В костеле пахло мышами.

«Почему? – думала Ханка, стоя на коленях у молитвенной скамейки и глядя на алтарь. – Почему в других костелах пахнет ладаном, дымом свечей, влажными стенами, а у нас – мышами?»

Сегодняшняя служба была без проповеди. Ксендз Михал, викарий в здешнем приходе, который обычно служил в будние дни, часто так делал – после Евангелия сразу переходил дальше, словно считал, что прихожане сами все истолкуют. А точнее, прихожанки, так как среди сидевших на скамейках в будние дни почти не было мужчин. Ханка пробовала во время встречи группы движения «Свет – Жизнь» обратить на это внимание ксендза, заметив, что нужно как-то привлекать мужчин к участию в службе, но тот смиренно ответил: «Ханя, девочка, ты должна понять, что мужчины – это мужчины. Семью надо содержать, после работы отдохнуть… Я понимаю, что после уже нет сил идти в костел».

Ханка вступила с ним в серьезную дискуссию, доказывая, что скорее женщина должна бы отдохнуть после дня работы по дому, прислуживания хлещущему пиво мужу и обслуживания неблагодарных отпрысков, которым она готовит, стирает и за которыми убирает, но до ксендза Михала эту мысль донести не удалось. Он только махнул рукой и сказал громко, чтобы все слышали: «Ханка, не болтай чепухи, а то станешь феминисткой и будут проблемы». А потом предложил всем вместе помолиться.

В тот день на службе снова девяносто процентов прихожан составляли женщины. Единственным мужчиной, кроме ксендза, двоих министрантов и Господа Бога, был Пётрек Пилиховский, шеф приходского молодежного хора, страстный гитарист, владелец приятного баритона. У его родителей была небольшая пекарня в Ваплево, и они рассчитывали, что их дело вскоре перейдет к сыну. Однако Пётрек, хотя ему уже исполнилось двадцать, не рвался тяжело работать в семейном бизнесе. Он, как иногда говорил, пока еще искал себя. Его основным занятием была игра на гитаре в костеле, совершал он и ежегодные поездки на Польский Вудсток, где в рамках музыкального фестиваля занимался евангелизацией. В прошлом году Пётрек познакомился там с Касей из Щитной, экологом и веганом, связанной с движением Харе Кришна, которая под влиянием Пётрека обратилась, обрезала дреды, а когда приехала его проведать, соблазнилась даже знаменитым бульоном его мамы. Вскоре объявили о помолвке. Дату свадьбы еще не назначили – Касе сначала надо было закончить колледж, ей оставалось учиться еще год. Пока что это была любовь на расстоянии.

И это было единственным утешением для Хани, которая известие о сумасшедшей Каське восприняла как гром среди ясного неба. «Все должно было быть совсем не так», – думала она, плача в подушку после встреч движения «Свет – Жизнь», на которых Пётрек рассказывал о даре любви.

Ханка любила его безнадежно и уже давно. И чем более недоступным становился юноша, тем сильнее ей хотелось заполучить его. Вот и теперь она смотрела со своей скамейки, как Пётрек молился. На нем была поношенная серая футболка, к которой хотелось прижаться, длинные каштановые волосы беспорядочно падали на спину, запястья были украшены ремешками и цветными фенечками, а на предплечье вытатуирована рыба – символ христианства.

Ей хотелось плакать. Все шло не так. Обычно свою безграничную печаль Ханя скрывала под маской грубой языкатой девчонки, которая прет как таран, не глядя по сторонам. Однако в глубине души ей было нужно, чтобы кто-нибудь ее крепко обнял, как всегда делала мама, – она одна не поддавалась внешнему впечатлению и под жесткой скорлупой чувствовала беззащитное сердце маленькой девочки. Теперь же, когда мамы не стало, никто не смотрел так на Ханку, из-за чего она еще активнее занимала непримиримую позицию: «Я против всего мира». Хотя это было совсем непросто. Возвращение Эвы домой тоже стало для нее проблемой. Ей не удавалось найти общий язык с сестрой, а ведь когда-то они были так близки. Когда Эва уехала в Ольштын, Ханка чувствовала себя так, будто старшая сестра ее предала. Эва была для нее примером и пропуском в мир взрослых. И неожиданно исчезла. Она все реже приезжала домой, а мама постоянно ее оправдывала, говорила о работе и обязанностях. Но Ханка не хотела этого слушать. Неожиданное возвращение сестры и ее отказ от стажировки за границей разрушили уже кое-как упорядоченный мир девушки. Однако с тех пор, как Эва начала работать у того миллионера, Ханка постоянно искала повод для скандала, так как совершенно не могла разложить по полочкам происходящее. И очень боялась за сестру, сама не зная почему.

