(Из «Пурпурной книги»)

Вашингтон Ирвинг знал не всё. Рип Ван Винкль не осмелился рассказать ему про это.

Не все двадцать лет своего отсутствия он проспал беспробудным сном. По крайней мере, ему так кажется. Иногда он сомневается, может ли реальность быть такой приятной, вернее сказать восхитительной, похожей на сон, лишь иногда прерываемый кошмарами.

В 1772 году Рипу исполнилось тридцать пять лет, когда он вырубился от пойла, предложенного странными низкорослыми игроками в кегли. Очнувшись на каатскилском лугу, он обнаружил, что щетина на лице не старше суточной давности. Игроков и его пса Волка поблизости не было. Похмелье с каждым шагом наносило ему болезненные удары внутри черепа, пока он с ружьём через плечо брёл к реке Гудзон, к дому. Ну и устроит же ему жена головомойку.

Внезапно он пошатнулся и вскрикнул. Мир вокруг заструился и подёрнулся прозрачной пурпурной дымкой, которая не скрывала других цветов. Листья на деревьях вместо зелёных стали многоцветными. Мёртвой птицей свалилась осень, и тут же выпал снег. Рип стоял по пояс в сугробе, но не чувствовал холода. Снег растаял. И снова выпал. Прошумели дожди; зазеленели луга. Солнце, луна, звёзды наперегонки помчались по небу.

Сквозь тело прошло упавшее дерево. Затем оно сгнило и рассыпалось прахом, в то время как он орал от ужаса и молил о прощении. Это коротышки-игроки околдовали его, и поделом ему. Надо было сидеть дома, работать на огороде, ремонтировать забор вместо того, чтобы шляться по окрестностям, охотиться и заглядываться на чужие юбки.

Неожиданно пурпурная дымка исчезла. Луна замедлила свой бег и вскоре вернулась к нормальному состоянию. Всё снова стало устойчивым. Жаркая летняя ночь звенела от хора насекомых и странного прерывистого гула с восточной стороны. Дрожа от страха, он снова двинулся к дому и резко остановился на склоне холма перед рекой в блёстках лунного серебра. Узкая грязная дорога вдоль Гудзона превратилась в широкое шоссе, покрытое чем-то вроде камня. Оно было ярко освещено фонарями на верхушках шестов по обочинам и лампами на передках… безлошадных повозок? Гудение издавали именно эти повозки, слышно их было издалека, а передвигались они необыкновенно быстро.

Справа на вершине голого холма, по которому он бродил вчера, стоял большой ярко освещённый дом с множеством людей у парадной двери. Оттуда доносилась диковинная музыка.

Рип осторожно стал спускаться с холма. Он твёрдо решил как-нибудь миновать это заколдованное место и пробраться в родную деревню, где освящённое здание церкви развеет все чары. Но у подножия пришлось остановиться. Между деревьев он заметил одну из тех странных повозок, только у этой не было верха. Огни были погашены. Рип пробрался вперёд и в лунном свете увидел женщину на заднем сиденье. Она курила табак из маленькой белой трубки. Слышалась незнакомая возбуждающая музыка. Потом кто-то закричал: «Нет, Сильвер! Уходи!»

Подобравшись поближе, он убедился, что звуки доносятся из маленькой коробочки в передней части повозки.

Он взглянул вниз через правое плечо женщины. Юбка её была задрана чуть ли не до талии, а рука медленно двигалась вверх-вниз внутри очень тонких кружевных панталон, прикрывающих её филейную часть. Бёдра между чулками — шёлковыми! — и штанишками светились белизной. Голова была откинута назад, дымящаяся трубочка торчала прямо вверх, женщина тихо постанывала.

Рип сконфузился, но нескромный член его тела начал пробуждаться. Госпожа ван Винкль дала ему отставку после рождения восьмого ребёнка; давненько не ложился он с нею в постель. Или с кем ни будь ещё.

Рип резко повернулся, чтобы убраться восвояси, и его ружьё ударилось о металл дверцы. Женщина вскрикнула. Он кинулся бежать, но тут нога его подвернулась, и он плашмя повалился на землю. В следующее мгновение он почувствовал, как что-то холодное и твёрдое упёрлось ему в шею. Он поднял взгляд на женщину. Она была очень красива, большегрудая и чертовски соблазнительная в этом бесстыдном коротком одеянии. Большой странного вида пистолет в её руках привлекал гораздо меньше внимания.

