На следующий день Орм заговорил, едва только учителя успели войти:

– Почему вы спрашивали, женаты ли Ширази и Дантон?

Шестерка удивилась – пленник говорил по-гречески.

Хфатон ответил на том же языке, и Орм ничего не понял. Он узнал у Бронски, как произнести по-гречески его вопрос, но теперь снова должен был обратиться к французу. Но задать вопрос он хотел сам, чтобы произвести впечатление и показать, что вопрос важен.

Крешиец обменялся с Бронски несколькими фразами, и Бронски сообщил по-английски:

– Они предположили, что Дантон и Ширази женаты, найдя их в корабле наедине. Но в первую ночь в своих апартаментах они спали в разных комнатах. Было предположено, что у женщины менструация, и потому она нечиста. Однако следующую ночь они спали вместе, и не было свидетельств, что у женщины кровотечение.

Прислали женщин ее осмотреть, и они установили, что прошлой ночью она имела сношение. Стали спрашивать мужчину, но он слишком слабо знает иврит и, по-видимому, ничего не понял. Или, говорит Хфатон, нарочно притворился непонимающим.

Как бы там ни было, а вчера вечером Хфатон вызвал нас и спросил о них. Я сказал им правду, но, если бы заподозрил, что им нужно, я бы соврал. Хотя это все равно не помогло бы – они бы в конце концов разобрались.

Орм рассмеялся бы, если бы не понял по выражению лица Бронски, что положение серьезно.

– Мадлен и Надир? Но они же никакого интереса – в этом смысле – друг к другу не проявляли! Просто не верю!

Бронски нетерпеливо отмахнулся:

– У тебя после столь долгого воздержания нет возбуждения? А если ты брошен в тюрьму, напуган и одинок, ты не потянешься к женщине? Или к мужчине, если ты женщина?

– Могло бы быть, – ответил Орм. – Только знаешь, я никогда не изменял жене – бывшей жене, я хочу сказать, хотя можешь мне поверить – случаев представлялось множество.

Но если бы такое вынужденное целомудрие продлилось еще дольше, тогда, боюсь…

– Вот-вот, а ты ведь набожный христианин. Ладно, что могли бы сделать ты или я, к делу отношения не имеет.

– Ладно, но Мадлен! Она не уродливая женщина, но такая холодная и отстраненная!

– Чем дольше молчит вулкан, тем сильнее в нем давление. Но весь вопрос в том, действует ли все еще закон Моисеев насчет прелюбодеяния?

– Так спроси его!

Бронски задал вопрос, выслушал ответ Хфатона и сказал:

– Если Надир истинно сожалеет, то есть раскаивается, и даст обет не совершать впредь этого греха, и жена простит его, то наказания ему не будет.

– А что за наказание?

– Приговор к тяжелым работам – расширять полость в камне – на шесть месяцев. И, возможно, публичный позор.

– А Мадлен?

– То же самое. Как бы там ни было, а сейчас дело рассматривают судьи. Есть шанс, что никто приговорен не будет, поскольку дело не имеет прецедентов. До сих пор они ни разу не имели дела с преступниками-гоями.

– Ты им скажи, что они чертовски самоуверенны и много на себя берут! Их законы к нам неприменимы. А по нашим законам эти двое преступления не совершали!

Через минуту Бронски доложил:

– Он говорит, что они никому, даже чужакам, не могут позволить нарушать свои законы. Тот, кто попал сюда, подпадает под юрисдикцию данной страны.

Еще он говорит, что Надира переведут в другую тюрьму, дабы не было искушения впасть в тот же грех снова. Кстати, Надир до вечера нечист. Каждый мужчина, имевший истечение семени, нечист, пока не кончится день.

Орм взметнул руки вверх:

– Что дальше? Ты ему скажи…

– Нет, – перебил Бронски. – Я ему ничего не скажу. Мы в их власти полностью. И не следует становиться в непримиримую оппозицию.

Хфатон что-то проворчал.

– Он говорит, что пора начинать урок и прекратить эту чушь.

– «Чушь» – это его слово или твое?

– Остынь, Ричард. Теряя голову, ничего не выиграешь.

– Я ее пока не потерял. Но действительно вскипел.

Когда сеанс обучения прервался на обед, Орм попросил Бронски спросить Хфатона, когда в последний раз в суде разбиралось дело о прелюбодеянии.

– Он говорит, два года назад. Орм хмыкнул:

– И это, по-твоему, люди?

