Я натянула на себя покрывало и задремала, полностью одетая, только сняв туфли, но внезапно проснулась и прислушалась. Долго лежала, едва осмеливаясь дышать, сжимая в руке фонарик, но в моей спальне ничего не двигалось.

Я осторожно села, включила фонарь и осветила им комнату и через открытую дверь кабинет: Стул все еще закреплял ручку двери моей спальни, а напротив я видела дверь кабинета и по-прежнему стоящий на месте стол. Занавески на окнах не колыхались, а поскольку я слышала, что на улице дует ветер, это означало, что окно тоже закрыто.

Я взглянула на часы, стоявшие на ночном столике у кровати. Пятнадцать минут третьего. Значит, сон был недолог — когда я в последний раз смотрела на часы, было начало второго.

Может, уже включили электричество? Или снова начал работать телефон? В доме было настолько тихо, что казалось, будто все крепко спят. Так что, если телефон работает, вероятно, удастся позвонить Тони и никто не услышит.

Сначала я нащупала кнопку ночника, затем телефонную трубку, но ничего не изменилось. Телефон по-прежнему молчал, и электричества не было.

Я подошла к окну и осторожно отдернула занавески. Без фонаря не было ничего видно. Ветер мрачно свистел в проемах моих сводчатых окон. Звезды прятались за тучами.

Может, львы зарычали громче обычного и от этого я проснулась. Но если и так, то теперь они молчали. До меня не доносилось вообще никаких звуков.

Прижав фонарик к стеклу, я стала всматриваться в тени под окном. Там ничего не двигалось. Крошечный лучик света от моего фонарика достиг земли, высветив круг влажной травы с поблескивавшими, как драгоценные камни, каплями.

Вдруг я вспомнила про дуб и гепардов и направила луч света на дерево, провела лучом по его толстым веткам, по следу срубленной ветки, всмотрелась сквозь листья. Гепардов там не было.

Я медленно провела фонариком дугу, проверяя пределы его досягаемости, поймала лучом край посыпанной гравием дорожки, внимательно посмотрела вдоль нее и резко остановила движение фонарика. Гепарды были там — стояли бок о бок.

Я с недоумением смотрела на них — было нечто странное в том, как они стояли там абсолютно неподвижно. Даже когда я направила на них луч света, они не повернули голову, не сдвинулись с места. Они были словно статуи, обращенные к стене, отделявшей сад от конюшен. В позе их ощущалась какая-то напряженность, настороженность, и это мне совершенно не понравилось.

Присмотревшись к ним повнимательнее, я обратила внимание на то, что они чуть присели, будто увидели какую-то опасность, угрожавшую им обоим. Опасность, которой я не видела и не ощущала, которая…

Из конюшен раздался топот копыт, и лошадь в страхе пронзительно заржала. Я рывком направила фонарик в ту сторону — к подножию высокой каменной стены, затем к ее верху — там ничего не было видно. Стена казалась неприступной. И Брюс Монро уверял меня в этом.

Гепарды не могли перепрыгнуть с дорожки через окруженную колючей проволокой стену. Даже более крупные животные, например тигр или ягуар, не смогут проникнуть на конный двор. Если бы даже звери каким-то образом сбежали из своих логовищ, то не смогли бы пробраться в конюшни ни из сада, ни с других площадок. Стена надежно защищала лошадей, во всяком случае, в этом меня убеждал Брюс Монро.

Я снова хотела направить луч света на гепардов, но они скрылись. Больше их не было видно нигде.

Из конюшни снова раздался шум, на этот раз громче. Наверное, ветер донес до Паши запах гепардов, а страх перед ними был так же свеж в его памяти, как и в моей. А я не сомневалась, что весь этот шум производит именно Паша.

Я выключила фонарь и стояла, сосредоточенно вслушиваясь. Он искалечит себя, если не остановится. Я представила себе, как он встает на дыбы и бьет передними ногами по воздуху, как делал это у подножия хребта. Он выглядел там по-настоящему величественно, но в узком пространстве конюшни?..

