Когда скрипичная музыка смолкла, дочь бургомистра вернулась с балкона в свою комнату.

Мария рассеянно полистала журнал мод, бесцельно походила из угла в угол и с тоской подошла к зеркальному трюмо.

То, что она увидела в зеркале, заставило её на миг отшатнуться, затем зажмуриться, потом широко раскрыть глаза и на этот раз вплотную приблизиться к своему отражению.

Это была она — и не она: голубоватая бледность кожи теперь приобрела благородный оттенок, тонкие линии носа даже самые придирчивые критики назвали бы аристократическими. Высокое чело, нежные, чуть подрагивающие губы. Вместо стеснения и угловатости подростка — женственность.

Мария испуганно и недоверчиво провела рукой по лицу — девушка в зеркале повторила те же движения. Без сомнения, это — она! Такой Мария видела себя только во сне, только в мечтах! И вдруг — наяву! И прекрасные глаза её стали ещё прекрасней.

«Неужели это я?» — улыбнулась она себе.

— Да, это — я! — рассмеялась Мария счастливым тихим смехом. — Конечно же, это — я! — расхохоталась она до слез. — Ах, это — я!.. — И закружилась по комнате.

А когда сердце уже готово было выпрыгнуть наружу, Мария остановилась, отдышалась, заглянула напоследок в зеркало и заспешила на площадь.

У гостиницы горожане до хрипоты спорили о том, ЧТО это было в конце концов?! Одни говорили: сказочный сон, другие утверждали: волшебный спектакль, третьи уверяли: мировой гипноз. Старушки крестились, шепча о конце света. Но большинству было все равно: лишь бы из-за этой новоиспеченной весны не стало вдруг хуже. Необычайное явление так поразило жителей города, что они не заметили бургомистра, появившегося в толпе.

Это был располневший невысокого роста человек, лет за сорок, с гладковыбритым лицом. Мешки под глазами свидетельствовали то ли о болезни почек, то ли о чрезмерной любви к застолью. Его насупленный взгляд, говоривший, казалось, об угрюмости или жестокости, на самом деле был обманчив — бургомистр, или как его называли за глаза «отец города» был, как ни странно, человеком веселым и добродушным. Лишь должность, на которой он находился, требовала от него всей строгости и собранности, поэтому большинство горожан, не зная бургомистра близко, считали его грозой всего города, а его именем пугали детей.

Рядом с ним почти всегда находились два крепких коренастых молодца по имени Белый и Черный, что соответствовало цвету их цилиндров на голове. (Они уже появлялись по-очереди, когда играл Антон). Это были тайные агенты городской власти, хотя ни для кого это давно уже не было секретом. Все, что бы ни случилось в городе и его окрестностях, в любом доме и на любой улице, с каждым жителем или животным, днем или ночью, — тут же передавалось в Ратушу устным или письменным доносом. Говорили охранники редко, чаще молчали, а если и открывали рот, то не утруждали себя длинными фразами. В основном, употребляли два междометия: «у-уу» и «угуу». Они-то и привели на площадь «отца города».

— Всем разойтись! — приказали они горожанам и, пригрозив толпе кулаком, вбежали в гостиницу следом за бургомистром.

Навстречу им с несмываемой улыбкой уже спешил Гостинщик:

— Какое счастье видеть вас в моем скромном заведении! — закатил он в восторге глаза.

— Допоешь потом! — прервал его бургомистр. — Где они?!

— Кто?! — опешил Гостинщик.

— Скрипач и его сообщник! Хоть бы проверил кого поселяешь…

— Они за-а-автракают… — втянул голову в плечи хозяин гостиницы, с ужасом осознавая, что сделал что-то не так.

— В тюрьме их накормят! — заорал бургомистр.

— Ва-ва-ваше превосходительство! — заныл Гостинщик, ни жив-ни мертв. Не знал, что они — преступники! Больные, знаете ли, глаза. Просмотрел!

— Веди! — зарычал на него хозяин города и тут же отдал приказ тайным агентам: — Достать оружие! Бандиты могут быть вооружены!

Черный и Белый вытащили из потайных карманов по огромному револьверу.

Бесшумно поднявшись на второй этаж, защитники городского спокойствия остановились у двери, указанной Гостинщиком, Бургомистр властно постучал.

— Что нужно? — донесся голос Снегиря из комнаты.

Гостинщик растерянно взглянул на отца города — тот жестом велел ему отозваться.

— Это я… — проблеял хозяин. — Я вам… м-м-м… молочка принес… э-э-э… с кофе.

Задвижка щелкнула, и агенты тут же ворвались в номер. Не успели музыканты и охнуть, как их уже обыскали с ног до головы, однако оружия у подозреваемых не обнаружили.

