Хэдон, не торопясь, прошел по широкой квадратной базарной площади, окруженной различными правительственными зданиями, храмом Такомим, богини торговли, воров и левшей, замком Бесбедес, богиней пчел и медового напитка, и гимнасиями. В центре площади находился фонтан — широкая чаша из известняка со статуей на пьедестале посередине. Отлитый из бронзы идол изображал местного божка, Аквафи, дающего начало рекам. Существовало поверье, что женщины, не сумевшие зачать, будучи святыми проститутками, могли покончить с бесплодием, испив воды из струи божка. Излечить бесплодие могли и мужчины, но им, наоборот, следовало избегать этого источника воды.

Хэдона мучила жажда, но вместо того, чтобы утолить ее из чаши фонтана, он купил чашку горячей воды, настоянной на розе гибискус. Отпивая понемногу, он смотрел на происходящее вокруг, картины базара всегда вызывали у него интерес. Они были шумными и красочными, их заполняли ремесленники и торговцы, городской люд, фермеры и охотники. К шуму толпы добавлялось кряканье уток в клетках, хрюканье свиней в загонах, мычание прирученных буйволов, лай откормленных на мясо собак в плетеных корзинах, бормотание привязанных к стойкам обезьян в ошейниках, ворон и попугаев, каркающих или хрипящих, лающих охотничьих собак — на продажу, визжание детеныша-леопарда. Повсюду в беспорядке стояли небольшие открытые палатки; купцы на все лады зазывали покупателей. Свежая и сушеная рыба, разделанные свиные туши, говяжья грудинка и задние голяшки, подвешенные за шею неощипанные утки и птицы бойцовской породы, свежие и сваренные вкрутую утиные яйца, караваи хлеба из желудевой муки, возы проса, кувшины и бочки медового напитка, бочонки меда, большие бочки дорогого вина и пива, импортированного как раз перед блокадой; сушеные листья розы гибискус, лекарства и талисманы для лечения угреватости, кариозных зубов, катаракты, оспин, импотенции, геморроя, глаукомы, ожирения, анемии, лихорадки, глистов, нарушений памяти, бессонницы, прострелов, беспричинного страха, ночного недержания мочи, запора, поносов, дурного запаха изо рта, косоглазия, заикания, застенчивости, опухолей, малярии, простуд, чесотки, вшей, брюзгливости, неудач, глухоты и многого, многого другого, накопленного человечеством в бесконечном перечне к 10000 году до рождества Христова, что давало возможность некоторым людям и здесь извлекать выгоду.

Площадь была немощеной. Пыль вилась под ногами, хотя несколько раз в день ее поливали. Пыль поднималась и опускалась, обволакивая всех, кто весь день крутился здесь. Струйки пота полосами промывали запыленные лица. К концу дня тяжелый запах немытых тел, человечьей мочи, собачьих экскрементов, птичьего помета, пролитой и выдыхаемой медовухи, перегар от вина и пива, вонь от загнивающего мяса животных и домашней птицы и рыбы — все это создавало отвратительное зловоние. Однако, похоже, это зловоние не отпугивало насекомых. Эти “ароматы” сопровождали их всю жизнь — точно так же, как и тысячи мух — вьющихся вокруг, жужжащих, ползающих по мясу, испражнениям и лицам.

Хэдон допил чай из розы гибискус и пошел дальше, останавливаясь, праздно оглядывая товары, подслушивая разговоры — убивая время в ожидании окончания встречи Лалилы с главной жрицей. Наконец, внимание его привлек человек, лишь несколько минут назад появившийся на базаре. В нем было около шести футов трех дюймов роста — фигура, которая в любое время вряд ли осталась бы незамеченной. Хэдон и сам был ростом шесть футов — самый высокий человек в Опаре. Хэдон несколько огорчился, когда, прибыв в столицу Кхокарсы, обнаружил, что он отнюдь не самый высокий человек в Империи. Тем не менее, лишь немногие могли смотреть на него “свысока”.

