В первом же семестре, а точнее сказать, в первый же день своего обучения в институте Мэн Цзиньни встретила первого в своей жизни благородного человека.

Это и была Лун Мин.

Мэн Цзиньни регистрировалась самой последней из всех первокурсников.

Еще утром того дня ее отец искал, у кого бы занять денег. Сам он был беден и занял уже у всех родственников, таким образом набралась сумма в две тысячи юаней, а стоимость обучения дочери в первом семестре составляла три тысячи. И это еще не считая повседневных и мелких расходов. Все равно не хватало тысячи. У кого же ее занять? Вечером за день до этого отец ломал голову, вспоминая, у кого можно одолжить денег. Не с кем было обсудить, и никто не мог подсказать, что ему делать. А тот, кто мог подсказать, — его жена — уже умерла. После ее смерти из-за болезни остался долг в семьдесят тысяч юаней, поэтому сейчас невозможно было собрать деньги на учебу для старшей дочери. Семьдесят тысяч тоже одолжили родственники — всего двадцать семей. Он еще не вернул этот долг, а теперь каждая из этих семей одолжила ему еще по сто юаней. И хотя они все говорили, что это подарок и возвращать не надо, упрямый и заботящийся о репутации отец считал, что это — долг, и записывал все в специальную тетрадь. Долг в любом случае — раньше или позже — надо будет возвращать. Самое позднее, когда он смог бы вернуть — после окончания дочерью института, она будет получать зарплату на работе и все вернет! Сейчас главное, чтобы дочка поступила в институт, обязательно должна поступить, тогда в будущем он сможет вернуть долг полностью. Не хватает минимум тысячи, у кого же занять? Возможные варианты отца ограничивались лишь родственниками, включая и дальних, что делало процесс займа денег крайне тяжелым. С момента получения уведомления о зачислении в институт за долгие двадцать дней он собрал лишь две тысячи. И тогда отец вдруг очнулся и осознал, что у родственников больше занимать нельзя. Но кто из чужих людей сможет одолжить деньги? Соседи? Жители ближайшего поселка? Все это было невозможно. Когда отец был чиновником в деревне, из-за своего вспыльчивого характера он обидел многих из них. Сейчас этот взрослый мужчина из-за тысячи юаней был близок к помешательству. В народе говорят: «Живой человек может умереть от сдерживания мочи», — и отец уже поверил в эту поговорку.

Мэн Цзиньни наблюдала, как страдающий и обеспокоенный отец с горестными вздохами и завываниями мечется, то забегая в их ветхий дом, то выбегая из него, словно бешеный пес на привязи. И естественно, она понимала, почему — все из-за денег на первый семестр ее обучения в институте. Когда она смотрела на мучения отца и двух младших братьев-школьников, у нее зародилась мысль отказаться от поступления. Но эта мысль промелькнула, как призрак, и исчезла. На смену ей пришла другая: «Я обязательно должна учиться в институте, какую бы цену ни заплатил за это отец или я сама в будущем». В этот момент она еще не понимала, какую цену придется за это заплатить, оставалось лишь полагаться на отца. Только если он сойдет с ума по-настоящему, тогда она решила не поступать.

Почти перед самым рассветом отец внезапно успокоился. Его лицо уже не было таким мрачным, словно он смирился или обрел какую-то надежду. Он переоделся в чистую рубашку и, наказав дочери обязательно дождаться его возвращения, вышел из дому.

Он вернулся, когда солнце стояло уже высоко над горами, и отдал дочери пятьсот юаней со словами:

— Это все, что я смог достать. Значит, на учебу не хватает еще столько же. Вынь из них сто юаней на дорогу, тогда будет не хватать шестисот юаней. Про эти шестьсот юаней ты так скажи в институте: мой отец — чиновник и никогда не будет уклоняться от уплаты долга.

Мэн Цзиньни, которая с нетерпением и тревогой ждала отца, даже не спросила его, где он взял эти деньги, и поспешила в путь. Час она шла пешком по горной дороге до поселкового центра, потом ехала полтора часа на маршрутке до уездного города. Только в два часа пополудни она села в рейсовый автобус до Наньнина. В то время еще не проложили высокоскоростную магистраль от Даяня до Наньнина, поэтому только после пяти вечера она прибыла на станцию Аньцзи в Наньнине. Хорошо еще, что педагогический институт был недалеко, и она успела за десять минут до окончания приема документов прибыть на футбольное поле.