— Кто такие?! — грозно навис над ними бургомистр.

— Бродячие музыканты, — бесстрашно ответил певец.

— У-уу, бродячие! — угрожающе протянул Белый.

— Угуу, бродяги, ваше превосходителство! — констатировал Черный.

— Мы не бродяги! — повторил Снегирь с достоинством: так же он говорил накануне с Гостинщиком.

— А паспорта у вас есть? — строго спросил бургомистр.

— Это ещё зачем? — удивился Антон.

— Чтобы удостовериться, — нравоучительно изрек бургомистр, — что вы именно те, за кого себя выдаете.

— Что значит: «выдаем»?! — возмутился Снегирь. — Во-первых, мы никогда не выдавали, а во-вторых, все видели, что играл он сам! — и кивнул на Антона.

— Причем, совершенно бесплатно, — уточнил скрипач.

— У-ууу! — недоуменно подняли брови тайные агенты.

— Ну, почти… — сказал Снегирь. — Вообще-то мы оставляем себе горсть монет на ночлег и ужин.

— Хорош ужин! — усмехнулся бургомистр, выразительно тряхнув полной шляпой Снегиря.

— Это не наши деньги, ваша милость, — ответил Антон. — Мы их отдаем в детские приюты. Я сам вырос в таком.

— У-уу, ненормальные! — сказал Белый.

— Угуу, сумасшедшие! — согласился Черный.

— Чокнутые! — вытер пот со лба Гостинщик, не отрывая алчного взгляда от шляпы.

— Безумцы! — осуждающе подытожил бургомистр и тут же приказал агентам: — Деньги конфисковать в городскую казну! Они им больше не понадобятся.

— Чего же мы такого натворили? — поинтересовался Снегирь.

Бургомистр вплотную подошел к певцу.

— Имя? — сурово спросил он.

— Снегирь, Менестрель!

— У-уу, странное имя, — покачал головой Белый.

— Угуу!.. И фамилия подозрительная, — добавил Черный.

— Было бы куда более странным, — сказал Снегирь, — если бы меня прозвали Воробьм.

Бургомистр перевел свой хмурый взгляд на Антона:

— А тебя как зовут?

— Антон-музыкант.

— Разве? — ухмыльнулся бургомистр. — А я вижу, что никакие вы не музыканты… Вы — колдуны!

— Мы?! — воскликнули те в один голос.

— А кто превратил зиму в весну? Кто сорвал охоту его светлости?!.. То-то! — И он отдал приказ агентам: — В тюрьму обоих!

Но не успели те исполнить его распоряжение, как откуда-то раздался телефонный звонок.

Гостинщик, не веря своим ушам, в растерянности завертел головой и выпучил глаза: уж он-то точно знал, что телефона в номере никогда не было.

Однако Белый уверенно подошел к треногому столику, изнемогавшему под тяжестью огромной глиняной вазы, вышвырнул пыльношелковый букет пестрых роз и, достав откуда-то из её недр телефонную трубку, протянул её бургомистру.

— Бургомистр слушает! — громко сказал он.

Агенты и Гостинщик привычно заткнули пальцами уши. Музыканты же так и остались стоять в недоумении.

— Да, ваша светлость! Выяснил, ваша милость! Певец и скрипач. Кого? Скрипача?.. Говорит, что Антон, ваша светлость! — отчитывался перед кем-то бургомистр. — Что?! — Его лицо вытянулось. — Гм-гм… — Он прикрыл ладонью микрофон, отвернулся в угол и понизил голос: — Не совсем понимаю, ваша милость!.. Как прикажете… — разочарованно сказал он. — Будет исполнено! До завтрашнего утра, ваша светлость!

Он бросил трубку в вазу и повернулся. Казалось, лицо его заменили: оно сияло, словно начищенный кофейник. Гостинщик оторвал руки от ушей, а агенты бросились к музыкантам, намереваясь выполнить последний приказ бургомистра.

— Стоп-стоп! — остановил он их. Голос его зажурчал добродушно и гостеприимно: — Хочу, гм-гм, извиниться перед нашими гостями и просить считать случившееся просто веселой шуткой.

Все вытаращились на бургомистра.

— Да-да, господа! Это была только шутка! — и он дружески-поощрительно потрепал Антона и Снегиря по плечу.

— Хороша шутка! — не удержался Снегирь.

— Выходит, мы — не преступники? — спросил Антон.

— Ну, конечно же, нет! — нервно расхохотался бургомистр. — Вы талантливые музыканты! Гордость нашего города! Любимцы нашего края!.. Только что, — торжественно объявил он, — звонил сам князь! Его светлость приветствует вас и приглашает завтра на охоту!

