Орм и Бронски ожидали, что новых пленников привезут к ним, но потом сообразили, что Ширази и Дантон должны пройти карантин, и потому их поместят в другое место. Как только явились вчерашние марсиане, Бронски рассказал им, что видел захват по телевизору.

– Да, конечно, – ответил Хфатон. Ша'ул открыл коробку и стал доставать из нее новые предметы. Бронски побагровел, а Орм зарычал сквозь зубы. Хфатон спросил:

– Что вам не нравится?

– Очевидно, вы намерены продолжать уроки, не удовлетворив нашего любопытства, – ответил Бронски. – Неужели вам чуждо сочувствие, понимание? Люди вы или нет? Вы должны видеть, что мы лопаемся от желания узнать, что с нашими товарищами. Они невредимы? Как вы их заполучили? Что собираетесь с ними делать?

Длинное худое лицо Хфатона осталось бесстрастным.

– Нет, я не человек – в строгом смысле слова. Тем не менее я вас понял. Да, я предвидел вашу эмоциональную реакцию. На вашем месте я бы тоже сгорал от нетерпения. Однако наша комиссия получила от Совета четкие инструкции ничего вам не сообщать. Почему – не знаю, наверное, требования безопасности. Совет сообщит нам о причине таких ограничений, когда – и если – найдет необходимым.

– Господа Всемилостивейшего ради! – воскликнул Бронски. – Вы что, совсем ничего не Можете нам сказать?

– Нам было велено учить вас языку как можно быстрее. Очевидно, Совет считает сроки жизненно важным вопросом. Итак, продолжим.

Во время перевода Орм покусывал нижнюю губу, а потом сказал:

– Аврам, скажи этим гиенам, что мы отказываемся от сотрудничества, пока они нам не объяснят, что происходит. До тех пор мы не скажем ни слова.

Бронски заговорил по-гречески. Шестерка стала серьезной, и Хфатон ответил:

– У нас есть средства заставить вас сотрудничать. Но мы слишком гуманны, чтобы их применять. Ладно. Ваши товарищи невредимы и в добром здравии. У них помещение не хуже вашего и недалеко отсюда. Женщина не говорит ни на одном из известных нам языков, но мужчина кое-как знает иврит. Это не тот язык, который используется у нас на богослужении, но достаточно к нему близкий для некоторого взаимопонимания. Мужчине о вас сообщили.

– Спроси, как их сняли с «Ареса», – попросил Орм.

Бронски перевел слова Хфатона о том, что посадочный модуль был осмотрен крешийскими учеными. Поняв его работу, двое из них отправились на орбитальный корабль. Их впустили, а когда двое землян отказались его покидать, тех усыпили.

Орм покачал головой:

– Ты можешь себе вообразить, что творилось на Земле, когда транслировалась эта сцена?

Бронски обратился к Хфатону:

– Вы учли, что этот захват может быть расценен как враждебный акт? Вы пытаетесь начать войну?

– В войне нет необходимости, – ответил Йа'акоб. – Все, что нами сделано, сделано для вашего блага. В свое время это все будет разъяснено к полному удовлетворению вашего народа. Теперь займемся уроком.

Быстрый темп урока не оставлял времени подумать ни о чем другом. И все же Орм не мог отвлечься от возникающих мыслей: как отреагировали на Земле? Что думают правительства стран Конфедерации Северной Америки о насильственном захвате своих граждан? Как отреагировали другие страны – члены ИАСА, вложившие средства в эту экспедицию?

Йа'акобу пришлось даже один раз резко ему заметить, что следует быть внимательнее. Орм было огрызнулся, но потом решил не настраивать своих тюремщиков против себя. После этого он стал чаще улыбаться, хотя это требовало усилий, и даже вызвал смех у учителей, пошутив по-крешийски. Особенно это понравилось Ша'улу. Орм даже отметил его как того, с кем следует поддерживать контакт и при случае – использовать. Этот блондин казался более открытым и сочувствующим, чем остальные. Если из него удастся вытащить больше, чем ему позволено открыть, это может оказаться ключом к побегу.

Вернуться на посадочный модуль казалось невозможным, но все же Орм не оставил эту идею. Если бы его легко было обескуражить, он никогда не стал бы первым астронавтом КСА.

Во время перерыва на ужин Орм включил телевизор. В середине программы, посвященной медицинским исследованиям, вдруг исчезло изображение. Потом на экране появился Хфатон за письменным столом на фоне украшенной абстрактной росписью стены. Он заговорил по-гречески и сказал несколько фраз. Бронски широко улыбнулся:

– Они хотят нам дать поговорить с Надиром и Мадлен.

