1

Хата оказалась убитой двухкомнатной квартирой на первом этаже старого дома на Котовского, и выглядела так, будто ее решили переделать под офис, но забросили на половине: мебель вынесли, кухню разгромили, разобрали стенку между коридором и комнатой и поставили прямо на пол здоровенный ксерокс, накрытый полиэтиленовой пленкой. Сиреневые обои по углам вспучились и пошли пятнами от сырости.

— Блядюшник, — резюмировал Макар, жадно втянув ноздрями воздух. — Точно те говорю: сюда девок водят. Па-ахнет…

— Да ну, — усомнился Свисток, бросая вещмешок на пол. — Каких девок? Тут и сексодрома-то нет. По-моему, тут нарики шалман держали. Во, смотри! — Хрущ пнул деформированную пластиковую бутылку с пеплом внутри. — Калабаха. Нарики.

— Тогда надо тут замести, — заметил Макар, нахмурившись. — А то еще на шприц сядешь.

— Вот ты и замети, — распорядился Хрущ, проходя во вторую комнату.

Там стоял большой платяной шкаф с покосившимися дверцами (между ними, чтобы не открывались, зажали кусочек поролона). Рядом лежали три скрученных рулонами матраца. Хрущ размотал один и подозрительно принюхался. Пахло лежалым тряпьем и аптекой. Может, и правда, наркоши…

— Это дезинфектант, — успокоил Макар. У него мать работала в аптеке. — Можно спать спокойно.

— Угу, это уж точно, — сказал Свисток. — Спи спокойно, дорогой товарищ! Вот ведь, мать вашу за ногу, вляпались…

Хрущ подошел к окну, скинул с плеч лямки рюкзака и поставил его на подоконник. Свисток, хоть он и говорил хуже, чем свистел, в данном случае сформулировал предельно точно. Они вляпались. По самое не хочу.

— И че? — спросил Свисток. — Будем тут отсиживаться? Как этот Тухлый приказал?

— Да, — кивнул Хрущ, вынимая из рюкзака три новеньких мобилки. — Он нас из ментовки вытащил, забыл?

— Да пошел он, — Свисток махнул рукой. — Тоже мне, подвиг. Хули они нам сделали бы?

— Мало тебя по почкам били, — заметил Хрущ, раскладывая мобилки, коробку с мелом и толстый бумажный сверток на подоконнике.

— Ну вытащил, сука, так он же нас туда и определил! — Свисток продолжал бухтеть. — Че нам теперь, жопу ему целовать?

Хрущ вытащил из рюкзака конверты со стартовыми пакетами к мобилками и три пачки денег в банковских бандеролях. Купюры были по червонцу, то бишь — по штуке на брата. Не соврал Тухлый. Свисток при виде бабла мигом заткнулся.

— В общем так, Свисток. Ты решай. Или ты с нами, — Хрущ выразительно помахал пачкой бабла, — или вали отсюда. И не свисти. Понял?

— А я че? Я че? Я с вами, только не понятно же нихрена, чего делать надо!

— Держи, — Хрущ протянул ему телефон и сим-карту. — Включи и держи при себе всегда, даже на толчке.

Тут вернулся Макар из кухни. Морда у него была перемазана чем-то жирным.

— Пацаны, — прошептал он. — Там холодильник… Там столько хавчика!

Глаза у него возбужденно блестели. Пожрать Макар любил.

— Это тебе, — Хрущ одарил второго подчиненного телефоном. — А это, — он сгреб все три пачки и сунул в карман, — нам. Поделим потом.

— А почему не сейчас? — взвился Свисток.

— Сперва работа, потом бабло, — отрезал Хрущ.

— А шо за работа? — спросил Макар.

— Вот наша работа, — Хрущ ткнул пальцем в бумажный сверток.

Внутри были маленький, но толстенький фотоальбом и конверт из плотной желтой бумаги.

Макар вытер жирные пальцы об штаны и открыл альбом. Вместо фоток в прозрачные кармашки были заправлены листики тонкой бумаги с закорючками. Под закорючкой — адрес, дата и время.

— Оба-на, — удивился Свисток. — Это ж руны. Я их видел. Гамеса была такая, про викингов…

— Разбирайте мел, пацаны, — сказал Хрущ. — Тут их больше сотни. И по червонцу за штуку.

— А в конверте что? — Свисток проявил любопытство.

— Бонус, — ухмыльнулся Хрущ, вытряхивая из конверта две фотографии. На одной был незнакомый крендель возле белого «Ланоса», а на другой — патлатый щенок-неформал, который удрал от них на Польском бульваре в тот самый вечер, когда подкатил Тухлый. — Я ж всегда говорил: Земля — она круглая…

 

2

За минувшие сутки Марина трижды — трижды!!! — была на грани смерти. Ну ладно, раз, ну пусть даже два раза подряд можно было бы счесть совпадением. Но три?!

Первый — в библиотеке. В понедельник с самого утра директорша собрала всех у себя в кабинете «на планерку», и ни с того, ни с сего устроила разнос, плавно переходящий в истерику. Старая дура визжала так, будто самоубийство Чаплыгина было на совести нерадивых библиотекарей. Экспозицию приказала немедленно свернуть, библиотеку закрыть на санитарный день, устроить генеральную уборку на всех этажах и во всех кабинетах, а самое главное — оказать всемерное содействие рабочим, устранявшим следы последнего кунштюка покойного Глеба Эрнестовича. Тот, перед тем, как повеситься, обляпал половину собственных картин кровью, как показала экспертиза — свиной…

Чем служащие библиотеки, преимущественно — женщины от сорока пяти и старше — могли помочь двум угрюмым малярам, замазывавшим потеки крови на стенах, директорша не уточнила. У одного из рабочих была жуткая заячья губа, и несло от него вчерашним перегаром и вонючими носками. Именно этот урод и опрокинул жестянку со «Снежкой» с верхней ступеньки стремянки. Трехлитровая металлическая банка упала в лестничный пролет и жахнула об пол в двадцати сантиметрах от Марины.

Это — раз.

Второй эпизод произошел в тот же день, после обеда. Позвонила Наташа. Как обычно, жуя на ходу, предложила встретиться. О том, чтобы привести журналистку в находящуюся на осадном положении библиотеку, речи быть не могло, и Марина, отпросившись на пять минут, выскочила на Старый бульвар. У самого кафе «Радуга», где Наташа уминала очередную пиццу (Боже, куда в нее лезет? Беременная, что ли? — успела удивиться Марина), матово-черный «Лексус» пролетел в миллиметре от бедра Марины, обдав ее приглушенным ревом мощного мотора и облаком выхлопных газов. Подпрыгнув на «лежачем полицейском», «Лексус» с воем унесся вдаль, в сторону водонапорной башни, оставив Марину в остолбенении. Наташа тоже оцепенела от неожиданности, и крошки пиццы падали у нее изо рта.

Это — два.

Самое обидное, ничего умного или толкового Наташа не сообщила, вывалив кучу несвязанных между собой фактов: о команде «бомбил» (так, оказывается, называли нелегальных граффити-художников), которых разыскивали по просьбе комитета по благоустройству города за самовольное размещение рекламы; о паркуровцах, которые баловались квартирными кражами, ловко прыгая в форточки где-то на Богунии (этих, вроде бы, уже повязали); о страйкболистах, которые размалевали игровой символикой заброшенный завод за городом; и т.д., и т.п. В общем, все подряд и никакой системы. И зачем только Анжела привлекла эту соплюшку?..

Вернувшись в библиотеку, Марина выписала на свое имя три разных «Энциклопедии символов» — Бауэра, Королева и Бидерманна, последнего пришлось брать под честное слово из читального зала, закончила уборку в кабинете и отпросилась домой пораньше, сославшись на мигрень и приближающиеся месячные.

Фонари на Маликова горели через один и весьма тускло, а в темных подворотнях гоготали представители ночной фауны. Одна компашка, настроенная весьма агрессивно — мат-перемат, женские визги, звон бьющихся бутылок — двигалась прямо навстречу Марине. Она, конечно же, перешла на другую сторону улицы, но компашка разделилась на две, рассредоточившись по обеим сторонам дороги. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не стая велосипедистов, вынырнувшая с Польского бульвара и отвлекшая внимание гопоты на себя. Вдогонку велосипедистам полетели пивные бутылки, а Марина тем временем вскочила в родной подъезд, захлопнула тяжелую бронированную дверь и долго хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Ее трясло так, что она не могла даже подняться по лестнице.

Это — три.

Вняв предостережению судьбы, Марина решила из дома больше не выходить, по е-мейлу перенесла встречу с Анжелой, выпила феназепам и легла спать.

Во вторник с самого утра, чтобы не опоздать на работу, Марина поехала в больницу к Белкину. Тот, как ни странно, уже не спал (хотя обычно по выходным любил дрыхнуть до полудня).

— Марина, — страшно зашептал он, округлив глаза. — Мне надо с тобой поговорить.

В палате кроме Белкина лежало еще шесть человек с переломами разной степени тяжести — кто-то в гипсе, кто-то в лубке, а один даже на вытяжке, мерзкого вида устройстве, напоминающем дыбу. Все они спали, похрапывая и попердывая, поэтому Марина присела на край койки Белкина и тоже шепотом ответила:

— Мне тоже.

В воскресенье Белкин незнамо как уговорил врача вколоть ему обезболивающее, причем на основе морфия, в результате чего забалдел и к разговору способен не был, глупо улыбаясь и пребывая в неземном блаженстве. В понедельник, понятное дело, Марина проведать его не смогла — как-то, знаете ли, было не до того… Поэтому допрос (а Марина собиралась построить беседу именно как допрос, и не только по просьбе Анжелы, но и по собственной инициативе) придется проводить сейчас.

Белкин был бледен, лицо его осунулось, под глазами набухли мешки. У него давно были проблемы с почками и пищеварением, а больничная еда и здорового человека свалит. Марина даже почувствовала укол жалости, и тут же его подавила. Сам виноват, идиота кусок…

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — как можно более строго спросила Марина. Из-за необходимости шептать получилось не очень. Интимнее, чем следовало.

— Не здесь, — замахал руками Белкин, покосившись на соседнюю койку. Там лежал гадкого вида старик с язвой на лице и двумя загипсованными ступнями. От старика веяло могилой. — В коридоре есть кресло-каталка…

Чтобы погрузить Белкина в инвалидное кресло, Марине понадобилась помощь дюжей медсестры, не обрадованной подобной перспективой в половину восьмого утра. Пришлось сунуть ей червонец, и без проблем выкатить Белкина на лестничную клетку, прокуренную до невозможности.

— Послушай меня, — с жаром заговорил Белкин, не дав Марине даже рта раскрыть. — Ты должна найти Нику. Это важно. Скажи ей, что у меня был ноутбук. В субботу, ночью, она поймет. Его надо найти. Я не знаю, куда он делся, когда меня сбила машина. Наверное, менты подобрали. Пусть позвонит Славику, у него есть какие-то знакомые чекисты. Пусть напряжет всех, кого сможет. Это очень важно!

— Стоп-стоп-стоп! — подняла ладонь Марина. — Для кого — важно? Для тебя? Или для этой твоей Ники?

— О господи… — драматически вздохнул Белкин. — Для всех — важно! Для меня, тебя, для всего этого долбаного города важно!!! — закричал он, умудрившись при этом не повысить голоса. Это он умел очень здорово: нагнетать обстановку и создавать театральные эффекты.

— Белкин спасает мир, — язвительно прокомментировала Марина. — Нет, не так: рыцарь Белкин на страже Житомира. Индиана Белкин в поисках утраченного ноутбука…

Белкин вдруг скис и посмотрел на нее глазами побитой собаки.

— Марусь, — попросил он жалобно. — Пожалуйста…

— Пожалуйста?! — взорвалась Марина. — А ты знаешь, что я вчера чуть не погибла?! Трижды!!! Это тоже из-за твоих дурацких игрищ?!

У Белкина вытянулось лицо.

— Угу, — сказал он опять шепотом. — А ну-ка, подробнее…

И Марина изложила — во всех подробностях — три вчерашних инцидента. По мере ее рассказа с физиономии Белкина сползли все гримасы, и героически-важно-самоотверженные, и жалобно-плаксивые; лицо Белкина постепенно каменело, губы побелели, а потом в глазах его проступил не наигранный, а всамделишный страх.

— Угу, — повторил он, когда Марина закончила. — Началось. Значит, они тебя вычислили. Значит… скоро доберутся и до меня.

Он вцепился в колеса кресла и резко развернулся на месте.

— Поехали, — скомандовал он. — Быстрее, надо убираться отсюда.

— Куда — убираться? — опешила Марина. Ей тоже вдруг стало по-настоящему страшно. Такого Белкина — сосредоточенно-целеустремленного, и в то же время — до чертиков испуганного! — она не видела никогда.

— Подальше, — объяснил Белкин. — Чем дальше — тем лучше.

— Но… почему? Зачем? Что вообще происходит?!

— Меня хотят убить, — Белкин поджал губы так, что они превратились в тонкую полоску. — И тебя заодно. Если мы прямо сейчас не уберемся из больницы, никто из нас не доживет до вечера…

 

3

Первый день, как обычно, ощутимых результатов не принес. Это было нормально: чтобы выйти из режима ничегонеделания и переключиться на работу, Нике требовался разгон. День, иногда два или три — зависело от того, как долго она била баклуши.

Посидеть в интернете, погуглить «граффити». Разобраться в стилях и направлениях. Запомнить слово «мурализм». Еще раз пересмотреть диск Ромчика (кстати, очень удачный контрольный образец настенной живописи города Житомира, идеально подходит для выявления аномальных тенденций). Проверить экипировку: зарядить оба аккумулятора, упаковать в сумку «Нэшнл Джиогрэфик» объективы, бленды, вспышку и «Шурфайр». Купить альбом и коробку карандашей, просто на всякий случай. Обработать водоотталкивающим спреем сапоги. Выйти в город.

Начать Ника решила с уже известных зацепок — костела, собора, синагоги и телецентра, тем более что располагались они все в пределах десятиминутной прогулки. Костел находился в историческом центре Житомира, на Замковой горе, возле сквера за домом правосудия, в двух шагах от площади Соборной (места ночного хэппенинга, с которого все и началось). Со всех сторон костел окружали строительные леса, почерневшие за зиму — реставрация продолжалась не первый год. Стены были покрыты пятнами отсыревшей штукатурки. Статуя Девы Марии грустно смотрела с крыши костела вниз, повесив голову и бессильно разведя руки.

Рисунок обнаружился на восточной, обращенной к площади, стене. Если бы Ника не знала, что искать, его можно было бы принять за банальное творчество сексуально неудовлетворенной молодежи.

Классическое такое сердечко-валентинка, с завитушками и прочими красивостями. Не хватало только стрелы Амура и надписи «Люся, я тебя люблю!» Разве что размер был странный — в рост человека, и кое-где были заметны огрехи в нанесении — словно рисовали через трафарет, а потом от руки, кисточкой замазывали пробелы там, где у трафарета были перемычки, соединяющие внешние и внутренние детали.

Хмыкнув, Ника сделала пару снимков и пошла через сквер в сторону синагоги. В середине сквера стоял громадный валун (наследие прошедшего в незапамятные времена через Житомирщину ледника), на котором была выбита дата основания города. Вокруг камня гуляли мамаши с детьми, радуясь первым теплым деньками в этом году, и шустрили ребята на роликах. На валуне уже успели мелом, наспех и криво, изобразить «сердечко», упустив некоторые детали, но сохранив общую форму. Ника снова щелкнула «Кэноном», запечатлев народное творчество, и дошагала до синагоги.

Ту и вовсе закрыли, то ли на ремонт, то ли под снос. Судя по состоянию строения, второе было более вероятно. Маленькое двухэтажное здание с новой пристройкой здорово покосилось, осело в землю и дало трещину на фасаде. Крыша прохудилась и выглядела так, будто вот-вот провалится. Спереди был заборчик с жестяными звездами Давида, а с тыла — опять-таки, обращенного к площади, на стене рядом с пятном рыжей краски (надо полагать, замазанной свастикой) и полустертой надписью «смерть жыдам» был нарисован могильный крест в окружении гробов. Тот же стиль — детский рисунок, выполненный умелым художником, та же техника — белая масляная краска через трафарет.

Полтора квартала к востоку, следующий объект. Телецентр. Тоже, в принципе, культовое сооружение. Чем-то напоминает областную библиотеку: бетон, стекло, конец брежневской эпохи. Внутри наверняка еще остались побитые молью ковровые дорожки… Рисунок с фасада смыли, да так старательно, что остался светлый квадрат на фоне грязного бетона. Не страшно, фотографии отыскать будет не сложно. Вроде бы даже сюжет был на местном ТВ, о вандалах. Надо будет найти общих знакомых с журналистами из отдела новостей…

Последняя точка. Собор. Псевдовизантия. Колокольни, купола, шишечки и прочие фаллические символы. Рисунок на южной, боковой стене.

Такое бывало и прежде: в Белфасте, когда она заехала на заправку, вышла купить воды, и рядом с ее «Лендровером» взорвался начиненный пластитом мотоцикл; в Белграде — она сидела с Анджеем на веранде «Хилтона», и у нее вдруг свело кожу на лице, и кольнуло в груди, а через секунду тонкая фарфоровая чашечка с кофе в руках Анджея разлетелась на тысячи осколков, и лицо Анджея превратилось в кровавую маску, посеченное этими осколками, и он рухнул прямо на нее, подминая под себя, и тем самым спас от второй пули снайпера… Третий раз предчувствие беды охватило Нику слишком поздно, обстрел Газы уже начался, и она толком даже не помнила, что это было — в памяти осталось только ощущение общего беспокойства, неуютности происходящего, а потом был фугас, осколок, контузия и госпиталь.

Когда работаешь в зоне военного конфликта, привыкаешь ждать подлянки от судьбы постоянно, вырабатывая в себе профессиональную паранойю. Чувства обостряются, первобытные инстинкты выходят на первый план. Начинаешь дергаться по поводу и без, и когда — один раз из сотни — дергаешься не зря, называешь это чутьем на опасность.

Но это — там, на войне.

А здесь? В Житомире?

Ника опустила фотоаппарат и внимательно поглядела по сторонам. Залитая весенним солнцем площадка. Ярко-желтые стены собора, почти не видный из-за солнца белый рисунок. Компания нищих у стены — две бабульки с клюками и колоритный такой старикан в легких, не по погоде, бриджах и сандалиях на босу ногу. Правый рукав пиджака подвязан узлом, а на лацканах — горсть зеленоватых медалей. И пристальный, слишком пристальный для нищего взгляд водянистых, почти бесцветных глаз.

Внутри все вопило и требовало убираться отсюда немедленно, прямо сейчас, сию же секунду!..

Преодолев себя, Ника сделала шаг вперед. Безрукий старик (почему-то опять вспомнился ночной визитер со скрюченной конечностью) мог что-то видеть. Что-то знать. Что-то скрывать. А иначе с чего бы ему так на нее пялиться?

Еще шаг. И еще. Превозмогая ужас и разыгравшуюся паранойю. Старик продолжал смотреть на нее, не отводя глаз. Бабульки, обратила внимание Ника, сидели отдельно, жались друг к дружке, с испугом и ненавистью косясь на старика. Чуть вдалеке пятилась, прихрамывая, рыжая дворняжка, поджав хвост. И стояла хрупкая, стеклянная тишина…

Когда до однорукого оставалась всего пара шагов, и Ника, мысленно продумывая вопросы, ощутила исходящую от него вонь старых носков, немытого тела и гнили, старик хищно наклонился вперед, цапнул железную миску с мелочью и ткнул ей в сторону Ники.

— Подайте ветерану! — рявкнул он. — Собираю на лекарства! Эт-о-о-т День По-о-о-беды!.. — заголосил он, и сидящие старушки истово перекрестились.

Тьфу ты, сплюнула в сердцах Ника. Обычный сумасшедший. Чего ж от него так воняет-то?.. И почему меня так переколотило?

В этот момент у нее зазвонил мобильник.

Вязгин назначил встречу в «Гроте», полуподвальном заведении на Старом бульваре. В последнее время Ника недолюбливала подземные общепиты — то ли у нее сверх всякой меры разыгралось воображение, то ли весенние паводки и вправду переполнили чашу терпения городской дренажной системы, но Нике все время мерещилось, что из подвалов Житомира тянет сыростью и мокрой землей. В «Гроте» было тоже самое. Не самое возбуждающее аппетит сочетание запахов, поэтому Ника ограничилась чашкой фруктового чая.

Ее собеседник взял себе кофе, залпом выпил его, отодвинул чашку в сторону и разложил на столе пять черно-белых фотографий, сделанных, скорее всего, мобильным телефоном, а потом распечатанных в формате А4, из-за чего вылезли все огрехи картинки.

Сюжеты были знакомые. Крест на площади, могила на синагоге, сердце на костеле, ромб на телецентре и флюгер на соборе. Ника включила «Кэнон» и продемонстрировала Вязгину результаты сегодняшней прогулки.

— Поэтому я предлагаю обменяться информацией, — сказал Вязгин. — Чтобы не дублировать усилия.

— Согласна, — кивнула Ника.

— Итак, — Вязгин переплел пальцы, — что мы знаем. В ночь с субботы на воскресенье, то есть — почти трое суток назад, различными группами людей были нанесены как минимум пять рисунков-граффити в центре Житомира. В ходе нанесения одного из рисунков пострадал человек, сбитый машиной, принадлежащей нашей фирме. Правильно?

— Правильно, — опять кивнула Ника.

— В принципе, ничего особенного не произошло, если не считать того, что все рисунки появились практически одновременно, а исполнители — те, что нам известны, — никак не связаны между собой. Их — исполнителей — объединяет только мотивация поступков. Все они искренне полагали, что играли в некую игру, и нанесение рисунка было частью этой игры. Заданием.

— Стоп. Не игру. Игры. Мы играли в автоквест, а Рома с товарищами — во что-то другое.

— Принимается.

— И кого еще из участников вы знаете?

— Милиция задержала трех скинхедов у синагоги. Скинхеды оказались не настоящие, обычная уличная шелупонь. Тоже, можно сказать, играли. В нациков.

