Глава 23
Триумф Олафа
С приходом вечера чертог Ивара изнутри уже не выглядел столь зловеще. В самом центре главного зала в длинной яме полыхал огонь, тут и там горели каменные светильники, наполненные рыбьим жиром. Воздуха это, впрочем, не улучшало: по залу разливался отчетливый кисловатый запах. Вдоль стен темнела глубокая борозда: узкие, зато надежно защищенные спальные места. А ведь наверняка Скальный Клык, ежели докопаться до камня, — штука холодная. Джек подумал, что спать в этакой канаве — всё равно что лежать в могиле…
В дальнем конце зала красовалось возвышение в обрамлении резных колонн. Простое кресло перед очагом — это не для Ивара Бескостного; ему подавай высокий помост, дабы они с королевой могли взирать на гостей сверху вниз.
Колонны и стены были покрыты резьбой — но если дом Олафа, украшали изображения резвящихся зверей, то здесь длинные, безголовые, крученые-перекрученые твари извивались и рвали друг друга когтями. А если где и мелькала голова, то непомерно раздутая, бескровная, с вытаращенными глазами и скорбно поджатым ртом.
Со стен свисали гобелены. Гобелены весьма искусной работы — и тем не менее, взгляда они не радовали. С них угрожающе пялились создания еще более странные. Даже человеческие фигуры, отплясывающие с оружием в руках, и те были наделены невиданными рогатыми головами. Джек понятия не имел, что это обозначает, но то, что ничего хорошего, и так было яснее ясного. Тут и там мелькали изображения восьминогих коней.
На возвышении в дальнем конце зала восседали двое. Джек тут же вспомнил, как Бард описывал короля Ивара: «Глаза у него бледно-голубые, словно морской лед. А кожа — белесая, точно рыбье брюхо. Он может голыми руками сломать человеку ногу, а еще он носит плащ, сшитый из бород побежденных врагов». Олафа с его спутниками, как почетных гостей, подвели к столу у самого возвышения, так что Джеку удалось разглядеть плащ во всех подробностях Местами бурый, местами черный, местами светлый, местами совсем белый, плащ был не то слово как грязен. Сам же Ивар, судя по его виду, ничьей ноги в жизни не сломал бы. Он обмяк в своем кресле так, словно даже сидеть прямо не мог. Словно и впрямь — бескостный.
Мальчик всё глядел и глядел на короля, по возможности оттягивая тот миг, когда ему придется перевести взгляд на соседнее кресло. Он ощущал присутствие королевы — словно открытую дверь в зимнюю полночь. От очага по залу разливалось отрадное тепло, вот только ее оно словно обтекало стороной, ни малости не затрагивая. Джек чувствовал, как ледяной холод высасывает руну на его шее. Мальчик поднял глаза.
Королева была прекрасна.
Да что там прекрасна — ослепительна! Джек, что прежде девчонок особо не замечал, просто онемел от восторга. И как он только мог подумать о ней недоброе?! Такая красота происходит лишь от богов — или от ангелов, в зависимости от того, во что ты веришь. Кожа ее была что сливки, волосы — о, волосы! — рассыпались по плечам рыже-золотым водопадом. Густые блестящие пряди одевали ее сверкающим плащом и волнами ниспадали до полу. По сравнении с ними волосенки Люси казались перепревшей соломой…
Королева Фрит улыбнулась, и Джек тотчас же вскочил на ноги и склонился в глубоком поклоне. Он просто не мог поступить иначе. Он даже не заметил, как Руна рывком заставил его сесть и силой развернул в другую сторону.
И тут же, как ни странно, снова повеяло ледяным холодом. Когда Джек не глядел на королеву, он прямо- таки коченел — от макушки до кончиков пальцев.
— Мальчик, не смотри на королеву, — шепнул ему Руна — Она утянет тебя к себе, в брешь между мирами. Сосредоточься на песне. Лишний раз повтори слова.
