За место на лавке под магазином пани Мечиславы Пищиковой порой нужно было побороться, поскольку находилось слишком много желающих уложить там свое тело, ослабленное действием спиртных напитков. Те, кому это удавалось, наслаждались идеальным видом на центр деревни и костел, спрятавшийся за домом приходского ксендза, и одновременно попадали на деревенскую информационную биржу. Здесь можно было узнать всё обо всех. Венжувке не нужны были ни собственная газета, ни социальный портал, чтобы обмениваться информацией о каждом шаге своих жителей.

Пани Мечислава, обслужив клиентов, сама охотно выходила из магазина, опиралась скрюченной ногой на дверную раму, складывала руки на немаленьком бюсте и обводила округу пристальным взглядом. Ничто не могла укрыться от ее внимания.

– Ханка! – закричала она, заметив, что средняя дочка Охников выходит из костела с двумя подругами. – Ха-а-анка!

Заболтавшаяся девушка повернулась на звук ее голоса и, увидев продавщицу, закричала в ответ:

– Вы мне?

– Да, тебе, подойди на минутку!

Ханка пожала плечами, бросила подругам «пока» и направилась к магазину.

– Ханка, забери творог. – Мечислава вручила ей пачку. – Твой отец забыл сегодня на прилавке.

Девушка взяла голубую упаковку, поблагодарила и уже повернулась, чтобы уйти, когда пухлые пальцы пани Мечиславы схватили ее за руку.

– Не так быстро, – сказала женщина. – Подожди, я хотела кое-что у тебя спросить.

Ханка бросила на нее убийственный взгляд, и продавщица сразу убрала руку.

– Слушаю, – враждебно ответила девушка.

– Ханка, а правда, что твоя сестра Эва едет за границу? – Глаза пани Мечиславы превратились в две узкие щелки, нацеленные на жертву.

– Не знаю, вроде бы. – Ханка не собиралась вступать в разговоры с продавщицей, а уж тем более – о старшей сестре.

– А зачем? – Пани Пищикова так легко не сдавалась.

– Не знаю. – Ханка твердо стояла на своем.

– Как это не знаешь? – возмутилась пани Мечислава.

– Вот так, не знаю. Если вам интересно, спросите у нее сами!

Девушка с раздражением развернулась и быстрым шагом направилась в сторону дома.

– Вот любопытная баба! – бурчала она себе под нос, сжимая в руке пачку творога, так что до дома донесла какое-то месиво. – В деревне о тебе расспрашивают! – яростно бросила она вместо приветствия старшей сестре, которая сидела у кухонного стола и вынимала косточки из черешни. – Может, ты в конце концов скажешь, что и как с твоим отъездом? Мне не улыбается постоянно рассказывать о тебе людям.

Эва пожала плечами и ответила:

– Ханка, ты не думала о том, чтобы попробовать хоть один день вести себя как нормальный человек?

Та фыркнула и запустила руку в миску с очищенными ягодами.

– Эй, куда! – запротестовала Эва. – Эти не трогай, эти на пирог.

– Иисус, успокойся! Если я возьму одну, то с пирогом ничего не случится. – Ханка бросила в рот горсть черешни. – Афа, сфонила Фильфия, – пробормотала она.

– Что? – не поняла Эва.

Ханка быстренько прожевала все и проглотила.

– Звонила Сильвия. На домашний. У тебя что, мобильный разрядился?

Эва хлопнула грязной от сока ладонью по лбу.

– Точно! Я забыла зарядить.

– Перезвони ей, – бросила Ханка, исчезая за дверью. – Я тебе не секретарша.

– Ханка! – крикнула Эва. – Я не еду во Францию.

Тишина.

– Ханка? Ты слышала, что я сказала?

Она прислушалась.

Через несколько секунд из-за двери выглянула светлая шевелюра.

– Тебя все-таки не приняли?

– Приняли, я сама отказалась.

Ханка только пожала плечами.

– Супер. – И снова скрылась.

– Гм, многословностью моя сестра никогда не отличалась…

«Стоп, что я сделала! – спохватилась Эва. – Неужели я произнесла это вслух?»

Она подумала о несчастном Яроше, который, вероятно, получил удар. Он неоднократно пытался ей дозвониться и отправил десяток сообщений, в которых писал, что Эва сошла с ума, что она должна хорошо подумать, что он так в нее верил. В конце концов у нее разрядился телефон и бомбардирование чувством вины на некоторое время прекратилось.

Эва подошла к телефонному аппарату, который стоял в кухне на комоде, и набрала номер Сильвии.

– Алло! Привет, это Эва. Слушай, я хотела с тобой поговорить. У тебя есть минутка?

– Конечно, я стою в пробке в Ольштыне. Я поехала за покупками в галерею и хорошо попала, конца вообще не видно. Так что чего-чего, а времени у меня полно, – раздраженно ответила Сильвия. – Подожди, включу громкую связь. – Что-то зашуршало, зашумело, и через мгновение Сильвия продолжила: – Все, можешь говорить.

– Хм… – Эва откашлялась, собираясь с силами. – Сильвия, я должна тебе кое-что сказать. Я приняла решение.

– Иисус, какое? – Сильвия явно была обеспокоена таким заявлением.

