22

«Ом-мани-падме-хам!»

Глубокий мужской голос, жужжа, тянул эту странную мелодию. Чарльз Арпад Ом отмахнулся от нее, словно от комара, ноющего у самого уха.

«Ом-мани-падме-хам!»

— Заткнись! — сказал Чарли, залезая головой под подушку. Голос негромко и настойчиво пробирался и туда. Будто тибетский лама напевал какое-то ритуальное речение, будто его, Чарли Ома, погребли, но он еще должен возродиться.

Голос умолк. Чарли, прекрасно зная, что последует дальше, выругался. Женский голос, сменивший мужской, звучал громко и пронзительно — средоточие сварливости, занудства и ворчливости. Голос принадлежал его бывшей жене, и Чарли сам запрограммировал его в экран-будильник — только этот голос мог вытащить его из постели. Он всегда сердил, поднимал давление, будоражил, не позволяя совсем разлениться. Без этого голоса Ом вполне мог и на работу опоздать.

«Ах ты, растяпа ленивый! Задница! Пьяница! Распутник! Сорняк проклятый! Давай займись делом! Симулянт! Остолоп! Свинья! Паразит! Яйца твои грязные! Тебя только одно и способно утром поднять, но я об этом и слышать не желаю. Смотри-ка, даже оторвать свою задницу не в состоянии, вся туша спиртом пропиталась. Давай вытаскивай эту груду, которая называется твоим телом. Что ты развалился там, как квашня! Вставай, не то водой полью. Бог свидетель, душ — это как раз то, что тебе нужно!»

— Добилась своего! — закричал Чарли, переворачиваясь. Он схватил подушку и бросил ее в экран, с которого на него смотрела злобная физиономия его бывшей жены.

— Правильно! — завопила она. — Давай швыряй в меня все подряд. Ты просто пародия. Неверно, слону в задницу и то попасть не сможешь!

Чарли специально записал несколько особенно буйных тирад своей супруги, которые затем смонтировал в единую, отталкивающую филиппику. Какое иррациональное желание понести наказание (как-никак в том, что они развелись, была и часть его вины) заставило его выслушивать по утрам ее громогласные излияния?

Чарли со стоном скатился с кровати, пошатываясь поднялся и проковылял в ванную комнату, отшвырнув ногой попавшийся на пути шарик из скомканной конфетной обертки. Мысленно он обругал неряшливого жильца, бросившего фантик на пол вместо мусорного контейнера. Проходя мимо строя цилиндров, он кулаком погрозил лицу в окошке стоунера Пятницы.

— Неряха!

Хорошо хоть в этот раз простыни сменил. Уже не однажды Чарли залезал в постель, пропахшую потом, а один раз, в Пятницу — блевотиной. Но даже тогда он не пожаловался властям, поскольку это противоречило неписаному закону разгильдяев — вииди, к сообществу которых принадлежал и он сам. Но вот сообщение Роберту Чангу Селасси он непременно оставит, да еще какое!

Закончив ванные процедуры, Чарли вышел через дверь в гостиную. Позади бильярдного стола, придвинутого почти вплотную к восточной стене, в линию стояли семь цилиндров. Единственный человек, способный подвигнуть Чарли на размышления, житель Воскресенья, Том Зурван, уставился на него через окно своего стоунера. Резкое выражение лица, длинные волосы, долгая, густая борода, придавали ему вид старозаветного пророка, некоего подобия Иеремии четырнадцатого века Новой Эры. Чарли иронично благословил его. Вот уж за кем никогда не приходится убирать. Чарли всегда испытывал уверенность в том, что Зурван не одобрил бы его образ жизни.

Голос бывшей жены умолк, но если бы Чарли попытался опять прилечь на кровать, на диван или даже на пол, новые вопли не заставили бы себя ждать. Программа предусматривала слежение за ним вплоть до того момента, пока он не возьмется за первую утреннюю чашку кофе.

Чарли прошел через холл — со всех сторон работали автоматически включившиеся экраны. Разобрать что-либо было трудно. Голоса дикторов накладывались один на другой — сплошная многоголосица и неразбериха:

«…сообщили сегодня о том, что в пустыне бассейна Амазонки освоено еще десять тысяч квадратных миль…»

«…плохие новости… несмотря на гигантские усилия, Лондон снова погружается со скоростью два дюйма в обгод…»

«…ответьте на седьмой вопрос и вы выиграете еще сорок кредиток, заверенных правительством. В каком году — в исчислении Новой Эры и по старому стилю — состоялось сражение при Далласе?»

«…древний философ Вуди Аллен утверждал, что все мы — монады без глаз. Среди историков имеются разногласия относительно трактовки старинных записей. Некоторые заявляют, что Аллен говорил „странники“, а не „монады“ [англ. monad — одноклеточный организм; в философии Лейбница монада — неделимые духовные первичные элементы, составляющие основу мироздания; англ. nomad — странник, кочевник]. В этом случае…»

«…голосуя за Нучала Келли Ванга, вы голосуете против продолжения использования в питьевой воде химических контрацептивов. Остановим этот устаревший и ненадежный метод контроля рождаемости! На планете достаточно места для людей! Голосуя за Ванга, вы голосуете за будущее! Люди требуют права рожать детей, и все-таки…»

Один из нескольких экранов, содержащих напоминания о предстоящих делах, показывал, что в следующее Воскресенье Чарли предстояло пройти тест на квалификацию в качестве выборщика.

Надпись на экране гласила:

ЗАНИМАЙСЯ УСЕРДНО, БЕЗДЕЛЬНИК.

ПОМНИ, ЧТО В ПРОШЛЫЙ РАЗ ТЫ ЗАВАЛИЛ ЭКЗАМЕН.

— Какая разница, — промычал Чарли. — Ванг — единственный, за кого хотелось бы голосовать, но у него нет никаких шансов.

Экран новостей в кухне встретил его изображением Папы Сикста XI, стоящего на крыльце своего дома в Риме. Запись производилась в прошлую Субботу во время посвящения Ивана Фамифона Йети в сан сегодняшнего главы Римской Католической Церкви. Камера прошлась по лицам пятидесяти или около того верующих, собравшихся на лужайке перед домом, и переместилась в дом. Доставая из своего личного ящика кубик кофе на четыре чашки, Чарли остановился посмотреть, что будет дальше. На экране прошли лица шести других наместников Христа, разместившихся в цилиндрах в небольшой комнатушке, — лица старых людей, много повидавших на своем веку и много страдавших.

— Страдание весьма способствует становлению личности, — изрек Ом и приказал экрану переключиться на другой канал. Он не был столь уж беспечным, наоборот, испытывал чувства, справиться с которыми в этот момент было для него довольно тяжело. Однако и на этом канале он услышал нечто такое, что отнюдь не способствовало улучшению настроения: Манхэттен Мэнглерс проиграла Род Айленд Рустерс со счетом 4:5. После футбольного матча произошла настоящая свалка, одна из тех, в которых и сам Чарли обычно участвовал с большим удовольствием. Саму свалку, в которой десять человек получили ранения, не показали — Чарли услышал о ней по другой специальной сигнальной системе оповещения.

Была проведена запись со спутников, и теперь после увеличения органики изучат ее. Затем виновные в нанесении повреждений другим людям будут идентифицированы и арестованы. Зачинщики беспорядков и раненые также будут арестованы.

Чарли выключил экран, положил кубик в глубокую тарелку, а ее — в дестоунер и повернул выключатель. Открыв дверцу, он достал тарелку, налил кофе в фильтр и включил кофеварку. Ожидая, пока кофе приготовится, Чарли подошел к окну и выглянул на Вуменвэй. Небо было абсолютно чистым. Еще один жаркий день. Улицу заполняли люди — мужчины и женщины — одетые в яркие шотландские юбки, рубашки с большими кружевными жабо и широкополые шляпы с естественными или искусственными цветами. Пешеходы старались выбирать путь в тени огромных дубов и пальм, рядами стоящих по обеим сторонам улицы. У многих велосипедистов в корзинках на багажнике лежали игрушечные медведи, впрочем и пешеходы тоже по большей части держали такие же в руках. Морды игрушечных зверей лишь наполовину были медвежьи; вторая же половина воспроизводила кого-нибудь из дорогих родственников, супругов, любовников, а иногда — вот уж настоящие Нарциссы — их собственные лица.

Чарли тряхнул головой — словно сбрасывая с себя эту причуду — и налил большую чашку кофе. Споткнувшись и неуклюже наклонившись над столом, он опустился в кресло, пролив кофе на стол. Задумчиво уставившись на кофе — единственный достойный способ, которым он мог хоть как-то восстановить себя по утрам (было уже почти десять часов), Чарли попытался вспомнить события вчерашнего вечера. Домой он пришел довольно поздно, едва сумел вставить диск в замочную скважину, а затем, добавив еще внушительное количество пива, свалился в постель.

И вот теперь он не мыт, не брит и голова трещит — просто нет сил. В голове действительно стучало так, будто ее отрезали и использовали как шар, которым сбивали кегли. Каждый новый прилив крови к мозгу отдавался настоящим ударом, от которого во все стороны разлетались острые иглы, впивавшиеся в череп. И как только удалось ему заполучить такую головную боль, которую никто, даже самый грешный из грешников, не заслужил всеми своими проступками? О… да… Отработав в баре, он не пошел домой, что следовало бы сделать, а проторчал весь вечер с дружками в таверне.

— Нет, дольше никогда! — С губ его сорвался жалобный крик. — Больше никогда! — Он откинулся на спинку кресла, пораженный дикостью своего порыва. Он говорил вслух.

Чарли налил еще кофе. Что это был за сон, который так потряс его? Он помнил о нем не более, чем о подробностях буйного вечера накануне. Подождите-ка… Из темного тумана появляются какие-то смутные, фигуры. Он пытается схватить их, но видит, как они отступают назад, в туман.

Впрочем, какое это имеет значение. Сейчас он выпьет еще немного кофе, съест легкий завтрак и позанимается в гостиной на тренажере. Затем, побрившись и приняв душ, он возьмет рапиру и отправится в гимнастический зал. Потренировавшись часок, он вернется в свою квартиру, еще раз примет душ, а затем переоденется, чтобы идти на работу.

Кстати об одежде. Чего это он сидит здесь нагишом? Он вспомнил, что не раздевался после того, как доковылял до квартиры. Но он должен был это сделать. Странно, что он не видит одежды на полу. Конечно же, он снял ее перед тем, как лечь в постель. Наверно, ночью он ходил в ванную, а снова ложась, забросил одежду в свой шкаф. Даже растяпы, грязные и безответственные, антиобщественные по своей природе и ленивые до мозга костей, были настолько обработаны пропагандой, что автоматически делали некоторые вещи, входящие в противоречие с их натурой.

«И в самом деле надо меньше пить», — пробормотал Чарли. Он встал, чтобы налить себе еще кофе, но остановился с чашкой в руках. Экран на стене за его спиной громко загудел. Обернувшись, он увидел оранжевый мерцающий сигнал. Произнеся команду, чтобы отключить сигнал тревоги, он увидел на экране какого-то человека, стоящего перед дверью его квартиры, — высокого, крепко сложенного мужчину примерно тридцати сублет. Одет он был в лиловую шляпу, украшенную желтыми розами, тесную желтую рубаху с кружевными манжетами и зеленым жабо и в полосатую черно-белую юбку. На плече мужчины висела сумка из кожи аллигатора — их разводили на одной из ферм в Бруклине. Игрушечный медведь, которого мужчина держал под мышкой, был такого же цвета, что и рубаха. Мордочка игрушки напоминала своего хозяина.

— Что такое?.. — начал было Чарли Ом и осекся.

Внезапно он узнал узкое, лисье лицо этого человека. В течение нескольких последних сублет Чарли не раз приходилось, выполняя его заказы в баре, подавать ему выпить. Мужчина неизменно обращался с рюмками, словно держал в руках умирающую птицу. Три порции бурбона — и вечер в баре для Хетмана Яноса Ананда Маджа был закончен.

— …Что вы делаете здесь?

Он отдал команду на включение аудиосистемы экрана у входной двери и сказал немного громче, чем необходимо:

— Подождите минуту!

Чарли поспешил из кухни вниз по лестнице. Каждая ступенька отдавалась в голове стреляющей болью. Он прошел через узкий холл — зажегся свет — и вставил кончик звезды в отверстие под надписью СУББОТА. Спустя несколько секунд одетый в юбку Чарли быстро прошел к двери и остановился. Что делает здесь Янос Мадж? Неужели он, Чарли Ом, чем-то оскорбил Маджа вчера вечером и теперь тот пришел сюда требовать извинений? Или, может быть, Мадж — это органик и явился арестовать его, Чарли, за какой-то проступок, совершенный прошлым вечером? Что он мог натворить? Это предположение не представлялось Чарли вероятным, поскольку на экране было четко видно, что Мадж находился в холле один.

