На следующий день берсерки отчалили Крепчающий ветер надувал паруса и гнал корабли с головокружительной скоростью. При попутном ветре ладья Олафа быстротой превосходил все прочие, так что очень скоро остальные суденышки затерялись в туманной дымке на юге. Землю слева изрезали заливчики и проливы, море же сделалось молочно-зеленого цвета В воздухе запахло вольной свежестью. Чайки, крачки и тупики разлетались во все стороны; со скалистых островков вспорхнули два-три ворона.

— Птицы Одина, — проговорил Олаф, показывая пальцем.

Джек кивнул Бард рассказывал ему и об этом. Одноглазый бог скандинавов редко покидал свою крепость на далеком севере. Но его чернокрылые слуги летали по всему миру, принося ему вести о войнах, кровопролитиях и всём прочем, что могло порадовать их жестокого хозяина.

Справа по борту из воды вздыбился огромный серый бугор. Эрик Красавчик, нескладное чудище со шрамом через всё лицо, завопил:

— Э-ге-гей, кит!

— Поворачивай! Поворачивай! — проревел Олаф Однобровый. Воины бросились к веслам, что давно уже лежали без дела: ветер-то дул попутный. И кинулись в погоню. Серый горб стремительно понесся прочь и наконец вновь ушел под воду.

— Гонка что надо, — проговорил Олаф, возвращаясь на свое место рядом с Джеком — Не будь мы так нагружены, я бы его добыл..

— Это и был кит? — спросил Джек. Об этих созданиях он знал лишь понаслышке. И даже не подозревал, что кит при ближайшем рассмотрении окажется столь огромен.

— Он самый, юный скальд, — отозвался Олаф, используя скандинавское слово, означающее то же самое, что и «бард». — Тролли ездят на них верхом, как на конях. А еще с них можно взять отменный китовый ус — «морскую слоновую кость» — и масло для светильников: для деревни на целую зиму хватит. — С тех пор, как Олаф обнаружил талант мальчика, он тратил немало времени на то, чтобы разъяснять Джеку то и это. А еще учил его языку и стихосложению. Сам великан знал немало песен, хотя голос у него был не ахти.

— Хочу, чтобы ты подбирал подобающие слова, когда настанет время петь мне хвалу, — объяснял он.

Джек не был уверен, что повышенное внимание Олафа его радует, но всё лучше, чем достаться пиктам.

Из всех рабов остались только они с Люси. Теперь вместо понурых пленников корабль вез меха, глиняную посуду, металлическую утварь, лекарства и мешки с зерном И всё это — в придачу к добыче, захваченной ранее. Берсерки возвращались домой богачами и весьма этому радовались. То есть все, кроме Торгиль. Девчонка удрученно сидела на своем месте на корме корабля, лишь изредка заставляя себя встряхнуться настолько, чтобы потаскать Люси за волосы, но, как правило, Джеку удавалось защитить сестренку. Теперь, зная, что Джек — бард, Олаф был склонен вставать на его сторону.

Прочие берсерки тоже с ним осторожничали, как если бы Джек действительно обладал властью обрушить на их злополучные шкуры громы и молнии. По правде сказать, мальчуган и впрямь преохотно поджарил бы их на небесном огне, да только понятия не имел, как. «Жаль, Бард не научил меня сводить людей с ума, — удручался про себя Джек — Я бы их всех побросал за борт, китам на обед…»

— Хочу хлеба с медом, — потребовала Люси, что лежала, свернувшись клубочком, у ног Джека Она выучила язык берсерков еще быстрее брата и теперь вовсю ими распоряжалась: уверенно и властно, словно настоящая принцесса. Один только Джек знал, как хрупка оболочка, защищающая рассудок девочки. Только он один различал едва заметные признаки, свидетельствующие об ее отчаянии. Личико Люси исхудало, черты заострились, она словно повзрослела. И без того тоненький голосок едва не срывался на истерический визг.

