Пока андроиды строили его личный мир, Питер Джейрус Фрайгейт занимался исследованиями. В отличие от других, он не захотел отказываться от «фильма воспоминаний». И прошлое захватило его целиком и полностью. По ходу дела у Питера появились вопросы, на которые ему никто не мог ответить. Некоторые кадры вызывали слезы и боль, но он заставлял себя смотреть на них снова и снова. На одной из свежеокрашенных стен своей квартиры Питер оставил нетронутым большой квадрат. Он проводил перед ним не меньше часа в день, и в эти моменты прошлое выпрыгивало на него из своих глубин, проникая в мозг через глаза и уши.

Экспериментируя с «фильмом», Фрайгейт понял, что компьютер не настаивает на просмотре всех воспоминаний. Если Питер просил показать ему определенный период времени, машина охотно выполняла эту просьбу.

Позже выяснилось, что компьютер имел таймер, определявший даты и года, к которым относились те или иные воспоминания его подопечного. Фрайгейт мог заказать для просмотра любой эпизод, если только знал день, в который произошло это событие. Иногда он называл лишь приблизительную дату, а затем сканировал ближайшие участки до тех пор, пока не находил того, что ему хотелось увидеть.

Позже Питер начал замечать, пробелы в своем «фильме». Однажды он выбрал для просмотра 27 октября 1923 года. Ему захотелось сделать выборочную проверку, но этот день оказался пустым. В его памяти не сохранилось о нем никаких воспоминаний.

Компьютер объяснил ему причину подобного явления.

В клетках памяти не хватало места для записи всех восприятий. Механизм мнемонического комплекса стирал все, что считал несущественным для выживания человека, и оставлял резервные места для более ценных событий. Хотя, с другой стороны, часто бывало так, что память сохраняла, казалось бы, совершенно незначительные события.

В свою очередь, ватан мог записывать все человеческие переживания.

Этики полагали, что он вообще ничего не упускал. Однако их слова пока оставались только теорией, поскольку ни один ватан не поддавался какой-либо проверке. Эта яркая многоцветная сущность своей красотой и безмолвием напоминала Сфинкса.

Компьютер подсчитал, что Питер прожил 55188000 минут. Из них в настоящий момент имелся доступ к 22075200 минутам. Однако это еще не означало, что запись каждой минуты проводилась в полном объеме. В клетках памяти находилось множество фрагментов. И если бы Фрайгейт захотел узнать их число и общую продолжительность, компьютер мог бы дать ему такую информацию.

— Почти две трети фильма о моей жизни осталось на полу монтажной комнаты, — прошептал он. — О Боже! Если бы я начал смотреть этот фильм от начала до конца, мне потребовалось бы 15330 дней! По двадцать четыре часа в сутки целых сорок два года!

Но как могла небольшая кучка серого вещества хранить в себе так много информации? Каким образом в человеческий череп вмещалось так много миллионов и даже миллиардов миль видеопленки?

Фрайгейт попросил показать ему «контейнер», в котором содержался «фильм» его жизни. Компьютер выполнил приказ, и Питер увидел на экране желтую сферу размером с клюкву. Она была заполнена лишь наполовину.

Больше всего Фрайгейта интересовал самый ранний период детства. Когда ему исполнился год и три месяца, к ним в Терре-Хоту приехала в гости бабушка, которая жила в Канзас-Сити. Она около месяца помогала матери по хозяйству и присматривала за маленьким Питом. По какой-то необъяснимой причине Фрайгейт полагал, что бабушка, исполняя роль няни, относилась к нему очень плохо. Не то чтобы он считал ее садисткой или грубой женщиной, но слишком уж легко она выходила из себя. Основой этих подозрений стали видения, которые Питер переживал во время визитов к психоаналитику. Слегка соприкоснувшись со своими детскими воспоминаниями, Фрайгейт решил, что подавленным и покорным ребенком он стал из-за нечутких и неосторожных действий бабушки. Ему казалось, что именно она посеяла в нем семена тех отрицательных качеств, которые так буйно расцвели в его юношескую пору.

Психоаналитик из Беверли-Хиллз придерживался иного мнения. Однако он согласился провести с ним несколько сеансов на эту тему. Скорее всего он подметил у клиента неосознанное желание свалить всю вину за свои недостатки на нормальную и добрую бабушку.

Слегка смущаясь, Фрайгейт прокрутил тот период на большой скорости и нашел эпизод, когда бабушка приехала к ним в гости.

