Вождь То-юн метит меня в зятья. — Экспедиция лишается проводников. — Удивительные проявления карго-культа [20]Карго-культы — особые синкретические формы религиозных верований, распространившиеся на Новой Гвинее и в Меланезии в колониальную эпоху.
. — «Мана» белого человека. — Пребывание женщин в «месячной» хижине. — Обычай девушек мазаться свиным жиром. — «Семейные» обряды. — Цена женщины. — Знакомо ли молодым воинам чувство влюбленности? — Проституция

От поста Меньямья до деревни То-юна примерно десять-двенадцать дней пути — в зависимости от того, каким шагом идти. Тропа проходит по территории трех враждующих кланов, поэтому мне трижды приходится менять проводников. Они запрашивают бессовестную плату в ракушках и мешочках соли, но торговаться с ними бесполезно. Как бы то ни было, в одно прекрасное утро я оказываюсь у То-юна. Я и раньше в глубине души побаивался, чем может обернуться для меня путешествие к кукукуку. Однако регулярные рейсы самолета, который в определенное время в назначенных местах сбрасывал нам провиант, придавали мне некоторую уверенность. Теперь же моя договоренность с авиакомпанией кончилась, к тому же сели аккумуляторы приемника, а мы, как я уже отмечал, находились в десяти днях пути от патрульного поста.

Судя по всему, То-юн заметил мое беспокойство и связал его с тем, что птица-дракон меня больше не защитит. Во всяком случае, когда я попросил у него проводников, которые сопровождали бы экспедицию по территории его клана, он внезапно сделал вид, что не понимает переводчика. Мне ничего не оставалось, как послать двух человек в соседнюю деревню в надежде, что там им больше повезет и они сумеют нанять проводников. Но через полчаса они, прихрамывая, возвратились назад. Один из них корчился от боли: он напоролся на острие стрелы, и, хотя на нем была обувь на кожаной подметке, стрела прошла насквозь и вонзилась глубоко в ногу. Оказывая раненому помощь, я обратился к То-юну, который, как всегда, стоял в окружении нескольких вооруженных воинов:

— Почему ты не даешь нам уйти?

Вместо ответа он бросил несколько слов стоящим рядом мужчинам, те исчезли и вскоре возвратились в сопровождений молодой девушки, которая для приличия прикрыла затылок плетеной повязкой из луба.

— Вечером ты увидишь ее в праздничном наряде, киап, — говорит То-юн.

— Какое отношение это имеет к моему отъезду, о гроза всех врагов?

— Это моя дочь Кавинджа. Разве она не хороша собой?

— Но я спрашивал тебя об отъезде. При чем здесь твоя дочь?

То-юн подошел к тому месту, где я занимался раненым, и сел передо мной на корточки. Кость казуара, продетая в его носу, дрожит от возбуждения, когда он начинает говорить. Первые фразы он произносит шепотом, а заканчивает речь криком — это особенность языка кукукуку.

— Он говорит, ты должен жениться на Кавиндже и сделать ее толстой, не то ты умрешь!

— Чтобы я женился на этой девице и сделал ей ребенка!? Что вообразил! Передай ему: я счастливо женат в своей собственной стране, там, за «содавандет» (так на языке пиджин называют океан). Что скажет моя жена, узнав, что я оставил потомство в стране кукукуку?

От возмущения я опрокинул походный стул, на котором сидел. То-юн тоже вскочил на ноги. Так мы и стояли друг против друга, как два боевых петуха. Воины придвинулись ближе, поигрывая большими пальцами по тетиве лука. Звук почти не отличался от звука настраиваемых скрипок, с той лишь разницей, что здесь предстоял необычный концерт. Сомнений не было — события приняли нешуточный оборот, и мои люди дрожали от страха.

— Ты делать пиканинни Кавинджа-мери… или ты мертвый! — с перекошенным от ужаса лицом шепчет переводчик. — Мы просим тебя, иначе кукукуку делать каи-каи всех нас благочестивых мисси.

