«Эшер-хаус» занимал восемь городских кварталов. Согласно первоначальному архитектурному проекту, навеянному идеями Паоло Солери, он должен был стать самодостаточным аркологическим кондоминиумом, включающим в себя жилые апартаменты, офисы, супермаркет, поликлинику, два ресторана, отель, казино, турецкие бани, телечасовни, оранжереи, конференц-залы, прачечные, паркинги, мусоросжигатели и даже собственную станцию метрополитена. На бумаге, «Эшер-хаус» был абсолютно изолированным микрогородом, отделившимся от внешнего мира высокой куртиной из армированного бетона и покоящимся на восьми сейсмоустойчивых бастионах под надежной защитой зенитных равелинов. В фантазиях архитекторов, неприступная цитадель «Эшер-хауса» со всеми ее барбаканами, теналями, редюитами и огромной, как палуба авианосца, эспланадой, нависала над городом мрачным монолитом, подпирая небо кроншпицами вертолетных площадок.

Но в реальности дело обстояло иначе. «Эшер-хаус» так и не достроили до конца: теракты Воинов Радуги, саботаж со стороны профсоюзных синдиков, вето консулата на размещение ядерного реактора в центре города, кризис макроэкономики после Газавата и нашествия Аттилы, Великий Нефтяной Голод и эпидемия Синей Смерти — все это убило грандиозный проект, и вавилонский зиккурат «Эшер-хауса» наполовину состоял из пустых каркасов мертвых этажей с торчащими наружу обрубками несущих ферм.

Другая его половина использовалась в качестве отеля, где роскошь обставленных в стиле необарокко апартаментов с трудом сочеталась с неработающими эскалаторами и ржавой водой из золотых кранов. Единственное, что удерживало «Эшер-хаус» от полного запустения — традиция, согласно которой он был местом проведения светских мероприятий: балов, приемов, инаугураций дофинов и аукционов предметов искусства. Во время этих нечастых, но помпезных событий фасад «Эшер-хауса» озарялся сиянием прожекторов, а на кронверке, устланном алым паласом, теснились лакированные туши лимузинов…

В один из таких вечеров Касиан подъехал к «Эшер-хаусу» со стороны заброшенных стройплощадок, с трудом загнав неповоротливый, как катафалк, «Хаммер» во внутренний дворик у одного из служебных выходов.

Тощая крыса настороженно принюхалась, помахивая голым хвостиком, и юркнула в петляющий коридорчик лабиринта.

— Лабораторная крыса, — изрек патер Сальватор, — в чем-то равноправна с исследователем; она сама рисует свой лабиринт, ибо свободна в выборе пути к кусочку сыра. Надо только помнить, что свобода крысы не простирается дальше стенок лабиринта.

Стенд-лабиринт занимал большую часть крипты бихевиористики; почти все остальное пространство было забито клетками с подопытными животными. Тронув рычажок на подлокотнике инвалидного кресла, патер Сальватор резво прокатился между клетками, ударяя по ним ротанговой тростью, и перебудил таким образом всех до единой несчастных тварей.

— Я рад, — рявкнул патер, перекрывая гомон разбуженных зверей, — что ты обратился за помощью в свою альма-матер. И еще больше я рад, что ты плюнул на химеру независимости.

Обезьянка-капуцин — черно-белая шерстка топорщится на тонком, как проволочный каркас, тельце — пронзительно заверещала, вцепившись в решетку и раскачивая клетку.

— Только такой идиот, как этот компрачикос Моро, — проревел Сальватор, на миг превратившись в живое воплощение антагонизма между секулярной и академической наукой, — может расходовать свой талант для потехи праздной толпы!!!

Мраморный дог заметался по клетке, роняя капли слюны из вживленной в морду фистулы.

— Он обогнал нас в таинстве пермутации генома на десять лет, — скрежетнул зубами Сальватор, огладив ладонью свой обритый наголо череп; толстые гусеницы его бровей сползлись к переносице. — Его кунсткамера снится всем инокам с кафедры генетики, от министранта до декана. Поговаривают, что приор был готов прибегнуть к симонии, чтобы сманить любого из ассистентов Моро. Беда в том, что Моро богаче университета…

Объехав вокруг стенда-лабиринта, патер Сальватор притормозил и, открыв одну из клеток, вытащил наружу белого кролика. Подняв его за уши и заглянув в его розовые глаза, Сальватор сказал в пространство, будто Касиана в крипте не было:

