Предисловие
У этого рассказа довольно необычная история. Как, впрочем, и у любого другого.
Один молодой человек по имени Брэд Ланг, автор множества очень занятных, на мой взгляд, рассказов, решил открыть журнал «Популярная культура», который предназначался быть рупором того, что вынесено в его заглавие. Он отловил меня и попросил написать для него рассказ. Так получилось, что в это время у меня на руках был один свободный, который зарубил Эд Ферман из журнала «Научная фантастика и фэнтэзи». Он назывался: «Импотенция из-за плохой кармы» и был подписан именем Кордвайнера Берда.
История названия этого рассказа и псевдонима к нему несколько запутанна, но я с этим уже примирился. Кордвайнер Берд - это, собственно, псевдоним Харлана Эллисона. Он прибегал к нему, когда подписывался под сценариями фильмов, если подозревал, что продюсер или режиссер все равно их испортят на свой лад. Он даже специально оговаривал в контракте особый пункт по этому вопросу.
Итак, как вы знаете, а может, и не знаете, я написал серию рассказов и пару романов под псевдонимами литературных персонажей (причем все они были писателями). Например: Килгор Траут, доктор Джон Г.Ватсон, Поль Шопен (писатель из романов о Ниро Вульфе), Дэвид Копперфильд, Лео Квикег Тинкроудор (один из моих собственных писателей-фантастов), лорд Грэйсток (ну, этого уж вы, конечно, знаете) и несколько других. И вот однажды мне приспичило написать рассказ под именем Кордвайнера Берда, но дело осложнялось тем, что он-то не выдуманный персонаж! Ну что ж, для того чтобы это исправить, я сделал Берда аппендиксом генеалогического древа моего, обретшего известность благодаря дешевым журналам, Дока Сэвиджа. Затем я вывел его в рассказе «Дож, чей барк не стоил его гавани» и, утвердив его таким образом в правах персонажа, наконец-то написал под его именем рассказ.
Конечно же, все это делалось с согласия Харлана.
В то время я, однако, понятия не имел, что он когда-то уже издал под этим именем несколько рассказов.
«Импотенция из-за плохой кармы» (кстати, название предложил тоже Харлан) увидела свет в первом и - увы! - последнем номере «Популярной культуры». Издание получилось интересным, стимулирующим к продолжительному сотрудничеству, но Брэд Ланг не сумел раздобыть денег на дальнейшее издание. Так получилось, что в том же номере была напечатана статья Бэрри Мальзберга «Что случилось с научной фантастикой?» Он прочитал рассказ «Берда» и, разглядев в нем пародию на самого себя (он фигурировал там под именем Майкла Б.Хопсмаунта), обиделся. И это несмотря на то, что он пародирует всех и каждого. Я лично пародирую только тех, кого люблю. Так что Хопсмаунт был лишь моей данью таланту Мальзберга.
Спустя какое-то время Рой Торгенссон заказал мне рассказ. Я поведал ему о Берде, об «Импотенции из-за плохой кармы» и о крайне затруднительном положении «Популярной культуры». Рой сказал, что возьмет его, и я засел за переписку рассказа, включая туда купюры, касающиеся Хопсмаунта. Рассказ вышел снова, уже под названием «Последний экстаз Ника Адамса» в журнале «Хризалида-2».
Главная идея этого рассказа, его базисная концепция, пришла ко мне однажды во время обсуждения влияния на меня хороших или плохих отзывов на мою работу (я словно раздуваюсь от гордости, или же наоборот, сдуваюсь, в зависимости от того, что обо мне пишут). В рассказе эффект преувеличен, но, честно говоря, ненамного.
Читатели (правда, немногие) спрашивали меня, не является ли Ник Адамс из моего рассказа сыном хемингуэевского Ника Адамса. Но я до сих пор не могу ни отвергнуть это предположение, ни согласиться с ним.
Последний экстаз Ника Адамса
Ник Адамс-младший, писатель-фантаст, и его жена опять затеяли старую свару.
- Если бы ты действительно меня любил, у тебя бы не было столько проблем с «ним»!
