ГЛАВА 1

На Земле Том Микс спасался бегством от разъяренных жен, взбесившихся быков и доведенных до белого каления кредиторов. Он удирал от них на своих двоих, на лошадях и в автомобилях. Но на своей родной планете, в Мире Реки, он впервые спасался бегством на корабле.

Подгоняемый попутным ветром, корабль на всех парусах несся вниз по Реке, огибая ее излучину. Он опережал своего преследователя лишь на пятьдесят ярдов. Оба судна были бамбуковыми катамаранами и отличались друг от друга разве что величиной: у преследуемого размеры были поменьше. Добротно построенные двухкорпусные парусники — хоть на их возведение не пошло ни единого металлического гвоздя — имели прекрасную оснастку, начиная с носа и кончая кормой, а их спинакеры горделиво раздувались, наполняемые ветром. Паруса были изготовлены из бамбукового волокна.

До захода солнца оставалось всего два часа. Вокруг огромных грибообразных камней по обоим берегам Реки уже собрались кучками люди. Еще немного, и питающие камни начнут извергать гудящее голубое электричество — энергию, которая в цилиндрах на верхушках камней преобразуется в материю. Иными словами, в ужин, а также в спиртные напитки, табак, марихуану и галлюциногенную жевательную резинку. А до того люди лениво прохаживались, переговаривались и смутно надеялись, что произойдет что-нибудь интересное.

И они не обманулись в своих ожиданиях.

Обогнув излучину, Микс обнаружил, что Река, бывшая до того с милю шириной, неожиданно разливается в целое озеро шириной в три мили. На водной глади озера покачивались сотни лодок с рыбаками, которые, поставив на камни свои цилиндры, отправились порыбачить, чтобы немного разнообразить свой обычный рацион. Суденышек было так много, что неожиданно для Микса места для маневрирования здесь оказалось даже меньше, чем на узкой полосе воды позади.

Том Микс стоял за румпелем. На палубе перед ним находились еще два беглеца, Иешуа и Битнайя. Оба были евреями. Связанных между собой общей религией и кровью, которая текла в их жилах, их тем не менее разделяли двенадцать столетий и шестьдесят поколений. По этой причине они были очень разными. В чем-то Битнайя казалась более чужой Иешуа, нежели Миксу, а Иешуа был в чем-то ближе Миксу, нежели женщина. Всем троим в свое время крепко досталось от одного и того же человека — Крамера. В судне, следовавшем их кильватером, его не было, но зато были его люди. В случае поимки троих сбежавших вернут Костолому так его называли на Земле, да и здесь тоже. Если же взять беглецов живьем не удастся, то всех троих убьют.

Микс оглянулся. Двухмачтовый катамаран шел на всех парусах. Расстояние между кораблями медленно, но неуклон-но сокращалось. Из-за малочисленности команды парусник Микса имел гораздо меньшую осадку и, если бы не копья противника, которые проткнули его парус в трех местах, ни за что бы не дал догнать себя гнавшемуся за ним судну. Дырки от копий были небольшие и на ход парусника почти не влияли, но со временем незаметное отставание накапливалось, перерастая в значительное. По всем расчетам выходило, что нос преследо-вателя уткнется в его корму минут через пятнадцать. Но люди Крамера, конечно, даже и пытаться не будут идти на абордаж с носовой части. Они приблизятся по борту, забросят костяные абордажные крючья, притянут корабли друг к другу и вот тогда хлынут на борт беглого парусника.

Десять воинов против трех, один из которых женщина, другой из тех, кто еще мог бы согласиться на побег, но из принципа отказывается драться. Третий — участник многих дуэлей и сражений, но ему одному не выстоять против такого количества врагов.

Люди в рыбачьих лодках сердито закричали на Тома, когда тот провел парусник слишком близко от них. Микс ухмыльнулся, сорвал с головы десятигаллонную белую шляпу, сплетенную из соломки редкостной окраски, и, поприветствовав рыбаков, снова надел ее. На нем был длинный белый плащ из полотенец, скрепленных между собой магнитными скрепками, ковбойские сапоги на высоких каблуках из белой кожи «речного дракона», а вокруг талии — белое полотенце. В данной ситуации вычурные сапоги были не совсем к месту и скорее служили помехой своему владельцу. Сейчас, когда близилась решительная минута схватки, стоять на скользкой палубе было бы удобнее босиком.

Он подозвал Иешуа, чтобы передать тому румпель. Не меняя застывшего выражения лица, Иешуа поспешил на зов Микса, даже не отреагировав на его улыбку. Росту в нем, как и в Миксе, было ровно пять футов и десять дюймов, но среди людей своего времени на Земле он считался высоким. Его черные волосы, остриженные по шею, отливали на солнце рыжим. Худощавое, но жилистое тело прикрывала лишь черная набедренная повязка, а грудь скрывали сплошные заросли черных курчавых волос. Вытянутое худое лицо было того аскетичного типа, который свойствен безбородым еврейским юношам с ученой внешностью. В больших темно-карих глазах проглядывали зеленые крапинки, унаследованные, по его словам, от языческих предков. В жилах его соотечественников из Галилеи текла кровь многих народов, так как на протяжении нескольких тысячелетий через его родину проходили торговые пути и прокатывались орды завоевателей.

Иешуа можно было бы назвать близнецом Микса, его двойняшкой, который в равной степени с ним не ел и не спал. Впрочем, при внимательном рассмотрении было видно, что они все-таки немного отличаются друг от друга. Нос Иешуа был чуточку подлиннее, а губы — слегка потоньше; кроме того, у Микса не было в глазах зеленоватых крапинок, а в волосах — ни единого намека на рыжесть. Оба настолько походили друг на друга, что люди не сразу могли разобраться, кто есть кто — до тех пор, пока те не начинали говорить.

Именно поэтому Микс прозвал Иешуа Красавчиком.

Микс снова ухмыльнулся:

— Все идет как надо, Красавчик. Поуправляй тут нашим корабликом, пока я не скину эти штуки.

Сев, он стянул с себя сапоги, затем встал и пересек палубу, чтобы бросить их в сумку, свисавшую с вантов. Вслед за сапогами туда же полетел и плащ. Вернувшись к румпелю, он ухмыльнулся в третий раз:

— Не смотри так мрачно. Мы сейчас позабавимся.

В низком баритоне Иешуа, заговорившего по-английски, слышался сильный акцент.

— Почему бы нам не пристать к берегу? — спросил он. Территория Крамера осталась далеко позади. Здесь мы уже имеем право просить убежища.

— Просить — это одно, а получить — нечто другое. — Баритон Микса, протяжно произносившего слова, был почти таким же низким.

— Ты хочешь сказать, что здешние люди слишком боятся Крамера, чтобы приютить нас?

— Может быть. А может, и нет. И мне что-то не хочется выяснять это. Во всяком случае, если мы высадимся, то же самое сделают и крамеровцы. А уж они не замедлят проткнуть нас прежде, чем успеют вмешаться местные жители.

— Но мы могли бы убежать в горы.

— Нет. Сначала мы хорошенько зададим им, а уж потом воспользуемся твоим советом. А теперь иди, помоги Битнайе со снастями.

Микс принялся маневрировать судном, а Иешуа с женщиной в это время управляли парусом. Взглянув через плечо, Микс удостоверился, что преследователь идет у него в кильватере. Он мог, конечно, продолжить преследование, держась середины Реки, и таким образом опередить Микса. Но их капитан боялся, что один из поворотов зигзага окажется той прямой линией, которая окончится на берегу.

Микс приказал приспустить парус.

— Но так они быстрее нас поймают! — запротестовала Битнайя.

— Это они так думают, — возразил Микс. — Делайте, как я сказал. Команда никогда не спорит с капитаном, а кто здесь капитан, если не я?

Улыбнувшись, Том объяснил женщине, что задумал и на что надеется. Она пожала плечами, словно говоря, что если уж их возьмут на абордаж, то какая разница, когда это произойдет. При этом она словно намекала, что ей с самого начала было известно, что Микс немного с приветом и что теперь это лишний раз подтверждается.

Однако Иешуа на слова Микса решительно произнес:

— Я не собираюсь проливать ничью кровь.

— Мне известно, что рассчитывать на тебя в бою не приходится, ответил Микс. — Но, помогая нам управлять судном, ты, хоть и косвенно, все равно содействуешь пролитию крови. Так что заруби это себе на носу, философ.

Удивительно, но Иешуа улыбнулся. Впрочем, так ли уж неожиданна была его улыбка? Он восхищался американизмами Микса, и, кроме того, ему нравилось обсуждать нюансы этики. Но сейчас он был слишком занят, чтобы спорить.

Микс снова оглянулся. Лиса — лисой был преследователь, а он, соответственно, кроликом — почти висела у него на хвосте. Между судами оставалось всего двадцать футов, и двое из людей Крамера на носу каждого из двух корпусов катамарана уже приготовились, наклонившись вперед, с силой метнуть копья. Однако прыгавшие вверх-вниз палубы под их ногами делали точность броска сомнительной.

Микс крикнул своей команде: «Держись!» — и резко повернул румпель. До этого нос корабля указывал под углом на берег Реки справа. А сейчас, накренившись, судно внезапно развернулось, и парусный гик в мгновение ока повернулся, просвистев у Микса над головой. Тот едва успел пригнуться. Битнайя и Иешуа вцепились в канаты, чтобы их не сбросило за борт. Правый корпус катамарана взмыл в воздух, на короткий миг оставив привычную водную стихию.

На секунду Микс даже подумал, что их кораблик сейчас перевернется. К счастью, он скоро выровнялся, и Битнайя с Иешуа принялись понемногу стравливать канаты. Сзади раздался крик, но Микс не оборачивался. Впереди кричали еще больше, где потревоженные экипажи двух одномачтовых рыбачьих лодок громкими возгласами выражали свой гнев и страх.

Между лодками оставался проход всего в тридцать футов шириной, и судно Микса устремилось в него. Проход быстро закрывался, так как лодки сближались. Их рулевые пытались отвернуть свои утлые суденышки, но их продолжало увлекать навстречу друг другу. В обычных условиях они сумели бы избежать столкновения, но сейчас между ними был пришлый корабль и его нос был нацелен на лодку слева по борту. Микс видел в ней искаженные ужасом лица женщин и мужчин, трепетавших при мысли о том, что сейчас в их правый борт в носовой части врежется нос судна. Медленно — на взгляд Микса, даже слишком медленно — нос лодки начал отворачиваться. Попав в мертвую зону, их гик тут же стало бросать из стороны в сторону.

Визгливый женский голос, что-то неразборчиво выкрикивавший на английском языке, заглушил остальные голоса. Мужчина в лодке метнул в Микса копье. Глупо, конечно, и бесполезно, но этим он хоть немного отвел душу. Оружие стремительно пролетело мимо головы Микса и с плеском упало в воду у правого борта.

Микс оглянулся. Преследователь попался-таки в ловушку! Ну а теперь как бы самому не угодить в такую же!

Его катамаран проскользнул мимо лодки слева по борту и концом гика едва не задел ее мачтовые ванты, привязанные к краю палубы по правому борту. Лодка осталась за кормой.

Крики и вопли позади все усиливались. Треск от удара дерева по дереву вызвал улыбку на лице Микса. Он на секунду оглянулся. Большой катамаран вдребезги разнес оба своих носа, врезавшись в борт рыбачьей лодки справа от себя. От этого удара гораздо меньшее по размерам однокорпусное бамбуковое суденышко развернулось под прямым углом, вернувшись таким образом на свой прежний курс. Экипажи столкнувшихся парусников, включая рулевых, повалились на палубы. Трое из людей Крамера выпали за борт и барахтались в воде. Этих троих можно было теперь исключить. Так что тех, с кем беглецам придется иметь дело, оставалось только семеро.

 

ГЛАВА 2

Кролик обратился в лису, атакуемый — в атакующего. Катамаран Микса развернулся с той стремительностью, какую тот осмелился придать развороту, и, борясь со встречным ветром, стал продвигаться к столкнувшимся судам. Маневр занял какое-то время, но судну Крамера было не до контр-маневра. В корпусах большого катамарана и рыбачьей лодки зияли пробоины, и теперь оба судна медленно погружались. Сквозь пробоины в трюмы хлестала вода. Капитан катамарана яростно жестикулировал. Виден был только его открытый рот, а голос терялся среди пронзительных выкриков, доносившихся с его судна и ближайших лодок. Кричали и на многих дальних. Однако крамеровцы, очевидно, слышали капитана или же понимали гневный язык его жестов. Они поднялись и, подобрав оружие, двинулись к протараненной лодке. Микс недоуменно смотрел на них. Для чего им брать ее на абордаж? Поменять один тонущий корабль на другой — все равно что попасть из огня да в полымя. Возможно, в них просто сработал рефлекс, бездумная реакция. Их разозлили, и теперь они хотят отыграться на всех, кто подвернется под руку.

А раз так, значит, они чувствуют, что потерпели крах. С борта тонущей рыбачьей лодки спрыгнули двое мужчин и две женщины и поплыли. На помощь к ним направилась другая лодка, чтобы подобрать плывущих. Приблизившись к ним, спасатели приспустили парус и, перегнувшись через борт, стали протягивать пловцам руки. Двое из людей Крамера, перебравшись на оставленное утлое суденышко, перебежали к противоположному борту и с силой метнули копья в плывущих.

— Они, похоже, умом тронулись, — пробормотал Микс. — Да на них сейчас ополчатся все, кто тут есть.

Ему это было только на руку. Он мог спокойно оставить своих преследователей на милость здешним жителям. Но это не входило в его планы. За ним еще числился должок. Платить по нему было бы сплошным удовольствием, не то что по другим счетам.

Передав Иешуа румпель, он достал из оружейного ящика на палубе боевой бумеранг длиной в два фута. Он был изготовлен с помощью заостренного кремня из твердой древесины белого дуба. Один из его концов загибался под углом в тридцать градусов. Грозное оружие в руках искусного метателя могло запросто сломать человеку руку, даже будучи брошенным с расстояния в пятьсот футов.

В оружейном ящике находились также три топора из кремнистого сланца, еще четыре бумеранга, несколько дубовых древков копий с кремневыми наконечниками, две кожаные пращи и две сумки с камнями для метания. Стоя у ящика, Микс сосредоточился, подождал, пока его парусник не продвинется подальше вдоль вражеского судна по левому борту, и метнул бумеранг. Подпрыгивавшая на волнах палуба сильно затруднила расчет, но бумеранг полетел прямо в цель, и на его вращающейся белесой поверхности вспыхивали солнечные зайчики. Он ударил человека в шею.

Несмотря на поднявшийся вокруг гвалт, Микс уловил еле слышный звук ломающихся позвонков. Человек рухнул боком на палубу, а бумеранг заскользил рядом с поручнями.

Товарищи убитого взвыли и в замешательстве повернулись к Миксу. Крик капитана вывел четверых на борту тонущей рыбачьей лодки из состояния растерянности. В людей на беглом паруснике полетели дубинки и копья, и Миксу с его командой пришлось лечь плашмя на палубу. Некоторые из метательных снарядов отскакивали от дерева или же застревали в нем, подрагивая. Одно из копий, с обожженным деревянным наконечником, ударилось о палубу всего лишь в нескольких дюймах от уха Иешуа и, скользнув по ней, упало в воду.

Вскочив на ноги, Микс изготовился и, когда левый борт парусника накренился, метнул копье. Он целился врагу в грудь, но копье, упав с недолетом, пригвоздило к палубе его ступню. Тот завопил от боли и выдернул из дерева вонзившийся в него конец копья. Но вытащить его из своей ноги он не решался. Издавая истошные крики, он метался, ковыляя по палубе, пока двое крамеровцев не повалили его и не выдернули древко. Головка, отломившись от древка, осталась в ноге и наполовину торчала.

Тем временем вторая рыбачья лодка — та, которую чуть не задел катамаран Микса, — подошла вдоль борта к тонущей лодке. Трое мужчин впрыгнули на нее и принялись крепить канаты, привязывая тонущую лодку к своей. Сюда же подошли и несколько гребных шлюпок с тремя каноэ, и люди, сидевшие в них, тоже взобрались в рыбачью лодку. Не приходилось сомневаться, что местных жителей нападение привело в бешенство и они намерены проучить пришельцев. Миксу подумалось, что им бы следовало поступить похитрее: подождать, пока большой катамаран не затонет, и тогда закидать копьями плывущих членов его экипажа. С другой стороны, напав на людей Крамера, они ввязались в нечто более серьезное, чем просто стычка. Оно могло означать начало войны. В этом случае беглецов приняли бы здесь с распростертыми объятиями.

Катамаран, однако, благодаря двум корпусам, не спешил затонуть. В таком полузатопленном состоянии он мог даже убраться отсюда, и если не обратно в родной порт, то по крайней мере куда-нибудь с глаз долой. Местных, естественно, это вовсе не устраивало.

Вражеский капитан, видя с их стороны угрозу, приказал своим людям атаковать и сам пошел впереди. Перебравшись на борт тонущей лодки и перебежав палубу, он ринулся на одного из находившихся там мужчин, который оказался ближе к нему. Женщина из местных раскрутила над головой пращу и отпустила один ее конец. Камень с силой ударил капитана прямо в солнечное сплетение. Потеряв сознание — или жизнь, — капитан повалился на спину.

Следом упал еще один из воинов Крамера, раненный в руку копьем. А его товарища, который споткнулся об него, проткнули копьем со спины, навалившись на древко всем весом.

Женщина, которая метнула из пращи камень, отшатнулась назад с копьем в груди и рухнула в воду.

Затем ряды противников сомкнулись, и началась рукопашная схватка.

Иешуа подвел судно к катамарану Крамера с левого борта. Битнайя и Микс в это время спускали парус. Затем на поручни их бывшего преследователя полетели абордажные крючья. Пока Битнайя с Иешуа обливались потом, удерживая оба судна вместе, Том Микс работал пращой. Он набил себе руку, сотнями часов упражняясь с этим оружием на суше и воде, и мог теперь мастерски метать камни, которые вылетали из его пращи с огромной скоростью и точностью. Ему пришлось подождать, пока противники расцепятся, чтобы ненароком не попасть в кого-либо из толпы местных жителей. Он трижды поразил цель. Один камень попал вражескому воину в шею. Другой ударил в основание позвоночника. А третий размозжил коленную чашечку, и корчившегося от боли человека схватили местные. Не давая ему вырваться, они полоснули его кремневым ножом по яремной вене.

Микс метнул копье, и оно глубоко вонзилось в бедро одного из преследователей. Затем, схватив тяжелый топор, он запрыг-нул на катамаран, и его топор дважды опустился на затылки противника.

Двое из уцелевших врагов попытались прыгнуть за борт. Удалось это только одному. Подобрав с палубы бумеранг, Микс взмахнул им, целясь в качавшуюся на волнах голову, но, раздумав, опустил оружие. Бумеранги слишком тяжело достаются, чтобы расходовать их на тех, кто больше не опасен.

Стало вдруг тихо. В наступившей тишине слышались только стоны раненых и всхлипывание женщины. Безмолвствовали даже очевидцы разыгравшегося сражения, которые не замедлили подойти поближе. Участники сражения выглядели бледными и изможденными. Пыл уже угас в них.

Миксу нравилось принарядиться к случаю, а этот, похоже, был из разряда побед. Он вернулся на свой парусник и, подмигнув Иешуа с Битнайей, натянул сапоги и плащ. О десятигаллонной шляпе он не беспокоился, так как все это время она оставалась у него на голове. Вернувшись на рыбачью лодку, он снял ее, грациозно взмахнув, и расплылся в улыбке.

— Том Микс, эсквайр, к вашим услугам, леди и джентльмены, заговорил он. — Примите мою искреннюю благодарность за вашу помощь и извинения за те неудобства, которые причинило вам наше присутствие.

— Прах Господень! Что-то я не разберу, о чем вы. Хотя похоже вроде на английский, — произнес капитан спасательной лодки.

Микс нахлобучил шляпу и закатил глаза, как бы взывая к помощи свыше:

— Все еще в семнадцатом веке! Что ж, по крайней мере, мне хоть немного понятен ваш жаргон. — Он заговорил медленнее, тщательно подбирая слова. — Как титуловать вас, амиго?

— Титуловать? Амиго?

— Как вас зовут, друг? И кто над вами начальник? Мне бы хотелось предложить себя в качестве наемного солдата. Так что он мне нужен, и думаю, что я ему тоже скоро понадоблюсь.

— Лордом-мэром Нового Альбиона является Джон Уикел Стаффорд, сказала женщина. Она и все остальные поглядывали на Микса и Иешуа со странным выражением.

Ухмыльнувшись, Микс произнес:

— Нет, он мне не брат-близнец, да и вообще не брат, если не считать родства по общечеловеческим корням. А такое родство, сами знаете, — штука весьма неуловимая. Он родился за тысячу восемьсот восемьдесят лет до меня. В Палестине. Которая находится черт знает как далеко от моей родной Пенсильвании. А то, что он так похож на меня, так это просто игра случая. В этом ему, можно сказать, повезло, а иначе он никак бы не вывернулся из той петли, которую Крамер уже затянул на его шее.

Часть слушателей, по всей видимости, все же поняла кое-что из сказанного. Дело тут было не столько в самих словах — хотя в них наблюдались значительные расхождения, — сколько в интонации и произношении. Их речь напоминала Миксу речь австралийцев, которых он однажды встретил. И Бог знает, кого напоминал им он сам.

— Кто-нибудь из вас знает эсперанто? — поинтересовался он.

— Мы слышали о таком языке, сэр, — ответил капитан. — Его учили в какой-то новой секте, в Церкви Второго Шанса, если я правильно понял. Хотя до сих пор никто из них здесь не появлялся.

— Очень плохо; значит, придется обходиться тем, что есть. Мне и моим друзьям порядком досталось за последние пару дней. Мы устали и голодны. Было бы хорошо, если б нам разрешили остаться у вас на несколько дней, пока мы не тронемся дальше вниз по Реке. А может, даже поступим к вам на службу. Как вы считаете, ваш начальник, э-э, лорд-мэр, не будет возражать?

— Нисколько, — ответила женщина. — Он всегда с радостью принимает прекрасных воинов — и мужчин, и женщин, — в надежде, что они останутся. И щедро воздает им. Но скажи нам: те люди Крамера, как очевидно, — почему они так яростно охотились за вами? Они преследовали вас даже здесь, хотя знают, что им под страхом смерти запрещено появляться в наших водах.

— Это длинная история, мэм, — сказал Микс и улыбнулся.

У него была привлекательная улыбка, и он знал об этом. Женщина была прехорошенькой — невысокая пухлая блондинка и к тому же, по всей вероятности, в настоящий момент свободная или предпочитающая считать себя таковой. Робкой ее положительно не назовешь.

— Вы, надо полагать, знакомы с Крамером-Костоломом, Крамером-Палачом. Этих двоих, Битнайю и Иешуа, он захватил в плен. Их вот-вот должны были сжечь на костре за то, что они, по его сведениям, еретики. В его стране этому придают большое значение. Вдобавок они еще и евреи — что еще может быть хуже для них в той стране? Я освободил их, а заодно и тех, кто был с ними. Все побежали кто куда, а мы втроем — к кораблю. Остальное вы знаете.

Капитан спасательной лодки решил, что ему тоже пора представиться.

— Меня зовут Роберт Никард. А эту женщину — Анджела Довертон. Не обманывайтесь нескромностью ее поведения, мастер Микс. Она разговаривает слишком смело для женщины, что весьма неразумно с ее стороны. Она — моя жена, хотя ни небесам, ни аду нет дела до брака.

Анджела, улыбнувшись, подмигнула Миксу. К счастью, тем глазом, который Никарду не был виден.

— Что же касается всех этих дел с еретиками, то Новому Альбиону все равно — во всяком случае, официально, — какой религии придерживается тот или иной мужчина или женщина. Даже если он атеист — хотя мне лично непонятно, как можно быть им после воскрешения из мертвых. Мы с радостью встречаем всех граждан, если они трудолюбивы и послушны долгу, опрятны и относительно трезвы. Мы принимаем даже евреев.

— Должно быть, многое поменялось с тех пор, когда вы были живы, — заметил Микс и, не дожидаясь, пока капитан выскажется по этому поводу, быстро добавил: — Где нам следует доложить о себе, сэр?

Капитан объяснил ему, и Микс велел своей команде вернуться на судно. Отвязав канаты и сложив на место абордажные крючья, они подняли паруса и тронулись вниз по Реке. Но не раньше, однако, чем Микс заметил, как Анджела Довертон еще раз незаметно подмигнула ему. Он уже решил для себя держаться от нее подальше, какой бы желанной она ни была. Он не питал особых надежд на любовную интрижку с чужой подругой. С другой стороны, если бы она собиралась уйти от Никарда — а похоже, так оно и было, — вот тогда… хотя нет. Она, пожалуй, из тех, кто вечно мутит воду. Впрочем…

Тем временем позади Микса начали вытягивать на берег оба поврежденных судна, не дожидаясь, когда они окончательно затонут. Единственную уцелевшую боевую единицу Крамера уже вытащили из воды и потащили на берег. Интересно, что с ним будет? — спросил себя Микс. Хотя ему, в сущности, было все равно.

