Южные славяне

Южные славяне

Самые скудные и лишь отрывочные сведения о жертвенных обрядах и гаданиях мы имеем относительно южных славян. Италийские венеты, по словам Страбона, приносили в жертву богу, которого автор называет греческим именем Диомеда, белого коня. Феопомп (в IV веке до Р.Х.) рассказывает, что венеты, трижды перепахав поле и приступая к посеву, клали на землю какие-то пироги и лепешки из муки, старательно смешанной. Эти лепешки и пироги были, как уверял Феопомп, приношение галкам, чтобы их умилостивить – не выклевывать из земли посеянных зерен. Венеты наблюдали и загадывали: если оказывалось, что галки вкушали их дара, то они считали это предвестием мирного года; в противном случае ожидали неприятельского нашествия. Из слов Прокопия узнаем, что южные славяне предлагали в жертву верховному богу, творцу молнии, быков и других животных. Приносили жертвы и другим, второстепенным божествам и при этих жертвоприношениях гадали, вероятно, по крови или внутренностям жертвенного животного. Жертвоприношения в некоторых случаях, как можно с достоверностью заключить из слов Прокопия, приносились в благодарность за избавление от опасности и смерти. 3

Отсутствие в древних письменных памятниках сведений об обрядах, коими сопровождались жертвенные приношения южных языческих славян, невольно заставляет нас бросить взгляд на некоторые современные нам обряды и обычаи славянских народов, преимущественно задунайских, наименее подвергшихся влиянию западноевропейской цивилизации. Может быть, удастся подметить в этих обычаях уцелевшие из древнего времени черты, которые могли бы пролить некоторый свет на рассматриваемый нами вопрос. Замечательно, что еще в настоящее время в Болгарии, когда режут свиней и иной скот, некоторые старцы предсказывают, глядя «в утробу» заколотого животного. На святках болгары гадают по салу убитого животного. Этот обычай предсказывания или гадания по внутренностям убитого (жертвенного) животного, очевидно, сохранился в народе из времен глубокой старины и совпадает с обычаем, о котором рассказывает Прокопий. В известные дни года, ныне, разумеется, соответствующие праздникам по христианскому календарю, исполняются южными славянами обряды, несомненно, имеющие чисто языческий характер. Так, в Варварин день, сербо-хорваты приготовляют из хлебных зерен «варицу» и гадают по ней о будущем урожае. Затем, в иных местах (напр., в Которской Боке в Далмации и др.) отправляются к воде, при соблюдении строгого молчания. Пришедши туда, посыпают воду варицей, причем приветствуют воду, предлагают ей в дар варицу, а за то испрашивают разных благ: козлиц, ягнят и т.п.

Болгарские девушки, в окрестностях Копривштицы, в вербное воскресенье собираются к реке и бросают в нее куски хлеба, после чего следуют песни, игры и угощение. В случаях тяжелой болезни у сербо-хорватов, родственники больного предлагают умилостивительные жертвы Богородице или кому-либо из святых, а именно приносят в церковь курицу или какой-либо другой продукт сельского хозяйства (курица поступает на кухню священнику). Болгары, чтобы дети хорошо росли, приносят какому-нибудь святому в жертву ягнят, вино, мед и проч., со словами: «Эту жертву приносим тебе, святой (такой-то)!» Затем закалывают ягненка и устраивают общий пир, на котором съедается все приготовленное.

Во всех приведенных и подобных им случаях нельзя не видеть остатков языческих жертвоприношений стихийным или личным божествам, место которых заняли в народном воображении святые христианской церкви. Достойно внимания, что в Панагюриште, в Болгарии, в некоторые большие праздники соблюдается обычай после обедни собираться толпами от 20-30 человек на какой-нибудь двор и там варить в котлах и съедать мясо только что заколотого (жертвенного) барашка, пить, пировать и веселиться. Обычай этот называется церкованием (черкувание, черкувать), а место пира – церковью (черква).

Особенно замечательны обряды, соблюдаемые в день св. Георгия. «На Гергёв день (т.е. Юрьев день) колят жертву», – говорит Каравелов о болгарах и описывает обряд этого торжества. Рассказ автора невольно переносит нас в воображении в самую глубь языческой эпохи славянства – так много описываемый обряд сохранил чисто языческих черт: приносят белого ягненка, связывают ему ноги, завязывают глаза, на его рожках зажигают свечку; домохозяин читает тропарь св. Георгию и другие молитвы и начинает резать ягненка. «Поднимет нож кверху и скажет: “Св. Гёрги, на ти егне!” – а вокруг ходят старухи, кадят ладаном и мажут медом рот барашка. Под голову барашка подставлена чашка, куда стекает кровь; кровь эта употребляется на лечение людей и животных».