– Я не поеду во Францию. Остаюсь здесь, дома.

«Ш-ш-ш…» У подруги шумела система громкой связи.

– Сильвия, алло! Прервалось? Ты еще там?

– Там, там. Ничего не прервалось, просто я, как говорится, потеряла дар речи.

Эва представила застывшее от изумления лицо подруги.

– Но он уже вернулся, – продолжила Сильвия. – И я могу сказать тебе одно: ты с ума сошла, Эва? Что ты творишь?

Девушка почувствовала, что ее бросило в жар. Она обеспокоенно почесала лоб и сказала:

– Сильвия, тут все непросто…

– Да уж, непросто! – очень строго ответила подруга. – Как можно запросто отказаться от престижной стажировки в Париже, за которую борются претенденты со всего мира и к которой ты готовилась не один год? В общем, понятно. Извини, что прямо говорю это, Эвуся, но ты сошла с ума.

Эва решила защищаться.

– Сильвия, послушай!

И она кратко пересказала последние события, предусмотрительно несколько смягчив обстоятельства нападения в день праздника, поскольку не хотела, чтобы Сильвия чувствовала себя виноватой в том, что вытащила ее на гулянку. Она опустила некоторые подробности, но даже несмотря на это Сильвия раскричалась, что надо идти в полицию. Прошла примерно минута, прежде чем Эве удалось добраться до сути: Кропивницкий предложил работу ее мечты и потенциал для написания прекрасной диссертации, если только Ярош перестанет беситься и снова примет ее под свое крыло.

– Кроме того, я буду с семьей, с Бартеком, смогу заниматься поиском денег на лекарство… – перечисляла она аргументы в пользу своего решения.

Сильвия смягчилась.

– Эвуня, то, что ты рассказываешь, звучит вполне здраво, но у тебя еще нет этой работы! Ты захлопнула перед собой единственную дверь, даже не проверив, можно ли открыть другую.

– Знаю, это кажется безумием, но это был импульс. Я чувствовала, что должна поступить именно так. Я должна была дать ответ Ярошу вчера, это был последний срок, указанный французами. И когда я оказалась в библиотеке Кропивницкого, когда увидела все собственными глазами… Я почувствовала, что это не случайно.

Сильвия долго молчала, слышны были только треск и шум.

– Эва, – наконец ответила Сильвия, – ты моя лучшая подруга, и я всегда буду на твоей стороне. Даже если ты сделаешь полную глупость… Я больше не буду тебя мучить, обещаю. Надеюсь только, что у этого Кропивницкого есть немного мозгов и он возьмет тебя на работу. А если нет, ему придется иметь дело со мной!

Эва рассмеялась.

– Именно это я и хотела услышать! Тогда можно сказать, что работа мне обеспечена.

– Эва, вот только… – Сильвия прервала себя на полуслове.

– Что?

– Не знаю, как это сказать…

– Прямо.

– Ну, знаешь, твоя мама всегда повторяла, что тебе нужно уехать из деревни. Что это место не для тебя.

Эва немного помолчала.

– Знаю. Но я справлюсь.

Однако она совсем не была в этом уверена. То, что сказала Сильвия, остудило ее пыл подобно стакану холодной воды. Эва сняла фартук с пятнами от черешни, вышла в сад, нарвала охапку ирисов и пошла в сторону деревни.

Хотя после событий на празднике прошло несколько дней, на этой дороге Эве все еще было не по себе. Она допускала, что насильники не нападут второй раз, кроме того, тогда они были пьяны и собрались толпой, каждый по отдельности не осмелился бы на нечто подобное, но страх ее не отпускал. Девушка прошла мимо скамеек возле магазина, миновала белый приходский дом, вошла на кладбище, поднялась по гравийной дорожке на небольшой холм, с которого открывался вид на озеро, казавшееся сейчас серебристым, и остановилась возле могилы мамы. На плите, под надписями «Ян Вишневский» и «Юзефа Вишневская, урожденная Шлайзе» было добавлено: «Дорота Охник, урожденная Вишневская».

Эва убрала увядшие цветы из вазы, заменила воду и поставила ирисы.

– Мама, что я наделала… – прошептала она. – Боже, как мне тебя не хватает… Как нам всем тебя не хватает, мамочка. – С соседних участков на нее с пониманием и сочувствием смотрели люди, убиравшие на могилах своих близких. – Мамочка, я не еду во Францию, я решила, что останусь в Венжувке. Знаю, тебе это не понравилось бы. Но все как-то утрясется, вот увидишь. Я чувствую, что мне тут будет хорошо. Думаю, я получу эту работу и тогда все будет в порядке. Ведь ничто не вечно, правда? – Эва наклонилась над надгробной плитой и нежно провела по ней ладонью. – Мама, я знаю, что ты заботишься о нас. И поэтому точно все будет хорошо.

Вот только в глубине души она вовсе не была в этом уверена.