После окончания службы все члены движения собрались в ризнице. Пётрек распоряжался хором, раздавал слова песни, над которой они должны были работать. Ханка взяла свой экземпляр, не глядя Петру в глаза, на что он сразу обратил внимание.

– Ханка, что случилось?

Девушка притворилась, что не слышит. Сегодня у нее не было сил терпеть его высказывания, в которых всегда было хотя бы несколько слов о Касе. Пётрек пожал плечами и, подняв вверх пачку листов, спросил:

– У всех есть экземпляр?

Через минуту все выстроились на ступенях алтаря. Пётрек взял в руки гитару и сыграл первые такты. Потом пропел строфу.

– Так это звучит, – сказал он. – Запомнили?

Поначалу запели немного неуверенно. Пётрек прервал их и начал раскладывать песню на голоса.

– А фрагмент «Мы зажжем вместо лампад радостные огни наших сердец», – пропел он высоким голосом, – для тебя, Ханка. Это партия сопрано, повторяй за мной.

Мыслями Ханка была далеко.

– Ханка?

Пятнадцать пар глаз нетерпеливо посмотрели на нее.

– Что? – очнулась она.

– Ну же, пой!

– Извините, задумалась, – призналась девушка. – Можешь повторить?

– Ханка! – Голос Пётрека неожиданно стал строгим. – Будь добра, спустись с облаков на землю и удостой нас своим вниманием. Осталось совсем немного до выступления, а ты ведешь себя как примадонна. Знаешь, что никто, кроме тебя, эту партию не исполнит, а у меня нет времени на частные уроки.

Ханю охватило холодное бешенство. Кровь отлила от ее лица.

– Не преувеличивай, – прошипела она. – Корона у тебя с головы не упадет, если споешь еще раз.

– И у тебя корона не упадет, если сосредоточишься, звезда.

– Знаешь, с тех пор, как ты связался с этой сектанткой, ты стал совершенно невыносимым, – парировала Ханка.

По рядам хористов прошел ропот, кто-то тихонько засмеялся. Пётрек словно получил пощечину.

– Ты не имеешь права так говорить о Касе! – отрезал он.

– А ты не имеешь права меня поучать! – отбила подачу Ханка и взяла со скамейки свою сумку. – Дай знать, когда будешь в лучшем расположении духа. Может, тогда нам удастся поработать над песней, – произнесла она и вышла из костела.

* * *

На работу Эва теперь летела как на крыльях. Исследования, которые она уже несколько дней проводила над псалтырем семнадцатого века, богато иллюстрированным сценами из Евангелия, сами по себе были источником радости. Но так же, как два плюс два равно четыре, было понятно, что уже длительное время ее научный прогресс приводило в движение нечто большее, чем просто профессиональный интерес.

Собственно говоря, ситуация в поместье Александра не изменилась. Эва виделась с ним с переменной частотой – случалось, у него находилось время на долгую беседу, а иногда они встречались только мимоходом. Складывалось впечатление, что Патриция проводит в доме все больше времени и все более нарочито демонстрирует всем роль «женщины – обладательницы Александра». Удивительно, но это как-то перестало выводить Эву из равновесия. С того дня, который они провели с Бартеком, она чувствовала, что между ней и Александром возникло особое взаимопонимание. Не было сказано ничего нового и ничего названо прямо, об отношениях речь вообще не шла. Это витало в воздухе, это она чуяла шестым чувством. И это же подсказывало, что и Алекс чувствует нечто подобное.

Эва села на свое рабочее место. Простая исследовательская мастерская, с которой она начинала, благодаря скрупулезной и систематической работе превращалась в превосходно оснащенную профессиональную лабораторию. На рабочем столе рядами стояли чашки Петри, в которых находились грибы и бактерии, полученные со страниц книг, уже тронутых тлением. Рядом стояли металлические стеллажи на колесиках, которые Эва заказала на специализированном голландском оптовом складе. На их полках лежали тома книг, рассортированные после идентификации штаммов грибов и ожидающие дезинфекции, которая должна была очистить их от нежелательных микроорганизмов. В отличие от работы в университете, здесь у Эвы был практически неограниченный бюджет на реализацию запланированных работ. Александр дал ей зеленый свет и поставил только одно условие: библиотека должна быть защищена. Это было воплощением самой смелой мечты микробиолога, специализирующегося по бумаге.

