Он выбросил вверх правую руку, пытаясь ухватиться за край разверзшейся под ним бездны. Кончики пальцев царапнули по каменной стенке шахты. Так это врата, а вовсе не люк в полу, открылись и поглотили его!

Прижимая мешок к левому боку, Кикаха отчаянно пытался сохранить вертикальное положение. Свет, прошедший сквозь врата, исчез. Кикаха рассекал воздух в полнейшей темноте, а стенки шахты постепенно сужались и теперь были всего в дюйме от тела. А затем Кикаха обнаружил, что шахта изгибается, и зачем-то начал считать. Через двадцать четыре секунды шахта стала горизонтальной. В кромешной темноте забрезжил сумеречный свет, быстро разгоравшийся все ярче.

Ой-е-ей, подумал Кикаха. Похоже, приехали!

Он вылетел из шахты, как из пушки, в каменную пещеру футов двадцати в ширину и тридцати в длину и принялся разворачиваться в воздухе, чтобы приземлиться на ноги. Под ним находился бассейн с водой, и Кикаха летел прямиком в него. Хотя он и пытался войти в воду ногами вперед, но все-таки врезался боком, да с такой силой, что погрузился до самого дна. Несмотря на полуобморочное состояние, он сумел принять вертикальное положение и, оттолкнувшись, всплыть к свету. Не выпуская из руки мешок, он подплыл к краю бассейна. Тот возвышался над водой всего на несколько дюймов, и потому Кикахе не составило труда выволочь свое тело на каменный пол.

— Черт! — выругался он вслух.

Голос его эхом отдался от стен. Посидев немного и переведя дух, Кикаха встал. Свет исходил из невидимого источника — впрочем, разве этого могло его удивить?

В стенах зияло три входа в туннели. Кикаха развязал мешок и вытряхнул на пол почти все его содержимое. Натянув прямо на мокрое тело обтягивающие жокейские шорты и рубаху с длинными рукавами, он вытер ноги коротким кильтом и надел его, а потом носки и теннисные туфли. Не мешкая застегнул ремень, сунул лучемет в кобуру, нож — в ножны и крепко привязал к поясу мешок.

— Пока все довольно забавно, — произнес он, оглядываясь.

Только вот неуверенность по поводу судьбы Ананы никак не попадала в разряд забавных. Тоан, этот чертов сукин сын, зажег на мгновение радость в сердце Кикахи, сказав о том, что Анана жива, — и тут же потушил ее, как свечу, прибавив, что, возможно, он лжет. Прибавил, конечно же, с одной только целью: чтобы, выполняя поручение Орка, Кикаха все время мучился от соответствующих мыслей.

Рыжий Орк левша. Означает ли это, что нужно выбрать левый туннель? Или любой из них выведет к цели? Это было бы вполне в духе Владыки.

Кикаха направился в левый туннель, который освещался таким же, не имеющим источника и не дающим тени светом, как и пещера, только еще более сумеречным. Кикаха шагал медленно, настороженно высматривая любые признаки ловушек, хотя, как ему казалось, Рыжий Орк должен был дезактивировать их. Зачем прерывать выполнение задания, когда Кикаха только-только приступил к нему? Даже Рыжий Орк не настолько безумен.

Минут через пятнадцать туннель повернул влево, а еще через десять — вправо. Вскоре проход выпрямился, и, пройдя по нему совсем немного, Кикаха оказался в ярко освещенной комнате. Оказавшись здесь, он громко захохотал.

Итак, сюда вели все три туннеля, и лишь один выходил из нее. Рыжий Орк специально устроил три выхода из пещеры с бассейном, чтобы тот, кто оказался там, озадачился проблемой выбора.

Каменные стены выглядели монолитными, но где-то в них мог скрываться монитор. Тоан наверняка наблюдает за ним сейчас. И глумливо ухмыляется при этом.