Пока Иешуа управлялся с канатами, женщина Битнайя вела катамаран. Том Микс стоял на носу, ухватившись одной рукой за ванты, и его длинный белый плащ развевался на ветру. Местным он, наверное, представляется необычной и драматической личностью. По крайней мере Микс надеялся на это. Он бывал во многих местах, но, если там недоставало драмы, он находил ее.

 

ГЛАВА 3

Как почти повсюду в этой бесконечной долине, по обеим сторонам Реки простирались равнины. Обычно они были с милю-полторы шириной. Совершенно ровные, словно пол в доме, они полого поднимались к предгорьям. Равнины устилал сплошной ковер из низкой травы, которую нельзя было вытоптать, сколько бы ни топтали. То там, то здесь среди равнинного однообразия росли деревья. За равнинами поднимались холмы, начинавшиеся с возвышенностей в двадцать футов высотой и шириной в шестьдесят. По мере приближения к горам они становились все шире и выше, пока наконец полностью не сливались с ними.

Холмы густо поросли лесом. Из каждой сотни деревьев восемьдесят представляли собой, как правило, несокрушимые «железные» деревья с глубоко уходившими в почву корнями. Кора этих монстров не поддавалась ни огню, ни даже острым стальным топорам — впрочем, последних было слишком мало в этом мире, бедном металлами. Под деревьями росла высокая трава и бамбук. Некоторые стебли бамбука достигали в высоту более ста футов, но были и такие, которые не дотягивали и до двух футов. В этом лесу, столь не похожем на те, в которых Том бывал раньше, недоставало ясеня и тиса, поэтому лук и стрелы были здесь редкостью. Большинство луков делалось из ротовых выростов гигантской рыбы, но, очевидно, здешним людям не часто приходилось вылавливать такую рыбу. Даже бамбук, и тот не годился здесь для изготовления луков.

За холмами высились горы. В нижней своей части они были изрезаны небольшими каньонами и расщелинами, чередовавшимися с плато. На высоте в пять тысяч футов горы перерастали в непреодолимые скалы, гладкие как стекло. Вздымаясь вертикально или же наклоняясь вперед близ вершины наружу, они возносились еще на пять тысяч футов. Покорить их было совершенно невозможно. Чтобы перебраться в долину по ту сторону гор, человеку пришлось бы идти вдоль Реки и потратить на это годы. Долина Реки, напоминавшая змею, которая изгибами своего тела охватила весь мир, начинала свой извилистый путь от Северного полюса и, обернувшись вокруг Южного, возвращалась через другое полушарие к своему же истоку.

Так, во всяком случае, рассказывали. Но никто пока не доказал этого.

В этом мире, не похожем на многие из тех, где Микс бывал до сих пор, огромные виноградные лозы оплетали деревья, а кое-где даже гладкие трубчатые стебли бамбука. Лозы были усыпаны никогда не вянувшими цветами всевозможных размеров и форм, а также всех оттенков цветового спектра.

На протяжении десяти тысяч миль долина Реки безмолвно полыхала всем многоцветием красок, которое, однажды вспыхнув, словно застыло вне времени. Буйство красок обрывалось так же внезапно, как начиналось, и деревья вновь обретали скромную и строгую зеленую окраску. Но этот участок долины возвещал подлинный праздник цвета.

В миле от места сражения Микс приказал Битнайе править к левому берегу. Вскоре Иешуа убрал парус, и катамаран, плавно скользнув, наплыл носом на полого поднимавшийся берег. Трое беглецов сошли на сушу, и из толпы протянулось множество рук, которые, ухватившись за оба корпуса судна, вытащили его на берег.

Мужчины и женщины, окружив вновь прибывших, забросали их вопросами. Микс начал было отвечать одной миловидной женщине, но появление солдат прервало его. На них были шлемы и латы из рыбьей кожи, проложенные для прочности костяными пластинками и сшитые по образцу времен Чарльза I и Оливера Кромвеля. У каждого имелось по небольшому круглому щиту из дуба, обтянутому кожей, а вооружение состояло из длинных деревянных копий с наконечниками из камня или просто заостренных. Часть солдат была вооружена тяжелыми боевыми топорами или внушительными дубинками. Защитой для ног служили длинные, чуть выше колен, плотные сапоги из рыбьей кожи.

Их прапорщик, Альфред Реджиус Суинфорд, слушал Микса вполуха. Заметив это, Микс прервал себя на полуслове и проговорил:

— Мы голодны. Не могли бы мы обождать с формальностями, пока не наполним свои ведра?

Он указал на ближайший грибообразный камень в шесть футов высотой и шириной в несколько сотен футов. Из впадин на его верхушке уже торчали вставленные основаниями вниз серые цилиндры стоявших неподалеку людей.

— Ведра? — переспросил прапорщик. — Мы называем их изобильниками, незнакомец. Сокращенно от «рога изобилия». Дайте-ка мне ваши изобильники. Мы заполним их сами, а брюхо сможете себе набить, когда лорд Стаффорд побеседует с вами. Ну а я прослежу, чтобы их никоим образом не спутали.

Микс пожал плечами. Он был не в состоянии спорить, хотя, как и любой другой, чувствовал себя неуютно, если его «священное ведро» куда-то исчезало.

Трое беглецов, окруженные солдатами, зашагали через равнину к холму. Они миновали множество однокомнатных бамбуковых хижин. На вершине холма находилось сооружение побольше — круглая ограда из бревен. Пройдя через ворота, они очутились в просторном дворе. Здание совета, место их назначения, представляло собой длинное бревенчатое строение треугольной формы, стоявшее посреди крепости. За ее внешними стенами находилось множество смотровых башен и широкий крытый переход. Над всем этим щетинились остроконечные бревна, но для защитников было предусмотрено большое количество окошек и щелей, чтобы те могли метать копья на атакующего противника или выливать на него кипящий рыбий жир. Не забыты были и деревянные подъемники, способные подымать сети, заполненные крупными булыжниками, и вываливать их через стены.

Микс заметил десять огромных деревянных цистерн с водой и сараи, в которых, как он предположил, хранились запасы вяленой рыбы и желудевого хлеба, а также оружие.

Из одного сарая вышли люди, которые несли корзинки с землей. По всей видимости, они рыли подземный ход наружу, чтобы иметь возможность бежать или атаковать врага с тыла. Но, как видно, они не делали из этого особой тайны, раз позволяли посторонним видеть явные свидетельства того, что делается. Микса бросило в дрожь. Вполне возможно, что всех посторонних, проникших в тайну подземного хода, просто не оставляют в живых.

Микс промолчал. С таким же успехом он мог бы прикинуться и дурачком, но сомневался, что прапорщик поверит, будто он ничего не заметил. Нет. Все-таки надо попытаться, даже если из этого мало что получится.

— Вот молодцы, роете колодец, — проговорил он. — Случись осада, вы можете не беспокоиться о воде.

— Это уж точно, — согласился Суинфорд. — Нам бы давно следовало вырыть его. Да так уж вышло, что одно время и копать-то было некому.

Микс был далек от мысли, что смог провести прапорщика. Во всяком случае он старался. Солнце к тому времени уже коснулось горных пиков западной гряды. Еще минута — и оно зашло. В то же мгновение долина наполнилась грохотом, который издавали при извержении питающие камни вдоль берегов. Обед был готов.

Стаффорд и члены его совета сидели за круглым сосновым столом на возвышении в дальнем углу зала. Между возвышением и входом в зал стоял длинный прямоугольный стол, окруженный множеством бамбуковых стульев. Чтобы осветить помещение, на потолке были открыты люки, но дневной свет быстро угасал. Сосновые факелы, пропитанные рыбьим жиром, были уже зажжены и вставлены в скобы на стенах и в специальные подставки на грязном полу. К высоким почерневшим балкам и стропилам поднимался удушливый дым от горящего жира, и от смрадного запаха рыбы воздух здесь был тяжелым.

В зале находился еще один источник зловония — немытые человеческие тела. Микс подумал, что если для Англии семнадцатого века подобная неопрятность вполне объяснима, то здесь никаких оправданий этому не было — до Реки ведь рукой подать. Он, конечно, понимал, что от старых привычек не так-то легко избавиться, даже если они постепенно меняются. В условиях постоянного притока людей из тех культурных слоев, где привыкли часто мыться, чувство опрятности и стыд за свою нечистоплотность распространялись все больше. Через десять-пятнадцать лет эти англичане будут регулярно мыться в Реке с мылом. Во всяком случае, большинство. В каждом обществе всегда найдутся люди, которые считают, что вода предназначена только для питья. А вообще-то, если оставить нахальный, всепроникающий запах немытого тела и красоту чистого тела, зачем им, спрашивается, часто мыться? В Мире Реки не болели. Физически. А вот от душевных болезней страдали многие.

Перед возвышением прапорщик остановился и изложил Стаффорду суть дела. Остальные сидевшие за столом — всего их было двадцать — принялись разглядывать прибывших. Многие курили сигареты или сигары, которыми их снабжали питающие камни и о которых они понятия не имели в их прежние времена на Земле, где пользовались лишь трубкой.

Стаффорд поднялся из-за стола и вежливо поприветствовал своих гостей. Это был высокий — шести футов и двух дюймов ростом сухопарый мужчина, широкоплечий и длиннорукий. На длинном и узком лице выделялись густые, кустистые брови, длинный и острый нос, тонкие губы и выдававшийся вперед подбородок с глубокой ямочкой посередине. Длинные светло-каштановые волосы, чуть ниже плеч, были завиты на концах.

Приятным голосом, сильная картавость которого выдавала в нем уроженца севера — он был родом из Карлайла, что почти на границе с Шотландией, — он попросил пришельцев сесть за стол и предложил им на выбор вино, виски или ликер. Микс, зная, что запасы спиртного ограниченны, счел его предложение за хороший знак. Стаффорд не стал бы столь щедро раздавать дорогостоящие продукты тем, кого считал бы врагами. Втянув носом аромат великолепного бурбона, Микс восхищенно улыбнулся и отпил маленький глоток. Он бы с удовольствием вылил в себя всю свою порцию, но тогда его хозяевам пришлось бы тут же предложить ему еще.

Стаффорд попросил Тома Микса все подробно изложить. Рассказ был долгим, и, пока он длился, в двух громадных каминах по обе стороны зала развели огонь. Среди тех, кто принес дрова, Микс заметил смуглых низкорослых мужчин и женщин монголоидного типа. Он предположил, что они родом с другого берега Реки, занятого гуннами. Насколько он слышал, гунны родились примерно в то время, когда Аттила вторгся в Европу, то есть в пятом веке нашей эры. Микс только не разобрался, кем они здесь были — рабами или же беглыми из-за Реки.

Стаффорд и остальные слушали Микса и пили, лишь изредка вставляя слово-другое. Вскоре внесли изобильники, и все принялись за еду. Том был приятно удивлен тем, что преподнесло ему в этот вечер ведро. Все блюда оказались мексиканскими: такос, энчилады, бурритос, салат из бобов, а из алкогольных напитков — текила с ломтиком лимона и немного соли. Он сразу почувствовал себя почти как дома, особенно когда обнаружил в ведре не что-нибудь, а изящно скрученные темные сигары.

Стаффорду, похоже, не понравился тот напиток, который ему достался. Принюхавшись к нему, он посмотрел вокруг. Микс верно истолковал выражение его лица.

— Не хотите ли поменяться? — спросил он.

— А что у вас? — поинтересовался лорд-мэр.

Микс пустился в пространные объяснения. Стаффорд жил в то время, когда англичане только начинали колонизировать Северную Америку, и поэтому мало что знал о ней. В то время Мексика находилась под владычеством испанцев, и он не имел об этой стране почти никаких сведений. Но, выслушав весьма длинное описание Миксом напитка, он протянул тому свою чарку.

Том понюхал ее содержимое.

— Что ж, не знаю, что это, но меня ваша выпивка не пугает, сказал он. — Вот вам текила, пробуйте.

Стаффорд последовал его совету относительно того, как следует пить: сначала лимон с солью и тут же залпом запить их текилой.

— Тысяча чертей! Такое чувство, будто из ушей сыплется огонь! — Вздохнув, он произнес: — Напиток чрезвычайно странный. Но и чрезвычайно приятный и бодрящий. А какого мнения вы о своем?

Микс отхлебнул:

— А! Будь я проклят, если знаю эту марку! Но на вкус бесподобный, хоть и грубоват. Неважно, какого он происхождения, но это — настоящее вино, из сортовых. Может, оно из тех, что выжимали из своего винограда древние вавилоняне. А может, египетского происхождения или малайского. Или же это раннее японское сакэ — рисовая водка. Интересно, а у ацтеков водилось вино? В общем, не знаю, но с ног свалить оно может, хотя на вкус довольно отвратительно, и вместе с тем в нем что-то есть.

Ну а текила — это очищенный спирт, и получают его из сока столетника или, как его еще называют, агавы. Ну, за интернациональное братство, и чтобы никакой дискриминации иностранного алкоголя, и за ваше здоровье!

— Правильно, правильно!

Покончив с содержимым своего изобильника, Стаффорд приказал принести бочонок с лишайниковым напитком. Его основой являлся спирт, получаемый путем перегонки из сине-зеленого лишайника, который растет лишь на отвесных скалах. Этот спирт разбавляли затем водой, а для вкуса настаивали на сухих, истолченных в порошок виноградных листьях. Опрокинув в себя сразу полчарки, Стаффорд проговорил:

— Хотелось бы мне знать, почему люди Крамера так жаждут убить вас, что даже осмелились зайти в мои воды?

Не торопясь и тщательно подбирая слова, Микс начал свой рассказ. Время от времени Стаффорд кивал офицеру, чтобы тот подливал Миксу. Микс прекрасно понимал, что его щедрость исходит не только из гостеприимности. Если бы стараниями Стаффорда его гость достаточно захмелел, то он — если вдруг окажется шпионом — мог бы ненароком что-нибудь сболтнуть из того, что должен был бы держать за зубами. Однако Миксу было еще далеко до того состояния, когда развязываются языки. Кроме того, ему скрывать нечего. Ну разве что самую малость.

— С какого времени начать рассказывать?

Стаффорд засмеялся, и в его глазах, постепенно наливавшихся кровью, заплясали веселые искорки.

— С нынешнего. Земную жизнь можете опустить. А для начала сосредоточьтесь на своей первой встрече с Крамером.

— Ну что ж. Я начал свои странствия вниз по Реке еще со Дня Всех Душ — так иногда называют день, когда обитателей Земли стали впервые воскрешать из мертвых. Хотя я родился в Америке в 1880 году нашей эры и умер в 1940-м, меня почему-то не воскресили среди народа моей эпохи и страны. Я вдруг обнаружил себя на территории, занятой поляками из пятнадцатого века. На той стороне Реки жили американские индейцы-пигмеи — ну, что-то в этом роде. До этого я даже не подозревал, что такие вообще существуют, хотя у индейского племени чероки есть легенды о них. Я знаю, потому что и сам немного чероки.

Это была ложь, которую когда-то породила киностудия, чтобы сделать его популярным. Но он так часто повторял эту байку, что и сам почти поверил в нее. А попользоваться иной раз прежней рекламной выдумкой вовсе не повредит.

Стаффорд рыгнул.

— Я сразу подумал, как увидел вас, — заметил он, — что в вас есть что-то от краснокожего.

— Мой дедушка был вождем чероки, — сказал Микс. Он всей душой надеялся, что его голландские предки из Пенсильвании, а также английские и ирландские простят его. — Как бы там ни было, но долго у поляков я не задержался. Я хотел очутиться в таком месте, где смог бы понимать язык. И я, отряхнув прах с моих ног, отправился в путь, как тупоумная мартышка.

Стаффорд засмеялся и сказал:

— Как вы забавно выразились!

— Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что в этом мире нет ни лошадей, ни каких-либо других животных, за исключением человека, земляных червей и рыб. Поэтому я смастерил себе лодку. И принялся искать людей из моего времени в надежде, что повстречаю тех, кого когда-то знал. Или тех, кто слышал обо мне. В своей жизни я пользовался некоторой известностью: меня знали миллионы. Впрочем, об этом сейчас ни к чему. Я прикинул, что если людей разместили вдоль Реки в соответствии с тем временем, когда они родились — правда, с многочисленными исключениями, и один из них я, — то люди двадцать первого века должны жить неподалеку от устья Реки. Что, как я выяснил, вовсе необязательно. Итак, со мной были еще с десяток мужчин и женщин, и мы плыли по течению с попутным ветром… сейчас прикинем… э-э, около пяти лет. Время от времени мы делали остановки и сходили на берег, чтобы отдохнуть или поработать.

— Поработать?

— В качестве наемников. Нам давали отличные сигареты, выпивку, хорошую пищу. Взамен мы приходили людям на выручку — тем, которые, что и говорить, позарез нуждались в ней и у которых были уважительные причины. Большинству моих мужчин — да и некоторых женщин — пришлось немало повоевать на Земле. Так что кое-какой опыт имелся. Я, например, окончил военный институт в Виргинии…

Снова киношная уловка.

— О Виргинии я слышал, — произнес Стаффорд. — Но…

Тому Миксу пришлось прервать свое повествование, чтобы поинтересоваться, насколько Стаффорд сведущ в истории со времен своей смерти. Англичанин ответил, что получил некоторые сведения от одного странствующего албанца, который умер в 1901 году, и перса, который умер в 1897 году. Правда, он не очень-то доверял их сведениям. Оба являлись мусульманами, и поэтому соотнести их календарь с христианским было довольно сложно. К тому же ни один из них не знал как следует мировой истории. Один даже высказался, что американские колонии добились независимости только после войны. Верить ему или нет, Стаффорд не знал. Ведь это же нелепо.

— Канада осталась лояльна, — заметил Микс. — Вижу, что мне еще о многом надо вам рассказать. Я принимал участие в испано-американской войне, в восстании боксеров, в филиппинском мятеже, а также в войне буров. Я расскажу о них позже.

Ни в одном из этих сражений Микс не участвовал, да и какая, черт возьми, разница? Во всяком случае, он бы непременно повоевал, если бы ему представилась такая возможность. Он дезертировал из кавалерии США, где по второму разу отбывал контракт, потому что ему хотелось попасть на передовую, а проклятые штабники не пустили его.

— Пару раз нас брали в плен рабовладельцы, когда мы высаживались на берег, хотя внешне он казался вполне мирным. Нам везло, и мы убегали, но однажды настал час, когда из всей нашей первоначальной группы остался я один, остальные либо сами оставили нас, потому что им надоело скитаться, либо были убиты. Мою прелестную египтяночку, дочь фараона… ее, увы, тоже убили!

В действительности Мириам была дочерью какого-то каирского лавочника и родилась в восемнадцатом веке. Но Микс был ковбоем, а ковбои всегда любили слегка приврать. Ну, может, чуть больше. Во всяком случае, можно сказать — если образно выражаться, — что она была дочерью фараона. А в этом мире, как и в предыдущем, значение имели не сами факты, а то, что люди подавали за факты.

— Может, я встречусь с ней когда-нибудь, — произнес Микс. — И с другими тоже. Ведь их с таким же успехом могли вновь воскресить где-нибудь в низовьях или верховьях Реки. Помолчав, он продолжил: — Но вот что странно. Среди тех миллионов, а может, миллиардов лиц, которые я видел во время плавания, я не увидел ни одного знакомого мне по Земле.

— Я тут как-то познакомился с одним философом, который подсчитал, что вдоль Реки может разместиться по меньшей мере тридцать пять миллиардов человек, — сказал Стаффорд.

Микс кивнул:

— Ничего удивительного. Но можно подумать, что за пять лет лишь один… что ж, когда-нибудь этому все равно суждено случиться. Итак, я построил свое последнее судно год назад за пять тысяч миль отсюда и набрал новую команду. Поначалу у нас все шло как по маслу, пока мы не остановились у одного скалистого островка, чтобы поесть. Какое-то время мы не пользовались своими ведрами, так как слышали, что люди здесь чрезвычайно злобные. Но нам надоело питаться одной лишь рыбой, бамбуковыми побегами и желудевым хлебом из наших запасов. К тому же у нас кончились сигареты, а что до выпивки, так мы уже счет дням потеряли, когда пили в последний раз. Мы тосковали без этих прелестей жизни. Поэтому мы рискнули сойти на берег и пропали. Нас привели прямо к местной шишке, самому Крамеру жирному, уродливому субъекту из Германии пятнадцатого века.

Как и большинство чокнутых — прошу прощения, если среди вас есть такие, — он не примирился с фактом, что этот мир ничего общего не имеет с той загробной жизнью, которую он себе представлял. На Земле он был важной птицей — священником и инквизитором. Он сжег на костре после пыток черт знает сколько мужчин, женщин и детей к вящей славе Господней.

Сидевший подле Микса Иешуа что-то пробормотал, и Микс на минуту умолк. Он вовсе не был уверен, что в своем рассказе не зашел слишком далеко.

Хотя ничего такого, на его взгляд, не произошло, Стаффорд и его люди могут оказаться такими же ненормальными, как и Крамер, — по-своему, конечно. Во время своего земного существования большинство жителей семнадцатого века были непоколебимы в своих религиозных убеждениях. Обнаружив себя в таком странном месте, как это, не похожем ни на небо, ни на ад, они пережили настоящий шок. Некоторые не оправились от него до сих пор. Нашлись и такие, кто сумел приспособиться к новой среде обитания — и настолько успешно, что отбросили свою прежнюю религию и стали искать истину. Но очень многие, такие, как Крамер, по-своему истолковали окружающую их обстановку. Крамер, например, стоял на том, что этот мир является чистилищем. Он был потрясен, обнаружив здесь не только христиан, но и язычников. Он настойчиво утверждал, что учения церкви были ложно поняты на Земле. Священники, вдохновляемые сатаной, умышленно преподносили эти учения таким образом, чтобы извратить их. Но зато теперь он ясно видит, где Истина.

А вот тем, кто не видит ее, как он, надо показать. Крамеровские методы открывать людям глаза не отличались от его земных — колесо и огонь.

Когда Миксу рассказали об этом, он не стал спорить по поводу теории Крамера. Наоборот, изображая восторг, он принялся с жаром предлагать свои услуги. Смерть его не страшила, потому что он знал, что будет воскрешен через двадцать четыре часа где-нибудь в другом месте рядом с Рекой. Но он вовсе не хотел, чтобы его колесовали, а потом сожгли.

И он стал дожидаться удобной минуты, чтобы убежать.

Как-то вечером Крамер захватил группу людей, когда те сошли с корабля на берег. Микс пожалел пленников, поскольку сам был свидетелем крамеровских способов менять направление мыслей человека. Однако он ничем помочь им не мог. Если они настолько глупы, что отказываются притворяться, будто согласны с Крамером, то пусть страдают.

— Но вот из-за этого человека, Иешуа, я потерял покой, сказал Микс. — Во-первых, он был слишком похож на меня. Видеть, как он горит, было бы равносильно тому, как если бы я видел в пламени самого себя. Более того, ему даже не дали возможности сказать «да» или «нет». Крамер спросил его, не еврей ли он. Иешуа ответил, что был им на Земле, но сейчас у него нет религии.

На это Крамер ответил, что даст Иешуа возможность обратиться, то есть уверовать, как он, Крамер. Он, конечно, соврал, но этому сладкоречивому недоумку всегда надо выискивать себе оправдания каждой гадости, которую он делает. Он уверил, что дает христианам и язычникам возможность избежать огня — но только не евреям. Это они распяли Христа и должны за это поплатиться. Кроме того, еврею доверять нельзя. Он обязательно соврет, чтобы спасти свою шкуру.

Весь экипаж шлюпки и ее пассажиры были обречены, потому что все они были евреями. Крамер поинтересовался, куда они держат путь, и Иешуа ответил, что присматривают место, где никто и никогда не слышал о евреях. Крамер сказал, что такого места не существует и что Бог отыщет их повсюду, куда бы они ни отправились. Иешуа вспылил и обозвал Крамера лицемером и антихристом. Крамер так рассвирепел, что сам ад позавидовал бы, и пообещал Иешуа, что тот умрет не так быстро, как остальные.

Ну а потом меня едва не бросили в тюрьму вместе с ними. Крамер заметил, что мы с Иешуа похожи друг на друга как две капли воды. Он спросил меня, не солгал ли я ему, когда говорил, что я не еврей. Иначе как тогда получилось, что меня не отличить от еврея, если я не еврей? До этого Крамер, ясно, и не думал, что я смахиваю на еврея, которым я на самом деле не являюсь. Если бы я был посмуглее, то смог бы сойти за одного из моих предков чероки.