Еще подробнее описан автором тот же обряд у болгар Пиротского округа, которому он был свидетелем в 1856 году: «Выносят барашков из каждого дома на чистое поле, завязывают им ноги и глаза платками, головки убирают венками и ставят их в кружок. Вокруг барашков девушки и парни пляшут и поют и, поплясав, становятся в кружок около барашков, Старцы начинают их колоть; кровь течет по траве, девушки собирают и кровь и траву, а старухи разводят огонь и сжигают веревки и платки, которыми были связаны барашки. Старцы уносят барашков домой и жарят на вертеле, а потом вместе с вертелом выносят их на гору св. Георгия, а старухи несут боговицу (хлеб), девушки же лук, чеснок, кислое молоко, и, собравшись на горе, дожидаются попа. Поп, прочтя молитвы, берет с каждого хозяина по четверти барашка, четверть боговицы, немного луку и кислого молока, и потом уже позволяет есть все эти вещи». После обеда девушки поют песни и качаются на качелях.

Стоит только заменить имя св. Георгия именем языческого божества, и из описанной картины исчезнет и последний намек на какое-либо соотношение данного обряда с христианским мировоззрением. Весь обряд сохранил вполне языческий характер и дает наглядное представление о древних языческих жертвоприношениях южных славян. Жертву закалывают, творя молитву, старцы (старшие в роде), при обрядных песнях и плясках молодежи. Жертвенная кровь, которой приписывается чудодейственная, целительная сила, собирается или прямо в чашу, или с орошенной ею травы, атрибуты жертвенных животных сжигаются старухами. Божеству, в лице «попа», уделяется добрая часть приношений, остальное же съедается жертвователями – жертвенное пиршество, с которым связаны песни и увеселения собравшейся толпы.

Западные славяне

Дошедшие до нас, в письменных памятниках, сведения о богослужебных обрядах западных славян относятся преимущественно к славянам балтийским. Известия же о жертвенных обрядах прочих западных славян чрезвычайно скудны, кратки и отрывочны. Чехи, по свидетельству Козьмы Пражского, еще в XI столетии соблюдали удерживающийся у них со времен язычества обычай в известные дни приносить жертвы водам и закалывать животныхв честь демонов.

Козьма Пражский, по замечанию Воцеля, мог бы дать, в качестве непосредственного свидетеля, важные показания о состоянии язычества, не угасшего еще в его время в Чехии, если бы, однако, не воспрепятствовала этому брезгливость христианского священника и чванная ученость, пренебрегавшая жизнью простого народа. В Краледворской рукописи читаем: «У всякого дерева приносил он (Честмир) богам жертвы», и дальше: «Где отец давал богам яства, куда ходил возглашать к ним, – там враги порубили все деревья»; там же описан обряд жертвоприношения «богам-спасам» за победу, совершившуюся и грядущую (т.е. жертва благодарственная и умилостивительная): «На вершине скалы, любимой богами, Воймир возжег им обет (т.е. жертву), принес им в жертву кравицу бодрую, червонная (рыжая) шерсть на ней лоснилась… Пылала жертва и приближались воины; каждый, проходя мимо жертвы, возглашал богам славу и звучал оружием». «Там покормим богов, принесем богам-спасам большие жертвы и возгласим им честь и славу». До настоящего времени сохранились у чехов обычаи, при известных обстоятельствах и в известные дни приносить жертвы стихиям или святым. Так, напр., от каждой яствы полагается часть в огонь; при печении хлеба из новой ржи бросают в огонь кусок теста; при жертвенном и храмовом праздниках закалывают петуха и кровью его обрызгивают народ. В день св. Вита (15 июня), еще в XVII столетии, чешские простолюдины приносили этому святому черного петуха, пироги и вино, как жертвенные дары. Около того же времени, еще в начале нынешнего столетия, многие крестьяне, заселявшие берега Эльбы, Изера и других рек, ходили на богомолье в Исполиновы горы. Мужчины несли черных петухов, а женщины – черных кур. Первых выпускали в лесу на волю, последних же топили в каком-нибудь озере, пруде или болоте. При этом преклоняли колени и молились. В день св. Якова (25 июля), заменивший у чехов, вероятно, древний Перунов праздник (у православных славян – Ильин день), в некоторых местах до сего времени сохранился обычай, при особых церемониях низвергать с церковной башни, или с крыши, или из самого высокого окна какого-либо частного дома жертвенного козла с позолоченными рогами, украшенного цветами. Кровь этого животного собирают, тщательно высушивают и хранят как действительное целебное средство. Мясо же съедается собравшейся толпой, которая, по окончании этого жертвенного пира, предается увеселениям и пляскам.