Тут же Хфатон исчез, и они увидели своих товарищей – те сидели в креслах и смотрели на них.

– Эй, вы! – крикнул Орм. – Как вы там? Следующие несколько секунд все четверо горланили одновременно. Орм положил этому конец.

– Мы не знаем, сколько времени нам дадут на разговор, так что давайте сначала о важном. Прежде всего: когда вас взяли, были включены передатчики?

Дантон и Ширази заговорили одновременно. Орм резко свистнул и сказал:

– Ты первый, Надир. Ты старше по званию.

– ИАСА видела все с момента выхода марсиан в туннель, – ответил Надир. – По крайней мере я так думаю. Они точно все принимали до того момента, когда мы впустили в корабль двоих. Возможно, после этого передача стала глушиться.

– Почему вы решили их впустить, когда увидели, как они садятся в модуль? Почему не увели «Арес» с орбиты и не вернулись на Землю?

– Такое решение принять нелегко. Стартовать – значит бросить вас. Мы понятия не имели, как с вами обращаются – хорошо или плохо.

Когда марсиане вошли в модуль, мы установили с ними радиоконтакт, и они ответили на совершенно незнакомом языке. Мы доложили в Центр, и даже при запаздывании радиоволн у Картера было достаточно времени, чтобы принять решение. Он заявил, что никак невозможно судить о враждебности людей в модуле или отсутствии таковой, пока они не взойдут на борт «Ареса». Если они дружественны, а мы их оттолкнем, это может быть понято как враждебность с нашей стороны. Таким образом, мы предадим вас двоих.

С другой стороны, он не хотел приказывать нам остаться и подвергать себя опасности. В конце концов он возложил принятие решения на нас.

– И таким образом, – перебила Мадлен, – снял с себя ответственность. Администратор он хороший, но прежде всего – политик.

Ширази улыбнулся и добавил:

– Прикажи он нам возвращаться – не знаю, что бы я стал делать. Я не хотел стартовать. Прежде всего это значило бы бросить вас в беде. Следующий корабль ранее чем через три года прислать невозможно. Но сильнее всего меня удерживало любопытство. Я не мог вынести неизвестности: что с вами случилось и вообще что тут творится.

– А если бы он решил возвращаться, – сказала Дантон, – я бы протестовала изо всех сил.

– А Картер что-нибудь говорил о посылке спасательной экспедиции? – спросил Орм.

– Это да. Он клялся, что следующий корабль пошлют, как только станет возможно. Конечно, определенно сказать он не мог, надо сначала собрать средства…

– Разве вы допускаете хоть на секунду, что все это не поставит на уши мировое сообщество? Они деньги найдут, можно пари держать!..

Орм остановился и после паузы добавил:

– О'кей. Теперь – что случилось с нами. Когда он закончил, наступило молчание. Потом Ширази спросил:

– Так эти люди – иудеи? И крешийцы тоже?

– Да, – ответил Бронски.

– Но они упоминали Иезуса го-Христоса, то есть Иисуса Христа. И они объявляли себя, пусть и неявно, христианами?

Ирано-шотландец побледнел. И не удивительно, подумал Орм. Он же мусульманин. Не настолько правоверный, как требуют большинство его соотечественников, но все же воспитанный ревностными родителями. Он убежден, что Мухаммед – последний и величайший из пророков, даже если и не воспринимает Коран буквально.

Но если все это было ударом для Ширази, то не меньшее потрясение переживал и Орм, который был единственным верующим христианином из всех четырех. И Бронски, хоть и не был правоверным евреем, тоже забеспокоился.

А как же Дантон, воспитанная в набожной римско-католической семье, пусть теперь она и стала атеисткой? Она сидела совершенно спокойно, вытянув ноги и положив руки на колени. Из-под темно-красного платья, выданного ей тюремщиками, выглядывали чуть толстоватые лодыжки и широкие ступни в сандалиях. Ее наряд скрадывал широкие бедра и очень тонкую талию, но не мог скрыть наличие потрясающе большой груди. У нее было запоминающееся широкое лицо с резкими чертами, высокими скулами, большим ртом и огромными глазами. Нос был чуть-чуть слишком удлинен и закруглен, но он не выделялся сам по себе, а лишь подчеркивал своеобразие лица. Она сменила двух мужей, а сотрудники ее говорили, что с этой ведьмой лучше в одной лаборатории не работать. Но ее блестящие достижения в биохимии в сочетании с общим психологическим портретом вывели ее в число основных кандидатов на полет. Конечно, во время тренировок и долгого полета она была совершенно лояльна к остальным. Личных конфликтов у нее ни с кем не было, и она была вполне контактна, пока разговор не касался религии. Здесь она замолкала, хотя ясно было, что на эту тему она как раз с удовольствием бы поспорила. В других обстоятельствах она бы так и поступила.

