1

Вначале

Вначале их было тридцать шесть. Тридцать шесть живых капелек, таких крохотных, что Эдуардо мог разглядеть их только в микроскоп. Сидя в затемненной комнате, он как зачарованный всматривался в объектив.

В трубках, змеившихся вдоль теплых, влажных стен, едва слышно побулькивала вода. В камеры-инкубаторы беспрестанно нагнетался обогащенный кислородом воздух. Тусклый красный свет озарял лица лаборантов, склонившихся над длинными рядами стеклянных чашек. В каждой чашке — Эдуардо знал это — теплилась крохотная капелька жизни.

Одну за другой Эдуардо пододвигал свои чашки под объектив. Клетки были безупречны, по крайней мере на вид. Каждая из них имела все, что необходимо для роста. Как много знаний сокрыто в этом микроскопическом мире! Даже Эдуардо, хорошо разбиравшийся в процессе, замирал в благоговении. Эта клетка уже знала, какого цвета у нее будут волосы, высокой ли она вырастет, будет ли любить шпинат или брокколи. Возможно, она уже испытывала смутное влечение к музыке или разгадыванию кроссвордов. И все это сокрыто в крохотной капельке!

Наконец округлые очертания затрепетали, появились линии, делящие клетки пополам. Эдуардо глубоко вздохнул. Все будет хорошо! Он посмотрел, как делятся, растут образцы, потом осторожно переместил их в инкубатор.

Однако хорошо было далеко не все. Клеткам что-то не нравилось в питании, в тепле, свете — Эдуардо не понимал, в чем дело. Клетки гибли одна за другой. Вскоре их осталось только пятнадцать, и желудок Эдуардо то и дело сжимался в ледяной комок. Если он потерпит неудачу, его отошлют на фермы, и что тогда станет с Анной, с детьми, с отцом — глубоким стариком?!

— Ничего страшного.— Голос Лизы послышался так близко, что Эдуардо едва не подпрыгнул.

Лиза была одним из старших техников. После долгих лет работы в темноте ее лицо стало белым как мел, а сквозь пергаментно-тонкую кожу просвечивали синие ниточки вен.

— Как это — ничего страшного?! — сказал Эдуардо.

— Эти клетки были заморожены больше ста лет назад. Они не могут быть такими же здоровыми, как образцы, взятые только вчера.

— Неужели так давно? — удивился Эдуардо.

— Но хотя бы часть из них должна выжить,— сухо отрезала Лиза.

И Эдуардо снова начал беспокоиться. Примерно с месяц все шло нормально. Наступил долгожданный день, и он имплантировал крошечные эмбрионы в матки коров-кормилиц. Коровы стояли в ряд и терпеливо переминались с ноги на ногу. Их кормили из трубок, а физические нагрузки, необходимые для успешного созревания плода, животные получали от гигантских механических рук, которые стискивали и массировали их ноги так, будто коровы бредут по бескрайнему полю. То и дело какая-нибудь из коров начинала двигать челюстями, словно жвачку жевала.

«Снятся ли им одуванчики? — думал Эдуардо — Чувствуют ли они, как призрачный ветер ворошит траву у них под ногами? Наполняются ли их мозги тихой радостью оттого, что в утробе у них созревает новая жизнь? И понимают ли они, что за дети растут у них во чреве?»

Однако коровам, по-видимому, весьма не нравилось то, что с ними сотворили, ибо тела их решительно отторгали имплантированные эмбрионы. Младенцы, на этой стадии развития не крупнее мелкой рыбешки, гибли один за другим.

Наконец остался только один — последний.

По ночам Эдуардо спал плохо. Он то и дело вскрикивал во сне, и Анна спрашивала, что случилось. Но он не мог ей рассказать! Не мог признаться, что, если последний эмбрион погибнет, его вышвырнут с работы. И отошлют на фермы. И тогда она, Анна, и их дети, и старик отец побредут по пыльным дорогам под жарким, палящим солнцем.

Но этот единственный эмбрион вырос и превратился в существо с отчетливо различимыми руками, ногами и миловидным личиком. Эдуардо часами рассматривал его на экране сканера. «Ты держишь в своих руках мою жизнь»,— говорил он младенцу. И малыш, будто слыша, принимался крутиться в коровьей матке всем своим маленьким тельцем, пока не поворачивался к человеку лицом. И Эдуардо, непонятно почему, ощущал теплую привязанность к этому крохотному созданию.

Когда наступил решающий день, Эдуардо принял новорожденного на руки, словно собственное дитя. Его взор затуманили слезы. Он бережно положил младенца в колыбель и потянулся за иглой, которая должна была стереть его разум.

Лиза торопливо перехватила его руку.

— Этого не исправляй,— велела она.— Это один из Алакранов. Их всегда оставляют как есть...

«На пользу ли тебе это будет? — думал Эдуардо, глядя, как младенец поворачивает головку навстречу суетящимся медсестрам в накрахмаленных халатах.— Скажешь ли ты мне спасибо, когда вырастешь?»

 

2

Домик в маковых полях

Матт стоял перед дверью и растопыренными отчаянно руками преграждал Селии путь. Небольшая гостиная была залита голубоватым светом раннего утра. Солнце еще не поднялось над горами, окаймлявшими далекий горизонт.

— Это еще что такое?! — сказала женщина.— Ты уже большой мальчик, тебе почти шесть лет. Ты же знаешь, мне надо на работу.

Она подхватила его под мышки и, словно пушинку, убрала с дороги.

— Возьми меня с собой! — взмолился Матт, хватая ее за рубашку.

— Перестань.— Селия осторожно выпростала одежду из его пальцев.— Тебе нельзя со мной, ми вида. Ты должен прятаться в гнездышке, как хорошая маленькая мышка. Вокруг летают ястребы, которые едят маленьких мышек.

— Я не мышка! — завопил, заорал, завизжал во весь голос Матт.

Он хорошо знал, как сильно это раздражает взрослых, но ему во что бы то ни стало надо было задержать, остановить Селию, пусть даже она будет ругаться. Сил больше нет целыми днями сидеть одному!

Селия оттолкнула его — мягко, но твердо:

— Каллате! Заткнись! Хочешь, чтобы я оглохла? Глупый малыш с кукурузой вместо мозгов!

Матт уныло плюхнулся в большое мягкое кресло. Селия тотчас же опустилась перед ним на колени.

— Не плачь, ми вида. Я люблю тебя больше всех на свете. Я тебе все объясню, когда станешь немножко постарше.

Но она никогда ничего не объясняла. Хотя обещала это уже много-много раз. Внезапно боевой дух покинул Матта: он был слишком мал и слаб, чтобы сражаться с той неумолимой силой, которая заставляла Селию каждый день уходить и оставлять его одного.

— Ты принесешь мне подарок? — спросил он, увертываясь от поцелуя.

— Конечно! Как всегда!

Матт нехотя отпустил ее. Обида, закипевшая в груди, была какая-то странная — от нее хотелось не сердиться, а плакать. Без Селии в доме было очень одиноко. Он скучал без ее пения, грохота кастрюль, рассказов о людях, которых никогда не видал и никогда не увидит. Даже когда Селия спала — а после долгих часов, проведенных на кухне в Большом доме, она засыпала как убитая,— комнаты все равно были полны ею, и от этого почему-то становилось немножко теплее.

Когда Матт был поменьше, одиночество не было ему так в тягость. Он возился с игрушками, смотрел телевизор. Выглядывал в окно, где, насколько хватало глаз — до самого горизонта, окаймленного неровной линией сумрачных гор,— тянулись белесые маковые поля. Белизна резала глаз, поэтому он с облегчением отворачивался от них и возвращался в тенистую прохладу гостиной.

Но в последнее время Матт стал все внимательнее присматриваться к тому, что его окружает. Маковые поля были не совсем пусты. Время от времени по ним проходили лошади — он узнавал их по картинкам в книжках. Лошади понуро брели между рядами белых цветов. Под ярким солнцем трудно было различить, кто на них сидит, но, похоже, верховые были не взрослыми, а детьми, такими же, как он.

После этого открытия ему ужасно захотелось увидеть их поближе.

Матт часто видел детей по телевизору и знал, что они редко остаются одни. Они всегда все делали вместе — строили крепости, гоняли мяч, дрались... Даже драться было бы интересно, если бы при этом вокруг тебя были люди. Но Матт не видел никого, кроме Селии да — раз в месяц — врача. У врача был недовольный вид, и он совсем не любил Матта.

Матт вздохнул. Чтобы заняться хоть чем-нибудь, надо выйти из дому, а Селия не раз повторяла, что это очень опасно. Кроме того, и дверь, и окна были накрепко заперты...

Матт уселся за стол и взял в руки книжку. На обложке было написано: «Педро Эль-Конехо». Матт немного умел читать и по-английски, и по-испански. В разговорах они с Селией обычно перемешивали оба языка и прекрасно понимали друг друга.

Педро Эль-Конехо был озорным кроликом, который забрался в сад сеньора Макгрегора, чтобы полакомиться салатом. Сеньор Макгрегор хотел поймать Педро и сделать из него котлетку, но Педро, пережив множество приключений, удрал и был таков. Эта сказка нравилась мальчику.

Матт захлопнул книжку и поплелся в кухню. Там стояли большой холодильник и микроволновка. На микроволновке висел плакат: «ПЕЛИГРО!!! ОПАСНО!!!», и вообще она сверху донизу была обклеена желтыми квадратиками бумаги с надписями: «Нельзя!!!» и «Не трогать!!!» Еще Селия (на всякий случай!) перевязала дверцу микроволновки ремнем и заперла на большой висячий замок. Она жила в постоянном страхе, что Матт когда-нибудь сумеет открыть печку и, по собственному ее выражению, «поджарит себя с потрохами».

Матт не знал, что такое потроха, и не спешил выяснять. Он осторожно обогнул опасную машину и направился к холодильнику. Эта территория, несомненно, принадлежала ему. Каждый вечер Селия наполняла холодильник всякой всячиной. Она служила кухаркой в Большом доме, и еды всегда имелось в изобилии: жареная рыба и кукурузные пирожки, индийские овощи в тесте и русские блинчики — одним словом, все то, что ели обитатели Большого дома. А еще на полках всегда стояли большой пакет молока и бутылка фруктового сока.

Матт наполнил себе тарелку и пошел в комнату Селии.

Чуть ли не половину комнаты занимала большущая кровать, заваленная вязаными подушками и плюшевыми зверями. У изголовья висели распятие и картина, изображавшая Господа нашего Иисуса с сердцем, пронзенным пятью мечами. Эта картина всегда пугала Матта. Еще хуже было распятие, потому что оно светилось в темноте. Матт старался держаться к нему спиной, но все равно в комнате у Селии ему нравилось.

Он растянулся на кровати и понарошку покормил собачку, мишку, кролика (конехо, поправился Матт). Сперва это его немного развлекло, но затем внутри вновь начала расти пустота. Эти животные были ненастоящими! Он пытался разговаривать с ними, он даже придумал им имена, но они отказывались ему отвечать. Они ничего не понимали! Матт, конечно, не мог выразить это словами, но чувствовал, что их здесь как бы и нет.

Матт повернул зверей лицом к стене, словно бы в наказание за то, что они ненастоящие, и направился в свою комнату. Она была гораздо меньше; все стены обклеены картинками, которые Селия вырезала из журналов: кинозвезды, животные, младенцы — Матт не находил в них ничего привлекательного, а Селия считала неотразимыми,— цветы, фотографии из разделов новостей. На одном снимке акробаты выстроились в огромную пирамиду.

«Шестьдесят четыре! — гласила подпись.— Новый рекорд лунной колонии!»

Матт видел эти слова так часто, что давно выучил их наизусть. На другом снимке человек держал здоровенную лягушку, зажатую между двумя кусками хлеба.

«Квакающий закусон!» — утверждала подпись.

Матт не знал, что такое закусон, но Селия, глядя на картинку, всегда смеялась.

Он включил телевизор и попробовал смотреть сериал. В таких сериалах люди всегда кричат друг на друга. Никакого смысла в этом не было, а когда и был, интереснее от этого не становилось.

«Все они ненастоящие,— подумал Матт с внезапным ужасом.— Как плюшевые игрушки».

Он мог говорить с этими людьми, скакать перед телевизором, ходить на руках (если бы умел), орать во всю глотку, но люди эти все равно не обратили бы на него ни малейшего внимания.

На Матта навалилось чувство одиночества, такое острое и горькое, что хоть плачь. Он обхватил себя руками за плечи и действительно заплакал, громко всхлипывая. По щекам покатились крупные слезы.

И тогда... тогда... сквозь орущие голоса по телевизору, сквозь собственные всхлипы Матт услышал голос. Голос чистый и громкий — детский... Настоящий!

Матт подбежал к окну. Селия всегда предупреждала его быть осторожнее, когда выглядываешь на улицу, но от волнения он забыл все ее советы. Поначалу он увидел только привычно слепящую белизну маковых полей. Потом под окном промелькнула тень, и Матт, поспешно отшатнувшись, упал на пол.

— Что это за развалюха? — спросил голос.

— Наверно, хижина рабочих,— отозвался другой голос, повыше.

— Вот не думал, что кому-то разрешают жить на опиумных полях...

— Может, склад. Посмотри, дверь заперта? Задергалась и загремела дверная ручка. Матт скорчился на полу; сердце готово было выпрыгнуть из груди. Кто-то прижался лицом к окну и, заслонившись ладонями, принялся вглядываться в полумрак. Матт словно окаменел. Ему ужасно хотелось завести друзей, но это произошло слишком неожиданно. Он чувствовал себя совсем как Педро Эль-Конехо в саду у мистера Макгрегора.

— Смотри, там ребенок!

— Что?! Дай-ка глянуть.— К стеклу прижалось второе лицо: девочка с черными волосами и оливковой, совсем как у Селии, кожей.— Мальчик, открой окно. Как тебя зовут?

Но от испуга Матт не мог вымолвить ни слова.

— Может, он идиот,— со знанием дела предположила девочка.— Эй, малыш, ты идиот?

Матт протестующе затряс головой. Девочка рассмеялась.

— А я знаю, кто тут живет,— сказал мальчик.— Узнаю картинку на столе.

Матт сообразил, что он говорит о портрете, который Селия подарила ему на день рождения.

— Здесь живет старая толстая кухарка — забыл, как ее звать,— сказал мальчик.— Она почему-то никогда не ночует с другими слугами. Наверно, это ее халупа. Понятия не имел, что у нее есть ребенок...

— И муж,— заметила девочка.

— Да, верно. Интересно, а папа знает? Надо его спросить...

— Не надо! — воскликнула девочка.— Ты на нее накличешь беду.

— Это ранчо принадлежит моей семье, и папа мне говорит, чтобы я за всем присматривал. А вы тут только в гостях.

— Ну и что?! Мой папа говорит, что слуги тоже имеют право на личную жизнь, а он сенатор Соединенных Штатов, поэтому его мнение главнее.

— Твой папа меняет мнения чаще, чем носки,— сказал мальчик.

Матт не расслышал, что ответила девочка. Дети отошли от дома, и теперь до него долетали лишь обрывки отдельных слов. Он лежал на полу и дрожал всем телом, как будто повстречал одно из тех чудовищ, которыми, по рассказам Селии, кишит внешний мир, например чупакабру. Чупакабры, как известно, высасывают у человека кровь и бросают его тело сохнуть на солнце, как пустую тыквенную кожуру. Слишком уж неожиданно все произошло!

Но девочка ему понравилась.

До конца дня Матта попеременно захлестывали то страх, то радость. Селия не раз предупреждала его, чтобы он ни за что не показывался в окне. Если кто-нибудь придет, надо прятаться. Но появление детей так обрадовало его, что он не мог удержаться и подбежал к окну. Они были старше его. Насколько старше — он не знал. Но явно не взрослые и на вид не казались опасными. Но Селия все-таки будет в ярости, если узнает. Матт решил ничего ей не говорить.

В тот вечер она принесла ему раскраску, которую выбросили дети в Большом доме. Они успели раскрасить только половину, так что Матт с толком провел за книжкой полчаса перед ужином, пустив в ход огрызки карандашей, которыми Селия снабдила его несколькими днями раньше. Из кухни доносился аппетитный аромат жаренного с луком сыра, и Матт понял, что она готовит ацтланскую еду. Это было необыкновенным лакомством. Обычно, возвращаясь домой, Селия так уставала, что только разогревала остатки.

Матт раскрасил в зеленый цвет целую лужайку. Карандаш почти кончился, и держать его приходилось за самый кончик. От зеленого цвета на душе становилось радостно. Вот бы увидеть такую лужайку на месте слепяще-белого поля! Он не сомневался, что трава должна быть мягкая, как постель, и пахнуть дождем.

— Очень красиво, чико,— похвалила Селия, заглядывая ему через плечо.

Крошечный зеленый огрызок выпал у Матта из пальцев.

— Ке ластима! Надо будет принести тебе из Большого дома еще. Там дети такие богатые, не заметят, даже если целая коробка пропадет.— Селия вздохнула.— Но я возьму только несколько штучек. Мышке лучше не оставлять следов на куске масла...

На ужин они поели кесадилью и энчиладу. Пища тяжелым комом легла Матту на желудок.

— Мама,— попросил он,— расскажи мне о детях из Большого дома.

— Не называй меня мамой! — взорвалась Селия.

— Прости.

Запретное слово само слетело с его губ. Селия не раз говорила, что она ему не настоящая мать. Но у всех детей по телевизору были мамы, и Матт привык (по крайней мере, про себя!) считать Селию своей матерью.

— Я люблю тебя больше всех на свете,— торопливо добавила женщина.— Никогда этого не забывай! Но тебя, ми вида, мне просто одолжили...

Матт плохо понимал слово «одолжили». По его представлениям, оно означало, что ты кому-то что-то даешь на время. Но это значит, что тот, кто «одолжил» его Селии, может когда-нибудь потребовать его обратно.

— Уж поверь мне на слово, ми вида, все дети в Большом доме — отъявленные негодники,— охотно пустилась в рассказ Селия.— Ленивые, как коты, и такие же неблагодарные. Переворачивают все вверх дном и заставляют горничных убирать за ними. Работаешь как проклятая, готовишь необыкновенные пирожные с сахарными розочками, фиалками и зелеными листиками, а «спасибо» из них и клещами не вытянешь — никакой благодарности! Набьют свои самодовольные рты и заявят, что на вкус хуже глины!

Селия нахмурилась. Видимо, этот случай произошел совсем недавно.

— Их зовут Стивен и Бенито,— напомнил Матт.

— Бенито — самый старший, ему семнадцать. Вот уж кто дьявол во плоти! Ни одной девчонке на фермах прохода не дает. Но ты об этом не думай, ми вида,— это дела взрослые, скучные... В общем, Бенито вылитый отец, то есть пес в человечьем обличье. В этом году он уезжает в колледж, и я рада, что больше его не увижу.

— А Стивен? — терпеливо спросил Матт.

— Он чуточку получше. Иногда мне даже кажется, что у него есть душа. Он водится с дочками Мендосы — девочки вроде неплохие, хотя одному богу известно, что они здесь делают, среди нашей-то своры.

— А как выглядит Стивен? — Матту ужасно хотелось узнать, как звали детей, приходивших к его окну.

— Ему тринадцать. Довольно крупный для своих лет. Волосы песочного цвета. Голубые глаза...

«Наверно, это он и есть»,— подумал Матт.

— Как раз сейчас семейство Мендосы гостит в Большом доме. Эмилии тоже тринадцать, очень красивая девочка, черноволосая с карими глазами.

«Наверно, это та самая»,— решил Матт.

— У нее хоть манеры хорошие. Мария, сестра ее, примерно одних с тобой лет, так она водится с Томом. Хотя как сказать — водится! То и дело рыдает горькими слезами.

— Почему? — спросил Матт.

Ему нравилось слушать про проделки Тома.

— Том в десять раз хуже, чем Бенито! Глазки свои распахнет широко, большущие такие, невинные — кому угодно в душу залезет. Все ему умиляются, но только не я! Сегодня он дал Марии бутылку лимонада. «Последняя,— говорит,— холодная, специально для тебя припас». И знаешь, что в ней было?

— Что? — Матт замер в предвкушении.

— Да язык прямо не поворачивается сказать! Написал он туда — можешь себе представить?! И крышечку, мерзавец, на место приладил! Ох как же она плакала, бедняжка! Никак уму-разуму не научится...

Внезапно из Селии будто весь воздух выпустили. Она широко зевнула и прямо на глазах у Матта покачнулась от усталости:

— Прости, чико. Когда колодец пуст, его уже не наполнишь.

Матт ополоснул тарелки и сложил их в посудомоечную машину, а Селия тем временем приняла душ. Она вышла из ванной в бесформенном розовом халате и, взглянув на убранный стол, сонно кивнула.

— Ах ты, мой маленький помощник!

Она взяла Матта на руки и отнесла в постель. Как бы Селия ни уставала — а иногда она от изнеможения буквально валилась с ног,— этот ритуал они соблюдали всегда. Она накрыла Матта одеялом и затеплила лампадку перед изваянием Святой Девы Гвадалупской. Эту статуэтку она привезла из родной деревни в Ацтлане. Ноги Девы покоились на пыльных гипсовых розочках, увитое каскадом искусственных цветов платье было закапано воском, но лицо светилось все той же божественной мягкостью, что и в спальне у Селии много-много лет назад.

— Я буду в соседней комнате, ми вида,— шепнула женщина, целуя Матта в макушку.— Если станет страшно, позови...

Вскоре дом затрясся от храпа. Для Матта этот звук был привычен, как далекие раскаты грома над горами, и ничуть не мешал спать.

— Стивен и Эмилия,— прошептал он, словно пробуя эти имена на вкус.

Он понятия не имел, что скажет детям, если они придут еще раз, но решил во что бы то ни стало познакомиться с ними. Даже заготовил несколько фраз: «Привет, меня зовут Матт. Я здесь живу. Хотите пораскрашивать картинки?»

Нет! Так говорить нельзя — ведь раскраски и карандаши украдены...

«Хотите поесть?» — но еда, может быть, тоже украдена... «Хотите поиграть?» Вот это хорошо... Может быть, Стивен и Эмилия что-нибудь ему ответят, и Матту не придется думать дальше.

— Меня зовут Матт... Хотите поиграть? Я здесь живу... Хотите поиграть? — шептал он, закрывая глаза.

Над ним в колеблющемся пламени свечи покачивалось доброе лицо Святой Девы Гвадалупской.

 

3

Собственность семейства Алакран

Утром Селия ушла, и Матт провел целый день, ожидая детей. Перед закатом, когда надежда почти оставила его, он услышал голоса. Они приближались. Матт подбежал к окну.

— Вот он! Видишь, Мария, я же говорила, что не вру! — Это была Эмилия. Ее рука лежала на плече девочки помладше.— С нами он не хочет разговаривать, может, хоть тебя не испугается.

Эмилия подтолкнула девочку вперед. Мария решительно шагнула к домику.

— Эй, мальчик! — закричала она, барабаня кулачками по оконной раме.— Как тебя зовут? Хочешь поиграть?

Одним махом она разрушила тщательно заготовленную Маттом речь. Он уставился на нее, не в силах сообразить, как следует себя вести, что говорить теперь...

— Ну так что, да или нет? — Мария обернулась к остальным.— Скажите ему, пусть отопрет дверь.

— Это уж ему самому решать.— Стивен пожал плечами.

Матт хотел сказать, что у него нет ключа, но не смог вымолвить ни слова.

— Хорошо хоть сегодня не прячется,— заметила Эмилия.

— Если не можешь открыть дверь, открой окно,— сказала Мария.

Матт попробовал, хотя знал, что все равно ничего не получится. Все окна в домике были накрепко заколочены. Он развел руками.

— Он понимает, что мы говорим,— сказал Стивен.

— Эй, мальчик! Сделай что-нибудь, да поскорее, а то мы уйдем! — прокричала Мария.

Матт принялся лихорадочно соображать. Надо их чем-нибудь заинтересовать! Он поднял палец, как делала Селия, когда просила его подождать немножко. Потом кивнул, давая понять, что согласен с требованием Марии и готов «что-нибудь сделать».

— Что это значит? — удивилась Эмилия.

— Понятия не имею. Может, он немой? — предположил Стивен.

Матт помчался к себе в комнату и сорвал со стены фотографию человека с сэндвичем из лягушки. Селия, глядя на нее, всегда смеялась — может, эти дети тоже посмеются? Вернувшись, он прижал снимок к оконному стеклу. Дети подошли поближе.

— Что там написано? — спросила Мария.

— «Квакающий закусон»,— прочитал Стивен.— Поняла? Лягушки квакают — ква-ква-ква. А этот дядька положил лягушку между двух кусков хлеба и хочет ею закусить. Очень смешно!

Эмилия хихикнула, но Мария лишь пожала плечами.

— Люди не едят лягушек,— сказала она.— Тем более живых.

— Это же шутка, дуреха.

— Я не дуреха! А есть лягушек — гнусно и гадко. И совсем не смешно!

— Спасите меня от этой идиойдки! —- Стивен картинно закатил глаза.

— И я не идиойдка!

— Да полно тебе, Мария,— вздохнула Эмилия.

— Вы привели меня посмотреть на мальчика, я сто миль тащилась за вами по солнцу, устала, а этот мальчик не хочет говорить. Ненавижу тебя!

Матт смотрел на эту сцену с ужасом. Он совсем не ожидал такого поворота событий. Мария плачет, Эмилия сердится, а Стивен вообще повернулся к обеим спиной. Матт постучал по стеклу и, убедившись, что Мария подняла на него глаза, помахал картинкой, скомкал ее в мячик и изо всех сил швырнул через комнату.

— Смотрите, он со мной согласен! — прокричала Мария сквозь слезы.

— Мне это нравится все меньше и меньше,— проворчал Стивен.— Напрасно мы привели сюда эту идиойдку.

— Я думала, мальчик захочет поговорить с ребенком его возраста,— примирительно сказала Эмилия.— Пошли, Мария. Нам надо вернуться до темноты.

— Никуда я не пойду! — заявила Мария и уселась на землю.

— Как хочешь, толстуха, я тебя не понесу.

— Оставим ее тут,— предложил Стивен и решительно зашагал прочь. В следующую минуту за ним последовала и Эмилия.

Матт окаменел от ужаса. Если большие ребята уйдут, Мария останется совсем одна. Скоро стемнеет, Селия вернется только через несколько часов, а вокруг одни пустые маковые поля и...

И чупакабры, которые гуляют по ночам и высасывают из людей всю кровь, оставляя их высыхать, как пустые тыквенные кожурки!

И тут Матта осенило. Мария на несколько шагов отошла от окна и снова села, крича вслед исчезнувшим из виду Стивену и Эмилии разные обидные слова. Матт схватил со стола большой чугунок, в котором Селия варила менудо, и, размахнувшись что было силы, нимало не заботясь о последствиях — надо спасать Марию! — шарахнул им в окно. Искрящимся потоком стекло посыпалось на землю. Мария вскочила на ноги. Из маковых зарослей вынырнули Стивен и Эмилия — оказывается, они просто прятались, присев на корточки.

— Черт побери! — вскричал Стивен.

Все трое стояли разинув рты и глазели на темную дыру, зияющую на месте окна.

— Меня зовут Матт. Я здесь живу. Хотите поиграть? — выпалил Матт, потому что других слов так и не придумал.

— Оказывается, он умеет говорить,— пробормотала Эмилия, когда первый испуг прошел.

— Ты всегда так открываешь окно, малыш? — спросил Стивен.— Мария, отойди подальше. Тут везде стекло— Он осторожно подошел к домику и палкой выломал из рамы торчащие осколки. Потом заглянул внутрь и осмотрелся. Матту пришлось вцепиться обеими руками в стол, чтобы не выскочить в другую комнату.— Странное дело! Окно заколочено. Тебя что, держат под замком? Как в тюрьме?

— Я здесь живу,— повторил Матт.

— Ты это уже говорил.

— Хотите поиграть?

— Может, он, как попугай, знает всего несколько слов? — предположила Эмилия.

— Я хочу поиграть,— заявила Мария.

Матт с благодарностью посмотрел на нее. Девочка вырывалась из рук Эмилии, явно вознамерясь подойти поближе. Стивен покачал головой и отступил на шаг в сторону. На этот раз он, похоже, всерьез собрался уйти.

И тогда Матт принял решение. Оно пугало, но такого случая ему никогда раньше не представлялось и вряд ли представится когда-нибудь в будущем. Он подтащил к разбитому окну стул, вскарабкался на подоконник и прыгнул на улицу.

— Стой! — заорал Стивен и рванулся веред, пытаясь подхватить мальчика. Но было уже поздно.

Ноги Матта пронзила страшная боль. Он упал вперед, руками и коленями прямо на битое стекло.

— Да он босиком! Что же нам теперь делать?! — Стивен поднял Матта и переложил на свободное от осколков место.

Матт с удивлением смотрел на кровь, капающую из его рук и ног. По коленям змеились ярко-красные струйки.

— Вытащи стекло! — закричала Эмилия.— Мария, отойди прочь!

— Я хочу посмотреть! — завопила малышка.

Матт услышал шлепок и обиженный визг. Голова его закружилась. Он с трудом поборол тошноту, а потом весь мир качнулся у него перед глазами и уплыл куда-то в черноту.

Очнулся он оттого, что его куда-то несли. Его мутило, но куда хуже было чувствовать, как все тело сотрясается от жестокой дрожи. Он завопил что есть мочи.

— Этого еще не хватало! — пропыхтел Стивен, тащивший Матта за плечи.

Эмилия держала мальчика за ноги. Ее рубашка и брюки намокли от крови — его крови. Матт снова закричал.

— Лежи смирно! — зашипел Стивен.— Мы и так несемся со всех ног!

Во все стороны простирались маковые поля, казавшиеся синеватыми в длинных предзакатных тенях, протянувшихся со стороны гор. Стивен и Эмилия бежали по узкой тропинке. Матт всхлипывал так громко, что перехватывало дыхание. Ему не хватало воздуха.

— Погоди! — крикнула Эмилия.— Надо подождать Марию.

Ребята присели на корточки и положили Матта на землю. Матт услышал топот маленьких ножек.

— Я тоже хочу отдохнуть,— заявила Мария.— Нам еще много-много миль идти. И я пожалуюсь папе, что ты меня шлепнула.

— На здоровье,— огрызнулась Эмилия.

— А ну, смолкните, вы все,— велел Стивен.— Малыш, кровь у тебя больше не идет, так что, думаю, жить ты будешь. Напомни-ка как тебя зовут.

— Матт,— ответила за него Мария.

— Мы недалеко от дома, Матт. Считай, что тебе повезло — врач остался у нас на ночь. Сильно болит?

— Не знаю,— сказал Матт.

— Конечно сильно. Вон ты как вопил,— сказала Мария.

— Я не знаю, что значит «сильно»,— пояснил Матт.— Мне раньше никогда не было так больно.

— Ты потерял кровь, но не очень много,— сказал Стивен, заметив, что Матт снова начал дрожать.

— А похоже, что много,— сказала Мария.

— Заткнись ты, идиойдка!

И старшие ребята, подхватив Матта, побежали дальше. Мария плелась следом, громко жалуясь на долгий путь и на то, что ее обзывают идиойдкой.

По дороге Матта укачало. Боль слегка унялась, а Стивен сказал, что он потерял не слишком много крови... В навалившемся сонном дурмане его даже не очень беспокоило, что скажет Селия, когда увидит разбитое окно...

Когда они наконец добрались до границы маковых полей, последние лучи солнца уже угасали за горами. Тропинка вывела их на широкий газон. Он переливался мерцающим зеленым цветом, казавшимся еще темнее в голубоватом вечернем свете. Никогда в жизни Матт не видел так много зелени.

«Это лужайка,— подумал он сквозь дремоту.— Иона пахнет дождем».

Они взбежали по широкому крыльцу, мягко белевшему в сумерках. С обеих сторон над мраморными ступеньками тяжело нависали усыпанные золотистыми плодами ветви апельсиновых деревьев. Неожиданно среди листвы вспыхнули и затрепетали миллионы лампочек. Огни выхватили из темноты белоснежную стену огромного дома, колонны и статуи, высокую арку двери, ведущей неведомо куда. Посредине арки в камне был выгравирован скорпион.

— Ох! Ах! — закудахтали женские голоса. Чьи-то руки забрали Матта у Стивена и Эмилии, подняли и понесли.

— Кто это? — наперебой спрашивали служанки — все как одна в черных платьях с белыми фартуками и накрахмаленных наколках.

Сурового вида женщина с глубокими складками вокруг рта подхватила Матта на руки.

— Мы нашли его в домике среди маковых полей,— объяснил Стивен.

— Там живет Селия,— сообразила одна из служанок.— Она слишком заносчива, чтобы жить вместе со всеми.

— И неудивительно, раз она прячет там ребенка. Малыш, кто твой отец? — спросила женщина, что несла Матта.

От ее фартука пахло солнцем — точь-в-точь как от фартука Селии, когда та снимала его с бельевой веревки. Матт посмотрел на брошку, пристегнутую к ее воротнику,— серебристый скорпион с загнутым кверху хвостом. Под скорпионом была приколота пластиковая карточка, на ней значилось имя — Роза. Матт был слишком слаб, чтобы говорить; впрочем, какая разница: ответа он все равно не знал...

— Он не очень разговорчив,— сказала Эмилия.

— Где врач? — спросил Стивен.

— Придется подождать. Он у твоего дедушки. А пока что надо его вымыть,— сказала Роза.

Служанки распахнули тяжелые двустворчатые двери; за ними оказалась такая красивая комната, каких Матт в жизни не видывал. Под высоким потолком тянулись резные балки, стены были оклеены шелковыми обоями с тысячами птиц. У Матта перед глазами все кружилось, и ему почудилось, что птицы живые. А еще он увидел диван, расшитый цветами: их оттенок переливался от лавандового до нежно-розового, как перья на голубином крыле. На этот диван Роза и собиралась его положить.

— Я слишком грязный,— протестующе залепетал Матт.

Селия всегда ругалась на него, если он залезал на кровать с грязными ногами.

— Еще какой! — сварливо согласилась Роза.

Служанки расстелили поверх чудесного дивана белоснежную простыню и опустили на нее Матта. Он с ужасом подумал, что, если испачкает кровью эту простыню, ему влетит еще сильнее.

Роза достала пинцет и принялась вытаскивать из его ладоней и ног осколки стекла.

— Ну-ка, ну-ка! — шептала она, бросая стекляшки в стакан.— А ты смелый, не плачешь...

Но Матт не чувствовал в себе никакой смелости. Он вообще ничего не чувствовал. Его тело словно уплыло куда-то далеко-далеко, и он смотрел на склонившуюся над ним Розу, как на картинку по телевизору.

— А раньше он кричал, и очень даже громко,— сообщила Мария.

Малышка приплясывала вокруг, чуть ли не подпрыгивала, стараясь не пропустить самого интересного.

— Не задирай нос! — осадила сестру Эмилия.— Сама-то вопишь во все горло от крохотной занозы в пальце.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Ненавижу тебя!

— Да на здоровье! — хмыкнула Эмилия. Девочка с замиранием сердца смотрела, как из порезов Матта снова потекла кровь.

— Когда вырасту, стану врачом,— заявила она. Горничные тем временем принесли ведро воды и полотенца.

— Осторожнее,— сказала Роза.— Правая нога сильно поранена.

У Матта звенело в ушах. Он почувствовал прикосновение теплой воды, и внезапно боль вернулась. Она пронзила все тело от правой ступни до самой макушки. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог выдавить ни звука. От боли перехватило дыхание.

— Боже мой! Наверно, внутри стекло осталось,— вскричала Роза, подхватывая Матта под плечи.

Что-то — едва ли не злость,— прозвучавшее в ее голосе, заставило мальчика сжаться, как от удара.

Туман, окутывавший Матта, понемногу рассеялся. Ладони, ступни, колени полыхали такой яростной болью, о возможности существования какой он даже не подозревал.

— Говорила же я вам, раньше он плакал,— торжествующе заявила Мария.

— Заткнись! — прикрикнула на нее Эмилия.

— Смотрите! У него на ноге что-то написано! — Мария попыталась подойти поближе.

Эмилия отпихнула сестру.

— Кто здесь собирается учиться на врача, ты или я?! Черт! Ничего не могу разобрать... Все в крови.

Она взяла салфетку и обтерла ногу Матта. На этот раз боль была не такой сильной, но Матт все равно не удержался и застонал.

— Ты ему больно делаешь, дуреха! — взвизгнула Мария.

— Погоди! Ага, вот... «Собственность»... Какие мелкие буквы! «Собственность семейства Алакран».

— «Собственность семейства Алакран»?! Так это же мы! Ничего не понимаю,— пробормотал Стивен.

— Что тут происходит? — раздался голос, которого Матт до сих пор не слышал.

В комнату ворвался рослый мужчина ужасно свирепого вида. Стивен тотчас же вытянулся в струнку. Эмилия и Мария встревоженно переглянулись.

— Папа, мы нашли его в маковых полях,— сказал Стивен.— Он поранился, и я подумал, что врач...

— Кретин! Этому зверю нужен не врач, а ветеринар! — взревел великан.— Как ты посмел притащить его в дом?!

— Но у него шла кровь...— начал было Стивен.

— Да, и он изгадил всю простыню! Теперь ее придется сжечь. Немедленно выкиньте эту тварь на улицу!

Ничего не понимающая Роза озадаченно переминалась с ноги на ногу.

Мужчина склонился и что-то прошептал ей на ухо.

Лицо служанки исказилось от ужаса. Она поспешно схватила Матта в охапку и потащила из комнаты. Стивен, бледный как полотно, метнулся открыть ей дверь.

— Как он посмел так со мной разговаривать,— прошипел он спешащей за ним Эмилии.

— Он не хотел тебя обидеть,— попыталась успокоить его девочка.

— Еще как хотел! Он меня ненавидит,— возразил Стивен.

Роза сбежала с крыльца и грубо, словно тюк мокрого белья, швырнула Матта на траву. Потом, не произнеся ни слова, повернулась и исчезла в доме.

 

4

Мария

Матт лежал и глядел вверх. В черном бархатном небе яркой россыпью жемчужин сверкали мириады звезд. Это Млечный Путь — Селия говорила, что он получился из молока, которое брызнуло из груди Святой Девы, когда Она впервые кормила Младенца Иисуса. Спина Матта прижималась к траве. Та была совсем не такой мягкой, как ему хотелось бы, но все-таки пахла прохладной свежестью, и это было ужасно приятно.

Матта трясла лихорадка. Чудовищная боль в ноге понемногу утихла, сменившись тупым нытьем. Матт был рад снова оказаться на улице. Небо было знакомым, уютным. Те же самые звезды сияли и над домиком в маковых полях. Селия никогда не выпускала его на улицу днем, но вечерами они частенько сидели на крыльце. Селия рассказывала ему сказки, показывала на падающие звезды.

— Это Бог ответил на чью-то молитву,— говорила она,— и один из Его ангелов летит выполнять Божье повеление.

Матт лежал и молился, чтобы Селия пришла и спасла его. Она огорчится из-за разбитого окна, но это еще можно пережить. Пусть кричит, сколько хочет, все равно он знает, что в глубине души она его любит. Он долго смотрел на небо, но оттуда не упало ни звездочки.

— Гляньте только — лежит тут, как зверек,— послышался голос Эмилии.

Матт вздрогнул. Он совсем забыл про детей.

— А он и есть зверек,— после недолгого молчания сказал Стивен.

Матт повернул голову: ребята сидели на нижней ступеньке крыльца. Мария срывала с ветки апельсины и катила их вниз по лестнице.

— Не понимаю,— призналась Эмилия.

— Я был дурак. Надо было сразу сообразить, кто он такой... что это за существо. Никому из слуг не разрешается заводить детей или жить отдельно от других. Бенито рассказывал мне как-то эту историю, но я думал, что он... оно живет где-то в другом месте. В зоопарке, может быть... там, где держат таких, как оно.

— О чем это ты?!

— Он — клон,— сказал Стивен. Эмилия тихонько ахнула.

— Не может быть! Он... я видела клонов. Они чудовища! Пускают слюни, пачкают штаны. Мычат и хрюкают, как животные.

— А этот не такой, как все. Мне Бенито рассказывал. Техники сразу после рождения должны уничтожать клонам разум — так велит закон. Но Эль-Патрон захотел, чтобы его клон вырос как настоящий мальчик. Он так богат, что ему никакие законы не помеха.

— Это отвратительно! Клоны не люди! — воскликнула Эмилия.

— Конечно же не люди... Эмилия обхватила руками колени.

— Прямо мурашки по спине бегут. Я же до него дотрагивалась! И испачкалась в его крови... Мария, немедленно перестань катать на нас апельсины!

— Попробуй заставь,— ухмыльнулась Мария.

— Это ты еще раз попробуй, и я тебя мигом с лестницы спущу!

Девочка высунула язык и бросила апельсин с такой силой, что тот отскочил от нижней ступеньки и плюхнулся в траву.

— Матт, хочешь, я тебе апельсин почищу? — крикнула она.

— Не смей,— сказала Эмилия. Голос ее был таким строгим, что малышка мигом угомонилась.— Матт — клон. К нему нельзя подходить.

— А что такое клон?

— Гадкое животное.

— Очень гадкое? — В голосе Марии сквозило неподдельное любопытство.

Эмилия не успела ответить. Дверь открылась, и на крыльцо вышли давешний свирепый великан и врач.

— Надо было сразу меня позвать,— говорил врач.— В мои обязанности входит следить за его здоровьем.

— Я не знал, что оно здесь, пока случайно не прошел мимо гостиной. Весь дом залит кровью! От злости я потерял голову и велел Розе вышвырнуть его вон.

Сейчас свирепый человек уже не казался таким свирепым, но Матт все равно заерзал по траве, пытаясь отползти подальше. От малейшего движения ногу пронзало мучительной болью.

— Надо перенести его куда-нибудь. Я не могу оперировать на газоне...

— В крыле для слуг есть пустая комната,— сказал свирепый и кликнул Розу.

Та с недовольным видом спустилась с крыльца, подхватила Матта под мышки и отнесла в другой конец дома — тесный лабиринт полутемных, пропахших плесенью коридоров. Стивена, Эмилию и Марию отослали прочь — принять душ и переодеться.

Матта положили на жесткий голый матрас. Комната была узкая и длинная. В одном конце была дверь, в другом — окно, забранное железной решеткой.

— Мне нужно больше света,— коротко бросил врач. Свирепый принес лампу.

— Держи его,— велел он Розе.

— Помилуйте, хозяин. Он же клон,— взмолилась Роза.

— Шевелись, если жизнь дорога,— прорычал свирепый.

Роза навалилась на Матта и изо всех сил стиснула ему лодыжки. Под ее тяжестью мальчик едва не задохнулся.

— Не надо... ну пожалуйста, не надо...— рыдал он.

Врач принялся прощупывать пинцетом самый глубокий порез. Матт отбивался, визжал, молил о пощаде и наконец, когда осколок стекла был извлечен, в полуобморочном состоянии распластался на матрасе. Роза держала его за лодыжки так крепко, что ее пальцы жгли ногу как огнем. Только когда рана была промыта и зашита, она выпустила Матта. Мальчик свернулся в комочек и в страхе следил за своими мучителями — что еще они замышляют?

— Я ввел ему противостолбнячную сыворотку,— сказал врач, складывая инструменты.— Правая нога может навсегда остаться искалеченной.

— Отослать его обратно в маковые поля? — спросил свирепый.

— Поздно. Дети его уже видели...

Мужчины и Роза вышли. Матт ждал, что будет дальше. Если помолиться хорошенько, Селия наверняка за ним придет. Возьмет его на руки, отнесет в кроватку, зажжет свечку перед Святой Девой Гвадалупской...

Но Святая Дева была далеко, в домике среди маковых полей, а Селия, должно быть, даже не знает, где он!

Дверь снова распахнулась: Роза принялась расстилать по всему полу газеты.

— Врач говорит, ты приучен к дому, но я не хочу рисковать,— сказала она.— Если у тебя есть мозги, делай свои дела в ведро.

Она поставила у кровати помятое жестяное ведро и взяла лампу, собираясь уходить.

— Погодите,— взмолился Матт.

Роза остановилась. Вид у нее был недовольный.

— Вы можете сказать Селии, что я здесь? Горничная злобно ухмыльнулась.

— Селии не позволено с тобой видеться. Это приказ хозяина.

Она вышла, громко хлопнув дверью. В комнате было темно, только сквозь крошечное окошко на двери пробивался слабый желтоватый свет. Матт вытянул шею, чтобы посмотреть, откуда он идет. С потолка на проводе свисала лампочка Она была совсем маленькая, как те огоньки, которыми Селия украшала новогоднюю елку, но светила очень храбро. Без нее в коридоре наступила бы кромешная темнота.

Он ничего не видел, кроме кровати и ведра. Стены были голые, высокий потолок терялся во тьме. Комната была такая узкая, что Матту казалось, будто его посадили в лежащий на боку спичечный коробок.

Еще никогда в жизни он не ложился спать один. Селия возвращалась всегда, пусть даже очень поздно. А если ночью он просыпался, храп Селии в соседней комнате успокаивал, убаюкивал его. А здесь не было абсолютно ничего, даже не шумел ветер над маковыми полями, даже не ворковали голуби в гнездах на крыше...

Тишина пугала.

Матт расплакался. Горе захлестнуло его с головой. Потом оно отступило, выплаканное, вылившееся с потоком горьких слез, но тут он вспомнил Селию и зарыдал с новой силой. Матт поднял набухшие от слез глаза на маленькую желтую лампочку в коридоре: казалось, она трепещет, как язычок пламени, как свечка перед образом Святой Девы Гвадалупской. Святая Дева может пойти куда захочет. Ее нельзя посадить под замок, как человека. Она может летать по воздуху и даже вдребезги разносить стены, как супергерои, которых Матт видел по телевизору. Только Она, конечно, не станет это делать, потому что Она мать Господа нашего Иисуса. Может быть, как раз в эту самую минуту Она стоит под окном и смотрит на него, Матта. На душе у мальчика стало немножко легче. Он глубоко вздохнул и вскоре уснул крепким сном.

Проснулся он оттого, что кто-то открыл дверь. Он попытался было сесть, но резкий приступ боли уложил его обратно. В глаза ударил луч фонарика.

— Слава богу! А то я боялась ошибиться комнатой.

Маленькая фигурка прошмыгнула в комнату, подбежала к кровати, скинула рюкзак и принялась выкладывать на кровать какие-то свертки.

— Мария, это ты? — удивился Матт.

— Роза сказала, что тебя не покормили ужином. Она такая злюка! У меня дома есть собачка, и, если ее не покормить, она скулит. Любишь манговый сок? Мой любимый...

Внезапно Матт понял, что ужасно хочет пить. Он залпом осушил целую бутылку. Мария разложила на матрасе сыр и пиццу.

— Я буду класть их тебе прямо в рот. Только пообещай, что не будешь кусаться.

Матт сказал, что никогда не кусается.

— Откуда мне знать?! Эмилия говорит, что клоны злые, как волки-оборотни. Видел по телевизору кино о том, как в полнолуние у одного мальчика выросла шерсть?

— Да! — Матт несказанно обрадовался, что у него с Марией нашлось хоть что-то общее.

После того фильма он заперся в ванной и сидел там, пока не вернулась Селия.

— А у тебя никогда не вырастает шерсть? — спросила Мария.

— Никогда,— сказал Матт.

— Это хорошо,— с облегчением вздохнула Мария. Она пихала кусочки еды Матту в рот, пока мальчик не наелся до отвала.

Потом они немножко поболтали о фильмах, и Матт пересказал Марии услышанные от Селии истории о страшилищах, которые бродят по ночам. Вскоре он обнаружил, что, если лежать совсем смирно, ноги болят не так сильно. Мария ерзала по кровати и время от времени больно пихалась, но он не издавал ни звука — боялся, что девочка рассердится и уйдет,— только зубы сжимал покрепче.

— Селия вешает на дверь амулеты, чтобы отпугнуть чудовищ,— сообщил он Марии.

— И помогает?

— Конечно! А еще они отпугивают покойников, которые не хотят смирно лежать в могилах.

— А тут нет ни одного амулета,— встревожилась Мария.

Эта мысль приходила в голову и Матту, но он не хотел, чтобы Мария ушла.

— В Большом доме не нужны никакие амулеты,— пояснил он.— Здесь много людей, а чудовища толпу не Любят.

Чувствуя интерес Марии, Матт расходился все больше и больше. Он болтал, болтал и болтал и все никак не мог остановиться, даже когда сам начинал стучать зубами от страха. Ни разу в жизни ему не уделяли столько внимания. Селия старалась выслушивать его, но обычно бывала слишком усталой. Мария же жадно ловила каждое слово, как будто от этого зависела ее жизнь.

— А о чупакабре ты слышала? — сказал Матт.

— Кто такая... чу-чупакабра? — спросила Мария замирающим от волнения голосом.

— Вампир. Кровосос!

— Ой как страшно! — Девочка придвинулась еще ближе.

— Еще бы не страшно! У нее на спине шипы, а когти и зубы оранжевые, как апельсин, и она сосет кровь!

— Врешь!

— Селия говорит, у нее лицо человеческое, только глаза изнутри целиком черные. Как пустые дыры,— сказал Матт.

— О!

— Больше всего она любит коз, но может сожрать даже лошадь или корову — а если очень проголодается, то и ребенка!

От страха Мария прижалась к нему крепко-крепко, обняла за плечи — руки у нее были ледяные. Матт стиснул зубы, чтобы не застонать от боли.

— Селия говорит, месяц назад чупакабра сожрала целый курятник,— сообщил он.

— Я слышала. Стивен сказал, их украли нелегалы.

— Так всегда говорят, чтобы люди не разбежались от ужаса,— ответил Матт, повторяя слова Селии.— Но на самом деле всех кур нашли в пустыне, и внутри у них не было ни капли крови. Они были сдуты, как пустая тыквенная кожурка!

Матт побаивался Стивена и Эмилии, но Мария была совсем другой. Такая же маленькая, как и он сам, и рядом с ней не было плохо. Как там назвала его Роза? «Мерзкий клон»... Матт не знал, что это такое, но сразу почувствовал обиду. Роза его ненавидела, и свирепый дядька, и врач тоже. Даже двое старших детей вмиг переменились, едва узнали, кто он такой. Матту хотелось расспросить Марию о клонах, но он боялся, что, если произнесет это слово, она его тоже разлюбит.

Так что Матт говорил, говорил и внезапно осознал восхитительную власть страшных историй: когда-то он сам слушал их с замиранием сердца, а теперь они потрясли Марию настолько, что девочка прямо-таки прилипла к нему.

— По ночам гуляют не только чупакабры,— солидно заявил Матт.— Еще есть Ла-Льорона.

Мария что-то прошептала. Ее лицо было прижато к его рубашке, так что он не разобрал слов.

— Ла-Льорона утопила своих детей, потому что поссорилась со своим дружком. А потом раскаялась и сама утопилась,— продолжал Матт.— Она пришла на небеса, и святой Петр закричал на нее: «Ты плохая женщина! Не приходи сюда без своих детей!» Тогда она пошла в ад, но дьявол захлопнул перед ней дверь. Так что теперь она ночами напролет бродит по свету. Никогда не присядет, никогда не спит. Только рыдает: «О-о! О-о! Где же мои дети?» Ее слышно, когда дует ветер. Она подходит к окну и стонет: «О-о! О-о! Где же мои дети?» И царапает стекло длинными ногтями...

— Перестань! — взвизгнула Мария.— Прекрати сейчас же! Слышишь?!

Матт замер. Что в его истории не так?! Он пересказал ее точь-в-точь как слышал от Селии...

— Ла-Льороны не бывает. Ты ее выдумал!

— Ничего я не выдумывал!

— А если и бывает, я о ней слышать не хочу! Матт коснулся лица Марии.

— Ты что, плачешь?

— Ничего я не плачу, идиойд несчастный! Просто не люблю плохих историй!

Матт ужаснулся. Он и не думал пугать Марию так сильно.

— Извини...

— Не извиню,— всхлипнула Мария.

— На окне решетка, через нее никто не пролезет,— сказал Матт.— А в доме полно народу.

— В коридоре нет ни души,— возразила Мария.— Если я выйду, меня сразу схватят чудища.

— Может, не схватят...

— Легко тебе говорить! Может, не схватят! Когда Эмилия увидит, что меня нет в кровати, мне влетит по первое число. Она наябедничает папе, и он заставит меня целый день учить таблицу умножения. И все из-за. тебя!

Матт не знал, что и сказать.

— Придется остаться здесь до утра,— заключила Мария.— Мне все равно влетит, но хотя бы чупакабра не сожрет. Подвинься!

Матт попытался освободить ей место. Кровать была очень узкая, и каждое движение причиняло боль. Он вжался в дальний угол. Руки и ноги мучительно заныли.

— Ты и вправду как кабан,— пожаловалась Мария.— У тебя одеяло есть?

— Нету,— ответил Матт.

— Погоди.

Мария соскочила с кровати и собрала газеты, которые Роза расстелила на полу.

— Можно обойтись и без одеял,— заметил Матт, когда она начала расстилать газеты на кровати.

— С ними будет не так страшно.— Мария юркнула под бумажные листы.— Вот так! Я всегда сплю с моей собачкой. Ты правда не кусаешься?

— Правда,— сказал Матт.

— Тогда все в порядке,— сказала она и придвинулась поближе.— Спокойной ночи.

А Матт лежал и думал о наказании, которое Мария получит за то, что принесла ему еду. Он не знал, что такое таблица умножения, но догадывался, что ничем хорошим она не пахнет. За короткое время произошло множество событий, и половины из них Матт не понимал. Почему сначала все старались помочь ему, а потом вышвырнули на газон? Почему свирепый дядька назвал его тварью? И почему Эмилия сказала Марии, что он — гадкое животное?

Все это как-то связано с тем, что он клон, и с надписью на ноге. Однажды Матт спросил Селию, что написано у него на подошве, и она ответила, что так делают с маленькими детьми, чтобы они не потерялись. Он думал, что такая надпись есть у всех. Но по поведению Стивена стало ясно, что далеко не у всех...

Мария во сне зашевелилась, вздохнула, взмахнула рукой — газеты соскользнули и засохшими листьями спланировали на пол,— и Матту пришлось вжаться в самый угол. Потом девочке, видимо, приснился кошмар. Она звала:

— Мама... Мама...

Матт попытался разбудить ее, но она только пихнула его кулаком.

При первых проблесках зари Матт заставил себя подняться. И чуть не вскрикнул от пронзительной боли в ногах. Болело куда сильнее, чем вчера вечером...

Он упал на четвереньки, взял ведро и пополз, стараясь не шуметь. Добрался до края кровати, туда, где Мария не могла его увидеть, и стал писать — как можно тише. Мария перевернулась на другой бок. Матт вздрогнул и опрокинул ведро. Пришлось собрать газеты, чтобы промокнуть разлитое. Закончив уборку, он без сил привалился к стене: руки и ноги болели невыносимо.

Дверь распахнулась.

— Гадкая девчонка! — заорала Роза. За ее спиной стайкой вертелись служанки, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что делается в комнате.— Мы весь дом вверх дном перевернули, пока тебя искали! А ты, оказывается, все время была здесь, с этим мерзким клоном. Ну и влетит же тебе! Отец тебя сию минуту домой отправит!

Мария, жмурясь от яркого света, льющегося из коридора, села на кровати. Роза стащила ее на пол и поморщилась, глянув на жмущегося к стене Матта.

— Выходит, ты все-таки не приучен к дому, гаденыш,— прошипела она и брезгливо отпихнула ногой мокрые газеты.— Не понимаю, как Селия столько лет тебя терпела!

 

5

Тюрьма

Вечером, когда Роза принесла ужин, Матт спросил ее, когда вернется Мария.

— Никогда! — отрезала горничная.— Ее с сестрой отправили домой, и скатертью дорожка! Эти девчонки вечно задирают нос, и все потому, что у них папаша сенатор. Ха! У этого Мендосы хватает наглости протягивать лапку, когда Эль-Патрон раздает подачки...

Каждый день его навещал врач. Матт забивался в угол и испуганно дрожал, но тот, казалось, не замечал этого. Он деловито осматривал ногу Матта, промывал дезинфицирующим средством, проверял швы. Однажды вколол антибиотик, потому что рана припухла и у мальчика подскочила температура. Врач не пытался начать разговор, и Матт был этому рад.

Однако врач много разговаривал с Розой. Им, казалось, очень нравилось общество друг друга. Врач был высокий, костлявый. Волосы у него на голове топорщились, как пушок на брюшке у утки, а при разговоре он брызгал слюной. Роза тоже была высокая и очень сильная — Матт убедился в этом однажды, когда попытался вырваться и убежать. Ее лицо вечно было хмурым, улыбалась она лишь изредка, когда врач отпускал одну из своих шуточек. Матта улыбка Розы пугала еще сильнее, чем ее хмурый взгляд.

— Эль-Патрон уже много лет не спрашивал об этой твари,— как-то заметил врач.

Матт понял, что речь идет о нем.

— Может, вообще забыл о его существовании,— пробормотала Роза. Она, опустившись на четвереньки, мыла пол в углу комнаты; рядом стояло ведро с мыльной водой.

— Хотелось бы это знать наверняка,— отозвался врач.— Иногда мне кажется, что Эль-Патрон совсем выжил из ума. Целыми днями не произносит ни слова, сидит, уставившись в окно. А временами делается хватким, как старый бандидо, каким он был когда-то.

— Он до сих пор бандидо,— проворчала Роза.

— Никогда так не говори, даже мне! Не дай бог тебе увидеть Эль-Патрона в гневе!

Матту показалось, что и врач, и горничная вздрогнули. Ему стало интересно, почему они так боятся этого Эль-Патрона, если, по их словам, он уже стар и слаб. Матт вполне уяснил себе, что он клон Эль-Патрона, хотя не очень-то понимал, что это значит. Может быть, Эль-Патрон одолжил его Селии, а теперь собирается потребовать обратно?..

При мысли о Селии глаза Матта наполнились слезами. Он крепко зажмурился. Нельзя выказывать слабость перед своими мучителями! Он инстинктивно понимал, что те с радостью ухватятся за малейшую возможность сделать ему еще больнее.

— У тебя приятные духи, Роза,— сказал врач.

— Ха! Ты что, считаешь, я на все готова, лишь бы угодить тебе? — Горничная выпрямилась и вытерла мокрые руки о фартук.

— Я думаю, ты надушилась за ушками.

— Это дезинфицирующее средство, которым я чищу ванну,— сказала Роза.— Для врача, Виллум, его запах наверняка слаще духов.

— Верно, моя колючая Розочка.

Врач попытался обнять ее, но горничная вывернулась.

— Прекрати! — Она грубо оттолкнула его руку.

Несмотря на всю ее неприветливость, врачу Роза, казалось, нравилась. От этого Матту стало не по себе. Он почувствовал, что эти двое объединились против него.

Выходя из комнаты, Роза всегда запирала за собой дверь. Каждый раз Матт тянул за ручку, проверяя, не забыла ли она, но Роза не забывала никогда. Он подергал прутья решетки. Та не поддавалась — тоже как всегда. Матт встал на цыпочки и выглянул в окно. Грязная кирпичная стена загораживала обзор: в узкую щель он видел лишь фрагмент зеленого газона с яркими пятнами цветов, но этот маленький кусочек только разжигал желание увидеть побольше. Узенькая полоска неба вверху давала свет днем, а ночью показывала звезды. Матт все время прислушивался, но ни разу не услышал человеческого голоса.

На подошве его ноги образовался жесткий шрам. Он часто всматривался в надпись «Собственность семейства Алакран», но шрам рассекал крохотные буквы, как нож. Разобрать слова становилось все труднее и труднее.

Однажды между Розой и врачом вспыхнула страшная ссора.

— Эль-Патрон хочет, чтобы я был рядом с ним,— сказал врач.— Я вернусь через месяц...

— Это только предлог, чтобы избавиться от меня! — Роза была в ярости.

— Мне надо работать, глупая ты женщина.

— Не называй меня глупой! — вскричала Роза — Я таких лживых койотов, как ты, насквозь вижу!

— Я ничего не могу поделать,— сухо произнес Виллум.

— Тогда возьми меня с собой. Я могу быть горничной.

— Эль-Патрону не нужна горничная... Роза удрученно поникла.

— У меня сил больше нет здесь работать,— прошептала она.— Остальные слуги надо мной издеваются. «Она ухаживает за зверем, говорят. Она и сама не лучше, чем зверь». Мешают меня с грязью...

— Ты преувеличиваешь.

Ничего подобного! Пожалуйста, возьми меня с собой, Виллум. Прошу тебя! Я люблю тебя. Я ради тебя на все готова!

Врач оттолкнул ее.

— Прекрати истерику! Я оставлю тебе лекарств и вернусь через месяц.

Едва за ним закрылась дверь, Роза шарахнула ведром о стену и принялась проклинать врача и всех его предков до седьмого колена. От злости ее лицо стало белым как мел, лишь на щеках полыхали ярко-красные пятна. Матт никогда еще не видел ее в такой ярости и ужасно перепугался.

— Это ты во всем виноват! — Роза схватила мальчика за волосы.

Матт завопил от боли.

— Ори сколько влезет, скотина, это тебе не поможет. Никто тебя не услышит! Все это крыло пустует, потому что в нем живешь ты! Даже свиней сюда не пускают!

Роза приблизила свое лицо, яростное и бледное, к его — заплаканному и испуганному. Сухая кожа туго обтягивала острые скулы. Глаза выпучились, и Матт увидел нездоровую желтизну белков. Она походила на демона из комиксов, которые Селия изредка приносила ему из Большого дома.

— Я могла бы убить тебя,— тихо произнесла Роза.— И спрятать твои косточки. Когда-нибудь я это и сделаю.— Она с силой швырнула мальчика на пол. Матт потер голову там, где она держала его за волосы.— А может, и не сделаю. Кто его знает... Но одну вещь заруби себе на носу: теперь я твоя хозяйка. Так что лучше не зли меня!

Дверь с грохотом захлопнулась. Несколько минут Матт сидел, парализованный ужасом. Сердце колотилось как бешеное, тело взмокло от пота Что она хотела сказать? На какие гнусности она еще способна?! Постепенно дрожь прошла, дыхание выровнялось. Он подергал ручку, но даже в припадке ярости Роза не забыла запереть дверь. Матт дохромал до окна и стал смотреть на яркую полоску травы и цветов за стеной.

В тот же вечер двое садовников, стараясь не глядеть на Матта, вынесли из комнаты кровать. Роза следила за ними с плохо скрываемым злорадством. Потом вынесла ведро, которым Матт пользовался с самого первого дня пребывания в доме.

— Делай свои дела в углу, на газеты,— сказала Роза.— Как собака...

Матту пришлось лечь на цементный пол без всяких одеял и, конечно же, без подушки. Спал он плохо, а наутро все тело ныло, как больной зуб. Пришлось сходить на газеты, и это было стыдно и пакостно...

Когда пришло время завтрака, Роза поставила на пол поднос со скудной снедью и сразу же вышла. Даже не стала ругаться. Сначала Матт был этому только рад, но потом ему стало совсем плохо. И сердитые слова лучше, чем ничего. Дома у него были плюшевый мишка, собачка и Педро Эль-Конехо. Они не разговаривали, но их хотя бы можно было обнять. Где они теперь? Наверное, Селия их выбросила, потому что знает, что он не вернется...

За едой Матт непрерывно плакал. Соленые слезы скатывались по щекам и падали на черствый кусок хлеба.

Вечером Роза принесла безвкусное жаркое с серой, как цемент, подливой. Ни ложки, ни вилки на подносе не было, поэтому Матту пришлось зарыться в миску лицом. К жаркому полагались вареный кабачок, яблоко и бутылка воды. Он съел все, потому что был голоден, но еда ему страшно не понравилась — а еще она напомнила, как вкусно готовила Селия...

Так проходил день за днем. Роза с ним не заговаривала. Казалось, лицо ее навсегда скрылось под непроницаемыми ставнями. Она ни разу не встретилась с Маттом взглядом, ни разу не ответила ни на один его вопрос. Ее молчание выводило мальчика из себя. Когда она приходила, он принимался болтать как заведенный, но она обращала на него внимания не больше, чем на плюшевого мишку.

Постепенно вонь в комнате стала невыносимой. Роза мыла пол каждый день, но запах впитался в цемент. Вскоре Матт привык к нему. Но Роза привыкнуть не могла и однажды взорвалась в новом припадке ярости.

— Неужто мало, что мне приходится за тобой присматривать?! — визжала она. Матт сжался в комочек у окна.— Уж лучше бы я убиралась в курятнике! От кур хоть польза какая-то есть! А от тебя что за толк?!

Неожиданно ей в голову пришла какая-то мысль. Она замолкла на полуслове и всмотрелась в Матта, словно что-то прикидывая. Матт похолодел. Что еще она замышляет?!

Снова пришли угрюмые садовники. Поперек двери они соорудили невысокую глухую перегородку. Матт с интересом наблюдал за их работой: перегородка доставала ему до пояса и сбежать не помешала бы. Роза стояла в коридоре и недовольно ворчала. Садовники обронили несколько слов (что именно они сказали, Матт не расслышал), и Роза побагровела от гнева. Но ничего не ответила.

Когда перегородка была наконец готова, Роза выволокла Матта в коридор. Мальчик с любопытством озирался по сторонам. В коридоре было голо и пусто, ничуть не интереснее, чем в комнате, но все-таки хоть какое-то разнообразие.

А потом произошло что-то совсем непонятное: по коридору засновали садовники с тачками, полными опилок. Одну за другой они подвозили тачки к дверному проему и вываливали их содержимое в комнату. Когда на полу выросла груда высотой с перегородку у двери, Роза подхватила Матта под мышки, приподняла и зашвырнула внутрь. Матт мягко приземлился на опилки и закашлялся.

— Вот так должны жить грязные скоты,— прошипела горничная и захлопнула дверь.

От испуга Матт не знал, что и подумать. Вся комната была завалена серовато-бурой трухой. Она была мягкая. На ней можно было спать, как на кровати. Матт принялся копаться в опилках, силясь понять, почему и зачем они вдруг появились в его жизни. Он рыл в опилках туннели, насыпал из них горы. Подбрасывал опилки в воздух и глядел, как они медленно опускаются длинным шлейфом. Так он возился довольно долго, но постепенно все развлечения, какие он мог придумать с опилками, иссякли.

На закате Роза принесла еду. Опять не произнесла ни слова. Матт ел медленно, глядел на тусклую желтую лампочку, принадлежавшую Святой Деве, и вслушивался в голоса, доносившиеся из дальнего конца дома.

— Что ты натворила, ради всего святого! — вскричал врач, увидев новое жилище Матта.

— Насыпала ему подстилку,— ответила Роза.

— Ты с ума сошла?!

— А тебе что за дело?

— Как это — что за дело? — Врач попытался взять ее за руку. Она отпихнула его— Я должен заботиться о здоровье этого клона. Боже мой, ты знаешь, что случится, если он умрет?!

— Тебя волнует только одно: как бы с тобой чего не случилось! Но не бери в голову, Виллум. Я выросла на птицеферме и знаю, что глубокая подстилка — лучший способ сохранить цыплят здоровыми. Надо пустить кур копаться в ней, и тогда весь помет опускается на дно. Врач рассмеялся.

— Ты очень странная женщина, Роза, но, должен признать, это существо пребывает в хорошем состоянии. Помнится, когда оно жило в доме у Селии, то, кажется, умело говорить. Сейчас оно не произносит ни слова...

— Злобный маленький зверек! Врач вздохнул.

— Так всегда бывает с клонами. Я думал, этот окажется умнее прочих...

Матт ничего не сказал, только забился в угол подальше. Долгие часы одиночества в домике среди маковых полей научили его хранить молчание, а любое внимание со стороны Виллума и Розы могло кончиться плохо.

Дни тянулись мучительно медленно, а по ночам он плакал. Сквозь зарешеченное окошко Матт видел, что розовые цветы на газоне увяли. Узкая полоска неба днем была голубой, а ночью черной. Часто ему снился маленький домик среди маковых полей, Селия, зеленый луг, такой яркий, что, проснувшись, он тут же снова начинал плакать.

Постепенно он пришел к выводу, что Селия о нем забыла, что она никогда не придет и не спасет его. Эта мысль причинила такую боль, что Матт поспешно выбросил ее из головы. Он пытался не думать о Селии, а когда все-таки думал, то сразу же старался переключиться на что-нибудь другое — светлое и приятное. Мало-помалу он начал забывать, как она выглядит: на смену реальному человеку пришел некий смутный образ, однажды увиденный им во сне.

Худо-бедно Матт все-таки пытался бороться со скукой, грозившей захлестнуть его с головой. Он начал прятать в опилки остатки еды — не для того, чтобы съесть их потом, а чтобы привлечь насекомых. Окно было не застеклено, и сквозь решетку в комнату частенько залетали всевозможные мелкие существа.

Сначала он приманил ос огрызком яблока. Потом, польстившись на кусок протухшего мяса, к нему в гости пожаловала великолепная жужжащая муха. Она уселась на мясо, словно ее пригласили на званый обед, и, предвкушая трапезу, принялась потирать мохнатые лапки. Вскоре Матт обнаружил в мясе копошащихся червяков и стал следить, как они растут. Постепенно червяки превратились в точно таких же жужжащих мух. Все это было ужасно интересно.

А еще, конечно же, были тараканы. Мелкие, коричневые, с трудом прокладывали себе путь в опилковых джунглях; большие, кожистые, летали по воздуху, гудя, как тяжелые бомбардировщики, и Роза, завидев их, пронзительно визжала.

— Ты чудовище! — кричала она.— Не удивлюсь, если окажется, что ты их ешь!

Да, насекомые приносили массу удовольствия.

В один чудесный день между прутьями решетки протиснулась голубка и принялась деловито копаться в опилках. Матт застыл, очарованный ее красотой. Когда голубка улетела, на опилках осталось одно-единственное перламутровое перышко. Матт спрятал его. Он был убежден, что, попадись перо на глаза Розе, она его непременно уничтожит.

Зачастую он пел про себя — так, чтобы не услышала Роза,— колыбельную, которую слышал от Селии: «Буэ-нос диас палома бланка. Ой те венго а салудар. Доброе утро, белая голубка. Я пришел навестить тебя». Эта песенка посвящалась Святой Деве Гвадалупской. Матту пришло в голову, что голубка была послана Святой Девой, а перышко означает, что теперь Она будет заботиться о нем, как заботилась раньше, в маленьком домике среди маковых полей.

Однажды он услышал на улице шаги, выглянул в окно и увидел по ту сторону решетки незнакомое лицо. Это был мальчик немногим старше его самого, с непокорными рыжими кудрями и веснушками.

— Ну и урод же ты,— сказал мальчик.— Прямо свинья в хлеву.

Матт хотел ответить, но привычка к молчанию стала чересчур сильной. Он лишь злобно покосился на обидчика. Сквозь туман, застилавший его разум, он вспомнил, что мальчика зовут Том и что он плохой.

— Сделай что-нибудь,— попросил Том.— Покопайся в отбросах. Потрись спиной о стену, как свинья. Надо же мне о чем-нибудь рассказать Марии...

Матт поморщился. Он вспомнил веселую девочку с тугими косичками, которая заботилась о нем и была наказана за то, что принесла ему поесть. Значит, она вернулась. И не пришла с ним повидаться...

— Что, зацепило? Погоди, вот расскажу твоей подружке, каким ты стал красавчиком. Воняешь, как куча дерьма!

Матт покопался в опилках, ища припрятанное сокровище. Это был целый апельсин. Сначала он был зеленым, но постепенно стал синим и очень мягким. Изнутри в нем копошились червяки, и их выкрутасы очень забавляли Матта. Он обхватил апельсин пальцами. Плод чудом сохранял круглую форму.

— Ах, совсем забыл, ты ведь слишком туп и не умеешь разговаривать. Ты всего лишь глупый клон, который ходит себе в штаны. Может, ты поймешь, если я заговорю на твоем языке?

Том прижал лицо к решетке и противно захрюкал. Матт швырнул апельсин. Меткости ему было не занимать — недаром он проводил целые дни, бросая фрукты в цель.

Апельсин разбился о лицо Тома. Мальчишка с визгом отскочил от окна.

— Оно шевелится, шевелится! — С его подбородка капала вонючая жижа, червяки, извиваясь, падали за шиворот.— Ну погоди у меня! — Не переставая визжать, он умчался прочь.

Матт погрузился в блаженный покой. Пусть для Розы и врача его комната казалась унылой пустыней без единой приметной черточки, для него она была царством скрытых наслаждений. Под опилками — он в точности знал, где именно,— были устроены многочисленные тайники. В них хранилась ореховая скорлупа, семена, кости, фрукты, хрящики... Хрящики были самыми ценными игрушками. Их можно было растягивать, сгибать, смотреть сквозь них на свет, даже сосать, если они были не слишком старыми. Кости были вместо кукол. С ними можно было разговаривать, разыгрывать всякие представления...

Матт закрыл глаза и представил, как сажает Розу и врача под замок. Он будет кормить их гнилыми апельсинами, поить кислым молоком Они станут умолять его о пощаде, но он ни за что их не помилует.

Матт извлек из тайника голубиное перо и с восторгом всмотрелся в радужные переливы. Обычно с перышком в руках ему становилось спокойнее, но сейчас сделалось как-то не по себе. Селия не раз говорила, что Святая Дева любит тех, кто добр и ласков. Она не похвалит его за то, что он швырнул в Тома гнилым апельсином, пусть даже гадкий мальчишка получил по заслугам. Она умеет заглядывать людям в душу, Она видела его дурные мысли о Розе и враче и наверняка опечалилась.

Матту тоже стало грустно. «Я не буду делать им слишком плохо»,— пообещал он, надеясь, что Святая Дева услышит его и улыбнется. И все-таки при мысли о том, что он разделался с Томом, на душе у него становилось теплее.

Но, как однажды сказала Селия, никогда не плюй против ветра. Если бросишь в кого-нибудь гнилым апельсином, рано или поздно этот апельсин прилетит к тебе обратно. Не прошло и часа, как Том вернулся с игрушечным духовым ружьем. Матт был одет только в шорты, и горошины больно били по голой коже. Сначала он пытался увертываться, но в маленькой узкой комнатке спрятаться было негде. Матт забился в угол и прикрыл голову руками, пытаясь защитить лицо.

Он инстинктивно понимал, что, если не будет реагировать на боль, Том быстро потеряет интерес и уйдет. Но все-таки это произошло далеко не так скоро, как он надеялся. Запас гороха у мальчишки казался неиссякаемым, но в конце концов, обругав Матта последними словами, тот убрался восвояси.

Матт долго ждал, чтобы удостовериться, что опасность миновала,— терпения ему было не занимать. Он сидел в своем углу и вспоминал Педро Эль-Конехо, который забрался в сад к сеньору Макгрегору и потерял там всю свою одежду. Матт тоже потерял всю одежду, кроме шортов.

Наконец он отважился поднять глаза и увидел, что его царство разорено. Метаясь по комнате, он уничтожил все метки, которые указывали местоположение тайников. Матт вздохнул и принялся копаться в опилках. Нащупывал в глубине спрятанные сокровища, разравнивал поверхность и наносил новые черточки и ямки, объяснявшие, где что лежит. Примерно так же Селия сдвигала мебель, чтобы почистить ковер пылесосом, а потом расставляла все по своим местам.

Закончив работу, Матт снова уселся в уголке и стал ждать, когда Роза принесет ужин. И тут произошло нечто совершенно невероятное.

— Михо! Ми-и-хо! — раздался за окном голос Селии.— Дитя мое! Я и не знала, что ты здесь! Ох боже мой! Мне сказали, что тебя забрал Эль-Патрон. Я ничего не знала!

Неожиданно в забранном решеткой окне появилось лицо Марии: Селия держала девочку на вытянутых руках.

— Он выглядит как-то не так,— сказала Мария.

— Они морили его голодом, жестокие звери! Посмотри, во что он одет! Иди сюда, дорогой мой. Я хочу к тебе прикоснуться.— Селия просунула сквозь прутья решетки руку.— Дай же посмотреть на тебя, ми вида. Поверить не могу!

Но Матт сидел тихонечко в своем углу и ничего не говорил. Ему ужасно хотелось вырваться из этой темницы, целыми днями он только об этом и мечтал, но сейчас, когда долгожданный миг наконец-то настал, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Если он поддастся соблазну и подбежит к окну, произойдет что-нибудь очень-очень плохое. Селия превратится в Розу, Мария — в Тома, и тогда от горького разочарования его сердце разобьется вдребезги...

— Эй ты, идиойд, знаешь, каких хлопот мне стоило прийти сюда? — сказала Мария.

— Ты такой слабый, что не можешь встать? — запричитала Селия.— Боже мой! Они тебе ноги переломали? Ну скажи хоть что-нибудь... Неужто они вырвали тебе язык?

Она принялась рыдать, совсем как Ла-Льорона, протягивая руки сквозь решетку. При виде ее слез у Матта тоже защипало в глазах, но он никак не мог заставить себя встать, не мог вымолвить ни слова.

— Вы меня раздавите,— захныкала Мария, и Селия поспешно опустила ее на землю.

Малышка вытянулась во весь рост и сумела заглянуть в окно сама.

— Мой песик Моховичок тоже был таким, когда за ним приходили злые собаколовы,— сообщила она.— Я плакала и плакала, пока папа не принес его обратно. Моховичок целый день ничего не ел и не смотрел на меня, но потом он поправился. И Матт тоже поправится.

— Устами младенца глаголет истина! — воскликнула Селия.

— Я не младенец!

— Конечно не младенец, милочка. Ты просто напомнила мне, что сейчас важнее всего освободить Матта.— Селия погладила Марию по голове.— А об остальном позаботимся позже. Я дам тебе письмо, сможешь сохранить его в секрете? Особенно от Тома?

— Конечно смогу,— заверила ее Мария.

— Страх как не хочется это делать,— пробормотала Селия себе под нос— До смерти не хочется, но на свете есть только один человек, который может спасти Матта. Мария, отнеси это письмо своему папе. Он знает, куда его послать.

— Хорошо,— бодро ответила Мария.— Знаешь, Матт, сегодня вечером Селия подсыплет Тому в горячий шоколад острого перца. Только никому не говори!

— Сама не проболтайся,— сказала ей Селия.

— Не проболтаюсь.

— Ни о чем не волнуйся,— сказала Селия Матту.— У меня в запасе хитростей больше, чем блох на старом койоте. Я вытащу тебя отсюда, любовь моя!