- У «него» есть множество названий, - ответил Ник, - и если бы у тебя не было грязных мыслей, то ты бы ими пользовалась. Кроме того, очень часто тебе на «него» не приходится жаловаться!
- Да уж - раз в месяц у меня к «нему» претензий нет!
Эшлар, высокая сухопарая экс-блондинка, до тридцати семи с половиной лет была красавицей. Теперь ей было пятьдесят. «Причем, сильно „за“, - подумал Ник. - И рядом с ней - я, которому за пятьдесят лишь чуть-чуть».
- Его активность идет по синусоиде, - сказал он вслух. - Если ты сделаешь график...
- Ах вот как! Теперь «он» зависит уже от погодных условий! Так что нам теперь, каждый раз, когда мы задумаем заняться любовью, справляться по барометру? Почему бы тебе не сделать график «его» подъемов и падений? Конечно, для этого нужно, чтобы «он» хоть раз поднялся!..
- Мне надо идти работать, - перебил ее Ник, - я уже несколько месяцев на пределе...
- Вот я и говорю, что на пределе! Только я имею в виду вовсе не твое бумагомарание. Ну хорошо, иди! Прячься за свою машинку! Лупи по своим клавишам, но ко мне больше не прикасайся!
Он встал и по супружеской привычке чмокнул ее в лоб - холодный и твердый, как надгробие, на котором морщины выгравировали: «Здесь похоронена Любовь. Покойся с миром». Она тихонько всхлипнула. Разведя руками, Ник стал подниматься по лестнице к себе в кабинет. К тому времени, когда он достиг четвертого этажа, его пыхтение разнеслось далеко по дому и он вспотел так, словно прошел допрос у череды сменяющих друг друга следователей, обвинявших его в попытке изнасилования.
Пятьдесят лет - и уже одышка и ослабленная потенция. Хотя, в общем-то, его вины тут нет. Просто его жена - фригидная сука. Взять хотя бы для примера прошлую ночь: ее глаза уже начали закатываться, а лицо проступило сквозь грим, и он спросил ее: «Ты чувствуешь, как что-то движется, крольчонок?» (он всегда был без ума от Хэмингуэя); и она ответила: «Что-то там еще только собирается двигаться. Встань. Мне нужно в туалет».
Когда-то подобные слова прозвучали бы для него сладостной музыкой искреннего доверия, в ритме которой вся вселенная закружилась бы вокруг Полярной звезды... Сейчас же он почувствовал себя так, словно у него из груди выпали все волосы.
Он сел поплотнее к машинке, погладил клавиши - такие гладкие и прохладные - и стукнул пару раз, чтобы настроить пальцы и помочь разогреться вдохновению, которое еще разминалось где-то глубоко внутри, боксируя с тенью, прыгая через скакалочку, массируя конечности, потея в сауне; и с бьющимся сердцем готовилось выйти на ринг...
Но в этот момент зазвонил звонок, а он еще не успел сделать и шага из своего угла - споткнулся на первом же слове: «Это». «Это...» - что?
Если бы он только смог понять принцип своих сексуальных подъемов и падений! Может быть, идиотское саркастическое предложение этой суки строить графики не было таким уж глупым? Все может быть...
Звонок снова затренькал, и он подскочил, заерзал, размахивая руками, левое плечо поехало вверх - да что с ним?! Это же звонят во входную дверь, наверняка сообщая о прибытии почты. Ник же сам платит почтальону десятку в месяц за то, чтобы он звонил. Это, конечно, не положено, но кто узнает? Ник не пытался испытывать временем «горячие» чеки - остынут они в почтовом ящике или нет.
Он заспешил вниз, проносясь мимо Эшлар, которая никогда в жизни не стала бы отрывать свою задницу от стула ради того, чтобы принести мужу свежую почту. Кто угодно - только не она!
Так как было первое число, пришло десять счетов. Но кроме них - целая кипа писем от поклонников и письмо от его агента.
