— Дууурно это, — проговорила Хейди, в сотый раз расправляя роскошный алый плащ Олафа. День клонился к вечеру; все домочадцы собирались на пир к королю Ивару. Пир по случаю возвращения Олафа домой. Если, конечно, вернувшимся и впрямь были рады… Невзирая на многочисленные подарки Олафа, Ивар самым оскорбительным образом прождал две недели, прежде чем признать триумф героя.

— Ты дааришь Ивару тролльего кабана, но если король увиидит мааальчика, его он тоооже потребует, — предостерегла Хейди. Она поколдовала над разукрашенной ленточками бородой Олафа и наконец вручила мужу парадный шлем. При виде него Джек вздрогнул. Шлем украшала зловещая ястребиная маска, столь хорошо знакомая мальчику, но этот был еще и вызолочен, и покрыт узорами — по краю маршировал строй свирепых воинов, а по верху вилась тонкой работы виноградная лоза.

— Женщина, юный скальд будет петь хвалебную песню в мою честь. Что толку в хвалебной песни без слушателей?

— А шшштооо… — в устах Хейди это слово прозвучало как вздох ветра, налетевшего с моря, — шшштоооо подумает король, увидев, что у тебя ееесть скальд, а у него — нееет?

— Ты про Ивара плохо не говори, — неуютно поежился Олаф. — Я ему всю свою жизнь служу верой-правдой. Он — человек чести.

— Быыл, — возразила Хейди. — Быыл — до того, как прииишла она.

— Ну, может, и твоя правда, но ты же всё равно ничего изменить не в силах… Подай мне меч, мальчик. Мне придется оставить его у двери — но с плащом он здорово смотрится.

Смотрелся меч и впрямь великолепно — в новехоньких ножнах, что Скакки украсил драгоценными каменьями, выковырянными из похищенного креста. Джек и поднимал-то клинок с трудом, а вот Олаф играючи пристегнул его к поясу. Скакки тоже вырядился в пух и прах и тоже вооружился добытым в бою мечом. Таким великаном, как отец, ему не бывать, однако никто не усомнился бы в его храбрости и мастерстве.

Джеку Скакки нравился. Умом юноша пошел в мать. Он был мягок с младшими детьми и на удивление добр с рабами. Олаф с сожалением говорил о том, что Скакки не унаследовал его берсеркских наклонностей, но, несмотря на этот его явный недостаток, искренне гордился сыном.

Дотти и Лотти обвешались драгоценностями с головы до пят: тут и кольца на каждом пальце, тут и браслеты, ожерелья, талисманы, и по три здоровенных броши на каждой: две скрепляли бретельки верхнего платья, третья красовалась на груди. С этих брошей на цепочках свисала всякая мелочь: ключи, гребни, ножницы, ножи и крохотная серебряная ложечка — ковырялка для носа, если верить Дотти. О пользе ковырялок для носа Лотти с Дотти узнали от Хейди — и оценили их по достоинству.

Руна — весь в белом, с переброшенной за спину арфой — выглядел истинным скальдом. Петь он не мог, но пальцы музыку не позабыли. Даже Торгиль смягчилась настолько, что соизволила переодеться в чистую зеленую тунику. На шее у девочки переливалось и искрилось ожерелье из серебряных листьев, столь ей полюбившееся. А на Джековой шее тускло поблескивал железный рабий ошейник.

В преддверии встречи с королевой Джек чувствовал себя как на иголках. После того как он споет (и без ошибок! — в сотый раз предостерег его Руна), он сможет раствориться в толпе, а вот Люси — с ней всё гораздо хуже. Люси подарят королеве, и он, Джек, не в силах помешать этому. Олаф уверял, будто Фрит очень любит красивых малышек — возможно, потому, что своих детей у нее нет. И обращается с ними вполне сносно — до тех пор, пока не разозлится. О том, что бывает с детьми, когда королева разозлится, Олаф предпочел умолчать.

— Наконец-то! Наконец-то! Я отправляюсь в свой замок! — кричала Люси. — Я увижу своих настоящих родителей!

— Твои настоящие родители — это наши папа и мама, — возразил Джек.