* * *

В резиденции Александра Кропивницкого обычно было тихо и спокойно. Здесь редко что-то происходило. Хозяин приезжал и уезжал, порой не бывал дома неделями, а иногда, как сейчас, жил почти безвылазно. Это место было его отдушиной, куда редко заглядывали варшавские знакомые и партнеры. Встречи с ними он предпочитал устраивать в близлежащей деревне Марадки – модном в среде элиты центре отдыха с конезаводом. И сейчас он собирался туда на бизнес-ланч с компаньонами. Кропивницкий не был фанатом тамошней кухни, но время от времени предпочитал отказываться от гениальных обедов, которые готовила его экономка Малгожата, чтобы не приглашать к себе слишком много людей. Венжувка была его убежищем. Малгожата сердилась, считая, что он испортит себе желудок на этих марадских обедах. Как раз сейчас она стояла перед хозяином с куском мяса на блюде и возмущенно говорила:

– Пан Александр, я только что разморозила окорок косули…

Он смущенно смотрел на нее.

– Нельзя же это выбросить. Вы уедете, наедитесь там каких-то заморозок, а косуля пропадет. Ну как так можно, как? – ворчала экономка.

Малгожата была личностью, заинтриговавшей всю деревню. Никто о ней ничего не знал. Несмотря на все усилия продавщицы, неоднократно пытавшейся ее расспросить, из экономки так и не удалось ничего вытянуть. Для деревни она была загадочной, как Туринская плащаница. Купив поместье, Кропивницкий привез ее с собой. Независимо от того, пользовался он поместьем или нет, Малгожата оставалась там, присматривая за домом и прилегающей территорией. За это время, бывая в деревне – делая покупки, посещая костел, встречаясь с другими жителями, – можно было бы хоть немного сжиться с местным обществом. Ничего подобного! О ней знали только то, что можно было понять по ее несколько странной привычке одеваться: женщина всегда носила белые блузки с воротником-стойкой в мелкую складку, а сверху, зимой и летом, – фартукоподобные платья из одинаковой грубой шерсти. Чудачка, одним словом! Малгожата никогда ни с кем не разговаривала, никому не улыбалась, на «добрый день» бурчала что-то себе под нос, опрометью проносилась через деревню – и все. Ничего удивительного, что ее прозвали «старой сумасшедшей Кропивницкого» и «ведьмой». И что ею пугали детей, если те не хотели есть или спать. Больше всего деревня хотела узнать, откуда Кропивницкий ее вытащил. Даже ксендз в прошлом году пытался расспросить своего зажиточного прихожанина об этой женщине, но Александр быстро от него отделался, сказав, что говорить не о чем.

Теперь он смиренно стоял перед Малгожатой и каялся, покорно обещая, что съест все на ужин и завтра на обед, а она ругала современные нравы.

– Где это видано – есть вне дома? Порядочные люди едят дома.

Из затруднительного положения Кропивницкого спас звонок установленного на воротах домофона.

– Посмотрю, кто это, – обрадованно сказал хозяин и поспешил к входным дверям, где был установлен визир. – Ну вот, пожалуйста… – сказал он, увидев на экране знакомое лицо. Мгновение Александр стоял, всматриваясь в фигуру, нервно переминающуюся с ноги на ногу, как будто гостья забыла о том, что на нее смотрят в глазок камеры, и наконец нажал на кнопку. – Заходите, пани Эва.

Через несколько минут, необходимых для того, чтобы пройти от ворот до дома, перед Александром, который широко открыл входную дверь, появилась Эва.

– Добрый день еще раз, – сказала она, улыбаясь.

Эва выглядела значительно лучше, чем во время их прошлой встречи. Только теперь Александр заметил, что девушка очень мила, – в прошлый раз это как-то ускользнуло от его внимания.

– Пан Александр, я пришла согласно нашей договоренности, так как у меня есть кандидат для работы с вашей библиотекой, – сказала она, покраснев, как помидор.

Эве понадобилось много сил, чтобы произнести эти слова. По дороге сюда она их постоянно мысленно повторяла. Девушка хорошо понимала, что от успеха сегодняшней встречи зависит все. Мосты сожжены, и ничего уже не изменить. Произнеся заготовленную фразу, она почувствовала себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. Неожиданно ее охватил страх, что из этого нереального плана ничего не выйдет.

Однако у нее не было возможности долго пребывать в экзистенциальной депрессии, поскольку из-за спины Александра появилась странная фигура. Эва так давно не была в деревне и не участвовала в ее жизни, что была не в курсе многих событий. Мало того, что она ничего не знала о Кропивницком, она ни разу не слышала о «ведьме Малгожате». Мама, видимо, считала излишним сообщать дочери обо всем, чем жила Венжувка, пока Эва училась. Поэтому девушка пережила настоящий шок при виде пожилой женщины в странной одежде, державшей в руках блюдо с сырым мясом, которая прошла мимо Александра, словно он был предметом интерьера, остановилась всего в каких-то десяти сантиметрах от Эвы и спросила сквозь зубы:

– А тебе здесь что нужно?

Мало сказать, что Эва замерла, от такой непосредственности у нее просто отобрало дар речи. Наверное, у нее было такое лицо, что временно отодвинутый на второй план Александр тихо рассмеялся, однако сразу посерьезнел и сказал женщине с блюдом:

– Малгожата, бога ради, что вы вытворяете?! Это моя гостья!

– Какая гостья? – Малгожата с сомнением повернулась к Александру. – Это же дочка Охников. Из деревни. А не гостья! Вы что, пан Алекс?

