— Что это? — шепнула Торгиль. — Не знаю, — шепнул в ответ Олаф. Головой он едва не упирался в свод пещерки, а меч держал наголо, изготовившись ткнуть чудовище — уж кем бы оно ни было — сквозь пролом. Бревна заскрипели и чуть сместились.

— Может, лучше выйдем наружу? — предложил Джек.

— Здесь мы в большей безопасности. Можем оборонять ВХОД…

В проем просунулась гигантская лохматая лапа. Олаф с силой рубанул по ней. Чудовище завизжало и выдернуло лапу, содрав черными когтищами здоровенные ленты коры. В лицо Джеку брызнула кровь.

Отважное Сердце промелькнул над очередной брешью. Заворчав, чудовище принялось раскачиваться туда-сюда. Ветки и хвоя дождем хлынули вниз. Торгиль задрала голову: в лице ее читалось безумное ликование.

— Если свод обрушится, мы все погибнем, — настаивал Джек.

Чудовище взревело: Отважное Сердце вновь пронесся над завалом.

— Никак, ворон его атакует, — потрясенно проговорил Олаф.

— Отважное Сердце дает нам возможность убежать, — объяснил Джек. Олаф и Торгиль как по команде развернулись к мальчику.

— Только трусливые рабы спасаются бегством, — фыркнула Торгиль.

— А смерти ищут разве что идиоты, — огрызнулся Джек. — Эта тварь, она же всех нас съест и не поморщится…

— Никогда в жизни не бежал я с поля битвы, — прогрохотал великан. — Я — берсерк из славного рода берсерков. Я не посрамлю своих сыновей!

— Да твои сыновья ничего и не узнают, если мы все здесь погибнем! — заорал Джек.

— Ты им расскажешь. Я даю тебе дозволение бежать. Ты вернешься и сложишь песню о том, как я встретил свою судьбу — отважно и с радостью.

— Можешь и про меня сложить песню, — заверещала Торгиль. Когда девочка волновалась, голос ее делался довольно-таки писклявым.

— А как же приключение? А кто отыщет источник Мимира? Кто спасет Люси? — Джек уже отчаялся пробить несокрушимую броню Олафовой глупости. Между тем чудовище прыгало вверх-вниз, вероятно, пытаясь дотянуться до Отважного Сердца, а птица с пронзительными воплями атаковала врага снова и снова. Бревна зловеще скрипели, вниз сыпался мусор.

Олаф извлек бутыль в форме волчьей, головы.

— Ох, нет — закричал Джек — Ты не вправе впадать в безумие — только не сейчас! Ты должен спастись, ведь от тебя зависит жизнь Люси! — Но великан словно не слышал Одним богатырским глотком он осушил бутыль чуть ли не до дна, а остатки вручил Торгиль. В воздухе остро запахло волчьим варевом; нервы Джека завибрировали от тревоги. Мальчику хотелось бежать — хотя от опасности или же ей навстречу, он и сам не знал толком. Олаф задышал тяжело и часто. Торгиль хватала ртом воздух. Зрачки ее расширились. Оба поскуливали.

— Сдается мне, то была лапа тролльего медведя, — заметил Олаф. Голос его напоминал рычание: восковница уже начала оказывать свое действие. — Твари опаснее в целом свете не сыскать — ну, если не считать драконов. Думается, в этой битве нам не выжить.

— Мы погибнем геройской смертью, и петь о ней станут до конца времен, — воскликнула Торгиль.

— Слава бессмертна, — промолвил великан.

— Слава бессмертна, — повторила Торгиль.

— Ну почему вам всем так не терпится умереть?! — закричал Джек. — Жить-то чем плохо?

Но Олаф и Торгиль уже задышали по-собачьи, вывалив изо рта языки. Внезапно они взвыли и бросились по проходу наружу, на изгибах и поворотах натыкаясь на углы и стенки. Ветки царапали Торгиль лицо и руки, оставляли дыры в тунике. Но девочка ни разу не остановилась и даже не сбавила хода. Олаф взревел. Изо рта у него текла слюна — и разлеталась во все стороны длинными ошметками.