Так что Джек послушно принялся повторять строчку за строчкой, мечтая про себя, чтобы королева Фрит улыбнулась ему еще хотя бы разок.
Пир начался: на гигантских блюдах возлежали зажаренные целиком поросята и олени. На каждом столе красовались гуси, начиненные жаворонками, и куры, начиненные кориандром. Мед, вино и пиво лились рекой, однако Руна строго-настрого запретил Джеку даже смотреть в их сторону. Еще не хватало ему потерять голову, исполняя хвалебную песнь в честь Олафа!
Наконец, когда Джек решил было, что никаких новых изысков уже не выдумать, королевские повара внесли в зал чаши, до краев полные заварным кремом.
— Заварной крем, — тихонечко проговорила Люси: то были первые слова, что она произнесла за весь вечер. — Самый-самый вкусный, с мускатным орехом и со сливками…
Джек едва не разрыдался.
Но вот король Ивар поднялся со своего кресла, и в зале воцарилась тишина.
— Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать возвращение нашего доброго друга Олафа Однобрового.
— ВО! ТОЧНО! — проорал Древесная Нога из дальнего конца зала.
— Олаф всегда шел в битву первым, и последним покидал поле боя. Он спас меня, когда Горная Королева заперла меня в пещере, и в одиночку заставил короля альвов вернуть украденный скот. — Джек удивленно оглянулся на Олафа. Этих историй он не слышал. — С тех пор, как погиб Торгрим, Олаф возглавляет моих берсерков. — Король Ивар высоко поднял рог. — Я славлю Олафа, я даю пир в его честь, и я жажду выслушать песнь в честь его побед. За Олафа!
Король осушил рог, и зал взорвался приветственными криками и воплями.
— ЗА Олафа! — хором загремели Древесная Нога и Эрик Красавчик.
— И я тоже его чту, — прозвучал голос, ласковый и тихий, словно летний ветерок над клеверным полем. Однако, как бы ни был он тих, даже сквозь оглушительный гвалт и гул Джек отчетливо его расслышал — равно как и все прочие. И вновь в зале воцарилось безмолвие.
— Олаф всегда был столь же щедр, сколь и храбр, — звенел нежный голосок королевы Фрит. Джек вскинул глаза, но Руна силком заставил его опустить голову. — Олаф одарил нас золотыми кольцами и роскошными тканями. Он добыл нам великолепного тролльего кабана для жертвоприношения в день летнего солнцестояния. А теперь он привез нам настоящего скальда. Слишком долго чертог сей не знал музыки. Слишком долго король Ивар был лишен поэзии.
«Минуточку, — подумал про себя Джек. — Вообще-то никто меня королю не дарит…»
Олаф встал Джек заметил, что и он не поднимает взгляда. Напротив, неотрывно глядит на ножки королевы — что за очаровательные ножки! Они так изящно выглядывали из-под края платья… но тут из-за юбки выглянул кое-кто другой — гигантская кошка! Чудовищное создание, потягиваясь, вышло вперед, потерлось о платье Фрит и громко замурлыкало. Только тут Джек заметил, что в тени за королевским возвышением слоняются еще кошки. Длинная, роскошная шерсть их отливала рыжим золотом, а бледно-золотые глазищи неотрывно следили за залом.
— Великая королева, прежде чем споет мой скальд, мне нужно сказать нечто важное, — промолвил Олаф. — Торгиль пошла в свой первый набег и добыла свой первый боевой трофей. Вместо того чтобы оставить пленницу себе, Торгиль желает подарить ее королеве, зная, сколь по душе тебе пригожие дети. Думается мне, Торгиль великодушна настолько же, насколько и отважна. Я охотно принял бы ее в ряды своих берсерков, если бы ты милостиво дала согласие… — Торгиль встала и поклонилась. Лицо ее раскраснелось от счастья. По правде говоря, после возни с собаками вид у нее был несколько взъерошенный. Олаф поднял Люси с ее места. «Нет! Только не это!» — взмолился про себя Джек. Теперь, когда пробил роковой час, ему вдруг показалось, что он должен любой ценой отбить сестренку у скандинавов, просто выхватить — а дальше будь что будет. Но тут он поднял глаза и вновь увидел королеву.