О! Агент прислал чек - аванс за новый роман! Две тысячи долларов. Минус десять процентов комиссионных агенту. Минус пятьдесят долларов международных почтовых расходов. Минус двадцать пять за междугородний звонок в прошлом месяце (звонил агент). Минус тысячу, которую он занял у агента. Минус пятьдесят долларов комиссионных за ссуду (тому же агенту). Минус десять долларов на бухгалтерию.
Оставалось только шестьсот шестьдесят пять долларов. Но и это было роскошеством, после месячного воздержания. А прочитав письма своих поклонников, полные восторгов по поводу достоинств его книг, он почувствовал себя так, словно его подлючили к городской газовой станции и накачивают, накачивают - до полного воспарения!
И тут внезапно Ник осознал, что понял принцип упадка той Римской империи, которую он таскает между ног. Но сейчас пускаться в разъяснения сути своего открытия жене Ник не собирался, опасаясь, что пока он ей все растолкует в теории, демонстрировать на практике будет уже нечего. Он подхватил почту и штаны и со всех ног поспешил на кухню. Эшлар, склонившись над мойкой, опускала в нее тарелки.
Он задрал ей юбку, спустил трусики и сказал:
- Тарелки могут подождать, а «он» - нет!
И все могло быть хорошо и прекрасно, и земля могла бы закрутиться быстрее, если бы Эшлар не застряла головой в проводах моечного аппарата.
- А ты ведь снова толстеешь, - заметила она. - Вон, брюхо отрастил. И побрился плохо - кое-где оставил щетину. Слушай, я, конечно, понимаю, что сейчас не самое лучшее время об этом говорить, но моя мамочка... В чем дело? Ты почему остановился?
- Если тебе так нужно объяснение, - Ник шмыгнул носом, - то пожалуйста: причина - в твоей глупости. Я спустил пары, как поезд, остановившийся не на той станции. Все. Я пошел к своей машинке. Женщины вечно найдут чем тебя вывести из себя, а машинка - она машинка и есть: честная и заслуживающая всяческого доверия. Уж она-то не станет трепаться, когда занимаешься с ней любовью.
Двумя минутами позже, когда Эшлар с воплями колотила кулаками в дверь, литеры машинки сцепились насмерть, и расцепить их не было никакой возможности.
Даже простейшему механизму и то нельзя довериться полностью! Нельзя полагаться вообще ни на кого. Все, что казалось таким светлым, чистым и хорошим, в нашей вселенной катится ко всем чертям. И пока ты вынужден это терпеть, есть одна защита: быть «мужчиной с conejos». Или, правильно - cojones? А, неважно. Надо сказать себе:«Будь стойким!» и «Моя голова залита кровью, но я ее не склоню и не подниму лапки кверху!»
Это все, конечно, мило, но литеры машинки упорно не желали расцепляться, а у супруги еще не устали ни кулаки, ни голосовые связки.
Он встал и, выругавшись, распахнул дверь настежь. Эшлар, причитая, пала к нему на грудь.
- Прости! Прости! Прости! Что ж я за сука такая! Вся земля уже пришла в движение, ввергаясь сама в себя, а я додумалась тебя в этот момент подкалывать!
- Да, ты действительно сука, - согласился он. - Но я прощаю тебя, потому что люблю, и потому что ты тоже меня любишь, и потому что у нас бывают и хорошие моменты. Однако...
Но он не стал ей рассказывать о своем открытии принципа. Не время, милая. Сначала надо проверить теорию на практике.
Час спустя, он, отдуваясь, предложил:
- Слушай, Эшлар, а почему бы нам не устроить себе отпуск? Давай съездим на Всемирную конвенцию фантастов в Лас-Вегасе. Развлечемся и между приемами и игрой в кости будем заниматься любовью. Там наше почти забытое чувство может снова ожить.
Или он сказал: «забытое почти чувство»? Чертовски сложно правильно расставить слова в фразах, подобных этой!
