Джек лежал на неправдоподобно мягкой постели. В комнате настолько красивой, что мальчик подумал; он, верно, уже умер и угодил на Небеса. Стены покрывала роспись, вроде как на римской вилле, где жил Бард, вот только картины эти были совсем свежими. Деревья в цвету, домик, мужчина и женщина на крыльце, дети играют с собакой…

Пол был выложен разными сортами дерева так, что получался узор в виде осенних листьев. На металлической подставке изящной работы стояла металлическая же чаша, наполненная тлеющими угольками. От нее приятно тянуло жаром; теплый воздух овевал Джеку лицо: только эта его часть из-под одеяла и выглядывала.

Одеяло же восхищало и рисунком, и цветом, и в придачу было набито перьями. Джек устроился под ним так же уютно, как желудь под шляпкой.

Память между тем возвращалась — понемногу, урывками. Джек осторожно ощупал плечо. Оно было перевязано и болело куда меньше, чем он ожидал.

— Просыпается, — сказал кто-то. Нет, не сказал, а что-то еще. Слова просто-напросто возникли в Джековой голове.

— А для двуногой дичи он вполне себе милашка.

— Ты дай ему позавтракать, а я пока пойду матери скажу. — Послышалась тяжкая поступь, дверь открылась и снова захлопнулась.

«Значит, я всё же не на Небесах, — горестно подумал мальчик, — а в плену у ётунов. Может, если закрыть глаза, они решат, что я опять заснул».

— Ничего у тебя не получится, — раздался хриплый голос. — А то мы не знаем, когда смертные лгут!

Джек открыл глаза — и тут же крепко-прикрепко зажмурился.

— Да знаю, знаю. К троллям надо привыкнуть. Лично я считаю, что смертные похожи на вареных лягушек, но я давно научилась смотреть на это сквозь пальцы.

Джек снова открыл глаза. Тролль — или, вернее, тролльша, судя по двум здоровенным выпуклостям под рубахой, — была еще крупнее того чудища, с которым мальчик столкнулся у ледяного моста. Волосы у нее на голове были не менее рыжие и топорщились не менее отчаянно. А вот плечи были прикрыты, так что косматые они или нет, с уверенностью сказать было трудно. Оттопыренные уши торчали точно ручки кувшина; тяжелые золотые серьги оттягивали мочки вниз: болтались они где-то на уровне подбородка Из-под оттопыренной верхней губы выглядывали аккуратненькие клычки — ну, то есть аккуратненькие по сравнению с клычищами тролля-мужчины.

При всём при этом вид у тролльши был куда более ухоженный. Ногти — чистые, до блеска отполированные; зубы хоть и пугающего размера зато в полном порядке… Да и выражение лица было довольно-таки приветливое. На расстоянии она пожалуй, выглядит не так уж и кошмарно, подумал Джек.

— Ётунка издала резкий лающий звук — со страху Джек забился поглубже под одеяло.

— Ах, не так уж и кошмарно! Как вам это понравится?! Ну, вообще-то ты тоже не особо кошмарен, хотя манеры у тебя оставляют желать лучшего…

— Извини, — пробормотал Джек.

— Да ладно, чего уж там Меня зовут Фонн. Мы с сестрицей Форат за тобой приглядываем.

— Спасибо, — поблагодарил Джек, не вполне будучи уверен, что подразумевается под «приглядыванием». Может, просто стерегут, чтобы добыча не сбежала, прежде чем ее слопают…

— Фонн издала всё тот же лающий звук. Видимо, она так смеялась.

— Да не едим мы больше двуногую дичь — разве что добудем ее в честном бою. И уж тем более, никто не станет есть смертного, который явился с недостающей шахматной фигуркой из королевиного набора.

— Хорошо, что не потерял ее! Я уж боялся, что выронил ее на мосту…

— Тебе ее Фрит дала, верно?

Джек кивнул.

— И Фрит чего-нибудь взамен от тебя потребовала, это уж как пить дать. Она ведь никогда и ничего не делает просто так. Мама, помнится, ужасно переживала, что не может больше приглашать норн на шахматные партии. Она заказала новую фигурку, но, конечно же, никакой магии в ней уже не было, так что норны от нее отказались.

В голове у Джека роились десятки вопросов. Что еще за магия такая? И где норны сейчас? И откуда Фонн знает Фрит? И кто такая «мама»?

— Эй, полегче! — Фонн снова рассмеялась своим лающим смехом — Тебе вообще-то покой нужен! Скажу тебе откровенно, эта твоя рана на плече оказалась тот еще подарочек Я уж думала, рукой тебе больше не пользоваться, но мама песней вытянула-таки яд.