Она же прекрасна и невинна, как майское утро! Разве она способна причинить кому-нибудь зло?!
Торгиль взяла Люси за руку и подвела ее к возвышению. Кошки подошли изучить чужаков, и Джеку померещилось, что Торгиль вздрогнула. Во всяком случае, кошкам воительница явно не приглянулась: верно, потому, что от нее пахло псами. Они прижали уши и зашипели. Люси наклонилась погладить одно из чудшц — Джек напрягся, опасаясь худшего, — но кошка лишь потерлась о девочкину ногу и замурлыкала.
— Ты им нравишься, — улыбнулась королева.
— Одна знакомая кошка согревала меня, когда меня похитили из замка, — сообщила Люси.
— Ах вот как! Так ты, значит, принцесса?
— Я твоя принцесса, глупышка, — упрекнула королеву Люси. — Ты разве не помнишь? Тролли украли меня у тебя, когда я была совсем крошкой…
При слове «глупышка» по залу пронесся сдавленный вздох ужаса. Но королева лишь рассмеялась.
— Теперь, когда ты завела об этом речь, я вроде бы и впрямь припоминаю, что у меня была дочка. Дивлюсь я, что тролли тебя не съели.
«Да уж, кому и знать, как не тебе — ты же полутролльша», — подумал Джек, и всё же при взгляде на Фрит ему с трудом верилось в происхождение столь гнусное.
— Ой, так они ж собирались! — воскликнула Люси — Да только передрались промеж себя. «А не изжарить ли нам ее с яблоком во рту? — говорили они. — Или, может, запечь в пирог?» — «В пирог! В пирог!» — взревела половина троллей. А остальные завопили: «Зажарить, зажарить!» Так что тролли набросились друг на друга с кулаками — и очень скоро все уже валялись на земле без чувств. А мимо как раз проходил папа — и нашел меня. Ну, то есть мой второй папа. Который сейчас не здесь.
Впервые за много недель Люси болтала без умолку. В роль принцессы девочка вошла с поразительной легкостью. Ну да, конечно, она же всю жизнь упражнялась… подумал про себя Джек. А Люси между тем подошла к королеве и доверчиво обняла ее за колени.
— Какое воображение! — подивилась Фрит. — Вижу, с тобой не соскучишься… Спасибо тебе, Торгиль. Это более чем щедрый подарок.
— Торгиль что-то буркнула в ответ и осталась на месте, неловко переминаясь с ноги на ногу. Изящные манеры в список ее достоинств, увы, не входили.
— Да? — королева вопросительно изогнула бровь.
— А можно мне… ну, то есть, не могла бы ты… не согласилась бы ты… я хочу стать берсерком — можно?
— Но ты же еще совсем ребенок! — нежно прощебетала Фрит. — И, воистину, тебе куда более пристали девичьи занятия — шить, ткать, стряпать…
Королева словно бы знала, как побольнее уколоть Торгиль. Девочка изо всех сил старалась сдержаться: аж побагровела от напряжения. Джек подозревал, что терпения ее хватит ненадолго.
— Великая королева, — вмешался Олаф. — Она — дитя Торгрима. Лучшего берсерка на свет еще не рождалось, а Торгиль унаследовала отцовский дух.
— Да право! — отозвалась Фрит довольно холодно. — Вот уж ни за что бы не подумала, что суровая воительница нацепит на себя такое женственное украшение, как это ожерелье из листьев..
«Ах вот, значит, куда она клонит, — подумал Джек. — Ей приглянулось ожерелье Торгиль».
— Торгиль, ни слова не говоря, расстегнула ожерелье и сунула его в руку Фрит. Джек видел: девочка глубоко задета.
— Мне эта штука на фиг не нужна, — неприветливо буркнула она — Мерзкая девчоночья дребедень.