Когда они наконец ушли, Матт вздохнул с облегчением. Их приход стал нежданным вторжением в созданный им упорядоченный мирок. Теперь про них можно было забыть и вернуться к раздумьям о собственном царстве. Поверхность опилок была аккуратно разровнена, сокровища надежно схоронены под тайными метками, прочесть которые мог только он, Король и Повелитель здешних мест. В комнату влетела пчела, покрутилась немножко, ничего не нашла и улетела прочь. Высоко под потолком починял свою паутину паук. Матт достал голубиное перо и погрузился в его шелковистое совершенство.

 

6

Эль-Патрон

— Вставай! Вставай! — кричала Роза.

Матт уснул в ямке, образовавшейся под тяжестью его тела. Во сне он погружался все глубже и глубже, пока опилки не скрыли его с головой. От неожиданного пробуждения он глубоко вздохнул. Опилки набились в нос, и он согнулся пополам, кашляя и отплевываясь.

— Вставай! Ох, ну до чего же ты невозможный! Надо тебя помыть, одеть и привести в порядок. С тобой одни хлопоты!

Схватив Матта за волосы, Роза выволокла его из комнаты.

Матта торопливо вытащили в замусоренный коридор, проволокли мимо дверей, за которыми виднелись грязные, полутемные помещения — сгорбленная служанка, не поднимая головы, скребла пол большой щеткой,— и втолкнули в ванную комнату, клубящуюся обжигающе-теплым паром. Ржавая ванна была доверху наполнена водой. Не успел Матт и глазом моргнуть, как Роза уже стащила с него шорты и запихнула в ванну.

Он мылся впервые с тех пор, как его посадили под замок. Матт чувствовал себя высохшей губкой: тело жадно впитывало воду, пока не намокло так, что мальчик едва мог пошевелиться. Теплая вода приятно смягчила кожу, измученную зудом и язвами.

— Сядь! Долго мне еще с тобой цацкаться?! — рыкнула Роза и принялась остервенело работать щеткой, почти такой же большой, как у уборщицы в коридоре.

Она выскребла его до поросячье-розового цвета, промокнула большим пушистым полотенцем, попыталась уложить спутанные волосы. Они никак не желали расчесываться, и Роза, вконец рассвирепев, схватила большие ножницы и двумя быстрыми взмахами остригла их.

— Хотят аккуратного — будет им аккуратный,— шипела она.

Потом натянула на Матта чистую рубашку с длинными рукавами и отглаженные брюки, вручила пару кожаных сандалий и торопливо повела мальчика через двор в другую половину дома. От ходьбы быстро заболели ноги. На полпути, запутавшись в непривычных сандалиях, он споткнулся и, чтобы не упасть, ухватился за Розу.

— Там будет врач,— сказала горничная, сбрасывая его руку.— И много других важных людей из Семьи. Все они хотят убедиться, что ты здоров. Если будут задавать вопросы, ничего не отвечай! И главное — ничего не говори обо мне.— Она вплотную приблизила к нему свое злое (испуганное?) лицо.— Иначе ты в этой комнате останешься до конца своей вонючей жизни. И, клянусь, я убью тебя и закопаю твои косточки под полом!

Матт охотно в это поверил и побрел дальше, с трудом переставляя дрожащие ноги. Та часть дома, куда они пришли, отличалась от его темницы, как солнце от свечки. Стены были выкрашены в теплые пастельные цвета — розовый и бледно-зеленый. Здесь было так светло и радостно, что, несмотря на страшные угрозы горничной, у Матта невольно поднялось настроение. Отполированный пол блестел так, что мальчику казалось, будто он идет по воде.

Из окон был виден сад с фонтанами. Струи воды весело журчали и искрились на солнце. По тропинке величаво вышагивала большущая птица с длинным-предлинным зеленым хвостом. Матт хотел остановиться и посмотреть на птицу, но Роза, не переставая ругаться вполголоса, свирепо подтолкнула его в спину.

Наконец они вошли в большую залу, устланную роскошным ковром с птицами и виноградными лозами. Матту захотелось опуститься на колени и потрогать их, что он тут же и проделал.

— А ну, встань,— зашипела Роза.

Окна, окаймленные тяжелыми синими гардинами, были высотой от пола до потолка. В центре комнаты рядом с цветастым креслом стоял небольшой столик, а на нем — чайник, чашки и серебряный поднос с печеньем. При виде печенья рот Матта наполнился слюной.

— Подойди поближе, мальчик,— послышался дребезжащий старческий голос.

Роза ахнула. Ее рука выпустила плечо Матта.

— Эль-Патрон,— прошептала она.

Тут только Матт увидел, что в кресле, которое он поначалу посчитал пустым, сидит человек. Он был необычайно худ, длинные, белые, аккуратно расчесанные волосы обрамляли лицо — такое морщинистое, что оно казалось ненастоящим. Старик был облачен в стеганый халат, колени укутаны одеялом. Именно из-за этого одеяла, сливавшегося с обивкой кресла, Матт его сразу и не приметил.

— Подойди, не бойся,— послышался сзади знакомый голос. Матт обернулся: в дверях стояла Селия. У мальчика немного отлегло от сердца. Селия оттолкнула Розу и взяла Матта за руку.— Ему пришлось несладко, ми патрон. Полгода его содержали, как дикого зверя.

— Врешь! — прорычала Роза.

— Я видела это своими глазами! А мне рассказала Мария Мендоса...

— Она еще ребенок! Кто поверит такой малышке?

— Я поверила,— тихо произнесла Селия.— Ее не было в доме шесть месяцев. Потом она приехала и попросила отвести ее к Матту, а Том похвастался, что застрелил его насмерть. Она сразу же прибежала ко мне...

— Застрелил? Он ранен?! — спросил старик.

— Он уже был ранен.

Селия весьма красноречиво описала порезы от битого стекла.

— Почему никто мне не сообщил? — спросил Эль-Патрон.

Его голос звучал глухо, но в нем была такая внутренняя сила, что Матт содрогнулся, хотя отчего-то был уверен, что ему — впервые за много месяцев! — ничего не угрожает.

— Это должен был сделать врач! — вскричала Роза.

— Это должен был сделать каждый,— отчеканил старик все тем же ледяным тоном.— Сними рубашку, мальчик.

Матт и не думал ослушаться. Он проворно расстегнул пуговицы и скинул рубашку на пол.

— Диос мио! Боже мой!

— Эти синяки — от духового ружья Тома,— сказала Селия; казалось, она вот-вот расплачется.— Видите, как он исхудал, ми патрон? И покрыт какой-то сыпью... У меня дома он таким не был, сэр!

— Позовите врача!

Виллум вошел сразу же — видимо, ждал за дверью — и принялся осматривать Матта. То и дело он качал головой и цокал языком, как будто был искренне изумлен плохим состоянием мальчика.

— Он страдает от легкого недоедания,— наконец сообщил врач.— Во рту и на теле многочисленные язвы. Плохое состояние кожи, я бы сказал, проистекает от воздействия грязи и от аллергической реакции на куриный помет.

— Куриный помет?!

— Насколько я понимаю, его держали в комнате, полной опилок, чтобы облегчить уборку...

— Ты знал об этом, Виллум,— выкрикнула Роза.— Ты не говорил мне, что так делать нельзя!

— До сегодняшнего дня я ничего об этом не знал,— твердо произнес врач.

— Врешь! Скажи им, Виллум! Ты говорил, что это забавно. Говорил, что звереныш... мальчик — в хорошем состоянии!

— Она страдает навязчивыми идеями,— повернулся врач к Эль-Патрону.— Как можно было доверить столь ответственную работу человеку с неустойчивой психикой?!

Издав пронзительный вой, Роза коршуном налетела на врача и ногтями впилась ему в лицо. Он не успел отвести ее руки. Горничная лягалась и визжала. Она оскалилась, как дикий зверь, и Матт с интересом подумал — сумеет ли она вонзить зубы в шею противника. Все происходящее — неожиданное появление Селии, грозный старик, яростная схватка между двумя его врагами — казалось ему ненастоящим. Словно он смотрел кино по телевизору...

Но Роза не успела нанести врачу серьезное увечье — двое рослых мужчин, появившихся из-за двери, оттащили ее прочь.

— Виллум! Виллум! — вопила она, но голос ее становился все тише и тише.

Потом Матт услышал, как хлопнула дверь, и в зале вновь воцарилась тишина.

Вдруг он заметил, что Селия обнимает его. Она дрожала всем телом. Врач вытирал лицо носовым платком. Из дюжины царапин сочилась кровь. Только Эль-Патрон сохранял спокойствие. Он откинулся на спинку кресла, бледные губы растянулись в довольной улыбке.

— Давненько я так не развлекался,— сказал он.

— Прошу прощения, ми патрон,— пролепетал врач заплетающимся языком.— Для вас это, должно быть, стало ужасным потрясением. Я сейчас же измерю вам кровяное давление.

— Не суетись,— отмахнулся от него Эль-Патрон.— Моя жизнь в последнее время стала чересчур спокойной. А это... меня позабавило.— Он перевел взгляд на Матта.— Значит, тебя держали на подстилке, как домашнюю птицу. Ну и как, мальчик, ты научился кудахтать?

Матт улыбнулся. Эль-Патрон ему понравился. Неведомо почему, старик показался ему именно таким, каким и должен был быть. Глаза у него были спокойного цвета. Матт не понимал, чем они хороши. Хорошие — и все. Лицо Эль-Патрона было странно знакомым, а кисти рук — худые, перевитые голубоватыми старческими жилками — имели форму... которая тоже понравилась Матту.

— Подойди ко мне, мальчик.

Без малейшего колебания Матт приблизился к креслу и позволил старику погладить себя по щеке сухой, как пергамент, ладонью.

— Такой молодой...— пробормотал Эль-Патрон.

— Теперь можешь говорить, ми вида,— подбодрила его Селия, но Матт еще не был готов к таким вольностям.

— Ми вида. Моя жизнь... Мне нравится твое прозвище,— хмыкнул старик.— Пожалуй, я тоже буду так называть его. Он умеет говорить?

— Мне кажется, он в шоке. У меня в доме он щебетал, как певчая птичка на дереве. И еще он умеет читать по-английски и немножко по-испански. Он очень умен, ми патрон.

— Еще бы! Он же мой клон. Скажи, ми вида, ты любишь печенье?

Матт кивнул.

— Тогда можешь взять. Селия, надень ему рубашку и принеси кресло. Нам надо о многом поговорить.

Следующий час прошел как во сне. И врача, и Селию отослали прочь. Старик с мальчиком сидели друг против друга и подкреплялись не только печеньем, но и курятиной в сметане, картофельным пюре и яблочным вареньем. Еду им приносила служанка. Эль-Патрон сказал, что это его любимые блюда, и Матт решил, что ему они тоже нравятся.

Еще Эль-Патрон сказал, что им о многом надо поговорить, но, в сущности, говорил он один. Старик вспоминал свою юность в Ацтлане. В те времена эта страна называлась Мексикой. Он был родом из местечка под названием Дуранго.

— Уроженцев Дуранго называют «алакранес» — скорпионами, потому что они повсюду кишмя кишат. Когда я заработал свой первый миллион, то взял себе новое имя — Маттео Алакран. Теперь это и твое имя тоже.

Матт улыбнулся, радуясь, что у него с Эль-Патроном есть что-то общее.

Старик все говорил, а Матт рисовал в воображении пыльные поля и лиловые горы Дуранго. Он видел ручей, в котором два месяца в году бурлила вода, а в остальное время русло было сухим, как порох. Эль-Патрон купался в нем со своими братьями, которые, увы, умерли от разных причин, так и не успев повзрослеть. Сестер Эль-Патрона унес тиф, когда они были еще совсем маленькими и не могли дотянуться до подоконника, даже если вставали на цыпочки. Матт подумал о Марии и загрустил. Эти девочки были даже меньше ее, когда их унес тиф. Кто такой этот тиф? Может, это чудовище похоже на чупакабру? Из всех детей выжил только один — Маттео Алакран. Он был худой, как койот, без гроша в кармане, но его переполняло неукротимое желание жить.

Неожиданно старческий голос стих. Матт поднял глаза и увидел, что Эль-Патрон уснул прямо в кресле. Впрочем, он и сам клевал носом — наелся так, что едва не задремал посреди рассказа. Вошли те же люди, что увели Розу, осторожно пересадили Эль-Патрона в кресло на колесиках и куда-то увезли.

Матт заволновался. Что будет дальше? Неужели придет Роза и опять бросит его на опилки? Вдруг она исполнит свою угрозу и похоронит его косточки под полом?

Но нет, его с победоносным видом забрала Селия! Она отвела его в свою новую квартиру в Большом доме. Все его вещи были перевезены из старого домика, так что перемена жилья не особенно разочаровала Матта. Святая Дева, как всегда, стояла на столике возле кровати. Ее платье окаймляла новая гирлянда искусственных розочек, а столик был застелен свежей кружевной скатертью — дар Селии в благодарность за счастливое спасение Матта.

В целом перемены показались ему приятными, хотя в новом жилище немного не хватало голубей, воркующих на крыше, и ветра над маковыми полями.

— Слушай, идиойд,— сказала Мария.— Мне велено сделать так, чтобы ты снова заговорил.

Матт пожал плечами. Говорить ему не особо хотелось, да, кроме того, Мария с успехом болтала за двоих.

— Я же знаю, ты умеешь. Селия говорит, ты в шоке, но, по-моему, ты просто ленишься.

Матт зевнул и почесал под мышкой.

— Эль-Патрон сегодня уезжает.

Матт посмотрел на Марию с интересом. Он был огорчен отъездом старика. Он не виделся с ним со дня своего спасения. Селия сказала, что такие волнения вредны сто-сорокалетнему человеку: Эль-Патрону пришлось лежать в постели, пока он не набрался сил для переезда в другой свой дом в горах Чирикауа.

— Тебе надо с ним попрощаться. Придут все, и если ты с ним не поговоришь, он обидится.

Мария пальчиками стиснула Матту рот, будто хотела силой выдавить из него слова. Матт клацнул зубами. Малышка отскочила.

— А говорил, что не кусаешься! — завизжала она, хватая подушку.— Гадкий клон!

Некоторое время Матт обдумывал ее слова. Что бы он ни делал, быть клоном все равно плохо, так для чего же стараться вести себя хорошо? Он погладил ее по руке.

— Ну почему ты не говоришь? — бушевала Мария.— Уже больше недели прошло! Когда Моховичка поймали собаколовы, он меня простил всего за один день.

Матту совсем не хотелось огорчать Марию. Он просто боялся заговорить. Когда он пытался подобрать нужные слова, его охватывал ужас. Заговорить — означало открыть двери в тщательно возведенную крепость, и тогда внутрь может ринуться все, что угодно.

— Матт просидел взаперти гораздо дольше, чем твой песик,— сказала Селия, входя в комнату. Она опустилась на колени и погладила Матта по щеке.— Моховичка не было дома всего два дня. А Матта держали под замком целых шесть месяцев. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.

— Так всегда бывает? — спросила девочка.— Чем дольше болеешь, тем дольше поправляешься?

Селия кивнула и продолжила гладить Матта — сначала лицо, потом волосы, руки... Казалось, она пытается вернуть чувствительность его онемевшему телу.

— Тогда, наверное,— задумчиво произнесла Мария,— Эль-Патрон поправится только через много-много лет...

— Заткнись! — крикнула Селия так громко, что Мария испуганно вцепилась в подушку и уставилась на женщину округлившимися от ужаса глазами.— Никогда так не говори об Эль-Патроне! Замолчи!

Селия замахнулась на девочку фартуком, и та убежала прочь.

Матту стало жалко Марию. Он нарочно напряг мышцы, стал как деревянный, чтобы Селии было труднее одевать его, но Селия не стала сердиться. Только обняла его покрепче и запела его любимую колыбельную: «Буэнос диас палома бланка. Ой те венго а салудар». Матт вздрогнул. Эта песенка посвящалась Святой Деве Гвадалупской, которая любит всех добрых и ласковых и которая присматривала за ним в тюрьме. Он понял, что ведет себя нехорошо, и снова расслабился.

— Вот молодец,— похвалила его женщина.— Ты мой славный малыш, я тебя очень люблю.

Когда она попыталась вывести его на улицу, Матта охватил ужас Ему было уютно в его старой постели, с плюшевыми игрушками и потрепанной книжкой про Педро Эль-Конехо. Он держал ставни закрытыми, хотя окна выходили в красивый огороженный садик. Ему не хотелось пускать в свою жизнь ничего нового, пусть даже очень красивого.

— Не бойся. Я никому не дам тебя в обиду,— сказала Селия и взяла его на руки.

Матт еще ни разу не видел фасада Большого дома при свете дня. Его очаровали усыпанная гравием подъездная площадка и статуи пухлых младенцев с короткими крылышками. Посредине лужайки темнел пруд, заросший водяными лилиями. Из глубины неторопливо поднялась большая рыба и посмотрела на Матта круглыми желтыми глазами. Матт схватил Селию за руку.

Они прошли между стройными белыми колоннами и очутились на веранде, откуда вниз, к подъездной площадке, сбегала широкая мраморная лестница. На веранде выстроились все домочадцы: по одну сторону слуги, по другую — Семья. Матт увидел вытянувшихся по струнке Стивена, Эмилию и Марию. Мария попыталась сесть, но Эмилия рывком подняла ее на ноги. Потом Матт увидел, как Том взял Марию за руку, и вспыхнул от гнева. Как он смеет дружить с ней! Как смеет она дружить с ним! Если бы у Матта был еще один червивый апельсин, он не задумываясь опять запустил бы им в Тома, и будь что будет!

Эль-Патрон сидел в инвалидной коляске, ноги его укутывало давешнее цветастое одеяло. По бокам внушающей уважение грудой мышц высились два здоровяка — их Матт уже видел,— а чуть сзади стоял Виллум в сером, теплом не по сезону костюме. Его лоб блестел от пота. Розы нигде не было видно.

— Подойди сюда, ми вида,— сказал Эль-Патрон.

Было в голосе старика, едва различимом среди оглушительного щебета птиц и журчания фонтанов, нечто такое, что, несмотря на всю кажущуюся его слабость, намертво приковывало к себе внимание, заставляло беспрекословно повиноваться. Селия опустила Матта на землю.

Матт подошел к креслу на колесиках. В Эль-Патроне ему нравилось все: голос, форма лица, глаза, цветом напоминавшие темный пруд с притаившимися в глубине рыбами.

— Познакомь его с Семьей, Виллум,— велел старик.

Рука врача была влажная, и Матт вздрогнул от отвращения. Сперва его представили мистеру Алакрану — тому самому свирепому великану, что вышвырнул Матта на газон в первую ночь. Великан оказался отцом Бенито, Стивена и Тома. Бенито, как ему объяснили, уехал в колледж и Матт познакомится с ним в другой раз. Мистер Алакран посмотрел на Матта с нескрываемой ненавистью.

Фелисия, супруга мистера Алакрана, оказалась хрупкой женщиной с длинными нервными пальцами. Врач сказал, что когда-то она была знаменитой пианисткой, но из-за болезни была вынуждена оставить сцену. Фелисия встретила Виллума мимолетной улыбкой, которая, впрочем, тотчас же угасла, едва она перевела взгляд на Матта. Рядом с ней стоял отец мистера Алакрана, дряхлый старик с трясущейся седовласой головой. Казалось, он не понимает, зачем его привели на веранду.

Потом Матт еще раз познакомился со Стивеном, Эмилией, Марией и Томом. Том бросил на Матта злобный взгляд, Матт ответил тем же. Никто, кроме Марии, не радовался встрече с ним, хотя все старались вести себя дружелюбно.

«Потому что они боятся Эль-Патрона»,— догадался Матт.

Это обстоятельство радовало его, хотя чем именно, объяснить он не смог бы.

— Тебе что, эль гато язык откусила? — спросил старик, когда Матт вернулся к его коляске.

Матт кивнул.

— Придется Селии с тобой поработать. Слушайте все! — Эль-Патрон слегка повысил голос— Этот мальчик — мой клон. Для меня он самый важный человек на свете. Если кто-то из вас считал самым важным человеком себя, то, вы уж меня извините, он жестоко ошибался.— Старик усмехнулся.— Вы должны относиться к Матту со всем возможным почтением, не меньшим, чем ко мне самому! Ему надо дать образование, хорошо кормить, развлекать. И не обижать! — Эль-Патрон в упор посмотрел на Тома, мальчишка потупился.— Всякий — повторяю, всякий! — кто посмеет обидеть Матта, будет жестоко наказан. Я понятно выразился?

— Да, ми патрон,— пробормотали несколько голосов.

— А для полной уверенности я оставлю здесь одного из моих телохранителей. Кто из вас, оболтусы, добровольно возьмется за эту работу?

Телохранители, переминаясь с ноги на ногу, отвели глаза.

— Что, робость одолела? — ухмыльнулся Эль-Патрон.— Я привез этих бандидос из самой Шотландии — там они устраивали баталии после футбольных матчей. Всегда подбирай себе телохранителей из другой страны, Матт. Так им труднее сговориться и предать тебя. Ладно, решай сам. Кого из этих Дюймовочек ты желаешь получить в товарищи для игр?

Матт с испугом посмотрел на телохранителей. Менее подходящих товарищей для игр трудно было представить: толстые шеи, ничего не выражающие взгляды, расплющенные носы, шрамы на лицах и руках... У обоих были вьющиеся каштановые волосы, докрасна загорелые лица, пронзительно-яркие голубые глаза.

— Это Простак Дональд — он любит жонглировать шарами для боулинга. А этот, со смешными ушами,— Тэм Лин.

Матт переводил взгляд с одного на другого. Простак Дональд был помоложе и не такой помятый. Он казался менее опасным. Уши Тэма Лина выглядели так, словно кто-то долго и с удовольствием их жевал. Но, заглянув громиле в глаза, Матт с удивлением обнаружил в них дружелюбный огонек.

В своей жизни Матт встречался с дружелюбием так редко, что сразу же указал на Тэма Лина.

— Хороший выбор,— едва слышно прошептал Эль-Патрон.

Когда с представлениями было покончено, энергия, казалось, покинула старика. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— До свидания, ми вида... До следующей встречи. Семейство Алакран сгрудилось вокруг, все принялись уверять Эль-Патрона в своих самых искренних чувствах. Старик не обращал на них внимания. Простак Дональд поднял его и вместе с коляской отнес к поджидавшему лимузину. Все пошли следом, наперебой желая счастливого пути. Когда машина отъехала, члены Семьи начали расходиться. Слуги поспешили в дом, обтекая Матта с двух сторон, будто он был камнем на дне ручья.

Его игнорировали. Не обижали — нет, просто не обращали внимания. Только Марию, громко хнычущую, пришлось увести силой.

Селия терпеливо дожидалась, когда толпа разойдется.

И Тэм Лин.

— Ладно, малыш, давай-ка посмотрим, из какого теста ты сделан,— сказал великан, сгреб Матта мясистой ручищей и закинул себе на плечо.

 

7

Учительница

Матт старался как можно дольше оставаться под защитой уютной гавани Селииной квартиры. Но постепенно Селия и Мария выманили его сначала во внутренний дворик, а затем — и в другие места Большого дома.

Матт терпеть не мог эти вылазки. Слуги шарахались от него, как будто он был прокаженным, а Стивен и Эмилия, едва завидев, сворачивали в сторону. И еще всегда существовала опасность наткнуться на Тома.

Том любил играть с Марией. Он доводил ее до слез, но она всегда его прощала. Частенько он приходил вместе с ней и на квартиру к Селии, не обращая внимания на неприкрытую враждебность Матта — а может быть, именно из-за этой враждебности. Казалось, ему нравится торчать там, где его не хотят видеть.

— Хорошо у тебя тут,— сказал Том и поднял с пола любимого плюшевого медвежонка Матта.— Мария, лови.

Он с силой крутанул мишку за порванное ухо и ударил им Марию по лицу. Ухо оторвалось. Том бросил его на пол.

— Ай! — завизжала девочка.

Матт хотел подобрать ухо, но Том наступил на него ногой. Матт налетел на него, и через мгновение оба катались по полу, пинаясь и кусаясь. Мария помчалась за Тэмом Лином.

С минуту телохранитель бесстрастно смотрел на дерущихся, потом наклонился и, схватив мальчишек за шивороты, растащил в стороны.

— Вам ведь было велено оставить Матта в покое, мастер Том,— сказал он.

— Он первый начал! — заорал Том.

— Это правда,— подтвердила Мария.— Но Том его дразнил.

— Врешь! — завопил Том.

— Нет, не вру!

А Матт ничего не сказал. Ему хотелось швырнуть в Тома чем-нибудь тяжелым. Хотелось даже лягнуть Тэма Лина. Он попытался выкрикнуть что-нибудь обидное, но слова не шли с языка. Они остались внутри, разбухая все больше и больше, пока в животе не забурчало.

— Ладно,— неожиданно сказал Том.— Я и правда дразнил Матта. Я прошу прощения.

Матт застыл в изумлении: Том переменился прямо на глазах. Красные пятна гнева на щеках поблекли. Глаза стали прозрачными и невинными. Трудно было поверить, что этот самый мальчик минуту назад брыкался и визжал.

Матту отчаянно хотелось научиться точно так же легко и быстро справляться со своими эмоциями. Если ему было больно, грустно или плохо, эти чувства впивались в душу острыми когтями и сидели там, пока сами собой не развеивались. Иногда на это уходило несколько часов.

— Вот это по-честному! — Тэм Лин отпустил мальчиков.

Матт тут же схватил Тома и Марию за руки и потащил к дверям. Слова, которые так и остались невыкрикнутыми, переполняли его, мешая дышать.

— Хочешь, чтобы мы ушли? — закричала Мария.— После того, как мы помирились?

Матт кивнул.

— Ну и свинья же ты! Я не собираюсь ссориться с Томом только потому, что ты его не любишь. Правильно говорят, что ты противный.

Мария хлопнула дверью.

Матт опустился на пол. По лицу его текли слезы. Он громко всхлипывал — как свинья! — и ненавидел себя за это, но не мог остановиться. Если бы здесь была Селия, она бы пожалела, утешила его. А Тэм Лин только пожал плечами и вернулся к своей спортивной газете. Потом, придя в себя, Матт долго ползал по полу, ища ухо медвежонка, но оно куда-то запропастилось.

Том был мастак на разные пакости. Он бил кулаком в воздух, едва не попадая Матту по уху, и говорил, что отрабатывает движения карате. Шептал обидные вещи так тихо, что никто больше их не слышал.

— Ты клон,— говорил он.— Знаешь, что это такое? Что-то вроде блевотины. Тебя корова вытошнила...

Рядом со взрослыми Том был сама любезность. Спрашивал, как они поживают, и вежливо дожидался ответа. Приносил маме напитки, открывал дверь дедушке. Был внимателен и заботлив, но все-таки...

Во всем, что делал Том, чувствовался подвох. Да, он приносил матери напитки, но стакан не всегда был чистым. Да, он открывал дедушке дверь, но когда дверь захлопывалась, то всегда била старика по пяткам. Била легонечко, так, чтобы тот не упал и вообще казалось, что это вышло нечаянно. Все верили Тому — как не поверить этому открытому, невинному личику, этому ангельскому взгляду? Но все-таки...

— Жук ползучий,— ворчал Тэм Лин.

Матт был рад обнаружить, что телохранитель тоже не любит Тома.

Тэм Лин...

Первую неделю Матт ходил вокруг телохранителя на цыпочках. Тот был такой большой, такой страшный! Словно в доме поселился ручной медведь. Тэм Лин усаживался в кресло и молча смотрел, как Мария и Селия уговаривают Матта почитать, решить головоломку, поесть... Матт любил эти занятия, но еще больше ему нравилось, чтобы его упрашивали. Иногда Мария чуть не плакала от досады и бессилия. Селия же только гладила Матта по голове и грустно вздыхала. Тэм Лин делал вид, что читает, но глаза его то и дело взлетали над газетной страницей, не упуская ни единой подробности из происходящего.

Матту казалось, что Тэм Лин сердится, хотя наверняка сказать было трудно. Великан вообще был не особенно улыбчив...

Часто заходил врач, потому что у Матта начался кашель. Поначалу мальчик не придавал этому особого значения, но однажды ночью проснулся оттого, что горло его было заполнено слизью. Он не мог вдохнуть. Матт постучался в стену Селииной комнаты и, согнувшись пополам, рухнул на пол. Селия закричала, вызывая Тэма Лина.

Телохранитель ворвался в комнату, схватил Матта за ноги, перевернул вверх тормашками и, недолго думая, с силой шлепнул ладонью по спине. Матт отхаркнул большой комок густой слизи.

— Я делал так с ягнятами на отцовой ферме,— пояснил Тэм Лин, передавая мальчика Селии.

Когда пришел Виллум, Тэм Лин внимательно следил за всем, что делает врач. Телохранитель не произносил ни слова, но в его присутствии ладони Виллума покрывались бисеринками пота. Матт не знал, почему врач боится Тэма Лина, но это его очень радовало.

— Эй, идиойд, мне надо ехать в школу,— сказала однажды Мария.— Каникулы кончились — Матт молча смотрел в окно, словно наказывая девочку за то, что она его покидает.— Понимаешь, я здесь не живу. Может быть, когда-нибудь тебе разрешат приехать ко мне в гости. Тебе у нас понравится! У меня есть собачка, черепашка и попугай. Попугай умеет разговаривать...

Матт повернулся так, чтобы его презрение было более заметным. Если Мария не заметит, что он ее отвергает, весь спектакль потеряет смысл.

— Я думаю, ты мог бы заговорить, если бы захотел,— продолжала девочка.— Все говорят, что ты слишком глуп, но я им не верю. Матт, прошу тебя.— Она тронула мальчика за плечо.— Скажи, что будешь по мне скучать. Или обними меня. Я пойму. Моховичок всегда скулит, когда я ухожу из дому...

Матт повернулся к ней спиной.

— Какой же ты противный! Я бы взяла тебя в школу, но клонов туда не пускают. Да и другие ребята...

Мария запнулась, но Матт и так догадался, что она хотела сказать. Другие дети будут убегать, точно так же, как убегают Стивен и Эмилия.

— Когда начнутся каникулы, я опять приеду. А ты будешь учиться здесь.

Она умоляюще протянула ему руку. Матт оттолкнул ее.

— Ну вот...— Ее голос дрогнул.

«Как же легко довести ее до слез»,— подумал Матт.

Потянуло сквозняком — дверь открылась. Неужели она бросила его и ушла?! Наверно, отправилась к своему любимому Тому, просит его пойти с ней в школу, потому что он нравится ей больше, жук ползучий...

— Мог бы и повежливее,— сказал Тэм Лин.

Матт продолжал не отрываясь смотреть в окно. Какое дело Тэму Лину до Марии?! Он его телохранитель, а не ее...

— О, ты меня прекрасно понимаешь,— сказал телохранитель.— Я к тебе давно приглядываюсь. Глазки-то у тебя смышленые. Ты ловишь все, что при тебе говорят. Ты точь-в-точь как старик. Я не очень-то разбираюсь в клонах — мне было двенадцать, когда я в последний раз закрыл за собой школьную дверь,— но-ты его точная копия. Как будто старый стервятник заново родился на свет.

При этих словах глаза Матта широко распахнулись. Тэм Лин явно не стеснялся в выражениях. Никто никогда не отваживался так говорить об Эль-Патроне!

— Знаешь, что я тебе скажу: есть в старике хорошее, есть и плохое. Его величество, если захочет, может быть черен, как ночь. В молодости он сделал выбор. Так дерево решает, в какую сторону ему расти: в ту или в другую. Он рос все выше и выше, зеленел и зеленел, пока не затенил собой целый лес, вот только многие ветки у него перекручены...

Тэм Лин опустился в кресло. Матт услышал, как под его тяжестью заскрипели, жалобно застонали пружины.

— Наверно, я беру выше твоей головы, парень. Но вот что я хочу тебе сказать: пока ты молод, можешь выбирать, в какую сторону расти. Если ты добрый и порядочный, то и вырастешь добрым и порядочным человеком. А если ты как Эль-Патрон... Подумай об этом.

Телохранитель поднялся и вышел; Матт услышал, как внизу, во внутреннем дворике у него под окном, в тишине прозвучали его тяжелые шаги.

Матт не понял и половины из того, что говорил ему Тэм Лин. Он никогда не задумывался о взрослении. Теоретически Матт знал, что когда-нибудь это произойдет, но не мог представить себя взрослее, чем сейчас. И мысль о том, что если ты плохой, то останешься плохим на всю жизнь, тоже никогда не приходила ему в голову.

Селия говорила, что если все время хмуриться, то лицо таким навсегда и останется. Ты никогда не сможешь улыбнуться, а если посмотришься в зеркало, оно разлетится на тысячи кусочков. А еще она говорила, что если проглотить много арбузных косточек, то у тебя из ушей вырастут арбузы...

Мария уехала, а вместе с ней уехала и Эмилия. Вскоре Стивен и Том должны были отправиться в интернат, и тогда из всех детей в Большом доме останется один Матт. Только он не был ребенком. Том говорил, что клоны — это совсем не дети. Ничего общего!

Матт часто смотрелся в большое зеркало в ванной у Селии. Он не видел никакой особой разницы между собой и Томом, но, может быть, эта разница скрывается где-то внутри? Однажды врач сказал Розе, что клоны, когда подрастают, расходятся на какие-то там части. Что это означает? Неужели они и вправду разваливаются на куски?!

Матт изо всех сил обхватил себя руками. Вдруг его руки и ноги внезапно отвалятся от туловища? А голова покатится по полу, как у того чудовища в фильме, который он смотрел накануне. Что случилось с чудовищем дальше, он не знал, потому что в комнату вошла Селия и выключила телевизор на самом интересном месте. Эта мысль наполнила его ужасом.

— Эй, парень, пора в школу,— окликнул его Тэм Лин. Все еще обхватив себя руками, Матт вышел из ванной.

В гостиной сидела незнакомая тетя. Она улыбалась Матту, но улыбка у нее была какая-то странная. Она остановилась где-то на краешке губ, словно невидимая преграда мешала ей распространиться дальше.

— Привет! Я твоя новая учительница,— сказала тетя.— Можешь называть меня просто учительницей, ха-ха. Так будет легче запомнить.

Смех у нее тоже был какой-то странный. Матт настороженно оглядел комнату. Тэм Лин притворил дверь, ведущую в дом.

— Учиться очень интересно! — сказала учительница.— Я уверена, ты умный мальчик. Ты наверняка быстро усвоишь все уроки, и твоя мама сможет тобой гордиться.

Матт бросил испуганный взгляд на Тэма Лина.

— Он сирота,— сказал Тэм Лин. Учительница замолчала, как будто плохо поняла сказанное.

— Он не разговаривает,— пояснил телохранитель.— Поэтому за него отвечать буду я. Зато он немножко умеет читать.

— Читать очень интересно! — самым сердечным голосом заявила учительница.

Она разложила на столе бумагу, ручки, карандаши и раскраски. Все утро Матт переписывал буквы и раскрашивал картинки. Каждый раз, когда он выполнял очередное задание, учительница восклицала: «Очень хорошо!» — и отпечатывала на бумаге улыбающуюся рожицу. Вскоре Матту захотелось встать из-за стола, но учительница твердо усадила его обратно.

— Нет, нет,— нежно проворковала она.— Если уйдешь, не получишь золотую звездочку.

— Ему нужен перерыв,— сказал Тэм Лин.— И мне тоже,— вполголоса добавил он, провожая Матта в кухню.

Там он налил мальчику стакан молока и вручил печенье, а учительнице принес кофе и внимательно смотрел, как она его пьет. Казалось, эта женщина озадачивает его не меньше, чем Матта.

Остаток дня прошел за счетом. Матт считал горошины, яблоки и цветы. Ему было неинтересно раз за разом повторять одно и то же. Он уже умел считать, только сейчас приходилось делать это молча и писать на бумаге нужные цифры, вместо того чтобы произносить их вслух.

Наконец, ближе к вечеру, учительница сказала, что Матт поработал очень хорошо и мама может им гордиться.

За ужином Тэм Лин доложил Селии об успехах Матта.

— Ты мой умница.

Селия подложила Матту еще один кусок яблочного пирога. Оставшийся пирог достался Тэму Лину.

— Да, парень толковый,— промычал телохранитель с набитым ртом.— Но что-то в этой учительнице есть странное. Все время как заводная повторяет одно и то же.

— Так, наверно, и учат маленьких детей,— предположила Селия.

— Может быть,— не стал спорить Тэм Лин.— Я в образовании специалист невеликий...

Второй день прошел в точности как первый. Матту стало скучно уже на десятой минуте: он снова и снова выводил одни и те же буквы, раскрашивал те же самые картинки, в который раз пересчитывал до смерти надоевшие горошины, яблоки и цветочки. Но он очень старался, чтобы Селия могла им гордиться.

После второго дня наступил день третий, четвертый, пятый...

— Кто скажет, сколько здесь яблок? — ворковала учительница на шестой день.— Наверно, это скажет мой хороший мальчик!

Неожиданно Матт взорвался.

— Я не хороший мальчик! — завопил он.— Я гадкий клон! Ненавижу считать! И вас ненавижу!

Матт схватил аккуратно разложенные яблоки и раскидал их по комнате. Сбросил на пол цветные карандаши, а когда учительница наклонилась их поднять, изо всех сил толкнул ее. Потом сел на пол и залился слезами.

— Кто-то не получит в тетрадку личико с улыбочкой,— срывающимся голосом пролепетала учительница.

Лицо ее стало белым как мел; прислонившись к стене, она стала всхлипывать, словно испуганный зверек.

Ворвавшийся в комнату Тэм Лин по-медвежьи обнял учительницу.

— Не плачьте,— прошептал он ей на ухо.— Вы хорошо поработали. Вам удалось исправить что-то такое, что нам было не под силу.

Постепенно учительница стала дышать ровнее. Всхлипы стихли.

Матт так испугался, что тоже перестал плакать. Он понял, что произошло нечто необыкновенное.

— Я могу говорить,— пробормотал он.

— Девочка моя, сегодня напротив вашего имени поставят целых две золотые звездочки,— шептал Тэм Лин на ухо учительнице.— Бедняжка! А я все никак не мог сообразить, с кем имею дело.

Бережно поддерживая ее под локоть, телохранитель вывел женщину из квартиры, и Матт слышал, как он ведет ее по коридору, ни на секунду не прекращая нашептывать что-то утешительное.

— Меня зовут Маттео Алакран,— сказал Матт, осваивая вновь обретенный голос— Я хороший мальчик.

От счастья у него закружилась голова. Как же теперь им будет гордиться Селия! Он будет читать, раскрашивать, считать, пока не станет лучшим учеником на свете, и тогда дети полюбят его и не будут убегать.

Его восторженные мысли прервал вернувшийся Тэм Лин.

— Надеюсь, это было не на один раз,— сказал он.— Ты и вправду умеешь говорить?

— Умею, умею, умею! — счастливо пропел Матт.

— Чудесно! Я и сам чуть не свихнулся, пока ты считал эти горошины. Бедняжка — она ведь больше ничего не умеет делать...

— Она идиойдка,— заявил Матт, повторяя самое страшное оскорбление, какое слышал от Марии.

— Никогда не употребляй слов, значения которых не понимаешь,— наставительно сказал Тэм Лин.— Знаешь что, парень? Это надо отпраздновать. Поехали-ка на пикник.

— На пикник?! А что это такое? — спросил Матт, силясь вспомнить, что означает это слово.

Я тебе по дороге объясню...

 

8

Идиойд в сухом поле

Матт был без ума от радости. Мало того что Тэм Лин берет его на пикник, так они еще поедут туда верхом! Матт несколько раз видел лошадей из окна домика в маковых полях. И конечно же, видел их по телевизору. На них скакали ковбои и разные крутые бандидос. Его любимым героем был Эль-Латиго Негро — Черный Хлыст. Фильм про Эль-Латиго Негро показывали по телевизору каждую субботу. Он носил черную маску и спасал бедняков от злых капиталистов. Его излюбленным оружием был длинный хлыст, которым он мог очистить яблоко, когда оно еще висело на дереве.

Матт был не на шутку раздосадован, когда вместо горячего жеребца, на каком скакал Эль-Латиго Негро, Тэм Лин привел понурую серую лошадку.

— Не кипятись, парень,— сказал телохранитель, подтягивая подпругу.— Нам нужна не быстрота, а надежность. Если ты свалишься с лошади и свернешь себе шею, Эль-Патрон мне спасибо не скажет.

Усевшись в седло впереди Тэма Лина, Матт мигом позабыл все свои разочарования. Он едет верхом! Плывет высоко в воздухе, покачиваясь и вдыхая запах лошадиного пота. Он погладил жесткую гриву и прижался лодыжками к теплой шкуре животного.

После долгих месяцев молчания Матт словно спешил наверстать упущенное. Он болтал обо всем, что видел вокруг: о синем небе, о птицах, о мухах, жужжащих над лошадиными ушами. Тэм Лин его не останавливал. Только ворчал иногда, давая понять, что внимательно слушает. Тропа петляла по маковым полям, все дальше и дальше уходя от Большого дома, к серовато-бурым холмам, темнеющим на горизонте.

Первые акры, по которым проходил их путь, были подернуты зеленоватой дымкой свежей травы. То были саженцы. Дома из окошка Матт имел возможность наблюдать весь жизненный цикл маков и хорошо знал, чего ожидать. Со временем растения делались заметно крупнее; они округлялись, как маленькая капуста, а листья их наливались переливчатой синевой. Чем дальше они ехали, тем выше становились маки. Вскоре они доставали лошади уже до брюха. Бутоны лопались, подставляя жаркому солнцу белое великолепие сборчатых лепестков. В воздухе витал едва уловимый аромат.

Потом путники выехали на поля, где лепестки уже опали. Они устилали землю пышными белоснежными сугробами, а оставшиеся на их месте семенные коробочки торчали, будто зеленые пальцы. Коробочки набухали, вырастали с куриное яйцо, и тогда начинался сезон сбора урожая.

Тут Матт впервые увидел работников на ферме. Он и раньше замечал их издалека, потому что Селия всегда велела прятаться, когда поблизости оказывались незнакомцы. Только сейчас он рассмотрел их вблизи. И мужчины, и женщины были одеты в одинаковые коричневатые комбинезоны и широкополые соломенные шляпы. Шли они медленно, склоняясь к каждому растению, и надрезали коробочки маленькими ножичками.

— Зачем они это делают? — спросил Матт.

— Чтобы добыть опиум,— ответил Тэм Лин.— Сок вытекает из надрезов и за ночь застывает. Утром рабочие соскребают его. С одного растения можно собирать сок четыре или пять раз.

Лошадка брела все дальше и дальше. Над полями дрожало жаркое марево, в воздухе витал сладкий аромат с легким привкусом горечи. Рабочие сгибались и надсекали, сгибались и надсекали... Ритм их работы убаюкивал. Они не произносили ни слова. Даже не вытирали пот с лица.

— Они что, не устают? — удивился Матт.

— Еще как устают,— ответил Тэм Лин. Наконец тропинка вывела их уже на убранное поле.

Растения здесь начали засыхать. Жаркий ветер шелестел жухлой листвой.

— Смотри! Там на земле человек лежит,— вскричал Матт.

Тэм Лин остановил лошадь и спешился.

— Стой здесь,— приказал он животному.

Матт обеими руками вцепился в гриву. Так высоко над землей он чувствовал себя неуютно. Тэм Лин подошел к человеку, перевернул его лицом вверх и пощупал шею. Потом покачал головой и вернулся обратно.

— Разве мы... не можем ему помочь? — робко спросил Матт.

— Слишком поздно. Для этого бедняги все кончено, — проворчал телохранитель.

— А врач?

— Говорят тебе, слишком поздно! Уши чистил?

Тэм Лин уселся обратно в седло и небрежным движением коленей приказал лошади идти дальше. Матт оглянулся. Вскоре высокие маки скрыли человека из виду.

Матт ничего не понимал. Почему слишком поздно?! Наверное, этому человеку очень жарко, ведь он лежит под палящим солнцем. Почему они не дали ему воды? У них ведь есть вода, Матт это знал. Большая фляга в рюкзаке у Тэма Лина...

— Может, вернемся...— начал Матт.

— Черт возьми! — взревел телохранитель.

Он остановил лошадь и с минуту сидел, тяжело дыша. Матт покосился на землю, прикидывая, хватит ли у него смелости спрыгнуть, если Тэм Лин взаправду потеряет терпение.

— Извини,— сказал Тэм Лин наконец.— Я совсем позабыл, что дети в твоем возрасте таких вещей еще не знают. Этот человек мертв. Он умер от жары и нехватки воды. Вечером его подберет уборочная команда.

Лошадь уныло поплелась дальше. У Матта в голове роилась целая куча вопросов, но он не стал их задавать — боялся, что Тэм Лин снова взорвется. Почему этот человек не пошел домой, если он заболел? Почему другие рабочие не помогли ему? И почему его оставили на дороге, будто старую тряпку?

До сих пор они ехали вдоль гряды холмов, окаймлявших поля с запада, теперь же свернули на сухое русло ручья, ведущее к горам. Вскоре Тэм Лин спешился и завел лошадь под нависающей над тропинкой утес, в тень. Рядом стояла водяная колонка, в траве валялся старый покоробленный желоб. Тэм Лин заработал рычагом. Лошадь была с ног до головы покрыта потом; глаза ее, не отрываясь и даже не моргая, смотрели на хлынувшую в желоб воду, но сама она не двинулась с места.

— Пей,— велел Тэм Лин, и лошадь шагнула вперед, опустила морду в воду и принялась жадно пить, с шумом отфыркиваясь.— Дальше пойдем пешком.

— А на лошади нельзя? — спросил Матт, с сомнением глядя на извилистое сухое русло.

— Она не послушается. Она запрограммирована не уходить с фермы.

— Как это?

— Это послушная лошадка, ей в мозг вживлен специальный имплантат. Она не понесет, не встанет на дыбы. Даже пить не станет, пока ей не велят.

С минуту Матт переваривал услышанное.

— Даже если ей будет очень хотеться? — спросил он наконец.

— Ей и сейчас очень хотелось,— сказал Тэм Лин.— Но если бы я не приказал ей напиться, она так и стояла бы перед желобом, пока не умерла бы от жажды. Жди здесь,— велел он лошади.

Тэм Лин забросил за спину рюкзак с провизией и зашагал по сухому руслу. Матт едва поспевал за ним. Поначалу дорога была совсем нетрудной, но вскоре путь стали преграждать валуны, на которые приходилось карабкаться. Матт не привык к физическим нагрузкам и вскоре взмок как мышь. Но он не останавливался, потому что боялся, что Тэм Лин бросит его одного. Наконец телохранитель услышал его пыхтение и оглянулся.

— На,— сказал он, порывшись в рюкзаке.— Глотни воды. И пожуй вяленого мяса. Соль пойдет тебе на пользу.

Матт жадно вцепился зубами в мясо. Вкус был восхитительный.

— Теперь уже недолго осталось, парень. Для тепличного цветочка ты держишься неплохо...

Вскоре дорогу им преградил гигантский валун. Присмотревшись, Матт увидел в нем круглую дыру — сквозную, как в пончике. Тэм Лин пролез в дырку и протянул мальчику руку.

С другой стороны валуна им открылась совершенно неожиданная картина. Креозотовые кусты и деревья паловерде окаймляли узкую лощину, посреди которой голубело небольшое озерцо. На его дальнем берегу по искусственной шпалере вилась громадная виноградная лоза. А заглянув в воду, Матт увидел стайку коричневатых рыбок. Они бросились врассыпную от его тени.

— Это, наверно, можно назвать оазисом,— сказал Тэм Лин, скинул рюкзак и стал раскладывать еду для пикника.— Неплохо.

— Неплохо! — согласился Матт, запуская зубы в сэндвич.

— Я нашел это место несколько лет назад, когда только начал работать на Эль-Патрона. Алакраны о нем не знают. А если проведают, наверняка проведут сюда трубу и выкачают всю воду. Сумеешь сохранить тайну? Матт кивнул с набитым ртом.

— И Марии тоже не говори. Непременно проболтается.

— Ладно,— сказал Матт, гордясь, что Тэм Лин считает его способным хранить тайну.

— Я привел тебя сюда по двум причинам,— сказал телохранитель.— Во-первых, потому, что здесь хорошо. А во-вторых — мне нужно о многом тебе рассказать, но так, чтобы не услышали чужие уши.

Матт удивленно поднял глаза.

— В доме никогда не знаешь, кто тебя подслушивает. Ты слишком мал и многого не понимаешь, а будь ты настоящим мальчиком, я бы тебе вообще ничего не рассказал.

Тэм Лин бросил в озерцо хлебную крошку. Маленькая рыбка молнией метнулась к поверхности, схватила угощение и была такова.

— Но ты клон,— продолжил он.— И некому объяснить тебе, что к чему. Ты одинок, и этого одиночества настоящие люди понять не могут. Даже сироты могут показать фотографии и сказать: вот это мои папа и мама...

— А я что — машина? — выпалил Матт.

— Машина?! О нет!

— Тогда как меня сделали? Тэм Лин хмыкнул.

— Будь ты настоящим мальчиком, я бы сказал: пойди задай этот сложный вопрос своему старшему брату. Лучше всего, парень, описать это так: когда-то давным-давно врачи взяли у Эль-Патрона кусочек кожи. Заморозили его, чтобы сохранился подольше. Потом, лет этак восемь назад, они взяли этот кусочек и вырастили из него целого нового Эль-Патрона. Только начать пришлось с грудного младенца. Это и был ты.

— Это и был я? — переспросил Матт.

— Да.

— Значит, я просто кусочек кожи?

— Ну вот, я тебя расстроил,— вздохнул Тэм Лин.— Этот кусочек был как бы фотографией. В нем содержалась вся информация, какая нужна для того, чтобы вырастить настоящего человека. О том, какие у него руки, ноги, волосы, кости, мозги — все-все... Ты точь-в-точь такой, каким был Эль-Патрон в семь лет.

Матт посмотрел на свои ноги. Так вот кто он такой — фотография!

— Этот кусочек кожи поместили в корову особого вида. Внутри ее ты и вырос, и когда пришло время, родился. Только, разумеется, у тебя не было ни папы, ни мамы.

— Том говорит, корова меня вытошнила,— сказал Матт.

— Том — гнойный прыщ,— отрезал Тэм Лин.— И вся остальная его семейка тоже. Учти, если сошлешься на меня, я буду все отрицать.— Тэм Лин достал пакет клубничных тянучек и протянул Матту.— Однако продолжим... Ты клон и этим сильно отличаешься от других. Поэтому многие люди тебя боятся.

— Они меня не любят,— сказал Матт!

— Да. Многие не любят.— Тэм Лин встал и расправил могучие плечи. Прошелся взад-вперед по песку. Он терпеть не мог долго сидеть на одном месте...— Но кое-кто тебя любит. Это Мария и, конечно, Селия...

— И Эль-Патрон!

— Гм, Эль-Патрон — совсем другое дело. Честно говоря, тех, кто тебя любит, очень мало, а тех, кто не любит, гораздо больше. Они не могут смириться с тем, что рядом с ними находится клон. Поэтому тебя нельзя послать в школу.

— Я знаю.— Матт с горечью подумал о Марии. Если бы она и в самом деле любила его, то взяла бы с собой и не слушала, что говорят другие дети.

— Эль- Патрон хочет, чтобы ты получил образование и жил более или менее нормальной жизнью. Но загвоздка в том, что ни один учитель не станет учить клона. Поэтому Алакраны пригласили идиойдку...

Матт испугался. Он часто слышал это слово — в основном от Марии — и считал его обыкновенным ругательством, чем-то вроде «дурака» или «уродины».

— Идиойд — это человек или животное, которому в мозг вживили имплантат,— пояснил Тэм Лин.

— Как лошади? — спросил Матт.

— Соображаешь! Идиойды могут делать только самые простые вещи. Рвать фрукты, мыть полы или, как ты видел, собирать опиум.

— Работники на ферме — идиойды! — воскликнул Матт.

— Вот почему они работают без передышки, пока бригадир не прикажет им остановиться, вот почему не пьют воды, пока им не разрешат.

И тут Матта как громом поразила одна очень-очень страшная мысль... Если лошадь могла стоять перед желобом с водой и умереть от жажды, значит, тот человек...

— Тот человек,— вслух сказал он.

— Светлая у тебя голова, парень. — Тэм Лин кивнул. — Тот человек, которого мы видели, возможно, отстал от остальных и не слышал, как бригадир велел остановиться. Он, наверное, работал всю ночь, все больше и больше хотел пить...

— Замолчи! — взвизгнул Матт, зажимая уши ладонями.

Какой ужас! Он не хочет, не желает это знать! Тэм Лин сразу же послушался.

— Ладно, на сегодняшний день уроков хватит. Мы приехали сюда на пикник и еще даже не начали развлекаться. Пошли, я покажу тебе пчелиный улей и логово койота. В пустыне все живут около воды.

Весь день они лазили по норам, обследовали трещины в скалах, потаенные уголки секретной долины. Хотя Тэм Лин толком и не ходил в школу; он знал о природе очень много. Он учил Матта сидеть неподвижно и ждать, пока не случится что-нибудь интересное, рассказывал, как по жужжанию определять настроение пчел в улье, показывал мальчику звериный помет, следы и обломки костей...

Наконец, когда оазис стал наполняться тенями, Тэм Лин помог Матту выбраться сквозь отверстие в валуне, и они вернулись к лошади. Она стояла в точности там, где ее оставили. Тэм Лин приказал ей еще раз напиться воды, и они тронулись в обратный путь.

Поля опустели, по земле протянулись длинные тени. Там, где они заканчивались, заходящее солнце заливало маки мягким золотистым светом. Они миновали сухое поле, где видели тело погибшего человека, но тот уже исчез.

— Учительница была идиойдкой,— сказал Матт, нарушая молчание.

— Да,— подтвердил Тэм Лин.— Причем одной из самых сообразительных. Но даже при этом она могла только снова и снова задавать тебе один и тот же урок.

— Она придет еще?

— Нет.— Телохранитель вздохнул.— Ее отправят на другую работу — штопать занавески или чистить картошку. Давай поговорим о чем-нибудь более веселом.

— А ты не мог бы меня учить? — спросил Матт. Тэм Лин расхохотался.

— Если хочешь, я могу научить тебя ломать столы ударом кулака... Думаю, тебе придется учиться по телевизору. А я буду рядом и, если станешь лениться, возьму тебя за ноги и выброшу в окошко.

 

9

Потайной коридор

На первый взгляд жизнь Матта вошла в весьма приятную колею. Он дистанционно обучался по телевизору, Тэм Лин отсылал его домашние задания на проверку, и они неизменно возвращались с отличными оценками. Селия не уставала им восхищаться. Мария тоже хвалила его, когда приезжала в гости. Радовало и то, что Том учился хуже некуда и его держали в интернате только благодаря щедрым пожертвованиям мистера Алакрана.

Но в глубине души Матт ощущал постепенно растущую пустоту. Его злило, что он — всего лишь фотография человека и поэтому никому не нужен. Фотографию можно хранить в ящике, позабыв на долгие годы. А можно и вовсе выкинуть...

По крайней мере раз в неделю Матт видел во сне мертвого человека на сухом маковом поле. Его широко распахнутые глаза глядели прямо на солнце. Он терзался невыносимой, чудовищной жаждой. Матт видел его забитый пылью рот, но нигде не было ни капли воды, только сухие до шелеста маки. Матту делалось так плохо, что он потребовал, чтобы у его кровати всегда стоял кувшин с водой. Если бы можно было взять этот кувшин с собой в сон! Если бы можно было приснитъ себе этот кувшин и смочить водой пересохшие губы несчастного! Но нет: Матт просыпался, жадно пил стакан за стаканом, пытаясь смыть с себя мертвенную сухость маковых полей, а потом, само собой, брел в туалет.

По пути Матт на цыпочках заходил в спальню Селии. С минуту слушал ее храп — из дальнего конца коридора ей громогласно вторил Тэм Лин,— и ему становилось чуть легче. Но едва мальчик брался за дверную ручку ванной комнаты, ему тут же чудилось, что там, по ту сторону двери, уставившись невидящими глазами в большой белый плафон на потолке, лежит мертвец...

Приходя в гости, Мария всегда приносила с собой Моховичка. Это был вертлявый песик величиной с небольшую крысу. В пылу игры он нередко забывал про хорошие манеры, и тогда Тэм Лин грозился всосать его в пылесос вместе со следами его преступлений.

— Поместится,— ворчал он в ответ на испуганные протесты Марии.— Вот увидишь, еще как поместится!

В пасхальные каникулы Том, пристально глядя на Матта, сказал, что научиться читать и писать ничуть не труднее, чем перекатываться на спину или притворяться мертвым. Матт набросился на него с кулаками, Мария с визгом побежала за Тэмом Лином. Тома отправили в его в комнату и оставили без ужина. Матта совсем не наказали.

Матт был очень этим доволен, его только задевало, что Моховичка тоже никогда не наказывали за проступки. Песик не понимал, что такое хорошо, а что такое плохо.

Ом был глупым зверьком, и таким же, по-видимому, считали и Матта. По всему выходило, что его, Матта, ставят на одну доску с собакой! Не имело значения, что Матт был хорошо воспитан и получал отличные отметки. Оба они были животными, а потому никому не нужны...

Когда Марии не было, Матт развлекался тем, что обследовал дом. Он воображал себя Эль-Латиго Негро, проникшим во вражескую крепость. Он надевал черный плащ с капюшоном, а вместо хлыста вооружался тонким кожаным поясом. Крался за занавесками и мебелью, а завидев кого-нибудь из Алакранов, проворно прятался.

После обеда Фелисия — мать Бенито, Стивена и Тома — почти всегда играла на пианино. Музыкальная комната наполнялась рокочущими аккордами. Обычно вялая и медлительная, Фелисия с жаром набрасывалась на инструмент. Матту, прячущемуся за большими цветочными горшками, нравилось слушать яростные ноты, вылетающие из-под ее порхающих по клавишам пальцев. Глаза Фелисии были закрыты, а рот кривился в гримасе, которая была еще не болью, но чем-то очень к ней близким.

Затем силы внезапно покидали женщину. Бледная и дрожащая, она склонялась над инструментом, и для слуг это было своеобразным сигналом — они подносили ей коричневый напиток в красивом хрустальном бокале. Слуга помешивал коктейль — Матт слышал, как лед тихонечко звякает о стекло,— и вкладывал бокал в руку Фелисии.

Она пила, и дрожь постепенно унималась. Потом Фелисия сникала над пианино, словно шпинат в огороде у Селии, когда Тэм Лин забывал полить грядки, и горничные уносили ее в постель.

Однажды Фелисия не пришла в обычное время, и Матт долго крутился за своими цветочными горшками, набираясь храбрости подойти к инструменту. Если Фелисия его застукает, то навсегда запретит входить в эту комнату. Пальцы чесались от страстного желания попробовать. На вид играть было так просто!

Крадучись, Матт выскользнул из своего убежища, протянул руку, чтобы прикоснуться к клавишам, и... замер: в коридоре раздался приближающийся голос Фелисии. До смерти перепуганный, Матт метнулся в чулан и тихонько прикрыл за собой дверь. В следующее мгновение Фелисия вошла в комнату и сразу же села за пианино. Раздались первые аккорды. Матт пошарил вокруг и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

Место было безрадостное. У стен высокими стопками лежали старые нотные тетради. В углу громоздилась гора складных стульев. И все вокруг было покрыто толстым-толстым слоем пыли... Матт поднял листок нотной бумаги и — больше от нечего делать, чем в надежде что-либо обнаружить,— принялся очищать от пыли заднюю стену чулана. И вот, стряхнув на пол очередной клубок паутины, которому позавидовал бы сам граф Дракула, он обнаружил еще один выключатель.

Недолго думая, Матт нажал на кнопку. В следующее мгновение, выплюнув облачко пыли, едва не задушившее мальчика, часть стены отъехала в сторону. Матт отшатнулся, споткнулся о груду нот и упал. Из последних сил сдерживая удушливый кашель, он потянулся за противоастматическим ингалятором, который по настоянию Селии постоянно носил с собой. Когда пыль наконец рассеялась, Матт увидел узкий темный коридор.

Матт осторожно выглянул: коридор тянулся налево и направо. Внезапно Фелисия перестала играть. Матт замер, прислушиваясь к мелодичному звяканью льда в бокале. Вскоре он услышал, как пришли горничные и унесли Фелисию в ее спальню.

Матт снова нажал на выключатель и с великим облегчением убедился, что стена скользнула на место. Оставляя на ковре пыльные следы, он выбрался из чулана. Вечером Селия крепко отругала его за то, что он перепачкал одежду и волосы...

«Это даже интереснее, чем в фильмах про Эль-Лати-го Негро»,— думал Матт, упиваясь обрушившейся на него тайной.

Это место принадлежало только ему одному! Если он захочет спрятаться, даже Тэм Лин не сможет его отыскать...

Всю следующую неделю Матт медленно и планомерно обследовал свои новые владения. Вскоре он пришел к выводу, что коридор проходит между внутренней и внешней стенами дома. То тут, то там в стене обнаруживались потайные глазки, но в них Матт видел только пустые комнаты со стульями и столами. Однажды он углядел слугу, протиравшего мебель.

Некоторые из глазков выходили в темные чуланы, точно такие же, как тот, через который он впервые проник в таинственный коридор. Матт никак не мог сообразить, для чего они нужны, пока в один прекрасный день рука его не наткнулась еще на один выключатель.

Он не задумываясь нажал на кнопку.

Вбок скользнула раздвижная панель — такая же, как в музыкальной комнате. С замирающим от волнения сердцем Матт ступил через порог. Изнутри чулан был забит пыльной одеждой и рваными ботинками, но, кое-как отодвинув их в сторону, мальчик сумел-таки добраться до двери в противоположном конце. Из-за двери слышались голоса. Матт напряг слух: врач и свирепый мистер Алакран разговаривали с кем-то третьим, чьи ответы звучали глухо и невнятно. Виллум говорил резким тоном, пробудившим в Матте самые неприятные воспоминания.

— Послушайте! — рычал врач.— Вы же знаете, что это необходимо!

— Нет, нет и снова нет,— стонал глухой голос. Матт догадался, что он принадлежит отцу мистера Алакрана.

— Без химиотерапии ты умрешь,— настойчиво твердил мистер Алакран.

— Значит, Бог призовет меня к себе...

— Но ты мне нужен здесь! — взывал мистер Алакран.

— Этот дом — обитель теней и зла! — Мысли старика явно путались.

— Позвольте хоть поставить вам новую печень,— убеждал его Виллум.

— Оставьте меня в покое! — завопил старик. Матт, пятясь, вышел в коридор. Он не понял, о чем шел спор, но прекрасно знал, что его ждет, если его застукают за подслушиванием. Его посадят под замок! А то и отдадут обратно Розе...

Матт вернулся в музыкальную комнату и долго после этого не решался снова зайти в потайной коридор. Однако все равно ходил слушать, как играет Фелисия. Музыка глубоко запала ему в душу, она завораживала его, и, невзирая на риск, он каждый день прятался за цветочными горшками.

Однажды Матт с удивлением увидел, что напиток Фелисии принес не слуга, а врач.

— Ох, Виллум,— срывающимся голосом бормотала женщина, пока тот помешивал ей лед в бокале.— Он со мной больше не разговаривает! Смотрит на меня как на пустое место...

— Не волнуйтесь,— успокаивал ее врач.— Я здесь. Я о вас позабочусь...

Он открыл саквояж и достал шприц. Матт затаил дыхание. Когда он болел, врач делал ему уколы, и это было очень больно! Округлившимися от ужаса глазами Матт смотрел, как врач протер руку Фелисии ваткой и вонзил иглу. Почему она не плачет? Она что, ничего не чувствует?!

Потом Виллум сел рядом и положил руку ей на плечо. Зашептал что-то — что именно, Матт не расслышал,— но, наверное, приятное, потому что Фелисия улыбнулась и склонила голову ему на грудь. Через некоторое время он вывел ее из комнаты.

Матт тотчас же выбрался из своего укрытия. Понюхал бокал, попробовал содержимое. Тьфу! Гадость какая-то! На вкус — будто гнилые фрукты... Он прислушался — не раздаются ли шаги в коридоре — и сел за пианино. Осторожно нажал на клавишу.

В музыкальной комнате тихо зазвенела одинокая нота. Матт был в восторге. Он попробовал другие клавиши. Все звучали так же красиво. Он был так очарован происходящим, что не сразу услышал шаги горничной в коридоре, но, к счастью, вовремя очнулся и юркнул за горшки с цветами.

С этого дня Матт стал внимательно изучать все перемещения слуг, чтобы знать, когда можно без опаски заглянуть в музыкальную комнату. По утрам Фелисия никогда туда не ходила. Она и вставала-то только к обеду и пребывала на ногах час-другой, не больше.

Вскоре Матт обнаружил, что может одним пальцем воспроизводить песенки, которые ему пела Селия. Фелисия играла всеми десятью пальцами, но он еще не разобрался, как это делается. Несмотря на это, способность создавать музыку наполняла Матта таким восторгом, что он с трудом удерживал его при себе. Он забывал, где находится. Забывал, что он клон. Музыка вознаграждала его за все — за молчаливое презрение слуг, за насмешки Стивена и Эмилии, за ненависть Тома.

— Вот, значит, как у тебя получается,— послышался голос Тэма Лина. Матт резко обернулся и чуть не свалился с табуретки.— Не останавливайся. У тебя настоящий талант, дружище! Странно, никогда бы не подумал, что Эль-Патрон музыкален.

Сердце Матта отчаянно колотилось в груди. Неужели его больше не пустят в эту комнату?!

— Если ты музыкален, то он, наверно, тоже,— задумчиво продолжал телохранитель.— Но думаю, ему было недосуг выучиться. Там, где он жил, пианино обычно рубили на дрова...

— А ты умеешь играть? — спросил Матт.

— Шутишь?! Глянь-ка.— Телохранитель вытянул руки, демонстрируя их мальчику.

Матт увидел широкие неуклюжие ладони с короткими толстыми пальцами. Некоторые были скрючены, будто зажили после переломов.

— Можно играть одним пальцем,— сказал он. Тэм Лин рассмеялся.

— Музыка должна быть в голове, парень. А Господь Бог, раздавая таланты, обошел меня стороной. Но у тебя талант есть, и стыдно было бы не дать ему ходу. Поговорю с Эль-Патроном, пусть подыщет тебе учителя...

Это оказалось весьма нелегко. Ни один человек не соглашался обучать клона, а музыкально одаренных идиойдов как-то не обнаружилось. Наконец Тэм Лин нашел глухого музыканта, который очень нуждался в работе. Матту казалось странным, что человек, который напрочь не слышит, может учить его музыке, но, как выяснилось, может, да еще как! Мистер Ортега чувствовал музыку пальцами. Когда Матт садился за инструмент, учитель клал свои тонкие, чуть подрагивающие руки на деку пианино и улавливал каждую ошибку.

Так вот получилось, что Матт добавил к постоянно растущему списку своих достоинств еще и способности к музыке. Читал он так, будто на десять лет был старше своего возраста, по математике решал задачи, которые были не по зубам Тэму Лину, бойко говорил и по-английски, и по-испански. Кроме того, он с каждым днем все лучше рисовал. Он с головой окунался в изучение всего, что попадалось под руку. Мог назвать все планеты, самые яркие звезды, все созвездия. Запоминал названия стран, их столицы и главные отрасли экспорта...

Он спешил учиться, полагая, что, если преуспеть в учебе, все его полюбят и забудут, что он клон.

 

10

У кошки девять жизней

— Ты прям как дикий зверь,— сказала Мария, стоя в дверях комнаты Матта.— Прячешься тут, будто медведь в берлоге.

Матт равнодушно посмотрел на занавешенное шторами окно. Ему нравилась спокойная, уютная темнота.

— А я и есть зверь,— ответил он.

Когда-то эти слова больно ранили душу, но теперь он привык к своему статусу.

— Мне кажется, ты просто любишь валяться в грязи,— сказала Мария и, раздвинув шторы, распахнула окно. Оно выходило в огород, где Селия выращивала кукурузу, помидоры, фасоль, горох...— Сегодня у Эль-Патрона день рождения, так что кончай дуться.

Матт вздохнул. Своим угрюмым ворчанием он мог кого угодно вывести из себя, но только не Марию, о нет! Та лишь смеялась. Разумеется, ему и в голову не приходило ворчать на Эль-Патрона в тех редких случаях, когда старик наведывался в Большой дом. Это было просто немыслимо.

С каждым разом Эль-Патрон выглядел все слабее, а мысли его все больше путались. Когда Матт смотрел на старика, у него разрывалось сердце. Он любил Эль-Патрона. Он был всем ему обязан.

Матт с ужасом вспоминал те страшные времена, три года назад, когда его держали в курятнике, он дружил с тараканами и играл с куриными косточками. И он знал, что, если бы не старик, он до сих пор сидел бы там — или Роза давно похоронила бы его косточки под полом.

— Сегодня Эль- Патрону исполняется сто сорок три года,— сообщил Матт.

Мария поежилась.

— Невозможно представить себе такую старость!

— Селия говорит, если в пирог воткнуть столько свечей, краска на стенах расплавится.

— В последний раз, когда он приезжал, он был каким-то странным.

«Можно сказать и так»,— подумал Матт. Эль-Патрон стал очень забывчив, по нескольку раз повторял одни и те же фразы.

— Я еще не умер? — спрашивал он.— Я еще не умер? И, поднеся руку к лицу, долго рассматривал пальцы, как будто хотел убедиться, что и впрямь еще жив. В комнату влетела Селия.

— Ты готов? — воскликнула она, крутя Матта и поправляя ему воротничок.— Не забудь, сегодня вечером ты сидишь рядом с Эль-Патроном. Будь внимателен и отвечай на все его вопросы.

— А если он будет вести себя... чудно? — спросил Матт. Слишком хорошо он помнил, как в прошлый визит старика снова и снова отвечал на бесконечное: «Я еще не умер?»

Селия оставила в покое воротничок и опустилась на колени.

— Послушай, милый. Если сегодня случится что-нибудь плохое, сразу же беги прямо ко мне. Я буду в буфетной позади кухни.

— А что может случиться плохого?

— Трудно сказать.— Селия уклончиво отвела глаза, обвела взглядом комнату.— Просто пообещай, что не забудешь.

Матт подумал, что такие обещания давать очень трудно — никто ведь ничего не забывает нарочно,— но все-таки кивнул.

— О, ми ихо, как же я тебя люблю!

Селия бросилась к нему на шею и залилась слезами. Матт даже испугался. Что ее так огорчает? Он покосился на Марию. Девочка скорчила рожу, словно показывая, как надоели ей эти сопли. В последнее время «распустить сопли» стало ее любимым выражением. Она переняла его у Тэма Лина.

— Обещаю,— сказал Матт. Селия резко выпрямилась.

— Ну и дура же я! Даже если ты все поймешь, что толку-то будет? Только хуже станет.

Казалось, она разговаривает сама с собой. Матт встревоженно наблюдал за ней. Она принялась расправлять складки на фартуке.

— Бегите, чикос, развлекайтесь. А я буду в кухне и приготовлю такой вкусный обед, что пальчики оближете. Вы оба выглядите чудесно, будто артисты из кино.

Прежняя, уверенная в себе Селия вернулась, и Матту сразу стало легче.

Ребята вышли.

— Я пойду принесу Моховичка,— сказала Мария.

— Не надо! Нельзя брать собаку на званый обед.

— Можно, если я хочу. Посажу его на колени, никто и не увидит...

Матт вздохнул. Спорить с ней было бесполезно. Мария повсюду таскала Моховичка с собой. Тэм Лин говорил, что это не собака, а лохматый отросток у нее на руке. Предлагал сводить ее к доктору и отрезать его.

В комнате Марии сидел Том, Моховичка же нигде не было видно.

— Ты что, его выпустил?! — вскричала Мария, заглядывая под кровать.

— Я его и в глаза не видел,— сказал Том, буравя Матта недобрым взглядом.

Матт ответил ему тем же. Лохматые обычно волосы Тома сейчас были тщательно прилизаны, ногти обрамлены аккуратными белыми полумесяцами. В торжественных случаях Том всегда был отмыт до блеска, что вызывало бурю восхищения у женщин.

— Он потерялся! — зарыдала Мария.— Он, когда теряется, всегда ужасно боится. Мальчики, ну помогите же мне его найти!

Том и Матт нехотя прекратили пожирать друг друга свирепыми взглядами и приступили к поискам. Они заглядывали под подушки, за шторы, в ящики комодов. Безрезультатно — Моховичка не было нигде! Мария тихонечко хныкала.

— Он, наверное, выбежал из дома и теперь развлекается вовсю,— предположил Матт.

— Он терпеть не может гулять,— возразила Мария сквозь слезы.

Матт охотно в это поверил. Песик был таким трусливым, что шарахался даже от воробьев. Но все равно он мог выбраться наружу и сейчас сидеть, дрожа, в каком-нибудь укромном уголке. До обеда его никак не найти... И тут он заметил одну странную вещь.

Том...

Том принимал участие в поисках, но, похоже, и не думал всерьез искать собачку. Описать словами это было сложно. Он вроде везде заглядывал, двигался как положено, но глаза его при этом непрерывно следили за Марией. Матт остановился и прислушался.

— Я что-то слышу! — воскликнул он и бросился в ванную.

Поднял крышку на унитазе — и вот он, Моховичок собственной персоной, насквозь мокрый и измученный, барахтается в воде и еле слышно жалобно скулит. Матт поспешно вытащил собачку и завернул в полотенце. От усталости у песика даже не осталось сил кусаться. Он лежал обмякший, пока Мария не подхватила его на руки.

— Как он туда попал?! Кто опустил крышку? О, дорогой мой, милый, маленький Моховичок! — Она прижала крошечное существо к груди.— Теперь ты спасен! Хороший мой песик. Сладенький мой...

— Он часто пьет из унитаза,— сказал Том.— Наверно, упал и на лету захлопнул за собой крышку. Я позову горничную, пусть искупает его...

Он вышел, но, прежде чем дверь захлопнулась у него за спиной, Матт успел заметить на его лице гримасу неподдельной ярости. Том чего-то хотел, и он этого не получил. Матт был уверен, что Том нарочно бросил Моховичка в унитаз, хотя до этого не выказывал ни малейшей неприязни к собаке. Это было очень похоже на Тома. На вид он казался любезным и всегда был готов прийти на помощь, но никогда нельзя было сказать наверняка, что таится в безднах его черной души.

Матт поежился. Если бы он не нашел Моховичка, песик наверняка утонул бы. Откуда в человеке столько жестокости?! И для чего Тому обижать Марию, такую добросердечную, что она жалела убивать даже ядовитых пауков? А еще Матт знал: если он обвинит Тома, ему никто не поверит. Он всего лишь клон, и его мнение никому не интересно.

«Было неинтересно»,— подумал он.

Ибо в голове его созрел восхитительный план...

Слуги, как правило, не обращали на Матта ни малейшего внимания, а Алакраны и вовсе смотрели мимо, будто он был букашкой на окне. Мистер Ортега, учитель музыки, редко что-нибудь говорил, только восклицал «Нет! Нет! Нет!», когда Матт брал неверную ноту. Однако в последнее время мистер Ортега говорил свое «Нет! Нет! Нет!» все реже и реже — Матт играл блестяще и считал, что учитель может хотя бы изредка сказать: «Хорошо!» Но слово это явно не входило в лексикон старого музыканта: когда Матт играл хорошо, губы мистера Ортеги кривила слабая улыбка, и это уже само по себе было похвалой. А когда Матт играл очень-очень хорошо, то сам был настолько поглощен музыкой, что не задумывался над тем, что скажет учитель.

Но на ежегодном празднике в честь дня рождения Эль-Патрона все менялось. Главным именинником был, конечно, Эль-Патрон, но сложилось так, что Матта поздравляли тоже. По крайней мере, это делали Селия, Тэм Лин, Мария и сам старик. Остальные лишь скрипели зубами и терпеливо сидели за столом.

В этот единственный день в году Матт мог попросить все, чего только душа пожелает. Мог потребовать, чтобы Алакраны относились к нему с уважением. Мог заставить Стивена и Тома — да-да, даже Тома! — быть с ним вежливыми (по крайней мере, на людях). Никто не отваживался сердить Эль-Патрона, а значит, никто не отваживался пренебрегать Маттом.

Столы для праздничного обеда расставили на одной из просторных лужаек, окружавших Большой дом. Газон был безукоризненно подстрижен, все травинки выровнены до одинаковой высоты. За газоном ухаживали идиойды — накануне они целый день ползали на коленях, подстригая траву большими ножницами. К завтрашнему утру трава будет вытоптана, но сегодня она сверкала в мягком послеполуденном свете, как зеленый изумруд.

Столы были застелены белоснежными, без единого пятнышка скатертями, уставлены тарелками с золотой каймой, свеженачищенными серебряными ножами и вилками. Возле каждого прибора стоял хрустальный бокал.

В углу, под развесистой бугенвиллеей высилась огромная куча подарков. Все они предназначались Эль-Патрону, хотя на свете не было ничего такого, чего он уже не имел, да и мало осталось вещей, способных принести радость стосорокатрехлетнему старцу. Было несколько подарков и для Матта: небольшие, с любовью подготовленные дары от Селии и Марии, что-нибудь полезное от Тэма Лина и громадный, чрезвычайно дорогой презент от Эль-Патрона.

Гости переходили от стола к столу, выбирая деликатесы себе по вкусу. Служанки разносили изысканные лакомства. Официанты предлагали всевозможные напитки, а тем, кто желал покурить, подносили кальяны. Среди гостей были сенаторы и знаменитые актеры, генералы и прославленные на весь мир врачи, несколько экс-президентов, с полдюжины диктаторов из стран, о которых Матт слыхал только по телевизору. Была даже одна престарелая принцесса. И конечно же, было много других фермеров. Фермеры в этих краях считались настоящими аристократами — они правили наркоимпериями, сложившимися на границе между Соединенными Штатами и Ацтланом.

Сейчас фермеры собрались в кружок вокруг человека, которого Матт никогда раньше не видел. У него были щетинистые рыжие волосы, мягкое одутловатое лицо, темные круги под глазами. Выглядел он весьма нездоровым, но, несмотря на это, пребывал в отличном настроении. Он громко разговаривал и то и дело бесцеремонно тыкал собеседников пальцем в грудь. По одному этому Матт понял, что это, наверное, тоже фермер. Никто другой не осмелился бы на такие вольности.