Он снова заржал, и я услышала звук, напоминающий раскалывающееся дерево, затем глухие тяжелые удары. Эти звуки беспокоили меня. Он прекратил ржать, но топот копыт продолжался. Теперь он встревожил и других лошадей.

Я с беспокойством вглядывалась в смутные очертания стены, окружавшей конный двор, в надежде, что кто-то из слуг услышит шум, производимый Пашой, и придет ему на помощь. Судя по звукам, он, похоже, пробил своей железной подковой дерево и застрял в двери стойла. Так лошадь может сломать ногу.

— Кто-нибудь сейчас услышит его, — пробормотала я. — Может, Уолтон или Карсон.

Хотя трудно представить, чтобы Уолтон справился с Пашой. Но когда кто-нибудь услышит, выйдет из боковой двери дома и пройдет в конный двор, будет виден отблеск света за стеной.

Я нервничала и нетерпеливо ждала, вглядываясь в темноту. Удары стали громче. Затем Паша закричал. Крик лошади похож на человеческий. Он отличается от ржания. Этот звук полон боли и ужаса. Теперь ясно, что Паша сильно ушибся. Но все вокруг меня в доме оставалось тихим и равнодушным.

Я вспомнила, что Брюса Монро, который мог услышать и помочь Паше, не было дома. Харви Сангер, наверное, глубоко погрузился в пьяный сон, да и в любом случае маловероятно, что он мог оставить постель для того, чтобы помочь лошади.

Внезапно, движимая чувством долга, более сильным, чем страх, я принялась ощупью отыскивать пальто, натянула его, затем надела туфли. Я помнила, как Паша верно стоял рядом со мной, когда с легкостью мог убежать, оставив меня один на один с этими ужасными гепардами.

Убрав стул, я открыла дверь, пытаясь убедить себя, что мой поступок не требовал большой храбрости, поскольку гепарды не могли перепрыгнуть через стену и пробраться на конный двор, так же как не могли забраться туда и другие животные. Мне предстоит просто спуститься по лестнице в конце коридора, дойти до боковой двери и выйти в конный двор. А он надежно закрыт. Никто не мог проникнуть туда из сада.

То, что я делала, было абсолютно безопасно и разумно, уверяла себя я, просто посмотрю, что случилось с Пашой, и, если ничего не смогу сделать, что ж, тогда разбужу Уолтона, а он позовет кого-нибудь на помощь.

Я осветила фонариком оба конца коридора и обнаружила, что он пуст. Совершенно не было причин для того, чтобы сердце так сильно билось, когда я осторожно пробиралась по коридору к лестнице. Но в темном и пустом доме было жутко. Сюда не доносился шум, производимый Пашой, так что его, возможно, совершенно не было слышно в помещениях для слуг или в комнатах Симоны и Сангера, в другом конце дома. Поскольку только моя комната находилась неподалеку от конного двора, то именно мне предстояло помочь бедному животному, если только это мне по силам…

Я никогда не пользовалась этой лестницей прежде. Свет моего фонарика выхватывал покрытые ковром ступени. Они, как и все в Кондор-Хаус, содержались в абсолютном порядке. Я бесшумно спускалась. Лестница повернула, и подо мной оказалась боковая дверь. Я знала, что она открывалась прямо в окруженный стеной, выложенный булыжником двор, окружавший конюшни.

Внезапно Паша снова закричал, забил копытами, затем остановился. Я испуганно подскочила, звуки здесь казались намного громче и страшнее, чем в моей комнате.

— Иду, мальчик! — пробормотала я, подбадривая скорее себя, так как лошадь не могла меня отсюда услышать.

На двери был длинный засов и замок с пружиной. Я отодвинула засов, открыла дверь и нервно выглянула во двор.

Я могла бы повернуть назад, но Паша снова заржал и затопал подковами, хотя без прежнего отчаяния, словно чувствуя, что я иду, и прося меня о помощи.

Удостоверившись, что дверь у меня за спиной открыта, я вышла в конный двор. Ветер был сильнее, чем казалось, и я задрожала теперь не только от страха, но и от холода.

Потребовалось усилие, чтобы оторваться от двери и медленно пойти по неровному, выложенному булыжником двору по направлению к конюшням.

