Слово “мозаика” происходит от греческого mou-seion, что означает “принадлежащий музам” – древние греки видели в мозаике слияние нескольких искусств. Плиний писал, что греки украшали мозаиками мостовые. Римляне покрывали мраморными мозаиками полы – мрамор выдерживал воздействие тысяч ног. Для стен и сводов применялась эмаль или же стекло, окрашенное с помощью различных окисей металлов, в результате чего изображение получалось ярче и больше напоминало живопись. В наше время португальцы делают мозаику из кирпичей, булыжников или мрамора самой разнообразной формы, цвета и рисунка, украшая ею центральные улицы городов, что особенно характерно для Лиссабона.
Обычно для создания мозаики берутся мрамор, цветное стекло или смальта, а также золото или серебро – эти металлы укладываются между прозрачными слоями стекла, и все обжигается в печи. Полудрагоценные камни – лазурит, малахит, перламутр – также могут использоваться для специальных цветовых эффектов, при этом их колют на квадратики размером примерно от четверти до половины дюйма по диагонали. В эпоху Возрождения, когда мозаика служила украшением многих соборов, Ватикан гордился мастерской по производству смальты, имевшей триста тысяч оттенков. Когда Борис занялся мозаикой, изготовление смальты переместилось в Венецию, и он с удовольствием ездил туда, на фабрику братьев Орсони, выбирать нужные ему оттенки. Также он посещал в Италии многие каменоломни, где выискивал разнообразные сорта мрамора. В Венеции он купил себе замечательные тупоносые кожаные ботинки черного цвета, сделанные специально на заказ для хождений по каменоломням, и они стали заметной деталью его туалета.
Прекрасная статья Вильяма Ричмонда о мозаике, написанная для Энциклопедии Британника в 1911 году, вполне соответствует и взглядам Бориса, которые, впрочем, шли вразрез с тогдашней модой.
Художник, который творит в этом материале, – писал Ричмонд, – должен забыть о тех принципах, которым его учили при создании живописных произведений как маслом, так и темперой. ‹…› Если мастер сам не испытал тяжелого изнурительного труда, укладывая мозаичные кубики, он не может никого научить. Он должен быть ремесленником в той же мере, в какой и творцом, и знать по опыту занятий этим трудным делом, что подвластно данному материалу, а что недоступно в силу изначально присущих ему ограничений. Если же художник не имеет такой практики, то он наверняка станет приукрашивать то, что следует изображать условно.
Ричмонд также утверждал, что творец должен “стремиться к наибольшей простоте, лишенной, однако, однообразия, к достижению наибольшего эффекта простейшими средствами, а чтобы добиться этого, ему следует знать материал, с которым он работает, иначе его ожидает неудача”. Ричмонд отдавал предпочтение “прямому” способу изготовления мозаики, потому что на стенах и сводах мозаика должна не только отражать свет, но и порождать его. Как и Борису, ему не нравилась мозаика в Большой галерее Музея Виктории и Альберта. Он утверждал, что она неинтересна, поскольку кубики уложены так ровно, что они уподобляются “картине маслом, нанесенной в виде аппликации на ровную поверхность”.
В XIX веке художники обычно отдавали свои шедевры для мозаичного исполнения какой-нибудь коммерческой фирме – классические пуристы считали мозаику в те времена искусством варварским и недостойным внимания. У Бориса же все делалось под его наблюдением или при его прямом участии. Он научился избегать однообразия. Он вынимал камни и вновь их вставлял, чтобы свет отражался под иным углом и поверхность оживала.
В мозаике есть некая лапидарность и есть чувственность: занимаемое ею пространство на сводах или на полу должно выглядеть величественно и благородно, а не мелко и не изощренно. Именно потому мозаика так Борису и нравилась – интуитивно он понимал, что его талант лучше проявится в крупномасштабных произведениях.
Временами Борис бывал варварски грубым, временами мудрым и тонким. Но то, что столь умный человек – обладавший обширными познаниями в юриспруденции, научившийся ради своей возлюбленной играть на фортепьяно, умевший преодолевать неудачи и хранить секреты, излучавший очарование и вызывавший интерес как у простых людей, так и у взыскательной публики, – то, что этот человек решил зарабатывать на хлеб насущный мозаикой, говорит о его изрядной оригинальности и смелости.