— Кто это? — полюбопытствовал Антон.

— Господин Вольнор — самый почетный житель города N!

— Не люблю, когда стреляют, — мрачно сказал Снегирь.

— А вы? — спросил Антона бургомистр.

— Я тоже…

— Отказываться нельзя, — сочувствующе развел руками бургомистр. — А охота — Бог с ней! Не любите — и ладно!.. Но поехать придется… Эй, гостинищик, шампанского! Выпьем за счастливый случай, который привел вас сюда! Во всей этой суете я ведь так и не представился: Ленард — отец города! — со значением произнес он и снова добродушно рассмеялся.

Гостинщик тут же бросился выполнять приказ.

— Никого не впускать! — приказал отец города агентам, также выпроваживая их из номера.

Когда они остались втроем, он плотно закрыл окна и, усадив музыкантов на красный плюшевый диван с подушечками, многозначительно промолвил:

— Совет нашего Магистрата по моей просьбе… предлагает вам… вид на жительство! — И, улыбаясь, скрестил руки на груди, в ожидании эффекта.

Однако, музыканты не проявили должной радости.

— Но мы не собираемся оставаться, — сказал Снегирь.

— И напрасно! Творчество — это не только концерты. Воспитать учеников, — разве не благородное дело, господа?! Я предлагаю открыть музыкальную школу, где вы оба будете преподавать! И еще, — важно добавил он, глядя на Антона. — Предлагаю вам должность Главного консультанта на фабрике музыкальных инструментов! Будете отбирать для продажи экземпляры тех скрипок, которые более-менее соответствуют по звучанию скрипкам Страдивари, и ставить на них клеймо самого Страдивари. Его подарил мне князь Вольнор! хвастливо добавил он.

— Но Страдивари… — пробормотал Антон, ища поддержки у Снегиря, собственоручно мастерил скрипки! Любой музыкант сразу же отличит оригинал от подделки!..

Бургомистр одобрительно рассмеялся:

— Вот именно: музыкант! А наша продукция — для всех!

Антон удивился:

— Как это?!

— А так. Для престижа! Эти скрипки будут пылиться под стеклом или задыхаться в сундуках среди нафталина, зато раз в месяц их будут выносить на бархатном футляре и важно хвастаться перед гостями: работа самого-ого!

— Однако… — Антон пытался вставить слово.

Но Ленард не дал ему это сделать:

— Мошенничество, хотите сказать? — Его глаза бешено смеялись.

Антон не знал, что ответить.

— Мы можем назвать их сувенирами. Зато чистый доход — тысяча золотых в неделю! Кроме того, мой товар благоприятно влияет на социальную обстановку в городе: когда у всех одно и то же — нечему и некому завидовать!.. Ну, что? По рукам?

— Тысячи скрипок «под Страдивари»!.. — прошептал Антон. — Это… это ужасно!

— Спасибо за заботу, ваше превосходительство, — ответил за двоих Снегирь, — но каждому свое. Наша жизнь — это дорога. От дома — к дому, от сердца — к сердцу.

— Разве вы путешественники или бродяги? — нетерпеливо воскликнул господин Ленард. — Вы — музыканты!

— Вот именно! — воскликнул Антон. — Мы дарим музыку людям!

— Глупости! — решительно сказал бургомитср. — Вы что же, надеетесь, что на дорогах вам воздадут должное? — Он испытующе глянул на обоих. Сомневаюсь… Искусство — не для всех. По-настоящему вас оценит лишь тот, кто сам разбирается в Искусстве. Я — один из них, господа! И предлагаю вам не только вид на жительство, но и место под солнцем в виде славы и почета! Фестивали, конкурсы, зарубежные гастроли! — вот что ждет вас в моем городе!

— В этом нет надобности, ваша милость, — сказал Снегирь. — Славы не ищем, как и места под солнцем: его хватает на всех.

— Браво! — кисло рассмеялся бургомистр, громко аплодируя. — Узнаю себя. В молодости… — Он не договорил: в дверь постучали.

— Шампанское, ваше превосходительство! — раздался из коридора голос Гостинщика.

— Неси! — рявкнул бургомистр.

Гостинщик принес поднос с хрустальными бокалами и ведерко со льдом, в котором стояли три запечатанных бутылки, покрытые изморозью.

— Откупорим сами! Ступай!

Гостинщик поклонился и на цыпочках вышел из номера, чрезвычайно довольный, что все обошлось: ему не грозят неприятности. Хотя по-прежнему недоумевал, как это в вазе оказался телефон?!