Она выкрикнула ругательство со страстью, сравнимой только с энергичной речью миссис ван Винкль, но та никогда не употребляла таких крепких выражений, а тем более отборных матов. Женщина позволила ему подняться на ноги.

Вытаращив глаза, она спросила: «Что за дурацкая на тебе одежда? Ты что, лакей из этого дома?» Затем, увидев его мушкет, воскликнула: «А это что за чудо?»

Он попробовал объяснить. Когда она выслушала его, то сказала:

— Так тебя зовут Рип ван Винкль? Теперь понятно, ты подрабатываешь экспонатом на ферме-музее.

— У нас в округе нет фермера Музея, — возразил он, — если вы не имеете в виду Клауса ван Истпонта.

Она посмотрела на крошечные часики на запястье.

— Чёрт! Когда же он вернётся? Мне осточертенело ждать, когда он бросит выслеживать всяких говнюков!

Женщина вернулась к машине, пошарила позади заднего сиденья и вытащила серебристую бутылку. Она отвинтила пробку и, всё ещё держа Рипа на мушке, отхлебнула солидную порцию. Он почуял запах спиртного.

— Иди сюда. На, глотни.

Он с благодарностью воспользовался предложением. Это был джин, только вкус у него был ужасный. И всё-таки алкоголь помог ему избавиться от внутренней дрожи, согрел душу, не говоря уже о поникшем было часовом, который снова выпрямился на посту внизу живота. Она увидела вздувшиеся штаны и опустила ствол пистолета, в то время как его ствол поднялся ещё выше.

Она снова взяла бутылку, осушила её, затем опять взглянула на часы.

— Ну, а почему бы и нет? Это пойдёт ему на пользу, — сказала она слегка заплетающимся языком. — Ладно. Спускай штаны, скидывай их совсем.

— Бог ты мой! — воскликнула она, когда они забрались на заднее сиденье. — Он, наверное, дюймов четырнадцать длиной!

— Да это ещё ничего, — ответил он. — Видела бы ты Брома Голландца!

Она рассмеялась и спросила:

— Так ты уснул и проснулся в двадцатом веке, Рип?

Он не понял, о чём она говорит, да и не до того ему было. Спустя некоторое время она предложила ему трубочку, которую назвала «лаки страйк». Он прикурил, но бумага прилипла к его губам, и вкус табака показался отвратительным.

— Мне кажется, — произнесла она, — что ты считаешь меня неразборчивой в половых связях. Ну, из-за того, что я сношаюсь с абсолютно незнакомым человеком.

Рип покраснел. Такие речи из уст женщины!

— Этот беспардонный сукин сын всю ночь рыщет по округе в чёрном плаще и шляпе, вынюхивает, где бы пострелять по гангстерам из пары 45-калиберных. Ты знаешь, он их положил немереное количество. (Рип, конечно же, не знал этого.) Наверное, он полезен для общества. Но на меня ему наплевать. Никаких фокусов в постели, а я чуть ли не силком затаскиваю его туда. Он не гомик, поэтому я решила, что он просто фригидный или считает святым долгом мочить гангстеров и, поэтому, как монах, дал обед воздержания.

Этот Крэнстон использует меня как осведомительницу, но не позволяет идти с ним, когда намечается серьёзная заварушка. Он говорит, что это не женское дело, вот осёл!

— А он знает, чем ты занимаешься, когда его нет? — спросил Рип, возобновляя активность.

— Может быть, и знает. Он считает себя знатоком людей. И женщин, конечно. О, боже! Хорошо-о-о! Давай, кончай, долгочленик мой!

Громогласный хохот, издевательский и зловещий, раздался из глубокой тени. Рип вскочил, нырнул поверх двери, приземлился, поднялся и принялся натягивать штаны. Женщина, извергая проклятья, села и расправила юбку. Из темноты выступил высокий, гибкий мужчина с ястребиным лицом, над большим крючковатым носом — сверкающие злостью глаза. Подмышкой он держал какой-то свёрток, а одет был в незнакомую Рипу одежду. Рип решил, что это шляпа и плащ, о которых упоминала женщина.