Джек помчался следом — но осторожнее, глядя, куда ступает. К тому времени, как мальчуган выбрался наружу, двое берсерков уже карабкались по завалу, ловко перепрыгивая со ствола на ствол. Вот Олаф наступил на хлипкую ветку — и небольшая часть свода обрушилась вниз.

Вернитесь! — завопил Джек. С тем же успехом он мог попробовать остановить оползень. Воины прокричали вызов: Олаф — рокоча, как гром, Торгиль — визжа, точно ошпаренная кошка Их противник поднялся на дыбы в дальнем конце завала, и только теперь Джек сумел разглядеть его как следует.

Да, это был медведь, но какой! — куда огромнее, чем рисовало Джеку воображение. В два раза крупнее медведя-плясуна, которого, бывало, показывали на деревенской ярмарке. И в придачу — невиданного бледно-золотистого оттенка. Чудовище стояло на задних лапах и, выпустив длинные, черные когти, раскачивалось из стороны в сторону, нюхая воздух. Если и существуют на свете медведи-берсерки, так это был он.

В сравнении с ним Отважное Сердце, что продолжал описывать круги над головой чудовища, казался сущим карликом. Одна из медвежьих лап была в крови, один глаз выклеван — похоже, ворон расстарался. У Джека в душе зародилась слабая надежда.

И тут одновременно случилось целых три события. Троллий медведь сцапал-таки Отважное Сердце за крыло и швырнул его через завал, так что ворон, пролетев несколько метров, шлепнулся прямо в грязь. Торгиль, взбегая по бревнам, споткнулась и, выронив меч, упала, точно в ловушку угодив ногой в дыру между стволами. Она попыталась высвободиться — но тщетно. Девочка закричала, Джек бросился ей на помощь.

А медведь тем временем опустился на все четыре лапы и кинулся на Олафа. Противники сшиблись. Олаф рубил и колол мечом, чудовище орудовало когтями и зубами. Однако с самого начала было ясно, что у человека нет ни малейшего шанса. Даже полуслепой, с раненой лапой, ростом медведь превосходил Олафа вдвое. Он обхватил скандинава лапами и теперь яростно рвал ему спину и плечи.

Они катались по завалу, и тут, с оглушительным треском, гора из полусгнивших бревен поддалась. Ее середина просела, а затем с грохотом обрушилась вниз, в темноту пещеры. Бревна, находящиеся с боков, высвободились и, подгоняемые собственным весом, запрыгали вниз по склонам. Одно чуть не угодило Джеку в голову. Мальчик чудом увернулся и проворно отполз в сторону. Завал стремительно менял очертания: он ходил ходуном, открывались новые бреши, закрывались прежние. Дыра, в которой застряла нога Торгиль, сперва расширилась, затем с жутким хрустом сомкнулась: гигантский древесный ствол заклинил провал.

Но не раньше, чем Джек вытащил девочку. Удивляясь неведомо откуда взявшимся силе и мужеству, мальчуган взвалил Торгиль на спину, проворно сбежал по всё еще обсыпающимся бревнам и не думая, не рассуждая, со всех ног помчался прочь от места побоища. Наконец он уложил раненую на землю и рухнул на колени, задыхаясь от усталости.

Лицо Торгиль побелело от боли, однако она не издала ни звука Просто стиснула зубы, да глядела снизу вверх, потрясенная до глубины души. Впрочем, и Джек был потрясен ничуть не меньше. Всё произошло так быстро! Он утратил Отважное Сердце, Олафа и, чего доброго, Торгиль тоже. Он понятия не имел, насколько серьезно та ранена.

Спустя некоторое время — не слишком скоро! — мальчик пришел в себя настолько, чтобы осмотреть ее рану. Лодыжка была неестественно вывернута Других повреждений Джек не обнаружил.

— Ты меня слышишь? — спросил он Торгиль.

Воительница кивнула.