— Это мистер Макгрегор,— шепнула Мария.

Она тихонько подошла к Матту и встала у него за спиной. На руках у девочки сидел пушистый после мытья Моховичок.

— Кто?!

На миг Матту почудилось, что он снова оказался в домике среди маковых полей.

Ему шесть лет, и он читает потрепанную книжку про Педро Эль-Конехо, который забрался в сад к сеньору Макгрегору. Сеньор Макгрегор хотел сделать из Педро котлетку.

— Он владеет фермой недалеко от Сан-Диего,— сказала Мария.— Лично у меня от него мурашки по коже бегают.

Матт присмотрелся к человеку внимательнее. Он совсем не походил на сеньора Макгрегора из книжки, но что-то неприятное в нем действительно было.

— Всех просят пройти в салон,— сказала Мария, поудобнее перехватывая Моховичка.— Только не вздумай скулить,— сказала она собачке.— Даже если кто-то из гостей тебе не понравятся...

— Спасибо большое,— сказал Матт.

В салон вела роскошная мраморная лестница, уставленная огромными вазами с благоухающими цветами и мраморными статуями, столь дорогими сердцу именинника. Гости послушно направились в дом, дабы исполнить почетную обязанность и лично поздравить Эль-Патрона со стосорокатрехлетием. Матт приготовился к тяжелому испытанию. Он редко видел Эль-Патрона, и с каждым разом старик выглядел все хуже и хуже.

Гости выстроились широким полукругом. Разговоры стихли. Затопившую салон тишину нарушали лишь пение птиц в саду да журчание фонтанов. Неподалеку пронзительно закричал павлин. Матт ждал. Вот-вот должно было послышаться жужжание моторчика инвалидной коляски Эль-Патрона.

И тут, ко всеобщему удивлению, занавеси в дальнем конце салона распахнулись, и в зал вошел Эль-Патрон. Он шел медленно, неуверенно, но все же шел. Матт едва не задохнулся от счастья. След в след за стариком шествовали Простак Дональд и Тэм Лин, оба катили инвалидные коляски.

По салону прокатилась волна изумленных возгласов. Кто-то — кажется, престарелая принцесса — воскликнул:

— Гип-гип-ура!

Зал взорвался аплодисментами, и Матт тоже зааплодировал, искренне радуясь за Эль-Патрона. За спиной у него пробормотали:

— Старый вампир. Сумел-таки опять выбраться из гроба.

Матт быстро обернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал, но недовольный уже растворился в толпе гостей.

Дойдя до середины салона, Эль-Патрон подал знак Тэму Лину, и тот подкатил к нему коляску. Старик тяжко опустился на заботливо подложенные полушки. Потом — к вящему удивлению Матта — во вторую коляску сел мистер Макгрегор.

«Выходит, они друзья»,— подумал Матт.

Почему же он не видел мистера Макгрегора раньше?!

— Добро пожаловать,— сказал Эль-Патрон. Голос его звучал, по обыкновению, негромко, но, как всегда, сразу же привлек всеобщее внимание.— Добро пожаловать на мой сто сорок третий день рождения. Все вы — мои друзья и соратники или же члены моей Семьи.— Старик тихо рассмеялся.— Представляю, как им хотелось бы увидеть меня в гробу, но вот ведь не повезло. Я прошел курс лечения у лучших врачей мира, и теперь эти же самые люди лечат моего друга Макгрегора.

Мистер Макгрегор усмехнулся и поднял руку Эль-Патрона, словно рефери на ринге — руку боксера-победителя. Почему мистер Макгрегор вызывает такое отвращение?! Матта аж затошнило, хотя особых причин не любить этого человека у него не было.

— Подойдите же сюда, чудотворцы мои,— сказал Эль-Патрон.

От толпы послушно отделились двое мужчин и две женщины. Они подошли к коляске и низко поклонились.

— Я уверен, что вы удовлетворились бы и моей сердечной благодарностью,— Эль-Патрон хихикнул, глядя, как вытянулись лица эскулапов,— но мне почему-то кажется, что чек на миллион долларов порадует вас гораздо больше.

Врачи тотчас же приободрились, одна из женщин залилась краской.

Гости зааплодировали.

Тэм Лин поймал взгляд Матта и кивнул. Матт выступил вперед.

— Ми вида,— сказал Эль-Патрон с неподдельной теплотой в голосе и поманил мальчика костлявой рукой.— Подойди поближе, дай мне посмотреть на тебя. Неужели и я когда-то был так же красив? Наверное, был...

Старик тяжело вздохнул. Тэм Лин знаком велел Мат-ту встать рядом с коляской.

— Я был бедным мальчишкой из нищей деревни,— продолжил Эль-Патрон, обращаясь к столпившимся вокруг президентам, диктаторам, генералам и прочим знаменитостям.— Однажды на Пятое мая ранчеро, владевший нашей землей, решил устроить парад. Мы с моими пятью братьями, конечно же, пошли посмотреть. Мама взяла сестренок. Одну она несла на руках, другая держалась за ее юбку...

Матт словно воочию увидел пыльные поля и лиловые горы Дуранго. Увидел ручей, который два месяца в году бушевал водой, а в остальное время пересыхал... Он много раз слышал историю Эль-Патрона и знал ее чуть ли не наизусть.

— Во время парада мэр города выехал на белом коне и стал кидать в толпу монетки. Мы как шальные бросались на них, будто свиньи катались в грязи! Так нам нужны были деньги! Мы были бедны как церковные крысы, без гроша в кармане. Потом ранчеро закатил пир на весь мир. Мы могли есть сколько влезет, а простым людям нечасто выпадает такое везение. Животы у нас с голодухи так усохли, что даже горошинки перца проскакивали туда только одна за другой, по очереди. На том пиру мои сестренки подхватили тиф. Они умерли в один и тот же час. Какие же они были маленькие!

Салон затопила мертвая тишина. Где-то вдалеке, в саду, нежно ворковала голубка.

«Не будет,— слышалось Матту в ее ворковании.— Не будет. Не будет».

— Потом умерли мои братья — все пятеро,— продолжил Эль-Патрон.— Двое утонули, у одного прорвался аппендицит, а у нас не было денег на врача. Двоих последних насмерть забила полиция. Нас было восемь, а до взрослого возраста дожил я один.

Матт заметил, что гости явно скучают, хотя и стараются не подавать вида. Они слышали эту речь из года в год.

— Я пережил своих братьев и сестер, пережил всех своих врагов. Разумеется, новых врагов завести никогда не поздно...— Эль-Патрон обвел гостей взглядом, и некоторые попытались выдавить из себя улыбку, но, заглянув в стальные глаза старика, тотчас же снова приняли серьезный вид.— Говорят, что у меня, как у кошки, девять жизней. И пока на свете есть мыши, я намерен продолжать охоту. Спасибо врачам, мне это пока что под силу. Теперь можете хлопать.

Эль-Патрон обвел публику горящим взглядом, и гости — сначала неуверенно, потом все громче и громче — начали аплодировать.

— Точно роботы,— пробормотал себе под нос Эль-Патрон. И добавил чуть громче: — Я немного отдохну, а потом приступим к обеду.

 

11

Вручение подарков

Матт бродил по саду, любовался мраморными скульптурами и фонтанами вина, в которых плавали апельсиновые дольки. Он обмакнул в вино палец и осторожно лизнул. На вкус оказалось гораздо хуже, чем на вид.

Он просмотрел карточки с именами гостей, разложенные на столе, и убедился, что, как всегда, сидит рядом с Эль-Патроном. По другую руку от старика расположился мистер Макгрегор. Другими почетными гостями были мистер Алакран и Фелисия, Бенито, вернувшийся из колледжа — точнее, изгнанный оттуда,— а также Стивен и Том. Завершал список отец мистера Алакрана. Все звали его Эль-Вьехо, Старик, потому что он казался старше самого Эль-Патрона.

Напевая себе под нос, Матт взял карточку Тома и переложил ее на детский столик. На дальнем конце этого стола обычно сидели няньки, призванные следить за порядком, а вокруг были расставлены высокие стульчики. Потом Матт отыскал карточку Марии и положил ее рядом со своей.

Покончив с делами, Матт прошелся по периметру сада, где мрачным конвоем выстроилась охрана. Каждый из президентов, диктаторов и генералов, приехавших на праздник, прихватил с собой своих личных телохранителей, да и семейство Алакран специально для этого случая наняло целое войско. Всего Матт насчитал более двух сотен охранников.

«От кого они нас стерегут?» — привычно удивился Матт.

Кто может напасть на них среди продуваемых всеми ветрами маковых полей?! Впрочем, Матт привык видеть охранников на всех семейных торжествах: их присутствие казалось естественным.

Солнце уже садилось, маковые поля, словно рассеченные лиловато-коричневыми тенями виднеющихся далеко на западе гор Ахо, подернулись мягким золотистым цветом. На деревьях зажглись фонарики.

— Вредина! — крикнула Мария; девочка поглаживала Моховичка, удобно устроившегося в сумочке у нее на плече.— Мог бы хоть сегодня обойтись с Томом повежливее. Я переложила его карточку обратно.

— Я наказал его за то, что он хотел утопить Моховичка,— сказал Матт.

— Что за чушь ты несешь?!

— Моховичок никак не мог упасть в унитаз и захлопнуть за собой крышку. Это сделал Том!

— Неужели он такой злой?! Не может быть! — запротестовала Мария.

— Отчего же не может? И вообще, это мой праздник, и он сядет там, где я хочу.

Матт начал терять терпение. Он изо всех сил старался угодить Марии, а она этого никак не понимала.

— Но за детским столом едят кашу!

— Вот и славно,— сказал Матт, взял карточку Тома и снова положил ее на детский столик.

Мария потянулась было за ней, но он схватил ее за руку.

— Больно! Я останусь здесь...

— Нет, не останешься!

— Что хочу, то и делаю!

Матт кинулся обратно к своему столу. Мария побежала было следом — желая догнать и отобрать свою карточку,— но тут подошел Эль-Патрон, а вместе с ним — мистер Макгрегор и все остальные.

— Что тут происходит? — сурово спросил Эль-Патрон.

Матт и Мария замерли по стойке «смирно».

— Я хочу, чтобы она сидела рядом со мной,— заявил Матт.

Старик рассмеялся. Смех его был сухим, как пыль.

— Она твоя подружка, твоя новиа?

— Какая мерзость,— мистер Алакран поморщился.

— Почему же? — хихикнул Эль-Патрон,— Матт точь-в-точь такой же, каким был я в его возрасте.

— Но ведь Матт клон!

— Он мой клон! Садись здесь, девочка. Тэм Лин, принеси ее прибор.

Хмуро глянув на Матта, телохранитель освободил Марии место.

— А где Том? — спросила Фелисия.

Глаза всех присутствующих обратились к ней. Фелисия была так тиха и так редко появлялась на людях, что о ней, казалось, забыли.

— Где Том? — Эль-Патрон повернулся к Матту.

— Я посадил его за детский столик,— ответил Матт.

— Вредина! — крикнула Мария. Эль-Патрон рассмеялся.

— Молодец, ми вида. Избавляйся от врагов при каждом удобном случае. Я Тома тоже не люблю, обед без него пройдет куда лучше.

Фелисия скомкала в кулаке салфетку, но ничего не сказала.

— Не хочу здесь оставаться! Хочу сидеть с Томом! — закричала Мария.

— Никуда ты не пойдешь,— ровным голосом произнес Матт.

Ну почему она всегда защищает этого подлеца?! Даже не пытается подумать головой. Моховичок никак не мог захлопнуть за собой крышку унитаза! Но она не поверила Many только потому, что он «мерзкий клон». Мальчика захлестнул гнев.

— Делай как велено, девочка.

Внезапно Эль-Патрон потерял всякий интерес к ссоре и повернулся к мистеру Макгрегору.

Мария, давясь слезами, повиновалась. Тэм Лин усадил ее за стол.

— Я прослежу, чтобы его накормили тем же, что и нас,— шепнул он.

— Не надо,— сказал Матт. Тэм Лин приподнял бровь.

— Это прямой приказ, мастер Матт?

— Да.

Матт старался не обращать внимания на всхлипывания Марии. Если у нее не хватает духу поквитаться с Томом, он сделает это за нее. Наконец подали угощение. Мария выбирала для Моховичка лучшие кусочки; девочка сидела, не отрывая глаз от коленей.

— Эмбриональные мозговые имплантаты? Надо попробовать,— сказал мистер Макгрегор — С вами они сотворили чудо.

— Но не откладывайте слишком надолго,— посоветовал Эль-Патрон.— Надо дать врачам как минимум пять месяцев на подготовку. А лучше все восемь...

— А нельзя ли использовать...

— Нет! Он уже слишком взрослый.

Фелисия смотрела в свою тарелку почти столь же отрешенно, как и Мария, даже не пытаясь сделать вид, будто ест. Только пила из высокого бокала, который регулярно наполняли ей слуги, да время от времени бросала умоляющие взгляды на мистера Макгрегора. Матт никак не мог взять в толк, чего она от него хочет. А тот не обращал на нее ни малейшего внимания — впрочем, как и муж.

Эль-Вьехо, отец мистера Алакрана, расплескал суп и испачкал скатерть.

— Видите, что случается с теми, кто вовремя не поставил себе имплантаты,— сказал Эль-Патрон, указывая на Эль-Вьехо.

— Отец решил этого не делать,— сказал мистер Алакран.

— Ну и дурак! Посмотри на него, Матт. Ты поверишь, что он мой внук?

До сих пор Матту никак не удавалось вычислить точную степень родства между Эль-Вьехо и Эль-Патроном. Впрочем, это казалось неважным. Эль-Патрон выглядел дряхлым старцем, но ум у него был острый. По крайней мере, сейчас очень обострился — после этих, как их там, имплантатов... Эль-Вьехо же не мог связать и двух слов, а иногда целыми днями сидел у себя в комнате и протяжно кричал. Селия говорила, такое часто бывает с очень старыми людьми и Матту не о чем беспокоиться.

— Я бы скорее поверил, что он ваш дедушка,— сказал Матт.

Эль-Патрон засмеялся, изо рта полетели крошки.

— Вот что значит не следить за собой.

— Отец считает, что имплантаты — это аморально,— сказал мистер Алакран,— и я уважаю его решение.— Все гости за столом дружно ахнули, и Матт понял, что мистер Алакран сказал нечто запретное.— Отец глубоко религиозен. Он считает, что Бог отпустил ему отмеренный срок и он не должен требовать большего.

Добрую минуту Эль-Патрон молча смотрел на мистера Алакрана.

— Я не стану наказывать тебя за дерзость,— произнес он наконец.— Сегодня у меня день рождения, и я в хорошем настроении. Но когда-нибудь, Джастин, ты тоже состаришься... Твое тело начнет дряхлеть, мозг откажется работать. Посмотрим, останешься ли ты тогда столь же высокоморальным.

Он снова принялся за еду, и гости расслабились.

— Можно мне взглянуть на Тома? — спросила Фелисия своим обычным робким голосом.

— Сиди на месте,— прорычал мистер Алакран.

— Я... я только хотела проверить, дали ли ему поесть.

— Оставь его в покое! Он сам способен за себя постоять, а без еды уж точно не останется!

В этом Матт был с ним полностью согласен, но его удивил гаев, с которым мистер Алакран обрушился на супругу. Разве можно на нее сердиться? Она такая беспомощная, такая тихая... Фелисия повесила голову и снова погрузилась в тяжкое молчание.

Когда обед закончился, Тэм Лин покатил Эль-Патрона к бугенвиллее получать подарки. Мистер Макгрегор, извинившись, ушел: дескать, ему надо отдохнуть перед операцией. Матт был этим несказанно доволен.

Эль-Патрон придавал подаркам огромное значение.

— По размеру подарка можно определить, насколько сильно человек тебя любит,— часто говаривал он Матту.— Богатство должно течь снаружи...— Эль-Патрон широко раскидывал руки, как будто хотел обнять нечто огромное,— внутрь.

И обнимал самого себя.

Это казалось Матту очень смешным.

Простак Дональд и Тэм Лин подносили Эль-Патрону коробки. Матт читал поздравительные карточки и разрывал обертку. Секретарша записывала, кто что подарил и примерную стоимость подарка. Часы, драгоценности, картины, скульптуры, лунные камни... Гора подарков росла все выше и выше. Матт подумал, что лунные камни очень похожи на обыкновенные булыжники, какие сотнями можно найти в горах Ахо, однако все они имели сертификат подлинности и стоили ужасно дорого.

Престарелая принцесса вручила Эль-Патрону статуэтку обнаженного младенца с крылышками, и этот дар, один из немногих, казалось, понравился имениннику. Матт подарил старику бумажник, который в каталоге выглядел шикарно, а сейчас — по сравнению с прочими подношениями — утратил всю свою красу.

— Чтобы сложить все бумажные деньги Эль-Патрона, нужен кошелек величиной с Большой каньон,— сказала Селия.— Для мелочи придется осушить Калифорнийский залив.

Фермеры дружно, словно сговорившись, дарили оружие: пистолеты, реагировавшие на голос владельца, лазеры, которые могут сжечь незваного гостя дотла по другую сторону каменной стены, летающие мини-бомбы, которые приклеиваются к коже врага... Как только Матт распаковывал очередной пакет с оружием, Тэм Лин тут же уносил его прочь.

— А теперь открой свои подарки, ми вида,— сказал Эль-Патрон.

Глаза его были полузакрыты: казалось, старик по горло сыт преподнесенными дарами. Колеса его кресла утопали в грудах яркой оберточной бумаги.

В первую очередь Матт распаковал небольшой пакет от Селии. Она подарила ему красивый свитер ручной вязки. Матт ума не мог приложить, как она нашла время его связать. Тэм Лин подарил книгу о том, как находить съедобные растения в пустыне. Эль-Патрон вручил автомобиль на аккумуляторах, такой большой, что в нем можно было кататься. Еще на автомобиле были мигалка и сирена. Матт уже вырос из таких игрушек, но он знал, что машина страшно дорогая, а значит, Эль-Патрон его очень любит.

Мария тоже принесла подарок и положила в общую груду, но в последний миг выхватила его у Матта из рук.

— Ничего я тебе не подарю! — закричала она.

— Дай сюда,— прошипел Матт, злясь, что девочка закатывает сцену при всем честном народе.

— Ты его не заслужил!

Мария бросилась было бежать, но отец — сенатор Мен-доса — схватил ее за руку.

— Отдай ему коробку,— велел сенатор.

— Он плохо поступил с Томом!

— Отдай, я сказал!

Мария поколебалась немного и вдруг, размахнувшись изо всех сил, зашвырнула коробку в кусты. .

— Пойди подними и принеси мне,— сказал Матт. В нем начала закипать холодная ярость.

— Оставь ее в покое,— шепнул Тэм Лин ему на ухо, но Матт не желал ничего слушать. Мария оскорбила его на глазах у всех, и даром ей это не пройдет!

— Молодец,— похвалил его Эль-Патрон.— Пусть женщины ходят перед тобой по струнке.

— Принеси сейчас же,— произнес Матт тем ледяным, смертоносным тоном, каким Эль-Патрон обычно разговаривал с провинившимися слугами.

— Мария, прошу тебя,— уговаривал дочь сенатор Мен-доса.

Девочка, всхлипывая, принесла подарок и сунула его Матту.

— Чтоб ты подавился!

Матт дрожал всем телом. Он боялся, что не совладает с собой и тоже расплачется. Внезапно ему вспомнились слова Эль-Патрона: «Она твоя подружка?» А почему бы Марии и не быть его подружкой?! Чем он отличается от других? Тем, что он клон?! Глядя в зеркало, Матт не видел никакой особой разницы между собой и остальными детьми. Нечестно относиться к нему как к Моховичку, если он получает отличные отметки и может назвать все наперечет планеты, самые яркие звезды и созвездия...

— Это еще не все,— сказал Матт.— Поздравь меня как следует. Поцелуй!

Толпа ахнула. Сенатор Мендоса побледнел как полотно и положил руки на плечи Марии, словно защищая дочь.

— Не надо,— прошептал Тэм Лин. Эль-Патрон сиял от восторга.

— Сегодня и мой день рождения тоже,— сказал Матт.— И я могу требовать все, что захочу. Разве не так, ми патрон?

— Так, мой маленький бойцовый петушок. Поцелуй его, девочка!

— Но он клон! — вскричал сенатор Мендоса.

— Он мой клон!

С Эль-Патрона мигом слетела вся праздничная веселость. Он потемнел и стал грозен, как дикий зверь, таящийся в ночи. Матту вспомнились слова, сказанные Тэмом Лином о своем хозяине: «Он рос все выше и выше, зеленел и зеленел, пока не затенил собой целый лес, но многие ветки у него перекручены». Матт был сам не рад, что затеял эту ссору, но отступать было уже поздно.

— Поцелуй его, Мария,— сказал сенатор Мендоса.— В первый и последний раз. Больше это не повторится. Я обещаю.

Сенатор, конечно же, не знал, что Мария уже не раз целовала Матта, точно так же, как целовала Моховичка и всех, кто ей нравился. Но Матт понимал, что сейчас совсем другой случай. Он ее унизил. Если бы о поцелуе ее попросил Том, никто бы не сказал и слова. Взрослым нравится, когда мальчики флиртуют со своими новиа...

Но Матт не мальчик. Он зверь.

Мария шагнула к Матту, больше не выказывая ни злости, ни упрямства Она стала похожа на Фелисию, покорно склонившуюся над своей тарелкой. Матту захотелось сказать: «Перестань. Я пошутил. Я понарошку», но было уже поздно. Эль-Патрон следил за ними, не скрывая радости, и Матт понимал, что сейчас идти на попятный будет себе дороже. Кто знает, какое наказание придумает старик для Марии, если она испортит ему развлечение?

Мария подалась вперед, и Матт почувствовал на щеке холодное прикосновение ее губ. Потом она бросилась к отцу и разразилась слезами. Сенатор взял ее на руки и, раздвигая толпу, двинулся прочь. Напряжение, сковавшее гостей, ослабло. Все заговорили одновременно — о чем угодно, только не о том, что произошло менее минуты назад. Но Матт чувствовал на себе их взгляды — гневные, полные укора, брезгливые...

От всех пережитых волнений Эль-Патрон очень устал. Он дал знак Тэму Лину и Простаку Дональду, те подхватили его и понесли. Когда Матт заметил это, коляска старика была уже на полпути к дому.

После ухода Эль-Патрона веселье разгорелось с новой силой, но с Маттом никто не заговаривал. Его словно не замечали. Побродив немного, он собрал свои скромные подарки, оставив аккумуляторный автомобиль на попечение слуг.

Матт направился в квартиру Селии, разложил на диване ее свитер и книгу Тэма Лина. Потом распаковал подарок Марии. Это была коробочка ирисок, которые она приготовила своими руками. Он знал это, потому что девочка не удержалась и выболтала ему секрет еще на прошлой неделе. Мария никогда не умела хранить тайны.

Матт знал, что Мария вечно припасает всякую всячину: поношенные рубашки, сломанные игрушки, бумагу, в которую заворачивают подарки. И ударяется в истерику, если хоть что-нибудь из ее сокровищ пропадает. Селия говорила, это оттого, что девочка лишилась матери, когда ей было всего пять лет. По ее словам, в один прекрасный день мать Марии просто ушла из дому и больше не вернулась. Никто не знал, куда она подевалась, а если и знал, то Марии не говорил. Когда Мария была маленькая, она думала, что ее мама потерялась в пустыне. По ночам она просыпалась в слезах, утверждала, что слышит мамин голос, но, разумеется, ей это только мерещилось. С тех пор, по словам Селии, у Марии и появилась привычка все запасать. Вот почему она никогда не выпускала Моховичка из виду, и вот почему щенок вырос таким трусишкой...

И вот Мария нарезала свою драгоценную оберточную бумагу на квадратики и завернула в них ириски! Глядя на них, Матт почувствовал себя последней свиньей. Ну почему, почему он не послушался, когда Тэм Лин просил его оставить Марию в покое?! Матт бережно закрыл коробку и отложил ее в сторону.

Селия задернула шторы. Как всегда, затеплила лампадку перед статуэткой Святой Девы Гвадалупской. В покоробленном от времени платье с дешевыми гипсовыми цветами у ног, Святая Дева выглядела весьма скромно, но Матт и не хотел, чтобы Она была другой. Он залез под одеяло и, пошарив, отыскал своего старого плюшевого мишку. Он бы скорее умер, чем признался Марии, что до сих пор спит с игрушкой.

 

12

Существо на кровати

Матт проснулся оттого, что в комнате было жарко и душно. Свеча перед статуэткой Святой Девы догорела, оставив после себя восковой запах, накрепко впитавшийся в занавески. Он распахнул окно и зажмурился от внезапно хлынувшего в комнату солнечного света. Утро было в разгаре. Селия уже ушла на работу.

Матт протер глаза, увидел на полке подарок Марии, и воспоминания о вчерашнем празднике вновь навалились на него во всей своей чудовищной отчетливости. Он знал, что должен помириться с девочкой, но в то же время прекрасно понимал, что та не сможет сразу простить его. Ей нужно время, чтобы остыть, успокоиться... Если пойти к ней прямо сейчас, она захлопнет дверь перед его носом.

Матт оделся и без удовольствия позавтракал обнаруженными в холодильнике остатками вчерашней пиццы. Квартира была пуста, в огороженном садике тоже никого не было, лишь щебетали птицы. Он спустился вниз и полил огород.

Следующий день после дня рождения Эль-Патрона всегда проходил в тягостном унынии. Никто, казалось, больше не вспоминал, чей он клон, и все его временное могущество рассеивалось как дым. Слуги снова переставали обращать на него внимание. Алакраны относились к нему как к комочку шерсти, отрыгнутому Моховичком на ковер.

Время тянулось мучительно медленно. Матт немножко поупражнялся на гитаре — этот талант он развивал в себе без помощи мистера Ортеги. Учитель музыки не мог возложить руки на гитарный гриф и поэтому не был способен улавливать ошибки. Потом Матт принялся читать книгу, подаренную Тэмом Лином. Телохранитель обожал книги о природе, хоть сам читал невыносимо медленно. У Матта уже была книжка о диких животных, о том, как разбивать лагерь, как читать карты, как выжить одному в пустыне... Тэм Лин хотел, чтобы Матт проштудировал их от корки до корки. Телохранитель регулярно брал мальчика в походы в горы Ахо и упорно тренировал его.

В принципе, Матту не полагалось заниматься ничем опасным для жизни. Ездить верхом ему разрешалось только на послушных лошадках, купаться только в присутствии телохранителя, лазать по канату — только если внизу лежала целая гора мягких матрасов. Любой синяк или порез незамедлительно излечивался с величайшей тщательностью.

Но раз в неделю Тэм Лин вывозил Матта на практические занятия. Они уходили из дома якобы для того, чтобы посетить атомную электростанцию Алакранов или опиумный завод — вонючую преисподнюю, полную лязга машин, где не смог бы выжить даже идиойд. Однако на полпути Тэм Лин поворачивал лошадей к горам.

Матт обожал эти походы. Эль-Патрона хватил бы инфаркт, узнай он, по каким крутым утесам карабкается его клон и сколько гремучих змей распугал он в расселинах между камнями. Во время этих нечастых вылазок Матт чувствовал себя сильным и по-настоящему свободным.

— Можно войти? — послышался робкий голос. Матт аж подпрыгнул. Погрузившись в сладкие грезы, он не заметил, как дверь в гостиную отворилась.

— Это я... Фелисия,— дрожащим голосом произнесла женщина, как будто не была до конца уверена в том, кто она такая.

«Ну и чудеса»,— подумал Матт. Фелисия никогда не проявляла к нему ни малейшего интереса.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Я... подумала, что нужно... зайти.

Глаза жены мистера Алакрана были полуприкрыты набрякшими веками, как будто ей очень хотелось спать. Ее окутывал едва ощутимый аромат корицы.

— Зачем?

Матт понимал, что ведет себя грубо, но разве Алакраны когда-нибудь обращались с ним иначе? Кроме того, Фелисия непрестанно раскачивалась взад-вперед, и было в этом раскачивании что-то необъяснимо отталкивающее.

— Можно... сесть?

Матт пододвинул ей кресло — похоже, сама она была не в состоянии сделать это. Хотел было помочь сесть, но она его оттолкнула.

Ну конечно же, он ведь клон! Ему не положено касаться людей. Фелисия рухнула в кресло, и с минуту они пристально смотрели друг на друга.

— Ты хо... хо... хороший музыкант,— произнесла Фелисия, запинаясь, словно признание это стоило ей неимоверного труда.

— Откуда вы знаете?

Матт не припоминал, чтобы когда-нибудь играл в ее присутствии.

— Все... так говорят. Это... весьма неожиданно. У Эль-Патрона нет... музыкального дара.

— Он любит послушать,— сказал Матт.

Ему не нравилось, когда критикуют Эль-Патрона.

— Знаю... Раньше он слушал... меня...

Матту стало неловко. Выходило, что, начав играть на пианино, он лишил Фелисию той невеликой доли внимания, какую она получала от других.

— Когда-то я была... знаменитой пианисткой и... выступала с концертами.

— Я слышал, как вы играете.

— Слышал?! — Глаза Фелисии распахнулись чуть шире.— Ах да! В музыкальной комнате. Я была гораздо лучше... пока со мной... пока у меня...

— Не случился нервный срыв,— сухо закончил за нее Матт.

Запинающаяся речь женщины действовала ему на нервы.

— Но я пришла... не поэтому. Я хотела... хотела... Матт терпеливо ждал.

— ...помочь тебе,— закончила Фелисия.

Снова наступило молчание. Матт пытался сообразить, в какого рода помощи он, по ее мнению, нуждается.

— Ты очень... огорчил Марию... Она всю ночь плакала. Матт поморщился. Какое Фелисии до этого дело?

— Она хочет... увидеться с тобой.

— Ладно,— сказал Матт.

— Но она... разве ты не понимаешь? Отец не пустит ее... сюда. Ты должен сам...

— Должен что?

— Пойти к ней,— вскричала Фелисия с таким жаром, какого Матт от нее никак не ожидал.— Пойти сейчас же!

Этот всплеск энергии, казалось, полностью истощил ее силы. Ее голова поникла, глаза закрылись.

— У тебя нет чего-нибудь... выпить? — прошептала она.

— Селия не держит алкоголя,— ответил Матт — Позвать горничную?

— Не надо,— вздохнула Фелисия, собралась с силами и встала.— Мария ждет... тебя... в больнице. Это... очень важно.

С этими словами Фелисия направилась к двери и, как привидение, окутанная слабым ароматом корицы, побрела по коридору.

Больница была далеко не тем местом, куда Матт ходил особенно охотно. Это серое, лишенное окон здание располагалось поодаль от других построек усадьбы, посреди песчаного пустыря, поросшего густым сумахом, длинные лозы которого устилали землю ковром необычайно длинных и острых колючек, способных проткнуть даже ботинок.

Матт брел по пустырю. Серая коробка больницы дрожала в знойном мареве. В раскаленном воздухе витали странные, тревожащие душу ароматы. Матта насильно водили сюда дважды в год, чтобы сделать болезненные, унизительные анализы.

Он сел на ступеньку и проверил сандалии — не вонзились ли колючки. Мария, наверное, ждет его в приемном покое. Там было не так уж плохо — мягкие кресла, журналы, автомат для продажи прохладительных напитков... По лицу Матта катился пот, рубашка прилипла к телу. Он открыл дверь.

Мария сидела в кресле и держала на коленях раскрытый журнал. Ее глаза покраснели и припухли.

— Почему я вообще должна с тобой разговаривать?! — с ходу заявила она.

— Ты же сама меня позвала...— Матт прикусил язык. Ему хотелось помириться с девочкой, а не возобновлять ссору.— Ты это здорово придумала.

— Нет, это ты меня позвал! — возмутилась Мария.— Неужели не мог придумать место посимпатичнее? Здесь мурашки по коже бегают...

У Матта в голове тотчас же задребезжал тревожный звоночек.

— Я тебя не звал. Нет-нет, погоди! — вскричал он, видя что Мария сделала попытку встать.— Я очень хотел тебя увидеть! Я думаю... думаю... что на дне рождения вел себя как последняя свинья.

— Думаешь? — презрительно спросила Мария.

— Ну хорошо, я был последней свиньей! Но нечего было отбирать у меня подарок.

— А что мне еще оставалось делать? Подарок не принесет радости, если вручен в гневе...

Матт снова прикусил язык: сердитые слова так и рвались наружу.

— Это самый лучший подарок в моей жизни.

— Неужели?! Даже лучше, чем шикарная машина, которую тебе подарил Эль-Патрон?!

Матт сел рядом. Девочка отодвинулась как можно дальше.

— Мне очень понравилось, как ты завернула ириски.

— Знаешь, сколько времени я решала, какую бумагу выбрать? — голос Марии задрожал.— А ты их развернешь и выбросишь...

— Не выброшу,— пообещал Матт.— Я их разглажу и буду хранить всю жизнь.

На это Мария ничего не сказала. Просто сидела, глядя себе на руки. Матт придвинулся немножко поближе. Честно говоря, ему до ужаса нравилось, когда она его целовала, пусть даже она целует Моховичка в тысячу раз чаще. А вот он еще никогда ее не целовал, но можно попробовать сейчас, для начала...

— Отлично. Вы оба здесь!

Матт вздрогнул — в дверях стоял Том.

— Как ты нас нашел? — прорычал он.

— Как же ему не знать, где мы? Ведь это ты попросил его привести меня сюда,— сказала Мария.

— Не говори глупостей,— сказал Матт. Наконец-то у него в голове начала вырисовываться

складная картина происходящего. Том сделал вид, что передает Марии его, Матта, послание, а Фелисия то же самое — только с точностью до наоборот — проделала с Маттом. Наверняка они сговорились! Матт никогда не считал Фелисию способной на подлость, но, видимо, он плохо ее знал.

— Я тут подумал, что вы были бы рады кое-что увидеть,— сказал Том.

Его лицо было открытым и приветливым. Синие глаза блестели, как у невинного младенца. У Матта руки чесались вывалять его в сумаховых колючках.

— Здесь? — с сомнением спросила Мария.

— Это как Хеллоуин, только в сто раз круче. Самое мерзкое и уродливое существо — такого вы еще не видали. Спорим, вы оба наложите в штаны.

— Я видала такое, от чего у тебя глаза бы повылазили,— презрительно фыркнула Мария.— Тэм Лин показывал мне, как ловить скорпионов, а однажды пустил тарантула погулять у меня по руке.

Матт подивился храбрости девочки. Тэм Лин показывал ему то же самое, и с Маттом едва не случилось именно то, о чем предупреждал Том.

— Это куда хуже,— настаивал Том.— Помнишь тот Хеллоуин, когда ты думала, что за дверью ходит чупакабра, а Матт подложил тебе в кровать куриные потроха?

— Ничего я не клал! Это сделал ты! — вскричал Матт.

— Ты угодила в них прямо рукой,— продолжал Том, будто не слыша Матта.— И визжала так, что чуть не оглохла.

— Это было так гадко. Мария поморщилась.

— Это сделал не я! — повторил Матт.

— Так вот, это гораздо гаже,— ухмыльнулся Том.— Боюсь только, что у вас, извините за выражение, кишка тонка...

— Она не хочет! — воскликнул Матт.

— Не решай за меня, чего я хочу, а чего нет! Мария упрямо насупилась, и у Матта упало сердце.

Он прекрасно видел, что Том замышляет какую-то гнусность, только не понимал какую.

— Пойдем отсюда. От него одни неприятности. Матт попытался взять Марию за руку, но девочка сердито вырвалась.

— Слышите?

Том открыл дверь, ведущую из приемного покоя в глубь больницы. У Матта засосало под ложечкой. Слишком хорошо он помнил некоторые из этих палат.

Лицо Тома сияло от радости. Именно в такие моменты он был всего опаснее. Как говаривал Тэм Лин, если не знаешь Тома, можно подумать, что он — ангел, несущий тебе ключи от врат небесных. Но Матт знал Тома очень, даже чересчур хорошо...

Издалека послышался жалобный стон. Он то замирал, то снова разрастался...

— Это что — кошка? — спросила Мария.

«Если да, то она не просит молока»,— подумал Матт.

В этом стоне-мяуканье слышались такой ужас и отчаяние, что волосы вставали дыбом на голове. На этот раз он все-таки схватил Марию за руку.

— Здесь проводят опыты на кошках! — вскричала девочка.— Пошли! Помогите мне спасти их!

— Давай сначала спросим разрешения,— возразил Матт.

Ему ужасно не хотелось входить в эту дверь.

— Какое разрешение?! — бушевала Мария.—Ты что, не понимаешь? Взрослые не видят в таких опытах ничего плохого. Надо унести кошек — папа мне поможет,— и врачи даже не узнают, куда они подевались.

— Они достанут других...

Звук раздавался снова и снова: у Матта от него мороз подирал по коже.

— Так всегда говорят, когда не хотят ничего делать! Не надо никому помогать! Они всегда найдут новых нелегалов, чтобы обратить в рабство, или новых бедняков, чтобы морить голодом, или новых кошек для опытов!

Мария распалялась все больше и больше.

— Давай сначала поговорим с твоим папой...— снова попытался уговорить ее Матт. ,

— Не могу больше ни секунды слушать, как мучается эта кошка! Вы идете со мной или нет? Если нет, я пойду одна!

— Я пойду,— сказал Том.

Это решило дело. Матт не мог допустить, чтобы Мария пошла с Томом и увидела те ужасы, которые он для нее приготовил, одна.

Мария стремительно зашагала по коридору, но постепенно сбавила шаг. Крики звучали все ближе и отчетливее. Матт держал девочку за руку. Рука у нее была влажная и холодная, но и у него, наверное, такая же. Звук уже не так сильно походил на кошачье мяуканье. Он вообще ни на что не походил, но в нем, несомненно, сквозила страшная боль. Он то поднимался до пронзительного визга, то затихал, переходя в жалобный стон, как будто существо, издававшее эти звуки, смертельно устало.

Дети подошли к двери. Она была закрыта, и Матт малодушно понадеялся, что заперта.

Однако заперта она не была!

Том распахнул дверь. Матт не сразу понял, что за существо лежит перед ним на кровати. Оно выкатывало глаза и беспомощно билось в ремнях, опутывавших его тело. Когда оно увидело детей, его рот широко распахнулся и из него исторгся чудовищный вопль. Оно вопило, пока в легких не кончился воздух, потом стало громко хрипеть, пока не иссякли силы, и осталось беспомощно лежать, тяжело дыша и корчась.

— Это мальчик,— прошептала Мария.

Это и вправду был мальчик. Только в первый миг Матт принял его за какого-то зверька, таким диким и страшным было его лицо, одутловатое и серое, словно плохо пропеченное тесто, с нечистой кожей и грязными рыжими волосами, торчащими во все стороны, будто колючки у ежа. Можно было подумать, что он никогда не бывал на солнце, а руки, ремнями прижатые к туловищу, были скрючены, как птичьи когти. Одет он был в некогда зеленую, а теперь перепачканную чем-то невообразимо гадким больничную пижаму. Но страшнее всего была энергия, бушующая в этом связанном теле. Существо ни на мгновение не переставало извиваться и дергаться. Казалось, у него под кожей ползают тысячи невидимых змей и от этого его руки и ноги корчатся в непрестанной битве за свободу.

— Это не мальчик,— презрительно бросил Том.— Это клон.

Матт пошатнулся, как будто его ударили в живот. Он никогда в жизни не видел других клонов. Только чувствовал на себе людскую ненависть к подобным существам. Ее он не понимал, потому что если клоны — домашние животные наподобие кошек и собак, то почему люди не любят их как своих питомцев? Он давно смирился с мыслью, что он такой же зверек, только очень умный.

Неожиданно Матт осознал, что Мария уже не держит его за руку. Она отпрянула и прижалась к Тому; тот обнял ее за плечи. Тут существо — клон — собралось с силами и издало новую серию чудовищных воплей, словно дети чем-то напугали его. Язык его вывалился изо рта, по подбородку потекла тягучая слюна.

— Чей? — едва слышно прошептала Мария.

— Макгрегора. У мужика в чем только душа держится — вся печень давно разъедена алкоголем.— Голос Тома звучал весело и беспечно.— Мама говорит, он выглядит так, будто старуха с косой приходила за ним, да забрать забыла...

«Мама,— подумал Матт.— Фелисия».

— Они собираются его...— пробормотала Мария.

— Сегодня вечером,— кивнул Том.

— Не могу на это смотреть! Это невыносимо! — заплакала Мария.— Не хочу даже думать об этом!

Том, бережно поддерживая ее под руку, повел девочку из комнаты; Матт видел, что он от всей души наслаждается происходящим.

— Оставить вас двоих наедине? — обернулся Том от дверей.

Матт с трудом оторвал взгляд от существа на кровати. Неужели он в чем-то схож с этим чудовищем? Не может быть! Существо раскрыло рот и издало еще один душераздирающий вопль, и тут Матт внезапно понял, на кого оно похоже.

Оно, конечно же, походило на мистера Макгрегора, потому что было его клоном. Но мистер Макгрегор взрослый, и различия были слишком велики. Гораздо больше... гораздо сильнее это существо напоминало... В нем явно ощущалось сходство с...

— Он похож на тебя,— сказал Матт Тому.

— Что?! Чушь! — завопил Том; злорадная ухмылка мигом слетела с его лица.

— Посмотри, Мария. У него точно такие же рыжие волосы и лопоухие уши!

Но Мария отказалась смотреть.

— Уведи меня отсюда,— простонала она, зарывшись лицом в рубашку Тома.

— Я не такой, как оно! — заорал Матт.— Раскрой глаза! Он попытался оторвать ее от Тома, но Мария завизжала.

— Не трожь меня! Даже думать об этом не хочу! Матт не помнил себя от злости.

— Ты пришла сюда, чтобы спасти кошку! Посмотри же на это! Вот кто нуждается в спасении!

— Нет, нет, нет,— всхлипывала Мария, в панике совсем потеряв голову.— Уведи меня отсюда! — стонала она.

Том поспешно повел ее по коридору. На полпути он оглянулся, и в глазах его снова сверкнул злобный победный огонек. Матт стиснул зубы, стараясь совладать с собой. Больше всего на свете ему хотелось догнать Тома и измолотить до полусмерти. Но Марии это не принесет никакой пользы. Да и ему, Матту, тоже, только лишний раз убедит окружающих, что он и в самом деле дикий зверь.

Их шаги стихли вдалеке. Матт еще немного постоял в коридоре, прислушиваясь к жалобным воплям существа на кровати. Потом закрыл дверь и побрел за ребятами.

 

13

Лотосовый пруд

Матту было необходимо с кем-нибудь поговорить. Надо что-то сделать, иначе от ужаса он завоет, как собака. Он не клон! Не может он быть клоном! Где-то произошла ужасная ошибка. Ему вспомнились слова, оброненные врачом: «Клоны, когда подрастают, идут вразнос». Неужели это произойдет и с ним? И он тоже кончит свои дни, привязанный к кровати, вопя во все горло?

Тэм Лин был с Эль-Патроном, и даже Матту не позволялось без разрешения входить в эту тщательно охраняемую часть дома. Он побежал на кухню. Селия бросила один-единственный взгляд на его лицо и тотчас же повесила фартук на гвоздь.

— Последи за супом,— велела она младшей кухарке. Потом взяла Матта за руку и сказала: — Давай устроим себе выходной, чико. А Алакраны пусть едят на ужин хоть собственные ботинки.

Из всех слуг одной только Селии позволялось непочтительно отзываться о семействе Алакран. Не в лицо, конечно, но и перед ними она держалась далеко не так услужливо, как все остальные. Она, как и Матт, находилась под защитой Эль-Патрона.

Больше Селия не произнесла ни слова, и всю дорогу — пока они не вошли в квартиру и не заперли за собой дверь — хранила молчание.

— Вижу, случилось что-то плохое,— сказала она тогда.— Мария все еще злится?

Матт не знал, с чего начать.

— Если извинишься, она тебя простит,— сказала Селия.— Она девочка добрая.

— Я уже извинился,— с трудом выдавил Матт.

— А она не приняла извинений Что ж, бывает и такое. Иногда, чтобы нам поверили, приходится вставать на колени.

— Дело не в этом.

Селия усадила его себе на колени — она все реже делала это с тех пор, как он подрос,— и крепко-прекрепко обняла. И тут самообладание покинуло Матта. Он отчаянно зарыдал, прижавшись к ней всем телом. Вдруг и она оттолкнет его?!

— Мария не умеет долго дуться. Ей бы стоило записывать в блокнот всех тех, на кого она сердится, потому что через полчаса она уже ничего не помнит.

Селия баюкала Матта, успокаивая, шептала ласковые слова, но он их не слышал. Ощущал только музыку ее голоса, тепло ее рук, радовался уже тому, что она здесь, с ним.

Наконец он немного успокоился и рассказал о том, что произошло в больнице.

С минуту Селия не произносила ни слова. Даже дышать перестала.

— Ах он... маленький... гаденыш,— пробормотала она наконец.

Матт встревоженно посмотрел на Селию. Ее лицо побледнело, бессмысленный взгляд сфокусировался на какой-то лишь одной ей видимой точке.

— Том — сын Макгрегора,— выпалила Селия после продолжительного молчания.— Не следовало бы, наверно, говорить тебе такие вещи, но в доме Алакранов ни у кого не бывает нормального детства. Все они скорпионы! Прав был Эль-Патрон, когда выбирал себе имя.

— Как Том может быть сыном мистера Макгрегора?! Ведь Фелисия замужем за мистером Алакраном!

Селия горько рассмеялась.

— Муж, жена... Брак для этой шайки — пустое слово. Много лет назад Фелисия сбежала с мистером Макгрегором. Мне кажется, ей просто до смерти надоела жизнь в Большом доме. Только ничего из этого не вышло. Эль-Патрон вернул ее обратно — хозяин не любит, когда кто-либо отнимает его собственность. Макгрегор не стал спорить — Фелисия к тому времени надоела ему хуже горькой редьки. А вот мистер Алакран страшно разозлился, потому что он-то как раз меньше всего хотел ее возвращения, но Эль-Патрону было на это наплевать. С тех пор мистер Алакран с женой больше не разговаривает. Даже не смотрит на нее. Она в этом доме как в тюрьме. Слуги безотказно снабжают ее выпивкой, сколько пожелает. А это, поверь, немало...

— А Том? — настойчиво повторил Матт.

— Том появился на свет через шесть месяцев после ее возвращения.

Узнав это, Матт почувствовал себя значительно лучше. Он был доволен, что Фелисия в немилости, но все же у него оставалась еще целая куча вопросов. Подумав немножко, он собрался с силами и задал один — самый важный:

— Что случилось с клоном мистера Макгрегора? Селия испуганно оглянулась.

— Мне не положено рассказывать тебе об этом. А тебе не положено об этом знать.

— Но я же знаю! — возразил Матт.

— Да. Да! Это все проделки Тома... Ты не понимаешь, ми вида. Всем нам строго-настрого запретили разговаривать о клонах. Никогда не знаешь, кто в эту минуту может тебя подслушивать.

Селия снова оглянулась, и Матт вспомнил рассказы Тэма Лина о скрытых видеокамерах, якобы расставленных по всему дому.

— Если ты мне расскажешь, во всем будет виноват Том,— сказал Матт.

— И то верно. Вряд ли я смогу уклониться от объяснений после всего, что ты видел.

— Так что же случилось с клоном мистера Макгрегора?

— Ему... разрушили мозг. Матт резко выпрямился.

— Когда клоны рождаются, им делают укол и вводят специальное вещество. Оно превращает их в дебилов,— Селия утерла глаза фартуком.

— Зачем?!

— Так велит закон. Не спрашивай почему. Я не знаю.

— Но мне такого укола не сделали,— сказал Матт.

— Так захотел Эль-Патрон. А у него хватит могущества нарушить любой закон.

Матт исполнился благодарности к старику, избавившему его от такой страшной участи. Он, Матт, умеет читать и писать, лазать по горам. Играть на пианино, делать все, на что способен обычный человек,— и все только потому, что Эль-Патрон любит его...

— А где-нибудь еще есть такие же клоны? — спросил он.

— Нет. Ты единственный,— ответила Селия. Единственный! Он такой один на всем белом свете.

Особенный... Сердце Матта исполнилось гордости. Если бы он был человеком, он добился бы многого. Уж наверняка стал бы лучше, чем Том — позор семьи. Тут в голову ему пришла ужасная мысль.

— А мне... не сделают такой укол... когда-нибудь потом?

Селия обняла его.

— Нет, дорогой. Это тебе не грозит. До конца жизни не грозит.

Она плакала, хоть Матт и не понимал почему. Может, боялась, что сказала лишнее перед скрытыми камерами...

От облегчения Матт весь обмяк. Происшедшее утомило его, он зевнул во весь рот.

— Поспи немножко, ми вида,— сказала Селия.— А потом я принесу тебе с кухни чего-нибудь вкусненького.

Она отвела его в спальню, включила кондиционер и задернула шторы.

Матт вытянулся под одеялом и погрузился в блаженный покой. Как много всего случилось за последнее время: постыдный праздник, зловещая больница, клон мистера Макгрегора... Матта уязвило, что Мария убежала от него, увидев существо на кровати. Надо будет отыскать ее и доказать, что он совсем не такой.

Погружаясь в сон, Матт думал, зачем мистеру Макгрегору клон, если у него есть сын. Наверно, потому, что Эль-Патрон отобрал у него Тома. А может, потому, что Том — жук ползучий, которому не обрадуется ни один нормальный отец.

«И все-таки,— думал Матт сквозь дремоту,— зачем ему вместо плохого сына нужен страшный изуродованный клон?»

Мария наотрез отказывалась разговаривать с Маттом. Пряталась в квартире у отца, ухитрялась оказываться среди людей всякий раз, когда Матт встречал ее. Но Матт верил в ее рассудительность. Если застать ее одну и объяснить, как сильно он отличается от остальных клонов, она поймет.

Мистер Макгрегор вернулся с операции. Он по-прежнему выглядел так, будто, по меткому выражению Фелисии, старуха с косой приходила за ним, да забрать забыла. Они с Эль-Патроном сидели рядом в инвалидных колясках и, покряхтывая, вспоминали былое — скольких конкурентов уничтожили, сколько правительств свергли...

— Поставил новую печень,— хвастался Макгрегор, довольно похлопывая себя по животу,— а заодно уж согласился и на новые почки.

Он поглядел на Матта чистыми голубыми глазами, почти такими же яркими, как у Тома. Матт считал его гнуснейшим типом и не мог дождаться, когда он уедет домой.

Вскоре Мария должна была отбыть в интернат. Матт понял, что пришло время действовать решительно. Однажды в саду, глядя, как она играет в салочки (очень медленно и осторожно, потому что у нее на боку в сумочке висел Моховичок), Матт придумал, что делать. Мария не всегда таскала песика с собой. Время от времени сенатор Мендоса запирал его в ванной. Что, если похитить Моховичка и послать Марии записку с требованием выкупа?

Возле лотосового пруда располагалась насосная станция. Она скрывалась под гигантской лианой глицинии, и внутри всегда было тихо и прохладно. Можно спрятать Моховичка там. Но как сделать, чтобы песик не тявкал? Даже при виде игрушечного паука на веревочке зверек впадал в форменную истерику.

«Если уснет, то лаять не будет»,— подумал Матт.

Матт проводил много времени в потайном коридоре за музыкальной комнатой. Ему нравилось воображать себя супергероем, выслеживающим врагов. Теперь его любимым героем был уже не Эль-Латиго Негро. Его сменил дон Сегундо Сомбра — сэр Вторая Тень, шпион международного масштаба. Черный Хлыст — это для малышей, а дон Сегундо Сомбра совершал вполне взрослые поступки — ездил на гоночных машинах, прыгал с парашютом с реактивных самолетов. Еще круче был Эль-Сасердоте Воланте — Летающий Священник. Он бомбардировал демонов святой водой, прожигавшей до дыр их чешуйчатые шкуры. Эта книга с сайта Dark Romance: http://darkromance.ucoz.ru/

Один из чуланов, куда можно было попасть через потайной коридор, граничил со спальней Фелисии. Он был сверху донизу забит спиртным. Но самой интересной (а сейчас и полезной) была полочка, уставленная небольшими бутылочками с пипетками. В них хранился лауданум. Матт знал о лаудануме все — недаром основы опиумного бизнеса входили в курс его обучения. Трех капель на стакан фруктового сока было достаточно, чтобы погрузить человека в крепкий сон часов на восемь. Запасов же Фелисии с лихвой хватило бы, чтобы усыпить целый город.

Матт дождался, когда Фелисия задремала на скамейке в саду, потом по секретному коридору проник в ее кладовую и украл одну из бутылочек.

Лотосовый пруд был одним из доброй дюжины водоемов, коими изобиловали обширные сады поместья. Летом там редко кто появлялся, потому что вокруг совсем не было тени. По зарослям папируса гуляли ибисы — крылья у них были подрезаны, чтобы птицы не улетели. Ибисы важно вышагивали среди водяных лилий и ловили лягушек. Так Эль-Патрон представлял себе древнеегипетский сад; окружавшие его стены были расписаны фигурами древних богов.

Матт раздвинул заросли глицинии и вошел в насосную станцию. Там было темно и сыро. Он соорудил Моховичку подстилку из пустых мешков и поставил миску с водой.

Выйдя на улицу, он застыл как вкопанный. На другом конце сада маячила рыжая шевелюра Тома. Мальчишка стоял на четвереньках спиной к Матту и увлеченно следил за чем-то, происходящим у его ног. Матт осторожно выбрался из-под глициниевых лиан, юркнул в заросли папируса и на цыпочках направился к дому.

Из тростников выпорхнул ибис. Он взмахнул изуродованными крыльями и неуклюже полетел над прудом.

Том вздрогнул и обернулся.

— Ты?! Что ты здесь делаешь?

— За тобой слежу,— холодно ответил Матт.

— Это не твое дело! Убирайся в свою часть дома!

— Этот дом весь мой,— ответил Матт.

Он посмотрел, куда глядит Том, и увидел лягушку. Ее задние лапки были прибиты гвоздями к земле. Она отчаянно трепыхалась, но не могла сдвинуться с места.

— Ну и гад же ты! — бросил Матт, подошел и освободил несчастную тварь.

Лягушка поспешно прыгнула в воду.

— Я выполнял задание по естествознанию,— словно оправдываясь, сказал Том.

— Ну да, конечно. Такому вранью даже Мария не поверила бы.

Том побледнел от ярости, и Матт приготовился к драке. Но внезапно гнев рыжего мальчишки угас, словно его и не было. Матт поморщился. Он терпеть не мог, когда настроение Тома менялось вот так молниеносно. Как будто смотришь на крокодила по телевизору: чувствуешь, что хищник собирается напасть, но не знаешь, когда именно...

— В таких местах, как это, узнаешь много чего интересного,— как ни в чем не бывало сказал Том.— Ибисы питаются лягушками, лягушки едят насекомых, а насекомые пожирают друг друга. Это наводит на размышления о смысле жизни.

Том нацепил улыбку профессионального пай-мальчика. Матта она не обманула ни на секунду.

— Дай-ка подумать. Ты на стороне ибисов,— сказал он.

— Конечно! Кому же охота быть внизу пищевой цепочки? В этом и заключается различие между людьми и животными. Люди наверху, а животные — они всего лишь ходячие бифштексы.

Он зашагал прочь легкой, беззаботной походкой, всем своим видом демонстрируя, что не держит на Матта обиды за то, что тот прервал его жестокую игру. Вскоре он исчез в доме.

«Ну и невезуха»,— подумал Матт.

Ему совсем не улыбалось, чтобы Том околачивался поблизости, когда он будет разговаривать с Марией. Эх, вот бы подлить лауданума Тому! Некоторое время Матт всерьез обдумывал эту мысль, однако пришел к выводу, что это будет уж слишком.

На следующий день Мария все утро таскала Моховичка с собой. В конце концов за обедом сенатор Мендоса взмолился:

— Ради бога, Мария, убери его! От него воняет.

— Ты вывалялся в какой-нибудь гадости, сладенький мой? — заворковала Мария, поднося песика к носу.

— Убери его,— рявкнул отец.

Матт наблюдал за происходящим из-за гобелена. Когда Мария направилась к двери, он незаметно двинулся за ней. Если бы удалось поговорить с ней прямо сейчас, не было бы нужды похищать глупого пса. Девочка отнесла Моховичка к себе и заперла. Из-за двери послышалось жалобное тявканье.

— Мария...— начал Матт.

— Ой, привет. Слушай, мне надо бежать. Отец рассердится, если я не вернусь сию же минуту,

— Я только хотел с тобой поговорить.

— Не сейчас! — крикнула Мария, увернулась и, стуча сандалиями, помчалась по коридору.

Матт чуть не расплакался. Ну почему она так все усложняет? Она что, умрет, если выслушает его?!

Он поспешил в квартиру Селии и достал из холодильника заранее приготовленную миску с мясным фаршем. Возвращаясь, Матт внимательно посмотрел по сторонам — не появятся ли в коридоре слуги. Едва он приоткрыл дверь в квартиру Марии, как песик с визгом юркнул под диван. Только этого еще не хватало!

Матт нашел сумочку, в которой Мария обычно таскала Моховичка, открыл ее и положил внутрь кусочек фарша. Моховичок жалобно заскулил. Мария держала его на особой диете, рекомендованной ветеринаром, и сырое мясо в нее не входило. Мария была ярой противницей сырого мяса.

— Хочется? — поддразнил Матт собачку. Моховичок высунул нос из-под дивана и облизнулся.

Матт дал ему понюхать испачканные в фарше пальцы. Моховичок задрожал всем телом. Выдержка покинула песика: он со всех ног метнулся к лакомству. В тот же миг Матт захлопнул сумку. Моховичок завизжал и принялся яростно вырываться. Матт сунул в сумку кусок фарша побольше. Изнутри послышались возня и громкое чавканье. Потом — тишина! Матт осторожно приоткрыл сумку и заглянул внутрь. Песик, блаженно вытянувшись на дне, спал крепким сном. На такое Матт даже надеяться не смел!

Он повесил сумку на плечо, каждую секунду ожидая, что песик, почуяв, что его куда-то несут, проснется и сердито затявкает. Но Моховичок сидел тихо. Он привык к путешествиям и проспал всю дорогу. Видимо, в темной маленькой пещерке ему было хорошо и уютно. Матт его прекрасно понимал — он и сам любил прятаться в темных закоулках.

У Марии под подушкой он оставил записку: «Встретимся в полночь у лотосового пруда, и я скажу, где твоя собака». И подписался: «Матт». Потом добавил: «Р. S. Никому не говори, а то никогда его больше не увидишь!» Наверное, последняя строчка звучала слишком жестоко, но Матт хотел лишний раз подстраховаться.

Он выскользнул из квартиры, оставив дверь приоткрытой, чтобы можно было подумать, будто Моховичок выбрался сам. В коридорах было пусто, у лотосового пруда тоже никого, лишь ибисы «размышляли» над судьбой лягушек. Все складывалось как нельзя лучше. Когда Матт положил сумку на пол насосной станции, Моховичок немного повозился, но так и не проснулся.

Матт решил оставить его в сумке. Песик, если захочет, сможет выбраться из нее сам, найти воду и остатки фарша. Бутылочку с так и не использованным лауданумом Матт поставил на полку. Он был искренне рад, что лекарство не понадобилось. Хоть он и не особо любил Моховичка, все же было бы непорядочно пичкать песика тем же снадобьем, которое превращало Фелисию в бесчувственного зомби.

Мария обнаружила исчезновение Моховичка сразу после обеда и отправила всех — в том числе и Матта — на поиски. Матт слышал зовущие песика голоса, но любой, кто хоть немного знал Моховичка, мог бы догадаться, что тот не ответит. Наоборот, забьется в какую-нибудь щель и будет сидеть там, пока его не вытащат силком.

Когда Матт выскользнул из квартиры, Селия уже спала. Лампы в коридорах почти везде были потушены, между отдельными островками света зияли длинные провалы черноты. Еще не так давно Матт не рискнул бы покинуть дом в столь поздний час. Он уже не верил в чупакабру или вампиров, но в мертвенной ночной тьме их образы вновь обрели ужасающе реальную силу. Вдруг Мария побоится выйти из дому? Об этом Матт не подумал. Если девочка не придет, весь тщательно разработанный план пойдет коту под хвост...

Его шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Матт то и дело останавливался и оборачивался, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь следом. Он посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего пятнадцать минут. А в полночь, по рассказам Селии, мертвецы откидывают крышки гробов, словно одеяла, и вылезают из могил.

«Прекрати»,— велел себе Матт.

Лотосовый сад освещался только лунным светом, в по-ночному прохладном воздухе пахло водой. Ни один листок на пальмах не шевелился. Не звенел ни один комар. Где-то в зарослях папируса спали ибисы. А может, не спали и прислушивались к его шагам... Что они сделают, если поймут, что он здесь?

«Не паникуй,— сказал себе Матт.— Они всего лишь птицы. Куры длинноногие».

Квакнула лягушка, и Матт едва не выронил фонарик. Он направил яркий луч на темное зеркало пруда. Послышался плеск и шорох перьев.

Матт на цыпочках подошел к насосной станции. Только бы Моховичок не заскулил прямо сейчас — слишком страшно это будет. Наверное, Мария не придет. Если уж он сам шарахается от каждой тени, то можно представить, как испугается она. Нет, все-таки придет. Если какое-то дело кажется ей важным, храбрость ее не знает границ.

Матт добрался до глицинии. Что делать — подождать здесь или проверить, как там Моховичок? Ему совсем не хотелось входить в маленький темный домик. К тому же если он зайдет, Мария не будет знать, где его искать. Неожиданно он услышал какой-то шум, а в следующий миг все уголки сада залил яркий свет прожекторов. Сработала система безопасности! Матт на миг ослеп. Он попятился в заросли глицинии, и тут его обхватили чьи-то могучие руки.

— Пустите! — закричал Матт.— Я не враг! Я клон Эль-Патрона!

Простак Дональд и Тэм Лин подхватили его за руки и за ноги и вынесли на середину лужайки.

— Это я! Это я! — кричал Матт.

Но Тэм Лин хранил угрюмое молчание.

Из Большого дома вышел сенатор Мендоса. Он встал перед Маттом, сжимая и разжимая кулаки, как будто ему стоило немалых усилий держать себя в руках. Долго, очень долго он, не издавая ни звука, стоял и изучал лежащего перед ним мальчика. Потом бросил:

— Ты хуже, чем животное!

Слова вылетели с такой неукротимой ненавистью, что Матт — словно от пощечины — судорожно дернулся в объятиях держащих его телохранителей.

— Не бойся, я тебя не трону. Я не такой. Кроме того, ты принадлежишь Эль-Патрону, ему и решать...

Снова долгое молчание. Матт уже сомневался, скажет ли сенатор что-нибудь еще, но тут Мендоса прошипел:

— Могу твердо пообещать лишь одно: ты больше никогда... в жизни... не увидишь мою дочь!

— Но почему? — выкрикнул Матт.

От изумления он позабыл обо всех своих страхах.

— Сам знаешь почему.

Матт понятия не имел. Все это — чудовищный кошмар, от которого он никак не может проснуться.

— Я просто хотел поговорить с ней! Я собирался отдать Моховичка обратно. Не хотел ее расстраивать. Теперь я раскаиваюсь, что затеял это. Пожалуйста, позвольте мне увидеться с ней. Чтобы извиниться.

— Как ты можешь извиняться за то, что убил ее собаку?

Матт не поверил своим ушам. Не ослышался ли он? Только потом до него дошел весь ужас случившегося.

— Я не убивал! Разве я мог так поступить с Марией? Я же люблю ее!

Едва слова эти сорвались с его губ, Матт понял, что совершил страшную ошибку. Сенатор Мендоса хрустнул пальцами, словно хотел задушить Матта и бросить его тело в лотосовый пруд. Ничто не разъярило бы его сильнее, чем упоминание о том, как близки стали Матт и Мария,— настолько близки, что на дне рождения у Эль-Патрона Матт у всех на глазах потребовал от нее поцелуя.

Это было немыслимо! Как будто шимпанзе надел человеческий костюм и потребовал, чтобы его усадили за одним столом с людьми. Даже хуже. Потому что Матт не был обычным зверем из дикого леса.

— Простите! Простите!

Разум Матта больше не повиновался своему хозяину. Он мог только извиняться и извиняться и ждать, пока сенатор Мендоса услышит его и простит.

— Твое счастье, что ты под защитой Эль-Патрона. Сенатор Мендоса зашагал прочь.

— Шевелись,— сказал Тэм Лин и вместе с Простаком Дональдом потащил Матта к дому.

— Я этого не делал! — закричал Матт.

— На пузырьке с лауданумом нашли твои отпечатки пальцев.

Меньше всего Матт ожидал, что Тэм Лин будет говорить с ним таким тоном — холодном, полным горечи и отвращения.

— Я и правда взял лауданум, но я не давал его собаке!

Они быстро шли по коридорам, ноги Матта волочились по полу. Перед дверью в квартиру Селии Тэм Лин на мгновение остановился.

— Я всегда говорил,— сказал он, тяжело дыша, словно после быстрого бега,— всегда говорил, что правду сказать лучше. Даже если она очень неприятна. Соврать сможет каждая помоечная крыса. Это их крысиное дело — вранье. Потому они и крысы. А люди не убегают и не прячутся в темноте, они выше этого. Вранье — это самая мерзкая, самая глубокая человеческая трусость.

— Я не вру!

Матт не мог сдержать слезы, хотя и понимал, что плакать — это по-детски.

— Я еще могу поверить, что ты сделал ошибку,— продолжал Тэм Лин.— На пузырьке написано: три капли. Но три капли — это доза для взрослого человека. А Моховичок — маленькая собачка. Такая доза могла его убить. И убила!

— Я не давал Моховичку лауданума! Его дал кто-то другой! — в отчаянии закричал Матт.

— Может, я бы пожалел тебя, если бы не видел Марию. И я не буду помнить зла, если ты пойдешь и примешь заслуженное наказание.

— Но я не вру!

— Да, конечно. Наверное, я жду от тебя слишком многого. До отъезда Марии тебе запрещено выходить из квартиры. И вот еще что: Эль-Патрон тоже уезжает. И забирает меня с собой.

Горе оглушило Матта, он не мог вымолвить ни слова. Только смотрел на Тэма Лина и глотал горькие слезы.

— Это рано или поздно должно было произойти, парень,— добавил Тэм Лин чуть менее сердито.— Ты уже способен сам постоять за себя. Если что-нибудь случится, Селия мне сообщит.

Он открыл дверь. Селия, по-видимому, ждала их: выбежав из квартиры, она подхватила Матта на руки.

Но он не мог ничего ей сказать. Дар речи покинул его, как покидал раньше, когда ему было очень, очень плохо. Словно он опять стал шестилетним мальчиком, повелителем безмолвного царства, где под ковром из грязных опилок были спрятаны обглоданные хрящики, косточки и гнилые фрукты.

 

14

История Селии

Когда Мария уехала, Матт сидел у себя в комнате. Он слышал, как жужжит гравилет, готовясь к отлету. Услышал пронзительное шипение и почувствовал, как пробежали мурашки по коже в тот миг, когда антигравитационный аппарат оторвался от земли. Он на таких никогда не летал. Эль-Патрон не одобрял технических новшеств: старик старался содержать ферму в том виде, в каком ее с юных лет сохранила его память.

В детстве Эль-Патрон несколько раз бывал в великолепной усадьбе, где жил богатый ранчеро, владевший всеми землями в округе. Особенно ему запомнились скульптура крылатого младенца и фонтан, выложенный синими и зелеными плитками. Запомнились павлины в саду. Он часто говаривал Матту, что, обустраивая собственное поместье, старался воспроизвести эти картины вплоть до мельчайших деталей, только сейчас он, конечно же, был гораздо богаче того ранчеро и мог позволить себе десятки подобных скульптур, фонтанов и садов.

Эстансия Алакранов раскинулась весьма широко. Ни в одном месте дом не поднимался выше чем на один этаж. Стены были выбелены до ослепительного блеска, крыши крыты красной черепицей. В то же время современные технические достижения были сведены к минимуму и допускались только в таких местах, как больница. Поэтому когда в Большой дом наведывался Эль-Патрон, Селия готовила исключительно на дровяной печи, чтобы хозяин мог вдыхать милый его сердцу дым мескитового дерева. В его отсутствие ей разрешалось пользоваться микроволновкой.

Прохлада в садах поддерживалась за счет фонтанов, разбрызгивающих тонкую пелену водяных брызг, а комнаты располагались в глубине затененных веранд, не пропускавших внутрь горячий воздух пустыни. Однако на празднике в честь дня рождения Эль-Патрона в ход вступала самая современная техника: мировые знаменитости могли затосковать без кондиционированного воздуха. Впрочем, Эль-Патрону не было дела до того, тоскуют они или нет. Ему просто хотелось произвести впечатление...

Матт сидел в своей комнате и слушал, как тихонечко урчит мотор Эль-Патронова лимузина. Старик предпочитал путешествовать по земле. Будь это возможно, он бы поехал верхом, но его кости стали слишком хрупки для подобных нагрузок. Он, наверное, сидит сзади, вместе с Тэмом Лином, а Простак Дональд — за рулем. Они стрелой помчатся по длинному гладкому шоссе в другую резиденцию Эль-Патрона, что в горах Чирикауа.

Матт уставился в потолок. Не было настроения ни есть, ни смотреть телевизор. Он вообще ничего не мог делать, только снова и снова прокручивал в голове события последних дней. Зачем только он посадил Тома за детский стол?! Зачем заставил Марию поцеловать его у всех на глазах?! Зачем пошел в больницу?!

Горестные воспоминания громоздились одно на другое, и вскоре мысли Матта стали бегать по кругу, как белка в колесе.

Все считают, что Моховичка отравил он. На пузырьке были найдены его отпечатки пальцев, и он оставил в комнате Марии записку — и сам же ее подписал, идиот безмозглый! Матт не мог не признать, что все улики говорят против него.

Наверное, Том видел, как он выходит из насосной станции, и решил довершить начатое: покончить с Моховичком сейчас, раз уж не удалось утопить его в унитазе. Но как Том умудрился накапать песику лауданума и не оставить на пузырьке своих отпечатков пальцев?!

Мысли Матта все кружились и кружились. Жалобно поскрипывало беличье колесо. Он услышал, как взревел мотор лимузина, как хлопнула дверь. Вскоре рокот мотора стих вдали.

Итак, Эль-Патрон уехал. И Тэм Лин тоже. «Соврать сможет каждая помоечная крыса,— сказал телохранитель.— Это их крысиное дело — вранье... А люди не убегают и не прячутся в темноте, они выше этого». Матту казалось, что, если бы ему удалось увидеть Марию, он бы сумел убедить ее. Она бы его простила, потому что он глупое животное и ничего не понимает. Но Тэм Лин назвал Матта человеком и ожидал от него намного большего. Простить человека гораздо труднее, понял Матт.

Мальчик впервые заметил огромную разницу между тем, как обращался с ним Тэм Лин и как держались все остальные. Телохранитель говорил о мужестве и верности. Брал Матта в походы, позволял совершать опасные вылазки, бродить одному по пустыне и наблюдать... Он относился к Матту как к равному.

Тэм Лин часто рассказывал Матту о своем детстве в далекой Шотландии. Его воспоминания были совсем не такими, как у Эль-Патрона, который то и дело проваливался в наезженную колею самолюбования. Матт запоминал рассказы Тэма Лина наизусть, слово в слово. Телохранитель рассказывал ему о трудных решениях, которые надо принимать, чтобы стать мужчиной. «Я был круглым дураком,— говорил Тэм Лин.— Отвернулся от своей семьи, связался с плохой компанией, наделал глупостей. Вот и попал сюда». Каких именно глупостей — об этом Тэм Лин умалчивал.

При воспоминании о Тэме Лине по щекам Матта покатились слезы. Однако он не издал ни звука. Он давно понял, что молчание — лучшая защита. Но от слез удержаться не мог.

Но даже в пучине своего отчаяния Матт разглядел слабый лучик надежды. Среди всех людей, считавших его не лучше собаки, нашелся хоть один, кто ждал от него чего-то большего.

«И я не подведу»,— пообещал Матт, глядя в потолок затуманившимися глазами.

Однако не все было так плохо. Изредка попадались и хорошие новости.

Тома изгнали из поместья. Когда Мария искала Моховичка, она, не задумываясь о последствиях, попросила отца заглянуть в больницу. Сенатор Мендоса захотел узнать, откуда ей известно об этом месте. Мария рассказала ему о клоне Макгрегора и о том, как Том заманил ее посмотреть на него. В результате Эль-Патрон отослал Тома в круглогодичный интернат и запретил приезжать на каникулы.

— Если Том — сын мистера Макгрегора, почему тот не заберет его к себе? — спросил однажды Матт.

— Как бы тебе объяснить,— сказала Селия, нарезая на десерт творожный пудинг с клубникой. В другое время Матт потребовал бы себе два куска, но сейчас не мог одолеть и одного.— Если Эль-Патрон решил, что какая-то вещь принадлежит ему, он никогда не выпустит ее из рук.

— Никогда? — переспросил Матт.

— Никогда.

— А что он делает с подарками на день рождения? — Матт прикинул, сколько золотых часов, драгоценностей, статуэток и лунных камней получил Эль-Патрон в подарок за последние сто лет.

— Хранит все до единого.

— Где?!

Селия разложила пудинг по тарелкам и облизала пальцы.

— Под землей есть секретное хранилище. Эль-Патрон хочет, чтобы его там и похоронили — да отложит Святая Дева этот день до скончания веков.

Селия перекрестилась.

— Как...— Матт задумался.— Как египетского фараона?

— Вот именно. Ешь пудинг, ми вида. Тебе нужно набираться сил.

Матт машинально жевал и представлял себе это хранилище. Однажды в каком-то журнале он увидел фотографию гробницы фараона Тутанхамона. Эль-Патрона положат в золотой саркофаг и окружат грудами часов, драгоценностей, статуэток и лунных камней. Но Матту не хотелось думать о смерти Эль-Патрона, поэтому он спросил:

— А при чем здесь Том?

Селия откинулась в мягком кресле. Теперь, когда все уехали, она чувствовала себя намного спокойнее.

— Эль-Патрон считает, что люди тоже принадлежат ему, точно так же, как дома, машины и статуи,— сказала она.— Он не любит бросать деньги на ветер, не желает отпускать и людей. Вот почему он не позволил Фелисии бежать. Вот почему держит всех под контролем, так, чтобы люди являлись по первому его зову. Он ни за что не отдаст Тома мистеру Макгрегору, хотя сам терпеть не может этого мальчишку.

— А ты и Тэм Лин тоже принадлежите Эль-Патрону? — спросил Матт.

Селия скривилась:

— Карамба! Ну и вопросы ты задаешь! Матт терпеливо ждал.

— Может, у тебя было бы меньше проблем, если бы тебе вовремя объяснили, что к чему,— вздохнула Селия.

— Я не убивал Моховичка!

— Ты не хотел его убивать, ми вида. Я знаю, сердце у тебя доброе.

Матту отчаянно хотелось отстоять свою невиновность, но он прекрасно понимал, что Селия ему не поверит. Ведь на пузырьке лауданума действительно нашли его отпечатки пальцев.

— Я выросла в Ацтлане,— начала женщина.— В той же самой деревне, где родился Эль-Патрон. Она и тогда была бедной, а при мне совсем обнищала. Ничего там не росло, кроме сорняков, да и те такие горькие, что даже ослы их не ели. Тараканы и те перебрались в соседний городок. Вот как там было плохо! Когда я немного подросла, то пошла работать на макиладору — фабрику — недалеко от границы. Весь день сидела за сборочным конвейером и пинцетом укладывала крошечные квадратики в крошечные дырочки. Я думала, что ослепну! Мы жили в большом сером здании с окнами такими маленькими, что нельзя было высунуть голову наружу. Это чтобы девушки не разбежались. А по ночам мы выбирались на крышу и смотрели на север, через границу.

— Через нашу границу? — спросил Матт.

— Да. Фермы лежат между Ацтланом и Соединенными Штатами. Видно было мало чего, потому что на фермах по ночам темно. Но за ними, там, где лежат Соединенные Штаты, в небе мерцало светлое зарево. Мы знали, что под этим заревом раскинулось самое чудесное место на земле. Там у каждого есть свой дом и сад. Все носят красивые наряды и едят только самые вкусные лакомства. И никто не работает дольше четырех часов в день. А в остальное время люди летают на гравилетах и ходят на вечеринки.

— Это правда? — удивился Матт.

Он почти ничего не знал о странах, окружающих фермы.

— Понятия не имею,— призналась Селия.— Но думаю, это слишком хорошо, чтобы быть правдой...

Матт помог Селии убрать со стола, они вместе вымыли и вытерли посуду. Это напомнило ему о тех давних днях, когда они жили в маленьком домике среди маковых полей.

Матт терпеливо ждал, когда Селия продолжит свой рассказ. Он знал: если поторапливать ее, она замкнется, как улитка в ракушке, замолчит и не станет вспоминать о прошлом.

— Я жила в этом сером здании долгие-долгие годы, становилась старше и старше. Никаких тебе вечеринок, никаких мальчиков, вообще ничего,— заговорила она наконец, когда все тарелки были убраны.— Я много лет ничего не слышала о своей семье. Может, они все умерли. Я не знала... Единственная перемена в моей жизни случилась, когда я научилась готовить. Меня выучила старая курандера — лекарка, ухаживавшая за девушками. Она меня всему научила. Я стала ее лучшей ученицей, поэтому вскоре меня сняли со сборочной линии и отправили готовить на всех обитателей фабрики. У меня стало больше свободы: я ходила по рынкам, покупала травы и еду. И однажды повстречала койота.

— Животное? — не понял Матт.