Тут мне придется пояснить, что означают эти слова в переводе с пиджин. «Пиканинни» означает «ребенок», словом «мери» называют женщин, а «каи-каи» значит «мясо», и нетрудно понять намек переводчиков: если я откажусь от предложения То-юна и не стану его зятем, всех нас ждет земляная печь. «Мисси» можно приблизительно перевести как «все, кто не принадлежит к племени кукукуку и вырос недалеко от миссионерской станции».

Ни время, ни место не позволяют мне настаивать на отказе от предложения То-юна, которое следует воспринимать как приказ. Остается оттянуть время и попытаться найти выход, который позволил бы мне и моим провожатым живыми выбраться из деревни. Одна надежда на пилота Стэна: хоть бы он догадался, что у меня не все в порядке, раз я не смог ему сообщить о моем уходе из деревни То-юна. Хорошо было бы, если бы он, как прежде, сделал несколько кругов над нами и тем самым восстановил авторитет птицы-дракона и белого человека. Но пока никаких намеков на самолет. Должно быть, Стэн воспринимал мое молчание как знак того, что я благополучно вышел из деревни и нахожусь в пути к Меньямье.

Раз так, нельзя ли все-таки попытаться ублажить То-юна и его воинов? Пожалуй, следует выяснить, почему вождю так хочется, чтобы я женился на его дочери. Что это — своеобразный прощальный подарок с его стороны? Или таким путем он стремится получить от меня как можно больше нужных ему вещей? Мне доводилось слышать, что нечто подобное уже случалось прежде со старателями. Кукукуку придерживаются строгих правил в отношении подарков. Если даже вождь племени захочет содрать побольше с киапа, то он не посмеет переступить племенной закон, который в этом обществе столь же незыблем, как и библейские десять заповедей среди добрых христиан каких-нибудь сто лет назад. Поэтому он должен либо убить человека и похитить его вещи, либо же придумать повод к тому, чтобы принять подарки. Одним из таких спасительных поводов является брак с дочерью вождя, который принесет отцу невесты стальные топоры, соль, ракушки. Именно этими предметами я уже рассчитался с То-юном за предоставленных мне проводников на обратный путь до Меньямьи. Видимо, он понял, что больше подарков с неба ему не свалится, это последняя возможность пограбить меня. Тогда он и придумал всю эту затею с женитьбой на его дочери.

Правда, к сожалению, мне известно и другое. Случается, что кукукуку не возражают, чтобы белый человек остаток своей жизни провел среди них, народил бы кучу детей от их женщин, что позволило бы получить свою долю в так называемом карго. В самых общих чертах смысл этого понятия сводится к следующему: если хочешь получить что-то из сказочно богатого мира белого человека, то нужно приманить его к себе, как делает опытный охотник, когда в ожидании дичи подражает ее повадкам. И если у белого киапа родятся дети от женщины из их племени, то есть надежда обогатиться кое-какими вещами из тех, что окружают белых людей в их повседневной жизни.

В труднодоступных горных районах, где живут кукукуку, ходит немало легенд об этих удивительных неведомых предметах. Когда-то и наши далекие предки верили в чудеса, в частности в истории о неиссякаемом роге изобилия. Среди кукукуку вы можете услышать о загадочной штуковине в кухонной «хижине» белой мери, из которой льется обжигающе горячая вода (имеется в виду обыкновенный водопроводный кран), или о ящике, который может говорить голосом киапа, стоит ему нажать на ягоду (кнопку). Это, разумеется, магнитофон. Но у киапа есть и другая удивительная вещь. Он ударяет пальцами по нескольким ягодам, и вверх выскакивают стебельки, из которых выдавливается влага на белые пальмовые листья. Глядя на эти листья, киап может вспомнить свои мысли! Способен ли читатель догадаться, что это за вещь? Не стану долго томить его, скажу только, что эти строки я пищу как раз на такой машинке. У белых людей есть и другие диковинки, но, возможно, самая удивительная — это «зверь зверей». Киап залезает на шею и плечи, пихает его в грудь, и тот с ревом устремляется вперед.