— Достань мне любого из уродцев Моро. Живого, мертвого — значения не имеет. Достань хотя бы на время. И тогда можешь считать все свои проблемы решенными…

К заднему дворику юго-восточного бастиона «Эшер-хауса» прилегала заброшенная стройплощадка: сильно пересеченное пространство, огороженное металлической сеткой с угрожающими табличками «Высокое напряжение» и «Вооруженная охрана», изъеденными ржавчиной до полной нечитаемости. Земля внутри была изрыта траншеями, окружавшими заполненный грязной водой котлован, из которого, будто менгиры, торчали опорные сваи. В траншеях гнили обмотанные стекловатой трубы теплоцентрали. Тропки вокруг котлована были захламлены штабелями плит и пустующими вагончиками для жилья.

Широкий и приземистый «Хаммер» с трудом пробирался сквозь эту полосу препятствий, то и дело притормаживая и сдавая назад. Касиан купил этого шестиколесного монстра, помнящего еще бои Реконкисты, всего неделю назад и до сих пор не очень освоился с управлением. У броневика, чем-то неуловимо смахивающего на катафалк, были лысые покрышки и побитая, но крепкая броня, а еще — мощный восьмицилиндровый дизель и два ряда галогенных фар, закрепленных на пулеметной станине. На эту покупку Касиан истратил последние деньги, вырученные от продажи клиники.

Дворик, куда Касиан задом (иначе было не развернуться) загнал «Хаммер», был совсем крошечный. Даже и не дворик, а просто закуток, образованный тремя стенами и обращенный к стройплощадке. Одна из стен была затянута зеленой нейлоновой сеткой, из-под которой выпирали ребра строительных лесов. Другая, кирпичная, стена была покрыта копотью и маслянистой пленкой осевшей влаги. Окна в стене были заколочены фанерой и замазаны краской; щелястые ящики кондиционеров бельмами висели в углах окон. К стене прилепился ржавый скелет пожарной лестницы.

Третья стена принадлежала хозблоку бастиона и была вся размалевана аляповатыми люминесцентными граффити. В этой стене была дверь: прямоугольник сизого металла с табличкой «Вход воспрещен». К двери вел небольшой пандус, весь в черных пятнах машинного масла. Рядом с рампой стояли мусорные баки.

Когда «Хаммер» задним бампером задел один из этих баков, Касиан заглушил мотор, поставил броневик на ручной тормоз, поправил зеркало заднего вида, чтобы лучше видеть дверь, и поглядел на часы. Ждать оставалось сорок минут…

Касиана пригласили в кампус в конце ноября. Дул холодный порывистый ветер, срывая с деревьев последнюю листву, и в университетском парке почти не было иноков. Цензус, невысокий, мускулистый парень с короткой стрижкой, встретил Касиана на гравиевой дорожке, окруженной двухэтажными дортуарами. На зажиме для галстука у цензуса был маленький пацифик в венке из дубовых листьев. Капитул Ордена рыцарей Латинского квартала рассмотрел ваше предложение, сказал цензус. С точки зрения декана капитула, риск планируемой операции неоправдан. Тем не менее, приор университета крайне заинтересован в потенциальном результате. Касиан переступил с ноги на ногу. От лица приора университета и декана капитула, сказал цензус, я уполномочен уведомить вас, что университет не берет на себя материальное обеспечение планируемой вами операции. В случае провала операции университет будет отрицать любую свою причастность к вашим действиям. Однако, если операция пройдет благополучно, каноники Ордена готовы рассмотреть вопрос приобретения вашего трофея. Я надеюсь, добавил цензус, вы понимаете, что эта договоренность останется устной и не будет иметь никакой юридической силы. Касиан кивнул. Вы также должны понимать, сказал цензус, глядя Касиану прямо в глаза, что любая ваша попытка скомпрометировать университет повлечет за собой вашу немедленную ликвидацию силами Ордена квартальеров. Касиан еще раз кивнул. Мы желаем вам удачи, сказал цензус, заложив руки за спину, и будем внимательно следить за вашим прогрессом.

На обложке рекламного буклета была литография Мориса Эшера: огромная скала, увенчанная крепостью, парит над темной водой, и крошечный человек верхом на черепахе подплывает к летящей цитадели, пораженно воздев руки. В полутьме, царившей в салоне «Хаммера», черно-белый рисунок казался особенно контрастным. Глянцевое покрытие обложки холодило пальцы. Голографический герб «Эшер-хауса», уловив тепло человеческих рук, начал мерцать и переливаться.