Это искусство предоставляет идеальную возможность рассказывать истории с детской простотой, ясностью и убедительностью. И Борис с удовольствием воплощал в своих работах нравоучительные и исторические сюжеты или же истории собственных приключений, рассказанные с юмором и занимательностью. В мире, увиденном его глазами, всегда присутствовало некое волшебство.
Для работ, занимающих большие площади, например огромных куполов, стен и полов, приемлемым оказывался лишь “обратный” способ нанесения мозаичного рисунка. В этом случае требовалось нанять искусного художника, который бы скопировал или перевел рисунок на листы плотной бумаги, раскрасил и разрезал бы их на куски удобного размера, примерно от одного до пяти метров по диагонали, а затем сделал бы пронумерованный чертеж. Сначала все это осуществлял сам Борис, потом Леонид Инглесис, русский художник, проживавший в Париже. Другие рабочие приклеивали камешки к бумаге на нужное место, и так месяц за месяцем, пока не заполнялись все листы целиком. Затем листы пронумеровывались и упаковывались в деревянные ящики. Когда их привозили на место, раскладывание листов по чертежу напоминало составление гигантской картинки-головоломки. Далее элементы картинки вдавливались тыльной стороной в затвердевающий цемент. И наконец оказавшаяся сверху бумага смывалась и соскабливалась, открывая законченный мозаичный рисунок.
Борис принимал участие в работе на всех ее этапах – наблюдал, распоряжался, покрикивал, а самые трудные операции производил собственноручно. Клей, делавшийся из гуммиарабика, разведенного в горячей воде и разлитого перед использованием в бутылки, становился при высыхании ломким, и камни во время транспортировки или нанесения мозаики на поверхность выпадали. Но Борис заметил, что после добавления в клей небольшого количества соли он начинает удерживать влагу, и камни приклеиваются гораздо лучше даже в том случае, если они лежали упакованные в деревянные ящики в течение нескольких месяцев или, как это произошло однажды, в годы Второй мировой войны, целых пяти лет. Ящики, упакованные в Париже и предназначенные для Банка Англии, были в конце концов перевезены через Ла-Манш в устье Темзы и в Лондонский порт.
В 1919 году Огастес Джон заказал мозаику для вестибюля своего дома на Мэллорд-стрит. Она должна была быть девяти футов высотой и располагаться вокруг камина. Борис изобразил Огастеса с его семьями. Рядом с ним вторая жена Дорелия с теснящимися вокруг нее, словно гроздь винограда, детьми – именно так, как они всегда вокруг нее и толпились. Над ними парит призрак первой жены Огастеса – Иды, окутанный в вуаль, похожую на мешок. Другие любовницы и дети сидят или стоят на боковых панно. Все это выглядит довольно странно, но окрашено своего рода ироничным сочувствием. Выбранный Борисом мрамор был серо-зеленого приглушенного цвета (который теперь кажется совсем уж приглушенным, поскольку материал, покрытый пылью, лежит лицевой стороной вниз в хранилище Музея Виктории и Альберта в Бэттерси).
С этой работы началась учеба Маруси, которая впоследствии стала одной из наиболее способных помощниц Бориса. Теперь в доме номер 4 на Понд-стрит у Бориса было два прекрасных ассистента, ибо Мивви с большим успехом выложил пол в холле у Этель Сэндз.
В том же году последовал еще один заказ – от леди Тредегар, которая строила себе новый дом. Борис сохранил копию своего письма, датированного 19 октября 1919 года:
Дорогая леди Тредегар,Искренне Ваш,
мне было очень жаль узнать от Вашего секретаря, что у Вас возникли новые сложности со строительством дома. Я вполне понимаю, что работа не может продолжаться до особого уведомления. Однако мне бы хотелось услышать от Вас, могу ли я продолжать подготовку в мастерской, что займет несколько месяцев, или Вы считаете, что лучше отложить и эту часть моей работы, пока меня не известят специально.Б. Анреп.
Я был бы Вам чрезвычайно признателен, если бы Вы могли предоставить мне аванс в размере 300 фунтов, поскольку я уже затратил значительные суммы, покупая материал, и в настоящее время нахожусь в стесненном положении.
Пожалуйста, не думайте обо мне плохо из‑за доставленного Вам беспокойства по поводу денег, но, кроме моих официальных дел, я рассчитывал на этот заказ как на надежную работу, которая продлится всю зиму.