Эва продолжала стоять как вкопанная, слушая слова этой жуткой женщины, которую видела впервые в жизни, но которая, видимо, знала о ней достаточно много.

Александр, извиняясь, кивнул Эве. «Я сейчас вернусь», – произнес он, взял сопротивляющуюся Малгожату под локоть и потянул в сторону кухни.

– Черт, что это было?! – воскликнула Эва, когда эти двое исчезли из ее поля зрения. – Матерь Божья!

Александр вернулся через минуту и еще издалека принялся извиняться:

– Мне очень жаль, что так получилось, не сердитесь на Малгожату. На самом деле у нее золотое сердце. Она моя экономка, но иногда ведет себя так, будто она не экономка, а сторожевая собака, – оправдывался он. – Даже не знаю, как просить прощения за эту ситуацию.

«Золотое сердце, ага…» – недовольно подумала Эва, но сказала:

– Ничего страшного не произошло. В конце концов, я действительно дочь Охников из деревни. – И она попыталась рассмеяться.

Александр явно почувствовал облегчение.

– То есть вы не сердитесь?

– Нет, что вы!

– Уф… – Александр вздохнул. – Проходите в гостиную. Малгожата сейчас подаст нам кофе, – добавил он, и Эва подумала, что вряд ли хотя бы попробует то, что приготовит эта сумасшедшая старуха.

Они прошли вглубь дома, и Александр указал Эве на кресло в гигантской гостиной. Одна из ее стен служила застекленным выходом в зимний сад, полный цветущих растений, остальные были украшены персидскими коврами, коврами был покрыт и пол из экзотических пород дерева. Гостиная была выполнена в ближневосточном стиле и, хотя была огромной, выглядела очень уютно. Это было красиво, и Эва не смогла скрыть восхищения.

Хозяин перехватил ее взгляд.

– Эти ковры я привез из Ирана. Я был там в девяносто четвертом или пятом, точно не помню…

– Как чудесно! – Эва была в восторге. – Наверное, Иран – необыкновенная страна.

– Это так. – Кропивницкий кивнул. – Студентом я мало ездил по миру, но в Иран меня заносило раза четыре. Несмотря на запрет алкоголя… – Он улыбнулся.

– Я читала, что там множество опиумных курилен, – сказала Эва, но тут же прикусила язык. – В общем, это не важно. Главное, что там красиво.

Александр кивнул, и на минуту воцарилась тишина. Эва собралась с силами и продолжила:

– Возвращаясь к нашему разговору…

В этот момент открылась дверь и в гостиную вошла так напугавшая ее Малгожата. Она несла поднос с мейсенским фарфором: две чашки с блюдцами и маленький кофейник. Экономка поставила это все на стол, даже краем глаза не взглянув на Эву.

– Спасибо, Малгожата, – сказал Александр.

Она кивнула и вышла, не сказав ни слова, беззвучно закрыв за собой дверь.

– Вы начали о чем-то говорить, – вернулся к разговору хозяин, наливая кофе в чашки. – Сахар?

– Простите? – Выбитая из колеи Эва растерялась. – А-а, да, ложку, пожалуйста…

Алекс положил в кофе сахар из красивой серебряной сахарницы. Эва смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.

– Да, возвращаясь к нашему разговору, – заговорила она снова, – у меня есть для вас специалист для работы с библиотекой.

– Вот как? – Алекс сделал глоток кофе. – Это прекрасная новость! Расскажите мне о нем.

Эва смутилась, взяла чашку и сделала глоток крепкого, словно проклятие, напитка.

– Да, действительно, с чего бы начать… – Она нервно прикусила губу. – Учится в аспирантуре. Несмотря на юный возраст, на счету уже три публикации в самых известных отраслевых журналах. И это ближайший помощник профессора Яроша… – с неуверенным видом добавила девушка.

Лицо Александра приобретало все более радостное выражение.

– Ага, любимец профессора!

– М-м… Я бы даже сказала, любимица…

– Значит, это девушка?

Эва втянула воздух, затем громко выдохнула и собралась с духом.

– О’кей, один раз умирать… Этот кандидат – я!

Кропивницкий отставил кофе и внимательно посмотрел на нее.

– Как это вы?

Эва была близка к отчаянию. Значит, ничего не вышло. Он не возьмет ее.

– Ведь вы едете во Францию, – заметил Александр.

Бившийся с сумасшедшей скоростью пульс Эвы начал медленно возвращаться в норму.

– Все, уже не еду.

– Что случилось? – Он выглядел обеспокоенным.

«Ну, – подумала Эва, – не стоит говорить, что я отказалась, он все равно не поверит».

– Ничего страшного, просто стечение обстоятельств, – без труда солгала она.

– Гм… – недоверчиво хмыкнул мужчина. – Я, конечно, понимаю, что вы недовольны таким поворотом событий, но должен признать, что, с моей точки зрения, это просто прекрасно, – сказал Кропивницкий, и Эва почувствовала, как тяжелый камень свалился с сердца. – Когда вы можете приступить?

Девушке хотелось с радостным криком броситься ему на шею, вместо этого она сложила руки на коленях и ответила:

– Может, с понедельника? Мне еще нужно привести в порядок дела в университете.