Сведения наши о жертвоприношениях поляков ограничиваются свидетельством Длугоша, который говорит, что поляки во время народных празднеств закапали в жертву быков и овец. Празднества же эти, очевидно, состояли из общественных жертвоприношений со следовавшими за ними пиром и играми: «В честь богов, – говорит Длугош, – введены были игры в определенное время года. На них толпы обоего пола из деревень сходились в города и праздновали эти игры сладострастными разговорами и жестами, кривляньями, любовными песнями, рукоплесканиями и разными движениями». Сборища эти на народном языке носили название стадо (stado), т.е. толпа. Стрыйковский называет эти народные празднества или сходки именем купала. Богине Земне, по свидетельству Прокоша, поселяне предлагали в жертву плоды полей и садов своих. По словам Длугоша, в числе жертв приносились богам и люди, взятые в плен на войне.

О богослужебных обрядах балтийских славян мы имеем известия более подробные и обстоятельные. По свидетельству Титмара, лютичи, выступая в поход, преклонялись перед идолами, а по счастливом окончании войны приносили им дары, причем гадали о том, какая именно жертва (приносимая чрез посредство жреца) будет благоугодна богам. Богам своим славяне, по словам Гельмольда, посвящали жрецов, им приносились особенные жертвы, их почитали разным образом.

«Жрец, – пишет Гельмольд, – по указанию жребия (т.е. посредством гадания) определяет праздники, которые должны быть отправляемы в честь богов. Сходятся мужчины, женщины и дети и воздают богам жертвы, состоящие из быков и овец; очень многие приносят в жертву и людей, именно христиан, так как они убеждены, что христианская кровь приятна богам». По заклании жертвы, жрец пил кровь ее, в убеждении, что она сообщает ему дар прорицания. «Храмову службу, – продолжает летописец, – они исполняют с необыкновенным тщанием и благоговением».

Порядок богослужебного обряда в Ретрском храме в кратких словах описан Титмаром: когда сходится к храму народ для принесения идолам жертв и умилостивления их гнева, одни жрецы сидят, между тем как все прочие стоят. «С тайным трепетом и шепотом, – пишет автор, – они (жрецы) роют землю и бросают жеребья, по которым разведывают истину в сомнительных случаях». По окончании этого гадания, они закрывали дерном жеребья и обращались к гаданию посредством священного коня. Последнего со смиренными молитвами проводили через острия двух воткнутых в землю, перекрещивающихся копий, и если ходом коня подтверждается результат предшествовавшего гадания (посредством жеребьев), то предпринятое намерение приводилось в исполнение, в противном же случае с печалью оставляли начатое. Весьма сходно с описанным было гадание, тоже посредством жеребьев и по ходу коня, совершавшееся жрецами Штетинского храма.

С наибольшей подробностью описано торжество в честь Святовита Арконского на острове Руяне, жители которого, по словам Адама Бременского и Геяьмольда, в деле служения богам играли между балтийскими славянами первенствующую роль. «В честь кумира (Святовита), – пишет Саксон Грамматик, – совершали годовой праздник следующим образом: вскоре после жатвы собирались жители со всего острова перед храмом, приносили жертвы и потом отправляли общественный пир, именем своей веры. Жрец, который, вопреки обыкновению страны, не стриг ни головы, ни бороды, еще за день до праздника, святилище храма, куда вход только ему был позволен, выметал веником как можно лучше, притом стараясь совсем не дышать внутри храма; потом всякий раз, принужденный выдохнуть и вдохнуть воздух, он выбегал к дверям, чтобы не осквернить присутствия божества дыханием человеческим. На другой день народ располагался вокруг храма. Верховный жрец, в виду всех, брал рог из рук кумира и, если находил, что вина убыло или испарилось в большом количестве, то он возвещал бесплодный год и повелевал беречь хлеб на другой год; но если вино стояло в роге так, как ожидали, верховный жрец предсказывал плодородный год. По мере сего знамения, советовал народу или беречь, или изводить хлеб; потом он выливал старое вино к ногам кумира, в возлияние ему, и наполнял снова рог; почтив идола, как будто он должен пить прежде своего жреца, желал, исчисляя его проименования, себе и отечеству счастья, гражданам приращения имущества и побед. Окончив речь, осушал рог скоро, за один раз, потом наполнял его опять вином и давал в руки кумиру. При сем празднике употребляли еще пирог круглый, сладкий, необыкновенной величины, почти с человека. Жрец ставил пирог между собою и народом и потом спрашивал, видят ли его? Когда руяне говорили, что видят, то он обнаруживал желание, чтобы год был так плодороден, чтобы его за пирогом совсем было не видно. Верили, что этот обряд способствует не только благосостоянию народа, но и обилию следующей жатвы. Наконец, верховный жрец приветствовал присутствующий народ именем бога, увещевал его ревностно приносить жертвы и обещал за то непреложно победу на море и суше».