— А вот и нет, — заявила Люси, и у Джека недостало духу ее разочаровывать.

— А ты разве не идешь? — спросил он Хейди, что так и не сменила затрапезного рабочего платья.

— Королева меня не жааалует, — ответила та своим тягучим голосом. — Я ее смуущаю.

Джек был глубоко разочарован. Славно было бы, если бы под боком оказался хоть кто-нибудь, способный смутить королеву…

— Я воот что тебе скажу, бестолковщина ты мой, — гнула свое Хейди, пока Олаф поспешно довершал сборы. — Еесли ты отведешь этого мальшиика с его сестрой ко двору короля Ивара, ты обречееешь себя на злую погибель. Я тебе мноого раз повторяла, да только ты меня не слуушал. В последний рааз заклинаааю тебя, не покааазывай их королеве. Я виидела тебя лежащим в темном лесу, и кровь сердца твоего впитывалась в сырую землю.

— Ты мне этого не говорил, Олаф, — встревожился Руна.

— Женские бредни, — великан пожал плечами.

— Сдается мне, кто-кто, а Хейди попусту не болтает…

— Слушай меня внимательно, мой старый друг. Те, кто живет в тепле и холе, всегда всего боятся. Но ты-то знаешь: мы, воины, рождены для опасностей. Наши души гонят нас в море, зовут плыть под парусом по соленым волнам. Наше счастье — в том, чтобы рискнуть всем, что у нас есть, в каком-нибудь приключении, а если мы выживем, так тем слаще покажется нам возвращение домой. А погибель в свой срок настигнет всех и каждого. Наш единственный выбор — встретить смерть храбро. Она всё равно придет, что бы мы ни делали.

Глаза Руны сияли.

— Ты заслуживаешь самой лучшей песни, что только в силах сложить скальд.

— Правда? — обрадовался Олаф.

— Ты заслуживаешь хорошего пинка в заадницу, — закричала Хейди — И кто только вбил мужчинам в головы подобную ерунду?! Поочему ты словно нарочно на рожон лезешь, вместо того чтобы переждаать денек и сразиться как-нибудь в другой рааз?

Но никто к ней не прислушался — кроме Джека

* * *

Вечер выдался безоблачным и теплым. Над полями беспокойным облаком реяли пчелы, тягловые лошади переминались с ноги на ногу вдоль изгороди. Даже Облачногривый, более сдержанный, нежели прочие, приветственно заржал вслед идущим. Возглавлял отряд Олаф с Люси на руках. За ним шел Скакки. Дальше — Дотти и Лотти, Руна, Торгиль и Джек. А позади поскрипывала телега, на которой везли Золотую Щетину. Тащили телегу волы, а по бокам брели Толстоног, Грязные Штаны и Болван — пусть в затрапезном платье, зато чистые. Свиное Рыло остался дома залечивать пострадавшую ногу:

Золотая Щетина отьел от нее добрый кус.

***

Они поднимались в гору всё выше и выше, минуя сосновые леса и поля. В зарослях дикого чеснока резвились лемминги, лоси при виде людей настороженно отходили подальше, пытаясь спрятаться за куртинками морошки и клюквы. Сокол на мгновение завис в воздухе — а потом, камнем рухнув вниз, выхватил из травы пищащего грызуна. Джек подошел к телеге поздороваться с Золотой Щетиной.

— Что, славный нынче денек, да, свинка? — шепнул он, и кабан приветливо хрюкнул в ответ.

— Ты смотри, не очень-то к нему привязывайся, — предостерег Болван. — Он предназначен в жертву Фрейе.

— В жертву?!

— Ну, этакое чудище не ради красивых глаз держат, — пояснил Грязные Штаны. Рабы, с тех пор, как поняли, что Джек отравлять им жизнь не намерен, держались с ним вполне дружелюбно.

— А я думал, он для того, чтобы… ну… сами знаете… чтобы маленьких поросят делать…

— Да, тут уж он расстарался бы на славу, — заржал Болван.

— Он же не обычный кабан, — объяснил Толстоног. — Кабаны и без того злые, а этот пришел из-за моря вместе с ётунами. Он один такой. Когда его ловили, он убил одного из охотников, и двух мальчишек-свинарей сожрал.