Гуманный институт не выставил ее за ворота из-за нехватки шестисот юаней. Она всего лишь, в отличие от остальных, написала еще заявление с просьбой отсрочить взнос на обучение и получила такие же спальные принадлежности, как и другие.

Когда она вошла в пятьсот третью комнату второго здания женского общежития со свертком в руках, там были семь девушек. Они уже заняли самые лучшие места, для последней из прибывших осталась лишь нижняя полка прямо у двери. Даже сейчас Мэн Цзиньни не считала то место ужасным, наоборот, оно было замечательным.

Лун Мин занимала место прямо над ней.

В тот день все семь девушек уже поужинали и занимались своими делами: умывались, чистили зубы, болтали по телефону. Мэн Цзиньни не помнила, сколько человек поздоровались с ней, но она отчетливо запомнила, как одна из девушек, свесив голову с верхней полки, приветливо сказала:

— Привет! Меня зовут Лун Мин!

— А меня — Мэн Цзиньни.

— Я не знаю, привычно ли тебе спать на нижней полке, я как приехала, выбрала верхнюю, но, если хочешь, можем поменяться.

Мэн Цзиньни и так уже чувствовала тепло, а от этих слов у нее на душе еще больше потеплело, и она произнесла:

— Не будем меняться, мне нравится нижняя полка.

Лун Мин отложила книгу, которую читала, спустилась вниз и помогла Мэн Цзиньни заправить кровать. На ней была модная черная шелковая пижама, волосы коротко острижены, как у модного мужчины, но по своему поведению она была мягкой и чуткой девушкой. Она лучше, чем Мэн Цзиньни, умела заправлять кровать и складывать одеяло, как будто ее этому специально учили. Насколько Мэн Цзиньни помнила, ее мать при жизни никогда не помогала ей заправлять кровать. И подумала: «Почему же эта девушка, с которой я только что познакомилась, помогает мне с таким энтузиазмом?»

Закончив с кроватью, Лун Мин спросила:

— Ты уже ела?

Мэн Цзиньни от волнения ответила:

— Ела.

Ну, раз уж она сказала, что ела, теперь было неловко идти искать, где поесть. К тому же столовая, должно быть, уже была закрыта, а в ресторане еда наверняка ужасно дорогая. Пришлось Мэн Цзиньни терпеть, хотя она за день не съела ни крошки.

В полночь девушка, которая встала в туалет, обнаружила, что Мэн Цзиньни вся в поту, мокрая до нитки катается от боли по кровати.

Остальные девушки собрались уже вести ее в больницу, но она покачала головой и честно сказала:

— Думаю, это от голода, я вчера ничего не ела.

Лун Мин тут же достала свои припасы и стала по кусочку скармливать их Мэн Цзиньни.

Мэн Цзиньни ела эти рассыпчатые, сладкие конфеты и печенье и смотрела на Лун Мин. Она сдержалась и не дала волю слезам, но в глубине души стала считать Лун Мин благородным человеком и своей благодетельницей.

Но еще большее благодеяние ждало ее впереди.

На следующий день Лун Мин вместо Мэн Цзиньни выплатила недостающие деньги за обучение. И всунула Цзиньни в руки свои карточки на питание в столовой, а ее карточки забрала себе.

Гордая и смущенная Мэн Цзиньни спросила:

— Лун Мин, почему ты так поступаешь?

— Потому что у меня тоже были тяжелые времена, и я знаю, что такое нужда. Сейчас я не в тяжелом положении и не нуждаюсь, поэтому хочу помочь тому, кто нуждается. Только и всего.

— Как же мне отблагодарить тебя?

— У меня нет младшей сестренки. Если ты согласна, будь для меня младшей сестрой.

— Сестра! И у меня нет старшей сестры!

Вот так Лун Мин и Мэн Цзиньни стали сестрами. Они и в институте, и за его пределами везде ходили вдвоем, были не разлей вода, не расставались ни на минуту. Поначалу никто не верил, что они стали сестрами. А те, кто все-таки верил, думали, что их сестринская дружба не продлится долго. Ведь они были такими разными: одна — богатая красавица, другая — бедная и некрасивая. Прекрасная яшма и булыжник с помойки. Разве может столкновение двух таких разных камней высечь искру искренней дружбы? А были даже такие, кто говорил, что Лун Мин специально сделала Мэн Цзиньни своей сестрой, чтобы заурядная внешность и бедственное материальное положение семьи Мэн оттеняли ее красоту и богатство, и ничего более.

