафайет получил редкостный знак уважения: ему вручили ключ от главных ворот захваченной французским народом Бастилии.