— Марго, что за тип у нас здесь? — произнёс мужчина, и в его длинной бледной руке появился пистолет, похожий на тот, что был у Марго.

— О, Лэймонт, какой-то псих утверждает, что он Рип ван Винкль.

— Я разворошил осиное гнездо здесь неподалёку. С минуты на минуту они могут сесть нам на голову. Поехали!

Рип решился на просьбу:

— Не могли бы вы подбросить меня до деревни? Она как раз по дороге, не дальше мили отсюда.

Мужчина взмахнул пистолетом.

— Забирайся в машину. Ты поедешь с нами в город. Мне кажется, ты участник заговора, хотя мне пока не ясно, каким боком ты встрял в это дело.

— Ох, Лэймонт! — воскликнула женщина. — Не будь параноиком! Он или с карнавала, или музейный экспонат, или путешественник во времени!

— Фантастики начиталась? Нет, он едет с нами. Я разберусь с ним.

Рип шептал молитвы, зажатый между дверью и бёдрами Марго. Они ехали со скоростью, о которой один учёный когда-то сказал, что ни одно человеческое существо не сможет её выдержать. Воздух разбивался о ветровое стекло и тугими струями бил ему в лицо. Глаза слепли от огней встречных машин.

Кошмарная поездка с каждой секундой становилась всё хуже. Вскоре они промчались по огромному стальному мосту через Гудзон. Перед ним предстал Манхэттен, но не знакомый ему лесистый остров, а пространство, сплошь застроенное необыкновенно высокими зданиями. На протяжение мили им встретилось столько людей, сколько он не видел за всю свою прежнюю жизнь.

Затем снова началось пурпурное мерцание. Солнце, Луна, звёзды закружились хороводом. После снегопада лил дождь, за ним наваливалась жара, и так безостановочно. Когда всё это прекратилось, он сидел на той же дороге в свете яркого солнечного дня. Копчик ныл от удара о полотно дороги, когда он провалился сквозь машину. Вокруг визжали тормоза, ревели клаксоны, слышались проклятия водителей. Ближайший автомобиль едва не касался его спины. У Рипа сложилось стойкое убеждение, что он сидит здесь очень давно, и бесчисленное стадо машин промчалось сквозь его тело. Но теперь они обрели твёрдость и, если он не уберётся на обочину, то его запросто переедут колёса какой-нибудь машины или поколотит тот красномордый водитель, который грозит ему кулаком.

Рип огляделся, когда выбрался на тротуар. Некоторые из громадных башен, что он видел из машины сумасбродного парня, исчезли. Их заменили другие — ещё более высокие. В этот момент к бордюрному камню рядом с ним прижался какой-то автомобиль. Он был ржавым и грязным, с лозунгом «ЛЮБОВЬ И МИР» на борту. То, что Марго во время их безумной поездки называла «радио», надрывалось дикими варварскими ритмами.

Молодая женщина с копной вьющихся волос высунула голову из окна.

— Эй, мужик! Ну, ты горазд!

За рулём сидел длинноволосый молодой человек с растрёпанной бородой, одетый в отделанную бахромой кожаную куртку. Лоб его охватывала такая же кожаная лента. Он был похож на пионера дикого запада, готового к схватке с индейцами. Мужчина и женщина на заднем сиденье были одеты в похожую одежду, только разукрашенную яркими узорами. У одного на груди висел металлический кружок с надписью «Мак-Говерн в 72-м». Грудь другой украшал лозунг: «Мастери детей, а не бомбы».

Водитель произнёс:

— Эй, дядя, я тащусь от твоих балдёжных шмоток. На демонстрацию хиляешь?

Рип подумал, что лучше согласно кивнуть головой. Ему позарез нужен дружелюбно настроенный человек, который бы помог разобраться в обычаях этого времени. О, Боже, попасть на два века вперёд без обратного билета!