Как-то раз, в пятницу после обеда, Лун Мин и Мэн Цзиньни куда-то уехали и вернулись лишь в воскресенье вечером.

Болтавшие в этот момент остальные девушки застыли в изумлении, увидев полностью преображенную Мэн Цзиньни.

Ее волосы были завиты, а потом снова распрямлены, после стрижки и разных процедур они выглядели черными, блестящими и мягкими, словно у кинозвезд в рекламе шампуня. Кожа лица также стала намного светлее и красивее, фарфорово-белый цвет скрыл множество недостатков. Мэн Цзиньни, несомненно, сделала пластику лица или как минимум убрала пятна. Брови были выщипаны и вместе с ресницами приведены в порядок. Раньше ее брови были толстые, и волоски росли как попало, а сейчас они стали тонкими и изогнутыми, как веточки ивы. На ресницы невозможно было смотреть — слипшиеся, они напоминали грязную щетку. А сейчас — ресничка к ресничке, они равномерно торчали вверх, напоминая изящный миниатюрный веер, а когда она моргала, казалось, это бабочка машет крылышками. Губы были накрашены красным, как будто печать на удостоверении.

Ее одежда тоже претерпела изменения. Раньше у Мэн Цзиньни было самое большее два комплекта одежды на все случаи жизни, но теперь, этим вечером в самом начале зимы, на ней были свитер, пуховик, брюки, кожаные сапожки, а в руках она несла несколько пакетов с одеждой.

В общем, Мэн Цзиньни изменилась, да так, что те, кто раньше не обращал на нее внимания или даже презирал ее, теперь лишились дара речи и взглянули на нее по-новому. Теперь она могла сравниться по красоте со своей названой сестрой Лун Мин, — как говорится, даже рыбу могла заставить погрузиться еще глубже, а летящего гуся опуститься на землю, затмевая красотой луну и посрамив даже прекрасные цветы. По меньшей мере внешне они теперь были равны. Больше никто не болтал о том, что Лун Мин, используя заурядную внешность и бедственное материальное положение Мэн Цзиньни, оттеняет свою красоту и богатство. Она сделала подругу такой же красивой и видной, что тут можно еще сказать? Это говорило о том, что Лун Мин была по-настоящему добрым человеком, который прилагает все свои способности, чтобы помочь тому, кто нуждается. Что же касается вопроса, откуда у нее были такие возможности, а если точнее — откуда у нее были деньги на это, то это уже другой разговор. Большинство однокурсников знали, что Лун Мин до поступления в институт три года работала, но чем именно она занималась, не знал никто.

Мэн Цзиньни как-то спросила Лун Мин:

— Сестренка, а чем ты занималась до поступления в институт?

— Почему ты не спрашиваешь, почему я сначала пошла работать?

— Сестренка, а почему ты сначала пошла работать, а потом только поступила в институт?

— Потому что мне надо было сначала заработать денег. Я окончила старшую школу в две тысячи шестом году, сдала экзамены и поступила в вуз второго уровня, но не стала учиться. Положение моей семьи почти такое же, как у тебя. У тебя — отец, а у меня — только мать. У тебя два младших брата, у меня — один, он был уже в последнем классе. Если бы я тогда пошла учиться, и если бы он, окончив школу через год, поступил в университет, мы бы не потянули. Брат учился лучше меня, и он точно смог бы поступить в вуз первого уровня. Поэтому мудрым решением было временно отказаться от учебы в институте, чтобы поддержать брата.

— А что сейчас? Брат поступил?

— Да, он уже на втором курсе, учится в медицинском. — Лун Мин говорила, и лицо ее сияло радостью.

— Получается, твой брат окончит университет раньше тебя!

Тут Лун Мин произнесла:

— Я сейчас скажу тебе, чем я занималась. Но скажу только тебе одной.

Безгранично счастливая Мэн Цзиньни ждала, понимая, что ей оказана честь, ведь Лун Мин сказала, что расскажет лишь ей одной.

— Цзиньни, скажи, какая отрасль сейчас самая прибыльная? Где легче всего заработать денег?

