Церковь, где проходила панихида, находилась на восточной стороне Либертивилля, на его богатой стороне. Стивенсы, семья Хейдена, жили здесь. Моя семья нет.

Снаружи церковь выглядела почти как дорогая лыжная база – повсюду темное дерево и массивные балки; наверное, она была построена одним из тех архитекторов, что отвечают за все новые особняки в этой части города. Внутри дерево было светлее, потолки – сводчатые, по центру свисала сверкающая, в современном стиле, люстра.

Я был из еврейской семьи, и потому до того посещал исключительно католическую церковь. Все ученики моей тогдашней школы получили там первое причастие. Мы переехали в город недавно, и я почти никого не знал, но один мальчик из нашего класса пригласил всех в церковь, и мама сказала, нужно идти, если я хочу подружиться с ребятами. Но это толком не сработало.

Католическая церковь, в моем представлении, больше похожа на церковь: снаружи белая, распятие на алтарной части и великое множество витражей. Эта же оказалась совсем другой, за исключением двух рядов скамеек со спинками, доходивших до алтаря. У подножия алтаря стоял гроб, и в нем лежал Хейден. Наверное, тоже в костюме.

К тому времени, как мы оказались внутри, церковь была практически заполнена. Рейчел тут же присоединилась к своим друзьям, паршивка, и нам с мамой пришлось вдвоем расхаживать по проходу, пытаясь отыскать свободные места. Несколько первых рядов занимали родственники Хейдена – я увидел его родителей и старшего брата Райана, а также некоторых тетушек, дядюшек и их отпрысков, которых помнил с тех пор, когда приходил в дом Хейдена на праздники. Поскольку у нас в семье Рождество не отмечали, Хейден приглашал меня к ним на десерт, подававшийся после того, как они заканчивали разворачивать подарки и съедали большой изысканный обед. Хейден всегда был благодарен мне за визит, поскольку это давало ему возможность поскорее улизнуть из-за стола. Его мать без устали следила за тем, сколько он ест, и на Рождество бедняге приходилось особенно туго. Стоило ему мельком посмотреть на второй кусок пирога, и она тут же пронзала его взглядом: «Он так уж нужен тебе, Хейден?» Но Хейден никогда не огрызался в ответ. Он был не такой. Он был готов на все, лишь бы сохранить мир и спокойствие. Его семья была его недостойна.

За ними сидели неприятные богачи из восточной части города и их не менее отвратительные дети, друзья Райана; они долгие годы издевались над Хейденом, зачастую по указке брата. Они не сомневались, что жизнь у них всегда будет беспечной, как сейчас. Богатые тупицы? Вроде Джейсона Йодера, нанимавшего репетиторов, которые помогали ему справляться со сложными предметами. Девочки, подобные Стефани Кастер, с исправленными носами и персональными тренерами, были бы хороши и без того, но в результате все казались на одно лицо. То есть они были еще милыми, не поймите меня неправильно, но уже не так, как прежде. Я впал в ярость, увидев их, сидящих стайкой и делающих вид, что они безмерно огорчены, хотя все это отчасти было их виной. Как получилось, что я до такой степени чувствовал себя не в своей тарелке на похоронах лучшего друга?

Мама положила руку мне на плечо. Ее тяжесть успокаивала; я был рад, что не один здесь.

– Мы найдем себе где-нибудь местечко, солнышко. – Она направила меня вглубь помещения, на одну из скамеек рядом с дверью. – Я знаю, тебе хотелось бы сидеть поближе, но они скоро начнут, а мест больше нигде нет.

Кивнув, я велел себе разжать кулаки.

– Тебе придется найти Рейчел – она организует вам отъезд домой, хорошо? Мне так жаль, – добавила она.

– Конечно. – Меня это ничуть не удивило – мама всегда либо уходила из дома очень рано, либо возвращалась поздно. Когда отец бросил нас, она начала учиться по вечерам, чтобы стать фельдшером, а поскольку в больнице не хватало персонала, брала как можно больше сверхурочной работы; тем более что папаша не торопился выписывать ей чеки. Дела у нас обстояли не так уж плохо, говорила она Рейчел и мне, но нам не удавалось откладывать на черный день. Не то что тем, кто занимал первые ряды…

Церковь все больше заполнялась, а я ерзал, пытаясь устроиться поудобнее на деревянной скамье. Служба должна была начаться четверть часа назад, но люди продолжали входить. Так-то вот: у парня был один-единственный близкий друг, а на его похоронах яблоку негде упасть.

Он бы отнесся ко всему этому с ненавистью, не сомневался я. И сидел бы здесь, на задних рядах, со мной.