Касиан открыл буклет, и ему на колени выпала сложенная вчетверо газетная вырезка. Касиан знал ее наизусть; тем не менее, он подобрал ее, развернул и аккуратно разгладил на колене. Вырезка рассказывала об аукционе кадавров инженера Моро. Аукцион должен был состояться сегодня, через четыре часа, в открытом бельведере на крыше юго-восточного бастиона.

Внутри буклета были фотографии интерьеров «Эшер-хауса», сделанные широкоугольным объективом с очень странных точек — с люстры, из кадки для пальмы, со дна фонтана, с макушки звонка на стойке портье или с подноса официанта… Рядом с фотографиями в буклете были гравюры великого голландца. На них коридоры отеля закручивались в бутылки Клейна, выворачиваясь наизнанку и поглощая самое себя, лестницы вели в никуда, колонны подпирали пустоту, а паркет оживал тысячами маленьких юрких ящериц… От долгого перелистывания буклета у Касиана начала болеть голова.

Он закрыл глянцевую книжицу и снова перечитал вырезку. По мнению трувера бульварной газетенки, из которой Касиан и узнал об аукционе, главными покупателями творений инженера Моро должны были стать нефтяные эмиры и сетевые маркграфы, в последнее время все чаще вкладывающие средства в произведения искусства, а так же немногочисленные частные коллекционеры. Немногочисленные, с ехидцей подчеркивал трувер, в первую очередь потому, что ожидаемая стартовая цена отдельных лотов достигала миллиона евро. Чего трувер не знал и знать не мог, так это того, что на аукционе будут присутствовать и несколько незваных гостей, пришедших отнюдь не покупать…

Головная боль у Касиана стала сильнее. Он свернул вырезку, засунул ее в буклет и убрал буклет в бардачок, вытащив оттуда аптечку, а из аптечки — шприц. Пора было будить Ингу.

Отказ квартальеров от прямого содействия в операции был предсказуем, так что Касиан начал копать в этом направлении еще до встречи с цензусом. Для этого ему пришлось спуститься на одну ступеньку социальной лестницы, возвратившись назад, к зыбкой и тревожной жизни хирурга-нелегала — в ту самую заброшенную станцию метро, откуда он так стремился вырваться и откуда рукой было подать до черного рынка наемных мускулов.

Саму станцию метро взорвали во время подавления мятежа патаренов Ювентуса, а из прежней клиентуры Касиана в живых остались немногие: кто-то погиб в жестоких корпоративных конфликтах, кого-то доконали злые улицы, а кто-то распродал свое тело на запчасти другим, менее амбициозным хирургам. Те же, кто умудрился сохранить в относительной целостности свое тело и разум, отличались параноидальной осторожностью и на контакт шли с крайней опаской. Налаживать оборванные ниточки деловых связей с ними было все равно что ощупью, вслепую, оперировать пациента с неразорвавшейся зажигательной пулей в животе.

Сложности добавляло еще и то, что «Эшер-хаусом» владели несколько корпораций, для которых содержание недостроенного отеля было вопросом скорее престижа, чем прибыли. Базовый пакет акций принадлежал Хайятту, но системы жизнеобеспечения находились в ведении Дюпона, подряд на строительство северо-восточного бастиона был у Хилтона, а вертолетные площадки на крыше обслуживались Конкордом. В итоге, гарнизон «Эшер-хауса» был укомплектован не гезитами какой-либо одной корпорации, а наемными ландскнехтами. А с ними ссориться не желал никто.

Результатом интуитивно-беспорядочной деятельности Касиана стал телефонный звонок на одноразовый мобильный телефон, присланный Касиану по почте. Мы в курсе ваших проблем, сказал голос в трубке. Мы готовы взять на себя их решение. Если вам знакомо имя Нито но-Масамори, вы можете полностью нам доверять. По нашим данным, вы не располагаете достаточной суммой для оплаты наших услуг, однако, благодаря рекомендации Нито-сана, мы готовы снизить цену. Вы же, в свою очередь, должны будете предоставить нам объект для подмены…

От укола Инга вздрогнула и задышала мелко и часто. Ее длинные, пышные ресницы — предмет особой гордости Касиана — затрепетали, повторяя судорожные движения глаз. Касиан убрал шприц, закрыл аптечку и отстегнул ремень безопасности, удерживавший Ингу в кресле.