— Нет, дорогой. Койот — это человек, который переводит людей через границу. Если ему заплатить, он поможет тебе добраться до Соединенных Штатов. Только сначала нужно пересечь фермы.— Селия содрогнулась.— Какой же я была дурой! Эти люди никому и не собираются помогать. Они приводят тебя прямиком в лапы фермерского патруля. Я собрала все свои пожитки, не забыла и изваяние Святой Девы Гвадалупской — ведь я привезла его из родной деревни. Нас было двадцать человек. Мы поднялись в горы, и тут койот нас бросил. Мы ударились в панику, как стая перепуганных кроликов; одна женщина упала в пропасть и погибла. Мы побросали почти все пожитки, чтобы идти быстрее. А у подножия гор нас ждал фермерский патруль. Меня отвели в какую-то комнату, вытряхнули на пол пожитки. «Осторожнее! — вскричала я.— Не разбейте Святую Деву!» Вот откуда у нее щербина на платье — это патруль швырнул ее на пол. Они только расхохотались, а один хотел раздавить ее каблуком, и тут в дверях крикнули: «Стой!» Хочешь верь, хочешь нет, все вытянулись по стойке «смирно». Это был Эль-Патрон собственной персоной! В те дни он был гораздо крепче и любил сам объезжать свои владения. «У тебя выговор знакомый,— сказал он мне.— Откуда ты родом?» Я назвала ему свою деревню, и он очень удивился. «Это и мои родные места,— сказал он.— Неужели старое крысиное логово еще стоит?» «Да,— ответила я.— Только все крысы перебрались в логово получше». Он рассмеялся и спросил, что я умею делать. С этой минуты я стала принадлежать Эль-Патрону... И буду принадлежать ему всегда. Он меня никогда не отпустит...

Матта пробрал озноб. Хорошо, что Селия пересекла границу: ведь иначе она не смогла бы заботиться о нем, Матте... Однако последние ее слова — «Он меня никогда не отпустит» — звучали очень уныло.

— Я люблю тебя, Селия! — с жаром воскликнул Матт и обнял женщину.

— И я тебя люблю,— тихо ответила та и тоже обняла мальчика.

Матту стало тепло и уютно. Ему ужасно захотелось до конца дней своих прятаться в Селииной квартире и никогда больше не вспоминать об Алакранах, о презрении слуг, о клоне мистера Макгрегора...

— А что случилось с теми, кто пересек границу вместе с тобой? — спросил он.

— Сними? — Голос Селии звучал ровно и безжизненно.— Их всех превратили в идиойдов.

Больше она не произнесла ни слова.

 

15

Изможденная птица

Дни шли за днями, скучные и однообразные. Визиты Марии, красившие жизнь Матта, канули в прошлое. Ее вместе с сестрой отправили в монастырь, чтобы там из девочек сделали достойных молодых леди.

— Марию — вот кого они стараются обуздать,— говорила Селия.— В Эмилии норова не больше, чем в миске овсянки...

Матт попросил Селию отправить Марии письмо, но та отказалась:

— Мария его все равно не получит. Монахини сразу же передадут письмо сенатору Мендосе.

Матт пытался представить себе, чем Мария занимается в монастыре, но у него ничего не вышло — его познания о монастырях не отличались особой глубиной. Скучает ли она по нему? Простила ли? Или вместо него ездит в гости к Тому?

После отъезда Марии и Эмилии Бенито и Стивен тоже куда-то уехали. Мистер Алакран постоянно пропадал в деловых поездках, а Фелисия и Эль-Вьехо не выходили из своих комнат. В коридорах и садах было пусто. Лишь слуги сновали туда-сюда, выполняя свои повседневные обязанности, но их голоса звучали приглушенно. Дом превратился в сцену, на которую не вышел ни один актер.

Однажды Матт попросил привести ему из конюшни послушную лошадку и в сомнении ожидал, не будет ли ему отказано. Не было! Пришел идиойд, привел лошадь. Матт неловко замялся: в доме работали несколько идиойдов, но он старался не попадаться им на пути. Он взялся за поводья и поднял глаза.

Перед ним стояла Роза!

Матта захлестнул темный ужас, как будто он снова стал маленьким мальчиком, а она — его тюремщицей, но сейчас в лице этой женщины не осталось и тени былой угрозы. Суровые складки у рта, казалось, не имели никакого отношения к ее внутреннему миру. Роза смотрела прямо перед собой — непонятно даже было, видит ли она Матта.

— Роза? — пробормотал Матт. Она перевела взгляд на мальчика.

— Желаете другую лошадь, хозяин?

Голос у нее остался прежним — сухим и чуть хрипловатым,— но прежняя злоба исчезла.

— Нет. Сгодится и эта,— ответил Матт.

Роза побрела обратно в конюшню. Движения ее были не такими, какими он их помнил,— они стали резкими, болезненно издерганными...

Матт забрался на лошадь и поехал прочь от дома. Лошадка шагала ровно. Она будет идти по прямой, пока Матт не прикажет ей повернуть налево или направо, и ни за что не переступит границу, намертво запечатленную в ее мозгу.

«Как Роза»,— подумал Матт.

Он впервые понял, до чего же это страшно — быть идиойдом. Раньше он никогда не видел этих существ такими, какими они были до операции. Они просто жили в поместье и выполняли необходимые работы. Но Роза прежде была настоящим человеком, пусть злым и жестоким. А теперь она стала тенью, из которой высосана вся жизнь.

Повинуясь внезапному порыву, он повернул лошадь не на восток, а на запад и направил ее кругом маковых полей — туда, где стоял старый домик Селии. Ладонью прикрыв глаза от солнца, он попытался различить его вдали. В этой части фермы маки только начали подрастать: земля была словно подернута зеленовато-серой дымкой, поливные установки рассеивали прозрачные фонтанчики мелких брызг. В воздухе стоял оглушительный аромат влажной почвы.

Над землей склонились несколько идиойдов — они пропалывали сорняки и давили насекомых. Это была их вотчина. Матту стало интересно, что произойдет, если к ним внезапно вернется разум. Набросятся ли они на него, как деревенские жители в фильме про Франкенштейна? Но они не пробудятся. Это невозможно. Будут полоть и полоть, пока бригадир не велит им остановиться.

Матт так и не смог отыскать маленький домик среди маковых полей. Должно быть, его снесли, как только они с Селией переехали. Вздохнув, он повернул на восток, к оазису в горах.

Добравшись до водопоя, Матт спешился и наполнил желоб водой из колонки.

— Пей,— велел он лошади.

Та послушно подошла к воде и пила, пока Матт не решил, что с нее достаточно.

— Перестань,— сказал он, отвел лошадку в тень и приказал ждать.

Шагая к горам, он ощутил холодок страха, юркой змейкой прокравшийся по его спине. На этот раз он был здесь один. Никто не придет на помощь, если он упадет со скалы или его укусит гремучка. Он дошел до отверстия в валуне и пролез через него. Воды в пруду поубавилось: стоял самый разгар сухого сезона и августовские и сентябрьские грозы были еще далеко. На противоположной стороне затрепетали ветки креозотового куста — должно быть, прошмыгнул, прячась, какой-то зверь. Над голыми скалами одиноко, тоскливо завывал ветер.

Матт сел и достал сэндвич. Он и сам не знал, зачем пришел сюда.

На дальнем конце долины по искусственной шпалере распростерлась гигантская виноградная лоза. Когда-то давным-давно здесь жили люди и на лозе росли такие тяжелые гроздья, что часть шпалеры обрушилась. Осторожно глядя под ноги — гремучие змеи тоже любят прохладные темные уголки,— Матт вступил в ее тень и...

...И увидел большой металлический сундук. Рядом лежали аккуратно скатанные одеяла и упаковка бутылок с водой. Матт остановился как вкопанный. Сердце бешено колотилось в груди. Он огляделся — где же прячется незваный гость?

Но вокруг не было ни души, лишь завывал ветер да где-то в скалах скрипуче кричал кактусовый вьюрок.

Матт шмыгнул в заросли креозотового куста. Под его прикосновением маслянистые листья полопались, наполнили воздух едким удушливым ароматом. Кто осмелился зайти в место, известное только ему одному? Нелегал, пробирающийся в Соединенные Штаты? Или к кому-то из идиойдов все-таки вернулось сознание?!

Поразмыслив, Матт пришел к выводу, что ни один нелегал не стал бы тащить тяжеленный металлический сундук по безводным скалам и каньонам, какими их описывала Селия. И ни к одному идиойду еще никогда не возвращался разум.

Наконец Матт отважился выйти из своего укрытия и внимательно осмотрел сундук. Тот был заперт на два металлических зажима. Трясущимися руками он осторожно расстегнул их и откинул крышку.

Поверх аккуратно упакованных свертков лежала записка.

«Дарагой Матт!» — начиналась она.

Матт сел на землю и, пытаясь справиться с волнением, глубоко вздохнул. Послание (и все вещи, наверное, тоже) предназначалось ему! Немного успокоившись, Матт взял записку в руки.

Дарагой Матт! — гласила она.— Писать я хорошо не умею так што буду краток. Эль-Патрон габарит я должен ехать с ним. Ничево не могу наделать. Я полажил в сундук препасов и книги. Мало ли што вдрук понадобется. Твой друг Тэм Лин.

Записка была нацарапана крупными детскими каракулями. Матта удивило, что Тэм Лин умеет писать так плохо. Ведь речь его звучала весьма разумно... Впрочем, Тэм Лин говорил, что нигде толком не учился, и записка была ярким тому подтверждением.

Матт поспешно распаковал сундук. В нем лежали вяленое мясо, рис, фасоль, сушеный лук, кофе и леденцы. Еще он обнаружил пузырек с таблетками для очистки воды, аптечку первой помощи, карманный нож, спички и жидкость для заправки зажигалок.

«Кострюли под одиялами»,— сообщала еще одна записка.

Матт тотчас же развернул одеяла и нашел походный набор кухонной утвари и металлическую кружку.

На дне сундука лежали книги. Одна содержала аккуратно сложенные карты, другая была озаглавлена «История Опиума». Еще две оказались руководствами по устройству лагеря и выживанию в пустыне.

На самом дне обнаружилась третья записка:

Держи сундук закрытым. А то кайоты все сажрут. Книги тоже.

Матт сел и немного полюбовался своими сокровищами. Значит, Тэм Лин все-таки не бросил его! Он снова и снова перечитывал последние слова записки — они были сладкими, как прохладная вода.

Твой друг Тэм Лиин

Потом Матт сложил свертки обратно, оттащил сундук в тень и тронулся в обратный путь.

Когда он вернулся, в доме царила непривычная суета. Один за другим приземлялись гравилеты, повсюду сновали слуги. Матт отыскал Селию — та ждала его на квартире, в тревоге не находя себе места.

— Где ты пропадал, ми вида? — закричала она.— Я уже собиралась послать на поиски. Одевайся скорее, твой парадный костюм лежит на кровати.

— Что случилось? Почему все бегают? — спросил он.

— Неужели тебе никто не сказал?! — Она в смятении стянула с мальчика темную от пота рубашку, сунула в руки полотенце.— Иди скорее, прими душ и оденься. Эль-Вьехо умер!

Селия торопливо перекрестилась и вышла.

Матт уставился на полотенце, собираясь с мыслями. Смерть Эль-Вьехо не была неожиданностью — тот уже несколько месяцев не выходил из своей комнаты: видимо, был очень болен. Матту хотелось бы пожалеть старика, но он слишком мало его знал.

Матт поспешно вымылся и оделся.

— Как же я забыла сказать, чтобы ты вымыл голову! — возопила Селия и стала лихорадочно приглаживать ему волосы.

На ней было красивое черное платье, расшитое агатовым бисером, и Матт подумал, до чего же непривычно она выглядит без фартука.

— Эль-Патрон хочет, чтобы мы тоже присутствовали,— сказала Селия, торопливо ведя его по коридору.

Они вошли в салон. Вместо привычных статуэток повсюду стояли горшки с цветами. По стенам висели черные креповые занавеси, в канделябрах мерцали сотни траурных свечей. От дыма и запаха ладана Матт зашелся кашлем. Все — а в салон набилось человек пятьдесят, не меньше — вперились в него укоризненными взглядами. Селия протянула ему ингалятор, который всегда носила с собой.

Постепенно кашель отпустил, и Матт смог оглядеть комнату. Посредине стоял покрытый пышной резьбой гроб с блестящими латунными ручками. Внутри лежал Эль-Вьехо, и больше всего он походил на изможденную голодом птицу. Он был облачен в черный костюм; заострившийся нос торчал из белых шелковых простыней, словно длинный клюв.

Селия беззвучно плакала, утирая глаза платком, и Матту стало не по себе. Он терпеть не мог, когда она плачет. В противоположном углу собрались те, кто пришел проводить Эль-Вьехо в последний путь. Они жались к стене и вполголоса переговаривались. Матт заметил Бенито, Стивена и Эмилию. Стивен с Эмилией держались за руки.

Народу все прибывало. Приехал мистер Макгрегор — он выглядел лет на тридцать моложе, чем в прошлый раз, и стал очень похож на Тома. Его самодовольный вид всколыхнул в душе позабытую было неприязнь. От жаркого запаха горящих свечей кружилась голова, и Матту страстно захотелось выйти наружу. В дальнем конце дома был бассейн, которым мало кто пользовался, разве что Фелисия, когда была трезвая. Матт вспомнил этот бассейн, его прохладную синеватую глубину. Он представил себе, как плывет над самым дном...

— Ничего не говори,— прошептала Селия ему на ухо. Матт очнулся. Если бы не Селия, он бы и не заметил, что в салон вошла Мария. Девочка похудела, стала выше и в узком черном платье выглядела очень взрослой. По плечам рассыпались темные блестящие волосы. На ней были бриллиантовые сережки и маленькая черная шляпка, тоже украшенная бриллиантами. Матт подумал, что никого красивее в жизни не видел.

Мария держала за руку Тома.

Матт почувствовал, как Селия стиснула ему локоть. Он глядел на Марию, моля Святую Деву, чтобы она посмотрела на него, чтобы бросила руку Тома или (еще лучше) оттолкнула его. Но девочка растворилась в толпе, даже не поглядев в его сторону.

Тэм Лин вкатил коляску с Эль-Патроном. Следом вошел мистер Алакран. Лицо свирепого великана — единственного из присутствующих — искажала гримаса неподдельного горя. Мистер Алакран подошел к гробу и поцеловал отца в лоб. Это, казалось, не понравилось Эль-Патрону: он сделал знак Тэму Лину подкатить коляску к собравшимся, чтобы гости смогли его поприветствовать.

Матт напряженно ждал. Ему очень хотелось поблагодарить Тэма Лина, но момент для этого был явно неподходящий. Матт догадывался, что ему не положено владеть вещами, лежащими в сундуке, и телохранитель положил их туда тайком. Меньше всего ему хотелось навлечь на Тэма Лина неприятности. Но тут распахнулись двери, и в комнату вошел священник. Все разговоры мигом стихли. За священником шествовали служка, размахивающий кадильницей с дымящимся ладаном, и детский хор.

Нежные голоса семилетних певцов заглушили последние разговоры. Дети были наряжены в белые платья, будто стайка ангелов. Все как один были аккуратно причесаны и умыты до блеска. И все как один были идиойдами.

Матт понял это по бездонной пустоте, царящей в их глазах. Пели они превосходно — никто не мог оценить хорошую музыку лучше Матта,— но не понимали ни слова из того, о чем поют.

Хор занял свое место у изголовья гроба.

— Стойте,— вполголоса сказал священник. Раньше Матт никогда не видел священников, разве что по телевизору. Селия регулярно ходила в небольшую церковь, расположенную в миле от их домика, за маковыми полями: каждое воскресенье, не позавтракав и даже не выпив чашку утреннего кофе — что было для нее весьма нелегким испытанием,— она отправлялась туда вместе с другими слугами. Она ни разу не пропустила службу, но и Матта с собой ни разу не брала.

— Тихо,— приказал священник.

Дети послушно смолкли. Священник нараспев прочитал молитву и побрызгал на Эль-Вьехо святой водой. Она не прожгла дыр в его костюме, как случалось с демонами от святой воды Эль-Сасердоте Воланте. В глубине души Матт подозревал, что та, телевизионная, вода гораздо больше похожа на кислоту.

— Давайте же помянем нашего почившего брата,— сказал священник красивым звучным голосом и сделал знак собравшимся.

Никто не откликнулся. Лишь мистер Алакран пробормотал несколько слов, и тогда священник велел всем приблизиться и отдать последний долг покойному. Матт поднял глаза на Селию, надеясь, что хоть теперь-то им можно уйти, но женщина, решительно сдвинув брови, подтолкнула его к длинной череде гостей, медленно двигавшихся вдоль гроба.

«И что же мне теперь делать?» — подумал Матт, пытаясь разглядеть, как, приближаясь к гробу, ведут себя другие гости, но те, казалось, лишь слегка кивали и спешили выйти из салона.

Когда подошла очередь Селии, она перекрестилась и прошептала:

— Да будет Господь милостив к нему... Внезапно чья-то тяжелая рука опустилась Матту на

плечо.

— Это еще что такое? — прорычал священник. Вблизи он выглядел гораздо внушительнее.

— Эль-Патрон пожелал, чтобы он пришел,— сказала Селия.

— Этой твари здесь не место! — загремел священник.— Как смеет некрещеное отродье Сатаны издеваться над святым ритуалом?! Разве вы привели бы в церковь собаку?

Люди отшатнулись. У многих в глазах вспыхнула злоба.

— Прошу вас, святой отец, спросите у Эль-Патрона,— взмолилась Селия.

Матт не понимал, зачем она ввязывается в спор. Им все равно не победить, а ему совсем не хотелось испытывать унижение на глазах у всех. Он в отчаянии оглянулся по сторонам, но Эль-Патрон уже вышел.

— А вот святой Франциск привел бы собаку в церковь,— неожиданно послышался ясный, звонкий голосок.

Мария! Откуда она взялась?! Матт обернулся и увидел, что она стоит у него за спиной. Вблизи девочка казалась еще красивее.

— Однажды он привел в церковь даже волка,— заявила Мария.— Он любил всех животных!

— Мария,— простонала Эмилия, стоявшая неподалеку.— Папа тебя убьет, если узнает, что ты вытворяешь.

— Святой Франциск воззвал к волку и велел ему больше не есть ягнят,— продолжала Мария, не обращая внимания на сестру.

— Мисс Мендоса,— сказал священник с куда большим уважением, чем прежде выказывал Селии.— Я уверен, вашему отцу нравится, что вы так решительно высказываете свое мнение, но, поверьте, я в этих делах разбираюсь несколько лучше вас. Святой Франциск говорил с волком за пределами церкви.

— Тогда и я буду говорить за пределами,— высокомерно заявила Мария, схватила Матта за руку и потащила его вдоль длинной череды столпившихся у гроба гостей.

— Вот узнает папа, он тебя убьет,— крикнула им вслед Эмилия.

— Не забудь наябедничать! — парировала Мария.

У Матта перед глазами будто туман стелился. Селия за ними не пошла. Он остался наедине с Марией, и она тащила его по коридорам туда, где, по ее мнению, им ничто не угрожало. Он чувствовал мягкое тепло ее руки и пряный аромат ее духов. И только когда за ними закрылась дверь, он понял, что оказался в музыкальной комнате.

Мария сняла шляпку, провела рукой по волосам и внезапно снова превратилась в маленькую девочку.

— Ну и жарища! — пожаловалась она.— Ну почему Эль-Патрон не разрешает пользоваться кондиционерами?

— Он хочет, чтобы все было как в его старой деревне,— ответил Матт.

Он не верил в собственное счастье. Мария здесь! И с ним!

— Тогда почему бы ему заодно не завести тараканов и крыс? Насколько я знаю, они в его деревне кишмя кишели.

— Он хотел забрать с собой только хорошее,— сказал Матт, пытаясь стряхнуть овладевшее им оцепенение.

— Хватит тратить время на эту ерунду! — воскликнула Мария, бросилась ему на шею и звонко поцеловала.— Вот! Это чтобы показать, что я тебя простила. Боже мой, как же я по тебе соскучилась!

— Правда?! — Матт хотел поцеловать Марию в ответ, но та увернулась.— Тогда почему ты избегала меня после... после больницы?

Ну вот. Дело сделано! Он напомнил ей о клоне мистера Макгрегора...

— Я была слишком потрясена,— очень серьезно ответила Мария.— Я знала... но не хотела тебе говорить...

— Что знала?

— Ой, кажется, кто-то идет!

И действительно, в коридоре послышались голоса. Матт недолго думая затащил Марию в чулан, нажал выключатель, и перед ними открылся потайной коридор. Девочка ахнула.

— Как в шпионском романе,— восхищенно прошептала она, когда дверца закрылась у них за спиной.

Матт нашарил фонарик, который держал у входа, и, взяв Марию за руку, на цыпочках двинулся вперед. Отойдя подальше, он разрешил ей остановиться и перевести дыхание.

 

16

Брат мой Волк

— Здесь даже жарче, чем снаружи,— пожаловалась Мария, утирая пот со лба.

— Я найду пустую комнату, и мы там спрячемся,— пообещал Матт.

Он показал девочке потайные глазки в стенах. Мария пришла в восторг, но тут же сморщилась от отвращения.

— Неужели ты сидишь тут и подглядываешь?! — спросила она.

— Нет! — Матт не на шутку обиделся. Ему, конечно, доводилось подслушивать за обедами, куда его не приглашали, но таким образом он просто хотел поквитаться с теми, кто им пренебрегает. А то, о чем говорила Мария, было по-настоящему гадко. Все равно что подглядывать в замочную скважину.— За кого ты меня принимаешь?!

— Ну не я же придумала этот потайной коридор. Интересно, кто его построил? — Шепот Марии оглушал Матта. Ее губы щекотали его щеку, по шее бегали мурашки.

— Эль-Патрон, наверное.— Матт пожал плечами.

— Скорее всего. Он такой параноик, вечно шпионит за людьми...

— Может, у него есть на то причины.

— Вот только он больше не может подсматривать в глазки,— хихикнула Мария.— Представь только, как он втискивает сюда свою коляску.

— Не смейся над ним!

— И не думаю. Честное слово! Слушай, может, пойдем в какую-нибудь комнату, пока я совсем не сварилась?

И они отправились на поиски. Матт отверг несколько комнат, потому что в них были люди, как вдруг вспомнил про склад, где стояли компьютеры и другое оборудование. Вся техника была заботливо укрыта пластиковыми пакетами. Там, наверное, хранились вещи, в которых Эль-Патрон по тем или иным причинам нуждался, но не желал выставлять на всеобщее обозрение, дабы не испортить впечатление столетней старости, которое неизбежно производил Большой дом.

Матт помог Марии пробраться сквозь путаницу проводов, и они очутились в полутемной комнате.

— Ух, а здесь прохладно! — воскликнула девочка. «Прохладно — это еще слабо сказано»,— подумал Матт.

В комнате стоял собачий холод. И слегка пахло химикатами. Легкий ветерок шевелил волосы на голове, откуда-то доносилось слабое жужжание.

— Наверное, компьютерам нужен холодный воздух,— предположил он.

— В этом весь Эль-Патрон,— сказала Мария.— Мы можем сколько угодно париться на жаре, но компьютерам полагается обслуживание по высшему разряду.

Они ходили на цыпочках, говорили шепотом. Матт заметил, что кое-где под пластиковыми пакетами мерцают разноцветные лампочки. Значит, машины работают. Чем они заняты, для чего их сюда поставили?

— Давай сядем где-нибудь и поговорим,— прошептала Мария.

Матт отыскал укромный закуток между двумя огромными чехлами. Может, здесь будет чуть теплее... Сначала они радовались царящей в комнате прохладе, но теперь начали мерзнуть не на шутку.

Они сели рядышком, как не раз сидели перед тем, как Мария уехала.

— Я решила простить тебя после того, как прочитала «Цветочки святого Франциска»,— начала Мария.— Помнишь, я говорила о волке? Это было чудовище, наводившее ужас на всю округу, но однажды святой Франциск побеседовал с ним. Зверь стал кротким, как ягненок, и с тех пор кушал только овощи.

— Вот не знал, что волки могут переваривать овощи,— удивился Матт, немного знакомый с биологией.

— Дело не в этом! Дело в том, что святой Франциск не говорил волку: «Я накажу тебя за все, что ты натворил». Он сказал так: «Брат мой Волк, сегодня настал новый день в твоей жизни, и пришла пора перевернуть страницу».

Матт прикусил язык. Ему хотелось сказать, что он не убивал Моховичка и не нуждается ни в каком прощении, но решил не портить Марии настроение.

— Вот я и поняла, что вела себя неправильно и должна тебя простить. В конце концов, волки ведь не знают, что есть овец нехорошо.

Пытаясь согреться, Мария пододвинулась к нему поближе, привалилась плечом. У Матта защемило сердце. Среди голубоватых теней компьютерного зала девочка была чудо как привлекательна! Как же он по ней соскучился!

— Спасибо,— сказал он.

— Но ты должен пообещать, что будешь вести себя хорошо.

— Ладно,— сказал Матт.

Он был готов пообещать все, что угодно.

— Я говорю серьезно, брат мой Волк. Больше никогда не залезай в курятник и не воруй цыплят!

— Хорошо, не буду. Как мне тебя теперь называть? Святой Марией?

— О нет! — сказала Мария.— Я не святая. У меня целая куча грехов.

— Да ну? — удивился Матт.

Тогда Мария поведала ему, каких трудов стоит ей не терять терпение с Эмилией, как она списала у кого-то домашнюю работу и как ела мороженое в постный день. Матт никогда не задумывался о том, хорошо он себя ведет или плохо, и вообще считал размышления о грехах пустой тратой времени.

— Ты крещеная? — спросил он.

— Да. Меня крестили, когда я была совсем маленькая.

— Это хорошо?

— Да, конечно. Без этого не попадешь на небеса.

Матт мало что знал о небесах. В его любимых передачах по телевизору ад упоминался гораздо чаще.

— А почему священник назвал меня некрещеным отродьем Сатаны? Что это значит? — спросил он.

Мария придвинулась еще ближе и вздохнула.

— Ох, Матт. Даже не знаю, что сказать... Я уверена, святой Франциск согласился бы с ним. Ты не плохой, просто...

— Просто что?

— У тебя нет души, поэтому тебя нельзя крестить. Таковы все животные. По-моему, это нечестно, и иногда я в это не верю. В конце концов, представляешь, какая скука была бы на небесах, если бы там не было ни птиц, ни собак, ни лошадок... А цветы и деревья? У них ведь тоже нет души. Но не может же небо быть похожим на бетонированную автостоянку. Наверно, монахини назвали бы это теологической проблемой...

— Значит, животные, когда умирают, попадают в ад? — спросил Матт.

— Да нет же! Конечно нет! Туда тоже нельзя попасть, если у тебя нет души. Наверное — я много думала об этом, когда умер Моховичок,— наверное, ты просто берешь и исчезаешь. Гаснешь, как свечка. Я думаю, это совсем не больно. Просто вот ты есть — а через мгновение тебя уже и нет. Давай не будем больше говорить об этом!

Матт с удивлением заметил, что девочка плачет. Она часто плакала, он это помнил. Он обнял ее и поцеловал в залитые слезами щеки.

— Вот и хорошо,— прошептал он.— Если бы у меня была душа, я бы, наверное, попал в ад...

Они долго сидели молча. В комнате было так холодно, что оба дрожали.

— Мне очень нравится с тобой,— наконец сказала Мария.— У меня в классе больше ни с кем нельзя вот так запросто поговорить.

— Ты сможешь приехать ко мне еще разок? — спросил Матт.

— Папа говорит, мне надо держаться от тебя подальше. Он считает... О боже! Сюда кто-то идет.

Матт и Мария дружно вскочили и кинулись к двери. Девочка споткнулась о провода, Матт подхватил ее и буквально впихнул в темный коридор. Едва он закрыл за собой секретную панель, дверь в дальнем конце комнаты отворилась. Дети затаили дыхание.

— Наконец-то я согреюсь,— довольно прошептала Мария, потирая ладони.

Матт внимательно прислушивался к доносящимся из комнаты голосам.

— Это Том,— одними губами произнес он.

— Правда?! Где глазок? Дай посмотреть...

— Мне казалось, ты не любишь подсматривать.

— Только разок гляну— Мария прильнула к глазку.— Это и вправду Том. И Фелисия.

Матт прижался ухом к стене, чтобы лучше слышать.

— ...найти их... если они... в доме,— медленно и, по обыкновению, запинаясь говорила Фелисия.

На миг Матту почудилось, что она знает о секретном коридоре, но потом он услышал шорох отодвигаемого стула и тихий гул компьютера.

— Это салон,— сказал Том.— Там никого нет. Эль-Вьехо остался один.

— Никому до него нет дела,— пробормотала Фелисия.— От него... как всегда... никакой пользы.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Том. Фелисия рассмеялась — резко, тревожно.

— Его печень... износилась. Сердце... иссохло. Нельзя получить трансплантаты от больного раком...

— Теперь он годится разве что на компост,— расхохотался Том.

Фелисия тоже засмеялась.

Матт был потрясен до глубины души. Он, конечно, не рыдал при известии о смерти Эль-Вьехо, но все же ему было жаль старика, будто изможденная птица одиноко лежащего среди шелков в гробу. Матт отстранил Марию. Та, вопреки ожиданиям, не протестовала. Казалось, девочка не меньше его оглушена услышанным.

Матт прильнул к глазку и увидел, что один из компьютерных мониторов ярко светится. Неожиданно он понял, что это никакой не компьютер, а что-то вроде экрана камеры слежения. Он увидел Эль-Вьехо с острым, будто птичий клюв, носом... Затем изображение задрожало и сдвинулось. Том лихорадочно крутил ручки настройки.

— Музыкальная комната,— сказала Фелисия. Матт увидел пианино, стопки нот и... черную шляпку Марии на столе.

— Они здесь были! — заорал Том и передвинул объектив так, чтобы заглянуть во все углы комнаты.

Фелисия оттолкнула его. Казалось, у нее гораздо больше опыта в обращении с обзорным экраном. Она быстро перемещалась по дому, заглянула даже в комнаты слуг и в кладовые. В квартире Селии она задержалась чуть дольше. Селия без сил лежала в большом мягком кресле, Тэм Лин стоял неподалеку.

— Куда же они запропастились? — ворчал Тэм Лин, расхаживая взад и вперед по комнате.

Голос телохранителя был еле слышен. Фелисия увеличила громкость.

— Может, их вообще нет в доме,— предположила Селия.

— Он бы не повел ее туда,— сказал Тэм Лин.

— Откуда ты знаешь? У него хватит храбрости...

— Осторожнее,— произнес Тэм Лин и посмотрел прямо в экран.

Селия тотчас же сменила тему и принялась обсуждать похороны.

— Проклятье! — воскликнул Том.— Они знают о камерах.

— Тэм Лин... знает все,— пробормотала Фелисия.— Эль-Патрон в нем души не чает.

— Куда, ну куда он ее повел?! — заорал Том и шарахнул кулаком по столу, заставленному укутанными в целлофан компьютерами.

Что-то упало и разбилось. Фелисия схватила сына за руку.

Матт понял, о чем говорила Селия. Наверное, Тэм Лин рассказал ей о тайном оазисе в горах. Матт и не думал вести туда Марию, да и вряд ли это удалось бы, раз все за ними охотятся...

— Они могли... выйти из дома,— сказала Фелисия и снова принялась крутить ручки.

На экране появились конюшни, бассейн, сад... Затем Матт увидел лотосовый пруд, возле которого лениво расправляла крылья пара ибисов.

— Дай посмотреть,— шепнула Мария.

Матт послушно отодвинулся и снова прижал ухо к стене, стараясь не пропустить ни слова.

— Припоминаешь? — спросила Фелисия.

— Это то самое место, где сдох Моховичок, верно? — сказал Том.

Мария ахнула: должно быть, на экране появилась насосная станция.

— Знаешь, в тот день... я видела... мерзкого звереныша,— сказала Фелисия.

— Моховичка? — переспросил Том. Фелисия хихикнула.

— Клона... Я видела... как расчудесный, талантливый Матт... крадучись выходит из квартиры Мендосы... с собачонкой в сумке. «Что он задумал?» — заинтересовалась я... и последовала за ним.

Наступило молчание. Затем Том воскликнул:

— Ну и ну! Ты можешь заглянуть даже внутрь!

— Камеры стоят повсюду. Эль- Патрон любил наблюдать... за всем. Но сейчас он стал... слишком стар. Передоверил дело... своим телохранителям. А им все равно... если нет гостей. Я провожу здесь много времени.

— Но здесь же холодно!

— На холоде... техника лучше работает. Я надеваю пальто и не мерзну.— Матт ей охотно поверил. Фелисия так напичкана наркотиками, что наверняка ее тело не намного теплее, чем несчастный Эль-Вьехо в гробу.

— Ты видела, как Матт убил собачонку? — спросил Том с нетерпением в голосе.

Матт аж рот разинул от изумления. С какой стати Том спрашивает о Моховичке, если сам совершил это преступление?! Мария поморщилась, как от пчелиного укуса. Матт надеялся, что у девочки хватит самообладания не закричать.

— А Матт этого... не делал.

Мария вздрогнула.

— О да, у него... был лауданум,— продолжала Фелисия.— Но он... не давал его собаке.

— Неужто песик сам достал бутылочку и покончил с собой?!

— О... нет...

Фелисия замолчала. Иногда ей требовалось несколько минут, чтобы собраться с разбегающимися в стороны мыслями и продолжить разговор. Матту ужасно хотелось посмотреть, что происходит в комнате, но сейчас никакая сила не смогла бы отогнать Марию от глазка.

— Я пошла к лотосовому пруду,— наконец сказала Фелисия.— Я так... разозлилась... из-за того, как с тобой обращались... на дне рождения. Я хотела убить... это дьявольское отродье, которое Эль-Патрон... таскает за собой по пятам.

Матт похолодел. Он и не догадывался, насколько сильно Фелисия его ненавидит.

— Но пришлось удовлетвориться... этим гадким крысенышем, которого Мария называла собачкой. У меня при себе... всегда есть немножко лауданума... нервы успокоить.

«У нее его столько, что можно усыпить целый город»,— подумал Матт.

— Я вылила одну из моих... собственных бутылочек нa котлеты, которые... этот клон оставил собаке. «Иди сюда, Моховичок»,— позвала я. Он никак не хотел вылезать из сумки, так что я... вытряхнула его... прямо на мясо. Он сожрал все до последней крошки...

— Он долго умирал? — спросил Том, но ответа Матт не услышал.

Мария как подкошенная рухнула на пол, и он поспешил к ней на помощь. Девочка не издавала ни звука, лишь тело ее сотрясалось в глухих рыданиях, да голова бессильно моталась из стороны в сторону.

— Он не мучился,— прижимая ее к себе, шептал Матт.— Он даже не понял, что происходит.

Мария руками обвила его шею. Полоска света от карманного фонарика, который Матт предусмотрительно прислонил к стене, падала ей на лицо. Наконец она немного успокоилась, и Матт смог встать и посмотреть, что делают Фелисия и Том. Но те уже ушли, обзорный экран вновь был укутан пластиком.

Он повел Марию обратно по коридору. Девочка не произносила ни слова, и Матт не знал, что делать. Впрочем, далеко уйти они не успели — навстречу им двигался темный силуэт, вооруженный карманным фонариком. Фигура была такой огромной, что с трудом протискивалась между стенами.

— Ну и дураки же вы,— послышался тихий голос Тэма Лина.— Весь дом гудит, как растревоженный улей.

— Как ты нас нашел? — удивился Матт.

— Эль- Патрон рассказал мне об этом коридоре. Он догадался, что вы каким-то образом обнаружили его. Черт побери, Матт, Мария и так немало выстрадала из-за тебя...

— Моховичка убила Фелисия! — выпалила Мария.

— Что?!

Тэм Лин разинул от изумления рот.

— Я сама слышала, как она рассказывала Тому. И еще гордится этим! Не понимаю, откуда в людях столько злобы...

В черном платье девочка походила на призрака — лицо ее было белым, как снег.

— Тебе надо лечь,— сказал Тэм Лин.— Я проведу тебя через кабинет Эль-Патрона. Он скажет, что ты все время была с ним. Его эта история очень забавляет, но сенатор Мендоса не находит в ней ничего смешного.

— Ой, папа,— простонала Мария, как будто только сейчас вспомнила, что у нее есть отец.

— А ты, Матт, подожди здесь несколько минут,— велел телохранитель.— Когда дорога будет свободна, выберешься тем же путем, каким вошел.

— Через музыкальную комнату,— сказал Матт.

— Как же я сразу не догадался! Там нашли шляпку Марии...

— Матт,— проговорила Мария, на миг отстраняясь от Тэма Лина.— Ты позволил мне простить тебя за то, чего ты не совершал.

— Немного прощения никому не повредит,— повторил Матт одно из любимых высказываний Селии.

— Наверное, тебе нравится смотреть, как я выставляю себя круглой дурой,— вспыхнула Мария.

На миг к девочке вернулся боевой дух.

— Я никогда не считал тебя дурой,— заверил ее Матт.

— Ладно, все равно прости, что была к тебе несправедлива.

— Здесь нельзя задерживаться,— напомнил Тэм Лин.

— Надеюсь, ты будешь вести себя хорошо,— продолжала Мария, глядя на Матта.

— Буду,— ответил тот.

— И, брат мой Волк, я буду скучать по тебе.

Тэм Лин повел Марию по коридору. Матт стоял и слушал, как стихают вдалеке их шаги.

 

17

Бараки для идиойдов

Как только Мария, бледная и подавленная, вышла из покоев Эль-Патрона, семейство Мендоса сразу же покинуло Большой дом. Вскоре отбыл и Эль-Патрон со своими телохранителями.

Матт опять остался один. Он не мог поговорить с Марией или Тэмом Лином, но, зная, что они все-таки любят его, чувствовал себя намного лучше. Он прочел книги, которые, по его мнению, они бы одобрили: ради Тэма Лина проштудировал руководство по выживанию в пустыне, а чтобы порадовать Марию, одолел нудную, запутанную книгу о святом Франциске Ассизском.

Оказывается, святой Франциск любил всех — от бандитов и убийц до нищих и бродяг, покрытых гнойными язвами (один такой бродяга был нарисован на картинке). Он сажал себе на палец цикаду и говорил: «Рад тебя видеть, сестра моя Цикада. Восхвали Господа своей веселой музыкой». Святой Франциск разговаривал со всеми — с братом Солнцем и сестрой Луной, с братом Соколом и сестрой Куропаткой. У Матта стало немножко теплее на душе; он почувствовал, что мир — это единая любящая семья, совсем не похожая на семью Алакран.

Но назвал бы святой Франциск «брат мой Клон» его, Матта?

Теплые чувства в душе у Матта мигом испарились. Он не принадлежал к живой природе. Он был дьявольским отродьем.

Везде, куда бы Матт ни направлялся, он не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают. Мало того что за ним шпионит охрана — гораздо тяжелее было думать о Фелисии. Она еще хуже Тома, только никто об этом не догадывается, потому что все считают ее безобидной дурочкой. Она напоминала Матту медузу. Медуз он видел по телевизору — они плавают в океане, как яркие надувные подушечки, и ядовитыми щупальцами могут зажалить насмерть кого угодно. Ну почему, почему он не догадывался, что Фелисия ненавидит его так сильно?!

Скажем честно, в первую очередь потому, что его не любили почти все. И это его нисколько не волновало. Но ее ненависть была из ряда вон выходящей.

Раз в неделю Матт шел в конюшню и просил вывести ему послушную лошадку. Перед тем как забраться в седло, он каждый раз пытался поговорить с Розой. Он не любил ее и сам не понимал, почему старается пробудить ее угасший разум. Просто слишком уж тяжело было видеть в ней такую перемену. Если в этом существе и осталось что-то от прежней Розы, это было заперто глубоко-глубоко, будто в железный шкаф. Он представлял себе, как молотит кулаками по стенкам этого шкафа, но никто не выходит, не открывает дверцу. Он читал где-то, что больные, находящиеся в коме, слышат все, что им говорят, и людские голоса необходимы им, чтобы поддерживать жизнь мозга. Поэтому Матт рассказывал Розе обо всем, что видел и делал на неделе. Но Роза только без устали повторяла: «Желаете другую лошадь, хозяин?»

Примерно через час таких разговоров Матт сдавался и отправлялся к оазису.

— Здравствуй, брат мой Солнце,— кричал он.— Не желаешь ли немного поумерить свой пыл?

Но брат Солнце ничего не отвечал.

— Доброе утро, братья мои Маки,— говорил Матт морю ослепительно белых цветов.— Здравствуйте, брат мой и сестра моя Идиойды,— приветствовал он рабочих в коричневых робах, склонившихся над маковым полем.

Но самым удивительным в святом Франциске Ассизском и его последователях было то, с какой легкостью они отказывались от всего, чем владели. Когда святой Франциск видел босого и раздетого бедняка, он с радостью срывал с себя последнюю рубашку и сандалии. Брат Джуни-пер, один из соратников святого Франциска, много раз возвращался домой чуть ли не голышом. Матт подумал, что Эль-Патрона хватил бы удар, если бы кто-нибудь предложил ему расстаться со своей собственностью.

Пролезая через отверстие в валуне, Матт словно попадал в иной мир. В ярком синем небе лениво кружили ястребы, в тени креозотовых кустов прятались кролики. Рыбы брали хлеб у Матта из рук, а койоты подбегали и хватали куски его сэндвичей. И никому не было дела, человек он или клон.

Матт расстилал под виноградной лозой спальный мешок, а вместо подушки подкладывал под голову свернутое одеяло. Ставил рядом термос с апельсиновым соком и выбирал книгу. Вот это жизнь! В воздухе витал едва ощутимый запах креозотовых кустов, парила желтоватая сладость ложной акации. По песку пробежала большая черная оса с яркими алыми крыльями. Она искала себе паука на обед.

— Здравствуй, сестра моя Оса,— лениво сказал ей Матт. Оса лихорадочно зарылась в песок, ничего не нашла и поспешила дальше.

Матт открыл «Историю Опиума» — одну из книг, которые оставил ему Тэм Лин. Он ожидал, что это будет руководство по возделыванию мака, но обнаружил нечто совсем иное и куда более интересное. Опиум, прочитал Матт, это целая страна. Она длинной узкой полосой тянется вдоль границы Соединенных Штатов и Ацтлана.

Сто лет назад отношения между Соединенными Штагами и Ацтланом, который в те времена назывался Мексикой, были напряженными. Матт смутно припомнил, что об этом говорила и Селия. Тысячи мексиканцев бежали через границу в поисках работы.

«И тогда наркоторговец по имени Маттео Алакран...»

Матт насторожился. Это же имя Эль-Патрона! Сто лет назад он был силен и бодр.

Этот человек, утверждала книга, являлся одним из самых богатых и могущественных наркобаронов в мире, несмотря на то что его бизнес — вне закона.

«Наркотики — вне закона? — удивился Матт.— Что за странная мысль!»

Маттео Алакран вступил в союз с другими наркоторговцами и явился на переговоры к руководителям Соединенных Штатов и Мексики.

«У вас две проблемы,— сказал он.— Во-первых, вы не можете контролировать границу, а во-вторых, вы не можете контролировать нас».

Он предложил руководителям государств помочь решить эти две проблемы. Если обе страны откажутся от земель вдоль общей границы, наркоторговцы устроят там свои фермы и остановят поток нелегалов. В свою очередь, наркоторговцы обязуются не продавать наркотиков гражданам Соединенных Штатов и Мексики. Вместо этого они обратят свои взоры на Европу, Азию и Африку.

«Этот договор был подписан в аду»,— утверждала книга.

Матт недоуменно хмыкнул. Он не видел в этой сделке ничего плохого. Все было исполнено так, как договорились стороны. Матт посмотрел на титульный лист. Автором значилась некто Эсперанса Мендоса, издателем — Калифорнийское общество по борьбе с рабовладением. Он вгляделся в книгу внимательнее и заметил, что она напечатана на дешевой желтой бумаге. Такие издания трудно воспринимать всерьез. Матт продолжил чтение.

Вначале, объясняла книга, Опиум был просто ничейной землей, но за долгие годы добился процветания. Разные области управлялись разными семьями, как королевства в средневековой Европе. Затем был учрежден совет фермеров, он решал международные конфликты и поддерживал мир между отдельными фермами. Почти все семейства владели небольшими территориями, но два из них сильно разрослись и вскоре начали диктовать свою волю другим. Макгрегорам принадлежали земли вокруг Сан-Диего, а Алакраны основали обширную империю, простиравшуюся от Центральной Калифорнии через всю Аризону до Нью-Мексико.

Постепенно из ничейной земли Опиум превратился настоящее государство. Его верховным правителем, диктатором и фюрером стал Маттео Алакран.

Матт прервал чтение, чтобы насладиться этими словами. Сердце его исполнилось гордости. Он не знал, что такое фюрер, но, наверно, что-то очень хорошее.

«Трудно представить себе человека более злого, порочного и себялюбивого»,— писала Эсперанса строчкой ниже.

Матт отшвырнул книгу. Словно раненая птица, трепыхая раскрытыми страницами, она пролетела несколько метров и упала в воду. Да как она смеет оскорблять Эль-Патрона! Он гений! Много ли на свете людей, способных из ничего создать целое государство, особенно если вначале они были бедны, как был беден Эль-Патрон?! Эта Эсперанса просто завидует...

Впрочем, Матт быстро успокоился; вскочив, он подбежал к воде и вытащил книгу, пока та окончательно не намокла. Ее подарил Тэм Лин, а потому он очень дорожил ей. Матт тщательно высушил страницы и положил книгу обратно в сундук.

На обратном пути Матт остановился у водоочистительной станции и недолго поговорил с полевым бригадиром. После отъезда Тэма Лина Матт много и напряженно размышлял о том, для чего ему дали такое блестящее образование. Вряд ли ему предначертано провести остаток жизни в качестве экзотической домашней зверушки. Эль-Патрон не любит бросать деньги на ветер.

Нет, догадался Матт, старик предначертал ему куда более завидную судьбу. Не будучи человеком, он никогда не достигнет такого высокого положения, как Бенито или Стивен, но сможет им помогать. Поэтому Матт решил изучить, как управляется опиумная империя. Он видел, как возделывается, перерабатывается и продается опиум. Смотрел, как идиойды переходят с одного поля на другое, сколько раз в день их поят, сколько дают питательных таблеток.

«Когдая стану управлять фермой,— думал Матт,— когда я стану помогать человеку, управляющему фермой,— поспешно поправлялся он,— я первым делом освобожу идиойдов».

Опиум могут выращивать и нормальные люди. Пусть они не так трудолюбивы, все равно это лучше, чем армия безмозглых рабов. Матт понял это, понаблюдав за Розой.

Он расспросил бригадира о подземной реке, которая вытекала из Калифорнийского залива в сотнях миль отсюда. Река снабжала водой поместье Алакранов, однако вода до очистки имела отвратительный запах.

Бригадир старался не встречаться с Маттом глазами. Подобно большинству людей, он не любил клонов, но боялся рассердить Эль-Патрона.

— Почему у воды такой запах? — поинтересовался Матт.

— Дохлая рыба. Химикаты,— буркнул бригадир, отводя взгляд.

— Но вы ведь ее очищаете.

— Да... ,

— И куда деваете отходы?

— Сбрасываем на пустоши. — Бригадир ткнул пальцем куда-то на север. Он старался отвечать как можно короче.

Прикрыв глаза рукой, Матт посмотрел, куда показывает бригадир. Над пустыней трепетало знойное марево; вдалеке он разглядел ряд длинных изломанных гребней, похожих на причудливые строения.

— Туда? — с сомнением переспросил он.

— Да,— кивнул бригадир.

Матт повернул лошадь и двинулся на север. Чем дальше он ехал, тем нестерпимее становилась стоящая вокруг вонь; Матт испугался, как бы у него не начался приступ астмы, и на всякий случай достал ингалятор.

Это и вправду были строения. Они тянулись длинными рядами и пестрели сотнями дверей и крошечных темных окошек. Крыши нависали так низко, что Матт недоумевал — что за низкорослое племя в них обитает?! Окна были забраны железными решетками. Неужели это и есть жилища идиойдов?! Сама мысль об этом ужасала...

Вонь между тем становилась все сильнее и сильнее. К зловонию гнилой рыбы и экскрементов примешивался сладковатый химический душок, который был во сто крат отвратительнее, чем все прочие запахи, вместе взятые.

Матт сжал в кулаке ингалятор. Он понимал, что должен сейчас же повернуть лошадку, уехать прочь, но таинственные постройки притягивали его, словно магнит. Повсюду валялись рыбьи скелеты и раковины. Казалось, вся местность сложена из отбросов Калифорнийского залива.

Матт обогнул угол одного из зданий и направился к низине, в которую, видимо, и сваливались нечистоты. От невыносимого смрада свербело в глазах, взор застили жгучие слезы, и Матт с трудом различил плотный желтый осадок на дне. Неожиданно лошадка споткнулась, ноги ее подкосились. В последний момент Матт успел вцепиться ей в гриву, иначе его катапультировало бы прямо в желтый ил.

— Вставай! — приказал он лошади, но та не повиновалась. Она лежала на земле, бессильно подогнув ноги. У Матта закружилась голова. Он соскользнул с лошади и, упав на четвереньки, приставил ингалятор ко рту. Легкие тут же наполнились мокротой. Его захлестнул панический ужас, он попытался отползти от низины. Пальцы погрузились в гнилую, склизкую почву...

Матт уже начал терять сознание, когда чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и дернули вверх. Затем его протащили по земле и бросили в кузов грузовика. Заработал мотор. Грузовик поехал, вздымая шлейф пыли, от которой Матт снова закашлялся. Он попытался встать, но сильный пинок в грудь уложил его обратно.

Матт в ужасе посмотрел вверх и встретил взгляд холодных голубых глаз: словно в две ледышки заглянул. Сначала ему показалось, что перед ним стоит Тэм Лин, но нет, этот человек был несколько моложе и худощавее. У него были такие же вьющиеся каштановые волосы и ослепительно синие глаза, такая же настороженность в облике, но ни капли добродушия, какое Матт привык видеть на лице телохранителя.

— Где ты взял лошадь? — спросил незнакомец.— Как у тебя хватило мозгов на побег?

— Хью, это не идиойд,— произнес другой голос. Матт повернул голову и увидел еще одного человека, весьма, впрочем, похожего на первого.

— Значит, нелегал,— прорычал Хью.— Вот отвезем тебя в больницу, пусть тебе поставят прищепку на мозги.

— Только попробуйте,— ответил Матт с колотящимся сердцем.

Ему было ужасно страшно, но Тэм Лин учил его никогда не выказывать слабости.

«Веди себя уверенно,— говорил телохранитель,— и в девяти случаях из десяти ты выберешься сухим из воды. почти все люди в глубине души трусы».

Матт догадался, что попал в лапы фермерского патруля, и, значит, судя по рассказам Селии, ему грозит нешуточная опасность.

— Только попробуйте,— повторил Матт,— и я расскажу врачу, как вы обошлись с клоном Эль-Патрона.

— Чего-чего? — переспросил Хью, но ботинок с груди Матта все-таки убрал.

— Я клон Эль-Патрона. Я ездил на водоочистительную станцию и заблудился. Отвезите меня в Большой дом, и я сообщу хозяину о случившемся.

Матт отнюдь не чувствовал себя уверенно, зато много раз видел, как отдает приказы Эль-Патрон. А еще он прекрасно умел воспроизводить холодный, мертвенный голос, который помогал старику мгновенно добиваться желаемого.

— Черт возьми! Он и разговаривает как старый вампир,— пробормотал второй патрульный.

— Заткни пасть! — прорычал Хью.— Простите, мы не ожидали встретить вас здесь, мастер... гм... мастер... Как вас называть?

— Маттео Алакран,— сказал Матт и с нескрываемым удовольствием увидел, что оба патрульных вздрогнули.

— Да, мастер Алакран, мы не ожидали вас встретить, а вы были возле бараков для идиойдов, поэтому мы, естественно, ошиблись...

— А вам не пришло в голову спросить, что я там делал? — сказал Матт, прищурив глаза, как делал Эль-Патрон, когда хотел казаться особенно грозным.

— Я понимаю, надо было, сэр. Нам очень, очень жаль. Мы отвезем вас в Большой дом, и мы искренне просим прощения, правда, Ральф?

— О да, конечно,— отозвался второй.

— А как с моей лошадью?

— Мы все уладим.— Ральф постучал кулаком в кабину грузовика. Открылось окошко, он выкрикнул какие-то указания.— Мы свяжемся с патрулем по радио и велим забрать вашу лошадку. Ей стало плохо от дурного воздуха, сэр. Может, она и не выживет...

— Дурной воздух?! — переспросил Матт.

От испуга он даже позабыл вести себя как Эль-Патрон.

— Возле низины такое частенько случается,— сказал Ральф.— Если воздух не движется, в нем накапливается много углекислого газа. Словно в шахту спускаешься...

— Я так брата потерял,— добавил Хью.

— И главное, ничего не почувствуешь, пока не станет слишком поздно,— продолжил Ральф.— В окрестных бараках обычно есть чем дышать. Но в тихие, безветренные ночи мы выгоняем идиойдов спать в поле.

Матт был потрясен.

— Но почему не очистить низину?!

Мысль эта явно никогда не приходила Ральфу в голову.

— У нас так испокон веков заведено, мастер Алакран. А идиойдам все равно.

«Это верно»,— подумал Матт.

Даже если бы идиойды знали об опасности, они бы не смогли бежать, пока им не прикажут.

Теперь, когда Матт, казалось, принял извинения патрульных, они стали обращаться с ним чуть ли не дружески. Они вели себя совсем не так, как другие люди, знавшие, что Матт клон. Они держались настороже, но не враждебно. Иными словами, они вели себя почти как Тэм Лин.

— Вы шотландцы? — спросил Матт.

— Нет,— улыбнулся Хью.— Вот Ральф, он из Англии, а я из Уэльса. А Малыш Вулли — тот, что в кабине,— шотландец. Но мы все любим футбольные баталии, да и слегка побузотерить никогда не прочь...

Матту вспомнились слова, которые Эль-Патрон когда-то сказал о Тэме Лине и Простаке Дональде: «Я привез этих бандидос из самой Шотландии — там они устраивали баталии после футбольных матчей. Всегда подбирай себе телохранителей из другой страны, Матт. Так им труднее сговориться и предать тебя».

— Футбольные баталии...— задумчиво повторил Матт.— Это звучит очень похоже на войну.

Ральф и Хью рассмеялись.

— Верно, парень. Что верно, то верно,— согласился Хью.

— Самое лучшее в футболе,— сказал Ральф, и в глазах его вспыхнул мечтательный огонек,— это то, что хороша и сама игра, и все, что ей сопутствует.

— А что ей сопутствует? — не понял Матт.

— Многое. Все, что происходит вокруг игры: болельщики собираются группами, дерутся в поездах...

— А вечеринки, забыл? — вторил ему Хью с той же мечтательностью во взоре.

— О да, вечеринки! — согласился Ральф.— Вваливаешься с приятелями в паб и хлещешь пиво, пока хозяин тебя не вышвырнет.

— Если сумеет,— уточнил Хью.

— А потом сталкиваешься с фанатами другой команды. Надо же поставить их на место.

— Вот тогда и начинаются баталии,— догадался Матт.

— Да, веселое занятие, особенно если ты побеждаешь... Грузовик запетлял среди полей. Матт увидел тех же идиойдов, которых встретил сегодня утром,— они все так же сгибались над спелыми маковыми коробочками,— но сейчас он не испытывал ни малейшего желания назвать их братьями. Они ему не братья и никогда ими не станут — если только им не уберут прищепки с мозгов...

— Почему же вы оказались здесь, если вам это так нравилось? — спросил Матт.

Мечтательность мигом исчезла с лиц патрульных. Их глаза снова стали чужими и холодными.

— Иногда...— начал было Хью, но тут же снова замолчал.

— Иногда баталии заходят слишком далеко, — закончил за него Ральф.— Когда ты убиваешь людей на войне, тебя называют героем. Но в футболе — войне не менее славной — принято после игры пожимать противникам руки.

— Короче говоря, лизать им задницы,— с отвращением добавил Хью.

— А нам это не нравилось, если ты понимаешь, о чем я толкую...

Матт подумал, что все прекрасно понимает. Хью, Ральф и Малыш Вулли в кабине — все они убийцы. Идеальные кандидаты в фермерский патруль. Они будут хранить верность Эль-Патрону, иначе тот отдаст их в руки полиции, которая давно их ищет.

Вдали показались пышные сады и красные черепичные крыши Большого дома. Как не похожи они были на длинные приземистые хижины, где обитали идиойды — разумеется, в те ночи, когда не спали в полях.

— А Тэм Лин тоже кого-нибудь убил? — поинтересовался Матт.

Ему было тяжело спрашивать об этом, но другого такого случая могло и не представиться. Хью и Ральф переглянулись.

— Он — дело иное,— произнес Ральф.— Он террорист, черт бы его побрал.

— Ума не приложу, почему Эль-Патрон так ему доверяет,— сказал Хью.

Они как отец и сын...

— Попридержи язык! Забыл, с кем разговариваешь? — осадил его Хью.

Дом был уже близко, и Матт боялся, что его высадят и он так и не успеет узнать правду.

— Так что же натворил Тэм Лин? — настойчиво переспросил он.

— Всего лишь подложил бомбу к дому премьер-министра в Лондоне,— ответил Хью.— Понимаешь, он шотландский националист. Хотел вернуть на престол Красавчика Чарли или еще какого-нибудь проходимца. В отличие от всех нас им двигало не пиво...

— Нет, он птица высокого полета,— подтвердил Ральф.— С мыслями об этике и о социальной справедливости.

— Вот только, на беду, в самую неподходящую минуту подъехал школьный автобус,— сказал Хью.— Взрывом убило двадцать ребятишек.

— Вот к чему приводят мысли о социальной справедливости,— добавил Ральф, помогая Матту вылезти.

Грузовик тотчас же отъехал — видимо, патрульным не терпелось убраться восвояси, а может, им было запрещено показываться вблизи цивилизованных покоев Эль-Патронова особняка.

 

18

Драконьи сокровища

— Проснись! — крикнула Селия у Матта над ухом.

С перепугу Матт, взмахнув руками, свалился с кровати.

— Что случилось? — пробормотал он, выпутываясь из простыней.

Женщина сдернула с него одеяло и рывком поставила на ноги. Хоть Матт и перерос уже Селию чуть ли не на полголовы, все же она была куда сильнее. Наверное, накачала мускулы, много лет таская по кухне тяжеленные кастрюли... Она поволокла его в ванную.

— Мне одеться? — спросил Матт.

— Нет времени. Просто умойся.

Матт плеснул водой в лицо, отгоняя сон. Он лег спать сразу же, как только фермерский патруль доставил его домой. От зловонного воздуха, которым он надышался возле бараков для идиойдов, его тошнило.

У Матта голова шла кругом от новых, противоречивых впечатлений о фермерском патруле. До сегодняшней встречи основным источником сведений о патруле служили рассказы Селии, и от них кровь стыла в жилах. Патрульные — порождения ночи, говорила Селия, страшные существа наподобие чупакабры. Они бродят по тайным тропам в горах и выискивают своих жертв с помощью специальных очков, обнаруживающих тепло.

Матт вспомнил, какими ледяными были глаза Хью, когда тот швырнул его на дно кузова. Для Хью — по крайней мере, в тот миг — Матт был крысой, которую надо давить сапогами.

Но едва он рассказал им, кто он такой, патрульные превратились в совсем неплохих ребят, что не прочь выпить пивка в пабе и немного подраться напоследок.

«Ну конечно,— напомнил себе Матт.— А Том — вылитый архангел Гавриил».

— Скорее! Это очень важно! — поторопила его Селия из-за двери.

Матт вытер лицо и вышел.

— Поешь перед уходом.

Матту показалось, что ее рука, протягивающая тарелку, слегка дрожит.

— Я не голоден,— возразил было он.

— Ешь! Ночь предстоит длинная.

Селия села напротив и принялась смотреть, как он жует. Заставила съесть все до последней крошки. У сальсы был странный привкус, а может, это давали о себе знать последствия отравления гнилым воздухом — Матта все еще подташнивало. Когда он лег спать, во рту долго держался противный металлический привкус.

За дверью их поджидали двое телохранителей. Не произнеся ни слова, они подхватили Матта под руки и торопливо повели по коридору. Наверное, час был поздний, потому что светильники были притушены и навстречу им никто не попался.

Они быстро спустились во двор и двинулись по извилистой дорожке, минуя темные сады, пока не подошли к границе пустыни. За спиной у Матта остался громадный особняк с белыми колоннами и ароматные рощи, полные апельсиновых деревьев, украшенных лампочками. Он наступил босой ногой на колючку и чуть не упал.

— Ой! — Матт присел вытащить занозу.

Однако не успел он дотянуться до больного места, как телохранители рывком подняли его на ноги. Тут только Матт сообразил, куда его ведут.

— В больницу! — ахнул он.

— Все хорошо, ми вида,— сказала Селия, но голос ее предательски дрогнул.

Женщина едва не плакала.

— Но я не болен! — вскричал Матт.

Он не был в больнице с того самого дня, как увидел там существо на кровати.

— Ты-то нет. Эль-Патрон болен,— сказал один из телохранителей.

Матт тут же перестал сопротивляться. Вполне естественно, что его привели к Эль-Патрону. Он любил старика, и тот, конечно, захотел его увидеть, когда совсем разболелся.

— Что с ним? — спросил Матт.

— Сердечный приступ,— проворчал телохранитель.

— Он... умер?

— Нет еще...

Внезапно Матт чуть не потерял сознание. В глазах потемнело, сердце бешено заколотилось в груди. Он извернулся в руках телохранителей, и его мучительно вырвало.

— Какого черта! — испуганно вскричал телохранитель.— Дьявол! Смотри, что ты наделал с моим костюмом!

А Матт уже не думал про колючку в ноге. На него свалились другие, гораздо более тяжелые несчастья. В животе все пылало, как будто он проглотил целый кактус. С глазами тоже что-то стряслось: по стенам больницы плясали яркие разноцветные пятна.

Санитары уложили его на носилки, бегом покатили по коридору, переложили на кровать. Кто-то закричал: «У него сердце колотится как бешеное!», кто-то воткнул ему в руку шприц. Матт уже не понимал, наяву это происходит или ему снится кошмарный сон. Ему казалось, что он снова очутился в низине около бараков для идиойдов и плавает в желтом вонючем месиве. Его опять вырвало, потом еще и еще раз, пока из живота не исторглась лишь тоненькая струйка горькой желчи. Потом он видел Моховичка, с укоризненным видом сидящего в ногах его кровати. Неужели Моховичок так же страдал, когда проглотил лауданум?

Потом Моховичок куда-то подевался, а в ногах кровати примостился святой Франциск.

«Брат мой Клон, ты сделал много зла. Поэтому люди считают тебя врагом. Но я все-таки буду тебе другом»,— сказал он.

«Спасибо, хорошо»,— подумал Матт.

Святой Франциск превратился в Тэма Лина. Лицо телохранителя было серым и напряженным. Он склонил голову, будто в молитве, хотя, по мнению Матта, молитва была весьма малоподходящим занятием для этого человека.

За окном забрезжил голубоватый свет. Приближалась заря, а с ней уходили и все ужасы ночи. Матт сглотнул. Горло болело так сильно, что он не был уверен, сумеет ли заговорить.

— Тэм Лин,— прохрипел он.

Телохранитель поднял голову. Он казался — Матт не мог подобрать правильное слово — одновременно радостным и несчастным.

— Не говори, парень, если это не очень важно.

— Эль-Патрон,— прошептал Матт.

— Вне опасности,— ответил Тэм Лин.— Ему пересадили вспомогательный трансплантат.— Матт вопросительно поднял брови.— Это значит, что ему поставили донорское сердце рядом с его собственным, чтобы регулировать ритм. Донор... его сердце... слишком мало и не может справиться с работой самостоятельно.

Матт кое-что понимал в пересадке органов — он проходил это на уроках естествознания. Когда человек погибает от несчастного случая, его органы могут спасти жизнь больным людям. Если сердце, пересаженное Эль-Патрону, слишком мало, значит, его взяли у ребенка. Наверное, это и огорчило Тэма Лина.

— Я был у... бараков для идиойдов,— выдавил Матт. Помолчал немного, давая утихнуть боли в горле.— Мне стало плохо. Меня нашел... фермерский патруль.

— Ты был на пустошах?! — взорвался Тэм Лин.— Боже милостивый! Неудивительно, что у тебя сердце пошло вразнос! Там не почва, а ведьмино варево из химикатов. Обещай мне, что никогда, никогда больше туда не пойдешь!

Гнев телохранителя ошеломил Матта. Откуда ему знать, где кроется опасность, если ему никто никогда об этом не рассказывал?! Как ни старался он скрыть обиду, на глаза навернулись слезы.

— Прости меня, будь я неладен,— сказал Тэм Лин.— Зря я на тебя наорал; тебе и без того худо. Послушай, ты, конечно, сделал глупость, что пошел бродить вокруг идиойдовых бараков, но, в конце концов, все могло закончиться гораздо хуже. Верно говорят: дураков Бог бережет.

Тэм Лин задумчиво посмотрел на Матта, словно хотел что-то добавить.

— Извини,— прошептал Матт.

— Еще бы тебе не извиняться: Селия уже который час топчется под дверью. Сможешь выдержать хорошую порцию слез и причитаний?

— Только вытащи... колючку из пятки,— прохрипел Матт.

Телохранитель отдернул одеяло и мигом отыскал занозу.

— Костоправы несчастные,— проворчал он.— Бревна в глазу не замечают.

Он ловко вытащил занозу и протер ранку спиртом.

У Матта на языке вертелась целая куча вопросов. Например: «Ты сожалеешь о том, что убил двадцать детей?» Или: «Почему ты рассердился из-за Моховичка, хотя сам натворил нечто во много раз худшее?» Но сил спорить с Тэмом Лином у него сейчас не было.

Телохранитель был прав: слезы и стенания — именно это припасла для него Селия. Она долго причитала над Маттом, пока тот тоже чуть не расплакался. Но как же все-таки хорошо было чувствовать, что тебя любят. А еще лучше — видеть, как Селия, точно разъяренная тигрица, набросилась на больничных санитаров.

— Ничего ему больше не надо! Оставьте мальчика в покое! — кричала она по-английски и по-испански.

Затем Матта снова погрузили на носилки, выкатили на свежий, прохладный утренний воздух и отвезли в квартиру Селии. Она переложила его на кровать и целый день просидела над ним, охраняя.

Вспомогательное сердце Эль-Патрона работало неплохо, но было ясно, что старик перешагнул некий незримый рубеж. Он больше не носился по дому в своей инвалидной коляске с моторчиком. Специально приглашенные физиотерапевты разрабатывали ему руки и ноги, чтобы мышцы не атрофировались, но жизненная искра в старике угасла.

Когда-то Эль-Патрон покатывался со смеху, слушая рассказы Тэма Лина о том, как его враги в правительствах США и Ацтлана становятся жертвами нелепых, а то и трагических случайностей. Теперь же он лишь слегка кивал. Подобные невинные удовольствия стали недоступны стосорокавосьмилетнему старцу, и радостей в его жизни с каждым днем оставалось все меньше и меньше.

Тэм Лин приносил ему драгоценности из обширных кладовых, в которых хранились подарки. Эль-Патрон перебирал узловатыми пальцами бриллианты в коробке и вздыхал:

— В конце концов, это всего лишь камешки. Как-то Матт — в последнее время он подолгу сидел у постели Эль-Патрона — заметил:

— Они очень красивые.

— Я больше не чувствую в них жизни,— отозвался Эль-Патрон.— Тот огонь, из-за которого люди идут на битву, угас навеки...

И Матт понял, что Эль-Патрон скучает не по красоте камней, а по той радости, которую он испытывал раньше, владея красивыми вещами. Матт жалел старика, но не знал, как его утешить.

— Святой Франциск советует раздать свое имущество беднякам,— сказал Матт.— Он говорит, это благое дело...

В мгновение ока Эль-Патрон сделался неузнаваем. Он подскочил на кровати, глаза его яростно засверкали: словно фонтан невесть откуда взявшейся энергии взметнулся в немощном теле.

— Раздать... свое... имущество?! — заорал он, будто помолодев разом лет на сто.— Раздать свое имущество?! Ушам своим не верю! И это говоришь мне ты?! Какой дурак тебя этому научил?

— Я только предложил,— замялся Матт, испуганный этим неожиданным всплеском.— Святой Франциск жил давным-давно...

— Раздать свое имущество?! — не унимался старик.— Неужели ради этого я с боем прокладывал себе путь вверх из самого Дуранго? Неужели ради этого выстроил империю, более могущественную, чем империя Эль-Дорадо? Эль-Дорадо каждое утро купался в золоте. Ты об этом знал?

Матт знал. Эль-Патрон рассказывал ему эту историю не меньше ста раз.

— Он выходил на веранду своего золотого дома,— говорил Эль-Патрон, яростно сверкая черными глазами,— а слуги посыпали его золотым порошком, пока он не начинал сиять, как солнце. Люди поклонялись ему, как богу.

Старик погружался в свои фантазии, и глаза его устремлялись куда-то далеко-далеко, в непролазные джунгли, где некогда обитал сказочный царь.

Позже Тэм Лин похвалил Матта за смекалку.

— Когда ты предложил ему раздать его драконьи сокровища, то вернул краску на его щеки. Я с ним обращался слишком мягко. Вот что ему было надо — хорошего пинка под зад.

— А что такое драконьи сокровища? — спросил Матт. Они с Тэмом Лином сидели в садике у Селии и пили лимонад. В последнее время телохранитель практически безвылазно находился у постели перенесшего операцию Эль-Патрона, но сегодня, благодаря неосторожной реплике Матта, старик отправился в самостоятельную экскурсию по дому. Пересчитывает ложечки, сказал Тэм Лин.

— А, это,— вздохнул телохранитель.— В свою сокровищницу дракон складывает добро, награбленное в рыцарских замках. Держит свои богатства в глубокой, темной пещере в горах, а по ночам спит прямо на них. Неудобно, наверное, когда тебе в бока впиваются позолоченные кинжалы и всякая прочая дрянь, но дракон покрыт чешуей, он ничего не чувствует...

Матту очень нравилось, когда Тэм Лин рассказывал ему сказки, которые слышал в детстве. В эти редкие моменты в голосе телохранителя появлялась тихая, мелодичная нежность. В воображении Матт рисовал Тэма Лина маленьким мальчиком, каким суровый шотландец был задолго до того, как жизнь расплющила ему нос и усеяла шрамами его тело.

— Становится ли дракон счастливее от этого богатства?

— Становится ли дракон счастливее от этого богатства? — эхом отозвался Тэм Лин.— Если честно, я никогда об этом не задумывался. Наверное, становится. А какие еще радости остаются существу, которое всю жизнь только и делает, что приносит другим одни несчастья? Однако продолжим: знаешь, что самое удивительное в драконах? Они всегда чувствуют, когда из их сокровищницы пропадает хоть одна, самая завалящая ложечка. Даже если погружены в глубокую спячку... Только представь себе: ночь, темень, хоть глаз выколи. И вот какой-то глупый парнишка прокрадывается в пещеру к дракону и собирается стянуть у того пару монеток. Но не тут-то было: дракон тотчас же просыпается, и тогда этому парнишке не позавидуешь. Дракон сожжет его дотла. А потом зашвырнет оставшийся от парнишки уголек в груду других таких же угольков, где покоятся те, кого дурная башка привела в драконье логово...

В лучах жаркого послеполуденного солнца над цветочными клумбами гудели пчелы. Обычно Селия выращивала овощи, но в последнее время заинтересовалась цветоводством. По одной стене вились эхинацеи, другую украшали побеги страстоцвета. Посреди аккуратной клумбы, окаймленной цветами, названия которых Матт не знал, цвели наперстянка и живокость. Некоторые растения боялись солнечного света, и Тэм Лин соорудил над ними решетчатый навес. Матту казалось, что с цветами сад стал намного красивее.

— А Эль-Патрон знает, сколько сокровищ хранится у него в кладовых?

Матт, конечно же, понял, о ком говорил Тэм Лин в сказке про дракона.

— Наверное, нет. Но лично я не стал бы испытывать судьбу,— ответил Тэм Лин.

 

19

Совершеннолетие

Всплеск энергии у Эль-Патрона продлился недолго. Вскоре он снова стал бледным и слабым. То и дело вспоминал детские годы, семерых братьев и сестер, которые умерли совсем маленькими. С удовольствием слушал, как Матт играет на гитаре, хотя пальцы мальчика были еще коротковаты для самых сложных пьес.

Голос у Матта был высокий и нежный — ангельский, как говорила Селия. Слушая его, Эль-Патрон впадал в тихую меланхолию. Матту нравилось смотреть на старика, когда тот, полузакрыв глаза и изогнув губы в мягкой улыбке, сидел в своем кресле. Это было лучше всяких похвал.

Однажды, когда Матт пел красивую испанскую балладу, его голос сорвался. Он взял на октаву ниже и издал звук, больше похожий на ослиный рев. Матт смутился, прочистил горло и начал заново. Поначалу песня шла гладко, но вскоре произошло то же самое. Матт в замешательстве отложил гитару.

— Итак, свершилось,— прошептал Эль-Патрон из подушек.

— Простите. Я попрошу у Селии таблетки от кашля,— сказал Матт.

— Ты понятия не имеешь, что с тобой произошло, верно? Ты живешь в таком отрыве от внешнего мира, что многого не понимаешь.

— К завтрашнему дню я буду здоров.

Старик рассмеялся. Смех вышел рассыпчатым и сухим.

— Попроси Селию или Тэма Лина, пусть они тебе объяснят. Не надо петь, просто поиграй мне. Ты хорошо играешь...

Когда Матт обратился с расспросами к Селии, женщина закрыла лицо фартуком и разразилась слезами.

— В чем дело? Что случилось? — воскликнул Матт. Он не на шутку встревожился.

— Ты стал взрослым! — прорыдала Селия из-за фартука.

— Разве это плохо? — Голос Матта, к его ужасу, гудел, как басовый барабан.

— Конечно хорошо, ми вида! — ответила Селия, утирая глаза и фальшиво улыбаясь.— Просто всегда делается немного страшно, когда маленький теленок вдруг расправляет рога и превращается в большого красивого быка. Но это хорошо, мой милый, это очень хорошо. И это надо отпраздновать.

Матт пошел к себе и, бренча на гитаре, долго слушал, как Селия на кухне гремит кастрюлями. Он не поверил ей, что стать взрослым — это очень хорошо. Он неплохо разбирался в настроениях Селии, как бы та ни прятала их за улыбками. Он понимал, что в глубине души женщина очень огорчена, и хотел узнать почему.

Он стал мужчиной. Нет, неверно: тот, кто не был мальчиком, не может стать и мужчиной. Он стал взрослым клоном. В памяти всплыла фраза врача о том, что клоны, когда вырастают, расходятся на части. Матт уже не боялся, что развалится на куски. Но что же происходит с ними на самом деле?

Матт ощупал лицо — не пробиваются ли усы. Но не нашел ничего, кроме пары бугорков от недавно заживших прыщиков.

«Может, тут какая-то ошибка»,— подумал он.

Снова попытался спеть балладу, но голос сорвался на первой же строчке. Это его крайне расстроило: новый голос был совсем не таким красивым, как прежний.

«Интересно, у Марии голос тоже изменится?» — мысленно спросил он.

В тот же вечер во внутреннем дворике был устроен скромный праздник. Селия и Тэм Лин, чокнувшись бокалами шампанского, поздравили Матта с его новым статусом. В виде исключения шампанского — правда, по настоянию Селии изрядно разбавленного лимонадом — налили и Матту. В теплой, влажной темноте сада мерцали светлячки. Новые цветы Селии наполняли воздух тяжелым ароматом. Эти растения чем-то тревожили Матта. Селия говорила, что заказала их у знакомой курандеры в Ацтлане.

Тут Матту в голову пришла неожиданная мысль.

— Сколько мне лет? — спросил он, протягивая бокал. Селия, не обращая внимания на хмурый взгляд Тэма Лина, подлила ему лимонада.

— Я понимаю, у меня нет дня рождения, как у людей,— продолжал Матт,— но я же как-то появился на свет.

— Тебя произвели,— сказал Тэм Лин.

Голос его звучал невнятно. Он в одиночку прикончил целую бутылку, и Матт подумал, что никогда раньше не видел телохранителя пьяным.

— Я вырос внутри коровы. Она что, родила меня, как теленка?

Матт не видел ничего плохого в том, что его родили в хлеву. Сам Господь наш Иисус появился на свет в этом месте...

— Тебя произвели,— повторил Тэм Лин.

— Ему необязательно знать подробности,— попробовала остановить его Селия.

— А я говорю, обязательно! — Тэм Лин яростно ударил кулаком по раскладному столику — нежно задребезжали бокалы, Матт и Селия вздрогнули.— Хватит с нас проклятой секретности! Хватит проклятой лжи!

— Ну пожалуйста.— Селия успокаивающе положила руку Тэму Лину на плечо.— Видеокамеры...

— Да пропади они пропадом, эти видеокамеры! Смотрите, мерзкие шпионы! Вот что я о вас думаю!

Он повернулся к увитой лианами эхинацеи стене и сделал крайне неприличный жест. Однажды Матт сделал такой же жест в присутствии Селии, и ему здорово влетело...

— Пожалуйста! Если не думаешь о себе, подумай хотя бы о нас.

Селия упала перед телохранителем на колени и молитвенно сложила руки.

Тэм Лин встряхнулся, как мокрый пес.

— Тьфу! Чего только не наговоришь по пьяной лавочке!

Он схватил бутылку с остатками шампанского и запустил в стену.

Матт услышал, как зашуршали осколки по густым листьям.

— Вот что я тебе скажу, парень.— Тэм Лин взял Матта за грудки и рывком поднял на ноги. Селия, бледная и взволнованная, не отрываясь глядела на них.— Тебя девять месяцев растили в несчастной корове, а потом взяли и вырезали из нее. Тебя произвели. А ею пожертвовали. Так всегда говорят, когда убивают несчастное лабораторное животное. Твою приемную мамашу пустили на бифштексы...

Он выпустил Матта, и тот испуганно попятился.

— Все хорошо, Тэм Лин,— мягко произнесла Селия.

— Ни черта не хорошо! — Телохранитель тяжко опустился на стул и уткнулся головой в сложенные руки.— Мы для этой шайки — те же лабораторные животные. Просто с нами обращаются чуть получше. Но только до тех пор, пока мы приносим пользу...

— Так будет не всегда,— прошептала Селия и обняла его.

Тэм Лин повернул голову и глянул на нее из-под сложенных ладоней.

— Я знаю, что ты задумала, но это слишком опасно,— сказал он.

Селия погладила его по спине мягкой, ласковой ладонью.

— Эта ферма стоит уже больше сотни лет. Как ты думаешь, сколько идиойдов похоронено под маковыми полями?

— Тысячи, Сотни тысяч...

Голос Тэма Лина был тих, как стон.

— Как ты считаешь, не хватит ли?