— Я тебя ненадолго оставлю. Пойду посмотрю, как там Олаф. Ладно?

Торгиль снова кивнула. В глазах у нее стояли слезы.

Джек помчался назад к завалу. Проход, ведущий в пещеру, обрушился. Мальчик вскарабкался наверх, испуганно замирая всякий раз, когда бревна начинали угрожающе скрипеть у него под ногами. Наконец он добрался до вершины и заглянул вниз.

В середине, прямо под проломом, царил хаос кошмарное месиво из обломков дерева, щепок и сучьев. И всё было залито кровью! С одной стороны распростерся медведь с проломленной бревном головой. С другой стороны, истекая кровью, лежал Олаф. Ноги его были перебиты, на руках и груди зияли страшные раны. Но он был жив и даже приветственно поднял руку.

Джек осторожно спустился вниз. По крайней мере, эта часть завала казалась достаточно надежной. Пещера заполнилась целиком, так что больше бревнам падать было некуда.

— Ты меня слышишь? — спросил мальчик.

— Слышу, — голос Олафа звучал сипло: видимо, пострадал он куда серьезнее, нежели казалось на первый взгляд. — Торгиль? — прохрипел великан.

— Она лодыжку сломала. Вроде бы, всё.

— А медведь?

— Мертв.

— Хорошо, — кивнул Олаф.

— У меня есть снадобье, унимающее боль. Руна дал, — заторопился Джек. — Я оставлю его тебе, а сам сбегаю на корабль.

— Только зря время потратишь, — отозвался великан.

— Вовсе нет! Руна — целитель. Эрик Красавчик и Эрик Безрассудный донесут тебя до берега.

— Я умираю, — прошептал Олаф, и Джек понял: это правда. Слишком уж он изранен. К тому времени, когда его доставят на корабль — даже если предположить, что Олаф переживет ядовитый луг, — будет слишком поздно.

— Ну хотя бы макового соку выпей.

— Выпью малость, — согласился Олаф. — Это поможет мне дождаться… дождаться Торгиль. — Джек протянул ему склянку. Великан проглотил несколько капель и жестом отослал мальчика прочь.

Джек помчался назад к Торгиль, но по пути увидел лежащего в грязи Отважное Сердце. Ворон хлопал здоровым крылом и пытался взлететь.

— Отважное Сердце! — закричал Джек. Он осторожно поднял птицу и увидел, что, хотя правое крыло и повреждено, серьезно ворон не пострадал. Грязь смягчила падение.

— Я тебя здесь не оставлю, — пообещал Джек. Наконец он добрался до Торгиль: та тоже пыталась подняться, невзирая на боль в искалеченной ноге.

— Я знаю, как монахи лечили ногу отцу, — сказал ей мальчик — Я могу обездвижить твою лодыжку, зажав ее между досочек. Будет больно, зато кость срастется правильно. С отцовской ногой ничего не вышло только потому, что за нее поздно взялись.

Собирая палочки и отрывая от плаща длинные полоски ткани, Джек говорил и говорил без умолку, скорее чтобы успокоиться самому, нежели ради чего другого.

— Сейчас я завяжу тебе ногу по-быстрому, а потом получше сделаю. Олаф хочет тебя видеть. Нам надо поторопиться.

При упоминании Олафа Торгиль впервые выказала некоторые признаки интереса.

— Он умирает, — проговорил мальчик, с трудом сдерживая слезы, — но медведя он убил.

Трясущимися руками Джек покрепче стянул девочке лодыжку и помог ей подняться. Торгиль хватала ртом воздух, цеплялась за него, подскакивала на здоровой ноге. С каждым прыжком она всё крепче стискивала зубы. Для Джека этот путь оказался особенно утомительным, потому что в придачу к Торгиль на шее его в мешочке болтался еще и Отважное Сердце. Они медленно добрели до завала. Там всё пошло значительно проще: вверх по бревнам Торгиль смогла ползти на четвереньках Джек глядел и диву дивился. На ее месте он бы уже стонал в голос. Сломанная лодыжка наверняка болит так, что свету белого не взвидишь…

Наконец они добрались до провала и спустились вниз. Олаф слабо улыбнулся.