Хфатон что-то сказал Бронски, и шестеро учителей вышли.

– Сегодня больше уроков не будет. У них есть другие дела, а сегодня вечером начинается шаббат. Завтра мы их тоже не увидим.

Наступил «рассвет», но люди не устремились из домов на работу. Не было видно ни одного живого существа – только вдали виднелись немногочисленные животные с ферм.

– Все остаются дома для размышлений и молитв, – пояснил Бронски. – Потом пойдут в синагоги. Поблизости, конечно, от своего дома. В шаббат запрещено удаляться от дома более чем на определенное расстояние. И ходить можно только пешком – нельзя ехать ни верхом, ни в экипажах.

Орм включил телевизор, но экран остался пуст.

– Похоже, что телевизор тоже нельзя смотреть. Хм. Интересно, а за нами они наблюдают?

– Не знаю. Если строго придерживаются закона, то нет.

– Знаешь что, – медленно проговорил Орм, – если в шаббат все закрыто, то это именно тот день, когда мы должны бежать.

– Прежде всего ты еще не узнал, как поднимать стену.

– Думаю, что это делает внешний оператор или автоматика. Ты заметил, что перед подъемом стены Йа'акоб всегда засовывает руку себе под полу? Я думаю, у него там выключатель.

– И как ты собираешься у него его взять?

Орм не ответил. Он представил себе, как лезет в чужой карман. Если удастся положить туда что-то, напоминающее на ощупь выключатель, то Йа'акоб не заметит пропажи… Только такую подмену нужно сделать сразу, как только Йа'акоб нажмет кнопку. Для этого надо отвлечь его внимание и внимание его спутников. Если Бронски поможет устроить сцену, может получиться.

Но устройство нужно снова включить, чтобы опустить стену, и тогда Йа'акоб сразу обнаружит фальшивку. Если только стена не становится на место сама через определенное время без повторного сигнала. Нет, на это нельзя надеяться. Вообще учителя выходили сразу, как только стена достаточно высоко поднималась, но был случай, когда они задержались для разговора секунд на девяносто, не меньше.

Вот если бы оказалось, что у остальных пятерых тоже есть выключатели, или хотя бы у одного, можно было бы сделать два муляжа. Но тогда надо лезть в два кармана. И тогда надо будет дать стене команду на спуск одновременно с тем, как Йа'акоб нажмет кнопку – или что он там делает.

А как изготовить подделки? Материалов нет, и ножа тоже. К тому же за ними все время наблюдают по телевизору, значит, надо укрыться от глаз монитора во время кражи устройств, и делать муляжи тоже придется в спальне, где - можно допустить – за ним не следят.

А если даже такой сложный план увенчается успехом, все равно неизвестно, куда идти и что делать на свободе. Орм понятия не имеет, где туннели, ведущие к модулю. Да и вход в них должен охраняться. Эти ребята не дураки.

Да, а в шаббат? Разве часовые не должны в этот день быть дома? Возможно. Но даже если так, автоматика поднимет тревогу.

Обдумывая все эти трудности, Орм должен был признать, что Бронски прав. Бежать невозможно. Но если им позволят покинуть тюрьму, то даже под охраной у них будет больше шансов.

Ни слова за все это время не сказавший Бронски вдруг подпрыгнул:

– Понял!

– Что случилось?

– Я высчитывал. Сегодня шаббат и в Израиле. Это может быть совпадением, но я так не думаю.

Бронски сиял, как должен был сиять Моисей, услышав донесение своих шпионов о том, что Палестина, страна, текущая молоком и медом, созрела для жатвы.

– Очень интересно, – отозвался Орм. – Но я был бы тебе признателен, если бы ты свой могучий интеллект применил к поискам выхода отсюда.

– Интересное было бы умственное упражнение, но практически бесплодное. И если хочешь знать правду, Ричард, я не уверен, что сбежал бы, если бы и мог. Здесь многое нужно изучить.

– А если бы я тебе приказал?

– Ты капитан, – пожал плечами Бронски. Он медленно поднялся и подошел к стене-окну.

– Вот они выходят на церемонию встречи солнца.

После ритуала, или общей молитвы, или что там это было, толпа разбилась на группы поменьше, и каждая из групп направилась к широкому зданию на вершине невысокого каменного холма, поднимаясь по двенадцати широким ступеням, вырубленным в камне.

