Когда Мария с отцом покинули гостиницу, юркий Гостинщик был вне себя от радости. Еще бы! такой важный гость поселился в его заведении! Он тотчас же велел перевести Антона из лучшего номера в номер-люкс с видом на старинный сад, и самолично проверил каждый уголок комнат и ванной в поисках телефона или какой-нибудь секретной замочной скважины. Поиски, к его радости, ни к чему не привели.
— А я вас хорошо помню, — масляно улыбнулся он Антону. — В прошлом году на столичной ярмарке… Здорово же вы играете, господин скрипач!.. Мой дед был знаком с самим маэстро Паганини! И всю жизнь гордился этим. А а вот, знаком с вами, господин Антон, и чрезвычайно горжусь подаренным мне судьбой случаем!.. Это ж надо, — зацокал он языком, — превратить зиму в весну!
Антон смутился.
— Вы располагайтесь, — продолжал лебезить Гостинщик, — а я принесу чего-нибудь вкусненького…
— Если не трудно, — остановил его Антон, — только кружку прохладного молока.
— Какие трудности! — замахал руками хозяин гостиницы. — Все будет исполнено! — И выскользнул из комнаты, как кусок мыла из рук.
Музыкант улыбнулся вслед. Он снял плащ, шляпу, ополоснул лицо над умывальником и вышел на балкон.
В саду, на ветках яблоневых деревьев, ещё вчера стоявших под снегом, как крылышки мотыльков дрожали нежно-розовые полураспустившиеся цветы. Трава манила свежестью.
За деревьями, в раннем сумраке, Антон увидел светящийся балкон соседнего дома, и — словно луч заходящего солнца — девушку в желтом платье. Он хотел свистнуть, но не успел: она уже исчезла в доме. Антону нравился город, в котором жила она! И что плохого в нем нашел Снегирь?.. Где он сейчас?..
В дверь постучали.
— Можно?.. — раздался чей-то скрипучий голос, и в номер без приглашения вошел важный старик, неся на вешалках целый ворох различных костюмов и обуви. — Меня послал господин бургомистр, — сказал он и представился: — Лучший портной города!.. — И осторожно положил костюмы на кресло. — Это вам на первое время. А сейчас позвольте снять с вас мерку.
— Какую мерку? Зачем? — растерялся Антон.
— Господин Ленард заказал мне сшить концертный фрак для великого скрипача. Я шил многим известным людям в городе: галантерейщику, мяснику, скульптору… В том числе и приезжим знаменитостям. Все были довольны… Он достал из кармана ленточный метр.
И не успел Антон повернуться, как лучший портной уже откланялся, записав в уме все размеры.
— А вот и я! — весело возник тут же на пороге Гостинщик. В руках он держал кувшин с молоком.
— Скажите, любезный, — сказал скрипач, — чей во-он тот дом, напротив, с балконом?
— Господина бургомистра, — лукаво улыбнулся Гостинщик. — Надеюсь, скоро с того балкона вы каждое утро будете видеть балкон моей гостиницы… — И, неслышно закрывая за собой дверь, добавил, — Желаю приятно провести время… Если что нужно — шнур на звонке.
Наконец-то скрипач остался один. Он запер дверь на ключ и, мысленно поблагодарив бургомистра, стал примерять костюмы. Это не заняло много времени. Первый же попавшийся оказался ему впору, пара башмаков — тоже. Антон налил стакан молока и, медленно отпивая по небольшому глотку, снова вышел на балкон. Он блаженствовал!.. Теперь никто не стоял за его спиной, никто не теребил, не подгонял, и всё, что произошло с ним сегодня напоминало прекрасный сон средь весеннего сада. Взгляд его притягивал пустой балкон в доме напротив. Легкая штора на нем качалась от ветра, а шумные воробьи сгоняли друг дружку с поручней.
Вечерело. Он лег и хотел заснуть, но сон не шел к нему: слишком велико было напряжение дня. С каждой минутой нетерпение все больше охватывало его. Тогда Антон встал и раскрыл скрипичный футляр. Его пальцы прикоснулись к струнам. Музыкант вдруг понял, что если сегодня, нет! прямо сейчас! не увидит Марию, — жизнь его оборвется, как скрипичная струна. Он захлопнул футляр и решительно направился к двери, но тут же остановился. Ни к чему, чтобы Гостинщик знал про это… Антон в растерянности обвел взглядом комнату и тут увидел шелковый затейливо витой шнур от звонка… Через несколько мгновений, повесив через плечо скрипку, он, словно акробат, спустился в сад. Спрыгнув на траву, Антон тихо пошел к дому бургомистра. Вдруг он замер на пол-пути, бросил футляр наземь и побежал, сдерживая готовый сорваться крик.