И хотя пот с меня лил градом — да так, что стекал мне на ноги, — я улыбнулся и сказал, что все как раз наоборот. Иешуа похож на меня, потому что смахивает на нееврея. Чтобы отвести от себя подозрения, я решил воспользоваться одним его язвительным высказыванием. Я напомнил Крамеру его же слова о том, что еврейки известны своим распутством. Так что, возможно, Иешуа, сам не зная того, — наполовину не-еврей.

Крамер, брызгая слюной, разразился своим мерзким утробным смехом. Это у него манера такая: ржет, пока слюни изо рта не потекут. И он сказал мне, что я прав. Но я-то понимал, что дни мои сочтены. Рано или поздно он все равно вернется к мысли о моей внешности и решит, что я соврал. К черту все, подумал я, сегодня же ночью я убегу.

Но Иешуа не выходил у меня из головы. И я решил не просто сбежать, подобно дворняжке с поджатым хвостом. Я решил, что напоследок насолю Крамеру так, чтобы он надолго запомнил меня и каждый раз, как он подумает обо мне, его свиное пузо разносило бы в один большой чирей и чтоб он помучил его как следует. В ту ночь — как раз тогда начался дождь — я убил топором обоих часовых и открыл ворота крепости. Но кто-то проснулся и поднял тревогу. Мы бросились к моему паруснику, но были вынуждены пробиваться к нему с боем. Прорваться удалось только нам троим — Иешуа, Битнайе и мне. Крамер послал за нами вдогонку своих людей. Очевидно, он приказал им не возвращаться без наших голов. Они не собирались так просто отказаться от нас.

— Бог настолько благ, что подарил нам вечную молодость в этом прекрасном мире, — произнес Стаффорд. — Мы избавлены от нужды, голода, тяжелой работы и болезней. Точнее — наверное, избавлены. Однако люди, подобные Крамеру, хотят превратить этот чудесный Эдемский сад в ад. Почему? Я не знаю. В один прекрасный день — и он не за горами — он пойдет на нас войной, как уже сделал с народом, живущим на севере от его территории в ее первоначальных границах. Если вы пожелаете помочь нам сражаться с ним, то добро пожаловать!

— Я ненавижу этого кровавого дьявола! — воскликнул Микс. — Я мог бы порассказать вам такое… впрочем, вы, должно быть, и без меня знаете…

— Я был очевидцем многих жестокостей и несправедливостей на Земле, — сказал Стаффорд, — и должен признаться, к моему величайшему стыду, что не только не протестовал, но даже поощрял их. Я думал, что для поддержания закона, порядка и религии нужны пытки и преследования. Однако часто мне было не по себе. Поэтому, очутившись в этом новом мире, я твердо решил начать жизнь заново. Что было правильно и необходимо на Земле, не обязательно должно быть таким же здесь.

— Вы — необыкновенный человек, — проговорил Микс. Большинство продолжают думать точно так же, как думали на Земле. Но мне кажется, что Мир Реки постепенно меняет многих.

 

ГЛАВА 4

Еду из изобильников разложили по деревянным тарелкам. Микс, взглянув на Иешуа, заметил, что тот не ест свою порцию мяса. Битнайя рассмеялась, поймав взгляд Тома:

— Хоть его разум и отверг веру отцов, желудок продолжает цепляться за законы Моисея.

Битнайя говорила по-английски с сильным акцентом, и Стаффорд, не поняв ее, попросил Микса перевести. Тот повторил ее слова.

— Но разве она не еврейка, как Иешуа? — спросил Стаффорд.

Микс ответил, что еврейка. Битнайя поняла сказанное ими и заговорила медленнее:

— Да, я еврейка. Но я оставила свою религию, хотя, по правде сказать, никогда, что называется, набожной не была. На Земле я, конечно, не высказывала своих сомнений вслух. Но когда мы скитались по пустыне, я ела все — и чистое, и нечистое, — лишь бы заполнить желудок. Естественно, когда меня никто не видел. Думаю, что другие делали то же самое. Многие, однако, скорее умерли бы с голоду, чем осквернили бы свои рты нечистой пищей. Дурачье! — Взяв с тарелки кусочек ветчины, она с улыбкой предложила его Иешуа. Тот с отвращением отвернулся.

— Бога ради, Иешуа! — произнес Микс. — Я тебе все время говорю и сейчас тоже, что мы можем поменяться: ты мне — свою ветчину, а я тебе — свой бифштекс. Думаешь, мне приятно видеть тебя голодным?

— Я не убежден, что корову убили и приготовили как положено, отозвался Иешуа.

— Кошер здесь ни при чем. Ведра, очевидно, каким-то образом превращают энергию в вещество. В их двойном дне имеется механизм, который преобразует энергию, выделяемую питающими камнями. Преобразователь скорее всего действует по программе, раз у нас на столе каждый день новая еда.

Ученый, который объяснил мне все это, сказал — хотя, по его признанию, он всего лишь предполагал, — что в ведрах имеются матрицы, содержащие образцы определенных видов материи. Из энергии создаются атомы и молекулы, которые по тому или иному образцу складываются в бифштексы, сигары — все, что хочешь. Как видишь, нет ни убийства, ни кошера, ни некошера.

— Но ведь, наверное, была какая-то настоящая корова, которую убили, — возразил Иешуа. — Кусок говядины, послуживший образцом для матрицы, был когда-то частью животного, которое, по всей вероятности, жило и умерло на Земле. Но было ли оно убито правильно?

— Может, и было, — ответил Микс. — Но то мясо, которое я только что съел, не от коровы. Это лишь копия, всего лишь материя, преобразованная в энергию. Строго говоря, оно было сотворено машиной. Непосредственного отношения к мясу животного оно не имеет. По словам того ученого выходит — если он все верно сказал, — что атомная структура куска говядины была в некотором роде записана. Я уже объяснял тебе, что такое запись в атомы. Во всяком случае, мяса в наших ведрах рука человека не касалась. Или нечеловека, если на то пошло. Как оно может быть нечистым?

— Этот вопрос занимал раввинов в течение многих столетий, сказал Иешуа. — И я, наверное, не ошибусь, если скажу, что после стольких лет споров они не пришли к соглашению. Нет. Надежнее всего — вообще его не есть.

— Тогда стань вегетарианцем! — воскликнул Микс, всплескивая руками. — И ходи голодным!

— И все же, — проговорил Иешуа, — в мое время жил человек, который слыл очень мудрым и который, как рассказывали, разговаривал с Богом. Так вот этот человек не возражал, если его ученики садились за стол с грязными руками, не найдя воды, чтобы помыть их, или при других смягчающих обстоятельствах. Фарисеи осуждали его за это, но он знал, что Божьи законы созданы для человека, а не человек для законов.

В этом был великий смысл тогда, и в этом есть великий смысл сегодня.

Возможно, я слишком строго подхожу к закону, по-фарисейски, и предан более букве, нежели духу закона. По правде сказать, мне лично было бы все равно, что там говорит закон о традиционно чистом и нечистом. Я больше не верю в закон.

Но даже если бы я решился поесть мяса, то не смог бы положить в рот ни единого кусочка свинины, если бы знал, что именно я кладу в рот. Меня бы стошнило. У моего желудка нет разума, но он знает, что для него годится. Это — еврейский желудок, и он достался мне по наследству от сотен поколений подобных желудков. Скрижали Моисея лежат в нем камнем — таким же тяжелым, как и та скала, из которой они сделаны.

— Что, однако, не отвращает Битнайю от свинины и бекона, заметил Микс.

— А! Та женщина! Да в ней после воскрешения воплотилась какая-то гнусная, отвратительная язычница!

— Но ведь ты даже не веришь в реинкарнацию, — сказала Битнайя и засмеялась.

Стаффорд не все понял из их беседы, но кое-что уловил.

— В таком случае вы, мастер Иешуа, — с жаром воскликнул он, жили в одно время с Нашим Господом! Вы знали его?

— Как и любого другого, — ответил Иешуа.

Сидевшие за столом принялись забрасывать его вопросами. Стаффорд приказал принести еще лишайникового напитка.

Сколько времени он знал Иисуса?

С тех пор, как тот родился.

Правда ли, что Ирод устроил избиение младенцев?

Нет. Не в его власти было устраивать такое, даже если бы он сильно захотел. Римляне бы тогда лишили его царского венца и, возможно, даже казнили бы. Более того, подобный поступок вызвал бы всеобщую ярость, которая переросла бы в революцию. Нет. Эта история, которую он впервые услышал здесь, в Мире Реки, — явная неправда. По всей видимости, она возникла в народе уже после смерти Иисуса. Хотя не исключено, что она исходит из более раннего рассказа об Исааке.

Выходит, что Иисус, Иосиф и Мария не спасались тогда бегством в Египет?

Да нет же. К чему им было бежать?

А как насчет ангела, который явился Марии и возвестил, что она родит, будучи девственницей?

Как такое возможно, если у Иисуса были старшие братья и сестры, рожденные Марией от Иосифа? Во всяком случае, Мария, которую он прекрасно знал, никогда и ничего об ангеле не говорила.

Микс, заметив вокруг побагровевшие лица, что объяснялось не только обильными возлияниями, склонился к уху Иешуа.

— Осторожней, — шепнул он. — Эти парни, может, и решили для себя, что их религия — чушь, но им все же не нравится выслушивать то, что напрочь опровергает истины, которые им вдалбливали всю жизнь. Многие из них подобны Крамеру. Они верят, даже если и не говорят об этом вслух, что находятся в своего рода чистилище. Они все еще надеются попасть на небеса. А это место для них — всего лишь промежуточная станция.

Пожав плечами, Иешуа проговорил:

— Пусть хоть убивают меня. Я снова воскресну где-нибудь в другом месте, не худшем и не лучшем, чем это.

Один из советников, Николас Хайд, застучал по столу каменной кружкой.

— Я не верю тебе, еврей! — заорал он. — Если ты, конечно, еврей! Ты лжешь! Чего ты добиваешься, пытаясь вбить между нами клин своими сатанинскими измышлениями? А может, ты сам дьявол?

Стаффорд положил руку на плечо Хайда:

— Успокойтесь, уважаемый сэр. Ваши обвинения бессмысленны. Только на днях я слышал от вас, что Бога на Реке нет. Но если его здесь нет, то и сатана отсутствует. Неужели легче поверить в черта, чем в Творца? Этот человек находится здесь в качестве гостя, и, пока он гостем остается, будем обращаться с ним учтиво. — Он повернулся к Иешуа:

— Прошу вас, продолжайте.

Вопросы сыпались со всех сторон. Наконец Стаффорд сказал:

— Уже поздно. Нашим гостям сегодня пришлось нелегко, а у нас завтра много работы. Я разрешаю задать еще один вопрос.

Он посмотрел на юношу с аристократической внешностью, которого представили как Уильяма Грея:

— Милорд, не желаете ли задать его?

Несколько нерешительно Грей встал.

— Благодарю вас, лорд-мэр. Итак, мастер Иешуа, вы присутствовали при распятии Христа? И, может, вы его видели после того, как он воскрес из мертвых? А если нет, то, может, вы разговаривали с кем-нибудь заслуживавшим доверия, кто видел его, скажем, по дороге в Эммаус?

— Это уже больше чем один вопрос, — вмешался Стаффорд. — Но я разрешаю их.

Минуту Иешуа молчал. Потом заговорил снова. Только на этот раз он говорил намного медленнее.

— Да. Я был там и видел, как его распинали на кресте и как он умер. Что же касается последующих событий, то могу сказать с уверенностью только одно. А именно: на Земле он из мертвых не воскресал. Хотя в том, что он воскрес здесь, я не сомневаюсь.

Поднялся шум. Громче всех кричал Хайд, требовавший, чтобы лживого еврея вытолкали вон.

Стаффорд встал и, стуча изо всех сил молотком по столу, стал призывать к порядку.

— Прошу вас, джентльмены, тихо! — закричал он. — Вопросов больше не будет.

Он распорядился, чтобы сержант Чэннинг проводил троих гостей в предоставленные им помещения. Затем он повернулся к Миксу:

— Мастер Микс, утром я обязательно поговорю с вами тремя. Пусть Бог пошлет вам приятных снов!

Микс, Иешуа и Битнайя последовали за сержантом. Тот держал в руках факел, хотя можно было прекрасно обойтись без него. С ночного неба, сверкавшего гигантскими звездными скоплениями и светящимися газовыми туманностями, лились потоки света более яркого, чем сияние земной Луны в полной ее фазе. Рядом искрилась Река. Микс спросил солдата, можно ли искупаться перед тем, как лечь спать. Чэннинг ничего не имел против, если только гости поторопятся. В одних кильтах из полотенец все трое вошли в воду. Обычно, если люди рядом с ним купались обнаженными, Микс поступал так же. С более стыдливыми Микс купался сообразно их правилам приличия.

Намыливаясь мылом, которым снабжали их изобильники, они принялись смывать с себя дорожную пыль и пот. Микс разглядывал Битнайю. Она была невысокой смуглой женщиной с пышным бюстом, узкой талией и стройными ногами. Правда, на его взгляд, бедра были широковаты, хотя он заставлял себя не замечать этот изъян. Особенно сейчас, когда выпитое спиртное кружило ему голову. У нее были длинные и густые иссиня-черные блестящие волосы и прехорошенькое личико — если кому-то по вкусу длинные носы. Миксу они как раз нравились. У его четвертой жены, Вики Форд, именно такой и был, а из всех своих женщин он любил ее больше всех. Глаза Битнайи были большими и темными, и даже во время бегства они не раз останавливали на Миксе свой любопытный взгляд. Он подумал про себя, что лучше бы Иешуа повнимательнее за ней присматривал. От нее исходили волнующие кровь флюиды, как у бродячей кошки в брачный сезон.

А вот Иешуа, тот был несколько иного склада. Его сходство с Миксом было только внешним. Он отличался спокойным и замкнутым характером — за исключением того единственного взрыва негодования, обращенного против Крамера, — и всегда казался погруженным в мысли о чем-то далеком. Несмотря на молчаливость, он производил впечатление человека, имеющего большой вес в обществе — даже скорее когда-то имевшего его, но сейчас сознательно скрывающего это.

— Ну хватит, помылись, — произнес Чэннинг. — Выходите из воды.

— Знаешь, — обратился Микс к Иешуа, — незадолго до того, как я попал на территорию Крамера, со мной случилось нечто загадочное. Ко мне бросился один маленький смуглый человек и что-то закричал на незнакомом языке. Он пытался обнять меня, он плакал и стонал и снова и снова повторял какое-то имя. Я черт знает сколько времени убеждал его в том, что он обознался. А может, и не так долго. Он все пытался уговорить меня взять его с собой, но я не хотел иметь с ним ничего общего. Я даже стал нервничать от того, как он пристально смотрел на меня.

Я вспомнил о нем только сейчас. Готов об заклад биться, что он спутал меня с тобой. Поневоле задумаешься, если он несколько раз называл твое имя.

Иешуа вышел из своей обычной задумчивости.

— А он назвал тебе свое имя?

— Не знаю. Он пробовал говорить со мной на четырех или пяти разных языках, включая английский, но я все равно не сумел разобрать, о чем он толкует. Но он часто повторял одно слово. Маттифая. Оно что-нибудь означает для тебя?

Иешуа не ответил. Он только вздрогнул и накинул на плечи длинное полотенце. Микс догадывался, что Иешуа ощущает внутренний холод. Дневная жара, которая в самый полдень достигала примерно восьмидесяти градусов по Фаренгейту (здесь не было термометров), спадала медленно. Высокая влажность в долине (во всяком случае, в здешних местах) удерживала жару до полуночи, пока не начинался обычный послеполуночный дождь, который шел несколько часов. Тогда температура стремительно опускалась приблизительно до шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту и оставалась на этом уровне до рассвета.

Наконец Чэннинг привел их к месту ночлега. Им оказались две маленькие квадратные бамбуковые хижины. В каждой было по одной комнате. Кровлей им служили огромные листья «железного» дерева. Внутри имелись деревянные вешалки для полотенец и полки для копий и другого оружия. В углу стоял ночной горшок из обожженной глины. Пол слегка возвышался над уровнем земли и представлял собой настил из бамбука. Настоящий класс. В большинстве хижин были земляные полы.

Иешуа с Битнайей пошли в одну хижину, Микс — в другую. Чэннинг собрался было пожелать всем спокойной ночи, но Микс, обратившись к нему, спросил, не будет ли тот возражать, если они еще немного побеседуют. Чтобы задобрить сержанта, он дал тому сигару из своего грааля. Микс курил одно время на Земле, но потом отказался от этой привычки, чтобы сохранить перед огромной аудиторией юных любителей кино свой имидж «парня что надо». Здесь же длительный период воздержания сменялся у него периодом потакания своей прихоти, тоже длительным, а потом все повторялось сначала. Весь прошедший год, к примеру, он отдыхал от курения. Но сейчас подумал, что сержант, пожалуй, станет пообщительнее, если он, Микс, покурит вместе с ним. Он прикурил сигарету и закашлялся. Голова на мгновение закружилась. Однако табак определенно был приятным на вкус.

Рыжий Майка Шепстоун Чэннинг был мускулистым и широким в кости, но ростом не вышел. Он родился в 1621 году в деревне Хавант, что в Хэмпшире, где позднее занимался тем, что выделывал пергамент. Когда разразилась гражданская война, он вступил в войско и стал воевать с Чарльзом I. В битве при Насеби его тяжело ранили, и он вернулся домой. Он вновь занялся своим ремеслом, женился, произвел на свет восьмерых детей, из которых только четверо дожили до зрелого возраста и умерли потом от лихорадки в 1687 году.

Микс задал сержанту ряд вопросов. И хотя в его намерения входило лишь установить с ним дружеские отношения, ему был интересен и сам человек. Ему вообще нравились люди.

Затем он перешел на другие темы, стал спрашивать о важных деятелях Нового Альбиона, о структуре правительства и об отношениях с соседними государствами, особенно с Деусволенс Крамера, которое альбионцы произносили как Дусволенз.

Во время Английской гражданской войны Стаффорд служил под началом графа Манчестерского. Но, потеряв руку из-за того, что в рану попала грязь и началось заражение крови, он уехал жить в Сассекс и стал разводить пчел. Со временем он разбогател и, живший ранее продажей меда, расширил свою торговлю. Позднее он специализировался на морском провианте. В 1675 году он погиб во время шторма близ Дувра. Он был, по словам Чэннинга, хорошим человеком, прирожденным командиром, очень мягким по характеру и с самого начала как никто содействовал созданию государства.

— Это он предложил нам отменить титулы дворян и всяких там принцев крови и самим выбирать себе начальников. Он — наш лорд-мэр уже второй срок.

— А женщинам разрешается голосовать? — поинтересовался Микс.

— Сначала не разрешалось, но в прошлом году они стали требовать, чтобы им тоже дали права. Была небольшая заварушка, ну и после нее они получили что хотели. Никакой управы на них нет, — добавил Чэннинг с кислым видом. — Они в любое время, когда захотят, могут собраться и уйти, потому что имущества с гулькин нос и нет детишек, о которых надо заботиться. Да и по хозяйству чертовски мало работы. А что до варки-жарки, так тут и вообще делать нечего. Больно они самостоятельными стали.

Англия, на южной границе Нового Альбиона, имела похожую систему правления, только избираемый народом глава именовался шерифом. Ормондию, на севере, населяли в основном те роялисты, которые во время волнений оставались верны Чарльзу I и Чарльзу II. Ими правил Джеймс Батлер, бывший во времена Чарльза I и Чарльза II первым герцогом Ормондским, лордом-наместником Ирландии и почетным ректором Оксфордского университета.

— В Ормондии в ходу «милорд» и «ваша светлость», — сказал Чэннинг. — Можно даже подумать, что Англию взяли да перенесли со старушки Земли на Реку. Да только все эти титулы ровным счетом ничего не значат, потому что они, можно сказать, в основном почетные. Всех, кроме герцога, выбирают, и в их совете тех, которые родились бедняками, зато честными и достойными, даже больше, чем дворян. А в придачу ко всему, когда их женщины узнали, что нашим дали голосовать, то они взвыли так, что его светлости ничего не оставалось делать, как проглотить эту горькую пилюлю и при этом улыбаться, будто он на седьмом небе от счастья.

Хотя отношения между двумя крохотными государствами никогда не были особо близкими, они все же объединились против Крамера. Проблема состояла лишь в том, что их объединенные военные штабы не очень-то ладили между собой. Герцогу претило советоваться с лордом-мэром или уступать тому в чем бы то ни было.

— Мне и самому это куда как не нравится, — сказал Чэннинг. Во время войны должен быть один верховный генерал. Это как раз тот случай, когда две головы никак не лучше одной.

Гунны, жившие по ту сторону Реки, в первые годы немало им досаждали, но последнее время вели себя вполне дружелюбно. Правда, по словам Чэннинга, настоящих гуннов среди них было не более четверти. Они так долго воевали между собой, что поубивали друг друга. На место убитых пришли люди с других территорий вдоль Реки. Они разговаривали на смешанном гуннском, на четверть разбавленном словами из других языков. Прямо напротив Нового Альбиона находилось государство, которым в настоящее время правил Сикх, Говинд Сикх — весьма сильный военачальник.

— Как я уже говорил, — продолжал Чэннинг, — на триста миль отсюда по этому берегу Реки из воскрешенных здесь в основном британцы семнадцатого века. Но попадаются десятимильные участки, которые населены не британцами. В тридцати милях отсюда вниз по Реке живут маленькие свирепые сипанги из тринадцатого века — желтокожие и косоглазые ублюдки. Да еще этот Дусволенз, который из четырнадцатого века и наполовину немецкий, наполовину испанский.

Поблагодарив сержанта за информацию, Микс сказал тому, что собирается на боковую. Чэннинг пожелал ему спокойной ночи.

 

ГЛАВА 5

Микс уснул сразу. Ему даже приснилось, будто он занимается любовью с Викторией Форд, своей четвертой женой, единственной женщиной, которую он до сих пор любил.

Его разбудили пронзительные звуки множества труб из рыбьей кости и грохот барабанов. Микс открыл глаза. Было все еще темно, но заметно посветлевшее небо говорило о том, что солнце вот-вот взойдет над горами. Сквозь открытое окно он мог видеть быстро угасавшие звезды и газовые туманности. Микс снова закрыл глаза и натянул на голову одеяло, сшитое из двойных полотенец. Эх, поспать бы еще немножко! Но чувство дисциплины, к которой приучила его жизнь, когда он был на Земле ковбоем, звездой экрана и артистом цирка, а в этом мире — наемником, заставило его вылезти из постели.

Дрожа от холода, он надел полотенечный кильт и плеснул на лицо ледяную воду из мелкого таза, сделанного из обожженной глины. Затем он снял с себя кильт, чтобы омыть бедра. Его Вики во сне была так же хороша в постели, как и настоящая.

Он провел рукой по щекам и подбородку. От этой привычки он так и не избавился, несмотря на то что надобность в бритье отпала и уже никогда не вернется. Всех мужчин воскресили вечно безбородыми. Том не знал почему. Может, тем, кто воскрешал их — кто бы это ни был, — не нравились волосы на лице. Если так, то отвращения к лобковым и подмышечным волосам они явно не питали. Но при этом они постарались, чтобы волосы не росли в ушах, а в носу — только до определенной длины.

Таинственные незнакомцы, создатели Мира Реки, произвели также кое-какие изменения на лицах и телах воскрешенных. Женщины, у кого на Земле были огромные груди, воскреснув здесь из мертвых, обнаружили, что их молочные железы уменьшились в размерах. Женщинам с очень маленькой грудью дали грудь «нормальных» размеров. И ни у одной женщины не было отвислых грудей.

Но не все остались довольны. Отнюдь не все. Находились и такие, кому нравилось то, чем они обладали. Ведь в старой жизни были, безусловно, общества, где необычайно восхищались громадными, свисающими грудями и где размер и форма женской груди совершенно ничего не значили в смысле красоты. На грудь там смотрели только как на необходимый орган, снабжающий младенцев молоком.

Мужчины, у которых на Земле были очень маленькие пенисы, здесь стали обладателями таких, которые не вызывали насмешек или чувства стыда. Миксу не доводилось слышать жалоб по этому поводу. Правда, один мужчина, который на Земле втайне страстно желал быть женщиной, однажды хлебнув лишку, излил свое недовольство Миксу на ухо. Почему загадочные существа, которые исправили так много физических изъянов, не дали ему женского тела?

— Почему же ты не подсказал им, чего тебе хочется? — спросил тогда Микс и засмеялся. Конечно же, он не мог поставить Тех-кто-бы-они-ни-были в известность. Он умер, затем воскрешен на берегах Реки, а в промежуточном состоянии он был мертв.

Мужчина тогда дал Тому в глаз и посадил ему невообразимо огромный синяк. Том вынужден был задать ему как следует, чтобы оградить себя от дальнейших увечий.