Рип уселся на переднее сиденье рядом с девушкой, которая назвалась Джуди Гарденер. Она спросила, уж не изображает ли он «Дух 1776 года»? Он ответил, что не понимает, о чём речь. Пока машина двигалась на восток по улице, которой не существовало в его время, все трое по очереди затягивались дымом из раскуренной трубочки. Она была не белой, как «лаки страйк» у Марго, а коричневой. Дым от неё обладал острым едким запахом. Джуди спросила, не хочет ли он затянуться, и он ответил: «Почему бы и нет?» Наблюдая за ним, она проронила:

— Дядёк, ты ширяльщик, что ли? Нужно затягиваться как можно глубже и удерживать дым подольше.

Он последовал её совету и после нескольких затяжек начал расслабляться. Теперь жизнь не казалась в мрачном свете.

— У тебя есть свой кусок хлеба? — спросила Джуди.

— Ни крошки, — ответил Рип, и все покатились со смеху. Когда он разобрался, что означает её вопрос, то вывернул из карманов всё своё богатство: два медных полупенсовика. Джуди взглянула на портреты короля Георга III, на даты и воскликнула: «Хо, коллекционные штучки!» Рип позволил Джуди оставить монеты у себя. Какая разница.

Поездка до «поддувала» в район «чёртовой печки» была довольно интересной, а иногда просто ошеломляющей. Он поразился, когда первый раз увидел разноцветную парочку: чернокожий лапал зад белой женщины. Отношение к рабству явно изменилось. А может быть, у колонистов теперь есть и белые рабы? Как бы там ни было, цветовой барьер рухнул.

А женские юбки! Подолы поднялись, здорово поднялись. После первоначального шока, вызванного обилием оголённых ног, он успокоился и стал наслаждаться их видом. По всему видать, никто не считал такую обнажённость греховной. Чего ж ему возмущаться?

«Поддувало» оказалось подвалом, занятым дюжиной молодых людей двух или трёх полов. Вожаком, кажется, был дородный низкорослый мужчина с длинной рыжей бородой. Его звали Ёсемайт Сэм.

Какая-то девушка, под тонкой блузкой которой, явно ничего больше не было надето, произнесла:

— С тебя со смеху сдохнешь! Рип ван Винкль, надо же!

— Это кличка, ясное дело, — отозвалась Джуди. — Рип, ты здесь в безопасности, если не хочешь встретить фараонов. Ну, если не будет облавы.

Помещение из четырёх комнат было в ужасном состоянии: краска облупилась, штукатурка осыпалась, в потолке зияли дыры, а мебель выглядела подержанной с допотопных времён.

Но никого это не беспокоило, только иногда слышались яростные призывы, что-то вроде насчёт необходимости рассчитаться с недобитыми фашистами. Он сделал затяжку из пущенной по кругу сигареты с марихуаной. Потом изнурённого вида девушка с лихорадочно блестящими глазами спросила его, хочет ли он нюхнуть снежку. Он согласно кивнул, но когда она поднесла к его носу клочок бумаги с каким-то белым порошком, он чихнул, и порошок сдуло. Она завопила:

— Это обойдётся тебе в двадцать баксов! Бесплатно отдаю я только задницу!

Джуди назвала девушку ополоумевшей дешёвой торгашкой и вытолкала её взашей. Пока длилась эта сцена, Рип сказал Сэму, что хочет помочиться. Сэм показал ему место уединения. Но в какую раковину он может облегчиться? В той, что на полу, ручьём текла вода и в ней плавал кал. Может быть, этот горшок только для дерьма.

Он вернулся к Сэму и отозвал его в сторону.

— Ты хочешь сказать, что прибыл из мест, где нет современных удобств? У вас там и телевизоров нет?

Рип подтвердил, что никогда не слышал о таких вещах.

Мистер Сэм заорал:

— Эй, все сюда! Здесь мужик — такой затюканный, что вы не поверите. Давайте послушаем, что он расскажет.

Рип почувствовал себя неловко. К тому же напоминал о себе мочевой пузырь.

— Я сейчас вернусь, — пробормотал он и, вырвавшись из лап Сэма, протолкался к уборной. Так и не получив инструкций, он воспользовался раковиной с двумя кранами, отмеченными синим и красным цветом. Когда он повернул рукоятки, из обоих кранов потекла холодная вода.