В тот день Александра не было дома, так что Эву ничто не отвлекало. И только через несколько часов работы голод выгнал девушку из ее маленького королевства. Она шла по узкому коридору, раздумывая над увиденным под микроскопом (значительная колония Pellicularia isabellina захватила страницы псалтыря), когда кто-то схватил ее за руку. От неожиданности Эва даже подпрыгнула.

– Что вы делаете?! – возмущенно воскликнула она, когда увидела, что усиленное сердцебиение ей обеспечил не кто иной, как Малгожата, и стряхнула железную руку женщины, телосложение которой нельзя было назвать хрупким.

– Чего ты так боишься? – Зловещая экономка засмеялась, если можно назвать смехом неприятный стрекот, вырвавшийся из ее узких губ, искривленных в гримасе, которая должна была означать улыбку. – Много еще работы с этими книгами? – спросила она как ни в чем не бывало у перепуганной чуть ли не насмерть Эвы. Экономке, наверное, долго пришлось прислушиваться, дожидаясь момента, когда девушка будет проходить мимо, – а оказалось, ей просто захотелось поболтать!

– Извините, я хочу есть. – Эва была слишком рассержена, чтобы обмениваться любезностями или вступать с Малгожатой в полемику.

– Конечно, сейчас подам. Я готовлю голубцы. По-китайски.

Должно быть, эта женщина была с другой планеты. Несмотря на пугающий внешний вид – как из готического романа – в сочетании со скандальным поведением, она действительно была, как говорил Александр, поваром от Бога. Ее пухлые пальцы ежедневно выколдовывали чудеса кулинарного искусства, в чем Эва уже успела несколько раз убедиться. И самое главное, ее готовка не имела ничего общего с представлениями о возможностях деревенской экономки. В репертуаре Малгожаты были блюда настолько утонченные и к тому же невероятно вкусные, что она могла бы успешно кормить требовательных клиентов самого роскошного ресторана. Безусловно, она не была похожа на человека, который подает на обычный обед голубцы по-китайски.

Хотя рассудок подсказывал Эве, что в качестве протеста против абсолютно недопустимого поведения, которое продемонстрировала Малгожата, она должна гордо отказаться от угощения, голод одержал верх. Девушка пошла в кухню за экономкой, которая триумфально приняла на себя командование. Эва молча смотрела, как рослая женщина скатывает маленькие трубочки, на вид напоминающие известный ей после посещения китайских ресторанов яичный рулет, но сделанные из отечественной белокочанной капусты. Малгожата тоже ничего не говорила, поглощенная своим занятием. Отметив ее сосредоточенность во время работы, Эва подумала, что, хотя это очень рискованное утверждение, быть может, у них есть что-то общее – увлечение, в которое они вкладывают всю душу и благодаря которому могут забыть об окружающем мире.

Малгожата подогрела трубочки из капусты и подала их на тарелке в цветочек. Эва проглотила голубцы в рекордном темпе, чувствуя, как ее охватывает экстаз: вкусовые рецепторы млели от сочетания вкусов и ароматов блюда, которое вышло из-под руки экономки. Это было не просто утоление голода, это было чувственное переживание. И не важно, что Малгожата сделала ранее, какие неприятные чувства вызвала, – в этот момент Эва смогла только поднять на нее слегка затуманенный взгляд и произнести:

– Спасибо. Это было… Нет слов, как это было вкусно!

Малгожата нехотя кивнула. Эва встала и подошла к изящной керамической мойке, чтобы вымыть за собой тарелку, но Малгожата вырвала ее из рук девушки.

– Это моя работа.

Эва снова почувствовала себя неуютно.

– А ты занимайся своей, – продолжила экономка.

– Простите? Я не понимаю…

Перемирие, проходившее под знаком разрушающего все преграды кулинарного искусства, видимо, закончилось – Малгожата вернулась к своему обычному стилю поведения.

– Не думай, что я не вижу, что здесь происходит.

– Говорите яснее, – ответила изумленная Эва.

– Ну ладно. Если не понимаешь, скажу. – Малгожата прожгла ее взглядом насквозь. – От пана Алекса держись подальше.

У девушки отняло речь. Это уже слишком. Да что она себе позволяет?!

– Не знаю, о чем вы говорите, но я не собираюсь продолжать этот разговор, – ответила Эва, изо всех сил стараясь выглядеть решительной и уверенной в себе.

Однако Эва знала, что проиграла схватку: глаза отказывались ее слушаться и убегали в сторону каждый раз, когда она пыталась принять вызов и ответить на сверлящий взгляд Малгожаты. А та, уперев руки в бока, нахально уставилась на нее.