Селия улыбнулась Матту, все еще поглаживая телохранителя по широкой спине. На этот раз улыбка ее была настоящей, и среди теней вечернего сада Селия неожиданно стала очень красивой.

— Иди ложись спать, ми вида,— сказала она.— Я загляну к тебе попозже.

Матт не на шутку обиделся. Эти двое, кажется, забыли, что вечер посвящен ему, его совершеннолетию. Он угрюмо поплелся к себе в спальню. Побренчал немножко нa гитаре, надеясь, что льющаяся из окна музыка пробудит совесть у парочки в саду. Но вскоре его гнев развеялся.

Ему на смену пришло ощущение, будто он, Матт, упускает из виду что-то очень-очень важное. Намеки порхали вокруг, как светлячки в саду. Они буквально светились невысказанными подсказками — светились ровно столько, чтобы Матт чуть-чуть не успевал понять, на что они, собственно, намекают, чего подсказывают. А потом, как настоящие светлячки, гасли. Тэм Лин и Селия были слишком осторожны.

Так тянулось из года в год. Матт знал, что от него скрывают некую жизненно важную информацию. Эта информация касается клонов. Ему не положено знать, как они появляются на свет. И не положено знать, что у всех у них — кроме него самого, Матта,— уничтожен мозг.

В сотый раз Матт задумался о том, зачем нужно создавать чудовищ. Наверняка не для того, чтобы заменить ими любимого ребенка. Детей любят — клонов ненавидят. И не для того, чтобы завести себе домашнюю зверушку. Никакие зверушки не похожи на страшное напуганное существо, которое Матт видел в больнице.

Матт вспомнил, как мистер Макгрегор и Эль-Патрон сидели рядышком в инвалидных колясках.

«Поставил себе новую печень,— говорил Макгрегор, довольно похлопывая себя по животу,— а заодно уж согласился и на новые почки».

Он посмотрел на Матта ослепительно голубыми глазами, совсем такими же, как у Тома, и Матт содрогнулся от внезапно накатившего отвращения.

Нет! Не может быть!

Матт вспомнил день рождения, когда к Эль-Патрону внезапно вернулись умственные способности.

«Эмбриональные мозговые имплантаты? Надо попробовать,— сказал мистер Макгрегор.— С вами этот метод сотворил чудеса».

«Но не откладывайте слишком надолго,— посоветовал Эль-Патрон.— Надо дать врачам как минимум пять месяцев на подготовку. А лучше все восемь...»

Не может быть! Матт прижал ладони к вискам, чтобы страшная мысль не смогла вырваться наружу. Если об этом не думать, значит, этого и не бывает...

Но мысль все равно проскользнула сквозь пальцы. Мистер Макгрегор создал себе клона, чтобы было откуда взять печень и почки! У существа в больнице были весьма веские причины вопить во все горло! А откуда Эль-Патрон взял мозговые имплантаты? Или дополнительное сердце, которое помогает биться его старому, изношенному?!

Все доказательства были налицо. Только слепота мешала Матту разглядеть правду. Слепота и... нежелание думать. Он не глуп, все улики давным-давно перед глазами. Просто правда была слишком ужасна...

Эль-Патрон тоже создавал клонов, чтобы брать у них необходимые органы. Он вел себя так же, как мистер Макгрегор!

«Нет, не так же! Потому что я не такой, как другие клоны»,— в отчаянии подумал Матт, глядя в потолок.

Селия разрисовала его мерцающими в темноте звездочками. Со дня переезда в эту квартиру Матт спал под слабо светящимся пологом из звезд. Сейчас они успокаивали, утешали его.

«Я не такой. Меня создали не на запчасти!»

Эль-Патрон не позволил врачам разрушить его мозг. Он защитил его, отдал на воспитание Селии, дал в товарищи Тэма Лина, нанял мистера Ортегу, чтобы учить Матта музыке. Старик очень гордится достижениями мальчика. Так не поступают, если планируют впоследствии тебя убить.

Матт заставил себя дышать медленнее. До сих пор он задыхался, как вытащенная из воды рыба, как пойманная птица. Ему доводилось видеть, как птицы умирают от страха, если в панике не могут вырваться через закрытое окно. Надо все тщательно обдумать. Что бы ни случалось с прочими несчастными клонами, было ясно, что ему, Матту, уготована другая судьба.

Эль-Патроном двигал иной мотив — не тот же, что мистером Макгрегором. Простое тщеславие, с ужасом понял Матт. Глядя на мальчика, старик видел самого себя: молодого, сильного и крепкого рассудком. Все равно что смотрелся в зеркало. Впечатление было бы совсем иным, если бы Матт бессмысленно пускал пузыри на больничной койке.

Матт стиснул подушку. Точно так же он обнимал когда-то плюшевого мишку, пока не вырос из подобных глупостей. Ему казалось, будто его сталкивают с высокого обрыва. А надо было еще задуматься над печальной судьбой других клонов.

«Моих братьев»,— подумал Матт.

Вспомнив свою преданность человеку, сотворившему его, Матт содрогнулся. Эль-Патрон любит его, но он полон зла.

«Трудно представить себе человека более злого, порочного и себялюбивого»,— писала Эсперанса в книге о стране под названием Опиум.

Прочитав эти слова, Матт со злостью отшвырнул книгу прочь. Но тогда Матт был еще маленьким мальчиком. А теперь стал мужчиной — или кем-то наподобие этого. А мужчины, часто говорил Тэм Лин, не боятся смотреть правде в глаза.

Селия и Тэм Лин зашли пожелать Матту спокойной ночи.

— Да у тебя лихорадка! — вскричала Селия и побежала заваривать травяной чай. А Тэм Лин стоял молча и смотрел. Силуэт телохранителя грозно темнел в дверном проеме, и Матт вспомнил двадцать ребятишек, убитых бомбой, предназначенной для английского премьер-министра .Когда Селия вернулась с чаем, Тэм Лин пожал плечами и сказал:

— Отвечаю на твой вопрос, парень. Тебе четырнадцать лет.

Потом он вышел из комнаты и направился в тщательно охраняемое крыло, где обитал Эль-Патрон.

 

20

Эсперанса

Матт проснулся больной, в лихорадке. На грудь словно положили тяжеленный валун. И столкнуть его можно было только одним способом — убедиться, что страхи его необоснованны. Он мог бы спросить Селию, но боялся ответа.

Матт чувствовал тяжесть устремленных на него невидимых глаз. Быть может, в эту самую минуту кто-нибудь следит за ним через видеокамеры, а может, комната слежения пуста. Узнать наверняка невозможно. Может, там сидит Фелисия, зябко кутается в шубу и придумывает, как его, Матта, уничтожить...

Спросить Тэма Лина? Но Матт не знал, как сформулировать вопрос: «Кстати, меня не собираются пустить на бифштексы?»

Но еще страшнее был бы возможный ответ телохранителя: «В самую точку попал, парень. Я всегда говорил, что голова у тебя светлая».

Какую меру правды он способен выдержать?

Однако стоило Матту подняться, и настроение его заметно улучшилось. Горячий душ и французские тосты на завтрак развеяли ночные страхи. Какой смысл Эль-Патрону давать хорошее образование тому, кто предназначен на запчасти? Трансплантатам не нужны отличные отметки. Матт пошел на конюшню и велел привести послушную лошадку.

Над маковыми полями стелился туман. Так часто бывало ранним утром, когда дождевальные установки увлажняли холодный воздух над землей. Вскоре солнце развеет туман, но сейчас он разливался молочным морем, укутывая до колен ноги едущего верхом Матта. Удивительно и странно было ехать сквозь туман, видя перед собой только голову и загривок лошади. Будто плывешь по заколдовапному озеру.

«Мне четырнадцать лет,— подумал Матт.— Я уже взрослый».

От этой мысли он почувствовал себя сильнее: в Средние века принцы шли на войну в его возрасте, а то и моложе...

В оазисе было тенисто и прохладно. Недавние дожди наполнили пруд, и теперь он плескался у самого подножия виноградной шпалеры. Матт перетащил металлический сундук повыше, разделся и вошел в воду. Тэм Лин, иногда разрешавший Матту делать опасные вещи, предостерегал его от купания в этом пруду: местами дно уходило на неведомую глубину. Но Матта опасность только привлекала.

По-собачьи, фыркая и отдуваясь, он переплыл пруд. Из-под рук стремглав разлетались стайки перепуганных рыбешек. Матт выбрался на берег и сел возле креозотового куста. Было немного зябко. Вскоре солнце нагреет землю, но пока что в пустынном воздухе еще держалась ночная прохлада.

Матт задрал голову. Синее небо было таким ярким, что заболели глаза. Дождь смыл всю пыль, и воздух стал на редкость прозрачным; казалось, будто вдыхаешь чистый свет. Впечатление заколдованности здешнего места стало еще сильнее.

Что ему мешает перебраться через горы и уйти в Ацтлан? Судя по рассказам Селии, страна эта бедная, и все-таки, когда женщина говорила о ней, лицо ее озарялось светом. Ацтлан полон людей, полон жизни. Это новый мир, где его не отыщут ни видеокамеры, ни злоба Фелисии. И не надо будет сталкиваться с мистером Макгрегором, сшитым из запасных частей.

Но сможет ли он жить там без Селии и Тэма Лина? И без Марии?

Когда Матт подумал о путешествии через серовато-коричневые кручи, настроение его поднялось еще выше. Однако принимать решение пока рано. Эль-Патрон может прожить еще много-много лет — и проживет, заверил себя мальчик. Как-никак у старика самые лучшие в мире врачи. Матт тщательно обдумает план похода, быть может, даже возьмет с собой Марию... Тошнотворные страхи прошлой ночи окончательно развеялись, и он почувствовал себя королем. Матт Завоеватель...

Он переплыл пруд обратно. Солнце уже поднялось высоко и теперь заливало долину ослепительно яркими лучами. Матт распаковал книги и карты Тэма Лина. Только теперь он понял, для чего они нужны, и вознамерился основательно изучить их, чтобы подготовить будущий побег.

«История Опиума,— прочитал он в книге Эсперансы,— полна ужасов и крови».

Матт привалился к скатке одеял и откусил кусочек холодного тоста. Высокопарная манера автора по-прежнему раздражала, но спорить с приводимыми ею фактами он не мог.

«Маттео Алакран — вскоре он стал называть себя Эль-Патрон — выращивал опиум от реки Пекос до Солтон-Си,— прочитал Матт.— Для ухода за плантациями ему требовалось колоссальное количество рабочей силы. В ней недостатка не было — каждый день через границу переходили тысячи мексиканцев. Оставалось только их поймать.

С этой целью был организован фермерский патруль — настоящая армия, состоящая из самых гнусных преступников и негодяев, каких исторгла из себя коррумпированная тюремная система во всех уголках мира».

Матт в раздражении захлопнул книгу. Опять она разражается гневными тирадами в адрес Эль-Патрона! Наверняка эта Эсперанса — сущая ведьма. Он выпил принесенную из дома бутылку сока и снова принялся за чтение:

«Но даже при этом Эль-Патрону было трудно контролировать нелегалов. Они проскальзывали у него между пальцев, помогали друг другу бежать. Неиссякаемым потоком текли через Опиум к границе Соединенных Штатов, пока наконец правительство этой страны не пригрозило Эль-Патрону военными санкциями.

И тогда наркотический деспот, боясь потерять свою рабовладельческую империю, предложил создавать идиойдов.

На первый взгляд,— читал Матт,— казалось, что трудно придумать идею более гуманную. В конце концов, что такое страдание? Страдание — это всего лишь неприятное человеческое ощущение. Идиойды же не чувствуют ни холода, ни жары, ни жажды, ни одиночества. Специальный компьютерный чип удаляет эти ощущения из их мозга. Они старательно трудятся от зари до зари, как рабочие пчелы. Насколько можно судить со стороны, их нельзя назвать несчастными. Так кто же посмеет сказать, что с ними обошлись негуманно?

Я посмею! — взвивалась Эсперанса.— Эль-Патрон продал души этих людей дьяволу! Когда они умирают, он удобряет их телами свои поля. Корни Опиума напитаны кровью, и всякий, кто покупает их гнилое семя, уподобляется кровожадному людоеду».

На сегодня, пожалуй, хватит! Матт положил книгу на грудь и попытался представить себе лицо Эсперансы. Наверное, вся покрыта бородавками, как старая ведьма. Во рту желтые клыки, а щеки провалились, как кожура гнилой тыквы. Он перелистал книгу, ища фотографию.

Он нашел ее на странице 247. Эсперанса была одета в черный костюм с жемчужным ожерельем. Черные волосы блестящей вуалью обрамляли бледное, красивое лицо.

Она была очень похожа на Марию.

Матт прочитал подпись под фотографией: «Эсперанса Мендоса, бывшая супруга сенатора Мендосы, одна из основателей Калифорнийского общества по борьбе с рабовладением. Автор многочисленных книг. Лауреат Нобелевской премии мира за...»

Матт выронил книгу. Мария, наверное, об этом не знает. Считает, что ее мама умерла. Эсперанса ушла из дома, когда Марии было всего пять лет, и никогда больше не возвращалась. Малышка считала, что ее мама заблудилась в пустыне, и просыпалась в слезах, уверяя, что слышит мамин голос. Вот почему Мария так не любила расставаться с вещами. Она очень боялась потерять то, что любит.

А ее мама все это время преспокойно жила себе в Калифорнии! В душе у Матта вспыхнула злость к этой женщине. И к сенатору Мендосе тоже! Он наверняка знал о том, что произошло на самом деле, но предпочел видеть, как Мария страдает. Ну что же, он, Матт, не допустит, чтобы это продолжалось и дальше. В следующий визит Марии — а она наверняка приедет через два месяца на свадьбу Стивена и Эмилии — Матт ошарашит ее неопровержимым доказательством.

Вскоре Матт понял, почему Тэм Лин запрещал ему купаться в этом пруду. Той же ночью он слег с жесточайшим желудочным расстройством. Несколько часов его беспрерывно рвало, горло словно огнем горело. Селия заявила, что сама будет лечить его. Она стакан за стаканом вливала в него молоко, ни на миг не оставляя одного. В паузах между приступами он заметил, что руки у нее такие же холодные и влажные, как у него.

Наконец ему стало немного лучше. Селия уложила его в постель, придвинула кресло к изголовью и всю ночь сидела, глядя, как Матт то забывается тяжелым сном, то вновь просыпается. Так, проснувшись в очередной раз, мальчик обнаружил, что над ним склонился Тэм Лин. Затем телохранитель выпрямился и сказал:

— У него изо рта пахнет чесноком.

«А почему бы и нет?» — сквозь дремоту подумал Матт. Селия щедро сдабривала чесноком все свои блюда.

— Я тебя предупреждал, не делай этого,— сказал Тэм Лин Селии.

— В следующий раз подберу правильную дозировку,— пообещала та.

— Ты хочешь все погубить?

— А вдруг твой план не сработает? Нужен запасной вариант,— сказала Селия.

— Ты его убьешь!

Она бросила взгляд в сторону скрытой камеры.

— Скорее сама умру, чем допущу это.

Голоса стихли. Матт старался не спать, прислушивался, не обмолвятся ли они о чем-нибудь еще, но усталость сморила его.

Поутру Матт проснулся с сильной головной болью. Голова болела еще несколько дней, а как только мальчику показалось, что дела идут на поправку, накатил новый приступ тошноты. Второй приступ был не таким тяжелым, как первый: по-видимому, организм одолевал болезнь. Он не понимал, почему Селия не хочет позвать врача, но был благодарен ей за это. Иначе пришлось бы идти в больницу, а этого Матт старался избежать любой ценой.

Более или менее оправившись после болезни, Матт снова стал проводить целые дни у постели Эль-Патрона, прислушиваясь к бормотанию старика. Воспоминания Эль-Патрона постепенно окутывались густым туманом. Иногда он называл Матта чужим именем, путал и многие другие вещи тоже.

— Я построил эту халупу собственными руками,— как-то сообщил он Матту.

Матт огляделся. Роскошный особняк с садами и фонтанами никак нельзя было назвать халупой.

— И виноградную лозу тоже я посадил,— продолжал Эль-Патрон,— Она хорошо прижилась. За два года увила всю шпалеру. Наверное, все дело в воде. Нет ничего лучше этих водоемов среди пустыни.

«Он говорит об оазисе»,— с изумлением подумал Матт.

Выходит, это Эль-Патрон жил там много лет назад! Хижина давно обвалилась, но виноградная лоза все еще растет.

— Это то самое место, которое скрыто за отверстием в скале? — на всякий случай уточнил Матт.

— Конечно, Фелипе! — воскликнул Эль-Патрон.— Ты же каждый день лазаешь в эту дырку.

Он снова погрузился в воспоминания, будто глаза его видели нечто недоступное другим смертным.

— Самое красивое место на свете,— вздохнул он.— Если на свете есть рай и меня туда пустят, то там, наверное, я увижу такой же водоем и виноградную лозу.

Потом он углубился в еще более давнее прошлое. Голосом, полным искренне детского восторга, Эль-Патрон описывал некую асьенду, куда он много лет назад ходил на фиесту.

— У них есть фонтан,— дивился Эль-Патрон.— Вода журчит как музыка, а посередине стоит мраморный ангелочек. Фонтан такой прохладный, такой чистый! А чем нас угощали, Фелипе! Ты даже представить себе не можешь. Тамалес — ешь, сколько влезет,— и жареные ребрышки! Рельенос чили и каменные крабы прямиком с Юкатана! И целый стол карамельных пудингов — каждая порция на отдельном блюдечке!

Матт понял, что если на свете и есть рай, то в нем столы ломятся от каменных крабов с Юкатана и карамельных пудингов. Неожиданно голос Эль-Патрона стал печальным.

— Мама привела на фиесту моих сестренок. Одну она несла на руках, а другая держалась за юбку и шла следом. Мои сестренки подхватили тиф и умерли в один и тот же час. Они были такие маленькие, что не доставали до подоконника — даже когда вставали на цыпочки.

Матт слушал и думал, что Эль-Патрон, вспоминая прошлое, меняется к лучшему. Он делается добрее, уязвимее... Матт любил старика, но уже не сомневался, что тот действительно полон зла.

— Кто такой Фелипе? — поинтересовался Матт у Селии, хлопочущей возле дровяной печки.

— Ты о ком говоришь — о поваренке или о садовнике? — спросила она.

— Нет, это, наверное, кто-то другой. Так меня все время называет Эль-Патрон...

— Ох боже мой,— пробормотала Селия, даже тесто перестала месить.— Фелипе — это его сын. Он умер лет восемьдесят назад.

— Тогда почему...

— Так часто бывает с людьми, ми вида. Сначала они становятся все старше и старше, а потом прекращают стареть и делаются моложе и моложе. Сейчас Эль-Патрон сч и тает, что ему тридцать пять, и принимает тебя за своего сына Фелипе. Наверно, он не понимает, кто ты такой.

— И что же мне делать?

— Стань для него Фелипе,— коротко ответила Селия.

Матт пошел в музыкальную комнату: он решил немножко поиграть на пианино, чтобы успокоить нервы. Если у Эль-Патрона отказывает разум, значит, скоро ему поставят новую порцию эмбриональных мозговых имнлантатов. А это значит, что внутри коровы будет выращен новый эмбрион — брат Мата.Чувствуют ли эмбрионы смерть? Страшно ли им? Матт с жаром заиграл переложение «Турецкого марша» Моцарта — заиграл так громко, что слуга в коридоре от неожиданности выронил поднос. Закончив, он начал заново. Опять и опять. Упорядоченные аккорды вселяли уверенность, что он властен над собственной жизнью, уносили его прочь из удушливой атмосферы Большого дома.

Ему все больше и больше хотелось бежать. Однажды придя ему в голову, мысль эта возвращалась снова и снова, пока желание не переросло в настоятельную потребность, едва ли не в боль. Он чувствовал себя замурованным, запертым, словно червяк в ореховой скорлупе. Книга Эсперансы раскрыла перед ним все ужасы империи, выстроенной Эль-Патроном, а недавно он своими глазами видел низкие, темные жилища идиойдов, тесные и смрадные, как гробы.

Он уйдет через серые туманные горы, окаймляющие оазис. Убежит в Ацтлан. Именно для этого Тэм Лин оставил ему сундук с картами и провизией — в этом Матт не сомневался.

Но до свадьбы Стивена и Эмилии убежать не удастся. Там будет Мария, а он не может уйти, не повидавшись с ней.

 

21

Свадьба

Большой дом бурлил. Вдоль стен салона расставили кадки с апельсиновыми деревьями. По дому витал оглушительный аромат цветов. В садах высадили жасмин, жимолость и подмаренник. От такого изобилия запахов у Матта кружилась голова. Желудок до сих пор не пришел в норму после купания в оазисе.

В примыкающих к кухне морозильниках соорудили ледяные скульптуры. Матт заглянул внутрь — в морозной дымке вырисовывались русалки, львы, сказочные замки, раскидистые пальмы. На свадебном празднестве их поставят в чаши с пуншем.

Старые шторы и ковры были убраны, их место заняли новые — бело-розовые, шитые золотом. Заново выкрасили стены, отмыли и тщательно отполировали красную черепицу на крыше. Дом стал похож на громадный праздничный торт, покрытый сахарной глазурью.

Во время этих приготовлений Матт старался держаться в стороне. Он знал, что на празднике ему придется не высовывая носа сидеть в квартире Селии.

«Ну и ладно»,— думал Матт, шаркая ногами по свеже-постеленной белой ковровой дорожке.

Ему не хотелось идти на эту дурацкую свадьбу. Уже много лет всем известно, что Стивену и Эмилии предстоит пожениться. Так решил Эль-Патрон: старику хотелось связать семейство Алакран с могущественной политической машиной, которой заправлял сенатор Мендоса в Соединенных Штатах. Стивену и Эмилии просто повезло, что они нравятся друг другу. Если бы они друг друга ненавидели, это ничего бы не изменило...

Бенито, старший брат Стивена, женился на дочери нигерийского президента, потому что Нигерия была одной из самых богатых стран в мире. Бенито и Фани, его невеста, возненавидели друг друга с первого взгляда, но Эль-Патрону нужны были нигерийские деньги, так что мнение молодых в счет не шло.

С приближением назначенного дня Матт чувствовал себя все более одиноко. Селия целыми днями хлопотала на кухне, ей было не до разговоров. Тэм Лин безотлучно находился при Эль-Патроне, чье здоровье не допускало никаких визитов. Матт мог бы пойти в оазис, но им овладела какая-то странная усталость. Он рано ложился спать, но по ночам мучился от кошмаров. Во рту стоял металлический привкус, голова болела. Он только раз ненадолго съездил в оазис, чтобы забрать книгу Эсперансы об Опиуме.

Дом наполнился гостями. Мистер Макгрегор прибыл с новой женой — седьмой по счету, если Матта не подводила память: она была совсем молоденькая, едва ли старше Эмилии. Фелисия беспробудно пила. Куда бы она ни пошла, ее преследовал невидимый шлейф из паров виски. Она, как привидение, бродила по саду, от одной групы к другой, глядела на гостей лихорадочно горящими глазами; людям становилось неловко, и они отходили прочь.

Мистер Макгрегор пребывал в прекрасном расположении духа. Недавно он пересадил себе волосы. Голова его покрылась буйной порослью непослушных рыжих завитушек, почти как у Тома. Он то и дело приглаживал их рукой, будто боялся, что волосы осыплются, если не вогнать корни поглубже в кожу.

Матт следил за происходящим, прячась за колоннами и гардинами. Ему совсем не улыбалось, чтобы кто-нибудь воскликнул: «А это еще что? Кто пустил это существо бродить среди людей?»

В день свадьбы возле дома приземлился нигерийский гравилет. На нем прибыли Бенито, Фани и Стивен. Мистер Алакран радушно поприветствовал сыновей и поцеловал Фани в щеку. Та сморщилась, будто коснулась чего-то гадкого. Лицо у нее было жесткое, резкое; у Бенито уже начал вырисовываться пивной животик. Стивен же был прекрасен, как сказочный принц.

Матт испытывал к нему меньше неприязни, чем к остальным Алакранам. Ведь не кто иной, как Стивен, на руках вынес его из домика среди маковых полей. И пусть даже с тех пор они с Эмилией не обращали на Матта ни малейшего внимания, зато и особой неприязни не выказывали...

Матт смотрел на прогуливающихся в саду гостей и вспоминал их имена, звания, деловые связи. Ему казалось, что он знает империю Алакранов чуть ли не лучше самого Стивена. В который раз Матт ощутил, какая пропасть отделяет его от остального человечества. Все эти люди собрались здесь, чтобы чествовать Стивена. Но никто никогда не станет чествовать его, Матта, да и жениться ему не суждено...

На лужайку приземлился гравилет с американским гербом на фюзеляже. Сердце Матта екнуло и отчаянно заколотилось в груди. Все гости обернулись к посадочной площадке и, вытянув шеи, принялись разглядывать невесту. Эмилия их не разочаровала. На ней было переливчатое голубое платье, вокруг стайкой порхали нарядные маленькие девочки. Они держали корзинки с белоснежными лепестками роз и горстями бросали их в толпу. Поначалу Матт умилился этому зрелищу, но потом понял, что все девочки — идиойды.

Под всеобщие аплодисменты сенатор Мендоса повел дочь по лестнице в салон. Но Матт уже не смотрел на них. Единственный человек, который его интересовал, тихонечко выскользнул из гравилета. Никто не заметил, как Мария юркнула в толпу, никто не обратил внимания, что она не идет за сестрой. Однако Матт все понял и принялся украдкой пробираться к музыкальной комнате.

Обычно люди избегали заходить в музыкальную комнату. Слуги заглядывали сюда, только чтобы прибраться, а Фелисия давно перестала играть. Эта комната стала территорией Матта и, следовательно, считалась нечистой.

Он притворил за собой дверь и сразу же направился к чулану. Мария уже ждала его в потайном коридоре.

— Ну наконец-то! — воскликнула она, бросаясь ему на шею.— Ты по мне соскучился?

— Еще как! — Он тоже обнял ее.— Я о тебе каждый день вспоминал. Хотел написать, но не знал куда.

— Ужасный у нас монастырь,— пожаловалась девочка, выпуская Матта и усаживаясь на пол.— В общем-то, там, конечно, ничего, просто мне ужасно не нравится. Я хочу заниматься благотворительной работой, а сестры меня не пускают. Ты представляешь?! Они считают, что следуют учению святого Франциска, а сами скорее умрут, чем омоют язвы хоть одного нищего.

— Мне бы тоже не хотелось омывать нищим язвы,— сказал Матт.

— Это потому, что ты волк. Ты бы его попросту сожрал.

— Только сперва нашел бы нищего без язв,— сказал Матт.

— Ты вообще никого не должен есть. Расскажи, как ты тут поживаешь. Боже мой, что за скучные там девчонки! Ничего не делают, только читают комиксы про любовь да трескают шоколадки.

Мария снова прильнула к Матту, и ему стало на удивление хорошо. Давно он не был так счастлив!

— Комиксы про любовь? — переспросил он.

— Волкам это неинтересно. Расскажи лучше, что ты видел по телевизору. Нам там не разрешают смотреть телевизор — только передачи, которые пойдут на пользу нашим душам.

— А у меня вот души нет,— вздохнул Матт.

— Я думаю, все-таки есть,— возразила Мария.— Я читала современную церковную доктрину об экологии. Согласно недавним исследованиям, святого Франциска считают первым экологом. Считают, что он взывал к животным, потому что у них есть маленькая душа, которую можно вырастить в большую. Если потрудиться, даже воробей или цикада могут попасть на небеса.

— Или в ад...

— Не будь таким вредным.

И Мария принялась рассказывать о своих новых идеях и спорах с преподавательницей морали в монастыре. Потом перешла к тому, что ей нравится возделывать сад, но жалко собирать урожай с бедных маленьких растений, и сообщила, что была одной из лучших в классе по математике, но ей снизили отметки за то, что она загорала голышом на крыше.

Она спешила выложить Матту все, что накопилось в душе за долгие месяцы. Матт не возражал. Ему нравилось сидеть рядом с ней в темноте и чувствовать ее голову у себя на плече.

— О боже! Я все болтаю и болтаю, а тебе не даю ни слова сказать! — наконец воскликнула девочка.— Меня за это уже столько раз наказывали. Только никто в монастыре не слушает меня так, как ты.

— Мне нравится тебя слушать,— сказал Матт.

— Теперь я замолчу, а ты расскажи, что тут поделывал без меня.

Она обняла его, и Матт вдохнул аромат ее духов — теплое, волнующее благоухание гвоздики. Матт охотно просидел бы так всю жизнь.

Он рассказал ей о бараках для идиойдов, о встрече с фермерским патрулем, о походе в больницу. Когда он дошел до сердечного приступа Эль-Патрона, Мария вздрогнула.

— Какой же он старый,— прошептала девочка. — В этом нет ничего плохого,— тут же торопливо добавила она,— просто слишком уж он стар.

— Вряд ли его вспомогательное сердце продержится долго,— сказал Матт.

— Он вообще не должен был его ставить,— сказала Мария.

— А ты знаешь, где он его взял?

— Я... я...— Мария смутилась.— Мне не положено говорить об этом, но... да, я знаю, где он его взял! И это очень плохо!

Она еще крепче обняла Матта. Он не знал, что сказать. Разом вернулись все страхи, с которыми он так упорно боролся. Он хотел спросить Марию, что именно она знает, но боялся услышать ответ.

— Я не такой, как другие клоны,— сказал он, больше для того, чтобы успокоить самого себя.— Эль-Патрон дал мне самое лучшее образование. Купил музыкальные инструменты, компьютеры. Ни в чем мне не отказывает. И искренне радуется, когда я получаю отличные отметки или разучиваю на пианино новую пьесу. Он говорит, что я гений.

Мария ничего не ответила. Только спрятала лицо у него на груди, и он почувствовал, как по рубашке его расплывается влажное пятно. Матт знал, каково оно на вкус. Только этого еще не хватало! О чем она плачет?!

— Он не стал бы так обо мне заботиться,— осторожно затронул Матт самую больную тему,— если бы не готовил меня к долгой-предолгой жизни.

— Наверное, ты прав,— сквозь слезы пробормотала она.

— Конечно прав! — твердо произнес Матт.— У меня образование лучше, чем у Стивена. Когда-нибудь я стану помогать ему управлять поместьем. Опиум — страна большая, здесь хлопот на всех хватит. Бенито слишком глуп, а Том... ну, с ним и так все ясно. Эль-Патрон его терпеть не может.

Мария напряглась.

— Он относится к нему гораздо лучше, чем ты думаешь.

— Том даже не из этой семьи. Он находится здесь лишь потому, что Эль-Патрон не любит выпускать из рук то, что ему принадлежит.

— Это ложь! — с жаром возразила Мария.—Том один из его наследников, и он совсем не глуп!

— Я и не говорил, что он глуп. Он всего лишь подлец.

— Однако его считают достойным жениться на мне!

— Что?! — Матт не поверил своим ушам. Мария еще маленькая. До замужества ей ждать еще

долгие годы.

— Давай не будем ссориться,— горестно вздохнула Мария.— В этих вопросах ни у кого из нас нет выбора. Посмотри на Бенито и Фани. Она сказала, что скорее выпьет цианистый калий, чем выйдет за Бенито. Ну и что? Эль-Патрон отдал приказ, и ее отец так накачал дочку наркотиками, что она вообще перестала понимать, где право, где лево...

Матт потерял дар речи. Неужели кто-то хочет, чтобы Мария вышла замуж за Тома?! Он же просто... гнойный прыщ! Немыслимо! Он включил фонарик, который всегда хранил в коридоре, прислонил его к стене, всмотрелся в ее бледное лицо.

— Стивен и Эмилия нравятся друг другу, и я ничего не имею против Тома...— продолжала Мария,— почти ничего. Он, правда, становится все больше похож на мистера Макгрегора, но я сумею изменить его.

— Тома не изменишь,— возразил Матт.

— Терпением и любовью можно добиться многого,— сказала Мария.— Так или иначе, свадьба будет еще ой как не скоро. Может быть, до тех пор Эль-Патрон передумает.

Однако в голосе ее не слышалось надежды.

Матт оцепенел от отчаяния. О будущем не хотелось и думать. В глубине души он знал, что когда-нибудь Марии предстоит выйти замуж. И тогда он ее больше не увидит. Но даже в самом страшном сне ему не могло привидеться, что ее отдадут в лапы этому маленькому чудовищу.

— Погоди.— В голову ему пришла неожиданная мысль.— У меня для тебя кое-что есть.

— Подарок? — Мария оживилась.

Матт достал припрятанную «Историю Опиума», раскрыл ее на странице 247 и посветил фонариком на портрет Эсперансы Мендосы.

— М-мама? — выдохнула Мария.

— Ты помнишь, как она выглядела? — удивился Матт.

— У папы есть фотографии.

Она взяла книгу, всмотрелась в портрет, прочитала биографические сведения и словно окаменела.

— Мама получила Нобелевскую премию мира,— наконец прошептала она.

— И еще много чего,— добавил Матт.

— Но так и н-не вернулась.

Лицо Марии стало таким печальным, что у Матта заныло сердце.

— Она не могла вернуться, ми вида.— Матт бессознательно назвал ее одним из самых ласковых слов Селии.— Она ярая противница Опиума и всего, за что выступает твой отец. Как ты думаешь, пустил бы он ее домой? Эль-Патрон пустил бы?

На самом деле, подумал Матт, Эль-Патрон легко мог бы отдать приказ убить ее. Ему не впервой избавляться от врагов.

— Даже письма ни разу не написала,— прошептала Мария.

— Разве не понимаешь? Твой отец уничтожил бы все ее письма. Но ты можешь связаться с ней. Твой монастырь — где он?

— В Ацтлане, в устье реки Колорадо. В городе Сан-Луис*.

— Я внимательно прочитал книгу твоей мамы.— Матт осторожно забрал «Историю Опиума» из холодных рук Марии и положил на пол. Взял ее ладони в свои, пытаясь согреть.— Она пишет, что ацтланцы ненавидят Опиум и готовы на все, чтобы уничтожить его. Может быть, кто-нибудь в монастыре согласится доставить письмо твоей матери? Я уверен, она тоже хочет найти тебя. И наверняка не даст тебе выйти замуж за Тома...

«И заберет туда, где я тебя больше никогда не увижу»,— подумал Матт; в горле его встал горький комок.

Но это уже будет не важно. Он все равно ее потеряет. Сейчас самое главное — спасти ее.

— Мне надо идти,— неожиданно сказала Мария.— Эмилия будет меня искать.

— Когда мы еще увидимся?

— Завтра свадьба, и у меня не будет ни одной свободной минуты. Я назначена подружкой невесты. Сможешь прийти?

Матт горько рассмеялся.

— Смогу, если сумею замаскироваться под девочку-идиойда с цветами.

— Понимаю. Такой ужас! Я спросила Эмилию, почему она не взяла настоящих детей, а она сказала, что настоящие ни за что не справятся с таким ответственным делом.

— Ты же знаешь, меня не пригласят,— сказал Матт.

— Как все несправедливо,— вздохнула Мария.— Если бы я могла, я бы сбежала со свадьбы и осталась с тобой.

Ее слова тронули Матта, хоть он и понимал, что этому не бывать.

— Я буду ждать тебя здесь,— сказал он.— Хочешь взять книгу?

— Нет. Представляешь, что сделает папа, если найдет ее? — Она ласково поцеловала его в щеку, и Матт ответил тем же. Еще долго после ухода девочки он ощущал на губах вкус ее кожи.

Место было не в первом ряду, но ничего лучшего Матт придумать не смог. Скорчившись в три погибели, он уселся в потайном коридоре возле компьютерного зала и, вооружившись карманной подзорной трубой — подарком Тэма Лина,— прильнул к смотровому глазку.

Он надеялся, что компьютерный зал будет пуст, но тот оказался битком набит: у каждого обзорного экрана сидели как минимум двое гориллоподобных телохранителей. Они без конца перескакивали из одной комнаты в другую, уделяя массу времени осмотру разных скучных мест, например пыльным закоулкам позади колонн или штор. Матт даже испугался — не видели ли они, как он прятался там раньше.

Однако с приближением свадебной церемонии внимание охранников сосредоточилось на салоне. Посреди него возвели алтарь, вокруг деловито расхаживал священник, у стены, подобно шеренге бессмысленных механических игрушек, выстроился хор мальчиков-идиойдов, и кто-то сидел за неведомо откуда появившимся Маттовым пианино. Мальчик подкрутил подзорную трубу. За инструментом сидел мистер Ортега. Матт жалел этого сухопарого коротышку. Он давно превзошел учителя в мастерстве, но старался ничем не выдавать этого — боялся, что, если Эль-Патрон узнает, учителя музыки постигнет та же судьба, что и Розу.

На другом экране Матт увидел Эль-Патрона. Старик сидел в первом ряду, по бокам стояли Тэм Лин и Простак Дональд, оба в парадных костюмах.

Эмилия ждала в гардеробной. На ней было белоснежное платье; девочки-идиойды бережно поддерживали длинный, расшитый жемчугом шлейф — Селия говорила, что триста лет назад это платье принадлежало испанской королеве. Лица идиойдок напомнили Матту крылатых младенцев, восседающих на колоннах по всему дому: их глаза были такими же безжизненными, как у этих мраморных изваяний.

Мария, будто маленькая неугомонная птичка, порхала по комнате и оживленно болтала. Матт, конечно, не мог разобрать слов, но не сомневался, что у девочки от радостного возбуждения голова идет кругом. Этим она и отличается от всех остальных, подумал он,— в ней бурлит жизнь. Все вокруг или восхищает ее, или страшно огорчает, или потрясает — никаких полутонов! Рядом с ней Эмилия выглядела поблекшей, а Фани, тайком приложившаяся к бутылочке бренди, и вовсе казалась бесплотной тенью.

Телохранители увеличили громкость. Матт услышал свадебный марш, и сенатор Мендоса взял Эмилию за руку. Идиойдки подняли шлейф, Мария и Фани заняли свои места позади невесты. Процессия вышла из комнаты. По толпе прокатился шепот, священник подал знак встать.

У алтаря ждал Стивен, с ним были Бенито и Том.

Том! На мгновение Матт увидел его лживое лицо. Под этой ангельской внешностью скрывался жук ползучий, способный стрелять из духового ружья в голого беззащитного мальчика, вытаскивать стулья из-под Эль-Вьехо, прибивать лягушек гвоздями к земле... Такому человеку ни в коем случае нельзя доверить судьбу более слабого существа.

На миг широкая спина телохранителя заслонила от Матта обзорный экран. Матт вполголоса выругался, а в следующее мгновение увидел, как к алтарю под руку с отцом приближается Эмилия. Мария крепко держала за локоть Фани: жена Бенито была не намного трезвее с трудом удерживающей вертикальное положение Фелисии.

«Ну и семейка,— подумал Матт.— Женщины — алкоголички, Бенито глуп как пробка, а Том — гнойный прыщ».

Один Стивен не так уж плох. Даже Алакраны не могут промахиваться мимо цели в ста случаях из ста.

Отец отпустил руку Эмилии. Стивен надел ей на палец кольцо, приподнял вуаль, чтобы поцеловать. Они стали супругами в горе и в радости, в болезни и во здравии, пока смерть не разлучит их.

Но может, им и тогда не придется разлучаться, подумал Матт. Может, они вместе вознесутся на небеса, в специальное крыло, отведенное для Алакранов. Там для них будут приготовлены каменные крабы и карамельный пудинг, а для Фелисии — целая цистерна виски...

— Черт побери! Старый вампир! — взревел один из телохранителей.

Матт прильнул к глазку. От волнения он даже выронил подзорную трубу.

Где-то очень далеко, но пугающе отчетливо он увидел Эль-Патрона в инвалидной коляске. Неожиданно старик схватился за сердце и опрокинулся навзничь. Тэм Лин бросился поднимать его. Мистер Алакран стал звать на помощь, но через толпу уже проталкивались Виллум и несколько других врачей, недавно взятых в дом. Они сгрудились вокруг Эль-Патрона, полностью скрыв старика из виду. Матту они напомнили грифов, облепивших тело мертвой антилопы.

Телохранители как по команде выбежали из компьютерного зала, мгновение спустя Матт увидел их на экранах компьютеров. Подобно приливной волне, они промчались по салону, оттесняя ошеломленных гостей.

Тэм Лин выпрямился: на руках он держал Эль-Патрона. Матт с ужасом увидел, каким маленьким и высохшим внезапно сделался старик. Он стал похож на сухой листик, прилипший к мощной груди телохранителя. Широко шагая, Тэм Лин вышел из салона, за ним суетливо бежали врачи.

Салон опустел. Лишь Стивен и Эмилия, всеми позабытые, остались стоять у алтаря.

 

22

Предательство

— Что делать?! Что делать?! — шептал Матт, обхватив себя руками и, как китайский болванчик, раскачиваясь в тесном пространстве потайного коридора.

Он любил Эль-Патрона. Хотел быть вместе с ним, сидеть рядом, желать ему здоровья. И в то же время слишком хорошо он помнил слова Марии о том, что она знает, откуда Эль-Патрон берет свои трансплантаты, «и это очень плохо!».

Селия наверняка его ищет. Внезапно в голове всплыло еще одно непрошеное воспоминание: как перед сто сорок третьим днем рождения Эль-Патрона Селия суетилась, наряжая его в праздничный костюм. «Если случится что-нибудь плохое,— сказала она,— сразу же беги прямо ко мне. Я буду в буфетной позади кухни». «А что может случиться плохого?» — спросил тогда Матт. «Трудно сказать. Просто пообещай, что не забудешь».

А еще раньше, вскоре после спасения от Розы, Тэм Лин говорил ему: «Знаешь, что я тебе скажу, есть в старике хорошее, есть и плохое. Его величество, если захочет, может быть черен как ночь. В молодости он сделал выбор. Так дерево решает, в какую сторону ему расти: в ту или в другую. Он рос все выше и выше, зеленел и зеленел, пока не затенил собой целый лес, вот только многие ветки у него перекручены...»

Так много намеков! Так много подсказок! Подобно тому, как скатившийся камушек вызывает лавину, глубинный страх пробуждал в душе Матта все новые и новые воспоминания. Почему Тэм Лин приготовил для него сундук с припасами и картами? Почему Мария убежала от него, когда увидела в больнице клона мистера Макгрегора? Потому что она знала! Все они знали! Блестящее образование, выдающиеся способности Матта никому не нужны! Да будь он хоть семи пядей во лбу — это не имеет ни малейшего значения. В конечном счете Эль-Патрона интересовало только одно — насколько сильное у него сердце.

И все-таки Матт... не был... до конца уверен.

Что, если он ошибается? Что, если Эль-Патрон по-настоящему любит его? Матту представился старик, распростертый на больничной койке. Он ждет единственного человека, который может напомнить ему о давно ушедшей молодости. Это слишком жестоко! Матт свернулся калачиком на полу коридора, среди сугробов мелкой пыли, скопившейся в этом темном, тайном месте за долгие-долгие годы. Он чувствовал себя позабытым обитателем древней могилы — египетским фараоном или халдейским царем. Эль-Патрон обожал беседовать о таких вещах.

Старик с восторгом описывал богатства, захороненные в темных глубинах пирамид для того, чтобы древнеегипетские цари могли воспользоваться ими в загробной жизни. Еще больше ему нравились гробницы древних халдеев. К ним в могилу, рассказывал старик, складывали не только пищу и платье, но и забитых лошадей, чтобы те возили своего владыку в потустороннем царстве. В одной из гробниц археологи обнаружили солдат, слуг, даже хорошеньких девушек-танцовщиц. Все они лежали на расписных топчанах, словно решили отдохнуть немножко. Одна из девушек так торопилась, что даже не успела подвязать волосы. В ее кармане нашли скатанную голубую ленточку...

Как это прекрасно, говорил Эль-Патрон: царь правит своей империей не только при жизни — он забирает с собой всех своих слуг, чтобы те служили ему и в жизни загробной. Это даже лучше, чем Эль-Дорадо, посыпающий себя золотом на веранде роскошного дома...

От пыли Матт закашлялся и сел. Шуметь он боялся. Не хватало еще, чтобы его обнаружили прежде, чем он сам решит, что делать. Матт прислонился к стене. Темнота вокруг него была такой же непроглядной, как и темнота внутри. Что делать? А что он вообще может сделать?!

В коридоре послышались легкие шажки. Матт вскочил. Из-за угла показался трепещущий лепесток света, позади виднелась тонкая, гибкая фигурка.

— Мария,— прошептал он.

— Слава богу! Я уж боялась, что ты спрятался где-нибудь еще,— шепнула она в ответ.

— А зачем мне прятаться?

— Тебя повсюду ищут. Перевернули вверх дном квартиру Селии, прочесывают все закоулки. Послали телохранителей в конюшни и на поля...

Матт взял ее за плечи, заглянул девочке в лицо. В тусклом свете фонарика было видно, что щеки ее мокры от слез.

— Зачем меня ищут?

— Сам знаешь! Тэм Лин говорит, что ты слишком умен, чтобы не понять.

Матт вздрогнул. Телохранитель, видимо, сильно переоценивал его умственные способности. Матт разобрался, Что к чему, всего несколько минут назад.

— Все думают, что я сижу у себя в комнате и бьюсь в истерике. Эмилия говорит, что я вечно устраиваю истерики. Говорит, что ты всего лишь повторение Моховичка. Но она ошибается! Ты не собачка. Ты намного, намного больше!

В любое другое время слова Марии привели бы Матта в бурный восторг. Но сейчас ему было не до веселья — положение стало слишком страшным.

— Тэм Лин сказал, чтобы ты сидел здесь и носа не высовывал. Он пустит слух, что ты взял послушную лошадку и поехал на север, в Соединенные Штаты. Говорит, это отвлечет фермерский патруль... на время.

У Матта голова шла кругом. Мозги упорно отказывались работать.

— Как себя чувствует Эль-Патрон?

— Да какая тебе разница? — с жаром воскликнула Мария.— Ты должен Бога молить, чтобы он умер.

— Не могу,— прошептал Матт. И это было правдой. Каким бы вероломным ни был Эль-Патрон, Матт все равно любил старика. У того в целом мире не было никого ближе, чем Матт. Никто не понимал его лучше мальчика.

— Ты точь-в-точь как Тэм Лин,—сказала Мария — Он говорит, что Эль-Патрон — как сила природы: торнадо, вулкан или что-нибудь в этом же роде. Когда смотришь на них, замираешь от благоговения, хотя в любой момент можешь погибнуть. А по-моему, все это чушь.

— Что мне делать? — спросил Матт. Сила воли окончательно покинула его.

— Оставайся здесь. Я пойду и устрою истерику, которую все так ждут. А когда стемнеет, вернусь к тебе.

— И куда мы пойдем? — спросил Матт.

Ему в голову приходил только оазис, но без послушной лошадки туда не добраться — слишком далеко.

— К папиному гравилету,— ответила Мария. Глаза Матта широко распахнулись.

— Ты что, умеешь им управлять?!

— Нет, но пилот должен был после свадьбы отвезти меня обратно в монастырь. Я велела ему дожидаться нас.

— А как ты объяснишь ему, откуда взялся я?

— Скажу, что ты мой ручной идиойд! У Эмилии их целая дюжина, я сказала пилоту, что завидую ей и тоже хочу такого.— Мария зажала рот ладошкой, чтобы не захихикать.— Об идиойдах никто никогда не спрашивает. Они как часть обстановки...

Ожидая Марию, он почти все время спал. После болезни, отступившей лишь недавно, Матт быстро уставал и к тому же был измучен обрушившимся на него водоворотом событий. Проснулся он, сгорая от жажды, и вспомнил, что у него нет ни капли воды.

В коридоре было сухо и пыльно. Матт сглотнул, пытаясь увлажнить пылающее горло — в последние дни оно болело постоянно, и с водой, и без.

Компьютерный зал был полон телохранителями. Они не отрываясь следили за обзорными экранами, и Матт понял, что во всем доме не осталось ни единого безопасного уголка. За водой выйти не удастся. Он забеспокоился о Марии. Как она пробралась мимо охраны и как сумеет вернуться?! Он привалился к стене и впал в тупое оцепенение.

Время тянулось бесконечно медленно. Матту вспомнился лимонад, который Селия всегда оставляла для него нa полке в холодильнике. Он представил себе, как сладкий сок стекает по горлу. Потом, наверное, потому, что в коридоре стало немного прохладнее, он стал думать о горячем шоколаде. Селия варила его с корицей. Одно из самых ранних воспоминаний далекого детства — ее руки подносят к его губам чашечку с шоколадом, и ноздри щекочет чудесный пряный аромат...

Матт сглотнул и скривился от боли в горле. Что толку думать о воде, если все равно не можешь ее достать. Давным-давно он видел в маковых полях мертвого идиойда. Тэм Лин сказал, что этот человек умер от жажды. Матту хотелось знать, долго ли он мучился перед смертью.

Он услышал шаги, вскочил на ноги и пошатнулся. Голова шла кругом: наверное, обезвоживание зашло дальше, чем он предполагал.

— Прости. Сразу не подумала о воде.

Мария сунула ему бутылку, и Матт осушил ее в два глотка.

— Как Эль-Патрон? — спросил он, аккуратно ставя пустую бутылку на пол.

— К несчастью, лучше.

— Ты будто не хочешь, чтобы он поправился.

— Конечно не хочу!

— Говори тише,— сказал Матт.— Если он выживет, я смогу выйти.

— Нет, не сможешь! Чтобы жить дальше, ему нужно новое сердце, а взять его можно только в одном месте.

Чтобы не упасть, Матту пришлось схватиться за стену. Одно дело — осознавать свою судьбу, и совсем другое — слышать, как Мария говорит об этом вслух.

— Эль-Патрон любит меня,— сказал он. Мария нетерпеливо вздохнула.

— Он любит тебя только за то, что ты можешь для него сделать. Хватит терять время. Вот тебе рабочая одежда идиойдов — ее достал Тэм Лин. Не забудь, если мы кого-нибудь встретим, не говори ни слова.

Матт быстро переоделся. Одежда воняла потом и химикатами — этот запах пробудил у Матта страшные воспоминания о пустошах. Человек, который носил эту одежду, в безветренные ночи спал в полях, чтобы не задохнуться от дурного воздуха в бараках.

— Надень шляпу.

Мария повела его по коридору. Они миновали музыкальную комнату и теперь шли мимо бывших покоев Эль-Вьехо. Матту стало интересно, кто теперь в них живет. Или, может, их опечатали? Многие комнаты в особняке стояли опечатанными, но сказать наверняка, пусты ли они, было нельзя.

Они остановились у длинного глухого простенка, в котором Матт не мог отыскать ни одного глазка. Мария посветила на стену фонариком.

— Ничего нет,— сказал Матт.

— Погоди.

Девочка прикрыла фонарик куском красного пластика — стены тут же окрасились в цвет запекшейся крови, коридор стал темным, зловещим. Матту почудилось, что воздух вокруг сгустился, наполнился затхлостью, совсем как в гробнице, которую не открывали уже много веков.

— Вот! — воскликнула Мария.

Посредине стены, там, где еще минуту назад Матт ничего не видел, горело красное пятно. Он склонился ближе. Пятно исчезло.

— Ты заслоняешь свет,— сказала Мария. Матт отодвинулся, и пятно появилось снова. Пятно немного напоминало звезды, которые Селия нарисовала на потолке его спальни, но, естественно, никакой звездой не было.

— Это скорпион! — воскликнул Матт.

— Знак Алакранов.— Мария кивнула— Мне о нем рассказал Тэм Лин. Он виден только в красном свете.

— Что это означает?

— Мне кажется... я надеюсь — это выход.

Матт хотел коснуться скорпиона, но Мария схватила его за руку.

— Погоди! Мне надо тебе кое-что объяснить. Я входила и выходила из этого коридора через комнату Эль-Патрона. По словам Тэма Лина, в его комнате видеокамер нет, но все, что вокруг, хорошо просматривается. Так что оттуда убежать нельзя.

Красный скорпион словно загипнотизировал Матта. Казалось, в нем бьется крошечный огонек жизни.

— Но есть еще один выход,— продолжала Мария.— Раньше я считала, что этот коридор построен специально, чтобы Эль-Патрон мог шпионить за людьми. Он и вправду шпионил — Тэм Лин говорит, он называл это своей личной мыльной оперой. Эта книга с сайта Dark Romance: http://darkromance.ucoz.ru/

Но на самом деле Эль-Патрон соорудил этот туннель, чтобы при необходимости убежать от врагов. А врагов у него много.

— Знаю,— сказал Матт.

— Вот только я не знаю, захочешь ли ты попробовать... Эта дверь открывается только для Эль-Патрона — чтобы враги не проникли следом. Если он прижмет руку к красному скорпиону, стена раскроется и он сможет выйти из дома незамеченным. Потайной ход выводит прямо на гравилетную площадку. Но если до скорпиона дотронется кто-нибудь другой, через руку будет пропущен мощный электрический заряд, а весь коридор наполнится ядовитым газом. По крайней мере, так говорит Тэм Лин. Сам он не пробовал...

Матт уставился на Марию.

— Это и есть твой план моего спасения?

— Знаешь, может, и получится,— сказала девочка.— Тэм Лин говорит, скорпион распознает отпечатки пальцев Эль-Патрона и его ДНК. А ты ведь его клон.

У Матта закружилась голова. Все верно! Он действительно клон Эль- Патрона. У него такие же отпечатки пальцев, такая же ДНК...

— Если ты ошиблась,— сказал он Марии,— мы погибнем.

— Мы погибнем вместе, ми вида.

При словах «ми вида» у Матта екнуло сердце.

— Я не могу рисковать тобой. Я пойду один. У меня есть тайное убежище.

— Оазис? — сказала Мария.— Ты не успеешь добраться туда раньше фермерского патруля.

«Даже об этом она знает»,— подумал Матт. Видимо, Тэм Лин рассказал ей все.

— Я попробую.

— Тогда я пойду с тобой,— заявила Мария; в ее глазах вспыхнул хорошо знакомый Матту упрямый огонек.— Или ты нажмешь на скорпиона, и мы убежим вместе. Или останемся здесь и вместе умрем с голоду. Я тебя не брошу! Ни сейчас, ни потом!

— Я тебя люблю,— произнес Матт.

— Я тоже тебя люблю,— ответила Мария.— Хотя знаю, что это грех и что я, наверное, попаду за это в ад.

— Если у меня есть душа, я пойду за тобой,— пообещал Матт.

И поскорее, пока не передумал, прижал ладонь к пылающему скорпиону. Руку пронзило странное чувство — как будто по коже пробежали тысячи муравьев. Волоски на тыльной стороне ладони встали дыбом.

— Бежим! Не работает! — завопил он. Но Мария схватила его за руку.

Прямо перед ними вбок скользнула тяжелая панель, за ней открылся длинный темный туннель.

— Если бы у нас было время, я бы упала в обморок,— вздохнула Мария и направила в потайной ход лучик фонарика.

Запах в туннеле стоял еще более затхлый, чем в коридоре. Стало ясно, что этим проходом не пользовались невесть сколько времени. Пол был земляным, кое-где высились кучки рыхлой почвы — следы давних кротовых нор. Но сейчас в туннеле не осталось ничего живого — ни мышей, ни пауков, ни даже грибов-поганок. У Матта по спине побежали мурашки.

Их шаги звучали приглушенно. Даже звук дыхания замирал в холодном, безжизненном воздухе. Матту пришло в голову, что в туннеле, наверное, почти не осталось кислорода, и он пошел быстрее.

Вскоре путь им преградила глухая стена. Мария прикрыла фонарь пластиком, и в кроваво-красном свете обнаружился еще один скорпион. На этот раз Матт не колебался ни секунды. Он прижал руку к стене и вновь поежился от засновавших по коже муравьев. Дверь бесшумно скользнула вбок.

Выход скрывался в густых кустах. Матт осторожно раздвинул ветки, пропуская Марию, и они очутились на краю гравилетной площадки.

— Вон наш гравилет,— шепнула Мария и указала на небольшую машину с включенными посадочными огнями.

Она пошла вперед; Матт, надвинув поглубже широкополое сомбреро, двинулся следом. Шли они медленно, старательно делая вид, будто никуда не торопятся. Если телохранители следят за площадкой, они увидят почетную гостью в сопровождении ручного идиойда. А идиойды, как известно, привлекают внимание ничуть не больше, чем собаки.

От напряжения Матт весь вспотел. Играть безмозглого идиойда оказалось намного сложнее, чем он предполагал. Хотелось оглядеться по сторонам, но идиойды никогда не оглядываются. Он споткнулся о камень и еле удержался на ногах.

«Ошибка»,— упрекнул он себя: настоящий идиойд рухнул бы как подкошенный. Закричал бы он от боли, если бы ушибся? Этого Матт не знал.

— Стой,— велела Мария.

Матт послушно остановился. Девочка забралась в гравилет и велела ему подняться следом. Он слышал, как она разговаривает с пилотом.

— Сядь,— сказал Мария, указывая на кресло.

Ни на мгновение не прекращая болтать с пилотом, рассказывая ему о том, как хорошо в монастыре и как она рада туда вернуться, она пристегнула Матта ремнями.

— Простите за беспокойство, мисс Мендоса,— с величайшей почтительностью произнес пилот,— но есть ли у вас разрешение на этого идиойда? В Ацтлане их не очень-то любят...

— Мать-настоятельница о нем позаботится,— беспечно откликнулась Мария.

— Надеюсь,— сказал пилот.— Иначе придется его усыпить. А для такой чувствительной, девочки, как вы, это было бы слишком тяжело.

Мария побледнела, и Матт понял, что она понятия не имела об этом законе.

— Мы взлетим, как только ваша сестра выйдет.

— Моя сестра здесь? — чуть не закричала Мария. «Спокойно, спокойно»,— в отчаянии твердил себе Матт.

— Думаешь, я отпустила бы тебя, не попрощавншсь? — произнесла Эмилия, появляясь из кабины.

С ней был Стивен и двое телохранителей. Матт сидел совершенно неподвижно, низко опустив голову. Телохранители встали возле двери.

— Эмилия! Как же я рада тебя видеть! — выдавила Мария без малейшего восторга в голосе.

— Я тоже, только я вот не считаю, что мать-настоятельница будет счастлива заполучить в свой монастырь идиойда,— сказала Эмилия.

— Не вмешивайся не в свое дело!

— А почему я должна потворствовать твоей очередной блажи? Да над тобой весь монастырь потешается. В прошлый раз, когда ты решила заботиться о прокаженных, монашки смеялись до колик. В Ацтлане нет прокаженных! Пришлось бы их ввозить специально для тебя. А теперь тебе вздумалось спасти клона...

— Идиойда,— быстро поправила ее Мария.

— Клона,— возразил Стивен, выступил вперед и сдернул с Матта шляпу.

И тотчас же брезгливо отбросил ее в сторону, как будто коснулся чего-то нечистого.

Матт поднял глаза. Притворяться уже не было смысла.

— Это я заставил Марию поступить так,— сказал он.

— Ты из года в год втягиваешь ее в неприятности,— заявила Эмилия.— Эксплуатировал ее с самого первого дня, когда она принесла тебе поесть.

— Никто меня не эксплуатировал! — вскричала Мария.

— Ты просто размазня мягкотелая,— словно не слыша сестру, продолжала Эмилия.— Ты даже не представляешь, как меня достали твои бесконечные нюни о больных животных и бездомных людях! Если не прекратишь, станешь как мама...

— Мама,— ахнула Мария.— Я тебе еще не сказала... не успела. Она жива!

— Подумаешь! — Эмилия пожала плечами.— Я уже много лет это знаю.

Мария посмотрела на сестру, как на ядовитого тарантула.

— Ты... знала?

— Конечно! Не забудь, я старше тебя. Я помню, как она уходила, а папа кричал, что теперь она для нас все равно что умерла.

— И ты позволила мне думать, что она заблудилась в пустыне?!

Эмилия снова пожала плечами.

— А какая разница? Она-то о нас не беспокоилась. Ей казалось важнее заботиться о разных неудачниках...

— Сейчас самое важное — доставить этого клона в больницу. Там от него хоть какая-то польза будет,— перебил ее Стивен.

— Стивен...— прошептал Матт.

Все это время он считал, что Стивен и Эмилия ему — нет-нет, не друзья, конечно, но, по крайней мере, и не враги. Он восхищался Стивеном. Они были во многом похожи.

— Заберите его,— велел Стивен телохранителям.

— Погодите! — завизжала Мария.— Так нельзя! Матт не животное!

— Самое что ни на есть животное,— возразил Стивен с ледяной улыбкой на устах.— Закон говорит совершенно четко. Все клоны считаются домашним скотом, потому что их выращивают внутри коров. Коровы не могут производить на свет людей.

— Я его вам не отдам! Не отдам!

Мария набросилась на телохранителей, и те опасливо втянули головы в плечи, уворачиваясь от ее ударов. Пилот схватил девочку сзади и оттащил.

— Я позову Виллума,— сказал Стивен.— Видно, без успокоительного нам ее в монастырь не доставить.

— Эмилия! Помоги мне! Помоги ему! — кричала Мария, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания.

А Матт покорно пошел за телохранителями. Драться с ними особого смысла не было, и ему не хотелось остаться в памяти Марии запуганным теленком, которого волокут на бойню. Он обернулся и посмотрел на девочку, но та, увлеченная борьбой с пилотом, даже не заметила этого.

Телохранители держали Матта под руки, но тащить не тащили. Он с наслаждением вдыхал прохладный ночной воздух, напоенный ароматами жасмина и гардении, высаженных к свадьбе. Ощущал далекое дыхание пустыни, возможно, даже запах мескитовых деревьев вокруг его оазиса. Ночью все запахи разносятся гораздо дальше.

Он видел фантастические сады Большого дома, скульптуры крылатых младенцев, апельсиновые деревья, увешанные лампочками... Это его последняя ночь на земле, и ему хотелось запомнить ее получше.

А больше всего хотелось запомнить Селию и Тэма Лина. И Марию... Увидит ли он их когда-нибудь снова? Или его не пустят на небеса и он будет вечно скитаться по ночам, как Ла-Льорона, в бесконечных поисках чего-то навечно утраченного.

 

23

Смерть

Матта привели в палату, полную каких-то устрашающих машин, и привязали к койке. За дверями сидели два охранника, еще двое караулили у забранного железной решеткой окна.

Матт был напуган до смерти. Именно здесь, в больнице, лежал на койке клон мистера Макгрегора. Здесь происходило все самое плохое и страшное.

«Как жаль, что я не сбежал, когда была возможность,— думал он.— Ведь все было готово: Тэм Лин дал мне карты, продукты, научил лазать по горам... А я ничего не понимал. Не хотел понимать!»

От ужаса ему стало совсем дурно. При каждом шорохе в коридоре хотелось вырваться и убежать. Вскоре появился Виллум с двумя незнакомыми врачами. Они деловито пощупали Матту живот, потом взяли кровь из вены. Развязали его, чтобы он смог помочиться в бутылку, и Матт, воспользовавшись случаем, кинулся к двери. Однако не пробежал он и шести футов, как его перехватил один из охранников.

«Дурак, дурак, дурак,— ругал себя Матт.— Ну почему, почему я не сбежал, когда было можно?!»

Через некоторое время Виллум с незнакомыми врачами вернулись и стали обсуждать здоровье Матта.

— У него легкая анемия,— сказал один из врачей.— Функции печени немного ослаблены.

— Но он готов к трансплантации? — спросил Виллум.

— Не вижу никаких противопоказаний,— сказал второй врач, заглянув в карту.

Они оставили Матта наедине с его страхами.

Что сейчас поделывает Мария? Наверное, ее накачали наркотиками, совсем как Фани перед тем, как выдать за Бенито. Быть может, Фелисии тоже поначалу давали лауданум, чтобы держать в повиновении... А в один прекрасный день здесь состоится еще одна пышная свадьба — Марии и Тома. Марию силком потащат к алтарю.

«А я не смогу ее спасти»,— с горечью подумал Матт.

И все-таки кое-что для ее спасения он сделал: рассказал девочке о матери. Теперь Мария, по крайней мере, может позвать на помощь. А Эсперанса, насколько Матт мог судить о женщине, написавшей «Историю Опиума», ринется в монастырь, как огнедышащий дракон.

Дверь открылась, и вошедшие телохранители принялись развязывать Матта.

«Что дальше?» — обреченно подумал он.

Это не могло быть добрым знаком. В этом мире для него больше не осталось ничего хорошего.

Телохранители, крепко держа Матта под руки, провели его по коридору и втолкнули в полутемную комнату, совсем не похожую на больничную палату. Она была уставлена изящной мебелью, стены увешаны красивыми картинами, полы устланы мягкими роскошными коврами. В дальнем конце, у высокого окна, на небольшом столике красного дерева стояли чайник, чашки и серебряное блюдо с печеньем.

Рядом со столиком на больничной койке лежал Эль-Патрон. На вид он был совсем слаб, лишь в черных как уголь глазах все еще теплилась непримиримая искорка жизни. Вопреки всему Матт невольно почувствовал прилив симпатии к этому страшному человеку.

— Подойди поближе, ми вида,— прошелестел старческий голос.

Матт приблизился. В тенях скрывались охранники, а в ослепительно ярком луче света, падавшем между тяжелых штор, стояла Селия. Матт внутренне сжался, приготовившись к тяжелой сцене, но глаза женщины были сухи и суровы.

— Сядь, ми вида,— сказал Эль-Патрон, кивком указывая на кресло у стола. Матт сел.— Насколько я помню, ты любишь печенье.

«Любил, когда мне было шесть лет»,— подумал Матт. Что здесь происходит?!

— Тебе что, кошка язык откусила? — спросил старик.— Совсем как тогда, когда мы встретились в первый раз? Когда Селия спасла тебя, вытащив из птичьего помета...

Он улыбнулся. Матт — нет. Особо радоваться было нечему.

— Ну да ладно,—вздохнул Эль-Патрон.— Под конец всегда так. Мои клоны забывают о тех чудесных годах, что я им даровал, о подарках, о развлечениях, о вкусной еде... Знаешь, а я ведь не обязан был о тебе заботиться.

Матт смотрел прямо перед собой. Он хотел заговорить, но от ужаса перехватило дыхание.

— Если бы я был Макгрегором — он хороший фермер, но мерзкий человек,— я бы позволил разрушить тебе мозг сразу после рождения. Но вместо этого мне захотелось дать тебе счастливое детство, которого не было у меня. Мне приходилось валяться в ногах у ранчеро, владевшего землей моих родителей, за каждый жалкий мешок зерна.

Селия не вымолвила ни слова. Стояла будто каменная.

— Но раз в год все менялось,— шептал Эль-Патрон.— На Пятое мая ранчеро, владевший нашей деревней, устраивал большой праздник. Однажды мы с моими братьями пошли посмотреть. Мама взяла моих сестренок. Одну она несла на руках, а другая держалась за ее юбку и шла сзади.

Матт знал эту историю наизусть и, услышав ее снова, чуть не закричал. Эль-Патрон соскользнул в нее, будто ослик в натоптанную колею. А начав рассказ, он не мог остановиться, пока не дойдет до конца.

Старик вспоминал пыльные поля и лиловые горы Дуранго. Его яростные черные глаза были устремлены вдаль, за пределы больничной палаты: они видели ручей, который два месяца в году бушевал водой, а в остальное время русло было сухим, как порох.

— Во время парада мэр нашей деревни, наряженный в роскошный мундир, черный с серебром, выехал на белом коне и стал кидать в толпу монетки. Мы, как шальные, бросались на них, катались в грязи, будто свиньи! Так нам нужны были деньги! Мы были бедны как церковные крысы, без гроша в кармане. Потом ранчеро закатил пир на весь мир. Мы могли есть сколько влезет, а простым людям нечасто выпадает такое везение. Животы у нас с голодухи так усохли, что даже горошинки перца проскакивали туда только одна за другой, по очереди. На том пиру мои сестренки подхватили тиф. Они умерли в один и тот же час. Какие же они были маленькие! Не доставали до подоконника — даже если встанут на цыпочки.

Палату затопила мертвая тишина. Лишь где-то вдалеке, на крыше больницы, нежно ворковала голубка.

«Не будет,— слышалось Матту в ее ворковании.— Не будет. Не будет».

— Потом умерли мои братья — все пятеро,— продолжал Эль-Патрон.— Двое утонули, у одного прорвался аппендицит, а у нас не было денег на врача. Двоих последних насмерть забила полиция. Нас было восемь, а до взрослого возраста дожил я один. Так разве я не обязан прожить жизнь за них всех? — спросил Эль-Патрон так громко, что Матт от неожиданности вздрогнул.

Рассказ закончился совсем не так, как он ожидал.

— Нас было восемь,— повторил старик.— И все должны были вырасти, но остался один я. Так что я должен прожить жизнь за них. Должен восстановить справедливость!

Матт хотел встать, но телохранитель толкнул его обратно.

— Справедливость? — произнесла Селия.

Это было первое слово, сорвавшееся с ее губ.

— Ты же знаешь, как это было,— едва слышно прошептал Эль-Патрон. После неожиданного всплеска энергии силы вновь покинули его.— Ты ведь родом из той же деревни...

— Ты уже прожил много жизней,— сказала Селия.— Они тысячами похоронены под твоими маковыми полями.

— Ах эти! — пренебрежительно отмахнулся Эль-Патрон.— Они, как скот, бредут туда, где трава зеленее. Снуют с юга на север и обратно через мои поля. О да,— добавил он, заметив, что Матт удивленно поднял брови.— Вначале поток шел только в одну сторону. Ацтланцы бежали на север, чтобы жить как в Голливуде. Но Соединенные Штаты — это уже не тот золотой рай, каким они были когда-то. Теперь американцы смотрят фильмы про Ацтлан и считают, что жизнь там легка и беспечна. Бегут одинаково, и в ту и в другую сторону. И всех ловлю я.

— Эль-Вьехо был единственным хорошим человеком в этой семье,— сказала Селия.— Он безропотно принял то, что дал ему Господь, и когда Господь призвал его к себе, он повиновался.

Матт был потрясен ее мужеством. Те, кому дорога жизнь, не спорят с Эль-Патроном.

— Эль-Вьехо был глупцом,— прошептал Эль-Патрон и надолго умолк.

Подошел врач, прослушал его сердце, сделал укол.

— Операционная готова,— тихо произнес он. Матта захлестнула волна ледяного ужаса.

— Погодите,— прошелестел старик.

— Еще десять минут,— разрешил врач. Казалось, Эль-Патрон собирается с силами для последнего броска.

— Я создал тебя, ми вида, как Господь создал Адама. Селия презрительно фыркнула.

— Без меня ты бы никогда не увидел красоты заката, не вдохнул бы запаха ветра, несущего дождь. Не ощутил бы вкуса прохладной воды в жаркий день. Не услышал бы музыку, не познал бы удивительной радости создавать ее. Все это тебе подарил я, ми вида. И ты... у меня... в долгу.

— Ничего он тебе не должен,— сказала Селия.

Тут уж Матт не на шутку испугался. Эль-Патрон способен уничтожить любого, кто разозлит его. Но старик лишь улыбнулся.

— Мы с тобой — прекрасная пара скорпионов, не находишь?

— Говори за себя,— сказала Селия.— Матт ничего тебе не должен и не станет ни за что расплачиваться. Ты не сможешь пустить его на трансплантаты.

При этих словах телохранители беспокойно зашевелились. Врач поднял глаза от монитора.

— Когда у тебя случился первый сердечный приступ, я отравила Матта наперстянкой из моего сада — сказала Селия.— Не забывай, я не только кухарка, но и курандера. Я сделала сердце Матта слишком слабым и непригодным для пересадки.

Эль-Патрон выпучил глаза. Разинул рот, но с бледных губ его не слетело ни единого звука. Врач испуганно вскочил на ноги.

— Однако я не могла долго давать Матту наперстянку. Это слишком опасно. Надо было найти что-то такое, от чего Матт заболел бы, но не слишком сильно. И тогда я услышала о бабочках-монархах.

Матт дернулся, и руки телохранителя сильнее сжали его плечи. Он знал о монархах. Тэм Лин рассказал о них в саду, в тот вечер, когда они праздновали его, Матта, совершеннолетие. Воздух был наполнен тяжелыми запахами — приятными и не очень,— исходившими от цветов, которыми так неожиданно заинтересовалась Селия. Она показала им эхинацею, живокость, наперстянку, молочай; при упоминании о молочае Тэм Лин оживился.

«Им питаются бабочки-монархи,— сказал он.— Умные козявки! Наполняют себя ядом, чтобы никто их не сожрал».

Тогда Матт не обратил внимания на эти слова. Тэм Лин частенько пересказывал разные любопытные факты из книг о природе, которые он читал столь медленно и внимательно.

— Мне нужно было отыскать что-нибудь наподобие яда, который используют бабочки-монархи,— продолжала тем временем Селия.— Вот я и начала кормить его мышьяком.

— Мышьяком?! — вскричал врач.

— Мышьяк распространяется по всему телу,— пояснила Селия, и глаза ее стали холодными, как у змеи.— Проникает в волосы, оставляет белые черточки на ногтях, впитывается в сердце. Я не давала Матту смертельную дозу — боже упаси! Но содержащегося в нем мышьяка хватит, чтобы убить слабого старика, который попытается похитить его сердце. Ты уже прожил свои восемь жизней, Эль-Патрон. Пора свести счеты с Господом.

— Бруха! Ведьма! — завизжал Эль-Патрон.

В его глазах полыхнула убийственная ярость. Лицо побагровело. Он попытался приподняться на постели, но без сил рухнул на подушки.

— Скорее! — закричал врач.— Везите его в операционную! Быстро! Быстро!

Телохранители поспешно укатили койку. Врач семенил рядом и ритмично надавливал Эль-Патрону на грудь. Внезапно все здание загудело, как растревоженное осиное гнездо. Неведомо откуда появились новые телохранители — целое войско. Двое из них вытолкали Селию, отшвырнули бросившегося было ей на помощь Матта. Лаборант срезал у него с головы прядь волос и тоже убежал.

Матт остался один. Один, если не считать четверых дюжих мужчин у окна и целой толпы, поджидающей за дверью. Комната была очень красивая, на ковре выткан искусный узор, красками напоминающий оазис. Матт видел красноватые стены каньона, тяжелую зелень креозотовых кустов, синее небо, стиснутое между суровыми скалами. Он закрыл глаза и представил, будто находится там — в тенистом спокойствии гор Ахо.

Он ждал. Когда Эль-Патрона увезли, было раннее утро. Сейчас уже наступил день. Паника за дверями стихла, в коридорах стояла мертвая тишина. В больнице шла обычная будничная жизнь, в которой не было места маленькому клону, запертому в роскошной гостиной.

Матт выпил весь чай и съел все печенье. Он чуть не падал от изнеможения. Все перевернулось с ног на голову, и он не знал, что сулит ему смерть Эль-Патрона: спасение или гибель.

Матт рассматривал свою руку и думал о мышьяке, притаившемся внутри. Умрет ли комар, если укусит его? Может ли он убить какую-нибудь букашку, если плюнет на нее? Мысль была интересная. Матт понял, что, как бы ты ни боялся вначале, невозможно, оставаться в страхе слишком долго. Мозг словно говорил: «Хорошенького понемножку. Давай займемся чем-нибудь еще».

Так что Матт стал думать о Марии. Наверное, она уже в монастыре. Он не знал, чем она там занимается, кроме как ест шоколадки и загорает голышом на крыше. Что за сумасбродное занятие! Какое интересное занятие... Матт зарделся. На уроках живописи он видел изображения обнаженных женщин — толстых римских богинь. Он находил их красивыми, но в реальной жизни никто ведь так не разгуливает. Или все-таки разгуливает? Он понятия не имел, как ведут себя люди в реальной жизни.

Матта затрясло, как в лихорадке. Неудивительно, если учесть, сколько в нем мышьяка. Ему стало интересно, какими еще снадобьями из своего садика потчевала его Селия.

Дверь распахнулась. В комнату вошел мистер Алакран, за ним следовал Тэм Лин.

На миг время остановилось. Матт снова почувствовал себя шестилетним мальчиком. Он лежит в луже крови, а Роза вытаскивает у него из ноги осколки стекла. В комнату входит свирепый великан и кричит: «Как вы посмели осквернить этот дом? Немедленно вытащите эту тварь на улицу!»

Тогда Матт впервые услышал, что он не человек, а гнусная тварь. Свирепым великаном был мистер Алакран, и сейчас он смотрел на Матта с тем же выражением брезгливой ненависти на лице.

— Я пришел поставить тебя в известность, что мы больше не нуждаемся в твоих услугах,— сказал мистер Алакран.

Матт ахнул. Это означало, что Эль-Патрон мертв. И пусть он часто думал об этом, все равно реальность обрушилась на него слишком внезапно — как снежная лавина.

— Я... мне очень жаль.

По лицу Матта потекли безмолвные слезы. Он сумел удержаться от громких рыданий, но не смог совладать с охватившим его горем.

— Еще бы ты не жалел,— сказал мистер Алакран.— Это означает, что мы больше не можем найти для тебя применение.

«Нет, можете, можете!» — едва не закричал Матт.

Он знает об управлении Опиумом не меньше Стивена. Он изучал сельское хозяйство, повседневные проблемы очистки воды и распределения пищи. Он больше кого бы то ни было знает о сети осведомителей и подкупленных чиновниках во всех странах мира. За годы, проведенные подле Эль-Патрона, Матт изучил империю Алакранов так, как и не снилось никому другому.

— Усыпите его,— велел мистер Алакран Тэму Лину.

— Есть, сэр,— ответил охранник.

— Что вы говорите?! — вскричал Матт.— Эль-Патрон этого не хотел! Он дал мне образование. Хотел, чтобы я помогал ему управлять страной...

Тэм Лин поглядел на него с жалостью.

— Бедный дурачок,— вздохнул он.— У Эль-Патрона было семь таких клонов, как ты, и каждый считал, что ему суждено управлять Опиумом.

— Не верю!

— Должен признать, ты первый оказался с музыкальными способностями. Но мы, если захотим, всегда сможем включить радио...

— Ты не можешь так поступить! Мы же друзья! Ты сам говорил! Ты оставил мне записку...— Мощный удар кулака сбил Матта с ног, из глаз посыпались искры. Еще никто никогда не бил его. Никому это не дозволялось. Сжимая рукой ноющую челюсть, он с трудом поднялся на ноги. Куда больше его потрясло, кто нанес этот удар.

Тэм Лин.

Тэм Лин — бывший террорист! Он повинен в гибели двадцати детей и, должно быть, вовсе не терзался этим. Такая возможность никогда раньше не приходила Матту в голову.