Были исправлены также и другие пороки, а точнее, отклонения от «нормы». Том однажды встретил очень красивого — возможно, даже слишком красивого — англичанина, из восемнадцатого столетия, который был дворянином. От паха и выше он был само совершенство, но его ноги раньше имели в длину всего лишь полтора фута. А теперь в них было целых шесть футов и два дюйма. Жалоб со стороны их обладателя не было. Но карикатурность его внешнего облика на Земле, по всей видимости, испортила ему характер, и пусть тело у него было прекрасно, он тем не менее оставался озлобленным, циничным до грубости, язвительным и, хотя и был отменным любовником, ненавидел женщин.

Том с ним как-то тоже подрался и даже сломал англичанину нос. После того как оба оправились от ран, они стали друзьями. Удивительно, но теперь, когда приплюснутый и свернутый набок нос изрядно попортил англичанину красоту, тот стал уживчивее. Исчезло многое из того, что вызывало в нем отвращение.

Человеческие существа часто непостижимы.

Вытираясь, Микс не переставал думать о том, что сделали для людей Те-кто-бы-они-ни-были в материальном плане. Он завернулся в плащ из длинных полотенец, которые с изнанки скреплялись между собой магнитными скрепками, и взял рулон туалетной бумаги. Ею также снабжали изобильники, хотя находились такие общества, которые эти рулоны использовали совсем не по назначению.

Том вышел из хижины и зашагал к ближайшему отхожему месту обычной канаве, поверх которой возвышалась надстройка в виде длинной хижины из бамбука. Хижина имела два входа. Над каждым входом на продольном брусе была грубо вырезана фигурка мужчины в фас. Женская уборная находилась в двадцати ярдах от мужской, и над ее входами были вырезаны по дереву фигурки женщин в профиль.

И если привычка ежедневно мыться пока не получила здесь широкого распространения, то к соблюдению других правил гигиены буквально принуждали. Сержант Чэннинг сообщил Миксу, что какать где попало ни мужчинам, ни женщинам не дозволяется. (Он, правда, не употреблял слова «какать», поскольку в семнадцатом веке оно было неизвестно.) Не помогали даже смягчающие обстоятельства. Если человека заставали испражнявшимся вне стен общественного туалета, его изгоняли, предварительно вымазав ему лицо его же экскрементами.

Мочиться на людях в определенных случаях не возбранялось, но при условии, что мочащийся должен позаботиться о том, чтобы его не увидел другой человек противоположного пола.

— Но людям слаще нарушать, чем соблюдать, — произнес Чэннинг, цитируя Шекспира, которого он не знал. (Он никогда и не слыхивал о барде с Эвона.) — В смутные времена беззакония сразу после воскрешения люди совсем потеряли стыд. Скромности им тогда явно не хватало, и они, извините за выражение, разве что не гадили. М-м, м-да!

Содержимое уборных регулярно выгребали, затаскивали в горы и кидали на дно специально отведенного для этой цели глубокого каньона.

— Но в один прекрасный день груда дерьма вырастет настолько, что стоит ветру подуть на нас с гор, как мы задохнемся от вони. Не знаю, что мы тогда будем делать. Полагаю, сбросим дерьмо в Реку и пусть его едят рыбы. Что и делают за Рекой те паршивцы гунны.

— Что ж, — протянул Микс, — мне кажется это разумным выходом. Нашим экскрементам недолго носиться по волнам. Да рыба их на лету подхватит, так что и в воду шлепнуться не успеют.

— Ну да, а потом нам ловить эту рыбу и есть!

— Ее вкус от этого не изменится, — сказал Микс. — Послушай, ты как-то говорил, что пару лет работал на ферме, так? Тогда ты, конечно, знаешь, что куры и свиньи частенько едят коровьи лепешки и лошадиные яблоки, если им доводится набрести на них. На вкусе мяса это никак не отражается, когда его подают на стол. Разве нет?

Чэннинг состроил гримасу:

— По-моему, это не одно и то же. Во всяком случае, свиньи и куры едят именно коровий навоз, а он — совсем не то, что человеческий.

— Мне трудно судить об этом, — сказал Микс. — Никогда не ел ни того ни другого. — Он помолчал. — Слушай, у меня идея. Тебе ведь известно, что большие земляные черви питаются человеческими экскрементами. Почему бы вам не накопать этих червей из земли и не бросить в выгребную яму в сортире? Они бы избавили вас от дерьма и были бы на седьмом небе от счастья как ирландец с дармовой бутылкой виски.

Чэннинг был поражен.

— Замечательная мысль! Удивляюсь, почему никто из нас не додумался до этого.

Он потом все расточал комплименты Миксу по поводу его сообразительности. Микс не стал говорить, что он бывал во многих местах, где его «свежая» мысль давно вошла в практику.

Те места — так же, впрочем, как и это — испытывали нехватку серы. В противном случае можно было бы, перерабатывая экскременты, извлекать из них кристаллы нитрата и, смешав с древесным углем и серой, получать порох. Заложив затем полученное взрывчатое вещество в бамбуковые ящички, можно было бы использовать их как бомбы или ракетные боеголовки.

Микс зашел в будку сортира и устроился возле одной из двенадцати дырок. И за то короткое время, пока он там пробыл, он успел собрать кое-какие сплетни, касавшиеся в основном похождений одного из советников с женщиной майора. Еще он услышал один грязный анекдот, которого до этого никогда не слышал. А он-то думал, что не пропустил на Земле ни одного.

Вымыв руки в желобе, соединенном с протекавшим неподалеку ручьем, он поспешил обратно в хижину. Захватив свой грааль, он направился к хижине Иешуа, находившейся в сорока ярдах от его хижины. Он намеревался постучать в дверь и пригласить друзей пойти вместе с ним к ближайшему питающему камню. Но в нескольких шагах от двери он остановился.

Иешуа и Битнайя громко спорили по-английски, с сильным акцентом семнадцатого столетия. Микс удивился: почему они не говорят по-еврейски? И только позже он узнал, что английский язык — единственный, на котором они способны общаться, хотя оба могли вести незатейливую беседу с ограниченным количеством слов на андалузско-испанском языке шестнадцатого века и верхненемецком четырнадцатого. Хотя родным языком Битнайи являлся еврейский, он был старше еврейского языка Иешуа по меньшей мере на двенадцать сотен лет. Грамматика ее языка была, с точки зрения Иешуа, архаична, а словарный запас перегружен заимствованными египетскими словами и теми еврейскими словами и выражениями, которые вышли из употребления в разговорной речи задолго до его рождения.

Более того, хотя Иешуа родился в Палестине в семье глубоко религиозных евреев, его родным языком был арамейский. С еврейским он сталкивался в основном в синагоге во время богослужений, хотя Тору, первые пять книг Ветхого Завета, читал не без труда.

Как всегда, Микс с трудом улавливал половину из того, о чем они говорили. Произносимые слова искажались не только их еврейским и арамейским выговором. Они выучили английский язык в той местности, где жили йоркширцы семнадцатого века, и их своеобразный акцент еще больше коверкал их речь. Но там, где Микс не понимал, он заполнял пробелы по смыслу. Как правило.

— Я не пойду с тобой жить в горах! — кричала Битнайя. — Я не хочу оставаться там одна! Я ненавижу оставаться одна! Мне нужно, чтобы вокруг меня было много людей! Я не собираюсь сидеть на вершине скалы и разговаривать только с ходячей мумией вроде тебя! Я не желаю идти! Я не желаю идти!

— Ты, как всегда, преувеличиваешь, — громко сказал Иешуа, но гораздо более спокойным тоном, чем Битнайя. — Во-первых, три раза в день тебе придется спускаться к ближайшему питающему камню у подножия горы. А еще ты можешь спускаться на берег и разговаривать там, когда тебе захочется. К тому же я и не собираюсь жить наверху безвылазно. Время от времени я буду спускаться, чтобы поработать — скорее всего плотником, — но я не…

Дальше Микс ничего не разобрал, хотя мужчина говорил так же громко, как прежде. Однако большую часть слов Битнайи он понимал довольно легко.

— Не знаю, почему я до сих пор еще не ушла от тебя! Но уж, конечно, не потому, что никому, кроме тебя, не нужна. Да мне, если хочешь знать, уже сколько раз предлагали! И кое-какие предложения показались мне весьма соблазнительными, очень даже соблазнительными!

Я-то знаю, для чего я тебе нужна под боком. И уж, конечно, не потому, что влюблен в мою рассудительность или там в тело! Если б это было так, ты восхищался бы моими достоинствами, ты разговаривал бы со мной больше и спал бы со мной почаще, чем это делаешь ты!

Ты держишься за меня только потому, что знаешь, что я была знакома с Ахароном и Моше и путешествовала с теми племенами, которые вышли из Египта и вторглись затем в Ханаан! Ты мною интересуешься только потому, чтобы вытянуть из меня все, что мне известно об этом вашем великом и святом герое — Моше!

Микс навострил уши. Ну и ну! Здесь присутствовал человек, знавший Христа — или, по крайней мере, претендовавший на знакомство с ним, — и этот человек жил с женщиной, знавшей Аарона и Моисея — или, по крайней мере, претендовавшей на знакомство с ними. Однако кто-то из них — а то и оба — скорее всего врет. Таких врунов по всей Реке — хоть пруд пруди. Ему ли не знать! Достаточно один раз соврать, чтобы распознать ложь. Хотя его ложь была лишь безобидным увиливанием от прямого ответа.

— Если хочешь знать, Иешуа, — взвизгнула Битнайя, — Моше был просто мразью! Он вечно читал нам нравоучения о страшном грехе прелюбодеяния и о том, что грешно делить свое ложе с язычницами, а сам… Мне довелось как-то узнать, чем он занимался! Ну да, он даже женился на одной — на Куши из мадианитян! А своего сына он пытался оставить без обрезания!

— Ты мне уже сотню раз обо всем этом рассказывала, — заметил Иешуа.

— Но ведь ты никак не можешь поверить, что я говорю правду, разве нет? Ты не хочешь признать, что то, во что ты так ревностно верил всю свою жизнь, — всего лишь нагромождение лжи! К чему мне врать? Какая польза мне от этого?

— Тебе нравится изводить меня, женщина.

— О, для этого мне не надо придумывать небылицы. Есть масса других способов! Во всяком случае правда одна: Моше был не только многоженцем, он еще по возможности прихватывал себе чужих жен! Кому, как не мне, знать — ведь я была одной из них. Он-то был настоящим мужчиной. Самцом! Не то что ты! Да ты способен стать настоящим мужчиной только тогда, когда засунешь в рот свою галлюциногенную жвачку и отключишься! На что, спрашивается, похож такой мужчина?

— Успокойся, женщина, — тихо сказал Иешуа.

— Тогда не называй меня лгуньей!

— Я никогда не делал этого!

— А тебе и не надо было! Я по твоим глазам вижу и в голосе твоем слышу, что ты не веришь мне!

— Нет. Хотя временами, да что там временами — часто, — я думаю, что лучше бы мне никогда не слышать твоих россказней. Но главное — истина, и при этом неважно, как глубоко она ранит.

Дальше он стал говорить на еврейском или арамейском языке. Судя по его тону, он что-то цитировал.

— Говори на английском! — взвизгнула Битнайя. — Меня уже воротит от так называемых святых, которые денно и нощно цитировали нравоучительные притчи, тогда как от них самих вечно смердело их собственными грехами, как от больного верблюда! Ты разглагольствуешь совсем как они! А еще заявлял о себе, будто был святым! Возможно, и был! Но я думаю, что твоя религиозность погубила тебя! Хотя откуда мне знать? Ты ведь никогда по-настоящему и не рассказывал мне о своей жизни! Да из одной вашей беседы с советниками я узнала о тебе больше, чем ты когда-либо рассказывал мне!

Голос Иешуа, который становился все тише, неожиданно упал почти до шепота, так что Микс не смог разобрать ни одного слова. Он взглянул на восточные горы. Еще несколько минут, и солнце уйдет за пики. Тогда камни тотчас с грохотом выплеснут ослепляющий сгусток энергии. Если не поторопить, то можно остаться без завтрака. То есть придется ограничиться вяленой рыбой и желудевым хлебом, при одной мысли о которых Микса стало подташнивать.

Он громко постучал в дверь. Двое в хижине замолчали. Битнайя со злостью распахнула дверь, но нашла в себе силы улыбнуться Миксу как ни в чем не бывало.

— Да, знаю. Мы сейчас выйдем к тебе.

— Но не я, — проговорил Иешуа. — Я пока не голоден.

— Прекрасно, чего уж там, — громко сказала Битнайя. — Дай мне как следует прочувствовать свою вину, считай меня виновной в расстройстве твоего желудка. Ну а я проголодалась и собираюсь есть, а ты можешь сидеть здесь и киснуть — мне совершенно безразлично!

— Что бы ты ни говорила, я все равно уйду жить в горы.

— Давай-давай! Тебе, очевидно, есть что скрывать! Кто за тобой охотится? Кто ты такой, раз так боишься встреч с людьми? Что ж, мне скрывать нечего!

Битнайя схватила за ручку свой изобильник и бросилась вон из хижины. Микс, пристроившись рядом, пытался вести приятную беседу. Но она была слишком зла, чтобы отвечать ему тем же. Им не повезло. Едва они заметили издали, между двумя холмами, ближайший грибообразный камень, как с его верхушки взметнулись голубые язычки пламени и до них донесся шум, похожий на рев исполинского льва.

Остановившись, Битнайя разразилась потоком слов на своем родном языке. Надо думать, она сыпала проклятиями. Микс удовлетворился едким коротким словом.

Успокоившись, она спросила:

— Есть покурить?

— Оставил в хижине. Но тебе придется попозже дать мне что-нибудь взамен. Обычно я меняю сигареты на спиртное.

— Сигареты? Ты называешь так те трубочки?

Он кивнул, и они вернулись к его хижине. Иешуа они не увидели. Микс намеренно оставил дверь в хижину открытой. Он не полагался ни на Битнайю, ни на себя.

Битнайя взглянула на дверь.

— Ты, должно быть, думаешь, что я дура. Прямо под носом у Иешуа!

Микс усмехнулся:

— Пожила бы ты в Голливуде!

Он дал ей сигарету. Она щелкнула зажигалкой, которыми их снабжал изобильник. Зажигалка представляла собой прозрачную металлическую коробочку, из которой при нажатии высовывалась раскаленная добела проволочка.

— Ты, по-видимому, невольно подслушал нас, — сказала Битнайя. — Мы оба, как дураки, орали во все горло. С ним очень трудно. Иногда он пугает меня, а я ведь не из пугливых. В нем есть что-то такое, глубоко внутри — что-то особое, почти чужое. Можно сказать, нечеловеческое. И не то чтобы он был злым или не понимал людей. Он понимает, и даже слишком.

Но он почти всегда кажется замкнутым. Иногда он так заразительно смеется, что и я начинаю смеяться. Это потому что у него замечательное чувство юмора. Зато в иные дни он начинает обличать, причем настолько сурово, что его обличения больно задевают меня. Я-то знаю, что тоже включена в список обвиняемых. Но мирюсь с этим. Люди есть люди, хотя часто притворяются лучшими, чем они есть на самом деле. А по мне так вернее ожидать худшего. Нет ничего лучше приятной неожиданности, когда это худшее не сбывается.

— В этом наши взгляды почти не расходятся, — заметил Микс. Даже лошади непредсказуемы — а что тогда говорить о людях, чье поведение гораздо сложнее? Никогда нельзя предугадать, как лошадь или человек отреагируют или что движет ими. Лишь в одном можно быть уверенным. Для себя вы «номер один», но для другого «номер один» — это он сам или она сама. Если кто-то ведет себя так, будто считает вас «номером один», и жертвует собой ради вас, значит, он просто обманывает себя.

— Ты говоришь так, будто у тебя были какие-то нелады с женой.

— С женами. Вот что мне, кстати, больше всего и нравится в этом мире. Здесь не приходится при разводе бегать по судам или выплачивать алименты. Здесь просто забираешь свое ведро, полотенца, оружие и уходишь восвояси. Никаких тебе имущественных споров, ни родни со стороны бывшей жены, ни детей, о которых надо волноваться.

— Я родила двенадцать детей, — сказала Битнайя. — Шестеро умерли, не дожив даже до двух лет. Слава Богу, здесь мне не приходится через все это проходить снова.

— Тот, кто нас стерилизовал, знал, что делает, — произнес Микс. — Если б мы могли делать детей, то эта долина была бы вскоре битком набита — как у свиного корыта в час кормежки. Он пододвинулся к ней и ухмыльнулся: — Во всяком случае, у нас, мужчин, все еще при себе наши орудия, даже если в них холостые заряды.

— Дальше можешь не продолжать, — ответила Битнайя, все еще улыбаясь. — Даже если я и уйду от Иешуа, то скорее всего не захочу тебя. Ты слишком похож на него.

— Я мог бы показать тебе разницу, — сказал Микс.

Он отодвинулся от нее и достал из своей кожаной сумки кусок вяленой рыбы. Откусывая от рыбы, он спросил Битнайю о Моше.

— А ты не рассердишься и не будешь бить меня, если я скажу тебе правду? — задала ему вопрос Битнайя.

— Нет, чего ради?

— Потому что я уже научена держать язык за зубами, когда дело касается моей земной жизни. В первый раз, когда я рассказала о ней — это было почти через год после Дня Великого Крика, меня жестоко избили и бросили в Реку. Люди, которые сделали это, были вне себя от ярости, хотя я не понимаю, что могло их так вывести из себя. Они ведь знали, что их религия оказалась обманом. Они должны были узнать об этом в ту минуту, когда восстали из мертвых в Мире Реки. Но мне еще повезло, что меня не пытали и не сожгли заживо.

— Мне бы хотелось услышать истинную историю исхода, — сказал Микс. — Я не буду особо переживать, если то, что я услышу, не совпадет с тем, чему меня учили в воскресной школе.

— Обещай никому не рассказывать!

— Вот те крест, и чтоб мне не достался «Тони»!

 

ГЛАВА 6

Битнайя озадаченно поглядела на него:

— Это такая клятва?

— Не хуже других.

Она рассказала, что родилась на земле Гошен, находившейся в Мицраиме, то есть в Египте. Ее племя принадлежало к роду Левия и вместе с другими еверскими племенами пришло в Мицраим примерно за четыреста лет до ее рождения.

Сюда их погнал голод, разразившийся в их стране. Кроме того, их пригласил к себе Иосиф. Он был визирем у египетского фараона и имел возможность переселить племена в страну изобилия, как раз в восточную часть огромной дельты Нила.

— Ты хочешь сказать, что история об Иосифе была такой на самом деле? — спросил Микс. — И что он действительно был продан в рабство своими братьями и впоследствии стал правой рукой фараона?

Битнайя улыбнулась.

— Не забывай, что я родилась за четыреста лет до того, как все это случилось, — напомнила она. — Правда это или нет, но мне так рассказывали.

— Трудно поверить, что фараон мог сделать кочующего еврея своим главным министром. Почему бы ему не выбрать египтянина, цивилизованного человека, который знал бы все ходы и выходы в таком мудреном деле, как управление великой нацией.

— Не знаю. Но в то время когда мои предки пришли в Египет, фараоном Нижнего Египта был не египтянин. Он был чужеземцем, одним из тех, что наводняли страну из пустынь и кого англичане называют царями-пастырями. Они разговаривали на языке, очень схожем с еврейским — во всяком случае мне так рассказывали. Он, наверное, считал Иосифа кем-то вроде родственника. В общем, представителем родственного с ним народа, а раз так, то ему, значит, можно было доверять больше, чем урожденному египтянину. И все же я не могу утверждать, что данная история правдива, потому что, конечно, не видела Иосифа собственными глазами. Но пока мой народ оставался в Гошене, люди из Верхнего Египта покорили царей-пастырей и сделали своего человека фараоном всего Египта.

Это произошло, как сказала Битнайя, в то время, когда положение сыновей Евера и Иакова стало ухудшаться. Они вошли в Египет как свободные люди, работавшие по соглашению, но потом превратились в рабов — если не официально, то фактически.

— И все же нельзя сказать, что им приходилось слишком туго, но только до той поры, пока фараоном не стал великий Рамзес. Он был могучим воином и талантливым строителем крепостей и городов. Среди того множества людей, которых он использовал при строительстве, были также евреи.

— Этот Рамзес был первым или вторым? — спросил Микс.

— Не знаю. До него фараона звали Сети.

— Тогда это был, наверное, Рамзес II, — сказал Микс. — Так вот кто был фараоном Деспотизма! А кто пришел после него — не Морнептах?

— Как ты странно произносишь его имя, впрочем — да, он.

— Фараон исхода.

— Да, ухода из Египта. Мы сумели убежать от своего рабства, потому что тогда Мицраиму было не до нас. В страну вторглись люди морей, как называют их англичане и как они назывались в наше время. Насколько я слышала, их разбили, но во время беспорядков мы воспользовались возможностью и сбежали из Мицраима.

— Значит, Моисей, я имею в виду Моше, не ходил к фараону и не просил, чтобы его народ отпустили из Египта?

— Он бы не осмелился. Его бы стали пытать и потом казнили бы. И тогда многих из нас убили бы в назидание всем.

— А ты слышала о тех казнях египетских, которые насылались Богом на египтян по просьбам Моисея? О водах Нила, превратившихся в кровь, о нашествии жаб, об умерщвлении первенцев мужского пола по всему Египту и о спасении еврейских сыновей, жилища которых помечались кровью?

Битнайя рассмеялась.

— Пока не очутилась в этом мире, — сказала она. — Тогда в стране действительно свирепствовала страшная болезнь, но она не щадила ни египтян, ни евреев. Оба моих брата и сестра умерли от нее. Я тоже болела, но выжила.

Микс задал ей вопрос относительно религии племен. Она ответила, что в племенах наблюдалось смешение религий. Ее мать поклонялась, среди прочих, главному богу Элю, которого евреи привезли с собой в землю Гошен. Ее отец благоволил к богам Египта, особенно Pа. И в то же время он приносил жертвы Элю, хотя их было немного. Он не мог позволить себе заплатить за большее количество жертв.

Она знала Моше с тех пор, как была совсем маленькой девочкой. Полуеврей, полумицраимитянин, он рос диковатым парнишкой (дикий козленок, как она назвала его). В смешении крови не было ничего необычного. Женщин-рабынь часто насиловали хозяева, однако ради пищи и прочих земных благ некоторые и сами с готовностью отдавались им. А иногда просто ради удовольствия, получаемого от половых сношений. Даже насчет отцовства одной из ее сестер были какие-то сомнения — еврей ее отец или египтянин?

Насчет личности отца Моше тоже были некоторые сомнения.

— Когда Моше исполнилось десять лет, его усыновил один египетский священник, у которого эпидемия унесла двух сыновей. С чего вдруг священнику усыновлять Моше, а не другого мальчика, египетского? Ясно, что тот был отцом Моше. Его мать какое-то время работала у священника.

Когда Моше было пятнадцать лет, он вернулся к евреям и снова стал рабом. Рассказывали, будто его приемного отца казнили, потому что тот тайно поклонялся запрещенному богу Атону. Эту религию основал в свое время ненавистный фараон Эхнатон. Но Битнайя предполагала, что Моше просто выгнали, так как отец заподозрил, будто тот переспал с одной из его наложниц.

— А разве ему не пришлось потом бежать в Мадиам, когда он убил египетского надсмотрщика рабов? Ведь он, как полагают, совершил убийство из-за того, что надсмотрщик плохо обращался с рабом-евреем.

Битнайя засмеялась:

— Правда, вероятно, в том, что египтянин застал Моше со своей женой, и Моше, чтобы не быть убитым, вынужден был сам убить египтянина. Но он действительно сбежал в Мадиамскую землю. По крайней мере, так он сказал, когда через несколько лет вернулся под чужим именем.

— Моисей был, как погляжу, чертовски похотлив, — заметил Микс.

— Козленок подрос и стал козлом.

Вернувшись с женой-мадиамитянкой, Моше сообщил, что сыны Евера усыновлены богом. Этим богом был Яхве. Сообщение Моше явилось полной неожиданностью для евреев, большинство из которых никогда до сих пор о Яхве не слышали. Тем не менее Яхве разговаривал с Моше из горящего куста и поручил тому вывести его народ из рабства. Моше рассказывал об этом вдохновенно и с большой убедительностью, и, казалось, лицо его поистине сияло светом Яхве так же ярко, как горящий куст, который он описывал.

— А как насчет разделения вод Красного моря и потопления фараона с его солдатами, погнавшимися за евреями?

— Те евреи, что жили спустя много времени после нас и написали книги, о которых я тебе говорила, были обычными лгунами. Хотя, возможно, они не лгали, но просто верили всяким выдумкам, которые передавались из уст в уста на протяжении многих столетий.

— А что ты скажешь о золотом тельце?

