в которой безымянный герой отправляется в путь
«Лоринг-Чейз… Сассекс…»
Он неподвижно сидел с ногами на постели и, уткнувшись подбородком в колени, глядел в одну точку широко открытыми глазами. Комната была погружена во мрак. Мистер Шриг с капралом Диком давно протопали наверх; далекие часы пробили полночь.
«Лоринг-Чейз, Сассекс!»
В сумятице, царившей в голове, среди обрывков мыслей и кошмаров, которые ворочались в сознании, мучительно, но тщетно силившемся пробиться сквозь стену окутавшего прошлое тумана, эти слова посеяли особенную тревогу. Они будили в памяти смутное движение неясных теней, вспышки образов из другого мира – мира, в котором существовала надежда, где жили честолюбивые устремления… где сам он был другим. Кто он? Что собой представляет? Как вышло, что он потерялся в этой страшной, полной невыразимых кошмаров мгле?
Невидимые часы пробили час, потом два и, наконец, три. Узкое окошко напротив кровати посерело, на востоке зажглась бледная полоска занимавшейся зари. Вздохнув, человек без прошлого поднял тяжелую голову, спустил ноги и, встав с постели, подкрался к окну. Прижимаясь лбом к стеклу, он долго вглядывался в расплывчатые очертания черепичных крыш и покосившихся труб, которые стояли, словно призраки, окутанные саваном стелющихся дымов.
«Лоринг-Чейз, Сассекс!»
Вдруг его сутулая спина выпрямилась, тусклые глаза загорелись. «Лоринг-Чейз, Сассекс!» Суметь бы туда попасть! Быть может, там он нашел бы ответ на все свои мучительные вопросы… Значит, надо добраться до этого места!
Он крадучись приблизился к двери, открыл ее бесшумно и застыл, напряженно прислушиваясь. Откуда-то неподалеку доносился протяжный храп, заглушенный одеялом. Медленно, с предельной осторожностью молодой человек пересек узкую площадку лестницы и начал спускаться по крутым ступенькам. Каждый скрип старых рассохшихся половиц заставлял его затаив дыхание останавливаться, но слышал он лишь стук своего сердца и отдаляющийся храп. Наконец, достигнув выхода и тихо сняв цепочки и задвижки, он шагнул в холодный предрассветный сумрак. Осторожно прикрыл дверь, боязливо огляделся, посмотрел на небо и заторопился прочь.
Он убегал все дальше и дальше, наугад по пустынным улицам, как вдруг, повернув за угол, испуганно отпрянул, чуть не налетев на караульную будку, в которой сонно посапывал нахохлившийся в своей шинели стражник.
Стражи порядка даже дремлют бдительно. Мгновенно пробудившись от звука шагов, караульный открыл глаза и хмуро прорычал:
– А ну-ка, ну-ка, иди сюда! Ты куда это несешься спозаранку?
– Будьте любезны, не могли бы вы указать мне дорогу в… Лоринг-Чейз, Сассекс?
– Сассекс?! – переспросил стражник, нахмурившись еще сильнее. – Ха, Сассекс! Что за вздор! Ты что, хочешь сказать, будто тебе прямо сейчас приспичило в твой Сассекс? – Он выскочил из будки и принялся, чтобы согреться, махать руками и приседать, притопывая на одном месте. Глаза его между тем с растущей подозрительностью разглядывали раннего прохожего.
– Что ты здесь делаешь? И почему у тебя на голове повязка? А?
– Меня ранили.
– Кто? Почему?
– Я… не знаю.
– Ага! А где твоя шляпа?
– Н-не помню…
– Так-так. И, конечно, не помнишь джентльмена, у которого стянул эту одежду?
– Это моя собственная одежда… я так думаю… Но, прошу вас, подскажите мне, как найти дорогу в Сассекс.
– Сассекс! – презрительно фыркнув, повторил караульный. – Глаза б на тебя не глядели! Сассекс, говоришь? Пьянчуга ты, гуляка, вот что я тебе подскажу. Ходят тут всякие ни свет ни заря… Путешественник!
– Благодарю вас, но куда мне все-таки идти?
– На все четыре стороны! Куда глаза глядят! И не приставай ко мне больше со своим Сассексом!
Робкий пешеход, встревоженный и совершенно сбитый с толку, вздохнул и покорно, печально морща лоб, ни с чем заторопился прочь.
Он понуро брел по пустынным темным улицам. Многолюдный Лондон спал вместе со всеми своими обитателями, которые в дневные часы, бывало, запруживали площади и тротуары так, что яблоку негде упасть. Но даже в эту рань до слуха одинокого прохожего доносился глухой, никогда не смолкающий шум грохочущих по булыжным мостовым повозок и телег, на которых окрестные крестьяне везли товар на рынок.
