Словно получивший награду, но серьезно раненый охотничий пес, Вэй Цзюньхун вернулся в Гуанси. Он всю ночь ехал в такси в Цзинлинь.

Добравшись до Цзинлиня, Вэй не сразу вышел из машины; мрачно и обессиленно сидел он на заднем сиденье, будто на нем висели стокилограммовые оковы.

Водитель такси посмотрел, что клиент медлит, денег не платит и сидит без движения, решил, что тот уснул. Тогда он включил лампу в машине и обернулся: глаза пассажира были широко открыты и налиты кровью, как у разъяренного леопарда. Водитель еще раз оглядел пустынную улицу и поспешно вскинул руки, показывая свою слабость:

— Брат, давай договоримся, цену можно и обсудить. Смотри, на табло — шестьсот шестьдесят семь юаней, можешь дать только шестьсот, остаток не возьму, хорошо?

Вэй Цзюньхун сказал:

— Пожалуйста, поехали дальше на юг.

— На юг? Куда именно?

— В уезд Налян.

Водитель сверился с навигатором и произнес:

— Ого, это же на границе с Вьетнамом!

— Да.

— Не поеду, слишком далеко.

— Я заплачу по счетчику, не надо делать скидки.

— Все равно не поеду, берите другое такси. Я спать хочу, так что это ради вашей и моей безопасности.

Вэй Цзюньхун достал свое удостоверение полицейского:

— Безопасность я вам гарантирую.

Водитель внимательно осмотрел удостоверение со всех сторон и спросил:

— А чего же вы раньше-то не сказали, что полицейский?

— Я боялся, что вы денег не возьмете.

— Да я вас не только в уезд Налян, я вас во Вьетнам, даже в сам Ханой отвезу! — рассмеялся водитель.

И такси помчалось по направлению к уезду Налян, словно конь, увидевший вдали оазис. Следуя указаниям клиента, оно приехало прямиком в начальную школу, располагавшуюся у подножия горы.

Ворота школы были по-прежнему закрыты, ведь летние каникулы все еще продолжались, да к тому же была ночь. Тихая и погруженная в темноту школа напоминала мрачное кладбище. Водитель такси и в самом деле принял школу за кладбище, он решил, что полицейский приехал навестить могилу. Получив тысячу юаней, он вернул одну сотню Вэй Цзюньхуну и робко произнес:

— Пусть это будут деньги на возжигание благовоний. Дальше вы сами, я ждать не буду.

И тут же ускользнул.

Вэй Цзюньхун ухватился за железную решетку, прижавшись к ней лицом; время от времени он бился головой о решетку, словно проигравшийся картежник, который вернулся домой и не осмеливается войти, стыдясь смотреть домашним в глаза. А может, он походил на монаха, который покинул родной дом, следуя буддийским заветам, но не избавился от человеческих страстей и теперь стоит у ворот монастыря и вспоминает мирские радости. Вэй Цзюньхун и сам не понимал, почему он, нигде не останавливаясь, примчался сюда, почему с таким нетерпением стремился увидеть ту, о которой уже знал абсолютно все? Он не думал, какую сторону примет, когда встретит эту женщину, у которой тело и душа были словно расколоты пополам. Следует ли ему перелезть через стену или лучше позвать Лун Мин?

Эта летняя ночь была особенно душной, без малейшего ветерка. Зной окутал школу, словно решетку пароварки. Гора за ее спиной напоминала кучу сгоревших дотла деревьев и трав, а дикие звери и птицы, как будто обожженные, в агонии выли в горах.

Неизвестно, сколько прошло времени, когда на территории школы показался лучик света. Он бегал из стороны в сторону, словно нерешительно осматривая все вокруг, и постепенно приближался к воротам.

Фонарик в руках Лун Мин внезапно высветил человеческую фигуру у ворот и тут же упал на землю.

— Кто здесь? — в панике крикнула Лун Мин.

— Это я, Вэй Цзюньхун!

Лун Мин подняла фонарик и снова посветила на человека у ворот. Луч света, перемещаясь снизу вверх, становился все ярче и ярче, а затем выхватил из темноты лицо Вэй Цзюньхуна.

В тот же миг Лун Мин осела на землю от внезапно охватившей ее слабости. Силы ее покинули. Так лишается сил томившаяся в ожидании абсолютно здоровая девушка при виде внезапно вернувшегося возлюбленного.

Вэй Цзюньхун поспешно отошел назад, сбросил со спины сумку, стремительно бросился вперед и перемахнул через ворота.