Его подозрения оказались необоснованными. Но Фрайгейту понадобилась неделя, чтобы убедиться в этом. Поведение бабушки ни в чем не подтвердило его фантазии. Она не трясла и не шлепала малыша и уж тем более не пугала и не бранила маленького Пита. Иногда бабушка что-то бурчала себе под нос, но она говорила по-немецки, и Фрайгейт не понимал ее даже сейчас. Компьютер мог перевести эти слова на английский, но Питер не посчитал их столь важными.

Что бы она там ни говорила, ее бормотание не могло оказать на него какого-то негативного воздействия. Она ни разу не сердилась на малыша за его плач и мокрые пеленки. Успокаивая Пита, бабушка пела ему немецкие колыбельные и мягко покачивала на руках или коленях.

— Ладно, черт с ним! — сказал себе Фрайгейт. — Перейдем к другой теории.

Скорее всего мой слабый характер зависел от генетической предрасположенности, а не от воздействия окружения.

Он рассказал Нуру о своих исследованиях. Маленький мавр со смехом произнес:

— Имеет значение не прошлое, а настоящее. Нельзя винить вчерашний день за промахи, совершенные сегодня. Мы живем в настоящем времени, и только сейчас ты можешь менять себя и свое отношение к прошлому.

— И все же «фильм воспоминаний» — это уникальный инструмент для психоанализа, — не унимался Фрайгейт. — Жаль, что мы не имели таких вещей на Земле. Пациенты и доктора могли бы просматривать сомнительные периоды жизни и очищать их от вздорных фантазий и отрицательных эмоций. Увидев, что происходило на самом деле, пациент понимал бы суть событий и основывался в своих действиях на верных предпосылках.

— Может быть, но вряд ли. Ты знаешь теперь о себе все. По крайней мере будем считать, что это вполне возможно. «Фильм» разрушил твой надуманный образ, который ты создал, чтобы считать себя всегда и везде абсолютно правым. Он убедил тебя, что остальные люди обращались с тобой нормально, а не походили на монстров и вампиров. Или, наоборот, «фильм» показал эпизоды, когда с тобой действительно обходились ужасно.

Мы можем сказать, что ты теперь удовлетворил свое любопытство, отследив все эти болезненные и унизительные моменты. Ты исполнил свое желание и увидел мир таким, каким он был на самом деле. Сейчас ты стоишь на краю обрыва, собираясь прыгнуть в бездну будущего. Но после такого прыжка ты уже не будешь Питом из прошлого, и поэтому тебе не хочется делать шаг вперед.

Вместо этого ты играешь с прошлым, хотя оно может служить лишь трамплином для предстоящего прыжка или просто мерилом твоего прогресса. Вот такие твои дела!

— А ты разве не смотришь свой «фильм»? — спросил Фрайгейт.

— Нет. Он меня не интересует.

— Неужели тебе не интересно увидеть своих молодых родителей или товарищей по играм?

Нур похлопал себя по голове.

— Они все там. Я могу собрать их вместе, когда захочу.

— Значит, ты считаешь наши «фильмы» пустой тратой времени? Но зачем тогда Снарк устроила этот кинофестиваль? Зачем она дала нам шанс увидеть каждую секунду наших жизней?

— Однако она не лишила нас при этом инициативы. Мы можем смотреть эти «фильмы», а можем и не смотреть. Я думаю, Снарк учитывала возможность покраски стен. И мы просто провалили экзамен, когда начали малярные работы.

— А какое наказание нас ждет за этот провал?

Нур пожал плечами.

— Скорее всего, наказанием будет самоистязание. Я расцениваю это как еще одну неудачу на пути прогресса.

— Но ты сказал, что тебе не нужен просмотр воспоминаний.

— Да, я в нем не нуждаюсь. Но ты и остальные не похожи на меня. Каждый из нас уникален по-своему.

— Может, это просто самоуверенность?

— Все зависит от точки зрения. То, что ты считаешь самоуверенностью, другой человек может воспринимать как вполне обычную вещь.

— Вам, суфиям, нравится играть в афоризмы, — сказал Фрайгейт. — Но вы редко следуете советам, которые даете.