Тот же писатель рассказывает и о гадании посредством священного Святовитова коня: «При наступающей войне, его (коня) спрашивали об успехах войны следующим образом: служители бога перед храмом втыкали в землю тройной ряд копий, острым концом; ряды копий, связанных по два накрест, отстояли один от другого ровно; жрец, по совершении торжественного моления, выводил из ворот коня за узду; если конь делал шаг через копья прежде правою, а потом левою ногою, почитали за счастливый признак, но если он шагнул хотя один раз сперва левою, то план войны изменялся. Точно так они и прежде почитали путешествие по морю безопасным, как когда три раза сряду предсказан будет счастливый успех». В Штетинском святилище также посредством метания деревянных жеребьев производились предвещания об удаче морских битв или грабежа. Предпринимая какое-либо дело, жители острова Руяны гадали и по первому встреченному животному: судя по оказавшимся признакам, или приводили намерение свое в исполнение, или же с грустью возвращались домой. К гаданиям же должны быть отнесены и чудесные явления, обнаруживавшиеся на озере Гломуци, о которых упоминает Титмар (см. выше ). Окрестные жители, вероятно, гадали, посыпая поверхность озера хлебными зернами, желудями, пеплом, или изливая в воду кровь. Озеро, как видно из слов летописца, покрытое перечисленными предметами, предвещало будущее.

Выше приведено было свидетельство Гельмольда о том, что, по мнению балтийских славян, христианская кровь была приятна богам. По словам Гельмольда, руяне ежегодно приносили в жертву Святовиту христианина, по указанию жребия. Подтверждение известия о человеческих жертвах находим и у других писателей: «Страшный гнев богов они умилостивляли кровью людей и животных», – пишет Титмар. Адам Бременский рассказывает, как жители Ретры (в 1066 г.) убили епископа Иоанна. Тело убитого было выброшено на улицу, голова же его, насаженная на шест, была принесена в жертву богу Редигасту.

Возвращаюсь к жертвенным обрядам. «После совершения, по обычаю, жертвоприношения, – говорит Гельмольд, – собравшиеся обращались к пиршеству и забавам». В Штетинской главной контине хранились чаши, которые в праздничные дни выносились оттуда и служили знатным людям для гадания и пирования. Пиром заключался и праздник в честь Святовита Арконского: «Остальная часть дня (после совершения вышеописанных гаданий, молитв и увещеваний народа) проходила в пышном пиру, на котором потреблялись жертвы, – пишет Саксон Грамматик. – Здесь неумеренность была добродетелью, а воздержание – стыдом». Религиозное значение этого пиршества (и других, подобных ему) подтверждается словами Саксона, что оно совершалось «именем веры». было приведено свидетельство Гельмольда о том, что славяне на своих пирах и попойках пили круговую чашу и при этом произносили «во имя богов» (доброго и злого) слова не благословения, а проклятия, т.е. заклинания. Это также указывает на несомненно религиозный характер таких пиров. Употребление в Штетине на праздничных пирах, для пития и гаданий, чаш, хранившихся в главной контине, т.е. представлявших в некотором роде священную утварь, точно так же подтверждает религиозное значение праздничных попоек.

Герборд упоминает о ночном празднестве поморян близ Пирица, происходившем 4 июня 1121 года: «Приблизившись, – рассказывает у него Сефрид, – мы увидели около 4000 человек, собравшихся со всей страны. Был какой-то языческий праздник, и мы испугались, увидев, как безумный народ справлял его играми, сладострастными телодвижениями, песнями и громким криком», причем толпа была в опьянении от напитков и праздничного веселья.

Приведенные данные с достоверностью показывают, что у балтийских славян богослужебные обряды получили сравнительно более развитые формы. Здесь богослужение сделалось достоянием жрецов, приставленных к храмам и, следовательно, связанных известными обязанностями, по более или менее точно выработанному уставу. Жрецы имели особое белое одеяние [в таком одеянии предстал в лесу, как рассказывают жизнеописатели св. Отгона Бамбергского, крестьянину жрец Яровита, вещавший ему от имени своего бога]; на них возложено было, в Арконском, Ретрском, Штетинском и др. святилищах, наблюдение за священными конями, содержавшимися при храмах, забота о сохранности храмовых сокровищ, о чистоте внутри храма; они, по свидетельству Гельмольда, назначали дни праздников, закапали жертву и вдохновлялись жертвенною кровью, которую пили, вопрошали богов и предвещали народу будущее, решая предлагаемые богам вопросы посредством гаданий, возглашали молитвы, подавали присутствовавшим советы и поучения. И самый обряд богослужения должен был естественно принять здесь более точно определенную, более развитую форму, чем у южных (и, как увидим ниже, также у восточных) славян, у которых приносили жертвы и руководили общественными молитвенными обрядами не жрецы, связанные специальными храмовыми уставами, а князья или старейшины, т.е. старшие в роде, следовавшие в этом действии лишь общим, разумеется, более простым, традиционным формам и приемам. (Ср. также слова Краледв. рукоп..: «Где отец давал богам явства», т.е. именно старший в доме). О том, что храмовая служба у балтийских славян исполнялась, по словам Гельмольда, с особенным тщанием и благоговеянием, было говорено выше. Наибольшей подробностью отличается дошедшее до нас в сочинении Саксона Грамматика описание службы в честь Святовита Арконского, – в ней заключаются главные моменты богослужения: жертвоприношение, гадание, молитвы жреца и обращенные им к народу поучения, наконец, жертвенная трапеза с попойкой и увеселениями народа; служение Святовиту в Арконском храме выработалось в совершенно специальную форму, в точности установленную и ежегодно в таком виде исполняемую. В таком же роде, хотя, разумеется, с местными специальными оттенками, было служение богам в Штетинском и Ретрском храмах (см. и в других местах.