— Что вы хотите? — спросил Чарли.

По лицу Маджа пробежало… раздражение?

— Мне нужно поговорить с вами, Ом.

— О чем?

Мадж посмотрел по сторонам — в холле было пусто? Правда, это не означает, что за ним не наблюдали с каких-то мониторов. Какой-нибудь другой разгильдяй-вииди наверняка разглядывает его сейчас на своем экране.

Мадж сунул руки в карман своей юбки и вытащил тонкую квадратную черную пластину. Держа пластину двумя пальцами, он что-то произнес в нее — так тихо, что Ом не расслышал. Затем Мадж поднял ее. На экране появилось одно слово, мерцающее оранжевым цветом на черном фоне.

ИММЕР

После трех вспышек слово исчезло.

— О Господи! — воскликнул Чарли.

23

Пока Ом, увидев на экране карточку иммера, открывал дверь, боль его странным образом улетучилась. Она не просто разрядилась, а буквально взорвалась, сжалась внутрь. Фрагменты похмельных страданий, будто шрапнель, наделали дырок в личности Чарли Ома, а то, что осталось после этого, ринулось в образовавшуюся брешь, В памяти пробежали события Субботнего вечера — неясные и далекие. Как и это похмелье, испытываемое им сегодня утром, в некотором смысле существует само по себе, имея к нему, Ому, всего лишь косвенное отношение. Боль казалась ему призрачной, отражением отстраненного оригинала: само это смутное состояние он пережил, избавился от него еще в прошлое Воскресенье, будучи Отцом Томом Зурваном. Отец Том никогда не потреблял алкоголя, но тем не менее вынужден был страдать от бесчинств Чарли Ома. Отец Том принимал преследовавшую его головную боль как часть тяжелой кармы, доставшейся ему от прошлой жизни.

Похмелье отпустило пять дней назад. И все же, когда он в качестве Чарли Ома проснулся этим утром, то сразу же закутался в мысленный кокон. Все события и опасности, через которые прошли четыре его предшественника, оказались арестованными и заключенными в темницу. Или — все страсти и эмоции минувших дней он просто запрятал в цилиндры души где-то внутри себя. Он, окаменевший во всех отношениях, окаменевший Чарли Ом, не помнил ровным счетом ничего. Но он был именно им. Омом, барменом на полставки, пьяницей и разгильдяем. Дни, отделявшие сегодня от прошлой Субботы, отцепились от него, отошли вдаль, словно он и не был иммером, не пережил их лично. Даже похмелье, более не существовавшее, и то возвращалось к жизни. Невидимая рука прошлой Субботы сжимала его, пытаясь выдавить все соки других дней.

Это внезапное открытие стало первым потрясением. Вторым, нагрянувшим тут же, стало понимание: если явился иммер, значит он принес скверные новости. Иначе члены Совета не направили бы к нему посланца.

Мадж вошел, осмотрелся по сторонам с таким видом, словно полагал увидеть себя в свинарнике и очень удивлен неоправдавшимся ожиданиям.

— Одевайтесь и побыстрее, — объявил он. — Через пять минут мы должны уйти отсюда, а если можно, то и раньше.

— Сюда… придут органики? — спросил Ом, звучно сглотнув.

— Да, — ответил Мадж, — но не за вами. То есть не именно за вами. Предстоит рейд с целью проверки санитарного состояния.

Он почувствовал облегчение.

— Но тогда?..

— Я должен проводить вас… к одному человеку, — сказал Мадж. — Надо идти!

Настойчивость и властность тона Маджа подействовали на Ома. Он ринулся к своему шкафу. Вернувшись одетым, он застал Маджа возле стоунера Зурвана. Услышав за спиной шаги подошедшего Ома, Мадж внимательно оглядел его с ног до головы.

— Отлично, — объявил он. Затем, снова повернувшись лицом к Зурвану, он показал на него: — Это действительно кукла?

— Да, — ответил Ом и добавил: — Откуда вам это известно?

— Мне приказали избавиться от куклы, если она покажется мне не очень схожей с оригиналом.

— Почему? Что, ситуация и в самом деле настолько плоха?

— Достаточно плоха, я полагаю. Подробности мне неизвестны, да я и не хотел бы их знать.

Мадж бросил взгляд на экран, показывающий время.

— Все в порядке. Мы опережаем график на две минуты. Нет ли здесь записей, которые перед уходом следовало бы уничтожить? Что-нибудь такое, что органикам лучше бы не видеть?

— Да нет. Ничего такого! — успокоил его Ом. — Может быть, я и в самом деле вииди, но никак не небрежный.

Мадж вывернул наизнанку свою юбку и шляпу. Теперь он оказался в коричневой шляпе и светло-вишневой юбке. Затем Мадж запустил руку в сумку, упрятанную еще раньше в коричневый мешок, с которым хозяйки обычно ходят за покупками. Ом подумал вдруг, что сейчас гость вытащит револьвер. Кровь отлила от его головы, он напрягся, готовый, если понадобится, совершить прыжок. Однако Мадж извлек еще одну широкополую шляпу — коричневую, с высоким верхом и оранжевым пером.

Он протянул ее Ому.

— Она тоже двусторонняя. Наденьте.

Ом снял свою шляпу и отшвырнул ее. Мадж поднял брови и сурово посмотрел на него.

— Я выкину ее позже, — сказал Ом. — Вы же сами сказали, что у нас мало времени. К тому же, если органики заявятся сюда, лучше, если они обнаружат хоть какие-то признаки беспорядка. Иначе у них могут возникнуть подозрения.

Оба направились к двери. Ом, следовавший в полушаге за Маджем, спросил:

— Может быть, вы все-таки скажете, что произошло?

— Да, пожалуйста. — Мадж открыл дверь и вошел в холл.

Когда Ом поравнялся с ним, Мадж негромко произнес:

— Меня просили рассказать вам об этом, только если вы сами попросите. Обнаружили куклу Реппа. Это случилось вчера за десять минут до полуночи. То есть, кажется, в Пятницу.

— О Господи! Все кончено!

— Не кричите так, — попросил Мадж. — И вообще ведите себя естественно, что бы ни произошло. И не надо больше никаких вопросов.

— Сник в этом замешана?

— Я же сказал… никаких вопросов.

Они пошли через холл. В этот момент через три квартиры от его собственной открылась дверь, и вышла шумная пьяная парочка — мужчина и женщина. Мадж отпрянул от них, словно опасался запачкаться прикоснувшись.

— Эй, Чарли, — выкрикнул мужчина. — Увидимся в Изобаре.

— Может быть… — протянул Ом. — У меня, правда, на сегодня есть одно срочное дело. Не знаю, смогу ли вовремя придти на работу.

— Тогда мы выпьем за ваше счастье и успехи, — пообещала женщина.

— Давайте.

Уже в кабине лифта Чарли проговорил:

— Понимаю, вам не хочется, чтобы я задавал вопросы и все-таки: я сегодня должен идти на работу? И если нет, то под каким предлогом?

— Думаю, об этом позаботятся.

— Да. Может, вообще скоро эта работа станет совершенно неважной.

Мадж уставился на него.

— Лучше, дружок, вам взять себя в руки. Бог мой, вы вообще ведете себя не так, как подобает настоящему иммеру.

Как раз перед остановкой лифта Ом, не в силах контролировать свое любопытство и отбросив внутреннюю борьбу, сказал:

— Какого черта иммер вообще должен жить здесь?

— Никаких вопросов, вы не забыли?

Как он мог открыть этому человеку, что своей волей построил, нет — лучше сказать — вырастил в себе личность для каждого из дней недели? И каждый из этих характеров нес определенные основополагающие черты, которые сосуществовали, хотя и не в гармонии. А ведь он был всего лишь человеком. Он — Джеф Кэрд. Он в образах этих самостоятельных личностей был и консерватором, и либералом, и пуританином, любителем наслаждений, и атеистом, и человеком, жаждущим веры, и сторонником авторитарных взглядов, и бунтарем, аккуратистом и неряхой. Из множества противоречивых черт характера он взрастил семь различных его вариантов. Он мог совершать многое такое, что, живи он всего в одном дне, выдало бы его с головой. В одном теле существовало сразу несколько людей, и каждый из них получил шанс делать все, что хочется именно ему. Хотя в случае с Чарли Омом, если посмотреть внимательно, нужно было сказать, что тут Кэрд зашел слишком уж далеко.

В тот момент, когда они уже входили в подземный гараж, в голове его молнией промчался сон, который Чарли тщетно пытался вспомнить утром. Он видел всех семерых двойников — его вторые «я» собрались вместе в Центральном Парке и в густом тумане гарцевали на лошадях. Они появились из сумрака с различных направлений и вывели лошадей таким образом, что их крупы составили семиконечную звезду. Или, может быть, говоря фигурально, некий конский букет.

— Что мы делаем тут, на этой дорожке для новобрачных? — спросил Джеф Кэрд.

— Женимся, что же еще? — произнес Отец Том Зурван.

Чарли Ом как-то неискренне улыбнулся.

— По нашему поведению скорее скажешь, что мы собрались разводиться. Сначала развод, а уже затем женитьба. Это точно!

Джим Дунски выхватил невесть откуда шпагу, поднял ее и закричал:

— Один за всех и все за одного!

— Семь мушкетеров! — завопил Боб Тингл.

— Пусть победит сильнейший! — молвил Вилл Ишарашвили.

— И дьявол останется позади! — с ликованием добавил Чарли Ом.

Все замолчали, заслышав стук копыт приближающихся в тумане лошадей. Все ждали, сами не зная чего, и вот сквозь туман постепенно проступила фигура гигантского мужчины, верхом на огромном коне. И тут же сон оборвался.

Времени на то, чтобы попытаться разгадать его смысл, у Ома сейчас не было. Мадж вытолкнул его из здания на прилегающий тротуар, и они быстро пересекли двор, заполненный нескольким взрослыми и прыгающими детьми. Он не сомневался, что некоторые из детей не имели идентификационной звезды и не были зарегистрированы в банке данных. Мадж взглянул на него и пробормотал: «Осталась одна минута».

Ом, глядя по сторонам, не мог обнаружить никаких признаков присутствия органиков. Однако едва они вышли на Бульвар Вуменвэй, Ом увидел около тридцати мужчин и женщин, одетых в гражданское и стоящих вокруг нескольких машин. Отсутствие номеров красноречиво свидетельствовало о принадлежности машин органикам. Когда, наконец, они поймут, что это давно уже очевидно всем?

Несомненно, что в других точках с разных сторон собрались и другие группы.

«Неплохо бы выпить», — подумал Ом.

«Ничего, потерпишь, — произнес кто-то внутри него, — сейчас есть дела и поважнее».

И все-таки, когда они, направляясь по Вуменвэй на север, проходили мимо большого темного окна Изобара, он почувствовал, будто какой-то гироскоп внутри него притягивает, наклоняет его в сторону входа. Неведомая сила заставляла его вступить на путь наименьшего сопротивления, где господствуют неискоренимые привычки.

Ом весь вспотел, хотя это вполне можно было объяснить жарой. Но вот во рту у него определенно пересохло сверх всякой меры. Какие уж тут иные причины… Что сегодняшние органики предпримут после обнаружения куклы-двойника Реппа? Первая смена уже прочла записки, сделанные во вторую смену в Пятницу. По такому серьезному поводу они непременно должны принять меры. Что они станут делать? Вряд ли он узнает раньше, чем они доберутся до своего, пока еще неизвестного ему пункта назначения.

Он чувствовал тяжесть пистолета, лежащего в сумке. Хотя он сразу же с головой окунулся в свой сегодняшний образ, моментально вжился в личность Чарли Ома, это все-таки не помешало ему машинально переложить оружие в сегодняшнюю сумку. Присутствие оружия хоть как-то успокаивало его. Если Мадж задумал нечто вероломное, пистолет окажется как нельзя кстати. Однако сам Мадж знал об Оме не так уж много, а те, кто его послал, не посоветовал и его разоружать. Это наверняка насторожило бы Ома, подсказав, что беседа с ним — не единственная цель членов Совета.

«Я становлюсь слишком мнительным, — сказал он себе. Хотя причины для этого конечно же есть. Несомненно, я могу представлять для сообщества очень серьезную опасность».