Дверь конюшни была закрыта снаружи. До меня доносились нервные передвижения лошади из первого стойла. Следующая дверь вела в амбар, за ним находилось стойло Паши. Дверь амбара была закрыта на висячий замок. Свет моего фонарика заметался в поисках второго стойла, и когда я его увидела, то пришла в ужас.

Как я и предполагала, Паша бил подковами в дверь и расколол одну из досок, расколол очень сильно и застрял в пробитом отверстии, так что подкова торчала наружу, а волосы за копытом окрасились кровью. Зазубренный край дерева впивался в его ногу все сильнее каждый раз, когда он пытался втянуть ее назад. Мне были видны разорванная кожа, плоть и белое, похожее на шнур сухожилие, обнаженное и окровавленное.

Он снова рванулся назад, словно хотел показать мне, в какую беду попал.

Свежая струя темной крови потекла вниз и окрасила булыжник.

— Спокойно, Паша, это я, — ласково произнесла я. — Спокойно. Все будет хорошо.

Он заржал и замер в ожидании. Я слышала, как он фыркает и тяжело дышит за деревянной дверью, готовый снова рвануться назад, прикоснулась к его ноге над раной, нежно погладила его, успокаивающе разговаривая с ним и чувствуя, как он дрожит под моими прикосновениями. Но как помочь лошади? Если я попытаюсь высвободить его ногу, а он потянет ее назад, то сможет раздробить мне руки — у меня не хватит сил удержать его.

В кармане моего пальто лежал шарф. Я просунула его конец под щетку волос над копытом и обмотала в несколько рядов вокруг ноги, так что получилась толстая повязка. Паша тихо ржал и фыркал за дверью напротив моего лица, пока я успокаивающе с ним говорила. Он стал понемногу успокаиваться, понимая, что я пытаюсь ему помочь. Я завязала шарф. Теперь, по крайней мере, его нога будет хоть немного защищена от зазубренных краев расщепленного дерева.

Я снова взяла фонарик и принялась рассматривать сломанную доску. Подкова расколола толстую доску посередине, а края, вернувшись на место, крепко сжали его ногу. Теперь он не мог просунуть подкову назад. Каждый раз, пытаясь это сделать, он травмировал ногу все сильнее.

Теперь Паша немного успокоился, словно испытывая уверенность в том, что я сумею все уладить. Но, судя по тому, как раскололось дерево, я не смогу вытащить его ногу. Дверь была крепкой и открывалась наружу. И каждый раз, когда он пытался вытащить ногу, то всего лишь оттягивал расщепленную доску вдоль дверного проема.

Я в отчаянии покачала головой:

— Зачем ты это сделал, Паша? Ты уже должен был знать, что кошкам здесь до тебя не добраться. Почему ты впал в панику? И как теперь вызволить тебя отсюда?

Он тихо заржал, приподнял ногу и снова положил, но не потянул ее назад, наверное, после того, как я перевязала эту ужасную рану, он почувствовал себя лучше.

Нам был необходим мужчина с пилой, чтобы распилить проклятую доску. Впрочем, возможно, я и сама смогла бы помочь, если бы мне удалось найти какой-то достаточно длинный предмет, чтобы приподнять доску, одновременно отодвинув ее в сторону, чтобы освободить ногу. Я принялась обдумывать такую возможность. Для этого придется приподнять ногу Паши настолько, чтобы просунуть под нее мой импровизированный рычаг, и в своем нынешнем, более или менее умиротворенном состоянии он, по-видимому, позволит сделать это. Он практически сможет сам освободиться, когда почувствует, что доска больше не сдавливает его ногу.

Где мне найти такой рычаг как можно скорее? Очевидно, в амбаре, но он закрыт. Я скользнула фонариком по двору в поисках доски, жерди или чего-нибудь подобного, что смогла бы использовать, но конный двор был слишком чисто прибран. Ничего подходящего не валялось вокруг. Я поймала себя на том, что, поглощенная проблемами Паши, на время забыла собственные страхи, и улыбнулась при мысли об этом.