— Ты имеешь в виду ту статую бога, которую сделал брат Моше Ахрон, пока Моше беседовал на горе с Яхве? Да, это был телец, мицраимский бог Хани в виде теленка. Но не из золота. Он был сделан из глины. Откуда бы мы достали золото в той пустыне?

— Я думал, что вы, рабы, унесли с собой из Египта награбленное добро.

— Нам повезло, что при нас осталась наша одежда и оружие. Мы покидали страну в спешке, да и обременять себя лишним грузом, когда за нами по пятам шли солдаты, не хотели. К счастью, в войсках в тот момент недоставало солдат. Многих из них послали сражаться на побережье с людьми моря.

— А Моисей действительно изготовил каменные скрижали?

— Да. Но десяти заповедей на них не было. Они были написаны египетскими иероглифами. Я не могла их прочитать, да и не я одна — читать иероглифы умела лишь четвертая часть из нас. В любом случае, чтобы записать все десять заповедей египетскими иероглифами, понадобилось бы не две скрижали, а больше. Ну а потом, надписей надолго не хватило. Краска была плохая, а знойные ветры и песок вскоре окончательно стерли ее.

 

ГЛАВА 7

Микс с удовольствием расспрашивал бы Битнайю и дальше, но в дверной косяк постучался солдат. Он передал, что Стаффорд желает немедленно встретиться с гостями. Микс позвал Иешуа из его хижины, и они последовали за солдатом в зал заседаний совета. Всю дорогу они молчали.

Стаффорд пожелал им доброго утра и спросил, намереваются ли они остаться в Новом Альбионе.

Все трое ответили, что им бы хотелось стать его гражданами.

— Прекрасно, — сказал Стаффорд. — Но вы должны также ясно осознать, что долг гражданина перед своим государством — нести определенные обязанности в обмен на защиту. Я перечислю их позднее. Итак, к какой конкретно службе в армии или флоте вы годитесь? И годитесь ли вообще?

Микс уже говорил ему, что умеет делать, но все же повторил еще раз. Лорд-мэр заметил, что Миксу придется начать с рядового, хотя по опыту он годится в офицеры.

— Я приношу за это свои извинения, но у нас принято всем новичкам начинать с самых нижних чинов. Эта мера предупреждает всякое уныние и зависть со стороны тех, кто здесь уже давно. Однако, поскольку у вас имеется свое каменное оружие, которого здесь очень и очень не хватает, я могу назначить вас в команду воинов, вооруженных боевыми топорами. Этих воинов считают элитой, какими-то особенными. Через пару месяцев вам могут присвоить звание сержанта, если вы будете хорошо справляться со своими обязанностями, а я уверен, что будете.

— Мне это как раз подходит, — сказал Микс. — Но я также умею делать бумеранги и могу научить ваших воинов кидать их.

— Хм-м! — произнес Стаффорд и побарабанил пальцами по столу. Тогда вы, получается, специалист, а значит, заслуживаете, чтобы сержанта вам дали немедленно. Но в команде боевых топоров вам все-таки придется подчиняться приказам капралов и сержантов. Давайте подумаем. Ситуация довольно щекотливая. Хотя… Вот что, назначу-ка я вас недействительным сержантом, когда вы будете в команде, и действительным в должности инструктора по бумерангам.

— Это что-то новенькое для меня, — сказал Микс, ухмыляясь. О'кей.

— Что? — переспросил Стаффорд.

— О'кей означает «ладно». Я не возражаю.

— О! Отлично! Ну а вы, Иешуа, чем бы вам хотелось заняться?

Иешуа сказал, что на Земле был плотником и здесь тоже потрудился немало на этом поприще. Вдобавок он научился расслаивать камень. Кроме того, у него есть запас кремня и кремнистого сланца. На корабле, на котором они бежали, случайно оказалась кожаная сумка, доверху набитая необработанными камнями, которые привезли откуда-то издалека.

— Хорошо! — произнес Стаффорд. — Можете приступать к работе с мистером Миксом. Будете помогать ему делать бумеранги.

— Извините, — сказал Иешуа. — Но я не могу заниматься этим.

Стаффорд широко раскрыл глаза:

— Почему?

— Я дал обет не проливать крови человека — кем бы он ни был и не участвовать в делах, которые способствуют пролитию крови.

— А как же вы тогда бежали? Разве вы не дрались с преследователями?

— Не дрался.

— Вы хотите сказать, что, если бы вас схватили, вы не стали бы защищаться? Просто стояли бы и позволили себя убить?

— Да.

Стаффорд снова забарабанил пальцами. Его лицо медленно краснело. Затем он проговорил:

— Я мало знаю об этой Церкви Второго Шанса, но слышал по донесениям, что ее члены отказываются воевать. Так вы один из них?

Иешуа покачал головой:

— Нет. Я принял личный обет.

— Таких не бывает, — заметил Стаффорд. — Как только вы сообщаете другим о своем обете, он становится общественным достоянием. А то, о чем вы говорите, означает, что вы дали обет своему богу.

— Я не верю ни в богов, ни в Бога, — тихо, но решительно возразил Иешуа. — Когда-то я действительно верил, очень сильно. То, как я верил, нельзя даже назвать верой. Это было знание. Я знал. Но я ошибался.

Теперь я верю только в самого себя. И не потому, что так уж хорошо знаю себя. Нет человека, который по-настоящему знал бы что-нибудь, включая самого себя. Можно даже сказать, что нет человека, который знал бы много. Но я знаю одно: я могу дать обет самому себе, и я выполню его.

Стаффорд ухватился за край письменного стола, словно пытаясь удостовериться в его реальности.

— Но если вы не верите в Бога, тогда зачем вообще давать подобный обет? Какая вам разница, если, защищаясь, вы прольете кровь? Ведь это же так естественно! А там, где нет Бога, нет и греха. Человек волен поступать, как ему заблагорассудится, и неважно, что своими поступками он может нанести другим людям вред. И это правильно, потому что если нет Высшего Закона, то все, что ни делается — правильно. Или неправильно. Человеческие законы не имеют значения.

— Единственно надежным в мире является обет.

Битнайя засмеялась.

— Он просто чокнутый! — сказала она. — Не пытайтесь найти какой-то смысл в его словах. Я думаю, что он отказывается убивать, чтобы избежать смертоубийства, потому что хочет быть убитым. Он бы и хотел умереть, но у него кишка тонка, чтобы покончить жизнь самоубийством. Да и какой ему толк от этого? Разве что воскресят в каком-нибудь другом месте!

— Что лишает ваш обет, — заметил Стаффорд, — всякого смысла. Здесь никого нельзя убить по-настоящему. Можно лишить человека жизни, и он станет трупом. Но через двадцать четыре часа он будет уже новым телом, целым и невредимым, даже если бы оно было разрезано на тысячу кусков.

Иешуа пожал плечами:

— Все это не имеет значения. Во всяком случае, для меня. Я дал обет и не нарушу его.

— Чокнутый! — произнесла Битнайя.

— Но ты ведь не собираешься основывать новую религию, а? полюбопытствовал Микс.

Иешуа посмотрел на Микса, как на дурачка.

— Я только что сказал, что не верю в Бога.

Стаффорд вздохнул:

— У меня нет времени обсуждать с вами вопросы теологии или философии. И все же наш с вами вопрос можно легко уладить. Вы можете без промедления покинуть наше государство — я имею в виду, сию же минуту. Или же можете остаться здесь, но только как неполноправный гражданин. Таких в Новом Альбионе сейчас десять. Как и вы, они не желают воевать, хотя причины такого нежелания отличны от ваших. Но и у них есть свои обязанности, своя работа — как у прочих граждан. Зато неполноправные граждане не получают добавок, которые государство каждые три месяца выдает своим обычным гражданам, — то есть сверхнормативные сигареты, спиртное, еду. От неполноправных граждан требуется жертвовать в государственную казну определенную часть содержимого их изобильников. Кроме того, они обязаны дополнительно к своей основной работе мыть уборные. Далее, в военное время из крепости их не выпускают, пока не закончится война. Это для того, чтобы они не путались под ногами у военных. А потом, мы не можем быть уверены в их лояльности.

— Я согласен, — сказал Иешуа. — Буду мастерить вам рыбачьи лодки, строить дома и вообще заниматься всем тем, что потребуется, но при условии, что моя работа не будет напрямую связана с военными действиями.

— Иногда определить это бывает не так просто, — произнес Стаффорд. — Впрочем, не беспокойтесь. Мы найдем, как использовать вас.

Когда гостей наконец отпустили и они вышли на улицу, Битнайя остановила Иешуа.

— Прощай, Иешуа, — сказала она, глядя на него со злобой. — Я ухожу от тебя. Сил моих больше нет терпеть твое безумие.

Иешуа, казалось, расстроился даже больше.

— Не стану спорить с тобой. Будет лучше, если мы действительно расстанемся. Ты никогда не была со мной счастлива. Нет ничего хорошего в том, чтобы навязывать другому свои беды.

— Нет, в этом ты не прав. — По щекам Битнайи катились слезы. Я не против того, чтобы делить с тобой горе, если могу помочь облегчить его, если могу хоть что-то сделать для тебя. Но я ничем не могу помочь. Я пыталась, но у меня ничего не вышло, хотя я не виню себя за неудачу.

Иешуа ушел.

— Том, вот идет самый несчастный человек во всем мире, проговорила Битнайя. — Хотела бы я знать, отчего он такой печальный и одинокий.

Микс посмотрел вслед своему почти двойнику, быстро удалявшемуся прочь, словно ему было куда идти, и сказал:

— Там иду я — если б не милость Господня.

И он снова удивился про себя тому необычному, поразительному совпадению генов у двух разных людей, родившихся в разные эпохи, между которыми пролегло около тысячи восьмисот лет; в разных странах, отстоявших друг от друга на пять тысяч миль; имевших разную родословную и вместе с тем схожих друг с другом как две капли воды. Сколько же подобных совпадений произошло на Земле, пока там обитал человек?

Битнайя отправилась в женский трудовой отряд. Микс зашел к капитану Хоукинсу и передал тому распоряжения Стаффорда. Строевая подготовка с ротой заняла целый час, а оставшееся утреннее время Микс провел, отрабатывая в учебном бою умение владеть топором и щитом, и еще немного поупражнялся в метании копья. Днем он показывал нескольким мастерам-ремесленникам, как делать бумеранги. Через пару дней он уже будет обучать искусству их метания.

Его отпустили за несколько часов до сумерек. Искупавшись в Реке, он вернулся в свою хижину. Битнайя была уже у себя, но без Иешуа.

— Он ушел в горы, — сообщила она. — Он сказал что-то вроде того, что ему необходимо очиститься и поразмыслить.

— Он волен распоряжаться своим свободным временем, как ему хочется, — заметил Микс. — Послушай, Битнайя, как ты смотришь на то, чтобы поселиться у меня? Ты мне нравишься, и думаю, что я тебе тоже нравлюсь.

— Звучит соблазнительно, однако ты слишком похож на Иешуа, ответила она, улыбаясь.

— Пусть даже я и вылитый его портрет, но я отнюдь не мрачный тип. Мы бы с тобой славно проводили время, к тому же я не нуждаюсь в галлюциногенной жвачке, чтобы заниматься любовью.

— И все же ты напоминал бы мне о нем, — сказала она. Неожиданно она расплакалась и убежала в свою хижину.

Пожав плечами, Микс направился к ближайшему камню, чтобы поставить на него свой изобильник.

 

ГЛАВА 8

Расправляясь с теми лакомствами, которыми его снабдил изобильник — или священное ведро, чудо-бадья, грааль и как там еще, — Том завязал беседу с хорошенькой, но казавшейся такой одинокой блондинкой. Ее звали Делорес Рамбаут. Она родилась в Цинциннати в штате Огайо, в 1945 году. До этого самого дня она проживала в государстве, что за Рекой. Ее сожитель доводил ее до безумия своей чрезмерной ревностью. Долгое время она терпела, но однажды ее терпение лопнуло, и она сбежала от него. Она сказала, что могла бы, конечно, просто переехать в другую хижину, но ее приятель, похоже, настроен решительно и не успокоится, пока не убьет ее.

— Как ты только жила со всеми этими гуннами? — спросил Микс.

Ее лицо приняло удивленное выражение.

— С гуннами? Но те люди — не гунны. Мы называем их скифами. По крайней мере, я думаю, что это скифы. Большинство из них довольно высокие люди, с белой кожей. Знаешь, на Земле они великолепно ездили верхом и завоевали обширную территорию на юге Руси. В седьмом веке до нашей эры — если я правильно запомнила из того, что читала о них.

— Здесь их зовут гуннами, — сказал Микс. — Возможно, это только оскорбительное прозвище и оно не имеет отношения ни к их расе, ни к национальности. Ни к чему бы то ни было. Во всяком случае, я рад, что ты здесь. У меня нет женщины, и я так одинок.

Делорес засмеялась:

— Ты не теряешь времени даром, а? О, Том Микс? Неужели ты?..

— Единственный и неповторимый, — подтвердил он. — И такой же наездник без лошади, как и древние скифы сейчас.

— Как это я сразу не догадалась? Я ведь девчонкой столько фильмов пересмотрела с твоим участием. Мой отец был твоим горячим поклонником. У него была куча газетных вырезок о тебе, и фотография с твоим автографом, и даже киноафиша. «Том Микс в Аравии». Он говорил, что это твой самый бесподобный фильм. В самом деле, он так и сказал, что это один из лучших фильмов, которые он когда-либо смотрел.

— Мне и самому он как будто понравился, — сказал Том, улыбаясь.

— Да. Хотя он был довольно грустным. О, я не имею в виду этот фильм. Я хотела сказать обо всех твоих фильмах. Ты снялся… в скольких?

— Полагаю… в двухстах шестидесяти.

— Ух ты! Так много? Мой отец как-то сказал — о, много лет спустя, когда он совсем состарился, — что все они пропали. На киностудиях не осталось ни одного, а те немногие, которые еще шли на экранах, очутились в частных руках и вскоре совсем исчезли.

Том вздрогнул.

— Sic transit gloria mundi, - произнес он. — Впрочем, я заработал на них уйму деньжищ и получил уйму удовольствия, просаживая их. Чертову уйму!

Делорес родилась через пять лет после того, как он протаранил своим автомобилем ограждение на шоссе под Флоренцией, между Тусоном и Финиксом. В качестве антрепренера цирка он вез с собой металлический плоский чемоданчик, заполненный деньгами. Деньги предназначались для оплаты по счетам. Ехал он, как всегда, быстро. Ему еще запомнилась скорость, с которой он гнал тогда машину — девяносто миль в час. Он увидел на ограждении предупреждающий знак о том, что шоссе ремонтируется. Но опять-таки как всегда не обратил на знак никакого внимания. Какое-то мгновение дорога была свободной. В следующее… столкновения избежать было невозможно. Он врезался в ограждение.

— Мой отец говорил, что ты умер мгновенно. Чемоданчик был позади тебя, и он сломал тебе шею.

Том снова вздрогнул.

— Мне всегда везло.

— Он говорил, что чемоданчик распахнулся и тысячедолларовые банкноты разлетелись во все стороны. Их было столько, что, казалось, с неба проливается настоящий дождь из денег. Сначала рабочие не обращали на тебя внимания. Они бегали вокруг, словно куры в курятнике, куда забралась лиса, ловили деньги и засовывали их себе в карманы и за пазуху. Они только потом узнали, кем ты был. Тебе устроили шикарные похороны. А похоронили тебя на кладбище «Лесная Поляна».

— По высшему разряду, — проговорил Микс. — Хотя я умер почти банкротом. А Виктория Форд, моя четвертая жена, была на похоронах?

— Не знаю. Нет, вы видали такое? Я тут сижу и беседую со знаменитой звездой экрана!

Самолюбие Тома было уязвлено тем, что рабочие, вместо того чтобы кинуться выяснять, живой он или нет, с увлечением принялись сгребать деньги, которые зелеными снежинками кружились в воздухе. Однако он тут же улыбнулся про себя. На их месте он скорее всего занялся бы тем же. Тысячедолларовая банкнота, порхающая по ветру, выглядит весьма соблазнительно для тех, кто и в десять лет не зарабатывает столько, сколько он, бывало, за одну неделю. Так что, по правде говоря, он никак не может винить тех недотеп.

— А на месте происшествия поставили памятник, — сказала Делорес. — Мой отец как-то остановился по дороге, чтобы посмотреть на него, когда взял нас попутешествовать на каникулах по юго-западу. Надеюсь, тебе приятно узнать об этом.

— Хотелось бы мне, чтобы местные знали, какой важной шишкой я был на Земле, — произнес Микс. — Может, тогда они дали бы мне звание повыше, чем сержант. Но они, к сожалению, и не слыхивали о кино, пока не очутились здесь, и, уж конечно, даже представить его себе не могут.

Спустя два часа Делорес решила, что оба они уже достаточно долго знают друг друга, даже слишком долго, раз Микс оставил свои ухаживания. Она приняла его приглашение поселиться у него в хижине. Но едва они подошли к двери, как появился Чэннинг. Его послали с поручением немедленно вызвать Микса к лорду-мэру.

Стаффорд ждал его в зале заседаний.

— Мастер Микс, поскольку вы очень много знаете о Крамере и у вас великолепная военная подготовка, я решил прикомандировать вас к своему штабу. Не благодарите меня, время дорого.

Мои разведчики у Крамера доложили мне, что он готовится к крупному наступлению. Он полностью мобилизовал военно-речные силы, а для обороны оставил лишь небольшой вооруженный отряд. Но разведчики, к сожалению, не смогли выяснить места вторжения. Крамер до сих пор держит это в секрете даже от своего штаба. Ему известно, что там есть наши шпионы — точно так же, как и его шпионы у нас.

— Надеюсь, вы больше не подозреваете, что я — один из подосланных им.

Стаффорд чуть заметно улыбнулся:

— Нет. Мои разведчики донесли, что вы не соврали. Вы — не шпион, если только не участвуете в дьявольски умном замысле, и пожертвовали отличным кораблем и несколькими воинами, только чтобы убедить меня, что вы тот, за кого себя выдаете. Но лично я сомневаюсь в этом, потому что Крамер не тот человек, который отпустил бы евреев, чем бы он ни руководствовался.

Из слов Стаффорда Микс узнал, что на лорда-мэра произвело впечатление то, как он, Микс, дрался на Реке, а также донесения его, Микса, командиров. Кроме того, немалый материал для размышлений дал Стаффорду военный опыт Микса на Земле. При этих словах у Тома появилось легкое ощущение вины, но оно быстро прошло. Микс к тому же был хорошо знаком с топографией и оборонительными сооружениями Деусволенса. А еще он сказал вчера вечером, что единственный способ разгромить Крамера это прихлопнуть его первым.

«Любопытный оборот речи, — сказал тогда Стаффорд, — но очень понятный по значению».

— Из того, что я слышал, — произнес Микс, — крамеровским методом территориального захвата являются обходные маневры. Он обходит стороной одно государство и завоевывает другое, соседнее с ним. После этого, закрепившись на завоеванной территории, он сжимает обойденное государство двумя своими армиями. Действует безотказно. И все же его метод не сработает, если другие государства объединятся против Крамера. Им известно, что в конечном счете он сожрет их всех. Но вопреки всему они так чертовски подозрительны, что не доверяют даже друг другу. Может, их подозрения небезосновательны, я не знаю. А потом, насколько я понимаю, ни одно государство не желает подчиняться чужому генералу. Думаю, что вы знаете об этом.

Мне кажется, что если бы нам удалось нанести один сокрушительный удар и каким-то образом захватить или убить Крамера и его испанского пособника дона Эстебана де Фалья, то этим мы бы значительно ослабили Деусволенс. Тогда и другие государства примчались бы сюда вприпрыжку, как команчи, и окончательно разгромили бы Деусволенс, да и награбили бы вдоволь всего, что грабится.

Итак, я предлагаю совершить ночной массированный налет — на кораблях, конечно, — и застать Крамера врасплох, так чтобы тот не успел и штаны натянуть. Мы подожжем их флотилию, ворвемся к Крамеру и де Фалья и перережем им глотки. Стоит вам обезглавить государство, и тело капитулирует. Его люди разбегутся.

— Я уже подсылал к нему наемных убийц, но из этого ничего не вышло, — сказал Стаффорд. — Я мог бы снова попробовать. Если налет прикрыть отвлекающими маневрами, то нам на этот раз, может, и повезет. И все же я ума не приложу, как осуществить этот план. Плыть вверх по Реке довольно трудно, и это займет у нас много времени. Даже если мы двинемся в путь в сумерках, нам все равно не успеть до рассвета добраться до земли Крамера. Нас заметят его шпионы задолго до того, как мы доберемся туда. Скорее всего когда мы начнем стягивать все корабли в одно место. Так что Крамер будет уже поджидать нас. Это может нас погубить. Нам надо действовать неожиданно.

— Ну да, — произнес Микс. — Но вы забываете о гуннах за Рекой. О, кстати, я только что узнал, что они на самом деле вовсе не гунны, а древние скифы.

— Мне это известно, — проговорил Стаффорд. — В прошлом их ошибочно назвали гуннами — по нашему невежеству и из-за того, что те были жестокими дикарями. Терминология не важна. Ближе к делу!

— Виноват. Так вот, до сих пор Крамер действовал только по эту сторону Реки. Гуннов он не тревожил. Но, как я только что узнал, они отнюдь не лишены дара речи.

— Ах да, от той женщины, Делорес Рамбаут, — заметил Стаффорд.

Том Микс постарался не показать своего удивления.

— Значит, у вас есть шпионы, которые следят за вашими же людьми.

— Неофициально. Мне не нужно принуждать людей шпионить за их соотечественниками. Ко мне прибегает достаточно добровольцев с отчетами обо всем, что здесь происходит. Они охотники до сплетен и большие зануды. Но иногда они приносят мне важные сведения.

— Так вот, когда я упомянул, что гунны не лишены дара речи, я имел в виду, что им известно о намерениях Крамера напасть на них, когда тот проглотит целый ряд государств по эту сторону Реки. Им, очевидно, известно, что Крамер двинется потом против них, дабы стать полновластным хозяином всей этой территории. Они понимают, что это произойдет не сейчас, а через несколько лет, но в том, что нашествие Крамера неминуемо, они не сомневаются. Так что они, возможно, с пониманием отнесутся к некоторым замыслам, которые я вынашиваю. Вот возможный план наших действий.

Их беседа продолжалась еще час. В конце ее Стаффорд сказал, что сделает все от него зависящее, чтобы как следует продумать план Микса. В его глазах он был безнадежен — главным образом потому, что для его осуществления оставалось слишком мало времени. Это означало изнурительную работу без сна и отдыха. Каждая минута промедления давала крамеровским шпионам все больше и больше возможностей выяснить, что же происходит. Так что придется поработать. Он не собирается пассивно сидеть и ждать, когда Крамер нападет на него. Уж лучше попытать счастья, чем позволить Крамеру шарахнуть первым. Стаффорд начинал уже подхватывать некоторые американизмы двадцатого века, которые слышал от Микса.

 

ГЛАВА 9

Разведка доложила, что Крамер не вовлекает в военные действия все свои вооруженные силы. Хотя теоретически он не испытывал недостатка ни в солдатах, ни в моряках, чтобы овладеть как Новым Альбионом, так и Ормондией, на деле он боялся отзывать слишком многих из покорившихся ему государств. Его гарнизоны в этих государствах состояли из его людей из Деусволенса, которых было меньшинство, и из лиц, сотрудничавших с поработителями своих стран. Они составляли большую часть гарнизонов. Гарнизоны держали народ в страхе на всей территории оккупированных государств. Вдоль границ они возвели земляные и деревянные стены и в приграничных фортах разместили свои войска. Изобильники большинства граждан хранились в хорошо охраняемых местах и выдавались только тогда, когда наступало время их заполнения. Всякий, кто пожелал бы убежать, вставал перед выбором: или выкрасть свой изобильник, или убить себя и воскреснуть с новым изобильником где-нибудь в другом месте у Реки. Первый вариант был практически неосуществим, а второй обычно выбирался лишь самыми отчаянными или же самыми отчаявшимися.

Тем не менее, если бы Крамер слишком ослабил свои гарнизоны, он бы получил сразу с дюжину революций.

По донесениям стаффордских разведчиков, Крамер брал по два человека из каждых десяти солдат и моряков в подчиненных ему государствах и отправлял их в Деусволенс и Фелипию государство, примыкавшее к его северной границе. Его флотилия стояла в длинном развернутом строю вдоль берегов Реки. Но солдат и корабли можно было бы сгруппировать в любое время ночью. Какой именно ночью — никто, конечно, не знал.

— Шпионам Крамера известно, что вы, Иешуа и Битнайя находитесь здесь, — сказал Стаффорд Миксу. — Вы считаете, Микс, что он нападет на Новый Альбион только для того, чтобы заполучить вас троих обратно. Я этому не верю. С какой стати вы для него такие важные персоны?