— Про этих я знаю, — сказала Ника, — Радомский рассказывал. А остальные? Кто разукрасил собор и костел?

Вязгин покачал головой.

— Эти пока не попались. Но мы работаем над этим.

— Мы?

— Ника, давайте разделим цели. Я займусь исполнителями — у меня для этого больше ресурсов, а вы — глифами.

— Чем-чем? — не поняла Ника.

— Глифами. Так Ромчик называл эти рисунки, — Вязгин пододвинул к ней фотокарточки. — Мне удалось из него вытянуть что-то про онлайновую игру, а потом он замкнулся. У парня сейчас сложный период…

— И вы хотите, чтобы я его разговорила? — уточнила Ника.

— Как вариант, — Вязгин пожал плечами. — Радомский считает, что в этих рисунках — глифах — есть какой-то смысл. И он почему-то уверен, что ваш дед с этим связан. Вы уже установили с ним контакт?

— Пока нет, — Ника задумчиво помешала ложечкой чай.

В мозаике Вязгина не хватало еще одного элемента: повесившегося Чаплыгина, чье полотно осквернили вандалы в библиотеке. Как там дед написал? «Мой старинный приятель»? Ну-ну… Поразмыслив, Ника решила этой информацией пока не делиться. Радомский ведь тоже был не конца откровенен, так и не объяснив толком, в какой такой области он сотрудничал с дедом и откуда у фотографа Загорского взялись идеи насчет маркетинга?

— Вам эти рисунки о чем-то говорят? — спросил Вязгин.

— Нет.

— Я так и думал. Вот, возьмите, — Вязгин протянул ей визитку.

Визитка была отпечатана на угольно-черном картоне, претенциозными золотыми буквами. «Мадам Анжела, визионер и медиум», — удивленно прочитала Ника.

— Это кто?

— Она может проконсультировать вас по поводу символов, — с едва уловимой кислинкой в голосе объяснил Вязгин.

— А так же их эзотерического значения, — с издевкой кивнула Ника. — Вы это серьезно?

Вязгин вздохнул.

— Это подруга жены Радомского, — сказал он. — Позвоните ей, она не так глупа, как хочет казаться. Может быть, она действительно что-то знает… Скажите ей, что консультацию мы оплатим.

— Почему бы и нет… А что насчет Ромчика? Я бы скорее переговорила с ним.

— Сегодня не выйдет. Домашний арест и чтение морали. Завтра я отвожу его в школу, уроки заканчиваются, — Вязгин сверился с блокнотом, — в три пятнадцать. Потом могу привезти его к вам.

— Не надо. Лучше я подъеду к школе. Я бы хотела поговорить с ним наедине.

— Не вопрос…

Ника еще раз перебрала карточки. Хуже всего получился крест на площади — похоже, снимали с крыши или с вертолета рисунок почти затерялся на пегом черно-белом асфальте. Телецентр, костел и синагога были запечатлены почти в упор, видна каждая завитушка. А вот собор сфотографировали метров с пяти…

— Скажите, — подобралась Ника, — а когда это было снято? Собор?

Вязгин нахмурился и опять достал блокнот.

— Вчера вечером, в половине десятого, — сообщил он. — Журналистка с местного телевидения проявила инициативу и начала собственное расследование. Мы уже взяли ее под свое крыло…

— Угу, — Ника разглядывала снимок.

Она была на этом месте полчаса назад. Стена, рисунок, один-единственный нищий. Старик. Тот самый. Тот, да не тот: пиджак, медали, подвязанный рукав, короткие бриджи… но обе штанины были тоже завязаны узлом.

Еще вчера вечером старик был безногим.

 

4

— Ну ты дебил… — Ромчик сам не до конца понял, восхищение в его голосе прозвучало или осуждение.

— Я теперь в Игре! — гордо сказал Клеврет. Даже на слух было понятно, что слово Игра следует не только писать, но и произносить с большой буквы. — Дороги назад нет.

Татуировка на его предплечье была совсем свежая, кожа еще не успела отойти и сохраняла красновато-лиловый оттенок.

— Че это хоть значит? — спросил Ромчик, разглядывая странную закорючку.

— Тебя родители не убьют?

— Могут, — чуть скис Женька. — Но они пока не видели…

— Когда ты успел-то?

— Вчера, после школы. Кстати, тебя где вчера носило?

Теперь уже Ромчик погрустнел. Вспоминать вчерашние разборки было противно и гадко. Мама истерила, рыдала и живописала ужасы колонии для малолетних, а отец… Отец был в своем репертуаре. Большой босс. Домашний арест, строгий надзор, под конвоем в школу, под конвоем домой. Шаг влево, шаг вправо… И фиг ли толку, если на первой же переменке, сразу после химии, Клеврет отозвал Ромчика в сторону и опять заговорил про Игру?

— Слушай, Женька. Давай без дураков. Ты знаешь правила Игры?

— Да нет в ней никаких правил, — загорячился Клеврет. — В этом-то и весь кайф!

— Ладно, — Ромчик рассудительно кивнул. — А цель? Нахера все это — глифы, граффити, беготня по ночам?

— Цель Игры — понять.

— Что — понять?

— Все. В том числе — смысл и назначение глифов.

Оп-па. Рекурсия, однако. Логическая петля. Ромчик вздохнул и развел руками.

— Но это же бред… — попытался он донести до Клеврета капельку здравого смысла.

— Это не бред! — обиделся Женька. — Это Игра. У нее свои законы. И своя логика. И вообще — ты либо в Игре, либо вне Игры. Определяйся.

Тут прозвенел звонок, и следующие сорок пять минут Ромчик мог спокойно определяться — Вере Галактионовне, учительнице литературы, было уже под восемьдесят, и уроки она вела чисто автоматически, не отвлекаясь на учеников.

В принципе, Ромчик ко всякого рода играм относился достаточно прохладно. Компьютерные ему быстро надоедали, к картам-шахматам-домино и прочей настольной лабуде он склонности вообще не имел (хотя отец когда-то пытался научить его преферансу и покеру — это было давно, когда Радомский-старший еще относился к Ромчику как к сыну, а не как к подчиненному), а занявшись истфехом, пару раз выезжал с тусовкой на полигонки. Последнее было даже забавно — днем, потому что по вечерам все сводилось к распитию водки у костра. Потом Клеврет подсадил его на форум любителей PBEM, и какое-то время Ромчик активно ходил за разные партии, временами поражаясь, насколько неадекватными бывают игроки и, в особенности, мастера.

В Игру без названия, но с большой буквы, он влез скорее случайно, ведомый не столько азартом, сколько обидой на родителей. Ромчик не любил, когда ограничивали его свободу.

И чем это закончилось?

Попаданием в ментовку и продлением домашнего ареста на неопределенный срок.

Зашибись.

Когда же до них дойдет, что чем сильнее они хотят меня контролировать, тем меньше у них будет получаться?

В задницу домашний арест!

— Я в Игре, — сообщил Ромчик Клеврету на большой переменке. — Что я должен делать?

— Молодчина! — хлопнул его по плечу Клеврет и зашептал таинственно. — Сегодня я должен забрать инструкции…

— Где и когда?

— Узнаешь. После школы.

— Не выйдет, — Ромчик вздохнул. — За мной заедут сразу после седьмого урока. Надо будет свалить пораньше.

— Значит, свалим. Игра важнее!

Надпись на зеленом заборе извещала всех заинтересованных лиц о том, что данный девятиэтажный дом строится компанией «Радомбуд» с позапрошлой весны и планируется к сдаче прошедшим летом. Компания «Радомбуд» приносила извинения за причиненные горожанам неудобства и указывала номера телефонов, по которым можно связаться с маклерами — стройка замерла около года назад (кризис!) на уровне четвертого этажа, но практически все квартиры были распроданы, даже существовавшие пока лишь в виде проекта… Владельцы энного количества кубометров дорогостоящего воздуха над замороженной стройкой объединялись и пытались пить кровь Радомского, но — без особого успеха. Кризис, что ж вы хотите, пожимал плечами отец Ромчика…

Ромчик сверился с айфоном. Тот упрямо утверждал: цель находится в пятидесяти метрах к северу, то бишь — прямо на территории стройки.

— Приехали, — сказал он. — Ну и как мы туда попадем?

— Не бзди, — успокоил Клеврет. — Ща поищем дырку в заборе.

— Ты че, дурак? Это ж турки строили. На двух турков — три надсмотрщика, чтобы чего не сперли. Какие дырки, тут мышь не проскользнет…

— Это когда было? Это давно было, Ромчик! Тут уже год нифига не строят. А если не строят — то и воровать нечего. А следовательно, и охранять нечего. Пошли!

Они пошли вдоль забора, успевшего покоситься за зиму. Зеленая краска шелушилась, открывая трухлявые доски, и логотип «Радомбуда» — очень похожий на тот ромб, что Женька намалевал на телецентре — был почти не виден. Женька оказался прав — на горе-стройку забил не только Радомский, но и Вязгин со своими вертухаями…

Вообще Ромчик Вязгина уважал. Как-никак, настоящий офицер разведки, хоть и в отставке. К тому же, Вязгин пару раз вывозил его на полигон к десантникам и дал пострелять из «Калашникова». Но когда отец приставил Вязгина к Ромчику в качестве надзирателя (словно к турку-рабочему), отношения между ними слегка охладели. Вязгин умел быть чертовски настойчивым целеустремленным, и это здорово осложняло Ромчику жизнь. Он до сих пор не верил, что им удалось удрать со школы и уйти из-под наблюдения Вязгина или его бойцов. Казалось, вот-вот на плечо Ромчику ляжет тяжелая ладонь, и спокойный уверенный голос спросит: «Ну, и что это вы тут делаете, господа хорошие?..»

Все время хотелось обернуться.

— Вот, — подпрыгнул Клеврет возбужденно. — Как раз!

Доски прогнили почти насквозь, а под забором разросся огромный куст шиповника, похожий на обмотанный колючей проволокой противотанковый «еж».

— Подержи, — скомандовал Клеврет, отводя в сторону колючие ветки. — Я щас…

Поднырнув под куст, он выбил доску и нырнул в дырку.

— Ну давай! — позвал он из-за забора. — Чего ты там?

Ромчик вздохнул, на всякий случай огляделся по сторонам, и полез следом.

До кризиса трудолюбивые турки успели не только поднять четыре этажа, но и разбить вокруг стройки целый городок из вагончиков, времянок, будок, складов и столовых. Сейчас городок выглядел пустым и заброшенным: сторожа, если они и были, скорее всего, спали после обеда.

Солнце, все утро по-весеннему яркое и радостное, после обеда тоже решило прикорнуть, спрятавшись за тучами, и в сером полумраке городок строителей стал похож на декорации к фантастическому фильму в жанре «пост-апокалипсиса»: грязные домишки, горы песка, вязанки труб в лохмотьях стекловаты, стопки бетонных плит, груды битого кирпича, бульдозер с перебитой гусеницей, пустые собачьи будки, и над все этим — замершая махина подъемного крана и пустоглазый недостроенный саркофаг ЧАЭС…

— Туда, — махнул рукой Ромчик, сверившись с айфоном. — Где-то внутри. Но учти — точность у него не фонтан.

— Ладно, разберемся, — оптимистично заявил Клеврет и направился к недострою.

Чтобы попасть внутрь, им пришлось забраться на гору мокрого песка и оттуда перепрыгнуть на балкон первого этажа.

— Нет, ты мне все-таки объясни, — потребовал Ромчик, когда они оказались внутри отсыревшего кирпичного лабиринта, где пахло цементной пылью. — Как ты попал в Игру?

— Так же, как и ты, — Женька фыркнул. — Через форум. Начал по переписке, прошел пару квестов, потом получил задание для реала.

— То есть, задания получаешь на форуме, через личку? — уточнил Ромчик.

— Да нет же! Форум недоступен уже два дня, ты разве не в курсе?

— Не-а, — Ромчик не стал объяснять, что отключение интернета было частью его наказания.

— Короче, — засуетился Клеврет, когда они поднимались по лестнице. — Все начинали с форума, так? Некоторые получили глиф и адрес в реальном, а не игровом городе. Те, кому хватило смелости и азарта перенести Игру в реальный мир, теперь… ну, не знаю, как на другом уровне, что ли. Мне эти координаты, которые мы сейчас ищем, СМС-кой скинули. И дописали — третий этаж.

— Кто скинул? Кто дописал?

— Да не знаю я, номер был скрыт! Все, пришли. Теперь ищи глиф. Им указано место, где спрятаны инструкции. Ты налево, я направо. Если что — звони.

Они разошлись в разные стороны, и Ромчик начал осматривать грязные кирпичные стены в поисках таинственного глифа. Кое-где были написаны цифры и нарисованы стрелки, но на знак это явно не тянуло. Из углов уже проданных квартир воняло мочой. Где-то через пару минут айфон завибрировал, и Ромчик ответил на вызов.

— Дуй ко мне, живо! — почему-то шепотом приказал Клеврет. — От лестницы третья квартира направо.

Вернувшись, Ромчик пошел по коридору следом за Женькой и почти сразу же увидел глиф. Точно такой же человечек, как на татуировке Клеврета, только раз в пять больше, был нарисован мелом над одним из дверных проемов — но не третьего, а четвертого по счету от лестницы.

Из-за дверного проема доносились голоса.

Ромчик прислушался было — но тут его схватили сзади за руку и зажали рот, втаскивая в третью квартиру.

— Тихо! — прошипел Клеврет. — Там кто-то есть!

Ромчик раздраженно стряхнул его с себя и приложил ухо к стене. За стеной ругались. Мужчины. Трое или даже четверо.

— Конкуренты, — пояснил Клеврет. — Кто-то успел раньше. Нам нужны эти инструкции!

Матерый конспиратор Женька едва не плакал от обиды.

— Спокойно, — Ромчик прошел в глубь квартиры.

Это была маленькая однушка с балконом. Как раз балкон его и заинтересовал. Г-образный проем под балконный блок не был застеклен, и по комнате гулял стылый ветер. Ромчик осторожно высунулся на балкон — торчащий из стены дома обрубок бетонной плиты — и огляделся.

Внизу была гора песка, по которой они забрались внутрь дома, а слева, где-то на расстоянии метра — еще один бетонный язычок, балкон соседней квартиры.

— Слушай меня, — сказал Ромчик, не понижая голоса. Ветер все равно завывал так, что звуков из соседней квартиры слышно не было. — Сейчас ты их отвлечешь на себя, а я перепрыгну на их балкон. Делай что хочешь, но они должны будут за тобой погнаться, понял? А я заберу инструкции. Как они хоть выглядят?

— Не знаю! — заныл Клеврет. — А как я их отвлеку?

— Ладно, — Ромчик коварно согласился. — Отвлекать буду я. А ты перепрыгнешь вон туда…

— Ну уж фиг! — в ужасе отпрянул Клеврет. Высоты он боялся до смерти, и Ромчик об этом знал. — Считай до десяти и прыгай…

Ромчик досчитал до пяти и легко перескочил на соседний балкон.

— …я серьезно вам говорю, — донесся до него обрывок фразы. — Лучше отойдите в сторону.

— А то что? — глумливо уточнил второй голос, и Ромчик, не утерпев, на секундочку заглянул внутрь.

Диспозиция была следующая. Два здоровых мужика в кожаных куртках и банданах — явные байкеры — стояли напротив третьего, в камуфляже и армейских ботинках, смахивающего на страйкболиста. В дрожащих руках у него был странный девайс, похожий то ли на ракетницу, то ли на стартовый пистолет, и этим самым пистолетом страйкболист угрожал байкерам, переводя ствол с одного на другого.

Ой, бля, подумал Ромчик. Ой, мамочки. Вот это я Женьку подставил. Его же сейчас…

Додумать он не успел. Страйкболист вдруг резко качнулся вперед, будто получив пинок под зад (что, собственно, было недалеко от истины), а байкеры бросились на него, отбирая странный пистолет и с матюгами выкручивая руки.

И тут Ромчик увидел стоящую на подоконнике седельную сумку для мотоцикла — шикарную такую вещь, из тисненой кожи, украшенной серебряными заклепками. Сумка была расстегнута, и из нее торчал рулон чего-то очень похожего на пергамент. Если в поле зрения и были пресловутые инструкции к Игре, то свиток на эту роль подходил идеально…

Страйкболист тем временем умудрился боднуть одного из байкеров в нос — байкер выронил только что отобранный пистолет и схватился руками за лицо. Страйкболист подхватил оружие на лету и выпалил во второго противника.

Грохот был чудовищный.

Подстреленный байкер сел на задницу, удивленно глядя на вмятину в косухе, а второй с перепугу упал ничком и накрыл голову руками. Страйкболист, еще секунду назад огребавший тумаки со всех сторон, растерянно завертелся и, наконец, заметил сумку с пергаментом.

Сейчас или никогда, решил Ромчик.

Он рванулся вперед, подхватил сумку, перекинул ее через плечо и — под обиженный вопль страйкболиста — сиганул с балкона прямо на кучу песка.

Но тут Ромчику не повезло. Он чуть-чуть не рассчитал силы, и приземлился не на вершину, а на ее склон. Мокрый глинистый пласт сдвинулся под ногами, Ромчик упал на спину и поехал вниз. Сумку он выронил, и она застряла где-то позади. Сверху заорали матом и грохнул еще один выстрел.

Ух ты, успел подумать Ромчик. Нифига себе Игра…

Лезть обратно за сумкой не было ни времени, ни желания — может, пули у мудака в камуфляже и резиновые, но подставляться под них все равно не стоило. Выбравшись из песка, Ромчик рванул к вагончикам строителей, петляя, как заяц, одним махом преодолел рельсы подъемного крана, проскочил под низко натянутыми проводами, перепрыгнул через какую-то трубу, очутился возле забора, по-пластунски прополз через дыру, выпрямился и глубоко вздохнул.

В следующую секунду его ударили кулаком под дых, и он сложился вдвое. Боль была адская, в глазах заплясали разноцветные чертики, но Ромчик все-таки успел заметить серебристый джип, припаркованный возле тротуара — а потом ему набросили мешок на голову и запихнули в багажник.

 

5

С самого утра Ника успела прокатиться до собора — разумеется, загадочного старика там не оказалось, а бабки-побирушки даже разговаривать на эту тему не пожелали, отводя взгляды, сплевывая через левое плечо и неистово крестясь на собор. Особенно напрягаться насчет этого Ника не собиралась: нищие, как и наука, умеют много гитик — с утра безногий и однорукий, к обеду просто безрукий (спрятанные конечности затекли, например), а к вечеру, глядишь, и вовсе здоровый, если на бутылку хватит. Но поговорить, конечно, было бы интересно. Чутье подсказывало: старик наверняка что-то видел или даже знает…

Пообедала она в заведении со смешным названием «Картопляна хата», симпатичном, но посредственном (в смысле кухни) фастфуде, который по скорости обслуживания мог смело претендовать на звание самого медленного фастфуда в мире. Сонные ребята за прилавком пребывали в постоянном оцепенении, туго слышали и еще туже соображали. Потом ее подхватил Вязгин, и они поехали в школу к Ромчику.

Было около половины четвертого. После седьмого урока Ромчик из школы не вышел, и Вязгин отправился разбираться. Вернулся он мрачный.

— Удрал, — сказал он. — После пятого. Сказал, что к врачу.

— А чего вы ждали? — усмехнулась Ника. — Подростки — сложный народец…

— А я ведь эту козу предупреждал, — задумчиво сказал Вязгин и пояснил: — Его классную. Просил, без звонка мне — никуда. Вот ведь, прости господи…

— Я так понимаю, это не в первый раз?

— И не в последний…

— Скажите, Владислав…

— Просто Влад, — Вязгин улыбнулся. Улыбка у него оказалась неожиданно светлая, открытая. Он будто бы помолодел лет на десять. Еще бы сбрить эти дурацкие усы…

— Окей, Влад, — согласилась Ника. — Я насчет той журналистки, которую вы «взяли под крыло». Хотелось бы с ней пообщаться.

Вязгин пожал плечами.

— Нет ничего проще. Вы еще не потеряли визитку, которую я вам дал?

— Мадам Анжелы?

— Ее самой. Девочку зовут Наташа Зинченко, работает на местном канале. По моим данным, скоро уходит в декрет. Подруга Анжелы. Сразу после инцидента у телецентра решила провести собственное журналистское расследование. Копать начала энергично, но бестолково. Потом ее стала направлять вышеупомянутая Анжела.

— Вот как? — удивилась Ника. — Пожалуй, надо будет все-таки пообщаться с этой мадам…

— Пообщайтесь, — Влад кивнул. — Она интересная особа. Чуть-чуть помешанная на всей этой мистическое белиберде, но у нее случаются и периоды просветления. Когда речь заходит о деньгах, мыслит она вполне трезво.

— Еще бы… — фыркнула Ника. — Только мне всегда казалось, что «мадам» — титул хозяйки борделя.

— В каком-то смысле, она этим и занимается, — опять улыбнулся Вязгин. Второй раз за пять минут, прогресс! — У нее что-то вроде кружка. Гадание, столоверчение, общение с духами. Геммомантика, слыхали?

— Кажется, да. Только не помню где. И что это такое.

— Анжела вам расскажет подробно. Она собрала вокруг себя некоторое количество экзальтированных дам разного уровня достатка и общественного положения, испытывающих удовольствие от самого факта принадлежности к элитному, закрытому, полутайному оккультному обществу — в обмен на немалые, как для Житомира, материальные средства, ну и оказание личных любезностей мадам. Так что — да, в некотором смысле, это бордель. Любой каприз за ваши деньги. Кстати, сегодня вечером, если не ошибаюсь, у них очередное заседание.

— Угу, но секс будет только церебральный… — пробормотала себе под нос Ника.

Вязгин посмотрел на нее непонимающе, а потом захохотал.

 

6

— Вот, — Славик отложил в сторону фломастер. — Что-то вроде этого…

— Фигня какая-то, — пожал плечами Белкин. — На человечка похоже. В шляпе. Или с рогами.

Услышав это, Марина вся подобралась.

— А ну-ка, покажи! — потребовала она.