Незнакомец вышел из боковой улицы уверенным, широким шагом. Голову он держал высоко и горделиво, напоминая манерой орла, когда тот поворачивает голову, глядя по сторонам. Волосы у него были длинные, прямые и аспидно-черной челкой закрывали лоб, на несколько дюймов не доходя до бровей. Приблизившись, Хэдон разглядел большие, широко расставленные темно-серые глаза мужчины. Смотрели они необычно, беспокойный взгляд словно пронизывал и видел невидимое.

Лицо привлекательное, хотя и не совсем пропорциональное. Нос небольшой, прямой, верхняя губа — короткая, на квадратном подбородке — глубокая ямочка. Широкой кости, мускулистый незнакомец скорее напоминал леопарда, чем льва.

На нем не было ничего, кроме набедренной повязки из шкуры антилопы, что позволило Хэдону предположить, что он, должно быть, с гор, поскольку эти люди летом почти не носили одежды. С другой стороны, обитатели гор носили шкуры местных животных, а антилопы в этом краю не водились. Он был вооружен лишь большим ножом с длинной рукоятью на кожаном поясе.

Ступни голых ног огрубели не менее, чем на полдюйма.

Незнакомец неторопливо прогуливался, время от времени встречаясь глазами с Хэдоном. Хэдон не хотел выказывать излишний интерес и тут же отводил взгляд. И многие другие на базаре смотрели на чужака. Его рост привлекал внимание, но того, что человек неизвестный — вполне достаточно, чтобы притягивать любопытные взгляды и бормотать про себя. В каждом люди подозревали шпиона, особенно потому, что Королева назначила высокие вознаграждения за информацию о вражеских агентах.

Незнакомец отошел, остановился отведать чая из розы гибискус, разгрыз несколько орехов, посмотрел кукольное представление. Затем он приглядел тенистое место под крышей палатки, где торговали зайчатиной, и присел на корточки. Он так долго оставался недвижен, лишь отгонял мух от лица, что Хэдон начал терять к нему интерес. Парень столь неординарной внешности, по всей вероятности, обычный охотник. Он спустился с гор взглянуть на достопримечательности и, возможно, поглазеть на разнообразные аттракционы. Он не производил впечатление человека при деньгах; несколько истраченных монет он извлек из небольшого плоского кошелька на поясе. Но возжелай он женщину, деньги ему были бы ни к чему. В мужчину такого сложения и внешности вцепились бы святые проститутки. Единственная трудность состояла бы в том, где добыть комнатенку.

Хэдон рассмеялся при этой мысли, и тут он увидел пятерых горцев, подошедших к незнакомцу. На них были шапки из меха медоеда, увенчанные головами этих животных и набедренные повязки и башмаки из лисьей кожи, на голени зашнурованные по диагонали. На голой груди и лбах пришельцев нарисована стилизованная голова медоеда. За спинами у них висели кожаные мешки, в руках длинные пики с бронзовыми наконечниками. Короткие мечи и ножи — в ножнах на поясе.

Движимый более всего любопытством, Хэдон подошел немного поближе. Незнакомец не поднялся, а, улыбаясь, смотрел, задрав голову, на горцев, о чем-то спрашивающих его. Хэдон подошел еще ближе и теперь мог слышать разговор. А еще мог почувствовать запах дыма, пропитавшего барсучьи шкуры, давно немытых тел, прогорклого барсучьего жира, которым смазывались волосы, и сладковатого духа медовухи.

— Нам вроде как любопытно, — сказал один из горцев. — Никогда не доводилось видеть в этих краях охотника, похожего на тебя. Если ты и впрямь охотник.

— Я охотник, — медленно произнес незнакомец низким голосом.

— Только нездешний, — сказал горец. Он покачивался и моргал налитыми кровью глазами. — Я знаю любой выговор людей в этой долине, знаю, как по-всякому говорят в этих горах. Никто не болтает так забавно, как ты.

— Очень жаль, — ответил незнакомец. — Однако, это не твоя забота.

— Неужели? — включился другой охотник. — Сейчас…

— Сейчас дело любого — дело всех. — Агенты Минрута повсюду, и люди Авинет смотрят в оба. Ты доложился командиру гарнизона?

— Не знал, что это необходимо, — сказал незнакомец. — Я сделаю это. Когда появится такое желание.

