Поскользнувшись, Вольф упал и покатился по гладкой стеклянной поверхности вниз с горы, на вершине которой находились Врата. Склон, по которому он мчался вниз, был сухим и скользким, хотя создавалось впечатление, что он смазан маслом.

Несмотря на все старания притормозить каблуками или ладонями, он продолжал катиться вниз. Это было похоже на спуск по ледяной горе.

Скорость все возрастала. Изогнувшись, он бросил взгляд вниз по ходу движения. Отлогий склон постепенно выравнивался, и падение несколько замедлялось. Но все же он спускался со скоростью, по меньшей мере, шестьдесят миль в час, не имея никакой возможности остановиться.

В пурпурном небе над краем горизонта показалась яркая луна — почему-то он решил, что это именно луна. Арка выделялась на фоне неба темно-багровым оттенком. Место не походило на дворец Всевышнего. Он попал на другую планету. Судя по расстоянию до горизонта, эта планета была примерно такого же размера, как и та, которую он только что покинул. И, собственно говоря, не было никакой уверенности, что она — не одна из тех, которые он видел в небе с поверхности водного мира.

Уризен сыграл с ним злую шутку. Он устроил Врата, переместившие его лишь на другую планету, вращающуюся вокруг Аппирманзума. Другие Врата водного мира могли бы привести его в мир Уризена. Но могли доставить и сюда же. Теперь узнать об этом было невозможно.

Куда бы ни вел другой вход, слишком поздно что-либо изменить.

Он опять попался в западню отца. Практичную западню, если смерть можно считать практичной.

Вольф проскользил, пожалуй, около двух миль, прежде чем скат начал выравниваться. Еще через полмили скорость уменьшалась примерно до тридцати миль в час, хотя утверждать что-либо было сложновато, поскольку имелись лишь косвенные данные.

По правую сторону вдали виднелись причудливые деревья. Но не зная их высоты и расстояния до них, он не смог с точностью определить скорость скольжения.

Еще некоторое время спустя склон вдруг резко оборвался, и Вольф вылетел за край уступа, не сдержав крик. Он падал в пропасть. Под ним в сорока-пятидесяти футах катилась река. Противоположный берег, расположенный примерно в ста футах, образовывала отвесная стена из того же стекловидного материала, по которому он катился от самых Врат.

Вольф падал в каньон и дергал ногами, пытаясь сохранить вертикальное положение. До реки было не так далеко, как он думал, и нырнув, он оказался в холодной воде. По инерции он ушел на глубину, но вскоре всплыл. Течение быстро потащило его между стенами ущелья к изгибу. Перед тем как его вынесло за поворот реки, он успел заметить, что в воду упал еще один человек, а другой взмыл над краем обрыва. Вскоре стены ущелья расступились, и река расширилась. Начались пороги. К счастью, камни были ровные и гладкие — очевидно, из того же стекловидного материала, — поэтому он отделался лишь несколькими ушибами. После порогов течение стало менее быстрым. Вольф поплыл к берегу, полого поднимавшемуся из воды, но выбраться из воды не смог, потому что все время соскальзывал по гладкой поверхности.

Ему не оставалось ничего другого, как плыть вдоль берега дальше в надежде, что рано или поздно объявится место, где удастся выбраться из воды. Одежда, лук, нож и лучемет очень мешали ему.

Вольф понимал, что необходимо избавиться от груза, но откладывал этот момент до последнего. Все же усталость брала свое, и он сбросил рук и колчан со стрелами, затем через некоторое время отстегнул пояс с кобурой и ножны, а лучемет и нож засунул в брюки. Еще немного спустя освободился и от ножа.

Время от времени он оглядывался, различая вверх по течению восемь голов, раскачивавшихся на волнах. Пока что все выжили, но если берега и дальше останутся неприступными, им конец. Утонут все, кроме, пожалуй, Теотормона, который мог продержаться в воде дольше любого из них, даже с одним полуотросшим ластом.

Именно тогда Вольфа и осенило. Он поплыл против течения, пока не оказался рядом с Лувахом, Валой и Тармасом. Приблизившись, он крикнул им, чтобы они тоже плыли против течения, если хотят спастись.

Наконец появилась огромная маслянистая сине-черная туша Теотормона. За ним следовали Аристон, Энион и Ринтрах. Последним, больше всех похвалявшимся, но вошедшим во Врата позже остальных, плыл Паламброн. Лицо его было бледным, он тяжело дышал.

— Спаси меня, брат! — крикнул он. — Я больше не могу. Я умираю.

