Утром на подносе Венеция обнаружила письмо от дона Андре — большой квадратный конверт из толстой белой бумаги. Инициалы сеньора были выведены вязью в правом углу. Венеции показалось, что послание выглядит слишком официально, и она стала гадать, что в нем.
Может, поразмыслив, он решил, что будет лучше, если она уедет? Как ей в этом случае реагировать? Конечно, они плохо влияют друг на друга. Он очень быстро начинал злиться на нее, а она всегда сразу занимала оборону. «Он заставляет меня быть грубой, — подумала девушка, — хотя на самом деле я не такая. Ему не нравится все, что я делаю. И он был готов поверить во все самое худшее обо мне». Она взяла нож для резки бумаги, лежащий на подносе, и вскрыла конверт. Ну что ж, прочтем.
«Моя дорогая сеньорита.Андре де Аревало Лоренто ».
Я глубоко сожалею, что вел себя с гостьей в моем доме так, как вел вчера. Надеюсь, что вы примите мои извинения со свойственным вам великодушием. А я заверяю вас, что этого больше не повторится.
Как я однажды сказал вам, у меня нет желания вас прогонять. Мои племянницы чувствуют себя веселее и счастливее с вами, и я не хочу лишать их новой подруги. Надеюсь, вы пробудете у нас до отъезда Хоакины в Англию или до тех пор, пока сами захотите.
Искренне ваш
Венеция, не выпуская письма из рук, задумчиво смотрела в окно — на безоблачное голубое небо, обещающее очень жаркий день. Радостная мысль, что он хочет, чтобы она осталась, омрачалась другой мыслью — он хочет этого не сам, а ради племянниц.
Венеция была счастлива в этом старом castillo. Прошло уже две недели с того дня, как из-за поломки машины она очутилась здесь. Ее бы очень устроило пробыть в замке еще три или четыре недели и вернуться в Англию после отъезда Хоакины. Да, для женщин этого семейства жизнь в замке походила на праздное существование, но для Венеции это было необходимым отдыхом после тяжелого труда, и она получала интенсивный курс испанского языка, который мог пригодиться ей в будущем. И еще она каталась верхом, когда ей хотелось, ездила в своем маленьком автомобиле, когда вздумается, имела прекрасный бассейн для плавания и выполняла свои обязанности, обучая сеньорит английскому языку.
Девушка вдруг вспомнила вчерашнюю сцену. Закрыв глаза, Венеция будто вернула свои ощущения в объятиях дона Андре, смогла вновь почувствовать неистовый гаев, сменившийся чем-то совершенно иным.
Но сеньору незачем встречаться с ней кроме как за едой. Castillo был, безусловно, достаточно большим, чтобы они могли избегать друга, если именно этого он хотел. Сеньора де лос Реес ухитрялась вести жизнь затворницы в собственных апартаментах, за исключением контактов с домашними за обедом и ужином. Венеция, однако, надеялась, что дон Андре не собирался вести подобный образ жизни.
Сегодня утром Венеция одевалась неспешно. Она приняла ванну с ароматными маслами, зачесала волосы наверх, чтобы было прохладнее. Девушка успела написать несколько писем друзьям в Англию, прежде чем спустилась в сад, где ее ждали сестры-ученицы.
После кофе девушки расселись за белыми металлическими столами, по очереди читая английскую книгу, принесенную Венецией, — книгу о детских воспоминаниях.
— Отлично, Аннина, — похвалила девушку Венеция, когда та передала книгу Хоакине. — У тебя очень хорошее произношение.
— Я всех удивлю в школе, — довольно улыбнулась Аннина.
— В какой школе ты учишься?
— В школе монастыря святой Катерины. Я должна вернуться туда уже через девять дней. Слава богу, что мне разрешили оставаться на пятидневку. Хосе отвозит меня в понедельник утром и привозит домой в пятницу вечером.
Венеция подумала, что будет скучать по ней. Хоакина была очень молчаливой, а Эмилия такой скучной! Только Аннина, энергичная, умненькая, делала занятия интересными.
— Монашенки строги с вами? — спросила Венеция.
Аннина пожала плечами:
— Иногда. У них бывает плохое настроение, как у всех. Но дон Андре — благотворитель этого монастыря, так что со мной они не слишком строги. У меня есть… как это по-английски?..
— Привилегии, — подсказала Венеция.
— Да, привилегии, — рассмеялась Аннина, и Венеция подумала, что она сама бы не возражала против привилегий.
— Монахини очень ласковые, — возразила Хоакина, — но Аннина и святого выведет из терпения.
Войдя в sala перед обедом, Венеция обнаружила там только сеньору де лос Реес. На женщине было серое шелковое платье, гармонирующее с ее серо-стальными волосами, безукоризненно уложенными в высокую прическу. Она любезно кивнула Венеции и спросила, как идут занятия. Сеньора спрашивала это так часто… Венеция решила, что она не может найти больше никаких общих тем для разговора. Девушка объяснила, что у Аннины явные способности к языкам и девочка уже вполне сносно говорит по-английски.
В комнату вошел дон Андре. Все вежливо поздоровались друг с другом, поскольку это была их первая встреча за день, и он на секунду поднес руку сеньоры к своим губам.
— Стакан шерри, сеньора? — предложил он. — А для сеньориты? — спросил он, глядя на Венецию, затем поднес ей стакан.
— Gracias, seсor. Благодарю вас также за письмо. Я с удовольствием пробуду здесь еще немного.
— Muy bien. Это и нам доставит большое удовольствие, — ответил он официально.
— Андре, — обратилась к нему сеньора, и ее строгое, бледное испанское лицо оживилось больше, чем когда-либо, — сегодня я получила письмо из Южной Америки. Хорошие новости!
Она говорила по-испански, и дон Андре тоже ответил по-испански.
— От Трастамаров? Они что, возвращаются?
— Да. Донья Эсперанца пишет, что они скоро будут здесь. Приезжает вся семья. Такая радость для нас. Только жена и дети Грегорио еще немного поживут в Рио с родителями его жены.
— Я очень рад за тебя, Елалия. Ты ведь скучала по своей подруге все эти месяцы?
— Очень скучала. Мы должны устроить для них торжественный ужин.
— Конечно. Они пробудут все лето?
— Донья Эсперанца пишет, что они могут остаться в Испании насовсем, а мужчины иногда будут ездить в Рио по делам.