Что касается Волыни (Поморской), то там, по словам Эбона, «народ имел обычай праздновать в начале лета торжество какого-то божества; на этот праздник для игр и плясок сходилось множество народа. Когда волынцы обращались в христианство, – продолжает тот же автор, – тоща, по приказу Отгона, преданы были огню большие и малые идолы, стоявшие на открытом месте. Некоторые из жителей тайно унесли и скрыли несколько небольших, украшенных золотом и серебром изваяний. Пришло время названного языческого праздника, сошелся с обычным усердием изо всей области народ и предавался различным играм и пиршеству, когда перед него вынесли сохраненные изображения его прежних богов. Этого было достаточно, чтобы разгоряченный веселием народ снова возвратился к старому языческому обряду служения им». Кроме описанных общественных жертвоприношений и служений богам, совершались и частные приношения и молитвы. Заключаем об этом из следующих слов Адама Бременского: «Ход через мост (который вел к Ретрскому храму), – пишет он, – разрешается только тем, которые желают совершить жертвоприношение или вопрошать богов». Гельмольд говорит, что во двор святилища бога Прове допускались только жрецы, а также желавшие приносить жертву. О предложении в дар богам частными лицами разных драгоценных предметов, как добровольных приношений, видно из слов Саксона Грамматика: «Можно было видеть здесь (в Арконском храме) и множество общественных и частных даров, – говорит Саксон, – жертвованных благочестивыми обетами требующих помощи».

Восточные славяне

Восточные славяне также приносили жертвы как стихийным, так и личным божествам своим, и гадали. «Россы, – по свидетельству Константина Багрянородного, – у весьма высокого дуба приносили в жертву живых птиц. Делали также круг стрелами, другие клали туда хлеб или что другое при себе имели. После того бросали жеребья и гадали, колоть ли им птиц и есть, или выпустить на волю». Воины Святослава, по словам Льва Диакона, погружали в струи Дуная младенцев и петухов, по совершении погребения воинов, павших в битве. Обряд этот, вероятно, имел значение жертвоприношения воде. приведены были разные свидетельства о принесении русскими жертв кровных и бескровных болотам, колодезям, озерам, рощам, горам, холмам, светилам небесным, наконец, личным божествам. Нестор, перечислив русских кумиров, поставленных Владимиром в Киеве, прибавляет: «Жряху им, наричтощы я богы; привожаху сыны своя и дщери, и жряху бесом, оскверняху землю теребами своими, и осквернися кровьми земля руска и холм от» (на котором стояли кумиры). «Жряху ему (кумиру, поставленному Добрыней в Новгороде) люди Ноугородстии, аки Богу». В житии Константина Муромского говорится, что русские язычники приносили требы озерам и рекам, прибегали к воде в немощах и повергали в колодези деньги. «Где коня закалающий?» – восклицает автор жития об искорененном языческом обычае. «Твое конунгонское величество и твое лицо, воспитатель мой, остаются всегда ласковы и светлы, – говорил Олаф князю Владимиру, – когды ты не ездишь в капище, и не приносишь божествам жертв; в противном случае ты представляешься мне мрачным и скучным». В Слове Христолюбца упоминается о «жертвах идольских», «покладывахут им (богам) теребы и куры им режють», там же и в других упомянутых поучениях говорится о «несчастливых жертвах», о «Диевом служении и кладении треб», о «кладении треб Роду и Рожаницам, упирем и берегиням», о «молении короваев», о питии чаш на пирах в честь идолов, о заклании кур идолам, о метании жертв в воду, о предложении «бесам» молока, масла, яиц и «всего потребного». Архиепископ Макарий Новгородский писал еще в 1534 г. в Вотскую Пятину: «И молятца деи по скверным своим молбищом древесом и каменью… и жертву деи и питья жрут и пиют мерзким бесом». Обычаи языческих жертвоприношений оставили глубокие, неизгладимые следы и в современной нам народной жизни. До сего времени народ предлагает стихийным божествам и духам или святым, заменившим собою древних богов, жертвенные дары. Приведу несколько примеров: великорусские поселянки встречают весну с пирогом, который кладут в дар ей на землю. В городе Котельниче (Вятской губернии) сохранился обычай приносить в жертву кур, с целью отвратить болезнь или какое-нибудь другое несчастье. Избирают для этого кур – трое цыплятниц, т.е. таких, которые вывели цыплят по три раза; перья их и внутренности тщательно собираются в корчагу, а ощипанных кур варят и ставят на стол. Призывается священник; отслужив молебен, он благославляет жертвенное мясо и окропляет его св. водою. Оставшиеся от этих кур кости складывают в ту же корчагу, в которую прежде положены были перья и внутренности, и все это вместе с корчагою бросают в реку или прячут в лесу. (Ср. в Слове Христолюбца: «Куры им (богам) режють»; в Слове о том, како первое погани веровали в идолы: «О убогая курята, оже не на честь святем породишася, ни на честь верным человеком, но на жертву идолам режються».) В Орловской губ. и доныне режут кур под овином 4-го сентября, следовательно, при начале молотьбы; в других же местах уцелел обычай резать в овине петуха 1-го ноября. (Ср. в церковном уставе Владимира о молитвах «под овином», в Слове Христолюбца: «молятсь огневе под овином».) В Пошехонском уезде (Ярославская губ.) до сего времени некоторые деревья, рощи, колодези считаются святыми и чествуются приношениями, молебнами и крестными ходами. Суеверные рыболовы весною умилостивляют водяного, бросая ему в дар лошадь в реку и делая в честь его же возлияние масла в реку, в некоторых же местах мельники приносят ему (черту) в дар раз в год черную откормленную свинью. (Ср. в церковном уставе Владимира о молитвах «в рощении и у воды», в послании митрополита Иоанна Русского: «и еже жрут бесом и болотом и кладезям»; в Густинской летописи: «иные кладезем, озером, рощениям жертву приношаху» и т.п.). Ублажение домового и дворового духов посредством жертвенных угощений во многих, местах еще не вышло из обычая. (См. ниже в статье: «Огонь»).