За стойлом Паши справа в углу стены была еще одна дверь, которой я не заметила прежде. Она вела в небольшое, похожее на гараж здание, которое, судя по всему, было пристроено к стене. Я подошла к нему. Паша взволнованно заржал у меня за спиной, когда почувствовал, что я отхожу от него.

— Все в порядке, мальчик, — сказала я. — Я скоро вернусь.

Если дверь закрыта на замок, мне придется пойти в дом и разбудить Уолтона. У кого-то же есть ключи от амбара, а там должны быть инструменты, которыми можно будет воспользоваться. Но теперь возвращаться не хотелось, так как я чувствовала себя обязанной помочь Паше и не хотела подвести его. Между нами возникла связь взаимной симпатии и доверия.

Я подошла к двери и посветила на нее фонариком — замка не было, всего лишь засов; с легкостью отодвинув его, я заглянула внутрь, осветив его светом моего верного фонарика.

Я вздрогнула и на мгновение застыла от ужаса — передо мной возвышалась обтянутая тяжелой сетью клетка.

Разве такое возможно? Ведь не было таких логовищ, двери которых открывались бы в конный двор. Зверинец находился с другой стороны сада, и сад отделял конный двор от зоопарка. Ну конечно же это охотничий джип. Тот самый, который Брюс Монро специально изготовил, чтобы привезти гепардов из Бостона. Я посветила фонариком и осмотрела чистую солому на дне клетки, затем колеса и корпус самого джипа, ключ зажигания.

При виде клетки меня охватил было прежний страх, но теперь я вздохнула с облегчением, смело вошла внутрь и осмотрелась.

Помещение было маленьким; кроме самого джипа, в нем находились только грабли и канистра с бензином в углу. С сомнением я осмотрела садовые грабли. Мой план предполагал более крепкий рычаг, но, может, если ручка окажется достаточно крепкой…

Я взяла грабли и поспешила назад к стойлу Паши. Снова успокаивающе беседуя с ним, я коснулась раненой ноги коня, нежно погладила ее и приподняла; свободной рукой подсунула под нее ручку грабель и, сделав шаг назад, нажала на свой импровизированный рычаг, чтобы установить его на место. Он остался на месте, немного покачиваясь. Он выглядел вполне надежно, и, казалось, моя теория верна. Передняя нога Паши лежала на ручке; если я всем весом нажму на свой рычаг, он должен отодвинуть полдоски от дверной рамы, не причинив вреда лошади.

Я положила фонарь и глубоко вздохнула.

— Спокойно, Паша. Еще минута, и я освобожу твою старую бедную ногу!

Я обхватила грабли, всем своим весом налегла на них, чтобы отодвинуть доску к стене, и почувствовала, как ручка прогибается. Доска затрещала, и я, обрадовавшись, нажала еще сильнее. Раздался резкий щелчок, и я полетела вперед, ударилась костяшками пальцев о стену и вскрикнула от боли и разочарования.

Ручка грабель сломалась.

Паша отпрянул, напуганный моими попытками, и мне пришлось успокаивать его. Вот и все, с отвращением подумала я. Я больше ничего не могу сделать одна.

— Извини, Паша. Мне придется позвать кого-нибудь на помощь.

Следовало это сделать сразу же, с горечью говорила я себе. Разбудить Уолтона или кого-либо еще и привести одного из садовников с фонарями и инструментами. Я слишком импульсивна, это привело только к новым страданиям Паши.

Когда я повернулась, чтобы уйти, конь тревожно заржал и приподнял ногу, словно хотел напомнить мне, что еще не свободен и хочет, чтобы я была рядом, даже если он по-прежнему оставался в западне. Я быстро уходила от него к дому, снова включив фонарик, чтобы найти боковую дверь, которую оставила открытой. Я резко остановилась — дверь, которую я позаботилась оставить открытой, была плотно закрыта. Я тупо смотрела на нее, и луч света тихо дрожал. Пытаясь помочь Паше, я на время забыла свой страх, но теперь он вновь нахлынул на меня. Тяжелая дверь никак не могла закрыться сама собой, кто-то намеренно запер ее, закрыв меня здесь, на конном дворе.