Кикаха пошел быстрее, углубившись в единственный выходящий из комнаты туннель. Здесь, как и в прежнем туннеле, было довольно темно. Милю Кикаха прошел в полумраке, а затем перед открылся прямой отрезок, в конце которого сиял яркий дневной свет. Шагнув наружу, Кикаха оказался на скальном уступе. Скала отвесно поднималась ввысь, гладкая, точно отполированная, и под уступом точно так же отвесно обрывалась вниз. Если прыгнуть в реку, текущую у подножия горы, то придется пролететь как минимум тысячу футов. Каменная стена казалась монолитной, но в какой-то части ее мог находится замаскированный телеприемник. Возможно, тоан наблюдал сейчас за ним, и Кикаха показал невидимому наблюдателю средний палец.

Где же врата?

Через несколько секунд Кикаха почувствовал за спиной теплое дуновение. Обернувшись, он увидел футах в десяти от входа какое-то мерцание. За этой зыбкой завесой смутно виднелись очертания стульев и столов.

— Играй-играй в свои детские игры, Рыжий Орк, — пробормотал Кикаха.

Он направился в туннель, но, сделав несколько шагов, остановился. Перед зыбкой завесой появилась еще одна мерцающая пелена и затмила первую.

— И что теперь?

Через эти врата сбоку смутно виднелся ствол какого-то дерева. Больше Кикахе ничего разглядеть не удалось. Он пожал плечами и, сжимая в руке лучемет, прыгнул сквозь врата.

Его окружали деревья, вдвое превосходящие по величине секвойи. С ветвей многих деревьев свисали растения в красно-зеленую полоску, похожие на испанский бородатый мох. Землю покрывал мягкий толстый ковер из бледно-желтого мха. Лес оглашали переливчатые птичьи трели. Мягкий рассеянный свет и прохладный воздух наполнили душу Кикахи ощущением комфорта.

Он немного подождал: не появится ли кто? Но так никого и не дождавшись, углубился в лес, не зная, да и не слишком беспокоясь о том, выйдет ли он на опушку или, наоборот, забредет в самую чащу. Поскольку Рыжий Орк не дал никаких указаний, Кикаха решил идти куда глаза глядят.

Он все еще размышлял об озадачивающем появлении в туннеле вторых врат, когда из-за гигантского ствола вцпнел человек. Кикаха остановился, но поскольку он не относился к тем, кто позволяет с легкостью подкрасться к себе из-за спины, то сразу же оглянулся. Никого. Мужчина, ростом примерно с Кикаху, был гол и бос. В длинных прямых черных волосах, завязанных позади хвостом, торчало малиновое перо какой-то крупной птицы, а по щекам разбегались косые параллельные полоски, зеленые, белые и черные. Пенис его обвивала длинная синяя лента, свисающая до середины бедер. Оружия у человека не было, и он поднял вверх раскрытые ладони, демонстрируя мирные намерения.

Кикаха подошел к нему поближе. Голый улыбнулся. Широкие скулы, курносый нос и складки эпикантуса выдавали его принадлежность к монголоидной расе, но глаза были светлыми.

— Приветствую тебя, Кикаха! — поздоровался он с ним по-тоански с ярко выраженным непривычным акцентом, однако слова звучали вполне понятно.

— Привет и тебе, друг! — ответил Кикаха.

Откуда, черт побери, этому узкоглазому известно его имя?

— Меня зовут Лингваллан, — представился незнакомец. — Оружие тебе не понадобится, но если предпочитаешь ходить с ним, можешь оставить его. Следуй за мной, пожалуйста.

Мужчина повернулся и зашагал в том же направлении, в каком шел до сих пор Кикаха.

— Что это за мир? — спросил, догнав его, Кикаха — И где мы собственно в нем находимся? Куда мы идем? И кто тебя прислал?

— Наберись терпения, скоро ты получишь ответы на все вопросы.

Что ж, если этот малый заманивал его в засаду, то делал это довольно необычным способом. Хотя и вполне эффективным — его «гость» был слишком любопытен, чтобы отвергнуть такое приглашение. А кроме того, чутье подсказывало Кикахе, что никакая опасность ему не угрожает. Правда, предчувствия подчас подводили его.

В ходе этой прогулки длиной в несколько миль, Кикаха лишь однажды нарушил молчание.

— Ты знаешь о Рыжем Орке? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил Лингваллан.