— Понимаешь, парень, я, можно сказать, наемник,— примирительно сказал Тэм Лин, когда к Матту вновь вернулась способность соображать.— Я работаю на Эль-Патрона испокон веков — думал, старик будет жить вечно. Но теперь я потерял работу, а мистер Алакран любезно предложил мне новое место.

— А как же Селия?

— Думаешь, ей это сойдет с рук? Зуб даю, ее уже превратили в идиойдку...

«Но ведь это ты рассказал ей о бабочках, — подумал Матт.— Ты заманил ее в ловушку».

— Управишься сам? У меня еще много дел,— сказал мистер Алакран.

— Я избавлюсь от клона, сэр,— пообещал Тэм Лин.— Простак Дональд поможет мне связать это существо.

«Он назвал меня клоном! — с ужасом подумал Матт.— Назвал меня существом!»

— Не забудь, сегодня вечером ты должен присутствовать на отпевании,— напомнил мистер Алакран.

— Ни за что на свете не забуду, сэр,— ответил Тэм Лин, и в его лживых, предательских глазах блеснул хитрый огонек.

 

24

Последнее прощание

Простак Дональд держал Матта, а Тэм Лин сноровисто обматывал его липкой лентой. Потом телохранитель перекинул мальчика через спину лошади и обменялся приветствиями с другими солдатами из личной армии Эль-Патрона, слонявшимися возле конюшни.

— Куда ты его везешь? — поинтересовался один.

— Пожалуй, сброшу его возле идиойдовых бараков,— ответил Тэм Лин.

Смех солдат утонул в сухом перестуке копыт.

Это животное было совсем не похоже на послушных лошадок. Оно и бежало быстрее, да и вообще было не таким предсказуемым. Оно даже пахло по-другому. Матт лежал, уткнувшись носом в лошадиную шкуру, и мог в полной мере оценить новизну. От послушных лошадок исходил легкий химический душок, но это животное воняло солнцем и потом.

Внезапно Матт понял, зачем Тэм Лин собирается бросить его возле идиойдовых бараков. Он швырнет его в желтоватую жижу на дне котловины! От ужаса у Матта кровь застучала в ушах. Его предали почти все, кого он знал! Страх сменился приступом животной ярости. Он должен жить! Он не заслужил смерти!!! Пусть даже жизнь эта была дарована ему по чьей-то прихоти, все равно он будет бороться за нее до последнего вздоха!

Матт испытал на прочность ленту, стягивающую руки и ноги. Не поддается!

«Ладно,— решил он.— Буду перекатываться с боку на бок и как-нибудь выползу».

Он лежал и смотрел, как летит земля из-под лошадиных копыт. Живот больно ударялся о конскую спину.

Наконец лошадь замедлила шаг, и Тэм Лин спустил Матта на землю. Мальчик извернулся, согнулся пополам и головой боднул Тэма Лина в живот.

— Ах ты, червяк безмозглый! — беззлобно выругался телохранитель.— Сначала по сторонам посмотри, а потом уже дерись.

Матт перекатился на спину и задрал ноги, намереваясь лягнуть телохранителя. Над головой он увидел голубое небо и нависающий край скалы. И еще, вокруг пахло не гнилью и тиной — напротив, до него доносился свежий, чистый запах креозотовых кустов. Они не были возле идиойдовых бараков — Тэм Лин привез его на тропу, ведущую к оазису!

— Вот тебе! По-моему, я заслуживаю извинений,— проворчал Тэм Лин, без особых церемоний отдирая липкую ленту с лица Матта.

— Ты что, собираешься утопить меня в пруду? — прорычал Матт, едва обретя способность разговаривать.

— Держи себя в руках, парень. Ладно, признаю, у тебя есть основания злиться, но уж поверь, и во мне осталась капля порядочности.

— Как я могу верить человеку, убившему двадцать детей?! — вскричал Матт.

— Значит, тебе уже рассказали.

У Тэма Лина был такой грустный голос, что Матту даже стало его немножко — самую чуточку! — жалко.

— Это правда? — настойчиво спросил он.

— О да. Это правда.— Тэм Лин скатал липкую ленту в шар и засунул ее в переметную суму. Потом снял с лошади рюкзак и взвалил его себе на плечо.— Пошли. У меня мало времени.

Не оглядываясь, он зашагал по тропе. Матт замешкался. Если вскочить на лошадь, можно попытаться удрать и отправиться на север. Может, фермерский патруль еще не знает, что его приговорили к уничтожению.

«К уничтожению!» — гневно повторил про себя Матт.

Правда, скакать на этой лошади будет непросто. Тэм Лин даже привязал ее к дереву, чего никогда не делал с послушной лошадкой. Когда Матт рискнул подойти поближе, она выкатила глаза и оскалила зубы.

С другой стороны, можно пойти за Тэмом Лином в горы и уповать на то, что телохранитель все еще считает себя его, Матта, другом. Тэм Лин уже исчез среди скал. Даже не обернулся посмотреть, идет ли Матт следом.

«Я, наверно, самый большой идиот на свете»,— думал Матт, понуро плетясь по пересохшему руслу.

Оазис благоухал. Прошедшие недавно дожди напоили жизнью деревья паловерде, и те запестрели нежными желтыми и оранжевыми цветами. Виноград на шпалере покрылся такой густой листвой, какой Матт никогда раньше не видел, а на пруду при его появлении пустилась наутек небольшая утка.

Тэм Лин ждал его, сидя на камне.

— Это коричневый чирок,— пояснил он.— В это время года они мигрируют из Соединенных Штатов в Ацтлан. Удивительно, как они среди сухой пустыни находят такие крошечные лужицы.

Матт уселся на соседний камень — впрочем, не слишком близко. Солнце уже опускалось за горы, по долине поползли длинные тени.

— Если бы не это место, я б давно уже свихнулся и сбежал отсюда куда подальше,— сказал телохранитель. Матт смотрел, как чирок, суетливо перебирая ярко-желтыми ножками, направляется к противоположному берегу.— Я уже был наполовину чокнутым, когда пришел работать к Эль-Патрону. «Это хорошее укрытие,— подумал я тогда.— Подожду, пока полиции не надоест меня искать, и уйду». Но конечно, все получилось совсем не так, как я думал. Если уж кто-то попадает в собственность к Эль-Патрону, это, считай, навеки.

— Значит, ты все-таки убил детей,— сказал Матт.

— Я мог бы сказать тебе, что это был несчастный случай — а так оно и было на самом деле. Однако это не уменьшает моего ужаса перед содеянным, да и меня не оправдывает. Я и вправду намеревался взорвать премьер-министра — и поделом ему, толстому борову, было бы. Мне просто в голову не приходило, что на моем пути могут оказаться и другие люди. Честно говоря, у меня было такое самомнение, что я ни о чем таком вообще не думал.

От того взрыва я и получил свои шрамы. А Простаку Дональду перерезало горло. Потому он и не говорит.

Если признаться, Матт ни разу не задумывался, почему Простак Дональд никогда не разговаривает. Он просто считал этого рослого молчуна малообщительным.

— Эль-Патрон нутром чуял людей, которых мог закабалить,— сказал Тэм Лин — Старик был сильной натурой. Власть — страшная штука, парень. Она как наркотик, и люди вроде меня тянутся к ней. Только когда я встретил Селию, я понял, каким стал чудовищем.

— И ты допустил, чтобы врачи превратили Селию в идиойдку?! — сказал Матт.

— Никто ее ни в кого не превращал! Я пометил ей лоб, как будто операция уже произведена. И направил на конюшню работать вместе с Розой.

Впервые с той минуты, как они пришли в оазис, Матт посмотрел на Тэма Лина в упор. С его плеч словно свалилась громадная тяжесть.

— Ей ничего не грозит, если только она будет себя правильно вести. Так что, по-моему, я заслужил извинений,— сказал телохранитель.

И Матт принес их, весьма многословно и от всего сердца.

— Я бы и ее привел сюда, но Селия не сильна в лазании по горам,— вздохнул Тэм Лин.

Заходящее солнце серебрило воду в пруду. Чирок вперевалочку выбрался на берег и принялся деловито чистить перышки. Ласточка поймала стрекозу, зависшую над водой.

— Люблю смотреть, как ласточки взмывают вверх,— задумчиво проговорил телохранитель.— Кажется, вот-вот ударятся о землю, а через миг — раз, и они уже в небе.

— Я теперь буду жить здесь? — спросил Матт. Тэм Лин перевел на него удивленный взгляд:

— Что ты, парень! Тут тебе не выжить. Иди лучше в Ацтлан.

В Ацтлан! У Матта отчаянно забилось сердце.

— Ты пойдешь со мной?

— Не могу.— Голос Тэма Лина был печален.— Понимаешь, я в жизни натворил много чего плохого, и от последствий мне не убежать.

— Неправда! — горячо возразил Матт.— Полиция, наверное, тебя уже давным-давно перестала искать. Ты мог бы жить под вымышленным именем. Мог бы, например, отрастить бороду, обрить голову.

— Да мог бы, конечно, мог бы. А в тебе, надо сказать, есть авантюрная жилка. Яблочко от яблони недалеко падает... Но я не о том сейчас говорю. Я провел много лет, процветая на ужасах Опиума, а теперь у меня есть шанс все исправить. И я не должен его упустить. Я понял это благодаря Селии. Она женщина строгая, сам знаешь. Не станет мириться со злом...

— Знаю,— сказал Матт, вспомнив, как Селия набросилась на умирающего Эль-Патрона.

— Я тут упаковал для тебя кое-что,— сказал Тэм Лин, снимая с плеча рюкзак.— Карты в сундуке. Возьми столько бутылок с водой, сколько унесешь, а когда доберешься до ацтланской границы, скажи, что ты беженец. Твоих родителей схватил фермерский патруль. Веди себя как дурачок — это у тебя легко получится,— только никому не говори, что ты клон.

— А они сами не догадаются?

Матт представил себе, как разъярятся ацтланцы, когда обнаружат, что он их обманывает.

— Тут есть один маленький секрет.— Тэм Лин перешел на шепот, как будто боялся, что его подслушают ласточки, утка и стрекозы.— Никто не может отличить человека от клона. А все потому, что между ними нет никакой разницы. Разговоры о том, что клоны — низшие существа, не более чем гнусная ложь.

И Тэм Лин отошел к сундуку, оставив Матта с разинутым ртом. Мальчик смотрел, как телохранитель достает бутылки с водой и карты. Неужели клоны — такие же, как люди?! Весь жизненный опыт Матта яростно восставал против этого. Тэм Лин расстегнул карман на рюкзаке и достал пухлый бумажный сверток.

— Смотри, это деньги. Надо было раньше научить тебя ими пользоваться. Это бумажка в сто песо, а это — в пятьдесят. Всегда сначала спрашивай цену товара, а потом предлагай половину. Черт возьми, сейчас ты этому все равно не научишься! Помни одно: всегда доставай по одной бумажке зараз и никогда никому не показывай, сколько у тебя денег.

Солнце село, быстро сгущались сумерки. Тэм Лин разжег костер и сложил рядом кучу сухих дров.

— Тронешься завтра спозаранку. Тогда у тебя будет восемь часов, чтобы добраться до границы. Время самое подходящее, потому что весь фермерский патруль будет в доме на отпевании. И вот еще что: благодаря Эль-Патрону Опиум остался лет на сто в прошлом.

— Не понимаю,— признался Матт.

— В Опиуме, насколько это возможно, жизнь организована так, как было принято в годы Эль-Патроновой молодости. Селия готовит на дровяной плите, в комнатах нет кондиционеров, на полях работают люди, а не машины... Даже самолетам не дозволено пролетать над поместьем. Единственное место, где правила не так строги, это больница, да еще система безопасности. Таким способом Эль-Патрон хотел перехитрить смерть.

— Но по телевизору все точно так же, как и у нас,— возразил Матт.

Тэм Лин рассмеялся.

— Эль-Патрон и это подстроил. Эль-Латиго Негро щелкал своим кнутом добрых сто лет назад — ты смотрел видеозапись! В Ацтлане тебе многое покажется непонятным и странным, правда, в последнее время у них наблюдается движение к простоте. Стараются повернуть от машинизированной экономики к старой мексиканской культуре. Так что встретится и кое-что знакомое.

— Погоди! — вскричал Матт, видя, что телохранитель собирается уйти.— Разве ты не можешь остаться?

Невыносимо было думать, что сейчас он расстанется с другом и, быть может, никогда его больше не увидит.

— Мне надо быть на отпевании,— сказал Тэм Лин.

— Тогда приведи ко мне Селию. Я помогу ей перебраться через горы.

— Ты сперва посмотри на эти горы. Нет, парень, Селия слишком стара для такого путешествия. Я прослежу, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Даю слово.

— Но что мне делать в Ацтлане? Куда идти? Матта охватила паника.

— Вот дурень! — Тэм Лин хлопнул себя по лбу.— Самое важное-то я забыл! Как только попадешь в Ацтлан, первым делом разыщи гравилет в Сан-Луис, а там спроси, как пройти в монастырь Санта-Клара. Если я не ошибаюсь, Мария будет плясать от радости, когда увидит тебя.

Больше остановить его было нечем. Тэм Лин размашисто зашагал прочь, Матт понуро плелся сзади. Дойдя до отверстия в валуне, телохранитель обернулся и положил руки Матту на плечи.

— Не люблю я долгих прощаний,— сказал он.

— Мы еще когда-нибудь увидимся?

Тэм Лин помедлил немного, потом ответил:

— Нет. Матт ахнул.

— Я никогда не лгал тебе и не собираюсь начинать сейчас. Самое главное — то, что ты сбежал. Ты — единственное имущество Эль-Патрона, которое он все-таки выпустил из рук.

— Что со мной станет? — спросил Матт.

— Найдешь Марию и, если все сложится благополучно, ее мать.

— Ты знаешь Эсперансу?!

— О да. Раньше она нередко бывала в доме. Помнишь велоцирапторов в том фильме про динозавров?

Матту вспомнился чрезвычайно кусачий динозавр с длиннющими клыками и ужасными когтями. Чтобы добраться до добычи, он был готов носом рыть землю.

— Такова и Эсперанса, когда доходит до дела. Такого человека полезно иметь на своей стороне.

Тэм Лин пролез в дырку в камне и скрылся в сгущающейся тьме. Он ни разу не оглянулся. Матт еле удержал ся, чтобы не помигать ему фонариком вслед.

 

25

Фермерский патруль

Матт шел обратно к оазису, и у него отчаянно кружилась голова. За такое короткое время произошло столько разных событий! Весь его мир в одночасье встал на дыбы, перевернулся вверх тормашками и рассыпался, словно сложенный из пластмассовых кубиков. От маленького походного костерка веяло невыносимым одиночеством. Матт подбросил в огонь веток, сразу же забеспокоился, вдруг увидит фермерский патруль, и вытащил часть дров обратно. Потом ему стало страшно — а что, если ночью на водопой придут дикие звери?! Койоты заглянут наверняка, а может, даже рысь. Ягуар вряд ли заявится, но Тэм Лин говорил, что видел здесь одного. Матт снова разложил костер поярче.

В сундуке он отыскал вяленое мясо и сушеные яблоки. Страшно хотелось есть — с самого утра, со свадьбы, во рту у него не было ничего, кроме Эль-Патронова печенья. От еды настроение немного улучшилось, и вскоре Матт, придвинувшись поближе к пышущему жаром костру, уже изучал карту. Это было все равно что читать роман, полный увлекательных приключений. Тэм Лин отметил маршрут красной ручкой и снабдил его комментариями, составленными в его специфическом стиле: «Сдесь гримучие змеи» или «Под деривом видил мидведя». На десерт Матт съел горсть арахиса и шоколадный батончик.

Матт положил рюкзак в сундук и на большом плоском камне раскатал спальный мешок. Лучше держаться подальше от мест, где «под деривом» можно встретить «мидведя». Матт лег и стал смотреть на звезды.

Было странно и страшновато лежать на земле без крыши над головой. Небо было такое черное, а звезды такие яркие, и их было ужасно много. Матт словно оторвался от земли и поплыл куда-то далеко-далеко. Если он не ухватится за ветку дерева, то его унесет в эту бездну, полную ярких, бессердечных огней.

Матт встал и привязал спальный мешок веревкой к дереву. Пусть это глупо, но лишняя осторожность никогда не помешает. Селия как-то рассказывала ему, что индейцы в ее родной деревне носили специальные амулеты, чтобы небо случайно не унесло их к себе. Наверное, они знали что-то такое, чего люди, живущие в домах, не понимают.

Измученный событиями минувшего дня, Матт уснул мгновенно и спал крепко, без сновидений. Перед самым рассветом он проснулся оттого, что в воздухе что-то завибрировало — то ли звук, то ли нет. Матт сел и схватился за веревку. Земля коротко содрогнулась и затихла. С дерева вспорхнули два ворона и, громко каркая, полетели прочь. Койот, заглянувший в оазис напиться, настороженно поднял морду. С его челюстей капала вода.

Матт прислушался. Звук — если это и вправду был звук — исходил со всех сторон. Такого на его памяти еще не бывало. Вороны, переругиваясь, уселись обратно на дерево, койот скрылся среди камней.

Матт вылез из спального мешка, достал из рюкзака зажигалку и разжег костер. Вокруг сундука виднелись следы: ночью койоты пытались перегрызть металлический замок.

Наскоро позавтракав, он наполнил водой столько бутылок, сколько мог унести, и положил в каждую по две таблетки йода. Когда он в прошлый раз напился воды из пруда, то тяжело заболел. Теперь-то он понял, что это был мышьяк, но береженого, как говорится, бог бережет.

«Как там Селия?» — подумал он.

Хорошо ли ее кормят на конюшне? Наверное, если из года в год изображать из себя зомби, это еще хуже, чем быть зомби на самом деле...

«Попрошу Эсперансу, пусть ее спасет»,— решил он.

Сейчас, когда пришло время трогаться в путь, Матт поймал себя на том, что всячески оттягивает этот момент. Он дважды проверил и перепроверил свои запасы. Положил в рюкзак книгу, прикинул вес и вытащил ее обратно. Солнце уже стояло довольно высоко, хотя долина еще была полна теней.

«Неплохо было бы провести здесь еще одну ночь»,— подумал он.

Но после смерти Эль-Патрона в оазисе стало небезопасно.

Матт забросил рюкзак за плечи, привязал к поясу бутылки с водой и отправился в путь. Он пойдет не оглядываясь, совсем как Тэм Лин. Начало пути было легким. Матт ходил по этой тропе много раз. Однако вскоре он добрался до каньона, заросшего густым кустарником. Пришлось продираться напролом. Пыль, осевшая на листьях, покрыла мальчика с головы до ног, набилась в легкие. Он сел передохнуть в сухом русле, отдышался. А ведь прошел всего один час! Если остаток пути будет таким же, он доберется до Ацтлана через месяц.

Матт покопался в рюкзаке и в боковом кармане отыскал ингалятор. Живительное облачко целительного снадобья обволокло пересохшее горло, принесло облегчение измученным легким. Нашел он и грозное на вид мачете в кожаных ножнах.

«Мог бы сберечь много сил, если бы посмотрел сразу»,— подумал он.

Отдохнув, Матт принялся прорубать себе дорогу через кусты. Ему доставляло свирепую радость разделываться с растениями, которые все утро царапали ему лицо и руки.

Добравшись до конца долины, он уперся в высокий гранитный обрыв. Матт сверился с картой. Красная линия вела на вершину. Он никогда еще не взбирался так высоко. Матт поискал другую дорогу, но корявый комментарий был категорически беспрекословен: «Путьтолько сдесь. Ты справится»,— писал Тэм Лин. Матт долго смотрел на пыльные кусты, обрамлявшие невообразимо далекую вершину. У него закружилась голова. Хорошо еще, что не придется толкать перед собой Селию...

Матт переползал от трещины к трещине, от уступа к уступу, пока ноги не начали подкашиваться от усталости. В какую-то минуту — на полпути наверх — ему показалось, что больше он не сможет сдвинуться ни на дюйм.

Он вцепился в гранитный выступ и обреченно подумал: сколько он сможет так простоять, прежде чем пальцы разожмутся сами собой? Тогда он упадет на острые камни. И умрет. С тем же успехом можно было сдаться врачам — пусть вырежут у него сердце. Какая-то тень на мгновение закрыла собой солнце, улетела и снова вернулась.

Над голым обрывом посреди бесплодной пустыни только одно существо может отбрасывать тень. Это парящий в небе стервятник. Матта захлестнула бешеная ярость. Она поднялась откуда-то из самой глубины души, словно лава в жерле вулкана. Как по волшебству, исчезли куда-то усталость и страх, осталось только яростное желание выжить. Он снова принялся карабкаться — от выбоины к выбоине, от ступеньки к ступеньке, пока наконец, задыхаясь, не вполз на вершину и не остался лежать там без сил, сам дивясь свершенному подвигу.

Матт поднял глаза на слепящее голубое небо и услышал, как, захлопав крыльями, развернулась на лету громадная птица. «Я победил тебя, мерзкий стервятник!» — крикнул Матт и улыбнулся. Эти слова прозвучали точь-в-точь как у Эль-Патрона.

Матт отпраздновал победу бутылкой воды и пачкой печенья. Швырнул камнем в стервятника. Судя по карте, он прошел уже пять миль, и осталось еще примерно столько же. Солнце клонилось к западу, так что, наверное, до темноты он к границе не успеет. Впрочем, Матта это не особо тревожило. Еды у него достаточно, а после успешного покорения утеса настроение было прекрасным.

Он пошел вдоль гребня хребта. Идти стало намного легче, а внизу открывался чудесный вид. Тэм Лин положил ему в рюкзак небольшой бинокль, и Матт часто останавливался, чтобы посмотреть на Опиум. Вид на Ацтлан все еще загораживали горы.

Матт видел длинные, ровные маковые поля и даже крошечные коричневые крапинки, которые могли быть группами работающих идиойдов. Он видел водоочистительную станцию и хранилища для провизии и удобрений. В самом центре ослепительно зеленого лоскутка краснела черепичная крыша Большого дома. У Матта засосало под ложечкой: это была скорбь.

И тогда, на вершине хребта Ахо, Матт дал волю слезам. Он плакал о Селии, запертой на конюшне, и о Тэме Лине, тоже запертом, но по-другому. Ни слезинки не уронил он об Алакранах и их добровольных рабынях Фелисии, Фани и Эмилии. Однако горько оплакал Эль-Патрона, который меньше всех остальных заслуживал жалости, но был ему ближе всех на свете.

Он не мог отделаться от странного ощущения, будто Эль-Патрон все еще жив. Хотя в каком-то смысле так оно и было. Потому что остался жить он, Матт, а пока на свете существует Матт, Эль-Патрон не исчезнет из этого мира.

Матт заночевал на вершине хребта. Недавние дожди заполнили водой впадинки между камнями, и в каждой расщелине зеленела медвежья трава. Там, где ветер нанес немного почвы, распустила свои оранжевые цветы пустынная мальва, и повсюду над поздно цветущими каменными розами оглушительно жужжали пчелы.

Пустыня была полна жизни. Бесчисленные зверушки сновали, летали, копали норы, грызли траву, перекликались... Из невидимых впадин с водой квакали лягушки. Заметив парящего в небе полосатого ястреба, пронзительно заверещала кустарниковая белка. Пересмешник уселся на ветку мескитового дерева и исполнил все песни, какие Матт уже слышал, а в придачу сочинил кое-что новенькое. В предзакатном солнце паслись среди кустов белохвостые олени. Крупный самец потерся рогами о дерево: может, для того, чтобы заточить их, а может, они у него просто чесались — Матт не знал. Высоко задрав хвосты и уткнувшись в землю длинными гибкими носами, деловито промчалась стайка коати. Матту не было страшно, хотя такого изобилия животных он не видел даже во время прогулок с Тэмом Лином.

Но сильнее всего поразила Матта музыка дикой природы. Примерно так же действовала на него игра на пианино, когда мальчику становилось страшно и одиноко. Музыка уносила его в другой мир, полный дивной красоты, и в этом мире его не могли настигнуть ни разочарование, ни ненависть, ни смерть.

Он долго стоял, глядя на далекие огни Опиума. Огней было не много. Большой дом окружало море непроглядной мглы. Фабрики, склады и бараки для идиойдов скрывались в темноте. Воздух был неподвижен — наверное, сегодня идиойдов выгнали спать в поле... С далекой равнины не доносилось ни звука. Казалось, что внизу расстилается не настоящий пейзаж, а искусно нарисованная картина. Неподалеку заухала сова, неумолчно стрекотали цикады. В горах было темнее, чем на равнине, но они были настоящими, живыми.

Матт хорошо выспался и наутро чувствовал себя сильным и отдохнувшим. Опиум скрывался в белесой дымке, как часто бывало осенью. Внизу не было видно ничего, кроме густого тумана, стелющегося до самого горизонта.

Последний раз взглянув на карту, Матт пошел по тропе. Она вилась то вверх, то вниз, постепенно поднимаясь к перевалу между двумя вершинами. Неожиданно с одного из высокогорных лугов послышался стук, как будто кто-то ударил битой по бейсбольному мячу. Странный звук повторялся снова и снова. Кто может играть в бейсбол здесь, в горах, где вместо зрителей — только ястребы да стервятники?!

Матт подошел поближе. Теперь звук стал похож на треск спелых арбузов, если их хорошенько стукнуть друг о друга. Матт осторожно выглянул из-за куста и увидел двух горных баранов. Они бодались, будто пара фермерских грузовиков: сталкивались лбами, отскакивали и трусили в разные стороны. Потом разгонялись и сталкивались снова. Неподалеку среди камней паслось несколько самок. Они даже не смотрели на самцов, словно происходящее их совершенно не касалось. Матт громко рассмеялся. Бараны тут же кинулись врассыпную, громадными прыжками перескакивая с камня на камень.

Приближаясь к расщелине на вершине горы, Матт услышал еще один непонятный звук. Он был похож на треск дров в печи у Селии. Шум раздавался все громче, и вскоре Матт начал выделять из него отдельные звуки: рокот машин, рев автомобильных сигналов и даже — трудно поверить! — музыку.

Миновав перевал, он словно попал в другой мир. Внизу лежали все те же безмятежные горы, где над зелеными долинами среди скалистых отрогов бесшумно парили ястребы. Но за горами бурлила сумятица заводов и небоскребов. Паутинки шоссейных дорог тянулись не только по земле, но и широкими спиралями взлетали к высоченным зданиям. В воздухе сновали тучи гравилетов. Дома тянулись, насколько хватало глаз, но видно было недалеко, потому что горизонт терялся в грязной коричневой дымке. Именно отсюда доносились гул, лязг и грохот. Матт сел на тропу и крепко задумался.

Так вот, значит, какой он — Ацтлан. Такого Матт и представить себе не мог. Все свои знания он почерпнул из рассказов Селии о макиладорас и воспоминаний Эль-Патрона о Дуранго вперемешку с эпизодами из фильмов об Эль-Латиго Негро. Получался причудливый коктейль из фабрик, полуразрушенных хибар и сказочных ранчо, которыми правят злые богачи-ранчеро, имеющие красавиц дочерей.

Солнце поднялось уже высоко. Матт достал из рюкзака шляпу, заботливо положенную Тэмом Лином, и нахлобучил на голову.

«Как могут люди жить среди такого шума? — подумал он.— Как они могут дышать таким воздухом?»

Насколько он видел, никакой изгороди на границе не было, лишь торчала вереница покосившихся столбов, когда-то поддерживавших забор, да пламенели ядовито-желтым громадные знаки с грозными надписями: «ОПАСНО! РАДИОАКТИВНОСТЬ!» Со стороны Опиума приграничные земли были пусты.

Матт вернулся на луг, где недавно бодались горные бараны. Позавтракал вяленым мясом и сыром. Здесь оставаться нельзя. Дождливый сезон в горах Ахо длился недолго, и Матт хорошо знал, что маленькие лягушачьи лужицы скоро пересохнут.

О возвращении в особняк не могло быть и речи. Единственный путь лежал к границе Ацтлана.

«Ты сможешь»,— будто наяву услышал он голос Тэма Лина.

«Наверное, придется»,— подумал Матт и окинул прощальным взглядом тихий луг, белые перышки медвежьей травы и веселых воробьев на деревьях.

Там, где песчаные склоны круто уходили вниз, он просто катился кубарем. Добравшись до подножия, Матт изнемогал от жары и пыли. Все тело чесалось от острых кактусовых колючек, которых он нахватал по дороге. Матт присел в тени на камень и допил последний глоток воды.

Вытащить колючки у него не получилось — стоило их подцепить, как они уходили в кожу еще глубже. А где-то по дороге он порвал штаны и лямку от рюкзака.

Матт осмотрел границу в бинокль. На вид приграничная зона была такой же непривлекательной, как и на слух. Длинные шеренги заводов выплевывали в воздух густые клубы дыма. Перед ними, возле самой границы, тянулся непроходимый бурелом из покореженной техники и громадных ржавых баков, из которых на землю сочилась какая-то густая жижа. Узкая полоска земли между свалкой и линией покосившихся столбов пестрела большими черными лужами. Потом поле зрения ему загородил какой-то объект.

Матт подкрутил объектив. Это был человек верхом на лошади. Фермерский патруль! Поведя биноклем, Матт увидел еще нескольких всадников.

Матт вжался в скалы. Наверное, после отпевания Эль-Патрона фермерский патруль вернулся к своим обязанностям. Заметили ли они, как он спускался с гор? Матт боялся шелохнуться. И на месте оставаться тоже боялся. К счастью, расселина, в которой он прятался, была достаточно глубокой. Проведя в страхе полчаса, он решил, что фермерский патруль ничего не заметил. А может, они просто решили подождать, пока жажда не выгонит его из укрытия. Матту и вправду хотелось пить, хотелось очень сильно. С тех пор как он осушил свою последнюю бутылку, прошло уже много часов.

Всего он насчитал шестерых патрульных. Они медленно разъезжали взад и вперед. Граница ни на миг не оставалась без присмотра — о том, чтобы незаметно преодолеть оставшиеся несколько сот метров к свободе, не могло быть и речи. Солнце клонилось к западу. Тени стали длиннее. Чтобы перебить жажду, Матт сосал камушек.

Солнце село. Сгустилась ночная тьма. Небо на востоке стало бледно-голубым вверху и грязно-серым снизу, лишь узкая розоватая полоска сияла там, где последние лучи солнца пронизывали дымный воздух. Внезапно разразилась суматоха. Несколько человек выскочили из нагромождений металлического хлама и стремглав бросились к границе. Едва они пересекли линию столбов, оглушительно взвыли сирены. Патрульные пришпорили лошадей и ринулись им наперерез.

В тот же миг Матт выбрался из своего убежища и со всех ног помчался в противоположную сторону. На раздумья времени не было: такой случай упустить нельзя! Он бежал через приграничную полосу и слышал крики и громкий треск, сопровождающийся яркими вспышками парализующих ружей. Однажды Матт видел это оружие на дне рождения Эль-Патрона и знал, что при попадании из такого ружья у человека останавливается сердце. Через несколько минут сердце (почти всегда) начинает биться снова, и тогда нелегала можно превратить в идиойда.

Матт услышал за спиной топот копыт, однако оборачиваться не стал: какая разница, сколько человек за ним гонится... Его единственный шанс — добежать до границы, и он скакал с камня на камень с проворством, которому позавидовали бы горные бараны. Стук копыт стремительно приближался. Матт обернулся и, широко размахнувшись, швырнул в голову лошади биноклем. Лошадь испуганно прянула в сторону, однако всадник выровнял животное и опять пустил его вскачь.

Спасительные столбы были уже совсем близко. Матт поднажал, но тут патрульный схватил его за рюкзак. Матт проворно расстегнул пряжку на поясе и выскользнул из лямок. По инерции он кубарем пролетел через границу, упал в одну из луж и, взметая фонтаны вонючих брызг, заскользил по маслянистой жиже.

Матт сел, торопливо протирая глаза. Патрульный развернул лошадь и ускакал. Мальчик поднялся на ноги и понял: ему не составит особого труда убедить ацтланцев, что он беженец. У него не осталось ни рюкзака, ни денег, и он был с ног до головы покрыт какой-то черной дрянью.

 

26

Потерянные мальчишки

— Ке корахе! Ну и храбрец же этот мальчишка! — послышался чей-то голос.

Матт утер черную жижу, капавшую с волос, и обернулся: от груды разбитой техники и ржавых резервуаров к нему спешили двое мужчин в форменной одежде.

— Эй, пацан! Комо те льямас? Как тебя зовут? — спросил один из них.

На мгновение Матт растерялся. Называть настоящее имя, разумеется, было нельзя.

— М-Матт Ортега,— пробормотал он, позаимствовав фамилию у учителя музыки.

— Ты боец что надо! — восхитился пограничник.— Когда он схватил тебя за рюкзак, я уж было решил, тебе крышка. Твоя семья ушла сегодня вечером?

— Н-нет. Моя с-семья...

Возбуждение спало, за ним последовал неизбежный упадок сил. Матт обхватил себя руками. Зубы его выбивали мелкую дробь.

— Ладно,— добродушно сказал пограничник.— Можешь пока не объяснять. Ты и так напуган до полусмерти. Карай! Я и сам испугался, глядя на тебя. Заходи, помойся, перекуси.

Матт пошел за ним — осторожно ступая, чтобы не поскользнуться в грязи. Он был с ног до головы заляпан черной вонючей жижей, живот сводило после пережитых страхов.

Пограничники привели его в большую цементированную ванную, где вдоль стен тянулся длинный ряд душевых колонок. Ему вручили мочалку и кусок зеленого мыла.

— Чистое белье возьмешь в корзине...

«Как во сне»,— думал Матт, соскребая с себя грязь и нежась под струями горячей воды.

Он ужасно волновался, как его встретят в Ацтлане, но эти люди обращались с ним, будто с почетным гостем. И похоже, ничуть не удивились его появлению...

Помывшись, Матт подыскал себе спортивный костюм приятного темно-оливкового цвета, довольно неплохой на вид. Ткань была жесткая, как половая тряпка, но эта одежда поможет ему не выделяться среди остальных. В ней он сможет сойти за человека.

Когда Матт вышел из ванной, какой-то человек в черной униформе с эмблемой в виде пчелиного улья на рукаве усадил его за стол и дал тарелку фасоли с тортильями.

— Спасибо. Вы очень любезны,— сказал Матт.

— Ого! Да у нас тут настоящий аристократ! — воскликнул один из пограничников.— Припомни-ка, Рауль, когда в последний раз кто-нибудь благодарил хранителя?

— Примерно когда Америка открыла Колумба,— сказал тот, кого назвали Раулем, и придвинул стул поближе.— Рассказывай, малый. Что ты делал на фронтьере?

Матт с набитым ртом старательно пересказал историю, которую заготовил для него Тэм Лин. Его родителей схватил фермерский патруль. Он испугался и побежал обратно через границу. Он хочет попасть в Сан-Луис.

— Да, не повезло тебе, парень. Ты родом из Сан-Луиса? — спросил Рауль.

— У меня там... друг,— не очень уверенно ответил Матт, раздумывая, как еще можно назвать Марию.

Рауль пожал плечами.

— А что ты умеешь делать?

Делать?! Матт смутился. Он знает, как управлять опиумной империей, но его собеседник ждет явно не этого.

— Я умею играть на пианино,— наконец выдавил он. Рауль расхохотался.

— Теперь я тоже верю, что ты настоящий аристократ,— сказал другой пограничник.

— Пойми нас правильно,— сказал Рауль, глядя на вытянувшееся лицо Матта.— Мы, конечно, любим музыку и всякое там искусство, но в новом Ацтлане на хобби, как бы тебе сказать, времени нет... Каждый должен вносить свой вклад во всеобщее благосостояние народа.

— Это тяжело, но справедливо,— подтвердил пограничник.

— Поэтому если у тебя есть какие-то специальные навыки, например балансировать магнитные катушки или управлять позитронным очистителем, будь добр, скажи.

«Позитронный очиститель,— в отчаянии подумал Матт.— Я даже не знаю, что это такое!» Он немножко помолчал.

— Я изучал очистку воды,— сказал он наконец.

Это было не совсем правдой. Матт несколько раз посещал водоочистительную станцию, но считал, что запомнил достаточно и сумеет обратить это себе на пользу.

— Эти установки полностью автоматизированы.— Пограничник пожал плечами.

— Погоди-ка,— перебил его Рауль.— У меня есть идея.

— Держи ее крепче, пока не убежала,— усмехнулся пограничник.

— Нет, я серьезно. На планктонной фабрике в Сан-Луисе всегда нужны рабочие руки. Это похоже на очистку воды. А парню как раз в те края и нужно...

Все сочли эту идею блестящей, и Матт (понятия не имевший, о чем идет речь) сказал, что очень хочет на планктонную фабрику. Как-никак она была в Сан-Луисе — а оттуда, по словам Тэма Лина, и до Санта-Клары рукой подать.

Матт переночевал в караулке у пограничников, а наутро Рауль отвел его в большое серое здание с высокими зарешеченными окнами.

— Тебе повезло, чико,— сказал он.— Завтра будет гравилет до Сан-Луиса.

Он отпер металлическую дверь, ведущую в тускло освещенный коридор. За столом возле другой двери — из непрозрачного ударопрочного стекла и тоже запертой — сидели двое пограничников. Они были увлечены игрой, которой Матт никогда раньше не видел.

Над столом прямо в воздухе висели крошечные человечки, деревья, дома и даже костерок с бурлящим котлом. Именно этот котел и огонь больше всего и заинтересовали Матта. Они были совсем как настоящие, он даже слышал, как шипит вода, выплескиваясь на угли. Примерно половина маленьких человечков были одеты в звериные шкуры и вооружены копьями. Другая половина носила монашеские рясы. На руках у пограничников были какие-то странные серебристые перчатки; тихонько шевеля пальцами, игроки передвигали фигурки, как шахматы на доске.

— Еще один до Сан-Луиса,— сказал Рауль. Пограничники нехотя оторвались от игры.

— Откуда появляются фигурки? — не удержался Матт.

— Ты что, парень, никогда голографических игр не видел?!

— Видел, конечно,— соврал Матт.

Меньше всего ему хотелось возбудить ненужные подозрения.

— А-а, понял,— сказал пограничник.— Ты никогда раньше не видел этой игры. Просто она очень старая. Только такие нам наше кротовое правительство и присылает...

— Не говори таких слов при мальчике,— укорил его Рауль.

— Прости,— сказал пограничник и снова сосредоточился на игре. Пошевелил пальцами, вместе с ними задвигались и крохотные человечки.— Смотри. Это людоеды, а это миссионеры. Задача людоедов — затолкать всех миссионеров в котел.

— А миссионеры? — спросил Матт.

— Они должны загнать людоедов в церковь, но сперва их нужно окрестить.

Матт, как завороженный, смотрел на крошечного миссионера. Тот поймал людоеда, пригнул его к земле и брызнул на голову водой. Вот, значит, что такое крещение...

— Круто,— восхитился Матт.

— Еще бы. Поиграешь в нее пару тысяч раз — еще не так запоешь.

Пограничник выключил игру и отпер стеклянную дверь.

— А почему у вас все двери заперты? — спросил Матт.

— Упорядоченное производство материальных благ жизненно необходимо для всеобщего благосостояния народа,— ответил Рауль.

«Что за чертовщина?!» — удивился Матт.

Но тут они вошли в комнату, полную мальчишек. Они сидели за столами и работали. При появлении Матта все побросали свои занятия и обратили на новичка любопытные взоры.

Матт никогда раньше не играл с детьми. Никогда не ходил в школу, не занимался спортом, не имел друзей-ровесников... кроме Марии, конечно. Первой реакцией большинства людей на его появление была неприкрытая ненависть. Поэтому, когда его впервые в жизни впихнули в толпу незнакомых мальчишек, ему показалось, будто его швырнули в бассейн с пираньями. Матт решил, что сейчас его будут обижать, и замер в стойке карате, которой научил его Тэм Лин.

Мальчишки, повскакав со своих стульчиков, обступили его плотным кольцом и затараторили все разом:

— Как тебя зовут? Куда тебя послали? У тебя деньги есть?

Рауль, возможно заметив странную позу Матта, осадил их:

— Орале, моррос. Спокойней, ребята. Его зовут Матт, и его нужно на время оставить в покое. Он только что потерял родителей в Стране грез.

Мальчишки послушно вернулись к столам, но все же продолжали с любопытством поглядывать на Матта. Один или двое даже улыбнулись ему, словно приглашая подойти поближе.

Матт остался стоять в дверях, а Рауль обошел комнату, оценивая работу мальчишек. Одни соединяли мелкие детали каких-то машин, другие плели сандалии из пластиковых ленточек. Третьи отмеривали разноцветные порошки, аккуратно пересыпали их в капсулы и отсчитывали готовые пилюли в стеклянные флаконы.

Рауль остановился возле рослого мальчишки, старательно натиравшего песком изогнутую деревяшку:

— У нас нет времени на хобби, Чачо. Упорядоченное производство материальных благ жизненно необходимо для всеобщего благосостояния народа.

— К кротам благосостояние народа,— вполголоса проворчал Чачо, как ни в чем не бывало продолжая шлифовать свою деревяшку.

Если Рауль и рассердился при этом ругательстве — а Матт ни секунды не сомневался, что это ругательство, хоть и не понял его смысла,— он этого ничем не показал. Просто отобрал у Чачо деревяшку.

— Внимательное отношение к благосостоянию нации — величайшая добродетель каждого гражданина.

— Да, правильно,— отозвался Чачо.

— Работа — это свобода. Свобода — это работа. Это тяжело, но справедливо.

— Тяжело, но справедливо,— хором пропели мальчишки.— Тяжело, но справедливо.

Они принялись отбивать ритм на столах, пели все громче и громче, входя в раж, пока наконец Рауль не воздел руки, восстанавливая порядок.

— Я рад видеть вас в столь прекрасном расположении духа,— улыбнулся он.— Вы можете считать меня нудным старым хранителем, но рано или поздно осознаете всю важность этих уроков.— Он вывел Матта на середину комнаты.— Этот мальчик поедет в Сан-Луис. Отнеситесь к нему с радушием, но не приставайте, если ему захочется побыть одному. Недавно он пережил тяжелую утрату.

Рауль удалился — вышел и запер за собой дверь. Почему этих мальчишек держат под замком?! И кто такие хранители? Матт слышал это слово уже второй раз...

Он обвел мальчишек настороженным взглядом. Оставшись без присмотра, те заметно снизили скорость работы. Эль-Патрон всегда говорил, что важно утвердить свой авторитет прежде, чем кто-нибудь поставит его под сомнение. Матт неторопливо подошел к столам, как будто это было его законное место.

— Хочешь к нам? — сказал маленький худенький мальчишка, делавший пилюли.

Матт пожал плечами.

— Мой тебе совет — сиди и отдыхай, пока можно,— сказал Чачо из противоположного угла.

Он плел сандалии из пластиковых ленточек. Матт неспешно подошел к его столу. Эль-Патрон говорил: никогда не выказывай тревоги или нужды. Люди всегда садятся на голову тем, кто встревожен или в чем-то нуждается.

— Это еще почему? — спросил Матт, глядя на спутанный клубок пластиковых полосок.

— Потому что завтра хранители засадят тебя за работу,— пояснил Чачо.

Это был рослый парень задиристого вида, со здоровенными ручищами. Его блестящие черные волосы были гладко зачесаны назад, словно утиные перья.

— Кажется, завтра я еду в Сан-Луис.

— Едешь, едешь. Мы с Фиделито вот тоже едем.— Чачо ткнул пальцем в худенького мальчишку. На вид тому было лет восемь, не больше.— Но не сомневайся, мы будем пахать как проклятые до посадки на кротовый гравилет, всю дорогу на кротовом гравилете и после высадки с кротового гравилета. Вот увидишь.

Матт немного побродил по комнате и понаблюдал за работой мальчишек. Потом сел рядом с Фиделито.

— Что это за пилюли? — поинтересовался он.

— Витамин Б,— охотно отозвался Фиделито.— Говорят, они полезны, но если съешь штук десять или двенадцать, заболеешь.

— Что за чушь! — воскликнул Чачо.— Какой идиот станет есть витаминки дюжинами?!

— Очень кушать хотелось,— ответил Фиделито. Матт ужаснулся.

— Ты хочешь сказать, вас здесь не кормят?!

— Кормят, конечно, если выполнишь задание. А я работаю слишком медленно.

— Но ты же маленький,— сказал Матт. Ему стало жалко наивного малыша.

— Ну и что? — Фиделито пожал тощими плечами.— Всем положено производить одинаково. Пока мы здесь, мы все равны.

— Это тяжело, но справедливо,— пропел Чачо с другого конца комнаты.

Остальные мальчишки живо подхватили припев и принялись стучать по столам. Голосили они до тех пор, пока раздавшийся из громкоговорителя голос не велел им умолкнуть.

— Ты видел, как схватили твоих родителей? — спросил Фиделито, когда шум утих.

— Каллате! Заткнись! Пусть сначала привыкнет,— наперебой зашикали на него мальчишки, но Матт поднял руку, требуя тишины.

К его несказанному удовольствию, мальчишки повиновались. Методы, которыми Эль-Патрон завоевывал власть, оказывались весьма действенными.

— Это произошло вчера утром,— заговорил он, сочиняя на ходу. Матт вспомнил толпу нелегалов, отвлекших внимание фермерского патруля.— Я увидел вспышку света, и папа закричал, чтобы я бежал обратно к границе. Я увидел, как мама упала, а потом патрульный схватил меня за рюкзак. Я выскользнул из лямок и убежал.

— Я знаю, что это была за вспышка,— сказал мальчишка с грустным лицом.— Это такое ружье, оно убивает наповал. Ми мама...

Голос его дрогнул, он замолчал на полуслове. Фиделито уронил голову на руки и разрыдался.

— Остальные что... тоже потеряли родителей?! — запинаясь, спросил Матт.

Он собирался поведать красочный рассказ о своем чудесном спасении, но теперь это показалось ему бессердечным.

— Да, все,— ответил Чачо.— Ты, наверно, еще не понял, куда попал. Это орфанаторио, детский дом. Теперь наша семья — государство. Вот почему возле границы дежурят пограничники. Они ловят детей тех болванов, которые решаются сбежать, и отдают их хранителям.

— Ми абуэлита не была болваном! — возразил Фиделито, все еще всхлипывая.

— Твоя бабушка... А, черт, Фиделито,— вздохнул Чачо.— Она была слишком стара, чтобы бежать в Штаты. Ты это сам прекрасно знаешь. Но я уверен, она тебя любила,— быстро добавил он, видя, что мальчишка снова собирается пустить слезу.— Теперь ты все понимаешь,— повернулся Чачо к Матту.— Вот мы и производим кротовые ресурсы для кротового благосостояния народа.

— Скажи спасибо, что Рауль тебя не слышит,— бросил кто-то.

— Я бы вытатуировал это у себя на заднице, пусть читает,— ответил Чачо и вперевалочку вернулся к своему столу, заваленному разноцветными пластиковыми лентами.

 

27

Лошадь о пяти ногах

Остаток дня, с точки зрения Матта, прошел очень хорошо. Он переходил от одной группы мальчишек к другой, прислушивался к разговорам, впитывал сведения. На всякий случай старался не задавать особо много вопросов, чтобы никто не поинтересовался, откуда он такой несведущий взялся. Он узнал, что хранители — это те, кто отвечает за людей, которые сами не могут о себе позаботиться. Они берут к себе сирот, бездомных, больных и превращают их в добропорядочных граждан. Сирот называют потерянными, мальчики и девочки живут в разных зданиях. Матт не мог понять, почему все так не любят хранителей, хотя никто, кроме Чачо, не осмеливался высказывать это вслух. Рауль показался ему неплохим человеком.

Еще Матт узнал, что Опиум здесь называют Страной грез. Никто толком не знал, что происходит за его границами. Ходило много легенд о рабах-зомби и о короле-вампире, живущем в ужасном черном замке. В горах рыщут чупакабры; время от времени они забредают в Ацтлан и пьют кровь у коз.

Ребята, которые не видели, как схватили их родителей, верили, что тем удалось добраться до Соединенных Штатов. Многие мальчишки уверяли Матта, что родители вот-вот пришлют за ними гравилет. Тогда они станут богатыми и счастливыми, будут жить в золотом раю, который лежит за Страной грез.

Матт в этом сомневался. Фермерский патруль хорошо знал свое дело, и, кроме того, Эль-Патрон говорил ему, что из Соединенных Штатов на юг бежит ничуть не меньше народу, чем стремится попасть туда. Если когда-то на севере и был золотой рай, он давно уже исчез.

Матт помогал Фиделито делать пилюли. Ему казалось чудовищной несправедливостью, что маленького мальчика лишают еды только за то, что он работает медленнее старших. Фиделито откликнулся на его помощь с такой благодарностью, что Матт едва не пожалел о своих добрых намерениях. Этот малыш чем-то напомнил ему Моховичка.

Объявили получасовой перерыв на обед. Сперва пограничники проверили, сколько каждый из мальчиков сделал за утро. Потом принесли дымящийся котел с бобами и раздали тортильи. Перед едой мальчишкам велели прочесть наизусть Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления. Еду распределяли исходя из того, выполнил мальчик свою утреннюю норму или нет. Миску Фиделито наполнили до краев, и малыш взглянул на Матта сияющими от счастья глазами.

После обеда снова приступили к работе. Матт еще немножко помог Фиделито, потом для разнообразия перебрался к столу Чачо. Он очень быстро уловил узор, который надо было сплести.

— Поразвлекайся немного, пока дают,— хмыкнул Чачо.

— Чем развлекаться-то? — спросил Матт, держа в руках готовую сандалию.

— Тем, что можешь переходить от одной работы к другой. Вот подыщут тебе занятие — и будешь с утра до вечера делать одно и то же. Считается, что так производительность растет.

Несколько минут Матт, не переставая сплетать пластиковые ленточки, обдумывал его слова.

— А разве ты не можешь попросить себе какую-нибудь другую работу? — спросил он наконец.

Чачо расхохотался.

— Попросить-то ты, конечно, можешь, только кто тебе ее даст?! Рауль говорит, что рабочие пчелы отдают все силы любой работе, какая им поручена. В переводе на человеческий язык это значит: «Знай свое место, щенок».

Матт подумал еще немножко.

— А что за деревяшку ты шлифовал, когда я пришел?

В первый миг Матту показалось, что он не получит ответа. Чачо крутанул пластиковую ленточку с такой силой, что она лопнула. Пришлось начать работу заново.

— Я несколько недель искал эту дощечку,— пробормотал он.— Наверное, она от какого-нибудь старого ящика. Отшлифовал ее песком. Хочу найти еще несколько таких же и склеить.

Чачо снова умолк.

— А что ты хочешь сделать? — не отставал Матт.

— Дай слово, что никому не скажешь.

— Даю.

— Гитару!

Такого ответа Матт ожидал меньше всего. У Чачо были такие неуклюжие руки — трудно было представить, что он может играть на музыкальном инструменте.

— Ты умеешь играть?!

— Немного. Мой отец играет куда лучше. Однако он научил меня делать гитары, и это у меня здорово получается.

— Он... его забрали в Страну грез? — спросил Матт.

— Карамба! Думаешь, я такой же, как остальные?! Me энкарселарон пор фео. Меня сюда упекли за то, что я много задираюсь. Я не сирота! Мой папаша живет в Соединенных Штатах. У него денег столько, что в карманах не умещаются. Он пришлет за мной гравилет, как только присмотрит нам дом.

Чачо не на шутку разозлился, но по его голосу Матт чувствовал, что мальчик с трудом сдерживает слезы:

Матт принялся плести сандалию. Он заметил, что другие мальчишки тоже поглощены работой. Они знали — не могли не знать! — что отец Чачо никогда не пришлет за ним никакого гравилета. Но только он, Матт, понимал, что случилось с ним на самом деле. Отец Чачо целыми днями напролет гнется и надсекает, гнется и надсекает маковые коробочки. А в тихие, безветренные ночи его выгоняют спать в поле, чтобы он не задохнулся от ядовитого воздуха возле илистой котловины.

Вечером обеденный ритуал повторился. Еда была та же самая. После ужина мальчишки помыли за собой посуду, прибрались в мастерской и сдвинули столы в одну сторону. Потом вытащили из кладовой койки и установили их одну на другую в три этажа.

— Поставь койку Фиделито вниз,— посоветовал кто-то Матту.

— А которая его? — спросил Матт.

— Понюхай матрас и поймешь,— хмыкнул Чачо.

— А что я могу поделать?! — принялся оправдываться малыш.

Пограничники повели их в душ. Матт никогда не видел голых людей, разве что на уроках изобразительного искусства по телевизору, и сильно смущался. Правую ногу он старался не отрывать от пола, чтобы никто не увидел надпись на ступне, и был рад поскорее накинуть на плечи жесткую ночную рубашку и вернуться в спальню, переделанную из мастерской.

— Теперь ляжем спать? — спросил он.

— Пришло время сказки на ночь,— ответил Чачо. Мальчишки сгрудились вокруг койки у окна, и Чачо приложил ухо к стене. Примерно через минуту он показал на окно и кивнул.

Фиделито ловко, будто мартышка, вскарабкался на верхнюю койку и задрал ночную рубашку. Настал его звездный час.

— Вой а энсеньяре ла мапа мунди,— провозгласил он. «Я покажу ему карту мира»,— перевел про себя Матт. Кому он ее покажет? И что это за карта мира такая? Фиделито просунул между прутьями тощую задницу

и бодро завилял ею. С улицы послышался голос Рауля:

— Ох, когда-нибудь я захвачу с собой рогатку. Под бурные аплодисменты мальчишек Фиделито

спрыгнул с койки.

— Я здесь самый маленький, только я один и умещаюсь,— гордо пояснил он, пыжась, как бентамский петух.

Вошел Рауль. Он ни словом не упомянул о дерзкой выходке Фиделито. Молча выдвинул на середину комнаты стул, мальчишки расселись по койкам и приготовились слушать. Сегодняшняя беседа называлась «Почему индивидуализм похож на лошадь о пяти ногах». Рауль объяснил, что дела идут гладко, только когда люди работают вместе. Они выбирают себе цель и помогают друг другу ее достичь.

— Представьте себе,— говорил хранитель,— что вы гребете на лодке и половина хочет плыть в одну сторону, а половина в другую. Что произойдет?

Он выжидательно замолчал — вскоре кто-то поднял руку:

— Будем кружиться на месте.

— Очень хорошо! — просиял Рауль.— Чтобы достичь берега, все должны грести дружно.

— А что, если мы не хотим добраться до берега? — спросил Чачо.

— Хороший вопрос,— одобрил хранитель.— Кто скажет, что произойдет, если мы останемся в лодке на много дней? — Он опять замолчал, ожидая ответа.

— Умрем с голоду,— отозвался кто-то.

— Вот тебе и ответ, Чачо,— сказал Рауль.— Мы все умрем с голоду! Теперь я могу перейти к разговору о лошади о пяти ногах. Лошадь прекрасно бегает и на четырех ногах. Для того она и создана. Теперь представьте себе, что у нее выросла пятая нога, которая только и думает, как бы ублажить себя. Остальные четыре ноги бегут и бегут, а пятая — назовем ее индивидуализмом — хочет неторопливо погулять на зеленом лугу или вообще вздремнуть после обеда. Тогда бедное животное просто упадет! Вот почему нам придется отвести несчастную лошадь к ветеринару и отпилить у нее пятую ногу. На первый взгляд это, конечно, выглядит жестоко, но в новом Ацтлане нам предстоит работать сообща, иначе все мы будем барахтаться в грязи. Вопросы есть?

Рауль долго ждал. Наконец Матт поднял руку и спросил:

— А почему бы не вживить лошади в мозг специальный компьютерный чип? Тогда будет неважно, сколько у нее ног...

По комнате пролетел испуганный шепоток.

— Ты хочешь сказать...— Хранитель запнулся, как будто не до конца понял сказанное.— Ты предлагаешь превратить лошадь в зомби?!

— Не вижу особой разницы — вживить ей чип или отпилить лишнюю ногу,— сказал Матт,— Нам ведь что нужно? Нам нужно, чтобы лошадь хорошо работала и не тратила время на цветочки.

— Круто! — восхитился Чачо.

— Но ты... неужели ты не видишь разницы? — От изумления Рауль не находил слов.

— Каждый раз, когда нам хочется есть, мы повторяем Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления,— пояснил Матт.— Вы твердите нам, что упорядоченное производство материальных благ жизненно необходимо для всеобщего благосостояния народа. Очевидно, от нас требуют следовать правилам и не разгуливать по зеленым лугам. Но лошади не такие умные, как люди. Вот и получается, что гораздо разумнее было бы запрограммировать их компьютерными чипами.

Матт решил, что это блестящий аргумент, и не понимал, почему хранитель сердится. Эль-Патрон мгновенно понял бы его логику.

— Похоже, с тобой очень сильно недоработали,— проговорил Рауль, с видимым трудом сдерживая гнев.— Друзья мои, среди нас объявился гнилой аристократишка, которому следует твердо объяснить волю народа!

Реакция Рауля удивила Матта. Хранитель сам спросил, есть ли у них вопросы. Даже требовал вопросов.

— На сегодня хватит! — Рауль встал и отряхнул униформу, как будто коснулся чего-то нечистого.— Чем раньше этот гнилой аристократишка отправится на планктонную фабрику, тем лучше. Больше я ничего не могу сказать.

И он размашисто вышел из комнаты. Мальчишки тут же сгрудились вокруг Матта.

— Класс! Здорово ты его приложил! — восклицали они.

— Лучше, чем я,— с уважением признал Фиделито, прыгая на кровати.

— Он даже не заставил нас повторять Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления,— вставил кто-то.

— Черт возьми, а я сначала посчитал тебя хлюпиком, — сказал Чачо.— А у тебя храбрости как у льва.

— Да что?! Что я такого сделал? — недоумевал Матт, совершенно сбитый с толку.

— Всего лишь сказал ему, что хранители стараются превратить нас в стадо кротов!

До поздней ночи Матт лежал на верхней койке и напряженно думал, раз за разом прокручивая в голове события уходящего дня. Он не знал, в большую ли лужу ухитрился сесть и какого ожидать возмездия. К Раулю он не испытывал особой неприязни. Всего лишь считал его дураком. Матт решил, что лучше не наступать на ноги людям, которые так обижаются на простые слова. Какой вред от слов?! Тэм Лин вот любил поспорить — чем горячее, тем лучше. Он называл это разминкой для мозгов.

Изогнувшись под колючим шерстяным одеялом, Матт ощупал свою правую ногу. Это его единственная слабость, ни в коем случае нельзя никому показывать эту надпись. Хоть Тэм Лин и говорит, что между людьми и клонами нет никакой разницы, весь жизненный опыт Матта противоречил этому. Люди ненавидят клонов. Так уж заведено, и Рауль может воспользоваться этим во вред Матту. Никто не должен увидеть татуировку, привязывавшую Матта к Стране грез и к старому королю-вампиру в ужасном черном замке.

«Вампир!» — повторил про себя Матт. Эль-Патрон порадовался бы такому определению.

Он любил внушать страх. Матт добавил еще несколько крупинок к скудным сведениям о новом мире, в который его занесло. Аристократ — это самое жалкое существо, паразит, обращающий в рабство честных людей. Крот, самое страшное здешнее оскорбление,— это обычный безобидный идиойд, многие тысячи которых с незапамятных времен подстригают траву, моют полы, выращивают мак... Более приличное название для них — зомби. Впрочем, как их ни называй, Матт считал, что они заслуживают скорее жалости, чем злобы.

Он не мог выкинуть из головы мысли о Селии и Тэме Лине. Печаль грозила захлестнуть его с головой, а Матт не хотел расплакаться, как малыш, у всех на виду. Вместо этого он стал думать о Сан-Луисе. Он сразу же отправится искать монастырь Сайта-Клара и найдет Марию. Мысль о Марии несколько приободрила его.

А еще Матт был рад, что получил признание у своих новых друзей. Это было самое чудесное происшествие в его жизни. Мальчишки приняли его как настоящего человека. Ему казалось, будто он всю жизнь брел по пустыне и вдруг оказался в самом большом и красивом оазисе на свете.

 

28

Планктонная фабрика

Утром Рауль оделил мальчиков новой порцией вдохновляющей беседы. Она была посвящена аристократам: какие они привлекательные на вид и какая гниль скрывается под красивой оболочкой. О Матте не было сказано ни слова. Кое-кто из ребят помладше в сомнениях призадумался, но Чачо и Фиделито, едва за хранителем закрылась дверь, немедленно провозгласили Матта национальным героем.

После окончания беседы Матта усадили за работу. Ему было велено вместе с младшими делать пилюли, но норму назначили вдвое больше, чем малышам: «пусть узнает цену труда». Однако Матт не особо волновался. Когда они доберутся до Сан-Луиса, он отправится искать монастырь раньше, чем Фиделито успеет сказать «тяжело, но справедливо».

На завтрак ему дали всего лишь полмиски бобов и три тортильи вместо шести. По предложению Чачо каждый из старших ребят отдал ему ложку из своей порции, так что он все-таки съел полную миску.

Ближе к середине дня Рауль вызвал троих мальчиков, которым предстояло лететь в Сан-Луис, и проводил их к гравилету.

— Здесь вы катались как сыр в масле,— напутствовал он их.— Наш лагерь — просто курорт по сравнению с тем местом, куда вы направляетесь. Но если вы будете работать хорошо и сохраните репутацию незапятнанной, то к восемнадцати годам сможете заслужить статус полноправного гражданина.

— К кротам их статусы,— проворчал Чачо.

— Нехорошее начало. Совсем нехорошее,— укорил его Рауль.

До этого Матт был в гравилете всего один раз — в ту кошмарную ночь, когда его предали Стивен и Эмилия. Этот гравилет был совсем не таким роскошным. Вместо огромных мягких диванов в нем стояли пластиковые кресла, воняло потом и плесенью. Рауль усадил их в середину, как можно дальше от окон, и вручил мешок пластиковых ленточек — плести сандалии.

— Я же говорил, что всю дорогу нам придется пахать,— шепнул Чачо.

Хранитель пристегнул их ремнями и, не сказав ни слова, вышел. Весь гравилет был завален мешками пластиковых сандалий, так что мальчики даже не могли выглянуть в окно. Встать они тоже не могли, потому что ремни прочно удерживали их на месте.

«Ну что за люди?! — думал Матт. Нет им покоя, пока не возьмут все под свой контроль».

Едва гравилет поднялся в воздух, Фиделито заявил, что в полете его всегда тошнит.

— Если наблюешь на меня, получишь,— пригрозил Чачо.

Матт решил проблему, поставив на колени малышу мешок с пластиковыми ленточками.

— Ты гений,— восхитился Чачо.— Не стесняйся, Фиделито. Покажи, на что ты способен.

«Интересно, что сейчас делают Стивен и Эмилия?» — думал Матт.

Стивен теперь наследный принц Опиума. Он торжествует. Наверное, приехали его школьные друзья и в саду, где Эль-Патрон обычно праздновал свои дни рождения, накрыли огромный стол. Эмилия окружила себя девочками-идиойдами с цветами, а может, отослала их в поля. Все равно они ни на что больше не способны...

«Наверно, эти девочки пытались бежать вместе с родителями»,— подумал Матт и содрогнулся от ужаса.

Эти малышки были не старше Фиделито, который тем временем проиграл неравную битву с воздушной болезнью и теперь щедро орошал пластиковые ленточки полупереваренными бобами и тортильями.

— Надо было не кормить тебя завтраком,— вздохнул Чачо.

— А что я могу поделать? — сдавленно пропыхтел Фиделито.

Остаток полета — слава богу, короткий — прошел в облаке кислой вони. В тщетной попытке отодвинуться от источника запаха Матт наклонился в одну сторону, Чачо — в другую. На счастье, гравилет вскоре приземлился. Когда пилот увидел, что творится в салоне, он отстегнул ремни и вытолкал мальчиков наружу.

Матт рухнул на колени в горячий песок, вдохнул знойный воздух и тотчас же горько пожалел об этом. Снаружи воняло еще сильнее, чем внутри. Как будто под жарким солнцем гнили тысячи рыб. Не в силах больше сдерживаться, Матт уступил природе и опорожнил желудок. Невдалеке от него то же самое проделал Чачо.

— Я был в чистилище. Теперь я в аду,— простонал он.

— Не могу больше,— хныкал Фиделито.

Матт с трудом поднялся на ноги и, подхватив малыша под мышки, потащил его к громадному серому зданию, скрывающемуся в дрожащем знойном мареве. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись ослепительно белые холмы и лужи с какой-то красноватой жижей. Чачо понуро ковылял следом.

Матт втащил Фиделито в дверь и привалился к стене, пытаясь перевести дыхание. Внутри воздух был прохладнее и чуточку свежее. Комната была полна бурлящих чанов, вокруг которых суетились мальчишки. Они угрюмо шарили в воде большими сачками и не обращали на новоприбывших ни малейшего внимания.

Через несколько минут к Матту вернулось достаточно сил, чтобы он смог оторваться от стены. Ноги подгибались, как резиновые, в животе ворочался тяжелый горький комок.

— Кто здесь главный? — спросил он. Один из мальчишек молча указал на дверь.

Матт постучался и вошел. Внутри сидели несколько мужчин в таких же черных униформах с эмблемой в виде пчелиного улья на рукаве, что и у Рауля.

— Это один из тех лос бичос — червяков, которые испоганили мой гравилет,— сказал пилот.

— Как тебя звать? — спросил хранитель.

— Матт Ортега,— ответил Матт.

— А, аристократишка...

«Прекрасно! — подумал Матт.— Рауль уже доложил обо мне».

— Ну, здесь твое чванство не пройдет,— продолжал хранитель.— У нас тут есть местечко под названием Костяной двор, так вот, самые злостные баламуты выходят оттуда смирными, как овечки.

— Первым делом пусть отмоют мне гравилет,— потребовал пилот.

Так вот получилось, что в последующие полчаса Матт и Чачо с мокрыми тряпками в руках оттирали полы и стены гравилета. Напоследок — и это было самое противное — их заставили промыть все пластиковые ленточки в ведре с теплой мыльной водой.

Воздух уже не казался им таким зловонным, как прежде.

— Вонь стоит все такая же,— заверил их пилот, развалившись в кресле под пластиковым навесом.— Просто чем дольше вы здесь находитесь, тем меньше ее замечаете. Она парализует обоняние.

— Надо было бы заставить Фиделито выпить это,— сказал Чачо, брезгливо косясь на содержимое ведра.

— Оставь его в покое,— вступился за малыша Матт. Бедняга Фиделито клубочком скорчился на земле. Ни у кого из ребят духу не хватило заставить его работать.

Когда они закончили, главный хранитель по имени Карлос устроил им экскурсию по фабрике.

— Это чаны с рассолом,— объяснял он.— Вы должны вылавливать насекомых из чанов вот этими сачками.— Он показал.— А когда планктон созреет, его нужно собирать.

— Что такое «планктон»? — отважился спросить Матт.

— Планктон! — с жаром воскликнул Карлос, как будто только и ждал этого вопроса — Это пища, которую киты отцеживают из океана. Микроскопические растения и животные, плавающие в верхнем слое воды. Трудно поверить, что эти крохотные существа способны прокормить гигантского кита, но, как ни странно, это правда. Планктон — это восьмое чудо света. В нем содержится много белков, витаминов, пищевых волокон. В нем есть все, что необходимо киту для полного счастья, и все, в чем нуждаются люди. Из планктона мы производим гамбургеры, хот-доги, бурритос. А в тонко измельченном виде он способен заменить материнское молоко.

Карлос говорил еще долго. Казалось, цель всей его жизни — сделать так, чтобы люди полюбили планктон всем сердцем. Они вышли из здания. Хранитель словно и не замечал унылой пустыни, протянувшейся до самого горизонта.

Вдалеке Матт увидел высокую защитную изгородь и совсем пал духом. Мерзкая вонь, нестерпимая жара, влажность такая, что спортивный костюм прилип к телу, словно вторая кожа... И в этом месте ему предстоит обитать до восемнадцати лет!

— Где Сан-Луис? — спросил он.

— Мы рассказываем только то, что вам следует знать — ответил Карлос— Когда мы сочтем, что вы нуждаетесь в этой информации, тогда и сообщим. И не забивайте себе голову мыслями о выходе за забор. По верхней проволоке пропущен ток. Если сунетесь, вас отбросит, как тыквенное семечко. А это соляные холмы.— Он показал на бесконечные белые дюны.— Когда урожай планктона собран, мы выпариваем рассол, а полученную соль продаем. Это самые высокие соляные горы в мире! Люди приезжают со всего света, чтобы полюбоваться на них.

«Какие еще люди?» — подумал Матт, оглядывая унылый пейзаж.

Взвыла сирена.

— Пришло время завтракать! — воскликнул Карлос и повел их к высокой дюне.

Она оказалась куда прочнее, чем можно было подумать. На вершине было оборудовано что-то вроде обеденной зоны с длинными рядами столов и скамеек. Вдоль края были выставлены горшки с пластиковыми цветами, посредине стоял флюгер в виде кита, пускающего фонтан. Легкий ветерок припорошил кожу Матта тонкой соляной пылью.

— Обеденная зона — это моя идея,— гордо сообщил Карлос, усаживаясь на скамью.— По-моему, это здорово поднимает общий моральный дух.

Однако мальчишки, карабкающиеся по склону с кастрюлями и тарелками в руках, особо счастливыми не выглядели. Они водрузили свои ноши на столы и, как солдаты, выстроились в шеренги. Карлос велел Матту, Чачо и Фиделито встать в конце строя. Их заставили повторить Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления, после чего угрюмый прыщавый парень принялся раздавать еду.

— Что это за гадость? — спросил Чачо, понюхав содержимое миски.

— Деликатесный питательный планктон,— проворчал парень.

— Все, что нужно китам для полного счастья,— поддакнул другой и сделал вид, что его тошнит.

Поймав на себе сердитый взгляд Карлоса, мальчишки вытянулись по струнке.

— Я не допущу, чтобы вы оскорбляли пищу,— сказал хранитель.— Пища — это удивительное чудо! Миллионы людей умерли от недоедания, а вам, счастливчикам, повезло: вы получаете свою порцию еды целых три раза в день. В былые времена гнилые аристократишки лакомились жареными фазанами и молочными поросятами, а крестьянам приходилось жевать траву и древесную кору. В новом Ацтлане вся пища делится поровну. Если хоть одному человеку не достается жареных фазанов и молочных поросят, то и другие должны отказаться их есть. Планктон — самое вкусное в мире блюдо, если его едят все наравне.

На это никто не нашелся что ответить. Матт догадывался, что он здесь единственный, кому доводилось лакомиться жареными фазанами и молочными поросятами, но, хоть убей, не мог понять, почему планктон должен стать вкуснее, если его будут есть все наравне. Планктон оказался липким и в то же время каким-то омерзительно хрустким, он обволакивал рот жирной пленкой, как протухший клей.

С высокого холма была хорошо видна защитная изгородь. Матт прищурился, прикрыл глаза от слепящего солнца, но все равно не смог ничего разглядеть позади нее. Заметил только, что далеко-далеко на западе поблескивает вода.

— Это Калифорнийский залив,— сказал Карлос, проследив за взглядом Матта.

— Там водятся киты? — спросил Матт.

— Им пришлось бы приносить с собой собственные ванны,— сказал кто-то из мальчишек.

Карлос сокрушенно вздохнул.

— Раньше там водились киты. Когда-то вся эта местность была покрыта водой.— Он показал на горную гряду на востоке.— Там была береговая линия. Но за многие годы вода в Рио-Колорадо стала такой грязной, что киты погибли.

— А что стало с заливом? — спросил Чачо.

— Это одно из величайших инженерных достижений Ацтлана,— гордо сообщил Карлос — Мы повернули реку вспять и пустили ее по подземному каналу в Страну грез. Избавившись от загрязнителей, мы стали выращивать в заливе планктон. Свежая вода поступает с юга, но из-за обширных масштабов нашей работы и нехватки речной воды залив стал усыхать.

Так вот, значит, откуда в Опиум поступает вода, понял Матт. Из реки такой грязной, что даже киты гибнут!

Ему стало интересно, знал ли об этом Эль-Патрон. Наверняка знал, решил Матт. И все равно использовал. Вода ведь бесплатная, а Эль-Патрон любил извлекать выгоду из всего, из чего только можно.

После завтрака Матта, Чачо и Фиделито отправили к чанам с рассолом, где выращивались креветки. Длинная вереница этих нехитрых приспособлений тянулась к западу от центральной фабрики; вдоль них проходила труба с водой. В чанах копошилась густая креветочная масса. Креветки питались багряными водорослями, и поэтому тельца их стали красными, как кровь. От этого же покраснела и вода в лужах, которые Матт заметил сразу после прибытия.

Сперва работа показалась ему интересной. Матту нравились маленькие деловитые креветки, а их крохотные тельца с перистыми жабрами были красивы, как цветы. Его обязанности состояли в том, чтобы вылавливать из чанов залетевших туда насекомых и при необходимости подливать свежую воду. Однако вскоре выяснилось, что чаны тянутся на многие мили, а вредных козявок — мириады. Через несколько часов беспрестанного хождения у Матта заболели руки, затекла спина, глаза горели и слезились от соли. Хромая от чана к чану, Фиделито тихонечко похныкивал.

Во все стороны простиралась голая пустыня, нигде не было ни единого деревца, чтобы укрыться под ним от солнца. Бесконечные вереницы чанов уходили к далекому заливу, который Матт видел за завтраком. Отсюда вода казалась синей, глубокой и очень прохладной.

— Ты умеешь плавать? — спросил он у Чачо.

— Где мне было научиться этому чванству?!

Когда Чачо уставал, он становился ужасным грубияном. Матт сообразил, что чванство — это то, что станет делать только гнилой, избалованный аристократишка.

— А я умею,— похвастался Фиделито.

— И где же ты, жалкий червячок, этому научился? В чане с креветками? — проворчал Чачо.

Фиделито не обиделся — похоже, он принялся всерьез обдумывать этот вопрос. Матт уже успел подметить, что маленький мальчик отличался на редкость славным характером. Пусть он писается в постель и страдает морской болезнью от малейшего дуновения ветерка, но его добрый нрав с лихвой восполняет все эти недостатки.

— Я же совсем маленький. Я и в чане смог бы поплавать...

— Ага, и креветки откусят тебе пипиську!

Фиделито бросил на Чачо встревоженный взгляд.

— Ой,— испугался он.— Об этом я не подумал!

— Где ты научился плавать? — спросил Матт, чтобы переменить тему.

— Ми абуэлита научила меня на Юкатане. Мы жили на берегу моря.

— И как там — здорово?

— Здорово?! — вскричал Фиделито.— Не то слово! Там просто классно! У нас был маленький белый домик с травяной крышей. Бабушка продавала рыбу на рынке, а по выходным брала меня покататься на каноэ. Вот тогда она и научила меня плавать, на всякий случай — вдруг я из лодки вывалюсь...

— Если там было так здорово, то зачем же она побежала через границу? — спросил Чачо.

— Была буря,— ответил малыш.— Налетел ура... ура...

— Ураган,— подсказал Матт.

— Да! И море смыло весь наш поселок. Нам пришлось жить в лагере для беженцев.

— Вот оно что,— протянул Чачо, как будто это все объясняло.

— Мы жили в большой комнате, и там было еще много всякого народу, и всем приходилось все делать вместе и одинаково. А дерева ни одного не росло. Было так плохо, что ми абуэлита заболела. Она ничего не хотела есть, и ее кормили силком.

— Каждый гражданин обязан беречь свою жизнь и вносить посильный вклад во всеобщее благосостояние,— сказал Чачо.— Мне этим уже плешь проели...

— Почему же твою бабушку не отпустили обратно к морю? — спросил Матт.

— Ты ничего не понимаешь,— вздохнул Чачо.— Они держали ее под замком, чтобы им было о ком заботиться. Если всех бедняков выпустить, они разбегутся. Зачем тогда будут нужны хранители? Кому они станут помогать?!

Матт был потрясен. Ничего нелепее он в жизни не слыхивал, и все-таки в этом был определенный смысл. Почему мальчиков держат взаперти? Потому что если открыть двери, они разбегутся...

— И весь Ацтлан устроен так же?

— Нет, что ты,— ответил Чачо.— Почти везде жизнь идет более или менее нормально. Но если попадешь в лапы к хранителям, все — тебе конец. Понимаешь, мы записные неудачники. У нас нет ни дома, ни работы, ни денег, поэтому о нас нужно заботиться.

— Ты тоже вырос в лагере? — спросил Фиделито у Матта.

Вопрос был совсем невинный, но затрагивал тему, на которую Матт не хотел распространяться. К счастью, его спас Карлос, прикативший на небольшом электромобильчике. Он подъехал совершенно бесшумно, так что никто из мальчиков вовремя не заметил его приближения.

— Я слежу за вами уже пятнадцать минут,— сказал Карлос— Вы отлыниваете от работы.

— Фиделито перегрелся на солнце,— поспешно объяснил Чачо.— Мы боялись, он упадет в обморок.

— Поешь соли,— посоветовал Карлос малышу.— Соль очень полезна. Вам пора идти обратно, иначе не успеете вернуться до темноты.

Он покатил прочь.

— Погодите! Не могли бы вы захватить Фиделито? — попросил Чачо.— Он очень устал.

Карлос обернулся.

— Эх, мальчики, мальчики! — Он укоризненно покачал головой.— Разве вас не учили, что между равными работа делится поровну? Если одному приходится идти пешком, остальные тоже должны идти.

— Но вы же не идете пешком,— заметил Матт. Улыбка мигом слетела с лица Карлоса.

— Похоже, наш аристократишка решил прочитать мне лекцию о равенстве? — нахмурился он.— Аристократ — это всего лишь сопливый мальчишка, который считает себя лучше остальных. А я полноправный гражданин. Свои привилегии я заслужил тяжелым трудом и повиновением. Сегодня вечером останешься без ужина.

— К кротам ваш ужин,— буркнул Чачо.

— Без ужина останутся все трое! Я научу вас покоряться воле народа, даже если на это уйдет пятьдесят лет.— Карлос укатил, взметнув облачко соленой пыли.

— Прости, Фиделито,— сказал Чачо.— Из-за нас влетело и тебе. Ты этого не заслужил.

— Я горжусь тем, что я с вами! — воскликнул малыш.— Вы мои компадрес! К кротам Карлоса! К кротам хранителей!

Фиделито выпятил тощую грудь, и в его глазах сверкнул такой бунтарский огонь, что Матт и Чачо покатились от истерического хохота.