— Ну, мне-то она будет в самый раз, — проворковала Фрит. — Спасибо, право, спасибо, я так тронута! А теперь можешь вернуться на свое место. Мне не терпится послушать хвалебную песнь в честь Олафа, и я не желаю ждать и минутой дольше.
Торгиль спустилась с возвышения и тяжело плюхнулась на скамью. Лицо ее побагровело от ярости. Олаф успокаивающе положил руку ей на плечо.
— Позже, моя валькирия, позже, — прошептал он.
От похвалы Торгиль отчасти смягчилась — но по-прежнему походила на грозовую тучу, битком набитую молниями. Она пожертвовала своим первым боевым трофеем и чудесным серебряным ожерельем в придачу, но в отряд Берсерков Королевы ее так и не взяли!
* * *
Джек окинул зал взглядом По меньшей мере лиц этак сто были обращены к нему, большинство из них — воины Ивара. Олаф пересадил за свой стол Древесную? Ногу и Эрика Красавчика и пригрозил, что шкуру с них спустит, ежели те вздумают трепать языками во время выступления. Оба даже сняли парадные шлемы, чтобы лучше слышать. Руна, мягко улыбаясь, уперся подбородком в арфу. Грядет час и его триумфа, хотя об этом никому не суждено узнать. Торгиль вся ушла в свою обиду, но, в конце-то концов, Джек пел не для нее.
Мальчик откашлялся. На королеву он старался не смотреть, однако всем своим существом ощущал ее присутствие «Ни в коем случае нельзя о ней думать», — напомнил себе Джек. По спине его словно провели ледяным пальцем. Он начал;
Войсководители, внемлите слову
О ратной доблести, о храбром Олафе.
Силен и славен он, сеятель ужаса.
Пиры горою в хоромах Олафа;
Удачей отмечен владыка сокровищ;
Волкоголовые зовут вождем его,
Могильщики Одина другом кличут.
По мере того, как Джек пел, он воодушевлялся всё больше и больше. Он словно позабыл о слушателях.
И о королеве тоже позабыл. Жизненная сила мерцала и переливалась вокруг него, несмотря на кровавое содержание песни. А ведь притягивает жизненную силу не что иное, как величественная поэзия Руны, отстранение подумал Джек. Благодаря этой силе каждая строчка звучала прекраснее предыдущей, а голос певца — всё звучнее и глубже. Мальчик невзначай заметил, что один из могильщиков Одина, — ворон, стало быть, — угнездился на стропилах высоко под потолком. Это его слегка обеспокоило; впрочем, Джек тут же позабыл о птице.
Когда он наконец умолк — а песнь получилась преизрядно длинная, — в чертоге воцарилась гробовая тишина Даже огонь не потрескивал в очаге. А в следующий миг зал взорвался восторженными воплями.
— КРУТО! УХ, КРУТО! — ревел Древесная Нога, промакивая глаза бородой.
— ПРЯМ ОБАЛДЕТЬ МОЖНО! — не отставал от него Эрик Красавчик.
— Мне здорово понравился тот кусок, где про раскроенные черепа, — признался Эгиль Длинное Копье.
— И еще про море крови по колено, — поддержал его Свен Мстительный.
— Это нечестно! — громко возмущалась Торгиль. — Джеку досталась вся слава, а ведь он палец о палец не ударил. Он в жизни ни в одной битве не сражался и даже не разграбил ничего!
Руна же сидел и молча улыбался про себя. Восторженные похвалы струились вокруг него, словно теплый мед. Джеку ужасно хотелось воздать старику должное, но прямо сейчас делать это было опасно. Возможно, в один прекрасный день Джек сумеет выказать ему свою благодарность.
— Какая прелестная песенка, — прощебетала королева у него за спиной. Причем умудрилась произнести слово похвалы так, что творение Руны сразу же показалось вздорным пустячком. Джек стремительно развернулся, готовый грудью встать на защиту искусства старого скальда. Но вовремя вспомнил об опасности превратил оборот в учтивый поклон. — Люси, правда, миленький мотивчик?