— И другим удавалось сбежать от него, — ответил Микс, — но не так, в открытую. Новости распространяются быстро. Он знает об этом и чувствует себя униженным. Кроме того, он боится, что другие могут последовать нашему примеру. Но я, однако, думаю, что он так и так планировал расширить свои владения, а мы только побудили его ускорить свои действия.

Первое, что он сделает, — это обойдет стороной Свободу и Ормондию, а затем нападет на нас. В случае взятия Нового Альбиона он начнет свою игру в давильный пресс.

В Ормондию послали гонцов, и герцог со своим советником встретил Стаффорда и его советника на границе. Герцога пришлось убеждать полночи, чтобы тот согласился принять участие во внезапной атаке. Остаток ночи и все утро ушли на дебаты, кто должен быть верховным генералом. В конце концов Стаффорд согласился, что командование примет на себя Ормонд. Согласился он с большой неохотой, так как считал герцога не таким способным, как он сам. Да и новоальбионцам не очень-то захочется служить под его началом. Но Стаффорд нуждался в ормондианцах.

Не давая себе даже краткой передышки, Стаффорд пересек Реку, чтобы переговорить с правителями обоих «гуннских» государств. Из донесений своих разведчиков они уже знали о том, что Крамер готовится к новому вторжению. Но это их ничуть не беспокоило, поскольку Крамер никогда до сих пор не посягал на территории за Рекой. В конце концов Стаффорд убедил их, что рано или поздно Крамер доберется и до них. И тем не менее оба правителя стали торговаться, претендуя на большую часть трофеев. Стаффорд и представитель герцога, Роберт Аберкромби, вынуждены были согласиться на это.

Остаток дня ушел на составление планов относительно расстановки кораблей гуннов. С этим пришлось много повозиться. Правители Харташершес и Дхервишавьяш заспорили о том, кто будет атаковать первым. Микс попросил Стаффорда предложить им, чтобы корабли с правителями на борту плыли бок о бок. Тогда оба смогли бы пристать к берегу одновременно. А дальше каждый пусть действует по своему усмотрению.

— Боюсь, весь наш план провалится, — сказал Стаффорд Миксу. Кто знает, что пронюхали крамеровские шпионы. Они ведь могут быть даже в моем штабе или среди гуннов. Если и нет, то их наблюдатели на холмах все равно заметят нас.

В поисках шпионов солдаты в Новом Альбионе и Ормондии прочесывали холмы. Некоторые из шпионов, вероятно, прятались, а значит, не могли зажечь сигнальных огней или передать эстафетой на барабане свое сообщение. Другие, возможно, ускользнули от охотников и теперь спешили — кто пешком, кто на корабле — с информацией к Крамеру. Это, однако, займет какое-то время. Между тем посланцы Нового Альбиона прибыли в три государства, находившиеся южнее их границы, где они собирались уговорить здешних правителей помочь им укомплектовать для готовившейся атаки личный состав и суда.

Под утро Микса произвели в капитаны. Ему полагалось облачиться в латы альбионского солдата и кожаный, на костяных пластинках, шлем, но он отказался расставаться со своей ковбойской шляпой. Стаффорд слишком устал, чтобы возражать ему.

Прошло два дня и две ночи. В течение этого времени Микс спал совсем мало. На третий день он решил уйти куда-нибудь подальше от всей этой суматохи и шума. Здесь так много суетились и болтали, что поспать не было никакой возможности. Он пойдет в горы и поищет там тихое, спокойное местечко, где можно будет вздремнуть. Если ему, конечно, дадут. В горах все еще ходили поисковые отряды.

Но сначала он зашел к Битнайе поинтересоваться, как у нее дела. Он узнал, что она теперь живет с мужчиной, чью подругу убили во время сражения на Реке. Битнайя, как ему показалось, была совершенно счастлива со своим новым другом. Нет, она не встречает того «чокнутого монаха» Иешуа. Микс рассказал ей, что иногда видит его издали. Иешуа рубит кремневым топором сосны, хотя Микс не понимает, зачем это нужно.

По пути в горы ему встретилась Делорес. Та работала в трудовом отряде, который перетаскивал с холмов на берега Реки исполинские бамбуковые стволы. Ими укрепляли деревянные стены, тянувшиеся вдоль границы Нового Альбиона со стороны Реки. Перепачканная, она выглядела усталой и какой-то несчастной. Но что-то еще, помимо усталости, заставило ее со злостью посмотреть на Микса. Не один раз они находили и время, и энергию, чтобы заняться любовью.

Том, улыбнувшись ей, крикнул:

— Не волнуйся, дорогая! Встретимся, когда все это кончится! И я сделаю тебя счастливейшей из всех живущих на свете женщин!

Делорес сказала ему, что он может сделать со своей шляпой.

Том засмеялся:

— Все перемелется.

Она не ответила. Согнувшись над веревкой, привязанной к стволу, она вместе с другими женщинами стала изо всех сил тянуть за нее, чтобы перетащить ствол через гребень холма.

— Ну теперь остается только под гору, — произнес Микс.

— Так ведь не для тебя же, — отозвалась она.

Том снова засмеялся, но, отвернувшись, нахмурился. Не его вина, что ее послали на работу. И он почувствовал сожаление может, даже более острое, чем она, — оттого, что их медовый месяц не получился.

Следующий холм был занят и переполнен стуком каменных топоров, рубивших гигантский бамбук, ворчанием лесорубов и громкими возгласами десятников и десятниц, выкрикивавших свои распоряжения. Том забрался еще выше и обнаружил все то же: обстановка явно не благоприятствовала сну. Он продолжал восхождение, зная, что, добравшись до самой горы, он не встретит ни одной живой души. Однако усталость начинала брать свое, и он стал проявлять нетерпение.

Он остановился на вершине последнего холма и сел, чтобы немного отдышаться. Здесь «железные» деревья росли почти вплотную друг к другу, а между ними покачивались стебли высоких трав. Звуки топоров и голоса все еще слышались, хотя Микс не видел никого. Может, хватит искать и растянуться здесь? Трава была жесткой, однако он настолько устал, что мог пренебречь этим. Он улегся на плащ, накрыл лицо шляпой и мгновенно провалился в давно заслуженный им сон. Здесь не было насекомых, которые ползали бы по лицу или жалили бы, как не было ни надоедливых муравьев, ни мух, ни москитов. Не было и птиц, чей громкий крик мог бы его потревожить.

Микс проснулся и, сбросив с себя белый плащ, положил его на траву. Жаркие лучи солнца, пробивавшиеся между двумя «железными» деревьями, падали прямо на него; жесткая трава окружала его стеной. А!

Стаффорд наверняка уже разыскивает его. Если так, то хуже некуда.

Том потянулся, потом решил разуться. Ноги в тяжелых военных сапогах потели. Он сел и, скинув с правой ноги сапог, стал снимать носок, сотканный из травы, но остановился. Послышался ему шорох в траве, не похожий на шелест ветра, или нет?

Его оружие лежало рядом: томагавк из кремнистого сланца, кремневый нож и бумеранг — все в ременных петлях на поясе. Вытащив оружие, он положил бумеранг на плащ, в правой руке он зажал томагавк, а в левой — нож.

Шорох, прекратившись через минуту, возобновился. Микс осторожно встал. В двадцати футах отсюда, по направлению к горе трава пригибалась и затем вновь распрямлялась. Некоторое время он не видел идущего. Возможно, ростом тот был ниже травы или же шел пригнувшись.

Затем поверх зелени появилась голова. Она принадлежала мужчине, смуглому и черноволосому, с испанскими чертами лица. Это ни о чем не говорило, поскольку такие, как он, встречались здесь на каждом шагу, и все они были хорошими гражданами. Некоторые из них когда-то сбежали из Деусволенса и Фелипии. Однако вороватая походка мужчины ясно показывала, что его поведение отличается от поведения местных жителей.

Он наверняка был шпионом, ускользнувшим от поисковых отрядов.

Мужчина смотрел в сторону горы, повернувшись боком к наблюдавшему за ним Миксу. Тот поспешно присел на корточки, прежде чем незнакомец успел повернуть голову, и прислушался. Шорох прекратился. Через некоторое время он повторился. Может, мужчина чувствовал здесь чье-то присутствие и пытался кого-то обнаружить?

Опустившись на колени, Микс приложил к земле ухо. Подобно большинству обитателей долины, парень, очевидно, шел босиком или в сандалиях. Но он ведь может наступить на ветку — хотя с кустов они падали не так уж часто. Или споткнуться.

Микс с минуту внимательно слушал, затем встал. Теперь он даже не слышал, как тот шел, да и трава колыхалась разве что под дуновением ветерка. Ага! Вот он! Парень удалялся.

Микс быстро подпоясался, накинул на плечи плащ и, завязав его у шеи, снова надел сапог.

Зажав в зубах белую шляпу, с ножом в одной руке и томагавком в другой, он последовал за незнакомцем. Он шел не спеша, то и дело приподнимая над травой голову. Неизбежно должен был наступить такой момент, когда преследуемый и преследователь посмотрят друг на друга одновременно. И он наступил.

Мужчина тут же нырнул в траву. Теперь, когда Микса обнаружили, он больше не видел причины прятаться. Он следил, как колышется трава, выдавая ползущего человека. Ее колыхание напоминало волнение воды, когда подводный пловец плывет близко к ее поверхности. Микс устремился к тому месту, где шевелилась трава, но готовый тут же спрятаться, если зеленый кильватер оборвется.

Голова смуглого мужчины неожиданно выскочила на поверхность. К удивлению Микса, мужчина приложил палец к губам. Микс остановился. Что он делает, черт побери? Затем мужчина показал на что-то позади Микса. Какое-то время Микс не решался смотреть. Все это слишком смахивало на некую каверзу со стороны незнакомца. Впрочем, что он от этого выиграет? Он слишком далеко, чтобы воспользоваться возможностью и наброситься на Микса, когда тот обернется.

Была каверза или нет, но любопытство взяло верх. Микс оглянулся и посмотрел вокруг. Позади шевелилась трава, словно по ней ползла невидимая змея.

Микс быстро оценил обстановку. Был ли тот другой союзником смуглого мужчины, выслеживавшим самого Микса? Нет. Если бы он был заодно, то смуглый мужчина не указывал бы на него. Происходившее, очевидно, имело одно объяснение: смуглый мужчина был альбионцем, который обнаружил шпиона. Он шел по его следу, и как раз в это время Микс ошибочно принял за шпиона его самого.

Миксу было некогда размышлять над тем, что он мог бы убить одного из своих. Нырнув в траву, он стал пробираться к тому месту, где находился третий человек — точнее, только что находился, потому что к тому времени, как Том доберется туда, неизвестного, очевидно, там уже не будет. Примерно через каждые двенадцать футов он приподнимался, чтобы проследить за его продвижением. Рябь на поверхности моря травы катилась теперь по направлению к горе, прочь от него и от смуглого мужчины. Последний, судя по движению травы, полз прямо туда, где только что был Микс.

Устав от этой безмолвной и неспешной игры, Микс, уверенный, что преследуемую жертву можно заставить выдать себя каким-нибудь внезапным и резким действием, рявкнул во все горло. И ринулся сквозь траву так быстро, как только мог.

Этот день был поистине полон сюрпризов. На поверхность выскочили две головы — вместо одной вопреки ожиданиям Микса. Одна из них была светловолосой, другая — рыжей. Те, что так торопились ускользнуть, оказались мужчиной и женщиной женщина впереди, за ней мужчина. Они ползли, припадали к земле, на короткое время приподнимались над травой — словно живые перископы, — хотя фактически Микс и не видел, как они наблюдали.

Микс остановился. Если он дал маху с первым человеком, разве не мог он повторить ту же ошибку и с этими двумя?

Он прокричал им, кто он такой и что тут делает. Отозвавшись на его крик, смуглый мужчина сказал, что его зовут Раймондо де ла Рейна и что он — гражданин Нового Альбиона. Затем назвали себя рыжеволосый и блондинка: Эрик Саймонс и Гуиндилла Ташент, также граждане того же государства.

Микс от души посмеялся бы над этой комедией ошибок, но он все еще сомневался. Вполне возможно, Саймонс и Ташент лгали, чтобы ввести в заблуждение остальных и ослабить тем самым их бдительность.

Том не двигался с места.

— Чем вы двое тут занимались? — спросил он.

— Бога ради, — проговорил мужчина, — любовью! Но умоляю вас, не говорите об этом никому. Моя женщина чрезвычайно ревнива, а мужчина Гуиндиллы тоже не очень обрадуется, услышав об этом.

— Можете на меня положиться, — пообещал Микс и повернулся к приближавшемуся де ла Рейна: — А как насчет тебя, приятель? У тебя ведь тоже нет причин ославить их, а? Тем более что мы все выглядим в этой истории дураками.

Здесь была другая проблема: оба любовника явно увиливали от своих обязанностей. Если власти узнают об этом, то дело может принять серьезный оборот, потому что тут пахнет военным судом. В намерения Микса не входило докладывать об этом, но испанец, возможно, полагал своим долгом довести это до сведения властей. Если бы он стал настаивать, Микс не смог бы спорить. Во всяком случае, не слишком рьяно.

Он, Саймонс и Ташент стояли неподвижно. Де ла Рейна, рассекая грудью траву, пробирался к Миксу — вероятно, для того, чтобы обсудить с ним ситуацию. А может, он считал, что этой парочке доверять нельзя. Что не лишено смысла, подумал Микс. Не исключено, что они были шпионами, выдумавшими свой рассказ, когда их обнаружили. Или — что скорее всего — заранее сочинили его на тот случай, если попадутся.

Но на самом деле Микс так не считал.

Вскоре испанец был уже в нескольких футах от него. Микс теперь ясно различал черты его лица, длинного и узкого, с орлиным профилем, — настоящего испанского гранда. Он был таким же высоким, как Микс. Сквозь траву Микс разглядел на нем зеленый полотенечный кильт и кожаный пояс, к которому прикреплялись два кремневых ножа и томагавк. Одну руку он держал за спиной, в другой ничего не было.

Микс не позволил бы приблизиться к себе никому, кто прячет за спиной руку.

— Стой там, амиго! — произнес он.

Де ла Рейна повиновался. Он улыбнулся, но вид у него был озадаченный.

— А в чем дело, друг?

В его английском языке семнадцатого века чувствовался сильный иностранный акцент, и вполне возможно, что он с трудом понимал американское произношение Микса двадцатого века. В отношении его у Микса тоже родились сомнения, хотя и смутные.

Том медленно заговорил:

— Твоя рука. Та, что за спиной. Опусти ее. Не спеша.

Он рискнул кинуть взгляд на других. Оба медленно приближались к нему. Было видно, что они напуганы.

— Ну конечно, друг, — ответил испанец.

И де ла Рейна с криком прыгнул к Миксу. В руке, которую он прятал за спиной, было зажато кремневое лезвие. Наружу высовывалось лишь самое острие в несколько дюймов, но и этого было достаточно, чтобы полоснуть по яремной вене или горлу. Если бы испанец был посообразительней, он мог бы целиком запрятать свое оружие в кулаке и помахивать рукой вполне естественно. Но он побоялся.

Том Микс взмахнул томагавком. Всей тяжестью оружие обрушилось на череп де ла Рейна. Тот рухнул. Лезвие выпало из разжавшихся пальцев.

— Ни с места! — крикнул Том тем двоим.

Они с тревогой посмотрели друг на друга, но остановились.

— Поднимите руки вверх! — приказал он. — Выше головы!

Руки послушно взметнулись кверху. Рыжеволосый Саймонс спросил:

— Что происходит?

— Валяйте по-быстрому под то «железное» дерево!

Оба направились в указанное место. Под деревом стояла заброшенная хижина, но траву вокруг нее недавно косили. Она уже снова подросла на высоту фута и мешала Миксу заметить, вооружены те или нет.

Наклонившись, он принялся внимательно разглядывать испанца. Парень еще дышал, однако дыхание было неровным. Возможно, он оправится, но может, и нет. Если да, то он скорее всего навсегда лишится рассудка. Для него было бы лучше умереть, так как его непременно подвергнут пыткам. Такова была судьба всех шпионов на этой территории, которые не сумели убить себя, пытаясь избежать неминуемого пленения. Этого растягивали бы на деревянном колесе до тех пор, пока веревки на его запястьях и щиколотках не разорвали бы суставы. Если от него не добьются более-менее стоящей информации или же посчитают, что он лжет, его разденут догола и подвесят над слабым огнем, медленно поджаривая. Вращая его на вертеле, ему выколют один или оба глаза или же отсекут ухо. Если он и тогда откажется говорить, его снимут и остудят водой. А затем, возможно, станут выдергивать ногти на руках и ногах или резать потихоньку половые органы. В его анальное отверстие могут засунуть раскаленный кремневый наконечник. Его пальцы могут один за другим отрубать и тут же прижигать обрубки раскаленным камнем.

Перечислять все возможные пытки было бы слишком долго и мучительно для чувствительных людей с развитым воображением.

Микс не видел, чтобы альбионцы когда-либо пытали шпионов. Но он, будучи в плену у Крамера, насмотрелся на инквизиторские допросы и поэтому слишком хорошо знал, какие ужасы ожидают испанца. А что путного может сообщить этот бедолага? Ничего! Микс был уверен в этом.

Он выпрямился, чтобы убедиться, на месте ли Саймонс и Ташент. Они уже стояли рядом с хижиной, под ветвями дерева.

Склонившись над лежавшим, Том резанул по его яремной вене. Убедившись, что тот мертв, и захватив с собой ценное оружие, он зашагал к дереву. Парень воскреснет в целом, здоровом теле где-нибудь у Реки далеко отсюда. Может, когда-нибудь Микс снова встретится с ним и сможет рассказать ему об этом акте милосердия.

На полпути к дереву он остановился. Сверху, откуда-то с горы, донесся резкий и пронзительный звук бамбуковой свирели.

Кто бы мог там понапрасну тратить время, тогда как все обязаны усердно работать? Еще одна парочка влюбленных, один из которых между совокуплениями развлекает другого музыкой? А может, этот пронзительный звук — что-то вроде сигнала, подаваемого шпионом? Маловероятно, но следует учесть все возможные варианты.

Рыжий и блондинка все еще стояли с поднятыми руками. Оба были нагими. Женщина, бесспорно, обладала прекрасным телом, и ее густые волосы на лобке имели тот самый рыжевато-золотистый отлив, который особенно волновал Тома. Она напомнила Миксу одну молоденькую киноактрису, с которой он встречался сразу после развода с Вики.

— Повернитесь кругом, — сказал он.

— Зачем? — спросил Саймонс. Но подчинился.

— О'кей, — сказал Микс. — Теперь можете опустить руки.

Он не стал рассказывать им, что однажды голый пленник нанес ему удар ножом, зажатым между ягодицами, пока стоял рядом с пленившим его Миксом.

— Так что же произошло?

Как он и думал, парочке нашлось о чем рассказать. Эти двое удрали из трудового отряда, чтобы заняться в траве любовью. Полеживая в траве в перерыве между вспышками страсти, они уже собирались закурить по сигарете, когда услышали, как поблизости проходит шпион. Схватив оружие, они стали преследовать его. Они были уверены, что незнакомец забрался сюда не к добру.

Затем они увидели Микса, идущего по следу де ла Рейна, и уже были готовы присоединиться к нему, как испанец заметил их. Он оказался весьма сообразительным, когда пытался внушить Миксу, что шпионы — они.

— Его затея могла оказаться успешной, если бы он не попытался убить меня сразу, вместо того чтобы выждать более удобный случай, — заметил Микс. — Ну ладно, возвращайтесь-ка вы оба к своей работе.

— А вы никому об этом не расскажете, а? — спросила Гуиндилла.

— Возможно. А может, и нет. А что? — ухмыльнулся Том.

— Если вы не проболтаетесь, то обещаю, вы не пожалеете.

— Гунн! Ты ведь не сделаешь этого, ты не можешь! — буркнул Эрик Саймонс.

Она пожала плечами, и грудь ее соблазнительно всколыхнулась.

— Лишний раз не повредит. Тем более что в виде исключения. Тебе ведь известно, что произойдет, если он выдаст нас. Нас на неделю посадят на хлеб и воду, публично опозорят и… ну, ты же знаешь, какой Роберт. Он изобьет меня, а тебя постарается убить.

— Но ведь мы можем убежать, — сказал Саймонс и принял угрожающий вид. — А может, ты предпочитаешь кувыркаться с этим малым, потаскушка?

Том снова засмеялся.

— Если вас поймают, когда будете удирать, то казнят, — сказал он. — Не беспокойтесь. Я не вымогатель и не бессердечный развратник Рудольф Рассендейл.

Их взгляд выразил недоумение.

— Рассендейл? — спросил Саймонс.

— Неважно. Вряд ли вы его знаете. Вам обоим лучше идти. Я никому не расскажу всю правду. Скажу, что был один, когда наткнулся на этого испанца. Вы лишь скажите мне, кто это там наверху играет на свирели?

Они уверили его, что понятия не имеют, и, повернувшись, пошли в густую траву, чтобы забрать свою одежду и оружие. Всю дорогу они громко переругивались. Миксу подумалось, что после этого случая от их взаимной страсти навряд ли что-нибудь останется.

Когда их ожесточенные голоса затихли вдали, Том повернулся к горе. Может, ему стоит вернуться на равнину и доложить, что он убил шпиона? Или подняться в гору и проверить, что там за музыкант? А может, заняться тем, для чего он сюда и пришел то есть спать?

Любопытство взяло верх. И вот так всегда с ним.

Сказав себе, что ему следовало бы родиться котом — тем, который уже прожил одну из своих девяти жизней, — Микс стал карабкаться на гору. Поверхность склона избороздили трещины, выступы, маленькие площадки и крутые узкие тропинки. Однако только горный козел, или весьма решительно настроенный человек, или просто сумасшедший могли бы воспользоваться этими неровностями, чтобы взобраться на скалу. Здравомыслящий человек окинул бы ее взглядом до самой вершины, возможно, повосхищался бы ею, но остался бы у подножия и в свое удовольствие побездельничал бы или поспал, а то и повалялся бы с женщиной в траве. А еще лучше, он бы сделал и то, и другое, и третье, а в придачу — хороший бурбон, или что там еще предложит выпить его изобильник.

Цепляясь руками за край одной из маленьких площадок, Микс подтянулся и взобрался на нее. На середине ее стояло строение, которое больше походило на огороженную пристройку с односкатной крышей, чем на хижину. Позади строения виднелся небольшой каскад — один из тех многих водопадов, которые, по-видимому, брали начало у недоступных взору снежных шапок на вершинах гор. Каскады были еще одной загадкой этой планеты. Времен года на ней не было, а значит, планета должна была вращаться при неизменных девяноста градусах к плоскости эклиптики. Но если период таяния снегов никогда не наступал, то откуда бралась вода?

У водопада был Иешуа. Голый, он вовсю дул в свирель Пана и танцевал так же неистово, как один из козлоногих почитателей Великого Бога. Он все кружился и кружился. Он высоко подпрыгивал, он скакал, он наклонялся то вперед, то назад, он брыкался, он приседал, он делал пируэты, он раскачивался. Его глаза были закрыты, и с риском для жизни он приблизился к самому краю площадки.

Как Давид, который танцевал от радости, когда вернул евреям ковчег Бога, подумал Микс. Но Иешуа плясал перед незримой публикой. И ему, определенно, нечего было праздновать.

Микс стоял в замешательстве. Он чувствовал себя в роли человека, подглядывающего в окно. Он почти решил удалиться и оставить Иешуа во власти того, что владело им. Но, вспомнив, с каким трудом он сюда добрался и сколько времени пришлось потратить на это, он передумал.

Микс крикнул. Иешуа перестал танцевать и шатнулся назад, будто пронзенный стрелой. Микс подошел к нему и увидел, что тот плачет.

Иешуа, отвернувшись, встал на колени и плеснул на себя ледяной воды из озерца, образовавшегося у водопада, затем повернулся к Миксу. Слезы высохли, но широко раскрытые глаза все еще выдавали неистовость.

— Я танцевал не потому, что был счастлив или меня наполняла слава Божья, — заговорил он. — На Земле, в пустыне у Мертвого моря я часто танцевал. Вокруг никого, только я и Отец. Я был арфой, и Его пальцы перебирали струны бурного восторга. Я был флейтой, и Он пел через мое тело песни Небес.

Но этого больше не будет. Теперь я танцую, потому что, если не танцевать, я бы выплескивал свою муку и боль воплем, пока мое горло не охватит огонь, а потом спрыгнул бы со скалы в объятия долгожданной смерти.

Но что толку в этом? Здесь, в этом мире, невозможно совершить самоубийство. Лишь на время. Через каких-то несколько часов он снова встретится с собой и миром. К счастью, ему не приходится снова встретиться со своим богом. Встречаться больше не с кем.