– Может, знаешь, а может, не знаешь. Я, например, знаю. От меня тут ничего не ускользнет, можешь не сомневаться. Разные девки тут крутятся, пана Алекса очаровывают, может, ненадолго что-то от этого и получают. Но это ни к чему. Лучше оставить его в покое. Это золотой человек! – Волшебным образом неприятно перекошенное лицо Малгожаты при одном упоминании о хозяине прояснилось, словно солнце вышло из-за грозовой тучи. Но это продолжалось всего долю секунды, затем гром и молнии вернулись. – Не нужно ему проблем больше, чем есть!

– А вы ему кто – сторож? – Эва смутилась, заметив, что невольно переняла у Малгожаты чуждый ей стиль общения. Эта женщина была необыкновенно сильной личностью, что вызывало тревогу. – Думаю, он сам знает, что делать и с кем, – собравшись с силами, ответила она, чтобы не сдаваться без боя.

Одновременно девушка начала маневр по отступлению из кухни, понимая, что больше не выдавит из себя ни слова и сразу сломается под напором инсинуаций этой старой жабы. Ее волнение усиливалось от понимания, что Малгожата, честно говоря, попала в точку. То, что экономка поняла ее глубоко скрытые – в чем Эва была совершенно уверена! – намерения, ни капли ей не нравилось.

Она чувствовала, что ей нужно немедленно уйти и спрятаться от неожиданной атаки в своем убежище.

– Держись от него подальше, это приключение не для тебя. – Малгожата оставила последнее слово за собой, произнеся это, когда Эва была уже в коридоре.

* * *

Со смерти Дороты прошло уже несколько недель, но Тадеуш по-прежнему чувствовал себя как в день похорон. Конечно, ежедневная гонка, проблемы с Бартеком, скандалы с дочерьми – это все заставляло его держать себя в руках, на некоторое время вырывая из объятий траура, но сильная обида на судьбу и тоска по жене раз за разом сбивали его с ног. Он всегда знал о своей слабости. Воспитанному в тени отца – настоящего мужчины, героя партизанской борьбы, землевладельца, который не поддался системе и боролся за свое, – Тадеушу никогда не приходилось напрягаться. Когда родителей не стало, он рассыпался. А Дорота собирала эти разбитые кусочки.

Она была сильной и мудрой женщиной. Возможно, слишком сильной, так как он жил, опираясь на нее, как фасоль, поднимающаяся по вбитой в землю палке. Алкоголизм в деревне был обычным делом, пили и будут пить, все это знают. Впрочем, никто не называл его алкоголиком. Мужик любит выпить, вот и все, что тут долго философствовать?

Тадеуш закончил работу в поле и отправился в бар с намерением выпить кружку-две. Как же ему все надоело! Он злился, что дочери совсем ему не помогают, заняты только своими делами. Все заботы взвалили на его плечи: кормить животных, собирать яйца, доить корову, ухаживать за огородом. Но больше всего его беспокоила Эва. С каждым днем он все больше сомневался в том, что был прав, вынудив ее остаться здесь. Похоже, она, всегда такая рассудительная, совершенно потеряла голову. Это было ненормально! Тадеуш не представлял, как справиться со всеми этими проблемами. Он устал и тосковал, хотелось забыться.

Бар в Ваплево больше напоминал строительный контейнер, чем приличное заведение. Перед входом сделали временную крышу из гофрированного металла и поставили скамейки с логотипом одного из пивзаводов. Тадеуш издалека разглядел очертания сидевших за столом и обрадовался, увидев приятелей. Поздоровался с ними и подошел к бару, чтобы заказать холодного пива, а когда толстая барменша поставила перед ним большую кружку, слизнул стекающую по стенке пену и, вытащив из кармана несколько монет, заплатил. По крайней мере, на это ему хватало.

– Tадек, садись сюда, – подозвал его Казик, приятель.

Один из дружков как раз прощался, освобождалось место. Тадеуш тяжело сел на скамью и залпом выпил больше половины литровой кружки.

– Как дела, Тадек? – откинулся на спинку скамейки Казик. – Как жизнь?

– Отстань, слов нет. – Охник махнул рукой.

– Как справляетесь?

– А я знаю? – Тадеуш сделал большой глоток и замолчал.

Казик тоже получил хозяйство в наследство от отца, но дела у него шли лучше. В настоящее время он был одним из крупнейших производителей молока в округе, а благодаря доплатам от ЕС вообще перестал беспокоиться о своей судьбе. «Главное, чтобы Европейский союз не развалился», – часто говорил он.

– Послушай, Тадек… – Казик бросил в рот горсть соленых орешков, пачка которых лежала перед ним на столе. – Знаю, что это не мое дело и не хочу лезть в твои дела, но люди в деревне чешут языки.