– Это синагоги, – сказал Бронски. – Интересная архитектура. Двенадцать стен, а внутренние части крыши складываются или убираются для допуска солнечного света внутрь. Углы крыши подняты. Резьба на стенах напоминает стилизованные руки. Не реалистическое изображение, но похоже на сложенные в молитве руки.

Остаток дня Бронски провел у стены, как часовой, с той лишь разницей, что подтащил к себе стул и смотрел сидя, комментируя вслух.

Орм подходил к стене, когда Бронски показывал на что-нибудь интересное – вроде играющих на улице после обеда детей. Но мысли его крутились вокруг побега. Вот если бы ночью захватить одну из наземных машин, можно было бы мигом домчать до входа в туннель. Машины были повсюду. Наблюдая, как уезжала шестерка, Орм увидел, что ключей у машин нет. Очевидно, возможность кражи марсиан не волновала.

Ужин обычно бывал сытным и разнообразным, и подавалась говядина, запеченная рыба, фасоль, салат, лук, подлива и фруктовые салаты в изобилии. Что их удивило – это жареные початки кукурузы прямо в волокнистой оболочке.

– Кукуруза явно не входила в меню древних евреев Старого Света, – заметил Бронски. – Очевидно, крешийцы до отлета успели собрать образцы растений со всей Земли.

– Отсюда видны пшеничные и ячменные поля, – сказал Орм, – но не кукурузные. Наверное, ее выращивают в других полостях.

– Или в далеких полях, которые отсюда не видны.

Следующий день было воскресенье, или, как его называли здесь, йом-шамах. Бронски ожидал, что это будет нормальный рабочий день. Но, как и в шаббат, никто не спешил на работу, кроме фермеров, да и те лишь покормили животных и птиц. Были три службы в синагоге, но между службами на улице играли дети. Наибольшая разница была в длительности богослужения под открытым небом. Предыдущие церемонии продолжались десять минут. Сегодняшняя – двадцать четыре. Из них двенадцать минут толпа молчала, слушая пение кантора. Пленникам было все отлично видно и слышно. Телевизор был включен. Бронски высказал догадку, что это для больных и старых, которые не могут присутствовать. Весь ритуал велся на иврите.

– Если бы это не было совершенно невозможно, я бы решил, что они поклоняются солнцу, – сказал он. – Придется подождать объяснения. Кстати, у секты иессеев был гимн солнцу. Может быть, и здесь что-то похожее.

Орм подумал, почему это Хфатон не сообщил им, что сегодня тоже не будет уроков. Но через полчаса после того как толпа стала расходиться, приехали Хфатон и Жкииш.

Войдя, Хфатон после обычного «Шолом алейхем» сказал:

– Мои коллеги сегодня дома с семьями. Наши же дети уже выросли и проводят день со своими детьми. Сегодня, правда, у нас дома сбор всей большой семьи во главе с моим прадедом.

– Бог благословил вас, – ответил Бронски. – Надеюсь, ваш прадед в добром здравии и сохранном уме.

– Вполне приличном для человека двухсот сорока лет, – сказал Хфатон.

Бронски приподнял брови, и после перевода так же поступил Орм.

– Ваша медицина далеко обогнала нашу, – признал Бронски. – Вы говорите о земных годах, а не марсианских?

– Разумеется. Услышав это, Орм сказал:

– Если бы марсианских – то сейчас ему было бы четыреста восемьдесят земных. Подумай, что будет, когда это услышат на Земле.

Бронски представил себе такое и вздрогнул.

– Можно ли спросить вас о вашем возрасте, Хфатон?

– Мне сто шестьдесят девять. Орм присвистнул:

– Он не выглядит старше пятидесяти. Правда, он крешиец, и мне трудно судить. Для меня они все на одно лицо.

Бронски спросил:

– Ша'ул с виду лет тридцати. Сколько ему на самом деле?

– Восемьдесят два.

– Такая продолжительность жизни – не естественная? Я имею в виду, вы применяете химические препараты и физические методы для замедления старения?

– А вы разве нет?

Бронски хотел было соврать, но передумал. Все равно раньше или позже марсиане узнают правду.

– Нет. Мы до определенной степени умеем замедлять старение лабораторных животных, но ничего подобного вашим достижениям у нас нет. Для людей пока мы ничего сделать не можем.

И Хфатон, и Жкииш сделали судорожный вздох.

– Так вы по-прежнему умираете, как звери? Как было две тысячи лет назад?