— Не знаю, — не раздумывая, ответила сначала Мэн Цзиньни и только потом начала соображать. — Если ты начальник, если занимаешься недвижимостью, продаешь и покупаешь дома, спекулируешь на недвижимости, а еще… Если ты — чиновник! Это самое прибыльное, здесь легче всего заработать деньги.

— Да, так и есть, начальники, занимающиеся недвижимостью, и чиновники — самые прибыльные профессии, там легче всего заработать. А если перевернуть ситуацию и подумать с другой стороны: если надо заработать деньги, которые принадлежат этим начальникам и чиновникам, то как проще это можно сделать?

— Ну, этого я не знаю, — сказала Мэн Цзиньни. — Сестренка, расскажи!

— Вот и хорошо, что не знаешь. Я никогда тебе не расскажу, никогда. Сейчас у меня есть деньги, за те два года работы я заработала немало, но дались они мне очень нелегко, это было нерадостное время. Поэтому я хочу потратить их. Потратить подчистую. А потом начать жизнь заново, с чистого листа.

Мэн Цзиньни ошеломленно уставилась на Лун Мин, будто не совсем понимая или будучи не в состоянии выразить словами то, что чувствует.

— Сестренка, что ты говоришь? Деньги — они изначально нечистые. С того самого момента, как их выпускает банк, они сразу становятся нечистыми. Но сколько людей любят их, придумывают способы их заработать или отнять у других! Сестра, не рассказывай, и я больше не буду тебя расспрашивать. Для меня ты — лучшая сестра, и все!

Пришедшие к взаимопониманию сестры, обнявшись, проплакали весь вечер.

На зимних каникулах Лун Мин спросила Мэн Цзиньни:

— Цзиньни, можно я поеду к тебе?

Мэн Цзиньни сначала обрадовалась, а потом грустно произнесла:

— Мой дом весь разваливается, он ужасно ветхий, в нем ничего нет. А из поселкового центра нет транспортного сообщения, поэтому еще час надо идти по горной дороге, а тебе, наверное, потребуется часа три.

— Как ты можешь так говорить? Как будто я не испытывала в жизни трудностей и не лазила по горам? Не исключено, что ты в горах будешь идти медленнее меня. Ваши горы выше, чем Хуаиншань? Опаснее?

— Хуаиншань? Горы в Сычуани? — спросила Мэн Цзиньни. — Разве твой дом не в Фуцзяни?

Лун Мин ответила:

— Я не говорила, что мой дом не в провинции Фуцзянь, я лишь сказала, что взбиралась на гору Хуаиншань. Ты не читала «Красный утес»? Не слышала про тетушку с двумя пистолетами? Она была партизанкой как раз в горах Хуаиншань. Я ее уважаю, что, мне нельзя было пройти по ее стопам в тех горах?

Эти вопросы, сыпавшиеся словно выстрелы, напугали Мэн Цзиньни, она поспешила сказать:

— Ладно, ладно, хорошо, я хотела сказать, что мой дом — в низине Цибайнун в горах Даяошань, и там не витает дух тетушки с двумя пистолетами, чтобы подбодрить тебя, я просто боюсь, что у тебя ноги слабые и ты не дойдешь.

Лун Мин сложила руки так, будто в каждой — по пистолету, и указала на саму себя:

— Тетушка с двумя пистолетами здесь!

После этого сестры бодро отправились в путь. Сначала они приехали на поезде из Наньнина в Даянь, а потом на автобусе — в поселок Цибайнун.

По дороге из уездного города в Цибайнун Лун Мин становилась все мрачнее. Крутые горы с обрывами теснились вокруг, словно бочки в винном погребе. Легкая маршрутка с большими усилиями ползла наверх, потом съезжала вниз, снова взбиралась, как будто балансировала на канате, она постоянно глохла и катилась назад. Однако дорога не была пыльной, вокруг сплошная зелень, а в ноздри бил запах свежести. Хотя на дворе стояла зима, растения по-прежнему буйно цвели, разве что горный воздух был студеный. Проникая сквозь щели в окне, он заставлял Лун Мин дрожать от холода. Мэн Цзиньни обнимала закоченевшую подругу, изо всех сил пытаясь передать ей свое тепло. Эта ужасная поездка наконец благополучно закончилась, они прибыли в поселковый центр, вышли из автобуса и дальше пошли пешком. Однако дорога в горах была еще более узкая и ухабистая, чем та, по которой они ехали. При взгляде на уходящую вдаль тропу казалось, что это веревка, свешивающаяся с вершины горы, чтобы подвесить человека. Из земли под ногами постоянно выпирали скользкие камни, если наступить на них, не соблюдая мер предосторожности, то можно скатиться с утеса или даже упасть в пропасть. Мэн Цзиньни тащила весь багаж, да еще и присматривала за Лун Мин, она вела подругу за руку, оберегая ее от опасности. Ей нечем было отблагодарить старшую сестру за заботу и добрые поступки, кроме как своей жизнью.