— Это действительно хорошие новости, — согласился дон Андре.
Сестры пришли все вместе и налили себе фруктового сока. Они встретили новость о возвращении семьи Трастамара с меньшим энтузиазмом, чем сеньора.
Венеция радовалась, что смогла понять весь разговор по-испански, но не придала значения важности темы, кроме того, что донья Елалия была лишена общества своей подруги и теперь собиралась воскресить былую дружбу. У девушки не было предчувствия, что жизнь в замке с их приездом очень изменится.
Но жизнь изменилась. Однажды, когда обитатели castillo пробуждались от сиесты, длинный, роскошный лимузин въехал под высокую арку и повернул к массивной двери главного входа. В это время Венеция осторожно прогуливалась по крепостной стене. Никто, кроме нее, там не гулял, но это было ее любимое место — из-за ветерка, который обычно там ощущался.
Она дошла до круглых башен, соединяющих две массивные стены, и прислонилась к теплому камню, оглядывая сверху окрестности и наслаждаясь бризом, трепавшим ее волосы и платье, когда краешком глаза заметила машину.
Шофер в безукоризненной униформе открыл заднюю дверцу автомобиля и вытянулся по струнке, пока выходили пассажиры. Донья Елалия выбежала из дома, расплываясь в улыбке и протянув руки к гостье — такой же высокой, строгой и чопорной даме. Женщины обнялись и расцеловались. Еще пару минут постояли, обмениваясь любезностями, а потом прошествовали в дом — прямая осанка, высоко поднятые головы…
Очень grande dame, подумала Венеция, но слишком похожа на леди Брэкнелл. Я не удивляюсь, что семьи у них под каблуком.
Но девушка не могла не восхититься их обходительностью и прекрасными манерами, которые являлись здесь неотъемлемой частью жизни. Сеньор де Квеведо, поведавший ей однажды за ленчем об испанском герое Эль Сиде, сказал, что тот обладал всеми качествами, которыми больше всего восхищаются испанцы, — смелостью, твердостью духа, великодушием, учтивостью. И конечно, преданностью вере.
Эти качества, подумала Венеция, возможно, и отличали подлинного испанского гранда. Временами он мог быть самоуверенным и чересчур гордым, но обязательно должен был обладать добродетелями, о которых говорил сеньор де Квеведо.
А дон Андре? Если эти качества были и его идеалом, то как же он, должно быть, сердит на себя за свою невежливость вчера вечером? И как должен был отнестись к ее гневной пощечине? Неудивительно, что сеньор избегает ее. Венеция встречалась с ним только за обедом и ужином. Дон Андре держался с ней очень вежливо, но отстраненно — слушал, что она говорила, но обычно предоставлял отвечать другим.
Из сада донесся чей-то голос. Венеция обернулась. Это была Хоакина с книгой. Венеция помахала ей рукой и жестом показала, что сейчас придет.
Они сели за столик в тени, но не сразу начали читать.
— Давай сначала поговорим, — предложила Венеция. — Где Эмилия и Аннина? Они придут?
— Сегодня нет, Венеция. Девочки просят извинить. Они поехали в деревню.
— Это уже второй раз за неделю. В деревне почти нечего покупать. Почему они так часто ездят туда?
— Не знаю, Венеция. А, вот и Инес с Терезой несут merienda .
— В Англии, Хоакина, у тебя будет послеобеденный чай.
— Да, я знаю. Но я не люблю чай.
— Боюсь, тебе придется привыкнуть к нему. Так же как и к яичнице с беконом на завтрак.
— Но я не люблю яичницу с беконом. И по-моему, мне не понравится смотреть за игрой в крикет или теннис или за скачками.
Венеция рассмеялась:
— Ну, тебе лучше найти в Англии что-нибудь, что ты любишь, иначе твой визит будет неудачным. Если тебя повезут в Уимблдон, тебе придется смотреть на теннисные соревнования. А поездка в Аскот тебе понравится, потому что там проводятся не только скачки. Там можно пообедать в ложе и выпить шампанского — будь с ним осторожна, — и погулять по прекрасным лужайкам с мягкой травой, или заключить с кем-нибудь пари, или нарядиться и погулять среди таких же нарядно одетых дам.
— О, я уверена — мне там очень понравится! — воскликнула Хоакина, настолько переполненная ожиданиями счастья, что Венеции стало ее жаль.
Они пили кофе и разговаривали.
— В среду, — сообщила Хоакина, — у нас будет званый вечер. Приедут семейство Трастамара, сеньор и сеньора де Квеведо и очаровательный друг дона Андре по имени дон Франциско Оливарес, и еще отец Игнасио.
— Расскажи мне о Трастамара, — попросила Венеция не столько из любопытства, сколько для того, чтобы дать своей ученице тему для разговора.
— Сеньора де Трастамара — старая мамина подруга. Ее муж — очень состоятельный человек. — (Венеция решила сделать ее речь более разговорной, когда она закончит свой рассказ). — Мама всегда говорит, что у них больше денег, чем у нас, но зато мы происходим из более аристократического и древнего рода. — Хоакина взглянула на Венецию широко раскрытыми, невинными глазами. — В нашей семье много титулов, Венеция, хотя дон Андре не имеет ни одного. — (Венеция не стала развенчивать ее глубоко укоренившиеся идеи замечанием о том, что она сама не интересуется титулами). — У них два сына и дочь. Первый сын Грегорио. Он имеет тридцать три года…
— Ему тридцать три года, — поправила Венеция.
— Да, и он имеет жену и двоих маленьких детей. Но они пока в Рио-де-Жанейро. Затем Рамон, которому тридцать лет. Я думаю, что их родители хотят поженить Рамона и Эмилию. Но, возможно, мне не следует об этом говорить…
— Я забуду о твоих словах, — пообещала Венеция улыбаясь. — А дочери?
— О, Фернанда! Она очень милая. Все ее любят. Она alegre, glorioza…
— Веселая? Славная?
— Да. И похожа на цветок.
— Как так? — спросила заинтригованная Венеция.
— О, это трудно объяснить. Она какая-то цветущая, знаете ли, открытая… — Английского Хоакины было явно недостаточно для описания очарования Фернанды де Трастамара. Она оставила попытку и обратила свое внимание на булочки.