Возвращаясь, он задержался у полок с книгами. Большинство их было в бумажных обложках, неизвестный ему способ переплёта. Названия тоже были странными: «История О», «Красная власть», «Мир лекарств», «Я был чёрной пантерой ФБР», «Повелитель колец», «Любовь и оргазм».

Парочка поблизости спорила о каких-то неопознанных летающих объектах, и он подошёл к ним поближе, чтобы лучше слышать. Но Джуди Гарденер снова притащила его к полкам, вытащила том и показала ему. «Новеллы» Вашингтона Ирвинга. Она раскрыла книгу на странице со странным названием «Рип Ван Винкль».

— Вот. Прочитай о своём прозвище.

Он сел, прислонился к стене и, шевеля губами, стал читать.

Закончив, он уставился в стену. Он не мог поверить этому, но факт оставался фактом. Ирвинг ни слова не сказал о его путешествии во времени, он ничего об этом не знал и выдумал, что Рип проспал двадцать лет и проснулся старым человеком с длинной бородой.

Его особенно обеспокоило, что его дочь Джуди вышла замуж за парня по фамилии Гарденер. Джуди, покачиваясь, вышла из зала и села рядом с ним.

— Можно с ума тронуться, да?

— Ты хочешь сказать, что можешь быть моей пра-, пра-, не знаю сколько раз, правнучкой?

— Тебе понравился этот герой? Нет, я имею ввиду совпадение имён. Я Джуди Гарденер, а ты Рип Ван Винкль. Это же вымышленный персонаж, разве не так? А если и нет, то ты не можешь быть им. Ведь так же?

— Теперь я и сам не понимаю, кто я такой.

— Ну, ладно. Не бери в голову. Ты в розыске у фараонов? Как говорится, не завели дело — нечего волноваться. Между прочим, все мы носим маски.

Она хотела вернуться с ним к остальным, чтобы он рассказал о том, как его притесняли, обездоливали и преследовали. Рип согласился, что всё это над ним проделывали. Но не сказал, что вытворяли такие штуки над ним не проклятые капиталисты, а его собственная жена. И винить жену за её нападки он тоже не мог. Он действительно был забулдыгой: ленивым, ни на что толковое не годным, увлечённым только охотой, любителем послоняться поблизости от таверны ван Веддера.

Он изрёк:

— Джуди, мне снова нужно облегчиться. Это пиво… что в нём такое?…Я, бывало, выпивал чуть ли не полведра, прежде чем тянуло отойти за дерево.

Он зашёл в ванную и помочился в раковину с двумя кранами, равнодушно отметив, что в горшке с текучей водой прибавилось. Он задумался лишь, когда же явятся золотари убирать дерьмо. И тут дверь распахнулась, и вошла какая-то женщина.

Он смутился. А она заорала и выскочила как ошпаренная. Минуту спустя двое мужчин ворвались так, словно ожидали увидеть здесь дикого индейца. Они посмотрели на Рипа и рассмеялись. Не успел он привести себя в порядок, как они схватили его и вытащили в гостиную.

— Эй, народ, поглядите-ка на это! — закричал один из них. — Энни думала, что он хочет напасть на неё вот с этой дубинкой!

Двое отпустили Рипа, он спрятал инструмент в штаны и застегнул ширинку. Его смущали и одновременно льстили самолюбию одобрительные замечания толпы.

Вечеринка всё продолжалась и продолжалась далеко за полночь. Рип не привык долго бодрствовать после наступления сумерек, но возбуждение поддерживало его на ногах. Наконец, после того как почти все покинули сходку или отрубились, Рип нашёл уголок за софой и пристроился вздремнуть.

Так как выпил он достаточно много, его пенис должен был бы обвиснуть, как шланг без напора. Однако проснулся он с ощущением, что бабский угодник у него затвердел, как сердце сборщика налогов, разросся не хуже британской империи и смотрит в небо вавилонской башней. В полутьме он разглядел прильнувшую к нему обнажённую Джуди с его елдаком в руке. Она теребила его явно не случайно.

Рипу всегда казалось, что такой грешный акт должен вызывать у него отвращение, но ничего подобного он не почувствовал. Вовсе нет.