— Да пожалуйста, — Славик с опаской протянул ей свой рисунок. — Вроде бы мелом было нарисовано. Над дверью, как ты и говорил…

— Правильно, — сказал Белкин. — Ну, а дальше что?

Марина покрутила в руках каракули Славика — рисовать тот, прямо скажем, не умел — и вдруг поняла, что он пытался изобразить. Внутри все похолодело.

— Боже мой... — Прошептала она помертвевшими губами, но ни Белкин, ни Славик не обратили на нее внимания, продолжая обсуждать приключения на стройке.

— …точно тебе говорю, байкеры, — с жаром заявил Славик. — Они раньше меня пришли!

— Бред, — помотал головой Белкин. — Не может быть. Координаты были только у меня на ноуте. Игровой сервер я закрыл два дня назад, и даже потер весь контент. Взломать не могли. Разве что… — он прищурился, — не наши ли это друзья из команды «Ржавые тараканы»? Их же вроде тогда не замели. Они запросто могли подобрать мой ноутбук!

От возбуждения Белкин разве что не подпрыгнул на своем кресле-каталке.

— Да не… — с сомнением в голосе протянул Славик. — Не похожи были эти двое на «Тараканов». У «Тараканов» жилетки с эмблемами, ботинки дорогие, косухи опять же… Да что я «Тараканов» не узнал бы, что ли? У них главный дизайнером работает в одном рекламном агентстве, мы у них визитки и флаера заказывали на презентацию. Он же им, «Тараканам», и фирменный стиль разработал. А эти двое… Дикие какие-то, лохматые, грязные. Как будто — настоящие байкеры.

— Ладно, проехали, — Белкин махнул рукой. — Дальше что было?

— А дальше я их на мушку взял и попросил отдать посылку.

— Чего-о?! — Тут уже не только у Марины, но и у Белкина округлились глаза. — Какую еще мушку?

— Ну, фигурально говоря. Мушки-то на самом деле тут нет, у нее лазерный ЦУ, то бишь — целеуказатель, — пояснил Славик, с показной застенчивостью демонстрируя странный предмет, похожий то ли на фен, то ли на хай-тек степлер. — «ОСА». Мне брательник из России привез, контрабандой.

— Ну ты даешь, — выдохнул Белкин с восхищением. — А потом?

— А потом меня в спину ударили. И эти двое на меня бросились. С ними-то я быстро разобрался, — Славик мимо воли потер ссадину на лбу, — а вот посылку сперли. Какой-то пацан. Наверно, с соседнего балкона перелез. Я ему шмальнул вдогонку разок, для острастки, а потом сам свалил, пока байкеры не очухались.

— Ничего себе — поиграли в геокэшинг, — присвистнул Белкин.

— Так ты ж сам сказал — вопрос жизни и смерти, — Славик пожал плечами. — Я и решил, что байкеры — и есть те самые отморозки, от которых ты… то есть, вы, — поправился он, поглядев на Марину, — у меня прячетесь.

— Да нет, — задумчиво потеребил нижнюю губу Белкин. — Прячемся мы вовсе не от них…

Накал бурлящего тестостерона явно пошел вниз, и Марина решила наконец вмешаться в беседу крутых мачо. Пора было брать управление на себя. А то этих два самооборонщика доиграются.

— Ребята, — сказала она тихо. — Вы хоть понимаете, во что вы ввязались?

— Да, — огрызнулся Белкин.

Он вообще с момента приезда в квартиру к Славику охамел и обнаглел. Ему, видите ли, не понравилось, что Марина решила остаться с ним. Он, большой босс, велел ей ехать домой, к маме, пока мужики будут решать проблемы, а она настояла на том, чтобы остаться. Вот он и хамил по поводу и без.

— Понимаете… — повторила Марина. — А это что такое? — Она ткнула Белкину в лицо рисунком Славика.

— Глиф! Метка! Указание на спрятанную посылку! Игра такая, понятно? — в очередной раз психанул Белкин.

— Это, — подчеркнуто спокойно сказала Марина, — называется монада. Монада Джона Ди. Этому символу сотни лет. А может быть, и тысячи. Вы играете с огнем, мальчики. Вы прикуриваете от атомной бомбы. И даже не в курсе, с чем имеете дело! У каждого знака есть своя сила…

— Да, мастер Йода, — Белкин склонил голову. — Сила великая в знаках есть. Закорючки эти судьбу мира определяют уже тысячи лет.

Славик заржал, как конь. Марина почувствовала, что у нее запылали щеки.

— Марин, давай без этой оккультной херни, — попросил Белкин. — Это просто Игра, понимаешь? И кое-кто решил сделать ее по-настоящему опасной.

Боже мой, какие они все-таки идиоты, подумала Марина с жалостью и презрением. Членоголовые. Она посмотрела на часы — четыре пятнадцать. Сеанс у Анжелы начнется в пять. Надо успеть. Похоже, что кроме Анжелы в этом не разберется никто…

 

7

Спиритический сеанс, как выяснила Ника, был назначен на пять в двухэтажном доме по улице Первого Мая, на квартире одной из участниц. Здание было старое, каменное, с высокими потолками и деревянной лестницей в подъезде. Внутренние стены, за исключением несущих, тоже были из дерева, местами прогнившего до трухлявого нутра, и стыдливо подкрашенного серой краской. Такие вот постройки — каменная коробка с деревянной начинкой — в случае пожара моментально превращались в смертельную ловушку, Ника помнила это еще по Сербии…

Но местных оккультисток опасность пожара, похоже, совсем не беспокоила. Сумрак логова (задернутые шторы, лысеющий бархат драпировок, ветхие ширмы и помпезная черная мебель) разгоняли десятка три разнокалиберных свечей, расставленных подчас в самых неожиданных местах. В мерцании дрожащих огоньков мадам Анжела, облаченная в китайский шелковый халат, походила на статуэтку Будды — низкая, приземистая, с двойным подбородком, круглыми глазками, выпуклым лобиком и — вместо длиннющих мочек ушей — свисающими бульдожьими брыльками.

При имени Радомского Анжела рассыпалась в любезностях, предложила Нике травяной чай, четки и ароматные курительные палочки. Ника вежливо отказалась. Начало сеанса было назначено на пять, Ника пришла в половину шестого и была первой, не считая Анжелы и хозяйки квартиры, могучей женщины с телосложением метательницы ядра и жуткой химией на голове. Анжела представила ее как Маргариту Петровну, и вместе с ней ретировалась на кухню, оставив Нику в одиночестве.

Где-то к шести стали подтягиваться остальные любители черной и белой магии. Первой появилась запыхавшаяся Марина (ну да, вспомнила Ника, геммомантика!), поздоровалась сквозь зубы и побежала шептаться с Анжелой. Следом — две дамы бальзаковского возраста, с дорогой бижутерией на дрябловатых шеях. Эти прямо в шубах — и плевать, что весна! — прошли в комнату, по-хозяйски расположились в креслах и принялись сплетничать о некоем Киселевиче, редкостном мерзавце и негодяе. Нику они демонстративно игнорировали. Как-то очень незаметно проскользнула девочка-подросток, то ли эмо, то ли готка, забилась в уголок и оттуда испуганно на всех таращилась огромными, подведенными черным глазищами.

Пришла и даже поздоровалась с ней лично, к легкому удивлению Ники, Илона — та моделька, с которой они познакомились на брифинге автоквеста. Все-таки Житомир — город маленький… Илона сразу примкнула к светским львицам, оттачивая коготки и зубки в легкой непринужденной беседе о способах кастрации подонка Киселевича.

Наташа Зинченко притащилась с пакетом эклеров и большой папкой под мышкой. Ника собиралась поговорить с журналисткой наедине (тем более, что Наташу она уже видела по телевизору, именно Зинченко делала репортаж о самоубийстве Чаплыгина), но тут Анжела хлопнула в ладоши, и семь женщин — хозяйка, две светские львицы, Марина, девочка-эмо, Илона и Наташа — под чутким руководством Анжелы и восхищенным взглядом Ники на удивление быстро, четко и организованно передвинули в центр комнаты круглый стол, накрыли его пестрой скатертью, расставили свечи, принесли стулья из другой комнаты и расселись — каждая на свое место — согласно отработанному ритуалу.

Анжела, Марина, обе дамы в мехах, хозяйка квартиры и Илона выложили перед собой на стол по камешку — обычный янтарный кругляш, кристалл кварца, черный с золотинками кусок пирита, пластинку розового гранита, мутный обломок слюды и очень красивый, бледно-голубой камень, который Ника опознать не смогла. Наташа выставила пакет с эклерами, а папку сжала под мышкой. Девочка-эмо скрестила руки на столе, как примерная школьница, левую поверх правой. На запястье у нее был дешевый железный браслет с рунами, а глаза под длинной челкой (на какой-то миг она посмотрела прямо на Нику, и тут же отвела взгляд) косили к переносице.

— Итак, — произнесла Анжела глубоким грудным голосом джазовой певицы. — Дорогие дамы! Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы я могла сообщить вам пренеприятное известие.

Совершенно мимо воли Ника прыснула в кулак. Львицы одарили ее злобными взглядами, за которым обычно следует шипение и выпускание когтей — Нике даже показалось, что мех на их шубках встал дыбом; Наташа лишь глупо хлопнула ресницами, Марина и Маргарита Петровна едва заметно улыбнулись краешками губ, а эмо никак не отреагировала. Или правильнее будет сказать — не отреагировало, задумалась Ника.

— Шучу, шучу, конечно, — уже нормальным голосом и с мягкой улыбкой сказала Анжела. — Во-первых, дорогие мои, я очень рада вас всех видеть в добром здравии. А во-вторых, сегодня у нас будет не совсем обычный сеанс. Мне нужна будет ваша помощь.

Коллективный женский разум пришел в волнение, которое Анжела погасила одним-единственным взмахом руки. Все-таки дисциплина в ее оккультном кружке была потрясающая.

— Как вам уже, наверное, известно, за последнюю неделю в нашем городе произошел ряд событий, несколько… ммм… выбивающихся из привычного хода вещей. Я имею в виду странные рисунки, которые все мы, без сомнения, видели на улицах Житомира, и череду загадочных происшествий, связанных с их появлением. Наташа, зайка, будь так любезна…

Судорожно прожевав эклер, Наташа раскрыла папку, вытащила оттуда тоненькую стопочку черно-белых фотографий и пустила по кругу.

— Посмотрите внимательно, — проворковала Анжела, — и скажите, что вы об этом думаете.

Рассматривая фотографии, дамы в шубах шевелили губами, будто читая, хмурили лбы и глубокомысленно качали головами. Эмо осталась (осталось?) бесстрастным, а Ника оценила фотографии уже знакомых ей символов с чисто профессиональной точки зрения — снято отвратительно, на телефон или на мыльницу, зато отпечатано качественно. Кто-то здорово потрудился над снимками, вытягивая контрастность, благодаря чему белые рисунки почти светились на мутном сером фоне. Ника протянула фото сидевшей рядом Марине, и та, мельком взглянув на них, встала, зажала в кулаке свой камушек и, откашлявшись, сказала:

— Это vévés.

Над столом повисло недоуменное молчание, и только Анжела улыбнулась Марине, как добрая учительница, радующаяся успехам лучшей ученицы.

— Совершенно верно, — подтвердила Анжела. — Мы имеем дело с символами духов из вуду. Гаитянскими лоа на улицах нашего родного города. Сможешь назвать их поименно?

На Марину жалко было смотреть. Она явно рассчитывала поразить всех находкой, но вместо первооткрывательницы Анжела уготовила ей роль школьницы на экзамене. Анжела, при всем своем напускном добродушии, не собиралась уступать (даже на время) место альфы в иерархии этого странного, чисто женского прайда.

— Гранде Айзан, — чуть запнувшись, назвала Марина, откладывая снимок ромба на телецентре, — лоа торговли и инициации в вуду. Папа Легба, — (крест на площади), — царь перекрестков, посредник между миром людей и духов. Дева Эрзули, — (сердце на костеле), — лоа любви и материнства, калька с католической богородицы. Барон Самеди, — (могила на синагоге), — повелитель кладбищ. И, наконец, Дамбалла, — (змеи на соборе), — Великий Змей, отец всего сущего.

— Браво! — захлопала в ладоши Анжела. — Ты умничка, Марина, просто ум-нич-ка!

Хозяйка квартиры смотрела на Марину с восхищением, дамы в шубах — со снисходительным превосходством, и даже во взгляде эмо появилось нечто похожее на интерес. Илона же, как зачарованная, таращилась на снимки, и Ника последовала ее примеру.

Снимки Марина выкладывала один за другим, рядышком, в одну линию, и это было неправильно. Нике вдруг захотелось разложить их по-другому, но она пока не понимала, как.

— Ну что ж, милые мои девочки, предлагаю поделиться своими соображениями…

Это Анжела сказала зря. «Девочки», молчавшие уже целых пять минут, делиться своими соображениями принялись очень охотно, громко, а главное — все вместе, превратив оккультную, пахнущую парафином тишину в подобие базара. Нику аж передернуло от неожиданности, когда все дамы (за исключением Анжелы и, разумеется, девочки-молчуньи-эмо), одновременно и наперебой стали излагать теории.

Нике вообще, с самого раннего детства, были глубоко неинтересны девчачьи компании, женские посиделки и прочие формы общения «между нами, девочками». Было ли виновато в этом дедово воспитание, или, как ей потом плел один знакомый психолог, раннее созревание, тянувшее Нику к мальчикам («своей в доску пацанкой» она никогда не была, и за попытки фамильярничать била в нос и по яйцам, как учил дед) — бог его ведает, но много позже, на войне, понаблюдав за чисто мужскими компаниями и ритуалами, Ника пришла к выводу, что однополый коллектив, как правило, значительно глупее и несдержаннее коллектива смешанного. Видимо, отсутствие потенциальных сексуальных партнеров ослабляет тягу человека быть (или хотя бы казаться) лучше, чем на самом деле.

Вот и сейчас, после десяти минут базарного гвалта, когда Анжела, не выдержав, хлопнула в ладоши и призвала всех к порядку, ничего разумного так и не прозвучало.

— Мне кажется, — заявила Анжела, — что надо сделать перерыв. Маргарита Петровна, а организуйте-ка нам, пожалуйста, вашего замечательного чая…

К чаю непонятной травяной смеси, в которой и чая-то не было) хозяйка квартиры на пару с Мариной подала яблочный пирог и, вопреки местному обычаю, не ложечки, а вилки, как положено.

— Резюмирую, — Анжела взяла слово, пока все остальные сражались с оказавшимся резиновым пирогом. — На основании известного, мы можем предположить следующее. Все непосредственные авторы данных vévés — то есть, те, кто их рисовал — действовали вслепую, не понимая, что творят, и, скорее всего, считали происходящее некого рода игрой. Все пять известных нам vévés появились в течение одной ночи. Вполне возможно, что были и другие, о которых мы пока не знаем. Найти их — одна из первостепенных задач, которая перед нами стоит…

Пока Анжела вещала, как генерал перед штабом, называя задачи и назначая ответственных за их исполнение (чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело), Ника продолжала изучать фотоснимки. Украдкой она протянула руку и передвинула крест Легбы в центр стола. Пусть это будет площадь. Теперь Самеди, синагога, снизу, на юге. Эрзули, собор, к западу. Айзан, телецентр, восток. И Дамбалла, собор, на севере. Пестрая скатерть, уставленная чашками и блюдечками, и засыпанная крошками, была похожа на ветхую карту. Надо будет проверить на настоящей карте — на самом деле все четыре храма (если, конечно, считать телецентр храмом — а впрочем, почему бы и нет? Прихожан у него поболе, чем у всех остальных вместе взятых) находятся на равном расстоянии от площади или нет?

— …следовательно, нам надо найти ответы на три главных вопроса, — продолжала вещать Анжела. — Первый — кто за всем этим стоит? Второй — какую цель он преследует? И третий — какая связь между vévés и Житомиром?

— Можно? — подняла руку Марина и, после благосклонного кивка, встала. — Кажется, я знаю ответ на третий вопрос.

— Вот как? — неподдельно удивилась Анжела.

— Чаплыгин, — сказала Марина. — Тот художник, про которого я вам рассказывала.

— Который повесился? — уточнила Наташа.

— Он самый. За несколько дней до той ночи — ну, когда появились vévés — у нас в библиотеке открылась его выставка. И какие-то вандалы осквернили одну из его картин.

— Я помню, — важно кивнула Анжела. — Тебе все-таки удалось найти взаимосвязь?

Вместо ответа Марина выложила на стол, поверх разложенного Никой пасьянса, цветную фотографию приснопамятной картины. Идиллический городской пейзаж, изуродованный багровой печатью в форме колеса со сломанными спицами.

Над столом повисла гробовая тишина. Те из женщин, кто запасся камнями-амулетами, почти одновременно схватились за них, и только Илона, забыв про свой голубой камешек, судорожно стиснула в руке вилку и не сводила взгляда с багрового колеса.

— Черное Солнце, — прокомментировала Анжела. — Но это же арийский символ, при чем тут vévés?

— Чаплыгин, — запинаясь, сказала Марина. — Глеб Эрнестович жил на Гаити. Четыре года. Изучал местную культуру. Наверняка, и вуду тоже. Да за это время он мог сам стать жрецом-бокором!

— Хм, — протянула Анжела. — Это вполне возможно. Значит, первый символ…

— Глиф, — неожиданно для самой себя перебила ее Ника.

— Что-что?

— Глиф, — повторила Ника, жалея, что подала голос. — Предлагаю называть это глифом.

— Пусть будет глиф! — раздраженно отмахнулась Анжела. — Первый глиф появился на картине Чаплыгина. Арийское неоязычество против гаитянского. Как интересно… Значит, война? Война знаков? То есть, за всем этим может стоять не один человек, или одна группа, а несколько противоборствующих друг с другом? Тут есть над чем поразмышлять на досуге…

— Кровь!!! — вдруг завизжала Наташа и ткнула пальцем в сидящую напротив Илону. — У нее кровь!!!

Илона, остекленев глазами и сжав в правой руке вилку так крепко, что побелели костяшки пальцев, совершенно механически царапала зубьями вилки свое левое запястье. Кровь капала на скатерть большими, темно-красными каплями.

Истерика в чисто женском коллективе также вспыхивает на порядок быстрее, чем в смешанном. Нике пришлось дважды применить физическую силу (первый раз — чтобы растолкать орущих женщин, а второй — чтобы поднять разом отяжелевшую Илону со стула и отволочь в ванну), а потом самой как следует поорать, чтобы добиться от Маргариты Петровны перекиси водорода и спонжиков.

Промыв достаточно глубокие царапины под струей ледяной воды (Илона начала медленно приходить в себя, будто отходя после серьезной попойки или таблеток вроде экстази — или чем там сейчас принято закидываться в гламурном мире?), Ника обработала ранку перекисью и прижала ватку. Расковырять вену Илона не успела, хотя явно к этому стремилась, но кровь продолжала струиться прямо на замшевые сапожки Ники. Вот ведь, твою матушку, в сердцах выругалась Ника, меняя тампон. Использованный ватный кругляш упал на пол, и Ника, одной рукой поддерживая обмякающую Илону, а другой — зажимая ее запястье, краем глаза заметила, что первый, самый яркий отпечаток на ватном диске, имеет вполне определенную форму:

Она уже видела нечто подобное совсем недавно, сегодня, буквально только что… Ну да, точно! У девочки-эмо был браслет с Футарком. Ника буквально впихнула начинавшую лопотать Илону в могучие руки Маргариты Петровны, выскочила в коридор, метнулась в комнату — но поздно, слишком поздно, девчонки и след простыл, и только лежал на столе, среди позабытых камушков, дешевый стальной браслетик с рунами.

 

8

Руки ему связали за спиной, туго, но бестолково — если бы машину не бросало так из стороны в сторону, Ромчик смог бы распутать веревку. Но кто бы не сидел за рулем, водить он то ли совсем не умел, то ли недавно научился: то и дело рвал с места, резко тормозил, лихачил на легких поворотах и сбрасывал скорость почти до нуля перед сложными. Машину — это был джип-паркетник, Ромчик не успел разглядеть ни модель, ни марку, только запомнил, что цвет вроде бы светлый, серый или металлик — мотало по дороге, как пьяного матроса, а вместе с ней мотало и Ромчика по багажнику. Он дважды стукнулся головой о запаску, саданулся коленями о какой-то железный ящик и с трудом избавился от воткнувшегося в спину гаечного ключа. Эх, были бы свободны руки — и ключ бы еще как пригодился… но развязаться у Ромчика не получилось.

Зато он подслушал часть разговора похитителей.

— Куда его? — спросил первый, гнусавый.

— На хату, — сказал второй, с хрипотцой курильщика.

— А потом? — опять первый.

— Тихо, блядь! — гавкнул третий, до сих пор хранивший молчание. — Он же все слышит!

И все.

Ромчик, как мог, сгруппировался, попытавшись принять позу эмбриона, и стал ждать. Минут через десять машина остановилась, мотор заглох.

— Ну че? — спросил Гнусавый.

— Обождем пока, — ответил третий голос, по всей видимости — главный в этой гоп-компании.

Щелкнула зажигалка, по машине разнесся дух дешевого табака.

— Стремно как-то, — посетовал Хрипатый.

— Заткнись, — велел ему Главарь.

Что бы ни пережидали похитители, это продолжалось не больше пары минут. Потом джип качнулся и хлопнули дверцы. Открылся багажник, и даже через вонючую мешковину Ромчик ощутил дуновение холодного воздуха. Его довольно ловко подхватили под ноги и под плечи, вытащили и поставили на землю. Ромчик попытался сымитировать обморок, подкосив коленки и обмякнув в руках похитителей, но его больно ткнули под ребра чем-то железным, и он больше не дурковал.

Семь шагов вперед. Писк домофона. Запах подъезда — курева, кошек, сырости. Еще два шага, опять остановка. Скрип двери. Три шага вперед и лестница. Восемь ступенек. Разворот направо. Скрежет ключа, щелчок замка. Деревянный пол под ногами. Толчок в спину — и Ромчик грохнулся на что-то мягкое.