– Прекрасно! Тогда остается только решить вопрос вашего гонорара и подписать договор.

– Я готова обсудить условия. – Эва широко улыбнулась. На самом деле ей хотелось его расцеловать.

* * *

В понедельник утром Эва остановилась у ворот, но прежде, чем она успела нажать кнопку домофона, они начали бесшумно открываться. Девушка страшно смутилась, понимая, что за ней наблюдают, и быстрым шагом пошла по брусчатой дорожке, ведущей вглубь поместья.

На крыльце ждала женщина, присутствие которой лишало Эву уверенности в себе. Малгожата стояла на крыльце, сложив руки на груди. Как и следовало ожидать, вид новой работницы не вызвал у нее радости.

– Добрый день. – На всякий случай Эва как можно приветливее улыбнулась мрачной фигуре на вершине лестницы.

– Добрый, – буркнула та и кивком головы показала, что гостья может войти.

Эва рассчитывала на другое и почувствовала некоторое разочарование от того, что ее встретил не хозяин. «Но ведь, – объяснила она себе, – такой занятой человек не может тратить время на своих работников».

Эва покорно шла за молчаливой, неприветливой Малгожатой, одетой, как обычно, в блузку с воротничком-стойкой и шерстяное платье. В конце концов они остановились перед дверью значительно меньшего размера, чем те, мимо которых проходили раньше.

– Это твоя комната, можешь переодеться перед работой.

Эва не припоминала, чтобы они переходили на такую, не слишком вежливую, форму общения, но Малгожата была настолько ей неприятна, что девушка даже не попыталась протестовать.

– Здесь есть фартуки, и здесь же можешь оставить свои вещи. – Малгожата распахнула дверь.

Боже, какая она строгая! Выражение ее лица ни на секунду не смягчилось, напоминая посмертную маску. Ей было, пожалуй, около семидесяти: седые, небрежно подстриженные волосы, изборожденное морщинами лицо… Эве казалось, что она откуда-то знает эту женщину, как будто раньше они уже встречались. Девушка удивлялась, как у такого элегантного мужчины, как Кропивницкий, может работать такая ужасная баба. «Надо будет спросить при случае», – подумала она.

Эва вошла. Шкаф, стол, дверь в туалет… Здесь не было и следа роскоши, и Эва сразу почувствовала себя лучше: это место напоминало подсобки лабораторий и аудиторий, в которых ей приходилось бывать в последние годы. Она улыбнулась, подумав, как немного нужно, чтобы чувствовать себя как дома.

– Чего смеешься? – подозрительно спросила Малгожата.

– Ничего, просто так. – Эва чувствовала себя, будто ее вызвали к доске на уроке математики в начальной школе, – то же самое ощущение горящих щек и потеющих ладоней. – Просто мне тут нравится.

– Нравится, ничего себе, – проворчала Малгожата. – Слишком-то не привыкай. Я тут видела уже много работников. И работниц. – Последнее слово она произнесла с многозначительной интонацией.

Эва решила пропустить это мимо ушей.

– Я могу начинать работать? – спросила она, больше желая показать, что не боится, нежели спрашивая у экономки разрешения.

– Начинай, – ответила та, пожав плечами, и вышла, оставив Эву в ее новом царстве.

Из комнаты можно было попасть в маленький коридор, соединявший ее с библиотекой в задней части дома. Эва открыла дверь библиотеки, вошла и долго рассматривала стеллажи и шкафы, заполненные великолепными книгами. «Неужели это не сон? Мама, ты меня видишь?» Она улыбнулась и почувствовала, как покой наполняет душу.

Целый день Эва работала как одержимая, открывая все новые сокровища этой невероятной коллекции. Она проверила уровень влажности и температуру и бегло осмотрела содержимое полок, осторожно вынимая ценные издания и профессионально их осматривая. Через несколько часов восторженного метания от книги к книге она решила, что пора действовать разумно. Следовало составить список книг, которые находятся в опасности, оценить степень угрозы и подумать, что можно сделать здесь, на месте, а с какими экземплярами придется отправиться в специализированную лабораторию. Работы было море. В какой-то момент Эва почувствовала, что если не выпьет хотя бы глоток воды, то засохнет, как осенняя листва, и посмотрела на часы – было почти три пополудни! Она провела в библиотеке пять часов без отдыха, еды и питья. Эва сняла перчатки и решила поискать кухню, чтобы попросить у Малгожаты или кого-нибудь другого стакан воды.

Дом казался безлюдным. Если накрыть мебель белыми чехлами, то интерьер мог бы послужить декорацией для фильма ужасов.

– Извините, есть тут кто-нибудь? – крикнула Эва.

Ей ответила полная тишина.

– Прекрасно, – сказала девушка сама себе. – Похоже, как только я возьму стакан, эта старая грымза материализуется и обругает меня.

Найти кухню оказалось непросто. В поисках ее Эва случайно попала в несколько других помещений – зал, бильярдную и две гостиные, прежде чем нашла нужное место. Везде было одинаково пусто и недружелюбно. Открыв наконец кухонную дверь, она увидела сидевшего за столом Александра, который склонился над газетой.

– Ой, извините! Я не знала, что вы здесь.

Эва хотела уйти, но хозяин, жуя кусок пирога, который только что положил в рот, жестом пригласил ее войти.