Тадеуш удивленно посмотрел на приятеля.

– Что?

Казик почесал лысую голову и скривился.

– Ну, знаешь, как люди…

– Казик, не нервируй меня, говори, что знаешь. – Тадеуш терял терпение.

– Ну, про Эву.

Ох! Тадеуш почувствовал, что желудок сжался в комок.

– Что?

– Ну, что ее видели с этим миллионером…

– Работает на него, так что должны видеться.

Казик покачал головой.

– Оно, конечно, так, но знаешь, как люди…

Тадеуш махнул рукой.

– Просто глупые, вот и все.

– Я тебе, Тадек, скажу так… – Казик наклонился и понизил голос: – Не мое это дело, и не хочу я влезать в чужие семейные дела, но помню, что еще в прошлом году экономка ксендза говорила моей старухе, что этот Кропивницкий – тот еще тип. Так и говорила.

– Но что конкретно говорила? – Тадеушу этот разговор нравился все меньше.

– Ну, что он бабник, понимаешь. Что постоянно новых к себе приводит.

Тадеуш побагровел.

– Казик, ты за руку его поймал, что так говоришь?

Тот развел руками.

– Конечно нет, но, как говорится, не бывает дыма без огня.

– Знаешь, что я тебе скажу, Казимеж? – Охник встал и двумя глотками допил пиво. – Я этого слушать не хочу! Деревенские бабы о порядочных людях языком мелют, а ты за ними повторяешь как попугай. Займись лучше своими делами. – Он со стуком поставил кружку и, не попрощавшись, вышел из-за стола.

Казик окликнул его, но Тадеуш даже не обернулся. Шел, засунув руки в карманы, и ругался себе под нос. Ну как тут не верить в плохие предчувствия?

* * *

Был вечер любимого месяца Эвы – июня. Дни становились все длиннее, и можно было вволю наслаждаться долгими приятными вечерами, вдыхая аромат начинающегося лета и растворенных в теплом воздухе обещаний. Солнце как раз начало заходить, окутывая теплым оранжевым светом раскинувшийся в долине луг. Эва шла быстрым шагом, стараясь таким образом подбодрить себя, чтобы не принимать близко к сердцу слова человека, который был для нее совершенно неважен. Но все же недавняя атака Малгожаты нанесла значительный ущерб ее уверенности в себе. По какому праву эта деревенская баба делает ей замечания и вмешивается не в свое дело? Она вела себя, как ревнивая жена из водевиля, которая защищает свою территорию. Это было просто смешно! Однако несмотря на это Эва чувствовала себя загнанной в угол. Трудно было держаться свободно, зная, что Малгожата пристально наблюдает за каждым ее шагом. С момента стычки в кухне, как только Эва пересекала порог дома Александра, в ее голове начинал звучать голос, напоминающий: «Она следит за тобой». Это ужасно раздражало и, что самое важное, охлаждало ее желание узнать Александра получше.

Удобная ситуация возникла неожиданно. Эва, призванная Малгожатой к порядку, вопреки себе и с огромным трудом перестала искать его общества. Она сидела в лаборатории, как мышь под веником, одновременно упрекая себя в покорности и собирая силы для следующей схватки в этой войне. Поэтому, когда однажды после обеда Александр заглянул в мастерскую, сердце Эвы забилось быстрее, а настроение резко рвануло вверх.

– Как дела? – с улыбкой спросил он, просунув голову в приоткрытую дверь. – В последнее время тебя совсем не видно, и я зашел узнать, не разбушевался ли тут какой-нибудь токсичный грибок.

Сердце Эвы растаяло, как шоколад на солнце. Значит, он заметил ее отсутствие и, видимо, почувствовал потребность это изменить!

– Это с нами, ботаниками, бывает. Иногда мы улетаем за облака и понемногу теряем связь с реальностью, – пошутила она и поднялась с места. Как хорошо было с ним увидеться! – Это огромное счастье – иметь в руках такие сокровища, – добавила девушка, окидывая взглядом лежащие на столе манускрипты.

Алекс согласно кивнул, и Эва жестом пригласила его зайти.

– Ты счастливый человек, работа приносит тебе удовольствие, – заметил Алекс.

Эва улыбнулась.

– Наверное. Не могу даже представить, что могла бы заниматься чем-то другим.

– Я действительно редко с таким встречаюсь. В наше время увлеченность – дефицитный товар.

– А ты? Разве тебе не нравится то, что ты делаешь? – спросила Эва.

– Да, но это не одно и то же. – На мгновение он задумался. – Сначала всегда есть «fun». Начинаешь что-то новое… Создание с нуля дает неплохой пинок. Но потом появляется множество вещей, которые приходится делать по случаю. И это уже не так весело.