— А что нужно надеть на такой званый ужин? — спросила Венеция. — Вечернее платье?
— О да, и еще драгоценности.
— Боюсь, что у меня мало драгоценностей, — несколько растерялась Венеция и подумала, что даже это — явное преувеличение.
— Ну и не надо. Вы такая хорошенькая — вам они не нужны.
Венеция подумала, что, если это и в самом деле будет такой торжественный ужин, как сказала Хоакина, надо завтра съездить на побережье и посмотреть, не найдет ли она в бутике подходящего платья.
Так девушка и сделала, покинув castillo вскоре после завтрака. В машине было очень жарко, и Венеция вздохнула с облегчением, когда наконец приехала в город, достаточно хорошо патронируемый богатыми эмигрантами, чтобы иметь несколько эксклюзивных бутиков. В первом же Венеция обнаружила такое восхитительное платье, что поняла — больше искать не надо. Простого покроя платье с бледно-зеленой газовой накидкой на бледно-зеленом шелке выглядело как вечная весна. Она купила также бархатную ленточку на шею под цвет платья, чтобы можно было повесить на нее свой золотой медальон. Довольная покупками, девушка прошла по узкой, выложенной плиткой улочке старого города в маленький ресторанчик, где и пообедала.
Путь назад показался менее долгим и утомительным, поскольку солнце теперь светило в спину. Достигнув дороги, ведущей в деревню, Венеция, поддавшись настроению, свернула на нее, очарованная типично испанской атмосферой этого местечка. Она оставила машину возле гостиницы и начала бродить по узким, извилистым, мощенным булыжником улочкам, восхищаясь белыми домиками с патио неправильной формы, утопающими в цветах. Девушка повернула за угол и вдруг увидела Аннину и какого-то юношу.
Венеция застыла как вкопанная. Что делает здесь Аннина? Да еще с молодым человеком? Тем более, что парень на первый взгляд был явно не ее круга. Он выглядел человеком из рабочей среды. Хотя, возможно, его небрежная одежда вводила в заблуждение. Но Венеция не думала, что этого молодого человека одобрил бы дон Андре. Хотя даже на расстоянии было видно, что он красавец.
Венеция отвернулась. Аннина не могла быть здесь одна. Эмилия и Хоакина наверняка где-то поблизости, или в деревню ее привез Хосе. Венеция колебалась, не зная, что делать, но все-таки решила, что ее долг подойти к ним как бы случайно и выяснить, что происходит. Она вспомнила, что два раза за эту неделю Эмилия и Аннина пропустили послеобеденные занятия — ездили в деревню. Зачем они туда ездили? Или она спешит с выводами? Возможно, этот юноша хорошо знаком их семье и в их встречах нет ничего предосудительного. По крайней мере, она может подойти и выяснить.
Венеция еще раз повернула за угол, на этот раз не колеблясь, и медленно двинулась по улице, пока молодой человек не повернулся. Он заметил ее. Аннина тоже повернулась и увидела свою английскую гостью. Она выглядела испуганной, очевидно зная, что делает то, чего не следует.
— Аннина, привет, — небрежно окликнула ее Венеция, улыбаясь, и доброжелательно взглянула на ее спутника.
На вид юноше было лет восемнадцать — очень красивый, с вьющимися черными волосами, ослепительной улыбкой и смелыми черными глазами. Он довольно вежливо ответил «Buenas tardes», но смотрел вызывающе. Аннина явно испугалась и подыскивала слова оправдания.
— Ты не одна, Аннина? — спросила Венеция.
— Конечно нет. Эмилия зашла в аптеку. Я должна встретиться с ней в гостинице.
— Хорошо. В таком случае пойдем вместе?
Венеция взглянула на парня, словно ждала, что его ей представят. Но Аннина молчала, а молодой человек явно этого не хотел. Он что-то быстро сказал Аннине по-испански — слишком быстро, чтобы Венеция могла понять, на что он наверняка и рассчитывал, — и, поклонившись им обеим, повернулся и исчез за поворотом.
Венеция и Аннина пошли к гостинице. Венеция молчала, зная, что Аннина несколько раз пыталась заговорить с ней, но не решалась. Наконец, когда они дошли до гостиницы и увидели Эмилию, сидящую за столиком уличного кафе, Аннина попросила дрожащим голосом:
— Венеция, пожалуйста, не говорите дома, что видели меня в деревне разговаривающей с молодым человеком.
— Почему? — с невинным видом поинтересовалась Венеция.
— Им это не понравится.
— Кому им?
— Маме и дону Андре.
— Им не нравится этот молодой человек, Аннина?
Аннина имела совесть покраснеть.
— Они не знают его.
— А если бы знали, одобрили?
Наступило долгое молчание. Они находились почти рядом с Эмилией, когда Аннина наконец ответила:
— Нет, не одобрили бы. Но он такой красивый, Венеция, и такой хороший…
— Откуда ты его знаешь, Аннина?
— Он заговорил со мной однажды, когда я ходила с Эмилией за покупками. Он живет в красивом доме в конце деревни с родителями.
Значит, он сам познакомился с ней, подумала Венеция, и в этом в конце концов не было большой беды. Но такой поступок своей племянницы дон Андре наверняка не одобрит. Аннина уговаривала Эмилию отвозить ее в деревню, чтобы встречаться с юношей. Интересно, сколько раз? Венеция вспомнила, что именно Аннина сказала дону Андре после отъезда Тоби из castillo: «Здесь очень скучно без молодых людей». Но она слишком юная, чтобы искать их самой. Через неделю ей исполнится только пятнадцать лет, и семья все еще смотрит на нее как на ребенка.
Они подошли к Эмилии. Та предложила выпить кофе.
— Мне кажется, что лучше для этого вернуться в castillo, — сказала Венеция. — Возле бассейна будет чудесно. Ты вернешься со мной, Аннина, или с Эмилией?
Аннина решила ехать с сестрой. Венеция догадалась, что она хочет обсудить с ней развитие событий, испугавшись, что дядя узнает о ее эскападе. Ну что ж, с облегчением подумала Венеция, она скоро отправится в школу и перестанет ездить в деревню. Если за кем-то из девушек и нужен был глаз да глаз, то именно за Анниной. Эмилия не склонна сходить с тропы, проложенной для нее, — ее идеи и мнения в точности копировали идеи ее матери. Хоакина была ласковой и послушной. Только Аннина восставала против ограничений свободы и безуспешно умоляла во время каникул позволить ей уезжать и встречаться со своими школьными подругами. Она находила общество своих сестер скучным и всегда заявляла о своем намерении, когда вырастет, одной разъезжать по свету.