Пока я в ужасе смотрела на дверь, Паша внезапно снова впал в неистовство, закричал и забил подковами о дверь, крепко державшую его. В производимых им звуках было нечто настолько ужасное, что волосы, казалось, встали у меня дыбом. Колени задрожали, когда я подумала о гепардах.

Ужасная мысль пронзила мой мозг — тот, кто закрыл дверь, наверное, увидел меня у стойла Паши, увидел свет моего фонарика и догадался, что я пытаюсь сделать. Но кто еще, кроме Симоны, мог запереть меня здесь?

Я сказала Брюсу Монро, что Сангер был ее любовником еще до убийства Терезы, и это была моя ошибка. Ошибка, которая может оказаться фатальной. Брюс Монро, должно быть, направился к Симоне и потребовал у нее объяснений. Она, без сомнения, либо предоставила их ему, либо все отрицала, а поскольку надпись с портрета пропала до того, как Брюс мог проверить, последнее слово было за ней.

Но для Симоны мое открытие сулило намного большую опасность, чем вопросы Брюса Монро — если она видела все так, как теперь видела я. Это означало, что у нее был мотив для убийства Терезы Ранд. И если Симона действительно убила той ночью Терезу на утесах, она могла смотреть на это только так.

Должно быть, Терезу убила Симона. Она же пыталась натравить на Тони гепардов. А теперь намерена убить и меня.

Я отпрянула от запертой двери, прижав руку к губам, чтобы не издать истерический крик. Симона заманила меня на конный двор. Теперь ей осталось только позвать гепардов в дом, открыть эту дверь и выпустить их ко мне. И кто станет отрицать, что все это выглядит как несчастный случай? Гепарды убегали и прежде, сможет она сказать. Я говорила ей об этом, как говорила и другим. Я видела их на гребне холма. Брюс Монро пытался выяснить, каким образом они убегали, чтобы предотвратить подобные побеги впредь. Но это произошло снова. К несчастью, слишком быстро! Хотя кто мог предположить, что я стану блуждать по саду ночью в одиночестве, не предупредив никого, что вышла из дому?

Найдут мой шарф, обмотанный вокруг ноги Паши, конечно, увидят его рану и разбитую доску двери и решат, что, по-видимому, Паша привлек мое внимание, поскольку моя комната находилась ближе всех к конюшне, и только я могла услышать его.

Мне мысленно представилось, как Симона все это рассказывает. Возможно, происшествие было намеренно спланировано. Сделали так, чтобы Паша почувствовал запах гепардов, зная, что он впадет в такое возбуждение, что мне придется вмешаться…

Я слышала, как он отчаянно бился у меня за спиной. Я попятилась к нему, все еще направляя фонарик на закрытую дверь, словно она гипнотизировала меня. Вдруг меня осенило, что в конный двор вел еще один путь.

Ворота!

У меня за спиной дерево с треском раскололось, застучали подковы Паши, и все затихло. Я не осмеливалась оглянуться и посмотреть, что там произошло. Ворота были где-то слева от меня через выложенный булыжником двор, но я точно не знала, где именно. Может, я была на полпути от них? Или как раз напротив?

Я повернула фонарь в ту сторону и увидела очертания стены, пространство между изогнутыми высокими арочными проемами и…

Я чуть не выронила фонарик.

Ворота были открыты, и из пространства между ними две красные огненные точки, дикие и зловещие, угрожающе смотрели из тьмы.

Я только смутно видела обладателя этих горящих красных глаз, огромное, похожее на кошачье, тело, замершее, когда я поймала его в луч света.

Я прижалась спиной к стене амбара рядом со стойлом Паши. Колени мои настолько ослабели, что я едва могла стоять. Но я видела только одно животное. Где же другое?

Мое воображение рисовало его приближающимся ко мне во тьме, возможно, уже готовящимся к прыжку. Я двинулась вдоль стены, но не отводила свет фонаря от первого зверя в поисках второго, боясь, что тогда первый бросится на меня. Я оказалась у двери стойла Паши; неожиданно из глубины стойла раздались его топот и ржание. Моя рука нащупала щель, где застряла его нога, и обнаружила, что она пуста — он выдернул ногу в этой последней отчаянной попытке. Паша освободился.