Он обнял сидевшую на земле Лун Мин. После девяти дней отсутствия, увидев эту женщину — страдающую и слабую, добрую и честную, прошлое которой — то, что она была проституткой, он не мог принять, — Вэй Цзюньхун не смог проявить характер. Обида, которой была полна его душа, превратилась в любовь, он гладил ее волосы, целовал ее лицо, лоб, глаза, мочки ушей. Он звал ее по имени и даже обращался к бодхисаттве: о, сила небес, о, сила земли, пусть бодхисаттва благословит Лун Мин!

И действительно, после объятий, поцелуев и молитв Вэй Цзюньхуна Лун Мин ожила. Она открыла глаза в объятиях желанного мужчины, ее сухие губы, словно утратив контроль, задрожали, как крылья бабочки на морозе.

С ее губ, наконец, сорвались слова:

— Где ты был все эти девять дней?

— Я… ездил на задание с нашим замначальника, секретное задание, поэтому… Но в первый же день я послал тебе эсэмэску, а ты не ответила.

— Я удалила ее, не читая.

— Почему?!

— Потому что я думала, что смогу… Смогу не думать о тебе.

— А потом? — На самом деле он уже знал, что она скажет дальше, но делал вид, что не понимает.

— Но я не смогла не думать о тебе, — сказала Лун Мин. — И потом я все ждала от тебя сообщения, но ты больше не писал.

— А почему ты сама мне не позвонила и не написала?

— Ты больше мне не звонил и не писал, значит, больше не обращал на меня внимания, полностью порвал со мной и не беспокоился обо мне, я для тебя стала просто чужим человеком. — Лун Мин села, пытаясь избавиться от объятий Вэй Цзюньхуна. — Если бы я тебе писала или звонила, это могло бы досадить тебе и расстроить.

Вэй Цзюньхун снова крепко прижал ее к себе:

— Прости, я был неправ. Но, вернувшись в Цзинлинь из командировки, я сразу примчался к тебе, даже домой не зашел. — Он кивнул в сторону ворот: — Вон, моя сумка там лежит.

Лун Мин крепко прижалась к груди Вэй Цзюньхуна, словно хотела таким образом остановить набегающие слезы. Она зубами вцепилась в край его рубашки на груди, чтобы не разрыдаться, подняла руки и обняла Вэй Цзюньхуна. Они слились в крепком объятии, словно два дерева, которые переплелись ветвями.

— Пойдем, — сказал Вэй Цзюньхун, — пойдем в дом.

Лун Мин потерлась лицом о его грудь.

— Я не пойду, не хочу уходить.

— Ну, хорошо, хорошо. Посидим здесь, посмотрим на звезды, на луну. — С этими словами Вэй Цзюньхун поднял голову и обнаружил, что ни звезд, ни луны на небе нет. — О, звезды и луна уже спят. Вот-вот рассветет!

— Я хочу в горы, — внезапно сказала Лун Мин.

Этим утром гора Тяньдэншань была потревожена парой поднявшихся на нее молодых влюбленных. До этого она спала глубоким сном, звери и птицы, летающие и поющие тут, не могли ее разбудить, потому что она к ним уже привыкла. Казалось, что гора существует не для них, не для пустивших корни в ее тело деревьев и колючих кустарников, и не для не всех еще найденных мин — ко всему этому она оставалась равнодушной. Эта гора как будто была одухотворенной или имела человеческую природу, за сотни и тысячи лет она по-настоящему показывала себя только поднимавшимся сюда и навещавшим ее людям.

И правда, сегодня Тяньдэншань ожила из-за пары молодых людей, она преобразилась, засверкав новыми красками, шаги молодых людей будто почесывали ей спину, разбудили ее, и она откинула свой покров из тумана. Проход в огромный грот в скале напоминал глаз. Внезапно поднялся ветер, трава зашевелилась, словно гора вздохнула. Мужчина и женщина без устали шли, взявшись за руки, и словно постоянно почесывали гору, которая радостно смеялась вместе с птицами и зверями. Все травинки стряхивали с себя росу, а цветы начали раньше срока раскрывать свои бутоны.

Дорог, ведущих на гору, было множество. В основном они были протоптаны пасущимися коровами и овцами. Но чем дальше в гору, тем меньше становилось дорог. С северного склона на вершину вела лишь одна тропа.