Они выпили кофе возле бассейна, а потом Венеция долго, не спеша плавала. Она обнаружила, что только Аннина и дон Андре любили плавать. Аннина сейчас же к ней присоединилась. Аннина несколько раз порывалась попросить Венецию не раскрывать ее тайну, но так и не отважилась. Всем своим видом — в котором сочеталось чувство вины, раскаяние и страх — она умоляла об этом.
Венеция сейчас не собиралась говорить с доном Андре, но решила держать глаза открытыми.
На следующий день появилось несколько подтверждений того, что ожидается нечто особенное. В зале Венеция застала сеньору де Квеведо за аранжировкой цветов, превосходящей даже ее обычные прекрасные аранжировки. Она жила с мужем во внутреннем домике замка и работала садовницей. У нее не было детей, и, возможно, цветы в какой-то мере заменяли ей их.
Днем прибыл парикмахер и сделал прически сестрам, прежде чем уделить внимание сеньоре. Венеции было отправлено послание, сообщавшее, что она может воспользоваться услугами дамского мастера. Но девушка привыкла сама управляться со своими длинными волосами и с благодарностью отказалась.
Спускаясь в sala, Венеция была вполне довольна своим видом: бледно-зеленое платье, зеленоватая бархатная ленточка с золотым медальоном, золотой браслет, подарок ко дню рождения, золотые босоножки на высоких каблуках, а свои золотистые волосы девушка уложила в замысловатую прическу.
В зале стоял такой шум, что никто не услышал, как она открыла дверь. Большая группа людей в центре комнаты, очевидно, только что закончила взаимные приветствия. Мужчины стояли вместе, поодаль от дам. Первое, что бросилось в глаза Венеции, — все были одеты в черно-белых тонах.
Пятеро из мужчин были в белых смокингах, сеньор де Квеведо в черном фраке, а отец Игнасио в своей рясе. У Венеции сложилось впечатление, что все они высокие, стройные и самоуверенные, все темноволосые и с удлиненными лицами испанских аристократов. Девушка подумала, что видит перед собой настоящих испанских грандов! На самом деле не все из них были высокими и стройными — сеньор де Квеведо, например, принадлежал к типу людей с более округлыми формами, которые были здесь не редкостью, но таково было первое впечатление Венеции.
Две сеньоры выглядели очень строго, одна в шелковом платье стального цвета с великолепными бриллиантами, другая в черном туалете с огромными изумрудами. Аннина и Хоакина были в белом. Но Эмилия разбавляла этот черно-белый колорит своим нарядом в голубых тонах, слишком бледным для желтовато-болезненной кожи ее лица. Единственная среди присутствующих гостья красовалась в платье нежного абрикосового оттенка, необыкновенно шедшего ей.
Это, должно быть, и есть Фернанда де Трастамара, о которой Венеция так много слышала и которая теперь поразила ее своей красотой.
Она была выше дочерей сеньоры, с прекрасно сформированной стройной фигурой. Черные, густые, блестящие волосы были уложены в великолепную прическу, темные глаза, окаймленные длинными, густыми ресницами, сияли и светились внутренним светом. Ее макияж был безукоризненным, но Венеция подумала, что при таких ярких природных красках она не нуждалась в нем. Красавица выглядела необыкновенно ухоженной даже для страны, где так много женщин казались самим совершенством. Хоакина была права: Фернанда необыкновенно красива и обаятельна. Она обладала той красотой, при взгляде на которую любая женщина впадает в уныние, чувствуя себя серой мышкой.
Когда Венеция вошла в sala, все повернулись в ее сторону, и она невольно оказалась в центре внимания. Дон Андре подошел к девушке, чтобы подвести к гостям и представить тем, кого она не знала. Так Венеция оказалась лицом к лицу с сеньоритой Фернандой де Трастамара.
Девушки улыбнулись друг другу. В выражении глаз обеих светилось искреннее любопытство. Фернанда — настоящая красавица, подумала Венеция. Они сразу разговорились с искренностью и живостью, отсутствующей у других девушек, на смеси английского и испанского, которая их очень забавляла и заставляла смеяться. Они не замечали дона Андре, внимательно наблюдающего за ними с другого конца комнаты, и не сознавали, какой контраст представляют собой: одна — жгучая брюнетка, другая — блондинка с золотистыми волосами, и обе излучают сияние юности.
По испанской традиции разговор продолжался долго, Венеции показалось, много часов, прежде чем подали ужин. Слуги зорко следили за порядком, наполняли стаканы, подавали закуски. Гости говорили быстро и не всегда разборчиво. Но Венеция рада была слушать и старалась понять. И вообще, наблюдала за происходящим с искренним интересом.
Больше всего ее поразило очевидное высокомерие и самодовольство мужчин и безусловное соблюдение этикета женщинами. В их манерах присутствовали сдержанность, обходительность и желание казаться обворожительными. Венеция попыталась припомнить, где она читала о том, что каждый испанец думает о себе как о доне или о гранде. Безусловно, здесь она наблюдала все это в полной мере. Самым привлекательным из мужчин был дон Андре, непринужденно и превосходно исполняющий роль хозяина. А самой очаровательной из женщин, несомненно, была Фернанда. Венеция отметила, что Фернанда в совершенстве владела всеми женскими уловками, описанными в книгах, — ее улыбка, то, как загорались ее глаза, когда она разговаривала с мужчиной, то, как она пользовалась веером, неотъемлемой частью туалета испанок…
Увидев, что Венеция на минуту осталась одна, Фернанда пересекла комнату и села возле нее.
— Аннина сказала, что вы учите ее говорить по-английски.
— Я учу всех сестер, — улыбнулась Венеция.
— Думаю, они злоупотребляют добротой своей гостьи.
— Нисколько. Я с удовольствием делаю это.
— Они говорят по-английски лучше меня! Мне кажется, если мне позволят, нужно приходить к вам почаще и совершенствовать язык.
— Ваш английский не нуждается в совершенствовании, сеньорита. Он очень хороший и очаровательный.