— Свисток, поставь чайник, — скомандовал Главарь. — Че-то я замерз. Трусит.

— Ты че, охренел? Нахрена ты погоняло светишь? — возмутился Гнусавый.

— Насрать, — отмахнулся Главарь. — Чефирь забабахай, а я пока Тухлому позвоню.

Похитители вышли, оставив Ромчика в одиночестве.

В принципе, перспектива похищения для него не была чем-то таким уж запредельным. Еще года два назад Вязгин в присутствии Ромчика на пальцах разъяснял Радомскому-старшему, что шансы Ромчика — единственного ребенка в одной из самых богатых семей города — быть похищенными ради выкупа достаточно велики. Отец, как водится, отмахнулся от предложения приставить к Ромчику персонального бодигарда, а Ромчик же получил богатую почву для фантазий типа «а что я буду делать, если…»

Ну вот. Если. Давай, делай…

Итак, что мы имеем? Первый этаж — это хорошо. Хотя наверняка есть решетки на окнах.

Мы где-то в городе, и недалеко от центра. Везли минут пятнадцать от силы, и все время был слышен гул машин. Это тоже хорошо.

Похитители — дебилы и непрофессионалы. Это плохо.

И очень-очень наглые. Вели в квартиру через парадный вход, с мешком на голове, и не боятся называть друг друга по кличкам… Это не просто плохо. Это уже херово.

Зато мешок с головы не снимают. Обнадеживает…

Ромчик не успел додумать эту мысль до конца.

Из прихожей донесся звонок, опять защелкали замки. Что-то зашуршало.

— Ну как? — спросил новый голос, лишенный каких-либо выразительных примет.

— Нормуль, — сказал Главарь. — Вон он.

В комнату вошли. Двое или трое.

— Посадите его, — приказал Невыразительный.

Ромчику придали вертикальное положение. Похоже, он валялся на тахте.

— Снимите мешок.

— Да ну нах! — Гнусавый возмутился. — Он же нас запомнит!

— Это не имеет значения, — успокоил Невыразительный. — Снимайте. И где его телефон?

Чья-то рука схватила мешок, зацепив растрепавшиеся волосы Ромы, и сдернула его с головы. Рома заморгал часто-часто, а потом сфокусировал зрение.

Трое. Два типичных и даже полузнакомых гопа: один в «адидасе» и кепочке, второй, с бритой головой — в кожаной куртке и камуфляжных штанах.

А вот третий… Заказчик всего происходящего — а в том, что человек с невыразительным голосом и был заказчиком, организатором, идейным вдохновителем и Шефом с большой буквы, Ромчик не сомневался ни секунды — был маленького, метра полтора, не выше, росточка, и выглядел как совершенно заурядный дяденька с улицы: брючки, ветровочка и хозяйственная сумка через плечо. Второй раз и не взглянешь на такого.

В руках у Шефа был Ромкин айфон.

— Можешь не улыбаться, — предупредил он и сфотографировал Рому.

 

9

С тех пор, как запретили азартные игры и позакрывали все казино, а покер почти официально признали спортом, Радомский, уходя из дома на ночь глядя, с честным видом объявлял жене:

— Дорогая, я уехал в спортклуб!

Он даже брал с собой сумку «Найк» с кроссовками, шортами, футболкой и специальной спортивной бутылочкой для воды. Сумка эта ни разу не покидала багажник «Хаммера», когда Радомский посещал «клуб спортивного покера», а жена и не думала проверять ее содержимое — точно так же, как она не задавалась вопросом, почему от супруга после занятий спортом пахнет виски и табаком. Жена у Радомского была достаточно умной женщиной, чтобы придерживаться политики «я не спрашиваю, а ты не рассказываешь» и закрывать глаза на многие вещи. Но самого Геннадия Романовича искренне забавлял как процесс конспирации, так и каламбур со «спортивным покером».

Это было все равно что воровать дрова для шашлыка на соседней даче: купленные в магазине чушки доставляли на порядок меньше удовольствия…

Сегодняшним вечером Радомский настроился на большую игру. Он купил фишек на полторы штуки, разложил их в три неравных столбика, переодел часы на правую руку (личная, проверенная в деле примета), заказал односолодовый виски со льдом и среднего размера сигару.

Было около десяти вечера, и серьезных противников за столом пока не наблюдалось. Парочка полузнакомых бизнесменов средней руки (вчера — шмотки на базаре, сегодня — бутик в торговом молле), невротичная дамочка с сигаретой в длинном мундштуке, какой-то перепуганный вьюноша с дрожащими пальцами, горбун в старом советском костюме, ну и, естественно, завсегдатай заведения дядя Саша — сальные волосы, прыщи и большой опыт в онлайновых турнирах.

Пан Киселевич, спекулянт недвижимостью, скупщик разорившихся еще при совдепии заводов, главный конкурент Радомского в бизнесе и главный же его визави за карточным столом (а так же просто большой сукин сын) пока не появился.

Радомский играл по-маленькой, осторожничал, в драку не лез и почти не блефовал. Два раза сунулся с большого блайнда, и оба раза уступил дяде Саше, слив почти две сотни баксов. Потом переждал. Вьюноша, как и ожидалось, вылетел первым. Дамочка встала из-за стола в половину двенадцатого, и вроде бы даже в плюсе. Бизнесменчики дернули коньяку и слегка оборзели. Их следовало наказать.

Поймав еще на флопе две пары, Радомский аккуратно, чтобы не дай бог не спугнуть, раскрутил одного из дурачков на олл-ин, и раздел вчистую. Буквально на следующей сдаче дядя Саша проделал нечто аналогичное с его товарищем. Потеряв все деньги за два раунда, дурачки приуныли и свалили.

За столом осталось трое: Радомский, дядя Саша и горбун, до сих пор игравший ровно и уверенно.

А потом произошло неожиданное. Где-то к часу ночи, когда игра стала по-настоящему интересной, дядя Саша вдруг попер вперед танком, то ли блефуя, то ли действительно заполучив хорошую карту. Радомский предпочел упасть, а странный горбун ответил, и еще как: у дяди Саши был стрит в пиках, а у горбуна — фуллхаус.

Дядя Саша, офигев от такой наглости, бросил игру, оставив Радомского с горбуном наедине.

— Вы — Геннадий Романович Радомский, — впервые за весь вечер подал голос горбун, тасуя карты.

— Совершенно верно. С кем имею честь?

— Это не важно, — сказал горбун. — Я сейчас выиграю у вас все деньги, а потом мы поговорим о вещах более серьезных.

Радомский хохотнул. У него возникло ощущение, что этого хамоватого калеку он где-то видел, и совсем недавно. И, кажется, при большом скоплении народа… Ну точно! На брифинге автоквеста. Работает память, работает старушка…

Горбун тем временем повышал ставки на каждой сдаче. Карта ему просто перла. Радомский даже заподозрил его в жульничестве, но нет: все было по-честному, горбун даже сам предложил поменять колоду, а сдавали они по очереди. Через пять кругов перед Радомским осталась жалкая горка фишек долларов этак на сто. Горбун свои фишки только успевал отгребать в сторону, чтобы не мешали.

— Ну что? — улыбнулся он. — Хватит или доиграем до конца?

— Кто вы такой? — спросил мигом взмокший Радомский. — Что вообще происходит?!

— На свете есть игры интереснее покера.

— Это еще что значит?!

— Я предлагаю вам вступить в Игру. Вы согласны?

— Какую еще, к чертям, игру?

— Самую главную Игру в вашей жизни, — сказал горбун.

Радомский вытер пот со лба, залпом допил виски:

— Ребята, если это какой-то развод, то вы не понимаете, с кем связались…

— Это не развод, — горбун оставался спокойным. — Это Игра. Вы дали толчок к ее началу. Пора бы и поучаствовать.

— Толчок? Начало?! Вы вообще о чем?

— А вы вспомните свою беседу с Загорским три месяца назад. Здесь же, за этим самым столом.

Радомский вспомнил. И вздрогнул. То ли от ненависти, то ли от обиды. Загорский, сволочь, тварь, подонок. Значит, Игра уже началась. Но мне уготована роль обычного игрока…

— Не обычного, — возразил горбун, и Радомский понял, что последние фразы произнес вслух. — Ключевого.

— Это не то, на что я рассчитывал, — резко сказал Радомский.

Горбун пожал плечами.

— У вас нет выбора.

— Ах вот как… — процедил сквозь зубы Радомский. — А не пошли бы вы вместе со своим Загорским, долбаной Игрой, вонючими глифами и всей вашей шушерой знаете куда?!

Горбун опять пожал плечами, встал из-за стола и вытащил из кармана своего дешевого костюмчика визитную карточку с одним только номером телефона.

— Позвоните мне, когда передумаете, и получите свои инструкции.

— Пшел вон! — рявкнул Радомский. — И передай своим, чтобы даже не пытались меня больше подставлять! Я вас с говном смешаю, игроделы сраные!

— До свидания, — все так же спокойно попрощался горбун и вышел, оставив гору фишек на столе.

— Вашу дивизию, — пробормотал себе под нос Радомский, вытаскивая телефон и набирая номер Ники Загорской.

После дюжины гудков в трубке раздался сонный голос:

— Да? Алло?

— Ника? Это Радомский. Мне нужно срочно связаться с Аркадием Львовичем.

— Что? Который час?!

— Я прошу прощения за поздний звонок, — еле сдерживаясь, сказал Радомский, — но мне нужен ваш дед! У вас есть с ним связь?

— Только по е-мейлу… Я ему напишу, чтобы перезвонил… Подождите, а что случилось? У него проблемы? — заволновалась Ника.

— Нет. Пока — нет.

Но будут, добавил он про себя. Еще какие. Я ему, козлу, устрою.

— Достаньте мне номер его телефона. Или назначьте встречу. Соврите, что заболели. Или еще что-нибудь. Мне надо срочно с ним увидеться. Вы сможете это сделать, Ника?

— Я постараюсь, — ответила девушка. — Но я бы хотела знать, что происходит.

— Завтра. Завтра я вам все объясню. А пока — спасибо, Ника!

Радомский сбросил вызов, и телефон в ту же секунду зажужжал, приняв сообщение. Это еще от кого?..

Сообщение было от Ромчика. Уведомление о MMS. Доставить? Да.

Пару секунд ожидания.

MMS принят. Показать? Да, вашу мать, показать!

Фотография. Ромчик. Длинные волосы растрепаны. Руки скручены за спиной. Взгляд — испуганный. На плече какой-то черный мешок. На заднем плане — ободранные обои.

Ну, твари…

Радомский взял со стола визитку горбуна, еще раз взглянул на Ромчика, потом — на визитку, поразмыслил пару мгновений — и набрал номер Вязгина.

 

10

Еще ночью погода испортилась, небо заволокло тучами, и к утру начал накрапывать дождик — первый в этом году, холодный, мелкий, затяжной.

В доме Анжелы, старом, дряхлом, наполовину просевшем в землю, сырость и зябкость утра ощущались особенно остро. Казалось, что за окном не ранняя весна, а глубокая-глубокая осень, и вот-вот ударят морозы, и вместо дождя с неба посыплется снег.

Страшно хотелось большую чашку горячего кофе. С молоком. Или даже нет, со сгущенкой. Чтобы было сладко до приторности.

Марина понимала, что так ее организм реагирует на стресс. После пережитого ужаса с Илоной, бессонной ночи в больнице, изнуряющей ругани с врачами, промозглой ночной погоды надо было согреться и повысить уровень сахара в крови. Но кофе Анжела дома не держала.

Слава богу, Наташа, ненасытная душонка, добыла где-то «Сникерс» и поделилась с Мариной. Сразу полегчало…

Когда Анжела наконец оторвалась от своего компьютера, Марина с Наташей уже шушукались, как заправские подружки, на тему «надо ли определять пол ребенка заранее или нет»? Для Марины подобная форма общения — шушукаться — была в новинку, и она отнесла временное падение IQ до уровня беременной самки на все тот же стресс.

— Черт знает что такое, — сказала Анжела раздраженно. — Интернет работает через пень колоду. Почта уходит, но не проверяется, поисковики глючат, кое-какие ресурсы вообще недоступны!

— Может, это из-за погоды? — робко предположила Наташа.

Анжела даже не удостоила ее взглядом.

— Ты точно все нарисовала? — уточнила она у Марины.

— Да, — твердо ответила та.

— Ну, тогда прибегнем к классическим методам. Помоги-ка мне, пожалуйста…

Вдвоем они придвинули к платяному шкафу табуретку, на которую забралась Анжела, но при ее росте и табуретки было маловато, чтобы заглянуть в недра антресолей, и она уступила место Марине.

— Такой большой серый том, — подсказала она, страхуя Марину. — В коленкоровом переплете.

Бардак на антресоли был, конечно, феерический. Искомый томина обнаружился между свернутым одеялом и плотно набитым тряпками пакетом. Чихнув пару раз от поднятой пыли, Марина передала тяжеленную книгу Анжеле, и та, сразу забыв про балансирующую на табуретке помощницу, принялась шелестеть страницами. Спрыгивать вниз пришлось самостоятельно.

— Вот! — торжествующе воскликнула Анжела. — Все-таки склероз меня еще не совсем одолел!

Она ткнула пальцем в рисунок на развороте — угловатые закорючки с подписями.

— Такая? — уточнила Анжела.

— Да, — в один голос ответили Наташа с Мариной.

— Руна Перт, — прочитала по книжке хозяйка дома. — Четырнадцатая руна германского алфавита. Точное значение неизвестно. Предположительно символизирует тайну, или процесс посвящения.

Наташа фыркнула.

— Это у Илонки-то тайна? Да я ее с детского садика знаю, она же тупая как пробка! Она и буквы-то поди не все еще выучила, а тут руны…

— Не всегда люди играют в игры, — назидательно сказала Анжела. — Иногда игры играют в людей. Значит, руны… Мариночка, ты умница. Тебе цены нет. Все сходится: Черное Солнце и руны против vévés… Две команды, а не одна.

— Есть еще кое-что, — заметила Марина. — Я собиралась рассказать вчера, но не успела. Вот, — она протянула Анжеле рисунок Славика. — Монада Джона Ди. Еще один… как его Ника назвала? Ах да, глиф. Его тоже использовали в Игре.

— Ну, вообще-то этот символ называется Египетская Монада, и первым описал его Атаназиус Кирхер, а Джон Ди всего лишь его усовершенствовал, — сказала Анжела просто для того, что потянуть время. Появление монады было для нее полным сюрпризом, и Марина почувствовала удовлетворение.

— И как это вяжется с рунами и вуду? — внутренне торжествуя, спросила она.

— Никак, — Анжела развела руками. — Полная эклектика…

— А может быть, — продолжила наступление Марина, — команд не две, а больше? И война глифов масштабнее, чем мы думаем?

— Я считаю, — рассудительно ответила Анжела, — что этот вопрос следует задать не мне, а твоей драгоценной Нике Загорской. Я и раньше предполагала, что девочка не так проста, как хочет казаться, а уж после вчерашнего… Знаешь, кто ее прислал? Радомский собственной персоной!

— Стоп-стоп-стоп! — замахала руками Наташа. — Эта самая Ника вчера, когда Илонку везли в больницу, сунула мне свою визитку и сказала, что хочет встретиться…

— Вот именно, — многозначительно кивнула Анжела.

Марина внезапно ощутила, как к горлу подкатывается с трудом сдерживаемая ярость. Ника. Наглая столичная жидовка. Если выяснится, что за всем этим стоит она… Как в таких случаях говорят? Держите меня семеро, шестеро не удержат! Уничтожу эту дрянь!..

В этот момент в дверь постучали. Притихшие женщины испуганно переглянулись.

— Кто это может быть? — спросила Наташа.

— Сейчас узнаем, — с наигранной бодростью сказала Анжела и пошла открывать.

Она вернулась через минуту в компании чудовищно грязного, насквозь промокшего, чумазого подростка, похожего на бомжа. Старенькая курточка и серые джинсы были вымазаны рыжей глиной, и той же глиной было вымазано его лицо, а через плечо была перекинута тоже грязная, но все равно красивая кожаная сумка с серебряными заклепками.

— Анжела Валерьевна, — чуть запыхавшись, сказал подросток. — Это я, Женя. Мы с вами на полигоне познакомились, помните? На фестивале бардов…

— Я помню, — кивнула Анжела. — Клеврет, верно?

— Да, точно, Клеврет! — обрадовался парень.

— Ну-ка, господин Клеврет, раздевайтесь и снимайте-ка башмаки, а то все ковры мне испачкаете, — заявила Анжела, довольно удачно изобразив заботливую клушу. — С чем пожаловали? — спросила она, брезгливо, двумя пальцами принимая у Жени перемазанную куртку. — И где это вы так поизносились, а?

Избавившись от верхней одежды и обуви, Женя-Клеврет рухнул на ближайший стул и обхватил себя руками.

— Мне н-нужна ваша п-помощь. — Его трясло от холода, тоненький свитер был тоже насквозь мокрый, и у парнишки зуб на зуб не попадал. — Я в-вам принес тут… вот… — Он ногой подтолкнул сумку с торчащим из нее свитком.

— Свитер тоже, — скомандовала Анжела, и Наташа, в которой проснулся материнский инстинкт, помогла Женьке стащить свитер через голову.

— Т-там, — сказал он, растирая синие от холода руки, — в сумке…

Марина, до сих пор не принимавшая участия в этом пиршестве заботы и эрзац-материнства, решила присоединиться и растереть мокрого дрожащего мальчишку. Она принесла из ванной вафельное полотенце и приступила к делу, начав с рук. Но Женя вдруг ойкнул от боли — и Марина увидела, что именно она начала растирать. Внутри у нее все обмерло.

— Смотрите! — воскликнула Марина и ткнула пальцем в предплечье подростка.

Там, на фоне свежего, багрового кровоподтека ярко синела вытатуированная монада.

 

11

Настроение у Ники было — гаже не бывает. После ночного звонка Радомского уснуть она не смогла, и до утра проворочалась в постели, пытаясь выбросить из головы назойливые мысли о том, что могло случиться с дедом. Встала в семь утра, невыспавшаяся и злая. Кофе в доме неожиданно закончился, сливки в холодильнике успели скиснуть. И вообще запас продуктов уменьшился. Оно и неудивительно: если верить календарю, начиналась вторая неделя пребывания Ники в родном Житомире. И начиналась она, следует заметить, отвратительно.

Погода не радовала, ночью прошел дождь, кругом была слякоть и грязь, в которую Пират не преминул влезть и испачкаться по уши. Купать его целиком Ника не рискнула, ограничилась тем, что вымыла ему, как смогла, лапы и отправила на одеяло обсыхать. То ли от перемены атмосферного давления, то ли от отсутствия утренней дозы кофеина, у нее здорово разболелась голова. А тут еще и домашний интернет отказался работать без объяснения причин. Пришлось упаковать ноут в сумку «Нэшнл Джиогрэфик» и отправиться на поиски круглосуточного интернет-клуба или любого кафе с вай-фай.

Прогулка пасмурным утром (опять начинал накрапывать дождик, и налетали порывы холодного ветра) по грязным улицам Житомира настроения не улучшила. Общепитов или иных заведений с вай-фай зоной ей не встретилось ни одного (значок висел на дверях почты, но она в такую рань еще не работала), зато интернет-клубов нашлось целых три. В двух из них, еще вчера бывших игровыми притонами, действовал только «игровой интернет», то бишь, работали только онлайн-версии не так давно запрещенных одноруких бандитов, а в последнем Нике не разрешили подключить свой ноутбук («у вас там вирусы!»), и пришлось пользоваться местным чудом компьютерной техники весьма преклонного возраста.

Накопившееся раздражение эволюционировало в медленно — пока еще медленно — кипящую злость. Интернет тупил, скорость была никакая, компьютер дважды зависал. Новых писем в ящике не было, и это вызывало удивление: Олежка-то за неделю мог бы что-нибудь и черкнуть, негодяйская душонка… Ника отправила короткое письмо деду («Дед! Свяжись со мной срочно! Мой телефон…») на оба его адреса — обычный и тот, незнакомый, с которого он прислал последнее сообщение насчет выставки Чаплыгина. Заодно еще раз перечитала послание, с которого, в общем-то, все для нее и началось. «Мой старинный приятель», понимаешь ли… Что ж вы такого напридумывали, старые вы пердуны?

Потом Ника загрузила карту Житомира и проверила свою гипотезу насчет расположения глифов. Пространственное мышление ее не подвело: глифы легли на карту равносторонним четырехугольником, с vévé Дамбаллы точно по центру. Ника отметила еще и библиотеку, но это было далековато и совсем несимметрично. Либо вандализм с картиной не имел отношения к Игре, либо… либо будут еще глифы. Впрочем, в последнем можно не сомневаться.

Тут ей позвонила журналистка Наташа, которой Ника все-таки умудрилась вчера, в этой дурацкой кутерьме, всучить визитку. Почему-то нервничая и заикаясь, Наташа предложила встретиться в «Макдональдсе». Ника поначалу не поверила своим ушам: «Макдональдс» в ее понимании (крупнейшая сеть бесплатных туалетов, шутил Олежек) не очень подходил для деловой встречи, но когда Ника уточнила, в каком именно, а Наташа наигранно хихикнула и объяснила, что «он у нас один», картина немного прояснилась. Эффект провинции, так сказать…

Ехать туда надо было через весь город. Погода стремительно портилась, ветер крепчал, и все указывало: вот-вот грянет буря. Славная такая буря, с ливнем, ураганом, поваленными деревьями и оборванными линиями электропередач. А у Ники не было с собой даже зонта. Раздражение стало вырываться наружу, и она даже затеяла скандал с водителем маршрутки, которому надумалось покурить за рулем. Сигарету тому пришлось выбросить.

Из хорошего было только то, что «Макдональдс» располагался в большом торговом молле на Киевской — том самом, который бросился ей в глаза в ночь приезда, с синими гирляндами на деревьях у входа. Там же был большой продуктовый супермаркет, и можно было закупиться еще на неделю. Или две.

Сколько еще придется торчать в родной провинции, Ника не знала, и это бесило сильнее всего.

