Приходит как-то рыцарь Каэрдэн к магу Игнатиусу за советом и спрашивает: есть ли какой другой способ выявлять тварей среди людей, или бедные вилланы обречены страдать от ожогов?

— Есть, — отвечает Игнатиус. — Но применить его, мой нетерпеливый друг, я смогу не ранее, чем через две недели.

Вздыхает Каэрдэн и говорит:

— Когда мы ехали сюда, я боялся скуки и мечтал о подвигах. Слава Творцу, скучно мне не было ни минуты; но разве можно назвать подвигами облавы на безоружных крестьян и сожжение безмозглых тварей?

Тут входит к ним паж и доносит ужасную весть: пропала леди Сигуна! И поднялись тогда среди кнехтов великие крики и вопли, ибо была леди Сигуна женой коменданта и матерью его единственного сына. Великая скорбь овладела всеми в Форт-Саваже.

И тогда сказал Каэрдэн:

— Не бойтесь, комендант. Ради вас я отправлюсь на болота и верну вам жену!

— Что вы, что вы! — еще сильнее испугался комендант. — Вы там пропадете, а я лишусь не только супруги, но и главного защитника Форт-Саважа!

Но не послушал Каэрдэн коменданта, оседлал коня и поскакал на болота.

Вот он едет по старой гати, и кружится у него голова от болотных испарений, и конь его ступает неуверенно, и жуткие звуки доносятся из глубин Морасских топей. Но ничто не в силах устрашить Каэрдэна! Натянул он поводья, пришпорил коня и поехал дальше.

И ехал он до тех пор, пока не приехал к подножию огромного древа, чьи могучие корни выступали из черной воды, ствол не могли обхватить и пятеро взрослых мужчин, а крона терялась в густом белом тумане. Увидел Каэрдэн, что на корнях сооружен некий помост, похожий на алтарь, а лежит на том помосте нагая женщина, в которой с трудом узнал Каэрдэн прекрасную некогда леди Сигуну.

Возненавидел тогда Каэрдэн друидов еще сильнее, чем прежде!

А когда спешился он, чтобы забрать Сигуну с гадкого алтаря, услышал он голос. Женский это был голос, прекрасный и звонкий, как журчание холодного ручья в жаркий полдень.

— Постой, Каэрдэн! — говорит женский голос.

— Кто здесь? — восклицает Каэрдэн, обнажая меч.

— Стыдно, Каэрдэн, — отвечает голос. — Ты не узнал родную мать?

— Что за чепуха?! — возмущается Каэрдэн. — Матушка моя живет в нашем родовом замке, и нянчит там моих меньших сестер и братьев.

Смеется голос:

— И ты, и самка, тебя породившая, и все твои братья и сестры — все они мои родные дети… Я вас породила. Я вас взрастила. Но вы, неблагодарные создания, восстали против меня, против своей матери, против Природы! И возомнили вы в своей надменной спеси, что я ваш главный враг… Глупцы, ведь я же ваша мать — а как может мать желать зла своим детям?

— Умолкни, мерзкое отродье! — вскричал Карэдэн. — Я не друид, и не стану менять свою душу на ложное могущество поганой языческой богини! Тебе не соблазнить меня вовек!

— А мне это и не нужно, — загадочно отвечает голос.

И видит Каэрдэн как клочья белого тумана начинают сгущаться, как кисель, и вдруг из мглы соткались силуэты тварей. Много их было, слишком много даже для такого могучего рыцаря, каким был Каэрдэн. Но не устрашился наш герой и отважно бросился к тварям, кромсая их верной сталью и жалея лишь о том, что не было у него факела…

— Зачем мне соблазнять тебя — когда ты сам так рвешься мне служить? — молвит голос, и еще яростнее врубается Карэдэн в гущу сражения. Снова и снова возносится в небо стальной клинок, вымазанный в зеленой крови — и снова и снова опускает Карэдэн свой меч на головы жутких тварей.

— Давай, руби сильнее, — подзадоривает голос. — Ведь чем больше в тебе гнева — тем ближе ты ко мне. Что может быть естественнее ярости бойца и жажды крови? Руби, Каэрдэн! Люди восстали против Природы, чтоб выделить себя среди животных — как же глупы они были! Не против меня бунт вы подняли — себе объявили войну. Не выиграть вам ее никогда!

Кипит в Каэрдэне бешенство боя. Рубит он снова и снова, фонтанами бьет зеленая кровь. Но что такое? Вздрогнул Каэрдэн. Замер. И схватился рыцарь за челюсть. Острая боль пронзила его десны. Ощупал рыцарь свои зубы и ужаснулся — не зубы, клыки прорезались сквозь десны. Больно было Каэрдэну, и страшно. Наполнился рот его соленой кровью, а когда посмотрел Карэдэн на свою руку — едва не вскрикнул он. Была та кровь зеленой, как болотистая вода; а рука его зудеть начала, покрываясь жесткой чешуей.

Стал Каэрдэн похож на болотных тварей.

И засмеялась тогда Природа.

— Ты проиграл, рыцарь. Как и все до тебя. Как и те, с кем ты сражался. О, немало было среди них отважных кнехтов и запуганных крестьян. Но неважно, что привело сюда этих людишек — все они стали моими слугами. Друиды были только первыми из многих…

— Нет, я не проиграл! — воскликнул (или прорычал?) Каэрдэн. — Я не позволю ложной богине завладеть моей душой! Уж лучше умереть, чем служить тебе!

Тут бросил Каэрдэн свой меч, и скрестил руки на груди, готовясь встретить смерть, как подобает рыцарю. И как по волшебству исчезли страшные клыки и когти, и кожа его перестала чесаться… Снова стал Каэрдэн человеком.

— Убить тебя? Ну что ты, Каэрдэн! Как может мать убить родного сына? — вопрошает голос. — И кто тогда спасет леди Сигуну? Неужели ты забыл о долге рыцаря? Иди Каэрдэн, я отпускаю тебя. Забирай эту самку и возвращайся в свой вонючий город, выстроенный из мертвого камня и убитых деревьев. Уходи, Каэрдэн, и помни: ты обязательно вернешься ко мне, как и должен возвращаться блудный сын.

Взял тогда Каэрдэн свой плащ, укутал в него леди Сигуну, усадил ее в седло перед собой, а уезжая, выкрикнул:

— Ты права, лже-богиня! Я обязательно вернусь, и принесу с собой огонь! И тогда ты узнаешь, чем гнев человеческий отличается от звериной ярости!

И всю дорогу до Форт-Саважа звенел в ушах Каэрдэна звонкий смех Природы.