Девочка, что задремала было на коленях у королевы, села и закивала.
— Последнее время мы тут изрядно заскучали, — проговорила Фрит. — А с нашим новым скальдом нас ждет столько приятных сюрпризов!
— Это мой брат, — гордо сообщила Люси.
— Тем больше причин ему жить с нами. Не так ли, о супруг мой?
«Олаф, сделай что-нибудь!» — мысленно взмолился Джек.
Ивар с трудом поднялся на ноги. Он был смертельно бледен и измучен, словно некий тяжкий недуг грыз его изнутри.
— Этот скальд предназначен в дар, Олаф?
— Нет, старый друг, — просто ответил великан. — Я отдал тебе немалую часть моей добычи — по доброй воле и с радостью. На границах Ётунхейма я поймал гигантского тролльего кабана — и отдал его тебе для жертвоприношения в честь Фрейи. Разве этого не достаточно?
Ивар склонил голову.
— Стыжусь я, что дал повод заподозрить себя в жадности.
— Тебя я в жадности никогда бы не заподозрил, старый друг, — сказал Олаф.
— Он, верно, имеет в виду, что это я — жадина, — промолвила Фрит. Она резко встала, спихнув Люси на пол. Из тени выскочили кошки, обступили королеву тесным кольцом и принялись расхаживать кругами, ни на секунду не останавливаясь, точно поток живого золота Люси коротко вскрикнула — и умолкла, засунув в рот большой палец.
Фрит подошла к Джеку и кончиком пальца коснулась его губ. По телу мальчика, борясь с жаром руны, заструился ледяной холод.
— Что за чудесный голос! И какая жалость, что он звучит не в твою честь, о Ивар. — Теперь кошки с легким шорохом вели хоровод вокруг Джековых ног. Здоровенные зверюги доходили мальчику до пояса, а от их непрестанного текучего мельтешения у него кружилась голова.
— Хорошо, пусть так! Да, я жадна — но жадна лишь до славы твоего двора, о возлюбленный супруг. Я хочу этого скальда себе.
— Великая королева, — начал Олаф, и Джек отметил, что тот назвал Ивара «старым другом», тогда как к Фрит обратился без особой теплоты. — Великая королева, не проси об этом.
— Да, но я прошу.
— Возьми что-нибудь другое, — промолвил король Ивар. Королева одарила его ледяным взглядом, и тот, пошатнувшись, рухнул обратно в кресло.
— Я добыл боевого коня, — сказал Олаф. Джек видел: ему так же больно расставаться с Облачногривым, как Торгиль — с ожерельем — Полагаю, его предки родом из страны альвов; я предназначал его для моего сына Скакки. Ты можешь взять его, если оставишь скальда мне.
— Я не торгуюсь, о благородный Олаф, — королева скривила коралловые губки. — Право слово! Я тебе не какая-нибудь рыночная торговка рыбой! Конь, безусловно, нам тоже пригодится, но вопроса с мальчиком это не решает.
— Еще как решает, — возразил Джек. Он чуть не обмочился от страха. Ему и без того непросто противиться воле королевы, а тут еще эти кошки под ногами кружат и кружат нескончаемым хороводом А еще ему приходится противостоять ее красоте — ну да это уже проще, теперь, когда в воздухе всё еще пульсирует жизненная сила. В ее присутствии Фрит уже не казалось такой прельстительной. Позади королевы маячила смутная тень, совершенно не похожая на ее человеческое обличье.
— В этой земле есть свои законы, — с трудом выговорил Джек. — Ивар — король, и он запретил тебе отбирать меня у Олафа — В горле у него стеснилось от страха, зато в зале поднялся глухой ропот одобрения.
— Папа всегда говорит маме, что делать, — прочирикала Люси. По залу пронесся смешок — быстро, впрочем, подавленный.