С того самого балкона, по привязанной к перилам веревке, спускалась Мария. Она заметила его, расцепила руки и легко упала в объятья вовремя подоспевшего музыканта.
— Здравствуй!.. — улыбнулась девушка.
Он молча держал её на руках.
— Здравствуй! — серьезно повторила она, смутилась и попыталась высвободиться.
— Хочешь, я сыграю только для тебя?
— Хочу, — прошептала Мария.
Он продолжал стоять, не шелохнувшись, а она тихо смеялась, вся наполненная счастьем, как музыкой.
— Так ведь ты ничего не сыграешь!..
Он нехотя опустил девушку на траву, раскрыл футляр.
Еще не взмахнул смычок, ещё не запела скрипка, а для Марии уже не существовало ничего вокруг: ни сумрака сада, ни дома, ни отца, ни князя только её Музыкант! И в этой отстраненности от всего реального, в очерченном Желанием круге, в саду Воображения — проросла его Мелодия!
Она уносила в небеса, низвергалась водопадом, била живым ключом родника, падала дождем, свистела ветром по крыше, светилась далекой звездой, пылала костром на лугу, плавно текла рекой, кричала раненой птицей, билась бабочкой в стекло, и вновь взлетала под облака!
Ее слышали все в городе, и на сердце становилось спокойней. Ее слышал Снегирь и радовался за друга.
«Такой талант! — думал про скрипача бургомистр, укладываясь спать. Но какое же это безрассудство — разбазаривать его налево и направо!.. Нет, за Искусство нужно платить… И — большие деньги!..»
Когда Антон опустил смычок, Мария тихо сказала, дотронувшись до его руки:
— Я не хочу оставаться. Давай убежим… Я не стану ныть и не попрошусь назад.
— Ты и вправду этого хочешь? — скрипач осторожно взял её руку в свои, вглядываясь в глаза девушки.
— Очень! Я ведь уже дважды убегала из дому.
— Охотно верю, — улыбнулся Антон, вспомнив, как ловко Мария скользила по веревке с балкона. Улыбнулся, а потом встревожился, — Но зачем? Тебе было плохо здесь?
— Из-за князя.
— Но ведь ты сказала, что не боишься его.
— Боюсь, — призналась она. — Боюсь его фальшивой улыбки и цепких глаз. Он погубит нас… Особенно теперь, когда я и ты…
— Хорошо, — музыкант покрыл поцелуями её прекрасное лицо, — мы не будем медлить — убежим, как только стемнеет.
И тени деревьев спрятали влюбленных, а весенние ветки укрыли их белой фатой лепестков, а земля расстелилась зеленым ковром, и кузнечики играли венчальный вальс!..
О, влюбленные! Нет вам дела до целого мира! Разве слышите вы грохот волн или гром пушек в миг Любви? На целой земле есть только вы, а вокруг никого!.. Так кажется вам.
…Два осторожных силуэта мелькнули среди деревьев. Один остался за темными стволами, а другой торопливо и совсем неслышно заспешил в особняк бургомистра…
…Антон смотрел на Марию, прильнувшую к нему, и к нежному щемящему чувству внезапно примешалась растерянность:
«Зачем я дал ей слово?..»
Стремительный взлет от свободы на замерзшей декабрьской дороге до этих связующих высот пробудил в нем странные чувства. Он ощутил разительный контраст между прошлым и настоящим! Словно ночь и утро, зима и весна, голод и пир, нищета и сокровища, гоненье и власть!
«Ах, зачем же я дал тебе слово?..» — вновь подумал он, с бесконечной нежностью глядя на спящую Марию.
Так думал мальчик, с детства не знавший ласки; так думал подросток, который недоедал и мерз по чужим углам; так думал юноша, которого гнала по дорогам сиротская доля: он вдруг понял, чего был лишен все эти годы, и захотелось ему тепла, покоя, любви, — всего, что досталось вдоволь другим…
Звала дорога. Все перепуталось.
Бургомистр в ночном колпаке и халате уже собирался спать.
