Предупрежденная Сэмом, Гвиневра явилась в каюту с ног до головы завернутая в плотное сари. Неподвижно восседая на стуле и широко раскрыв глаза, она слушала рассказ о событиях, послуживших поводом для совета.

Когда Сэм закончил, она долго молчала, прихлебывая из кружки чай.

— Я знаю значительно больше, чем ты воображаешь, — наконец, сказала она. — Многие — из твоего сонного бормотания… Я догадывалась, что у тебя есть какая-то тайна… что часть твоей жизни остается скрытой от меня. Это обидно, Сэм, очень обидно… Иногда я была готова потребовать объяснений… или просто уйти, бросить тебя.

— Почему же ты молчала? Я понятия не имел о том, что с тобой происходит!

— Потому, что понимала — тебя удерживают весьма серьезные причины. Мне не хотелось ничего выпытывать у тебя. Сэм, ты слепец! Неужели ты совсем не замечал, как порой у меня менялся нрав — вдруг я начинала капризничать, спорить с тобой?

— Замечал, конечно… мне казалось, что у тебя плохое настроение… знаешь, одна из вечных женских загадок. Ладно, здесь не место выяснять отношения.

— Тогда — где и когда? Женщины не более загадочны, чем оловянные копи. Зажги фонарь, освети темную шахту — и ты увидишь все. Только вам, мужчинам, нравится выискивать в женщинах вечную загадку. Это спасает вас от лишнего беспокойства, бесполезных вопросов, от траты времени и сил.

— Короче, от вечных разговоров, — усмехнулся Сэм. — С вами до конца никогда не договоришься.

— Ну и болтуны вы оба! — нахмурился Джонстон.

— Нет, здесь другая крайность, — косо глянула на него Гвиневра. — Впрочем, ты прав. Скажите мне, что за человек Пискатор?

— Гм-м! — задумался Сэм. — Ты имеешь в виду, почему именно он сумел пройти в Башню, тогда как другим это не удалось? Ну, прежде всего, потому, что он — агент, я полагаю. Правда, возникает вопрос, почему этого не смог сделать Торн? И зачем ему вообще нужен «Парсефаль»? Этики и их агенты имеют другие средства передвижения — какие-то невидимые летательные аппараты.

— Ну, этого я не знаю, — Гвиневру явно интересовало другое. — Давайте лучше поговорим о Пискаторе. Чем он отличался от остальных? Не было ли у него каких-то внешних особенностей — в одежде, например, — послуживших ключом к дверям Башни? Кроме того, очень важно, какой путь каждый сумел пройти по коридору. Какие отличия дали возможность одним продвинуться дальше других?

— У нас нет компьютера, чтобы рассчитать и сравнить их пути, — возразил Сэм. — Но Галбира хорошо знает членов команды и, когда она появится, мы получим все данные. Итак, если узнаем точный путь каждого, то сможем сопоставить его с особенностями человека. Правда, я сомневаюсь, что они сделали там необходимые замеры…

— Тогда остановимся на Пискаторе.

— Он же из этих желтопузых, — буркнул Джонстон.

— Не думаю, что его национальность имела значение, — Сэм повернулся к великану. — Если считать агентами всех монголоидов, то наше дело труба. Их больше, чем остальных, вместе взятых… Но подумаем вот о чем. Торн не хотел допустить в Башню Файбраса и Обренову — он хладнокровно подорвал вертолет с ними и прочими ни в чем не повинными людьми. Возможно, он не знал, что Файбрас — тоже агент. Значит, за Обренову он заплатил жизнями семи человек.

— А если их там было больше? — предположила Гвен. — Если у кого-то еще были эти шарики?

— Новый номер! Да не усложняй ты все, нам и так не разобраться!

— Да, неудачно получилось… Если бы эти двое прошли внутрь Башни, мы могли бы сравнить их с Пискатором.