Он взглянул на Хэдона:

— Нуматену, сын Красного Муравья, гражданин Опара. Вероятно, ты сможешь сказать мне, правду ли говорят эти барсуки. Обязан ли я зарегистрировать свое временное пребывание в местном гарнизоне?

— Если ты прибыл сюда впервые — да, — подтвердил Хэдон. — Очевидно, ты не бывал здесь прежде?

Первый горец, высокий, плотно скроенный мужчина с копной каштановых волос, тронутых сединой, присел на корточки и наклонился, разглядывая нож, висевший на боку незнакомца.

— Эй! Послушай! Это же не бронза! Это железо! Клянусь Ренамам, это железо, но такого железа я никогда не видел!

Примерно на дюйм блестящее серое лезвие выходило из ножен — это Хэдон заметил.

— Не сталь ли это, приятель? — спросил он. — Мой собственный меч сделан из углеродистого железа, но мне приходилось видеть меч, изготовленный из углеродистого железа в сплаве с никелем и закаленным до огромной твердости. Он удерживал заточку как ни один другой металл. У Квазина, моего кузена — ты, возможно, слышал о нем — был боевой топор, сделанный из самого прочного железа, какое я когда-либо видел. Его взяли от упавшей звезды. Должно быть, это металл, используемый богами.

— Это, скорей всего, топор Ви, выделанный одноглазым волосатым человечком по имени Паг, — сказал незнакомец. — Как он попал в руки этого Квазина?

Хэдон крайне удивился этому ответу. Нет, этот незнакомец не охотник с гор, не ведающий о том, что творится за пределами долины. Более того, его речь не похожа на речь жителя Кхокарсы. Того фонетический строй языка непременно заставил бы добавить а к имени Паг. Но откуда этому парню знать, что Паг — это истинное имя человечка?

Замолчавший на минуту Хэдон внимательно смотрел на незнакомца. В это мгновение внушительных размеров горец быстро вскочил на ноги, едва не потеряв равновесие и пытаясь схватить незнакомца за запястье. Однако неудачно — сероглазый парень отступил назад.

— Послушай, — бросил горец. — Где ты раздобыл такой нож? Ты не похож ни на богача, ни на нуматену. Ты, должно быть, украл его!

— Нож принадлежал моему отцу, — сказал сероглазый. — Однако, я не обязан отчитываться ни перед тобой, ни перед кем-то еще.

Он бросил взгляд по сторонам. Горцы полукругом сошлись перед ним. Отступить некуда. Позади торговая палатка.

Хэдон вышел вперед:

— Он прав. Его единственная обязанность — явиться на командный пост. Он не обязан отвечать на ваши вопросы.

— Да? — воззрился на Хэдона рослый охотник.

— А если мы отпустим его, как нам знать, что он прибудет туда? Что помешает ему запросто покинуть город и вернуться в свое шпионское гнездо в горах?

— Ты обвинил меня в том, что я вор и шпик, — спокойно сказал незнакомец.

— Да? Ну и что?

Другой горец, тощий, одноглазый, с торчащими вперед зубами, сломанным носом предложил:

— Отдай-ка лучше нам свой нож, ты, безтотемный человек. И мы забудем оскорбления.

Серые глаза расширились. Но он ничего не ответил. Теперь Хэдон понял, что они хотели. Их не заботило, соглядатай он или нет, они жаждали завладеть его ножом. И ради этого они не остановятся, если им придется убить незнакомца. В конце концов, его никто не знает, а следовательно, он подозрителен. На нем нет знака тотема, чтобы привлечь друзей на свою защиту.

Хэдон сказал:

— Этот человек совсем не обязан отдавать вам свой нож. У вас нет здесь власти, оставьте его. Я сам доставлю его на пост.

— Он шпион и вор! — завопил здоровенный охотник. — Отдавай нож, босяк! Или, клянусь Самой Великой Барсучихой, мы отнимем его!

Двое горцев повернулись к Хэдону, сжимая копья в боевом положении.

— А ты давай-ка иди своей дорогой и не суй нос не в свое дело, нуматену, — бросил один из них. — Мы позаботимся об этом грязном шпике.