— Не выходите из-под дерева, — предупредил Мадж. — Оставайтесь в стороне от открытого места.

Чарли собрался было выйти на открытый солнцепек между дубами, растущими по краю мостовой.

— Извините.

Так или иначе, все равно придется покинуть естественную крышу листвы. Здесь их могут засечь спутники, как обычно кружившие высоко в небе. Они непременно зарегистрируют тот факт, что двое мужчин, одетые так-то и так-то, вошли под прикрытие деревьев в такой-то и такой-то точке и вышли из-под кроны там-то и там-то. Само по себе это, естественно, не означает ровным счетом ничего. А вот если органики начнут выслеживать этих двух мужчин, вот тут уж пригодится любая информация.

На углу Вуменвэй и Вэйверли Плейс Мадж остановился. Он посмотрел по сторонам — с какой целью, чего он искал, этого Ом пока не знал.

— Подождите минуту, а затем следуйте за мной, — объявил Мадж.

Ом заметил, как Мадж взял из сумки какую-то короткую в прозрачном пластике трубочку. Он что-то нажал, и трубочка превратилась в небольшой зонтик. С зонтиком над головой, Мадж пересек тротуар и вошел в магазин на углу. Лучше бы он захватил такой зонт, под которым они могли бы укрыться вдвоем. Тогда, если бы им удалось спрятаться от небесного глаза, снимающего под углом, они остались бы вовсе незамеченными. Вертикальный спутник зафиксировал бы только зонт, под которым прошли двое людей, — мужчины или мужчина и женщина.

Изучи органики видеозапись всерьез, они обнаружили бы, что зонт появился из-под естественной крыши, под которую никто с зонтом не входил. Хотя сомнительно, чтобы они смогли определить точно, кто именно вышел из тени деревьев: по крайней мере еще не менее дюжины людей с зонтиками скрылись под сенью дубов или стояли где-то по соседству с ними. Четыре зонтика были как близнецы похожи на желтый зонт Маджа. Точно такой же оказался в руках женщины, которая всунула его в руки Ому, беззаботно проходя мимо с равнодушным видом, будто она вовсе не имела отношения к невидимой операции иммеров. Женщина, держа зонт над головой, передала Ому другой — сложенный.

Чарли раскрыл зонт и направился к магазину, но на его пути вырос незнакомый мужчина. Мужчина быстрым движением протянул Чарли своего игрушечного мишку.

— Возьмите это!

Затем отскочил в сторону и зашагал прочь. Однако всего в нескольких шагах он остановился, прислонившись к столбу с экраном новостей. Чарли заметил, что на незнакомце были такие же как у него шляпа и юбка. Это означает, что из-под кроны дубов в другом месте выйдет человек сходного сложения и одетый в точности как он, Чарли, но без медвежонка в руке. Чтобы отличить Ома от двойника, органикам придется прибегнуть к компьютерному анализу походки. Сочтут ли они вообще что-нибудь вызывающим подозрение?

За две последние минуты Чарли встретил больше иммеров, чем ему когда-либо приходилось видеть.

Чарли Ом сложил зонт и вошел в магазин. Мадж, торчавший в дальнем его конце, приблизился к нему. Кроме них двоих, в магазине находилось еще пятеро мужчин и две женщины. Среднего роста мужчина с широченным плечами протянул им нечто вроде мяча, свернутого из пластиковой одежды, и поспешил удалиться. Мадж негромко произнес:

— Зайдите за прилавок и переоденьтесь.

Спустя несколько минут они вдвоем покинули магазин. Мадж теперь был облачен в широкополую ярко-красную шляпу и зеленую юбку. Ом, державшийся в нескольких шагах позади него, обрядился в черное сомбреро с малиновыми перьями и зеленую юбку. Вслед за Маджем он проследовал наверх по эскалатору к пешеходному мосту через Вуменвэй. Они прошли по мосту и на противоположной стороне спустились по эскалатору к Вэйверли Плейс. Оттуда они направились на запад к Пятой Авеню, где свернули в северном направлении. Ом внимательно прочесал глазами Площадь Вашингтона, однако Янкева Гриля там не обнаружил. Тот вполне мог играть в шахматы где-то в укромном уголке в глубине площади. А может быть, испугался жары и остался дома. Но скорее всего, его уже арестовали органики. Ом размышлял о том, какие причины побуждают человека стать дэйбрейкером, хотя его интерес к этому не был столь сильным, как у Джефа Кэрда.

Мадж пересек мост перед квадратным зданием, носившим название «Вашингтонские клетки» (никаких клеток здесь не было и в помине). Ом следовал за ним — они направлялись к западной стороне Пятой улицы. Ему вспомнилась вдруг Пантея Сник и то, что квартира ее находилась как раз здесь. Наверняка слоняется сейчас в этом районе и ищет его. У органиков Пятницы, видимо, хватило времени на то, чтобы пропустить идентификационную звезду Реппа через банк данных и передать полученную информацию в Субботу. Если даже в Пятницу сделать это не успели, в Субботу уж точно сотворят.

Значит, возможны два варианта. Первый: Субботние органики станут разыскивать некоего дэйбрейкера, внешне напоминающего его, считая его обычным нарушителем. Второй: органики вполне могли догадаться сопоставить идентификационные данные Реппа с близкими к ним данными из других дней. Это требовало получения специального разрешения от Северо-Американского Высшего Совета Органиков Субботы. Времени на это у них было достаточно. Не исключено, что ищейкам известны все обстоятельства, и они разыскивают именно его.

Если это так, что ему делать? Что запланировал для него Совет иммеров?

Мадж под сенью деревьев двигался на север пс Пятой Авеню. Ом, следовавший в нескольких шагах за ним, остановился. Здание слева было одним из самых старых, построенных еще до начала помешательства на домах в форме кораблей. В нем, по крайней мере в Субботу, собирались ортодоксальные евреи, превратившие гимнастический зал в синагогу и поклонявшиеся своему богу среди запахов потных носков и рубах. Из окна второго этажа выглядывал мужчина. Сомнений не было. Это — Янкев Гриль.

Его сильное, привлекательное лицо возникло лишь на какую-то минуту. Выражение его лица успело едва заметно измениться. Но Ом не сумел разгадать эту мгновенную перемену. Что это? Неужто Гриль узнал его, но не показал виду? Не его, Чарли Ома, но его — Джима Дунски, который хоть и недолго, но все-таки постоял у стола на Площади Вашингтона, наблюдая за игрой Гриля? Или Гриль просто принял Ома за органика, не оставляющего его своим вниманием?

Как бы там ни было, но Гриль в любом случае сильно рискует, находясь в этом здании. Здесь органики будут рыскать в первую очередь. Или Гриль перебрался сюда уже после того, как они прочесали дом? А может быть, он просто заглянул, чтобы принять участие в религиозных обрядах?

Боб Тингл, имевший постоянный доступ к банку данных, установил, что всего, во всех семи днях, имеется около полумиллиона ортодоксальных евреев и еще два миллиона, принадлежащих к реформаторской церкви. Остальные евреи ассимилировались, растворились в обществе иноверцев. У самого Ома прабабушка была еврейкой, хотя и она считала себя еврейкой скорее из вежливости и почтения к родителям. Религиозные каноны были ей чужды.

Правительство так и не выработало по отношению к евреям никакой определенной политики. Оно провозгласило терпимость ко всем религиям, хотя все-таки пыталось протащить некую скрытую форму преследования евреев. Так, считалось противозаконным, если родители занимались организацией браков своих детей или в какой-либо форме принуждали их вступать в брак только с представителями своей веры. Поскольку было запрещено объявлять превосходство любой группы населения над другими по религиозным мотивам, евреям не позволялось устно или письменно утверждать, что они нация «избранная Богом». Это считалось антиобщественным и не способствующим установлению справедливости. Ортодоксальные евреи-мужчины обязывались изъять из своей утренней молитвы благодарение Богу за то, что они не родились женщинами. Подобные мысли считались еще в большей степени антиобщественными и несправедливыми.

Все священные, чтимые евреями писания по закону были доступны только в записях, которые прошли предварительную цензуру. В ходе нее тексты снабжались комментариями, сделанными представителями Бюро Религиозной Свободы.

По аналогичным причинам христианам запрещалось заявлять, что Иисус является сыном Божьим в каком-нибудь ином толковании, кроме как «все люди — дети Бога» (которого, кстати, по утверждению правительства, вовсе не существовало). Новый Завет также прошел цензуру, его слегка подправили и снабдили обильными и многословными комментариями.

24

Тринадцатиэтажное здание Башни Эволюции формой своей напоминало штопор. Ярко-зеленый витой желоб, составляющий его внешний фасад, призван был олицетворять развитие жизни, которая по спирали поднимается ко все более высокой стадии эволюции. Наверху здания возвышались статуи мужчины и женщины, держащих в поднятых над головой руках ребенка. Руки ребенка также взывали к небу, словно он старался что-то схватить в вышине.

Чарльз Ом последовал за Маджем в ярко освещенный холл и встал за ним в какую-то очередь. От нечего делать он принялся осматривать округлый зал. Через пластиковые стены проступали облака кипящей густой жидкости и голографические образы грозовых туч в сопровождении врезающейся в воду молнии. Композиция эта изображала первичную жидкую субстанцию, океаны Земли, в которых миллиарды лет тому назад зарождалась жизнь. Бесконечные экраны представляли появление первых ее форм, возникавших в причудливом и диком сплетении молний и сгустков кислорода, плавающих в плотном «бульоне». Это примитивное и роскошное насилие и положило начало самым простым проявлениям жизни.

Чарли понятия не имел, для чего понадобилось Маджу вставать в очередь, образованную туристами, но тот, видимо, понимал, что делал. Он быстро и настойчиво продвигался вперед, выражая по этому поводу очевидную радость. В холле сновали и толпились туристы буквально со всего мира — шум голосов, хоть и не оглушал, но очень раздражал.

Наконец Чарли добрался до устройства для кредитных карточек, закрепленного на столике у входа в беседку; беседку образовывали стойки, соединенные цепями. Ом вставил в традиционную прорезь кончик идентификационной звезды, увидел на дисплее ПРИНЯТО и прошел в беседку. Мадж, поднявшись на эскалаторе, оказался на втором этаже. Зажатый между мужчиной впереди него и женщиной сзади, Чарли медленно поднимался по ступеням. Мадж уже поджидал его на площадке.

Чарли обвел взглядом интерьер: огромная, почти пустая чаша, возвышающаяся на двенадцать этажей вверх. Уже не менее дюжины раз побывав здесь, Чарли наблюдал эту картину и все-таки сейчас испытывал необъяснимое благоговение. Экспозиции были развернуты в высоких и широких нишах в стене, которые в шахматном порядке тянулись вверх. Посетители поднимались по винтовым эскалаторам, которые, опоясывая стену, текли, соседствуя с морскими видами и прекрасными ландшафтами, изобилующими рыбами, птицами и растениями, характерными для той или иной геологической эпохи. Стоя на эскалаторе и устремляясь все выше, люди путешествовали от докембрийской эпохи, когда преобладали растения и животные с мягкой тканью, к собственно кембрию — периоду, когда появились беспозвоночные морские существа первой палеозойской эры. Дальше, двигаясь вверх по диагонали; зрители проходили через ордовикскую систему — время появления первых простейших рыб. Затем следовали эры мезозоя и кайнозоя, где туристы от души могли поохать и поахать, наблюдая за выполненными в натуральную величину роботами-динозаврами. Заканчивалась экскурсия почти под самым куполом, где основу экспозиции составляли фигуры людей Новой Эры. Здесь туристы, оказавшись в очередной нише, пересаживались в лифт, который возвращал их в вестибюль. По пути, раскручиваясь по спирали: они имели возможность остановиться в одной из ниш и еще раз удовлетворить свою любознательность.

Мадж, однако, не воспользовался эскалатором, а, повернувшись в другую сторону, прошел по коридору в небольшой холл. Проследовав мимо двух стоявших там мужчин, Мадж кивнул им. Видимо, это был сигнал к тому, что и Ома нужно пропустить. Холл оказался совсем небольшим, не более десяти футов в длину, и заканчивался широким экраном, на котором был представлен монтаж из изображений некоторых форм жизни в основной экспозиции. Мадж произнес что-то, но Ом еще не успел подойти к нему настолько близко, чтобы расслышать. Экран перед Омом пополз вверх и спрятался за потолком, а из-за спины Ома из проема в потолке появятся другой — в ширину холла. На какой-то момент Мадж и Ом оказались словно в тесном ящике.