Очень благодарен Вам за согласие пожертвовать витражом ради моей мозаики.
Я, без сомнения, изменю центральную часть пола, чтобы угодить самому щепетильному чувству приличия.
Надеюсь увидеть Вас до Вашего отъезда за границу.
Рисунок пола утрачен, поэтому неизвестно, в чем состояло его неприличие. Как бы то ни было, леди Тредегар аннулировала заказ и не заплатила ни пенса. В отместку в день Гая Фокса дети Анрепов сжигали ее чучело на костре.
Пол для дома Этель Сэндз был великолепен. Когда он был закончен, мисс Сэндз была в восторге от его изысканного цвета и рисунка и вовсе не расстроилась, обнаружив, что он не сочетается ни с чем вокруг: мебель фирмы “Омега” выглядела тут глупо, а картины на стенах казались совершенно неуместными. Проблема была решена, когда Борису поручили выполнить мозаику также и для стен, но то, каким образом мисс Сэндз сделала свой заказ, вызвало в душе художника горькие чувства. Вот что он писал Хелен в Нью-Ромни:
Вчера мисс Сэндз пригласила меня на обед и попросила сделать мозаичные украшения также и на стенах холла. Я составил небольшой проект того, как можно это сделать, соединив мозаику со штукатуркой, и она дает мне 200 фунтов, что совсем мало, так как такая работа займет много времени. К счастью, у меня есть материал. Мне, однако, кажется, что она изумлена собственной щедростью.
Работы столько же, сколько и с полом, и те 80 фунтов таким образом превращаются в 160. Она призналась, что всегда считала пол подарком, и стало быть, теперь снова рассчитывает на подарок. Самая скромная цена за такую работу составила бы 500 фунтов. Но все же я думаю, что придется за нее взяться. Или, думаешь, мне стоит поторговаться и повысить цену хотя бы до 300? Злодейка хочет, чтобы все было готово к 1 октября. ‹…› Я был с Володей на Анонимной выставке [в Королевской академии?], и, к моему удивлению, ему понравились, кроме парочки прилизанных академиков, Гвавазе, Спенсер и мое окно. Он очень независим в своих суждениях.
Моя дорогая и любимая, твое письмо придало мне силы, и я ужасно хочу увидеть [тебя]. Наверное, мне следует приехать к тебе на несколько дней на следующей неделе. Ужасно грустно быть без твоего совета, глаз и милых рук.
Стены холла у Этель Сэндз были украшены портретами некоторых знаменитых друзей: Вирджиния Вулф спускается по лестнице, и вокруг ее головы сияют звезды; Литтон Стрэчи смотрит из окна своего дома на Каррингтон, она с нежностью глядит на него. У окна в клетке сидит попугай. Стены были покрыты штукатуркой, а фигуры, деревья и окна тонко намечены мозаикой. Наверху – четыре строчки по-русски красными и золотыми буквами:
Возможно, это посвящение адресовано Ахматовой. Не случайно оно звучит загадочно – такая манера была свойственна автору, увлекавшемуся туманными пророчествами и таинственными шарадами.
Мисс Сэндз решила, что атмосфера в холле получилась “веселая, раскованная и абсолютно очаровательная”. К сожалению, последующие владельцы дома так не посчитали – в наши дни стены частично закрашены. Когда я разглядывала мозаику на стенах, оставались только стихотворение и попугай.
В 1920 году пришел заказ от Вестминстерского собора сделать настенное панно с изображением блаженного Оливера Планкетта, ирландского католического священника XVII века, несправедливо обвиненного в измене и четвертованного в Тайберне. Портрет мученика был сделан Борисом в полный рост. Он трактовался со всей серьезностью – традиционный образ, статичная фигура, облаченная в серебряно-золотые церковные одежды. Лицо, правда, небезупречно. Оно никак не согласуется с одеянием. На всей поверхности выступают неровности, потому что в то время Борис еще не придумал, что можно использовать для укрепления мозаики мелкую проволочную сетку.
Следующий важный заказ поступил из Королевского военного колледжа в Сэндхерсте. Теперь стало ясно, что мозаикой можно содержать семью. Но денежные заботы не оставляли Бориса, и его сын разгуливал по Хэмпстеду без ботинок.