Вольф присел на траву, его сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Какой иронией судьбы было бы, если бы волнение оказалось слишком сильным для его шестидесятилетнего старого сердца! «Умер, без всякой врачебной помощи...»

И местные обитатели — кто бы они ни были — вынуждены были бы похоронить его и написать на могиле: «Неизвестный землянин».

Вскоре он почувствовал себя лучше. Он даже засмеялся, поднимаясь на ноги. Смело и уверенно огляделся вокруг. Воздух был достаточно теплым. Ветер приносил странные и очень приятные, какие-то фруктовые ароматы. Кричали птицы — он надеялся, что это были именно они — их песни лились отовсюду. Где-то далеко он услышал тихий рев, но не испугался. Была в нем уверенность, без всякого на то основания, что это был звук приглушенного расстоянием рокота прибоя. Светила огромная, круглая луна, почти в два раза превышающая своими размерами земную.

Небо потеряло дневной ярко-зеленый цвет, став почти черным, напоминавшим ночное небо покинутого им мира. Множество больших звезд перемещалось в небе в разных направлениях, что вызывало у него головокружение и замешательство. Одна из звезд вдруг упала к его ногам, спикировав почти над его головой. В оранжево-желтом свечении позади нее он увидел четыре громадных эллипсоидных крыла, болтавшиеся тощие ноги и силуэт головы с усиками антенн.

Это оказался светляк неизвестной разновидности с размахом крыльев по меньшей мере в десять футов. Вольф наблюдал за смещением, расширением и сокращением живых скоплений, пока не привык к ним.

Некоторое время он гадал, в каком направлении тронуться, пока, наконец, звук прибоя, не заставил его решиться. Это служило ему ориентиром. Продвигался он медленно и осторожно, с частыми остановками, прислушиваясь и изучая тени.

Поблизости кто-то хрюкнул. Вольф распластался на траве в тени большого куста и затаил дыхание. Послышался шорох, треснула ветка. Вольф поднял голову и взглянул на залитую лунным светом поляну. Огромная фигура, длинная, двуногая, темная и полосатая прошлепала в нескольких шагах от него.

Вдруг она остановилась, и сердце Вольфа замерло на секунду. Странное существо повернулось к Вольфу в профиль, обнаружив удивительное сходство с гориллой. Но это сходство было все-таки не полным.

Во-первых, шерсть незнакомца не была полностью черной. Чередование широких черных и узких белых полос шло зигзагами по его ногам и всему телу. Во-вторых, руки его были намного короче, чем у земных горилл, а ноги — не только длиннее, но и прямее. И, в-третьих, лоб, хоть и с сильно выдающейся надбровной костью, был более высоким и гладким, чем у обезьяны.

Но все же это был не человек. Он что-то пробормотал, не животный крик или стон, а последовательность четко модулированных слогов. Горилла была не одна. Зеленоватая луна освещала блеск голой кожи сбоку от Вольфа. Рядом со зверем шла женщина, и ее плечо обнимала огромная лапа.

Вольф не увидел ее лица, но ясно различил длинные стройные ноги, выпуклые ягодицы, изящные руки и длинные черные волосы. Она заговорила с гориллообразным существом голосом, напоминавшим звук серебряных колокольчиков, Горилла ей что-то ответила.

Затем парочка удалилась со светлой поляны в темноту джунглей.

Вольф поднялся не сразу, поскольку был слишком взволнован.

Постепенно он успокоился и продолжил свой путь дальше через подлесок, который был значительно реже земных джунглей. Кусты и деревья росли вольготно, не мешая и не задевая друг друга. Не будь окружающая природа столь экзотической, ему никогда бы и не пришло в голову сравнить ее с джунглями. Эта местность больше походила на парк, включая мягкую траву, столь ровную и короткую, что она напоминала недавно подстриженный городской газон.

Вскоре он вынужден был опять остановиться: какое-то животное фыркнуло, а затем пробежало прямо перед ним. Он мельком увидел красноватые панты, белый нос, огромные глаза и пятнистое тело. Животное, треща ветками, проскочило мимо него и исчезло, но спустя несколько минут он вновь услышал позади себя шорох. Обернувшись, Вольф увидел в нескольких шагах того же оленеподобного. Увидев, что его заметили, животное медленно приблизилось и ткнулось мокрым носом в вытянутую руку Вольфа. Потом оленеподобное создание замурлыкало и попыталось потереться боком о человека.