Впрочем, это неважно. Что важно, так это то, что Эшлар согласилась поехать на конвенцию, даже не сославшись на то, что ей там нечего будеть надеть. Более того - его теория действовала! До определенной степени, конечно, но не по его же вине. Поклонники, клянча автографы, ходили за ним стадами, и он не услышал ни одного дурного слова в свой адрес. И, словно этого не хватало для опьянения (не говоря уже о стимуляции мужских гормонов), три самых известных в мире фантаста пригласили его на обед и в паузах между бурбоном и бифштексами выдали ему множество полновесных комплиментов.
Первым из них был Зек Вермут, доктор философии и самый богатый писатель-фантаст. Даже то, что, когда все уже почти было съедено, он объявил, что каждый сегодня платит за себя, нисколько не испортило Нику настроения. А затем - победа из побед! - Робин Хайндбайнд - старейшина писателей-фантастов пригласил его на семейный ужин. Ник был счастлив, как человек, получивший пожизненную контрамарку в кабинет массажа. Это было как в сказке - сидеть там в номере люкс, (который был попросторнее всего дома Ника) и вкушать пищу в компании прославленного создателя ставших уже классическими «Моряк в земле сухой», «Не убоюся и козла» и автобиографического романа «Для т...ханья времени всегда достаточно» с подзаголовком «Почему мне поклоняются все».
А затем - чудо из чудес! - сам великий старик - Престон де Тов, собственной персоной, пригласил Ника на трапезу для избранных. Де Тов был кумиром Адамса: это он в сороковые потряс мир научных фантастов своими убойными романами «Салями!» и «Мир Хрен-А».
Однако, в последующие тридцать лет де Тов почти ничего не писал: он был слишком занят изучением на практике МТП (мнемонической терапии перистальтики), созданной другим классиком - престарелым Б.М.Качаллом. Это было учение о ментальном здоровье, психическая дисциплина, обещавшая тому, кто следует всем ее методам, поднять их IQ до 500 баллов, дать совершенную память, совершенное тело и в довесок -бессмертие.
Суть его сводилась к тому, чтобы держать свою кишечную систему на все сто процентов «в состоянии катарсиса» (то есть полностью очищенной). Достигнув этого, вы сможете вернуться в своей памяти обратно, пока не восстановите во всех мельчайших деталях - визуально, слухом, осязательно и обонятельно (особенно важно - обонятельно) момент первого в жизни пищеварения. Это состояние называется ПП (первичный позыв).
Качалл заверял своих последователей, что обещанных результатов можно достичь за год интенсивных занятий МТП. Однако де Тов, (как и большинство адептов новой терапии), три десятка лет спустя все еще сидел на слабительном, которое принимал в качестве физического стимулятора ментальных процессов. Но он не терял надежды, несмотря даже на то, что большую часть трапезы провел в ванной комнате.
Однако следовать религии В.О-Р.У., основанной Качаллом, как метафизическое развитие МТП, де Тов отказался (возможно потому, что никуда не выходил без подгузников, а посещающим службы В.О-Р.У было запрещено надевать хоть что-нибудь во время ритуалов). Суть религии сводилась к тому, что ее адепты через свое АЭ (анальное «эго») возвращались назад, к Первичному Позыву Вселенной, произошедшему во время Большого Взрыва. Если инициируемый при этом выживал, ему выдавалось удостоверение, что он ОК (окончательно конченный) и дошел до точки Высшего Очистительно-Расслабительного Уровня. Считалось, что получившие ОК распространяют вокруг себя столь могущественную ауру, что не-избранным среди них делать нечего. Так что пускай даже не пытаются путаться под ногами!
Несмотря на то что в течение всей трапезы Ник сидел у открытого окна и его здорово просквозило, он был в экстазе. Ничего круче этого быть уже не могло! Но он ошибался. На следующий же день два англичанина Дж.С.Олдраб и Вильям Раббойз пригласили его на вечеринку для авангардных писателей. Этой парочке повезло в том, что их признали критики большой литературы и даже отзывались о них настолько высоко, что их уже не удовлетворяло, когда их называли просто писателями-фантастами. Однако, когда Комитет Конвенции предложил им полностью оплатить их транспортные расходы, проживание в отеле и выпивку для гостей, они снизошли до согласия прожить по меньшей мере три дня с пониженной категорией славы.