— Хочу хлеба с медом. Прямо сейчас, — повторила Люси.

Олаф, рассмеявшись, открыл корзину.

— А что ты сделаешь, если я не дам тебе хлеба с медом? — поинтересовался он.

— Попрошу брата, и он сделает так, что у тебя борода отвалится.

— Замолчи, — шепотом одернул ее Джек. Мальчик панически боялся, что от него потребуют продемонстрировать его магические способности.

— Ой-ой-ой! Я просто трясусь — башмаки, чего доброго, свалятся! — расхохотался Олаф, протягивая ей угощение.

— Вот и правильно, — невозмутимо отозвалась девочка Она слизала мед и принялась грызть твердый, точно камень, сухарь.

— Олаф, — нерешительно начал Джек.

— Что, тоже проголодался? Да вы, малышня, хуже стаи волков!

— Я не голоден. — Джек понятия не имел, как лучше подступиться к Олафу. По большей части великан был настроен вполне дружелюбно, хотя нередко выходил из себя и легко впадал в бешенство. — Я вот тут подумал… Тебе ведь Люси ни к чему. Ну, то есть, она же еще совсем маленькая, от меня толку в два раза больше. Я буду петь тебе хвалебные песни и всё такое. Так не мог бы ты… не мог бы ее отпустить? Ну, то есть, высадить у какого-нибудь монастыря, чтобы о ней монахи позаботились… — Видя, как наливается кровью лицо Олафа, Джек говорил всё быстрее и быстрее. — Я тебе заплачу. Я еще не знаю, как, но я постараюсь. Пожалуйста…

Мощная оплеуха отбросила его на дно корабля. У Джека зазвенело в ушах, но мальчик знал, что ударил Олаф вполсилы. Еще одна «царапина котенка», вот и всё. Трепка взрослой кошки отправила бы его прямиком на тот свет.

— Перестань! Перестань! — завизжала Люси. — Я запрещаю тебе бить моего брата! Ты… ты поганый kindaskitur! — Ругательство застало Олафа врасплох. С секунду он переваривал услышанное, а затем, взревев от смеха, подхватил девочку и закружил ее в пляске. Корабль угрожающе заходил ходуном.

— Ах так, значит, я — овечье дерьмо, да, маленькая валькирия? Да ты, верно, брала уроки у Торгиль! — Великан с размаху плюхнул девочку на связку шкур. Джек с трудом поднялся на ноги. Попробовать, безусловно, стоило, зато теперь он убедился: положение барда защищает отнюдь не от всего на свете.

Джек утер кровоточащий нос. Плакать он не смел. Больше всего на свете скандинавы не любят нытиков. Если хочешь выжить — необходимо владеть собою.

Олаф же сел и, как ни в чём не бывало, продолжил урок.

— Тебе нужно научиться тому, как мы говорим о важных вещах, — объяснял он Джеку. — Просто сказать «корабль» недостаточно. Нужно выказать кораблю уважение: поэтому мы зовем его «конь моря» или «скакун бурунов». Точно так же и меч — не просто меч, а «змей битвы». Тем самым мы воздаем почести его способности язвить и кусаться.

— А что с ней такое? — спросил Джек, меняя тему, грозящую перерасти в бесконечно-долгое разглагольствование. Он уже давно наблюдал за Торгиль: девочка часами понуро сидела у борта, не шевелясь и не произнося ни слова.

Великан, прикрыв глаза рукою, бросил взгляд в сторону кормы.

— Brjostabarn? Она горюет, что не пала в битве.

— Как это?

— Ну, не умерла. Не убили ее…

— Ничегошеньки не понимаю, — признался Джек, вглядываясь в удрученное, в грязевых потеках лицо воительницы.

— Я ж говорил ей, потерпи малость, — принялся объяснять Олаф. — Не можем же мы все погибнуть в первой же битве. Рано или поздно тебе повезет. Но она не послушала. Она, чуть что не так, сразу же падает духом.