Великий город начинал неспешно пробуждаться. Из несметного множества труб, расчерчивая бурыми полосками светлеющее небо, поднимался ленивый дымок; распахивались двери; гулкие улицы наполнялись эхом от звука шагов, топота копыт и скрипа рессор – сначала редких, но по мере наступления рассвета сливавшихся в негромкий, но и неумолчный гул. Потом могучий город окончательно стряхнул с себя сон и во всю мочь загрохотал колесами экипажей, зазвенел копытами лошадей, закричал голосами возниц и кучеров, затопал каблуками и зашаркал подошвами.
Со всех сторон толкаемый, пихаемый куда-то спешащими людьми, ошеломленный и испуганный лондонскими толпами и шумом, в котором безрассудному герою слышался рев морского шторма, он, прижимаясь к стенам домов, весь дрожа – словом, вовсе не геройски, – кое-как продвигался вперед.
Никто не обращал на него ровным счетом никакого внимания. Редкие прохожие, к которым он осмеливался обратиться с вопросом о дороге, либо, смерив его недоуменным взглядом, неодобрительно качали головой, либо, что было хуже всего, принимались насмехаться и издевательски постукивать пальцем себе по лбу. В конце концов какой-то сжалившийся разносчик показал ему на юго-восток. Так неопытный путешественник добрался до Лондонского моста, где решил передохнуть. Склонившись над перилами, он долго смотрел на темные, мрачные воды реки. Плавное, равнодушное течение внушало смутный страх и притягивало, завораживая.
Долго стоял он и смотрел вниз, ни о чем не думая и не в силах оторваться от перил, борясь лишь с ужасом, сжимавшим внутренности, как вдруг чья-то рука схватила его за локоть. Молодой человек, вздрогнув, оглянулся. Перед ним стояла женщина, одетая в бедное, поношенное платье.
– Не смотри туда, – со страхом прошептала она. – Не смотри, или река заманит и не отпустит, как заманила уже многих… как чуть не заманила и меня. Не смотри на нее, парень! Жизнь не настолько тяжела, как порой кажется. Я знаю, о чем говорю, со мной ведь она тоже скверно обошлась. Ах, да что там – хуже, чем скверно. Во мне все умерло тогда, много лет назад… все добрые чувства… Но я не поддалась искушению, потому что подумала о матери… Она живет в деревне и думает, что жизнь моя наладилась. Я бросила ее, сбежала в Лондон, в этот рассадник зла. О Господи, как я его ненавижу!
– Почему же вы не вернетесь? – спросил он сочувственно. – Уехали бы назад, в деревню.
– Я не могу… Не смею. И никогда не посмею. Лондон не отпускает меня. И никогда не отпустит.
– Да, он крепко держит свою добычу. Слышите – рычит? Словно дикий зверь…
– Что вы сказали, молодой человек?
– Это звериный рык. Голос Зверя.
Женщина с опаской покосилась на него и покачала головой.
– Во всяком случае, прошу вас, не смотрите на воду! Не смотрите, иначе река возьмет вас, как чуть не забрала меня. А может быть, и заберет в конце концов. Уходите, бегите отсюда, пока есть силы.
– Да, – ответил он, – я как раз собирался в Сассекс.
Женщина тихо вскрикнула и спрятала лицо в видавшую виды шаль. Ее плечи задрожали.
– Почему вы плачете? Я сказал что-нибудь не то? – спросил обеспокоенный собеседник.
Она сдержала рыдания.
– Я родилась там, в Сассексе. И моя старушка мать до сих пор живет в Льюисе. У нее там крохотная мелочная лавка сразу за мостом. Зовут миссис Мартин… Я знаю, она до сих пор ночей не спит – все обо мне тревожится. Если вам, молодой человек, доведется оказаться в тех местах, может, заглянете к ней? Скажете, что ее Нэнси прекрасно устроилась и… вполне счастлива… – И она, уткнувшись лицом в шаль, опять заплакала. – Вы ведь не откажете бедной, несчастной женщине?
– Я непременно выполню вашу просьбу.
– Благослови вас Бог! Ну, идите же. Дорога туда долгая. Прощайте, желаю удачи, и пусть… пусть Господь будет к вам милосерден.
С последними словами она закуталась в свою шаль, слабо улыбнулась сквозь слезы и затерялась в толпе прохожих. А молодой человек, обратившись к зверем рыкающему городу спиной, зашагал навстречу неведомым приключениям.