Сохранился также обычай в известные праздничные дни, в честь празднуемого в соответствующий день святого, убивать купленного на общий (мирской) счет быка, теленка или барашка. «На Петров день барашка в лоб», – говорят крестьяне. Мясо животных, закалаемых к праздникам, называется «моленым кусом». (Ср. в Слове Христолюбца выражения: «короваи молят», «моленое то брашно».) Пермяки в Ильин день приносят в часовни, в коих празднуют Пророку Илии, жареные козьи и бараньи головы с горохом, служат молебны и просят защиты скоту и овощам. Празднуя день Марии Голендухи, приносят в часовню жареных кур и индеек, испрашивая покровительства домашним птицам. (Ср. в послании архиепископа Макария: «Жертву приношаху кровную бесом, волы и овцы, и всяк скот и птицы».) Исторические памятники свидетельствуют о том, что и на Руси приносились иногда в жертву люди. Ибн-Даста, говоря о высоком значении у русов знахарей, прибавляет: «Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему петлю на шею, навешает жертву на бревно и ждет, пока она не задохнется, и говорит, что это жертва Богу».6 Владимир, после победы над ятвягами, по словам Нестора, творил «потребу кумирам с людьми своими. И реша старцы и бояре: мчем жребий на отрока и девицю, на кого же падет, того зарежем богом». Жребий пал на варяга-христианина, который и был принесен в жертву. «Уже не идолослужители зовемся – христианами, – говорит митрополит Иларион (XI в.), – уже не закалаем бесом друг друга». В русских сказаниях и былинах еще живет воспоминание о человеческих жертвах. Стенька Разин, по свидетельству Страуса, принес в дар Волге свою любовницу, пленную персидскую княжну. Садко в русской былине бросается спутниками своими в море, как умилостивительная жертва царю морскому. Жертвенной крови и у русских (как у южных и западных славян) приписывалась особенная сила: «Уже не жертвенныя крове вкушающе погибаем, – говорит митрополит Иларион, – но Христовы пречистыя крови вкушающе спасаемся». Воспоминание о чудодейственной силе крови жертвенного животного сохранилось у русских до нашего времени. Так, в некоторых местах северо-восточной России кровью убитой к Рождеству свиньи брызгают в огонь, на котором обжигают тушу, и думают, что вследствие такого обряда нечистая сила перестанет ходить по хлевам и портить скотину.