Благодарю за желание защитить меня, — обратился незнакомец к Хэдону. — Но вы избежите неприятностей и кровопролития, если позволите мне самому все уладить.

Человек определенно говорил на странном кхокарсане, его манеры и язык не соответствовали диковатому внешнему виду. Он производил впечатление весьма образованного человека из высшего общества.

— Я не позволю паршивым околачивателям желудей помыкать собой, — сказал Хэдон. — Он пока не вынимал меч, еще надеясь прогнать горцев прочь. Если он извлечет оружие из ножен, его придется пустить в ход.

— Околачиватели желудей! — возопил ближайший к Хэдону горец, выпучив глаза и наливаясь кровью. — Как?! Ты, хлыщ из большого города, я покажу тебе, кто околачиватель желудей! — Он сделал выпад.

Хэдон выхватил меч в тот миг, когда горец кончал свою речь. Меч отрубил бронзовый листообразной формы наконечник, сделал еще заход и лишил охотника левой руки. Потом он резко повернулся кругом, доведя удар до конца цикла, повторил взмах, ударом напрочь отрубая верхнюю часть копья у другого обидчика. Тот отбросил древко и со всех ног помчался к базару, взывая о помощи.

Все действо заняло секунд шесть. Трое горцев мертвые лежали на земле. У двоих были перерезаны горла; у третьего виднелась кровавая рана на месте солнечного сплетения. Незнакомец обтер нож об одежду верзилы и втолкнул его в ножны. Затем, выпрямившись, сердитым жестом отбросил со лба пряди волос. Хэдон мельком заметил у него тонкий шрам, который начинался как раз над левым глазом, пересекал макушку головы и заканчивался над правым ухом.

— Все это получилось очень глупо, — сказал он. — Я пытался избежать этого, но они настаивали.

— Не стоит особо переживать, — заметил Хэдон. — Горцы сами были зачинщиками. Я могу засвидетельствовать. Кое-кому из их рода непременно захочется отомстить. Эти люди, знаете ли, придерживаются старых обычаев. Они, несомненно, хотели вас ограбить, может, родственники примут это во внимание.

— Нож был лишь предлогом, — сказал незнакомец. — Они знали, что я стал очевидцем преступления, которое они совершили пару дней назад в горах к северо-востоку отсюда. Я шел по тропе, когда услышал крики. Я забрался в заросли и незаметно крался за этими горцами. Они перерезали горло фермеру и двум его детям и насиловали его жену либо пытались это сделать. Горцы были настолько пьяны, что никто из них не мог управиться… Тогда они и ей перерезали горло и, шатаясь, удалились прочь со своей жалкой награбленной добычей. Я вышел из чащи взглянуть на убитых, а одного из убийц дернула нелегкая оглянуться, и он заметил меня. Я пришел сюда — и мы снова встретились. Дальше вы сами все видели.

Хэдон бросил взгляд в северный угол базарной площади. Вслед за уцелевшим охотником толпа полицейских вываливалась из здания полиции. Горец что-то выкрикивал, указывая на Хэдона и незнакомца. После короткого совещания полисмены быстро направились к ним; горец трусил впереди, вертя головой и, очевидно, торопя стражей порядка.

“Этот горец либо излишне самонадеян, либо слишком пьян, чтобы соображать о последствиях. — недоумевал Хэдон. — Он же знает, что незнакомец был свидетелем убийств. Какого черта он тащит сюда полицию? Уж не полагает ли он, что его обвинения в шпионаже закроют вопрос об убийстве, опорочат все, что может сказать незнакомец?”

Оно, может, так и произошло бы, но на свою хмельную голову горец явно запамятовал, что Хэдон может показать против него. И если горец полагал, что полицейские арестуют также и Хэдона, он сильно заблуждался.

Хэдон принялся было делиться с незнакомцем своими соображениями, но тот, улыбаясь, сказал:

— Я никакой не шпион, но не могу позволить допрашивать себя.

Говоря это, незнакомец исчез. Хэдон с удивлением смотрел ему вслед. Он никогда не видел, чтобы мужчина бежал так быстро и непринужденно. Казалось, он вовсе не предпринимает никаких усилий, сберегая их для чрезвычайных обстоятельств.