Джуди приостановилась, взглянула на пульсирующий монолит в руке, взвизгнула и села на него верхом. Елдак скользнул во влажную щель, словно взятка в карман политикана. Она сжала вагинальные мышцы, и они помчались по волнам страсти без руля и без ветрил, Ева на хвосте Адама. Кончили они одновременно, вскрикнув как от огня или ледяной воды.

После завтрака Джуди сказала:

— Демонстрация сегодня днём, а утром я похлопочу о пособии для тебя.

Ей пришлось объяснять насчёт пособия. Он поразился.

— Ты говоришь, мне будут платить, и работать мне не надо?

Джуди в ответ рассмеялась и сказала:

— Рип, ты прирождённый хиппи.

Но иллюзия начинающейся райской жизни развеялась, когда Джуди обнаружила, что у него нет карточки социального страхования и вообще никакого удостоверения личности.

— Не понимаю, — проговорила она. — Эта одежда, монеты 1772 года, твоё невежество… ты что, действительно Рип ван Винкль?

— А ты бы поверила, если б я сказала, что так оно и есть?

— Если бы я не побывала кое на чём. Ну ладно, я достану тебе карточку, и ты сможешь обратиться за пособием. Между прочим, как насчёт совместного душа? Я продала твой полупенсовик и купила травки с хлебом, но остальное придётся отдать сантехнику за ремонт туалета и душа.

Рип не возражал, так как догадывался, что работы там больше, чем просто смыть грязь. Он был прав. Этот век был раем, хотя, конечно, не без своих трудностей. Но позже он не стал приукрашать действительность.

Днём он вместе с полусотней других участников уселся в старый ржавый автобус, который сломался в миле от назначенного места начала демонстрации, поэтому пришлось тащиться туда пешком. Рип нёс плакат с надписью: «ПОРИТЕ ДЕВОК, А НЕ ЧУШЬ», а Джуди лозунг: «НЕ ЛЕЙТЕ КРОВЬ ВО ВЬЕТНАМЕ». Он не знал, о чём речь в этих лозунгах и не хотел быть осмеянным из-за своего невежества. Но всё кругом было таким будоражащим. За один день с ним произошло больше событий, чем за всю его жизнь в сонной деревушке.

Он шёл в колонне, играла музыка, он выкрикивал вслед за остальными призывы сопровождаемые жестом руки с двумя растопыренными пальцами, что, по его предположению, означало «на вилы вас». Рыжеволосая красотка с огромными титьками хватанула его между ног.

— Как дела, милок? Неужто пара палок — потолок? У тебя мудило, как у рыбака удило. Сперму лей, не жалей, как попы елей.

Рип ухмыльнулся. Он чувствовал себя счастливее любимого племянника, у которого только что умер богатый дядя. Может быть потому, что ему не было понятно, о чём говорят окружающие и что происходит? Большинство встреченного им народа, тоже не слишком-то врубались, так как почти всё время находились под кайфом. Кстати, и почему это еда и спиртное здесь имеют какой-то привкус, как будто кто напердел в них. Придётся привыкать.

Внезапно послышались крики, вопли, свистки, и он побежал лишь по той причине, что все побежали, он хохотал, как дятел, у которого мозги свихнулись от долбежки фонарного столба в поисках жуков. Разобьют ему голову или посадят в тюрьму, игра того стоила. Такое веселье!

Он отбросил свой плакат ещё до того, как лето исчезло, словно добродетель депутата, которому впервые предложили взятку. Завертелся светло-пурпурный туман. Снежинки, холода которых он не чувствовал, пролетали сквозь тело. Ночи и дни мелькали со скоростью подмигиваний проститутки. Времена года закружились словно собака, ловящая свой хвост.

«О, боже! Неужто снова!»

Так же внезапно как это и началось, галоп времени прекратился. Он находился на том же месте в разгаре лета. Люди натыкались на него и толкали локтями, но они были не похожи на тех, что он оставил в 70-х годах. Однако что-то необычное происходило и здесь. Что-то вроде демонстрации. Сначала шли музыканты, за ними платформа с огромным макетом животного — карикатурным изображением слона, а затем группа толстых пожилых мужчин одетых как алжирские пираты. Фески, мешковатые штаны, поддельные сабли. Их предводитель нёс плакат: «ПРАВОВЕРНЫЕ ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ».