Что, если мне удастся забраться к нему?

Даже если охваченный страхом Паша затопчет меня, все равно это лучше, чем оставаться здесь один на один с ужасным зверем, припавшим теперь к земле, начинавшим сердиться оттого, что слабый свет был направлен ему в глаза. Медленно покачивая хвостом из стороны в сторону, он…

Я нащупала левой рукой задвижку сломанной двери и изо всех сил потянула, свет фонаря заколебался. Но отвести задвижку я не смогла, удары Паши плотно вбили дверь в раму…

На мгновение я потеряла из виду припавшего к земле зверя, а очутиться во тьме оказалось еще страшнее, чем видеть его. Крепко прижавшись к двери, я отчаянно замахала фонариком в поисках большого кота. Луч света скользнул по его смутному силуэту, вернулся и замер…

С еще большим ужасом смотрела я на животное. В мгновение темноты оно сильно приблизилось ко мне, и его поза изменилась. Зверь так низко припал к земле, что мне хорошо стали видны его бедра и высоко выступающие лопатки.

Он готовился к прыжку, я не сомневалась в этом! Его останавливал только луч света, но не надолго.

Он чуть склонил голову набок, сердито оскалился на свет и зарычал. Никогда не слышала, чтобы гепарды издавали подобный рык.

Я смотрела, охваченная невыразимым страхом.

Теперь, когда я видела его более ясно, он выглядел намного больше Заида или Фатимы и казался намного темнее, почти черным. Мой мозг напряженно работал. Это вовсе не гепард.

Это ягуар!

Я попятилась вдоль стены и почувствовала, как холодный пот выступил у меня на лбу. Казалось, вот-вот упаду в обморок. Я почти ничего не видела, у меня кружилась голова и тошнило. Сейчас упаду, фонарь выскользнет из ослабевших пальцев и погаснет, а ягуар…

Я вскрикнула, когда что-то тяжелое неожиданно ударило меня по спине. Фонарик дрогнул, и ягуар, крадучись, еще приблизился ко мне, злобно рыча.

Но это был не второй враг, напавший на меня сзади, — я ударилась спиной о край открытой двери и впервые с тех пор, как увидела закрытую дверь дома, вспомнила о существовании гаража и о стоявшем в нем джипе.

Я нашла убежище, но поздно. Ягуар был слишком близко. У меня не было надежды вскочить внутрь и закрыть дверь, прежде чем он набросится на меня, или еще хуже, он окажется там вместе со мной.

И в этот момент моего величайшего страха Паша яростно закричал и забил обутыми в железо копытами по булыжникам своего стойла. Ягуар замер, повернул голову к стойлу и, по-видимому, почувствовал запах конской крови. Еще мгновение я удерживала его в свете фонаря, в следующий момент он прыгнул в сторону, во тьму, и исчез из виду.

Еще секунду страх удерживал меня на месте, затем я бросилась в гараж и захлопнула за собой дверь. Фонарик выскользнул из моих пальцев и впустую проливал свой свет на колеса джипа. Я собралась с силами, схватилась за Дверь и, откинувшись назад, стала ее держать. Снаружи ночь наполнилась страшными, вселяющими ужас звуками — Паша вставал на дыбы и бил подковами, а рычащий ягуар пытался пробраться к нему сквозь узкий пролом в двери.

Я теряла драгоценные секунды, стоя таким образом, прижавшись к двери, пока до меня не дошло, что я сжимаю в руках задвижку. Дрожащими пальцами я принялась искать углубление. Паша внезапно перестал кричать, хотя я по-прежнему слышала, как он топает подковами по булыжнику и в страхе встает на дыбы, но теперь было совершенно не слышно ягуара.

Я нащупала углубление, закрыла дверь на задвижку и снова прислонилась к ней, колени мои подгибались.

Вдруг послышался легкий, словно дыхание, звук, затем раздался тяжелый удар в дверь, чуть выше моей головы, а прямо на уровне уха сквозь доски снова донеслось это ужасное рычание.

Ягуар отошел от дверей стойла, от угрожающих подков Паши. Он искал более доступную и беззащитную добычу. Меня.