Но уезжать, не разобравшись в происходящем, и не поговорив с дедом, она не собиралась. Ожидая Наташу в «Маке», Ника взяла себе молочный коктейль и попыталась вызвонить Радомского. Тщетно, телефон олигарх выключил. Тогда она набрала Вязгина. Тот долго не брал трубку, потом буркнул «я занят» и сразу разорвал связь.

Это разозлило Нику до такой степени, что, когда Наташа все-таки появилась, беседа их больше напоминала допрос с пристрастием где-нибудь в застенках то ли гестапо, то ли ЧК. Ника спрашивала, Наташа отвечала. Конечно, все было не так просто: Наташа терялась, сбивалась, несла чушь, меняла тему и пыталась задавать встречные вопросы. Но Ника была уже в том состоянии холодной, кристально-чистой ярости, при котором любое сопротивление собеседника значения не имеет.

Через полчаса Ника выкачала из журналистки все, что та знала. Полученной информации, если отбросить шелуху, повторы, слухи, сплетни и домыслы, было на удивление мало. Наташа начала расследование с глифа на телецентре. Обратилась к Анжеле за консультацией. Тут же была (сама не понимая, как и почему) завербована мадам Анжелой и обязалась отчитываться перед ней о всех собранных данных. В процессе расследования — каковое, в понимании Наташи, сводилось к фотографированию глифов и анализу архивов телецентра в поисках прецедентов — была отловлена Вязгиным и тут же согласилась работать и на него тоже…

И эта бесхребетная медуза, готовая служить всем и сразу, еще и попыталась подлизываться к Нике, выясняя, не может ли Ника — с ее-то связями! — устроить Наташу на какой-нибудь столичный телеканал, можно даже кабельный. Вид при этом у журналистки был — как у побитой собачонки.

— Вчера, — сказала Ника, — у Анжелы. Помнишь, там была девочка… вся в черном, с длинной челкой. Она еще забыла вот это, — Ника выложила на стол браслет с рунами. — Ты ее знаешь?

На «ты» Ника перешла в самом начале, и Наташа приняла это как должное, продолжая «выкать» в ответ.

— Какая еще девочка? — округлила и без того круглые, как пуговки, глаза Наташа. — Не помню я никакой девочки…

Удивление ее было достаточно искренним, чтобы Ника в него поверила. Не помнит, значит, не помнит…

— А вот этот символ, — Ника на салфетке нарисовала закорючку, повторяющую кровавый отпечаток с запястья Илоны, — тебе знаком?

— Нет! — с такой страстью выпалили Наташа, что сразу стало ясно: врет.

— Ну и черт с ним… — с легкостью согласилась Ника. — Так в какую, ты говоришь, больницу, увезли Илону?..

Когда Наташа ушла, оставив Нике папку с фотографиями глифов — оставив настойчиво, чуть ли не насильно, дабы продемонстрировать свою полезность, готовность к сотрудничеству и неудержимое желание продаться ну хоть кому-нибудь — Ника допила молочный коктейль, выждала секунд тридцать, запихнула папку в сумку к ноутбуку, вытащила оттуда «Кэнон» и двинулась следом.

Подобным ей прежде заниматься не приходилось, все-таки она была высококлассным фотографом, а не репортером желтой газетенки, но с «папарацци» в свое время общалась, и кое-какие приемчики переняла. Например, не смотреть прямо на объект слежки, а ловить отражение в витринах (благо, чего-чего, а витрин в торговом центре хватало). Двигаться в рваном ритме. Держать дистанцию. Конечно, для грамотно организованной «наружки» требовалось минимум три человека, постоянно находящихся на связи, а в идеале — еще и диспетчер, но Наташа слежки не ожидала, оторваться не пыталась и вела себя как образцовая овца.

Едва выйдя из «Мака», она вытащила мобильник и позвонила, прикрывая рот рукой. Ника прошла в пяти метрах, незамеченная, и остановилась у банкоматов, делая вид, что снимает деньги, и наблюдая за Наташей в зеркальце, за которым была спрятана камера.

Наташа стояла на одном месте, притопывая ножкой, и явно кого-то ожидая. Этот «кто-то» вскоре вышел из того же «Макдональдса» и оказался щуплым подростком весьма болезненного вида. Кожа его была бледной, с черными пятнышками угрей, и под глазами были синяки от недосыпа. Одевался подросток в стиле хип-хоп: мешковатые джинсы с висящей мотней, огромная, размера на три больше, чем надо, курточка, и бейсболка задом наперед. Обменявшись парой слов, Наташа и подросток вместе пошли в сторону торгового зала, Ника пару раз щелкнула их «Кэноном», и продолжила слежку.

Возле входа в супермаркет (не забыть потом купить продуктов, напомнила себе Ника) парочка разделилась: подросток завис у витрины с ножами и пневматическими пистолетами, а Наташа пошла дальше, в бутик с одеждой для беременных. Поколебавшись пару секунд, Ника выбрала Наташу. Та что-то знала про руны и, что более важно, про роль Анжелы во всем происходящем.

Но через полчаса стало ясно, что Наташа просто-напросто предалась унылому шопингу. Ника и сама весьма уважала этот процесс, но скорее из охотничьего инстинкта, чем из тяги к шмотью. Найти на развалах барахолки или на распродаже разорившегося магазинчика уникальную, штучную вещицу, да еще и поторговаться за нее, купить за копейки, чтобы надеть один раз — о, тут требовались талант, терпение и удача не меньшие, чем для хорошего репортажного снимка… Но покупать ширпотреб в бутиках?.. Фу!

Спустя почти полтора часа, нагрузившись пакетами, Наташа еще раз кому-то позвонила и направилась к выходу, но не пешеходному, возле остановки общественного транспорта, а ведущему к парковке. Этого Ника не предвидела. Как-то она не подумала, что Наташа может водить машину. Теперь придется вызывать такси. А таксисты в реальной жизни (в отличие от кино) вовсе не склонны «ехать вон за той машиной»…

Додумать она не успела. Что-то сильно дернуло ее за левое плечо, она чуть не упала, и тут же почувствовала, как исчезла привычная тяжесть сумки «Нэшнл Джиогрэфик» — с ноутбуком, запасным аккумулятором и (самое главное!) объективами для «Кэнона».

Пацан в мешковатых штанах, который так мило беседовал с Наташей, сорвал сумку с плеча Ники и дал деру к дверям. Ника сразу, помогли рефлексы, побежала следом, не тратя дыхания на крики и возгласы. Она лишь удивилась, что сумку сдернули здесь, внутри, под многочисленными камерами наблюдения…

Бегать хип-хопер не умел, размахивал руками и путался в собственных ногах. Ника, даже после недельного перерыва в тренировках, все еще пребывала в хорошей форме, спасибо Пирату с его буйной энергичностью. Дверь на парковку вела раздвижная, с фотоэлементом, и воришке пришлось притормозить, чтобы дверь успела открыться. Тут-то Ника его и поймала — почти, потому что, когда половинки двери разъехались в разные стороны, с улицы налетел порыв ветра такой силы, что ее едва не сбило с ног.

Пацан тоже остановился под напором стихии — похоже, на улице начинался ураган — но, не растерявшись, стряхнул мешковатую, с высоким коэффициентом парусности куртку, ловко перебросив украденную сумку из одной руки в другую (уронит — убью, подумала Ника, пригибаясь от ветра) и бросился в лабиринт машин на парковке.

На улице творился натуральный кошмар. Стало темно, как ночью, ветер бушевал вовсю, заставляя трепетать рекламные растяжки и валя стенды один за другим, и в воздухе отчетливо пахло озоном. Тучи набрякли ливнем, и изредка рокотали в преддверии настоящего грома. Вопили сигнализации потревоженных машин и мигали фары.

В хаосе Ника с большим трудом засекла вора, пытающегося бежать навстречу ветру между машин. Прикрывая лицо, она пошла следом, чуть наискось, курсом «бейдевинд», как это называл один знакомый яхтсмен. Но парень вдруг тоже свернул, и теперь ветер дул ему в спину, придавая ускорение, и Ника поняла, что ей уже не догнать вора.

Но ей очень крупно повезло. Из припаркованного «Ланоса», некогда белого, а теперь просто грязного, выбрался закамуфлированный Славик, капитан команды «Бегущие кабаны», и малолетний преступник со всего маху врезался прямо в него.

— Держи его! — заорала Ника во все горло.

Каким-то чудом Славик ее услышал. Он схватил пацана за шкирку, тот попытался лягаться, но получил в ухо и сник. Ника, переведя дух, пошла к ним, и тут сверкнула первая молния, и мир превратился в череду черно-белых фотографий.

Такое с ней уже было, когда она попала под артобстрел в Газе. Просто переключаешь фотоаппарат в режим серий по три снимка и давишь на кнопку. Потом смотришь на снимки и по ним пытаешься восстановить, что с тобой происходило.

Вот маленький и тоже очень грязный «Хюндай» выруливает прямо на Нику.

За рулем — похожая на мопса Анжела, ручонки стискивают руль, костяшки пальцев побелели. Глаза светятся ненавистью.

Рядом — испуганная Наташа.

Вот Ника отпрыгивает в сторону, и «Хюндай» проносится мимо, обдав ее слякотью.

Значок, нацарапанный на задней дверце «Хюндая»:

Вот Славик, огромный в военной куртке, в одной руке держит мальчишку, в другой — сумку «Нэшнл Джиогрэфик». Он что-то говорит, но Ника ничего не слышит.

Мальчишка пытается вырваться. Показывает в сторону «Хюндая». По лицу бегут то ли слезы, то ли первые капли дождя.

Гром. Темнота. Сетчатка не успевает переключиться после молнии.

Славик запихивает пацана на заднее сиденье машины. Протягивает Нике сумку. Мы их догоним, не слышит, но угадывает по губам Ника. Да, кивает она и смотрит вслед «Хюндаю».

Тот подъезжает к шлагбауму — и в этот момент сверкает еще одна молния.

Уже не просто вспышка, а настоящий, яркий, четкий, как на рисунке в детских книжках, электрический разряд соединяет небо с землей. И попадает точно в дерево возле шлагбаума, раскалывая его напополам. Массивная ветка — по сути, половина дерева — обрушивается вниз, вминая крышу «Хюндая» и вышибая стекла в будке охранника.

И тут начинается град.

 

12

Лучше всех рулить умел Свисток, поэтому ему и доверили отвезти пацана на склад. Держать пленника на хате было слишком опасно, сказал Тухлый, и Хрущ с ним согласился. Вообще вся эта затея с похищением оказалась крутоватой даже для Хруща, но и деньги в случае успеха Тухлый обещал серьезные. Ради них стоило рискнуть.

В напарники Свистку Хрущ назначил Макара, а сам решил переждать. Что бы там не звездел Тухлый, мол, машину при въезде на склад досматривать не будут, а лишний раз рисковать ни к чему. Тухлый же сам, сука, не поехал, верно? Вот и Хрущ не стал. Он же, как-никак, мозговой центр операции, нахрена лишний раз жопу подставлять…

Ночью пацана перегрузили обратно в «Ниссан» (Хрущ так и не понял, зачем его понадобилось сюда привозить), и Свисток с Макаром уехали. Свисток вернулся под утро, сказал, что все в порядке, Макар остался с пацаном, просил сменить его днем, и еще — купить пельменей.

Они раздавили чекушку на двоих и завалились спать.

Проснулись поздно, около десяти. Хрущ погнал Свистка в магазин, а потом — сменить Макара, а сам засел за бумажки, который ему дал Тухлый.

Если с пацаном заминок не возникло, и они его взяли в том самом месте и в то самое время, когда и было указано, то вторая цель — лошок на «Ланосе» — как сквозь землю провалился. Дома его не было, у его телки (она жила в одном доме с Макаром, на Польском Бульваре) — тоже, из больницы исчез и на работе не появлялся. Короче, лошок залег на дно.

И хрен бы на него, но Тухлый сказал, что лоха надо взять как можно быстрее, и стрясти с него ноутбук. Там-де важная информация. Ох и темнила был этот Тухлый…

Тут вернулся Макар, промокший до нитки, и пошел варить пельмени. Хрущ врубил ящик и нашел музыкальный канал, хит-парад рэперов. Рэп Хрущ терпеть не мог, но клипы негров смотрел с удовольствием. Девки у черномазых были просто супер.

За обедом выпили еще одну чекушку, и тут Макар начал чудить. Он взял мелок из набора и нарисовал на стене одну из рун, похожую на антенну:

Потом изобразил ее же на дверном проеме. И на шкафу. Потом — на полу в коридоре… В общем, пить Макару было нельзя. У него с детства с головой был непорядок… Хрущ забил на выкидоны Макара (его держали в компании не за ум, а за рост и здоровые кулаки) и продолжил втыкать в телевизор.

Разрисовав полквартиры этой загогулиной, Макар успокоился, сел на матрас и стал играться какой-то цацкой.

— Это чего у тебя? — заинтересовался Хрущ.

— Телефон, — гордо ответил Макар. — У пацана забрал.

— Ты че, с дуба упал? — Хрущ рассвирепел. — А ну дай сюда быстро!

— Не дам, — надулся Макар, и в этот момент в дверь позвонили.

Они переглянулись, и Макар спросил:

— Кто это?

— А хэ его зэ, — сказал Хрущ. — Может, Тухлый. А может, соседка за солью приперлась. Иди узнай.

Макар, отложив айфон, встал и вышел в коридор. Тренькнула накидываемая цепочка, защелкали замки. Потом кто-то что-то пробубнил. Громко клацнуло, грохнула дверь, и раздался громкий электрический треск. С глухим стуком рухнула на пол туша Макара.

Хрущ вскочил и выхватил из кармана перо.

— Даже не думай, — посоветовал незваный гость, входя в комнату.

Это был высокий, сухопарый мужик в кожаной куртке и с усиками. В левой руке он держал кусачки на длинной ручке (привет цепочке!), а в правой — массивную дубинку с торчащими электродами (привет Макару!). За спиной у него маячили двое ментов в черных масках и с автоматами.

— Ну, — сказал гость, — давай знакомиться. Меня зовут Влад. А тебя?

— Вы чего, мужики? — засуетился Хрущ, бросая ножик на пол. — Я не при делах, ошиблись вы…

— GPS выключать надо, долбодятлы, — спокойно произнес усатый, подбирая трофейный айфон. — Где мальчишка?

— Не знаю я никакого мальчишки! — гнул свою линию Хрущ.

Попался — иди в несознанку, это ему еще в детской комнате милиции объяснили пацаны много лет тому назад. Расколешься — только хуже будет.

— Взять его, — скомандовал Влад, и менты взяли Хруща. Быстро и жестко — так, что дергаться не было ни возможности, ни даже охоты.

Усатый Влад подошел поближе, положил на телевизор кусачки и электрошокер, расстегнул куртку.

— Я сейчас буду спрашивать, — сказал он, — а ты — отвечать. И если твои ответы мне не понравятся, я буду делать тебе больно. Это понятно?

Глаза у него были — что два камушка.

— Да, — просипел Хрущ, чувствуя, как побежала по ноге горячая струйка мочи.

— Ну вот и славно, — улыбнулся Влад.

 

13

Сопляк испортил весь план!

Марина была вне себя от ярости. Это был ее план! Тщательно продуманный, взвешенный, учитывающий каждую мелочь — и родившийся практически экспромтом, по наитию, в порыве вдохновения! Даже Анжела впечатлилась…

А из-за проклятого сопляка все пошло прахом!

Школота недоделанная…

План был прост и хитроумен одновременно. Наташа назначает встречу Нике в публичном месте. Сделано. Анжела и Марина на машине заскакивают к Марине домой за чистой одеждой для Клеврета (вещи Белкина были мальчишке велики, но выбора не было, к себе домой пацан ехать отказался наотрез). Сделано. Наташа встречается с Никой, вешает ей лапшу на уши. Сделано. Женька падает на хвост Нике, Марина его страхует. Вдвоем они ведут жидовочку пешком, а Анжела с Наташей — ждут в машине, на случай, если Ника воспользуется транспортом.

Если бы все пошло, как задумано, Ника была бы у них под колпаком, как говорили в одном старом фильме. И стало бы ясно, что она на самом деле знает и чего добивается расспросами. Ведь не зря же вся эта кутерьма началась с ее приездом, а?

Но все пошло наперекосяк. Сперва Клеврет получил какую-то СМС-ку, и долго в нее вчитывался, бледнея лицом. Потом — вот ведь дурак! — резко сократил дистанцию между собой и Никой и (чего уж никак нельзя было ожидать) вырвал у нее сумку.

А тут еще и эта буря с градом…

Анжела, видимо, запаниковала при виде бегущей за Клевретом Ники, и рванула со стоянки.

И на ее «Хюндай» упало дерево.

Последнее живо напомнило Марине позавчерашний день, когда якобы случайные опасности шли за ней по пятам.

Бурю Марина переждала в торговом центре. Благо, град закончился так же быстро и неожиданно, как и начался. Сильный ветер унес грозовые тучи, и о буйстве стихии напоминал лишь сильно похолодевший воздух, россыпь градин, да разломившийся напополам дуб у выезда с парковки. Искореженный веткой дуба «Хюндай» был похож на смятый комок бумаги.

Град побил стекла почти всем машинам на парковке, и осколки смешивались с ледышками, хрустя под ногами. Сильно перепуганная, но практически не пострадавшая Анжела присоединилась к толпе разъяренных автовладельцев, вызванивающих милицию, эвакуаторы и страховые компании. Несколько мужчин (в том числе и мачо-супермен Славик, друг Белкина — принесла его нелегкая!) пытались откинуть ветку дуба с крыши «Хюндая», в котором мелодраматично стонала Наташа.

Ники и Женьки нигде не было видно, их как будто унесло ветром с парковки вместе с бурей и градом.

Приехала «скорая». Наташу наконец-то извлекли из машины. Выглядела она не пострадавшей, и только светло-голубые джинсы в паху густо пропитались кровью. Выкидыш, равнодушно прикинула Марина. Пока журналистку грузили в «скорую», Марина поймала за руку Анжелу.

— А, это ты! — почти выкрикнула взвинченная Анжела. — Нет, ну ты поняла, что эта сука сделала?

Анжела ткнула пальцем в незамеченную прежде Мариной закорючку на задней дверце «Хюндай».

— Хагалаз! — завопила Анжела. — Руна бури и града! Да она понимает, с кем она связалась, тля?! Да я ее в порошок сотру!..

Стоп-стоп-стоп, сказала себе Марина. Кто бы это не сделал — но точно не Ника. С момента встречи в «Макдональдсе» Марина не упускала ее из виду. Черт, куда же она подевалась?..

— Марина? — ошалело спросил Славик, откидывая с лица мокрые волосы. Он вместе с другими героями-добровольцами, стоял подле «Хюндая», и Марина попалась ему на глаза. — Ты что тут делаешь?

— Могу задать тебе тот же вопрос, — остроумно парировала Марина.

Славик был похож на мокрого плюшевого мишку. Пик его усилий по спасению Наташи пришелся как раз на разгар бури, и теперь с него лило ручьем, а на лбу набухала шишка от градины размером с перепелиное яйцо.

Марина, которой хватило ума переждать ненастье, выглядела рядом с ним, как принцесса. Игнорируя Славика, она вытащила свой «Олимпус» и сфотографировала руну на «Хюндае», нацарапанную гвоздем возле замка задней дверцы. Подошла поближе, сделала еще один снимок, потом сменила угол. Такую улику надо сохранить…

Славик, явно ощутив бесполезность и инфантильность рядом с занятой настоящим делом женщиной, тоже подошел к «Хюндаю» и спросил:

— А это чего там? — указав пальцем на разбитое стекло багажника, и Марина заметила лежащую там сумку, которую притащил Клеврет. Ее так и не оттерли от рыжей грязи.

— Ничего, — быстро ответила Марина, бочком придвигаясь к машине и косясь на Анжелу, занятую очередным скандалом по телефону.

— Ну да, как же! — сказал Славик, нагло оттирая ее в сторону и запуская руку в салон. — Откуда она здесь? — наседал он, заграбастав лапищей сумку.

— От верблюда, — прошипела Марина. — Отдай!

— Ну уж дудки, — покачал головой Славик. — Меня за эту сумку чуть не убили. Давай, выкладывай, где вы ее взяли!

Ну конечно, мысленно расхохоталась Марина. Сейчас взяла и все тебе выложила. Хам. А впрочем… И хамы бывают полезны.

— Не здесь, — она по-хозяйски взяла Славика под руку и поспешила увести его от машины, пока Анжела не заметила пропажи. — Я все объясню, но сейчас нам лучше уйти…

 

14

Воришка попался на удивление резвый. Когда Славик бросился под град, спасать пассажиров «Хюндая», и вручил (буквально — из рук в руки) трепыхающегося подростка на заднем сиденье слегка заторможенной после адреналинового выброса Нике, тот сразу попытался удрать, получил подзатыльник, после чего заныл и приутих. Ника проверила содержимое сумки (все на месте) и спросила строго:

— Ты кто такой?

— Ж-женька, — проблеял парень, потирая ушибленную голову. — Клеврет…

Он был старше, чем выглядел. Лет пятнадцать-шестнадцать, но из-за маленького роста и худобы (подчеркнутой не по размеру большой одеждой) казался ребенком. Да и прикид его был вовсе не хип-хоперским, без специфических фенечек, а обычными вещами с чужого плеча. Куртку от потерял, и сейчас дрожал в одном тоненьком свитерочке, поддергивая длинные рукава. Левое его предплечье было забинтовано.

— И зачем тебе понадобилась моя сумка?

— Ноутбук, — буркнул Женька-Клеврет себе под нос.

— Окей, — согласилась Ника. — Зачем тебе понадобился мой ноутбук?

— Не скажу…

— И не надо. Я сама угадаю. Анжела надоумила?

— Нет.

— Тогда кто? Или пусть милиция разбирается? А? — Ника сделала вид, что достает телефон.

В этот момент град, барабанивший по крыше «Ланос» очень резко прекратился, оставив после себя пару трещинок, похожих на паутинки, в лобовом стекле. В салоне наступила тишина, и парень отчетливо всхлипнул.