Мадж вошел через открывшийся после поднятия экрана вход в кабину лифта. Он жестом пригласил Ома последовать за ним. Ом вошел в лифт.

— Вверх, — сказал Мадж.

Дверь закрылась, и лифт плавно устремился вверх. Судя по тому, что номера этажей нигде и никак обозначены не были, лифт ходил только на один-единственный этаж. Когда лифт остановился, Мадж, встав за спиной Ома, легко подтолкнул его к выходу. Чарли не понравилось, что Мадж, который все время находился перед его глазами, теперь вдруг оказался позади него. Он, правда, вряд ли смог что-нибудь поделать с этим, да и были ли причины беспокоиться?

Вышли они в большую, с низко нависшим потолком комнату, с невключенными экранами на стенах; пол устилал толстый, явно дорогой ковер. Мадж попросил Ома пройти дальше, и тот проследовал к единственной в комнате двери, выходящей на западную сторону. Перед ним открылся искривленный проход, что-то около десяти футов в ширину; на полу, как и в холле, покоился толстенный ковер, а стены сплошь покрывали безжизненные экраны. По пути Чарльз заметил на правой стороне несколько закрытых дверей — еще комнаты, по всей видимости, пустующие. Их обитателем могла быть лишь весьма знатная персона.

Пройдя по извилистому коридору около трехсот футов, они остановились в конце его перед массивной дверью. Мадж вставил идентификационную звезду в замочную скважину. Еще через несколько секунд голос, прозвучавший изнутри, предложил им войти. Мадж снова отступил за спину Ома и велел ему входить. Ом потянул дверь на себя и переступил порог. Он очутился в большой передней, уставленной весьма комфортабельными на вид креслами и диванчиками. Очевидно, он должен был пройти в следующую комнату. Ом открыл дверь и оказался в очень просторной и светлой гостиной. Из окон открывался вид на реку Гудзон, за которой простирался лес, покрывающий, насколько хватало глаз, прилегающую часть штата Нью-Джерси. Комната была элегантно и умеренно обставлена. На стене, разделенные включенными экранами, висели картины, выполненные в древнекитайском стиле. «Интересно, оригиналы или копии»? — подумал Ом. Вся обстановка также определенно была выдержана в китайской манере. Один из предметов особенно привлек его внимание — большая, бронзовая статуя Будды, упрятанная в нишу в стене.

Мужчина, сидящий в кресле в дальнем углу комнаты, рядом с окном, был одет в ярко-красную пижаму, домашние тапочки и зеленую утреннюю рубаху. Это был крупный, смуглый человек. Лицо его покрывали рельефные складки, большой нос напоминал ястребиный клюв. Портрет дополняли тяжелые брови и массивный подбородок. Чарли чувствовал в нем что-то давно знакомое, однако только подойдя к нему достаточно близко, он все понял. Уберите старческие складки наполовину, измените голубой цвет глаз на коричневый. И человек этот станет похож на Джефа Кэрда… на Отца Тома Зурвана… на него самого.

— Вы можете остановиться здесь, — сказал Мадж, очевидно, под словом «можете» понимая «должны».

Ом подчинился, и Мадж добавил:

— Я возьму вашу сумку.

Ом неохотно протянул ему сумку. Он намеревался посмотреть, куда Мадж положит ее, но в этот момент хозяин комнаты поднялся с кресла и, едва заметно кивнув, пожал ему руку. Подобное приветствие практиковали во Вторник, из чего Чарли сделал вывод, что мужчина является гражданином этого дня. Правда, подобное поведение могло означать и другое: возможно, мужчина хотел продемонстрировать, что ему известно, кем на самом деле является Ом. Впрочем, эти моменты вполне могли дружно сочетаться.

— Добро пожаловать, внучок, — улыбаясь, сказал мужчина.

— Внучок? — удивился Ом, уставившись на него и чувствуя, как кровь стучит в его висках.

— Ты мой прапраправнук как по отцовской, так и по материнской линии.

Ом, хоть и удивился несказанно, все же довольно быстро взял себя в руки. Вспомнив, что так и не ответил на формальное приветствие, он сделал это.

— Вы застали меня врасплох, — сказал он.

Это было действительно так. Единственный в мире человек мог быть его прапрапрадедушкой. Но ведь он давно уже умер.

По крайней мере такова была информация, заложенная в раздел статистики рождений и смертей Всемирного Банка данных. С другой стороны, Ом, как никто другой, хорошо знал о том, что в Банке полно всякого рода вымышленных фактов.

— Врасплох? — спросил мужчина, жестом приглашая Ома сесть, но тот, как и полагалось, подождал, пока старший по возрасту не сделает это первым. Мадж стоял позади него, рядом со столом. Сумка Ома, по-прежнему закрытая, лежала на столе. Можно не сомневаться, что по ее весу Мадж уже догадался о наличии оружия.

Ом пробежал глазами по экранам, на которых отображались экспонаты Башни.

Ом сел и, твердо глядя в глаза мужчины, сказал:

— Ну хорошо, не врасплох. Я просто удивился, признаюсь. Я и понятия не имел… нам всем говорили, что основатель движения погиб в лаборатории в результате несчастного случая.

— Да, да. Был взрыв, тело разорвало на куски. Но остались мои клетки. Не составило особого труда вырастить из них кожу, органы и кости, даже руки с моими отпечатками пальцев. При взрыве уцелел один зрачок. В общем, меня, конечно, сконструировали заново.

— Но ваши знакомые, небось, удивились, отчего это вы вдруг так помолодели, — заметил Ом. В конце концов вам пришлось инсценировать свою смерть, а затем начать все снова с другой идентификацией?

Джильберт Чинг Иммерман кивнул.

— Я не живу в этой стране постоянно. Надеюсь, это не огорчает вас. Кроме того, возможно, вам также известно, что Воскресенье не является официально тем днем, в котором мне предоставлено гражданство. Я прилетел сюда, чтобы разобраться с той кутерьмой, которая тут возникла.

«Каково бы ни было сейчас имя Иммермана, несомненно он принадлежал к числу самых высокопоставленных чиновников, — подумал Ом. — Наверняка, является членом Всемирного Совета. Только человек подобного ранга и влияния мог иметь, личную квартиру, да еще такую большую, которой он к тому же почти не пользовался. И лишь очень высокопоставленное лицо могло обладать правом переходить изо дня в день, когда сочтет необходимым. Интересно, какова его легенда? Впрочем, имеет ли это значение. Главное, что Иммерман здесь, рядом».

— Дедушка, — сказал Ом и остановился. — Можно мне вас так называть?

— Мне бы этого хотелось, — ответил Иммерман. — Никто еще так ко мне не обращался. Я вынужден был лишать себя удовольствия общаться с собственными внуками. Правда, благодаря этому, я, конечно, смог избежать подчас весьма болезненных и разочаровывающих неприятностей, которые сопутствуют удовольствию иметь внуков. Да, да, несомненно, ты можешь называть меня дедушкой.

Он умолк и улыбнулся.

— Но как мне-то обращаться к тебе?

— Что?.. — удивился Ом. — А! Понимаю. Сегодня ведь Суббота. Пожалуйста, зовите меня Чарли.

Иммерман слегка потряс головой, а затем сделал жест рукой. Рядом с Омом возник Мадж.

— Да, сэр.

— Не принесешь ли нам чайку? Наш гость, наверно, проголодался. Не хочешь ли перекусить, Чарли?

— Немного протеинового печенья, думаю, не помешает, — ответил Ом. — У меня сегодня был очень легкий завтрак.

— Не сомневался, что ты не откажешься, — произнес Иммерман. — Тот образ жизни, который ты ведешь… я говорю о сегодня. Ты удивляешь меня, Чарли. Не тем, что ты стал дэйбрейкером по указанию Совета иммеров, а уникальностью исполнения тобой ролей. Тем проникновением, с которым ты входишь в эти роли… в эти личности, скорее. Мне кажется, что каждый день ты действительно становишься другим человеком. В некотором смысле это вызывает восхищение. Хотя с другой стороны — весьма опасно.

«Вот мы и приближаемся к самой сути, — подумал Ом. — Вот причина, по которой я здесь. Тут речь не о том, чтобы воссоединилась наша семья».

— Позвольте мне немного пройтись, пока не принесут чай с печеньем? — проговорил Чарли. — Я сегодня не делал обычных упражнений и чувствую себя заторможенным. Когда играют мышцы и легко бежит кровь по жилам, думается как-то лучше.

— Будь моим гостем.

Чувствуя некоторую неловкость, Чарли поднялся и принялся ходить взад-вперед по комнате. Ом остановился у входа, затем пошел назад, всего в нескольких футах от Иммермана вновь повернул — и опять к двери. Старик — вряд ли его можно было назвать стариком: выглядел он всего лет на пять старше своего внука — сидел, сложив руки на груди, и наблюдал за ним, едва заметно улыбаясь. Прохаживаясь таким образом, Чарли заметил огромного сиамского кота, появившегося в дверях. Кот остановился, внимательно посмотрел на Чарли своими невероятно голубыми глазами, а затем потрусил к Иммерману и прыгнул к нему на колени. Старик принялся нежно поглаживать его, и кот от удовольствия выгнул спину.

— Минг — мой любимец, — негромко проговорил Иммерман. — Минг Безжалостный. Сомневаюсь, чтобы ты знал, в честь кого я так его назвал. Ему почти столько же лет, как мне. Если считать в обгодах. Время от времени я сажаю его в стоунер.

Чарли отвел взор от экранов на стене, хотя в одном из них он увидел нечто привлекшее его внимание.

— Но даже и при этом Мингу наверняка дают эликсир. Иначе он не прожил бы так долго. Не так ли?

— Да, — подтвердил Иммерман. — Только… это не эликсир. Я использую некую биологическую форму — исходную форму жизни, хоть и получаем мы ее искусственным путем. Это средство прочищает артерии и делает множество других полезных вещей. Частично оно даже подавляет те вещества, которые вызывают старение клеток. Давно пытаюсь раскрыть секрет его действия, но пока не удается.

Ом не слишком обрадовался подобным признаниям. Судя по всему, это означало, что дедушку совершенно не волновало, что станет известно внуку. Неужели уже все решено, и Чарли Ом просто не сможет передать кому-либо то, что ему рассказывают. Но способен ли человек быть столь жестоким и бездушным, чтобы лишить себя и всю семью ее неотъемлемой части, лишить своей плоти и крови? Ответ не вызывал сомнений — этот человек не остановится ни перед чем. Семья иммеров существует так долго потому, что ее лидеры всегда оказывались трезвомыслящими и логичными людьми. Возможно, Иммерману и не доставляет радости необходимость расстаться с собственным внуком, но, если надо, он пойдет на все. Прежде всего семья в целом — а отдельные ее члены — это уже потом.

— Я тоже размышлял об этом, — сказал Чарли. В кромешной тьме в его голове, казалось, приоткрылся маленький просвет, сквозь которым на какое-то мгновение промелькнул яркий свет. Что это? Уайт Репп? Казалось, Репп что-то сообщил ему. Неожиданно он понял нечто и поспешил произнести это вслух, прежде нем снизошедшее вновь исчезнет в темноте. — Минг Безжалостный, — сказал он. — Это персонаж одной из древних книг и многосерийного фильма. Главный отрицательный герой древней юмористической книги. Флэш Гордон. Кажется, так звали персонажа серии фильмов.

Иммерман немного удивленно посмотрел на него и улыбнулся.

— Действие происходит в двадцатом веке нашей эры. Не думал, что кто-то — кроме, может быть, нескольких ученых, помнит об этом. Кажется, внучок, я тебя недооценивал.

— Я ведь не только Чарли Ом, бармен, пьяница и разгильдяй-вииди.

— Знаю, знаю.

— Полагаю, вам все обо мне известно, — заметил Чарли. — Надеюсь, вы действительно хорошо меня знаете, понимаете меня. Тогда вам, наверно, ясно, что никакой опасности… для иммеров я не представляю.

Иммерман улыбнулся, словно он был действительно по-настоящему доволен.

— Значит, ты отчетливо понимаешь, зачем я тебя пригласил сюда. Хорошо.

«Для меня-то, может быть, и не очень хорошо», — подумал Чарли.

Он собирался сказать что-то, но одно лицо, крупным планом возникшее на экране, казалось, целиком поглотило его внимание. Он задрожал. Нет, этого лица здесь быть не могло. Ом отвел взгляд, но затем голова его снова повернулась, словно зажатая механической силой. Да, оно было там.