Поскольку странное животное весило, наверное, с четверть тонны, это действие возымело характер толчка.

Поэтому Вольф предпочел привалиться к нему сам, почесав его за большими чашеобразными ушами, потом погладил ему нос и слегка похлопал по бокам.

Оленеподобный несколько раз лизнул его длинным мокрым языком, таким же шершавым, как у кошки. Надежда Вольфа на то, что зверь скоро устанет выражать свою нежность, быстро осуществилась. Одним прыжком оленеподобный исчез из поля зрения.

После этого Вольф почувствовал себя более уверенно: животное не могло быть таким дружелюбным с совершенно незнакомым человеком, если бы здесь ему приходилось опасаться плотоядных или охотников.

Рокот прибоя стал громче. Через десять минут Вольф увидел перед собой пляж. Он встал в тени широкой и высокой скалы и начал изучать открывшуюся перед ним, залитую лунным светом, удивительную картину.

Сам пляж состоял из белого и очень мелкого песка. Тянулся он в обе стороны, насколько хватало глаз, и ширина его между лесом и морем была около двухсот ярдов. Вдали с обеих сторон виднелись костры, вокруг которых плясали фигурки мужчин и женщин.

Их крики и смех, хоть и слегка приглушенные расстоянием, укрепляли его впечатление, что это, видимо, были люди.

Затем его взгляд прошелся обратно по пляжу. Наискосок, примерно в трехстах ярдах, почти у самой воды, возились двое. При виде их у Вольфа перехватило дыхание.

Его потрясло не то, чем они занимались, а строение их тел. Выше талии мужчина и женщина были такими же людьми, как и он, но в том месте, где у человека начинаются ноги, их тела сужались в хвосты с плавниками.

Любопытство победило осторожность, и он, спрятав рог в пушистую траву, прокрался вдоль края джунглей поближе к этой экзотической парочке. Он остановился как раз напротив них. Поскольку самец и самка после приятного для обоих занятия лежали теперь бок о бок и разговаривали, их поза позволяла Вольфу изучить их более подробно. Убедившись, что они практически безопасны, так как не могут передвигаться по суше, он подошел к ним еще ближе и снова стал приглядываться к этим странным существам.

Если это и были русалки, то очень своеобразные. Плавники на концах их длинных хвостов располагались, в отличие от рыбьих, горизонтально, а хвост, кажется, не имел чешуи. Тело их сверху донизу покрывала гладкая коричневая кожа.

Он кашлянул. Странная пара оглянулась, самец издал крик, а самка пронзительно завизжала. Одним мгновенным движением они оттолкнулись хвостами от песка и плавко скользнули в воду. Свет луны блеснул по темным головам и засеребрился на вскинутых вверх хвостах, затем все исчезло.

Волны накатывались и с шумом разбивались о белый песок. Светила огромная зеленая луна. Налетавший с моря бриз приятно остужал разгоряченное лицо Вольфа. Вдруг позади него из темноты послышались странные крики, а с пляжа донеслись звуки человеческого смеха.

Вольф совершенно ничего не понимал. В речи «русалий» было что-то знакомое, так же, как и в речи зебриллы — новое слово, созданное им для этой помеси зебры и гориллы, — и женщины. Смысла слов он не понимал, но звуки и интонация, с которой они произносились, определенный звуковой ряд разворошили что-то знакомое в его памяти. Но что? Они, безусловно, разговаривали на языке, ранее никогда им не слышанном. Существовал ли этот язык в том мире, который он оставил? Не попадался ли он в записи или кино?

Рука опустилась на его плечо и резко повернула его. Готическая морда и пещерные глаза зебриллы возникли перед ним, и в нос ударил запах перегара. Зебрилла что-то сказал, и из кустов вышла женщина. Она медленно приблизилась. В любое другое время у Вольфа перехватило бы дыхание при виде ее великолепного тела и прекрасного лица. К сожалению, сейчас он с трудом дышал совсем по другой причине.

Гигантская обезьяна могла швырнуть его в море даже с большей легкостью и скоростью, чем та, на которую были способны недавно русалии. А огромная лапища, еще чуть сжав его, способна была раздробить ему шейные позвонки.