Сейчас по этой единственной тропинке поднимались бодрый и энергичный Вэй Цзюньхун и проворная, словно ласточка, Лун Мин. Они были до краев наполнены страстью и стойко шли все выше и выше, как машина с большим запасом лошадиных сил или движимый ярким огнем воздушный шар. Крутой и извилистый путь напоминал лозу, обвившуюся вокруг дерева. Они передвигались по ней, как обезьянки, охотящиеся на свежие плоды в кроне дерева. Эти две близких друг другу обезьянки шли наперегонки, но при этом заботясь друг о друге. Когда стало жарко, тот, кто вспотел меньше, утирал пот со лба того, кто вспотел больше. Когда хотелось пить, больше всего страдавший от жажды Вэй Цзюньхун первым поил Лун Мин водой горного источника из широкого листа. Им было жарко, они хотели только пить, но не чувствовали ни голода, ни усталости. Их бодрое настроение, чувства и страстное желание словно помогали им утолять голод и противостоять усталости.

Наконец Вэй Цзюньхун и Лун Мин поднялись на самую вершину. Вершина, поднявшаяся на высоту более тысячи метров над уровнем моря, оказалась ровным плато и была просторной, мягкой и зеленой, как рисовое поле с молодыми побегами на нем. Бабочки и стрекозы порхали над ним, словно снежинки. Залитое солнечным светом, плато походило на сверкающее императорское ложе. Вэй Цзюньхун и Лун Мин и правда улеглись на него как на кровать. Сначала они смотрели на небо, а потом обратили взоры друг на друга. Два раскинувших руки и ноги человека напоминали иероглиф «большой» и одновременно иероглиф «двойное счастье», потому что держались за руки. Это была чудесная и удивительная гора, вершина внезапно оказалась ровной, как кровать, которую в состоянии создать лишь духи или божества.

— Я слышала, говорят, что вершина стала такой ровной из-за взрыва бомбы. В то время… — произнесла Лун Мин.

— Я понял, — прервал ее Вэй Цзюньхун. — Вот оно как, оказывается. Я вспомнил, как отец рассказывал, как артиллерийский огонь сровнял вершину. Но я не думал, что и с этой горой произошло то же самое. — Он сел, затем встал и сделал несколько шагов вперед, глядя на юг. — Значит, рядом Вьетнам.

— К северу от этой горы — Китай, к югу — Вьетнам. — Лун Мин тоже поднялась и подошла к Вэй Цзюньхуну. — Это как у Джомолунгмы — на северном склоне находится китайский Тибет, на южном — Непал.

Вэй Цзюньхун посмотрел на нее.

— Ты разве не впервые поднялась сюда?

— Я прихожу сюда почти каждую неделю.

— Почему?

— Я знала, что ты спросишь.

— Почему?

— Не знаю. Я просто люблю сюда приходить. С того момента, как я обнаружила это место, эта равнина, эта степь соблазняют меня, словно ароматный кусок торта. И притягивают меня как магнит. Да, притягивают меня.

— И меня. Тут действительно очень красиво, ни на что не похоже, обворожительно и чарующе. — Вэй Цзюньхун посмотрел на Лун Мин. — А как ты нашла это место?

— Здесь есть тропинка! Все дороги в гору обрываются где-то на полпути, осталась лишь одна тропка наверх. Я по ней и пошла в надежде дойти до конца. А конец оказался тут. Это конец пути и конец горы.

— Почему эта гора называется Тяньдэншань?

Лун Мин покачала головой:

— Я бы тоже хотела это узнать. Такое трогательное название. Я сначала поднялась на эту гору из-за этого на звания. Почему она называется Тяньдэншань? Это гора, которая ждет неба, или гора, которую ждет небо? Это небо ждет гору? Или гора ждет небо? Не важно, кто кого ждет, главное — почему они ждут? Я хотела сама узнать ответ, найти его. — Она разочарованно смотрела то на небо, то на гору. — Но и до сих пор я не до конца понимаю. Я спрашивала местных, но и они как-то невнятно объясняют. Они знают лишь, что гора испокон веков называется Тяньдэншань, это название дошло до наших дней, передаваясь из поколения в поколение.

— Это как название моего родного края. Почему он называется Шанлин, я не знаю.

— Но есть кое-что, в чем я совершенно уверена: я влюбилась в эту гору и завишу от нее.

— Почему?

— Только тогда, когда я поднимаюсь сюда и ложусь на этом лугу, я могу заснуть. — Лун Мин обвела руками вокруг себя. — Я могу спать в любом уголке этого луга, даже на краю утеса. И к тому же мне снятся исключительно хорошие сны.

— Настолько чудесно?

— Да.

Придерживая Лун Мин за плечи, Вэй Цзюньхун сказал:

— Тогда ложись, покажи мне, как ты спишь.

— Сегодня рядом ты, наверное, не смогу заснуть.