Экран показывал большую нишу недалеко от вершины Башни. В ней были установлены фигуры из прошлого — ВЫМЕРШИЕ ВИДЫ HOMO SAPIENS. Лицо, притянувшее внимание Чарли, словно пень, неуклюже торчащий на мелководье и вдруг врезавшийся в дно лодчонки, угрожая распороть ей днище и предать воде всех пассажиров, принадлежало одной из фигур композиции. Группа эта воплощала семнадцатое столетие и представляла Короля с Королевой и их окружение — королевский двор. Судя по одежде, это были времена бурной жизни — период трех мушкетеров. Король, наверно, Луи XIII, а королева — Анна Австрийская. Фигура с лисьим лицом, одетая в красную кардинальскую мантию, — не кто иной, как Ришелье.

Он изо всех сил старался унять дрожь, пользуясь одним из методов, который множество раз выручал его в самых неловких ситуациях. Он мысленно представил себе короля, королеву, весь двор и то пугающее его лицо вместе, так, чтобы оно просто стало частью общей картины. Силой воображения он сжал всю эту сцену, скатал ее в шарик и вытолкнул его из своего разума через затылок.

Не сработало. Ом не мог ничего поделать с собой: лицо — злополучное лицо — притягивало взгляд.

Стараясь изобразить улыбку, будто он думал о чем-то очень приятном, Ом вернулся к креслу и сел. Композиция находилась за его спиной. Теперь он не мог увидеть ее, не повернувшись направо почти на 180 градусов. Нет, он этого не сделает, ведь тогда Иммерман узнает, что он видел это лицо и узнал его.

25

— Это очень интересно, — произнес он твердо. — Я хочу сказать… довольно странно. Для меня это просто загадка. Почему средство, замедляющее старение — эта форма жизни, о которой вы говорите, — почему она не обнаруживается в крови при анализе?

Сейчас эта проблема, естественно, занимала его очень мало. Но приходилось как-то поддерживать разговор, а уж затем, если удастся, незаметно перевести его на ту тему, одна мысль о которой заставляла стучать его сердце.

— Она находится в бездействии, — сказал Иммерман. — Достаточно ввести всего один организм этой формы. Он дремлет, приклеившись к стенке кровяного сосуда. Затем по прошествии заранее запрограммированного интервала времени, этот организм расщепляется, и возникшие в результате миллионы клеток делают свое дело. Затем все они, кроме одной, погибают, и она ожидает, пока не приходит ее время снова вступить в дело. Тогда происходит еще одно расщепление. С точки зрения вероятности шансы на то, что анализ крови будет взят, когда клетки в крови активны, очень и очень малы. И все-таки четыре раза форма был обнаружена. Медики зарегистрировали это явление и считают его загадочным и, очевидно, непатогенным.

Мадж принес чай с печеньем. После того, как он вернулся к столу, на котором лежала сумка Чарли, Иммерман принялся потягивать чай.

— Очень хорошо, — заметил он. — Но мне почему-то кажется, что ты с большим удовольствием выпил бы сейчас чего-нибудь покрепче. Правда ведь?

— В обычных обстоятельствах — конечно, — холодно заметил Ом. — Но сейчас я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Такое потрясение…

Иммерман взглянул на него поверх чашки.

— Ты не совсем в себе? Кто же ты тогда?

— У меня нет проблем насчет моей личности.

— Надеюсь, что так. Поступила информация, что ты проявляешь признаки эмоциональной неустойчивости.

— Это ложь! Кто подавал отчеты? Не тот ли человек, что хотел убить Сник?

— Не имеет значения. Мне лично не кажется, что ты естественно нестабилен. По крайней мере, не больше, чем большинство людей. Ты даже вполне достоин похвалы за то, как вел себя в деле с Кастором. И все-таки…

Иммерман отхлебнул чая.

— Да? — Ом поднес чашку ко рту. Рука его не дрожала, и потому он ощутил еще большую уверенность.

Иммерман поставил чашку и сказал:

— Эта женщина… Сник… о ней уже позаботились.

Ому оставалось только надеяться, что дрожь, пробежавшая по его телу призвуке этих слов, осталась незамеченной. Голубые глаза напротив пристально следили за ним, пытаясь определить, какова его реакция на эту новость.

— Сник. Уже? — Ом заставил себя улыбнуться.

— Да, сегодня утром. Рано или поздно, ее отсутствие, конечно, вызовет переполох. Но сегодняшние органики даже не подозревают об ее исчезновении. Она — довольно-таки независимый агент и не должна связываться с ними в определенные моменты по какому-то графику. Может случиться так, что до Воскресенья ее никто не хватится. Она должна сообщить о себе в том дне, где живет. Но…

— Ее ведь не убили, правда?

Иммерман вздернул брови:

— Мне говорили, что ты возражал против ее убийства. Очень рад подобному проявлению гуманности с твоей стороны, внучок мой, но благополучие семьи — прежде всего. Всегда и в любой ситуации. Мы не прибегаем к убийству до тех пор, пока оно не становится абсолютно неизбежным. Пока еще подобной ситуации не было. Если бы Гархар убил Сник, я обязательно проследил бы за тем, чтобы он был наказан.

— Гархар?

— Тот человек, которого ты… Нет не ты. Это был Дунски.

— Конечно, — сказал Ом. — Я знаю. Гархар. Дунски называл его Длинным.

— Раз ты не забыл об этом, ты должен помнить и то, что был Дунски.

— Всего лишь несколько основных моментов о нем, — сказал Ом.

Иммерман, улыбнувшись, тряхнул головой:

— Ты — уникальное явление. Когда-нибудь…

Он оборвал свою мысль на полуслове и отхлебнул чая. Затем, внимательно взглянул на Чарли.

— Тебя эта Сник лично интересует как женщина? Я правильно понял?

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Ответь на мой вопрос.

— Конечно, нет. Вы, дедушка, говорите сейчас с Чарли Омом. Насколько мне известно, единственным, кто видел ее, были Тингл и Дунски. Я не знаю, что они чувствовали к ней. Сомневаюсь, что они испытывали к ней физическое влечение, если вы это имеете в виду. Между прочим, она была весьма опасна для них.

Всей правды он, конечно же, сказать не мог. Беспрестанное давление, которое он испытывал эти несколько последних дней, хоть и не разбили стены, отделяющие друг от друга разные его я, все-таки проделали в них брешь. Воспоминания Кэрда, Тингла, Дунски и Реппа не были его собственными; они казались ему чем-то вторичным, вроде подержанной одежды. А самые живые и яркие из них связаны были с теми людьми и событиями, которые несли в себе наибольшую угрозу для его двойников. В то же время он смутно ощущал некий намек, неуловимый след влечения к Сник; это Тингл и Дунски — только они могли как-то передать ему эти чувства.

Он вряд ли смог бы объяснить, откуда ему известно, что Гархар и есть тот человек, которого Дунски называл Длинным, он сомневался даже в том, что при встрече узнал бы и саму Сник.

— Очень жаль, — сказал Иммерман, — что личность Уайта Реппа раскрыта. У нас уже есть замена ему. Мы можем ввести соответствующую информацию в банк данных и готовы организовать все, что с этим связано. Но не будет ли лучше, если вы все семеро исчезнете одновременно, а потом появитесь под другими легендами, в виде других личностных ролей. Честно говоря, я не знаю. Какой-нибудь Шерлок Холме из органиков вполне может провести массированное и детальное изучение всей информации банка данных в той части, в которой она относится к тебе, а затем сопоставить полученные сведения. Тебя обнаружат, подвергнут допросу с использованием тумана истины. Тогда ты расскажешь все, что у тебя на уме и…

Ом взглянул прямо в глаза Иммерману.

— Вы хотите убедить меня в том, что с точки зрения логики существует только один вариант действий? Меня нужно принести в жертву? Посадить в стоунер, а затем спрятать где-нибудь до лучших времен? Вероятно, очень надолго? Может быть, вообще меня не следует никогда дестоунировать?

— Подумай о том, что ты только что сказал, — вставил Иммерман. Он сделал еще глоток чая и снова наполнил чашку.

— Вы этого не сделаете. Если вы собирались убить меня, то не стали бы возиться, доставлять меня сюда для выяснения всех подробностей. Вы просто схватили бы меня, посадили в стоунер, а затем припрятали.

— Прекрасно! Мои дети никогда не были дураками. По крайней мере, не все.

Чарли Ом вовсе не чувствовал себя родственником Иммермана. Глядя на него, он испытывал те же чувства, которые, вероятно, посещают юношу, рассматривающего фотографию своего незнакомого деда. Он понимал, что является продолжением его плоти и крови, но никогда не испытывал с его стороны проявления любви и заботы — того, что рождает ответную любовь внука. Он был почитаем как основатель движения иммеров, внушал благоговение и уважение. Но любил ли он старика, ощущал ли своим дедом в полном смысле этого слова? Нет.

— Что тогда я должен делать?

— Позабыть обо всех своих ролях. Придется спрятаться за новой личностью. Она ограничится только одним днем. Тебе более не придется быть дэйбрейкером… В чем дело?

— Мы… они… умрут! — воскликнул Чарли.

— Бог мой, сынок, держи себя в руках! У тебя такой вид, будто ты только что узнал о смерти лучшего друга.

Иммерман замолчал и внимательно посмотрел на Чарли. Затем он продолжил:

— Понимаю, в некотором смысле — даже хуже.

Покусывая губы, он пронзительным взглядом сверлил пространство за спиной Чарли, словно стараясь заглянуть в будущее.

— Я не знал, что ты зашел… так далеко. Возможно…

— Возможно что? — спросил Чарли.

Иммерман вздохнул.

— У час на это совсем немного времени. Почти ничего не осталось. Я не имею возможности лично следить за тем, как ты вживаешься в новый образ. Это будет настоящая, подлинная личность, а не просто роль, согласен?

— Со мной будет все в порядке, — ответил Чарли. — Было действительно такое потрясение. Наверно, слишком сильно я вжился в эти свои роли. Я не останавливаюсь на полпути. Я делаю дело надлежащим образом или не делаю вообще. Я справлюсь. Кроме прочего, я умею хорошо приспосабливаться. Много ли вы знаете людей, способных так быстро и плавно переключаться с одного образа на другой? Многие ли смогли бы так легко справиться сразу с семью ролями? Какие проблемы? Мне и восьмая по плечу. На самом деле я ищу новую легенду. Я устал от этой семерки.

Не зашел ли он слишком далеко, стараясь убедить Иммермана в своей способности справиться с новым заданием?

В голове его как будто звучало несколько голосов одновременно. «Я не хочу умирать!» — в один голос кричали его двойники, да так громко, что Чарли всерьез испугался, не услышит ли их Иммерман. Опасаться, естественно, было нечего, но впечатление у него создалось такое, будто комната буквально звенит от их голосов.

— Ты сейчас вернешься к себе на работу, — сказал Иммерман. — Как я уже говорил, один из наших друзей устроил так, что твое отсутствие будет легко объяснить. Имя этого друга — Аманда Траш. Прошу не забыть. Она сказала там, что ты упал в душе, ушиб спину и немного задержишься. Понял? Прекрасно. Я хочу, чтобы ты познакомился со своей новой личностью и убедился в том, что она действительно хорошо продумана. Ты станешь иммигрантом, мои люди позаботятся о том, чтобы в банке данных все было оформлено как следует. Мадж придет к тебе домой вечером, после работы будь дома. Ты скажешь ему, кем хочешь быть. Затем он примет необходимые меры и оставит сообщение для своего Воскресного коллеги. Этот коллега вступит с тобой в контакт. У тебя будет еще один последний день, который ты проживешь в старой роли, — Воскресенье. Если, конечно, не возникнут обстоятельства, которые этому помешают.

Чарли ожидал, что теперь старик отпустит его, но дед, уставившись в одну точку куда-то за его спиной молчал, покусывая губу. Чарли ждал. Сиамский кот тоже вперился в него, довольно громко мурлыкая — Иммерман левой рукой нежно поглаживал ему спину. «Тоже левша, — подумал Чарли, — наверно, я это от него унаследовал. Сразу с обеих сторон».

Минг, несомненно довольный проявлением хозяйской ласки, тем не менее поднялся и, потянувшись, спрыгнул с колен Иммермана. Затем он медленно вышел из комнаты, явно направляясь пс одному из тех таинственных дел, которыми занимаются коты когда их нет дома. Иммерман с любовью посмотрел на него.