Потому-то она и выглядела сейчас такой… такой безмятежной: теперь найдутся наконец доказательства, которые ясно покажут: основатель религии ее отцов был всего лишь человеком. Стало очевидно, что привезенные крешийцами на Марс люди были подобраны где-то около пятидесятого года от Рождества Христова, и не менее очевидно, что кто-то из них был знаком с Иисусом.

По крайней мере так считал Орм. У этих существ могли найтись записи, свидетельства очевидцев, даже звукозаписи и съемки интервью с людьми, близко знавшими Иисуса.

Сердце его забилось, и он часто задышал.

Вдруг на экране появилось изображение Хфатона, меньшее, чем изображение землян, и парящее над ними. Он что-то сказал Бронски и исчез.

Француз объяснил:

– Нас разъединяют. Будьте здоровы, ребята. Даст Бог, скоро поговорим лично.

Экран опустел. И Орм, и Бронски минуту молчали.

– Вот интересно, – медленно произнес Бронски, – почему это марсиане допускают изображение животных и людей на экранах приборов, но запрещают в искусстве? Теоретически закон Моисеев должен применяться и к телевизионному изображению Значит, они не настолько ортодоксальны, как я думал.

Орм слегка разозлился:

– Господи Боже, Аврам, тебе больше думать не о чем? У нас слишком много реальных неприятностей и жизненно важных вопросов без ответов, чтобы еще и над этим ломать голову.

Бронски пожал плечами:

– А о чем еще думать? Мы ничего не можем, кроме как следовать курсом наших… гм… хозяев. И вообще меня интересуют подобные вопросы.

– Да? Меня тоже, только когда у меня время есть!

Бронски огляделся и криво усмехнулся. Орм рассмеялся:

– Понял, что ты хочешь сказать! Что у нас еще есть, кроме времени, да? Ладно, давай я тебя спрошу. Может ли правоверный еврей смотреть телевизор?

– Есть в Израиле ультраортодоксальная группа – «Нетурай Карта». Ее члены отказываются иметь телевизор или смотреть его, а также слушать радио, кстати. Они утверждают, что истинными евреями остались в мире лишь они, и даже не признают Израиль как государство. Но такие фанатики почти исчезнувший вид, и просто ортодоксы смотрят на них с ужасом – или с жалостью. Да, ортодоксальные евреи смотрят телевизор, хотя и не в шаббат. Но вот как бы марсианские евреи не оказались аналогом земных из «Нетурай Карта», хотя это и сомнительно.

– Эти люди живут здесь уже около двух тысяч лет, – заметил Орм. – Они же не могли не измениться за это время. Ведь даже твои суперортодоксальные евреи не побивают камнями пойманную на прелюбодеянии женщину и не выкалывают глаза человеку, который кого-нибудь ослепил?

– Да, я бы не ожидал такого. Моисеевы законы строго применялись, когда древние евреи были кочевыми племенами – вроде диких бедуинов. Законы эти были по-варварски жестоки, но необходимы для поддержания порядка и сохранения веры. Сейчас они нам кажутся дикарскими, но по сравнению с другими современными им были даже гуманными. Когда же евреи осели в Палестине и стали цивилизованными, то смягчили букву закона духом гуманности в соответствии с требованиями среды и времени. Еще за сто лет до рождения Иисуса побиение камнями за прелюбодеяние было отменено.

– Но Иоанн говорит – помнишь? – что, когда Иисус был во храме, книжники и фарисеи привели к нему женщину, уличенную в прелюбодеянии. Они сказали, что по закону Моисея эту женщину надлежит побить камнями, и спросили, что он по этому поводу думает. Они хотели поймать его в ловушку и обвинить в нарушении Закона. А теперь ты говоришь, что это неправда?