Они миновали стадо каких-то оленеобразных животных, щипавших растения, похожие на мхи. Животные подняли головы, глянули на них и вернулись к своему занятию. Через какое-то время путники прошли мимо молодой обнаженной парочки — юноши и девушки, которые сидели, прислонясь спинами к стволу. На животе у девушки, между пупком и волосами на лобке, был нарисован зеленый треугольник. Юношу украшала длинная оранжевая лента, обмотанная вокруг пениса. Парень играл на примитивной разновидности флейты; девушка аккомпанировала ему, дуя в деревянный резной инструмент гораздо более низкого тона. Какой бы там мотив они не наигрывали, он явно считался веселым — а также и эротическим, если судить по эрекции у юноши.

Кикаха сунул лучемет в кобуру. Вскоре послышались громкие пронзительные голоса и смех играющих детей. А миг спустя они вышли на очень широкую поляну, в центре которой возвышалось дерево размером с три секвойи. Крона его кишела мелкими птицами и красномордыми обезьянками. Вокруг дерева девятью концентрическими кольцами располагались округлые хижины с коническими крышами из ветвей и листьев растений, похожих на пальмы. Кикаха поискал глазами огороды, обычные для подобных земных поселений, но не увидел ничего похожего. Здесь также не роились насекомые — непременный атрибут подобных деревень на Земле.

Когда Кикаха с Лингвалланом вышли из леса на поляну, освещенную солнечными лучами через просветы меж верхушек деревьев, там сразу воцарилась тишина. Длилась она всего несколько секунд. Затем взрослые и дети бросились вперед и окружили их. Многие протягивали руки и касались Кикахи. Он терпел, поскольку их прикосновения явно не были враждебными.

Лингваллан провел Кикаху через проход, образованный домами, стоявшими чуть подальше друг от друга, чем прочие. Возле внутреннего круга толпа остановилась, хотя и продолжала оживленно делиться впечатлениями.

Кикаха заметил прорубленные в стволе бробдингнегского дерева окна и большие арочные входы у его подножия. В арке напротив него стояла великанша семи футов росту, всю одежду которой составляли лишь искрящееся ожерелье да зеленая набедренная повязка. Сбоку в волосах у нее красовался громадный красный цветок. В руке великанша держала длинный деревянный посох с вырезанными на нем змеями, которые, казалось, как живые ползли вверх.

Кикаха почувствовал жар в своих чреслах. От этой женщины, казалось, исходили почти зримые лучи. Ни один мужчина не посмел бы приставать к ней без разрешения. Поистине, она не только выглядела как богиня — ее окружала невидимая божественная аура.

На позолоченном солнцем лице сияли зеленые, словно листья, глаза «По цвету точь-в-точь как мои, — подумал Кикаха, — хотя моей привлекательности до ее красоты как до неба».

Лингваллан выбежал вперед и опустился на одно колено у ног великанши. Она что-то сказала ему, он встал и направился обратно к Кикахе.

— Манату Ворцион повелевает тебе подойти к ней. Она говорит, что не ждет от тебя земных поклонов.

— Манату Ворцион! — прошептал Кикаха. — Мне следовало догадался.

Почти всех Владык, встречавшихся ему до сих пор, Кикаха считал воплощением зла. На самом деле, ни для кого не тайна, что они были всего лишь людьми, хотя настойчиво подчеркивали превосходство своей расы перед расой гомо сапиенс как по своей природе, так и по положению. И они жестоко эксплуатировали своих подданных — леблаббиев.

Но Манату Ворцион, как довелось слышать Кикахе, была исключением. Сотворив себе вселенную и заселив ее искусственно созданными людьми, она посвятила себя заботам о них, стараясь быть доброй и понимающей правительницей. Поговаривали будто леблаббии ее мира являлись самым счастливым народом среди тысяч и тысяч вселенных. Кикаха не верил этому, поскольку все встречавшиеся ему Владыки, за исключением Вольфа и Ананы, были надменными, самовлюбленными и столь же кровожадными, как Чингисхан, Шака или Гитлер.