— Коты прямо как люди. Во многих аспектах их поведение вполне предсказуемо, но всякий раз, как только ты начинаешь думать, что постиг все премудрости их характера, они выкидывают нечто такое, что предвидеть было совершенно невозможно. Мне нравится думать, что это проявление свободного духа. Мне кажется, — он взглянул на Чарли, — ты не совсем уразумел, о чем речь, что мы пытаемся сделать. Может быть, когда я все объясню, ты не будешь столь страстно сопротивляться пониманию того, что для достижения наших целей время от времени приходится прибегать к насилию.

Ом напряженно заерзал в кресле.

— Родители мне это совершенно четко объяснили.

— Это было очень давно, — сказал Иммерман. — К тому же твой случай совершенно особенный. Поскольку ты живешь в горизонтальном календаре, переходя изо дня в день и каждый раз становясь совершенно другим, новым человеком, ты постепенно утерял свежесть восприятия необычности того положения, в котором находимся все мы, иммеры. Каждая из тех личностей, роли которых ты сыграл, все они старались как можно сильнее подавить воспоминания и свои связи с другими ролями, с образами других дней. Но это отделение всегда было ограниченным и весьма условным — ведь тебе все время приходилось перевоплощаться из одного образа в другой, заметать следы. К тому же время от времени обстоятельства заставляли тебя ощущать, что ты не один, что ты расслоился и сроднился со всеми семью своими двойниками. Хотя и нечасто, но тебе все же приходилось иногда передавать сообщения из одного дня в другой. В последнее время, однако, тебе часто напоминали о том, что ты больше чем просто один человек. Обстоятельства встряхнули тебя, устроили тебе заваруху. Теперь под угрозой каждый из твоих я, все твои полуобразы сталкиваются друг с другом.

— Это все временно, — вставил Чарли. — Я приведу себя в порядок. Со мной все будет хорошо.

— Ты хотел сказать «_с _н_а_м_и_», не так ли? — слегка улыбаясь заметил Иммерман. Сложив руки на коленях, он подался вперед. Пальцы левой руки скользили взад-вперед по ноге, словно он поглаживал спину невидимого кота. — Понимаешь ли, Джеф, то есть я хотел сказать, Чарли, ты — не единственный дэйбрейкер среди нас в больших городах Западного полушария, есть еще по крайней мере дюжина, да еще несколько в Китае. Но ни один из них не вжился в свои роли так глубоко. Никто не _о_т_о_ж_д_е_с_т_в_л_я_л себя с теми личностями, облик которых принял. Все они — просто хорошие актеры. Ты же в своем роде уникален, что-то вроде супердэйбрейкера.

— Я никогда не верил в полумеры, — сказал Чарли.

Иммерман улыбнулся и сплетя пальцы откинулся назад.

— Очень хорошо. Настоящий Иммерман. Но такой же напор и энтузиазм, какой ты проявляешь в своих образах, необходим и в другой твоей роли.

— Вы о чем? — после долгого молчания спросил Ом.

Иммерман почти вонзился в Ома.

— Быть настоящим иммером!

Голова Ома от неожиданности резко откинулась назад, будто кто-то невидимый попытался ткнуть его пальцем в глаз.

— Но я… им и являюсь! — воскликнул он.

Дедушка снова сложил руки вместе, словно отбивая пальцами левой руки по правой ладони условную мелодию.

— Недостаточно. Ты проявил очевидные колебания в следовании приказам. Ты позволил своим чувствам, присущему тебе неприятию насилия — что в другой ситуации безусловно могло бы вызвать восхищение — помешать выполнению твоих высших обязанностей.

— Мне кажется ясно, о чем идет речь, — сказал Чарли, — и все же я спрошу.

— Тебе было приказано сразу же после допроса Сник отправиться домой. Но несмотря на это, ты остался там, рядом с этим домом. Не сомневаюсь, что тебя занимало только одно — помешать убийству Сник. Тебя совершенно не заботило то, что, останься она в живых, мы все подверглись бы опасности. Кстати, сейчас мне кажется, что в той ситуации ее не стоило убивать. Благодаря твоему вмешательству так оно и обернулось.

— Так ее не убили? — спросил Ом.

— Нет. Она в безопасном месте. Но все еще далеко не кончено. Время от времени приходится делать то, что не вызывает у нас восторга. И мы делаем это, Чарли, делаем ради общего блага.

— И в чем же оно?

— Достижение для всех большей свободы, подлинной демократии. Мы стремимся к созданию такого общества, которое позволит избавиться от постоянного и плотного давления правительства. Ситуация и сейчас уже достаточно плоха, а если ничего не делать, то она станет значительно хуже. Долгое время считалось, что политика правительства оправдывает наши действия, как будто оно — единственное, что вызывает сопротивление иммеров.

Он сделал глоток чая. Чарли в нетерпении подался вперед.

— Я вместе с некоторыми моими коллегами сопротивлялся неподобающему и весьма постыдному предложению. И вот сейчас мы, кажется, проигрываем.

Значит, — подумал Чарли, — он все-таки входит во Всемирный Совет.

— Предложение состояло в том, чтобы каждому взрослому гражданину имплантировали микропередатчик, который будет порождать индивидуальный код. Спутники и наземные станции сумеют принимать этот сигнал, откуда бы и когда он не был передан, кроме периода пребывания в стоунере. Они хотели бы получать сигналы и от окаменевшего человека, но это невозможно. Это означает, что правительство сможет с точностью до нескольких дюймов определить местоположение любого человека и тотчас же идентифицировать его личность.

Чарли, ошеломленный, попытался мысленно раскачать себя, вывести из оцепенения.

— Но это же значит, что никто не сможет быть дэйбрейкером. Его же сразу обнаружат!

— Совершенно верно, — подтвердил Иммерман. — Однако если забыть твою личную проблему, остается самое главное — этот проект навсегда лишит всех граждан чувства собственного достоинства. Это решение превратит людей в ничтожества, приравняет их к цифровому коду. Мы этого не хотим. Даже то наблюдение, под которым мы находимся сегодня, представляется нам чрезмерным. Человечество значительно выиграет от того, что установится демократия со всеми ее преимуществами и издержками. Тут ничего не поделаешь: одно без другого получить нельзя.

Но это — далеко не единственная наша цель. Мы знаем, что на Земле гораздо больше пространства для жизни, чем утверждает наше правительство. Не жертвуя ни комфортом, ни благосостоянием, которыми мы сейчас обладаем, можно значительно увеличить численность населения. Процесс этот, конечно, должен носить постепенный характер. Радикал Ванг требует отменить все способы контроля рождаемости, но это явное сумасшествие. Знаешь о ком я говорю?

— У Ванга нет никаких шансов быть избранным, — кивнул Чарли. — Его ни в коем случае нельзя выбирать.

— В каждом из дней есть личности, похожие на него, — заметил Иммерман. — Все они, без сомнения, работают на правительство и выполняют его приказы.

— Что? — спросил Чарли, прислушиваясь.

— Ванг и ему подобные — это провокаторы, агенты правительства. Радикальные меры они предлагают только для того, чтобы обозлить население и представить самих себя в смешном свете. Они надеются, что благодаря этому более обстоятельные и разумные идеи общество отклонит. Общественность станет путать радикалов с умеренными. Людьми просто манипулируют в интересах правительства. Оно желает сохранить статус-кво.

— Ничего удивительного, — согласился Чарли.

— Мы собираемся установить такое правительство, которое не будет пользоваться столь недостойными и неэтичными методами.

Иммерман бросил взгляд на экран, показывающий время.

— Мы вовсе не собираемся действовать неосмотрительно и прибегнем к решительным насильственным мерам лишь тогда, когда для этого наступит подходящий момент. Мы работали очень настойчиво и не спеша, и вот теперь в высших правительственных эшелонах у нас есть свои люди. Ты удивился бы, узнав, насколько велика наша семья. Но чем больше она разрастается, тем больше вероятность быть обнаруженными. И чем реальнее подобная опасность, тем плотнее мы должны контролировать наших членов. К сожалению, это так.

«Именно под таким предлогом действует и правительство», — отметил про себя Чарли.

Иммерман поднялся. Чарли последовал его примеру.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Мы будем ничуть не лучше того самого правительства, с которым сейчас боремся, а может быть, еще хуже. Не верь этому. Мы давно разрабатываем самую лучшую из возможных правительственных систем для нынешней стадии развития человечества. В один прекрасный день наш план будет обнародован. А пока запомни вот что. Еще Томас Джефферсон сказал, что самое лучшее правительство — то, которое меньше всего управляет. Тебя назвали в его честь. Ты знаешь об этом?

Чарли кивнул.

— Мне пора идти, — сказал Иммерман.

— Еще одно, — поспешил вставить Чарли. — Мне кажется, что существует единственная ситуация, в которой убийство оправдано. Это — самооборона.

— Да, но что такое самооборона? Разве она имеет только одно проявление?

— Меня этим не смутить, — ответил Чарли. — Моя этика более привержена сути, нежели словам. Я знаю, что правильно, а что нет.

— Весьма достойно уважения, — произнес старик. — Кстати, кто из вас это говорит?

Он был удивлен, когда дед подошел к нему и крепко обнял. Сжимая в объятиях Иммермана, Ом взглянул из-за его плеча на ту композицию семнадцатого века, которая еще раньше привлекла его внимание. Никаких сомнений не осталось. Он почувствовал прилив ненависти к Иммерману за все, что он сделал.

Направляясь к выходу, он подхватил свою сумку. Она оказалась теперь значительно легче, однако Чарли промолчал. Иммерман несомненно удивился бы желанию внука сохранить оружие в ситуации, когда никаких серьезных причин для этого не было.

Путешествие в обратную сторону почти полностью, с точностью до наоборот, повторило их поход к Иммерману. Правда, Ом не стал возвращаться в свою квартиру, а вместо этого отправился в Избар, где его встретил обычный шум, запах пива и спиртного. Он помахал в знак приветствия нескольким завсегдатаям разной стадии опьянения и прошел в кабинет управляющего. Получив мягкий нагоняй от босса (никакого сочувствия по поводу его ушибленной спины), Ом надел фартук и отправился за длинную овальную дубовую стойку бара, на которой стояли статуэтки трех святых-покровителей: Фернанд Пети, изобретатель «кровавой Мери», У.К.Филдс [Уильям Клод Филдс (1879–1946) — американский комический киноактер; снимался в амплуа мошенников] и сэр Джон Фальстаф [в пьесах У.Шекспира «Генрих IV» и «Виндзорские насмешницы» толстый, пристрастный к удовольствию и деньгам рыцарь]. Только половина посетителей относилась к числу местных вииди. Остальные — обитатели трущоб или агенты-органики, которые как всегда пытались поймать контрабандистов, выменивающих спиртное на различные товары.

Ома нельзя было признать вииди в полном смысле этого слова, поскольку он не удовлетворялся жизнью на минимальное пособие, выдаваемое правительством. Однако работа его не была связана с желанием заработать на какие-то дополнительные радости. Стоя за стойкой бара в рабочие часы и по другую ее сторону после них, он имел возможность много слышать. Иногда попадалась информация, весьма полезная для Совета иммеров.

Сегодняшний день отличался необычностью распорядка. Пил Ом очень мало и был целиком погружен в собственные мысли — несколько завсегдатаев даже подтрунивали над ним по этому поводу. Не сильно погрешив против истины, Ом ответил, что влюбился. Картина, представшая его взору на экране в комнате Иммермана, голоса, без умолку звучавшие внутри него, постоянные усилия сформировать по крупицам свою новую личность — все это стучало в его мозгу, словно мощные волны, бросающиеся на волнорез. Он едва дождался времени окончания работы и, быстро попрощавшись, отправился к себе на квартиру. Проглотив легкий ужин, он принялся расхаживать по комнате взад-вперед с таким ожесточением, словно хотел протереть ковер на полу, чтобы сквозь образовавшуюся дыру обнаружить ответы на волновавшие его вопросы. Остановился он только в 7:35 вечера, когда явился Мадж.

С хмурым выражением лица Мадж поведал ему весьма невеселые новости: Иммерман изменил свое решение о местопребывании Ома. Он считает, что будет лучше, если Чарли пройдет через стоунер и затем его отправят в Лос-Анджелес в грузовом контейнере. На следующей неделе в этот калифорнийский город ожидается прибытие десяти тысяч иммигрантов из Австралии и Папуа. Все будет сделано таким образом, что Ома занесут в их списки. Сегодня вечером Мадж и Ом вместе должны разработать новую легенду. Окончательно во всех подробностях Чарли должен доработать ее уже в Лос-Анджелесе.

Чарли сел, тяжело вздохнув.

— Возражать, видимо, бессмысленно?

— Конечно, — ответил Мадж. — Гетман Иммерман сказал, что вам следует покинуть Манхэттен.