Женщина что-то сказала, зебрилла отвечал ей. И вдруг Вольф понял несколько слов. Их язык был родственен догомеровскому греческому, микенскому.

Он не стал сразу же заверять их в том, что он безопасен и что намерения у него добрые, хотя бы потому, что был слишком ошарашен, чтобы изложить все это достаточно ясно. К тому же его знание греческого языка того периода было ограничено.

Наконец, слепив несколько простейших фраз, он дал им понять, что он не собирается причинять никакого вреда. Зебрилла крякнул, сказал что-то девушке и отпустил Вольфа. Тот с облегчением вздохнул, поморщившись от боли в плече. Огромная ручища монстра обладала невероятной силой. Если не брать в расчет ее величину и чрезмерную волосатость, рука явно напоминала человеческую.

Женщина дернула Вольфа за рубашку. На ее лице было написано легкое отвращение; только позже он понял, что именно отталкивало ее: она никогда еще не видела такого толстого, старого мужчину. Более того, ее озадачивала его одежда. Она продолжала стягивать с него рубашку. Чтобы не ждать, пока она попросит об этом зебриллу, Вольф сделал это сам. Она с любопытством разглядывала ее, потом понюхала и сказала: «Уй!», — а затем сделала неопределенный жест, который Вольф понял однозначно и решил ему подчиниться. Он сбросил одежду и стоял, ожидая новых приказаний. Женщина визгливо рассмеялась, зебрилла ответил лающим смехом и шлепнул себя по бедру огромной ручищей. При этом раздался звук словно от рубящего дерево топора. Затем они обвили друг друга руками за талии и, громко смеясь, пошли, пошатываясь, дальше по пляжу.

Взбешенный, униженный, опозоренный, но вместе с тем и обрадованный тем, что остался цел, Вольф снова нацепил брюки, подобрал нижнее белье, носки и ботинки и поплелся по песку назад в джунгли. Достав рог из потайного места, он долгое время сидел, гадая, что же делать дальше. Наконец, он заснул.

Утро застало его с затекшими мускулами, голодным и жаждущим.

Пляж уже бурлил своей жизнью. Вдобавок к виденным им ночью русалиям появились несколько больших тюленей с ярко-оранжевыми шкурами, плюхавшихся взад и вперед по песку в погоне за янтарными шарами, которые метали русалии, а мужчина с выступавшими из лба бараньими рогами, мохнатыми ногами и коротким козлиным хвостом, преследовал женщину, во многом походившую на ту, что была вчера с зебриллой. Она убегала, пока рогатый человек не прыгнул на нее и, смеясь, не повалил на песок. То, что произошло потом, убедило Вольфа в том, что у этих существ полностью отсутствуют понятия греха и стыдливости.

Картина была достаточно забавной, но зрелище завтракавшей русалки напомнило о том, что и ему не мешает подкрепиться. Русалка держала в одной руке овальный желтый плод, а в другой — нечто напоминавшее кокосовый орех.

Женщина, точная копия мужчины с бараньими рогами, сидела на корточках у костра всего лишь в нескольких шагах от Вольфа и жарила на конце палки рыбу. Аромат, поднимающийся от костра, вызвал у него слюнки и урчание в пустом желудке.

Но жажда мучила его сильнее, чем голод. Поскольку единственным водоемом в поле зрения был океан, он вышел на пляж и направился к воде.

Его появление на берегу было воспринято именно так, как он и ожидал: удивление, отступление, опасливые взгляды. Все прекратили свои занятия, какими бы интересными они не были, и уставились на него. При его приближении многие предпочли отступить. Некоторые из лиц мужского пола остались на месте, но вид у них был такой, словно они готовы тут же бежать, стоит ему только шикнуть на них. Но он не испытывал желания бросать им вызов, поскольку даже самый слабый из них обладал мускулами, способными легко одолеть его отяжелевшее старое тело.

Он вошел по пояс в воду и попробовал ее на вкус. Вольф видел, что другие спокойно пили ее, и надеялся найти ее пригодной для питья. Он не ошибся: вода оказалась чистой и свежей и обладала сильным, незнакомым ему привкусом. Вдоволь напившись, он почувствовал себя значительно лучше. Выйдя из воды, он пошел по пляжу обратно в джунгли. Пляжные жители вернулись к своим занятиям и развлечениям, хоть и не переставали следить за ним.