— Не надо милиции, пожалуйста, — заныл он. — Они же убьют его, понимаете?

— Кого убьют? — растерялась Ника.

— Ромчика…

— А при чем тут?.. — начала было спрашивать Ника, но Женька-Клеврет, до сих пор шмыгавший носом и глотавший сопли, вдруг ткнул ее острым локтем точно поддых, а когда она согнулась от боли, хватая воздух, второй раз отобрал у нее сумку и выскочил из «Ланоса».

Ника, на одной только ярости, выскочила следом. Вдохнуть она не могла, легкие жгло огнем. Женька, взявший хороший старт, резко остановился при виде выбегающей на парковку толпы людей, спешащих к своим побитым машинам. Впереди неслись охранники супермаркета, и их черная гестаповская форма заставила мальчишку замереть на месте и обернуться. Сзади к нему медленно, пошатываясь, приближалась Ника, и выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Оказавшись зажатым между побитыми машинами, разъяренными людьми и Никой-в-состоянии-фурии, парень крутанулся на пятках и ломанулся в единственном доступном ему направлении — к стене торгового центра.

У Ники двоилось в глазах, и она сначала решила, что мальчишка загоняет себя в угол, но тут Женька подпрыгнул как обезьянка и зацепился за пожарную лестницу. Ну уж нет, решила Ника. Наконец-то удалось вдохнуть полной грудью, и вместе с холодным и влажным воздухом в нее хлынула такая же холодная ярость. Никуда ты уже, голубчик, от меня не денешься…

Прыгать она пока была не в состоянии, поэтому пришлось потратить пару секунд, чтобы подтащить под лестницу мусорный бак (слава богу, современный, пластиковый, на колесиках). Захлопнуть крышкой зловонное нутро. Залезть наверх. Выпрямиться. И — по ступенькам.

Ступеньки были мокрые и холодные.

Лазить мальчишка не умел совсем. Пару раз он цепенел от страха, впиваясь в лестницу, но все же находил в себе силы продолжить. Ника могла легко догнать его, пока он карабкался вверх (высоты тут было — метров десять, не больше), но она позволила Женьке вылезть на крышу, а потом легко перемахнула следом.

— Ну все, — сказала она угрожающе. — Ты допрыгался.

Клеврет, прижимая к груди многострадальную сумку «Нэшнл Джиогрэфик», попятился вдоль парапета крыши. То, что Ника полезет за ним следом, в его планы, очевидно, никак не входило.

— Не надо, — попросил он жалобно, но в этот раз Ника не повелась.

— Что с Ромчиком?

— Его похитили, — сказал Клеврет таким беспомощным тоном, что Ника сразу ему поверила. — На стройке. Какие-то скины. Запихнули в джип и увезли. Я даже номер не запомнил.

— А дальше? — потребовала Ника.

— А дальше я забрал сумку и убежал. Я всю ночь прятался, а утром решил прийти к Анжеле. А они сказали, что это вы… вы во всем виноваты… И что надо за вами проследить. Эта… Наташа… она должна была показать мне вас. В «Макдональдсе», — скороговоркой выложил Женька, продолжая пятиться к парапету.

Так-так-так… Вот тебе и Наташа. И мадам Анжела с ее интеллектуальным борделем. То есть, пока Ника думала, будто следит за журналисткой, за ней самой установили слежку. Господи, да что происходит в этом тихом и спокойном Житомире? Скелеты повыпрыгивали из шкафов и бегают по улицам? Массовый психоз? Похищения людей? Сеансы черной и белой магии?

Это уже просто какой-то Твин Пикс получается. С местным колоритом. Сермяжная версия…

— Ноут им мой зачем понадобился? — спросила Ника.

— Да не им! — воскликнул Женька. — Не им!

— А кому?!

— Вот, — оперевшись спиной о парапет, парень вытащил мобильник и протянул его Нике. Та, приготовившись пнуть мальчишку в пах, если тот будет дурить, осторожно взяла телефон.

Мальчишке же было не до фокусов. Он весь побледнел, и руки у него здорово дрожали. Смотрел Женька только на Нику, и по тому, как подергивалась у него мышца на шее, было видно, как ему хочется — и какие усилия он прилагает, чтобы этого не делать — посмотреть вниз.

Он боится высоты, догадалась Ника. Это хорошо. Это можно будет использовать.

— Сумку, — потребовала она.

Женька безропотно протянул ей «Нэшнл Джиогрэфик». Ника перекинула ремень через плечо, взяла свободной рукой Клеврета за грудки, намотав мешковатый свитер на кулак, и прижала его к парапету, заставив чуть перегнуться. Мальчишку почти парализовало от страха. Теперь можно было заняться его телефоном.

— Что я должна тут увидеть?

— СМС-ки, — выдавил Женька, зажмурившись.

Меню. Сообщения. Полученные. Прочитать.

«Рома у нас. Он умрет сегодня, в 17-00. Ты можешь его спасти. Мы обменяем его на ноутбук Вероники Загорской по адресу: ул. Коммерческая, 108, склад №42».

Больше всего это было похоже на неуклюжий розыгрыш. Или задание из компьютерной игры-бродилки. Но Ника уже уяснила, что к играм в родном Житомире в последнее время следует относиться серьезно.

Если это правда… Она поглядела на часы. Половина третьего. Время еще есть. Надо позвонить Вязгину. Может, он возьмет трубку…

Ника оторвала взгляд от женькиного телефона и посмотрела вниз. Сначала она даже не поняла, что увидела. Обычная парковка, куча суетливо бегающих людей, побитые градом машины, «скорая помощь» возле помятого «Хюндая», расколовшийся надвое дуб, Славик уводит куда-то под руку Марину (и эта здесь… вот ведь…), россыпь градин и осколков битого стекла…

Потом до нее дошло.

Она чуть не уронила Клеврета.

Градины и стекло (каленое автомобильное стекло, рассыпающееся на мелкие-мелкие кусочки) не просто лежали на черном мокром асфальте. Они образовывали рисунок, увидеть который можно было только с высоты:

Размер у него (трикветра, вспомнилось Нике, это называется трикветра — она уже видела этот символ, и даже помнила где, в стареньком телесериале про ведьм) был колоссальный, от дверей торгового молла и до шлагбаума на выезде, во всю парковку.

Что заставило градины лечь именно так — неизвестно.

— Ладно, — сказала она, отпуская Клеврета и вскидывая «Кэнон». — Сейчас поедем на эту улицу Коммерческую…

 

15

— Я хочу в туалет, — сказал Ромчик громко.

За последние полчаса он повторил это четвертый раз — и с тем же результатом, вернее, полным его отсутствием. Если первый надсмотрщик, дебиловатого вида здоровяк, которого Ромчик окрестил Хрипатым, был еще более-менее адекватен — курил дешевые сигареты, сплевывая сквозь зубы, игрался на ромкином айфоне и даже пытался с Ромой поговорить, булькоча что-то вроде «не ссы, пацан, папаша забашляет — отпустим», то его сменщик — бритоголовый в кожанке и камуфляже, типичный такой скинхед — был совсем отмороженный.

Сначала он постоянно свистел себе под нос (и вроде даже неплохо попадал в ноты), потом достал телефон, вставил в оттопыренные уши наушники и задергал головой в такт музыке.

Через некоторое время приехал Шеф, молча отобрал у скина телефон и стал очень быстро набирать что-то на клавиатуре — наверное, СМС-ку.

— Не сади батарею, — велел Шеф бритоголовому, возвращая телефон, и ушел, оставив после себя отчетливый запашок тухлятины.

Но и без визита Шефа пахло тут отвратительно. Тут — это в обширном полутемном помещении с бетонными колоннами. В одном углу валялись полусгнившие обломки деревянных поддонов, в другом — груда тряпья. Тряпье когда-то жгли: и стены, и пол, и даже потолок возле кострища были покрыты копотью. В центре зала стоял электрокар со снятым аккумулятором, и лежала бухта обвязочных строп. На стенах и колоннах висели выцветшие от времени схемы эвакуации при пожаре и плакаты о технике безопасности.

Воняло сыростью, гарью и дохлыми крысами…

Это был какой-то склад, причем склад большой, что называется — с инфраструктурой: когда Ромчика с мешком на голове выгружали из багажника, то потом некоторое время вели, сначала вперед, а потом вверх, но не по лестнице, а по наклонному пандусу. Потом опять вперед, шагов сорок, и налево. Скрежет опускающейся ролеты за спиной. Мешок сдернули с головы, и, пока Ромчик моргал, адаптируя зрение к тусклому свету двух пыльных лампочек, его развязали, усадили на шаткий деревянный стул, и опять скрутили руки за спиной. Мешок надевать не стали.

Потом Гнусавый скинхед уехал, оставив Рому на попечение Хрипатого амбала, а через пару часов вернулся и сменил караул. Больше ничего существенного, если не считать кратковременного визита Шефа, не происходило, и Ромчик откровенно заскучал.

— Я хочу в туалет! — выкрикнул он в пятый раз, но Гнусавый опять не отреагировал, продолжая тупо втыкать перед собой, складывая губы трубочкой, будто бы собираясь засвистеть.

На улице пошел дождь, и по железной крыше склада гулко забарабанили тяжелые капли.

— Я сейчас обоссусь, — сказал Ромчик в пространство. — Вонять будет…

Гнусавый вытащил свой телефон и, наморщив лоб, стал тыкать в клавиши.

— Слышь, — позвал Ромчик совсем другим, чуть жалобным, тоном. — Ну будь ты человеком, а? Ну отвяжи, куда я отсюда денусь. Я хоть в угол отойду отлить…

— Закрой пасть, — бросил Гнусавый равнодушно. — Потерпишь. Недолго уже осталось.

— Недолго — это сколько?

— Недолго… — Скинхед пошевелил губами и спросил: — Слушай, а кто такая Вероника Загорская?

Имя он прочитал по слогам с экранчика телефона. Ромчик, стараясь не выказать удивления (Ника-то тут причем?!), ответил как можно равнодушнее:

— Отведешь отлить — расскажу.

— Ну ты достал, пацан, — рыкнул Гнусавый угрожающе.

Но любопытство победило: он все-таки спрыгнул с водительской седушки электрокара и подошел к стулу, к которому привязали подростка. Вытащив из кармана нож, Гнусавый щелкнул лезвием и поднес его к лицу Ромчика.

— Будешь дергаться — порежу, — пообещал он.

— Не буду, — пообещал Ромчик. — Че я, дурак, что ли?

Гнусавый перегнулся через Ромчика и принялся распутывать веревки у него за спиной. От него несло перегаром и застарелым, кислым потом. Сальная, в угрях и прыщиках шея скина оказалась перед самым лицом Ромы.

Превозмогая отвращение и не отворачиваясь, Ромчик терпеливо ждал, пока ослабнут веревки, не сводя взгляда с пульсирующей жилки под оттопыренным ухом Гнусавого. Еще чуть-чуть… Ну… Левую уже можно выдернуть… Правую — почти… Придурок запутался в узлах, ничего… Мы обождем… Давай, вонючка, давай, старайся… Ну… Сейчас!!!

Когда петля упала с правого запястья, Ромчик дернулся вперед и впился зубами прямо в эту пульсирующую жилку. Рот моментально наполнился горячей и липкой кровью. Только бы он СПИДом не болел, мелькнула шальная мысль.

Гнусавый взвыл и отпрянул. Ромчик выдернул вторую руку, вскочил (ноги затекли и чуть было не подкосились — но нифига, выдержали), схватил стул и широким замахом, как двуручником, рубанул противника по бритой голове.

Стул разлетелся вдребезги.

Гнусавый пошатнулся, отпустил прокушенную шею — кровь щедро выплеснулась на кожаную куртку, посмотрел на свою окровавленную ладонь, опять зажал шею и нагнулся за оброненным ножом.

Это был самый подходящий момент, чтобы ударить его ногой в лицо… но Ромчик, до сих пор сжимавший зубы до судороги, вдруг понял, что у него во рту — кровь скинхеда. Мальчишку скрутило и вырвало на бетонный пол.

— Ну все, — еще более гнусаво, чем обычно, сказал скинхед. — Пиздец тебе. Пяти часов ждать не будем…

Стоя на четвереньках, Ромчик беспомощно наблюдал, как к нему приближается окровавленный и озверелый скин. А ведь действительно, пиздец. Только причем тут пять часов?..

Гнусавый пнул его по ребрам и, когда Ромчик перекатился на спину, навис над ним с ножом в руке.

— Я тебе сейчас яйца отрежу, сучонок, — Он снова отнял ладонь от раны, задумчиво посмотрел на собственную кровь и, наклонившись, быстро провел пальцем по лицу Ромчика, что-то нарисовав в три касания. — Молись, падла…

В эту самую секунду у него за спиной лязгнуло, и заскрежетала, поднимаясь, металлическая дверь.

 

16

Они потеряли почти полчаса прежде чем уехать с парковки торгового центра. Спустить Клеврета с крыши оказалось не такой уж простой задачей: парень, как выяснилось, не просто боялся высоты, а боялся ее панически, до оцепенения, и можно было только диву даваться, что ради друга он преодолел свой страх и забрался наверх по пожарной лестнице. Ника даже пригрозила сбросить его вниз, если мальчишка не перестанет кочевряжиться, но и это не помогло. В конце концов, она нашла незапертую дверь (спасибо халатности местной охраны) и транспортировала Женьку по служебной лестнице. Из-за ЧП на парковке до них никому не было дело.

Потом возникла заминка на самой парковке. Славик и Марина (ну на кой он ее притащил?!) ругались и скандалили как заправские склочники с большим стажем супружеской жизни и обширным словарным запасом. В ход шли такие слова как «истерия», «инфантилизм», «клептомания» и даже «хронический субдекомпенсированный недоебит». Предметом спора выступала мотоциклетная седельная сумка, которую они пытались вырвать друг у дружки из рук.

Подойдя к «Ланосу», Ника приказала обоим заткнуться, и, видимо, было нечто в ее голосе, взгляде и внешности — Славик с Мариной послушались.

— Вы двое, — скомандовала Ника Марине и Клеврету. — На заднее сиденье. Ты, — обратилась она к Славику. — Знаешь, где улица Коммерческая?

— Знаю, — растерянно подтвердил Славик.

— Тогда поехали. И очень-очень быстро…

Но перед выездом Марина потребовала осмотреть «Ланос» на предмет глифов, и Ника, помня закорючку на «Хюндае» Анжелы, согласилась. Минус еще пять минут.

Зато Славик понял ее «очень-очень быстро» буквально. Он мчал по мокрым улицам Житомира, срезая углы и проскакивая светофоры на красный. Они почти выскочили из города, свернули на объездную и понеслись по пустынной дороге, догоняя грозовые тучи. Редкие встречные дальнобойщики жались к обочинам, и мрачно темнела громада таможенного терминала. Потом был поросший бурьяном железнодорожный переезд с какими-то заброшенными складами, пара мертвых заводов (цеха с выбитыми стеклами, похожие на черепа с пустыми глазницами, и надпись на бетонном заборе: «Наш вклад в дело мира — ударный труд!»), крутой мост над путями, мигающий желтым глазом светофор, трамвайная остановка со стайкой промокших пешеходов, опять заводские заборы с проходными, полуразрушенная заправка, новенький, обшитый яркой вагонкой корпус завода «Биомедстекло», пыхтящие трубы силикатного комбината, морщинистая гладь заполненных водой выработанных песчаных карьеров (тут «Ланос» все-таки догнали ливень и въехал в него, как под водопад, дворники сразу захлебнулись, и мир снаружи стал мутно-расплывчатым), совершенно убогий, похожий на старую деревню, частный сектор с редкими вкраплениями особняков из белого кирпича, и бесконечная череда складов.

По нужному им адресу находился один из складов. На проходной компанию долго не хотели пускать на территорию, но Ника сунула охраннику двадцать долларов, и тот поднял шлагбаум.

Теперь оставалось отыскать среди бесчисленного количества складских помещений строение сорок два. Сделать это было не так-то просто. Ливень усилился, и все пространство между длинными складскими помещениями превратилось в бескрайние лужи, похожие на штормовые моря. Вода была сверху и снизу, а посередине захлебывался «Ланос», петляя в лабиринте складов и проезжая под арочными кранами.

— Вон! — указал Женька, перегнувшись вперед и вытянув руку. — Вон там!

Зрение у него было хорошее. На грязной, в потеках копоти бетонной стене был номер сорок два, написанный так давно, что под дождем ее было почти и не видно — и краска, и стена были всего лишь разных оттенков серого. Но рядом с цифрой начертали глиф:

— Это тут! — возбужденно закричал Женька.

— Тихо ты, — шикнула на него Марина, всю дорогу хранившая настороженное молчание. — Это же Весы! Астрологический символ, — добавила она. — И еще он может иметь алхимическое значение… какая-то процедура… только не помню, какая.

Славик тяжело вздохнул.

— Как же вы задолбали, оккультисты хреновы… — простонал он.

— Тебе не кажется, что все слишком просто? — Ника глянула на часы.

Двадцать минут четвертого. Времени — вагон и маленькая тележка. Склад найден, и даже отмечен глифом, чтобы, не дай бог, не перепутали. Не ловушка ли это часом?

— Не кажется, — сказал Славик. — Как мы ворота откроем?

— Домкратом, — подкинул идею Клеврет. — Фомкой поддеть, и домкратом!

— Угу, а они там будут сидеть и ждать, пока мы будет дверь отжимать…

— Так мне много не надо! — загорячился Женька. — Я же маленький, я пролезу.

— И что ты там будешь один делать? — скептически спросил Славик.

— Я их отвлеку. Вы мне только ноут дайте, — обратился мальчик к Нике.

— Тихо вы, оба! — шикнула Ника и вынула телефон. — Мне надо позвонить.

Вязгин не отвечал. Радомский — тоже. Что ж за напасть такая…

— Ладно, — сказала Ника. — Марина, машину водить умеешь?

— У меня права есть, — обиделась Марина.

— Я не это спросила. Водить сможешь?

— Ну… смогу. Это же наша машина. В смысле — Белкина. Я ее уже водила.

— Тогда садись за руль и жди нас. Мотор не глуши. Если кто-то появится — сигналь. Остальные — за мной. Слава, с тебя домкрат и фомка. Оружие какое-нибудь есть?

— Обижаете… — протянул Славик.

— Бери все.

— Понял, — сказал Славик, явно довольный тем, что кто-то взял командование на себя.

Ника, пока запал не прошел, первой выскочила под дождь и мигом промокла до нитки. От холода затрясло, и в голове завертелась одна и та же фраза. Боже мой, что я делаю?! Боже мой, что я делаю?!!

Но задний ход давать было уже поздно. Славик с Клевретом, как бойцы партизанского отряда, смотрели на командира. Значит — вперед, на танки!

Из-под секционной двери пробивался свет. Ника осторожно потянула за цепь. Заперто. Если там висячий замок — фиг мы его сорвем. Но, с другой стороны, нам ведь этого и не надо, верно? Достаточно выломать нижнюю секцию, и мы пролезем. А там… а там посмотрим. Кто это сказал: «главное — ввязаться в драку, а там посмотрим»?

Интересно, сколько народу погибло с этой фразой на устах?

— Ну? — переспросил Славик, держа домкрат и фомку. Клеврета он вооружил газовым баллончиком, а себе на пояс нацепил «ОСУ» в кобуре и нож «спайдерко» с металлической рукояткой.

— План меняется, — сказала Ника, поглядев на свой отряд. Ребенок и… большой ребенок, недоигравший в детстве в войнушку. С ними только в драку лезть. Ох, и наломают они дров… если успеют. — Я постучу и предложу прямой обмен. Ноут на Ромчика. Вы — на подстраховке. Если все пройдет гладко, даже не высовывайтесь. Понятно?

Они оба посмотрели на нее разочарованно.

— Понятно? — повторила Ника с нажимом.

И тут за дверью кто-то заорал. Славик, не медля ни секунды, бросил домкрат, перехватил двумя руками фомку и со всего размаху воткнул ее в щель под дверь. Навалился всем весом, закряхтел. Клеврет подсунул домкрат в щель и качнул рычаг. Домкрат заклинило, дверь противно скрежетнула.

— Давай! — выдохнул Клеврет, и Славик, отпустив фомку, принялся качать домкрат.

Они сработали так быстро и слаженно, будто всю жизнь к этому готовились. Ника секунды две смотрела, а потом, когда дверь затрещала (нижняя секция все-таки не выдержала!), схватилась за край двери и потянула вверх, доламывая ролету.

Клеврет юркнул в образовавшуюся щель, Славик еще пару раз качнул домкрат — и вот уже место достаточно и для Ники. Упасть на бок, перекатиться, вскочить и освободить место для Славы.

Оценить расклад.

Ромчик, лежит на спине, лицо вымазано кровью.

Клеврет, пританцовывает рядом, в одной руке — баллончик, в другой — деревяшка, похожая на ножку стула.

Противник — бритоголовый тип в кожанке — с разорванной шеей и ссадиной на лбу — щерит зубы и размахивает выкидухой.

Быстро посмотреть по сторонам. Больше никого. Отлично.

— Подожди! — выкрикнула Ника.

— Стоять всем! — завопил бритый. — Я его порежу!!!

Славик наконец-то протиснулся в щель, выпрямился и как-то очень спокойно, почти меланхолично вытащил «ОСУ», навел ее на бритого и выстрелил четыре раза подряд. Грохот был оглушительный.

Один раз он промазал. Три — попал. Последний — в голову.

Бритоголовый рухнул.

— По-моему, я его убил, — сказал Славик все так же спокойно.

— Ромчик! — закричал Женька, бросаясь к другу.

— Нормально, — отмахнулся Ромчик. — Я целый…

Ника помогла ему встать и на скорую руку оглядела. Видимых порезов не было, вот только лицо… Подбородок был вымазан кровью весь, а через лоб, нос и щеки тянулись кровавые полосы, образуя глиф:

— Это не моя кровь, — сказал Ромчик.

— Ты похож на Шварца в «Коммандо», — Клеврет возбужденно засмеялся.