За пределами Меньямьи вряд ли кто из кукукуку видел автомобиль, но даже в самых отдаленных деревнях ходят слухи об этом фантастическом «звере». И чему только не поверишь в этом мире, где столько всевозможных дýхов! Почему бы и не существовать трубе, из которой брызжет кипяток, и рычащему зверю, который оставляет за собой клубы дыма, хотя это и кажется непонятным!

Чтобы самому приблизиться к этому удивительному миру, надо держаться белого человека: у него есть «мана», благодаря которой он владеет всеми этими штуками. Такой же особой силой наделены вождь и шаман племени. Если у киапа хорошая мана, то очень важно заставить его поселиться в их деревне и дать ему в жены самых красивых женщин в надежде на то, что он родит с ними много сыновей. Тогда удастся получить ману киапа, и деревня станет сильнее своих врагов.

Боюсь, что именно это имел в виду То-юн, когда предлагал мне остаться с ними. Но я на него не в обиде, он поступает так, думая о благе своего племени. Он и убивает своих врагов, потому что считает это добрым поступком. Так поступали его предки. Однако мне отнюдь не улыбается перспектива стать его подручным и жить по законам дикого племени. Находились и среди белых такие, кто более или менее добровольно соглашался остаться в этом затерянном уголке, чтобы жить на манер вождя, в окружении множества женщин. Но мыслимо ли перестроить свое сознание и из современности перенестись в каменный век, даже если из тебя сделают полубога? Не говоря уже о том, что такое пристало бы молодому мужчине, которого не связывают семейные узы. Только холостяк, вольный, как птица, может позволить себе все, что ему заблагорассудится.

Мечта о свободной жизни будоражила не одну голову у меня на родине, в Скандинавии. Но позволь спросить тебя откровенно, уважаемый читатель, независимо от твоего возраста: мог бы ты влюбиться в Кавинджу или любую другую молодую женщину из племени кукукуку? При этом я полностью отвлекаюсь от ее внешнего облика. Мог бы ты влюбиться в девушку, которая, следуя законам племени, не умывается, чтобы как можно сильнее пахнуть «женщиной»? В девушку, которая ежедневно мажется прогорклым свиным салом, а в особо торжественных случаях — жиром умерших родных; девушку, натирающую бедра и зад мочой, которая хранится в специальном помещении, так называемой «месячной» хижине, куда женщины отправляются в период менструаций?

Из-за языкового барьера я не имею возможности выяснять, как мужчины племени кукукуку отнеслись бы к женщинам, употребляющим духи. Может быть, сильное благоухание или даже аромат самого дешевого одеколона, исходящие от женщины этого племени, настолько отвратили бы мужчин от них, что они попросту умерщвляли бы женщин за то, что те позволили себе такую смелость.

Но читатель может не опасаться — пройдет еще немало лет, прежде чем проблема парфюмерии станет актуальной на Новой Гвинее. Должен признаться, что несколько раз, когда мы сидели на «ток-ток» (переговорах) с вождями племени кукукуку, от меня немного попахивало виски. Запах доброго шотландского виски, к которому я — а со мной наверняка и многие моя соотечественники — не испытываю ни малейшей антипатии, на кукукуку действовал настолько отталкивающе, что они отодвигались от меня подальше.

Здесь я все больше убеждался в том, что у народов, населяющих разные уголки Земли, отличаются точки зрения не только на нормы морали, но и на проблемы секса, в том числе и на такие понятия как «привлекательная» или «отталкивающая» женщина. Что касается лично меня, то я решительно противился браку с Кавинджей и потому, что стал бы двоеженцем, и прежде всего по той причине, что мне пришлось бы с величайшим отвращением ожидать ежемесячного местного брачного обряда.

К тому же меня отнюдь не возбуждали затылки местных женщин, тогда как на вкус мужчин племени кукукуку и других племен, проживающих в глубине Новой Гвинеи, затылок — это одна из самых привлекательных частей женского тела.