Наконец они добрались до лощины и смогли передохнуть. Мрачное настроение Лун Мин вылилось в поток слез. Бесконечно раскаиваясь, Мэн Цзиньни все повторяла:

— Прости! Из-за меня ты устала и натерпелась страху!

Но она и не думала, что Лун Мин ответит:

— Я плачу не оттого, что мне тяжело, и не из-за усталости и страха. А потому что ты живешь в еще более тяжелых условиях, чем я! Тебе требуется прикладывать еще больше усилий, чтобы выбраться отсюда!

Мэн Цзиньни тоже расплакалась от такого глубокого сочувствия к ней.

После того как они прибыли в ветхий дом Мэн Цзиньни, настроение Лун Мин опять стало мрачным, ее сострадание достигло пика.

Отец точил во дворе нож, когда увидел, что к нему идут две девушки в роскошных нарядах. Одна из них телосложением и походкой напоминала дочь, которую он не видел уже четыре месяца, но он не был в этом полностью уверен. Ведь за эти четыре месяца он не посылал ей больше денег, купить еду — уже была проблема, откуда бы взялись деньги на такую одежду? Поэтому ему хотелось верить, что эти девушки — чиновницы из поселковой и уездной Федерации женщин. Он подумал, что нашлись деньги на материальную помощь, заявление на получение которой он подавал в прошлом году, когда жена заболела раком груди. И хотя ее спасти не удалось, все его деньги были потрачены, так что эти женщины, скорее всего, привезли компенсацию.

И только когда они подошли поближе и раздался такой знакомый голос дочери, отец удостоверился, что это действительно она, да еще и с подругой.

Отец был не очень рад дочери из-за ее роскошной одежды. Их семья такая бедная, а она столько одежды накупила, да еще и однокурсницу привезла. Все равно что лепестками цветов прикрывать корзину с курами, всего лишь видимость богатства. Он просто поздоровался с однокурсницей дочери и продолжил точить нож. На краю поля растет мелия азедарах, он собирался срубить дерево и выручить за него сто юаней.

А вот младшие братья, которые уже были на каникулах, необычайно обрадовались, ведь их сестра стала такой красоткой, а другая сестра, которую она с собой привезла, была еще прекраснее. На специальной площадке для сушки зерна мальчишки самозабвенно крутили юлу. Была холодная зима, а они были в летней одежде без подкладки и в кедах, да и те были рваные, сквозь дырки выглядывали пальцы ног, напоминая голову черепахи, высовывающуюся из панциря.

Девушки зашли в дом. Там стояли три кровати с легкими скомканными засаленными постельными принадлежностями, также там была бамбуковая бочка для риса, дно которой было изгрызено мышами. Лун Мин вытянула шею и заглянула внутрь, но увидела лишь оставшиеся примерно десять цзиней кукурузы.

Затем они прошли на задний двор, где располагались четыре помещения в одном месте — туалет, свинарник, овчарня и курятник, но сейчас здесь не было ни свиней, ни овец, из домашних животных оставались лишь курицы. Одна курица как раз высиживала яйца, поэтому даже не обратила внимания на вошедших девушек, не испугалась, а продолжила заниматься своим делом. Возможно, эта курица была сейчас главной экономической опорой семьи, источником ее дохода. Может быть, где-то в горах еще паслась овечка. Мэн Цзиньни сказала:

— Когда я поступила в институт, была еще овечка, совсем маленькая, если она еще жива, то, наверное, весит сорок цзиней.