Нур засмеялся. У американца появилось чувство, что он не прошел какую-то проверку. Питера по-прежнему мучила мысль, что он не оправдал надежд Нура, которые тот возлагал на него, как на своего ученика. Он понимал, что никогда не станет таким же совершенным мастером, свободным от неврозов и слабостей, всегда исполненным логики и сострадания. Однако его раздражало превосходство Нура, и он чувствовал себя униженным, когда мавр поправлял его или указывал на недостатки. Суфий желал ему только добра, но гордость шептала Фрайгейту, что его вновь отвергают, считая недостойным возвышенных истин.

— Суфии не пугаются неудач, — сказал Нур.

— А что ты скажешь, если я попрошу тебя взять меня в ученики?

— Поживем — увидим.

— Я от многого отказался, но тогда мне придется забыть почти обо всем, прошептал Фрайгейт. — Хотя, если мне это надоест, я всегда могу вернуться к прежней жизни.

— Прежде всего тебе следует избавиться от привычки начинать дела и тут же их бросать. Настоящее намерение не должно истощаться так быстро.

— Тогда и цель должна быть действительно великой.

— Что ты этим хочешь сказать?

Не найдя достойного ответа, Фрайгейт рассердился.

— Ты прожил сто тридцать два года, но не научился объединять свои противоположности в единое целое, — сказал Нур. — Ты разделен внутри себя на сравнительно неплохого консерватора и не всегда хорошего либерала. Ты — трус и храбрец. Тебе ненавистно принуждение, но в твоем подсознании живет насильник, которого ты пытаешься подавить. Тем не менее эту часть психики можно взять под контроль и превратить ее в силу, которая ускорит твой прогресс на истинном пути. Ты…

— Лучше скажи мне что-нибудь такое, чего бы я не знал, сердито проворчал Фрайгейт и торопливо ушел от маленького мавра.

Иногда такую же барабанно-философскую дробь выдавал и Ли По. Ему нравилось говорить с Фрайгейтом о процессе становления «округлым», то есть о превращении человека в «целостную личность». По его мнению, это достигалось уравновешиванием инь и ян — своих отрицательных и положительных качеств.

Однако сам Ли По был абсолютно неуравновешенным. Фрайгейт восхищался его энергичностью, поэтической одаренностью и состраданием, изумительными лингвистическими способностями и отвагой, незапятнанной страхом. Но с другой стороны — а натуры, как известно, многогранны, — китаец обладал чрезмерной склонностью к деспотизму и абсолютно не желал видеть в себе те качества, которые делали его навязчивым и агрессивным. Кроме того, он много пил, хотя и не походил на тех пьяниц, которых Фрайгейт когда-то знал.

Питер считал, что Ли По, несмотря на свое явное превосходство во многих аспектах, имел не больше шансов на «продвижение», чем он сам. Из восьми обитателей башни только Нур, Алиса и, возможно, Афра Бен со временем могли стать кандидатами на «продвижение». Но была ли эта стадия такой желанной?

Теоретически человек, приближаясь к этическому совершенству, завершал свое существование в физической вселенной. Его ватан исчезал из поля действия датчиков и поэтому считался поглощенным аурой божества. То есть он сливался с той невыразимой сущностью, которую люди называли Аллахом, Богом, или Космическим Абсолютом.

Теория утверждала, что ватан становился частью Творца, теряя свою индивидуальность. С тех пор сознание «продвинувшегося» погружалось в вечный экстаз, уровень и качество которого оставались недосягаемыми для физического тела.

— Все это красивые слова, — размышлял Фрайгейт. — А вдруг ватан просто разрушается и исчезает? Сначала красивый пузырь из эктоплазмы, а потом — ба-бах! Но мне бы не хотелось превратиться в ничто? Великий нуль, зеро, нада! Неужели кто-то к этому стремится? А чем хуже обычная смерть? Возможно, она даже лучше. Последний вздох — и прощайте тревоги, душевные муки, разочарование и одиночество. О Смерть, где твое жало?

Однако смерть не имела жала. Хотя, с другой стороны, она и не жужжала, как оса.

Что-то находишь, что-то теряешь — это неизменный закон вселенной.

Вечная и совершенная экономика божественного мироздания.

— Возможно, я и параноик, но все это напоминает мне большую жульническую игру. А каковы мотивы и цели? Жулик должен что-то получить. Так кто же мечет карты в этой игре? И что сейчас стоит на кону?

Иногда Питеру казалось, что его мозг распухает от этих мыслей, как дрожжевое тесто в маленькой кастрюльке. Он чувствовал, что черепная коробка вот-вот взорвется, как баллон под большим давлением. Наверное, это объяснялось тем, что его мысли почти ничем не отличались от горячего пара.