— Когда?

— Завтра вечером. Один из наших агентов, работающих в Воскресенье, обо всем позаботится.

«А какие гарантии, что меня потом выведут из окаменения? — подумал Ом. — Логика ситуации требует, чтобы я исчез из числа живых, чтобы меня спрятали куда-нибудь, где меня невозможно будет обнаружить».

Мадж достал из сумки маленький кусочек ленты.

— Это набросок вашей новой личности, антропологические данные, основа биографии.

— Уже?

— Члены Совета поднаторели в подобных делах. У них, наверно, солидный запас. Несколько изменений — и готово. Вы должны все выучить сегодня вечером, а затем стереть. В нужное время вы получите новую информацию.

«Нужное время — это может быть никогда, — подумал Ом. — Или я слишком подозрителен?»

Ему хотелось выпить, но сейчас Чарли не мог себе этого позволить.

Мадж подошел к двери и обернулся. Вместо того, чтобы попрощаться и пожелать Чарли успеха, он сказал:

— Вы несомненно доставили нам массу хлопот. Надеюсь, что в Лос-Анджелесе все будет по-другому.

— Я вас тоже люблю, — рассмеялся Ом.

Мадж еще больше нахмурился и закрыл за собой дверь. Ом включил экраны, показывающие, что происходит в вестибюле и снаружи здания: он хотел убедиться, что Мадж не болтается где-то поблизости. Затем он отправился спать, приложат к вискам электроды «машины сна»; настроил и включил ее. Спал он глубоко и без сновидений. В 9:30 вечера его разбудит встроенный в аппарат будильник.

— Я вынужден сделать это… — пробормотал он. — Может быть, я не должен, не я просто вынужден.

26

Громкие голоса перешли в шепот возможно потому, что те, другие, надеялись, что они не умрут. Успокоение этой доли внутреннего душевного смятения позволило Ому сконцентрироваться. Сидя в кресле и поставив чашку с кофе на соседний столик, он давал команды экрану. Возникающие на нем по его велению фрагменты Башни Эволюции и прилегающих территорий сменялись один за другим. В 10:15 он приказал удалить все доказательства его интереса к этим схемам. Однако полной уверенности в том, что команда исполнится, у Чарли не было. Вполне возможно, что Департамент строительства и эксплуатации зданий предусмотрел нестираемые программы. Ну и что? Даже если это и так, все равно вероятность того, что кто-то обратит внимание на сделанные им запросы и решит идентифицировать личность любопытного, казалась не слишком великой.

Он покинул свою квартиру в 10:17 вечера и старался идти под прикрытием деревьев. Небо было безоблачным, и жара по сравнению с дневной заметно спала. Движения на улицах почти не наблюдалось, хотя тротуары заполняли жильцы соседних зданий. Люди возвращались домой из мест развлечений, аллей для игры в кегли или из многочисленных таверн. Пройдет пятнадцать минут и на улице уже почти никого не останется. Придется быть еще более осторожным, но ничего тут не поделаешь. Боязнь последствий и безрассудство никогда не идут рука об руку.

Он свернул на Западную Четырнадцатую улицу и прошел до северо-западного угла Башни Эволюции. Здесь, как обычно ночью в этом месте, из отверстия в тротуаре пробивалось продолговатое пятно света. Он посмотрел вниз и увидел стоявших там двух мужчин, одетых в униформу — голубые юбки Субботнего Гражданского Корпуса транспорта и снабжения. Он нажал кнопку «вверх» на подвижной цилиндрической машине рядом с ходом под землю. Платформа начала подниматься, и мужчины заметили его. Ом кивнул им, встал на платформу, едва она остановилась на уровне мостовой, и нажал кнопку «вниз». В двадцати футах ниже уровня мостовой платформа остановилась. Ом соскочил с нее.

— Ну, как дела?

Мужчины переглянулись, и один из них удивленно произнес:

— Хорошо! А что?

Ом кончиком пальца щелкнул по идентификационному диску на груди, словно желая подчеркнуть свой чин и высокие полномочия.

— Я должен расследовать судьбу одного груза. Ничего незаконного, просто произошло недоразумение.

Сейчас он столкнулся с первым препятствием, с первым запутанным перекрестком того лабиринта, который ему предстояло преодолеть. Если у рабочих возникнут подозрения и они поинтересуются его идентификационным знаком, придется изобретать какое-то объяснение. Однако рабочие не проявили к нему никакого интереса: уверенность Чарли была убедительной.

Он проследовал мимо них в туннель и скоро, завернув за угол, скрылся из вида. Ниже ограждения, по которому он шел, находилось еще несколько хорошо освещенных этажей-горизонтов, где по конвейерам в лифтах перевозили ящики обычных и окаменевших грузов. Перед ним открылась часть огромной подземной системы транспортировки товаров и продуктов, распределяемых компьютером автоматически из разгрузочных терминалов Башен Тринадцати Принципов. Каждый конвейер или эскалатор работал почти бесшумно, однако все вместе они издавали низкий мерный грохот далекого водопада.

Ом сел в служебный лифт и опустился на три этажа вниз. Оттуда по узкому помосту он пробрался к площадке, на которой были сосредоточены сразу несколько служебных кабин. Он выбрал лифт номер три и быстро поднялся в нем к экспонату N_147, ВЫМЕРШИЕ ВИДЫ HOMO SAPIENS. Пройдя через короткий, широкий, с высокими потолками коридор, он остановился у двери. В комнате за этой дверью его ждала еще одна трудная задачка. Внутри башни насчитывалось несколько сотен экранов, и все они включались на время, установленное для экскурсантов. Может быть, сейчас они еще работают? Вандализм и грабеж давно были практически полностью искоренены, и особенно редко эти виды преступлений встречались в общественных зданиях. Ом полагал, что включенные экраны и персонал, постоянно наблюдающий за посетителями, — не более чем анахронизм. И все же, нельзя исключить, что кто-то там все-таки и сейчас торчит в апартаментах Иммермана, следя за экспозицией по экранам дисплеев. Например, Мадж. Он вполне годился на эту роль.

Чарли сделал глубокий вдох и толкнул дверь. Переступив порог, он оказался позади композиции, изображавшей французский двор семнадцатого столетия. Огромное пустое пространство внутри башни было безмолвно: туристы давно ушли, круговой эскалатор замер, информационные экраны выключены. Роботы-чудовища беззвучно застыли в неподвижных позах. Ом опасался, что внутри он встретит рабочих, занятых ремонтом или изменением экспозиции; однако на самом деле здесь не было никого. Или он просто не слышит их голоса? По крайней мере в этой нише он один.

Выйдя из-за помоста и нескольких рядом стоящих тронов, он пробрался мимо фигур Короля и Королевы, зигзагом обогнул придворных, облаченных в прекрасные одеяния и напудренные парики, миновал фигуры фрейлин в шелковых платьях и парчовых накидках, на ходу отметив необычайную ширину их платьев и высоту париков. Композиция выглядела весьма реалистично. Одна молодая женщина улыбалась, приоткрыв рот и обнажив в нем пустое место — не доставало по меньшей мере четырех зубов, да и оставшиеся были затронуты кариесом. Лицо некоего мужчины почти сплошь покрывали щербины, которые бывают только после оспы. Еще одна женщина держала в руках веер, прикрывая им лицо. Чарли с ужасом отметил, что добрая половина ее носа съедена сифилисом. Однако отсутствовали многие другие детали придворной жизни того времени. Чарли не почувствовал тяжелого запаха, исходящего от давно немытых тел, и аромата духов, призванных этот запах заглушить. Не заметил он и столь обычных вшей, вечно копошащихся в париках и досаждавших их обладателям, или пятен мочи на туфлях — придворные справляли малую нужду в углах просторных дворцовых залов.

Уловил Чарли и нечто такое, что в другое время непременно заставило бы его рассмеяться. Несмотря на многочисленные исследования и постоянные сверки с литературными и историческими источниками, художник, создававший композицию, все же упустил из виду, что в семнадцатом столетии люди имели гораздо меньший рост, нежели сейчас, в Новой Эре. Любая фигура из этой группы, окажись она и в самом деле при дворе Луи XIII, возвышалась бы над головами остальных придворных, словно башня.

Ом остановился посреди композиции. Молчаливая и неподвижная женщина в ярко-красной с желтым накидке и в золотисто-желтом парике уставилась на него большими карими глазами. Лицо ее прикрывают густой слой пудры и румян.

— Помоги нам Господь! — произнес Чарли Ом.

Приподняв парик на ее голове, Чарли, как и ожидал, увидел под ним ежик коротких, прямых, блестящих коричневых волос — мех котика да и только.

— Подонки! Старый ублюдок! Какая наглость!

Он обхватил тело сзади руками и потащил его к лифту. Высокие каблуки на туфлях Сник скреблись по полу, а потом и вовсе свалились с ее ног. Чарли остановился и, придерживая одной рукой тело в вертикальном положении, наклонился, чтобы подобрать туфли. Нельзя оставлять никаких улик, указывающих на исчезновение одной из фигур композиции. Возможно, что ее отсутствие заметят не скоро. Ему же требовалось не так уж много времени.

— Ом!

Голос прозвучал где-то совсем рядом. Это был Мадж. Чарли выронил туфли и выпустил окаменевшее тело Сник, которое с шумом обрушилось на пол. Мгновенно скользнув вокруг отчаянным и диким взглядом, он заметил двух мужчин и, к своему удивлению, понял, что не узнает их, хотя без сомнения они хорошо знакомы ему. Ому понадобилось еще несколько секунд, чтобы, сфокусировав взгляд, заставить себя вернуться к реальности. Призрачный сон охватил его, лишив дара речи и заставив оцепенеть. Затем он все понял. Двое придворных кавалеров, до этого момента молча наблюдавших за ним, теперь ожили. Это были Мадж и его напарник.

Они заблаговременно вырядились в одежды двух фигур из композиции и, задвинув их куда-то, ждали его появления. Наверняка наблюдали за ним по мониторам с того момента, как он спустился под землю. А едва он вошел через дверь в эту нишу — застыли, изображая придворных.

— Предатель! Болван проклятый! — орал Мадж, медленно приближаясь к Чарли. — Какое тебе дело до этой женщины? Она — органик, она опасна для нас! Что с тобой случилось, объясни, наконец?!

Ом выскользнул из-под ремня наплечной сумки и позволил ей упасть на пол. Он чуть согнул ноги и оглядывался по сторонам с таким видом, будто вот-вот бросится бежать. Пусть они так думают.

Второй мужчина, напарник Маджа — высокий, худой парень с горящими черными глазами — отскочил, чтобы отрезать Чарли пусть к отступлению. Чарли заметил, что парень вытаскивает из висящих на боку ножен рапиру, и понял, что тот успеет перекрыть ему выход.

— Я говорил Гетману… шефу… что ты попадешься в эту ловушку, — сказал Мадж. Он остановился, снимая с себя маскарад: длинные усы, шляпу с пером и парик. Правая рука покоилась на рукояти болтавшейся слева рапиры.

— В ловушку? — переспросил Ом.

В нем начал медленно просыпаться голос Уайта Реппа, сообщающий, что сцена, которая вот-вот будет разыграна, вполне сойдет за эпизод битвы из его последней постановки — по общему признанию, сентиментально-развлекательной работы.

«Ты исполнишь роль героя», — произнес едва слышный голос.

— Конечно, в ловушку, — отвечал Мадж. — Ты думаешь, что увидел Сник случайно. Ничего поденного. Над ее головой мы пустили свечение, которое подсознательно привлекло твое внимание. У тебя не было шансов не заметить ее. Гетман Имм… я хотел сказать, шеф… поместил ее сюда специально, чтобы проверять тебя. Он хотел убедиться, действительно ли ты страдаешь умственной неустойчивостью, способен ли ты на предательство. Теперь вам все абсолютно ясно!

— Я хотел узнать, не убили ли вы ее, — сказал Ом, придвигаясь к ослепительно разодетому придворному справа от себя.

— А какое тебе до этого дело? — поинтересовался Мадж. — Тебе же дали возможность выпутаться из этой истории без ущерба для нашей семьи.

Раздалось резкое и короткое шипение — он с силой вытащил рапиру из ножен.

— Ом, я советую спокойно отправиться с нами. Здесь больше никого нет, и тебе с нами не справиться. Если попробуешь, у меня будет прекрасное оправдание, чтобы прикончить тебя прямо сейчас.

— Она мертва?

— Этого ты уже никогда не узнаешь, — улыбаясь, сказал Мадж.