— Но мое произношение не совсем правильное. Как долго вы пробудете в castillo, сеньорита?
— До тех пор, пока Хоакина не уедет в Англию.
— А…
«Может, она хотела выяснить именно это», — вдруг подумала Венеция.
— Надеюсь, вы навестите нас до отъезда, сеньорита, — широко улыбнулась Фернанда.
— С удовольствием.
— Как хорошо опять вернуться в Испанию! Нам с мамой очень нравилось жить в Южной Америке, но не терпелось вернуться. Нет ничего лучше Испании.
— Это естественно, я полагаю. Для меня нет ничего лучше Англии.
Болтая, они не заметили, как дон Андре пересек комнату и, улыбаясь, подошел к ним.
— Так много красоты на таком маленьком пространстве, — шутливо возмутился он, поклонившись.
— Я говорила сеньорите, Андре, как рада возвратиться в Испанию, а она сказала, что не может жить без Англии.
— В самом деле? — Он бросил на Венецию изучающий взгляд из-под темных бровей.
— Не совсем. — Она не желала позволить Фернанде выиграть состязание. — На самом деле я сказала, что для меня нет ничего лучше Англии.
— Разве это не одно и то же? — усмехнулся он.
— Не совсем, сеньор. — Их взгляды встретились, и Венеция отвела глаза, только заметив, что Фернанда наблюдает за ними, слегка озадаченная.
Они втроем направились к столу. Традиционное испанское застолье продолжалось долго. Только за полночь перешли к кофе. К тому времени Венеция поняла, что между этими семействами существовали определенные матримониальные планы. Хоакина правильно предположила, что между Рамоном и Эмилией возможен брак. Венеция решила, что эти двое вполне подходят друг другу — Рамон показался ей таким же скучным, как Эмилия, и столь же верным заведенным порядкам. Но больше всего ее заинтересовало открытие, что очарование Фернанды определенно было направлено на дона Андре и что снисходительные улыбки, коими обменивались обе сеньоры, казались благословением возможной помолвки Фернанды и дона Андре. Венеция не думала, что кто-то может сосватать его. Он наверняка поступит так, как захочет или как спланировал сам. Но все, что смогут сделать для сближения Фернанды и дона Андре члены их семей, без сомнения, будет сделано.
По его поведению невозможно было определить серьезность намерений, хотя он не остался равнодушным к красоте и живости Фернанды. Хоакина сравнила ее с цветком, и Венеция понимала, что девушка имела в виду: Фернанда потрясающая, думала Венеция, и, конечно, от добра добра не ищут.
Казалось нелогичным, чтобы мысль об этом расстроила девушку, но, призналась в душе Венеция, она омрачила ее. Очевидно, что дон Андре и Фернанда так же подходили друг другу, как Рамон и Эмилия. Они были одной национальности и религии, одинакового социального происхождения. Фернанда в точности знала свое место в жизни вообще и в супружестве в частности. Да, конечно, их брак был бы идеальным. Тогда почему, признав это, Венеция почувствовала себя опустошенной, даже отверженной? Чисто женская глупость, решила она.
После кофе девушка извинилась и пожелала собравшимся спокойной ночи, подумав, что гостям, возможно, будет спокойнее без иностранки. Дон Андре проводил ее до дверей и, к удивлению Венеции, провел по коридору и по мраморной лестнице до верхнего этажа.
— Извините, сеньорита. Разговор сегодня шел по-испански… Надеюсь, вы не посчитали себя забытой?
— Конечно нет, сеньор. Было бы странно ожидать, что такое большое количество людей станет говорить по-английски ради меня. А для меня это была очень хорошая практика.
— Я провожу вас до вашей комнаты, — сказал он, продолжая идти рядом.
Ощутил ли он, что Венеция действительно почувствовала себя лишней и теперь старается утешить ее?
— Я должен сделать вам комплимент. Вы сегодня замечательно выглядите. — В его голосе не слышалось обычной официальности, и Венеция поняла, что сеньор и в самом деле утешает ее. — Золотоволосая девушка среди такого количества темноволосых испанцев… Я уверен, что вы имели большой успех у моих друзей, сеньорита.
У мужчин, наверное, имела, подумала Венеция, но только не у Фернанды, ее матери и сеньоры де лос Реес. Они наверняка ждут не дождутся, когда она вернется в Англию.
У двери в ее комнату они остановились.
— Buenas noches, дон Андре. — Венеция протянула ему руку.
Вместо того чтобы небрежно поклониться, он задержал ее в своих руках. Венеция в удивлении подняла на него глаза. Они долго смотрели друг другу в глаза, словно говорили на языке, которого совсем не понимали. Воздух казался наэлектризованным бурей чувств, сдерживаемых здравым смыслом. Но тонкая ниточка, связавшая их на мгновение, оборвалась.
Поцеловав ее руку, дон Андре тихо произнес:
— Buenas noches, Венеция, приятных снов.
Сеньор подождал, пока она войдет в комнату. Девушка услышала, как он закрыл дверь, и, вздохнув, подошла к зеркалу. Она долго смотрела на свое отражение, на «золотоволосую девушку». Да, горько усмехнулась Венеция, даже он признал, что она была на званом ужине чужой.
Возвращение Трастамаров внесло большое оживление в жизнь двух семейств. Теперь они часто ездили друг к другу в гости. Обе семьи жили на расстоянии двадцати миль, что было сущей ерундой при их быстроходных машинах, и они часто встречались для совместных купаний, обедов, которые затягивались на большую часть дня, и ужинов, продолжавшихся за полночь, или ездили на корриду. Венецию всегда приглашали, но она частенько отказывалась, не желая мешать им. Аннина также не всегда участвовала в общих поездках, поскольку дон Андре считал ее слишком юной для некоторых мероприятий или некоторых людей.
Когда Венеция не составляла компанию остальным, она отправлялась в деревню с альбомом для эскизов. Она уже зарисовала интересные архитектурные детали замка и теперь хотела сделать наброски деревенских строений.
В этот день девушка оставила машину возле гостиницы, поскольку большинство улиц были слишком узкими для проезда, расположилась в одном из тихих уголков улочки и начала рисовать. Она пробыла минут двадцать, когда услышала знакомый голос. Оторвавшись от своего занятия, Венеция увидела парочку, бредущую по улице взявшись за руки. Она узнала Аннину и того юношу с кудрявыми черными волосами и ослепительной белозубой улыбкой. Молодые люди тоже заметили ее и, поколебавшись, подошли, не зная, что делать дальше.