– Могу себе представить… – согласилась Эва.

– Вот хотя бы сейчас. Я подумал, что раз живу в этом месте, то стоит тут что-то расшевелить, и понемногу участвую в местных инвестициях. И вроде все хорошо, но с этим связаны различные дополнительные «развлечения». – Он многозначительно подмигнул, не оставляя сомнений, что имеет в виду специфические развлечения. – Я как раз собираюсь на встречу, от которой нельзя отказаться. Приходский ксендз пригласил меня, мучает уже несколько месяцев.

Эве становилось все веселее.

– Ужин с делегацией служащих гмины Решель! – с комичной гримасой объявил Александр торжественным тоном.

– Пан Кропивницкий, от всей души поздравляю. Такой состав гостей – это не шутки. Минутку, а программа предусматривает выступление церковного хора? Это гордость и любимая игрушка нашего почтенного пастыря. Он бережет этот раритет только для специальных случаев.

Взгляд Александра выражал только одно – испуг.

– Иисус Мария, я ничего об этом не знаю! Ты шутишь, правда?

Эва, сохраняя невозмутимо-серьезное выражение, отрицательно покачала головой. Александр воздел руки в жесте отчаяния.

– Спасите! А могло быть так хорошо… Сели бы на террасе, выпили вина. Тишина, покой, полный релакс…

Эва застыла. Картина, которую нарисовал Алекс, была так мила ее сердцу.

– Но, к сожалению, мне пора бежать. Нужно это пережить, – закончил он, возвращая девушку к реальности.

Когда Кропивницкий вышел, Эва без сил опустилась на стул. После того как противная Малгожата оттеснила ее в сторону, Александр сам пришел в библиотеку. Он искал общества Эвы и произнес слова, пролившиеся бальзамом на ее душу.

Девушка почувствовала неожиданный прилив энергии. Что-то подтолкнуло ее изнутри. Один раз живем! Хватит этого маразма! План возник в ее голове, как макет, раскрывающийся, если дернуть за шнурок. Она посмотрела на часы. Пешком от поместья до приходского дома добрых полчаса. Алекс поехал машиной и скоро прибудет на место. Значит, можно уже отправляться.

Так она и сделала. Проходя через окрестные луга, залитые лучами заходящего солнца, Эва окончательно вышла из ступора, овладевшего ею после стычки с Малгожатой. Вредная баба не дождется, чтобы она оставила Алекса в покое. Эва не сделает этого, так как ни она, ни, к счастью, он этого не хотят. И абсурдные указания экономки, страдающей, судя по всему, манией величия в сочетании с навязчивой идеей, связанной с хозяином, тут совершенно ни при чем!

Пересекая границу деревни, девушка словно расцвела. От сомнений и уныния не осталось и следа. После разговора с Александром у нее будто крылья выросли. Нигде не задерживаясь, она отправилась прямиком в приходский дом. Припаркованные перед ним автомобили, большинство из которых спокойно могли принадлежать официальным лицам более высокого, чем гмина, уровня, свидетельствовали о том, что это был не обычный вечер в жизни прихода Венжувка.

Проходя мимо обшитого вагонкой куба, жилища приходского ксендза, Эва попыталась рассмотреть что-нибудь через окна. Через первое, кухонное, до половины закрытое кружевными занавесками, была видна часть помещения, где пани Цесликова с двумя помощницами суетилась вовсю, а приглашенные в помощь женщины расставляли на подносах тарелки с закусками. Следующие окна интересовали Эву значительно больше. Именно за ними находилась гостиная приходского дома. Девушка приподнялась на цыпочки и увидела то, что заставило ее зажать рот рукой, – она не хотела преждевременно выдать смехом свое присутствие. Под стеной, выстроенный полукругом, выступал хор, упомянутый ею в разговоре с Алексом. Одухотворенные лица молодых певцов не оставляли сомнений относительно репертуара: Святой Дух безусловно присутствовал в этом помещении. Внезапно смех застрял у Эвы в горле. Во втором ряду с еще более одухотворенным лицом, чем у остальных хористов, пением восхваляла Господа… Ханка.

– Черт! – Эва совершенно не подумала, что если есть хор, то и присутствие Ханки более чем вероятно, ведь ее сестра с воодушевлением подлинного неофита участвовала практически во всех инициативах костела. – Только ее здесь не хватало!