 

29

Промывка пыльных мозгов

— Почему все упорно называют меня аристократишкой? — спросил Матт, когда они плелись обратно вдоль бесконечной вереницы креветочных чанов. Чачо рукавом утер пот со лба.

— Не знаю. Может, оттого, как ты говоришь? Или оттого, что ты всегда думаешь?..

Матт подумал о полученном образовании. Он прочитал целые горы книг. Слушал беседы Эль-Патрона с самыми влиятельными людьми на свете.

— Ты будто... не знаю даже, как сказать... будто мой дедушка. По манерам то есть. Не чавкаешь за едой, не плюешь на пол. Никогда не слыхал, чтобы ты ругался. Это нормально, но ты не такой, как все.

Матт похолодел. Он просто старался подражать Эль-Патрону, совсем позабыв, что тот на сто лет отстал от времени!

— Эль ме саэ бьен. По-моему, он классный парень,— сказал Фиделито.

— Классный, конечно. Только...— Чачо обернулся к Матту.— Понимаешь, ты, кажется, привык к лучшей жизни. Мы-то все родились в грязи и знаем, что никогда из нее не выберемся.

— В этой дыре мы вместе.— Матт обвел рукой знойную пустыню.

— Да. Добро пожаловать в нашу маленькую преисподнюю.— Чачо стряхнул со штанов крупные хлопья соли.

На ужин были планктонные пирожки и отварные водоросли. Матт легко обошелся без еды, но ему было ужасно жалко Фиделито. Мальчонка был такой тощий, что того и гляди помрет с голоду. Чачо нашел выход из положения: впился свирепым взглядом в какого-то мальчишку помельче, и тот без возражений отдал половину своей порции. При необходимости Чачо мог, как оборотень, превращаться в волка.

— Ешь,— велел он Фиделито.

— Не буду, если вам тоже не дадут,— запротестовал малыш.

— Сперва попробуй. Хочу знать, не отравлена ли еда... Фиделито запихнул в рот пирожок. Через минуту его тарелка была пуста.

Как и в лагере на фронтьере, перед сном пришел хранитель, чтобы провести вдохновляющую беседу. Хранителя звали Хорхе. Для Матта все они были на одно лицо — Рауль, Карлос, Хорхе... Все носили черную униформу с пчелиным ульем на рукаве, и все были придурками.

Беседа Хорхе называлась «Почему мозги пылятся, как старые комнаты».

— Если мы целый день работаем на жарком солнце,— говорил Хорхе,— то что случается с нашими телами?

Он выжидательно замолчал: точь-в-точь как Рауль.

— Мы запачкаемся,— сказал кто-то.

— Правильно! — просиял хранитель.— Наши лица станут грязными, руки станут грязными, тела станут грязными. И что мы тогда сделаем?

— Примем душ,— ответил все тот же мальчишка. Похоже, все привыкли к подобному ходу беседы.

— Да! Мы смоем старую грязь и снова почувствуем себя хорошо. Быть чистыми хорошо!

— Быть чистыми хорошо,— повторили все мальчишки, кроме Матта, Чачо и Фиделито.

Для них это было в новинку.

— Давайте скажем еще раз, чтобы наши новые братья могли произнести это вместе с нами,— сказал Хорхе.— Быть чистыми хорошо.

— Быть чистыми хорошо,— повторили мальчишки — Матт, Чачо и Фиделито вместе со всеми.

— Наши умы и наша работа тоже могут покрываться грязью и тогда нуждаются в промывке,— продолжал хранитель.— Дверь, которую все время открывают и закрывают, не заедает, потому что петли никогда не ржавеют. То же самое и с работой. Если вы не отлыниваете,— он пристально посмотрел на Матта, Чачо и Фиделито,— у вас формируются необходимые навыки. Ваша работа никогда не заржавеет.

«Постойте-ка»,— подумал Матт.

Дверь на кухне у Селии использовалась весьма часто, но в сырые дни она разбухала, и, чтобы открыть, приходилось налегать на нее плечом. Однажды Тэм Лин так разозлился, что кулаком пробил в двери здоровенную дыру. Дверь пришлось поменять, и новая работала гораздо лучше старой. Но вслух Матт ничего не сказал, потому что не хотел остаться без завтрака.

— Поэтому если мы будем упорно работать и не станем отлынивать,— сказал Хорхе,— у нашей работы не будет времени запачкаться. Но наши мозги тоже могут наполниться пылью и микробами. Кто скажет мне, как держать мозги в чистоте?

Чачо хихикнул, и Матт пихнул его локтем. Сейчас его ядовитые реплики были нужны меньше всего.

Несколько мальчишек подняли руки, но хранитель не обратил на них внимания.

— Думаю, наши новые братья вполне могут ответить на этот вопрос. Что скажешь, Матт?

В тот же миг все глаза обратились на Матта. Он словно попал в перекрестье прожекторов Эль-Патроновой службы безопасности.

— Гм... я? — пролепетал он.— Я здесь совсем недавно.

— Но у тебя так много интересных идей,— вкрадчиво произнес Хорхе.— Будь добр, поделись с нами.

Матт лихорадочно перебрал в памяти все доводы хранителя.

— Может быть... держать мозги в чистоте нужно... так же, как дверь, чтобы она не заржавела? Если все время работать мозгами, в них не заведутся микробы.

Матту показалось, что это блестящий ответ, особенно если учесть, что вопрос обрушился на него, как гром среди ясного неба.

Однако, судя по тому, как напряглись лица остальных мальчишек, как вытянулись в некоем подобии улыбки тонкие губы Хорхе, ответ оказался неверным. Промашка...

— Нездоровые суждения, не направленные на благо народа, должны быть излечены самокритикой,— торжественно заявил Хорхе.— Кто покажет Матту, как это делается?

— Я! Я! — наперебой заорали мальчишки, вытягивая руки.

Хранитель выбрал одного — до самых ушей покрытого чудовищной сыпью. У всех мальчишек была плохая кожа, но этот, не напрягаясь, взял бы первый приз. Болячки торчали у него даже из волос.

— Давай, Тон-Тон. Начинай,— велел Хорхе. Лицо у Тон-Тона было словно размазанное о стену.

Если заглянуть в широкие ноздри, подумал Матт, можно увидеть, что творится у него в голове.

— Я, гм, сегодня утром подумал, не украсть ли, гм, еды,— вдохновенно признался Тон-Тон — Повар на минутку оставил котел без присмотра, и я... я... гм... хотел стащить блинчик, но... гм... не стащил.

— Значит, тебя посещали мысли, не достойные человека, заботящегося о всеобщем благосостоянии народа? — уточнил Хорхе.

— Меня... гм... да.

— Какое наказание должен понести человек, которого посещают запрещенные мысли?

«На каком языке они разговаривают?!» — недоумевал Матт.

Каждое слово было вроде бы понятным, но общий смысл сказанного упорно ускользал.

— Я... я должен, гм, перед следующим завтраком, гм, два раза прочитать Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления,— сказал Тон-Тон.

— Очень хорошо! — вскричал Хорхе.

После этого хранитель вызвал еще нескольких мальчишек, и каждый признался в разных диковинных проступках, например в том, что неправильно свернул одеяло или использовал во время мытья слишком много мыла. Наказанием были Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления. Единственным исключением стал мальчик, который сознался, что проспал целых три часа после обеда.

Хорхе нахмурился.

— Это серьезная провинность. Утром останешься без завтрака,— сказал он.

Мальчик понурился.

Больше руки не поднимались. Хранитель обернулся к Матту.

— Теперь наш новый брат понял, что такое самокритика. Может быть, он расскажет нам о своих недостатках?

Он ждал. Тон-Тон и остальные ребята подались вперед.

— Ну? — нетерпеливо подбодрил его Хорхе.

— Я не сделал ничего плохого,— сказал Матт. По комнате прокатился вздох ужаса.

— Ничего плохого? — Хранитель повысил голос— Ничего плохого?! А что ты скажешь о предложении вживить компьютерные чипы в головы ни в чем не повинных лошадей? А кто испортил мешок пластиковых полосок, предназначенных для плетения сандалий? А кто подбивал своих братьев отлынивать от работы, когда вам было поручено чистить креветочные чаны?

— Пластиковые полоски испортил я,— пискнул Фиделито.

Он был напуган до смерти, и Матт поспешно вставил:

— Он не виноват. Это я дал ему мешок.

— Вот теперь ты на правильном пути,— похвалил Хорхе.

— Но вырвало-то меня! — упрямился малыш.

— Ты не виноват, брат,— сказал хранитель.— Тебя сбил с правильного пути этот гнилой аристократишка. Сиди тихо! — гаркнул он, видя, что Фиделито намеревается и дальше брать вину на себя.— Остальные должны помочь этому аристократу увидеть всю глубину его заблуждений. Мы сделаем это потому, что любим его и готовы с радостью принять его в свой улей.

И тогда они накинулись на него. Все до единого — кроме Чачо и Фиделито — бросали в лицо Матту страшные обвинения. Он говорит как аристократ. И одеяло сворачивает по-чванному. И чистит ногти. И употребляет слова, которых нормальные люди не понимают. Все, о чем говорил Чачо — и намного больше,— летело в Матта, словно комья грязи. Его ранила не столько несправедливость обвинений, сколько злоба, которая за ними стояла. До этого Матту казалось, будто мальчишки относятся к нему неплохо. Он считал, что наконец-то попал в оазис — пусть суровый и малопривлекательный, но все-таки оазис,— где его приняли как равного.

И вот эти мечты лопнули, как мыльный пузырь. Они знали, кто он такой! Может, и не понимали, насколько сильно он от них отличается, но все же чувствовали, что он не из их среды. Его будут забрасывать грязью, пока он не задохнется под ее тяжестью.

Он слышал, как мальчишки расходятся по своим местам. Слышал, как Чачо, выругавшись вполголоса, полез на верхнюю койку. Матт остался один. Он лежал скорчившись на полу посреди комнаты, будто разбитая кукла, какой он, в сущности, и являлся. И все-таки...

И все-таки изнутри, из таких глубин, о существовании которых Матт и не догадывался, послышались голоса.

«Тут есть один маленький секрет,— шептал ему на ухо Тэм Лин.— Никто не может отличить человека от клона. А все потому, что между ними нет никакой разницы. Разговоры о том, что клоны — низшие существа, не более чем гнусная ложь».

Потом его обняли руки Селии, и Матт вдохнул аромат листьев кориандра, которые она резала к обеду.

«Я люблю тебя, ми ихо,— говорила Селия.— Никогда этого не забывай».

Потом Эль-Патрон коснулся головы Матта корявыми старческими пальцами и сказал: «Мэр нашей деревни стал кидать в толпу монетки. Мы, как шальные, бросались на них, катались в грязи, будто свиньи! Так нам нужны были деньги! Мы были бедны как церковные крысы, без гроша в кармане. Ты точь-в-точь такой, каким был я в твои годы».

Матт вздрогнул. Пусть Эль-Патрон и не любил его, но Матт восхищался его лучшими качествами: волей к жизни, стремлением раскидывать ветви, пока не скроешь в своей тени целый лес. Матт отвернулся от Эль-Патрона и увидел Марию.

— Боже мой, как я по тебе соскучилась! — воскликнула Мария и поцеловала его.

— Я тебя люблю,— произнес Матт.

— Я тоже тебя люблю,— ответила Мария.— Хотя знаю, что это грех и что я, наверное, попаду за это в ад.

— Если у меня есть душа, я пойду за тобой,— пообещал Матт.

Он поднялся с пола и только сейчас увидел, что в комнате потемнело. Чачо и Фиделито смотрели на него со своих коек под потолком. Кто-то очень пожалеет, что положил Фиделито на верхнюю койку. Чачо выпростал из-под одеяла руку и сделал очень неприличный жест в сторону закрытой двери. Фиделито задрал ночную рубашку и показал ушедшему Хорхе голую задницу.

Матт сглотнул, пытаясь сдержать готовые хлынуть из глаз слезы. Значит, он все-таки не одинок! С такими друзьями он свернет горы и выйдет победителем — точно так же, как Эль-Патрон давным-давно одержал победу над бедностью и смертью.

 

30

Когда киты лишаются ног

Несомненно было одно: здешняя вонь и в самом деле парализовывала обоняние. Матт уже не замечал мерзкого зловония. Еда тоже казалась получше. Вкусной она, конечно же, не стала, но и прежнего отвращения не вызывала. День за днем он с Чачо и Фиделито ходил вдоль длинной вереницы креветочных чанов и вылавливал насекомых. Каждый вечер они тащились обратно, чтобы получить на ужин планктонные гамбургеры, планктонные макароны или планктонные бурритос. Идеи Карлоса о кулинарных достоинствах планктона казались неиссякаемыми.

Когда рост креветок заканчивался, Тон-Тон выводил из ангара огромный, медлительный креветочный комбайн. Ковыляя, как подагрический динозавр, агрегат выливал содержимое чанов в свое бездонное брюхо. Затем Матт снова наполнял чаны свежей водой из трубы, тянущейся от Калифорнийского залива.

Дойдя до западной оконечности креветочной фермы, ребята могли заглянуть через забор и посмотреть на небольшой водоем, который когда-то был бескрайним заливом. Вода в нем была темно-синяя, над ней тучами кружили чайки. Чачо взобрался на край чана, чтобы рассмотреть получше.

До нижней части забора можно было дотронуться, но верхняя проволока гудела от электричества. Фиделито просунул руки сквозь проволочную решетку, словно хотел прикоснуться к манящей синеве. Матт искал в ограде слабые места. Его ни на минуту не оставляли мысли о побеге.

— Что это? — спросил Чачо и показал на север. Матт заслонил глаза от солнца. Там, среди неровностей почвы, отчетливо виднелось что-то белое.

— На деревья вроде не похоже,— сказал Чачо.— Сгоняем посмотреть?

Солнце уже клонилось к западу, но соблазн увидеть что-то новое был слишком велик.

— Далековато... Подожди нас здесь,— велел Матт Фиделито.

Он понимал, что у малыша не хватит сил на долгую прогулку.

— Вы не можете меня бросить. Мы же компадрес! — запротестовал Фиделито.

— Ты будешь охранять наши вещи,— сказал Чачо.— Если кто-нибудь захочет их стянуть, пинай его, куда я тебе показывал.

Фиделито ухмыльнулся и отдал салют, как маленький коммандос.

Матт и Чачо отправились в путь. Расстилающаяся кругом местность была еще более унылая, чем пустыня вокруг соляных разработок. Там после дождей из земли кое-где пробивались полузадушенные сорняки — здесь же не было ничего, кроме белесых солончаков. Земля была усеяна раковинами — напоминаниями о тех давно минувших днях, когда здесь от горизонта до горизонта плескалось полное жизни море.

— Может, это всего лишь большой солончак,— предположил Чачо.

Подойдя ближе, Матт увидел над землей странные силуэты. Одни из них походили на лопасти весел, другие были тонкими и прихотливо изогнутыми. Он никогда не видел ничего подобного. Ребята поднялись на небольшой холм и остановились как вкопанные. Перед ними раскинулась глубокая впадина. От края до края она была полна костей.

Несколько минут Чачо и Матт стояли молча. Потом Чачо пробормотал:

— Сколько же коров тут положили!

— Это не коровы,— сказал Матт.

Черепа были громадные, челюсти вытянуты, как чудовищные птичьи клювы. Каждое ребро было длиннее целой коровы. Вперемешку с ними лежали кости, широкие, как лопаты, и такие огромные, что из них можно было сделать стол или даже кровать. Здесь перемешалось столько скелетов, что Матт даже не стал их считать. Сотни, наверное. Тысячи...

— Это что, человеческий череп? — спросил Чачо. Матт вгляделся в переплетение теней на полпути вниз и понял, на что показывает Чачо.

— Подумать только,— сказал Чачо.— Если туда упадешь, никогда больше не выберешься.

Матт вздрогнул. Он уже собрался было обследовать яму, перелезая с кости на кость, будто по ветвям большого дерева, но теперь понял, что вся конструкция находится в хрупком равновесии. Наступи он на неверное место, и груда костей обрушится, как карточный домик. Он стиснул зубы, осознав, что чудом избежал смерти.

— Пошли обратно,— предложил Чачо.— Не хватало еще, чтобы Фиделито тут шастал.

В ожидании друзей Фиделито развлекался тем, что, сидя на краю креветочного чана, болтал босыми ногами. Сачок он нацепил на голову, чтобы укрыться от солнца.

— Что там такое? — спросил он.

Матт подробно описал кости, и, к его удивлению, малыш сразу же сообразил, кому они принадлежат.

— Это киты,— заявил Фиделито.— Я видел целую кучу китов, когда жил на Юкатане. Иногда они выплывают на берег и не могут вернуться обратно. Ми абуэлита говорила, это потому, что раньше они ходили по земле, а потом забыли, что у них больше нет ног. Фучи! Тьфу! От них воняло, как от ботинок Хорхе! Жителям деревни пришлось похоронить их в песке.

Всю обратную дорогу к фабрике Фиделито весело щебетал о гниющих китах. Любые воспоминания о бабушке придавали ему бодрости.

«Какая сила заманила этих китов навстречу смерти?» — размышлял Матт, с трудом волоча ноги мимо вереницы креветочных чанов.

Может быть, когда пересох Калифорнийский залив, эта впадина была еще полна воды. Может быть, киты решили переждать здесь, пока придут дожди и залив наполнится снова. Но только он не наполнился, а киты уже давно лишились ног и не смогли уйти домой.

Каждый вечер Хорхе проводил воспитательную беседу на ночь, а потом ребята признавались в своих грехах. И каждый вечер все мальчишки, возглавляемые Тон-Тоном, бросали в лицо Матту обвинения одно страшнее другого. Это должно было унизить его, но, как ни странно, чем дольше тянулась экзекуция, тем меньше боли она причиняла. Матту казалось, что он забрел на скотный двор, полный индюков. Иногда, перед зваными праздниками, Эль-Патрон заказывал по нескольку дюжин этих забавных птиц, и Матт любил, облокотившись на изгородь, наблюдать за ними. Тэм Лин говорил, что индюки — самые глупые птицы на свете. Если они в дождь поднимут голову, то могут захлебнуться.

Едва в небе показывался полосатый ястреб, индюки принимались как угорелые носиться по двору, в панике сталкиваясь лбами. «Кулды-кулды-кулды»,— верещали они, хоть весили впятеро больше ястреба и могли с легкостью растоптать его. Вот и теперь, когда мальчишки начинали с азартом перечислять его преступления, Матт слышал то же самое: «Кулды-кулды-кулды».

Когда Матт отказывался покаяться — а такое случалось довольно часто,— глаза Хорхе прищуривались, а губы сжимались в тонкую ниточку. Чачо и Фиделито быстро усвоили, что самый легкий способ избежать больших бед — это сделать то, чего хочет хранитель. Они признавались в самых невероятных прегрешениях, и Хорхе так радовался, что почти никогда не наказывал их.

Вечером после прогулки к китовой яме Матт очень устал. Он вяло пробормотал Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления. Вполуха прослушал беседу хранителя. Речь шла о том, что для игры на пианино нужны все десять пальцев. Пальцы должны поддерживать друг друга и не проявлять индивидуализма.

Фиделито признался, что подавился планктонным молочным коктейлем, а Чачо сказал, что ругался плохими словами, когда зазвенел будильник. Хранитель улыбнулся и повернулся к Матту. Но Матт упрямо молчал. Он понимал, что ведет себя глупо — признался бы в какой-нибудь ерунде, и дело с концом,— но не мог заставить себя пресмыкаться перед Хорхе.

— Я вижу, наш аристократишка нуждается в дальнейшем образовании,— сказал хранитель и обвел глазами сгрудившихся вокруг мальчишек.

Атмосфера в комнате мгновенно переменилась. Все уставились в пол, никто больше не поднимал руки. Матт, все еще пребывающий в сонном оцепенении, ничего не заметил.

— Ты! — неожиданно рявкнул Хорхе так, что ребята съежились, и указал на Тон-Тона.

— Э... я? — пискнул Тон-Тон, как будто не поверил своим ушам.

— Ты стащил из комнаты хранителей голографическую игру! Мы нашли ее под кучей тряпья на кухне.

— Я... гм... я... гм...

— Убираться в комнатах хранителей — почетная обязанность! — гремел Хорхе.— Ее можно заработать покорностью и хорошим поведением, но ты не оправдал доверия. Что надо сделать с мальчиком, который шарит по комнатам и берет вещи, которых нет у других?

«У хранителей есть вещи, которых нет у других»,— пришел к выводу Матт, но вслух этого, естественно, не сказал.

— Он должен выполнять самую тяжелую работу,— попробовал угадать один из мальчишек.

— Нет! — заорал Хорхе.

— Может быть, он должен... должен извиниться? — дрожащим голосом предположил кто-то другой.

— Разве ты еще ничего не понял?! — взревел хранитель.— Рабочие пчелы должны думать обо всем улье. Если они собирают нектар для себя и ничего не приносят домой, то, когда наступят холода, улей погибнет от голода. Так рабочие пчелы не делают. Так поступают только трутни. Они крадут у других. Но когда приходит зима, что случается с трутнями?

— Хорошие пчелы убивают их,— подсказал мальчик, на вид не старше Фиделито.

«Это еще что такое?!» — удивился Матт.

— Правильно! Хорошие пчелы жалят плохих трутней до смерти. Но мы не станем заходить так далеко,— сказал Хорхе.

Матт, затаивший дыхание, с облегчением вздохнул. В Опиуме убийства были делом обычным. Кто знает, какие порядки царят здесь...

Но Тон-Тон был совершенно сломлен ужасом. По его непривлекательному лицу текли слезы. Матт почувствовал, что жалеет мальчишку, и сам себе удивился. Тон-Тон был гнусным подхалимом и заслуживал любого наказания.

— Встань в позу,— велел Хорхе.

Тон-Тон вытянул руки и, широко расставив ноги, оперся о стену ладонями.

— Не забывай: если шевельнешься, будет только хуже. Тон-Тон кивнул.

Хранитель отпер стенной шкаф и принялся выбирать трость. Матт увидел, что внутри хранятся трости самых разных размеров. Хорхе не сразу выбрал подходящую. Тон-Тон тихонько подвывал.

Наконец хранитель остановился на палке толщиной с большой палец. Хлестнул ею по кровати, проверяя на прочность. В комнате воцарилась мертвая тишина, ее нарушали только всхлипы Тон-Тона.

Хорхе, похлопывая себя тростью по ладони, медленно расхаживал взад-вперед. Казалось, он решает, с какой части тела Тон-Тона лучше начать. У мальчишки тряслись руки и ноги; казалось, он вот-вот рухнет на пол. Матту с трудом верилось в происходящее. Это было так жестоко, так бессмысленно! Тон-Тон уже показал, что готов повиноваться. Он унижался перед хранителями по первому их требованию. Но может быть, в этом-то и дело. Эль-Патрон не раз говорил: если не можешь добраться до своего заклятого врага — для острастки накажи у него на глазах первого, кто попадется под руку.

«Это я,— подумал Матт.— Я тот самый враг, которого Хорхе хочет запугать!»

Внезапно хранитель перестал расхаживать и молнией метнулся вперед. Тон-Тон, вконец обезумевший от ужаса, бросился бежать. Хорхе в два прыжка догнал его, повалил на пол и принялся лупить куда попало. Он хлестал и хлестал, пока трость не окрасилась кровью. Фиделито спрятал лицо на груди у Матта.

Наконец Хорхе отступил, тяжело дыша.

— Отнесите его в лазарет,— велел он мальчишкам, жмущимся у двери.

Те покорно подхватили Тон-Тона, обмякшего, как тряпичная кукла, и унесли.

Хорхе прислонил трость к кровати и вытер лицо полотенцем. Никто не шелохнулся. Мальчишки затаили дыхание. Через мгновение Хорхе поднял глаза, и на лице его снова появилось всегдашнее выражение доброго учителя. Ярость схлынула с него, как мгновенно исчезала когда-то с лица Тома, и эта перемена была даже страшнее, чем сам гнев.

— Думаю, наш аристократ усвоил урок,— ласково произнес он.— Итак, Матт, продолжим. Ты можешь признаться нам в каких-либо проступках?

— Нет,— сказал Матт, оттолкнув Фиделито от греха подальше.

Все ахнули.

— Прошу прощения?

— Я не сделал ничего плохого.

Матт хорошо усвоил урок. Его смысл был таков: даже рабская покорность не помогает избежать наказания.

— Понятно,— вздохнул хранитель.— Тебе уже ничем не поможешь. Встань в позу.

— Не вижу разницы,— сказал Матт.— Вы избили Тон-Тона, хотя он лежал на полу.

— Послушайся. Тебе же легче будет,— осмелился шепнуть кто-то.

Хорхе резко обернулся, но разглядеть говорившего не успел.

Матт скрестил руки на груди. В душе он дрожал от страха, но старался не показывать этого. Он смерил хранителя холодным презрительным взглядом, каким Эль-Патрон обычно смотрел на провинившихся слуг.

— Некоторые мальчики,— произнес Хорхе тихим, вкрадчивым голосом, от которого у Матта по спине побежали мурашки,— некоторые мальчики слишком непослушны, и их приходится учить трудным способом. Их приходится ломать, чинить и снова ломать, пока они не научатся делать, как велено. Задание может быть совсем простым, например подмести пол, но они будут выполнять его с охотой, чтобы их не сломали опять. И они будут поступать так всегда, до конца своих дней.

— Другими словами, вы хотите превратить меня в зомби,— сказал Матт.

— Ты что?! — вскричали сразу несколько голосов.

— Как ты смеешь обвинять меня в этом?! Хорхе потянулся за тростью.

— Я признаюсь за него! Я! — взвизгнул Фиделито, выскакивая на середину комнаты.— Он уронил мыло в душевой и не поднял его. И выбросил кашу, потому что в ней был таракан.

— Фиделито, ты идиот! — простонал Чачо.

— Он правда это сделал. Правда! — кричал малыш. Хорхе переводил заинтересованный взгляд с Фиделито на Матта.

— А ну, сядь,— прошипел Матт сквозь зубы.

— Стоп! — вскричал Хорхе.— Здесь мы видим пример наихудшего социального нарушения. Аристократишка превратил этого мальчика в лакея. И поэтому наказать следует лакея.

— Вы же его убьете,— вскричал Матт.

— Никто не может быть слишком мал для обучения,— возразил Хорхе.— Даже королей с младенчества пороли, чтобы приучить их не плакать на торжественных мероприятиях. С шестимесячного возраста!

«Он меня сделал»,— с тоской подумал Матт. Сколько бы он ни сопротивлялся повелениям Хорхе, малышом он поступиться не мог.

— Хорошо, я признаюсь,— сказал Матт.— Я в самом деле уронил мыло в душевой и не поднял. И выбросил кашу, потому что в ней был таракан.

— А еще? — с любопытством осведомился хранитель.

— Я пописал в креветочный чан — не спрашивайте в какой, не помню. И не закрыл воду в кухонной раковине.

— Встань в позу.

Матт послушался, ненавидя себя за это, но еще больше ненавидя хранителя. Пока Хорхе расхаживал вокруг, изматывая ему нервы, мальчик хранил гордое молчание. А когда хранитель метнулся через комнату и нанес первый удар, то не закричал, хотя едва не потерял сознание от боли.

Он безмолвно вытерпел и второй удар тоже, и третий, и четвертый. После шести ударов Хорхе решил, что на сегодня достаточно, а может, у него просто кончились силы, потраченные на порку Тон-Тона. Матт счел, что ему крупно повезло, но не сомневался, что впереди его ждут еще худшие мучения. Хорхе так легко не сдастся.

Матт кое-как доковылял до своего места и рухнул на койку. Он едва заметил, как ушел Хорхе, но, как только дверь закрылась, мальчишки повскакали со своих коек и сгрудились вокруг Матта.

— Ты молодчина! — кричали они.

— Хорхе — слабак,— презрительно бросил высокий тощий парень по имени Флако.

— Слабак?! — еле слышно проговорил Матт.— Но ведь уступил я.

— Чале! Ничего подобного! — воскликнул Флако.— Сегодня Хорхе перешел все границы. Если об этом услышат в главном штабе хранителей, ему конец.

— А кто им расскажет? — возразил Чачо.— Мы тут все равно что на Луне.

— Скоро я стану взрослым и выйду отсюда,— сказал Флако.— Тогда поеду в главный штаб и все расскажу.

— Жду не дождусь,— буркнул Чачо.

— А ты храбрый малый — принял наказание вместо Фиделито,— сказал Флако Матту.— Мы думали, ты гнилой аристократишка, а ты, оказывается, такой же, как мы,

— А я вам что говорил! — просиял Фиделито.

И тут мальчишки принялись спорить, кто из них раньше всех понял, что Матт не гнилой аристократишка, а муй хенте — классный парень. Матт лежал и чувствовал, чтоих признание обволакивает его, как теплая волна. От боли кружилась голова, но он был готов стерпеть все, что угодно, потому что его полюбили.

— Эй, надо его починить,— сказал наконец Флако.

Ребята выглянули в коридор, убедились, что там никого нет, и отнесли Матта в лазарет, где уже крепким сном спал перебинтованный Тон-Тон. Рябой парень в зеленой униформе перевязал Матту раны и налил в ложку три капли бесцветной жидкости.

«Лауданум»,— понял Матт, заметив этикетку на пузырьке.

Он стал вырываться, отказываясь принимать лекарство. Он не хотел превратиться в зомби, как Фелисия, или умереть, как несчастный Моховичок. Впрочем, на долгое сопротивление сил у него не хватило. Плавая в наркотической дреме, Матт задумался: если он умрет и попадет в те места, куда после смерти попадают не-люди, встретит ли он там Моховичка? И не вцепится ли песик Матту в лодыжку за то, что он отнял его у Марии?

 

31

Тон-Тон

— Ох, до чего же мне плохо,— простонал Тон-Тон, пытаясь нашарить возле кровати стакан с водой.

— Да и выглядишь ты неважно,— заметил рябой парень в зеленом.

— Ты, Луна... гм... лучше бы помолчал. У меня еще хватит сил... гм... вышибить тебе мозги.

— Не вышибешь, я теперь хранитель,— самодовольно ухмыльнулся Луна.

— Еще только стажер.

Тон-Тон наконец дотянулся до стакана и отхлебнул глоток, пролив половину на грудь.

— Погодите-ка,— сказал Матт. Он умирал от жажды, но даже не пытался отыскать свой стакан — догадывался, что при малейшем движении его скрутит жестокая боль.— Ты что, учишься на хранителя?

— Ну да,— ответил Луна.— Тут все рано или поздно станут хранителями.

Матт смотрел, как играет свет в стакане с водой, до которого он так и не смог дотянуться.

— Но хранителей всего двадцать, а ребят... сколько?

— В настоящее время — двести десять,— ответил Луна.

— Не могут же все стать хранителями! На всех места не хватит,— сказал Матт.

Тон-Тон и Луна переглянулись.

— Карлос говорит, что все, кто соблюдает Пять правил добропорядочного гражданина и... гм... Четыре принципа правильного мышления, в восемнадцать лет станут хранителями,— сказал Тон-Тон.

Как Матт ни старался объяснить им разницу между двумя сотнями искателей работы и двумя десятками рабочих мест, все без толку.

— Ты... гм... нам просто завидуешь,— сказал Тон-Тон.

Но в одном Тон-Тон был весьма сведущ. Он прекрасно знал, что происходит внутри окруженного высокой стеной корпуса, где жили хранители. У хранителей были голографические игры, телевизоры и плавательный бассейн. Они устраивали вечеринки на всю ночь и ели всякие деликатесы. Тон-Тон знал все это потому, что убирался в комнатах у хранителей и мыл за ними посуду. Матт догадался, что хранители пускают Тон-Тона к себе потому, что считают его слишком тупым, не способным разобраться в том, что он видит.

Но как говаривала Селия, некоторые люди думают медленно, но очень тщательно. Слушая Тон-Тона, Матт понял, что этот парень далеко не глуп. Он прекрасно разбирался, как работает сложная фабричная техника, а его наблюдения за жизнью хранителей выдавали довольно острый ум. Просто Тон-Тон не спешил высказывать свое мнение.

Матт видел, что вчерашнее наказание очень беспокоит парня. Он снова и снова возвращался к нему, как расковыривают засохшую болячку.

— Я этого не заслужил,— говорил Тон-Тон, качая головой.— Я... гм... не сделал ничего плохого.

— Наверное, что-нибудь все-таки сделал. А он тебе все мозги отшиб, вот ты и забыл,— предположил Луна.

— Нет... гм... я ничего не делал.

Матт будто воочию видел, как у парня в мозгах медленно поворачиваются шестеренки. Все, что говорит Хорхе, хорошо. Тон-Тон делает все так, как говорит Хорхе. Значит, Тон-Тон хороший. Тогда почему же Хорхе отшиб ему, Тон-Тону, мозги?

— Хорхе — ун локо де ремате, полный придурок,— сказал Луна.

— Нет,— упорствовал Тон-Тон.— Он не такой. Догадаться, к какому выводу придет в конце концов парень, было невозможно, так что Матт не стал даже и пытаться.

— Как там, у них в корпусе? — вместо этого спросил он.

Глаза Тон-Тона вспыхнули.

— Вы... гм... не поверите! Они едят жареное мясо, и... гм... свиные отбивные, и бисквитный торт!

— Что такое бисквитный торт? — спросил Луна.

— Это такой пирог, а на нем мороженое! И не тает!

— Я однажды ел мороженое,— мечтательно произнес Луна.— Мне мама дала.

— А еще хранители пьют настоящее молоко, а не перемолотый планктон и едят шоколад в золотых обертках.

Однажды Тон-Тон стащил шоколадку. С тех пор воспоминания о ней постоянно витали у него в голове.

— А тебе не завидно, что у хранителей все это есть, а у нас нету? — спросил Матт самым невинным голосом.

Тон-Тон и Луна налетели на него, как обиженные вороны.

— Они это заслужили! — заявил Луна.— Они свое отработали. А когда и мы свое отработаем, у нас тоже будут такие лакомства.

— Да,— подтвердил Тон-Тон, но в голове у него явно засела какая-то мысль.

— Ладно, ладно. Я просто спросил,— сказал Матт и, собравшись с силами, потянулся за водой.

В тот же миг тело его пронзила такая боль, что он вскрикнул и, обливаясь холодным потом, рухнул на кровать.

— Худо? — Луна вложил стакан Матту в пальцы.— Хочешь лауданума?

— Нет! — На протяжении многих лет Матт наблюдал, как Фелисия медленно, но верно превращается в зомби.

Ему не хотелось следовать ее путем.

— Как хочешь. Мне лично нравится.

— Зачем он тебе? Тебе что, больно? — спросил Матт. Луна хихикнул, как будто Матт сморозил несусветную глупость.

— Понимаешь, это как путешествие. Билет из этого места.

— Ты всего лишь стажер,— презрительно бросил Тон-Тон.— Тебе не положено... гм... путешествовать, пока не переселишься в их корпус.

— Кто сказал? — Луна взял пузырек с лауданумом и взболтал.— Они что, сосчитают в нем все капли? Это моя награда за то, что я как проклятый вкалываю в лазарете.

— Погодите-ка,— сказал Матт.— Вы что, хотите сказать, что хранители принимают эту дрянь?!

— Конечно,— ответил Тон-Тон.— Они это заслужили. Матт лихорадочно соображал.

— Сколько человек принимает? И как часто?

— Все... гм... каждую ночь.

Матт повеселел. Значит, каждую ночь все как один хранители превращаются в безмозглых зомби. Следовательно, фабрика остается без охраны. И электростанция, откуда по забору идет ток, тоже. Перед мысленным взором Матта вспыхнул и замигал яркий сигнал: «СВОБОДА!»

— Вы знаете, где находится Сан-Луис? — спросил он. Оказалось, оба знают. Тон-Тон там вырос. В своей обычной медлительной манере, заикаясь и запинаясь, он описал беленые дома и черепичные крыши, стены, увитые плющом, шумные рынки и красивые сады. Он с таким восторгом говорил об этом месте, что Матт не понимал, почему Тон-Тон не хочет туда вернуться. Неужели его больше привлекает жизнь в изолированном корпусе с пузырьком лауданума вместо компании?! Безумие какое-то.

— По-моему, Сан-Луис — классное место,— сказал Матт.

— Гм... да,— отозвался Тон-Тон, как будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

У Матта язык чесался сказать ему, чтобы он наплевал на Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления, перемахнул через забор и удрал в Сан-Луис. Но это было бы глупо. Тон-Тон шел к умственному заключению с тем же медлительным упорством, с каким его комбайн катил вдоль чанов с креветками. Ничто не могло ускорить его мыслительный процесс. Но ничто и не могло заставить его свернуть с нужного пути.

Матт доковылял до ванной, глянул в зеркало и ужаснулся. У всех мальчишек были прыщи. Матт знал, что у него они тоже есть, но впервые оценил всю тяжесть своего положения — в общей спальне не было зеркал. Он походил на пиццу с начинкой! Он долго отскребал лицо серым водорослевым мылом, но добился только того, что кожа стала красной, как у вареного лангуста.

Увидев вернувшегося Матта, Тон-Тон и Луна прыснули.

— Знаешь, они не отмываются,— сказал Луна.

— Япохож напланктонбургер,— печально вздохнул Матт.

— Ха! Ты похож на планктонбургер, который, гм, отрыгнула чайка и который после этого, гм, несколько дней пролежал на солнце,— уточнил Тон-Тон во внезапном приливе поэтического настроения.

— Картина ясна! — Морщась от боли, Матт забрался в постель и лег на бок, оберегая раны на спине.

— У нас у всех прыщи,— сказал Луна.— Это отличительный знак тех, кто работает с планктоном.

«Великолепно»,— подумал Матт.

Он вспомнил, что лица хранителей покрыты лишь мелкими шрамиками, а отнюдь не гнойными вулканами, которые украшали кожу мальчишек. Наверное, все дело в пище. Выходит, свиные отбивные, бисквитные торты и шоколад все-таки гораздо полезнее для кожи, чем здоровый, питательный планктон...

На следующий день Хорхе выгнал Матта и Тон-Тона на работу. Тон-Тону не помешало бы провести в лазарете еще денек-другой, но он беспрекословно подчинился. А Матт был только рад вернуться в общий барак. Ему не терпелось приступить к разработке плана побега. Раньше это казалось невозможным. Но теперь он знал, что Сан-Луис лежит всего в нескольких милях к северу, за невысокой грядой холмов.

Как сказал однажды Тэм Лин, у тюремщика в голове сотни разных мыслей, у заключенного же только одна — побег. И это сосредоточенное внимание прожигает стальные стены, будто лазерная пушка. Матт пришел к выводу, что Тэм Лин (учитывая его прошлое) немало знает о побегах из тюрем.

От Матта требовалось только одно: выключить электрический ток, идущий по ограде, и перелезть. Однако это казалось легким только на первый взгляд. С наступлением темноты электростанция запиралась. Каждый вечер в десять часов и наутро в пять хранители пересчитывали мальчиков. Значит, в его распоряжении остается только семь часов, и за это время надо пройти пять миль до забора (надеясь, что в его отсутствие кто-нибудь не включит ток снова), а потом еще двадцать миль до Сан-Луиса, и все это в кромешной темноте. Если земля покрыта кактусами, прогулка займет намного больше времени.

Что сделают хранители, когда обнаружат пропажу троих мальчишек (потому что Матт собирался взять с собой Чачо и Фиделито)? Полетит ли Хорхе искать их на гравилете? Наверное, Фиделито придется оставить. Малышу не пройти двадцать пять миль. Но как его бросить?!

«Иногда дружба причиняет боль»,— осознал Матт.

Уже много лет он мечтал завести друзей, а теперь, когда друзья наконец появились, понял, что вместе с ними приходят и мучительные узы. Хорошо, допустим, он возьмет с собой Фиделито, но тогда им потребуется еще больше времени...

Если перегрузить паровой котел около корпуса хранителей, он взорвется, и тогда... Но допустимо ли разнести в клочья двадцать человек? Эль-Патрон не раздумывал бы ни секунды. Тэм Лин пытался взорвать английского премьер-министра, но вместо этого убил двадцать детей.

«Убивать нехорошо, брат мой Волк»,— послышался в голове у Матта тихий голос.

Матт вздохнул. Это, наверное, и есть то, что Мария называет совестью. Она причиняет боли еще больше, чем дружба.

— Зачем мы его ждем? — в который раз спросил Чачо, глядя, как комбайн с астматическим пыхтением ковыляет вдоль вереницы креветочных чанов.

— Потому что он знает многое из того, что нам нужно выяснить,— терпеливо объяснил Матт.

Они сидели возле самого дальнего чана. У них за спиной высилась ограда; верхняя проволока гудела и потрескивала.

— Он подлиза. Каждый вечер на нас наезжает.

— После порки перестал,— напомнил Матт.

— Это он просто немного отдохнуть решил.— Чачо не хотел признавать в Тон-Тоне хоть какие-нибудь хорошие качества.

— Будь с ним подобрее, ладно?

— Ми абуэлита говорит, души людские — как сады,— радостно сообщил Фиделито.— Она говорит, нельзя поворачиваться к человеку спиной только потому, что его сад зарос сорняками. Надо дать ему воды и побольше солнечного света.

— О брат мой,— усмехнулся Чачо, но спорить не стал. Позади Тон-Тонова комбайна вздымался высокий шлейф пыли. Он медленно оседал на голую землю. Воздух был так неподвижен, что пыль даже не рассеивалась.

— Вы, гм, должны работать,— окликнул их Тон-Тон и рывком остановил машину.

— А ты должен торчать из чана вверх ногами,— проворчал Чачо.

Матт пихнул его кулаком в бок.

— Если вы, гм, хотите меня отлупить, то, гм, не стесняйтесь,— сказал Тон-Тон.— У меня, гм, хватит сил вышибить вам всем мозги.

— Почему ты считаешь, что три человека, спокойно сидящие у дороги, собираются тебя отлупить? — поинтересовался Чачо.— Хотя это может оказаться и правдой.

— Мы только хотели поговорить,— сказал Матт, одаривая Чачо свирепым взглядом.

— С чего это вдруг? — Тон-Тон подозрительно прищурился.

— С того, что ми абуэлита говорит, что люди как сады,— защебетал Фиделито.— Им нужны солнечный свет и вода, а их души надо... надо...

— Пропалывать,— подсказал Чачо.

Тон-Тон, округлив глаза, стал обдумывать это занятное утверждение.

— Мы просто подружиться хотели, понятно? — сказал Матт.

Тон-Тон поразмышлял над этим еще с минуту, а потом слез с комбайна.

— Когда ты в последний раз был в Сан- Луисе? — спросил Матт.

Если Тон-Тон и был удивлен таким вопросом, то ничем этого не выдал.

— Примерно... гм... с год назад. Ездил туда с... гм... Хорхе.

— У тебя там семья?

— Моя м-мама... гм... год назад... гм... ушла за границу. Отец п-пытался... гм... ее... гм... найти. Он н-не вернулся...

Матт подметил, что, едва заговорив о родителях, Тон-Тон стал заикаться еще сильнее.

— А абуэлита у тебя есть? — спросил Фиделито.

— Б-была. М-может быть... гм... она еще там.

Губы Тон-Тона дрогнули.

— Тогда почему же ты ее не отыщешь?! — воскликнул Чачо.— Омбре! Если бы у меня была бабушка всего в двадцати милях к северу, я бы зубами перегрыз эту ограду и побежал ее искать! Что с тобой, парень?!

— Чачо, не надо,— сказал Матт, предостерегающе кладя руку другу на плечо.

— Вы... гм... не понимаете,— сказал Тон-Тон.— Хорхе увидел меня на той стороне границы. Там был фермерский патруль и... гм... собаки, большие рыжие псы... гм... с громадными зубищами. Они делали все, что скажет фермерский патруль, а фермерский патруль велел им... гм... сожрать меня.— При этом воспоминании Тон-Тон содрогнулся.— Хорхе перешел через границу и пристрелил их. Из-за этого ему крупно влетело. Он... гм... спас мне жизнь, и я у него в долгу.

— Это Хорхе сказал тебе не искать бабушку? — спросил Матт.

— Он сказал, что я прирожденный хранитель. Сказал, что у хранителей нет семей, они привязаны только друг к другу, и это лучше, потому что семьи рано или поздно бросают тебя.

— Но твоя абуэлита, наверное, плакала, когда ты не пришел домой,— сказал Фиделито.

— Я не могу вернуться домой, бестолочь! — заорал Тон-Тон.— Если бы не Хорхе, я был бы в животе у собак!

— Хватит, Фиделито,— сказал малышу Матт.— На сегодня мы выпололи достаточно сорняков.

Он принялся расспрашивать Тон-Тона о Сан-Луисе, и Тон-Тон охотно отвечал. Чем дольше он говорил, тем меньше заикался. Его хмурое лицо разгладилось. Он стал казаться намного моложе и веселее.

Тон-Тон описывал город так подробно, будто у него перед глазами была разложена топографическая карта. Он вспоминал каждую мелочь — олеандровый куст с нежно-розовыми цветами, саманную стену, скрытую за акациями паловерде, фонтан, журчащий в мраморном бассейне. Он словно ходил по улицам с фотоаппаратом. И постепенно расслабился настолько, что заговорил о своих маме и папе. Они жили в большом доме, где было много дядюшек и тетушек, братьев и сестер, а заправляла всем старенькая абуэлита. И, несмотря на бедность, они были счастливы.

Покончив с рассказом, Тон-Тон сладко потянулся, как будто съел вкусный обед.

— Я... гм... никому не расскажу, почему мы опоздали,— сказал он.— Скажу... гм... комбайн поломался.

Он даже разрешил Фиделито почти всю дорогу ехать с ним на комбайне и спустил малыша на землю только тогда, когда вдали показался корпус хранителей.

— Ничего не понимаю,— задумчиво говорил Чачо — они с Маттом шагали сбоку от отчаянно грохочущего комбайна, подальше от шлейфа пыли.— Ты словно включил свет у него в голове. Я и не думал, что Тон-Тон такой толковый.

Матт улыбнулся, радуясь, что не ошибся в парне.

— Селия говорила, что медлительные люди просто присматриваются внимательнее.

— Кто такая Селия?

Матт чуть не поперхнулся. Он тщательно избегал любых расспросов о своей жизни до прибытия в Ацтлан. Слушая воспоминания Тон-Тона, он несколько ослабил бдительность.

— Селия... это... моя... моя м-мама.

И это было правдой. На протяжении многих лет она упорно твердила ему, чтобы он не называл ее матерью. Однако никто не заботился о нем так, как она. Никто не защищал, не любил его так, кроме разве что Тэма Лина... Потому что Тэм Лин был ему как отец.

Воспоминания, тщательно подавляемые, внезапно нахлынули с новой, оглушающей силой. Матт приучил себя не думать о Селии и Тэме Лине. Это было слишком больно! Но теперь он ничего не мог с собой поделать. Он сел на корточки, по лицу его потекли слезы.

Чтобы не разреветься вслух, окончательно не опозориться перед Чачо, ему пришлось стиснуть зубы покрепче.

Но Чачо все понял.

— И кто только меня за язык тянул! — сказал он, опускаясь на землю рядом с Маттом.— О таких вещах не стоит спрашивать, пока человек сам не готов рассказать. Черт, да я в первые недели чуть глаза себе не выплакал...

— Тебе плохо? — Издалека, с креветочного комбайна послышался голос Фиделито.

— Конечно плохо,— ответил Чачо за Матта.— Кому угодно станет плохо, если съесть пригоршню сырых креветок.

И он прикрыл Матта от чужих глаз, пока тот не справился с подступившими к горлу рыданиями.

 

32

Разоблачение

В тот вечер Хорхе, обладавший инстинктивным чутьем на людскую слабость, снова налетел на Матта. Он требовал, чтобы мальчик признавался во все новых и новых преступлениях, и вскоре Матт начал повторяться. Он говорил, не задумываясь над собственными словами.

Матт был какой-то отрешенный. Его разум странным образом перенесся в особняк Эль-Патрона. Он был в квартире Селии — с минуты на минуту она могла позвать его обедать, а пока он сидел с Тэмом Лином в гостиной. Эта иллюзия причиняла боль, но все же была куда лучше его теперешней жизни.

— Если аристократ не желает слушать,— вкрадчиво произнес Хорхе,— я потолкую с его лакеем.

Матт очнулся от забытья и увидел, что Хорхе вытащил Фиделито на середину комнаты. Малыш побледнел от страха.

— Ты сегодня плохо себя вел? — промурлыкал Хорхе.

— Не очень плохо,— пролепетал Фиделито, покосившись на шкаф с тростями.

— Это уж мне судить, верно? — сказал хранитель.

— Верно,— согласился Фиделито.

Матт понимал, что перед ним разыгрывается очень важная сцена. Он попытался сосредоточиться, но мысли то и дело переносили его в квартиру Селии.

— Я думаю, наш гнилой аристократишка никак не может понять, почему его поведение нуждается в исправлении,— сказал Хорхе.— Рабочие пчелы знают, что любые их поступки оказывают влияние на весь улей. Если ленивый работник спит весь день и не получает наказания, тем самым он учит других следовать его примеру. Если многие работники последуют его примеру, улей погибнет.

По лицу Фиделито было ясно, что эти хитрые доводы не доходят до его сознания.

— Поэтому мы должны исправить маленького слабого лакея, который желает следовать плохому примеру.

— Не... не знаю.

Матт усилием воли сосредоточился на происходящем.

— Если хотите наказать меня, накажите, и все,— сказал он.

— Это не поможет,— ответил Хорхе.

Его лицо сияло радостью, как будто он только что открыл удивительную истину и теперь спешил поделиться ею с остальными. Он снова напомнил Матту Тома.

— Я признаюсь. Я покоряюсь. Я приму наказание,— сказал Матт.

— Конечно! Но ты говоришь неискренне,— ответил хранитель.— Ты сделаешь все, что положено, но в душе ты все равно останешься гнилым аристократишкой. Я долго над этим думал. Потом я понял, что делает человека аристократом. Наличие лакея! Если убрать лакея, то пшик! — Он прищелкнул пальцами.— Аристократа больше нет. Встань в позу, Фиделито.

Матт замер от ужаса. Стало ясно, что на этот раз его признания не спасут малыша. Он обвел взглядом остальных мальчишек. Те словно окаменели. Когда в прошлый раз Хорхе угрожал Фиделито, Матт пришел малышу на помощь. Но в этот раз все будет совсем по-другому. Казалось, хранитель пересек некую невидимую черту, и мальчишки ужаснулись тому, что сейчас произойдет у них на глазах. Пусть Хорхе ни за что ни про что избил Тон-Тона — тот хотя бы большой и способен вынести наказание. Но Фиделито, при всем своем удивительном внутреннем мужестве, худенький и хрупкий. И ему всего восемь лет!

Фиделито сделал то же, что у него на глазах неоднократно проделывали другие: уперся ладонями в стену и широко расставил ноги. По рядам мальчишек прокатился глухой ропот. Матт не мог разобрать слов.

Хорхе подошел к шкафу. У Матта все поплыло перед глазами. Как и много раз раньше — в самые тяжелые минуты жизни,— ему захотелось удалиться в собственное, никому больше не доступное царство. Если хорошенько представить, что ты находишься в квартире Селии, может, и в самом деле перенесешься туда.

Хорхе расхаживал взад и вперед, со свистом рассекая тростью воздух. Вот-вот он ринется на малыша...

Хорхе остановился. Собрался с силами для первого удара. Замахнулся...

И тут Матт кинулся на хранителя. Головой бухнулся ему в живот и, когда тот, хватая ртом воздух, согнулся пополам, вырвал у него трость. Он с силой ударил Хорхе по плечу и повалил на пол. В следующее мгновение, издав воинственный вопль, Чачо ринулся в битву и принялся молотить Хорхе кулаками.

— Ты! Бьешь! Малышей! — орал Чачо между ударами.— Поделом тебе! Поделом! Поделом!

Остальные мальчишки кричали и улюлюкали. Они подались вперед и окружили распростертого на полу хранителя и двух нападавших плотным кольцом. Флако оттащил Фиделито подальше от драки.

У Матта голова шла кругом. Хорхе корчился на полу. Быть может, он серьезно ранен... Мальчишки возбужденно приплясывали, и Матт понял, что они в любую минуту могут вступить в драку.

— Стойте! — закричал Матт, бросая трость и хватая Чачо за шиворот.— Нельзя его убивать!

— Это еще почему?!

Чачо яростно вырывался. Однако секундной заминки оказалось достаточно, чтобы он пришел в себя. Он тяжело опустился на пол и стиснул кулаки. Остальные мальчишки разочарованно застонали, но все же расступились в стороны, когда Хорхе поднялся на четвереньки и ящерицей метнулся к двери.

Никто не произнес ни слова. Чачо сидел на полу и тяжело дышал. Фиделито всхлипывал в уголке, где его крепко держал Флако. Матт дрожал, как в лихорадке. Он боялся даже представить, что произойдет дальше.

Впрочем, ждать пришлось недолго. В коридоре прогрохотали шаги, и в комнату ворвался отряд хранителей — все двадцать. Все как один были вооружены парализующими ружьями, и мальчишки боязливо вжались в стены. Хранители схватили Матта и Чачо. Им скрутили руки за спиной, заклеили рты липкой лентой.

— Вас посадят под замок,— обратился Карлос к остальным ребятам.— Завтра решим, что с вами делать. Мы не потерпим — повторяю, не потерпим! — никаких массовых беспорядков!

— Хотите узнать, что сделал Хорхе? — сказал Флако.

— То, что сделали вы, во много раз хуже! — закричал Карлос.

— Он хотел убить Фиделито!

Карлос, похоже, испугался не на шутку. Он посмотрел на малыша, робко выглядывающего из-за спины Флако.

— Он нагло врет! — заорал Хорхе, потирая рукой поврежденное плечо.

— Нас тут двести человек,— ответил Флако.— И все это видели.

В его словах, понял Матт, таилась нешуточная угроза. В спальне две сотни мальчишек. Как бы хорошо вооружены ни были хранители, им не совладать с толпой такой численности.

Видимо, до Карлоса это тоже дошло. Он попятился к двери и сделал знак остальным хранителям отступить. Но мальчишки, точно пыльный вихрь на бескрайних солончаковых равнинах, ринулись к двери и преградили выход. Хранители оказались в западне.

— По-моему, вы должны нас выслушать,— сказал Флако.

— Поговорим завтра,— миролюбиво предложил Карлос.

«Нет,— мысленно взмолился Матт.— Не отпускайте их! Как только они выйдут, они тут же запрут дверь. И никогда не услышат правды».

Но сказать он ничего не мог, потому что рот у него был заклеен.

— Лучше сейчас,— решительно возразил Флако. Карлос сглотнул и крепче стиснул парализующее ружье.

— Их развратил этот гнилой аристократишка,— сказал Хорхе — С тех пор как здесь появился этот высокомерный гаденыш, все пошло наперекосяк. Это он возглавил нападение, а остальные пошли у него на поводу. Он у них вожак. А остальные — низкие лакеи!

— Не усугубляй! — сказал Карлос.

— Луна, тот, что в лазарете, рассказал мне одну прелюбопытнейшую вещь,— продолжал Хорхе.— Когда принесли аристократишку, Луна помогал укладывать его на кровать. И увидел на его правой ступне какую-то странную надпись.

«О нет! — ужаснулся Матт.— Только не это!»

— Вдоль нее тянется старый шрам, но Луна все-таки сумел разобрать слова: «Собственность семейства Алак-ран».

— Алакран? — переспросил Карлос.— Но ведь это имя старого вампира, который правит Страной грез...

— Знаю,— с довольным видом сказал Хорхе.— Хотел бы я знать, каким образом человек может быть чьей-то собственностью. Разве что он там работает. Или он сбежавший крот!

По комнате прокатился глухой ропот.

— Не употребляй этого гнусного слова,— укорил его Карлос.

— Прошу прощения.— Хорхе криво ухмыльнулся.— Я всего лишь говорил на языке, который понятен этим мальчишкам. Я как раз думал, что делать с этой информацией, как вдруг возникли непредвиденные трудности. Смешно, нельзя не признать, в самом деле смешно, что все эти лакеи присягнули на верность не настоящему аристократу, а жалкому кроту — простите, зомби!

«Нет, нет, нет!» — твердил про себя Матт.

Вот и обнаружено его слабое место! Хоть хранитель и сделал неверный вывод из его татуировки, все равно он втоптан в грязь по самые уши.

— Не верю,— сказал Флако.

— Возьми и посмотри,— предложил Хорхе.

Флако подошел к Матту и опустился на колени. Поднял глаза, словно извиняясь взглядом. Матт не сопротивлялся — это было бесполезно. Он безропотно позволил парню повернуть свою ступню к свету и ждал неизбежной реакции.

— Хорхе говорит правду. Здесь написано: «Собственность семейства Алакран»! — во всеуслышание провозгласил Флако.

Мятежный дух тотчас же покинул мальчишек. Они отошли от двери и медленно разбрелись по своим койкам.

— П-погодите,— произнес голос, который Матт ожидал услышать меньше всего.— Любой... гм... да, любой может попасть в Страну грез. Но это еще не значит... гм... что он плохой.

— Замолкни, Тон-Тон,— велел ему Хорхе.— Думать ты все равно не умеешь.

— Нет, я... гм... думал, я думал,— сказал парень.— Наши родители тоже бежали... гм... в Страну грез, и их там п-превратили в з-зомби.

Ему явно было нелегко говорить об этом.

— Моего отца не превратили в зомби,— возразил Флако.— Он живет в Соединенных Штатах и владеет киностудией. Вот заработает достаточно денег и пришлет за мной гравилет!

— Мы... гм... все г-говорим себе так,— не унимался Тон-Тон.— Но это н-неправда. Все наши родители кроты.

Сразу несколько мальчишек разразились протестующими возгласами.

— Наши м-мамы и п-папы не плохие, им просто не повезло,— твердил Тон-Тон с присущей ему настойчивостью.— Вот и М-матт тоже не плохой!

— Ложись-ка ты лучше спать,— сказал ему Хорхе.— Кому охота слушать твои бредни? Ты всегда был дураком, дураком и помрешь. Твое счастье, что я вытащил тебя из Страны грез прежде, чем понял, какой ты кретин.

— Я н-не кретин! — вскричал Тон-Тон, но никто его уже не слушал.

Мальчишки отшатнулись от Матта, как от чего-то нечистого. Хранители вытолкали его и Чачо из комнаты, и Карлос запер дверь снаружи.

Их отвели в тесный чулан, где невозможно было даже лечь. Внутри было темно и душно. Бетонный пол холодил ноги. Мальчики всю ночь просидели, прижавшись к стене, и Матт был несказанно рад, что здесь темно и что рты у них заклеены. Потому что так он не услышит, как Чачо назовет его кротом, и не увидит, как друг сожмется, пытаясь отодвинуться подальше. Матт бы этого не перенес.

 

33

Костяной двор

Едва из-под двери начал пробиваться тусклый утренний свет, за Маттом и Чачо пришли двое молодых хранителей. Все тело у Матта затекло, и, когда хранители поставили его на ноги, он бессильно упал на пол. Из-под ленты, закрывавшей рот Чачо, донеслось презрительное фырканье.

Их вывели на улицу и усадили в тележку, из тех, на каких хранители развозили оборудование. На водительском сиденье с сигаретой в зубах восседал Хорхе.

Сначала тележка, питающаяся солнечной энергией, катилась довольно медленно, но потом, когда солнце поднялось повыше и залило соляные равнины своими оранжевыми лучами, ее скорость заметно возросла. Мимо пролетали креветочные чаны. Матт понял, что их везут к западной окраине фабрики. Под колесами хрустели мелкие камушки, шуршал песок.

Матту ужасно хотелось пить. И есть тоже. Он с горьким удовлетворением отметил, что плечо Хорхе заковано в гипс. Матт надеялся, что тому очень больно.

Вскоре тележка свернула с дороги и, трясясь и подскакивая, покатила по неровной земле. Матт видел, что они едут параллельно ограде. Видел белые стаи чаек над калифорнийским заливом. Пыльный ветер доносил до него их крики.

Тележка между тем катила все дальше и дальше. Время от времени, когда она увязала в песке, хранители выходили из нее и подкладывали под колеса ветки креозотовых кустов. В конце концов тележка застряла совсем, и дальше хранителям пришлось тащить мальчиков на себе.

Они перевалили через гряду холмов. Перед ними раскинулась широкая низина, которая раньше полнилась живой морской водой, а теперь была засыпана костями мертвых китов. Огромные ребра торчали в стороны, словно шипы на гигантском терновом венце.

— Это место у нас называется Костяным двором,— весело сообщил Хорхе.

Матт вспомнил, как вскоре после его прибытия кто-то сказал: «Здесь твое чванство не пройдет. У нас есть местечко под названием Костяной двор, и самые злостные баламуты выходят оттуда смирными, как овечки».

— Снять с них ленту? — спросил один из хранителей.

— Только со рта,— ответил Хорхе. Но тогда они не смогут выбраться!

— Они хотели меня убить! — заорал Хорхе.— Хотите, чтобы убийцы приползли обратно и устроили революцию?

— Карлос этого не одобрит...

— Предоставьте Карлоса мне,— отрезал Хорхе.

С лица Матта содрали клейкую ленту. Мальчик пошевелил челюстями, провел языком по израненным губам.

— Тебе кажется, что ты умираешь от жажды? — улыбнулся Хорхе.— Погоди, посмотрим, как ты запоешь завтра.

— Это он убийца! — закричал Матт.

Больше он ничего сказать не успел, потому что хранители подхватили его за руки и за ноги, раскачали, как мешок с песком, и швырнули в гущу костей. Пролетев несколько метров, он с треском приземлился, кости зашатались под ним, подались, и он провалился еще ниже. Так он падал и падал, кувыркаясь, пока не достиг сравнительно ровной груды черепов. Он словно висел посреди бескрайнего моря костей, и над головой его сквозь путаницу ребер и позвонков виднелось ослепительно синее небо. Матт осторожно повернул голову. Под ним разверзлась черная бездна — о глубине ее можно было только гадать.

В следующее мгновение рядом с ним приземлился Чачо. Костяная гора дрогнула, и Матт провалился еще на несколько футов. В спину вонзилось острое ребро, по лицу размазалась мелкая соляная пыль. Чачо закашлялся. Матт услышал, как прохрустели по песку тяжелые шаги хранителей; гудение тележки стало тише и вскоре угасло вдалеке.

— Ты цел? — окликнул его Чачо.

— Смотря как понимать.— Матт сам удивился, что еще способен шутить.— Ты не ушибся?

— Не очень. Какие планы?

— Как раз над этим раздумываю,— сказал Матт. Костяная труха засыпала лицо, набилась в рот.— Выпить бы чего-нибудь.

— И не говори! — отозвался Чачо.— Я думаю, если найти кость поострее, можно перерезать ленты.

— Мне тут как раз одна такая в спину воткнулась,— сказал Матт.

Говорил он весело и беззаботно, словно обсуждал, как бы урвать лишних десять минут для сна, а не искал спасения от медленной, мучительной смерти.

— Везет же некоторым...

Голос Чачо тоже был весел, но Матт догадывался, что парню страшно ничуть не меньше.

Матт извивался, пока запястья не коснулись зазубренной кости. Он принялся пилить, но тут груда костей зашевелилась, и он соскользнул еще ниже.

— Матт! — заорал Чачо.— Он был на грани паники.

— Я здесь. Не получается. Может, ты попробуешь? Сердце Матта отчаянно колотилось в груди, он не смел лишний раз шелохнуться. Вся груда костей ходила ходуном, как живая, и он боялся даже подумать, что будет, если придется падать до самого дна.

— Тьфу ты черт! — закричал Чачо. Матт скорее почувствовал, чем услышал, как друг скользит сквозь путаницу костей.

— Не спеши. У нас времени хоть отбавляй,— сказал Матт.

— Заткнись! В этой яме водится кое-кто пострашнее...

Матт услышал пронзительный писк. Неужели там, внизу, в темноте, кто-то живет?! Что за существо могло выбрать себе такой дом?!

— Это летучие мыши! Противные, склизкие!

— Летучие мыши не склизкие.

Матт с облегчением вздохнул. Уж лучше настоящие живые существа, чем выдуманные чудовища.

— Хватит шутить! Они у нас всю кровь высосут!

— Не высосут,— возразил Матт.— МысТэмомЛином их сто раз видели.

— Они только ждут темноты. Я в кино видел! Ждут темноты, а потом набрасываются и сосут кровь.

Паника Чачо оказалась заразительной. Матту тоже стало страшно.

— Тэм Лин говорит, это обыкновенные мыши с крыльями. Они нас боятся так же, как мы их...

— Она на меня напала! — завопил Чачо.

— Лежи смирно! Не шевелись! — заорал Матт в ответ. Ему в голову пришла страшная мысль — надо предупредить Чачо, пока не поздно!

Чачо визжал все громче, но, видимо, совет Матта все-таки расслышал, потому что отбиваться перестал. Через минуту крики его утихли, сменились жалобными всхлипами.

— Чачо! — позвал Матт.

Ответа не было. Чачо громко плакал. Матт осторожно повернулся, выискивая еще одну острую кость. Внизу, в призрачной темноте, с писком сновали крошечные летучие мыши. Отыскали себе яму, удобную, как пещера, и порхают туда-сюда, лавируя между костей, как рыбы в море. Снизу просачивался кислый душок, растревоженный взмахами их крыльев.

— Чачо! — снова крикнул Матт.— Я здесь. Летучие мыши спустились вниз. Я попытаюсь перепилить ленту.

— Нам отсюда не выбраться,— простонал Чачо.

— Еще как выбраться! — заверил его Матт.— Только надо вести себя очень осторожно. Нельзя дальше проваливаться.

— Мы погибнем,— рыдал Чачо.— Если попробуем выбраться, кости обрушатся. А их тут тонны. Мы свалимся на дно, и нас засыпет.

Матт ничего не ответил. Он думал примерно так же. На миг его захлестнуло, пеленой заволокло мысли горькое отчаяние. Неужели это конец?! Неужели вот так закончится последний шанс на жизнь, который дали ему Тэм Лин и Селия? Они никогда не узнают, что с ним случилось. Будут думать, что он их бросил.

— Тэм Лин говорит, что когда кролики попадают в лапы к койоту, они перестают бороться,— сказал Матт, когда к нему вернулась способность владеть голосом.— Говорит, что кролики соглашаются умереть, потому что они животные и не понимают, что такое надежда. Но люди — дело другое. Они всегда борются за жизнь, как бы плохо им ни приходилось, и иногда побеждают, хотя кажется, что весь мир обернулся против них.

— Да. Примерно один раз в миллион лет,— отозвался Чачо.

— Два раза в миллион лет,— поправил его Матт.— Нас ведь двое.

— Ну и идиот же ты,— сказал Чачо, но плакать перестал.

Солнце медленно ползло по небу. Матту все сильнее хотелось пить. Он старался не думать о воде, но ничего не получалось. Язык прилип к небу. На зубах скрипел песок.

— Я нашел острую кость,— сообщил Чачо.— Кажется, чей-то зуб.

— Отлично,— пропыхтел Матт, старательно перепиливая ленту о ребро.

Эта чертова лента обладала удивительной способностью растягиваться. Он все пилил и пилил, а лента только делалась все длиннее и длиннее, но никак не рвалась. Однако вскоре она растянулась так, что Матт смог вытащить руки.

— Я освободился! — крикнул он.

— Я тоже,— отозвался Чачо.— Теперь высвобождаю ноги.

Матт ощутил проблеск надежды. Он осторожно подтянул ноги к груди и подцепил ленту обломком кости. Двигаться приходилось невыносимо медленно, чтобы не провалиться еще глубже, и каждую минуту он останавливался передохнуть. Он сильно ослаб.

Чачо, видимо, тоже подолгу отдыхал.

— Кто такой Тэм Лин? — спросил он в одну из таких пауз.

— Мой отец,— ответил Матт. На этот раз он не запнулся.

— Чудно как-то... Почему ты называешь родителей по имени?

— Они так хотели.

Наступило долгое молчание. Потом Чачо спросил:

— Ты и правда зомби?

— Нет, конечно! — возмутился Матт.— Думаешь, я смог бы так разговаривать?!

— Но ты их видел?

— Да,— ответил Матт.

Ветер стих, в воздухе повисла тяжелая неподвижность. Тишина была зловещей: казалось, пустыня чего-то ждет. Даже летучие мыши перестали пищать.

— Расскажи о зомби,— попросил Чачо.

И Матт описал ему одетых в коричневое мужчин и женщин, гнущих спину в полях, и садовников, которые ножницами подстригают траву на газоне у особняка Эль-Патрона.

— Мы называли их идиойдами,— сказал он.

— Видимо, ты там долго прожил,— заметил Чачо.

— Всю жизнь.— Матт решил сказать правду.

— Твои родители были... идиойдами?

— Скорее их можно назвать рабами. В таком доме хватает работы и для людей с нормальным интеллектом.

Чачо вздохнул.

— Значит, с моим отцом тоже, может быть, все в порядке. Он был музыкантом. Там у вас были музыканты?

— Да,— ответил Матт, подумав о мистере Ортеге. Но мистер Ортега не мог быть отцом Чачо — слишком давно он жил в поместье.

Солнце клонилось к западу. Было заметно темнее, чем положено в это время суток, даже если учесть, что хитросплетение костей загораживает свет. Снова подул ветер. Он стонал среди костей, как заблудившийся призрак, и оказался неожиданно холодным.

— Как будто Ла-Льорона плачет,— сказал Чачо.

— Это просто сказка,— отозвался Матт.

— Мне о Ла-Льороне рассказывала мама, а моя мама никогда не врала!

Чачо мгновенно заводился в ответ на любое оскорбление в адрес его матери, настоящее или мнимое. Матт знал, что она умерла, когда Чачо было шесть лет.

— Хорошо. Я поверю в Ла-Льорону, если ты поверишь, что летучие мыши не опасны.

— Лучше бы ты о них не вспоминал,— сказал Чачо. Ветер задул еще сильнее, над равниной заклубилась пыль. Верхние кости загрохотали, и внезапно все вокруг осветила яркая вспышка. Где-то вдалеке громыхнул гром.

— Это гроза! — удивился Матт.

Холодный ветер принес запах дождя, и жажда стала еще мучительней. В пустыне грозы бывают редко, особенно в августе и сентябре, но все же случаются. Они налетают внезапно, опустошают все вокруг и столь же стремительно утихают. Эта гроза обещала быть впечатляющей. Небо сначала побелело, потом стало розовым, как персик: это лучи заходящего солнца подсветили снизу огромную сизую тучу. Засверкали молнии. Матт считал, сколько секунд проходит от вспышки до грома, чтобы оценить расстояние до грозы: миля, полмили, четверть мили, потом прямо у них над головой. Туча разверзлась, и из нее посыпались градины величиной с вишню.

— Лови градины! — закричал Матт, но сквозь нестихающий грохот Чачо его вряд ли расслышал.

Матт ловил градины, отскакивающие от костей, и запихивал в рот. Потом пошел дождь, сильный, как из ведра. Матт раскрыл рот и принялся жадно пить. Во вспышках молнии он видел, что летучие мыши приникли к костям. По стенкам впадины с журчанием струились потоки воды.

Потом все закончилось. Ветер унес грозу к другому концу пустыни. Молнии стали реже и слабее, но вода по-прежнему стекала во впадину. Стараясь не делать резких движений, Матт снял рубашку и отжал ее себе в рот. Дождь немного оживил его, хотя, чтобы полностью восстановить силы, воды было явно недостаточно.

Небо стало почти черным.

— Пока хоть что-нибудь видно, надо определить направление к ближайшему краю,— окликнул Матт друга.— Я высвободил ноги. А ты?

Чачо не отвечал.

— Ты цел?! — Матта пронзила страшная мысль: вдруг Чачо во время грозы соскользнул на дно впадины?! — Чачо! Отзовись!

— Летучие мыши,— раздался слабый голос. Матт вздохнул с облегчением.

— Они тебя не тронут,— сказал он.

— Они по мне ползают,— простонал Чачо.

— По мне тоже.— Тут только Матт почувствовал, что с ног до головы облеплен крохотными существами.— Они... они просто хотят укрыться от дождя,— пробормотал он, надеясь, что это правда.— Вода затопила их гнезда. И наверное, они хотят согреться...

— Они ждут темноты,— упрямо возразил Чачо.— И тогда примутся сосать кровь.

— Не говори глупостей! — заорал Матт.— Они напуганы и замерзли!

Щекочущие прикосновения вселяли в него инстинктивный ужас. Далекая вспышка молнии выхватила из темноты крошечную тварюшку, приникшую к его груди.

У нее был плоский нос, уши как листики, а изо рта торчали тоненькие, острые как иголки зубы. Под кожистым крылом у нее сидел малыш. Это была мать, спасающая своего детеныша от потопа.

— Ты меня не укусишь? — спросил Матт у летучей мыши.

Он осторожно повернулся, застыл на месте, когда кости под ним зашевелились, и пополз, направляясь туда, где, по его мнению, лежал ближайший край. Летучая мышь повисела немного у него на груди, потом вспорхнула и скрылась в темноте.

Он будто плыл по причудливому грозному морю. При каждом движении вперед Матт немного проваливался вниз. Один раз тяжелая кость опустилась ему на спину, и он испугался, что застрянет: попросту не сможет двигаться и будет ждать смерти, будто муравей в янтаре. Но затем кости чуть-чуть переместились, и он смог поползти дальше.

Наконец, когда в яме стало совсем темно, его руки коснулись не кости, а скалы. Матт ухватился за выступ и медленно подтянулся. Ноги уперлись в камень. Он привалился к стене, задыхаясь от изнеможения. По склону стекала тоненькая струйка воды. Матт жадно приник к ней и стал лакать по-собачьи. Вода была холодная, чуть солоноватая. Чудесная на вкус!

— Чачо! — крикнул он.— Ползи на мой голос, и доберешься до края. Здесь есть вода.

Чачо не отвечал.

— Я буду все время говорить, чтобы ты знал, куда идти. И Матт принялся рассказывать о своем детстве, опуская только те места, которые было слишком трудно объяснить. Он рассказал о квартире Селии, о прогулках по горам с Тэмом Лином. Описал бараки идиойдов и опиумные поля вокруг них. Матт не знал, слышит ли его Чачо. Может быть, он лежит без сознания. Или летучие мыши в самом деле выпили у него всю кровь...

Только к середине ночи Матт выкарабкался на край впадины и без сил рухнул на мокрую землю. Шевелиться не было сил. Вся энергия, толкавшая его к свободе, испарилась. Он лежал на боку, наполовину погрузив лицо в жидкую грязь. Он не смог бы подняться, даже если бы пришел Хорхе с целым войском хранителей.

Матт то погружался в забытье, то снова приходил в себя. Очнувшись, он услышал из впадины какой-то шум. Прислушался, недоумевая, какое животное может издавать такие звуки, и тут до него дошло: это храпит Чачо. Его друг попросту уснул. Пусть он еще в яме, зато он жив. Летучие мыши все-таки не выпили у него кровь!

 

34

Креветочный комбайн

Когда Матт поднялся на ноги — чтобы сберечь жалкие крохи тепла, еще остававшиеся в теле, он всю ночь пролежал, свернувшись клубочком,— небо было темно-синим, а грязь подернулась тонкой пеленой инея. Студеный ветер покрыл рябью мелкие лужицы, разбросанные по пустыне. На востоке пламенела желто-розовая заря.

Еще никогда в жизни Матту не было так холодно. Зубы выбивали отчаянную дробь, тело словно превратилось в один большой сгусток гусиной кожи. В разгорающемся свете он разглядел, что, путешествуя по костяной яме, изорвал в клочья одежду. Руки и ноги были поцарапаны. В ходе отчаянной битвы за жизнь он не замечал мелких порезов, но теперь все тело мучительно ныло.

— Чачо! — позвал он, глядя на расстилающееся внизу море костей, сероватое в предутреннем свете.— Чачо!

Порыв ледяного ветра унес голос Матта прочь.

— Я на берегу. Я выбрался! И ты выберешься. Иди на мой голос.

Ответа не было.

— Ты немножко спустишься, но в конце концов все равно доберешься до края. И тогда я тебе помогу,— кричал Матт.

Никакого ответа! Матт расхаживал вдоль края ямы. Он имел примерное представление о том, где находится Чачо, но не видел его.

— Здесь есть вода — осталась после грозы. Я не могу принести ее тебе, но ты сам до нее доберешься. И тебе станет легче. Пожалуйста, Чачо! Не сдавайся!

Но мальчик не отвечал. Матт нашел впадинку с дождевой водой и пил, пока не свело зубы. Вода была ледяной. Вернувшись к яме, он звал, молил, даже ругал Чачо, лишь бы добиться ответа. Безуспешно!

Когда над горизонтом взошло солнце и его лучи залили бледно-оранжевым светом окрестные холмы и кустарники, Матт свернулся калачиком под большим камнем и заплакал. Он не мог придумать, что еще предпринять. Чачо там, внизу, но его не найти. Даже если удастся найти, к нему не спустишься. В пустыне нет растений, из которых можно свить достаточно длинную и прочную веревку...

Матт плакал до изнеможения — то есть недолго, потому что сил у него осталось совсем ничего. Солнечные лучи немного согрели воздух, но, едва Матт поднялся на ноги, ветер тут же унес тепло прочь.

Что делать?! Куда идти?! Не ждать же здесь, пока Хорхе приедет посмотреть, как идут дела. Но нельзя и бросить Чачо. Он снова поплелся к яме и уселся на краю. Говорил и говорил, то призывая Чачо идти на голос, то просто вспоминая свое детство.

Он рассказывал об Эль-Патроне и его фантастических днях рождения. О Марии и Моховичке. Он говорил, пока в горле не пересохло, но и тогда не замолчал, потому что это была единственная ниточка, связывавшая его с другом. Если Чачо слышит, ему будет не так одиноко и, может быть, он останется жив.

Солнце поднялось уже достаточно высоко и наконец заглянуло в яму. Невдалеке Матт увидел коричневое пятнышко. Это была рабочая униформа, которую носили все мальчишки на фабрике.

— Я тебя вижу, Чачо,— заорал Матт.— Ты недалеко от края. Попробуй, ты выберешься.

Издалека послышался металлический лязг. Это не могло быть тележкой Хорхе, но, быть может, сегодня хранитель взял что-нибудь помассивнее. Матт прикрыл глаза от солнца. Хотел было убежать, спрятаться, но с ужасом понял, что оставил на мягкой после дождя глинистой земле множество следов. До прибытия машины их не сотрешь!