— Кто такая «мама»? — не отступался Джек.

— Горная Королева. Мы с Форат — ее дочери. Равно как и Фрит, к великому нашему сожалению…

— Ты совсем непохожа на Фрит.

— Спасибо за комплимент. У нее был другой отец. Бедняжка… Он протомился в этой самой комнате много лет, и всё мечтал вернуться в Срединный мир, к семье. На стене — это они.

Изображения мужчины, женщины и детишек, играющих с собакой, разом исполнились нового смысла.

— А почему королева не отпустила его домой?

— Да погибла его семья. Они все остались погребены под снежной лавиной, а его мама спасла, но он ей так и не поверил. Он был ужасно несчастен; думаю, отчасти поэтому Фрит такая и уродилась. Но, разумеется, — Фонн вздохнула; вздох этот напоминал средней силы ураган, — разумеется, главная ее беда в том, что ей нет места ни в одном из миров. Люди женятся между собой, неважно, из каких они мест. Но браки между троллями и смертными, равно как между смертными и альвами почти всегда обречены на неудачу, а дети от таких браков вечно разрываются между тем миром и этим.

В комнату ворвалась Форат, и Джек непроизвольней нырнул под одеяло. Две девятифутовых тролльши с торчащими оранжевыми волосами и клыками — это уж слишком.

— А ну-ка, вылезай, трусишка! — приказала Торгиль. Джек опасливо высунулся из-под одеяла. В жизни он так не радовался ни одному человеку! Торгиль щеголяла, в новехонькой одежде, с новым сверкающим ножом у пояса, и еще одним — пристегнутым к ноге.

— Да ты, я вижу, неплохо устроилась, — усмехнулся Джек.

— А почему бы и нет? Здесь по-настоящему здорово! Обожаю троллей!

Джек сел. Голова у него тут же закружилась, и мальчик вынужден был вновь откинуться на подушку.

— Отважное Сердце! А я про него и забыл! С ним всё в порядке?

— Он в главном зале вместе с Золотой Щетиной. Представляешь, королева ему крыло вылечила! Пением срастила, и теперь оно лучше прежнего! Негодник по всему чертогу летает. А я тут между прочим — почетная гостья, как дочь Олафа Однобрового. Королева Гламдис, оказывается, была влюблена в него по уши и хотела заполучить его в свой гарем, да только дала ему слово, что отпустит беспрепятственно.

— К счастью для Хейди, Дотти и Лотти, — хмыкнул Джек. Он живо представил себе Олафа, запертого в этой комнате.

— Да пережили бы как-нибудь, чего там, — небрежно отмахнулась Торгиль. — Увальни — это так троллей- мужчин называют — знатно дерутся. Они и меня научат всяким подлым уловкам…

— Потрясающе, — отозвался Джек, пытаясь устроиться поудобнее. Боль в плече усилилась, во всём теле не осталось ни капли силы. Мальчик пошарил рукой на груди, ища руну. Руна была на месте, но чего-то явно недоставало. — Ошейник… пробормотал он.

— А, эта ерундовина! Как дочь Олафа, я тебя унаследовала, — гордо сообщила Торгиль. — Олаф говорил, что намерен освободить тебя по возвращении, так что я решила сделать это прямо здесь и сейчас. Только не надейся, от приключения ты всё равно не отвертишься. Ты обязан мне вечной признательностью, так что изволь охотно и радостно принять смерть, буде возникнет такая необходимость.

— А можно, я лучше охотно и радостно выживу? — пробормотал Джек. Форат выпроводила Торгиль из комнаты, за что мальчик был ей бесконечно признателен. Столько всего произошло! Ему хотелось побыть одному и обдумать всё в тишине и покое. Ётуны, которых его сызмальства приучили бояться и ненавидеть, на поверку оказались не так уж и плохи. Вот и Олаф всегда говорил, что не возражал бы поселиться с ними по соседству, ежели заранее обговорить условия. А ведь похоже, Олаф знал о троллях куда больше, нежели считал нужным сообщить! А Торгиль — эта несносная Торгиль, которая при каждом удобном случае обзывала его рабом и выказывала ему одно лишь презрение, — Торгиль дала ему свободу!

До чего же всё в этой жизни запутанно!

Труднее всего для Джека оказалось привыкнуть к непрестанному шороху мыслей вокруг. Все эти мысли смешивались в беспорядочную кучу, потому что все думали одновременно, но ежели кто-то стоял совсем рядом, то Джек разбирал и слова.

Фонн накормила раненого супом с ложечки. Потом разломала мягкий белый хлеб и щедро намазала ломти маслом и медом. И еще поставила рядом с кроватью вазу с фруктами — так, чтобы мальчик мог дотянуться.