Но особенно отталкивающее впечатление на европейца производит вступительная церемония, хотя, разумеется, права упрекать кукукуку за те действа он не имеет. В самом деле, как отнеслись бы аборигены к символам христианской вечери и причастия, к тому, что вино превращается в кровь Иисуса Христа? По какому праву мы осуждаем представителей этого и других племен, считающих, что лучшим подарком девушке накануне свадьбы будет отрезанный пенис врага, который она должна съесть? Разумеется, эстетически такая мысль нас оттолкнет, но символика этого действа вполне ясна: поступая так, девушка набирается сил, чтобы родить сыновей. Девочки в счет не идут, поэтому мечта о сыне красной нитью проходит через все культовые обряды кукукуку. У племени форе, живущего севернее кукукуку, муж съедает половой орган умершей жены, а вдова — мужа. Этот обряд совершается на торжествах (что-то вроде наших поминок), когда собираются все члены рода. Во время церемоний присутствующие мужчины рассказывают о выдающихся способностях покойного — воина, отца семейства, заклинателя духов.

Посредством брака семья обретает силу, а потому сексуальная жизнь семейной пары является составной частью культовых обрядов семьи и племени. Сумей мы с помощью самых лучших переводчиков рассказать представителю племени кукукуку, что в Скандинавии расшатаны семейные устои и, в частности, что сексуальную жизнь не связывают с браком, он был бы не в состоянии это понять. По его понятиям, совместная жизнь мужчины и женщины может происходить только в браке, имеющем одну цель: рожать сыновей, которые со временем смогут защищать родную деревню от врагов.

Сказанное, однако, не означает, что мужчины кукукуку обрекают себя на жизнь только с одной женщиной. Когда боевой отряд выступает в поход, он преследует цель не только убивать врагов, но и насиловать женщин. К женщине, которая не принадлежит к числу местных, относятся как к рабыне, ее насилуют и убивают. Об этом свидетельствуют сообщения, поступавшие на патрульные посты. Женщина в той или иной степени — предмет потребления. Если она ценится высоко, ее можно продать по крайней мере за полтора десятка откормленных свиней. Ей иногда делают подарки — так протягивают лучшие кусочки любимому борову или свинье. Только существа мужского пола — настоящие люди, будущие воины! Именно в них смысл жизни. Итак, на первом плане мужчины, затем свиньи, и замыкают список женщины!

Свыше четверти века провел я среди людей природы и повсюду старался уяснить для себя два вопроса: как относятся в племени к старикам и больным и существует ли у аборигенов чувство любви или влюбленности, как у нас?

Получить ответы на эти вопросы было, разумеется, нелегко, а во многих случаях просто невозможно, ибо понятие «влюбленность», как бы его ни определяли, все же специфично для нашего культурного уровня. Но попробуем поставить вопрос иначе и спросим любого скандинава:

— Считаете ли вы, что скандинавы обладают маной?

— А что такое мана? — захочет узнать ваш собеседник.

Мана — это невидимая сила, которой обладает каждый человек. У одних она сильнее, чем у других, и благодаря этому они пользуются большим влиянием. Без маны человек существовать не может. Именно она делает жизнь интересной, а людей богаче.

Полагаю, что, услышав такое определение, кое-кто недоуменно покачивает головой и, быть может, подумает, что у автора этих россказней «не все дома». И все-таки я утверждаю: для миллионов жителей Новой Гвинеи, Меланезии, Полинезии и Микронезии мана значит ничуть не меньше, чем вера в святого духа для христиан.

Размышляя над вопросом, может ли молодой человек, живущий во внутренних районах Новой Гвинеи, влюбиться в девушку, я пришел к выводу, что такое чувство им неведомо. Этому вопросу равносильны, например, такие: может ли кто из жителей Запада влюбиться в молочного поросенка или, скажем, в пишущую машинку? Возможно, кто и влюблен в свой автомобиль, но в таком случае вопрос ставится по-другому. Конечно, мужчина из племени кукукуку способен возжелать девушку, увидев ее неприкрытый затылок. Но в таком случае он может либо «купить» ее и взять в жены (так, во всяком случае, мы назвали бы эту сделку), либо испросить разрешение приобрести себе женщину на какой-то срок. Обычно это кто-нибудь из пленниц, отбитых во время набегов. Прибегают мужчины, как я уже говорил, и к насилию, когда им удается попасть во вражеский стан. Но тот, кто полагает, что в глубинных районах Новой Гвинеи молодые люди парочками любуются луной, более чем наивен.

