Паучье болото

Рас не успел полюбить бледнолицую так, как любил Мирьям, Юсуфу или Вилиду. Чувство к ней только зарождалось, пусть и вопреки всем мучениям и обидам, которые Ева ему причинила.

Сейчас его ярость горела ровно, как нависшее над горизонтом, но все еще багровое солнце, и Рас не мог позволить ей кануть в никуда, умножая скорбь. Пусть садится на небе настоящее солнце; внутреннее солнце его не покинет. Рас жаждал мести. Первый на очереди Биджагу, следом — Игзайбер. Это он послал Птицу охотиться за Евой, он приговорил ее к смерти. Значит, надо разобраться с Биджагу побыстрее — этот должок требует непременной и безотлагательной оплаты, затем добраться до устья и прижать Игзайбера. А уж после всего забраться на башню — и Птица, и люди, что были в ней, обречены.

Багровый шар над горизонтом его сознания — Рас видел его как бы воочию — набухал и разгорался. Краски внутреннего небосвода стали ярче — воображаемое солнце покатилось вспять, с запада на восток, выворачивая ночь наизнанку, сбрасывая ее, точно змеиную кожу. Такое могло случиться только во внутреннем, воображаемом мире — реальное солнце всегда неумолимо скатывалось за горизонт.

Юноша вернулся на берег. По крайней мере, он не оставил на плоту свою сумку и два топора вонсу; вынув их из-под кустов, куда ранее зашвырнул в спешке, Рас занялся делом. Срубая деревца подходящего размера, зачищая их от веток и снося к берегу, он возился почти целый день до вечера. Связав затем шесты лианами, отправился за пропитанием. Охота, разведение костра и приготовление ужина — Рас испек подстреленного попугая — отняли еще час; стало смеркаться. Отплывать было уже поздновато.

Но через полчаса Рас понял, что до утра на месте не выдержит, и оттолкнул новый плот от берега. Река бережно приняла его в свои объятия и понесла, плавно покачивая. Берега сблизились, течение усилилось — плот увеличил теперь скорость. Внезапно берега, столь долго соседствовавшие, раздались, разошлись в стороны — реки больше не было. Болото, Паучье болото расстилалось перед Расом. Шест, которым юноша толкал плот, на глубине всего нескольких футов увязал в иле — чтобы не потерять его, приходилось соблюдать осторожность.

Солнце уже скрылось за верхушками гор. Небо в просветах листвы еще голубело, но под ветвями сгущался мрак. Точно хвосты бесчисленных змей, повсюду свисали, тянулись к воде лианы. Гроздья огромных мясистых кувшинок неохотно расступались перед плотом. Необыкновенно большие насекомые, едва не задевая щеки крыльями, злобно жужжали вокруг Раса с недвусмысленными намерениями.

Вода, плеснув, омыла палубу и на миг обогрела ноги. Нечто тонкое и длинное шлепнулось Расу на лицо; не успев разобрать что, он смахнул это в сторону. Подняв взгляд, увидел огромного, с голову человека, паука, озабоченно спешащего вверх по паутине. Он показался совсем черным в наступивших сумерках, хотя по предыдущему своему путешествию Рас помнил пауков пурпурными с желтой полосой поперек туловища и четырьмя парами кроваво-малиновых фасеточных глаз.

Вонсу говорили, что укус обведенных желтой полосой челюстей заставляет душу человека исходить в крике до самого конца агонии. И хотя Рас не был вполне уверен в правдивости россказней вонсу, проверять лживость этой байки на себе отчего-то не захотелось. Пауки действительно выглядели зловеще и наверняка могли быть ядовитыми.

Что-то плеснуло серебром рядом с палубой. Рас ахнул с размаху шестом в темноту — и угодил во что-то неподатливое; что-то затрепыхалось в воде. У Раса заныла вдруг старая рана на ноге, след давнего укуса гадюки; он поспешил увести плот подальше.

А через несколько мгновений по его плечу скользнуло нечто твердое и холодное. Вскрикнув, Рас бросился плашмя на палубу. Плот тихо скользил сам по себе, пока юноша, слегка подрагивая, лежал лицом вниз. Но ничего не произошло. Взяв себя в руки, Рас снова заработал шестом. Теперь уже он стоял на коленях и внимательно поглядывал по сторонам. Рас, должно быть, совершенно поседел от паутины, стряхивать которую было нетрудно, но бесполезно — так много ее висело кругом. В очередной раз пальцы наткнулись в волосах на иссохшую мумию большой бабочки. Рас смахнул трупик в воду; медленно кружась, бабочка поплыла прочь.