Эве совершенно не хотелось встречаться с сестрой при таких обстоятельствах. Она должна была выполнить специальную миссию, и присутствие при этом кого-то из семьи было бы лишним. «Ладно, что будет, то будет», – решила девушка, ведь она только что проходила это с Малгожатой. Хватит оглядываться на мнение других и беспокоиться о том, кто что подумает! «Тут дело во мне, а не в ком-то, кто почувствует необходимость вмешиваться не в свое дело. Именно так!» – приободрила она себя и приступила…

Эва нажала на позолоченную дверную ручку и вошла. Все присутствующие как один повернулись в ее сторону. Хор замолчал на середине строфы. Эва медленно выдохнула: нужно было восстановить ритм сердца, которое стучало в груди как обезумевшее.

На противоположных концах массивного дубового стола, на почетных местах, сидели приходский ксендз и Кропивницкий. Между ними расположились шесть местных сановников, по трое с каждой стороны стола. Перед гостями стояли рожденные мазурской землей раритеты, начиная с козьих сыров, набора традиционных копченостей и заканчивая приготовленной различными способами рыбой. Тут же были расставлены хрустальные графины с густой жидкостью разного цвета – овеянные легендой наливки ксендза.

Эва, не сосредотачиваясь на деталях кулинарного репертуара, предлагаемого в тот вечер, поймала изумленный взгляд Александра.

– Прошу меня извинить… – В помещении воцарилась мертвая тишина, и Эва постаралась придать лицу как можно более серьезное выражение. – Пана Кропивницкого вызывают по срочному делу. – Она понизила голос до театрального шепота и продолжила: – В имении ждет важный гость из Варшавы. Дело не терпит отлагательства.

Гости зашептались. Александр наморщил лоб, вопросительно глядя на нее. Эва бросила на него многозначительный взгляд, пытаясь подать тайный знак, который позволил бы втянуть его в заговор. Кажется, получилось! Александр незаметно подмигнул ей и поднялся.

– Отче, позвольте поблагодарить за подготовку этого чудесного торжества. – Он развел руки в беспомощном жесте. – Но что поделаешь! Как видите, форс-мажор. Я вынужден покинуть почтенное общество.

Все собравшиеся поднялись со своих мест.

– Уверен, вы сможете завершить эту приятную встречу с удовольствием и пользой для нашей гмины, – добавил Алекс.

Ксендз встал из-за стола, чтобы проводить гостя, выражая не до конца понятным фырканьем внутреннюю борьбу двух чувств – недовольства таким поворотом дела и уважения к таинственным и важным обязанностям влиятельного соседа. Эва, даже не глядя в сторону хора, чувствовала на себе горящий взгляд Ханки, но решила проигнорировать его и сыграть свою роль до конца, с озабоченным видом дожидаясь, пока Александр освободится из объятий ксендза.

Не обменявшись ни словом, они прошли через двор и, по-прежнему молча, сели в автомобиль. И только когда приходский дом исчез за холмом, словно по сигналу взорвались громким смехом. И не могли остановиться. Как только кто-то из них пытался успокоиться и что-нибудь сказать, у другого случался новый приступ смеха, как будто в машине распылили веселящий газ.

– Как… как… Господи Иисусе, я не выдержу… Как… тебе это пришло в голову? – с трудом выдавил Александр.

– Я считаю, что хороший работник должен иногда выходить за рамки своих основных обязанностей, – с шаловливым выражением лица подмигнула Эва.

– Несомненно! Ты даже не представляешь, какой это был кошмар…

– Как раз представляю, – перебила его девушка.

– Ксендз говорил добрых полчаса, – рассказывал Александр, а Эва понимающе кивала.

Она представила собравшихся в гостиной людей, выслушивающих тираду ксендза, и среди них беспомощного Александра – и не смогла справиться с очередным приступом смеха.

– Что будем делать этим вечером, который так хорошо начался? – посмотрел на девушку Алекс, когда они наконец успокоились.

По спине Эвы побежали мурашки. Можно ли было рассчитывать на лучшее?

Они поехали на озеро, а по дороге купили пиво местного пивзавода. Место, которое показала Эва, знали только местные жители. Спуск к воде с дороги не просматривался – нужно было знать, что он там есть. Деревянный помост, построенный много лет назад, местами трухлявый, уходил далеко в озеро. Берега густо заросли камышом. Когда дошли до конца помоста, показалось, что они находятся в центре озера.

Неожиданно подаренное время, свободное от обязанностей и обременительных повинностей, подействовало на Александра как энергетическая бомба. Называя вещи своими именами, ведущий предприниматель страны, член наиболее престижных бизнес-клубов и щедрый меценат гмины Решель впал в детство. Эва смотрела на него, мысленно задавая себе вопрос: как получилось, что они так свободно себя чувствуют в присутствии друг друга? Пиво «Крепкое хмельное», согласно информации на этикетке, из четырех пузатых бутылок исчезло неизвестно куда, и они шутливыми голосами спели известные фрагменты духовных песен, слушателем которых еще совсем недавно, во время ужина у ксендза, был Алекс.