Он улыбнулся было им, но, увидев, что это как бы испугало местных обитателей, решил быстрее удалиться.

В джунглях он поискал и нашел те же плоды и орехи, которыми питалась русалка. Желтый плод напоминал по вкусу грушевый пирог, а мякоть внутри псевдококосового ореха была похожа на нежное мясо, приготовленное с грецким орехом. Поев, он почувствовал себя вполне удовлетворенным, за исключением одного: он жаждал выкурить трубку. Отсутствие табака было единственным, чего не хватало в этом райском местечке.

Следующие несколько дней он жил в джунглях и проводил время в океане или на берегу. «Пляжники» постепенно привыкли к нему и даже приветствовали дружным смехом его появление по утрам на берегу.

Однажды несколько мужчин и женщин набросились на него и, дико хохоча, стащили с него одежду. Он кинулся за женщиной, убежавшей с его брюками, но она ускользнула от него в джунгли. Вновь она появилась уже с пустыми руками. Теперь Вольф мог уже достаточно хорошо объясняться, чтобы его поняли. Только фразы нужно было произносить медленно.

Он обладал достаточно большим словарным запасом древнегреческого языка, и ему оставалось только овладеть некоторыми интонациями и словами.

— Зачем ты это сделала? — спросил он прекрасную черноглазую нимфу.

— Я хотела посмотреть, что ты прячешь под этими уродливыми тряпками. Голый ты уродлив, но эти лохмотья делают тебя еще уродливей.

— Непристойно? — осведомился он.

Она не поняла этого слова.

Он пожал плечами и подумал: «В чужой монастырь...» Только это больше походило на Сад Эдема. Температура воздуха днем и ночью была комфортной и отличалась примерно на семь градусов. Не возникало никаких проблем с разнообразной пищей, не существовало никакой работы, не было арендной платы, никакой политики, никакого напряжения, за исключением легко снимаемого сексуального, никакой национальной или расовой вражды. Не нужно было оплачивать никаких счетов. Или нужно? Основным принципом оставленной им в прошлой жизни являлось положение, что за просто так — ты не получишь ничего. Был ли он здесь тем же самым? Кому-то полагалось ведь платить по счетам.

Ночью он спал на куче травы в дупле большого дерева. В этом месте росла масса таких деревьев, огромные дупла которых представляли собой естественное пристанище. Вольф редко оставался в своей постели по утрам. Часто он вставал перед рассветом и наблюдал, как прибывает солнце.

«Прибывает» было более подходящим словом, чем «восходит», так как здешнее солнце, в земном понимании, не всходило. По другую сторону моря находился огромный кряж, настолько пространный, что не видно было ему конца. Солнце всегда выходило из-за горы и в это время стояло уже высоко. Оно следовало прямо через зеленое небо, но не тонуло, а исчезало, только когда уходило за другую сторону кряжа.

Час спустя появлялась луна. Она тоже выходила из-за горы, плыла на том же уровне по небесам и уходила за другую гору. Каждую вторую ночь в течение часа шел сильный дождь. Вольф тогда обычно просыпался, потому что воздух становился немного холоднее, он зарывался в листья и дрожал, пытаясь вновь заснуть.

С каждой последующей ночью он чувствовал, что сделать это становится все трудней. Он постоянно думал о своем собственном мире, об оставшихся там друзьях, работе и развлечениях, в том числе и о жене. Чем занималась теперь Бренда? Она, несомненно, горевала по нему. Хоть и бывала она порой злой, скверной и скулящей, она все-таки любила его. И это исчезновение наверняка явилось для нее ударом. О ней, однако, он не сомневался, позаботятся. Бренда всегда настаивала на том, чтобы он вносил на страховку больше, чем мог себе позволить. Это не раз приводило к семейным ссорам. Затем ему пришло в голову, что она долгое время не получит ни цента из страховки, потому что придется представить доказательства его смерти. И все же, если ей придется подождать до того, как его по закону объявят умершим, она могла существовать на соцобеспечение. Конечно, это резко понизит ее уровень жизни, но будет вполне достаточным для того, чтобы поддержать ее какое-то время.