В этот момент раздался громкий стук, и Лун Мин с Мэн Цзиньни пошли посмотреть — это отец рубил дерево на краю поля. Лун Мин подбежала к нему и произнесла:

— Дядюшка, я куплю это дерево, только, пожалуйста, не рубите его!

Отец остановился и посмотрел на Лун Мин, затем взглянул на вырубленную в корне дерева брешь: он уже вырубил большую часть, тут уж лучше сделать еще пару ударов. Затем он сказал дочери и ее одногруппнице отойти в сторону и толкнул дерево, которое с грохотом завалилось на ту часть поля, где ничего не росло.

Он начал рубить ветки и сдирать кору и сказал молча наблюдавшей со стороны дочери:

— Ты еще не пошла готовить?

Дочь Мэн Цзиньни с Лун Мин пошли к дому, а отец бросил им вслед:

— Зарежь ту курицу.

Вечером за ужином, глядя, как мальчишки жадно уплетают куриное мясо, даже не выплевывая косточки, Лун Мин поняла, что ее решение не останавливать Мэн Цзиньни и дать зарезать курицу было верным.

Во время еды пришли еще два человека — родственники семьи Мэн, они явились получить долг. Их метод был весьма деликатный и артистичный. Они начали рассказывать, как им сейчас трудно, а скоро китайский Новый год, нужно то купить, это купить… Затем начали нахваливать Мэн Цзиньни — как она прекрасно одета, какая теперь белокожая красавица, еще посмеялись над куриным мясом, от которого почти ничего уже не осталось, единственное, о чем они не говорили вслух, так это о том, что хотят вернуть деньги, которые им должна семья Мэн. Смутившийся отец Мэн Цзиньни спросил, указывая на недавно срубленное дерево за воротами:

— Вы дождетесь завтра, я продам дерево и верну каждому из вас по пятьдесят юаней или прямо сейчас заберете дерево с собой?

Родственники растерянно переглянулись, обменялись выразительными взглядами и решили, что лучше действовать на опережение и забрать дерево, потому что они опасались, что отец, продав завтра дерево, может и не вернуть им деньги или вернет, но не им.

Глядя вслед уносившим дерево родственникам, Лун Мин спросила Мэн Цзиньни:

— Сколько вы всего должны?

Мэн Цзиньни ответила:

— До моего поступления в институт было больше семидесяти тысяч, сейчас, наверное, уже не так много.

На следующий день Лун Мин позвала Мэн Цзиньни и двух ее братьев с собой. Пешком они сначала отправились в поселковый центр, где арендовали машину, на которой поехали в уездный город. Там Лун Мин сняла с двух карточек в разных банках сто тысяч юаней наличными, накупила на двадцать тысяч одежды и еды, и все покупки загрузили в машину. Обдуваемые горным ветром, но больше не чувствуя холода, они вернулись домой с полными руками.

Отец Мэн Цзиньни в новом ватнике держал в руках восемьдесят тысяч юаней и смотрел на спасшую их семью Лун Мин как на божество.

Он тихо спросил дочь:

— Как ты познакомилась с такой благородной девушкой?

Мэн Цзиньни ответила:

— Я и сама не знаю почему, но я встретила ее в первый же день, а потом она постоянно помогала мне.

— Если бы я знал, что тебе помогут, то не стал бы унижаться, занимая деньги.

Отец Мэн Цзиньни наконец рассказал дочери про то, как он занял деньги в тот день, когда начиналась учеба.

В ту ночь он долго думал и вспомнил человека, который мог бы одолжить денег.

Человека этого звали Тань Шоупин.

Тань Шоупин был одноклассником Мэн Кэи, отца Мэн Цзиньни. Они отучились в средней школе и не стали продолжать учебу, а поехали в Наньдань добывать руду. Они оба попали в аварию на шахте и оба счастливо спаслись. Мэн Кэи вернулся домой, а Тань Шоупин остался в Наньдане и продолжил работать в шахте. Однажды, спустя несколько лет, во время празднования китайского Нового года, они столкнулись в поселке. Тань спросил друга, не женился ли тот. Мэн Кэи ответил, что еще нет.

— Тогда я тебя кое с кем познакомлю, — сказал Тань Шоупин.