Среди кукукуку и других племен существует такой обычай: каждому мужчине, который приходит в деревню как друг, предлагают наряду с клубнями таро молодую женщину. Выглядит это так. Женщина подходит к гостю, садится перед ним на корточки и, медленно поворачиваясь к нему спиной, на мгновение обнажает затылок. Если она ему приглянется, он заночует в ее хижине, если нет — устроится на ночлег в мужском доме. Это так же обыденно, как, например, у нас в Скандинавии вопрос, который задает портье приезжему в гостинице: «Вам номер с ванной?»

Быть может, читателю покажется, что я уделил этим вопросам излишне много внимания. Мне они показались не просто любопытными и полнее раскрывающими образ жизни незнакомых народов. Должен признаться, что мной руководило и желание в какой-то степени раскрыть самого себя — по-моему, это вполне естественно, когда пишешь воспоминания о путешествиях и обо всем, что с ними связано. Я отчетливо понимал, что То-юн хотел женить меня на своей дочери не только с целью выманить последние из имевшихся у меня товаров, но и чтобы удержать меня от возвращения в цивилизованный мир. Ему надо было, чтобы Кавинджа родила сына, который в этих краях будет не менее желанным, чем в Скандинавии наследник короля. Мне же приходилось ломать комедию; впрочем, это я уже не раз проделывал и прежде, в ожидании благоприятного момента, чтобы улизнуть.

Однако избежать посещения хижины, где находятся «нечистые» женщины, мне не удалось. В определенные дни месяца в этом помещении собираются женщины, чтобы переждать там менструальный период. Доступ туда имеют только так называемые свободные женщины. Рабыни в это время вынуждены скрываться в джунглях. Если в мужском доме хранятся черепа, а иногда и мумии особо уважаемых воинов деревни, то в «нечистой» хижине таким фетишем служит мумифицированное тело женщины, отличавшейся особой плодовитостью. Его пребывание там — знак того, что хотя бы в этом отношении женщины племени играют известную роль в обществе. Вступающий в брак мужчина вместе со своей избранницей входит, вернее, вползает в хижину и целует низ живота мумии.

За свою долгую жизнь путешественника я повидал всякое и к разного рода церемониям отношусь с известной долей иронии — будь то званые коктейли у меня на родине, питье опьяняющей кавы из общей чаши на островах Южных морей или целование женской мумии в глубинных районах Новой Гвинеи. Во всем этом есть авантюрный элемент, придающий путешествию и новизну впечатлений, и сопричастность к обрядности, и азарт, особенно в опасных ситуациях. Что такое «искатель приключений»? Мы не раз пытались дать этому понятию точное определение в своем клубе и, насколько я могу судить, не нашли однозначного ответа. Как мне кажется, среди прочего важное значение имеет возможность насладиться необычностью происходящего, в центре которого ты оказываешься, и незнание того, сумеешь ли ты выйти из этих перипетий живым. Если сможешь, значит, ты истинный искатель приключений, притом удачливый.

Ко мне судьба не так благосклонна, потому что в особенно опасных ситуациях я испытываю чувство страха. Когда я на четвереньках вползал в хижину «нечистых», чтобы прикоснуться к священной для кукукуку реликвии, мне было страшно: ведь если после этой церемонии я не смогу подарить сына молодой женщине, которая следует за мной и по такому торжественному случаю вся вымазана жиром, то меня убьют и свой бренный путь я закончу в земляной печи. Но даже мысль об этом не смогла полностью заглушить во мне азарта: это ли не памятный момент в жизни писателя-путешественника?!