Сзади шёл человек, одетый в наряд турецкого султана. Его лозунг гласил:

ОДНА СЕМЬЯ, ОДНА ГОЛОВА, ОДИН ГОЛОС.

За ним маршировали женщины в белой полувоенной форме и вуалях. Многие несли на руках младенцев или одёргивали шныряющую под ногами ребятню. Их основным лозунгом было: «ЦЕРКОВЬ. КУХНЯ, ДЕТИ».

Очень беременная молодая женщина в перчатках, несмотря на жару, столкнулась с Рипом. Она окрысилась на него; он отступил в сторону. Взгляд его задержался на рукоятке пистолета в открытой сумочке.

Без определённой цели он двигался среди зевак, толпящихся вдоль улицы. Он никогда не видел такого множества беременных женщин, собравшихся в одном месте. Все были в перчатках. Не возник ли новый обычай: беременным в общественных местах прикрывать свои руки?

Он приблизился к юной будущей мамаше, высокой, как многие другие в эти времена, на голову выше его. Рост не был её единственной отличительной чертой. Живот её выглядел, словно она вынашивала ребёнка уже восемнадцатый месяц.

Он пробормотал:

— Я был не в курсе событий некоторое время. Не скажете, какой сейчас год?

Она уставилась на него, затем рассмеялась.

— Ты что, алкаш? Или в тюрьме сидел? Сейчас 1987-й, тупица. Это год величайшего позора! Самый чёрный, упадочный, нацистский! Это год самодовольного ханжи и ****уна, тупоголового шовиниста Орда!

— Что? Кого? — переспросил Рип, пытаясь отодвинуться подальше и не сумев этого из-за толпы.

— Ты, должно быть, из одиночки освободился! Или наркотиками накачался? Нашего президента, идиот безмозглый! Вот кого! Он, в конце концов, одобрил поправку против абортов! И вот… посмотри на меня! Теперь даже подпольного мясника нельзя найти! Они боятся пожизненного заключения и…

— Он приближается! — закричал кто-то, и аплодисменты с приветственными возгласами заглушили её дальнейшие слова. Люди подпрыгивали, как грешники в аду на раскалённой сковородке, и проливали слёзы величиной с лошадиные катыши. Неподалёку какой-то мужик с пеной у рта и выпученными глазами повалился на тротуар и пытался откусить кусок от поребрика. Может быть, он многим не нравился, но его дантист наверняка любил его.

Первыми приблизились машины, в которых находились вооружённые парни со зловещими лицами. Затем следовал кортеж полицейских на мотоциклах. За ними, впереди открытого автомобиля, бежали какие-то вооружённые бандиты. На переднем сиденье находился водитель и два мужика с каменными лицами и беспокойными глазами. На заднем сидела симпатичная пожилая женщина и стоял мужчина, который размахивал рукой и улыбался, как курильщик опиума, только что принявший дозу в безопасном месте.

Рёв толпы давил на нервы Рипа, словно владелец векселя, загнавший в угол свою жертву. Но он не был достаточно громким, чтобы заглушить одновременный грохот пятидесяти — сотни? — выстрелов.

Пистолет высокой женщины выпалил в дюйме от уха Рипа, заставив его наложить в штаны. Спустя мгновение оружие взвилось в воздух и упало на дорогу.

Рип обернулся. Хотя и оглушённый, он смог прочитать по губам женщины:

«Вот так! Пускай теперь говнюки попробуют вычислить, кто пристрелил засранца!»

Неужели это заговор? Могут ли сотни женщин или мужчин сохранить такой заговор в тайне? Нет, конечно. Наверное, множество беременных женщин пришли сюда с одной и той же идеей. Кто знает, сколько их ещё ждало дальше по улице, не успевших воспользоваться таким случаем?

Словно стальная сперма мастурбирующего робота, повсюду летело оружие. Владельцы пистолетов избавлялись от них и стаскивали перчатки. Их жертва лежала на земле, кровь фонтанировала, по крайней мере, из пятидесяти отверстий. Если бы труп был нефтяным месторождением, Америка могла бы послать ОПЕК подальше.