Олдраб был известен преимущественно по рассказам в которых антигерои, страдающие различными депрессиями, импотенцией, пассивностью и неприкаянностью слонялись по пейзажам со следами былых катастроф, над которыми парили детали анатомии (обычно гениталии) знаменитостей различных. К тому же он явно завернулся на автокатастрофах, используя их в борще и в каше как символ прогнившей западной культуры (в особенности - Соединенных Штатов). Он сам посмеивался над своими сюжетами.
Как и его коллега, Раббойз был известен как уникальным содержанием, так и не менее уникальной техникой написания своих работ. Они, в большинстве своем, были созданы на основе его собственного опыта наркотических улетов и гомосексуальных встреч. Хотя он был довольно приятный в общении парень и не страдал снобизмом, как Олдраб, все же находились недоброжелатели, ворчавшие о том, что его дружба с молоденькими почитателями не является прямым продолжением курса его демократических склонностей.
Позже он был подвергнут зенитному огню критиков-феминисток, брызгавших слюной от порочной позиции, занятой им по отношению ко всему женскому полу, хоть он и ссылался на то, что это всего лишь литература. Их нельзя было не понять: даже пытаясь игнорировать его наклонности (он все же был очень известным писателем), они не могли сдержать свое праведное негодование, так как в своих произведениях он называл женщин не иначе, как «прорезями», «щелями», «волосатыми дырками» и просто - «п...дами».
Оригинальная техника Раббойза состояла в том, что он рвал рукопись на клочки, а затем наклеивал это все наобум на бумажные листы.
Ника не особенно волновала «чисто мужская литература», но он признавал, что фантазии Олдраба имеют больше смысла, чем бредятина Раббойза. Так кто бы с ним спорил? Но как бы то ни было, оказаться приглашенным к ним считалось в определенных кругах большой честью. Может, теперь серьезные критики обратят и на него внимание - хотя бы по ассоциации?
Нику объяснили, что несмотря на его возраст и то, что он пишет в основном откровенную коммерцию, его пригласили как автора экспериментального романа о путешествиях во времени «Мужчина, поимевший себя», и добавили, что это великое творение: мрачное и невразумительное, но в то же время достаточно квазипоэтическое, чтобы удовлетворить самых утонченных эстетов.
Ник так и расплылся в улыбке. Вот только зачем он сказал им, что писал роман, накачиваясь мускателем и куря без передышки опиум?
Вечеринка вплоть до полуночи шла просто блестяще. Пока надравшемуся до поросячьего визга Олдрабу не стрельнуло прокатиться со своей подружкой на машине, взятой напрокат Раббойзом, и он не врезался на скорости 100 миль в час в фонарный столб. Наконец-то он стал участником настоящей автокатастрофы! (Позже свои впечатления он отразил высоким поэтическим слогом в новом романе «Крах-бах!» о дьявольском пути западной культуры.)
Его подружке было не до его высоких переживаний: она билась в истерике. Раббойз, наоборот, веселился от души.
Результат: за то время, пока подружка набирала номер полиции, в дверях образовалась давка: гости с побледневшими вытянутыми лицами поспешно ретировались, причем Ник - одним из первых.
Эшлар искренне недоумевала, почему ее муж, бывший во время конвенции и несколько недель после в постоянно «приподнятом настроении», затем быстро снова регрессировал в состояние прежней полуимпотенции.
- Чего это с тобой? - спросила она после очередной неудачной попытки. - Ты снова!?...
Тут она уронила пепел со своей сигареты на его лобковые волосы. Поэтому, прежде чем ответить, он потушил возникший мини-пожар, и только затем грозно зарычал:
- Я тебе уже говорил! Ты постоянно меня обламываешь - и в прямом, и в переносном смысле! Критикуешь меня. Ты перекрываешь воздух моему «эго» и тем самым ослабляешь мою потенцию.
