Со всех сторон к Джил неслись поздравления. Ее окружили, обнимали, целовали — и, странное дело, она впервые этому не противилась. Правда, подобный взрыв чувств следовало частично отнести за счет обильных возлияний, однако в нем ощущалась истинная приязнь, а не прикрытая лицемерием враждебность. Сама Джил пребывала в приподнятом настроении; даже Давид Шварц, обычно называвший ее «дикой собакой динго», подошел с поздравлениями.

Анна Обренова стояла поодаль с Барри Торном. Они почти не разговаривали. Анна улыбалась; чужой успех как будто радовал ее, хотя Джил подозревала, что внутри она кипит от ярости. Джил ошиблась — Обренова разумно оценивала ситуацию. Она была здесь новичком, а Голбира вложила много труда и в разработку проекта, и в подготовку команды.

Великое событие свершилось четверть часа назад. Сначала Файбрас потребовал тишины. Громкая болтовня и пение затихли, и он сообщил, что сейчас будет зачитан список офицеров «Парсефаля». Его ухмылка в сторону Джил не предвещала ничего хорошего; она побледнела, стиснув переплетенные пальцы. Теперь он отплатит ей за несговорчивость, размолвки и споры! Пусть! Она готова спорить хоть до утра, если считает себя правой! И никому из мужчин не позволит себя унизить!

Файбрас начал зачитывать список. Он был мужчиной, но Джил не могла отказать ему в справедливости. Возможно, он являлся исключением?

Улыбаясь, она двинулась сквозь толпу, подошла к Файбрасу, обняла его и разразилась слезами. Американец без церемоний чмокнул ее в губы, похлопав по спине. Джил не противилась этой непрошеной фамильярности. Все-таки он не остался равнодушным к ее чарам, а что касается размолвок… Всякое бывает во время работы.

С улыбкой подошла Анна и протянула ей руку.

— Примите мои самые искренние поздравления, Джил.

Пожимая холодные тонкие пальцы, Джил почувствовала почти непреодолимое желание стиснуть их изо всей силы. Вздрогнув, она постаралась ответить спокойно:

— Чрезвычайно вам признательна, Анна.

Торн обернулся и что-то крикнул — видимо, тоже поздравил ее. Однако канадец не двинулся с места.

Сейчас Джил ненавидела себя за слезы, за проявленную минутную слабость. Никогда в жизни не плакала она на людях, даже на похоронах своих родителей.

Слезы высохли, и мысли ее неожиданно обратились к матери и отцу. Где они сейчас? Чем заняты? Как чудесно было бы повидать их… но только ненадолго. Жить рядом с ними она уже не сможет. Джил запомнила их старыми, седыми и морщинистыми; казалось, этот возраст соответствовал их основному предназначению — нянчить детей своего многочисленного потомства. Здесь они выглядят столь же молодо, как сама Джил; тем не менее, между ними лежит пропасть — ее жизненный опыт, столь не похожий на их тусклое существование. Прошло бы два-три дня, и они надоели бы друг другу. Да, видимо, нельзя навеки сохранить связи между родителями и детьми…

Мать всегда казалась лишь придатком своего мужа, а он был сильным, шумным, волевым человеком. Джил никогда не стремилась ни понять, ни полюбить отца, хотя и горевала после его смерти.

Она знала, что в Мире Реки они умерли для нее вновь.

Так в чем же дело? Откуда новый поток слез?