Между различного рода гаданиями, совершаемыми в разных местах России, связанными обыкновенно с известными праздниками, а потому имеющими обрядное значение, мы встречаем такие, которые совпадают с упомянутыми выше гаданиями древних южных и западных, именно балтийских славян. Сюда принадлежат прежде всего гадания по внутренностям жертвенных животных, вероятно, в старину бывшие в обычае и у русских. Заключаем об этом по уцелевшему доныне обычаю гадать по селезенке кабана, убитого на коляду, о том, будет ли зима холодная или с оттепелями, а также по зернам, найденным в зобу гуся, зарезанного 24 ноября, какой именно хлеб родится в будущее лето; ходить на святках в сарай, где стоят свиные туши, от которых, по народному поверью, слышится голос, определяющий будущую судьбу гадающего. В Изборнике Святослава (1073 г.) упоминается «ижтробьный влъхв». (Ср. обычай у болгар «глядеть в утробу», гадать по салу убитого животного.) О гаданиях относительно предмета жертвоприношения, посредством жеребьев, имеем свидетельства древних писателей: россы, по словам Константина Багрянородного, бросали жеребья и гадали, колоть ли им птиц или пустить на волю; в Несторовой летописи читаем: «мчем жребии на отрока и девицю, на кого же падет, того зарежем богом»; в былине «Садков корабль стал на море», Садко обращается к своим товарищам, желая узнать, кого следует принести в жертву морю (морскому царю): «А и режьте жеребья вы волжены – а и всяк-то пиши на имена – и бросайте их на сине море». Гадания по ходу коня и посредством печений или вообще кушаний, возведенные у балтийских славян в литургический обряд и, без сомнения, ведущие свое начало из глубокой древности, также известны в России: девушка на святках садится на лошадь, завязывает ей глаза и дает ей волю идти в ту сторону, куда она хочет, заключая по ходу ее о том, быть ли ей замужем или остаться без жениха; или выводят из конюшни лошадь через оглоблю: зацепит она ногой оглоблю, или перешагнет – служит худым или хорошим предзнаменованием. В Малой Руси на рождественских святках соблюдается следующий обряд: отец семейства садится за стол, на котором стоят кушанья, обставленные снопами. Он спрашивает: «Видите ли вы меня, дети?» Ему отвечают: «Не видим». Он говорит: «Ну, дай Бог, чтобы и на тот год не видели». Нельзя не заметить во всех этих гаданиях разительного сходства с вышеописанными гаданиями в Ретрском, Штетинском и Арконском храмах.

До нас не дошло в древних письменных памятниках описания обряда общественного жертвоприношения восточных славян. Впрочем, картину этого обряда мы находим в двух старинных обрядных песнях, сообщенных Сахаровым. Первая из них поется во время ночного шествия, служащего изгнанию «коровьей смерти» (см. ниже ст.: «Смерть»); в ней изображается умилостивительное жертвоприношение, при котором произносится проклятие на смерть (заклинается смерть):

В другой песне – святочной, изображено приготовление к жертвенному закланию козла на Коляду, что несомненно подтверждают как повторяющийся в песне несколько раз припев: «Ой колядка!», так и прямое указание в песне на пение молодцами и девицами «песен колядушек»:

По совершении общественного жертвоприношения следовало съедение мяса жертвенного животного – жертвенная трапеза (пиршество) и попойка с играми, песнями и плясками. Константин Багрянородный, говоря о россах, что они бросали жеребья и гадали, «колоть ли им птиц и есть, или выпустить на волю», подразумевал, конечно, гадание о жертвенной, а не о простой трапезе. В «Слове о том, како первое погани веровали в идолы» после упоминания о курах, которые «на жертву идолам режються», прибавлено: «и то блутивши сами ядять». Далее, в том же слове, читаем: «проповедающе мясо, и масло, и яйца, и вся потребная бесом… и то все проповеданье сами едять и пиють, их же не достоит ни псом ясти». В приведенной песне, исполняемой при изгнании «коровьей смерти», старцы, прежде чем приступить к закланию животных,

Очевидно, в этих стихах изображены приготовления к предстоящему жертвенному пиршеству. Мясо жертвенных животных варится в «котлах кипучих», с тем, разумеется, чтобы впоследствии быть съеденным жертвователями. Такое же назначение, несомненно, имеет и мясо упоминаемого во второй вышеприведенной (святочной) песне козла, обреченного на заклание. Его собираются резать возле пылающего костра и кипящего «котла горючего», следовательно, мясо его будет вариться для предстоящей общественной трапезы. В некоторых местах России крестьяне при запашке варят брагу, носят в церковь освящать часть баранины, черного петуха и хлебы, и потом пируют сообща целой деревней. Кроме того, существует упомянутый обычай, в известные праздничные дни, напр., Ильин день, Петров день, день Прокопия-жатвенника и пр., убивать и затем варить или жарить и съедать купленного на общественный счет быка, теленка или барашка, резать и съедать «рождественского кабана», «пасхального барашка» и т.п. Все это представляет несомненные остатки языческих жертвоприношений со следовавшими за ними общественными пирами. Барашка, зарезанного в день Прокопия-жатвенника, едят с песнями и плясками. Несъедобные части жертвенного животного (голова, кости, внутренности и пр.), по совершении над некоторыми из них гадания, если таковое входило в обряд жертвоприношения, вероятно, зарывались в землю, сжигались или топились в воде, или же, наконец, сохранялись как чудодейственный талисман. На это указывают ныне соблюдаемые обычаи зарывать кости пасхального барашка на нивах, с целью предохранения последних от града, или сберегать и затем бросать их в огонь во время грозы, чтобы молния не ударила в избу, зарывать в укромном месте кости рождественского кабана, также кости зарезанного под новый год поросенка, топить, как сказано выше, перья, внутренности и кости «кур-троецыплятниц» и т.п.