Славик тем временем перезарядил пистолет, подошел к поверженному врагу и, держа его на прицеле, пнул ногой.

— Точно, убил. Не дышит, гад.

С улицы донесся сигнал «Ланоса».

— Это Марина, — сказала Ника. — Надо убираться отсюда. Быстро!

— Подождите секундочку! — попросил Клеврет. — Я сейчас!

Он вытащил из кармана кусок мела, подбежал к бетонной колонне и нарисовал еще один глиф:

— А вот теперь валим, — удовлетворенно сказал он.

 

17

Вязгин позвонил без четверти пять. К этому времени Радомский приговорил полбутылки виски, но при этом оставался трезвым, как стеклышко. Хмель его не брал.

— Да? — сказал он в трубку.

— Порожняк, — сказал Вязгин.

— Он соврал?

— Не думаю. Скорее, мы опоздали.

— Поясни.

— В складе пусто. Следы борьбы. Кровь, но немного. Два глифа, один — снаружи, второй — внутри. Пахнет порохом. Мы опоздали. Мое впечатление — Ромчика кто-то перехватил.

— Чей склад? — спросил Радомский.

— Наш. «Радомбуд».

— Твою мать… Свидетели есть? Хоть кто-нибудь что-то видел?

— Можно проработать охрану, но это займет время, — сказал Вязгин. — Стоп. Обожди, Романыч…

В трубке что-то зашуршало, зафонила рация и забубнил незнакомый голос.

— Есть контакт! — сказал Вязгин хищно. — Мои бойцы отловили на улице какого-то гопа. Весь в крови и, говорят, еще и контуженный. Сейчас его приведут, и я его допрошу.

Радомский посмотрел на часы. Без десяти. Слишком поздно. А-а, к черту все…

— Действуй, Влад, — сказал Радомский. — О результатах — доложить.

Он прервал связь, бросил телефон на стол. Рывком вытащил себя из кресла. Старый стал, толстый… Эх, Ромчик-Ромчик… Радомский распахнул двери балкона и вышел наружу. Было душно, как перед грозой. Вдалеке, над городом, нависали черные тучи, озаряемые бесшумными сполохами молний. На лбу Радомского выступила испарина. Его вдруг бросило в дрожь. Он сунул руки в карманы и опустил взгляд, окинув хозяйским взглядом двор.

Желтый «Хаммер». «Лексус» жены. Ухоженная лужайка. Решетка, наполовину оплетенная виноградом. Дорожки из тротуарной плитки. Укутанный на зиму пленкой садовый фонтан. Беседка с мангалом… Маленький, уютный островок спокойствия и достатка. Чтобы построить это, Радомский десять лет рвал глотки всем, кто стоял у него на пути. Десять лет.

Ну что ж, проверим, не утратил ли я навык…

Радомский нашарил в кармане скомканную бумажку. Сжал инструкцию в кулаке, вынул руку из кармана и, не разжимая пальцев, выглянул наружу.

За высоким забором с автоматическими раздвижными воротами начиналась суровая действительность. Круглосуточный ларек, торгующий спиртным и сигаретами, три стоячих столика и компания пролетариев с пивом и чипсами. Камера над воротами особняка снимала убожество с равнодушием хроникера.

В первую очередь — выключить камеру, напомнил себе Радомский. Он все-таки развернул инструкцию и перечитал ее. В принципе, ничего такого, чего бы ему самому не хотелось сделать уже давно. Плохо, что так близко к дому. И плохо, что их там много.

Будто услышав его мысли, компания с пивом засобиралась куда-то, а следом потянулся и продавец из ларька, оставив в окошке затертую табличку «Буду через 5 мин». Какой-то бомж подошел к закрытому ларьку и громко выматерился.

Идеальный момент.

Радомский вернулся в комнату, положил инструкцию в пепельницу и поджег. Глиф он помнил четко, будто любовался им всю жизнь. Не дожидаясь, пока бумажка догорит, он вытряхнул обрывки в камин, потом, не присаживаясь, разбудил компьютер, вошел в почтовый ящик и удалил письмо, распечатка которого сейчас дотлевала в камине.

Он спустился вниз (жена была в городе, в очередном салоне красоты, а прислугу Радомский отпустил еще днем), подошел к пульту сигнализации и отключил камеру над воротами. Потом проскользнул в темную кухню и выбрал любимый филейник из набора ножей «Бергоф». Нож был приятно тяжелым.

Радомский уже собрался идти, когда его осенило: для нанесения глифа понадобится еще один инструмент. Он открыл кладовку, порылся там и вытащил не очень широкую малярную кисточку, оставшуюся после ремонта. А заодно — бросившийся ему в глаза ярко-желтый плащ-дождевик.

Теперь вроде бы все.

Ну, с богом… Радомский неожиданно для себя — и первый раз в жизни! — перекрестился, и вышел на улицу с ножом в руке и кисточкой в кармане плаща.

 

18

Марина чувствовала, что она на грани нервного срыва. Слишком много событий за один день. Слишком много эмоций, нервов, крови, смерти и страха.

И тупое, скотское равнодушие окружающих ее людей.

Это ведь она всех спасла. Там, на складе, когда ее бросили одну в машине — под проливным дождем, с громом и молниями. Вода заливала лобовое стекло, но Марина все-таки высмотрела, ухитрилась как-то высмотреть, что к складу подъезжает целая колонна машин, возглавляемая большим черным фургоном, за которым сверкали красно-синие мигалки милицейских машин… Марина давила на клаксон, пока не заболела рука, а когда мокрые и грязные приключенцы (другого слова Марина подобрать не смогла) ввалились в «Ланос», пачкая коврики и чехлы для сидений, Марина так распсиховалась, что не смогла тронуться с места. Газанула слишком резко, слишком рано бросила сцепление, и — заглохла, как новичок.

Но, не обращая внимания на мат Славика — хам он и есть хам! — и на высыпающих из автоколонны людей с оружием (машину приключенцев они не заметили, и бежали к складу), Марина взяла себя в руки, завела мотор и плавно поехала. «Ланос» на мокром асфальте мотало из стороны в сторону, как пьяного, Славик продолжал материться, и Ника кричала «быстрей!», а Клеврет и (откуда он взялся?!) еще один мальчишка, до боли знакомый — но: не вспомнить сейчас, может быть позже, само придет, вспомнится… — жизнерадостно ржали на заднем сиденье, сволочи, сопляки, кто им дал право смеяться, ведь я же рискую всем ради этой Игры, даже не понимая, в чем ее суть…

И никто из них не понимал. Вот это было страшно. Все эти люди совершали какие-то действия, рисовали знаки, били друг друга, похищали, рисковали своими и чужими жизнями — и никто не понимал до конца, зачем все это надо.

Марину же, которая разбиралась в глифах получше всех их вместе взятых, они даже не желали слушать.

Когда выехали из промзоны и буквально влетели в город — слишком быстро (вот, решила Марина, ключевое слово для сегодняшнего дня: «слишком»), Славик потребовал остановиться и уступить ему место за рулем, пока — дословно — «она нас всех не угробила».

Скоты.

Не говоря ни слова, Марина перебралась на заднее сиденье и неожиданно узнала мальчишку, вытащенного Клевретом со склада. Узнала, несмотря на покрывавшую его кровь и грязь. Это был Рома Радомский, ученик ее мамы и сын Геннадия Радомского, хозяина фирмы «Радомбуд» и одного из самых богатых людей в Житомире.

Это через него Марина свела Чаплыгина с Радомским на предмет спонсорской помощи для открытия выставки. Той самой выставки.

Круг замыкается, решила Марина. Развязка уже близка.

Но, когда Славик привез всю их разношерстную компанию к себе домой, где их ожидал Белкин, Марина поняла, как она заблуждалась.

— Вы с ума сошли, — сказал Белкин, сидя в инвалидном кресле. — Да вы просто шизанулись! Все вы!

— Это спорное утверждение. — В голосе Ники чувствовалась усталость.

— Спорное? Спорное?! — напирал Белкин. — Киднэппинг, убийства, автокатастрофы — это, по-вашему, нормальное поведение взрослых людей? — В конце фразы он сорвался на визг.

— Белкин, — попросила Ника тихо. — Заткнись, а? И без тебя тошно…

За эту фразу Марина была готова ее расцеловать. Да, высокомерная сука, столичная выскочка, жидовка — но так закрыть рот Белкину… Мысленно Марина ей аплодировала.

Белкин же, потеряв лицо, катался по комнате вперед и назад, оставляя глубокие борозды от колес в пушистом ковре.

— Ну, а потом мы приехали сюда, — закончил рассказ Славик и рассмеялся: — Ничего так, я за хлебушком сходил, да?

Славик был неимоверно горд тем фактом, что наконец-то применил на практике милитаристские навыки, и рассказ его о сегодняшних событиях состоял на девяносто процентов из бахвальства, и еще на десять — из заискивания. Ну, превозносите же меня, рукоплещите мне, почти умолял Славик. Жалкий фигляр.

Рома отправился в ванную, а Клеврет, словно верный пес, поджидал его под дверью. Ника сидела на краешке стола, уступив Марине единственно кресло. И это было замечательно, потому что рядом Славик небрежно бросил на пол мотоциклетную сумку, украденную из «Хюндая» Анжелы. Надо было только дождаться, пока все отвлекутся.

— Давайте обменяемся информацией, — предложила Ника. — По-моему, у каждого из нас есть своя версия Игры. Почему бы нам не свести все воедино?

— Хорошая мысль, — кивнул Белкин, пытаясь перехватить бразды правления. — Только надо дождаться Рому.

Рома вышел из ванной чистый, но замученный. Выглядел он, будто не спал трое суток. На ребрах у него был шикарный синяк, еще парочка красовалась на лице и шее. Но глаза у мальчишки горели.

— Ну, Ромчик, — предложил Белкин, — давай ты первый… Как ты попал в Игру?

Ничего интересного ни Рома, ни Женя-Клеврет, ни Ника, ни, тем более, Славик не рассказали. Марина слушала их вполуха, стараясь не хмыкать слишком громко в самых забавных местах, и осторожно, миллиметр за миллиметром пододвигала к себе ногой мотосумку.

Все участники Игры с самого начала вели себя как слепые котята. Ну, или даже, скорее, как бараны, идущие на бойню. Почти все, кроме Ники, влезли в Игру забавы для. Не понимая и даже не пытаясь понять сути Игры и смысла глифов, они принялись с азартом и энтузиазмом рисовать глифы, получать инструкции и вербовать новых участников. Все это было весело — до поры. Пока не стало по-настоящему опасным.

— Я модерировал форум он-лайн версии Игры, — рассказывал Белкин. — И поддерживал сервер для play by e-mail. В ночь на прошлое воскресенье, перед автоквестом, мне пришла инструкция по почте — уничтожить все данные и отформатировать винт. Я это и сделал, конечно, оставив бэк-ап у себя на ноуте. Не удивлюсь, если меня сбили машиной ради ноутбука. Давно ходили слухи, что в Игре участвуют какие-то отморозки, которые хотят не только глифы перенести в реал, но и опасности сделать настоящими… Думаю, если бы я не удрал из больницы, меня бы уже не было в живых.

— Так это были вы? — спросил Клеврет, широко распахнув глаза. — То есть, Игра — на форуме — это… — Он замялся, колеблясь между распиравшими его эмоциями и вежливостью. Эмоции победили: — Это все ты?! Ты все это начал?!!

Он смотрел на Белкина так, как ребенок смотрит на папу, кладущего подарки под елку. Да, сынок, Деда Мороза не существует… Ну не плачь… Марина едва не фыркнула. Сумку уже можно было достать правой рукой.

— Не только я, — попытался оправдаться Белкин. — Были и другие модераторы. И Мастеров было много. Игра была построена так, что любой игрок становился Мастером.

— Самоорганизующаяся система, — глубокомысленно изрек Славик.

— Ладно, с форумом понятно, — махнула рукой Ника. — А как насчет реальной жизни? Как быть с трикветрой на автостоянке? Как игроки могли заставить градины выпасть в форме глифа? Только без мистики…

— Да запросто, — пожал плечами Белкин. — Берется отбойный молоток. Компрессор. Оранжевая жилетка. Приезжаешь с утра на парковку, размечаешь глиф, начинаешь долбить пунктирные линии — как будто для срыва асфальта. Никто тебе и слова не скажет. У нас же как, если долбят — значит, так и надо.

— А град? Откуда они знали про град?

— В интернете посмотрели, — огрызнулся Белкин. — Прогноз погоды, слыхала про такое?

Он явно обиделся на Нику, и теперь шипел на нее, как чайник, и брызгал паром. Ну и пусть. Так даже лучше. Марина опустила руку и расстегнула пряжку на сумке. Приподнял клапан. Так-с, что там у нас?..

Не опуская взгляда и делая вид, что следит за дискуссией, она ощупью исследовала содержимое сумки. Свиток, похожий на пергамент, оказался скользким и холодным, как заламинированный. Маленькая железная штуковина. Похожа на зажигалку, и, скорее всего, и есть зажигалка. Большая железная штуковина, покрыта чем-то скользким, вероятно — машинным маслом. Похожа на… похожа на… вот черт! Похожа на пистолет.

Марина покрылась гусиной кожей, по спине побежали мурашки.

— …это мы думаем, что за всем происходящим стоит зловещая сила, — говорил тем временем Славик. — Которая целенаправленно стравливает команды, сталкивает нас лбами, планирует похищения и убийства. А что, если нет никакой злой силы? А что, если это другие игроки? Такие же, как мы! Нормальные люди, которые начали слепо исполнять инструкции, а теперь увязли так глубоко, что отрезали себе дорогу обратно. Что, если Игра затянула в себя и тех гопников со склада, и неведомых авторов глифов на парковке и на соборе с костелом? Вдруг они тоже где-то сейчас сидят и гадают, кто за всем этим стоит?

— Неплохая версия, — одобрила Ника. — Но она не объясняет сам факт начала Игры. Кто-то же должен был бросить первый снежок… чтобы спустить лавину.

— Ну да, — Славик согласился. — Кто-то — должен. Но не факт, что этот кто-то продолжает двигать Игру. Вполне достаточно было задать правила и начальные инструкции. Остальное люди сделают сами. И кукловодов не надо…

— Нет, — покачала головой Ника. — Без кукловодов, думаю, тут не обошлось. Кто-то же привел нас на склад. Кто-то же прислал это сообщение Женьке, с точным адресом и временем. Не думаю, чтобы им был нужен мой ноутбук. У меня-то там точно ничего ценного не было. Скорее всего, это было как раз вмешательство кукловодов. В целях продолжения Игры.

Отойдя от испуга (оружие она терпеть не могла), Марина продолжила шарить в сумке. Все еще дрожащие пальцы нащупали сложенные листок бумаги. Вот. То, что нужно. Если бы ее спросили, откуда она это знает, Марина не смогла бы ответить. Но она зажала листок в кулачке, вытащила из сумки и даже умудрилась прикрыть клапан. Все. Теперь будем играть по-моему.

— А глифы? — настаивала Ника. Она оказалась дотошной и настырной — два качества, которые Марина ценила в себе. Кто бы мог подумать, что Ника сможет вызвать симпатию у Марины…. — Зачем ты нарисовал ту тройную спираль на складе, Женя?

— Не знаю, — растерялся подросток. — Просто — нарисовал, и все…

— А зачем тот бритоголовый нарисовал руну на лице Ромы? И какое отношение гаитянские символы имеют к кельтским знакам и норвежским рунам? Как это все объяснить?

— Думаю, тут нам поможет Марина, — снизошел Белкин. — Мистика — это по ее части.

— Нет, — твердо отказалась Марина, пряча бумажку в карман. — Не помогу. Я устала, и хочу домой. Вызови мне, пожалуйста, такси…

— Я отвезу, — вызвался Славик, но Марина покачала головой:

— Нет. Лучше отвези Рому. У него родители, наверно, с ума сходят…

— И то правда, — согласилась Ника. — А если меня заодно подкинете, буду очень благодарна…

— Без проблем…

Все резко засобирались, засуетились — и тут Клеврет выпалил:

— Подождите! А как же сумка? Что в сумке?

— Ну да, — растерянно согласился Славик. — Надо бы взглянуть. А то я из-за нее чуть Ромчика не подстрелил…

Ромчик нервно рассмеялся, подхватил сумку и вытряхнул ее содержимое на стол.

Ламинированный свиток. Зажигалка «Зиппо». Пистолет.

При виде оружия наступила гробовая тишина.

— Нифига себе, — удивился Женька.

— «Чезет-75», — сказал Славик. — Хорошая машинка.

Ромчик развернул свиток — это оказался обычный лист А4, закатанный в толстый ламинат — и разгладил его ладонью. На листе был изображен череп в языках пламени.

— Похоже на дизайн байкерской татуировки, — задумчиво заметил Белкин.

— Я это уже видел, — сказал Ромчик, и они практически одновременно с Женькой произнесли: — Гараж Чоппера!

 

19

Дождь все еще лил, но без прежней ярости и азарта. Как будто тучи просто избавлялись от излишков воды. Мокрый и от того блестящий город словно вымер: даже вездесущих таксистов не было видно, и встали на прикол пустые аквариумы троллейбусов на остановках. А ведь было еще не поздно — около восьми вечера. Спонтанный консилиум у Белкина (точнее, у Славика, поправилась Ника, квартира-то его) затянулся… А там Радомский с Вязгиным, наверное, с ума сходят. Ну то есть, это Радомский сходит, а Вязгин, небось, уже поставил на уши и милицию, и СБУ, и подразделения космической разведки. И все без толку… Ника хмыкнула.

— Дождь, — извиняющимся тоном сказал Славик, неверно истолковав ее хмык. — Стихийное бедствие в Житомире. Где-то выбило подстанцию, где-то — залило трамвайные пути, потопы в подвалах, наводнения на улицах. Двадцать первый век на дворе. Буйство природы.

Он ехал медленно и осторожно. Резина у «Ланоса» и так была лысая, а после лихачеств Марины машину на поворотах слегка закидывало вправо — вот Славик и осторожничал. И правильно, кстати, делал, торопиться им было уже некуда…

— Да уж, — поддержал его Ромчик. — Нашим коммунальным службам, как и сельскому хозяйству, мешают четыре природных катастрофы: зима, весна, лето и осень.

Славик хохотнул, а Ника с недоверием покосилась на Рому. И этот пацан пару часов назад вцепился зубами в глотку своему похитителю? А Славик? «По-моему, я его убил…» А теперь они как ни в чем не бывало обсуждают работу коммунальных служб. Странная реакция на стресс. Это ведь только в кино матерые ветераны многочисленных войн сразу после боя острят и балагурят. В жизни они потом глушат водку стаканами, и не важно, первый это бой или сотый. Ника этого достаточно навидалась — как выходит страх из человека.

А этим двоим — как с гуся вода. Будто в компьютерную игрушку порубились. Игрушку… н-да.

— Ты отцу позвони, — велела она Ромчику.

— Не могу. Эти козлы телефон отняли. Да чего звонить, сейчас приедем… Чуть-чуть осталось. Тут направо…

Ехать им осталось и вправду совсем чуть-чуть. Преодолев Бердичевский мост, свернули в село Заречаны (по всей видимости, местный аналог Рублевки, в масштабе один к миллиону). За окнами замелькали совершенно убогие сельские домики вперемешку с аляповато-безвкусными коттеджами «а-ля рюс нуво». Этакое путешествие в прошлое…

— Здесь налево, — скомандовал Ромчик. Славик послушно свернул, тут же сбросил скорость и пробормотал:

— О-па. Куда это мы заехали? На дискотеку?

Поперек дороги стояла «скорая помощь», за ней — две машины милиции: обычный патрульный «уазик» и новенький «Фольксваген-Пассат». Сирены были выключены, а вот мигалки работали. Мелькание красно-сине-белых огней делало все происходящее похожим на дискотеку. Вот только люди не танцевали, а стояли у забора, сбившись в заинтересованную толпу, как обычно бывает на месте большой аварии.

— Я схожу посмотрю, —Ника вытащила из сумки «Кэнон». — А вы пока посидите здесь.

Воздух был холодный и свежий. Дождик едва моросил.

— Туда нельзя, — сказал пузатый мент, и Ника показала ему удостоверение PRESS. Мент пожал плечами и колыхнул пузом: — Все равно нельзя.

Ника не стала пререкаться и вскинула «Кэнон». На физиономии милиционера отразилась мучительная работа мысли. Насчет фотографов ему распоряжений не поступало; но, с другой стороны, общий принцип его работы (и смысл его нахождения здесь) сводился к формуле «не пущать и не давать»… Пока толстяк размышлял, Ника успела щелкнуть санитаров с носилками (они несли тело, накрытое простыней), ментов из оцепления, следователя в штатском, опрашивающего свидетеля, большого милицейского начальника, наблюдающего за действом из окна «Пассата», одиноко стоящего бомжа в военной шинели (у бомжа не было передних зубов, ни нижних, не верхних, из-за чего он был похож на инопланетянина) и — вот уж здрасьте! — Вязгина в длинной черной кожанке.

— Влад! — окликнула Ника.

Вязгин обернулся, посмотрел на нее, прищурясь, что-то сказал милицейскому начальнику, с которым до того беседовал, и подошел поближе.

— Ника? Вы что тут делаете?

— Я вам целый день пыталась дозвониться, — сказала Ника. — А вы не берете трубку.

— Пойдемте, — Влад взял ее под локоть и увел в сторону. — Вам лучше уехать отсюда, Ника.

— А что случилось?

— Много всего. Во-первых, Рому похитили…

— Это я знаю, — перебила его Ника.

— Вот как? — резко повернулся к ней Вязгин. — Откуда?

— Он сидит вон в той машине, — Ника показала на белый «Ланос».

— Ага, — Вязгин поиграл желваками. Глаза его хитро блеснули. — Значит, это вы были на складе перед нами. Так?

— Да. Но откуда вы?..

— Там была камера наблюдения на проходной. Рома цел?

— Целехонек. Мы его как раз домой везли.

— Не лучшая идея, — покачал головой Вязгин.

— Почему? Что здесь, в конце концов, произошло? — не выдержала Ника.