Ночи стояли еще теплые, но юношу покалывал озноб — словно водяные жуки, выскочившие из холодных, как ледниковый ручей, глубин, карабкались по его коже. Чувство было таким реальным, что Рас, не сумев удержать себя в руках, шлепнул ладонью по плечу. Это казалось похуже леопардов в джунглях. И, в отличие от джунглей, никакой красоты. Одни лишь змеи и пауки, закутавшись в покровы ночи и сочась смертельным ядом, терпеливо поджидали во влажной тишине. Мрачные арки, нарисованные взбудораженным воображением из нависших над водой ветвей и искривленных стволов по бокам, одна за другой вставали впереди — вратами, ведущими к смерти. Паутина хватала Раса своими хрупкими, но настойчивыми лапками. Он уже весь был покрыт ею — закутан сверху донизу, как большая, приготовленная для паучьей трапезы куколка. Даже на шесте вырос набалдашник из клейкого паучьего пуха, и шест представлялся теперь духом, длинным духом окоченевшей змеи. Рас тряхнул головой и запретил себе думать о змеях.

Когда же выйдет луна? Будь небо посветлее, что-то пробилось бы сквозь листву и сюда. Тогда, по крайней мере, он видел бы пауков, а не шарахался от каждой тени. И лианы не принимал бы за змей.

Рас оттолкнулся. Тут же нечто темное устремилось по ветви над головой прямо на него. Юноша взмахнул шестом, но промазал. Плот, двигаясь медленно, уткнулся в ствол дерева. Рас замер, но расслышал лишь собственное дыхание. Затем — осторожные, скребущие дерево и душу звуки.

Он резко повернулся — ничего, кроме отдаленного бесконечной чередой лохматых темных арок мерцания. Рас глубоко вдохнул, успокаиваясь. Местечко не из самых приятных, но стоит ли так бояться, так себя накручивать? Вот уж воистину следствие страшных сказок, которыми пичкала его Мирьям с самого раннего детства. Или это память тела о страшном гадючьем укусе, который чуть не свел Раса в могилу? А может быть, что-то столь же древнее, как и сама смерть?

Болотные испарения терзали обоняние Раса. Водяные цветы, сейчас невидимые, испускали аромат сдохшей с неделю тому назад крысы. Зловоние усиливали гниющие стволы и разлагающиеся мертвые черви. Вода в болоте, пусть медленно, но двигалась — стало быть, не застаивалась и вонять вроде не могла. Тем не менее воняла, да еще как! Напитанная тиной и густым илом, она двигалась медленно, словно кровь в жилах умирающего. И даже припахивала кровью. И еще множество составляющих открывал Рас в этом букете миазмов.

«Все это фантазии, — решительно и твердо объявил себе Рас. — Вода не пахнет кровью, тут мой нос расшалился. И пауки не ждут момента, чтобы свалиться на голову, не подстерегают за каждой веткой. Наоборот, они боятся меня. Если один и угодил в меня, так только по ошибке. И змеи приблизиться могут лишь по недоразумению. Зачем им нападать на меня? — они ведь не могут меня съесть и прекрасно об этом знают. Остерегаться следует лишь случайных столкновений — от них, впрочем, тоже никто не застрахован».

Когда шесть лет назад Рас впервые посетил Паучье болото, гадюка укусила его почти сразу же после вторжения. Тогда Расу почудилось, что змея именно его и поджидала — как посланец Игзайбера, мстящего за ослушание.

Если Игзайбер действительно хотел закрыть от него болото, он мог бы сбросить Расу на голову одного из гигантских пауков прямо сейчас, не откладывая.

— Ну давай, начинай! — громко выкрикнул юноша. — Я раздавлю их, одного за другим, и все равно пройду к своей цели!

Ничего не произошло. Рас продолжил плавание. Наконец луна, словно выпущенная болотным дьяволом из заточения, воссияла на небе. Ее долгожданные лучи заплясали по листве, колышущейся под слабым ночным ветерком. Внизу, под деревьями, ночной воздух оставался по-прежнему темным, будто затаившийся перед прыжком хищный ночной зверь. И все же часть лунного дождя пролилась сквозь листву; бледные лучики выкрасили серо-зеленым несколько кочек и кувшинок на пути, выхватили из тьмы длинный ползучий стебель, забравшийся по трещине в стволе дерева и триумфально распустивший в ней свой мертвенно-желтый цветок.

В лунном свете паутина обернулась струнами фантастической арфы; перебор этих струн мог быть беззвучен любому, но только не Расу. Округлое мохнатое тельце, метнувшееся со всей своей дюжины ног по паутине вверх, полыхнуло Расу темным пурпуром и скрылось из глаз. Сама же паутина, совершенно несимметричная, кривобокая, странно выдающаяся гранями в одном направлении и только лишь намеченная в остальных — словно алмаз, отшлифованный безумным ювелиром, — была, как отметил Рас про себя, сплетена пауком либо больным, либо свихнувшимся.