– Такое могло быть на самом деле, – ответил Бронски, – только не в Иерусалиме. Наверное, этот случай произошел в Галилее, где жители были более консервативны в вопросах религии – по крайней мере в определенных ее аспектах – и могли побивать камнями прелюбодеев, если это делалось без привлечения внимания властей. Закон же гласил, что прелюбодейка должна быть доставлена в Иерусалим на суд. Там она должна была пройти испытание горькой водой, и если не выдерживала его, то подвергалась наказанию, но уж никак не побиению камнями и вообще не смертной казни. Скорее всего ее ждал принудительный развод и позорное возвращение в родительскую семью.

Правда, еврейская культура Марса развивалась без чуждого влияния две тысячи лет. И нельзя ожидать, что ее развитие шло параллельно земной.

– Без чуждого влияния? – переспросил Орм. – Ты что, голову мне морочишь? А крешийцы? Придумай что-нибудь более чуждое – они ведь даже не люди!

– В смысле физиологии – нет. В других отношениях, насколько я могу судить по нашему короткому знакомству, они куда больше люди, чем многие на Земле.

Бронски, не вставая с кресла, наклонился в сторону Орма и сцепил руки.

– Мне вот что с ними непонятно. У них две тысячи лет назад была куда более развитая технология, чем у подобранных ими людей. На самом деле они были более развиты, чем мы сейчас. То есть они были превосходящей расой. Людям крешийцы должны были казаться богами. В крайнем случае – ангелами. И потрясение для людей должно было быть огромным. Они просто онеметь должны были от шока.

Любое влияние могло идти только в одну сторону – от крешийцев к людям. В самом деле, что могли земляне предложить крешийцам? Мы знаем, что крешийский стал общим языком для крешийцев и людей. Греческий и арамейский сохранились, но лишь в научной среде, а иврит – язык богослужений. Этого можно было ожидать.

Бронски откинулся на спинку кресла, но руки не разжал.

– Следовало бы также ожидать, что религия низшей расы – не морщись, я говорю лишь в том смысле, что люди сильно отставали в технике и в знании, – так вот, эти низшие должны были подпасть под мощное влияние высших. Как это случалось в истории: любая примитивная культура либо исчезала, либо коренным образом изменялась при встрече с технологически развитой цивилизацией Запада. Это не совсем точно, поскольку восточная цивилизация также вынуждала менее развитые общества бежать, погибать или меняться. И люди Востока не были ни на волос менее жестокими, корыстолюбивыми или невежественными, чем люди Запада…

– Не читай мне лекций, – попросил Орм.

– Извини. Я говорил, что люди должны были бы полностью ассимилироваться. Но этого не случилось. Почему? Не потому ли, что крешийцы имели дело с правоверными евреями, которые в вопросах религии страшно консервативны и крайне упрямы? Ведь это случайность, что крешийцы подобрали людей этой группы. Я, конечно, не говорю, что евреи – единственные, кто упрямо цепляется за свою религию. Вот парсы, например. Они…

– Тебя опять занесло, Аврам. Слушай, все это интересно, но давай держаться сути дела.

– Хорошо. С другой стороны, даже если евреи должны были отказаться принять религию крешийцев, буде таковая у тех имелась, зачем крешийцам, не принадлежащим даже к виду Homo Sapiens, опережающим в своем развитии евреев на тысячи лет в науке и Бог еще знает в чем – зачем было крешийцам принимать иудаизм?

– Христианство.

– Это еще надо доказать. Эти люди – иудеи, верующие, что Иисус есть Мессия. И термин «христианство» в данном случае не подходит.

По крайней мере, я так думаю. И все же невероятно, чтобы крешийцы обратились в веру, которая для них то же самое, что для нас какая-нибудь религия древнекаменного века. Да и в иудаизме того времени было много элементов, действительно взятых из палеолита. Кремневые ножи при обрезании, пищевые табу, восходящие к дописьменным и древним культурам… Орм покачал головой:

– Тебе бы быть ученым раввином.

– Мой отец был.

– Хорошо, на счет чего ты относишь обращение крешийцев?

– Вот это и надо узнать.

Из телевизора раздался голос. Орм повернулся и увидел на экране Хфатона. Он обратился к Авраму, и тот, не в силах скрыть удивления, что-то быстро ответил – за последнее время он лучше стал говорить по-гречески.

Аврам сообщил:

– Он спросил меня, женаты ли Мадлен и Надир. Я ответил, что у Надира есть жена, но у Мадлен супруга нет. Он, кажется, расстроился, но почему – не сказал.

– А какая им разница? Бронски скривил рот.

– Могу только догадываться, но не хочу. – Он встряхнул головой. – Нет, даже думать не хочу!