Кикаха подошел к Манату Ворцион. И вдруг, несмотря на свою твердую решимость никогда ни перед кем не склонять голову, будь то мужчина или женщина, опустился на одно колено. Он ничего не мог с собой поделать; его переполняло ощущение божественности, исходившей от великанши. Тщетно разум твердил ему, что по рождению она не более богиня, чем он сам.

Только теперь, оказавшись рядом с женщиной, Кикаха заметил, что ее ожерелье сделано из связанных вместе живых насекомых типа светлячков.

Он вздрогнул, когда прямо у него за спиной раздался громкий голос Лингваллана:

— Манату Ворцион! Великая Матерь! Владычица наша! Прародительница всего сущего! Позволь представить тебе Кикаху!

— Встань, Кикаха, человек разносторонних талантов и безмерной хитрости, не знающий поражений! — велела Манату Ворцион.

От ее мелодичного и мощного голоса по спине у Кикахи побежали мурашки.

— Войди в сей дом как гость!

Внутри дерева оказалось великое множество комнат и винтовых лестниц. Следуя по пятам за Лингвалланом, он поднялся по одной из таких лестниц. Освещались помещения в дереве исключительно солнечным светом, по крайней мере днем, но какие устройства проводили сюда свет, Кикаха не понял. Мебель в комнатах, которую он увидел, следуя мимо арочных проемов без дверей, тоже была вырезана из дерева и словно вырастала из пола. Каждую комнату украшали толстые ковры, живописные полотна, скульптуры и фонтаны.

Но Кикахе слишком не терпелось узнать, зачем Манату Ворцион понадобилось приглашать его сюда, и потому он не стал терять время на разглядывание произведений искусства. Попав в отведенную ему комнату, Кикаха принял душ, стоя под водопадом, сбегавшим вдоль стены и пропадавшим во множестве дырочек в полу. Когда он вышел из-под душа, его насухо вытерла молодая женщина, вполне способная на Земле выиграть конкурс на звание «мисс Америка», а затем подала ему пару сандалий.

Обувшись, Кикаха спустился по полированной лестнице. Внизу его встретил Лингваллан и провел в трапезную большую комнату, устланную мягким ковром, но совершенно без мебели. Правительница этой вселенной сидела на ковре, скрестив ноги, а рядом с ней — двое рослых очень красивых мужчин и две женщины им под стать. Манату Ворцион представила их гостю, а затем сказала:

— Я делю с ними ложе.

«Со всеми сразу?» — подумал Кикаха.

— Они также мои любовники, — добавила Манату Ворцион. — Как ты знаешь, или должен знать, есть большая разница между любовниками и теми, с кем просто делишь ложе.

Слуги вместе с Лингвалланом, бывшим, по-видимому, кем-то вроде старшего дворецкого, внесли блюда с различными фруктами и овощами, в том числе незнакомыми Кикахе, а также жареной свининой, олениной и дичью. Откусив кусок бутерброда, намазанного толстым слоем какого-то джема, Кикаха выпучил глаза, ощущая, как все тело задрожало в экстазе.

Бокалы, выточенные из морских раковин, содержали четыре разных напитка. В одном была вода; в другом — легкое и очень приятное на вкус вино; в третьем — разбавленное виски; в четвертом оказался напиток, какого Кикахе пробовать еще не доводилось.

Он ел и пил ровно столько, сколько требовалось, чтобы чувствовать себя сытым, хотя на мясо не налегал, желая оставить место для еще одного бутерброда со столь замечательным джемом. Заметив его сдержанность, Манату Ворцион одобрительно кивнула. Правда же состояла в том, что Кикахе хотелось не набить желудок, а расслабиться. Но подобное было явно неуместно.

Вот что вполне уместно, так это прекратить светскую беседу и попросить у хозяйки ответа на кое-какие вопросы. Но Великая Матерь, похоже, не спешила, чего и следовало ожидать от женщины, прожившей более тридцати тысяч лет.