Вольф не имел ни малейшего желания возвращаться. Он вновь обретал молодость. Хотя он и хорошо питался, но терял в весе, а его мускулы становились объемней и тверже. У него появилась пружинистость в ногах. А какое-то необъяснимое чувство радости, утраченное еще в молодости, постоянно переполняло его.

На седьмое утро своего пребывания он потер лысину и обнаружил, что она покрыта легкой щетиной. На десятое утро он проснулся с болью в деснах и, пощупав распухшую челюсть, решил, что заболевает. Он и забыл, что существовало такое понятие, как болезнь, потому что чувствовал себя здесь абсолютно здоровым, и никто из «пляжников», как он их звал, казалось, никогда не болел.

Боль в деснах продолжала изводить Вольфа всю неделю, и ему пришлось пить естественно перебродившую жидкость в пунш-орехе. Этот орех рос в большом количестве на вершине стройного дерева с короткими, хрупкими лиловыми ветвями и табачнообразными желтыми листьями. Когда его скорлупу вскрывали острым камнем, то вокруг него распространялся запах винного пунша. На вкус сок его напоминал джин с тоником, если его смешать с вишневой настойкой, и действовал, как стаканчик текильи.

Это лекарство сработало отлично, успокаивая боль в деснах и вызываемое ею раздражение.

Спустя девять дней после того, как у него впервые возникли осложнения с деснами, Вольф обнаружил, что у него начали резаться десять крошечных белых твердых зубов. Более того, золотые пломбы в других выталкивались возвращенным естественным материалом. А проплешины на голове постепенно покрывались густым слоем волос.

И это было еще не все. Плавание, бег и лазанье по деревьям помогли ему избавиться от лишних жировых отложений на теле. Выступающие старческие вены на ногах практически исчезли. Теперь он мог пробежать довольно длинное расстояние, не запыхавшись и не чувствуя себя так, словно его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Все это вместе взятое приводило его в неописуемый восторг, хоть и наводило на размышление о том, почему и как это происходит.

Он спрашивал у нескольких пляжников об их кажущейся всеобщей молодости. Ответ был один: «Такова воля Господа».

Сначала ему казалось, что они говорят о Творце, что было довольно странным. Насколько он мог судить, у этих созданий не существовало никаких религий и, естественно, никаких специфических ритуалов и таинств.

— Кто такой Господь? — спрашивал он, решив, что, наверное, неправильно понял их слово «ванакс»; возможно, оно могло иметь какое-то иное значение, чем у Гомера.

Ипсевас, зебрилла, самый интеллигентный из всех, кого он до сих пор встретил на берегу, ответил так:

— Он живет на вершине мира за пределами Океаноса.

Он показал вверх и через море, на горный кряж по другую сторону.

— Господь живет в прекрасном и неприступном дворце на вершине мира. Именно он — тот, кто создал этот мир, и создал нас. Бывало, раньше он часто спускался повеселиться с нами. Мы поступаем, как велит нам Господь, и играем с ним. Но мы всегда испытываем страх перед ним. Если он рассердится или будет недоволен, то, вероятно, убьет нас. Или еще чего похуже.

Вольф с улыбкой кивнул. Так значит, Ипсевас и другие имели почти такое же объяснение происхождения или функционирования своего мира, как и народы его Земли. Но у пляжников была одна черта, отсутствующая в оставленном мире Вольфа. У них имелось по этому поводу одно мнение. Все, кого бы он ни спрашивал, давали ему точно такой же ответ, что и зебрилла.

— Такова воля Господа. Он создал мир, создал нас.

— Откуда ты знаешь? — спросил Вольф, не ожидая чего-либо большего, чем слышал в таких случаях на Земле, но ему вдруг преподнесли сюрприз.

— О, так нам рассказывал Господь, — ответила русалка Пайява. — Об этом говорят все. Кроме того, мать мне тоже рассказывала. А уж кому знать, как не ей? Господь создал ее тело, она помнит, когда он делал это, хотя это было давным-давно.

— В самом деле? — переспросил Вольф, гадая, не морочит ли она ему голову. — И где же твоя мать? — настойчиво продолжал выспрашивать он. — Я хотел бы с ней поговорить.