«Вот поэтому вы меня к нему и залучили», — подумал про себя Джек, но вслух этого, естественно, не сказал.

— Его просто забьют на мясо, да? Ведь ничего хуже этого с ним не сделают?

— Еще как сделают! Сделают кое-что гораздо, гораздо хуже, — отозвался Грязные Штаны. — Его бросят в Топь Фрейи, вместе с повозкой и всем прочим И его ме-едленно засосет. Иногда это длится часами, и жертва понимает, что происходит. Свиньи, они жуть какие умные.

— Но ведь это… это ужасно!

— Ничего другого он и не заслуживает, людоед поганый! — буркнул Болван. — Жаль, Свиное Рыло этого не увидит.

Джек пошел рядом с телегой, вполголоса напевая кабану: ему не хотелось привлекать внимания Торгиль. Он пел об Островах Блаженных, где снега не бывает, а воздух всегда благоуханен и чист, и воды прозрачны как небеса. Золотая Щетина вроде бы всё понимал и тихонько подхрюкивал.

Наконец они вышли на открытое место. Торгиль тотчас же убежала к королевским волкодавам. Мыс под названием Скальный Клык выдавался далеко в залив, а чертог Ивара возвышался в самом дальнем его конце. В сравнении с ним все окрестные постройки казались жалкими карликами — в том числе и усадьба Олафа Однобрового. Горбатая кровля чертога протянулась по меньшей мере вдвое дальше, и с каждой стороны ее поддерживали по меньшей мере две дюжины колонн. Однако при всём при этом строение смотрелось на диво уродливо. Джеку оно напомнило гигантскую древесную вошь с колоннами вместо лапок. Над десятком кострищ, разложенных во дворе, курился дым.

Прочие гости приветственно завопили — Свен Мстительный, и Эгиль Длинное Копье, и незнакомец по имени Древесная Нога. Фигурой он походил на пивной бочонок; широкую грудь его закрывала курчавая рыжая борода, но самой примечательной его чертой была левая нога. Нижнюю часть ноги заменяла искусно вырезанная деревянная подпорка. Украшали ее те же прихотливые узоры, что и балки в усадьбе Олафа.

— ХА! ХА! ХА! — взревел Древесная Нога, ковыляя навстречу прибывшим — ВИЖУ, РЫБЫ ОСТАЛИСЬ НИ С ЧЕМ! — И он смачно хлопнул Олафа по плечу.

— Как нога-то? — полюбопытствовал великан.

— ЛУЧШЕ НЕ БЫВАЕТ: ТЫ МАСТЕР ЧТО НАДО!

Древесная Нога, по всей видимости, был так же глух, как Эрик Красавчик, так что, когда подоспел последний, Джеку пришлось зажимать уши.

— А что сталось с его ногой? — спросил мальчик Руну, когда они отошли на приличное расстояние.

— Тролль оттяпал, — прошелестел Руна. — Тот самый, что пытался отъесть ногу у Эрика Красавчика…

Между тем гости всё прибывали и прибывали. Они толпились вокруг кострищ, жадно вдыхая аромат жареной свинины, лососины, гусятины и оленины. Руна ударил по струнам арфы; люди подошли ближе, затянули песню. Сборище было вполне себе веселое, однако Джек непроизвольно отметил, что в чертог Ивара Бескостного никто не входит. Внутри, как Джек мог видеть сквозь массивную распахнутую дверь, царил непривычный полумрак. В жилищах скандинавов окон не водилось — их освещало пламя очагов. Внутри чертога Ивара очаг протянулся длинный, но пламя словно таяло в воздухе: окружающая тьма была настолько густой, что даже огню пробиться сквозь нее удавалось с трудом.

Поскольку лето стояло в разгаре, солнце садилось медленно, но вот наконец оно скрылось за горизонтом, и мир укутали сумерки. Заснеженные горы далеко на севере полыхали красноватым отблеском. «Ётунхейм, — подумал про себя Джек. — Дом тех жутких существ, что откусывают людям ноги» Алые разводы растеклись по небу — и земля приобрела оттенок засохшей крови.

— А не войти ли нам внутрь? — предложил Олаф Однобровый.