— Просыпайся, — сказал Касиан.

Инга открыла глаза. Тонкими изящными пальчиками она помассировала виски, потом огляделась по сторонам и нахмурилась.

— Ты… — с легкой хрипотцой сказала Инга, — зачем меня сюда привез? Да и куда, собственно, ты меня привез?

Касиан повернул зеркало заднего вида так, чтобы Инга смогла в него заглянуть.

— Видишь эту дверь? — спросил он.

— Ну, — осторожно ответила Инга.

— Через три минуты, — сказал Касиан, бросив взгляд на светящийся циферблат наручных часов, — оттуда выйдет человек. Ты пойдешь с ним и будешь делать все, о чем он тебя попросит.

Бровь Инги удивленно поползла вверх.

— А почему я… буду делать все, о чем он меня попросит?

— Потому что ты не можешь мне отказать, — сказал Касиан.

— Не могу? — хмыкнула Инга.

— После всего, что я из тебя сделал… Ты не можешь предать меня именно сейчас.

Инга дернулась, как от пощечины.

— Да, — сказала она, посмотрев на Касиана без тени обиды, но с каким-то тоскливым равнодушием. — Не могу.

Она отвернулась и добавила с горечью:

— Когда-то я считала тебя своим Пигмалионом. А ты оказался обычным пигмеем, мечтающим взобраться на плечи гигантов…

В боковое стекло «Хаммера» постучали. Не говоря ни слова, Инга распахнула дверцу и шагнула в промозглую сырость. В салон ворвался холод декабрьского вечера. Касиан перегнулся через сиденье, захлопнул дверцу, развернул зеркальце обратно и увидел, как Инга и размытый силуэт ее спутника сгинули в бездонной темноте дверного проема.

Он должен был сидеть в машине и ждать; так было оговорено. Синоби обещали привести Тави через пятнадцать минут после предоставления замены. Синоби всегда держали свое слово. За это их боялись даже больше, чем федайинов Халифата: за верность слову. Механическую, неумолимую, роковую исполняемость обещанного. Касиан должен был просто сидеть в машине и ждать…

Он не стал хлопать дверцей. Холодный воздух пощипывал кожу. К вечеру собирался дождь, пахло сыростью и гнилью, и все в дворике уже было влажным: под ногами чмокали наслоения грязи, лужи затянуло белесой мутью, а над канализационной решеткой вились столбики вонючего серого пара. Касиан передернул плечами, поеживаясь, и с хрустом размял шею, наклонив голову влево-вправо, а потом до предела закинув назад. Небо над двором-колодцем было рассечено клювом строительного крана; там, в вышине, задумчиво помигивали габаритные маяки кроншпицев, и выглядывала в прорехи облаков бледная, зеленоватая луна.

В дворике было очень тихо. Где-то вдалеке, едва слышно, лаяла, захлебываясь, собака. Над котлованом клубился туман, расползаясь по всей стройплощадке. С улицы доносились гул моторов и отрывистые гудки. На аукцион съезжались покупатели…

Касиан поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и деловито огляделся. Дворик оставлял синоби всего три пути отхода. Пожарная лестница — зигзаг балконов и переходов, шаткое даже на вид сооружение, укрепленное на вбитых в стену костылях; самый нижний из балконов не доставал до земли пяти-шести метров. На балконе были пазы для выдвижной стремянки, но самой стремянки не было. Также синоби могли вывести Тави через потерны канализации — туда вела массивная решетка, вросшая в грязный асфальт. И еще была сизая дверь…

За спиной у Касиана что-то громыхнуло. Он резко обернулся и увидел, как толстый повар в замызганном фартуке колотит помойным ведром об край мусорного бака. Сизая дверь была распахнута настежь. Повар, утробно ворча и будто бы не замечая ни Касиана, ни «Хаммера», перегородившего весь двор, опорожнил ведро и побрел к двери. Касиан медленно выдохнул, открыл дверцу «Хаммера», залез внутрь и оцепенел.

В машине кто-то был. Какой-то странный куль на сиденье рядом с водительским. Касиан присмотрелся. Это был не куль; это была паранджа. Касиан приподнял ее и увидел Тави. Она тяжело и неровно дышала. Он пощупал ей пульс — глубокий обморок — опустил паранджу, включил зажигание и осторожно тронул «Хаммер» с места.