— Я спою тебе хвалу, о великая королева, — промолвил Джек. — Но я покорен воле короля Ивара.
Очертания Фрит чуть дрогнули, будто расплываясь. Светильники, наполненные рыбьим жиром зашипели, разбрызгивая искры, и огонь в очаге словно померк. Впрочем, в следующее мгновение всё вновь стало как прежде.
— Вижу, ума тебе отпущено не меньше, чем музыкального дара, — промолвила королева — Хорошо, считай, что мы договорились… до поры до времени. Спой еще хвалебную песнь, мальчик, а я скажу тебе, по душе мне она или нет.
Джек с трудом устоял на ногах. Никакой песни в запасе у него, естественно, не было, а в мыслях царила абсолютная пустота. А кошки всё вились и вились вокруг него, то ощутимо толкая мальчика, то наступая ему на ноги.
— А ты… не могла бы отозвать своих кошек? — робко проговорил он.
— Но они не мои, — весело прощебетала Фрит. — Кошки принадлежал Фрейе. Они возят ее жертвенную повозку и исполняют ее волю. Мне ли пристало говорить богине, что делать и чего не делать? Хочешь ты того или нет, но ее любимицам ты нравишься.
«Нравишься» — не совсем то, что у этих тварей на уме, подумал Джек. Кошки грубо толкали и пихали его, а лапы у них, к слову сказать, были весьма увесистые. Дома Джек порою играл с дворовыми кошками. Случалось, что на них «находило», и тогда, ровно в ту секунду, когда кошка казалась довольной и счастливой, она вдруг решала, что ты — добыча, и выпускала когти.
Однако выбора у него не было. «Что же сказать? Что сделать?» — гадал мальчик. Он знал немало хвалебных песен — но все они были про деяния великой доблести либо про чье-нибудь непревзойденное искусство, вроде игры на арфе или плавания. Такие песни подходили и мужчинам, и женщинам — но ни одна из них решительно не годилась для Фрит. Может, солгать? «Нет! — подумал Джек. — Искусство барда берет начало в жизненной силе, и лжи тут не место».
Тогда что же остается? Ее красота. В хвалебных песнях о красоте женщины принято говорить в общих выражениях. Фрит красива, этого у нее не отнять. Очень красива. Нрав, конечно, важнее, а нрав Фрит — это коварство, помноженное на жадность. Так что придется обойтись красотой…
Джек неуверенно запел. Придется сочинять на месте, выхода-то нет! Он поднял глаза: под крышей, на стропилах, сидел ворон. Отважное Сердце! Наверняка это он. Надо думать, птица летела за ними от самой усадьбы Олафа. Отважное Сердце встревоженно подпрыгивал вверх-вниз. Видать, кошки его тоже не радовали. Этакая зверюга ворона за один присест проглотит — и поднимет мяв, требуя добавки.
— Отчего же ты умолк? — нахмурилась королева.
Джек обернулся: Люси вновь свернулась калачиком у Фрит на коленях. Причем взобралась туда Люси явно по собственному почину: королева в жизни не приласкала бы малютку. Жизнь сестренки — в его, Джека, руках. Он просто обязан угодить Фрит — а не то, чего доброго, выяснит, что случается с детьми, когда королева выходит из себя.
Джек поглядел на королеву — на сей раз прямо, не отводя взора. Красота Фрит вновь ослепила его, совсем как тогда, в первый раз. И Джек снова запел — сперва о белизне ее рук, затем о ее безупречном лице. Вот только безупречным оно, строго говоря, не было. Единственное, что поэты всегда упоминали, говоря о женщинах, — это их глаза. А глаза Фрит были что дверцы, распахнутые в беспросветную пустоту.