— Где-то там. — Пайява махнула рукой на запад.

«Где-то» здесь могло означать тысячи миль, потому что он понятия не имел, насколько далеко простирается пляж.

— И как давно это было? — поинтересовался он.

Пайява наморщила свой прекрасный лоб и поджала губы. «Очень сексапильные, — подумал Вольф. — И что за тело!»

Возвращение молодости несло с собой и возвращение всех желаний, присущих крепкому и здоровому мужскому телу.

Пайява улыбнулась ему в ответ и сказала:

— Ты проявляешь интерес ко мне, не так ли?

Он покраснел и ушел бы прочь, если бы не хотел получить ответ на поставленный вопрос.

— Сколько лет прошло с тех пор, как ты видела свою мать? — снова спросил он ее.

Но на это Пайява не могла ответить. Слова «год» в ее словаре не было.

Он пожал плечами и быстро ушел, исчезнув за дикой буйной листвой у пляжа. Она что-то закричала ему вслед, сначала насмешливо, а потом сердито. Увидев, что он не собирается возвращаться, она отпустила несколько едких замечаний по поводу его мужских достоинств. Вольф и не спорил. Во-первых, это было ниже его достоинства, а, во-вторых, определенная доля правды здесь была. Хотя его тело быстро возвращало утраченную молодость, оно пока еще не шло в сравнение с окружавшими его, почти совершенными, образцами.

Он перестал развивать эту тему и задумался над рассказом Пайявы. Если бы он смог увидеть ее мать или ее ровесниц, он, возможно, сумел бы побольше узнать об их Господе. Он не подвергал сомнению рассказ Пайявы, который на Земле казался бы невероятным. Эти люди просто-напросто не умели лгать, а любой вымысел был им чужд. Такая наивность имела для него свои преимущества, хоть и указывала, насколько ограниченным воображением и отсутствием чувства юмора они обладали. Смеялись они довольно часто, но только по совершенно очевидным и мелким поводам. Их комедии не поднимались выше фарса или грубых розыгрышей.

Он выругался, так как мысли начали разбегаться в разные стороны. Ему все труднее с каждым днем становилось сосредоточиться. Итак, о чем он думал пока не отвлекся? Ах, да, о матери Пайявы.

Некоторые из старейшин могли бы, наверное, что-то рассказать ему, если бы он только смог их найти. Но ведь все пляжное население казалось одного возраста?

Было очень немного юнцов, наверное, трое на несколько сот встреченных им здесь существ. Более того, среди многих здешних животных и птиц — причем, довольно странной наружности — от силы десять-двенадцать не были взрослыми.

При таком малом количестве рождений, жизненный баланс удерживался отсутствием смертей. Вольф за все это время видел трех мертвых животных: двух, погибших в результате несчастного случая, и один скончался после поединка с противником из-за самки. Но и эта смерть явилась именно несчастным случаем, так как потерпевший поражение самец антилопы лимонного цвета с четырьмя изогнутыми в виде восьмерки рогами, убегая, сломал себе шею, неудачно перепрыгнув через бревно.

Труп животного даже не успел разложиться, так как несколько вездесущих существ, похожих на маленьких двуногих лисиц с белыми носами, отвисшими, как у такс, ушами и обезьяньими лапами, обглодали его за какой-то час.

Лисы рыскали по джунглям и подбирали все — плоды, орехи, ягоды, трупы. У них было явное пристрастие ко всему гниющему. Они игнорировали свежие плоды ради битых и гнилых. Но эти создания не являлись грустными нотами в общей радостной симфонии красоты и жизни. Даже в Саду Эдема необходимы мусорщики.

Временами Вольф смотрел через голубой, с белыми барашками волн, Океанос, на горный кряж, называвшийся Тайя-Файявоэд. Наверное, Господь жил там. Может быть, стоило пересечь море и подняться на грозную кручу, чтобы раскрыть какую-нибудь тайну этой вселенной.

Но чем больше он пытался прикинуть высоту Тайя-Файявоэда, тем меньше ему нравилась эта идея. Черные скалы устремлялись так высоко, что вершин их не было видно, и даже крылья фантазии не могли донести туда. Никто не смог бы жить на такой высоте, так как там явно отсутствовал кислород.