— А ты попробуй. — С этими словами Вэй Цзюньхун притянул к себе слабо упирающуюся Лун Мин. Сам он тоже сел и уложил ее голову себе на колени, как на подушку:

— Спи!

Лун Мин поудобнее устроилась на коленях Вэй Цзюньхуна и закрыла глаза:

— Я действительно много дней не могла заснуть, — пробормотала она. — Я хотела прийти сюда поспать, но не было сил.

— Ну, сегодня силы у тебя есть.

— Вэй Цзюньхун.

— А?

— Ты правда… не звонил и не писал сообщения не из-за того, что не думал обо мне?

— Если бы я не думал о тебе, то, вернувшись из командировки, не примчался бы первым делом к тебе.

— Я действительно подумала, что ты меня больше не любишь.

— Ну, только если ты опять меня прогонишь.

— Я такая гадкая?

— Нет.

— Я очень боялась в эти дни. Правда боялась.

— Ты одна охраняла школу, я бы и сам испугался.

— Я боялась не этого.

— Ты боялась, что я больше не захочу встретиться с тобой?

— Цзюньхун.

— Что?

— Прости меня.

— За что?

— Если ты еще хочешь, если не презираешь меня, будь со мной, переспи со мной.

— Что ты говоришь?

— Представь, что я плохая, что я — это просто тело. Ну, как мужчина хочет женщину. Если не гнушаешься грязи, возьми меня!

— А ты разве грязная?

— Грязная, очень грязная. У меня было грязное прошлое, прошлое, которое не отмыть дочиста. Раньше я отказывалась спать с тобой, потому что чувствовала себя грязной, я боялась запачкать тебя, и уж тем более я недостойна твоего целомудрия.

— А сейчас не боишься?

— А сейчас не боюсь.

— Почему?

— Сама не знаю. После встречи с тобой сегодня я внезапно перестала бояться. Больше ничего не боюсь. Я готова рискнуть.

— И даже готова по собственной инициативе подарить мне… тело, которое считаешь грязным?

В этот момент Лун Мин открыла глаза и посмотрела на Вэй Цзюньхуна:

— А ты разве сейчас все еще считаешь меня чистой девушкой? Приличной и порядочной?

Вэй Цзюньхун молчал, уклоняясь от прямого ответа. Сложные чувства отразились на его лице, словно тени на неровной поверхности гонга.

— Когда мы были на полпути сюда, ты ходил за водой для меня и оставил мне свою куртку, я увидела в ее кармане билет на поезд и посадочный талон, — произнесла Лун Мин. — И не важно, специально ты это сделал или нет.

— И что это доказывает? К тебе это не имеет отношения.

— Ты на поезде ездил в уезд Пинси в Фуцзяни, так?

— Ездил.

— Пинси — место моего рождения по документам, — Лун Мин села. — Что ты там делал? Зачем ты туда ездил? Разве не для того, чтобы проверить достоверность моих документов и содержащейся в них информации?

— Мы ездили узнавать о Линь Вэйвэне, а не о тебе.

— А потом ты поехал в уезд Даянь, верно?

— Я ездил туда, чтобы навестить свою тетю.

— Но в уезде Даянь живет моя однокурсница, с которой у меня были самые лучшие отношения, ее зовут Мэн Цзиньни. Ты наверняка с ней встречался, так?

— Случайно встретил.

— И что она тебе обо мне рассказала?

— Что ты — ее благодетельница, она говорила лишь слова благодарности.

— А потом, когда ты проезжал Наньнин, наверное, заехал и в мой институт — Педагогический институт Юнчжоу. И встречался с моими преподавателями, чтобы провести расследование о моей жизни там, верно?

— Чтобы понять тебя, а не провести расследование. Если честно, я сначала съездил в институт, а потом уже в Даянь.

— А после уезда Даянь ты отправился в Сычуань, в Гуандун и побывал в Дунгуане, так?

— Не надо меня допрашивать! Я не преступник! — Вэй Цзюньхун стремительно поднялся, было заметно, что он рассержен. — Если кто и должен расследовать, так это я; если кто и должен допрашивать, так это я должен допрашивать тебя! Я же ни о чем тебя не спрашивал, а ты начала допрашивать меня! Где это видано?!