Бургомистр, между тем, достал из ведерка бутылку, обернул её салфеткой и привычным движением откупорил. Пробка выстрелила в потолок и метко попала в глаз лепному ангелу. Раздался чей-то приглушенный вопль. Бургомистр, мельком взглянул на ангела, перекрестился и поднял тост:

— Когда-то в молодости я, как и вы, мечтал всех осчастливить. Наивно! Только недавно понял: для того, чтобы сделать счастливыми всех — не хватит ни семи, ни семидесяти жизней. Но недаром в Библии сказано: «Возлюби ближнего…» А раз так — значит, не нужно топтать дороги и переплывать реки. Выпьем за тех, кто рядом, кто ждет вашей доброты, вашей щедрости, вашего Искусства!.. — И первым осушил бокал.

— Вы несколько раз упоминали Искусство, ваша милость, — взял слово Снегирь. — И даже сказали, что оно — не для всех.

— Да, — согласился Ленард. — Люди живут на земле в суете и заботах, и большинству нет дела до Божественного. В Бога ведь тоже истинно верят не все. Слушают, да не слышат. Но если Богу можно молиться, не очень-то в него веря, то скрипача не станешь слушать, если сам в душе не музыкант.

— Неправда! — горячо возразил Снегирь. — А как же все те, кто слушал Антона?! Вы бы видели их благодарные взгляды!

— Лирика! — нахмурился бургомистр. — Значит, это не Искусство, а фокусы! Может, оно и стремится стать для всех ближе, да не все его понимают. И слава Богу! Ведь, начав его понимать, все быстренько достигли бы совершенства, и тогда не имело б смысла жить дальше!

— Смысл есть во всем, — улыбнулся Снегирь, поднимаясь из-за стола. И, тем не менее, нам пора уходить.

— В каком смысле?! — удивился бургомитср. — А ваш концерт в Ратуше? Я прикажу художнику немедленно написать афишу!

— Концерт в Ратуше — это здорово! — воскликнул Антон.

Снегирь не ответил. Он взял с подоконника свою шляпу и, отсчитав оттуда несколько монет, высыпал остальные на стол.

— Передайте это в детский приют, — обратился он к Ленарду, повязывая клетчатый шарф, — а концерт мы уже дали, — и направился к выходу.

Растерявшийся бургомистр выскочил из-за стола и преградил ему путь:

— Так нельзя, господа! По моим сведениям господин Антон сам изъявил желание выступить ещё раз!

— Верно! — вспомнил скрипач. — Я дал слово!

— Вот-вот! — обрадовался бургомистр, что нашел в лице Антона поддержку. — Тем более, что с вами не знаком князь!

Тут Снегирь в который раз вспомнил слова старой цыганки: «Бегите отсюда!.. Плохой город…»

— Ты — как хочешь, — ответил он Антону, надевая шляпу, — а я ухожу.

— Как-то неловко отказываться… — растерянно пробормотал скрипач.

— Видно, мудреные речи господина бургомистра затмили твой музыкальный слух! — усмехнулся Снегирь.

Скрипач задумчиво поднялся, но в этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Белый, прижимая платок к левому глазу. Его лицо было цвета цилиндра.

— Там… ваша дочь… — неуверенно произнес он, обращаясь к бургомистру. — Кажется…

— Что значит «кажется»? — недовольно проворчал господин Ленард и направился к двери. Кто это тебя? — мимоходом поинтересовался он у агента.

Глаз Белого был лилов, как слива в июле.

— Ударился о косяк… — промямлил тот и скривился от боли: — У-уу!..

Бургомистр не стал вдаваться в подробности: на пороге стояла девушка в темно-желтом платье, богато украшенном золотым шитьем, и коричневой пелерине с капюшоном, из-под которого выбилась светлая прядь волос. Девушка в нерешительности теребила указательный палец на левой перчатке. Из-за дверей выглядывали любопытные головы Гостинщика и Черного.

«При чем тут моя дочь?» — раздраженно подумал он. И вдруг, на мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять, и перед ним стоит его юная покойная жена Луиза… «Господи, — дрогнуло сердце, — что же это?.. Как это возможно?!» — и вспомнилось, как в давнем-давнем сне: приезд в Мэргород, его сватовство, свадьба и рождение девочки…

«Неужто это было со мной? — спросил себя Ленард и тут же себе ответил: — Да, было. Было и есть…»

— Угуу!.. Девчонка, что надо, — сказал на ухо Черный Белому.

— Красотка! — облизнул губы Гостинщик.

— Отец… — промолвила девушка.

— Мария! — прошептал потрясенный бургомистр, обнимая дочь. — Девочка моя! Что с тобой произошло?!