Он в отчаянии ждал хранителей, но вместо них с радостным изумлением увидел креветочный комбайн Тон-Тона. Он тащился по пустыне, постанывая и содрогаясь от носа до кормы. На капоте сидел Фиделито. Заметив Матта, он соскочил и со всех ног бросился к нему.

— Матт! Матт! — вопил малыш на бегу.— Ты выбрался! Где Чачо?!

Он кинулся Матту на шею, чуть не сбив того с ног.

— Как я рад! Ты жив! Я так волновался!

Матт придерживал его за рукав, чтобы малыш ненароком не свалился в яму.

Креветочный комбайн остановился.

— Я... гм... подумал, может, тебе нужно помочь,— пропыхтел Тон-Тон.

Матт расхохотался. Смех получился несколько истеричным.

— Нужно помочь? — выдавил он.— Можно сказать и гак.

— Я и сказал,— озадаченно проговорил Тон-Тон. Матт задрожал всем телом, смех перешел в бурные рыдания.

— Не плачь! — вскричал Фиделито.

— Чачо,— всхлипывал Матт,— он среди костей. Он не говорит. Наверное, мертвый!

— Где? — спросил Тон-Тон. Матт, не выпуская руки Фиделито — он ужасно боялся, что малыш нечаянно упадет в яму,— показал на пятнышко коричневой униформы.

Тон-Тон подвел комбайн к самому краю и, нажав какие-то рычаги, потянулся к костям механической рукой, которой обычно опрокидывал в контейнер чаны с подросшими креветками. На конце руки был большой крюк. Медленно и методично Тон-Тон принялся расчищать слой за слоем, пока на свет не показалось лицо Чачо. Глаза мальчика были закрыты. Тон-Тон отодвинул еще несколько костей, и Матт увидел, что одежда Чачо порвана и окровавлена, но друг явно дышит.

— Было бы лучше, если бы он... гм... помог,— сказал Тон-Тон.

Он управлял машиной бережно, как хирург на операции.

— Может, я вскарабкаюсь по руке и обвяжу его веревкой?

Матт перестал плакать, но все еще дрожал.

— Гм,— буркнул Тон-Тон.— От тебя помощи будет как... гм... от пьяного канюка, который пытается тащить... гм... дохлую корову.

Он продолжал работать так медленно и осторожно, что Матт едва не закричал от нетерпения. Но в этом определенно был смысл. При малейшем неверном движении кости могли обрушиться и завалить Чачо.

Наконец Тон-Тон сомкнул челюсти креветочного комбайна вокруг тела Чачо. Могучие створки были способны сокрушить камень, но Тон-Тон подхватил мальчика осторожно, как хрупкое яйцо. Комбайн попятился. Механическая рука развернулась и опустила Чачо на землю. Тон-Тон втянул руку и аккуратно уложил ее на крышу креветочного комбайна: методичный во всем, он не собирался оставлять дело незаконченным.

Матт упал на колени возле Чачо и нащупал пульс. Он был медленным, но ровным. Фиделито похлопал мальчика по лицу.

— Почему он не просыпается?

— Он... гм... в шоке,— ответил Тон-Тон, вылезая из машины.— Я такое уже видал. Люди могут выдержать столько страха, сколько могут, и ни на йоту, гм, больше. Потом они впадают, гм, вроде как в спячку. Подержите его, я волью в него воды.

Матт бережно приподнял Чачо, и Тон-Тон, разжав мальчику челюсти, влил ему в горло немного красной жидкости из пластиковой бутылки.

— Клубничная газировка,— пояснил он.— Хранители ее все время пьют. В ней есть электролиты. Полезна при обезвоживании.

Матт подивился медицинским познаниям Тон-Тона. Этот малый сохраняет в памяти все, что услышит...

Чачо закашлялся, облизал губы, глотнул. Его глаза распахнулись. Он схватил бутылку и принялся жадно пить.

— Притормози! — крикнул Тон-Тон и отобрал бутылку.— Если будешь пить так быстро, тебя, гм, вырвет.

— Еще! Еще! — стонал Чачо, но Тон-Тон заставил его пить маленькими глотками.

Чачо отчаянно ругался, но Тон-Тон пропускал его оскорбления мимо ушей и продолжал медленно цедить клубничную газировку в рот Чачо, пока не решил, что с того достаточно.

Потом он вручил еще одну бутылку Матту.

«Вкусно, как на небесах»,— подумал мальчик, прополоскав рот сладким напитком.

Наверное, для него вкус клубничной газировки будет тем же, чем были для Эль-Патрона каменные крабы с Юкатана.

— Пора идти,— сказал Тон-Тон и запустил мотор креветочного комбайна.

Эйфория мигом покинула Матта:

— Возвращаться?! Хорхе нас убьет. Я сам слышал, он так сказал.

— Рано прощаешься с жизнью,— сказал Тон-Тон.— Мы едем в Сан-Луис искать мою абуэлиту.

— Это я придумал,— вставил Фиделито.

— Нет, я! — твердо заявил Тон-Тон.

Матт зажал Фиделито рот ладонью. Какая разница, кто что придумал, лишь бы Тон-Тон не свернул с намеченного пути.

— Не знаю, далеко ли я смогу уйти,— прошептал Чачо. Он был на грани обморока.

— Вот поэтому я и захватил с собой... гм... креветочный комбайн,— сказал Тон-Тон.— Вы с Маттом поедете в контейнере, а Фиделито... гм... сядет рядом со мной.

На этом, по мнению Тон-Тона, дискуссия была закончена. Матт решил не спорить. После долгих и тщательных раздумий Тон-Тон пришел к решению бежать с фабрики. И если он хочет бежать со скоростью пять миль в час, никакие доводы Матта его не разубедят. Матту стало интересно, каким образом Тон-Тон собирается ускользнуть от хранителей.

Матт помог Чачо забраться в контейнер. Хоть стоячая вода и была спущена, внутри все равно пакостно воняло гнилыми креветками. Матта чуть не вывернуло наизнанку — даже несмотря на то, что желудок был пуст. Ладно, по крайней мере, по дороге есть не захочется...

Чачо тут же уснул на сыром полу, а Матт вскарабкался по лестнице и подставил лицо свежему холодному ветру.

Пять миль в час! Матт понял, что был чересчур оптимистичен. Даже Фиделито мог бы скакать по камням быстрее, чем ковылял креветочный комбайн. Приходилось объезжать камни и избегать ям; несколько раз машина едва не опрокидывалась, лишь в последний момент чудом выпрямляясь и продолжая путь.

Они поехали на север, обогнули впадину с костями и свернули к западу. Земля была усеяна валунами, комбайн то и дело увязал в глубоком песке и сдвигался с места с жалобным стоном. Наконец они добрались до забора, и Тон-Тон остановился.

— Выходите,— скомандовал он.

Он помог Матту вытащить Чачо из креветочного контейнера. Парень был так слаб, что едва мог стоять на ногах. Ребята уложили его на мягкий песок. Фиделито возбужденно приплясывал вокруг.

— Останешься здесь,— велел Тон-Тон малышу.— Я серьезно. Если, гм, увижу тебя возле комбайна, я из тебя, гм, мозги вышибу.

— Не вышибет,— шепнул Фиделито, глядя, как Тон-Тон забирается на водительское сиденье.

— А где хранители? — спросил Матт.— Разве вы не боитесь, что они за нами погонятся?

— Еще чего! — Фиделито аж подпрыгнул от восторга.— Они все заперты у себя в корпусе. Двери и окна заложены мешками с солью. Целые горы мешков! Все мальчишки помогали...

— И хранители не пытались вам помешать?

— А они спали,— простодушно ответил Фиделито.— Тон-Тон сказал, их не разбудишь, хоть из пушек пали...

У Матта в душе шевельнулось нехорошее подозрение, но он пока что решил воздержаться от вопросов — его слишком занимало то, что затеял Тон-Тон. Парень подцепил челюстями креветочного комбайна одну из проволок в ограде, медленно подал машину назад, проволока натянулась и — щелк! — порвалась. Таким же манером Тон-Тон разорвал вторую проволоку, потом еще и еще одну... Вскоре в заборе зияла дыра, в которую мог проехать весь комбайн.

Матт с тревогой смотрел на ограду. Самая главная, самая страшная проволока была еще на месте — она потрескивала и гудела на ветру.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Матт у Чачо.

— Не знаю,— слабым голосом отозвался мальчик.— Не понимаю, что со мной случилось. Я пытался добраться до тебя, но кости обрушились. Они были такие тяжелые, что я едва дышал. Меня как будто камнем придавило.

Он умолк.

— Грудь не болит? — спросил Матт.

Теперь он понял, почему Чачо не отвечал ему ночью.

— Немного. Но кажется, я ничего не сломал. Просто... мне как будто не хватает воздуха.

— Ты лучше помолчи,— сказал Матт.— Вот доберемся до Сан-Луиса, сразу же отведем тебя к врачу.

Он очень тревожился, хотя тоже не понимал, что случилось с другом.

Тон-Тон проехал в дыру и помог Матту затащить Чачо обратно в контейнер. Дальше дело пошло значительно лучше. Параллельно забору шла укатанная дорога, и креветочный комбайн ехал намного быстрее.

Все пили клубничную газировку — у Тон-Тона в кабине был припасен целый ящик. Примерно через час пути они остановились размять ноги, а заодно и перекусить. При виде еды, разложенной Тон-Тоном на капоте, у Чачо и Фиделито вырвался восторженный возглас: таких угощений они не то что не пробовали — в глаза не видывали! Они лакомились перечной колбасой и сыром, консервированными оливками и сливочными крекерами. После еды им захотелось пить, но газировки было хоть залейся. На десерт всем достались шоколадные конфеты в золотых обертках.

— Вот здорово! Я прямо как в раю,— вздохнул Фиделито, с довольным видом поглаживая себя по животу.

Матт же беспокоился: ему казалось, что они едут слишком медленно, да и вообще ведут себя чересчур беспечно.

— Ты не боишься, что хранители выберутся? — спросил он Тон-Тона.

— Я ему рассказал про мешки с солью,— встрял Фиделито.

— Они... гм... все спят,— коротко ответил Тон-Тон.

— Вряд ли, столько времени прошло...— возразил Матт. И тут до него дошло: — Ты что, дал им лауданум?!

— Они его заслужили,— сказал парень тем же твердым тоном, каким до этого, в лазарете, защищал хранителей.

— Сколько?

— Достаточно.

Матт понял, что больше из него ни слова не вытянешь.

— Было так здорово! — щебетал Фиделито.— Тон-Тон сказал, что мы поедем тебя спасать, надо только дождаться рассвета...

— Комбайн работает... гм... на солнечной энергии,— пояснил Тон-Тон.

— Флако на всякий случай проверил, спят ли хранители. Он с другими ребятами спер еду, а потом они притащили целую кучу мешков с солью и сложили их вокруг корпуса, Флако сказал, что подождет гравилета, который привозит продукты, и полетит в главный... главный...

— В главный штаб хранителей,— подсказал Тон-Тон.

— Да! И расскажет там, что натворил Хорхе!

— Флако доверяет главному штабу. А я нет,— сказал Тон-Тон.

— Я тоже нет,— пробормотал Чачо.

Его прислонили к боку комбайна и вручили бутылку клубничной газировки. Мальчик, казалось, с трудом сохраняет сознание.

— Надо бы поторопиться,— сказал Матт, тревожно глянув на Чачо.

— Да,— согласился Тон-Тон.

И креветочный комбайн покатил дальше, пока не достиг перекрестка, на котором изгородь сворачивала направо. Дорога уходила на север, к гряде невысоких холмов. Налево лежали остатки пересохшего Калифорнийского залива — выжженная солнцем пустыня безжизненных дюн. Над дюнами витал омерзительный запах — та самая неописуемая вонь, которую Матт когда-то давным-давно почувствовал около идиойдовых бараков, только здесь она была во сто крат резче.

Солнце клонилось к западу. По пустыне протянулись длинные тени. Креветочный комбайн медленно полз к холмам, но на полпути к перевалу, где дорога полностью терялась в тени, остановился.

— Все, приехали,— сказал Тон-Тон, выпрыгивая из кабины.— До рассвета теперь с места не сдвинется...

Вдвоем с Маттом они вытащили Чачо из контейнера, бережно уложили его на дорогу и укутали в одеяла, которые Тон-Тон предусмотрительно захватил с собой. Потом, оставив Фиделито на страже, они дошли до перевала и присели на корточки, глядя, как солнце медленно погружается в лиловую дымку.

— Далеко еще до Сан-Луиса? — спросил Матт.

— Мили три или четыре,— ответил Тон-Тон.— Придется пересечь Рио-Колорадо.

— Вряд ли Чачо сможет дождаться утра... Тон-Тон продолжал смотреть на исчезающее солнце.

Трудно было сказать, что у него на уме.

— Вон там я... гм... шел за родителями в Страну грез.— Он ткнул пальцем куда-то в далекую дымку.— Хорхе спас меня от собак. Мне казалось, что он... гм... замечательный. А он, оказывается, считал меня... гм... кретином...

Тон-Тон понурил голову.

Матт догадался, что он плачет, и сделал вид, будто не замечает этого. Не хотел смущать друга.

— Со мной тоже произошло нечто подобное,— сказал он.

— Правда? — спросил Тон-Тон.

— Человек, которого я любил больше всех на свете, пытался меня убить.

— Вот это да! — Тон-Тон присвистнул.—Да, брат, несладко тебе пришлось...

Они долго сидели молча. Издалека до них доносился звонкий голосок Фиделито: малыш рассказывал Чачо, как это здорово — спать под открытым небом, прямо под звездами, и сколько раз он и абуэлита ночевали так, когда ураган разрушил их домик на берегу моря.

— Наверное, тебе с Фиделито лучше... гм... пойти в Сан-Луис пешком,— сказал Тон-Тон.— Если найдете врача, приведите его сюда. А если не вернетесь... гм... до рассвета, я поеду дальше.

Тон-Тон дал Матту и Фиделито карманные фонарики, одеяла, чтобы укрыться от холода, и лимоны, чтобы не задохнуться от вони.

— Рио-Колорадо очень... гм... плохая,— сообщил он.— Она спрятана... гм... в трубу под дорогой, но все равно очень опасна. Держись от нее подальше, Фиделито,— предупредил он.— Будь осторожен, а не то я... гм...

— Вышибешь из меня мозги,— бодро закончил малыш.

— Еще как вышибу,— пообещал Тон-Тон.

 

35

Эль Диа де лос Муэртос

Шагать вниз по холму было сравнительно легко, но Матту все равно приходилось часто останавливаться и переводить дыхание. После пережитого прошлой ночью все тело болело, некоторые царапины воспалились. Он оглянулся на перевал, откуда им вслед мрачно смотрел Тон-Тон. Креветочный комбайн был едва различим в тени. Фиделито весело скакал и размахивал фонариком.

— Как ты думаешь, он меня видит?

— Конечно видит,— ответил Матт.

Иногда неугомонность Фиделито здорово действовала ему на нервы.

Они пошли дальше. Фиделито без конца расспрашивал, кого они увидят в конце пути, и Матт рассказал ему о Марии в монастыре Санта-Клара. Он не знал, как выглядит монастырь, но, чтобы развлечь малыша, выдумал подробное описание.

— Это замок на горе,— сочинял он.— По углам у него четыре башни с красными крышами. Каждое утро девочки поднимают в саду флаг.

— Как хранители? — немедленно спросил Фиделито.

— Да,— сказал Матт. Каждое утро хранители выстраивали мальчишек во дворе и поднимали над фабрикой флаг с изображением пчелиного улья. Мальчишки повторяли Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления, после чего брели в обеденную зону подкрепиться планктоном.— Только на этом флаге изображена Святая Дева Гвадалупская. Девочки поют «Буэнос диас пал ома бланка», ее любимую песню, а на завтрак едят поджаренный хлеб с медом.

Фиделито вздохнул.

Матту было интересно, очнулись ли хранители от своего наркотического сна. Или они уже мертвы, как Моховичок? Не арестуют ли Тон-Тона за убийство?

— У хранителей в корпусе есть вода? — спросил он.

— Флако сказал, они смогут напиться из унитазов,— ответил Фиделито.

«Тяжело, но справедливо»,— подумал Матт с мрачной улыбкой.

— Меня от этой вони тошнит,— пожаловался Фиделито.

Матт втянул ноздрями воздух. Зловоние нарастало постепенно, так что сперва он этого даже не заметил.

— Наверно, мы подошли к реке,— сказал он, ногтем поцарапал кожицу лимона и поднес его Фиделито к носу.— Вонь это не перебьет, но хоть не вырвет...

Откуда-то слева до них донеслось утробное бульканье, и Матт посветил фонариком. В гигантскую трубу стекала широкая лента черной воды. Она блестела и лоснилась, словно покрытая маслом; то тут, то там на поверхность выныривали какие-то странные гибкие силуэты, но их тут же затягивало обратно.

— Это рыбы? — шепнул Фиделито.

— Не думаю...— Фонарик Матта выхватил из темноты длинное, жирное на вид щупальце. Оно выпрыгнуло из воды и, бешено извиваясь, попыталось зацепиться за что-нибудь на берегу.— Наверно, поэтому Тон-Тон и велел нам держаться от реки подальше...

Щупальце проиграло бой и с тошнотворным хлюпаньем исчезло в трубе.

— Побежали,— взмолился малыш.

Земля у них под ногами слегка подрагивала — это река прокладывала себе путь под дорогой. От чудовищного зловония Матт едва не терял сознание.

«Дурной воздух. Дурной воздух»,— твердил он про себя.

Если они упадут здесь, их никто не спасет.

— Скорее! — шептал Матт, но на самом деле медленно шел именно он.

Фиделито скакал впереди, как маленькая обезьянка.

Дорога пошла вверх по склону. Легкий ветерок разогнал тошнотворную вонь, и Матт без сил рухнул на землю. Грудь его тяжело вздымалась. Он закашлялся, болезненно перехватило горло.

«Только не это,— в отчаянии подумал он.— Не хватает только приступа астмы!»

Болезнь не тревожила его с тех пор, как он покинул Опиум, но от речного зловония вернулась с новой силой. Он согнулся пополам, тщетно пытаясь наполнить легкие кислородом.

Фиделито торопливо поскреб лимон и сунул его Матту под нос.

— Нюхай! Нюхай! — кричал он.

Но лимон не помогал. От напряжения Матт обливался потом, но не мог сделать ни вдоха.

— Я пойду за помощью! — крикнул Фиделито ему на ухо, как будто Матт в придачу оглох.

«Стой, это опасно»,— хотел сказать Матт, но не сказал: может, оно и к лучшему, если малыш уйдет.

Все равно он, Матт, не сможет его защитить...

Матт не знал, сколько прошло времени. Окружающий мир словно сжался до размеров крохотного клочка пыльной дороги, на котором он отчаянно боролся за жизнь. Но тут чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и подняли высоко в воздух. Около его лица возник ингалятор — ингалятор! Матт схватил спасительный прибор и с жадностью вдохнул живительное облачко. Приступ прошел как не бывало. Мир снова распахнулся вширь.

Над ним склонилось обветренное лицо, изрезанное глубокими морщинами.

— Смотри, Гуапо, кого нам принесла река,— сказала женщина.

Гуапо — имя это, как известно, означает «красавчик» — сидел на корточках у обочины. Он одарил Матта широкой, почти беззубой улыбкой. Ему было лет восемьдесят, не меньше.

— Неудачное место выбрал ты, парень, для купания... — сказала женщина. Потом добавила: — Я пошутила. В этой реке никто не купается. Она смертельная. Идти можешь?

Матт поднялся на ноги, пошатываясь, сделал на пробу несколько шагов и кивнул.

— Оставайся с нами,—сказала женщина.— Не думаю, что мама ждет тебя домой нынче вечером.

— Он беглый сирота. Видишь его форму? — сказал Гуапо.

— И эти лохмотья ты называешь формой? — расхохоталась женщина.— Не волнуйся, ниньо. Мы никому не расскажем. Мы любим хранителей не больше твоего.

— Чачо,— прошептал Матт.

— Малыш нам уже все рассказал,— успокоил его Гуапо.— Смотри, к нему уже летит «скорая помощь».

Он поднял руку, и Матт увидел в небе гравилет — под действием антигравитационного поля зашевелились волосы на голове. С трудом переставляя ноги, Матт побрел по дороге. С одной стороны его поддерживал Гуапо, с другой стороны — женщина, назвавшаяся Консуэлой. Матт шел словно во сне. Все вокруг казалось ненастоящим: темная дорога, звездное небо, старик со старухой, ведущие его куда-то.

Наконец они подошли к высокой ограде. Консуэла нажала на кнопку, вбок скользнула раздвижная дверь, и перед Маттом открылась картина настолько неожиданная, что он решил: все-таки это сон.

За оградой, по периметру обрамленной изящными акациями паловерде, насколько хватало глаз, тянулись могилы. Все они были украшены пальмовыми ветвями, цветами, фотографиями, статуэтками, сотнями мерцающих свечей. Свечи стояли в красных, синих, зеленых, желтых, пурпурных стаканах и казались осколками радуги, пляшущими над землей.

На многих надгробиях была еда: тортильи, миски с чили, бутылки с газировкой, фрукты, целые стада крохотных осликов, лошадок и свинок из теста или сахара. На большом каменном кресте, грациозно обвив лапы хвостом, сидел прелестный котенок с розовым сахарным носиком.

Среди могил сновали люди. Они вполголоса переговаривались.

— Где мы? — пробормотал Матт.

— На кладбище, чико,— сказала Консуэла.— Неужто никогда не бывал?!

«Не на таком»,— подумал Матт.

Алакранов хоронили в мраморном мавзолее недалеко от больницы. Он был величиной с целый дом и украшен бесчисленными ангелами, будто мотыльки слетевшимися на свет. Пройдя через парадную дверь, можно было увидеть что-то вроде комода с многочисленными ящичками. На каждом ящичке было написано имя почившего Алак-рана. Матт подозревал, что они выдвигаются, как ящики комода у него в комнате, где Селия хранила рубашки и носки, но, естественно, никогда этого не проверял.

Идиойдов же хоронили в братских могилах прямо в пустыне. Тэм Лин говорил, что место их упокоения неотличимо от обычной свалки, где закапывают мусор.

— Это похоже на...— Матт запнулся,— на праздник.

— А это и есть праздник,— воскликнул Фиделито, как чертик из табакерки выскакивая из-за надгробия, перед которым группа женщин распаковывали корзины для пикника.— Нам повезло! Мы попали сюда в Эль Диа де лос Муэртос, в День мертвых. Это мой любимый праздник в году!

Малыш с аппетитом жевал огромный сэндвич.

Матт ничего не понимал. Селия отмечала все праздники в календаре, но об этом никогда не упоминала. На Рождество она развешивала по всему дому носки, чтобы Санта-Клаус положил в них подарки, на Пасху красила яйца, на День благодарения жарила индейку, а в День святого Валентина пекла пирожные в форме сердечек. У нее были специальные обряды для Сан-Маттео, покровителя Матта, и для своей собственной Сайта-Сесилии. И конечно же, был день рождения Эль-Патрона. Но никогда, ни разу никому не приходило в голову устраивать праздник в честь смерти!

Среди бесчисленных могил Матт видел скульптуры скелетов. Скелеты играли на гитарах, танцевали или сидели за штурвалами пластиковых гравилетов. Мамы-скелеты выводили детей-скелетиков на прогулку. Невесты-скелеты выходили замуж за скелетов-женихов. Скелеты-собаки обнюхивали фонарные столбы, скелеты-лошади мчались галопом, неся на своих костлявых спинах Смерть с косой.

И вдруг Матт почувствовал запах. Высокая стена не пропускала мерзкую вонь с реки, но в воздухе стоял другой аромат, от которого у Матта тревожно сжалось сердце. На кладбище пахло Фелисией! Она будто воочию предстала перед ним, обдав мальчика тяжелым дыханием виски. У Матта закружилась голова. Он сел на землю.

— Тебе плохо?! — встревожился Фиделито.

— Гуапо, принеси еще один ингалятор, он у меня в сумке,— захлопотала Консуэла.

— Нет... нет... со мной все в порядке,— пробормотал Матт.— Просто запах... кое-что мне напомнил...

— Это всего лишь копаловый ладан, мы жжем его в честь мертвых,— пояснила Консуэла.— Наверное, он напомнил тебе маму или папу... Но не надо грустить. Сегодня мы радостно встретим их. Пусть они посмотрят, как мы живем, и отведают своих любимых лакомств.

— Они... едят? — Матт обвел взглядом груды лепешек, миски с чили, буханки хлеба, украшенные розовым сахаром.

— Не так, как мы, чико. Они любят нюхать,— сказала Консуэла.— Вот почему мы угощаем их блюдами с приятным запахом.

— Ми абуэлита говорила, что они возвращаются в облике голубок или мышек. Говорила, нельзя их прогонять, если они хотят есть,— сказал Фиделито.

— Это тоже правда. Консуэла обняла малыша.

Матту вспомнились Алакраны в своем огромном мраморном мавзолее. Может быть, Эль-Патрон тоже там — в самом верхнем ящичке, разумеется. Хотя нет, Селия говорила, что Эль-Патрон желает быть похороненным в подземной кладовой со всеми подарками, которые он получил за свои сто сорок восемь лет. Положат ли сегодня ему еды? Приготовила ли Селия тамалес и менудо? Наверное, нет, ведь Селия прячется в конюшнях, а мистер Алакран не положит и фасолинки, потому что ненавидит Эль-Патрона.

Матт сглотнул слезу.

— Разве можно праздновать смерть?

— Смерть — это часть нашей жизни,— тихо произнесла Консуэла.

— Ми абуэлита говорила, что не нужно бояться скелетов, потому что внутри тебя сидит твой собственный скелет,— сообщил Фиделито.

— Твоя бабушка — мудрая женщина,— сказала Консуэла.

— Я еду в город на фиесту.— Гуапо нацепил красивое черное сомбреро и повесил на плечо гитару.— Не подвезти ли вас куда-нибудь, ребятки?

Консуэла рассмеялась.

— Старый пройдоха! Тебе бы все за женщинами гоняться.

— Мне и гоняться-то не надо,— кокетливо ответил старик.

— Возвращайся в целости и сохранности, Гуапито. Не заставляй меня волноваться.

Она поцеловала брата в лоб.

— Что скажете, ребятки? Не хотите навестить Чачо? Он в больнице при монастыре Санта-Клара.

— Нам туда и нужно! — вскричал Фиделито.

— А как же хранители? — забеспокоился Матт.

— Когда в городе праздник, они стараются на улицах особо не показываться. Слишком уж много веселья. Впрочем, на всякий случай...— Консуэла извлекла из объемистой сумки пару масок.— Я приберегла их для своих внуков, ну да ладно — достану им что-нибудь еще.

Она пристроила маску на лицо Фиделито.

При виде безглазого черепа над худеньким тельцем Фиделито у Матта перехватило дыхание.

— Ты тоже надень,— поторопил его малыш. Матт не мог пошевелиться, не мог отвести глаз от нового «лица» Фиделито.

— А у меня своя есть. Гуапо тоже надел маску.

— Поверь, так тебе гораздо лучше,— заверила брата Консуэла.

Гуапо прошелся гоголем, черное сомбреро подпрыгивало над скуластым лицом черепа. Матт понял, что они стараются его подбодрить, но все равно дрожал от страха.

— Послушай, ми вида,— сказала Консуэла. Услышав это слово, Матт судорожно стиснул зубы.— Не знаю уж, чего плохого с тобой приключилось, но поверь, маска тебя укроет. В маскарадном костюме хранители тебя не тронут.

Матт понял, что женщина права, и весьма неохотно натянул маску на голову. Она облегла лицо, как вторая кожа, в ней были проделаны дырки для глаз, носа и рта. Его словно похоронили заживо, и пришлось снова бороться с приступом панического ужаса. Матт глубоко вздохнул, пытаясь отогнать страхи.

— Мучас грасиас,— сказал он.

— Де нада,— ответила Консуэла.

 

36

Замок на холме

Шагая вслед за Гуапо, Матт заметил, что большинство могил усеяно золотистыми пушистыми цветами. Выйдя за ворота, он убедился, что и всю дорогу от кладбища устилает ковер ярких лепестков.

— Что это такое? — шепотом спросил он у Фиделито.

— Цветы семпасучиль. Они помогают мертвым найти дорогу домой.

Втаптывая в пыль нежные лепестки, Матт не мог отделаться от леденящей душу тревожной тоски.

У старика был собственный небольшой гравилет. Ему не сразу удалось поднять капризную машину в воздух.

— Чертова развалюха,— ворчал Гуапо, крутя рукоятки и нажимая кнопки.— Купил со скидкой. Наверняка под завязку набит электронами...

Наконец кладбище осталось позади; прямо по курсу показались первые городские дома. Ко всем дверям вели дорожки из золотистых лепестков. Матта поразило, как красивы эти дома. Они ничуть не походили на убогие хижины, которые он видел по телевизору. Все здания были построены из какого-то блестящего материала, отлитого в фантастические формы. Одни походили на сказочные дворцы, другие — на корабли или космические станции, третьи росли, как деревья, с витиеватыми балконами и садами на крышах.

Когда гравилет Гуапо пролетал мимо, в садах включались голографические картинки. Скелеты катались верхом на ракетах и играли в гольф, танцевали танго и бегали наперегонки. Вот по газону прошествовала скелетонская свадьба — все как полагается: со скелетом-священником и скелетами-свидетелями. Фиделито высунулся из окна и попытался потрогать их рукой.

Издалека доносилась музыка и треск фейерверков. Фиделито восторженно глядел на фонтаны красных и зеленых брызг, словно сказочные цветы распускающиеся в темном ночном небе. Вскоре дорогу запрудили толпы людей, спешащих на праздник, и Гуапо был вынужден сбросить скорость. На хорошем гравилете он поднялся бы повыше и летел над головами, сейчас же ему оставалось только яростно трубить в рожок и проталкиваться сквозь толпу. Но в вихре музыки и криков никто не обращал на его гудки ни малейшего внимания. Эта книга с сайта Dark Romance: http://darkromance.ucoz.ru/

Матт удивленно рассматривал людской поток. Никогда в жизни он не видел так много народу! Люди пели и танцевали. Сажали детей на плечи, чтобы те полюбовались на фейерверк, раскрасивший небеса, игриво танцевали перед гравилетом, вынуждая Гуапо ругаться себе под нос. А костюмы! У прилавков с разнообразной снедью толпились гориллы, ковбои и астронавты. Эль-Латиго Негро, щелкая кнутом, подгонял троицу инопланетян, выстроившихся перед ним в шеренгу. Ла-Льорона, держа в руке початую бутылку пива, вальсировала с чупакаброй. Но больше всего людей были одеты скелетами. Неожиданно Матт схватил Гуапо за плечо:

— Кто это?!

Старик равнодушно покосился на высокую фигуру в серебристо-черном костюме.

— Это... Это Король-Вампир из Страны грез...

Матт увидел вереницу идиойдов в одинаковых коричневых робах, с черепами вместо лиц, покорно следовавших за Эль-Патроном, ужасающе похожим на настоящего. Матт вжался в сиденье и глубоко вздохнул, пытаясь справиться с волнением. Его охватило сокрушающее чувство утраты, в котором не было никакого смысла. Если бы Эль-Патрон выжил, он, Матт, был бы уже мертв.

— Хранители,— прошептал Фиделито.

Матт увидел мрачную компанию. Стоя у обочины, они хмуро глядели на веселящихся людей, словно хотели сказать: «Все вы трутни, и когда придет зима, рабочие пчелы бросят вас умирать в снегу».

— Я им покажу карту мира,— заявил Фиделито, но Матт схватил малыша и силком усадил на место.

— А ну, ребятки, немедленно прекратите драться,— велел им Гуапо.— А то магнитные катушки перегреются...

Наконец они миновали места, где праздник бурлил вовсю. Остались позади карнавальные киоски и шумные толпы, развеялся запах пива и жареного мяса Они подлетели к подножию высокого холма. К его вершине тянулась красивая тихая аллея, обсаженная гранатовыми деревьями. Расставленные вдоль нее шары с горящим газом озаряли землю жарким белым сиянием.

— Гравилету здесь не подняться,— заявил Гуапо.— Но до вершины уже недалеко. Я весьма признателен сестрам из монастыря — после прошлой фиесты они меня слегка подштопали, а заодно прочли бесплатную лекцию о вреде алкоголя...

Старик ухмыльнулся.

Матту было жаль расставаться с ним. Он знал Гуапо и Консуэлу совсем недолго, но уже успел полюбить их. Он снял маску и помог разоблачиться Фиделито.

— Это здесь живет Мария? — спросил малыш, с любопытством вытягивая шею.

У Матта екнуло сердце. Больше всего на свете ему хотелось увидеть Марию. Уже много недель он ни о чем другом не думал — только о том, как найдет ее. Но захочет ли она видеть его?! Матт знал, что всегда был низшим существом, а Мария не могла не прийти на помощь неудачнику. Неужели она дружила с ним только из жалости?!

Но раньше он был хоть и низшим, но все-таки красивым существом. А теперь его лицо покрыто ужасными прыщами, тело испещрено шрамами от трости Хорхе и воспаленными ссадинами, полученными на Костяном дворе. Одежда перемазана грязью. Вдобавок ко всему, от него за милю разит гнилыми креветками. Вдруг Мария испугается и захлопнет дверь у него перед носом?

— Да, она живет здесь,— сказал он.

— Интересно, и у них сегодня праздник? — спросил малыш.

«Мне бы тоже хотелось это знать», — подумал Матт медленно поднимаясь по гранатовой аллее.

Он представил себе девочек из монастыря все не бось в красивых нарядах, как подружки невесты на свадьбе Эмилии,— и попробовал расчесать волосы пятерней, ощутив на пальцах толстый слой песка и соли. Если судить по Фиделито — а малыш, по крайней мере, был по-детски миловиден,— оба они привлекательны, как пара шелудивых койотов.

— Это и правда замок,— благоговейно прошептал Фиделито.

Белоснежные башни монастыря горделиво возвышались над живой изгородью из бугенвиллеи, густо усеянной лиловыми и розовыми цветами. Там и тут — в траве, вдоль дорожек, даже на крыше и в воздухе над стенами — сияли яркие фонари. При ближайшем рассмотрении оказалось, что здание выстроено из того же блестящего материала, что и большинство домов в Сан-Луисе. Оно мерцало и переливалось, как шелк.

— На завтрак у них поджаренный хлеб с медом,— шептал Фиделито.— Как ты думаешь, нам дадут хоть капельку?

— Сперва нужно отыскать дверь,— сказал Матт.

Они шагали по мощеной дорожке вокруг здания. Высоко над их головами в стенах виднелись окна, но нигде не было ни единой двери.

— Должна же она хоть куда-нибудь привести,— пробормотал он.

В тот же миг, будто слова эти послужили сигналом, вспыхнул ослепительный свет и стена раздвинулась, словно кто-то невидимый поднял гигантский занавес. Сводчатые ворота вели в ярко освещенный внутренний двор. Матт глубоко вздохнул и положил руку Фиделито на плечо.

Малыш дрожал всем телом.

— Это волшебство? — прошептал он.

— Голограмма,— пояснил Матт.— Это часть системы безопасности. Издалека стены кажутся массивными, но как только зайдешь за проекторы,— он указал на камеры, хитроумно спрятанные в кронах деревьев,— голограмма исчезает.

— А это не опасно? Вдруг голограмма включится снова и мы окажемся заперты внутри?

Матт улыбнулся.

— Не бойся. Я уже видел такие вещи... там, где жил раньше.

Фиделито внимательно посмотрел на друга.

— Когда ты был зомби?

— Бог ты мой! — Матт чуть не споткнулся.— Неужели ты поверил этому вранью?!

— Нет, конечно,— ответил малыш, но Матт заметил, что он вздохнул с облегчением.

Матт провел цепляющегося за его руку Фиделито в сводчатые ворота. Миновав мраморную статую святого Франциска, кормящего голубей, они попали в длинный коридор. По нему деловито сновали медсестры и санитары с бинтами и медикаментами в руках. Вдоль стен выстроились кровати с ранеными, и, поскольку почти все больные были в маскарадных костюмах, казалось, будто на койках лежат скелеты.

— Что вы здесь делаете? — воскликнула запыхавшаяся медсестра, едва не налетев на мальчиков.

— Пожалуйста, помогите нам. Мы ищем Чачо,— сказал Матт.

— И Марию,— робко добавил Фиделито.

— Сегодня здесь целая сотня Марий,— сказала сестра.— Так с этой проклятой фиестой каждый год бывает! Люди напиваются и затевают драки. Давно пора запретить эти праздники... А Чачо...— Она запнулась и внимательно посмотрела на мальчиков.— Я знаю только одного Чачо. И он находится в палате интенсивной терапии. Вы, наверное, из того же детского дома?

— Может быть,— уклончиво ответил Матт. Медсестра понизила голос.

— Будьте осторожны. Повсюду снуют хранители. Похоже, на соляных разработках вспыхнул мятеж...

— Как себя чувствует Чачо? — спросил Матт.

— Неважно. Я проведу вас потайным путем.

Медсестра отперла дверь: за ней виднелся тускло освещенный коридор, отведенный, видимо, под склад — вдоль стен были сложены кипы постельного белья, стояли какие-то ящики.

— Я ведь и сама когда-то была сиротой,— сказала сестра.— До сих пор просыпаюсь в холодном поту, повторяя про себя Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления.

Миновав несколько поворотов, они вышли в другой коридор, пошире и не такой мрачный.

— Это крыло для выздоравливающих,— пояснила сестра.— Здесь лежат пациенты, задержавшиеся у нас на долго. Чачо — в последней палате справа. Если он спит, не будите.

Сестра попрощалась с ними и заспешила по своим делам.

Из конца коридора доносились голоса.

— Чачо! — завопил Фиделито и бросился бежать.

— Не буди его! — крикнул Матт, припуская следом.

Он влетел в дальнюю палату и остановился как вкопанный: сколько бы малыш ни шумел, это не имело ни малейшего значения, потому что люди в палате кричали еще громче. Возле кровати столпились несколько сестер: они не подпускали к койке двоих хранителей, а возле них на полу, словно мешок картошки, лежал связанный по рукам и ногам Тон-Тон.

— Бегите! — одними губами прошептал Тон-Тон, увидев друзей.

— Если вы тронете его, он умрет,— вскричала одна из сестер.

— Мы сделаем все, что сочтем нужным, сестра Инее, — прорычал хранитель.

Матт тотчас же узнал голос Карлоса. Вторым хранителем, с рукой на перевязи, был Хорхе

— Этот мальчишка покушался на убийство. Вы понимаете? — сказал Карлос.

— Я понимаю, что у вас, господа, задета гордость,— ответила сестра Инее— Однако, насколько я знаю, от уязвленной гордости еще никто не умирал. А если вы тронете Чачо, он умрет. И это уже будет настоящим убийством. Я этого не допущу!

— Тогда мы заберем его без вашего разрешения,— заявил Карлос.

Сестра Инее побледнела, но не отступила ни на шаг.

— Только через мой труп,— сказала она.

— И через наш,— добавил Матт. Хранители обернулись.

— Ах ты, проклятый аристократишка! — заорал Хорхе и попытался схватить Матта за шиворот, но споткнулся и упал на Тон-Тона.

Тот сразу же пихнул Хорхе головой в живот.

— Стойте! Стойте! — закричала сестра Инее— Это монастырь. Здесь нельзя прибегать к насилию!

— Скажите это им! — закричал Матт, пытаясь подсечь Карлоса под ноги.

Он прекрасно понимал, что особых шансов справиться с хранителями у них нет. Матт очень ослаб после выпавших на его долю невзгод, а кроме того, взрослый мужчина был на добрых пятьдесят фунтов тяжелее его. Но Матту до смерти надоело убегать и прятаться. Он так легко не сдастся! Хранители — толстые жабы, которых Тэм Лин не раздумывая стер бы в порошок. В ушах у Матта зашумела кровь.

— Прекратите сейчас же! — послышался повелительный голос.

Красный туман, окутавший разум мальчика, мигом рассеялся. Он почувствовал, что хватка Карлоса ослабла, и упал на колени. Фиделито тихонечко всхлипывал.

— Это позор! — звенел голос.

Матт поднял глаза. Не будь ситуация столь чудовищной, картина показалась бы ему смешной. Сестра Инее застыла, вцепившись в волосы Карлосу. Другая сестра держала Хорхе за шиворот, а тот пытался пнуть Тон-Тона в живот. Фиделито рухнул поперек кровати Чачо, как будто старался прикрыть друга своим тощим тельцем. А бедный Чачо лишь глядел, выпучив глаза, словно на пороге его палаты вырос огнедышащий дракон.

В дверях, руки в боки, стояла невысокая стройная женщина. На ней было черное платье; черные блестящие волосы, заплетенные в косы, венчали голову, как царская корона. Она была невелика ростом, но весь ее вид говорил о том, что она привыкла ко всеобщему повиновению и что всякий, кто осмелится ей перечить, горько пожалеет об этом.

— Д-донья Эсперанса,— пролепетала сестра Инее. Матт разинул рот.

Он узнал женщину по портрету в книге, хоть она и оказалась чуть старше, чем он ожидал.

— Всем встать,— скомандовала донья Эсперанса. Карлос, Хорхе, сестры, Фиделито и Матт вытянулись по струнке. Даже Тон-Тон попытался лечь ровнее.

— Я требую объяснений,— заявила она.

Все заговорили разом. Донья Эсперанса несколько секунд слушала, а потом велела замолчать, пока не даст слово каждому в отдельности. Она обвела взглядом присутствующих; при виде распростертого на койке Чачо глаза ее несколько смягчились.

— Ты! — сказала она, указав на Тон-Тона.— Объясни мне причину этой омерзительной, невообразимой вспышки насилия.

И Тон-Тон, ни разу не запнувшись, поведал ей всю историю: как Фиделито был приговорен к избиению палкой, как Матта и Чачо бросили в Костяной двор, как мальчишки подняли восстание, как Тон-Тон вел креветочный комбайн и как они с Чачо попали в больницу. От страха перед Эсперансой он даже перестал заикаться.

Когда Тон-Тон закончил, некоторое время никто не произносил ни слова. Молчание затягивалось. Матт хотел было подтвердить рассказ Тон-Тона, но, заглянув в горящие черные глаза женщины, решил, что лучше помолчать.

— Простите, донья Эсперанса, разрешите и мне высказать свое мнение,— произнес наконец Хорхе.— Я должен объяснить, что этот мальчик страдает задержкой умственного развития. Несколько лет назад я спас его от фермерского патруля, и с тех пор он не выказывал никаких признаков интеллекта.

— Мне он показался весьма разумным,— возразила Эсперанса.

— Он, как попугай, повторяет все, что слышит. Обычно он не может и двух слов связать.

— Еще к-как м-могу,— обиженно проворчал Тон-Тон. Эсперанса хмурым взглядом велела ему замолчать и снова повернулась к Хорхе:

— Вы хотите сказать, что наказания палкой не практиковались?

— Конечно же нет! — возмутился хранитель.— За плохое поведение мы могли оставить мальчиков без ужина, но никогда не прибегали к телесным наказаниям. Это противоречит всем правилам хранителей.

— Понятно,— сказала Эсперанса.— А Костяной двор — тоже выдумка?

— Вы же знаете мальчишек,— вкрадчиво произнес Хорхе.— Они любят выдумывать страшные истории и пугать друг друга в темноте. Рассказывают сказки о вампирах, о чупакабре... И естественно, иногда эти рассказы переходят всякие границы.

Матт совсем пал духом. Эсперанса кивнула, как будто соглашаясь с Хорхе, мол, мальчики и вправду часто сочиняют страшные истории. Они все выдумали... И вдруг она сказала:

— А полный склад лауданума — это тоже сказка? Хорхе наморщил лоб.

— Лауданума?!

— Полиция Ацтлана давно пытается понять, каким образом наркотики распространяются по всей стране. Их весьма заинтересовала находка, сделанная на соляных разработках.

— Это гнусная ложь! Кто-то пытается подорвать репутацию хранителей! — вскричал Карлос— Подобные слухи распространяют мягкосердечные дебилы, которые считают, что сирот нужно лелеять, как домашних кисок. Но мы-то знаем, что эти дети — зловредные паразиты, из которых следует воспитать добропорядочных граждан. Если у нас и нашли лауданум, значит, его подбросила полиция!

— Отлично. Тогда, я думаю, вы не откажетесь пройти проверку на наркотики,— сказала Эсперанса и отошла в сторону.

В палату ворвались полицейские в синих мундирах. Наверное, они ждали снаружи, не показываясь на глаза. Ошарашенных Хорхе и Карлоса увели.

— Я давно ждала этого момента,— сказала Эсперанса, отряхивая руки, как будто только что покончила с грязной работой.— Мы знали, что хранители переправляют наркотики в Ацтлан, но не имели доказательств. И не могли законным путем получить ордер на обыск, пока Тон-Тон не рассказал, что он видел на фабрике.

Она взяла у сестры Инее ножницы и принялась разрезать липкую ленту, которой был обмотан Тон-Тон.

— Никто... гм... меня раньше не слушал,— проворчал Тон-Тон.

— Бедняжка, тебе даже некому было рассказать о том, как ужасно с вами обращаются,— запричитала сестра Инее— Это же надо — столько лет жить на одном планктоне! Он у нас идет разве что на корм скоту...

От столь стремительных перемен у Матта голова шла кругом — он все никак не мог поверить, что жизнь наконец налаживается.

— Можно нам побыть с Чачо? — робко попросил Фиделито.

— Сначала нужно кое-что уладить,— сказала сестра Инее— И думаю, вам обоим не помешает принять ванну.

Женщины рассмеялись, и Эсперанса показалась мальчикам почти дружелюбной.

Их прервал пронзительный визг. В палату ворвалась девочка в нарядном белом платье. Она с разбегу бросилась Матту на шею.

— Мама! Мама! Смотри! Это Матт! Он живой! Он здесь!

— Боже мой, Мария,— улыбнулась Эсперанса.— Пожалуйста, держи себя в руках, а то мы никогда не отстираем это платье от креветочного запаха!

 

37

Возвращение

Матт блаженствовал, лежа на чистых белых простынях и мягких подушках. В широко распахнутое окно из сада вливался свежий прохладный воздух, напоенный ароматами цветов. Осмотрев его болячки, сестра Инее уложила Матта в постель. Фиделито и Тон-Тона разместили в монастырской школе-интернате, но они каждый день навещали Матта и Чачо.

«Бедный Чачо»,— думал Матт.

Мальчик почти не замечал визитов друзей. Он пребывал в тяжелом полусне, иногда звал родителей, временами в бреду кричал о летучих мышах. Сестра сказала, что ему нужно время, чтобы восстановиться после страшных испытаний. Под тяжестью китовых костей он вдыхал намного меньше воздуха, чем требуется для жизни. Его тело пострадало от длительной нехватки кислорода, и в придачу несколько ребер было сломано.

Самым лучшим временем были часы, когда приходила Мария. Матту нравилось слушать ее: у девочки, казалось, никогда не исчерпывались происшествия, которыми нужно было срочно поделиться. Она рассказывала о бездомных кошках, которых она спасла, и о том, как однажды по ошибке положила в тесто для пирога соль вместо сахара. Жизнь Марии была полна событий. В саду распустился цветок, в окно бьется бабочка — обо всем этом она с волнением рассказывала Матту. Матт смотрел на мир ее глазами и видел нескончаемую вереницу радостных надежд.

Вот и теперь Матт с нетерпением смотрел на дверь, потому что слышал в коридоре голос Марии, но был разочарован, увидев ее вместе с матерью. Эсперанса была одета в платье серо-стального цвета. Она напомнила Матту самонаводящуюся ракету, которую однажды получил на день рождения Эль-Патрон.

— Я принесла тебе гуавы.— Мария поставила на тумбочку корзину с фруктами.— Сестра Инее говорит, в них много витамина С и они полезны для твоей кожи.

Матт поморщился. Он знал, что с ног до головы покрыт чудовищной сыпью. Сестра Инее сказала, что это из-за грязной воды, в которой хранители выращивали планктон.

— На вид ты кажешься вполне здоровым,— заметила Эсперанса.

— Спасибо,— ответил Матт.

Он не испытывал к ней особого доверия.

— По-моему, у тебя хватит сил встать.

— Мама, нет! Ему нужно лежать в постели еще как минимум неделю,— заявила Мария.

— Я не позволю тебе превратить этого молодого человека в одного из твоих подопечных инвалидов! — сказала дочери Эсперанса.— Хватит с меня твоих трехлапых кошек и рыб, плавающих кверху брюхом. Матт молод и жизнестоек. И у нас для него есть важное задание.

«Ой-ой-ой»,— испугался Матт.

Что еще затеяла Эсперанса?!

— Мы очень встревожены,— вздохнула Мария.

— Мало сказать — встревожены,— неумолимым тоном подхватила Эсперанса.— В Опиуме творится что-то очень плохое. Хотя в этой богом забытой пустыне никогда не происходило ничего хорошего, Эль-Патрон хотя бы поддерживал связь с внешним миром. А со дня его смерти оттуда не поступает никаких известий.

— Эмилия все еще в Опиуме,— пояснила Мария.— И папа тоже. Я до сих пор сержусь на них за то, как они обошлись с тобой, но не хочу, чтобы с ними случилось что-нибудь... что-нибудь плохое.

Ее глаза наполнились слезами. Эсперанса раздраженно вздохнула.

— Мне абсолютно безразлично, что случится с твоим отцом. И хватит лить слезы, как переполненный фонтан. Это глупая привычка, она туманит разум. Твой отец — дурной человек!

— Я ничего не могу с собой поделать,— всхлипнула Мария.

Матт протянул ей платок. В душе он соглашался с Эсперансой, но сердце его было на стороне Марии.

— Опиум находится в состоянии блокады,— продолжала Эсперанса.— За последние сто лет я могу припомнить всего три подобных случая. Это означает, что в страну никого не впускают и никого и ничто не выпускают.

— Но может быть, надо просто немного подождать, пока они сами решат выйти с нами на связь? — предложил Матт.

— Во всех предыдущих случаях блокада длилась всего несколько часов. А сейчас она тянется уже три месяца.

Матт сразу же смекнул, что это означает. Чтобы в империю поступали деньги, необходимо отгружать все новые и новые партии опиума. Наверняка дилеры в Африке, Азии и Европе обеспокоены прекращением поставок. Макгрегор и другие фермеры не в состоянии покрыть нехватку спроса. У них большая часть земель засажена культурами, дающими кокаин и гашиш.

— Что я должен сделать? — спросил Матт. Эсперанса улыбнулась, и он понял, что попал в ловко

расставленную ловушку.

— Системы безопасности проверяют каждый прибывающий гравилет,— пояснила Эсперанса.— Пилот кладет руку на идентификационную пластину в кабине. На землю передаются его отпечатки пальцев и ДНК. Если они не вызывают подозрений, гравилету разрешается посадка. Если же нет...

— Его сбивают в воздухе,— закончила Мария.— Мама, твой план чудовищен!

— Во время блокады,— продолжала Эсперанса, пропустив слова дочери мимо ушей,— в страну не впускают никаких гравилетов, кроме одного — гравилета Эль-Патрона.

Матт понял, куда она клонит. У него те же отпечатки пальцев и такая же ДНК, что и у Эль-Патрона...

— Откуда вы знаете, что система безопасности не изменилась?

— А я и не знаю,— невозмутимо ответила Эсперанса.— Я просто надеюсь, что Алакраны позабыли внести в систему необходимые изменения. Наверное, у них там случилось что-то страшное, иначе они бы не отгородились от окружающего мира.

«Что там могло случиться?» — подумал Матт.

Может быть, идиойды подняли восстание или фермерский патруль захватил власть? Или мистер Алакран сцепился в битве за власть со Стивеном и Бенито?

— Насколько я понимаю,— сказал он,— меня собьют прямо в воздухе. А если я выживу, Алакраны усыпят меня, как бродячую собаку. Надеюсь, вы не забыли, кто я? Я клон. Домашняя скотина!

Марию передернуло, как от боли. Матт не обратил на это внимания. Пусть поймет, чего от него требуют. Его ни капельки не волновало, что стряслось с Эмилией и ее отцом. Но тут он услышал, как Мария с трудом подавила судорожный всхлип.

— Ладно, договорились! — сердито воскликнул он.— На запчасти я больше не гожусь, так давайте бросим меня на эту авантюру.

— Я не хочу тебя никуда бросать,— заплакала Мария.

— Давайте вздохнем поглубже и начнем сначала,— сказала Эсперанса.— Прежде всего, Матт, никакой ты не клон.

От изумления Матт рывком сел на кровати.

— Да, ты был клоном. С этим никто не собирается спорить. Но сейчас мы говорим о международных законах.— Эсперанса принялась расхаживать по комнате, как будто читала лекцию студентам.— Международное право — моя специальность. Так вот, во-первых, клоны вообще не должны существовать.

— Очень рад слышать,— сухо заметил Матт.

— Но раз уж они существуют, их, как ты верно подметил, приравнивают к домашней скотине. В этом случае их можно забивать, как цыплят или коров.

Мария со стоном уронила голову на кровать.

— Нельзя допускать, чтобы одновременно существовало две версии одного и того же человека,— продолжала Эсперанса.— Одну из них — копию — необходимо объявить не-человеком. Но если оригинал умирает, копия занимает его место.

— Что... это значит? — Голос Матта дрожал.

— Это значит, что теперь ты и есть настоящий Эль-Патрон. У тебя его тело и его разум, ты несешь в себе его личность. Ты владеешь всем, что принадлежало ему, и управляешь всем, чем правил он. Ты — новый властелин Опиума!

Мария подняла голову:

— Значит, Матт — человек?!

— Он всегда был человеком,— сказала Эсперанса.— Существующий закон — гнусная выдумка, которая дает возможность пускать клонов на трансплантаты. Но хорош этот закон или плох, сейчас мы употребим его себе на пользу. Если ты останешься в живых при посадке, Матт, я сделаю все возможное, чтобы объявить тебя новым владельцем наркотической империи. У меня есть влиятельные друзья в правительствах Ацтлана и США. Но ты должен обещать мне, что, как только вступишь во владение Опиумом, ты сделаешь все, чтобы уничтожить наркоимперию и стереть барьеры, которые так долго разделяли Ацтлан и Соединенные Штаты.

Глядя на маленькую пылкую женщину, Матт пытался осознать внезапную перемену в своей судьбе. Он догадывался, что Эсперанса не столько заботится о дочерях, сколько горит желанием уничтожить Опиум. Она ушла не оглянувшись, когда Марии было всего пять лет. И за все эти годы ни разу не пыталась найти дочь. Только когда Мария сама сделала первый шаг навстречу, Эсперанса вернулась и, как всегда, не раздумывая принялась повелевать всем и вся.

Матт подумал, что ради достижения заветной цели она с легкостью пожертвует и им, Маттом. Но как он мог отказаться, если знал, сколько неимоверных страданий принес людям Эль-Патрон?! Только теперь он осознал их в полной мере. И дело было не только в миллионах наркоманов по всему миру и в нелегалах, обращенных в рабство. Пострадали невинные дети! Можно даже сказать, что старик виновен в появлении хранителей. Если Матт станет Эль-Патроном, он получит в придачу все его наследие: богатство, власть... и все зло, сотворившее их.

— Хорошо, обещаю,— сказал он.

Лучи прожекторов ощупывали гравилет. Летательный аппарат вздрагивал, будто от страха. Матт бросил взгляд на пилота. Тот был мрачен.

— Когда зажжется красный свет, приложи правую руку к идентификационной пластине,— велел он.

На приборной панели вспыхнули слова: «Внимание! Развернута зенитная артиллерия».

«Сначала стреляют, потом задают вопросы»,— хмуро подумал Матт.

При нем были послания от президентов Ацтлана и США, но какой от них толк, если его собьют прямо в воздухе?!

— Есть сигнал! — воскликнул пилот. Идентификационная пластина вспыхнула красным.

Матт опустил на нее ладонь и ощутил знакомое покалывание, будто по коже пробежали тысячи муравьев,— совсем как тогда, когда он прижал руку к мерцающему скорпиону на стене потайного коридора в Большом доме. Красный свет тут же погас, панель окрасилась миролюбивым зеленым цветом.

— Получилось, сэр! Отлично!

Пилот начал уменьшать антигравитацию, готовясь к посадке. Матт зарделся от гордости. Этот человек назвал его «сэр»!

Матт тревожно выглянул в окно. Он впервые видел эстансию с воздуха. Далеко на востоке лежала водоочистительная станция, на западе — маленькая церквушка, куда ходила Селия. Разрешают ли ей ходить туда теперь, когда считают идиойдом? Между ними тянулись склады, лаборатории по очистке наркотиков, фабрика, где готовили пищевые пилюли для идиойдов. Дальше к северу располагалась больница — невыразительное серое бетонное здание. Даже отсюда она казалась зловещей. Неподалеку от нее возвышался мавзолей, где в тенистой прохладе мраморных ниш покоились усопшие Алакраны.

Они пролетели над бассейном. На воде играли солнечные блики. Матт высматривал людей. На газоне, согнувшись в три погибели, трудились несколько идиойдов. Служанки развешивали белье, кто-то ремонтировал крышу. Никто не поднял глаз. Никто не проявил ни малейшего интереса к приземляющемуся гравилету.

— Где же торжественная встреча? — удивленно прошептал Матт.

Навстречу гостям всегда выбегал целый отряд телохранителей.

Гравилет опустился на землю.

— Не хотите вооружиться, сэр? На всякий случай... Пилот протянул ему ружье. Матт в испуге отпрянул.

Из таких ружей фермерский патруль парализовал, а затем и убил родителей Чачо, Флако и Тон-Тона...

— Лучше не надо.— Он вернул оружие пилоту.

— Я подожду вас здесь — на случай, если вы захотите улететь побыстрее...

Матт открыл дверь и вышел. Посадочная площадка была пуста. Повсюду царила тишина — только пели птицы, журчал фонтан, да временами коротко постукивал молоток чинившего крышу рабочего.

То и дело оглядываясь через плечо, Матт пошел через сад. Его задача — встретиться с Алакранами и положить конец затянувшейся блокаде. Он и сам сможет отключить блокадную систему — если найдет ее. Тэм Лин или Простак Дональд должны знать, где она находится. Тогда Эсперанса и государственные деятели обеих примыкающих к Опиуму стран, ожидающие на границе, приедут сюда и попытаются объявить Матта новым владельцем Опиума.

«Легче было остаться в живых на Костяном дворе»,— уныло подумал Матт.

По газону важно прошествовал павлин. На дереве крикливо переругивалась стайка краснокрылых дроздов. С фонтана на него с интересом взирал крылатый младенец.

Нервы у Матта были натянуты до предела. Вот-вот из дома выйдет мистер Алакран и заорет: «Уберите эту тварь! Сейчас же вышвырните его вон!» Матта захлестнула волна воспоминаний. Он не знал, что сделает, если увидит Селию.

Матт поднялся по широкой лестнице, ведущей в салон. Именно здесь много-много лет назад Эль-Патрон впервые представил его Семье. Здесь Эль-Вьехо лежал в гробу, будто изможденная птица, а Эмилия в окружении девочек-идиойдов выходила замуж за Стивена. Громадный зал словно наполнился призраками. Они скрывались за белыми мраморными колоннами, парили над темным прудом с водяными лилиями. Матт видел, как древние рыбы поднимаются из глубин и смотрят на него круглыми желтыми глазами.

Внезапно Матт замер. Кто-то играл на пианино! Играл с немалым мастерством, но слишком рьяно, прямо-таки атакуя музыку,— громко, яростно, словно на грани безумия. Распахивая на бегу двери, Матт помчался по анфиладе комнат. Звук нарастал, как приливная волна. Ворвавшись в музыкальную комнату, Матт зажал уши и закричал:

— Прекратите!

Однако музыкант не отозвался. Матт подбежал к пианино и схватил играющего за руку.

Это был мистер Ортега. Он резко обернулся, увидел Матта и стремглав бросился вон. Его шаги стихли в коридоре.

— Неужто я был таким плохим учеником?! — удивленно пробормотал Матт.

Ну конечно же, ведь мистер Ортега считает его мертвым! Сейчас, наверное, поднял тревогу на весь дом, сзывает на помощь. Не пройдет и нескольких минут, как сюда прибегут люди...

Матт сел за инструмент. От работы на креветочной ферме его руки огрубели и покрылись мозолями; он боялся, что пальцы стали слишком неуклюжими. Но едва он заиграл адажио из Фортепианного концерта № 5 Бетховена, как вся неловкость исчезла. Музыка растекалась по телу, смывая ужасы последних месяцев. Он чувствовал себя легким, как ястреб, парящий высоко в небе. Он играл и играл и остановился, лишь когда на плечо ему легла чья-то рука.

Матт обернулся, еще до конца не стряхнув очарование музыки, и увидел Селию. На ней было цветастое шелковое платье, которое он так хорошо помнил.

— Ми ихо! — вскричала женщина и стиснула его в горячем медвежьем объятии.— Ох, мой милый, как ты похудел! Что с тобой случилось? Где ты был? Как вернулся? И что у тебя на лице? Оно такое худое и... и...

— И в прыщах,— закончил за нее Матт, с трудом справляясь с дрожью в голосе.

— Ну да, ну да, это бывает, когда взрослеешь,— затараторила Селия.— Будешь правильно питаться — и все пройдет.— Она отстранила его на расстояние вытянутой руки, желая рассмотреть получше.— Ты так подрос...

— У тебя-то все в порядке? — спросил Матт.

Ее внезапное появление поразило его, как гром среди ясного неба. Он боялся, что расплачется.

— Да что со мной сделается?! Но ты отнял у мистера Ортеги добрых пять лет жизни.

— Как тебе удалось... Тэм Лин говорил, тебе надо прятаться...

Матт замолчал — боялся, что голос выдаст его волнение.

— Тэм Лин... Ох боже мой.— Селия устало ссутулилась.— Мы уже несколько месяцев как в блокаде и не могли послать тебе весточку.

— Но почему мистер Алакран и Стивен ничего не предприняли? — спросил Матт.

— Пойдем лучше со мной.

Селия повела Матта по коридорам, и его снова поразила неестественная тишина, царящая в доме.

Они пришли на кухню, и Матт наконец-то увидел нормальную человеческую жизнь. Два поваренка месили тесто, служанка резала овощи. С потолка свисали связки чеснока и перца. Из большой дровяной печи исходил аромат жареного цыпленка.

За столом сидели мистер Ортега и Простак Дональд. Они прихлебывали кофе из больших кружек и держали на коленях портативные компьютеры.

— Видишь? Ничего я не выдумал,— сказал мистер Ортега.

Простак Дональд напечатал что-то на компьютере.

— И ничуть я не бегал, как напуганный цыпленок,— возразил мистер Ортега, прочтя надпись на экране.— Ты бы тоже испугался, если бы тебя за плечо схватило привидение.

Простак Дональд улыбнулся.

Матт изумленно уставился на них. Эти люди — телохранитель и учитель музыки — были неотъемлемой частью его прошлой жизни, однако он никогда не представлял их в отрыве от служебных обязанностей. Никогда не пытался с ними поговорить, а Простака Дональда и вовсе считал, как бы это сказать, не очень сообразительным...

— Пожалуй, я начну,— вздохнула Селия, усадила Матта между двумя мужчинами и налила ему горячего шоколада.

Сладкий запах корицы пробудил в нем такие яркие воспоминания, что комната поплыла перед глазами. На мгновение Матт снова очутился в маленьком домике среди маковых полей. За окнами бушевала гроза, но в домике было тепло и уютно. Потом картина поблекла, и он вернулся в кухню.

— Помнишь, я как-то сказала, что Эль-Патрон никогда ничего не выпускает из своих рук? — начала Селия. Матт кивнул.— А Тэм Лин часто говорил, что вещи — и люди,— попавшие к Эль-Патрону, оказываются все равно что в драконьих закромах.

«Часто говорил»,— с содроганием повторил про себя Матт. Что это значит?!

— Вот почему он не дал Фелисии убежать, вот почему держал около себя Тома, хотя терпеть не мог этого мальчишку. Мы все принадлежали ему — Алакраны, телохранители, врачи, Тэм Лин, я и ты. Ты — больше всего.

 

38

Обитель вечности

Селия начала рассказ. Если она замолкала, Простак Дональд подхватывал нить и продолжал повествование, отстукивая текст на своем компьютере. А иногда и мистер Ортега вставлял пару слов.

Матт слушал и вспоминал свой последний вечер в Опиуме. Пока он, Матт, лежал в оазисе и любовался на звезды, Тэма Лина и всех, кто был в доме, созвали на отпевание Эль-Патрона. Отсутствовала только Селия, потому что ее, по всеобщему мнению, превратили в идиойда. Мистер Ортега не пришел, так как по причине глухоты попросту не знал о случившемся. В последние годы он жил настолько тихо, что о нем никто и не вспомнил.

В сгущающихся сумерках фермерский патруль выстроился в шеренгу. Шесть телохранителей, в том числе Тэм Лин и Простак Дональд, вынесли гроб и медленно понесли его в пустыню позади мавзолея. Самого Эль-Патрона с легкостью мог бы поднять и один человек, но гроб был богато инкрустирован золотом, так что его с трудом тащили шестеро.

Они медленно вышагивали вдоль шеренги, а хор маль-чиков-идиойдов исполнял арию из «Мадам Баттерфляй». Это был один из любимых фрагментов Эль-Патрона, и голоса идиойдов звучали тоненько и нежно.

— Я слышала это из конюшни.— Селия промокнула глаза полотенцем.— Он был злой человек, но от такой музыки прямо сердце разрывалось.

В земле отворилась дверь. Пологий пандус уходил вниз — в огромный подземный зал, озаренный светом тысяч свечей. И это было только первое из анфилады многочисленных хранилищ, протянувшихся под землей. Простак Дональд сказал, что не знает, сколько там всего потайных камер.

«Гроб был просто чудо»,— написал телохранитель на компьютере.

Массивную золотую крышку украшало изображение Эль-Патрона — совсем как на саркофагах египетских фараонов. На этом портрете Эль-Патрону было двадцать пять лет.

«Его и не узнать было, разве только по тому,— на этом месте Простак Дональд поднял глаза,— что он очень походил на Матта».

У Матта по спине побежали мурашки.

«Мы спустились в сокровищницу,— печатал телохранитель дальше.— Она вся была усыпана золотыми монетами. По ним приходилось ступать, как по песку на пляже. Кое-кто из телохранителей черпал монеты горстями и украдкой прятал в карманы. Священник прочитал заупокойную молитву. Потом идиойдов и фермерский патруль отослали прочь. Наступило время всенощного бдения над гробом».

— Это всего лишь приличное название для праздничной попойки,— перебил его мистер Ортега, внимательно следящий за экраном компьютера.— Собравшимся полагается восхвалять жизнь покойного — в данном случае восемь его жизней. Тебе, Матт, суждено было стать девятой.

Матт зябко поежился.

«Гости были в прекрасном настроении, еды было вдоволь, вино лилось рекой,— писал Простак Дональд.— Все только и говорили, каким старым стервятником был Эль-Патрон и как хорошо, что он наконец помер».

Так прошло несколько часов. Потом Тэм Лин принес особое вино, которое было разлито в тот год, когда Эль-Патрон родился. Оно лежало в заплесневелом ящике, опутанном паутиной, и было запечатано сургучом со знаком скорпиона — личной печатью семейства Алакран.

— Эль-Патрон припасал его для своего стопятидесятилетия,— торжественно провозгласил мистер Алакран.— А если не доживет, приказал подать это вино на похоронах. Предлагаю выпить в честь кончины старого стервятника!

— Правильно! Правильно! — закричали гости. Стивен открыл первую бутылку и понюхал пробку.

— Как будто отворилась дверь на небеса,— заявил он.

— Тогда эти свиньи недостойны его вкушать! — завопил Том.

Все покатились со смеху. Пошли по кругу хрустальные бокалы. Мистер Алакран сказал, что все обязаны дружно выпить за упокой души Эль-Патрона и потом разбить бокалы о гроб.

«Я взял бокал,— писал Простак Дональд,— но Тэм Лин подошел ко мне и шепнул: "Не пей, парень. Чует мое сердце, с этим вином что-то неладно". Вот я и не стал пить.

Мы подняли бокалы, провозгласили тост. Мистер Алакран сказал: "Завтра пришлем сюда грузовик и разгребем эти залежи! Выпьем же за жадность!" Все чокнулись и выпили — кроме меня. Не прошло и минуты, как все упали как подкошенные. Словно внутри у них повернули выключатель».

— Что произошло? — в ужасе спросил Матт.

«Я переходил от одного к другому, старался их растормошить, но все они были мертвы»,— писал Простак Дональд.

— Мертвы?! — вскричал Матт.

— Мне очень жаль,— проговорила Селия.

— А Тэм Лин?!

— Яд подействовал очень быстро. Думаю, он ничего не почувствовал.

— Но он же знал, что с вином что-то неладно! — заорал Матт.— Почему же он его выпил?!

— Послушай меня,—сказала Селия.—Эль-Патрон правил своей империей более ста лет. И все это время он наполнял и наполнял свои драконьи закрома. И хотел, чтобы его похоронили с этим сокровищем. К несчастью,— Селия утерла слезу,— к несчастью, в свои драконьи закрома он складывал и людей...

Матт с содроганием вспомнил, как часто и с каким удовольствием старик рассказывал о халдейских царях. К ним в могилу складывали не только пищу и платье, но и забитых лошадей, чтобы те возили своего владыку в потустороннем царстве. В одной из гробниц археологи обнаружили солдат, слуг, даже хорошеньких девушек-танцовщиц. Все они лежали на расписных топчанах, словно решили отдохнуть немножко. Одна из девушек так торопилась, что даже не успела подвязать волосы. В ее кармане нашли скатанную голубую ленточку...

Наверное, Эль-Патрон давно задумал это злодеяние. Он и не намеревался передавать власть мистеру Алакра-ну или Стивену. Им дали образование, но оно было таким же бесцельным, как и образование Матта. Никому из них не было суждено остаться в живых.

— Тэм Лин знал, чем закончатся похороны,— сказала Селия.— Эль-Патрон все ему рассказал. Он был старику ближе всех, может быть, даже ближе тебя...

«Я аккуратно уложил тела,— писал Простак Дональд,— словно подготовил их к погребению. Я плакал и не стыжусь этого. Все произошло так быстро! И было так ужасно. Потом я принес со склада динамит. Заложил его около входа и взорвал».

— Я не слышал взрыва, но почувствовал его,— вставил мистер Ортега.

— Все выскочили посмотреть, что случилось,— продолжила Селия.— И увидели, что вход в гробницу взорван, а Дональд без сознания лежит на земле.

— Я тоже почувствовал взрыв,— прошептал Матт.— Перед рассветом земля содрогнулась, от этого я и проснулся.

— Тэм Лин думал, что так сможет освободить идиойдов,— добавила Селия.— Вот почему он не предупредил об отравленном вине никого, кроме Дональда. Пусть это звучит чудовищно, но как еще можно было отобрать власть у Алакранов? Эль-Патрон правил своей империей сто лет. Его дети могли продержаться у власти еще столько же...

Матт будто воочию видел перед собой взорванную гробницу: разбитые бокалы, с крышки гроба злорадно усмехается портрет Эль-Патрона, ровными рядами лежат телохранители в темных костюмах. Только вместо траурных ленточек у них в карманах золотые монеты...

Том тоже там, его лживый, вкрадчивый голосок умолк навеки. Сколько раз Матт тешил себя мечтами о низвержении Тома! И вот оно свершилось! Но Матт не чувствовал радости. Теперь Том властен над своей судьбой ничуть не больше, чем самый тупой из идиойдов.

— Тэм Лин поступил так, как счел нужным,— сказала Селия.— В юности он совершил страшное преступление и не простил себе этого. Он считал, что этим поступком расплатится за содеянное.

— Ничего он не расплатится! — заорал Матт.— Болван! Тупой кротовый болван!

Он вскочил. Мистер Ортега хотел было остановить его, но Селия предостерегающе покачала головой. Матт пробежал через сад и ворвался на конюшню.

— Дайте мне лошадь! — закричал он. На зов выглянула Роза.

— Послушную лошадку, хозяин?

У Матта возник минутный соблазн потребовать жеребца Тэма Лина, но он тут же сообразил, что у него по просту не хватит сил справиться с гордым животным.

— Послушную лошадку,— подтвердил он. Вскоре он уже ехал через поля, как много раз до этого.

Кое-где землю устилал зеленоватый плюшевый ковер опиумных ростков. На других участках слепила глаза роскошная белизна распустившихся маков. В воздухе витал сладковатый дурманящий аромат.

Потом Матт увидел рабочих. Они медленно перемещались от цветка к цветку и, склонившись, надрезали ножами семенные коробочки. Что с ними делать? Теперь он их хозяин. Повелитель громадного войска...

Матт был оглушен, опустошен, выжат как лимон. Раньше он считал, что все как-нибудь уладится само собой и тогда он сам, Мария, Тэм Лин и Селия счастливо заживут все вместе. Надежды эти рухнули, как карточный домик.

— Дурак! — закричал он канувшему в небытие Тэму Лину.

Обратима ли операция, превращающая людей в идиойдов? Матт этого не знал. Даже если набрать в больницу новых врачей — хотя вряд ли кто-нибудь согласится на это, узнав, что случилось с предыдущей сменой персонала,— на это уйдут долгие годы. И надо избавиться от фермерского патруля. Этих бандитов разыскивают по всему миру. Можно поставить в известность полицию — пусть приезжают и забирают их. А на их место нанять других, не таких жестоких, потому что, как бы то ни было, идиойды не могут существовать без приказов.

С проблемами он будет сталкиваться везде, чего ни коснись. Придется нанимать новую армию телохранителей. Такие богатства, как Опиум, притягивают преступников, как сливки кошку.

«Всегда подбирай себе телохранителей из другой страны,— шептал Эль-Патрон у него в голове.— Так им труднее сговориться и предать тебя».

«Ладно,— подумал Матт.— Надо будет завтра же спросить совета у Простака Дональда. Команда шотландских футбольных болельщиков вполне сгодится».

Он приказал лошади напиться и, спешившись, продолжил путь к горам. Над оазисом сияло ясное голубое небо. На песке у воды пестрели звериные следы, металлический сундук до сих пор стоял под виноградной лозой. Матт покопался в нем и отыскал записку Тэма Лина.

Дарагой Матт! — прочитал он. — Писать я хорошо не умею так што буду краток. Эль-Патрон габарит я должен ехать с ним. Ничево не могу наделать. Я положил в сундук препасов и книги. Мололи што вдрук понадобется. Твой друг Тэм Лин.

Матт бережно сложил записку и положил в карман вместе с фонариком — он пригодится, когда стемнеет. Разложил костер, стал греть руки, прислушиваясь к шорохам оазиса. Купаться не стал — слишком холодно...

Надо будет перекопать маковые поля и засеять их чем-нибудь другим. Когда идиойдов вылечат, Матт предоставит им выбор — вернуться домой или работать на него. Поможет им отыскать своих детей.

Матт аж подпрыгнул. Ну конечно же! Чачо, Фиделито и Тон-Тон! Надо позвать их сюда. Он представил себе, как широко распахнутся от изумления глаза Фиделито. «Это все и правда твое?! — спросит малыш.— Не врешь?»

«Нормально»,— скажет Чачо, пытаясь скрыть удивление. Матт подарит ему свою старую гитару. Мистер Ортега сможет учить его музыке. Тон-Тон заведет себе собственную авторемонтную мастерскую. Будет ухаживать за техникой, которая понадобится Матту на новых фермах.

Он пригласит и Марию — в надежде, что Эсперанса подыщет себе занятие в каком-нибудь другом месте. Мария будет счастлива воссоединять идиойдов с их детьми. Они будут устраивать пикники, кататься верхом, она заведет себе целый питомник трехлапых кошек...

Матт поднял глаза. Близился вечер. Кроваво-красные лучи предзакатного солнца, пробираясь сквозь расселину между горами, озаряли скалистую стену за оазисом. Неожиданно там блеснуло что-то ослепительно-яркое.

Матт вскочил и сломя голову понесся к скале, молясь, чтобы солнце не скрылось за горами. Когда он наконец добрался до нужного места, блестящее пятнышко почти скрылось в тени, однако он успел разглядеть сияющего скорпиона и, недолго думая, приложил к нему ладонь.

Медленно и бесшумно распахнулась дверь в скале. Матт ощупал стены. Оказалось, это вовсе не камень, а искусная имитация. За дверью, теряясь в темноте, уходя в глубь утеса, тянулся длинный коридор. Матт посветил внутрь фонариком.

Пол блестел от золотых монет. Чуть дальше возвышались причудливые статуи — не иначе египетские боги. Матт прислонился к скале, тяжело дыша. Это вход в драконьи закрома — легендарную сокровищницу Эль-Патрона! Первый из длинной вереницы подземных залов, тянущейся туда, где стоит роскошный гроб Эль-Патрона и лежат его мертвые слуги.

Вокруг старика покоятся телохранители, призванные охранять его в царстве теней, и врачи, которые будут заботиться о его здоровье. Мистер Алакран станет развлекать его деловыми разговорами, а Стивен будет высказывать свое мнение о возделывании опиумного мака — на Эль-Патроновых небесах наверняка будут выращивать опиум. Фелисия, Фани и Эмилия будут восторгаться стариком, сидя за столами, ломящимися от каменных крабов с Юкатана и карамельных пудингов.

А Тэм Лин? Матт снова достал записку: «Эль-Патрон габарит я должен ехать с ним. Ничево не могу поделать».

— Ты мог бы что-нибудь поделать,— прошептал Матт.— Ты мог бы сказать «нет».

Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и провел ладонью по гладкой поверхности скалы. Невозможно было определить, где находится потайной замок, но, если понадобится, он всегда сумеет отыскать его в красном свете.

Поздним вечером Матт сидел у костра и с наслаждением вдыхал аромат мескитового дыма, поднимавшегося к звездному небу. Завтра он возьмется за дело: начнет разрушать империю Опиум. Работа предстоит огромная, несусветная, но он не одинок. С ним будут Чачо, Фиделито и Тон-Тон. Они его подбодрят. Селия и Простак Дональд помогут советами, а Мария будет для всех них живой совестью. Еще, правда, есть Эсперанса, но тут уж никуда не денешься...

С их помощью он справится.

«Ты справишься»,— донесся из темноты по ту сторону костра голос Тэма Лина.

Знаю,— улыбнулся в ответ Матт.