— Торгиль дочь Олафа, — тихонько проговорил он.

— Что ты сказал?! — охнула Торгиль.

— Я нарек тебя своей дочерью, — промолвил Олаф. Благодаря болеутоляющему говорить ему явно стало легче. — Я сказал об этом Скакки и Хейди перед уходом.

— Н-но я н-не хочу жить б-без тебя, — зарыдала девочка.

— И это вся твоя благодарность? Меня призывает Один. Я уже вижу валькирий: они ждут меня на холме.

— Я умру вместе с тобой! Пусть меня принесут в жертву, как мою мать!

— Нет! — взревел Олаф и тут же захлебнулся кашлем. Он сплюнул на бороду брызнула кровь. — Нет, — уже тише повторил он. — Не для того я спас тебя от Торгрима. Ты с честью выжила в этой битве. Ты должна идти вперед. Наш поход еще не закончен.

— Н-но я хочу ум-мереть…

— Ан не удастся! От сломанной лодыжки еще никто не умирал.

Торгиль разразилась рыданиями и принялась раздирать себе лицо ногтями Джек силой отвел ее руки в стороны.

— Ты, Джек, забери шахматную фигурку Горной Королевы, — приказал Олаф. — Она в моей походной суме. Солнечный камень — это для Скакки. Молот Тора — для тебя, Торгиль, дочь сердца моего. — Джек послушно отыскал все три вещи. Молот Тора оказался маленьким серебряным амулетом: многие скандинавы носили при себе такой же.

Какое-то время Олаф молчал, тяжело дыша Джек предложил ему еще болеутоляющего снадобья, но великан отказался. И кивнул на Торгиль:

— Ей оно больше понадобится…

День угасал; солнце свершало по небу предначертанный путь. Во тьму оно канет на какие-то краткие три-четыре часа. Олаф беседовал с Торгиль, с каждой минутой слабея всё больше и больше. Джек горестно наблюдал. Теперь, когда битва не на жизнь, а на смерть осталась позади, он смог трезво оценить ситуацию. Почти все запасы провизии погребены внизу, под обрушившимся завалом. Достать их возможным не представляется. Перед ними — три дня пути к чертогу Горной Королевы, хотя теперь, когда Торгиль ранена, этот путь может растянуться на неделю, а то и дольше.

А за неделю драконица переварит лося.

Тем временем, чем станут питаться они? Дальше в долине ничего не растет. Так что придется им поголодать. Как только они доберутся до ледяной горы — если тролли, конечно, не изрубят их в капусту раньше, — им придется просить Горную Королеву, чтобы та помогла им отыскать источник Мимира. В том случае, если она сама знает, где это…

А после им еще предстоит возвращаться назад — тем же путем, в том числе и через луг, заросший ядовитыми цветами И успеть надо к празднику сбора урожая, чтобы не дать Фрит принести Люси в жертву.

Не слишком ли много всего? Джек понурил голову.

Лишь перевязывая лодыжку Торгиль, мальчик несколько отвлекся от горестных мыслей. Когда он взялся за ее ногу, девочка побелела как полотно, однако не издала ни звука. Потом он достал из походной сумы Олафа немногие оставшиеся припасы. Джеку было ужас как стыдно забирать что-то у человека, который был еще жив. Но великан заверил, что это более чем разумно.

— Единственное, чего бы мне хотелось, так это погребения, достойного героя, — вздохнул он.

Джек выпрямился.

— Но у тебя будет погребение, достойное героя, господин, — с жаром воскликнул мальчик. — При тебе твой меч и твой лук со стрелами. Нам с Торгиль они всё равно не пригодятся. Мы же даже поднять их толком не можем. А у ног твоих лежит поверженный троллий медведь. Ни у кого такой жертвы не было, даже у Торгрима. Что еще лучше, я научился у Барда призывать огонь. Когда… когда придет время, я подожгу завал. Ни у кого на свете не было такого погребального костра! Его увидят из самой Вальхаллы. А когда я вернусь, я сложу про тебя песнь, что переживет века!