— Побереги дыхание, -— отозвался Вольф и обратился к Теотормону: — Ты нам нужен, брат. Именно ты, некогда презираемый, можешь теперь нам помочь. Без тебя мы утонем.

Теотормон ухмыльнулся, легко плывя против течения.

— Чего ради мне вам помогать? Ведь вам плевать на меня, вас «тошнит от одного моего вида», разве не так?

— Ты никогда не был мне безразличен, — возразил Вольф. — И я никогда не говорил, что меня тошнит от твоего вида. Именно я настоял на том, чтобы ты отправился с нами. Потому что предвидел день, когда мы будем нуждаться в твоей помощи. Взгляни на свое тело: ты сможешь делать многое, что нам не под силу. По иронии судьбы, Уризен, устроивший эту ловушку, видно, не учел того, что сам превратил тебя в морское чудовище, способное выжить при таких обстоятельствах. Поступив неразумно, он предоставил нам в твоем лице средство к спасению.

Учитывая ситуацию, речь была длинновата, и Вольф задыхался. Тем не менее следовало похвалить Теотормона, ведь тому ничего не стоит бросить их умирать да еще посмеяться, когда они будут идти ко дну.

Теотормон задумчиво произнес:

— Ты хочешь сказать, что Уризен перехитрил сам себя?

Вольф кивнул.

— И как же я могу вам помочь? — поинтересовался Теотормон.

— В воде ты быстрый и сильный, как тюлень. Ты можешь разогнаться так, чтобы выскочить на берег. И можешь вытолкнуть на сушу нас — одного за другим. Я знаю, ты сможешь это сделать.

Теотормон хитро усмехнулся.

— Чего ради мне выталкивать вас в безопасное место?

— Если ты этого не сделаешь, то останешься один в этом странном мире, — сказал Вольф. — Может быть, ты и выживешь, но будешь одинок. Сомневаюсь, что здесь найдется хоть одна живая душа. Тебе не с кем будет перемолвиться словом. Кроме того, нужно будет разыскать Врата, которые выводят из этого мира. Сможешь ли ты найти их один? Как только ты ступишь на землю, тебе понадобятся товарищи.

— К черту всех! — крикнул Теотгормон и, не добавив ни слова, скрылся под водой.

— Теотормон! — воскликнул Вольф.

Братья принялись звать беглеца. Но тщетно приподнимались они над водой и оглядывали поверхность реки, с отчаянием кидая взгляды друг на друга. Тот не появлялся. На их лицах теперь не осталось и следа от былого высокомерия.

Неожиданно Вала вскрикнула и, всплеснув руками, исчезла под водой. Она скрылась так быстро, словно ее потащили вниз.

Прошло несколько секунд. Наконец над поверхностью показалась маслянистая темно-синяя голова Теотормона и мгновение спустя рыжие волосы Валы. Длинные пальцы брата запутались в ее волосах, голову сестры он поддерживал ногой.

— Скажи, что сожалеешь! Скажи, что я не отвратительная медуза! Скажи, что я красивый! Обещай любить меня, как ты любила на острове Паламброна!

Вала рванулась, оставив между пальцами Теотормона темно-рыжие пряди, и воскликнула:

— Я убью тебя, жалкий прыщ! Я еще далека от смерти. Но даже если бы я умирала, то уж лучше это, чем лебезить перед тобой!

Глаза Теотормона расширились. Шлепая по воде ластами, он отплыл от Валы и повернулся к Вольфу.

— Вот видишь! Так чего ради мне спасать ее или кого- нибудь из вас? Все равно вы будете ненавидеть меня, а я вас.

Паламброн завопил, яростно разбрызгивая воду:

— Спаси меня, Теотормон! Я больше не выдержу! У меня нет сил! Я умираю!

— Помни, что я говорил об одиночестве, — тяжело дыша произнес Вольф.

Теотормон усмехнулся и нырнул, а вскоре уже толкал перед собой Паламброна, упершись головой в ягодицы брата и загребая воду ластами. Паламброн выскользнул из воды на стекловидный берег на расстоянии примерно в два его роста. Там он и остался лежать, дыша, как загнанная лошадь; с одежды капала вода, изо рта стекала струйка слюны.

Одного за другим Теотормон вытолкнул на берег всех, где они и остались лежать чуть живые. Только Вала отказалась от его помощи. Собрав все свои силы, она продолжала плыть. Вольф только подивился ее мужеству. Приблизившись к берегу, она послала свое тело вперед и, медленно отталкиваясь локтями, поползла по покатому склону. Достигнув, наконец, ровного места, она осторожно приняла сидячее положение. Затем окинула остальных презрительным взглядом.