Мне было жарко. Под блестящим костюмом меня начинал прошибать пот, хотелось чесаться. Подумалось, а не слинять ли? Но я был заперт, словно в капкане. Мама заняла место с самого краю, чтобы уйти, когда ей будет нужно, никому не мешая. А с другой стороны от меня восседала, пригвождая меня к скамье, случайная женщина в ярком цветастом платье, хотя вроде на похороны положено надевать черное. Вид у нее был такой, будто она заявилась на дебильную вечеринку в саду.

Мне опять захотелось кого-нибудь ударить, и я попытался сосредоточиться на чем-то, чтобы успокоиться. И наконец прислушался к музыке, лившейся из громкоговорителей – органа здесь не было. Песню я не узнал: что-то вроде фоновой музыки, типичной для «Нью Эйдж» – тягучие, умиротворяющие звуки флейт. Это тоже взбесило бы Хейдена. Я стал гадать, не включил ли он в свой плейлист песню, которую хотел бы слышать на собственных похоронах, и если да, то какую? И я решил, что скорее всего это старая песня группы Arcade Fire из альбома «Funeral» . Нам обоим нравилась Arcade Fire. Мы даже смотрели вручение премии «Грэмми», когда их альбом признали Лучшим альбомом года, хотя в последний раз мы испытали интерес к этому шоу чуть ли не в младенчестве.

Спустя еще десять минут священник ступил к алтарю. И начал бубнить что-то о трагедии потерять столь молодого человека – сплошные банальности и эвфемизмы и ни слова о том, что действительно произошло. Я безумно разозлился и стал таращиться прямо перед собой в затылки людей впереди. Сидящая за несколько рядов от меня девица с длинными светлыми волосами и темными прядями в них склонила голову на плечо какого-то долговязого хипстера. Я не узнал ни ее, ни его, по крайней мере со спины. И подумал, что ее волосы забавным образом подходят для похорон, не то что соседкино платье.

Когда начали молиться, мама поцеловала меня в макушку со словами «Мне пора» и удалилась так тихо, как только позволили ей клоги медсестры. Я ужасно расстраивался, что она столько часов работает на ногах и дома ей часто приходится принимать ножные ванны. Несколько месяцев тому назад, когда мне исполнилось пятнадцать, я хотел было подрабатывать после школы, но она лишь рассмеялась:

– Давно канули те времена, когда подростки могли получить работу в молле, – сказала она. – Половина мамаш, знакомых мне по родительскому комитету, сами работают в «Гэпе». Так что шансов у тебя никаких, ребятенок. И потому продолжай учиться. А я обращусь к тебе за помощью, когда выйду на пенсию.

Она шутила, но лишь отчасти. Я знал, что в школе были дети, чьи мамы работали официантками в «Оливковом саду» или продавали косметику и драгоценности из своих восточных подвалов, делая вид, что занимаются этим забавы ради, словно им не нужна была помощь, хотя бы поначалу, если они хотели жить в этом районе. С тех пор как закрылся завод «Либерти эпплайнс», грань между богатыми и теми, кто с трудом сводил концы с концами, стала размытой. Было очень мило с маминой стороны, что она, по крайней мере, ушла на работу позже; и я пытался помнить о том, что не надо сердиться на нее за то, что она оставила меня здесь одного.

После молитв священник попросил сказать что-то о покойном.

– Каждый, кто хочет высказаться, каждый, кто хочет поделиться… – не слишком связно обращался он к присутствующим. Возникла неловкая пауза. Наконец встал отец Хейдена. Я не мог смотреть на него, на то, как он плакал, словно потерял нечто очень ценное, ведь я знал правду о нем – что он торчит на работе, либо путешествует, либо встречается с женщиной, которая сопровождает его во всех деловых поездках и с которой – Хейден знал это – он спит.

Но я не мог отключить у него звук.

– Хейден не был сыном, которого я ждал, – сказал он. – Я представлял, что мы будем играть в мяч во дворе, смотреть по выходным футбол, рыбачить. Делать то, что я делал с отцом, а сейчас делаю с Райаном. Я не знал, что у отца с сыном могут быть какие-то другие отношения. – Его голос надломился. – Но моему младшему сыну ничего из этого не нравилось. Он любил музыку, видеоигры и компьютеры. Я не знал, как с ним разговаривать. А теперь проведу остаток своей жизни, жалея, что не научился этому. – Он опустил голову, словно пытался скрыть, что плачет.

Это было бы грандиозное представление. Если бы хоть слово было правдой.

Я пробежал глазами первый ряд, желая посмотреть на Райана. Тот отрицательно мотал головой, что порядком удивило меня. Я-то считал, он согласится с каждым словом, исходящим из уст отца, как это бывало всегда.