Венеция думала, что Аннина приехала с матерью и сестрами. Она приветливо улыбнулась им, а Аннина взглянула на рисунок и похвалила. Ее голос и умоляющий взгляд выдавали смятение девушки.
— Я как раз собиралась сделать перерыв и выпить кофе, — соврала Венеция. — Не хотите присоединиться ко мне?
— Боюсь, у Феликса нет времени, — ответила Аннина по-английски.
— У меня есть время, — возразил он по-испански, обворожительно улыбаясь. Она поняла, почему парень вскружил головку юной Аннины.
Они пошли в гостиницу и вместе выпили по чашечке кофе. Венеция отметила про себя, что Феликс и в самом деле очарователен и умен. Аннина могла стать легкой добычей. Но она ничем не выдала своей тревоги. Только спросила:
— Ты как приехала сюда, Аннина? Хочешь вернуться со мной?
Оказывается, Аннина приехала верхом. Конечно, подумала Венеция, только так она могла сделать это втайне. Интересно, как далеко зашли их отношения? Наверняка пока они невинны, но что дальше?
Она решила, что не покинет деревню до тех пор, пока не уедет Аннина.
— У нас будет время перед ленчем, чтобы позаниматься английским, — сказала она ей. — Встретимся возле бассейна.
Девушка действительно пришла к бассейну, и Венеция продолжала расспрашивать ее о Феликсе и о том, как часто они встречаются.
— Ты ведь знаешь, что дон Андре не одобрил бы ваши свидания, Аннина. Так почему ты это делаешь?
— Потому что Феликс мой друг. Он мне очень нравится, и я ему нравлюсь. Я не понимаю, почему не должна с ним встречаться.
— В таком случае почему бы тебе не попросить разрешения у дона Андре привезти его сюда и позволить твоим близким познакомиться с ним?
— Я не могу этого сделать, — печально призналась Аннина.
— Почему?
— Потому что он деревенский житель. Он не нашего круга. Дон Андре не даст своего разрешения. — Внезапно девушка топнула ногой, и ее глаза сверкнули гневом. — Но он не хуже нас!
— Аннина, моя дорогая, ты еще слишком молода, чтобы встречаться с людьми, которых не одобряет твоя семья.
— На следующей неделе мне будет пятнадцать лет. В наше время в пятнадцать лет девушки уже взрослые.
— Еще не взрослые, — возразила Венеция твердо, — хотя они и могут так думать. А Феликс намного старше тебя.
— Ему девятнадцать. Он очень разумный и ведет себя со мной корректно. И я буду встречаться с ним.
— А что, если я расскажу дону Андре?
— Но ведь вы этого не сделаете, Венеция.
— Боюсь, мне придется, Аннина. С моей стороны будет неправильно, если я не поставлю его в известность. Если с тобой что-нибудь случится…
— Что может со мной случиться? Все, что мы делаем, это встречаемся и разговариваем или гуляем по деревне и иногда в лесу.
«Иногда в лесу», — повторила про себя Венеция. Это сразу восстановит дона Андре против юноши.
— А ты не думаешь, Аннина, что жители деревни видят, как вы гуляете взявшись за руки? Разве ты не знаешь, как быстро распространяются сплетни?
Аннина немного смутилась, но не собиралась сдаваться.
— Если ты пообещаешь больше не встречаться с этим молодым человеком, я не скажу дону Андре.
— Я должна возвращаться в школу, — уклонилась от прямого ответа Аннина, — так что у меня не будет возможности с ним встречаться.
Слава богу, подумала Венеция, разрываясь между тем, что она считала своим долгом, и симпатией к Аннине.
Вечером в распоряжении Венеции оказался весь замок. Хозяева уехали в гости к Трастамара, слугам разрешили навестить своих родственников в деревне. Кухарка, дворецкий и младшая горничная остались в доме, но их не было заметно. Из окон дома Квеведо, прилегающего к castillo, лился свет, но супругов тоже не было видно.
«Странно и довольно жутко», — поежилась Венеция. Перед обедом, проходя через величественный сводчатый зал, девушка словно ощущала над собой тяжесть столетий. Из окна своей комнаты она видела эти древние стены такими, какими мавританцы оставили их в давние времена. Она будто чувствовала присутствие многих поколений предков дона Андре — высоких, темноволосых мужчин, испанцев Эль Греко или Веласкеса со всей их надменностью и склонностью к размышлениям.
Ей не хотелось садиться за стол одной в огромном пустом зале, и Венеция пообедала в своей комнате. Но потом какая-то смутная тревога погнала ее в сад. Сильный аромат ударил в нос — возможно, это лилии… Девушка побродила среди деревьев и кустарников, немного посидела у пруда, прислушиваясь к стрекоту цикад. Она думала о двух испанских семействах, с которыми ей довелось познакомиться, о Рамоне и Эмилии, но главным образом о доне Андре и Фернанде. Ах, прекрасная Фернанда с ее уверенностью в своей неотразимости! По сравнению с ней Венеция чувствовала себя гадким утенком и остро ощутила неуместность своего присутствия здесь, в этом темном, тихом саду и в древнем испанском замке.
Возвращаясь к дому, девушка услышала за собой чьи-то шаги. Возможно, слуга спешил запереть павильон. Ей стало не по себе одной в кромешной тьме… Она не успела отойти в сторону, в тень дерева, и столкнулась с каким-то мужчиной. Венеция вскрикнула от неожиданности. Она почувствовала, как мужчина крепко схватил ее за руку, и уже собиралась закричать, но услышала голос дона Андре:
— Кто здесь? Это вы, Венеция?
Девушка думала, что он уехал с остальными. Почувствовав огромное облегчение, она тихонько рассмеялась.
— Я вас напугал? Венеция?
Он произнес ее имя с нежностью и вдруг притянул к себе. Они стояли, прижавшись друг к другу в темноте ночи, напоенной ароматами цветов, забыв обо всем на свете от переполнявшей их радости быть вдвоем.
Венеция не знала, сколько времени они так стояли. Она уловила вздох, вырвавшийся словно из глубины его сердца. И затрепетала от произнесенных еле слышно слов:
— У меня не будет покоя, пока вы с нами.