Упомянутое выше питье «в розех» в честь Переплута, вообще питие «мерзким бесом» («пьют о идолех своих», сказано в Слове Христолюбца) оставило также очевидные следы в обычае пить за столом чашу с песнями во славу Христа, Богородицы и святых, заменивших собою у обращенных в христианство язычников их прежних богов. Феодосий Печерский советует не петь тропарей за застольными чашами, предлагая пить только в начале обеда одну чашу во славу Христа, да другую в конце – во славу Богородицы, и еще третью за здравие Государя. Пиры и попойки естественно соединялись с играми и песнями: «Схожахуся на игрища, – пишет Нестор, – на плясанья и на все бесовские игрища» (в других списках: «песни»), и в другом месте: «но сими дьявол льстит и другими нравы, всяческими лестьми, пребавляя ны от Бога, трубами и скоморохи, гусльми и русальи. Видим бо игрища утолчена и людей много множьство, яко упихати начнут друг друга, позоры деюще от беса замышленного дела». «Не подобае крестьяном (т.е. христианам) игр бесовских играти, еже есть пласанье, гуденье (т.е. игра на инструментах), песни мирския и жертвы идольския», – говорится в Слове Христолюбца, и там же предлагается христианам избегать «все службы идольския». Из многочисленных позднейших свидетельств о разгульных празднествах, отправлявшихся народом в известные дни года, по старинному языческому обычаю, в разных местах России, приведу несколько слов из Послания игумена Елиазарова монастыря Памфила псковским наместнику и властям (1505 г.): «Аще бо еще есть остаток неприязни в граде сем (Пскове), – писал игумен Памфил, – и зело не престала зде еще лесть идолская, кумирское празднование, радость и веселие сотонинскы, в нем есть ликование и величание диаволу и красование бесом его в людях сих, неведящих истины. си бо на всяко лето, кумирослуженным обычаем сотона призывает в град сей и тому, яже жертва, приносится всякая скверна и беззаконное богомерзкое празднование. Еда бо приходит велий праздник день Рождества Предтечева, и тогда во святую ту нощ мало не весь град взмятется, и взбесится, бубны и сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими, плесканием и плясанием… въстучит бо град сей и возгремят в нем люди… стучат бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен клич и вопль, всескверныя песни, бесовская угодия свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакаиие и топтание; ту же есть мужем же и отроком великое прелщение и падение, но яко не женское и девическое шатание блудно и възрение, такоже и женам мужатым беззаконное осквернение, тоже девам растление».

Подведя итоги всему сказанному относительно обрядов, сопровождавших жертвоприношения у восточных славян, находим в них, при естественной их простоте, большое сходство с таковыми же обрядами южных славян: жертвоприношению нередко предшествовало гадание относительно предмета жертвы; обрядом руководил князь со старцами и боярами, или вообще старший в роде (и у южных славян старцы руководят жертвенным обрядом, напр. в честь св. Георгия; в Краледв. рукоп. «отец давал богам яства»). Жертвенное животное закалали старцы же, творя при этом молитвы или заклинания («поют старцы старые», говорится в песне, кладут на смерть «проклятьице великое»), или же при звуке песен парней и девушек («добры молодцы, красны девицы – поют песни колядушки»); по внутренностям убитого животного гадали, чудодейственную кровь его пили или разбрызгивали, для отогнания злых демонов. (Ср. сходное значение жертвенной крови у южных и западных славян. Ср. о том же предмете, ниже, в ст.: «Животный мир».) Головы, внутренности, кости, перья и прочие несъедобные части жертвенного животного сжигались, зарывались или топились в воде; после жертвоприношения следовала общественная трапеза, за которой съедалось мясо жертвенных животных и пились чаши во славу богов, а затем толпа предавалась увеселениям и шумному разгулу, разнузданным пляскам и играм, при звуке песен и гудьбы. (Послежертвенный пир, попойка и разгульное веселье – черты общие праздничным обрядам и обычаям всех языческих славян.)