— И это мои братья? Всемогущие властелины Вселенных? Кучка тонущих крыс, вот вы кто! Лизоблюды морского слизня, выклянчившие свои жалкие жизни!

Теотормон мощным толчком вытолкнул себя на берег и прошел мимо спасенных. На Валу он даже не взглянул. Постепенно сила возвращалась к ним, и дыхание становилось ровным. Вид у них был жалкий, так как почти все посбрасывали с себя в воде одежду и оружие. Только Вольф и Вала были одеты. Но и Вольф лишился всего оружия, кроме лучемета. Да еще у Валы сохранился меч. Если не считать мокрых волос, не верилось, что девушка побывала в реке: ее платье было сшито из водоотталкивающей ткани.

Лувах дважды пытался идти и оба раза шлепался на землю. Наконец он добрался до Вольфа ползком. Лицо его вновь порозовело, и веснушки уже не были так заметны.

Он сказал:

— Отец поймал нас как детей, играющих в прятки. Только из детей мы превратились в младенцев. Мы даже не можем ходить, только ползать. Как ты думаешь, что он еще задумал?

— Не знаю, — пожал плечами Вольф. — Уверен я только в том, что Уризен долго вынашивал свой план. И теперь мне начинает казаться, что он создал все планеты, которые вращаются вокруг Аппирманзума только для того, чтобы мучить и испытывать нас.

Лувах безрадостно рассмеялся.

— И какая же награда ждет нас в конце всех мук и испытаний?

— Мы получим шанс пасть от руки отца или убить его.

— Неужели ты действительно веришь, что он поступит честно? Что он не сделает свою крепость абсолютно неприступной? Не думаю, что отец способен на такое.

— Честно? А что такое «честно»? Согласно неписаному закону предполагается, что каждый Всевышний оставляет в своей обороне лазейку, какой-либо дефект, которым может воспользоваться лишь исключительно искусный и умный противник. Не знаю, многие ли следуют этому правилу. Но Всевышних убивают и лишают собственности. Всевышних, убежденных в своей безопасности, уверенных в том, что их защитные сооружения оградят их от атак более могущественных и умных соперников. Не думаю, чтобы победителям везло из-за слабых мест в системах защиты. Оборона оказывается уязвимой по другой причине.

Причина эта заключается в том, что мы наследуем оружие. Больше его взять неоткуда: либо получить в наследство, либо отобрать у кого-нибудь другого. Наша раса растеряла древнюю мудрость. Мы стали лишь потребителями и расточителями. Поэтому каждый из нас вынужден пользоваться тем, что имеет, а если он не в состоянии предусмотреть все непредвиденные обстоятельства, то в любой обороне волей-неволей оказываются лазейки и тогда к нему действительно можно пробиться.

Следует учитывать еще одно. Мы сражаемся за свою жизнь и сражаемся, чтобы убить противника. Но большинство из нас живет слишком долго. И они устали от жизни. Они хотят умереть. Глубоко, в самом потаенном уголке разума, под пластами тысячелетнего могущества и недостатка любви — они ищут смерти. Вот что делает нас уязвимыми.

Лувах был удивлен.

— Ты и в самом деле веришь в эту галиматью, брат? Я, например, ничуть не устал от жизни. Я и сейчас люблю жизнь так же сильно, как и тогда, когда мне было сто лет. Другие стремятся к смерти ничуть не больше, они сражаются и будут сражаться за свои жизни.

Вольф пожал плечами.

— Это только теория. Такая мысль пришла мне в голову, когда я был Робертом Вольфом. Став им, я понял то, что не понимал раньше и что недоступно никому из вас.

Он подполз к Вале и попросил:

— Одолжи мне на минутку свой меч. Я хочу проделать один опыт.

— Как, например, легло ли отделится моя голова от шеи? — поинтересовалась она.

— Если бы я хотел убить тебя, то вполне мог бы воспользоваться лучеметом, — ответил Вольф.

Она вытащила короткий клинок из ножен и вручила Вольфу. Он легонько стукнул острием по стекловидной поверхности. Видя, что удар не оставил на материале никакой отметины, он ударил посильнее.

— Ты что делаешь? — возмутилась Вала. — Прекрати, испортишь лезвие,

Вольф указал на царапину, оставленную вторым ударом.

— Похоже на царапину, сделанную по льду. Это вещество гораздо более скользкое и твердое, но в остальном, по-моему, напоминает замерзшую воду.

Он отдал ей меч и вытащил лучемет, установив его на половинную мощность и направляя на поверхность. Стекловидное вещество покраснело, потом запузырилось и, наконец, потекло. Вольф выключил лучемет и вынул из выемки жидкость. Остальные подползли, заинтересовавшись происходящим.