– Я только за водой…

– Стаканы вот здесь, справа. – Мужчина встал со стула и подошел к гигантскому буфету. В этой кухне можно было бы кормить семью из пятнадцати человек. – Как работается? – спросил он, чтобы завязать разговор.

– О, чудесно! Но это только начало, я провожу предварительное исследование, понемногу все осматриваю. Конца пока не видно. – Опершись о столешницу буфета, она жадно пила холодную воду.

Александр сегодня прекрасно выглядел. Впрочем, было ли иначе хоть когда-нибудь? Его непокорные светлые волосы были зачесаны назад, а двухдневная щетина придавала облику мужественности. Элегантные мокасины были надеты на босу ногу, бледно-голубая льняная рубашка подчеркивала загар. Эва подумала о Мареке: всегда в черных футболках с какими-то глупыми надписями, в камуфляжных штанах с вечно набитыми карманами, в сандалиях на носки… На фоне Кропивницкого Марек казался еще менее привлекательным. И даже если бы он, избавившись от пивного животика, стал вдруг похож на Адониса, ему все равно было бы нелегко добиться расположения Эвы. С момента смерти ее мамы он многое потерял в глазах девушки.

Из этих размышлений ее вырвал шум распахнувшейся кухонной двери. Однако вместо мрачной экономки, которую Эва ожидала увидеть, появилась секс-бомба, та самая, которую девушка видела, когда пришла сюда впервые, еще инкогнито.

Супермодель вошла пружинистым шагом, на головокружительных каблуках, одетая в элегантный, подчеркивающий отличную фигуру костюм, пахнущая дорогим парфюмом. Она откинула за спину длинные волосы и, игнорируя Эву, обратилась к Александру:

– Котик, мне еще долго ждать?

Эва, в фартуке и без макияжа, сразу почувствовала себя серой мышью.

Александр исправил неловкую ситуацию, с улыбкой указав на нее:

– Патриция, познакомься. Это пани магистр Эва Охник, специалист по микробиологии, которая будет спасать мою библиотеку.

Эва чуть не сделала книксен, как институтка. Патриция окинула ее обманчиво беглым и рассеянным взглядом, которым в действительности провела тщательный анализ потенциальной опасности.

– Хм… – буркнула она и, не чувствуя необходимости здороваться с невыразительной личностью в фартуке, повторила: – Котик, пожалуйста, собирайся.

Александр, видимо, решил помочь ей и сказал:

– Пани Эва, познакомьтесь, это Патриция Ястшембская, моя приятельница и лучший в Польше специалист по пиару.

Патриция фыркнула и, не сказав ни слова, вышла из кухни, маняще покачивая бедрами. Алекс пожал плечами, посмотрел на Эву и извиняющимся тоном произнес:

– Нам действительно пора, простите ее нетерпение.

– Конечно, ничего страшного. – Эва кивнула, демонстрируя понимание. – У всех бывают тяжелые дни. До свидания.

– До свидания. Мы едем в Марадки. Вы останетесь здесь с Малгожатой. – Заметив, что Эва вздрогнула, он добавил: – Не волнуйтесь, я предупредил, что она должна во всем вам помогать и быть в вашем распоряжении. – Кропивницкий похлопал ее по руке, как добрый дядюшка. – Вы наверняка сможете договориться.

– Да, конечно, – ответила Эва, будучи абсолютно уверенной в обратном. – До свидания, удачной поездки.

Когда во дворе взревел двигатель огромного «рендж ровера», девушка, спрятавшись за занавеской, осторожно выглянула в кухонное окно. Она увидела, как Кропивницкий наклонился к явно недовольной Патриции и поцеловал ее в щеку. И почувствовала странный укол в сердце.

Такие женщины, как Патриция, были ее полной противоположностью. Силиконовый бюст, подправленные губы, всегда накрашенные глаза, заботливо уложенные и обильно политые лаком волосы, кроваво-красного цвета ногти, обтягивающие наряды, высокие шпильки и огромная уверенность в себе – Патриция представляла собой тот тип женщин, которые всегда смущали Эву. Это был чуждый ей мир. Сама она никогда не посвящала столько времени заботе о внешности и всегда делала ставку на естественность. Вместо того чтобы чувствовать себя красивой, Эва предпочитала гордиться тем, что она умная. Мама всегда говорила: «Красота проходит, а мудрость остается».

Вот только такая нарочитая красота перехватывала дух у мужчин. А ум Эвы иногда натыкался на стену непонимания.

Сейчас, стоя в кухне в рабочей одежде, Эва неожиданно почувствовала, что тушь для ресниц – вовсе не такая уж большая причуда и благодаря ей, возможно, она чувствовала бы себя увереннее в стычке с этой Брижит Бардо.

Через мгновение после отъезда Алекса и его подруги в кухню вошла Малгожата.

– Чего ты тут вынюхиваешь? – подозрительно посмотрела она на стоявшую у окна Эву.

– Вы меня напугали! – призналась Эва, которая, подпрыгнув от звука открывающейся двери, чуть не выбила себе зубы стаканом.

– Чего тут вынюхиваешь, спрашиваю?