Бронски ничего не ответил. Эти двое крешийцев должны понять, что эти новости значат для обитателей Земли. Как только они узнают, немедленно начнется гвалт с требованием эликсира или что бы это такое ни было. Если, конечно, правительства Земли обнародуют новости. Хотя на Земле с начала шестидесятых рождаемость падала, перенаселение все еще составляло серьезную проблему.

– Начнем урок, – сказал Хфатон. – Но сначала, будьте добры, примите вот это.

Из внутреннего кармана одежды он вытащил две большие зеленые таблетки.

– Выпейте это. Они безвредны. Стимуляторы памяти. Вы сможете быстрее воспринимать и запоминать сто процентов услышанного. Скорость обучения удвоится.

Бронски зажал пилюлю в пальцах.

– Почему нам их не давали с самого начала?

– Давали. В минимальных количествах в еде и питье. Каждый день увеличивая дозу. У вас возник иммунитет против побочных эффектов – они могли быть неприятными.

Бронски объяснил Орму назначение таблеток.

– Чем быстрее выучим язык, тем быстрее выйдем из этой тюрьмы, – сказал Орм.

Они приняли таблетки и запили водой. Орм поморгал, потом сказал:

– Я ничего не чувствую.

– А чего ты ожидал? Озарения? Резкого скачка IQ?

– Я не чувствую себя умнее.

Но таблетки подействовали. Орм и Бронски освоили шестьдесят новых слов, ни одного не забыли и поняли в крешийском синтаксисе куда больше, чем на предыдущих сеансах. Более того, у Орма стало намного меньше трудностей с воспроизведением звуков.

– А эти таблетки – как вы их зовете?

– Гбредут.

– Эти гбредут – они могут помочь человеку с низким интеллектом?

– Меньше, чем человеку с высоким.

– Слушай, – мечтательно сказал Орм, – какой эффект это произведет на Земле! Если бы я мог получить на них монополию…

– Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме как стать богатым?

– О тысяче вещей, но почему я должен упускать такую возможность?

Хфатон резко напомнил им, что надо вернуться к работе, но Орм не мог отвлечься от мысли, сколько денег мог бы он заработать на продаже этих таблеток на Земле. Он назвал их про себя таблетками Очкеуа – по имени гигантского насекомого страны Оз, которое давало ученикам таблетки для моментального обучения, и они могли проводить все время в играх. Эти таблетки принесут такой доход! Даже не надо запрашивать высокую цену – все равно окупятся сторицей.

А если марсиане просто отдадут Земле свои гбредут? Или вообще не разрешат Земле ими пользоваться? В конце концов, ими ведь владеют марсиане.

Но если они настолько этичны, как сами о себе говорят, они смогут отказать в этом благе не больше, чем в продлении жизни. Или смогут?

Урок закончился, и Хфатон был доволен тем, как он прошел. Крешийцы ушли, и Орм сказал Бронски:

– А как ты думаешь, мы завтра сможем не глотать таблетки? Спрятать в ладони. Только надо будет заставить их поверить, что мы все понимаем. Трудно, конечно, но попробовать можно.

– Ты хочешь на Земле отдать их на анализ?

– Ты правильно понял.

– И стать плутократом?

– А что тут такого? Кто-то все равно это сделает. Так почему не я? Кому от этого плохо?

– А почему тебе не попросить у них образец? Или формулу? Они вполне могли бы дать.

– А если откажут? Тогда они будут знать, что я что-то задумал, и будут за мной следить, как кот за мышиной норкой.

В этот вечер им дали поговорить с Ширази и Дантон. Действительно, они были в разных тюрьмах. Никого из них не смутило, что их застали в одной постели, хотя последствия им не нравились.

– Насколько я понял своего следователя – человека по имени Иййохб, – сказал Надир, – у нас есть выбор. Можем отправиться на тяжелую работу, а после освобождения еще год носить на одежде клеймо прелюбодеев. Лучше, чем по старому закону Моисея, когда нас забили бы насмерть камнями. Второй вариант – брак.

– Но ты ведь уже женат!

– Да, но я им сказал – и это правда, – что я мусульманин. Им пришлось объяснить, что это значит, но они посчитали это отколовшейся ветвью иудаизма. Короче, я им объяснил, что мусульманин может иметь более одной жены – таковы законы моей страны.

Иййохб сказал, что здесь в обычае моногамия, хотя раньше, при недостатке населения, многоженство разрешалось. Если я его правильно понял, крешийцы умеют задавать пол нерожденного младенца и потому рожают мальчиков и девочек в соотношении один к трем. Таким образом мужчина может иметь трех жен и гораздо больше детей.