— Он убежал вот туда! — кричал горец.

Полисмены пустились было в погоню, но Хэдон позвал их обратно. Он объяснил, что произошло. Дело кончилось арестом горца и заключением его в тюрьму.

Главный полицейский был почтителен, но тверд:

— Мы не можем удерживать его, пока вы официально не предъявите ему обвинение в неспровоцированном нападении, — заявил он. — В конце концов, мы располагаем лишь заявлением незнакомца об убийстве, если оно действительно имело место. Это могло быть убийство на основе кровной мести; в таком случае пусть это волнует соответствующие тотемы. Пока в качестве свидетеля не предстанет незнакомец, мы ничего не можем сделать. Весьма подозрительно, что он исчез.

— Отнюдь нет, — возразил Хэдон. — Вокруг шпионов поднялась такая истерия, что он, должно быть, посчитал себя в опасности, независимо от своей невиновности. Что же до горца, я действительно обвиняю его в неспровоцированном нападении с целью убийства.

— Есть его слова против ваших, — сказал констебль. — Итак, суд будет простой формальностью. Вы желаете, чтобы его казнили, подвергли избиению или продали в рабство?

— Я передаю суду свое исключительное право выбора наказания. Однако полагаю, что его нельзя продавать в рабство частному лицу. Преступник слишком опасен для этого. В таком случае его следует передать для правительственных работ в группу заключенных, скованных единой цепью.

— Я передам ваши рекомендации суду, — сказал констебль. — Он отдал честь Хэдону и распорядился убрать трупы.

Хэдон покинул рыночную площадь и вернулся в храм Кхо за несколько минут до того, как из него вышла Лалила.

Она выглядела измученной, словно подверглась тяжелому испытанию. Увидев Хэдона, Лалила улыбнулась и вдруг застыла в удивлении. Хэдон взглянул на свои ноги: запекшаяся кровь на них почти скрылась под кучей мух.

— Я и не заметил, — обронил он. По пути в свои комнаты он рассказал ей о случившемся на рыночной площади.

Лалила остановилась, прижав руку к груди.

— Саххиндар! — произнесла она.

— Что?! — выдохнул он. Словно удар неведомой силы прошел по его телу. Потом ощущение нереальности. — Ты же не хочешь сказать, что…?

— У кого еще рост шесть футов и три дюйма, и черные волосы, подстриженные челкой, скрывающие шрам, и серые глаза? И кто еще говорит на старом кхокарсане? У кого еще такой острый нож из такого прочного металла? — Но что ему здесь делать? Может, он что-то хочет узнать про нас, про Абет, Пагу, меня? Он говорил, что будет этим заниматься.

Я видел бога, — почти прошептал Хэдон. — Бога во плоти.

— Он говорил, что он не бог, что он также уязвим для смерти от случайного или преднамеренного убийства, как любой из нас, — сказала Лалила. — Он лишь очень медленно стареет. Я мало что поняла из его слов. Он явился из другого мира.

— Какой бы ни была правда, — решительно сказал Хэдон, — он не имеет к нам отношения, пока не вмешивается в наши дела. И от него зависит дать нам знать об этом. Что сказала тебе Сугукатет?

Лалила огляделась, понизила голос, хотя, казалось, никто не проявлял к ним интереса.

— Она велела ни с кем не делиться тем, что я собираюсь рассказать тебе. Кхо это не понравится. А еще, когда мы остались со старой прорицательницей, она сказала, что Авинет сообщила нам совсем не то, что поведала эта старая женщина. Сугукатет, конечно, все слышала, но Авинет велела ей держать язык за зубами. Жрица чувствует, что Авинет поступает нечестно, она не вправе утаивать слова Кхо, адресованные нам. Сугукатет видит, что Авинет ставит свои личные чувства выше повелений Богини. И в этом Сугукатет находит оправдание тому, что она открыла все сказанное Кхо.

— Что сказала Богиня?

— Я должна как можно скорее уехать в Опар. И тебе надлежит сопровождать меня туда. Только в этом случае нашему будущему ребенку предстоит долгая жизнь и величие.