Микс пришел в еще большее замешательство.

— Все не так уж плохо, — сказал он. — Этот мир, может, и не оказался таким, каким представлялся тебе. И что с того? Ты не можешь винить себя за свои ошибки. Кто способен постигнуть истину о непостижимом? Как бы там ни было, в этом мире есть много хорошего, чего не было на Земле. Так что наслаждайся этим хорошим. Конечно, здешняя жизнь — не сплошное удовольствие, но где ты видел такую жизнь на Земле? По крайней мере, тебе не надо волноваться из-за того, что старишься. Здесь полно симпатичных женщин. Тебе не нужно просиживать ночами, ломая голову, где достать еды на следующий день или как уплатить налоги или алименты. Черт, даже если здесь нет ни лошадей, ни машин, ни кино, я бы все равно выбрал этот мир! Теряешь одно — находишь другое.

— Ты не понимаешь, друг мой, — проговорил Иешуа. — Только такой человек, как я, — человек, который заглянул сквозь завесу, которая и есть сущность нашей материальной вселенной, и увидел за ней реальность, почувствовал внутри прилив Света…

Он вдруг замолчал, взглянул наверх и, сжав кулаки, издал долгий воющий крик. Микс лишь однажды слышал подобный крик — в Африке, когда бурский солдат упал со скалы. Впрочем, нет. Никакого бурского солдата он не слышал. Он просто еще раз смешивал фантазию с реальностью. Имя «Микс», что на английском языке двадцатого века означало «смесь», очень подходило к нему.

— Наверное, мне лучше уйти, — сказал Микс. — Я знаю, как бывает, когда ничего не поделать. Мне жаль, но…

— Я не хочу одиночества! — произнес Иешуа. — Я ведь тоже человек, и мне тоже хочется разговаривать и слушать, видеть улыбки и слышать смех, я тоже хочу познать любовь! Но я не могу простить себя за то, что я был… тем, кем был!

«Интересно, о чем он говорит?» — подумал Микс и, повернувшись, направился к краю площадки. Иешуа пошел за ним.

— Если б я только остался там, с сынами Задока, сынами Света! Так нет! Мне казалось, что я нужен миру мужчин и женщин! Каменистые пустыни развернулись передо мной, словно свиток, и я прочитал на них, что уготовано нам, и очень скоро, потому что Бог показывал мне грядущее. Я оставил своих братьев в их пещерах и гробницах и пошел в города, потому что жившие в них мои братья и сестры и маленькие дети должны были знать, чтобы получить возможность спастись.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Микс. — Я тебе сочувствую, конечно, что бы там ни обуревало тебя. Но я не смогу тебе помочь, пока не буду знать, в чем дело. Да и тогда, мне кажется, помощник из меня выйдет никудышный.

— Ты послан, чтобы помочь мне! Это не простое совпадение, что ты так похож на меня и что наши пути пересеклись.

— Я не лечу больные мозги, — проговорил Микс. — Так что не о чем даже и говорить. Я не сумею сделать тебя нормальным.

Иешуа резко опустил руку, которую протягивал Миксу.

— Что я несу? Неужели я так никогда и не научусь? Конечно же, ты не послан. Нет Никого, кто мог бы послать тебя. Это всего лишь случайность.

— Увидимся позже.

Том стал спускаться. Во время спуска он лишь раз поглядел наверх и увидел лицо Иешуа, свое собственное лицо, глядевшее на него сверху. Микс разозлился. У него было такое чувство, будто ему следовало остаться и хоть немного поддержать человека, подбодрить его. Он мог бы слушать до тех пор, пока Иешуа не выговорился бы и не почувствовал себя лучше.

Но к тому времени когда Микс спустился к холмам и зашагал обратно, его мысли приняли другое направление. Теперь Микс сомневался, смог ли бы он по-настоящему помочь бедному малому.

Иешуа наверняка почти свихнулся. Он был явно какой-то недоделанный. И вообще, с этим миром и воскрешением было что-то странное. Умерших людей не только воскресили из мертвых в их двадцатипятилетнем теле — за исключением, конечно, тех, кто умер на Земле в более молодом возрасте, — но и полностью исцелили всех, кто страдал на Земле душевной болезнью.

Однако со временем проблем нового мира накапливалось все больше и больше, и ко многим стала возвращаться их прежняя болезнь души. До шизофрении дело не доходило, но, насколько Микс понял из разговора с одним человеком двадцатого столетия, шизофрения по меньшей мере на три четверти обязана физическому дисбалансу и имеет в основном генетическое происхождение.

Тем не менее за пять лет жизни в долине Реки появилось некоторое число больных людей. Это, если сравнить с Землей, не так много. Не очень-то успешным было и воскрешение относительно обращения большинства так называемых здоровых к новой точке отсчета, к совершенно другой социальной установке, которая совпадала бы с реальностью.

Какой бы ни была эта реальность.

Как и на Земле, большая часть человечества действовала подчас, противореча здравому смыслу, хотя и пыталась оправдать свои поступки, и была невосприимчива к логике, которую она не терпела. Микс всегда знал, что мир — наполовину безумен, и вел себя соответственно — как правило, с пользой для себя.

Точнее, он так думал тогда. Теперь же, когда у него появилось время иногда размышлять о земном прошлом, он понял, что был полубезумным, как большинство людей. Он надеялся, что жизненные уроки чему-то научили его, но сколько раз он уже убеждался в обратном. Во всяком случае, он был бы способен простить себя за свои грехи, за исключением кое-каких проступков.

Но несчастный Иешуа не мог простить себя за то, кем он был и что сделал на Земле.

 

ГЛАВА 10

Рассказав Стаффорду о де ла Рейна, Микс отправился в свою хижину, где выпил последние четыре унции виски.

Кто бы мог подумать, что у Тома Микса окажется точная копия его самого, да еще — о Господи! — древний еврей? Очень плохо, что они не родились в одно время. В качестве его дублера Иешуа мог бы заработать кучу денег.

Несмотря на неумолчный разноголосый шум на улице, Микс как-то ухитрился уснуть. Однако долго отдыхать ему не пришлось. Через два часа его разбудил Чэннинг. Микс пробормотал, чтобы тот убирался. Чэннинг продолжал трясти его за плечо, затем, отчаявшись пробудить его таким способом, вылил ему на голову полное кожаное ведро воды. Отплевываясь, ругаясь и размахивая кулаками, Микс подскочил на постели. Сержант со смехом выбежал из хижины.

Совет заседал один час, после чего Микс вернулся в хижину, чтобы еще немного поспать. Но уже через несколько минут его разбудили оглушительные разрывы питающих камней. К счастью, он пообещал одному человеку несколько сигарет, если тот позаботится об изобильнике Микса. Так что без ужина он не останется.

Спустя некоторое время пришла Делорес и, поставив изобильники, свой и Тома, предприняла попытку растолкать его, чтобы впервые, а возможно, и в последний раз заняться с ним любовью. Он посоветовал ей уйти. Тогда она применила прием, против которого могут устоять очень немногие мужчины. Потом они поели, а после еды выкурили по две сигареты. Кто знает, выйдет ли он живым из предстоящей стычки с врагом, так что лишний гвоздь в гроб ему не повредит. Как бы там ни было, Делорес не любила курить одна после минут любви.

Однако от сигареты Том закашлялся, и у него закружилась голова. Он снова дал себе зарок не курить, хотя табак, на его вкус, был определенно восхитительным. Минутой спустя он, позабыв о своем намерении, прикурил другую сигарету.

Потом за ним пришел капрал. Том поцеловал Делорес. Та, заплакав, сказала, что уверена в том, что больше никогда его не увидит.

— Я ценю твои чувства, — проговорил Том. — Но они, вообще-то, не очень ободряют меня.

К берегам Нового Альбиона приближались флотилии Англии и Нового Корнуолла — соседних государств, которые решили принять участие в предпринимаемой атаке буквально в последнюю минуту.

Том, одетый в свою десятигаллонную шляпу, плащ, нижнюю рубашку, кильт и высокие веллингтоновские сапоги, взошел на флагманский корабль. Самый большой военный корабль Нового Альбиона, он нес на себе три мачты и десять катапульт. Позади него шли еще четыре крупных военных корабля. За ними тянулись двадцать фрегатов, как называли двухмачтовые суда, хотя они имели весьма приблизительное сходство с земными фрегатами. После них двигались сорок крейсеров — одномачтовые катамараны, но зато внушительных размеров. За ними следовали шестьдесят одномачтовых военных каноэ, выдолбленных из гигантских бревен бамбука.

Ночное небо, сверкая, отражалось в Реке, которая была забита лавирующими судами. Не обошлось даже без парочки неизбежных столкновений, и хотя повреждения были незначительны, криков и проклятий было предостаточно. С выходом гуннской, или скифской, флотилии опасность возросла. Повсюду мигали огни сигнальных фонарей на рыбьем жире. Наблюдателю в холмах они бы напомнили танец земных светлячков. Впрочем, если там и остались какие-нибудь шпионы, они не зажигали сигнальных костров и не перестукивались в барабаны. Они лежали, вжимаясь в землю и все еще прячась от поисковых отрядов. Все оставшиеся солдаты-мужчины заняли свои позиции в фортах и других важных постах. Сейчас холмы обыскивали лишь вооруженные женщины.

Мили медленно проплывали назад. Позже к судам присоединилась ормондская флотилия, в авангарде которой плыл флагманский корабль герцога. Сигнальных огней прибавилось.

Точно к северу от Ормондии находилось государство Яковия, решительно настроенное на нейтралитет. Стаффорд и Ормонд долго обсуждали вопрос относительно его возможного союзничества, но в конце концов решили не приглашать его в качестве союзника. Было маловероятно, что это государство присоединится к ним, и даже если оно бы сделало подобный шаг, довериться ему было бы рискованно.

И вот когда объединенная флотилия смело вошла в яковетинские воды, до нее донеслись крики часовых. Экипажи кораблей заметили, как спешно зажигались факелы, и услышали буханье барабанов из пустотелых бревен, обтянутых рыбьей кожей. Яковетинцы, страшась вторжения, высыпали из своих хижин с оружием в руках и стали выстраиваться в боевом порядке.

Высоко в холмах один за другим начали вспыхивать сигнальные костры. Их разжигали крамеровские шпионы, которым Яковия позволила беспрепятственно действовать на своей территории.

А в небе тем временем собирались тучи. Через пятнадцать минут они вылили все, что в них было, туша костры. В своих расчетах Стаффорд надеялся на то, что теперь Крамеру не передадут предупредительного сигнала.

Сигнальщик на корабле герцога передал послание яковетинцам. В нем сообщались опознавательные сигналы флотилии, а также то, что в ее намерения не входит причинять им вред. Они отправились в поход против Крамера, и если Яковия имеет желание присоединиться, то милости просим.

— Они и не подумают, конечно, этого делать, — сказал Стаффорд и засмеялся. — Зато они впадут в бешенство. Им будет трудно на что-то решиться, а в результате вообще ничего не предпримут. Если они последуют за нами и мы проиграем — Боже упаси! — то Крамер отомстит им. Если же мы Божьей милостью победим, то у нас они будут в немилости, и мы могли бы даже захватить их. Ну и поделом им тогда! Это послужило бы тем презренным тварям только на пользу. Но у нас нет желания приносить на эту землю еще больше горя и проливать здесь кровь. Однако им вовсе не обязательно знать это.

— Другими словами, — заметил Микс, — им необязательно знать, наложить им в штаны или залепить глаза.

— Что? О! Я понял, что вы имеете в виду. Фраза довольно яркая, но препротивнейшая. Как и тот экскремент, на который вы ссылаетесь.

На его лице появилась гримаса отвращения, и он отвернулся.

Как бы ни изменился Стаффорд в Мире Реки, он был нетерпим к непристойностям. Он больше не верил в бога Ветхого и Нового заветов, хотя все еще вставлял в свою речь Его имя, но на «неприличные» слова реагировал здесь так же остро, как на Земле. В нем еще не умер нонконформист-бунтарь. Который, должно быть, причиняет ему ежедневную боль, подумалось Миксу, так как бывшие роялисты и бывшие крестьяне на этой территории не брезговали грубоватым стилем в разговоре.

Едва корабли миновали государство, находившееся как раз ниже Деусволенса, как с Реки точно по расписанию поднялся туман и одновременно спустился с холмов. С этого времени люди, сидевшие в вороньих гнездах под серыми тучами, управляли ходом парусников, дергая за канаты. Люди, стоявшие на палубах и державшие эти канаты в руках, говорили рулевым, куда поворачивать румпель и когда ожидать разворотов больших гиков. Вести суда таким образом было чрезвычайно опасно, и Микс уже дважды слышал треск столкнувшихся кораблей.

Казалось, время тянется бесконечно. Наконец просигналили, что в поле зрения появился Деусволенс. По крайней мере, была надежда, что это и есть место их назначения. Но полной уверенности в этом не было, да и откуда ей взяться при плавании вслепую, когда густой туман скрывал не только равнины, но и саму Реку.

Незадолго до того как мощное сияние восходящего солнца заставило побледнеть небо, показался главный «город» Фидес. Один из вахтенных спустился вниз, чтобы доложить.

— Там повсюду ужас сколько огней! Что-то движется, мой лорд-мэр.

И тут же раздался крик с марса:

— Корабли! Много кораблей! Они идут прямо на нас! Берегитесь, милорд!

У Стаффорда обнаружилась та же способность ругаться, когда прижмет, что и у всех.

— Раны Господни! Это же флотилия Крамера! Проклятая свинья! Он сам отправился в поход против нас! Мы попали в чертовски неудачное время! Чтоб ему вечно гнить у дьявола в заднице!

Впереди них уже загрохотала битва: крики людей, визгливые звуки флейт, дробь барабанов, а затем едва слышный треск огромных кораблей в авангарде, таранивших друг друга; вопли людей, падающих в воду, и тех, кого протыкали копьем, кололи ножом, били дубиной или рубили топором.

Стаффорд приказал команде, по возможности не обращая внимания на флотилию Крамера, держать курс на Фидес. Он распорядился также, чтобы его вахтенный передал сигналы другим альбионским судам.

— Пусть герцог с корнуэлльцами и гуннами займутся кораблями противника! — сказал он. — Мы же атакуем с берега, как и планировали!

Как только солнце вышло из-за гор слева, его лучи высветили высокий крепостной вал из камней и земли, по верху которого тянулась стена из поставленных стоймя бревен. Стене этой, казалось, не было ни конца ни края. Ее основание утопало в мохнатом тумане, которому суждено было вскоре рассеяться от жарких лучей. За стеной виднелись тысячи голов в шлемах, а поверх них — тысячи копий, огромные барабаны все еще громыхали, призывая к оружию, и между ними и горой позади перекатывалось эхо.

Посреди этого оглушительного шума флагманский корабль «Непобедимый» остановился у главных ворот, как раз за причалами, и принялся метать из катапульт один за другим огромные камни, проламывавшие главные ворота. Выстроившись в ряд, подошли другие корабли и тоже стали швырять свои валуны. Некоторые попадали выше цели, некоторые — ниже. Но, несмотря на это, в деревянных стенах было пробито еще пять громадных брешей и убито несколько защитников.

Вместо того чтобы развернуться и использовать катапульты с другого борта — а маневр этот занял бы слишком много времени, — корабли плыли вдоль берега. Им приходилось постоянно лавировать, чтобы не сесть на мель и не оказаться протараненными другими кораблями, шедшими за ними. Как только флагманский корабль отплыл достаточно далеко, чтобы у тех, что двигались следом, было место где остановиться, на нем приспустили паруса, и он развернулся носом к берегу. На отмель бросили якоря — большие камни, привязанные к канатам. На воду тут же спустили шлюпки, и, поскольку места в них для всех, кто был на борту, не хватало, многие солдаты попрыгали в воду.

Осыпаемые градом копий, дубинок, топоров и камней из пращи, они выбрались на узкую полоску суши между основанием крепостного вала и краем берега и ринулись к разбитым воротам; многие тащили с собой высокие приставные лестницы.

Среди них был Микс, бежавший впереди. Он видел, как перед ним и слева, и справа падали люди, но его ни разу не задело. Вскоре ему пришлось умерить свой бег. До ворот оставалось еще около полумили, и если он будет бежать сломя голову, то у него просто не хватит сил, чтобы сразу же вступить в бой. Стратегия, выработанная Стаффордом и Советом, теперь уже не казалась такой хорошей. Они теряли слишком много людей, пытаясь собраться у брешей для массированного штурма. И тем не менее если все шло по намеченному плану, то они, наверное, поработали очень даже неплохо. Остальные флотилии должны были плыть вдоль стен и через определенные промежутки обстрелять их каменными глыбами выше и ниже по течению. Таким образом, появлялась возможность штурмовать еще через пятьдесят других брешей, и деусволенсийцам пришлось бы рассредоточить свои силы, чтобы отражать противника.

Если бы только флотилия Крамера не выступила в поход как раз перед решающей атакой. Если бы только… Это было излюбленное изречение генералов, не говоря уже о беднягах солдатах, которым приходилось расплачиваться за эти «если бы только».

На бегу Микс время от времени поглядывал на Реку. Туман уже почти рассеялся, и перед его глазами…

От оглушительного грохота грибообразных камней, извергающих энергию, у него едва не остановилось сердце. Он совсем позабыл о них. Питающие камни помещались внутри земляных стен, огороженные колодезными срубами. Что ж, во всяком случае, неприятелю сейчас будет не до завтрака.

Он снова посмотрел направо. Там, на Реке, как минимум пятьдесят кораблей сцепились попарно в абордаже, и не было экипажа, который не пытался бы завладеть кораблем противника. Многие корабли все еще маневрировали, пытаясь плыть вдоль вражеского борта, чтобы забросать его снарядами: зажигательными бомбами на рыбьем жире, камнями, дубинками; булыжниками, привязанными к деревянным древкам; пиками, швыряемыми атлатлями. Скверно, что так и не нашлось времени изготовить бумеранги и научить людей пользоваться ими. Они бы сейчас очень пригодились.

Миксу было трудно судить об успехах сражения на воде. Два корабля горели. Были то неприятельские парусники или свои, он не знал. Он увидел, как тонет большое боевое каноэ с дырой в днище, пробитой булыжником из катапульты. В корму огромного катамарана врезался фрегат. Было еще слишком рано говорить, кому улыбалась победа. Во всяком случае, вероломства в ней хоть отбавляй. Едва возникает мысль о том, что она у вас уже в кармане, как она ускользает куда-то, и в результате вы сломя голову убегаете от побежденных, неожиданно ставших победителями.

А пока атакующие сгруппировались перед воротами и другими брешами. Микс мог хоть немного перевести дух, да и другие тоже. Тем не менее те, кто высадился с кораблей, близко подошедших к воротам и брешам, уже брали приступом крепостной вал, взбираясь по приставным лестницам, и прорывались сквозь дыры в стенах. Во всяком случае, пытались прорываться. На откосах, у входа в ворота и рядом с брешами валялось множество мертвых и раненых. Поверх распростертых тел крамеровцы метали копья, швыряли камни, выливали из кожаных ведер в наклонные желоба кипящий рыбий жир.

Том метнул копье и с удовлетворением заметил, что оно воткнулось прямо в лицо одного из воинов, прятавшихся за стеной остроконечных бревен. Вытащив из-за пояса увесистый топор, он ринулся вперед.

Лишь считанное число защитников смогло попасть в крытые галереи за стенами. Многие из них были убиты копьями и огромными необработанными камнями, прикрепленными к деревянным древкам.

За стенами было наверняка сосредоточено множество солдат, по численности далеко превосходивших атакующих. Сначала они теснились в воротах, но сейчас, сокрушив первую волну альбионцев, деусволенсийцы отступили. Они ждали, когда через ворота хлынет следующая волна. Тогда они намеревались расступиться и пропустить врага, затем окружить его и жестоко с ним расправиться.

Майор выкрикнул команду вновь атаковать. Микс обрадовался, что может не принимать в ней участия. Если только тем, кто впереди, повезет настолько, что им удастся войти в ворота.

Стаффорд, стоявший рядом с Миксом, крикнул майору, чтобы тот повременил с атакой.

В бой вступили еще два фрегата. Они могли швырять с катапульт глыбы камней поверх стоявших на якоре кораблей и стен и обрушивать их на людей, находившихся в крепости. Грохот заглушил слова Стаффорда, и майор не услышал их. Но если бы даже он и услышал, то не в его власти было бы сдержать атаку. Под напором задних рядов майора буквально втолкнули в ворота. Миксу мельком удалось увидеть, как в его грудь вонзилось копье, и, упав лицом вниз, тот исчез из виду.

Вскоре Тома и самого захватила и повлекла вперед стремительная атака стоявших позади него воинов из отряда боевых топоров. Споткнувшись, он упал на чье-то тело, несколько раз по нему сильно били ногами, потом он с трудом встал и начал карабкаться вверх по земляному откосу. Затем, шагая по телам, поскальзываясь и вновь обретая равновесие, оказался уже за воротами и сразу попал в гущу рукопашной схватки.

Он дрался, насколько позволяла давка, однако не успел он вступить в бой с одним копьеносцем, как его отнесло куда-то прочь и он уже дрался с другим — смуглым человеком низкого роста с кожаным щитом и с копьем. Ударом топора отведя щит в сторону и пригнув копье книзу, Микс со всего размаху рубанул топором мужчину по подбородку. Тот отшатнулся назад, но в это мгновение что-то сильно ударило Микса по запястью, и он выронил топор.

Не теряя времени, Том вытащил левой рукой томагавк и прыгнул на своего противника, сбивая его с ног. Усевшись на него верхом, он с силой опустил томагавк, целясь между глаз, и раскроил тому череп.

Задыхаясь, Том поднялся. Альбионец впереди Микса зашатался и упал спиной прямо на него, придавив его своей тяжестью. Извиваясь, как уж, Микс выбрался из-под упавшего и встал на ноги. Он вытер с глаз кровь, даже не зная, чья она — его или солдата, который упал на него. Впрочем, никакой раны на голове он не чувствовал.

Тяжело дыша, он огляделся вокруг. Исход сражения склонялся явно не в пользу нападавших. Их потери составляли четверть всего боевого состава, и, судя по всему, скоро к ним прибавится еще одна четверть. Сейчас самое время для стратегического отступления. Но между ними и воротами стояла по меньшей мере сотня людей. Повернувшись лицом к сражавшимся, они выставили вперед копья и ждали. Нападающая сторона оказалась в западне.

Но там, рядом с другими проломами в стене, сражение все еще кипело. Однако все пространство между Миксом и вожделенными выходами из города кишело крамеровцами, так что разглядеть как следует, что же там происходит, не было никакой возможности.

Стаффорд — весь в крови, без шлема, с вытаращенными глазами схватил Микса за руку:

— Нам нужно собрать людей, чтобы прорваться за ворота!

Мысль хороша, но как осуществить ее?

И тут внезапно благодаря той необъяснимой, но совершенно очевидной телепатической связи, которая возникает в бою между солдатами, все альбионцы пришли к тому же решению. Они развернулись и бросились на тех, кто загораживал выход. Пока они бежали, их спины протыкали копьями, от сильных ударов сзади дубинками и топорами они отлетали вперед и падали; их колотили, сбивая с ног, со всех сторон и всяким оружием. Стаффорд пытался направить их стихийный наскок в русло организованной атаки. Он, очевидно, понимал, что с ней слишком запоздали, и все же, несмотря на это, мужественно пытался изменить положение. Его сразили два вражеских солдата, но он снова поднялся. И снова упал. Он лежал на спине с открытым ртом, глядя одним глазом в небо. Другой был выколот острием копья.

Под тяжестью древка его голова медленно повернулась, и единственный глаз уставился прямо на Микса.

Что-то ударило Тома по затылку, и его колени подогнулись. Смутно, словно во сне, он чувствовал, что падает, но уже не знал, кто он и где он, а времени, чтобы осознать все это, у него уже не было.

 

ГЛАВА 11

Том Микс пришел в себя и пожалел, что не умер.

Он лежал на спине, ощущая пульсирующую боль в затылке и резкую, скручивающую боль в желудке. Лицо, глядевшее на него сверху, было измазано грязью и двоилось, колыхаясь из стороны в сторону. Оно было длинным и худым, с выступающими скулами, смуглым и черноглазым. Угрюмая улыбка обнажала два ряда белых зубов, из которых два передних внизу отсутствовали.

Том застонал. Лицо принадлежало де Фалья, крамеровскому приспешнику, жестокому и беспощадному. А зубы выбил Том собственноручно, когда пытался удрать из этого самого Фидеса. Маловероятно, что ему снова представится возможность повторить подобный подвиг.

Испанец заговорил на прекрасном английском, с еле заметным акцентом:

— Добро пожаловать в Деусволенс!

Микс принужденно улыбнулся:

— Кажется, мне не светит обратный билет?

— Что? — не понял де Фалья.