Я начал подумывать о том, что, может, мне встать и что-нибудь рассказать о своем друге. Например, о том, как мы познакомились на отборе в Малую лигу, когда нам было по восемь лет, вскоре после того, как моя семья переехала в Либертивилль. Ни он, ни я не хотели играть. Хейден уже тогда был невысоким и полным, а сказать, что у меня была плохая координация, значило сильно переоценить мои таланты. Мы оба пропускали каждую подачу, роняли мяч, брошенный нам даже с самой короткой дистанции, и в конце концов сбежали с поля, вытряхнули из карманов всю мелочь и купили у мороженщика апельсиновый лед. Предки пришли в ярость, но нам было наплевать.

Я мог рассказать, как мы стояли в очереди на «Призрачную угрозу 3D», когда нам было двенадцать, не подозревая, какой дерьмовой она окажется. О том, как многие месяцы мы решали, какие костюмы надеть. (В результате отказались от очевидного варианта – C-3PO для меня и R2-D2 для него – и остановились на Бобе Фетте и Дарте Вейдере, потому что они круче). О том, как Райан и его дружки преследовали нас и закидали яйцами, и нам пришлось смотреть бесконечный фильм, чувствуя, как яйца высыхают на наших костюмах и коже, но нам при этом все равно было хорошо.

Я мог рассказать о том, как взволнованы мы были, когда пошли в старшие классы, впервые оказавшись в одной школе, как были уверены, что, раз мы будем вместе, жизнь обернется к нам лучшей стороной. И ведать не ведали, что жестоко ошибались.

Но что толку говорить обо всех этих вещах? Теперь всякий может сделать вид, что ему есть до этого дело, но уже слишком поздно.

И тут вдруг я увидел очередь. Люди вставали, чтобы высказаться, и выстраивались в ряд вдоль алтаря. Тетушки и их дети, учителя, друзья семьи. Ребята из школы. Райан – один, без своих неразлучных дружков Джейсона Йодера и Тревора Флойда. Мы называли их триадой хамов.

Меня не должен был шокировать вид тех, кто решил выступить на похоронах Хейдена. Они жаждали побыть в центре внимания, и не было ни малейшего шанса, что они упустят возможность оказаться в свете рампы, неважно, по какому поводу. Но ведь сейчас похороны. Они действительно собираются произнести какие-то хорошие слова о Хейдене? Рассказать, как сильно им не хватает его, что это большая потеря для школы и местных жителей? Они что, не понимают, как основательно поспособствовали тому, что сейчас находятся здесь?

Я никак не мог допустить подобного. Во мне бурлили гнев и стремление найти ответственного за все это и вдарить ему изо всех своих сил. Я подошел к Райану и постучал его по плечу, слушая краем уха, как одна из кузин Хейдена в слезах излагает историю о Дне благодарения, когда вся семья собралась в последний раз. Увидев меня, Райан нахмурился. Я только было открыл рот, чтобы высказать ему, что хотел, как вдруг между нами образовался Джейсон Йодер. А я и не заметил, что он ошивался поблизости.

– Ты действительно считаешь, что сейчас самое время? – спросил он.

Я хотел обойти его справа, но передо мной встал Тревор Флойд.

– Дай мне пройти, – сказал я. Я не боялся их. Только не сейчас.

– Это вряд ли, – ответил Джейсон.

У него, единственного из трех, не было спортивного телосложения. И я был выше, чем он. Я оттолкнул его, чтобы подойти к Райану. Вряд ли Тревор пылает желанием уложить меня на обе лопатки на похоронах.

– Что ты вытворяешь? – возмутился я. – Действительно собираешься выступить вперед и рассказать о том, каким замечательным был братом? Хотя все присутствующие знают о тебе другое? Ты был на той вечеринке, как и я. И мог все остановить. Ты должен был защитить его, а не усугублять дело.

Райан хотел было что-то сказать, но тут Джейсон толкнул меня с такой силой, что я врезался в одну из скамеек. Я видел, люди смотрят на нас, хотя я пытался – и не смог – не упасть.

– Ты и впрямь хочешь наехать на Райана на похоронах его брата? – зашипел Джейсон. Я недооценил его силы, но больше волновался из-за великана Тревора ростом шесть с половиной футов, чья бычья шея была привычна к самым серьезным противникам; ребята в школе звали его Стероидный Флойд, но, разумеется, за глаза. С ним я не собирался драться. Особенно здесь.

Я поднялся с пола очень осторожно. Завтра мои руки будут в синяках, но не тешить же убойную триаду зрелищем моего падения еще раз.

– Ты чертов лицемер, – сказал я Райану. – И однажды получишь то, что заслужил.

Райан промолчал и лишь с минуту смотрел на меня. Затем вернулся в очередь. Совсем скоро он что-нибудь да скажет.

Я не мог смотреть на это. Не мог ждать, пока Рейчел найдет нам машину. Мне было необходимо убраться отсюда. Немедленно.