После обеда все вышли на поляну посмотреть праздник, устроенный в честь гостя. Танцы были живописны и шумны, а песни полны упоминаний мифов и легенд, о которых Кикаха ничего не знал. Лингваллан, стоя рядом с ним, пытался пояснить гостю их суть, но вскоре сдался, не в силах перекричать толпу. Впрочем, мифы Кикаху не волновали. Ему хотелось добыть сведения о своем затруднительном положении у той, кому полагалось знать все.

Уставший, немного раздраженный, хотя и несколько возбужденный, Кикаха улегся спать в отведенной ему комнате. Целый час он проворочался с боку на бок на лежавших на полу толстых одеялах, прежде чем заснул. Но его почти сразу разбудило сновидение: Кикаха словно наяву увидел лицо Ананы — грустный и печальный лик, появившийся из серых и угрожающих туч.

На следующее утро, приняв душ и проделав все необходимые, но отнимающие время процедуры, Кикаха спустился по лестнице и вышел наружу. Завтрак ждал его на столе у арки. Великанша не появлялась; а Лингваллан устроил Кикахе экскурсию по деревне, показывая все достопримечательности, а также объясняя их историю и значение.

Рассеянно слушая гида, Кикаха уяснил для себя, кто такая Манату Ворцион. Эта Владыка была благожелательным деспотом, то есть единолично выбирала для своих леблаббиев окружающую среду и общественный строй.

Почти всю сушу на планете занимали джунгли, леса, многочисленные реки и озера. Пустынь здесь не существовало вовсе, хотя невысоких горных хребтов хватало с избытком. Охота, рыбная ловля и поиски растительной пищи занимали у туземцев несколько часов в день. Сельское хозяйство ограничивалось разведением небольших садов и огородов. Свободное время посвящалось беседам (местные леблаббии были очень болтливы), воспитанию молодежи, искусствам, спортивным состязаниям и совокуплению. Последнее занятие представляло собой публичную игру, поэтому мужчины-победители носили на членах разноцветные ленточки, а женщинам рисовали на животе треугольники. Голубые, зеленые и оранжевые знаки отличия обозначали первое, второе и третье место в этих очень популярных соревнованиях.

Женщины и мужчины обладали равными правами. Войн между различными племенами здесь не бывало — вместо них проводились азартные и подчас очень грубые спортивные игры, в которых участвовали и мужчины и женщины.

Если верить Лингваллану, подданные Манату Ворцион были настолько счастливы, насколько вообще могут быть счастливы люди.

Кикаха, проживший немало лет среди первобытных племен, знал, что безопасное и сплоченное племенное существование требовало от людей почти абсолютного подчинения. Инакомыслящие представляли собой угрозу сообществу, и с бунтарями обычно поступали очень строго. Если бунтовщик не смирялся и после строгого порицания, а потом бойкота, то его изгоняли или убивали. Как правило, непокорные предпочитали изгнанию смерть. Жизнь вне племенного сообщества была невыносима для его членов.

Кикаха спросил об этом Лингваллана, но ответ никак не был связан с вопросом.

— Взрывчатые вещества и огнестрельное оружие у нас запрещены, равно как не создают и двигателей, нуждающихся в топливе. Манату Ворцион говорит, что железные предметы, за исключением произведений искусства, отравляют землю, воздух и воду. Она рассказывала нам, что творится на твоей родной планете, Земле-один. — Он пожал плечами и добавил: — Да мы этого и не хотим, а если и хотели бы, она бы не позволила.

— Но ведь вашей планете никак не грозит перенаселение, — заметил Кикаха, — Все тоаны ограничивают рождаемость во всех вселенных, за исключением Земли-один и два. К примеру, Джадавин, бывший когда-то Владыкой Многоярусного мира, сократил прирост населения среди своих подданных очень просто — растворил во всех водах некое химическое вещество, частично препятствующее зачатию.

— Я ничего не знаю ни о нем, ни о других Владыках, — Лингваллан покачал головой, — но наша мудрая Владычица создала наши тела такими, что мы редко способны к зачатию.

— Неужели у вас нет ни убийств, ни краж, ни ненависти между соседями, ни сексуальных преступлений?