— Что?! — затопал ногами господин Ленард, услышав донос Белого. — Они были вместе?! Наедине?!.. До свадьбы?!.. Только этого мне не хватало!.. Почему не уследили? Почему позволили?! Почему не заперли все двери?!!
Белый вытирал пот со лба, мялся и невразумительно кряхтел:
— Все двери в доме были закрыты… Как вы и велели. Она сбежала через балкон…
— Опять сбежала?! Где они сейчас?! Где?!!
— Все там же. в саду… — промямлил тайный агент и осклабился: Целуются…
— Целуются!.. — застонал бургомистр и, запахнувшись в халат, понесся вниз по лестнице. Белый едва успевал за ним.
— Ах, дряная девчонка! Ну, погоди!.. — бормотал господин Ленард набегу. — И скрипач не лучше! Воспользовался моим хорошим отношением… Ну, что за молодежь? Ни чести, ни достоинства! Одни только чувства!.. Придется теперь запереть на ключ. И чтоб — ни шагу!
— Обоих? — уточнил Белый.
— Нет! Только дочь!
— А со скрипачом как же?.. Прикажете утопить или повесить?
— Дурак! — взвизгнул Ленард. — Чтобы ни один волос не упал с его головы!.. Кретины! Недоумки! И за что я вам только плачу деньги?!..
Они выбежали в сад. Из-за ствола дуба появился Черный, который повел их через кусты…
Два ярких луча от потайных фонарей осветили беглецов. Те сидели, прислонившись спиной к березовому стволу, держась за руки. Увидев разгневанного родителя, они вскочили на ноги, готовые ко всему.
— Так вот вы где! — прорычал бургомистр. — И это после того, как вы, господин Антон, дали мне слово выступить на концерте! Вы, что же, захотели, чтобы его Светлость снял мне голову?!.. Ведь он пригласил и вас, господин скрипач, завтра утром на охоту!.. Как бы я оправдывался перед ним?!
— Нечего оправдываться! — с вызовом сказала Мария, вновь беря за руку Антона. — С сегодняшнего дня я уже не невеста князя!
— Знаю, — бессильно махнул рукой бургомистр. Он снял ночной колпак и присел на резную скамью, стоящую рядом. — Прикажете объявить свадьбу?!
— Самую веселую в этом городе! — ответила дочь.
— Выходит, все это — серьезно… — покачал головой Ленард и вдруг оживился: — И значит я стану тестем?
— Самым лучшим тестем на свете! — подтвердила она.
— И — дедом?.. — пробормотал он.
— Самым добрым дедом в мире! — рассмеялась вдруг Мария.
— Так зачем же вы хотели убежать?! — воскликнул Ленард. — Думали, не пойму, не разрешу?.. Или, может, испугались князя?..
Мария молчала. Лишь сильнее сжимала руку Антона.
— А я взял — и понял, и благословил! — заулыбался бургомистр. Оттого, что вспомнил, как влюбился в твою мать. Еще утром мы не были с ней знакомы, а уже вечером я сделал предложенье! И она согласилась! И родилась ты! — Он смахнул невольную слезу со щеки. — Так видно суждено… А с господином Вольнором я сам потолкую… — Развернувшись, он быстро направился к дому.
Тайные агенты поспешили следом. Уже у крыльца бургомистр обернулся к ним:
— На охоту выезжаем рано… А дочь запереть все же придется… Иди знай, что завтра ей стукнет в голову. Так спокойней… — и поднялся в свою спальню.
Он долго не мог заснуть. Все думал о дочери, о покойной Луизе, о предстоящем разговоре с князем…
Ленард безумно любил свою единственную дочь, которая, как две капли воды, была похожа на мать. Случись что с Марией — Ленард, не задумываясь, послал бы к чертям и карьеру, и славу, и власть, и деньги! Даже самого князя! Он любил её так, словно этим отмаливал свои грехи за прежние годы…
Бургомистр достал из шкатулки письма жены и в который раз развернул их. И вдруг одно привлекло его внимание. Даже не письмо — записка. Среди всех бумаг Ленард только сейчас увидел её и удивился: как это он раньше не заметил?!.. Эта была последняя записка его покойной жены. Он пробежал глазами розовый листок, с почти выветрившимся запахом любимых духов Луизы и приложил его к губам, вновь со всей отчетливостью понимая, что он совсем один на этом свете!