Глаза великана вспыхнули радостью.

— Моя слава бессмертна, — прошептал он.

— Еще как бессмертна, — подтвердил Джек — А хочешь, я спою ту песнь, что исполнял в чертоге короля Ивара?

— Да, будь добр, — прошептал Олаф: солнце клонилось к горизонту, и воин, казалось, угасал вместе с ним Джек встал и вновь запел стихи Руны, и звучали они еще великолепнее, нежели прежде:

Когда Джек упомянул могильщиков Одина, Отважное Сердце высунулся из мешочка и тихонечко каркнул. А Джек всё пел и пел; и голубое небо постепенно темнело до густой синевы. Поднялся ветер и застонал, точно плакальщицы, над поломанными стволами завала.

Отзвучали последние слова песни. Джек опустил взгляд и увидел, что дух Олафа отлетел. Мальчик взял Торгиль за руку, помог ей выбраться из провала, а потом спуститься в долину. Свет быстро угасал; нужно было идти, пока видно хоть что-то.

Джек довел Торгиль до ложбинки между двумя валунами, а мешочек с Отважным Сердцем уложил в небольшую трещину в камне. Неважная защита от ледяного ветра, ну да что есть, то есть.

— Я схожу разожгу огонь, — сказал мальчик.

«От души надеюсь, что у меня получится», добавил он про себя, усаживаясь на землю. Джек знал, как поджечь растопку. Он проделывал это не раз и не два — украдкой, просто чтобы лишний раз убедиться, что не утратил этого умения. А здесь придется повозиться. Бревна толстые, многие из них отсырели. Зато мох сухой. Так что надо сконцентрироваться на нём..

Джек совсем продрог на холодном ветру и поплотнее закутался в плащ. Темно-синее небо усеивали мириады звезд; они мерцали и перемигивались над головой. Мальчик поглядел на далекие утесы и приметил, что на одной из вершин пылает огонь. Это еще что такое?! Может, ётуны встали там лагерем? Или они наблюдают за долиной? И тут Джек вспомнил про драконицу.

«Вот бы сподвигнуть ее разжечь костер, — размечтался он. — Но нет, нельзя. Она сцапает нас с Торгиль и скормит своим драконятам. От здешних мест ничего хорошего не жди. Ну что ж, — решил он, — начали».

Джек сосредоточился на жарком солнце, лучи которого изливаются на землю точно летний дождь. Это знание, схороненное в самых глубинах его сознания, только и ждало призыва.

Но до чего же трудно сохранять ясность мыслей! Мальчик весь продрог. Ветер теребил его плащ и пытался сорвать с головы капюшон. Уши онемели. «Сосредоточься. Сосредоточься», — приказывал себе Джек.

В славную же переделку они угодили! Они тут, чего доброго, и сами протянут ноги — причем гораздо раньше, чем ётунам представится возможность эти самые ноги пооткусывать. Этот мир принадлежит инеистым великанам, и они задуют любой огонь еще до того, как он вспыхнет. Джеку вдруг ужасно захотелось спать. Как славно было бы подремать малость. «Приляг, мальчик, — нашептывали инеистые великаны. — Что за чудесная, уютная постелька — лед».

— Мне холодно, — сказал Джек вслух.

«Это тебе только так кажется», — возразил Бард.

— Тебе-то хорошо говорить, — обиженно фыркнул Джек. — Ты сидишь себе под яблоневым деревом на Острове Блаженных и играешь на арфе. Зимы там вообще не бывает. А здесь зима царит круглый год.

«Ты уверен?» — спросил Бард.