— Подумать только! Мне сто тридцать два года, а я по-прежнему веду себя как студент-второкурсник. Неужели я так и останусь им навсегда?

Этот второкурсник — умный дурачок, который сидел в нем всю жизнь — отвергал любые советы Нура и не давал избавиться от балласта тревожных мыслей. Вместо этого он выставлял их напоказ и переводил скорый поезд "П.

Фрайгейт" на запасные пути Великой железной дороги. К примеру, как сейчас: на станции П.К.Б.Р. — «питающих камней на берегу Реки».

Он наткнулся на тайну, о которой Лога никогда не упоминал. Хотя, возможно, этик рассказал бы им об этом, если бы его не убили. Как оказалось, питающие камни на обоих берегах Реки служили не только электрическими разрядниками для подпитки индивидуальных граалей. Они наделяли людей напитками, пищей и прочим добром, но помимо этого содержали в себе аппаратуру наблюдения. С помощью своих машин-соглядатаев этики могли видеть и слышать все, что происходило в зоне захвата питающих камней.

Обнаружив это, Фрайгейт углубился в исследования, однако их масштаб привел его в замешательство. Взяв за начало первый питающий камень в полярной зоне, он начал сканировать правый берег Реки. Каждые две секунды компьютер подключал экран к очередному камню. Через некоторое время Питер понял, что при такой скорости он потратит двести тридцать два дня на обход лишь первой из двух цепочек больших граалей. После этого он стал пропускать по двадцать камней и в течение десяти секунд наблюдать из двадцать первого за окружающей обстановкой. Мелькание человеческих тел, Реки, равнины и гор немного замедлилось, но через час его терпению пришел конец. Он понял, что ему не охватить одним взором все человечество. Тем более что восемнадцать миллиардов находились не в долине, а в записях компьютера и колодце ватанов.

Но оставшееся количество могло лишить сил кого угодно.

— Как всегда, слишком грандиозно, — прошептал он себе под нос. — Мои амбиции на световой год опережают возможности. Я, словно Один, повис на ветке дерева за тысячи лиг от своих фантазий, и они умчались вперед, как восьминогий Слепнир.

Фрайгейт лишь изредка определял национальность людей, которые возникали перед ним на экране. Некоторые из них предпочитали оставаться голыми, однако большая часть носила юбки или набедренные повязки. Женщины добавляли к этому незатейливому наряду небольшие куски полупрозрачной материи, которые заменяли им бюстгальтеры. Расовая принадлежность узнавалась без труда, хотя иногда он сомневался в верности своих суждений. Перед ним мелькали лица: испанские, итальянские, среднеевропейские, греческие, арабские… Но чтобы точно установить национальность, требовался язык. Из динамиков доносились слова на тысяче диалектов, и он не отличал их друг от друга. К счастью, большинство людей говорило на эсперанто.

Через два часа он почувствовал усталость.

— Ладно, хватит скакать, как блоха. Перейдем от коллективного просмотра к личному знакомству!

Не заметив ничего интересного вокруг камня, на котором он остановил свой выбор, Фрайгейт подключился к следующему. К тому времени наступил полдень. Обитатели долины обедали на берегу, болтали, играли в карты или ловили рыбу. Некоторые расходились по хижинам или скрывались из виду в бамбуковых зарослях. Питер выяснил, что аппаратура наблюдения могла не только показывать крупный план, но и улавливала разговоры людей на расстоянии до трехсот футов. Очевидно, в камне находился направленный звуковой усилитель.

В особом режиме компьютер демонстрировал на экране то, что доводилось наблюдать лишь немногим. Фрайгейт с восхищением следил за яркими многоцветными ватанами, которые крепились к головам людей и завивались над ними искрящимися смерчами. Благодаря небольшому опыту Питер с первого взгляда определял «плохие» и «хорошие» цвета ватанов, хотя термин «плохой» не обязательно означал зло. Черные и красные зигзаги указывали на слабости характера и на склонность к обидам и гневу. Флуктуация и изменение цветных сегментов отражали душевноэмоциональный настрой. По размерам и форме пятен можно было судить о работе подсознания, определять состояние здоровья, да и всей нервной системы. Например, ватан больного человека мог иметь множество черных полос. Однако для более точного анализа требовалась помощь компьютера или опытного специалиста, поскольку при визуальной оценке могли возникать серьезные ошибки.