— Странный ты человек, — заметила Вала. — Ну кому бы такое пришло в голову?

— Зачем он это делает? — поинтересовался Паламброн. — Глупость какая — вырезать дыры в земле.

К этому времени к нему вернулось былое высокомерие.

— Нет, это не глупости, — возразила Вала. — Вольф любознателен, вот и все. Впрочем, ты, наверное, подзабыл, что такое любознательность, а, Паламброн? Какой у тебя бледный вид... и движения вялые. А ведь еще недавно ты действовал куда оживленнее.

Паламброн вспыхнул, но ничего не ответил. Он наблюдал, как росла горка кристаллов на стенках выемки и вдоль царапины.

— Самовосстановление, — произнес Вольф. — Странно. Я прочитал все, что мог достать, о древней науке предков, но нигде не встречал упоминания ни о чем подобном. Уризен, видимо, владеет знаниями, которые другие давно утратили.

— Может быть, эти знания достались от Рыжего Орка, — высказалась Вала. — Говорят, что Рыжий Орк знает больше, чем все остальные Всевышние вместе взятые. Он последний из старшего поколения. Ходят слухи, что он родился свыше полумиллиона лет назад.

— Говорят, говорят, — скривился Вольф. — А ведь на самом деле никто не видел Орка сотни тысячелетий. Я лично считаю, что он давно умер и только легенда о нем продолжает жить. Но довольно об этом. Нам нужно найти следующую группу Врат, хотя трудно сказать, куда они нас приведут.

Он осторожно поднялся и сделал несколько шагов, медленно ступая. Стекловидная поверхность этой планеты не была бесплодной. В сотне ярдов виднелись редкие деревца, а между ними кусты в форме грибов. Тонкие спиральные стволы деревьев с красными и белыми полосами напоминали щипцы парикмахеров. Там, где начинался изгиб, росли ветви, походившие на горизонтальные девятки; их покрывали мягкие серые нити длиной около двух футов.

Обнаженный Ринтрах дрожал. Он произнес:

— Не холодно, но что-то тревожит меня так, что пробирает дрожь. Наверное, это тишина. Вы только вслушайтесь, как тихо.

Все замолкли. Слышался только отдаленный шелест — это ветер шуршал в кустах и мохнатых ветвях — да журчание реки. Больше — ничего. Ни пения птиц, ни рева животных, ни человеческих голосов. Только шум ветра и реки, да и он, казалось, звучал приглушенно, словно придавленный пурпурным небосводом.

Глянцево-белое поле вокруг них простиралось во все стороны до горизонта. Поодаль возвышалось еще несколько холмов: над ними выступала закругленная вершина горы, с которой они скатились. Им были отчетливо видны ее склоны и Врата— крошечный темный предмет на самой вершине.

«Как же нам выбраться? — думал Вольф. — Без ключа тут можно бродить вечно. Но и это нам вряд ли удастся, если мы не найдем пищу».

Вслух он сказал:

— Я считаю, что нам нужно идти вдоль реки. Она течет вниз, следовательно, должна привести нас к какому-то большому водоему. И то, что Уризен бросил нас в реку, может означать, что она является нашим проводником до следующих Врат, одних или... нескольких.

— Звучит логично, — заметил Энион. — Но у твоего отца и моего дяди извращенный ум. Используя реку в качестве указателя, он вполне мог иметь в виду, что нам следует продвигаться вверх по течению.

— Возможно, ты и прав, кузен, — согласился Вольф. — Однако имеется только один способ выяснить истину. Я предлагаю идти вниз по реке хотя бы потому, что так двигаться будет легче. — Он обратился к Вале. — А что ты думаешь?

Вала пожала плечами.

— Не знаю. Я ведь ошиблась, выбирая Врата. Почему ты спрашиваешь меня?

— Ну как же, ты ведь всегда была ближе всех к отцу. И лучше других должна знать его манеру думать.

Она слегка улыбнулась.

— Сомнительный комплимент! Но все же — благодарю. Как ни сильна во мне ненависть к Уризену, я не могу не восхищаться им. Ведь он выжил там, где большинство его современников погибло. Ладно, коль уж ты меня спрашиваешь, скажу: я за то, чтобы идти вниз по реке.

— Есть еще мнения? — спросил Вольф. Для себя он уже сделал выбор, но не хотел, чтобы другие жаловались, если путь окажется неверным. Пусть все разделят ответственность за принятое решение.

Паламброн заявил:

— Я говорю — нет, я настаиваю, чтобы...