То же самое со мной происходит, когда я читаю плохие статьи о себе или ругательные письма от читателей. Это просто сбивает меня с ног. А вот когда поклонники, критики и другие авторы превозносят меня (что бывает не так уж часто), я раздуваюсь от гордости и взмываю от счастья. У меня нет ни малейшего сомнения, что это так. Я установил научным методом, что я прибываю и убываю, как луна, прямо пропорционально в зависимости от того, сколько я получил похвал, а сколько оплеух. И их количество переходит в качество.
- Ты это всерьез?
- Я даже нарисовал график. И он как-то не похож на правильную синусоиду раскачивающегося маятника - это скорее расхромавшийся кактус!
- Так ты хочешь, чтобы я теперь говорила тебе только приятное и держала рот на замке всякий раз, когда ты пытаешься меня унасекомить? Носилась с тобой, как с золотым колоссом? Но ты же сам знаешь, какое ты золото: ноги у тебя из глины, причем вплоть до самой твоей лысой макушки!
- Вот-вот! Это-то я имел в виду.
Они яростно проспорили три часа, пока наконец Эшлар, заливаясь слезами, не пообещала перестать тыкать его носом в его ошибки и слабости. Мало того - с этой минуты она будет хвалить его без всякой меры!
Но она не смогла делать этого искренне, и потому это не сработало: ведь Ник знал, что говоря ему о том, что он -потрясающий красавец, что он - великий писатель, что он -ось всей мировой научной фантастики, она искренне кривит душой.
К тому же положение еще больше ухудшилось после того, как его последнюю книгу оплевали все критики,без исключения.
- Они все опустили палец, и у меня тоже все опускается, -жаловался он.
Неделю спустя дела пошли лучше. Даже не просто лучше -замечательно хорошо! Он был счастлив, как Алладин после первой брачной ночи с невестой, которую ему подарила его волшебная лампа.
Издательство «Двудебил» неожиданно прислало гонорар за роман трехлетней давности и пообещало взять еще один, если Ник представит заявку на двух страницах. Потом Ник получил известие, что один из докторов философии, кандидатов наук Калифорнийского университета пишет диссертацию о его работах. Почта от поклонников на этой неделе была особенно обильной (причем ни один из них не высказывал пожеланий, чтобы он впредь писал на туалетной бумаге).
Какое значение имела теперь степень искренности Эшлар, когда незнакомые люди, не имевшие от этого никакой корысти, превозносили его, сравнивая с великим Килгором Траутом!
Он был настолько переполнен счастьем, что тут же предложил Эшлар устроить себе еще один отпуск на конвенции в Пекине, Иллинойс, находившемся всего в десяти милях от их родной Пеории. Она ответила, что поедет, хоть и терпеть не может двуногих пресмыкающихся, толпящихся вокруг него на конвенциях. Она проведет все время в барах в компании других писательских жен. С ними она сможет расслабиться и отдохнуть от базарного гвалта, который обычно устраивают писатели, стоит им только собраться до кучи. Жены писателей не увлекаются фантастикой и редко читают даже произведения мужей. Причем исключительно собственных мужей.
Ник не был суеверным, но когда он увидел программку конвенции, все же расценил ее как добрый знак свыше. На первой странице большими округлыми буквами было напечатано ее название, которое должно было звучать как «КОПЕЛ» (на слэнге фанов - Ко(нвенция) Пе(кинская) Л(итераторов). Но там почему-то значилось: «КОБЕЛ».
Позже Ник признал, что истолковал предзнаменования неверно.
Сначала все шло настолько хорошо, насколько только можно было пожелать. Поклонники буквально лобызали ему ноги, и восторг во взглядах был очевиден. Некоторые даже платили за выпивку, вместо того, чтобы как обычно, оставлять его потеть наедине с непомерным счетом.
Эшлар тоже, казалось бы, должна была быть счастлива. Но вместо этого, она принялась изводить его жалобами: мол, только из-за того, что она хочет вести нормальную супружескую жизнь, ей, очевидно всю эту жизнь придется протаскаться по уже осточертевшим конвенциям.