– Эва, – произнес он после очередного совместного исполнения, закончившегося бравурным финалом, и ее сердце на мгновение замерло, – ты чудесная девушка.

Что можно было на это сказать? Эва ответила на его взгляд, а потом засмотрелась на озеро, вода которого в опускающихся сумерках быстро теряла прозрачность.

– Красиво тут, – сказала она наконец, чтобы прервать тишину.

– Красиво, – согласился Александр, а поскольку он смотрел на нее, можно было представить, что речь идет не только о природе.

Когда возвращались, уже почти стемнело. Эву переполняла радость. Время, проведенное наедине с Александром, ее окрылило. Она никогда не встречала никого похожего на него. Его общество пробуждало в ней все более сильные чувства, но она не хотела давать им названия. Пребывание рядом с ним было наиболее ярким переживанием, которое ей когда-либо приходилось испытать, а он – самым интригующим из всех знакомых мужчин.

Перед тем как отвезти Эву домой, пришлось вернуться в резиденцию – она отправилась на помощь шефу, оставив там свои вещи, в том числе телефон. Смеющиеся, взбудораженные неожиданным приключением, они подошли к входу, когда двери дома распахнулись настежь. В пробивающейся изнутри полосе света стояла Патриция – воплощенное бешенство.

– Александр, ты помнишь, что мы завтра уезжаем, правда?

Призванный к ответу выглядел не совсем готовым к уроку.

– Я собрала вещи, но лучше проверь, все ли на месте. – Патриция перевела пренебрежительный взгляд на Эву. – А вы можете некоторое время тут не появляться. Мы уезжаем отдохнуть, так что нечего здесь крутиться.

И она, задрав нос, направилась в их сторону. Эва невольно отодвинулась от Александра. Патриция втиснулась между ними, отстраняя девушку от Алекса так, чтобы не осталось и тени сомнения, кому позволительно сопровождать его, и обняла его за шею.

– Патриция, хватит! – Александр с непривычным для него возмущением освободился из объятий. – Позволь, я сам буду отдавать распоряжения своим сотрудникам.

Патриция замерла. Она стояла как вкопанная и не могла произнести ни звука.

– Я никуда с тобой не еду. Эва, жду тебя возле автомобиля, – добавил он.

Тон его голоса был диаметрально противоположным тому, каким он обратился к Патриции, которая явно перестаралась и сейчас переживала полное поражение. Александр оставил ее, униженную, не желающую поверить в то, что случилось, и направился к автомобилю.

Эва нашла в себе даже каплю сочувствия к этой фальшивой куколке – настолько ужасным стало ее унижение и таким душераздирающим поражение. Однако сочувствие было не настолько сильным, чтобы она отказала себе в удовольствии послать Патриции извиняющуюся и одновременно сладкую, как глазурованное печенье, улыбку, когда проходила мимо, чтобы забрать оставшиеся на рабочем месте мелочи, а затем уехать с Алексом.

Дорогая!

Единственное чувство, о котором я могу говорить в этом письме, это страх. Панический страх за свою жизнь. Бог о нас совсем забыл. В лесах бандиты, русские войска, негодяи всех мастей. При немцах, которые были здесь раньше, такого не случалось.

Теперь люди враждебно, волком смотрят друг на друга. Помощи ждать не от кого, ближнего следует бояться.

Анеля, со мной случилось плохое! Даже не знаю, моя дорогая, как об этом написать. Но пишу (хотя неизвестно, прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо), так как должна вырвать из себя страшное горе и боль, которая жжет меня живым огнем.

Напала на меня банда местных. Немчурой называли. Кричали, что я со швабскими господами в отношениях была, что я в Гитлера верю… Горе мне, бедной девушке! Убежать было некуда. Набросились на меня – наверное, их человек десять было. Не помогли мои дикие крики – я была зверем, пойманным в силки. Я и не думала, что можно испытывать такую боль. Не помню, что было потом… Какие-то люди меня нашли и были настолько добры, что в том лесу одну не оставили. Живу. А во мне другая жизнь. Которой я вовсе не хотела. Не сейчас! Не та!

Помолись за меня, дорогая, и за этого ребенка, о появлении которого на свет я не просила и которого ношу под сердцем. И я молюсь, хотя веры остается все меньше и противные, кощунственные мысли выбросить из головы не получается.

Ю.