– Не вынюхиваю, просто пью воду. Это ведь не преступление? – буркнула в ответ Эва, которая уже начинала уставать от грубости этой сумасшедшей старухи.

– Пока еще нет, – отрезала Малгожата и взяла стакан у нее из рук. – Возвращайся к работе. За что тебе деньги платят?

Эва покачала головой, негодующе фыркнула и вышла из кухни. Малгожата загрохотала ей вслед кастрюлями. «Наверное, все, что готовит эта баба, кислое на вкус, – подумала Эва, пересекая коридор. – У такой язвы просто не может быть иначе».

* * *

Вернувшись вечером домой, Эва заглянула в комнату Марыси. Та сидела на кровати, склонившись над мобильным телефоном, и яростно барабанила по кнопкам.

– Кому ты пишешь, Маня? – спросила Эва.

– Никому, – прозвучал вполне ожидаемый ответ.

– Ага. – Эва присела на кровать. – И этот никто любит читать, да?

– Ой, отстань! – Маня демонстративно отодвинулась от сестры.

«Боже, что эта девочка с собой сделала!» Эва с ужасом смотрела на младшую сестру. Тональный крем ярко-оранжевого цвета на лице, толстые черные полосы на веках, расплывающийся розовый блеск на губах… Когда-то хорошенькая, нежная Манечка теперь выглядела как карикатура на саму себя. К сожалению, никому не удавалось убедить ее изменить макияж.

– Маня, – снова заговорила Эва, – у тебя есть тушь для ресниц?

Ответом ей стал взгляд из-под ресниц, с которых тушь чуть ли не капала.

– А ты как думаешь?

– Думаю, что есть. – Эва поняла, что задала глупый вопрос, и рассмеялась. – А можешь мне одолжить?

Словно по мановению волшебной палочки, зашпаклеванное лицо Мани просияло от радости.

– Ну конечно! А какую тебе? Придающую объем? Удлиняющую? Питательную? Черную? Коричневую? А хочешь фиолетовую? У меня все есть!

– Боже, понятия не имею! – рассмеялась Эва. – А какую ты мне посоветуешь?

– Подожди. – Маня соскочила с кровати и вскоре вернулась с четырьмя тубами туши. Внимательно присмотревшись к сестре, она с видом знатока добавила: – Лучше всего подойдет эта, коричневая, придающая объем. Закрой глаза!

Через минуту Эва разглядывала себя в зеркале. Несмотря на опасения, следовало признать, что вид у нее был вполне удовлетворительный: глаза приобрели блеск, а взгляд стал глубже.

– Спасибо, Маня, я ее беру.

– Супер! – Марыся искренне обрадовалась. – Наконец-то ты перестанешь выглядеть как утопленница.

* * *

Семья Охников решение Эвы остаться в Польше и переехать в Венжувку восприняла так, словно другие возможности вообще не рассматривались. Это известие просто приняли к сведению, как и информацию о том, что она начинает работать у Кропивницкого. Отец буркнул что-то вроде «вот и хорошо» и занялся своими делами, как будто дочь всего лишь наконец решила, что приготовить на обед – картошку или кашу. Сестры тоже жили в обычном режиме, и только когда Эва в первый день вернулась с работы, насели на нее, как мухи, и не хотели отпускать, пока она не расскажет, как выглядит дом миллионера.

– Рассказывай, рассказывай! – требовали они сенсационных подробностей.

– Иисус, наверное, и дверные ручки там из золота, да? – Марыся аж пищала от волнения. – И прислуга? И лошади? У него есть лошади? – Непонятно почему, но Марыся была уверена, что у всех богатых людей обязательно есть лошади.

Но, похоже, домашние были разочарованы рассказами сестры и вскоре перестали восхищаться ее новым работодателем. Эва с облегчением вздохнула, поскольку не знала, как рассказывать об Александре.

Каждый приход на новое место работы был для Эвы как награда за все страшные и печальные события, происшедшие в ее жизни в последнее время. Это было настоящее интеллектуальное приключение. Эва обожала запах, встречавший ее на входе в библиотеку, и жадно вдыхала его, наслаждаясь новой ситуацией. Нередко она оставалась в поместье одна. Хозяин постоянно уезжал по служебным делам, а Малгожата частенько, взяв сумку на колесиках, уходила из дому, и это было сигналом, что она едет в Мронгово делать крупные покупки. Как только за ней закрывалась дверь, Эва вздыхала с облегчением – у нее снова было несколько часов полного покоя.

Кропивницкий через три-четыре дня работы Эвы с книгами предложил ей перейти на «ты»: «Так будет легче, правда? Ведь мы проведем некоторое время вместе».