Ей не хотелось нарушать тишину, и она ответила не сразу:
— Тогда мне лучше уехать.
Он крепче прижал ее к себе и коснулся щекой ее волос.
— Боюсь, и тогда мне не будет покоя.
Он немного отстранил девушку, но не отпускал ее рук. В смятении от этой новой близости, рождающейся в эти мгновения, от его объятий и летней дурманящей ночи Венеция нашла в себе силы проговорить:
— Бедный дон Андре. Вы уже сказали однажды, что я нарушительница покоя.
По ее голосу мужчина понял, что она улыбается.
— Так и есть, Венеция. — Девушка отметила, что он называл ее по имени, только когда они были наедине. — Так и есть.
Они пошли вместе к главной двери sala.
— Я думала, что вы уехали со всеми.
— Мне нужно было раньше вернуться.
Венеция вопросительно взглянула на него, но дон Андре не сказал почему.
— Вы здесь не скучали одна? — ласково поинтересовался он.
— Немного, — призналась девушка. — У меня было странное ощущение. Я думала о поколениях ваших предков…
— Да. Возможно, эти поколения налагают на меня ответственность, устанавливают нормы поведения. Традиция, которая у нас в крови… — Он остановился и быстро обернулся к ней. — О, Венеция! — Дон Андре вновь прижал девушку к себе с неожиданностью и страстностью, поразившими ее. Чудесные мгновения обратились в вечность… но внезапно, словно вспомнив о благоразумии, сеньор ослабил объятия, нежно поцеловал ее в щеку, а потом медленно отпустил.
Они стояли молча, но вдруг его лицо исказилось как от боли. Дон Андре сжал кулаки, словно гневаясь на себя.
— Господи, что со мной! Неужели я все время буду извиняться перед вами? Неужели завтра опять оставлю для вас письмо с извинениями?
— Дон Андре, вам не нужно извиняться. — Голос Венеции был тих и нежен. — Я не обижаюсь на вас за то, что иногда вас тянет ко мне. Я не пойму вас неправильно.
— Вы слишком добры, — выдавил он через силу, — но я не имею права обращаться с вами таким образом. Да, конечно, меня тянет к вам. Вы привлекательны, вы красивы, но я не должен забывать, что вы скоро уедете. И должен помнить, что из этого не может ничего получиться.
Он пошел впереди, и Венеция едва поспевала за ним. Они вошли в зал. Дон Андре первым нарушил неловкое молчание.
— Вы, наверное, устали, — сказал он официальным тоном — видимо, злился на себя за грехопадение. — Я иду в свой кабинет. Ложитесь спать, Венеция. И пожалуйста, постарайтесь забыть о том, что произошло.
— Нет. Я не забуду, — твердо возразила Венеция. — Я не сделала ничего, о чем бы хотела забыть. Мне не мешают поколения строгих предков. Спокойной ночи, сеньор Аревало.
Она и не пыталась забыть. Лежала в постели и вспоминала, наслаждаясь каждой пережитой недавно минутой близости с ним. Она знала — в нем есть нечто очень привлекательное, магнетическая аура, создаваемая его высокомерной замкнутостью и духом аристократа средневекового феодального мира. Венеция понимала, что были минуты, когда он находил ее неотразимой. Но физическое влечение — одно из опаснейших заблуждений в мире, бросающее людей в объятия друг друга в порыве гнева или во вспышке желания. Этим моментам нельзя придавать значения больше, чем они того заслуживают. Как он сам сказал, «из этого не может ничего получиться». Сеньор имел в виду, что отношения между ними ни к чему не приведут, какими бы приятными ни были мгновения в объятиях друг друга.
Девушка опять отдалась воспоминаниям о сладостных минутах, прежде чем попыталась понять, почему их отношения обречены. Но сон сковал веки, прежде чем она успела разобраться в этих причинах, и Венеция погрузилась в легкий мир сновидений, где пребывала до тех пор, пока Паскуала не появилась утром с подносом в руках.
На нем таки лежал твердый белый конверт с красной монограммой в углу. Заинтригованная, Венеция вскрыла его. На этот раз там было не извинение, а официальное приглашение выпить с ним кофе в его кабинете в одиннадцать тридцать.
Она вошла в кабинет спокойная, элегантная, в платье из джерси лимонного цвета, с высоко зачесанными волосами, подчеркивающими нежный изгиб длинной шеи. Дон Андре немедленно поднялся из-за письменного стола ей навстречу, усадил Венецию на кожаный диван и пододвинул к ней поднос.
— Будьте добры, разлейте кофе, сеньорита. — Он сел напротив нее и смотрел, как девушка наливает кофе — сначала ему, потом себе… — Я попросил вас прийти сюда сегодня утром, сеньорита, поскольку считаю своим долгом объясниться.
— Вы мне ничего не должны, сеньор. — Венеция протянула ему чашку и присела на диван.
— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я оказываю такие знаки внимания всем моим гостьям.
— Надеюсь. Пусть эти знаки внимания останутся в прошлом. Но я уверена, что испанские дамы могут увидеть в них намного больше, чем я.
— Потому что в Англии это считается нормальными отношениями между мужчиной и женщиной?
— Скажем, не необычными. И только дурочка начнет думать о свадьбе из-за них.
— В этом-то и кроется различие между нами.
— Если вас беспокоит то, что я вижу слишком много в ваших действиях, о которых вы так сожалеете, дон Андре, — он быстро взглянул на нее, подозревая, что она поддразнивает его, и нашел подтверждение своему предположению в блеске ее глаз, — то должна заверить вас — это не так. Как вы сами сказали вчера вечером, из этого не может ничего получиться.
— Но это, Венеция, никак не связано с вами. Вы очаровательны. А как вы сами думаете, почему у нас не может ничего получиться?
— Мы принадлежим к разным национальностям. Но, по-моему, это не является непреодолимым препятствием. У нас разные религии, — что важнее. Мы по-разному судим о тысяче вещей, это важно. Я целиком за свободу мыслей и действий, а вы, сеньор, хотите, чтобы люди ходили по рельсам. — Венеция увидела, как он нахмурился. — Простите меня, но это правда, а я страстно привержена правде…
— А я нет? — В его голосе звучала обида.
— Я этого не сказала, дон Андре. Я могла бы продолжать, сеньор, но думаю, что сказала достаточно. Может быть, теперь вы объясните свои слова.