Тогда Ник сговорился с восемнадцатилетней почитательницей, обладающей гривой светлых волос, лицом эльфа, огромными глазами, в которых светилось поклонение, грудями, плывущими впереди нее, словно два воздушных шара, и ногами Марлен Дитрих. Звали ее Баркис, и она вся трепетала от желания, а он дурел от нетерпения. Наконец они уединились в ее комнате, и по секс-шкале Рихтера мощность достигла 8,6 баллов. Постепенно поднимаясь, она грозила уже перейти за критическую отметку в 9,6, когда дверь содрогнулась от грохота кулаков Эшлар и ее воплей с требованием немедленно открыть.
Позже он узнал, что одна из писательских жен засекла их с Баркис как раз в тот момент, когда они входили в комнату. Она тут же рысью помчалась разыскивать Эшлар по всему отелю, а та, в свою очередь, не теряя времени, по дороге собрала в качестве свидетелей еще трех жен и одного коридорного мальчика.
Всю дорогу до Пеории она не переставала причитать. Ступив на порог родного дома, Эшлар быстро собрала вещи и тут же уехала на такси к мамочке. Однако там она оставалась недолго: в ярости она как-то забыла, что ее мамочка уже год как перекочевала в дом престарелых. Но это не выбило ее из колеи, и она поселилась в самом дорогом отеле, пересылая (через своего адвоката) мужу счета для оплаты.
Каждый день он получал от нее по длиннющему письму, и каждое из них было уничижительным. Выбрасывать их в мусорник, не читая, у него как-то не получалось: каждый раз он сгорал от любопытства - какие новые грехи она ему припишет и как обзовет. И все же, после долгих раздумий, он решился продать свой дом и переехать из Иллинойса в Нью-Джерси. Единственным, кто знал теперь его почтовый адрес, был его агент, и Ник попросил его, чтобы все письма от жены, он возвращал обратно, с пометкой «Не интересует».
Но он знал, что однажды она до него доберется.
Прошло три месяца, в течение которых он не получил от нее ни одного письма. Дела шли настолько хорошо, насколько можно ожидать от нашего мира, в котором всем, в сущности, плевать, как они у тебя идут. Он нашел молоденькую поклонницу Мумах Смит, которая с жаром оставалась разделять с ним те ночи, когда он получал хорошие рецензии, восторженные письма и благожелательные отзывы критиков.
И вот однажды утром, когда он пил кофе перед тем как усесться за машинку, зазвонил телефон. Звонила новая секретарша его агента, с которой он еще не был знаком. Ее хозяин сейчас в Европе (небось, в поте лица добывает свои десять процентов, подумал Ник), но у него есть хорошие новости: «Шарпер и Рэйк» - очень серьезное издательство, выпускающее книги в твердых обложках, только что купило заявку на его следующий роман «Санитарно ярко освещенная планета». И они собираются выписать ему огромный аванс. Более того, «Шарпер и Рэйк» полностью берут на себя рекламную кампанию.
Первое пришедшее в тот день письмо было от члена комитета по присуждению ежегодной премии «Пульсар»*, учрежденной ПФТ (Писатели-Фантасты Терры). Ник принадлежал к этому обществу, но до сих пор его членство выражалось в том, что он отчислял в его поддержку определенный процент своих доходов. И однако (смотрите-ка!) один из его романов «Горячие ночки на Венере» был выставлен на соискание, и... И! - его монстр почувствовал себя, словно он - «Квин Мэри»**, на всех парах - только ветер свистит - стремящаяся в родную гавань! - он получил «Пульсар»!
* «Небьюла» («Туманность») - литературная премия писателей-фантастов США.
* «Квин Мэри» - одно из самых быстроходных судов компании «Кунард» в 40-50 годы.
«Нет никаких препятствий для того, чтобы Вы могли об этом рассказывать кому бы то ни было, - писал член комитета. - Приз будет вручен в течение двух месяцев с данного момента. Мы своевременно Вас известим, чтобы быть уверенными в Вашем присутствии на торжественном банкете ПФТ в Нью-Йорке».