— Все бывает. Великая Матерь говорит, что поскольку мы люди, то это неизбежно. Но споры улаживают племенные советы, а оспаривать их решения можно, лишь обратившись к самой Манату Ворцион. Очень трудно остаться незамеченным, если ты кого-нибудь убил. Да и редко у нас такое случается. Что же касается сексуальных преступлений, то они у нас тоже редки. За совращение ребенка до двенадцати лет полагается смертная казнь. Люди старше двенадцати могут совокупляться только по взаимному согласию. — Он некоторое время молчал, очевидно вспоминая, а потом продолжил: — Жестокое обращение с ребенком, причинение ему физических, психических или эмоциональных страданий, карается смертью или изгнанием. Но я никогда ни о чем подобном не слышал. Дети — самое ценное, что у нас есть.

Кикаха не стал интересоваться у своего гида, не возмущает ли его постоянный диктат Великой Матери. Ничего, кроме сомнений насчет вменяемости гостя, такой вопрос у Лингваллана вызвать не мог.

— Стало быть, все счастливы? — хмыкнул Кикаха. — А кругом сплошная благодать?

— Да разве где-нибудь в этом мире или любых других бывает одна лишь благодать? — пожал плечами Лингваллан.

Кикаха понял лишь одно: если он останется здесь надолго, то ему грозит смерть от скуки.

Манату Ворцион встретила его у главного входа в дерево:

— А теперь мы поговорим о Рыжем Орке, о тебе и обо мне. Нам есть о чем побеседовать.

Она провела Кикаху по главной лестнице на шестой этаж и дальше, в просторную комнату, на одной из стен которых висело зеркало футов в двадцать высотой. Внимание Кикахи привлек стол, на котором стояли серебряный кувшин и три серебряных кубка, украшенных горельефами людей и животных. Кикаха едва сдержал возглас удивления — один из горельефов представлял собой изображение чешуйчатого человека.

Манату Ворцион пригласила гостя сесть на один из двух имевшихся в комнате стульев.

— Вход в эту комнату под запретом для всех, кроме меня и моих гостей. Нас никто не потревожит. — Владычица наполнила два кубка зеленоватой жидкостью. — Тебе хочется спросить меня, зачем и как именно ты попал сюда из мира Рыжего Орка.

Кикаха кивнул и пригубил напиток. На вкус... он мог описать его только одним способом: похоже на сжиженные лучи солнца, луны и звезд. Сердце у Кикахи забилось чаще; голова, казалось, слегка увеличилась в размерах; по телу разлилось приятное тепло.

— Только не пей слишком быстро, — предупредила Манату Ворцион.

Ее громадные, круглые и упругие груди по другую сторону стола вызывали у него странное чувство. Отчасти сексуальное, а отчасти... какое? Он невольно представлял себя зародышем в материнской утробе, и околоплодные воды качали его, навевая сны без слов. Нет, без всякого понятия о словах. Кикаха просто думал — не только без речи, но и без образов. Он стал бессловесным созданием, и в мозгу у него тоже отсутствовали какие-либо образы. Его несли и качали волны чистых эмоций. Он чувствовал себя сытым, довольным, ему было уютно и покойно, и он не хотел покидать этот надежный безопасный мир. Здесь был рай, а снаружи — ад.

Чувство это быстро прошло. Околоплодный океан вдруг с глухим ревом обмелел, точно во чреве открылась дыра, и устремился водопадом наружу. Кикаху охватила паника, а через мгновение он снова стал тем, кем был секунду назад. Помотав головой, Кикаха мысленно поклялся, что не прикоснется больше к зеленому напитку. По крайней мере, в этой комнате и в присутствии Манату Ворцион.

Владычица улыбнулась, точно знала о его мгновенном переходе из одного состояния в другое.

— Я очень давно наблюдаю за Рыжим Орком и знаю его планы, — сказала она. — За тобой, кстати, тоже. И мне довольно много известно о том, что творится в других вселенных — Не оборачиваясь, она ткнула через плечо большим пальцем в сторону серебряного зеркала на стене. — С его помощью я наблюдаю за людьми и событиями в других мирах. Зеркало соединено с вратами, созданными другими Владыками, а также с теми вратами, которые я сама установила среди стен между вселенными. Передачи не всегда качественные, и у меня нередко бывают трудности с сохранением настройки на частоту врат. Но я все же могу постоянно следить за определенными ключевыми мирами. Так сказать, держу палец на пульсе многих вселенных. Мои подданные считают это зеркало волшебным.