— Неважно, — сказал Микс. — Ну, так какие же карты ты собираешься мне сдавать?

— Какие б ни были, все примешь, — ответил де Фалья.

— Ты сейчас на коне, тебе и карты в руки.

Том сел и оперся на локоть. Видел он по-прежнему плохо, а от движения его замутило. К сожалению, пища, которую он последний раз ел, давно переварилась. Сухие позывы к рвоте были для него мучительны. От них затылок разболелся еще сильнее.

Де Фалья, похоже, позабавили его слова. Явно позабавили.

— Так-то, мой друг. Как говорят англичане, туфля уже на другой ноге. Хотя у тебя вообще нет обуви.

Он был прав. С Микса сняли все, что было можно. Оглядевшись вокруг, он заметил свою шляпу на одном из крамеровцев, находившемся поблизости, а сапоги — на другом, подальше. На самом деле он видел четверых. Он наверняка получил контузию, и довольно сильную. Что ж, у него были раны и похуже, однако ничего, выжил, да еще здоровее прежнего. Хотя шансов на долгую жизнь у него, похоже, немного.

На земле повсюду валялись тела, неподвижные и безмолвные. Он предположил, что все, кроме легкораненых, были избавлены от страданий. И не из милосердия, но в целях экономии. Нет смысла тратить на них еду.

Кто-то уже выдернул копье из глаза Стаффорда.

— На Реке все еще идет сражение, — проговорил де Фалья. — Но сомневаться, кто победит, уже не приходится.

Том не спрашивал его, кто одерживает верх. Он не собирался доставлять ему такую радость.

Испанец махнул рукой двоим солдатам. Те с обеих сторон подхватили Микса и заставили его идти по равнине, обходя трупы. Когда ноги отказали ему, они поволокли его, но тут же к ним подбежал де Фалья. Он приказал солдатам достать носилки. Собственно говоря, Миксу не надо было даже спрашивать, почему к нему так хорошо относятся. Особого узника — каковым он был полагалось беречь по особым соображениям. Он настолько скверно себя чувствовал и так ослаб, что в ту минуту его совершенно не волновали какие-то особые соображения.

Его понесли туда, где начинались хижины, потом вниз по улице до самого конца и дальше. Его доставили в лагерь для военнопленных. Лагерь занимал огромную территорию, хотя в нем содержалось совсем мало узников. Через распахнутые бревенчатые ворота его внесли за кольцеобразный бревенчатый частокол. Внутри огороженной территории стояла маленькая хижина. Микс находился в замкнутом пространстве внутри замкнутого пространства.

Два солдата, втащив Микса в хижину, проверили, есть ли вода в сосуде из обожженной глины — его питьевой рацион. Заглянули и в ночную вазу, и один из солдат грубо выкрикнул чье-то имя. В хижину вбежал низенький худой мужчина с озабоченным лицом и получил нагоняй за то, что не вылил содержимое горшка. Микс подумал, что он, наверное, действительно особый, если их волнуют даже такие мелочи.

Очевидно, к предыдущему временному обитателю этой хижины не относились с таким повышенным вниманием. Вонь стояла ужасная, хоть проклятая посудина и была прикрыта крышкой.

Прошло семь дней. Миксу стало гораздо лучше, он заметно окреп, хотя и не до конца, временами его беспокоили рецидивы двоящегося зрения. Гулял он только вокруг хижины — вокруг, вокруг, вокруг… Он ел три раза в день, но плохо. Он опознал свой изобильник, который забрали с флагманского корабля люди, взявшие Микса в плен. Но ему отдавали лишь половину того рациона, который предлагал изобильник, и при этом никаких сигарет и спиртных напитков. Все остальное забирали себе стражники. И хотя в последние два года он выкурил лишь пару сигарет, то сейчас страстно желал их. Днем было совсем неплохо, но поздними ночами он мучился от холода и сырости. Но еще больше он мучился от того, что ему не с кем поговорить. Он сидел в тюрьме двенадцать раз, но ему чуть ли не впервые попались такие стражники, которые отказывались перемолвиться с ним хоть одним словом. Миксу даже казалось, что они приберегают все свои злые слова на будущее.

На восьмой день утром Крамер и его победоносные войска возвратились. Из подслушанного разговора стражников Том смог понять, что Новый Альбион, Ормондия и Англия пали. И что там полно всякого добра и женщин, и их хватит на всех, включая даже тех, кто не участвовал во вторжении.

Том подумал, что Крамер слишком рано празднует победу. Ему еще придется иметь дело с Новым Корнуоллом и гуннами. Но, как предположил Микс, поражение крамеровских военно-речных сил заставит их немного умерить свои амбиции.

Остальных пленников — их было около пятидесяти — пригнали с крепостного вала, где они занимались восстановительными работами, обратно в лагерь. Со стороны главных ворот донеслись ликующие крики, дробь барабанов, взвизгивание флейт, приветственные восклицания. Первым в воротах показался Крамер, сидевший в большом кресле, которое несли четыре человека. Даже на таком расстоянии Микс узнал его жирное тело и поросячье лицо. Толпы людей выкрикивали приветствия и пытались поближе пробиться к нему, но их отшвыривали прочь телохранители. Следом шел его штаб, а за ним, с улыбкой до ушей, первые из возвращавшихся домой солдат.

Кресло осторожно поставили перед «дворцом» Крамера, громадным бревенчатым строением на вершине низкого холма. К Крамеру подошел де Фалья, чтобы поприветствовать того. Затем оба произнесли речь. Микс стоял слишком далеко и потому не расслышал ни одного слова из того, что говорили.

В лагерь привели нескольких раздетых догола пленников, подталкивая их в спины копьями и заставляя идти быстрым шагом. Среди этих грязных, избитых и окровавленных людей был Иешуа. Он сразу сел, привалившись спиной к стене. Голова его поникла, словно Иешуа был глубоко подавлен. Том стал кричать ему, пока кто-то не спросил, кого он зовет. Спросивший прошел через весь лагерь и заговорил с Иешуа. Сначала Том подумал, что Иешуа собирается и дальше не замечать его. Он коротко взглянул на Тома, и голова его снова свесилась на грудь. Но вскоре Иешуа встал, немного неуверенно, и медленно направился к кольцеобразной загородке. Он вглядывался в промежутки между бревнами. Его лицо и тело были покрыты синяками и ссадинами от побоев.

— Где Битнайя? — спросил Том.

Иешуа снова опустил глаза.

— Ее насиловали, когда я последний раз видел ее, — проговорил он глухо. — По очереди. Их там много было, желающих. Она, должно быть, умерла. Когда меня посадили на корабль, она уже не кричала.

Микс махнул рукой, показывая на группу пленниц:

— А эти?

— Крамер сказал, чтобы нескольких оставили в живых… для костра.

Том что-то буркнул про себя.

— Этого-то я и боялся, — сказал он. — Вот почему они не убили меня. Крамер собирается особо посчитаться со мной.

Он не добавил — хотя и подумал, — что Иешуа наверняка тоже попал в разряд «привилегированных». Впрочем, Иешуа, вероятно, знает об этом.

— Если нам затеять свару, то можно вынудить их убить некоторых из нас, — сказал Том. — Если нам очень повезет, мы окажемся в числе «забвенных» покойных.

Иешуа поднял голову. Широко раскрытые глаза горели исступленным огнем.

— Если б только человеку не надо было жить снова! Если б он мог стать прахом навеки, а его тоска и страдания смешались бы с землей, съеденные червями, как и его тело! Но нет! Нет ему спасения! Он вынужден снова жить! Снова и снова! Только Бог может избавить его!

— Бог? — переспросил Том.

— Это просто такая манера говорить. Старым привычкам тяжело умирать.

— Просто сейчас черная полоса, — сказал Том, — но в промежутках между трудными временами живется не так уж плохо. Черт, да я уверен, что люди когда-нибудь прекратят драться между собой. Во всяком случае, почти прекратят. А сейчас смутное время. Мы все еще перевоспитываемся. Слишком многие ведут себя по-прежнему — как на Земле. Но здесь совсем другие обстоятельства! Здесь человека невозможно подчинить. Его нельзя привязать ни к работе, ни к дому, потому что при нем всегда запас пищи, а построить новый дом недолго. На какое-то время его можно сделать рабом, но он или убежит, или убьет себя, или вынудит своих поработителей убить его. И вот он снова жив и здоров, и к тому же на свободе. И у него есть все шансы жить счастливо.

Послушай! Мы сейчас можем заставить тех каналий убить нас, и тогда нам не придется испытать всю ту боль и страдания, которыми Крамер рассчитывает угостить нас. Стражников сейчас здесь нет. Отодвинь засов на воротах и выпусти меня. Как видишь, сам я не могу этого сделать: я не достаю через ворота. Выйдя отсюда, я столкуюсь с остальными, и тогда начнем заварушку.

Поколебавшись, Иешуа ухватился за огромную головку массивного болта и с усилием вытащил его. Микс распахнул тяжелые ворота и вышел из своей тюрьмы в тюрьме. Хотя в самом лагере стражников не было, их было полно на вышках за стенами и на башнях. Они видели, как Том выходит, но не возражали. И Том сделал вывод, что его так или иначе должны были вскоре выпустить из этой клетки. Он просто избавил их от лишних хлопот.

Еще немного, и наступит та минута, когда пленников гуртом погонят из лагеря.

Он подозвал остальных — а их было около шестидесяти.

— Послушайте, бедолаги! Крамер приговорил вас к мучительным пыткам! Он собирается устроить грандиозное представление, римский цирк! И мы все скоро очень здорово пожалеем, что родились на свет, хотя мне думается, вы и так это знаете. Поэтому я предлагаю оставить их в дураках! И самим себя избавить от страданий! И вот что я думаю, мы должны сделать.

Его план показался им чудовищным, главным образом потому, что это было неслыханно. Но зато план предлагал своего рода бегство, о котором никто бы и не подумал, что оно тоже может быть бегством. И, наверное, стоило предпочесть его, нежели просто сидеть здесь и ждать, словно стадо больных овец, когда их поведут на бойню. Усталые глаза пленников немного оживились; их измученные, избитые тела стали распрямляться, наполняясь надеждой.

Против был один только Иешуа.

— Я не могу лишить человека жизни.

Том раздраженно возразил ему:

— Но ведь ты и не будешь этого делать! Здесь значение слова «убить» иное, чем мы знали на Земле. Ты подаришь человеку жизнь! И спасешь его от мучений!

— Вовсе не обязательно отнимать у кого-то жизнь, — вмешался какой-то мужчина. — Он может добровольно стать одним из тех, кто погибнет.

— А ведь и правда, — подхватил Том. — Ну так как, Иешуа, согласен?

— Нет. В этом случае я буду пособником убийства, а значит, убийцей. Даже если убитым буду я сам. Кроме того, это было бы самоубийством, а я не могу убивать себя. К тому же это было бы грехом против… — Он закусил нижнюю губу.

— Послушай, — сказал Том. — У нас нет времени спорить. Стражники уже сгорают от любопытства. Да будет тебе известно, они сейчас ворвутся сюда.

— Тебе ведь этого хочется, — произнес Иешуа.

Том, разозлившись, вскричал:

— Не знаю, что ты натворил на Земле и где тебя там носило, но что бы это ни было и кем бы ты ни был, ты ни капли не изменился! Я слышал, как ты говорил о том, что оставил свою религию, однако ты ведешь себя так, будто не освободился и от малой толики ее! Ты не веришь больше в Бога, однако еще немного, и ты бы сообщил мне о своем нежелании идти против Бога. Ты что, ненормальный?

— Мне кажется, я был ненормальным всю жизнь, — сказал Иешуа. Но есть нечто, чего я делать никогда не буду. То, что идет вразрез с моими принципами, для меня неприемлемо, даже если я больше не верю в Принцип.

К тому времени капитан стражников уже заходился в крике, настоятельно требуя ответить, что они там затевают.

— Забудь о сумасшедшем еврее, — сказала одна женщина. Давайте поскорее покончим с этим делом, пока они не примчались сюда.

— Тогда выстраивайтесь, — распорядился Микс.

Все, кроме Иешуа, встали в два ряда, друг напротив друга. Без Иешуа их оказалось четное число, так что его неучастие ничего не меняло. Напротив Микса стояла черноволосая женщина, которую он смутно помнил по Новому Альбиону. Она была бледной и вся дрожала, но настроена была достаточно решительно.

Приподняв за край ночной горшок, он произнес:

— Загадывай!

Размахнувшись коричневой посудиной, он подбросил ее кверху и стал смотреть, как она вертится в воздухе. К ней были прикованы еще шестьдесят две пары глаз.

— Вверх дном! — громко, но неуверенно выкрикнула женщина.

Горшок, вращаясь, упал. Он приземлился на дно и раскололся пополам.

— Не раздумывай! — крикнул Том. — У нас мало времени, а ты можешь струсить!

Когда Том, шагнув к ней, схватил ее за горло, женщина закрыла глаза. Сначала она стояла, раскинув руки в стороны. Она старалась не оказывать сопротивления, чтобы облегчить Миксу его задачу и чтобы для нее побыстрей все кончилось. Однако жажда жизни оказалась сильнее. Уже через несколько секунд она схватила его за запястья и попыталась оторвать его пальцы от своей шеи. Ее глаза широко раскрылись, словно она умоляла его. Том еще сильнее сдавил ее горло. Изловчившись, она ударила ногой, целясь ему коленом в пах. Он уклонился от удара, хотя и не слишком проворно, и колено попало ему по животу.

— Вот черт, ничего не получается! — проронил он.

Том отпустил ее. Лицо женщины к тому времени посинело, и она тяжело дышала. Он нанес ей удар в подбородок — она упала на землю — и, пока она не успела очнуться, снова стал душить ее. Понадобилось всего несколько секунд — и ее дыхание пресеклось. Для надежности Том не разжимал пальцы чуть дольше.

— Тебе повезло, сестра, — произнес он и встал.

Люди из одного с ним ряда, выигравшие в орлянку или проигравшие — в зависимости от того, кто как на это смотрел, испытывали те же трудности, через которые прошел и он. Хотя второй ряд заранее согласился не сопротивляться тем, кто будет их душить, большинство из них не могли сдержать обещания. Некоторые, вырвавшись, молотили кулаками своих убийц. Кто-то убегал, и его преследовали. Некоторые были уже мертвы, а некоторые пытались в свою очередь задушить своих душителей.

Том взглянул на большие ворота, они распахивались настежь. За ними стояло целое полчище стражников, вооруженных копьями.

— Остановитесь! — взревел он. — Теперь слишком поздно! Нападайте на стражников!

Не теряя времени на то, чтобы убедиться, все ли его услышали, Микс ринулся навстречу первому же копьеносцу и издал пронзительный вопль, чтобы подбодрить себя и побудить стражников к самозащите. Но чего им было бояться безоружного, голого и ослабевшего человека?

Тем не менее ближайшие к нему стражники наставили на него свои копья.

Прекрасно! Он бросится на острия, раскинув руки, и они вопьются ему в живот и грудь.

Но капитан выкрикнул приказ, и стражники перевернули копья. Их древки теперь можно было использовать как дубинки.

И все же он прыгнул, и последнее, что он увидел, был тупой конец копья, который оглушил его.

Придя в себя, Микс ощутил страшную боль в голове, — гораздо сильнее, чем от прежней раны, — причем сразу в двух местах. А еще он снова мучился раздвоением зрения. Он сел и окинул затуманенным взглядом местность. То там, то тут валялись тела пленников. Некоторые были убиты своими же, другие — забиты до смерти стражниками. В грязи лежали три стражника. Один был мертв, двое истекали кровью. Очевидно, кое-кто из пленников вырвал у стражников копья и перед смертью успел хоть немного поквитаться с ними.

В стороне от остальных пленников стоял Иешуа. Закрыв глаза, он шевелил губами. Казалось, он молится, но Микс так не думал.

Оглянувшись, Микс заметил, что в главные ворота входят походным порядком около двадцати копьеносцев. Их возглавлял Крамер. Микс смотрел на низкорослого жирного юношу с темно-каштановыми волосами и поблекшими голубыми глазами, направлявшегося к нему. Его свиноподобное лицо казалось довольным. Еще бы, подумал Микс, да он, наверное, просто счастлив оттого, что Микс и Иешуа не убиты.

Крамер остановился в нескольких шагах от Микса. Он выглядел смехотворно, хотя полагал, очевидно, что производит впечатление величественной фигуры. На нем была дубовая корона, на каждом из семи зубцов которой красовалась круглая бляшка, вырезанная из раковинки двустворчатого моллюска. На верхних веках густым слоем лежали голубые тени — так жеманничали мужчины в его стране, что, по мнению Микса, отдавало гомосексуальным душком. Края его черной накидки из полотенец соединялись на жирной шее огромной брошью из меди, чрезвычайно редкого и дорогого металла. На одном из пухлых пальцев красовалось дубовое кольцо с вделанным в него нешлифованным изумрудом, также редкого в этих краях. Выпиравшее брюхо прикрывал кильт из черного полотенца, ноги были обуты в высокие, по колено, сапоги из черной рыбьей кожи. В правой руке Крамер держал длинную пастушью палку с крюком. Посох был символом того, что его обладатель является покровителем своей паствы, и свидетельствовал, что Крамер был назначен на эту роль Богом.

За Крамером брели двое окровавленных и избитых голых пленников, которых Микс видел впервые. Это были смуглые люди низкого роста, с левантийскими чертами лица.

Микс прищурился. Он ошибся. Одного из двоих он все-таки знал. Это был Маттифая — тот самый маленький человек, который, обознавшись, принял Микса за Иешуа, когда они в первый раз попали в плен к Крамеру.

Крамер указал на Иешуа и заговорил по-английски:

— Эта тот шеловек?

Маттифая разразился бешеным потоком неразборчивых, но явно английских слов. Крамер, развернувшись, левым кулаком ударил его в челюсть. Тот отшатнулся. Крамер обратился к другому пленнику. Тот ответил по-английски с таким же сильным акцентом, что и у Крамера, но его родным языком был явно другой.

А затем он вскричал:

— Иешуа! Рабби? Мы столько лет тебя искали! А теперь ты тоже здесь!

Он расплакался. Раскинув в стороны руки, он пошел к Иешуа.

Стражник стукнул его тупым концом копья по спине, по почкам, и маленький человек, застонав, упал на колени. Его лицо исказилось от боли.

Иешуа, лишь раз взглянув на обоих мужчин, простонал. И сейчас он стоял, не поднимая глаз.

Крамер, хмурясь и что-то сердито бормоча, подступил к Иешуа и, схватив его за длинные волосы, резко дернул, понуждая Иешуа поднять голову.

— Сумасшетший! Антихрист! — закричал он. — Ты мне заплатишш са свои богохульства! Так ше заплатишш, как и тва твоих шокнутых трушка!

Иешуа закрыл глаза, его губы беззвучно шевелились. Крамер наотмашь ударил Иешуа по рту, и голова Иешуа качнулась. Из правого уголка рта Иешуа показалась струйка крови.

— Ковори, мрась! — взвизгнул толстяк. — Ти прафта утверштаешш, что ти есть Христос?

Иешуа открыл глаза и тихо заговорил:

— Я всего лишь утверждаю, что я — человек по имени Иешуа, просто еще один сын человеческий. Если бы этот ваш Христос существовал и был здесь, он бы ужаснулся. Он бы сошел с ума от отчаяния, если б увидел, что случилось на земле с его учением после его смерти.

Крамер, визжа и брызгая слюной, ударил Иешуа по голове своим посохом. Тот упал на колени, а затем рухнул вперед. Голова Иешуа с глухим стуком ударилась об землю. Крамер изо всех сил саданул упавшего человека сапогом по ребрам.

— Отрекись от своих покохульств! Покайся в своих сатанинских преднях! Если ти это стелаешш, то испежишш мноких стратаний в этом мире и сможешш спасти свою душу в пудущем!

Иешуа поднял голову, но заговорил после того, как смог отдышаться.

— Делай со мной что хочешь, гнусный язычник!

— Саткни свой поганый пасть, сумасшетший урот! — Крамер снова ударил его сапогом в бок.

Иешуа охнул и застонал.

Крамер, в развевавшемся за спиной плаще, зашагал к Маттифаю и его товарищу.

— Ви все еще продолжайт считать, что этот ненормальный есть Плагословенный Сын Пожий?

Смуглая кожа у обоих посерела, а их лица, словно слепленные из быстро плавящегося воска, покрылись каплями пота. Оба молчали.

— Отвечайт мне, свиньи! — заорал Крамер.

Он принялся избивать их пастушьим посохом. Они попятились, закрывая голову руками, но стражники схватили их.

Иешуа с трудом поднялся на ноги.

— Он потому так беснуется, что боится, как бы они не сказали правду! — громко проговорил он.

— Какую такую правду? — спросил Микс.

Двоение в глазах все усиливалось. У него было такое чувство, будто его вот-вот стошнит. Микс начинал терять интерес ко всему, кроме самого себя. О Боже, если б только он смог умереть прежде, чем его привяжут к столбу и разожгут костер!

— Я уже слышал подобный вопрос, — сказал Иешуа.

Сначала Микс не понял, о чем тот говорит. Потом его осенило. Иешуа подумал, что он сказал: «Что такое правда?»

Когда Маттифая и его друг потеряли сознание от побоев Крамера, их схватили за ноги и потащили к воротам из лагеря. Головы их мотались, а руки волочились по земле.

Повернувшись, Крамер зашагал к Иешуа. Он занес посох высоко над головой, словно собирался задать Иешуа ту же трепку. Микс от души надеялся, что так оно и будет. Может, в ярости он убьет Иешуа, а значит, избавит его от костра.

Тогда Крамер, естественно, останется в дураках.

Но тут в ворота вбежал запыхавшийся человек, весь в поту, и выкрикнул имя Крамера. Однако лишь через полминуты ему удалось отыскать Крамера. Принесенные новости оказались плохими.

По всей видимости, сюда приближались две флотилии, одна из верховьев Реки, другая — из низовьев; обе внушительных размеров. Государства, расположенные севернее владений Крамера и южнее только что завоеванных им территорий, ощутили настоятельную потребность в совместных действиях против захватчика. К ним присоединились и гунны, жившие как раз напротив. Они наконец-то осознали, что следует объединиться и напасть на Крамера, пока тот сам не двинулся на них.

Крамер побледнел и ударил гонца посохом по голове. Тот упал, не издав ни звука.

Крамер был сильно не в духе. Он одержал победу, но половина его собственной флотилии оказалась при этом выведенной из строя, а численность солдат значительно поубавилась. Он еще долго не сможет ни нападать на кого бы то ни было, ни достойно противостоять вторжению со стороны такого мощного противника.

Крамер был обречен, и он знал это.

Несмотря на страшную боль и мысли об ожидавшем его костре, Микс сумел улыбнуться. Если Крамера поймают, его, несомненно, будут пытать и сожгут заживо. И это было бы только справедливо. Если Крамер на своей шкуре испытает, как пламя лижет живое тело, то, возможно, после воскрешения перестанет так яростно стремиться подвергнуть той же муке других.

Однако Микс сомневался в этом.

Крамер выкрикнул приказания своим генералам и адмиралам подготовиться к вторжению врага. После того как те ушли, он, тяжело дыша, повернулся к Иешуа. Микс окликнул его:

— Крамер! Если Иешуа и в самом деле тот, кем его считают те двое, а им незачем врать, то как же насчет тебя? Ты истязал и убивал ни за что! И этим подверг свою душу серьезнейшей опасности!

Реакция Крамера была именно такой, какой Микс и ожидал.

Визжа от ярости, он бросился на Микса, замахнувшись посохом. Микс увидел, как посох стремительно опускается на него.

Но Крамер, вероятно, так и не нанес удар. Спустя какое-то время Микс пришел в себя, хотя и не совсем. Он находился в вертикальном положении и был привязан к бамбуковому столбу. Ноги его стояли на груде бамбуковых дров и сосновых иголок.

Сквозь застилавший глаза туман он видел, как Крамер поджигает факел. Микс надеялся лишь, что ветер не станет относить дым в сторону. Если дым пойдет столбом, он задохнется и тогда не почувствует пламени под ногами.

Дрова затрещали. Тому не повезло. Ветер относил дым в сторону. Неожиданно он закашлялся. Он посмотрел направо и увидел, словно в тумане, Иешуа, привязанного к другому столбу рядом с ним. С той стороны, откуда дул ветер. Прекрасно, подумал он. Бедняга Иешуа загорится, зато дым от его костра удушит меня прежде, чем загорюсь я.

На него напал мучительный приступ кашля. Он отдавался в разбитой голове неимоверной болью, словно по ней молотили увесистыми кулаками. Зрение постепенно угасало, и скоро Том вообще перестал что-либо различать. Он впадал в забытье.

И откуда-то издалека до него донесся искаженный голос Иешуа, словно над отдаленной горой прогромыхал гром:

— Отец, но ведь они же ведают, что творят!