Я отпрянула от двери и наклонилась подобрать фонарик, направила дрожащий луч света на дверь и смотрела чуть дыша. Теперь ягуар передвигался за дверью почти бесшумно, пытаясь найти путь внутрь. Он снова ударил высоко по двери, и она зашаталась. Наверное, на этот раз он встал на задние лапы. Во всяком случае, я слышала, как его когти рвали дерево, затем — как он обнюхивает щель под дверью и царапает когтями угол. Дверь снова закачалась, и, осветив ее дрожащей рукой, я отчетливо увидела, что задвижка подалась. Парализованная ужасом, смотрела я на нее. С каждым ударом в дверь ягуар приоткрывал задвижку. Еще немного, дверь распахнется и…

Внезапно я поняла, что хотя и задвинула засов, но не опустила ручку вниз. Я бросилась к двери, подвинула его как можно дальше и закрепила. Теперь он был плотно закрыт, если только резкие толчки не сдвинут его снова. Я в отчаянии озиралась в поисках какого-нибудь предмета, который смог бы удерживать запор в прежнем состоянии. Здесь что-нибудь должно быть. Непременно должно!

Я принялась неистово обыскивать джип. Все что угодно, что можно будет просунуть в углубление и закрепить задвижку. Наконец под щитком мои пальцы коснулись чего-то металлического, и я ликующе вскрикнула. Отвертка! Она выглядела холодной, крепкой и прекрасной. Она казалась моим спасением.

Я сильно ударилась левым коленом, слишком быстро выскочив из джипа, но почти не ощутила боли. Ягуар по-прежнему трудился над дверью, теперь используя в основном зубы, пытаясь справиться с уязвимым углом под засовом. Дверь закачалась, а его зубы заскрежетали о дерево, и звук был совсем другим, чем когда он скреб дверь когтями. Он показался мне еще более страшным.

Я подбежала к двери. Ручка защелки уже опять наполовину поднялась, а когда я опустила ее назад и вставила отвертку в углубление над ней, я услышала, как полоска дерева откололась от двери под этими ужасными зубами. Но отвертка оставалась на месте, несмотря на то что дверь заметно дрожала и подпрыгивала у меня под руками. Задвижка не откроется до тех пор, пока отвертка остается на месте.

Но стоило мне отойти на шаг от двери, как мной овладел новый страх. Что, если ягуар прогрызет дверь? Что, если он сможет прогрызть такую дыру, в которую пролезет его лапа? Сила его столь же велика, как и его свирепость. Я возлагала все свои надежды на единственную стальную задвижку, которую сильный мужчина смог бы вырвать из двери вместе со всеми шурупами. А этот зверь был намного сильнее любого мужчины.

Я не была в безопасности даже за запертой дверью. Теперь нигде в Кондор-Хаус не было для меня спасения. Я должна выбраться отсюда или умереть.

Вдруг я вспомнила, что видела в джипе ключ зажигания, бросилась обратно и стала внимательно рассматривать джип, оценивая свои возможности. Никогда прежде я не водила джип, но знала, что механизм переключения скоростей в джипе отличается от других машин. А у этого джипа не было к тому же ни крыши, ни дверей, а только два открытых ковшеобразных сиденья и клетка позади.

Если мне удастся завести джип и выехать, то придется проехать через открытые ворота конного двора.

Если ягуар почувствует, что я собираюсь сделать, он с легкостью добежит до ворот раньше меня. Он может запрыгнуть в джип или вытащить меня оттуда, словно цыпленка из курятника. А что, если из-за моего незнания устройства джипа машина остановится?

Я отчаянно обдумывала все эти возможности — каждая последующая еще более ужасна, чем предыдущая, — а дверь продолжала ритмично раскачиваться. Зубы ягуара снова яростно вцепились в дерево, с треском отдирая от него щепки.

Наверное, это и решило для меня все. Никакая простая дверь не сможет долго выдерживать подобный натиск. А если дверь откроется, шансов на спасение у меня не будет никаких.