Кикаха хотел спросить, досталось ли ей зеркало в наследство от предков или она смастерила его сама. Анана много чего порассказала ему о Манату Ворцион — в том числе и о том, что она единственный оставшийся среди Владык ученый, за исключением, может быть, Рыжего Орка. Но, так или иначе, зеркало принадлежало ей, а остальное сейчас не имело значения.

— Я слыхала о тебе и время от времени видела тебя, — продолжала Владычица, — но до недавнего времени, когда ты показывался в глиндглассе, — она махнула рукой в сторону мнимого зеркала, — я не ставила ловушек, чтобы переправить тебя в свой мир. Тогда у меня не было на то никаких веских оснований. Но как только они появились, я устроила новые ловушки — а это не так-то просто сделать, пользуясь дистанционным управлением, — надеясь когда-нибудь поймать тебя. Кроме того, я поставила на врата сигнализационные системы, чтобы звонок оповестил меня, когда ты пройдешь через них один.

— Но как детекторы распознали меня? — спросил Кикаха.

— Кожа каждого существа имеет неповторимое по графике электрическое поле. Глиндгласса улавливает поля и заодно регистрирует массу индивида. В нее встроен визуальный детектор, но я пользуюсь им нечасто. Итак, я ввела в компьютер твое физическое описание, полученное из других источников. В нем хранятся данные обо всех существах, попадавших в поле зрения глиндглассы. Когда машина наконец обнаружила тебя, то передала аудиовизуальное уведомление вместе с твоим изображением и частотным полем.

С той минуты все ловушки были настроены замечать тебя, когда ты окажешься в зоне действия глиндглассы, и перебрасывать сюда. Правда, вероятность поймать тебя была очень низкой, ибо существуют тысячи, а возможно, сотни тысяч врат, а подключиться я могла лишь к тысяче.

— Почему ты не поймала заодно и Рыжего Орка?

— По-моему, он не знает, что мне хотелось бы это сделать. Но он догадывается о существовании такого устройства, как глиндгласса, и, очевидно, носит при себе прибор, поглощающий частоты его поля.

— Но разве отсутствие поля одновременно с обнаружением массы не выдаст Рыжего Орка? И как насчет того визуального детектора?

— Да, ты не всего лишь хитрый, но простоватый убийца Владык, — улыбнулась Манату Ворцион, — Во-первых, поле визуального наблюдения часто отклоняется от поля приемопередатчика. А во-вторых, Рыжий Орк ни разу не попался ни в одну из моих ловушек. Может, у него есть нейтрализатор визуального детектора и фальшивый массоизлучатель. Не ты один такой хитрец.

— А почему ты переместила меня в лес, а не сразу в свое дерево?

— Тебе нужно было время, чтобы привыкнуть к моей вселенной и убедиться в мирных намерениях Лингваллана. Кто знает, что случилось бы, попади ты сразу в толпу незнакомцев? Ты очень проворный. И мог пустить в ход лучемет, не разобравшись в ситуации.

— Только не я.

— Самоуверенности тебе не занимать. Это неплохо для личности — до определенного момента.

Кикаха не поверил объяснениям Владычицы. Истина, вероятно, заключалась в том, что она была очень осторожна и просто не хотела устанавливать врата поблизости от своего дерева. Человек, прошедший через врата, мог иметь при себе бомбу или какое-то иное очень разрушительное оружие.

— Сейчас не время для несущественных вопросов, — сказала Манату Ворцион. — Но я все же отвечу на один, который ты наверняка хочешь задать. Почему я не перебрасываю сюда всех, кто попался в мои ловушки? Ведь среди них мог оказаться и Рыжий Орк. Я долго именно так и поступала — пять столетий, если быть точной. И отказалась от этого способа, как только поняла, что он способен каким-то образом их избежать.

Итак, попридержи язык и слушай, пока я не позволю тебе говорить.