Какой манией может быть одержим сумасшедший паук? Какие болезненные, куцые мысли теснятся в его маленькой головке? Должно быть, ковыляют на кривых костылях крохотными красными уродцами, бредут по черному ноздреватому полу сознания. Куда? К просвету, к сияющему в самой сердцевине крошечного мозга образу бриллианта-выродка, поклониться ему или согреть в его холодном сиянии скрюченные лапки? А сверху на них сочится скудный свет, пролившийся прежде сквозь узор паутины и лишь затем совершивший путешествие по заковыристому лабиринту фасеточных глаз.

Раздался громкий всплеск; Рас от неожиданности подпрыгнул и выругался по-амхарски. Затем, увидев в лунном луче голову большой болотной лягушки, звонко рассмеялся. Громкое кваканье — а к первой лягушке присоединились и другие — развеяло ночные страхи, и болото из средоточения опасностей превратилось в обычную грязную лужу. Рас поплыл дальше, успокоенный. Лягушка плыла впереди к своей лягушачьей цели — за подружкой или в поисках пропитания, решил Рас.

Внезапно ее головка исчезла. И она не нырнула, как этого можно было бы ожидать; ее перепончатые лапки еще панически дернулись над поверхностью, прежде чем окончательно исчезнуть. Мелькнул на мгновение толстый черный хвост неведомого обитателя болотных глубин, и на воде остались лишь ленивые круги. Затем вырвался большой пузырь и довольно долго держался на поверхности, пока наконец не лопнул.

Над головой стало еще больше обрамляющей живые арки паутины. Сейчас, когда стало светлее и Рас мог вовремя заметить паутину, он сбивал ее концом шеста, затем гнал плот до следующей. Выскакивали потревоженные встряской сетей пауки, добегали до оборванных нитей и застывали в недоумении. Рас сбивал и их или шугал шестом, и они ударялись в паническое бегство. Один паук с перепугу шмякнулся на плот, и Рас едва не перевернул свое утлое суденышко сам. Паук метался по палубе и уже примерялся к прыжку в сторону Раса, когда конец шеста размазал его и смахнул останки в воду.

Так продолжалось весь остаток ночи. Ближе к рассвету паутина, порою весьма поврежденная, встречалась все реже и реже. И деревья расступились. Болото сильно обмелело, и в конце концов плот безнадежно увяз в иле. Пришлось бросить его, и дальше Рас побрел пешком. Вода, сменившаяся жидкой тинистой кашей, не доходила и до лодыжек. Наверное, здесь можно было отыскать фарватер, ведь и вонсу, и шарикту в своих набегах пересекали болото на лодках, но Бог знает сколько времени это отняло бы. Быстрее добраться пешком, хотя такая прогулка не слишком радовала юношу. В осоке могли скрываться змеи, и теперь, прежде чем сделать шаг, Рас шарил впереди себя шестом. Такой способ ходьбы, довольно медлительный, действовал Расу на нервы.

Ил хватал Раса за лодыжки, порою дотягивался и до икр. С громким чавканьем ноги выскальзывали из его цепких объятий. Казалось, болото мечтает засосать Раса целиком, а пока лишь пробует на вкус. И осока ощетинилась зелеными зубчатыми лезвиями, способными исполосовать в кровь ноги. Разок юношу цапнуло какое-то невероятно кусачее насекомое. Подпрыгнув от боли с невольным вскриком, Рас раздавил его в лепешку, но боль прошла далеко не сразу. А утихнув, оставила на плече след — фиолетовое пятно размером с ноготь большого пальца.

Пройдя милю такого утомительного пути, Рас стал встречать участки почвы повыше и посуше. По ним юноша передвигался еще осторожнее — ему казалось, что край болота, а с ним и новые опасности, уже близко. Встретив в траве змею футов четырех длиной, юноша огрел ее шестом по матово-алой спине и съел в сыром виде, отрезав прежде ослепительно черную голову и выпотрошив.

Он еще не вполне завершил трапезу, когда услышал впереди человеческие голоса. Отбросив остатки змеи в сторону, распластался в грязи, затем внимательно огляделся. Перед глазами, за небольшим водным пространством, возвышался холм или островок, и крики доносились именно оттуда. Вода, в самом глубоком месте Расу по пояс, к берегу стала мелеть, и вскоре Рас, никем не замеченный, выбрался на островок. Заросли на нем имели почти привычный для Раса вид: увитые лианами деревья росли достаточно часто, чтобы при необходимости пробираться поверху, и подлесок был густым.

С высокого дерева на краю островка Рас увидел впереди песчаную косу, не слишком длинную. За нею лежал еще один островок, пониже. И хотя ветви мешали обзору, Расу удалось разглядеть двух мужчин, облаченных в белые одеяния. Оба — худые, очень высокие, длинноногие — были черны как смоль. Наскакивая с криками друг на друга, они сражались, причем один работал копьем, другой же отмахивался мечом.

Воином с мечом в руке был Гилак, король шарикту и старый знакомый.