Познакомил он его с ныне покойной женой Лань Мэйюэ. Уже когда она вышла за него замуж, Мэн Кэи почувствовал, что тут что-то не так. Лань Мэйюэ была внешне привлекательной, почему же тогда Тань Шоупин сам не взял ее в жены? И хотя сам Тань заявлял, что это все потому, что они братья и в жизни, и в смерти, Мэн Кэи это все равно казалось странным. Несколько лет спустя он все-таки добился ответа от Лань Мэйюэ. Она рассказала ему правду: они с Тань Шоупином были помолвлены, но ему понравилась девушка покрасивее, поэтому он расторг помолвку. И, возможно, из-за мук совести и по доброте душевной познакомил ее со своим названым братом. Мэн Кэи, выслушав ее рассказ, не подумал, что действия Таня возмутительны, он ведь всего лишь их познакомил, не давил на них, не обманывал. К тому же, когда они познакомились, у них все сладилось по обоюдному согласию — один собирался жениться, а другая хотела замуж. И только когда жена умерла, а он задолжал огромную сумму, да и из-за платы за обучение дочери оказавшись в безвыходном положении, Мэн Кэи начал обвинять Тань Шоупина, этого мудака.

Тем утром Мэн Кэи пришел в поселковый центр и постучал в дверь Тань Шоупина, который уже вернулся на родину и открыл свой магазин. Он вытащил Таня на безлюдную улицу и сказал:

— Тань Шоупин, ты познакомил меня с Лань Мэйюэ. Она должна была выйти за тебя, но оказалась тебе не нужна, поэтому ты спихнул ее мне. Сейчас она умерла. Можно считать, что ты свое невезение и несчастья переложил на меня. Поэтому ты несешь ответственность. Сейчас дочь Лань Мэйюэ поступает в институт, не хватает тысячи юаней. Прошу тебя одолжить их мне.

— Ты хочешь, чтобы я одолжил тысячу? Я не дам тебе в долг. Я подарю тебе пятьсот юаней, — подумав, ответил Тань Шоупин.

— Почему? — недоуменно спросил Мэн Кэи.

— Ты все равно не сможешь их вернуть. Если одолжить тебе тысячу, значит, эту тысячу потерять. А если я подарю тебе пятьсот юаней, то пятьсот я сэкономлю, значит, практически заработаю.

— Какой же ты подлый!

— А это потому что ты был еще подлее. Твоя жена умерла, ты нищий, как ты можешь винить в этом меня? Ты хоть понимаешь, что это прямо-таки шантаж и вымогательство?

Его слова напугали Мэн Кэи:

— Я вынужден так поступать! Ради дочери приходится быть подлым. Я не буду считать, что ты подарил эти пять сот юаней. Я их тебе обязательно верну!

Мэн Цзиньни выслушала рассказ отца. Она была так тронута, что начала кланяться ему, стоя на коленях. Отец перехватил уже упавшую на колени дочь со словами:

— Если хочешь преклонить колени, то делай это перед своей однокурсницей! Она помогла нам, ты должна запомнить ее благодеяние!

Мэн Цзиньни кивнула. Она не встала перед Лун Мин на колени, но когда они ночью спали вместе на одной кровати, она придвинула свои горячие ноги к холодным ногам Лун Мин, чтобы они больше никогда не мерзли.

Китайский новый год Лун Мин встретила в доме Мэн Цзиньни.

И следующие три года она встречала Новый год в доме Мэн Цзиньни.

Мэн Цзиньни как-то спросила Лун Мин:

— Почему ты не ездишь домой встречать Новый год? Я очень рада, что ты встречаешь его со мной, но у тебя же есть мама и брат.

— Маме улыбнулась удача, она в свои почти пятьдесят лет вышла замуж за иностранца, а брат на каникулах ездит к ней в гости за границу. Поэтому я остаюсь тут одна-одинешенька, если ты меня не считаешь за родню.

Больше этот вопрос Мэн Цзиньни не задавала.

Были еще вопросы, задав которые один раз, Мэн Цзиньни больше не спрашивала:

— Сестричка, Фэн Цзуцзюнь так романтично и с таким чувством признался тебе в любви, почему ты не приняла его чувства?

— Тебе не понять мою печаль, да и не надо ее понимать…

— Сестра, как мне отплатить тебе за все, что ты сделала?

— Не нужно благодарности. Просто живи хорошо в будущем, и пусть семья твоя будет богата. А еще пусть все, что ты обо мне знаешь, останется только между нами. Это и будет лучшей благодарностью.