— Но как вообще можно желать себе смерти?! — воскликнул Джек.

— Так ведь иначе в Вальхаллу не попадешь. Как же ты таких простых вещей не знаешь?! Ах да, тебя ж воспитывали как христианина… — И Олаф принялся подробно рассказывать про разнообразные загробные миры, на которые может рассчитывать скандинав. Самое завидное пристанище — чертоги Одина, Вальхалла. Там лучшие, храбрейшие воины целыми днями напролет бьются в яростной схватке, убивают друг друга и гибнут сами. А вечером мертвецы оживают и всю ночь пируют и пьют вместе со своими убийцами. Там вовеки не иссякает жареная кабанятина и не пустеют чаши с хмельным медом Отличное место, вот только пускают туда лишь павших в битве.

Некоторым воинам, а также женщинам, храбро встретившим смерть, богиня Фрейя дает дозволение жить в своих владениях, — продолжал Олаф. — Но вот я бы там со скуки помер. Фрейя думает только о любви, поэтому там никто не сражается. Пашешь землю, укрощаешь лошадей; женщины прядут и шьют. Самая что ни на есть обычная жизнь, только без страданий.

— По мне, так самое оно, — признался Джек.

— А если ты гибнешь на море, то идешь прямиком в чертоги бога Эгира и его жены Ран, — рассказывал Олаф. — Тоже недурное место. Пенное пиво, отличное угощение — если, конечно, тебе рыба по душе. Можешь ходить под парусом в любую погоду, не боясь, что утонешь — ведь ты уже утонул. Но чтобы обеспечить себе добрый прием, нужно принести Ран подарок.

— Так вот почему ты раздавал гребцам золото, когда мы чуть не пошли ко дну! — догадался Джек.

— Отлично! Ты всё замечаешь! — похвалил его великан.

— Но пленникам ты ничего не дал…

— Конечно, нет. Они же рабы!

— А куда отправляются рабы?

— К Хель, — коротко пояснил Олаф.

«Кто бы сомневался?» — подумал про себя Джек. Мало того, что эти пираты захватывают людей в плен и ломают им жизни. Им дай еще и посмертие бедолагам испортить. Нет, не то чтобы Джек верил, что отправится в один из загробных миров Олафа. Бард говорил, что после смерти люди попадают туда, куда рассчитывают, так что главное — правильно выбрать. Сам Бард намеревался наслаждаться покоем и отдыхом на Островах Блаженных в обществе ирландских королей и королев древности.

Олаф умолк. Он восхищенно оглядел океан — и синие глаза его помягчели. День выдался погожий и ясный, волны разгулялись не большие и не маленькие, ветер дул попутный. Гигантский парус пузырем вздувался над кораблем, по самый планшир нагруженным добычей.

Джек заметил, что Люси уснула, сжимая в кулачке недоглоданный сухарик. Он встал и заботливо прикрыл сестренку шкурой. А потом подошел к борту и мрачно уставился в темную глубину, думая, что всё на свете отдал бы, лишь бы никогда не видеть ни Олафа, ни его жестокой команды. И в то же время от рокота набегающих волн в душе у Джека возникало какое-то приятное волнение. Легкие его наполнял холодный, бодрящий ветер. До чего же это здорово — жить! Мир — прекрасное место, даже если ты раб. Солнышко дарит тебя теплом, а воздух — благоуханием, точно так же как девчонку Торгиль. Или даже больше — судя по ее кислой физиономии.

— Отец нам много рассказывал про ад, — задумчиво промолвил Джек. — Наверное, это то же самое, что ваш Хель. Туда попадают грешники.

— Хель — это чудовище, а вовсе не место, — возразил Олаф. — Хель забирает к себе трусов, клятвопреступников и людей без чести и совести. В ее ледяной преисподней царят туманы и тьма. Там вечный холод. А тишину нарушает разве что шуршание ползущих змеи.