В следующее мгновение Рип со всех ног кинулся бежать. Охрана убитого принялась стрелять наобум, и невинные прохожие, вернее, некоторые из них невинные, валились, как блохи с отравленной собаки. Наконец, Рип добрался до безопасного места, хотя по пути его пару раз потоптали, разок ударили по яйцам и царапали столько раз, что он лишился многих частей своей одежды и неменьшего количества собственной кожи. Это напомнило ему, как он однажды схватился с женой Брома Голландца. Но теперь он не испытал хоть какого-то удовольствия.

Он забежал в бар. Тяжело дыша, он стоял у окна и наблюдал за кутерьмой на улице. Затем, услышав небольшой громоподобный шум, он оглянулся. Его обдало холодом. Шум был слишком похож на тот, что раздавался, когда низкорослые стариканы играли в кегли, а он пил их голландский джин: такой превосходный на вкус и с таким непредсказуемым эффектом. Он увидел несколько мраморных игровых шаров, нечто новенькое для него, но оставил их без внимания. Перед ним предстали два старика-коротышки. Один из них был главнее: плотный пожилой джентльмен в шнурованном камзоле, на голове высокая шляпа, на ногах красные носки и высокие башмаки. Он заговорил с незнакомым акцентом:

— Довольно долго искали мы тебя во времени, Рип. Слишком большое количество эликсира вызывает не только временную стабилизацию организма в потоке времени. А теперь — пойдём.

— Нет, нет! — громко вскричал Рип, надеясь, что завсегдатаи бара придут к нему на помощь. — Пожалуйста! Сейчас не золотой век, но…

Нью-Йорк не был уже тем прежним городом, когда существовала взаимовыручка. Теперь никто не захотел вмешиваться. В то время как одни посетители бара отвернулись, а другие просто глазели, второй коротышка что-то вонзил в руку Рипа. Потеря сознания обрушилась лавиной.

Как и было написано в книге, проснулся он в 1792 году на том месте, где уснул. Чувствовал он себя в десять раз хуже, чем при всех его прежних похмельях, вместе взятых. Это не из-за совершённых им совокуплений. Нельзя пролежать двадцать лет без движения и не почувствовать сильной боли в спине. К счастью, эликсир каким-то образом не дал ему замёрзнуть насмерть и предохранил от пролежней.

Ковыляя к деревне и оплакивая потерянный ****ский рай, он размышлял о коротышках. В отличие от Вашингтона Ирвинга Рип не думал, что это были души Генри Хадсона и его экипажа. Это были жители внешнего космоса, может быть, пришельцы из НЛО, о котором толковала та парочка. Или путешественники во времени из далёкого будущего.

Когда Рип добрался до деревни, он уже знал, что делать. Разве для него уже не был написан план действий тем писакой Ирвингом через сорок семь лет с этого дня? Но жизнь оказывается не так уж и трудна. Теперь он считается стариком пятидесяти пяти лет, и никто не станет требовать, чтобы он зарабатывал себе на жизнь. Если подумать, ведь никто, кроме умершей жены, этого и не требовал. Муж дочери, умный парень, не отказывался помогать ему, а теперь тем более, когда Рип стал живой легендой.

Он часто сидел перед гостиницей Дулитла «Юнион Отель», которая раньше была таверной ван Веддера, и рассказывал свою историю по версии Ирвинга, получая за это столько бесплатных выпивок, что едва справлялся с ними.

Иногда, далеко за полдень, нагрузившись больше, чем корабль с контрабандным ромом, он закрывал глаза и впадал в дрёму или притворялся, что спит. Зеваки и туристы вокруг него могли видеть, как лицо его иногда искажалось от испуга. Они догадывались, что ему снятся кошмары, и были совершенно правы. Он думал об ужасах 20-го века, о том, что вызывало кошмары и у самих жителях того времени.

А иногда он улыбался во сне, бёдра его двигались, а борода приподнималась там, где она прикрывала ширинку. Посмеиваясь, фыркая, толкая друг друга локтями под рёбра, зеваки угадывали, что закалённый старина Рип видит эротический сон. Они не ошибались, но и не ведали, насколько пурпурен был этот сон.