Лун Мин подняла голову:

— Ну, тогда допроси меня! Ты же приехал сразу ко мне не потому, что скучал, а чтобы допросить меня, ведь так? Ты специально ничего не спрашивал, хотел, чтобы я сама тебе призналась, да? Хорошо, я сама тебе во всем признаюсь. — Она встала на колени. — Мое имя фальшивое, меня зовут не Лун Мин, мое настоящее имя — Лэй Янь. И место моего рождения тоже неверное, я родилась в провинции Сычуань в уезде Линьшуй, а не в Пинси в Фуцзяни. До того как поступить в институт, я в Гуандуне в городе Дунгуань…

— Не говори! — Вэй Цзюньхун махнул рукой, прервав ее. Он обеими руками обхватил голову, словно она была гранатой, которая вот-вот разорвется. — Я все знаю, не продолжай!

— Я расскажу. Ты знаешь свою версию, я расскажу свою. Когда полицейский ловит преступника, ему же еще нужно признание, чтобы тот во всем сознался.

— Я не говорил, что ты преступница! — продолжал кричать Вэй Цзюньхун. — Не продолжай, а то я сойду с ума! Ты понимаешь? Если бы я считал тебя преступницей, разве примчался бы я тайком к тебе, сгорая от беспокойства? До того как я влюбился в тебя, полюбил тебя, я думал, что ты подозреваемая в убийстве. И я тогда ошибался! Потом я влюбился в тебя, полюбил тебя, и после того, как я узнал твое трагическое прошлое и несчастную судьбу, я почувствовал, что все так же люблю тебя, именно поэтому примчался сюда, ты понимаешь это?

Лун Мин не стала ему перечить, ее словно придавило напором Вэй Цзюньхуна.

— Возможно, ты и считаешь, что виновата, что ты грязная, — преследовал Вэй Цзюньхун разгромленного противника, — но я так не считаю. Я считаю виновными тех, кто тебя столкнул в эту огненную яму, а грязным — наше общество, корыстное и распущенное! Лун Мин, раз я люблю тебя, я принимаю тебя всю целиком. Правда. Я принимаю тебя. Целиком и полностью.

Лун Мин бросилась во вновь открытые для нее объятья Вэй Цзюньхуна:

— Зови меня Лэй Янь, хорошо? Это мое настоящее имя.

— Нет, — ответил Вэй Цзюньхун, — нынешнее имя Лун Мин — настоящее, я буду звать тебя Лун Мин.

Руки Лун Мин, зажатые между их телами, словно тоже растрогались, ее проворные пальцы гладили мужскую грудь, на которой росли толстые и густые волосы, как кустарник на горе. От этих волос исходил опьяняюще-резкий, свежий запах. Мягкие пальцы без стеснения зарывались в этот кустарник, передавая душевную боль Вэя в сердце Лун Мин.

— Что касается Линь Вэйвэня и наших с ним отношений, — произнесла Лун Мин, — возможно, есть то, чего ты не знаешь. И я не собираюсь продолжать скрывать это от тебя. Мне кажется, лучше тебе все рассказать — четко и без утайки.

— Давай сначала сядем. — Вэй Цзюньхун притянул Лун Мин, и они сели рядом. К платью Лун Мин пристала сухая трава, он рукой отряхнул ее, а потом еще и погладил растрепавшиеся волосы девушки.

Лун Мин сосредоточенно смотрела вдаль. Ее взгляд постепенно перемещался, пока она не сконцентрировалась на собственных ногах. Она сидела, обхватив двумя руками колени, как выкопанный из-под земли кувшин, содержимое которого крайне важно, но которое стыдно показывать людям. И если его открыть, то это навлечет беду и на открывающего, и на того, кто стал этому свидетелем.

— Если рассказ опять заставит тебя испытывать боль, то тогда не говори, — сказал Вэй Цзюньхун, глядя прямо перед собой. — Я примерно догадываюсь, что Линь Вэйвэнь нарушил ваш договор и нашел тебя, начал угрожать тебе и шантажировать, использовать твоих несовершеннолетних учеников для продажи наркотиков, верно?

— Да, и не только это, — покачала головой Лун Мин. Она неосознанно еще сильнее сжала колени, ее глаза сами собой закрылись. Умерший, но все еще преследующий ее Линь Вэйвэнь моментально возник в ее мыслях, — он держал в руках красный цветок, словно окровавленное сердце зверя, заставляя ее проглотить его.

Вэй Цзюньхун пристально смотрел на страдающую от воспоминаний Лун Мин. Он мог лишь воображать, какие картины и подробности всплывали у нее в голове, мог представлять расчетливость и подлость Линь Вэйвэня, мог прочувствовать сопротивление и тщетную борьбу Лун Мин.

Он поставил себя на ее место, представил себя вместо нее, он принял все, что произошло с ней. Он тоже закрыл глаза, полный скорби и возмущения. Потом встрепенулся и с отвагой в голосе сказал:

— Ну, Линь Вэйвэнь, давай!