— А в нашем аду ужасно жарко, но это, наверное, всё равно, — отозвался Джек. — Это кошмарное место: в самый раз для тех, кого ты не любишь. Но я всё равно не могу взять в толк, с какой стати Торгиль так не терпится умереть.

— Ты плохо слушал, — упрекнул его Олаф. — Воин должен пасть в битве. Если воин умрет от болезни или от старости, под стать жалкому козлопасу, он будет считаться трусом и угодит в твердыню Хель вместе с рабами. А Торгиль мечтает о Вальхалле. Ей не знать счастья до тех пор, пока она туда не попадет.

И Олаф отправил мальчика вычерпывать воду. Этой работой полагалось заниматься не переставая, и теперь, когда взрослых рабов не осталось, скандинавы сменяли друг друга Джек работал бок о бок с Эриком Красавчиком: тот своими здоровенными ручищами зачерпывал воды раз в пять больше, нежели его юный напарник. Сквозь поломанные зубы викинг фальшиво насвистывал какой-то мотивчик. Одна его нога была разворочена устрашающим шрамом — как если бы побывала в гигантских челюстях.

Набравшись храбрости, — кто-кто, а уж Джек-то знал не понаслышке, как вспыльчивы скандинавы, — он спросил.

— Как это тебя угораздило?

— АСЬ? — переспросил Эрик. С годами слух у него стал сдавать — после стольких-то оплеух и затрещин! — так что и сам он не разговаривал, а орал.

— Как это тебя угораздило? — повторил Джек, показывая на шрам.

Эрик просиял своей щербатой улыбкой.

— ТРОЛЛЮГА ЦАПНУЛ, — гордо сообщил он.

— Экий… экий здоровенный рубец, однако! — Джек представил себе размер пасти, способной так куснуть, и сердце у него захолонуло.

— НЕ, ЭТО Ж СОПЛИВЫЙ МАЛЕЦ БЫЛ. Я И ЗУБ ЕГО СБЕРЕГ. — Эрик извлек из-под туники висящий на кожаном ремешке клык размером с хороший козлиный рог. И, будучи человеком от природы неразговорчивым, вернулся к вычерпыванию.

«Эти викинги — все сумасшедшие, как есть сумасшедшие, — думал Джек, вновь принимаясь за работу. — Я бы не сумел отнять у них рассудок, даже если бы знал, как. Они и без того такие же полоумные, как и те, что собрались в Долине Безумия. Провести остаток вечности в Вальхалле — именно то, чего они заслуживают».

Наконец три корабля пристали к одинокому острову, на берегу которого раскинулось небольшое поселение. Земля словно вспучилась приземистыми торфяными домиками — ни дать ни взять невысокие пригорки Или могилы, подумал Джек, зябко поеживаясь.

Это была их последняя остановка перед тем, как повернуть на восток. Теперь скандинавы выйдут в открытое море — так далеко, что земля скроется за горизонтом. И останутся одни-одинешеньки в сумрачном океане, в обществе разве что китов — или тролльих скакунов, как называл их Олаф…

Перед отплытием воины закупили изрядное количество питьевой воды и сушеной рыбы. Джек бросил последний взгляд на стремительно удаляющуюся землю. Бесплодный, опустошаемый неистовыми ветрами островок… а далеко на западе мерцает призрачный свет. Казалось, будто вдали, за краем моря, что-то сияет. Джек знал, это — Острова Блаженных, где правят древние боги и где по сей день живут великие герои и героини прошлого. Возможно, Бард тоже там: сидит себе где-нибудь под яблоней…

На востоке же, в том направлении, куда держал курс корабль, небо наливалось тяжелым свинцом. И — ни единого проблеска света Джек вздохнул — и нащупал на груди защитную руну. До сих пор она себя оправдывала Во всяком случае, их с Люси не убили и даже не заперли в одной из темных пиктских крепостей. Да, конечно, ему самому приходится куда как несладко, да и Люси балансирует на грани безумия… но ведь руна обещала только жизнь — о счастье речи, вроде бы, не было…