Девушка очень обрадовалась этому предложению. Он все больше ее интриговал, и следовало признать, что, собираясь утром на работу, она думала уже не только о Candida glabrata, но и о том, встретит ли Александра. Эва любила моменты, когда они ненадолго встречались, иногда ей даже удавалось перекусить в его компании (когда не приезжала эта ужасная Патриция, которая, будь ее воля, не отпускала бы его с поводка). Тогда он садился рядом с Эвой, игнорируя молнии, вспыхивающие в глазах Малгожаты, не одобрявшей панибратство ее любимого пана Алекса с этой, как она называла Эву, «деревенской девахой». Они разговаривали обо всем: и об услышанном по радио или прочитанном в газетах, и о жителях деревни, у которых можно купить хороший козий сыр. Александр производил впечатление всесторонне развитого человека, у него было множество интересов. Он охотно слушал рассказы Эвы о ее работе, но, к сожалению, мало говорил о себе. Ее интересовало все, что было с ним связано, а он подавал информацию о своей жизни в гомеопатических дозах. Эва все чаще задумывалась, кто он такой и почему сидит здесь, на Мазурах. И действительно ли эта пустая кукла Патриция – любовь всей его жизни? Это казалось невозможным. Был ли кто-то до нее? И если был, то кто? В Интернете о Кропивницком удалось найти совсем немного информации, какие-то тексты о его консорциуме «Heritage Ltd.». Эва узнала, что он был связан со многими отраслями, от ветроэнергетики до развития недвижимости, но ничего – о его личной жизни.

В тот день девушка осталась в большом доме совершенно одна. Она вышла из своей комнаты и отправилась в кухню в поисках какой-нибудь еды, так как уже целый час у нее живот сводило от голода.

Эва открыла холодильник, достала сыр и помидоры, отрезала ломоть хлеба и, смастерив себе бутерброд, решила провести небольшую рекогносцировку опустевшего дома. Она чувствовала себя как героиня мультфильма, оказавшаяся перед моральной дилеммой, когда на одном плече сидит ангел и подсказывает благочестивое решение, а на другом – чертик, который колет вилами, уговаривая поддаться искушению.

Эва некоторое время сомневалась, можно ли бродить по чужому дому, но черт победил, и как бы нехотя, притворяясь, что ноги сами ее несут, девушка отправилась в кабинет шефа. Он находился на первом этаже, в отдаленной части дома. Большие окна от пола до потолка выходили на перелесок. Там было прохладно, темно и приятно пахло табаком, хотя Эва могла держать пари, что Алекс не курит.

Бо́льшую часть помещения занимали стеллажи с книгами, но это были самые обычные книги: романы, популярная литература, пособия по бизнесу. Один стеллаж сверху донизу был забит разноцветными папками. Эва посмотрела на их корешки: счета, расчеты, документы. Тоска… На гигантском письменном столе красного дерева лежали счета-фактуры и служебные бумаги, визитница с визитками разных председателей и директоров, фамилии которых ни о чем Эве не говорили, авторучки, беспорядочно разбросанные банковские карточки, немного служебной корреспонденции, стояло пресс-папье в виде головы тигра…

Эва села за стол в мягкое кожаное кресло, которое сразу же приняло ее форму, – она как будто опустилась в гусиный пух. Никогда в жизни девушка не сидела на чем-то настолько удобном! Эва немного отодвинулась от стола и, отталкиваясь ногами, принялась крутиться вместе с креслом.

Она остановила кресло, только когда закружилось в голове. Немного подождала, чтобы вертолет, круживший в голове, успокоился, и снова придвинулась к столу. Чертик сильно кольнул ее в плечо. Эва мгновение размышляла, прислушиваясь, но в доме стояла полная тишина. Она потянула за большой ящик стола и открыла его.

Там оказалась толстая папка. Эва взяла ее и прочитала: «Венжувка, 1935». В папке лежали какие-то старые документы. Девушка присмотрелась, высматривая биологические повреждения. «Профессиональная привычка», – тут же мысленно пожурила она себя. На старых картах и планах стояли написанные швабахером немецкие названия, которые ни о чем Эве не говорили. Покопавшись в ящике, она обнаружила корреспонденцию на английском языке, после бегло просмотрела, что еще было внутри, но детально разбираться не стала, так как заметила в глубине ящика два альбома с фотографиями. Вытащила один. Александр лет десять назад, обритый наголо, в слишком большом пиджаке, обнимается с какой-то выбеленной блондинкой. Оба выглядели влюбленными и счастливыми, за их спинами виднелся римский Колизей. Эва, следовало это признать, почувствовала укол ревности. Были еще фотографии: блондинка на пляже в Римини, они вместе ужинают, снимки с Лазурного побережья – видимо, из другой поездки, так как прически у обоих подверглись значительным изменениям: он отпустил волосы такой длины, как сейчас, а она подстриглась под пажа, – фото в Нью-Йорке… И наконец – Боже мой! – фотографии беременной женщины с большим животом. «Неудивительно», – подумала Эва, когда на фотографиях в следующем альбоме увидела, что Александр держит в руках два одинаковых свертка. Хозяева этих свертков в голубых рубашках поло стояли через несколько лет на снимках в порту в Монако. «Боже, они же выглядят, как Александр, это невероятно! У него два сына! Он никогда о них не упоминал». Эва чувствовала, как мурашки бегут по спине. Неожиданно она услышала какой-то звук, несомненно указывавший на то, что Малгожата вернулась из магазина. Положив альбомы на место, быстро закрыла ящик, придвинула кресло к столу и бесшумно, как кот, сбежала с места преступления. Ей не хотелось даже думать, что могло произойти, если бы старуха застала ее в кабинете хозяина.

«Значит, у Александра есть дети!» – эта мысль назойливо стучала у нее в голове. И его таинственное прошлое – Эва хорошо это знала – теперь не даст ей покоя.