– А они их не клонируют?

– Не знаю. Думаю, что религия это запрещает. Или слишком сильное было бы генетическое сходство. В общем, они решили, что мы с Мадлен либо должны пожениться, либо понести наказание.

– Я бы ни секунды не думал, – сказал Орм.

– Так я и сделала, – ответил Мадлен. – Мы не влюблены, но в постели отлично совместимы и нам не придется страдать от сексуального напряжения. Единственное огорчительное обстоятельство – у меня через полгода кончатся контрацептивы. Надир никакой обработки не проходил и способен к оплодотворению. И через шесть месяцев придется оставить обычный секс, поскольку я не хочу рисковать беременностью.

Все это она произнесла спокойным деловым тоном.

– Повезло вам, – вздохнул Орм. – А у нас с Аврамом есть только мы двое, и он все симпатичнее с каждым днем.

Бронски был слегка шокирован, а Орм заржал.

– Ты слишком вольно говоришь для набожного баптиста, – заметила Мадлен.

– От разговоров никто еще не умирал, зато напряжение снять помогают. И вообще, это между мной и Богом. Как ваши уроки?

Надир ответил, что они делают успехи, насколько этого можно ожидать. Орм сказал ему, что можно ожидать ускорения обучения в самом ближайшем будущем, и сообщил им про «таблетки Очкеуа». Они заинтересовались, но известие о долгой жизни марсиан заинтересовало их куда больше.

– Если они не дадут Земле формулу, будет война, – сказал иранец.

– Может быть, – ответил Орм. – Но я не уверен, что они вообще сообщат об этом Земле. Одна из причин, почему они так спешат с обучением языку – они хотят узнать, что мы за народ. И когда узнают, могут решить сохранять полную изоляцию. Верно, Аврам?

– У нас недостаточно данных для подобных заключений.

Прошла еще неделя. Надир вернулся в помещение Мадлен, и они поженились. Обряд не был исполнен раввином, поскольку они были язычниками. Но Надир объяснил, что по закону своей страны ему достаточно лишь публично объявить, что он берет в жены эту женщину перед лицом Бога. Это не было правдой, но так как марсиане этого не знали, то они и не возражали. Все были довольны, и только Надир беспокоился, что будет, когда он вернется в Шотландию.

– Там ведь двоеженство не разрешено!

– Да ты не волнуйся, – успокоил его Бронски. – По законам Шотландии вы не будете женаты. Зато ты дашь адвокатам, о чем поспорить: законен ли брак, заключенный на Марсе.

– К тому же, – добавил Орм, – еще неизвестно, вернешься ли ты на Землю.

Это была отрезвляющая мысль.

На тридцатый день заключения всех четверых освободили, ничего заранее не объявив. Улыбающийся Хфатон информировал их, что свобода имеет свои границы.

– Вам отведут дома возле правительственного здания. Ваш дом будет напротив дома Ширази. Но если вы куда-нибудь направитесь, с вами будут два проводника – по крайней мере первое время.

– Мы благодарны, – ответил Орм. – Но можно ли нам теперь связаться с Землей?

– В свое время. Мы считаем, что будет лучше для всех, если вы больше о нас узнаете, чтобы ваш доклад правительству был поточнее.

Мы хотим избежать непонимания. Кроме того, нам нужно собрать побольше данных о вашем народе. Ваших народах, точнее, поскольку вы очень разные. И вы пока начнете учить нас вашим основным языкам.

– Видите ли, очень важно довести до сведения Земли, что мы не пленники.

– Но ведь вы – именно пленники! – И Хфатон добавил странные слова: – Необходима осторожность, когда имеешь дело с Сынами Тьмы.

– Что вы хотите этим сказать? – ощетинился Орм.

– Вам это объяснят. А пока что пойдемте в ваш новый дом.

По дороге, пока ехали в машине, Орм сказал:

– В одном из ранних разговоров вы упомянули Иисуса Христа. Вы расскажете нам о нем? Вы поклоняетесь ему или вы истинные евреи?

– Мы – евреи, знающие, что Иисус есть Мессия. Нет, мы не поклоняемся Иисусу. Он – человек, а мы поклоняемся лишь Единому. Но Иисус пребывает с нами.

Хфатон показал на яркий шар, висящий под куполом полости:

– Он живет там.