Ник стал читать второе письмо. Оно было от Лекса Фиддлера -самого крупного в стране литературного критика. Фиддлер информировал, что он выдвинул роман Ника «Прощай, окружность»* на соискание самой почетной награды в Штатах - премии Майкла Оберста по литературе, учрежденной пятьдесят лет назад пивоваром из Сент-Луиса. Если Ник ее удостоится, то получит 50 000 долларов, станет знаменитостью, а его книга станет бестселлером. Но даже если он и не получит ее, контракт с Голливудом, можно считать, уже подписан.
* Роман Э.Хэмингуэя «Прощай, оружие».
Ник вскрыл третье письмо.
И вопя от счастья, закрутился вокруг оси, сшибая концом своего колосса вазочки и пепельницы со столов и секретеров. Свой бешеный танец он прекратил лишь когда у него окончательно закружилась голова. Оперевшись на стол и уставившись на свой все увеличивающийся конец, он взвыл:
-Мне срочно нужна Мумах! Только... Надеюсь, она не сомлеет, когда увидит ЭТО!
Но сомлел Ник, а не Мумах. При последней мощной попытке удовлетворить его «эго» кровь отхлынула от мозга, а сердце замерло. Вся кровь устремилась в ныне самую выдающуюся часть его тела, которая налилась так, словно Кинг-Конг сжимал ее своей лапой обезьяньего Гаргантюа.
Если бы Ник был еще способен соображать, возможно, он испугался бы, и это остановило бы процесс, заставив часть тела бробдингнежских размеров осесть, как непропеченную пиццу. Но мозг его был обескровлен, и поэтому, не сумев принять никаких мер предосторожности, он стал валиться ничком. Лишь на секунду его падение замедлилось, встретив препятствие в виде его гигантского члена, уже упиравшегося в ковер; а затем, словно прыгун с шестом, он со всего размаху ахнулся побледневшим, осунувшимся лицом об пол.
Он лежал на боку, а его член, подстегиваемый подсознанием, все рос и рос, словно питон, выползающий из норы. Он раздувался, как воздушный шар, достигший более разряженных слоев атмосферы. Но и у воздушных шаров есть предел прочности - в какой-то критический момент, когда давление внутри становится выше, чем снаружи, оболочка с треском разрывается, и газ устремляется наружу.
Почтальонша как раз собиралась садиться в свой джип, когда услышала грохот. Он резко обернулась и закричала при виде летящих в нее стекол и дыма, валящего из разбитых окон.
Полиции было несложно определить эпицентр взрыва. Но, увидев, что послужило его причиной, они только обалдело покрутили головами и вынесли решение, что это - загадка природы.
Полиция выяснила, что третье письмо, с адресом шведского посольства в Вашингтоне, было фальшивкой. Кто послал его, так и осталось невыясненным, и скорее всего не выяснится никогда. Но кому понадобилось сообщать Нику Адамсу-младшему, писателю фантастических романов, что он получил Нобелевскую премию по литературе?
Дальнейшее расследование показало, что письма от комитета «Пульсара» и от Лекса Фиддлера также были фальшивками. Равно как и звонок секретарши литературного агента, сообщившей ему об огромном авансе от «Шарпера и Рэйка». Все улики недвумысленно указывали на миссис Адамс, но выяснилось, что она в Европе, где и остается по сию пору. Кроме того, полиция все равно не смогла бы вменить ей в вину ничего, кроме невинной шутки.
Сейчас Эшлар живет в Испании. Временами по ее лицу блуждает загадочная улыбка, причину которой затрудняются объяснить даже самые близкие ее друзья. Что она выражает - сожаление или триумф?
Писала ли она эти письма, отдавая себе отчет в том, что они сотворят с ее благоверным? Конечно же, она и представить себе не могла, как мощно они могут подействовать; она недооценила силу «эго» и переоценила возможности плоти.
А может, она хотела только подкачать его гордость, сделать его счастливым, потому что все еще продолжала его любить; и на свой лад постаралась по максимуму, чтобы дать ему возможность хоть один денек полетать от радости?
Хотелось бы думать, что так.