— А это что такое? — полюбопытствовал Джек, указывая на гроздь крупных пурпурных ягод.

— Виноград, — гордо объяснила Фонн. — Я выращиваю его в теплице. В один из своих приездов Олаф привез нам саженцы из далекой Италии.

«В один из своих приездов?» — подивился про себя Джек. А вслух спросил:

— Как давно я болен?

— С неделю. Ты был так плох, когда тебя принесли, что мама решила, лучше усыпить тебя на время.

— С неделю! Джек совершенно потерял счет времени. Он понятия не имел, как долго пробыл в потаенной долине, а теперь вот еще одна неделя потрачена впустую! Сколько времени осталось у него на то, чтобы спасти Люси?

— Не тревожься, — проговорила Фонн своим хриплым и при этом до странности мягким голосом. — Когда беспокоишься, выздоравливаешь медленнее. Всё решают норны, и никто из нас не в силах ничего изменить. — Фонн задернула плотный занавес.

Джек уже давно заметил окно, но внимательно к нему не приглядывался. Интересно, что там снаружи? Мальчик уснул, представляя себе, как: Олаф, запертый в этой комнате, словно в ловушке, вырезает игрушки для детей, которых больше никогда не увидит.

* * *

На ноги Джек встал лишь неделю спустя. Орлиные когти занесли яд ему в кровь. Спасла Джека только магия Горной Королевы. Мальчик немного попривык к Фонн и Форат, хотя Форат говорила с заметным трудом. Ётуны общались через мысли — напрямую. В речи они потребности не испытывали, хотя отдельные тролли выучивали язык людей в военных целях. Случалось, что смертные вторгались в Ётунхейм, а тролли — особенно подростки — хаживали с набегами в Срединный мир.

Окна выходили на ледяной утес, обрывающийся в бездонную пропасть. То было зрелище изумительной красоты — и изумительной жестокости. Ни один смертный этим путем не сбежал бы. Возможно, где-то там внизу и таилась земля, но из своей комнаты Джек различал лишь круговерть ледяных кристаллов — и ничего больше.

Ётуны обожали холод. Если жестокий мороз самую малость смягчался, они тут же принимались жаловаться на жару. Им удавалось сохранить в своем мире область вечной зимы, но Фонн жаловалась, что всякий год лето подбирается к ним всё ближе и ближе. Некогда, рассказывала она, вся земля была покрыта толстым слоем льда. И море — тоже. Можно было дойти пешком от Утгарда до Ётунхейма.

— От Утгарда? — переспросил Джек.

— Земли-за-Морем Это наш древний дом.

— Олаф как-то раз упоминал о нём, — вспомнил Джек. — Рассказывал, будто его уничтожил вулкан…

— Верно, — удрученно подтвердила Фонн. — Моя прапрапрабабушка дошла оттуда по ломающемуся льду. Так мы и оказались отрезаны от сердца нашего мира. Вернуться мы не можем, и с каждым новым веком силы лета всё глубже вторгаются в наши владения. Когда-нибудь наше царство сгинет безвозвратно.

— Мне… мне ужасно жаль, — искренне сказал Джек. — А что, от Утгарда совсем ничего не осталось?

— Форат иногда разговаривает с китами Это ее особый дар. Киты рассказывают, будто остался совсем крохотный островок. В самой середке его — вулкан, а повсюду вокруг — пустынные, опустошаемые ветром ледяные торосы. Звучит чудесно… Фонн тяжело вздохнула.

— А разве вы не можете построить корабль и поплыть обратно?

— Мы для кораблей не созданы. Мы слишком тяжелые и панически боимся глубокой воды. Немногие из нас, вот как Форат, катаются верхом на китах, но и то лишь вдоль берега.

Отважное Сердце навещал больного каждый день, а порою забегала и Торгиль с леденящими кровь рассказами о том, как сподручнее убивать тех и этих. Ётуны расправлялись с врагами без излишней жестокости, но дело свое, как говорится, знали. Похоже, все они от души привязались к восторженному маленькому берсерку. Как-то раз заглянул Золотая Щетина зверь говорил, Фонн переводила Кабан поблагодарил Джека за то, что мальчик освободил его и спас от повозки Фрейи, а Джек, изнывая от тошнотворного чувства вины, думал, что вскоре там, чего доброго, окажется Люси.

Сколько же дней прошло с тех пор, как он оказался в Ётунхейме? Джек не знал Судя по положению луны, недели три, не больше, но это значило, что в долинке у драконьего логова он вообще нисколько не пробыл. Но как такое может быть?! Понимал Джек только то, что время идет, пусть медленно — но идет. И час, когда Люси принесут в жертву, неуклонно приближается.