— Вы все сказали за меня, Венеция. У меня есть определенные обязательства и убеждения, и я чувствую, что англичанка, особенно вашего темперамента, не будет им соответствовать.
На мгновение Венеция испугалась, что их разговор зашел дальше, чем она хотела.
— Чем вас не устраивает мой темперамент, дон Андре?
— Мне кажется, вы бы ставили под сомнение все, что делает мужчина.
— Только из любопытства, не ради критики.
— И вы бы навязывали свою волю — то, чего не делают испанские женщины.
— Я могла бы высказывать свое мнение. Это не значит навязывать свою волю. А вы действительно думаете, что испанки этого не делают?
— Они знают, где остановиться, где начертить границу, как вы бы сказали.
— Иными словами, где изящно сдаться, — усмехнулась Венеция, и в ее голосе прозвучал сарказм. — Где склониться перед властью мужчины.
— Да. — Он посмотрел на нее исподлобья. — А вы, сеньорита, не признаете власти мужчины?
— Не признаю. Власть. Я не люблю этого слова. Это создает в браке диктатуру.
— В следующий раз вы скажете, — продолжал сеньор, — что это делает женщин гражданами второго сорта. Разве не об этом сегодня кричат женщины в вашей стране и в Соединенных Штатах? Вы считаете, что здесь женщины — граждане второго сорта?
— Вы хотите, чтобы я была откровенной? Или тактичной?
— Давайте говорить правду, которой вы так страстно привержены.
Венеция решила проигнорировать насмешку, прозвучавшую в его словах.
— В таком случае — да, до некоторой степени. Я так считаю. Их жизнь ограничена детьми, домом и кухней. И небольшими светскими развлечениями, когда они собираются вместе, чтобы посплетничать друг с другом. Они наряжаются и холят себя ради своих мужчин, чтобы дождаться их одобрительного похлопывания, если те их вообще заметят.
— Вы просто дурочка, — снисходительно перебил он. — Я считал, что у вас больше ума и наблюдательности. Вы смотрите на вещи поверхностно и не даете себе труда заглянуть глубже. Вы не поняли, что наши женщины счастливы. Да, счастливы! Они имеют то, за что ваши женщины борются. Они довольны и счастливы, потому что делают то, что для них естественно. В Испании говорят, что женщина смотрит на мужчину, видя в нем мужа и восьмерых детей. И мужья обожают их.
— И пренебрегают ими, — добавила Венеция.
Он покачал головой, глядя на нее со снисходительной улыбкой.
— И если я дурочка, — вспыхнула девушка, — то вы — надменный феодал!
Она вскочила и прошлась по комнате, не в силах больше усидеть на месте, негодуя на его способность разозлить. Дон Андре наблюдал за ней с отстраненным интересом исследователя.
— То, чего я хочу, — она наконец остановилась, — партнерства, когда между мужчиной и женщиной отношения свободны и открыты. Я хочу быть частью того, что он делает, и чтобы он был частью меня. Хочу быть уверенной, что, когда ему надо обсудить проблему, он прежде всего думает обо мне. Хочу со временем становиться ближе к нему, не только в физическом смысле, но и во всем, что касается общих занятий и интересов. Хочу, чтобы мы вместе растили детей, а не я одна.
— Вы говорите как в скучной газетной статье.
— Видите, вы находите убежище в презрении, сеньор, — сердито бросила девушка, подойдя к его столу. — Вы видите невозможность примирения наших взглядов. Я бы не хотела сделаться балованной игрушкой для мужчины, которую он наряжает и увешивает драгоценностями, чтобы взять или бросить, когда ему вздумается.
Сеньор поднялся и встал возле нее. Венецию всегда немного раздражал его высокий рост, потому что приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Балованная игрушка! Какие глупые слова вы употребляете, Венеция. Вас когда-нибудь кто-нибудь по-настоящему баловал? Имеете ли вы представление о том, что значит баловать? — Он нежно дотронулся до ее плеча. — Знаете ли вы, что такое отдавать любимому человеку всего себя безраздельно, не заботясь о том, кто над кем доминирует?
Он был совсем близко, и его темные глаза завораживали, манили… Его руки нежно-нежно обняли ее. Дон Андре притянул к себе девушку и не отпускал, пока она не успокоилась. Строптивый испанец поглаживал ее плечи, шею. Когда Венеция замерла, умиротворенная, он ласково приподнял ей подбородок. Чуть дотронулся губами до лба, затем покрыл поцелуями глаза и медленно, сладостно-медленно приник к губам. Время остановилось, и Венеции вдруг захотелось, чтобы так было всегда. Он заставил себя оторваться от ее неискушенных губ, прижал ее голову к своему плечу и стал слегка покачивать девушка в объятиях, словно укачивал ребенка.
Наконец она смогла перевести дух.
— Это было чудесно, Венеция, — тихо сказал дон Андре.
— Блаженство, — отозвалась она, не открывая глаз.
— Ты счастлива?
— Мм…
Они помолчали, затем мужчина нарушил блаженную тишину:
— Видите, как хорошо, когда вас балуют, сеньорита.
Секунду-другую Венеция оставалась совершенно неподвижной в его объятиях, затем он почувствовал, как ее тело напряглось. Порывисто высвободившись, она встала перед ним, сверкая глазами:
— О! Вы — дьявол! Это было искушением!
Он улыбнулся, но продолжал наблюдать за ней.
— Да, это было искушением, Венеция. Мне кажется, в этом вы не очень отличаетесь от испанских женщин.
Ей захотелось влепить ему пощечину, но девушка знала, что ей это не поможет. Она пыталась прийти в себя. Но это было трудно, ведь она все еще находилась во власти его нежных объятий и поцелуев. Наконец ее дыхание пришло в норму и гнев улегся.
— И вы думаете, это что-нибудь доказывает? — Венеция старалась, чтобы голос звучал твердо и холодно.
— Я думаю, сегодня утром мы доказали то, что раньше только предполагали. Что мы никогда не сможем пожениться. Что жизнь бы была полна трудностей.
Она пошла к двери, затем резко обернулась и сделала «прощальный выстрел»:
— По крайней мере, она не была бы скучной.
Выражение его лица изменилось, но Венеция больше не стала ждать. Она открыла дверь, вышла и осторожно закрыла ее за собой.