Я крадучись обошла вокруг джипа и принялась ощупывать двустворчатую дверь гаража. Пока я слышу ягуара за дверью у себя за спиной, то, по крайней мере, знаю, где он. Но если я попытаюсь завести мотор, он, возможно, растеряется и перестанет грызть дверь, тогда я не буду этого знать. Пожалуй, лучше сначала открыть дверь.

Мне раньше не приходило в голову, что эти двери могли запираться снаружи. Только теперь пришло.

Положив фонарик, я оттянула задвижку. Двери явно открывались наружу, но как сильно я их ни толкала, не могла сдвинуть с места.

Мне пришлось снова взять фонарик и рассмотреть дверь. Из груди снова вырвался вздох. Еще две задвижки — одна сверху, а другая снизу — все еще крепко держали каждую половинку двери изнутри. Дрожащими пальцами я тянула сначала одну задвижку, потом — другую, затем толкнула двери, и они с легкостью раскрылись.

Ночь была черной, как смола. Я услышала шум моря внизу и вдохнула соленый морской воздух, затем взобралась на шоферское сиденье. Прежде всего, конечно, следует проверить переключение передач.

Где здесь задний ход? Если я допущу ошибку и дам задний ход, то могу помочь ягуару, открыв для него заднюю дверь.

Сидя в гараже с широко раскрытыми двустворчатыми дверьми, когда холодный морской ветер обвевал мне лицо, я ощущала себя обнаженной и абсолютно уязвимой. Я прекрасно понимала, что у меня будет только один шанс. Если я заведу джип и не смогу запустить его, можно считать меня мертвой. Нужно все сделать правильно с первой попытки. Второй не будет…

Вот я увидела диаграмму переключения передач, постаралась взять себя в руки и поскорее запомнить позиции. Задний ход мне, безусловно, не нужен… Первая, вторая, третья, четвертая передачи…

Кажется, запомнила. А теперь дроссель и зажигание, фары, тормоза — хотя не думаю, что мне придется часто тормозить, во всяком случае до тех пор, пока не доберусь до наружных ворот на той потайной дороге, недавно обнаруженной, ворот, которыми пользовалась Симона и которые не были заперты… Ягуар рычал у меня за спиной.

Мне не хотелось пока думать о тех воротах; их можно открыть, только выйдя из джипа.

Это, по-видимому, дроссель. Я потянула, чтобы проверить, и сзади меня распахнулись двери клетки, с шумом ударившись о стену и закрытую дверь, находившуюся так близко от джипа. Мне даже на мгновение показалось, будто ягуар сломал дверь и вот-вот бросится на меня…

Так вот как Симона выпускала своих гепардов — потянув за эту ручку. Стук дверей встревожил зверя снаружи. Он зарычал еще громче и на мгновение перестал рвать дверь. Но почти тотчас же начал снова с удвоенной яростью, словно почувствовал, что я что-то замышляю, боясь потерять добычу. Открытые двери клетки не очень беспокоили меня. Если это не дроссель, то, наверное, вот он. Теперь фары. Так. Зажигание. Стартер? Где-то здесь должна быть ручка… Вот! Воздушную заслонку открываем, зажигание включаем. Я помедлила, взявшись за ручку.

Только не колебаться теперь, лихорадочно побуждала я себя. Поезжай, пока у тебя еще есть мужество! Я глубоко вздохнула, нажала на стартер, и мотор заработал.

Я выжала до конца акселератор. Мощный мотор громко взревел в закрытом пространстве гаража. Я чуть приподняла ногу, осторожно открывая воздушную заслонку. Сердце мое глухо и болезненно забилось, когда я положила руку на переключатель передач.

Сжать, налево и на себя. Фары? Да, зверь, находящийся снаружи, теряется от света. Огни резко вспыхнули, осветив несколько ярдов жесткой травы за проторенной джипом дорогой и простиравшуюся за ней бездну.

Я повернула руль, в ответ на мое неумелое обращение со скоростями джип резко рванулся вперед. Вторая скорость! Стена впереди повернула, вместе с ней повернула дорога, а за углом ждали открытые ворота конного двора. Я спешила к ним, цепляясь за надежную вторую скорость, не отпуская акселератор…