— Я дотстатошно тчасто виделтся с Файбратсом, и он пахнет так же, как любой человек, — сообщил Джо. — Этик отставил тсвой запах в хижине Тэма — не человечетский. Питскатор — тоже человек, хотя у него немного тругой запах. Я могу различать запахи разных племен, потому что их люди едят разное.

— Но ты же больше никого не встречал с нечеловеческим запахом. Трудно сказать, являются их агенты людьми или нет. Выглядят они как люди.

— Нет, такие никогда не попадались. Ни у кого не было нечеловечетского запаха, втсе пахли нормально. Наверно, эти агенты втсе-таки люди.

— Ну, может быть, — согласился Джонстон. — Тогда любой дьявол сойдет за человека, коли у него знакомый запах.

Джо засмеялся.

— А не поветсить ли нам объявление в главной каюте: «Втсем этикам и их агентам явиться к капитану Клементсу!»

Гвиневра беспокойно заерзала на своем стуле и нахмурилась.

— Ну почему вас все время заносит в сторону? Вернемся к Пискатору.

— Да, мы как лилипуты в цирке, — все время ищем башмак великана под кроватью жены, — засмеялся Сэм, — а спросить боимся! Так вот. Я мало знаком с этим джентльменом из Чипанго — он появился лишь за два месяца до отплытия «Марка Твена». Судя по отзывам, это весьма спокойный и приветливый человек. Он никого не сторонился, но и никому не навязывался, ладил со всеми. С моей точки зрения это весьма подозрительно. Однако он не соглашатель, не угодник. Я вспоминаю, как он спорил с Файбрасом по поводу размера строившегося дирижабля. Пискатор считал его слишком громоздким и не соглашался с доводами Милтона. Но боссом был Файбрас, и последнее слово осталось за ним.

— У Пискатора были какие-то странности? — спросила Гвиневра.

— Он — страстный рыбак… трудно считать это странностью. Скажи, Гвен, что ты меня расспрашиваешь? Ты же сама с ним знакома.

— Мне хотелось узнать твое мнение. Когда здесь появится Галбира, мы и ее расспросим. Тем более что она знала его лучше нас.

— Не забудь Тсирано, — вмешался Джо, — он его тоже знал.

— Джо обожает Сирано, — ядовито заметил Сэм. — У француза такой нос, что Джо считает его своим соплеменником.

— Он да я — хорошая пара. А у тсебя не нотс, а ручка от чашки… похватстать нетчем! Можешь бротсаться на меня, как гиена во время тслучки, Тсирано втсе равно будет мне нравиться.

— Что-то ты нынче речист, как Эзоп, — холодно отозвался Сэм. — Так что ты думаешь о Пискаторе, Гвен?

— В нем есть нечто… не знаю, как сказать… Бартон называл это магнетизмом… Какая-то притягательность, лишенная сексуального оттенка. Всегда понимаешь, что нравишься ему, хотя открыто он этого не проявляет. Его тяготит глупость. До каких-то пор он терпит ее, потом избавляется от собеседника, но в самой милой манере.

— Он верующий, мусульманин… однако, не ортодокс и не фанатик. По его словам, Коран следует понимать как аллегорию, да и Библию нельзя трактовать буквально. Помню, он цитировал из обеих книг на память огромные пассажи. Мне пришлось с ним часто разговаривать, и однажды он поразил меня, сказав, что Иисус был величайшим пророком после Магомета… А ты, Сэм, утверждал, что мусульмане ненавидят Иисуса.

— Не Иисуса, а христиан, детка. Ну, впрочем, неважно. Одним словом, Пискатор выглядит в моих глазах мудрым и добрым человеком. И он… кажется, что он живет в этом мире, но сам — не от мира сего. И если подвести итог всему, что ты наговорила, он — не обычный моралист, а выдающийся духовник, наставник, — задумчиво произнес Сэм.

— Он никогда себя так не называл, но думаю, ты прав.

— Как жаль, что я не узнал его поближе!

— Но, Сэм, ты же был так занят строительством судна!