Вязгин выдержал паузу, смерив Нику взглядом, и сказал:

— Лучше один раз увидеть…

Он провел Нику сквозь оцепление, мимо машин, к обычному ларьку из тех, что двадцать четыре часа в сутки торгуют сигаретами и спиртным. Асфальт тут был мокрый, как и везде — но при этом еще и неприятно липкий. Под ногами чавкало.

— Вот, — сказал Вязгин и показал рукой на ларек. На стене было что-то нарисовано, но в полутьме Ника не могла разобрать, что.

Достав из кармана «Шурфайр», она нажала на кнопку. Яркий луч высветил глиф:

Нарисована пентаграмма была темно-красной краской… И тут до Ники дошло.

— Это… кровь? — спросила она.

— Да, — сказал Вязгин. — Тут убили человека.

— Кого?

— Какого-то бомжа…

— Как?

— Ножом.

— Кто?

— Пока не ясно. Они, — Влад кивнул в сторону милиции, — думают, что Радомский.

— Его арестовали?

— Пока задержали, — Вязгин тяжело вздохнул. — Да ладно, Ника, не берите в голову. Все это чушь. Романыч такой херней в жизни бы не стал заниматься. Мы его вытащим через пару часов, как только прокурора найдем. Он где-то, скотина, в бане парится с девками…

— Понятно, — сказала Ника.

— Вот что, Ника… Увезите-ка Ромчика отсюда. К себе. Я вам выделю охрану, хотите?

— Не надо. Справимся.

— Я заеду завтра. В десять. А сейчас — извините, но мне пора…

Ника вернулась к машине, села.

— Ну что там? — спросили ее чуть ли не хором Славик и Ромчик.

— Ничего хорошего, — мрачно сказала Ника. — В общем, Рома, сегодня переночуешь у меня…

 

20

Безумный день никак не хотел заканчиваться. Уже выходя из такси, Марина заметила «скорую» под подъездом, и сердце екнуло: мама! Почему именно мама, почему «скорая» должна была приехать именно в их квартиру, а не к кому-нибудь из сотни соседей — Марина не знала. Это было не из области знаний. Это было чутье.

Чутье не обмануло. Мама лежала на диване, серая, с побелевшими губами. Ее мелко-мелко трясло. Немолодой и, кажется, не совсем трезвый доктор — да какой, к чертям собачьим, доктор, в лучшем случае медбрат или фельдшер! — как раз снимал стетоскоп и разматывал черную манжету тонометра на маминой руке, когда Марина ворвалась в квартиру, словно ураган.

— Что?! — выдохнула она.

— Мариночка, — слабо улыбнулась мама.

— Что случилось?!! — выкрикнула Марина.

— Обычный гипертонический криз, — равнодушно сказал фельдшер. — Сто девяносто на сто десять. Таблетку адельфана, через полчаса, если не поможет, еще половинку. И не переживайте вы так…

Фельдшер и медсестра, толстая тетка в грязном халате, быстренько собрали монатки и убрались, а Марина осмотрелась. Квартира выглядела дико: повсюду — битое стекло, ваза с георгинами опрокинута, вода разлита, пятна на ковре, фотографии Белкина сорваны со стен. Посреди комнаты лежала дохлая ворона.

— Кто? — спросила Марина. — Кто все это сделал?

— Мариночка, — позвала ее мама. — Дай мне руку, доченька…

Марина присела возле матери, взяла ее за ладонь — холодную и маленькую.

— Я так волновалась за тебя, Мариша… Это все буря. Буря и птица… Ветром разбило стекло на балконе… И эта птица — она залетела, и не знала, как вылететь. А потом… Потом она врезалась в стенку. Прямо в вашу фотографию. Это, наверно, знак, да, Маришка? Дурное знамение, как говорит твоя Анжела… Мне стало так плохо… Я вызвала «скорую», я сначала звонила тебе, но ты не отвечала — и я вызвала… Посиди со мной, Маришка, посиди немного… Это давление, сейчас все пройдет. И мы займемся уборкой, да, дочка?

— Да, мама, — сказала Марина, свободной рукой вынимая телефон. Экранчик был темным. Батарейка. Надо зарядить. — Я сейчас, мам. Одну минутку.

Отпустив мамину ладонь, Марина встала и, осторожно ступая по битому стеклу, подошла к столу, непривычно пустому без вазы и ноутбука. Воткнула зарядку. Включила телефон. Тот подумал немного, нашел сеть — и тут же разразился звонком.

— Да что ж это такое! — всплеснула руками Марина, которая даже не успела отойти от стола. — Кончится это сегодня или нет?

Она посмотрела на мобильник. Звонила Анжела. Придется ответить.

— Марина? Это я. Есть срочное дело. Ты можешь приехать?

— Нет, — сухо ответила Марина. — Не могу. Маме плохо.

Анжела, впервые в жизни услышав от Марины «нет», растерянно замолчала.

— Как там Наташа? — воспользовавшись паузой, спросила Марина.

— Жить будет, — сказала Анжела небрежно, как о пустяке. — Но ребенка потеряла… Это сейчас не важно. Помнишь, ты говорила, что твой Белкин прячется на квартире у своего приятеля?

— Славика, — машинально назвала Марина.

— Вот-вот! Это такой здоровый лоб в военных шмотках, который отирался сегодня на парковке возле моей машины?

— Ага… А что случилось?

— Сумка пропала. Мотоциклетная. Которую Женя принес. Со свитком.

Да никакой это был не свиток, захотелось сказать Марине, но она промолчала и сунула руку в карман, погладив сложенный листок тонкой, почти как папиросной, бумаги.

— Славик украл сумку, — сказала Анжела убежденно. — Больше — некому. Его надо найти, пока они с твоим козлом Белкиным не натворили дел. Аматоры проклятые.

— Мариночка! — позвала мама. — Ну что же ты… Посиди со мной, пожалуйста!

Марина положила телефон обратно на стол, поправила зарядное устройство и отступила в сторону.

— Марина? — надрывалась Анжела в трубке. — Алло, Марина? Ты там?!

Мама стонала на диване.

Отвечать ни той, ни другой у Марины не было никакого желания. Ее охватило чувство суетности, незначительности всего происходящего. Все, что случилось сегодня, стало неважным, бессмысленным, мелкотравчатым… Все это — лишь предисловие к тому, что она должна была совершить.

Она вышла на балкон, достала из кармана с таким трудом добытую бумажку, развернула ее. Это была «синька» — старомодная копия, с белыми линиями на синем фоне.

Глиф. Малая печать Соломона. Адрес. Где-то на Крошне. Дата и время. Сегодня, ровно в полночь. И слово. «Огонь».

Через разбитое стекло дул холодный и влажный ветер, остужая лицо и придавая ясность мыслям. Небо было затянуто тучами. Внизу, под подъездом, прямо возле единственного горящего фонаря, стояли два навороченных мотоцикла с разлапистыми рулями. Рядом курили байкеры.

Выследили все-таки, удовлетворенно подумала Марина. Интересно только, это за мной или за Белкиным? Хотя это теперь уже не имеет значения…

Она вернулась в комнату, спрятав «синьку» с глифом в карман, и критически осмотрела маму. Таблетка подействовала, мамино лицо порозовело, и только в глазах плескался испуг.

— Куда ты, Мариш? — жалостливо простонала мама.

Из мобильника на столе раздавалось раздраженное бульканье Анжелы.

— По делам, — сказала Марина, нажимая на «отбой». — Я скоро вернусь.

 

21

Перед тем, как отпереть дверь, Ника привстала на цыпочки и проверила две спички, зажатые между дверью и косяком. Обе были на месте. Вот и славно…

— Были гости? — спросил Ромчик.

— Угу, — кивнула Ника, разбираясь с ключами. — Были…

Почему-то было удивительно сложно попасть в замочную скважину…

— Заходи, — справившись с дверью, пригласила она подростка и предостерегла: — Если только собак не боишься.

— Это в смысле — Пирата? — усмехнулся Ромчик. — Пирата я не боюсь.

— Ах да, я совсем забыла, что ты тут частый гость…

Пират, вопреки ожиданиям, не бросился им навстречу, а остался на одеяле, поджав хвост и положив голову на лапы. Умные янтарно-желтые глаза смотрели грустно и с опаской.

— Что, зверюга, заскучал? — Ромчик присел на корточки и потрепал пса по холке. Тот принял ласку без обычного энтузиазма.

— Чего это с ним? — удивился парень. — Заболел, что ли?

— Вроде нет, — пожала плечами Ника. — Он последние пару дней сам не свой. Наверно, по хозяину тоскует.

— А когда приедет Аркадий Львович?

— Если бы я знала… — Ника сменила тему разговора: — Ты голодный?

— Ну… — замялся Ромчик.

— Без «ну». Тебя сколько там продержали? Сутки? Больше? И не думаю, чтобы тебя сильно кормили, так?

— Так.

— Спрашиваю еще раз: ты голодный?

— Да, очень, —Ромчик и улыбнулся. Улыбка у него была вымученная.

— Ну вот, другое дело, — удовлетворенно сказала Ника. — Стесняться он мне тут будет… Сейчас что-нибудь сообразим.

Соображать пришлось творчески — запас продуктов она так и не пополнила, поэтому на ужин у них были бутерброды из сыра с колбасой (без хлеба; заплесневевшую буханку Ника выбросила), три яйца (последние), сваренные всмятку, большой помидор, разрубленный напополам и посыпанный крупной солью, и остатки сливового варенья. И чай.

Ромчик смел все это за милую душу и попросил добавки. Пришлось опять скрести по сусекам. Завтракать будет уже нечем, сделала мысленную отметку Ника, кровь из носу, но надо попасть в магазин. Если я собираюсь и дальше торчать в Житомире…

А я собираюсь?

На этот вопрос она не смогла дать четкого и однозначного ответа.

Зато здесь не скучно, сказала она себе.

— Ляжешь в спальне, — предложила Ника гостю. — А себе я в кабинете постелю. Мне все равно надо еще поработать.

— Да неудобно как-то, — опять застеснялся Ромчик.

— Неудобно спать на потолке — одеяло падает, — отрезала Ника.

Она выделила мальчишке чистую простынь и наволочку, свою постель загребла в охапку и, перетащив в кабинет, швырнула на кушетку. Посмотрела на часы: без четверти десять. Сна ни в одном глазу. Можно часик поработать. Она вытащила из сумки и подключила ноутбук.

— А можно я душ приму? — спросил Рома из коридора.

— Валяй, — махнула рукой Ника.

Интернет по-прежнему не работал. Замечательно. Она вытащила из фотоаппарата карту памяти, сунула ее в кардридер, слила все снимки на винт. Ну-с, посмотрим…

Снимки она рассортировала по датам. Потом — по местам. Быстро их проглядела. Так, выставка Чаплыгина (Черное Солнце), автоквест, потом глиф на площади в процессе возникновения (флешмоб), серия дневных изысканий (vévés на костеле, синагоге и соборе), сегодняшний снимок гигантской трикветры из градин и — финальный снимок — кровавая пентаграмма на киоске.

И это не считая руны на «Хюндае» Анжелы, татуировки Клеврета (монада, так, кажется, назвала ее Марина), астрологических весов на складе, кровавой руны на лице Ромчика, и тройной спирали, нарисованной Клевретом. Ах да, еще шрам на запястье фотомодели Илоны, тоже, кстати, руна…

Получается до фига.

Ника была не большим специалистом в области символов, но, поработав немножко в рекламе и пообщавшись с креативщиками-семиотиками, уяснила для себя одну очень простую вещь. Любой символ, будь то религиозный, оккультный, магический, языковой или математический — да хоть торговая марка или дорожный знак, — есть результат договоренности между людьми. Сами по себе символы не значат ровным счетом ничего. Смыслом их наполняют люди.

В пространстве Игры (дискурсе, вспомнилось модное словечко) глифы, хоть и повторяли формой старинные и общеизвестные знаки, наверняка имели свое, сугубо внутриигровое значение. Потому что в «войну знаков» и противостояние гаитянской и кельтской магии, на что намекала Анжела, Ника не верила.

Ну какие, прости господи, вудуисты в Житомире? Ладно бы язычники-славяне, Перун там, Ивана Купала, это еще куда ни шло, но кельты?..

Нет, ребятушки, это все Игра. И задача наша — понять ее смысл, правила и цель, а самое главное — найти кукловодов. Но сделать это, разглядывая глифы до ряби в глазах, малореально…

— Странно, — сказал Ромчик, и Ника вздрогнула от неожиданности. Парень стоял у нее за спиной, в одном полотенце, обмотанном вокруг талии, и смотрел через ее плечо в монитор. На коже его поблескивали капельки воды, и на ребрах проступали свежие синяки. Длинные волосы прилипли к голове.

— Ромчик, не надо ко мне так подкрадываться…

— Извините, — стушевался Ромчик. — Я хотел спросить, где фен.

— В спальне… А что странно?

— Вот этот снимок, — он ткнул пальцем в экран. — С пентаграммой.

Ника глубоко вздохнула и очень осторожно, как будто ступая по минному полю, начала говорить:

— Видишь ли, Ромчик… Все это, конечно, бред и поклеп, но так уж устроена наша система. Они были просто обязаны задержать твоего отца, по-другому нельзя, это процедура. Конечно, тебе трудно поверить, что он убил бомжа и его кровью нарисовал глиф…

— Ну почему же, — откликнулся Ромчик. — Совсем не трудно.

Ника ошарашено замолчала.

— У отца были странные теории об устройстве общества… Но я не об этом. Видите вот этих людей на фото?

— Ну?

— Вот тут пустое место в толпе. Как будто кто-то только что прошел. Странно, все толкаются, скучились, а тут раз — и дырка. Только никто же там не проходил, верно?

Ника еще раз внимательно посмотрела на фотографию. И точно: в рядах зевак была прореха как раз на одного человека. Будто кого-то вырезали. Кого-то тут не хватало. А ну-ка, напряжем мозг… Ника закрыла глаза и начала мысленно прокручивать картинку.

Санитары с носилками. Есть. Менты, трое в форме, один в цивильном. Есть. Большой босс в «Фольксвагене», тоже попал в кадр. Туземцы: две бабульки с пакетами, шкет на велосипеде, два не совсем трезвых мужика, какие-то размалеванные девицы, еще люди на заднем плане — их Ника запомнила плохо. Вязгин, есть.

Кого не хватает?

Стоп!

Бомж. Военная шинель, беззубый рот. Он стоял вот здесь, между Вязгиным и толпой любопытных. На этом самом месте…

— Ромчик, — медленно спросила Ника, — ты когда-нибудь слышал о людях, которых нельзя сфотографировать?

— Нет, — недоверчиво отозвался Ромчик. — Вы меня разыгрываете, да?

— Угу, — сказала Ника. У нее появилась одна интересная догадка, которую следовало проверить. Но наличие полуголого юноши за спиной начинало раздражать. — Рома, ты иди ложись. Устал ведь. А я еще немножко поработаю…

— Ладно… — разочарованно протянул Ромчик и ушел в спальню. Через минуту оттуда раздалось гудение фена.

Ника передернула плечами (на мальчиков потянуло, подруга?) и вернулась к снимкам. Назад, еще назад, стоп. Собор. Глиф Дамбаллы, Великого Змея. Ярко-желтая стена, белые линии. Нищие: две старушки с клюками и… все. Никакого безруко-безногого дедушки, вызывающего мороз по коже. Пустое место.

Но как же Наташина фотография? На которой старик был безногим?

Чертовщина. Мистика. Бред.

Ну пусть беззубый бомж умудрился отойти и не попасть в кадр. А дедок? Он сидел прямо под глифом, я же его прямой наводкой снимала!

Тут ей по странной, не до конца понятной ассоциативной цепочке вспомнился ночной визитер со скрученной полиомиелитом рукой и странным запахом гнили. И тот невзрачный горбун в старом костюме, на брифинге автоквеста. И девочка-эмо на сеансе черной и белой магии… Наташа сказала, что не помнит никакой девочки, так? Так…

Что же это получается? Если без чертовщины…

Ника провела руками по лицу, взъерошила волосы на затылке и просмотрела снимки заново, один за другим, пытаясь вспомнить каждый из запечатленных моментов, и ответить на простой вопрос: что не так с этой картинкой? Вернее, чего (или кого?) на ней не хватает?

Снимков было много, и каждый запечатленный момент надо было восстановить в памяти… Работа предстояла долгая.

Когда Ника проснулась, за окном было серое, бесцветное небо, а на экране ноутбука выписывал вензеля скринсейвер. Бессмысленно и тускло светила настольная лампа.

Ника со стоном расправила плечи, покрутила головой, разминая шею. Все тело ныло, как после серьезной тренировки. Она не помнила, как уснула — прямо за столом, откинувшись в кресле и уронив на пол беспроводную мышку, которой елозила по широкому подлокотнику. Во рту стоял гадкий металлический привкус. Убить готова за чашку кофе…

Кое-как собрав воедино затекшие конечности, Ника выбралась из кресла и посмотрела на настенные часы. Те показывали двенадцать ровно, но при этом не тикали. Наручные, электронные, и вовсе сошли с ума: цифры мельтешили так быстро, что Нике показалось, будто она случайно включила секундомер. Но это был не секундомер: скорее всего, накрылся кварц. Ника чертыхнулась и пошла искать Рому.

Тот еще дрых, тихонько посапывая, и раскинувшись на широкой постели по диагонали. Одеяло у него сбилось и запуталось сложным узлом вокруг ног. Ночью Рома от кого-то убегал, и, судя по расслабленному выражению лица, все-таки убежал… Ника не стала его будить.

Она вышла на кухню, переступив через похрапывающего Пирата (черт, сколько ж времени?) и, уже открывая буфет, вспомнила, что кофе закончился, и это было весьма коварно с его стороны. Надо умыться, одеться и сходить за продуктами, решила Ника, симулируя энтузиазм. Но делать ничего не хотелось.

В кармане куртки, висящей в прихожей, замурлыкал телефон. Пират проснулся и гулко гавкнул.

— Тихо ты, — шикнула на него Ника, вытаскивая мобильник. — Ромку разбудишь… Алло?

— Ника? Это Вязгин. Как там Рома?

— Спит. Послушайте, Влад, а вы случайно не в курсе, который час?

Вязгин хмыкнул.

— Хороший вопрос. На моих швейцарских — полдень. Только они остановились.

— Весело… — теперь уже Ника озадаченно хмыкнула.

— Я у вашего дома, Ника. Вы не могли бы спуститься? Хочу вам кое-что показать…

— Пять минут…

Она быстро умылась, натянула сапожки и куртку, взяла поводок и пристегнула Пирата. Лифт не работал, пришлось спускаться пешком.

На улице было тепло, но сыро. Такое себе типичное утро ранней весны: промозглый с ночи воздух, все кругом мокрое после дождя, студенистые капли свисают с голых черных веток, но — уже пригревает, хотя солнца пока не видать. По ощущениям — часов восемь утра, но город как вымер, ни людей, ни собак.

Вязгин ждал ее в сквере, на детской площадке, присев на качели. Ника отстегнула Пирата, отпустив его побегать, но он растеряно жался к ее ноге, не собираясь никуда уходить. Стаи бродячих псов, с которой он обычно играл, в пределах видимости не наблюдалось (дождь, наверное, загнал их куда-нибудь под крышу), и Пират вел себя необычно вяло и как-то даже сонно.

— Доброе утро, — поздоровалась Ника с Вязгиным.

— Или добрый день, — отозвался он. — Вас тоже вырубило вчера в полночь?

— Угу, — кивнула Ника, разглядывая собеседника.

Вязгин выглядел так, будто спал в одежде. Его кожаная куртка (не турецкий ширпотреб, а итальянская, из толстой и мягкой телячьей кожи, штука баксов как минимум) была вымазана грязью и копотью, а сам Вязгин впервые на памяти Ники был небрит. Пахло от него гарью.

— Да, длинный вчера выдался денек, — сказала Ника, просто чтобы не молчать.

— Боюсь, что дело не только в этом…

— Как Радомский? Вытащили его из кутузки?

— Не-а, — небрежно бросил Влад. — Сидит. И пускай посидит, там сейчас спокойно.

— Вы как с пожара, — сказала Ника, демонстративно принюхавшись.

— А я и есть с пожара, — согласился Вязгин. — Вон, полюбуйтесь.

Он показал рукой, и Ника обернулась. Над ломаной линией горизонта поднимался столб черного дыма.

— Ого, — сказала Ника. — Что горит?

— Заправка. На Крошне. Полагаю, ее подожгли в процессе Игры.

— Почему?

— Вот, — Вязгин протянул ей листок из блокнота с нарисованным от руки глифом.

— Асфальт, бензин, спички, — тоном искусствоведа пояснил он. — Но что-то они не рассчитали. Загорелась колонка, потом — подземные цистерны. Два трупа. Один сгоревший мотоцикл.

— Мотоцикл, говорите… — задумчиво повторила Ника, разглядывая глиф. А он неплохо рисует, подумала она, и сказала: — Есть у меня одна зацепка насчет мотоциклов. Точнее даже, не у меня, а у Ромчика.

— Потом, — отмахнулся Вязгин. — Я не это хотел вам показать. Пойдемте, здесь недалеко.

Ника свистнула Пирату, который все-таки решился отойти на пару шагов по своим делам, и последовала за Владом. Они прошли сквозь сквер, пересекли пустую улицу, свернули за угол.

— Вот. Полюбуйтесь. Все оказалось куда серьезней, чем мы предполагали.

Она сначала не поняла, чем именно ей предлагают полюбоваться — а потом подняла взгляд. Вот так вот, да? Лихо…

Над их головами висел билборд. Совершенно обычный, заурядный билборд. Только вместо рекламы на нем был глиф и надпись.

Этот же самый глиф (точнее, его упрощенная копия) был начертан мелом на мокром асфальте прямо под билбордом.

 Пока Ника и Вязгин созерцали билборд, к меловому рисунку подбежали две девочки лет двенадцати и молча, без приличествующих споров и визгов, начали играть в «классики». У Вязгина вытянулось лицо. Ника обалдело переводила взгляд с билборда на детей и обратно.

— Чертовщина какая-то, — только и смогла сказать она.