— Черта с два! — заорал Чарли. Бросившись прыжком вперед, он выхватил шпагу из ножен на боку одного из безмолвных придворных.

— En garde [в фехтовании — в состоянии боевой готовности (франц.)], ты, сучий сын! — вскричал он.

Улыбка Маджа сделалась еще шире.

— Безмозглый вииди, — сказал он. — Нас же двое, а ты один. Может быть, ты и хороший фехтовальщик — Бела говорил, что это именно так — но ты пьян, а против таких бойцов, как мы, не устоит чемпион мира. Я не так уж плох, а Бела… и вовсе серебряный медалист Олимпиады. Опусти шпагу, Ом, и прими положенное тебе лекарство как настоящий мужчина.

Казалось, Мадж с наслаждением предвкушает предстоящий смертельный бой. Его напарник, видать, тоже ждет удовольствия.

«Вот результат правительственного подхода, — подумал Ом. — Семь поколений — и все зря: никакого отвращения к насилию».

Чтобы добраться до него. Если понадобится секунд пять, может быть, даже больше. Ом не собирался терять это время зря. С диким криком, казалось многократно усиленным притаившимися внутри него двойниками — особенно голосами Джима Дунски и Джефа Кэрда, — Чарли толкнул фигуру придворного, шпагой которого он воспользовался. Манекен рухнул на Маджа, заставив его отскочить в сторону. Ом перепрыгнул через манекен и обрушился на Маджа. Заняв на бегу классическую фехтовальную позицию, он, сделав выпад, попытался дотянуться до его лица. В спортивных поединках подобный прием был строжайше запрещен, и Чарли, надеялся, что Мадж, ее привыкший к такому, не успеет вовремя среагировать. Мадж, однако, успешно отразил атаку.

Он и сам совершил молниеносный выпад в сторону Чарли. Тот парировал удар противника и отскочил назад, выбравшись за пределы зоны, занятой экспозицией. Мадж последовал за ним. Правой рукой Ом толкнул в его сторону еще одну фигуру, изображавшую биржевого брокера.

Чарли помчался к перилам и, опираясь на правую руку, перескочил через них. Он метнулся к лифту. Бела Ванг Хорват и Янос Ананда Мадж какое-то мгновение стояли рядом друг с другом, словно в оцепенении. Наконец Хорват что-то сказал своему коллеге, тот кивнул и помчался к углу ниши. Сам Хорват бросился к противоположному углу. Они явно собирались окружить его, а затем напасть одновременно и спереди, и сзади.

Чарли снова перепрыгнул через перила — на сей раз в обратную сторону — и бросился к Маджу мимо фигур Почтальона, Лысого Мужчины и Дипломата. Мадж остановился, завертелся и принял оборонительную позу.

Мадж хмыкнул. Ом усмехнулся в ответ. С того момента, когда, вооружившись клинком, он завопил первый раз, страх и сомнения покинули его. Казалось, сила всех семи его «я» слилась воедино. Иллюзия? Несомненно, но адреналин семерки словно пульсировал в его крови. Он хотел убивать. Не кого-нибудь вообще, а конкретно — Маджа.

Клинки сходились и звенели. Хотя клинок, которым Ому так ловко удалось завладеть, был гораздо тяжелее и жестче обычной рапиры, он казался ему легким, как бальза, и гибким, словно перо. Ома вела вперед холодная ярость, объединенное желание выжить всех семи его персонажей придавало ему силы. Мадж фехтовал превосходно. Однако некоторые из обстоятельств, сопутствующих этому необычному сражению, были, очевидно, против него. Правша обыкновенно испытывает определенные неудобства, сражаясь с левшой. Меняются привычные направления атак и сдвигаются мишени, ему становится сложнее добраться до противника. Левша тоже оказывается в обратной позиции, но она ему более привычна.

После непродолжительного и безуспешного обмена быстрыми выпадами с обеих сторон Ом отскочил назад и, перехватив рапиру в правую руку, чтобы обескуражить Маджа, снова бросился в атаку. Однако столкнувшись с умелым сопротивлением и даже получив незначительный укол в плечо, Ом решил больше не рисковать и вернул оружие в левую руку. Мадж бросился в атаку. Ом парировал его выпад легким движением руки, отведя острие клинка противника в сторону. Одновременно он ухитрился так сориентировать собственный клинок, что Мадж, по инерции подавшийся вперед, натолкнулся на него своим правым предплечьем. Лезвие проскользнуло рядом с локтевой костью и вышло с противоположной стороны.

Ом отпрянул назад, вытаскивая оружие из раны противника. Пальцы Маджа разомкнулись, и рапира выпала на пол. Ом бросился вперед, а Мадж, отступая, врезался спиной в фигуру Сенатора, которая рухнула на пол. Мадж по инерции свалился на него сверху. Он хотел подняться, но Ом, подскочив, нанес ему еще один удар, на сей раз в левое предплечье.

Услышав позади себя приближение тяжелых шагов второго противника, Ом быстро развернулся, и, вскинув шпагу и заняв оборонительную позицию, приготовился отразить атаку Хорвата. При этом действовал он столь стремительно, что шпага промелькнула в воздухе мгновенно, словно кнут. С кончика ее соскочила на лету капля крови, ударившая прямо в глаз налетевшему врагу и на какую-то долю секунды лишившая его возможности правильно ориентироваться. Этого оказалось вполне достаточно для Ома, который действовал решительно и уверенно, наблюдая за происходящим так, будто изучал чужой поединок в замедленном движении на экране. Он без труда замечал каждую деталь, годами тренировок подготовленный извлекать немедленную выгоду из самой незначительной промашки противника. Отразив своей шпагой выпад Хорвата и отведя его клинок в сторону, Ом послал свое оружие прямо ему в бедро.

Хорват инстинктивно отпрянул назад, и клинок Ома выскочил из его плоти, сопровождаемый фонтаном крови. Ом продолжал атаковать, однако некоторое время безуспешно пытался пробиться сквозь умелую защиту противника. С холодным спокойствием, прекрасно понимая, что теперь враг с каждой секундой будет становиться все слабее, теряя силы от потери крови, Ом продолжал оказывать на него давление. Хорват не сумел уклониться от неизбежного и, совершив несколько маневров, в конце концов тоже врезался в одну из фигур. На сей раз это был манекен Солдата, который, перевернувшись, толкнул Хорвата, опрокинув его на спину. Затем Солдат сам врезался в Нефтедобытчика, перелетевшего через Страхового Агента и сбившего по дороге Гангстера. Тот, в свою очередь, обрушился на Издателя, зацепившего Финансового Воротилу, который прихватил за собой Марксиста. Фигуры валились на пол одна за другой — прекрасная демонстрация эффекта домино. Последним из всех оказался Капиталист.

Рана в бедре и вывихнутый локоть — в ходе всей этой катавасии Хорват упал, неудачно приземлившись, — казалось, должны были лишить Хорвата возможности сопротивляться. Ом надеялся, что и Мадж более не в состоянии действовать, однако шум шагов и тяжелое сопение за спиной свидетельствовали, что это далеко не так. Взревев, Ом крутанулся как раз вовремя, чтобы успеть отразить атаку Маджа. Она оказалась слабой и весьма неумелой: противник вынужден был держать рапиру в неудобной для него левой руке. Храбрости ему, конечно, было на занимать — Ом не мог этого не признать, — но и дураком Мадж был, судя по всему, немалым. Неужели непонятно, что у него не осталось ни малейшего шанса. Кончик шпаги Ома еще раз просверлил левое плечо Маджа, выйдя наружу с противоположной стороны никак не менее, чем на три дюйма.

Мадж повалился на пол. Ом снова резко повернулся, приготовившись встретить очередной выпад второго противника, но Хорват не предпринимал еще одной бесперспективной попытки. Со стонами, оставляя позади себя кровавый след, тот ковылял к лифту. Чарли провожал его взглядом до тех пор, пока Хорват, потеряв остатки сил, не повалился лицом на пол. Руки и ноги бедняги еще некоторое время двигались, словно обозначая его единственное желание — подняться и уйти.

Ом направился к Маджу, тяжело дыша, но чувствуя в груди прилив неудержимого ликования. Мадж сидел на полу, обхватив плечи руками и уставившись на Ома.

— Тебе повезло, ублюдок!

— Хватит ныть! — усмехаясь сказал Ом. — А сейчас… мне нужна звезда, которая открывает дверь в апартаменты Иммермана.

— У меня ее нет.

— Да?! А как ты собирался снова попасть туда? Давай-ка ее, а то мне придется тебя убить, а уж потом обыскать.

— Ничего у тебя не получится. Нас не обойдешь, и ты прекрасно это знаешь.

— Так что же, по-твоему, мне делать? С понурой головой плестись на собственную казнь? Давай звезду! Быстро! — закричал Ом.

Мадж отпустил истекающее кровью плечо, порылся в кармане своего изящного плаща и извлек оттуда диск на длинной цепочке. Ом принял его со словами:

— Для тебя будет лучше, если ты дал мне именно то, о чем я просил.

Действовать следовало быстро, однако у Чарли не было такой возможности. Не потащат же эти двое вместо него тело Сник. С другой стороны, он боялся сам нести ее в сопровождении этих людей. Хорват хоть и был довольно серьезно ранен — лицо его приобретало все более серый оттенок — все еще представлял опасность. Придется оставить пока Сник здесь, а самому заняться этими двумя молодцами, решил Ом.

Ему самому пришлось затащить почти потерявшего сознание Хорвата в кабину лифта, а уже затем сопроводить туда Маджа. Уложив их обоих на пол, Ом поднялся на верхний этаж «подземелья». Диск позволил ему проникнуть в помещение напротив того, где он побывал утром. Комната со стоунерами, по счастью, была закрыта с этой стороны. Здесь находилось всего два цилиндра, и он втолкнул в один из них Хорвата, который уже был на волосок от смерти. Мадж с некоторой неохотой показал, где находится панель управления, и Чарли быстро включил аппарат на полную мощность. Затем он затолкал во второй стоунер самого Маджа, у которого осталось еще достаточно сил и духа, чтобы плюнуть в лицо Ома, прежде чем тому удалось захлопнуть дверцу. Через несколько секунд Чарли вытащил окаменевшее тело Маджа из цилиндра. Он снова направился к лифту и три минуты спустя вернулся с телом Сник. Поместив ее в цилиндр, он включил дестоунирующее питание, затем извлек тело и уложил на пол. Ом прощупал пульс Сник и убедился, что сердце хоть и слабо, но все же бьется.

Ом раздел ее, чтобы осмотреть тело — нет ли у нее серьезных повреждений. Хотя видных ран не было, Чарли прекрасно понимал: это вовсе не означает, что Сник в полном порядке. Совсем не исключено, что дело обстоит как раз наоборот. Ей вполне могли сделать укол медленно действующего яда с тем, чтобы, если ее найдут и дестоунируют, она умерла бы по прошествии весьма незначительного времени. Да что угодно! Ей запросто могли дать сверхдозу какого-нибудь болеутоляющего средства. Так или иначе, сейчас самое главное по возможности быстрее отправить ее в больницу. Но этого, не подвергая себя прямой опасности, Чарли сделать не мог. Кроме того, он не хотел раскрывать свое местонахождение. Оставалось еще достаточно времени, чтобы убраться из Башни.

Ом вернул тело Сник в цилиндр и подверг его окаменению. Осмотрев комнату, он заметил упаковочную машину и засунул в нее одежду Сник. Затем, перетащив тело в лифт, Ом спустился на этаж, где размещалась экспозиция древнего морского мира. Одним из представленных там существ был гигантский плотоядный кит, изображенный поднявшимся из морских волн. Его открытая огромная пасть находилась всего на несколько футов ниже ограды винтового эскалатора.

Отдуваясь, Ом пристроил тело на перила и уравновесил его на них — голова Сник смотрела на спокойное сейчас море.

— В некотором роде, Сник, — вслух проговорил Ом, — ты была моим Ионой [библеизм — Иона, образно: человек, приносящий несчастье].

Он истерически рассмеялся; эхо вернулось, отразившись от стен башни. Сумев взять себя в руки, он со вздохом произнес:

— Я делаю это потому, что ты все же — живое существо, а я не переношу никакого убийства. К чертям собачьим все это общее благо!

Он приподнял тело и толкнул его. Оно скользнуло до перилам и через пасть кита провалилась к нему в чрево.

— Когда-нибудь тебя найдут, — всхлипывал Ом. — Но тогда… тогда…

Что бы ни случилось с ним самим к тому времени, он не станет сожалеть о том, что спас Сник. Он заплатит за все ту цену, которую от него потребуют.