— Да, конечно, предполагается, что сейчас лето, — согласился Джек — А холодно только из-за гнусных троллей и их мерзкой ледяной горы. Троллей хлебом не корми, дай всех и вся уморить холодом Но они неправы. Сейчас и впрямь лето. Солнце только и ждет, чтобы подняться по другую сторону гор. — Джек мысленно поискал солнце и тут же почувствовал его полуденный жар. Свет всегда рядом, надо только знать, где смотреть.

Мальчик преисполнился уверенности Здесь жизненная сила (а вместе с ней и магия) пульсировала куда ближе к поверхности Вот ведь, оказывается, как просто увидеть Иггдрасиль! А вокруг по-прежнему шелестело: гиорх, гиорх, гиорх. Олаф говорил, что это мысли ётунов, но Джек-то знал лучше. Это они — кто же, как не они? — но в придачу к ним еще и ястребы, и деревья, и рыбы — всё, что живет и обитает в Ётунхейме. Джек слышал дыхание самой жизни, переполняющей эту чуждую землю.

Джек обратился к захороненному солнечному свету минувших лет. Он пробирался сквозь холод и тьму, пока не отыскал его — свет яростно полыхал в самом сердце мира инеистых великанов. Свет вел нескончаемую войну со льдом. По Джекову зову сияние набирало мощь, прорываясь сквозь незримую преграду… Вот оно вскипело, взбурлило, затапливая всё на своем пути…

Торгиль предостерегающе закричала. Джек открыл глаза. На завале тут и там плясали язычки пламени: это занялся мох. Огонь стремительно распространялся; шипела и потрескивала сухая сосновая хвоя. Вот загорелись мелкие веточки, вот вспыхнули сучья покрупнее, а в следующее мгновение древесные стволы взорвались стеной пламени, что вознеслась к самому небу, вытягиваясь в могучую колонну.

Джек в ужасе бросился под защиту скал. Они с Торгиль, позабыв о вражде, испуганно жались друг к другу, а столб пламени тем временем поднимался всё выше и выше. Вот он выпустил огненные ветви на манер дерева, озаряя ночь каскадами искр. Жар был таким нестерпимым, что детям пришлось спрятаться за валунами. Отважное Сердце, помогая себе когтями, выкарабкался из мешочка, и Джек перенес его в безопасное место.

— Мне должно быть с Олафом! — внезапно закричала Торгиль. И поползла к костру. Джек ухватил ее за здоровую ногу и с трудом удержал на месте.

— Дура! Олаф хотел, чтобы ты осталась в живых!

— Мне всё равно! Я хочу в Вальхаллу!

— Тогда отчего бы мне просто-напросто не стукнуть тебя по башке камнем? — заорал Джек, вне себя от бешенства.

— Нет! Нет! — завизжала Торгиль в неподдельном ужасе. — Если воин погибнет от руки раба, он никогда не попадет в Вальхаллу. Он отправится прямиком в Хель. Это позорная смерть.

— Тогда сиди тихо, — рявкнул Джек. — Живи, черт тебя побери, или я точно размозжу тебе голову камнем!

— Это жестоко! Ты не посмеешь! — рыдала девочкам.

— Еще как посмею!

Сверху донесся пронзительный крик — и дети разом позабыли о ссоре. Крик послышался снова, на сей раз куда громче. Джек поднял глаза: на них летела драконица. Она описала круг над столпом пламени, хрипло завопила, развернулась, вновь помчалась обратно. На ее брюхе и снизу на крыльях играли огненные блики Драконица носилась туда-сюда, словно вихрь живого золота, громогласно бросая костру вызов.

А ведь воистину это вызов и есть, потрясенно осознал Джек.

— Она думает, это какой-то чужой дракон вторгся в ее долину, — пробормотал он.

— Нет. Она воздает почести Олафу, — возразила Торгиль. Щеки ее блестели от слез, и Джек не стал спорить. Может, драконица и впрямь отдает дань покойному. И Олаф, и она — великаны, далеко превосходящий всех прочих. Может, уже сейчас Олаф любуется этими огненным чествованиями от врат Вальхаллы и думает про себя, что Срединный мир от века не знал погребения более великолепного.