Ее волосы! Вот о чём он споет. Эти волосы и впрямь заслркивали похвалы: роскошный рыже-золотой водопад окутывал королеву словно волшебный плащ работы альвов. Волосы струились до самого пола, ниспадая с белоснежного чела точно солнечный свет. Даже кошки Фрейи и то бледнели перед подобным великолепием, и стоило певцу упомянуть кошек, и одна из зверюг, мотнув головой, впилась зубами в Джекову ногу. Мальчик вскрикнул. Чары тут же развеялись — если, конечно, это и впрямь были чары. Джек остро ощутил присутствие жизненной силы — как в тот день, когда он впервые вызвал туман. Золотые волосы Фрит сияли ярче прежнего, ниспадали до полу еще изящнее. Ниспадали и падали… Падали на пол.
Едва чары рассеялись, волосы Фрит отделились от ее головы и с легким шорохом упали на пол.
Гости в ужасе затаили дыхание. Фрит растерялась — словно не вполне понимая, что произошло.
— Это sейет! — завопила Торгиль, нарушая тишину. — Вон, посмотрите! Там, на стропилах, злой дух!
— Ворон?! — изумленно протянула Фрит. Она ощупала голову — и завизжала. Этот пронзительный, душераздирающий визг не заключал в себе ничего человеческого. Тело королевы раздулось в десятке мест. Черты лица исказились, расплылись — под стать вырезанному на стенах зверью. Голова разбухла, побелела, глаза выпучились, губы уныло поджались. Фрит завизжала еще сильнее И зал разом опустел воины помчались к выходу, толкаясь, сбивая друг друга с ног и совершенно негероически подвывая.
Джек попытался пробиться к Люси, но Олаф рывком выдернул его из толчеи. Великан уже расчистил дорогу для своих друзей и жен; замыкал шествие Скакки. Древесная Нога и Эрик Красавчик: тащили Руну: старый воин был слишком хрупок, чтобы протолкаться сквозь охваченную паникой толпу. Как только все выбрались наружу, Олаф повел их под прикрытие леса. И оттуда уже наблюдал, как перепуганные гости сбиваются в кучу на почтительном расстоянии от чертога.
Визг смолк. На небо высыпали звезды; полная луна повисла в зените. Слабый отблеск у горизонта показывал, что даже в полночь летнее солнце маячит где-то неподалеку. Все молчали; задавать вопросы Джек побоялся. Что теперь будет? Что станется с Люси?
Наконец Руна прошептал:
— В жизни не видывал, чтобы она так взбеленилась.
Напряжение слегка спало. Олаф невесело рассмеялся.
— Хейди была права. Как всегда. Мне не следовало приводить на пир детей.
— С судьбой не поспоришь, — возразил Руна.
— Мне страшно жаль, — пробормотал Джек, изготовившись к оплеухе, но Олаф был слишком занят, чтобы наказать провинившегося. Он не спускал глаз с дверей королевского чертога.
— Мне сходить за рабами, отец? — спросил Скакки.
— Да, — кивнул великан. — Возьми с собой Джека. Он успокоит тролльего кабана, пока ты распряжешь волов.
Вдвоем они вернулись к толпе гостей, и Джек принялся расспрашивать про Люси. Никто не знал, что с ней сталось, и никто не горел желанием войти внутрь поискать девочку. Джек, утирая слезы, поспешал за Скакки к телеге с Золотой Щетиной. Толстоног, Грязные Штаны и Болван прятались под телегой.
— Что это было? — всхлипнул Болван.
— Королева разозлилась. Можете вылезать, — бросил Скакки. — Распрягайте волов. Мы уходим. — Рабы занялись скотиной, а Джек принялся тихонечко напевать Золотой Щетине. А сам тем временем украдкой надпиливал ножом кожаные ремни, стягивающие дверь клетки. Наконец Скакки позвал мальчика.
— До свидания, свинюга ты этакая, — шепнул. Джек — Удачи тебе.
Олаф и его домочадцы молча побрели через лес. Полная луна освещала им путь, по обе стороны от дороги под деревьями лежали густые тени. Но то была чистая, здоровая темнота, а не насаженный полумрак королевского чертога. Джек заметил, как на фоне луны пронесся ворон: Отважное Сердце не отставал от отряда
